Второй год в Израиле

Мила Городецкая
Ноябрь 2011


ВТОРОЙ ГОД. РАМОТ РЕМЕЗ
(март 1992 – июнь 1993, Хайфа)

     Конец безоблачной жизни в Иерусалиме близился. В сентябре 91–ого дочка Таня с зятем Мишей перебрались в Хайфу, так как Миша был принят в постдокторантуру Техниона. Вскоре и Таня нашла работу на заводе, делавшем нестандартные редукторы. На собеседовании она покорила всех тем (кроме своей красоты, конечно), что смогла отличить червячный редуктор от  зубчатого. 
Мы до марта 92-ого еще надеялись получить деньги от министерства науки и присмотрели себе место в колледже города Холон, послали даже доклад в Осло совместно с холонцами. И отправились снимать квартиру в Холоне. Почти сняли, хозяйка квартиры обещала сообщить на следующий день о своем окончательном согласии сдать квартиру.  Возвращаться в Иерусалим не хотелось, решили навестить Таньку и Ильку в Хайфе и там переночевать.
 Наутро судьба окончательно отвернулась от нас. Сообщили из Иерусалима об окончательном отказе в деньгах, хозяйка квартиры в Холоне тоже нам отказала (и очень кстати).  С судьбой не поспоришь! Мы тут же сняли квартиру в Хайфе недалеко от Тани и поехали в Иерусалим прощаться. Остались позади наш ульпан, милая его заведующая Ядида, наши новые друзья, с которыми еще долго поддерживали связь, и, наконец, домоуправ Моти, плакавший при нашем отъезде.
Наша и семейства Рейтман квартиры находились рядом с Технионом в хайфском районе Рамот Ремез, что означает "высоты намеков".  На что намеки - тут можно только догадываться, район явно был заселен красными пролетариями. Названия улиц – вполне революционные. Наша улица – Интернационал (какой по счету, не знаю), Танина – Бреннер (был такой писатель-сионисткий деятель в начале 20-ого века). Наши 6-этажные дома были старой постройки и роскошью не отличались. Зато выходили в старый, запущенный сквер, в окна заглядывали кипарисы, и множество птиц останавливались тут во время своих весенних и осенних перелетов. Летом пели местные соловьи, стучали пестрые дятлы, а по земле бегали мангусты с пушистыми хвостами и отдельные русские спортсмены, спасавшиеся от инфаркта. Моисей подружился с одним из них, бывшим киевлянином, художником-шрифтовиком, который не мог найти работы по той причине, что ивритские тексты все пишутся одним и тем же шрифтом.
Ребячья квартира была на первом этаже, сырая, и во время зимних дождей стены, особенно кухни и ванной, покрывались мохнатой плесенью. Стены приходилось мыть хлоркой. Ребята в этой квартире занимали две комнаты, а в третьей жил Миша Привин, учившийся вместе с Мишей Рейтманом в Москве. Миши случайно встретились здесь в Технионе, когда наш Миша пытался снять квартиру. Привин к тому времени получал третью степень в Технионе
  Наша квартира на шестом,  последнем этаже состояла из двух маленьких темных комнат и просторной светлой кухни. Лифта не было, но тогда мы еще лихо лазили по лестнице. Летом в квартире оказалось нестерпимо жарко и душно, особенно когда крыша над нами еще не была побелена.  Когда в мае 93 года у нас гостили Зетели, случился хамсин, и такого жаркого ужаса я никогда не испытывала ни до, ни после этого. На потолке можно было жарить яичницу. Анечка Зетель мыла в квартире пол, вернее просто лила на него воду, через пять минут пол был совершенно сухой. С 12-ти до 16-ти мы с Ирой и Зетелятами сидели в сквере в тени, там было все-таки лучше, чем дома. Еще в квартире была лоджия, где стояла раздолбанная раскладушка, на которой в сентябре 92 года две недели спал Миша Ратнер в то время, когда Инка с ним перебирались жить в Хайфу.
Стоит сказать несколько слов о мебели. Из Иерусалима с нами переехали плита, холодильник, упомянутые  ранее, а также кровать, два стула и стол, полученные от иерусалимских  покровителей в подарок, серый диван с черными аппликациями, вырезанными из порваной в аэропорту сумки и прикрывающими вылезавшую из дыр вату. Школьный книжный шкаф, который в Иерусалиме служил для платья, и в Нешере превратился в сервант, а также  книжные стеллажи, пара кресел и стульев были взяты с иерусалимских "складов" (так звали место, куда настоящие иерусалимцы свозили всякое барахло).
 
Мебельным шедевром этих "складов", конечно, был наш "антик". Это сооружение представляло собой длинный ящик на ножках с несколькими вертикальными перегородками. На нем поставлен некий шкафчик. Все отделения и ящика и шкафчика имели дверцы, на которых красовались "художественные" аппликации из темного пластика. Сооружение это Моисей неоднократно перепиливал для придания ему новых функций: книжного шкафа, трюмо, буфета, подставки для телевизора. Туда также ставились вазы с цветами и все, что ни попадя. Завершал меблировку журнальный столик, который я собственноручно притащила с помойки. Вообще помойки служили основным источником мебели для "русских" олим. Наш знакомый профессор СТАНКИНа Олег Михайлов, живший неподалеку в Рамоте Ремез, даже сочинил песенку " Мы с помоечки идем, в дом, что глянется, несем, итд…". Надо сказать, что Олег отличался прекрасными руками и соорудил эксклюзивную мебель.

Компьютер

Все бы ничего, но работы не было. И положение становилось отчаянным. Ведь нашего с Моисеем пособия хватало только на оплату квартиры и коммунальные платежи. На пропитание и одежду, не говоря уже о других человеческих потребностях, оставался круглый ноль. В первый год мы жили за счет разовых подарков так называемой "корзины абсорбции" и денег на электротовары. Мы не купили никаких электротоваров вроде стоиральной машины, телевизора, плиты и холодильника (плита и холодильник достались нам практически даром). На второй год жизни не было ничего. 15000  долларов за проданную московскую квартиру мы получили только в конце 92 года благодаря героическим усилиям Таниной свекрови  Инны Наумовны. Мы с Моисеем встали на учет в так называемый фонд Шапиро для научных работников, я рассылала свои резюме во все мыслимые дыры, с помощью дочки Нели Лены Шнайдер освоила модную в Израиле систему управления базами данных "МЭЙДЖИК", пыталась устроиться на компьютерные курсы. Но положение женщины  в возрасте 50+ , без знания иврита и английского (мои познания этих языков смехотворны по сей день) было безнадежным. Лишь один раз меня вызвали на интервью в Тель-Авив в фирму, которая программировала командоаппараты.  Приехала, увидела пятерых здоровых мужиков в очереди на интервью. Подошла моя очередь, симпатичный "ивритянин" спросил меня, зачем нужен интегратор в системах регулирования.  Вопрос детский, ответила с помощью картинки и двух слов на английском. Он с уважением посмотрел на меня, сказал, что два десятка претендентов не смогли ответить. Потом грустно сказал, что он, конечно, доложит обо мне, но шансов нет, возьмут какого-нибудь мужика помоложе. Любезно подвез меня к автобусной станции, и я отправилась восвояси.
На компьютерные курсы по базам данных меня тоже не взяли, брали только лиц до 30, пусть даже не смыслящих ни уха, ни рыла.
Положение Инки Ратнер было еще хуже нашего, Она и не пыталась найти инженерную работу, кончила парикмахерские курсы и курсы секретарей, но это тоже оказалось лишней тратой времени. В своей дыре в Хадере она ухаживала за старичком, которого родственники в конце концов сдали в дом престарелых. Денег Инка при этом не получала, но они с Мишкой имели бесплатное жилье. Потом она год няньчила чужого ребенка, который оказался болезненным, и она очень намыкалась.  После переезда в Хайфу взялась за "никаён" – уборку квартир. А что было делать? Она с удивлением обнаружила, что трудно найти даже такую работу. Перебывала в квартирах, где нужно было выбивать вручную тяжеленные ковры, в безумно загаженных квартирах и т.п.  Вспоминаю, как у нас гостил приехавший из Америки наш институтский приятель Тимочка с женой Олей. Так Оля говорила: " В Америке тоже было тяжело вначале. Мне пришлось работать в регистратуре в поликлинике!" Тут мы с Инкой промолчали.
В инкином доме мы встретились с выпускницей нашего факультета Ирой Локтевой, дамой ученой, защитившей докторскую диссертацию в Москве и чрезвычайно активной.  Вскоре Локтева перебралась с мамой и сыном из Хайфы в Иерусалим, где познакомилась с племянником литератора и диссидента Льва Разгона, который стал нам всем известен по своим лагерным воспоминаниям.
Разгон-племянник был шибко религиозным и завел типографию, печатавшую в основном религиозную литературу. Локтева уговорила его воспользоваться нами, как стипендиатами фонда Шапиро, при этом Разгон получал из фонда наши деньги, а нам предоставлял в пользование (не насовсем!) компьютеры, купленные на средства, отпускаемые фондом на оборудование. Разгон, как честный человек, привез мне в Хайфу новенький компьютер. Так у меня появился шанс найти что-нибудь для пропитания.
На этом компьютере я выполнила первые свои работы в Израиле. Он пробыл у меня года два, когда разорившийся к тому времени Разгон забрал его у меня обратно, чтобы рассчитаться со своими долгами.

НАТАНЕЛЬ

В Рамоте Ремез произошло эпохальное событие – 22 октября 1992 года родился Натанель. Танька забеременела в Израиле без всяких проблем, а в Москве проблемы были. Я тряслась от страха из-за ее порока сердца. Но, к нашему удивлению, местные врачи никакого порока не нашли. То ли с возрастом все прошло, то ли израильский климат благотворно подействовал, и дырка в предсердной перегородке заросла, Бог весть. Беременность протекала нормально. Ребята работали, гуляли по нашему скверу, добросовестоно посещали курсы для молодых родителей.
 

Таня работала до последнего дня, сохраняя законные 3 месяца отпуска на послеродовой период.
Оставалось недели две до назначенного врачами срока, и мы с Мишей отправились на машине в Иерусалим обзавестись кое-каким барахлом для ребенка.
Да, к этому времени ребята уже были владельцами новенькой прекрасной японской машины.  Миша решил влезть в долги и  купить первую машину за полцены, воспользовавшись "олимовской льготой". Эту льготу довольно быстро отменили, так как старожилы дружно возненавидели новых репатриантов за их новые машины. Надо сказать, что вся любовь к олимам быстро кончилась, как только они перестали выглядеть сирыми и убогими. Так или иначе, но машина для беременной Таньки была очень кстати.
Однако наши буржуи с машиной были еще настолько бедны, что покупка кроватки, коляски, одежки и всяких других мелочей была им не по карману. О нашем финансовом положении я уже не говорю.
Мир не без добрых людей. Неля презентовала для ребенка кроватку, в которой выросли четверо из ленкиных деток.  Миша погрузил кроватку в свою машину и в тот же день отправился домой в Хайфу. Мы с Моисеем решили заночевать у ульпановских друзей, собрав при этом целый мешок всяких ползунков, костюмчиков и прочей одежки у знакомых ульпановцев, успевших в Израиле обзавестись потомством. Все эти вещички составили очень даже немаленький гардероб Натанеля. Среди нашего брата-свеженьких олим, был принят сбор по друзьям приданого для младенцев. В семье Мишиного приятеля Валя появился сын почти одновременно с Натанелем.
- Мама! А у меня тоже было так много одежек? - спрашивала маму старшая дочка.
- Конечно нет! Но зато у тебя все одежки были новенькие.
По-моему, Танька очень переживала ситуацию со сбором шмоток. Во всяком случае, когда через пять с половиной лет родилась Шерька,  а ребята уже не были такими нищими, Танька не пропускала ни одного детского магазинчика, где можно было купить новую тряпочку для дочки.
Мы с Моисеем весело посидели вечерок с друзьями, а утром чуть свет позвонила Неля и поздравила дедушку и бабушку. Помчались в Хайфу и прямо в родильное отделение больницы "Кармель". Палата на четверых. Рядом с Танькой арабка, у которой посетителей человек десять – вся деревня, думаю. Еле-еле протолкнулись к танькиной койке. Моя лапочка с трудом поднялась и повела нас показывать ребятенка. В палате новорожденных детки лежат в аккуратненьких таких кюветках. Посетителей бродит довольно много. О халатах и тапочках речи нет и в помине. Рядом с детской палатой холл, в котором тоже болтаются посетители, некоторые курят. Все это произвело на меня неизгладимое впечатление.  В мое время в Москве  посетители не допускались дальше вестибюля, где вывешивались списки родивших и родившихся, а тетка в окошечке принимала передачи, и записки. Папы и бабушки стояли под окнами и пытались разглядеть и переговорить  с женами и дочками. При этом в Израиле про стафилококковую инфекцию слыхом не слыхивали, а в Москве это был просто бич, из-за которого половина роддомов была закрыта на ремонт и дезинфекцию.
После визита к Таньке побежали поздравлять счастливого папу.
Миша рассказывал, что как только он привез в Хайфу детскую кроватку, немедленно пришлось ехать забирать Таньку в больницу прямо с работы. Ее к тому времени вытащили из-под стола, где она пыталась подключать новый компьютер. Далее всесторонне подкованный на специальных курсах Миша уже не отходил от жены. Роды были непростые. Натанель, как истинный еврей, "берег голову" и рождался вперед ножками. Посему акушеры долго раздумывали, не сделать ли ей кесарево сечение. Но всё же решили, что ребенок небольшой, и пусть рожает сама (без обезболивания, разумеется, ибо ситуация должна быть под контролем). По всему по этому в родилке собралась куча народу: акушеры, анестезиологи (на случай, если все же придется прибегнуть к кесареву) и просто интересующиеся. " А этот что здесь делает?" – закричали на бедного Мишку и выставили его за дверь. Но Мишка все-таки просочился в родилку в тот момент, когда синенький Натанель появился на свет. " Эйзе цева?( какого он цвета)",- в ужасе завопил папаша.  Тут главный акушер заметил несчастного: "Аль тидаг! Цева ашкенази! (не волнуйся! Цвет ашкеназийский!)". Танька рассказывала, что после родов ее показывали студентам, гордясь, что обошлись без кесарева.
Выписали маму с ребенком через день. Я - то помню, что меня при отосительно легких родах выписали, как обычно, через семь дней. И с бутылочкой чужого грудного молока, так как своего к тому времени у меня практически не было.
У Татьяны тоже молока было не густо. Но здесь это никого не беспокоит, прикармливать смесями можно чуть-ли не с первого дня. Вернувшись из больницы, мы со счастливым папашей отправились в магазин с прелестным названием "Цуцик" и купили новенькую коляску(недешево!) и простынки, и занавесочки для кроватки с чудными клоунами, и ванночку. Расставшись с Мишей, я решила выполнить Танину просьбу принести ей суровое полотенце и английские булавки. Полотенце у меня было, а вот булавки нужно купить. И тут я понимаю, что денег у меня только на хлеб, которого в доме нет, и еще неделя до поступления денег из Битух Леуми. И эти деньги тоже нельзя тратить, а следует отложить на уплату за съем кватртиры. Все-таки купила английские булавки. Шла с ними из магазина по залитой ярким солнцем улице Ханита и ревела во весь голос от унизительного сознания нищеты, которого никогда в жизни не испытывала.
На следующий день привезли Таньку с малышом домой, где уже все помыли и выскребли, как могли. Привин к этому времени перебрался в аспирантское общежитие, и у ребят образовалась свободная детская комната. На фото Танька, которая только прибыла из роддома и в первый раз вынула малыша из коляски. Даже не успела снять с руки пластмассовый ремешок с номером, который надевают всем поступившим в больницу. На эту фотографию всегда смотрю с нежностью и восторгом перед свершившимся чудом.
Следущее важное событие – брит мила. Мишка где-то раздобыл рава-специалиста, собрали знакомых мужчин в необходимом количестве, не менее 10 человек, и союз с Богом был заключен. Мы, женщины, толпились в соседней комнате, и на это издевательство не смотрели. Потом, когда Таня готовилась родить дочку, она говорила: " Как хорошо, что девочка! Не нужно делать обреание".  А мужики вместе с новорожденным с удовольствием выпили красного вина. Первая выпивка Натанеля документально подтверждается. Рав дал малышу для анестезии смоченную в красном вине тряпочку, а Натанель с удовольствием высосал вино.
Таня с Мишей оказались очень способными родителями. Купали, кормили, укладывали спать – все, как надо. Последней процедуре я поражалась, так как Танька укладывала сына в кроватку и уходила из комнаты, закрыв за собой дверь. Я ведь помнила, чего мне стоило уложить спать маленькую Таню. К слову сказать, Шерри не была таким ангелом и всегда требовала своей законной порции развлечений перед сном. К концу трехмесячного Таниного отпуска малыш был чудо как хорош
 
Я иногда помогала ребятам, но не чересчур много. Дело в том, что я начала работать.

ПЕРВАЯ РАБОТА

Буквально через пару дней после моего рыдания над английскими булавками гуляем мы с Моисеем по Техниону. Нам очень нравилось там гулять и наслаждаться " человеческими" лицами вокруг в отличие от пенсионерских лиц в автобусах, магазинах, рынке и всяких учреждениях, вроде Бейт Оле (олимовский клуб) и Бетух Леуми (министерство социального страхования), где приходилось бывать. Посетили Гарика, Мишку Фельдмана и раздумывали, куда бы еще закинуть мое резюме. И вдруг нас останавливает проходящий мимо человек со словами: " Неужели Миша?"  Оказалось, что человек этот – Миша Таршиш (ну просто кругом одни Миши ),- учившийся вместе с Моисеем в МАИ. Про него Моисей мог вспомнить только случай, когда на какой-то вечеринке Таршиш открывал бутылку шампанского, и  из горла бутылки вырвалась струя пены. Растерявшийся Таршиш направил от пуза пенную струю на сидящих за столом, как автоматную очередь.  Моисеевский единственный костюм был сильно испорчен.
Присели на лавочку, поговорили о своем положении, и Таршиш, который приехал до обвального нашествия олим и поэтому устроился на работу в Технионе на факультете Сивилл Инженеринг, сказал: "А знаете, кажется, у меня есть небольшая работа для Милы. Я привез из Москвы программу на ФОРТРАНе. Писал ее программист по моему алгоритму. Но здесь говорят, что она не транслируется, что слишком много возни и отказались мне помочь.
У меня есть фонд для программиста – на 3 месяца по 500 шекелей. Устроит?" Конечно, меня это устроило. Ведь с нашего приезда в феврале 91 до конца октября 92 года я не заработала ни одного шекеля, и была уверена, что шансов на работу у меня нет. На 500 шекелей в то время месяц можно было питаться при некоторой экономии.
Я приехала из Москвы, хорошо зная ФОРТРАН, ныне прочно забытый, операционную систему ДОС, ныне глубоко зарытую в недрах современных операционных систем и, практически, всё. В эру WINDOWS и интернета трудно понять мои мучения со средой программирования. Сегодняшние операционные системы обладают высокой степенью дружественности к пользователю. Замена версии операционной системы или оболочки языка приводит лишь к легкому неудобству. Но работать можно практически сразу. К тому же в интернете можно найти руководства на любом языке и ответы на любые практические вопросы. Тогда же разные операционные системы, а следовательно, и разные версии трансляторов, линкеров, текстовых редакторов можно было освоить только имея соответствующую документацию или бегая с вопросами по соседям или друзьям.
Программа Таршиша рассчитывала процесс в клапанах  насоса, качавшего воду из артезианской скважины. Работать я должна была на удаленных от большого технионовского компьютера терминалах, которые стояли на факультете.  Вначале я не умела даже включить этот терминал. Спасибо Привину, который раздобыл для меня описание текстового редактора. Первый месяц ушел у меня на освоение компьютера и трансляцию программы. Синтаксические ошибки я устранила быстро, но программа считать не хотела. А чтобы вникнуть в Таршишевский алгоритм, нужно было кое-что понимать в существе дела. Пришлось походить к Таршишу на лекции про истечение жидкостей, которые он читал на русском на факультете повышения квалификации уж не знаю для кого. Программа заработала только после того, как я заменила некоторые формулы дифференциальным уравнением. Таршиш сначала ничего не понял, наорал на меня за самодеятельность. Я наорала на него. Несколько дней не показывалась в Технионе. Моисей уже собирался нас мирить. Но тут до Таршиш, наконец, кое-что дошло, и он звонил с извинениями и комплиментами. Далее работа протекала в обстановке любви и дружбы. К концу трехмесячного срока денег у Таршиша уже не было, но он пристроил меня еще на три месяца к профессору Дискину. Очень интеллигентный, обаятельный Дискин предложил мне усовершенствовать купленную в Англии программу расчета водопроводных сетей. Он хотел учесть по своему методу некоторые нелинейности. Снабдил меня книгой (на английском) по расчету таких сетей и объяснил (на иврите) суть своих усовершенствований. До сих пор удивляюсь, как я хоть что-то поняла. Но голод – не тетка! Большущая программа, слава Богу, на ФОРТРАНе, но работать пришлось на этот раз на персональных компьютерах, объединенных в сеть. Все команды другие, редактор – тоже другой. Как и в предыдущем случае месяц ушел на освоение новой техники, чтение книги и программы. Поняла, что если я залезу внутрь программы, то костей не соберу. Сделала отдельную маленькую программу по алгоритму Дискина,  через внешние файлы связала входы и выходы, и соорудила командный файл для запуска всего этого крокодила. Дискин посчитал несколько своих вариантов и остался доволен. Работать с ним оказалось значительно легче и приятнее, чем с Таршишем, несмотря на мой нулевой иврит. Но и эти три месяца прошли. Таршиш очень мне сочувствовал и попытался пристроить меня к следующему профессору, который считал движения облаков. Пришла к нему.
-Знаете ли, что такое фракталы?
-Представления не имею.
-А с расчетом турбулентности Вы знакомы?
-Увы! Нет.
- Ну вот Вам диссертация моего аспиранта. Познакомьтесь и приходите, поговорим.
Зять Миша помог почитать диссертацию. Что-то поняла, но мало.  Далее Гарик Левитин взял для меня книгу про фракталы. Мне неожиданно эти фракталы жутко понравились. Позже они пригодились, и даже мы со Шварцем, с которым были связаны мои дальнейшие трудовые подвиги, получили благодаря фракталам патент.
К сожалению, моему "облачному" профессору не дали денег, и познания в турбулентности мне не пригодились. На этом мое сотрудничество с Технионом закончилось.
Но я уже начала "шашни" со Шварцем, о котором речь ниже. В качестве пробы я сделала на своих московских программах, которые установила дома, модель насоса для Хеврат Хашмаль(Израильская электрическая компания), Шварц был сражен наповал, и предложил работать на него.
Я начала работать у Шварца, когда мы купили свою квартиру.

КАНУН ПЕРЕМЕН

С этого момента начался новый этап жизни. Пока я трудилась в Технионе, Танин послеродовой отпуск кончился, и ровно через три месяца она вышла на работу.
Отчасти сидела с Натанелем я, отчасти Алиса. Мишина тетя Алиса с мужем Женей и мамой, Мишиной бабушкой, репатриировались в Израиль уже после рождения Натанеля. Она и Женя начали ходить в ульпан. Но Алиса ( я полюбила ее сразу и люблю по сей день) мужественно жертвовала ульпаном, чтобы сидеть с малышом.  Пробовали взять няню.  Но дело кончилось тем, что она ошпарила ребенка кипятком и даже родителям ничего не сказала. Ребята обнаружиди ожог только когда стали купать ребенка. Няня была с позором изгнана.
К лету кончалась Мишина постдокторантура. Он был на хорошем счету. Подготовил положенные публикации (естественно, совместные с шефом), вел занятия со студентами на иврите, в общем, всем был хорош. Шеф обещал, что оставит его работать в Технионе. Но дело с оформлением тянулось и тянулось. В конце концов шеф слинял заграницу на положенный ему годовой отпуск –шабатон. Миша решил поставить крест на Технионе и искать работу в какой-нибудь фирме. Таня тоже решила искать новую работу, где зарплата побольше. Танины хождения на интервью привели ее в фирму, где нужен был программист на "С".  Она, конечно, почитала кое-что про "С", но, видно, недостаточно. Предложенные ей на интервью задачи она решала плоховато. Зато туда по ее следам пошел Миша, который уже знал, что спрашивают.  Мишу взяли. Вскоре и Таня стала работать на новой работе в Хеврат Хашмаль в группе системных программистов.  Электрическая компания – монополист в Израиле с мощным профсоюзом, большими зарплатами, большими социальными льготами и знаменитым "квиютом", когда постоянных работников нельзя уволить без выплаты громадной компенсации. Поэтому администрация любит нанимать работников через посредников(кабланов). Человак работает вроде бы у каблана, а не в Хеврат Хашмаль, не имея никаких социальных льгот, квиюта и т.д.
Танина новая зарплата была в два раза больше старой, но каблан за нее получал в три раза больше, чем ее зарплата.
Таким образом, весной 93 года ребята уже начали получать деньги на уровне средней зарплаты в Израиле. И очень захотели жить в приличной квартире и не видеть заросшие плесенью стены. Взяли ипотечную ссуду (ссуда на квартиру под льготный процент), взяли еще  местную ссуду под сравнительно божеский процент. Но денег не хватало. Пришлось отдать ребятам еще и наши деньги, вырученные за московскую квартиру и доставленные нам к этому времени мишиными родителями. Мне не хотелось отдавать им эти деньги, так как без этих денег мы сами не могли себе позволить покупку квартиры. Но Моисей ни минуты не задумался и сказал: "Отдай. Там видно будет".
И вот ребята оказались владельцами новенькой, чистенькой трехкомнатной квартиры в спальном районе Нешера.
Срок нашего договора на съем квартиры тоже подходил к концу. Ребята уехали из этого района, городские власти решили расширять улицу рядом с нашим домом, все перерыли, наш дом оказывался прямо на улице, где грохотали поднимающиеся в гору машины. И мы решили, что будем покупать квартиру, что лучше выплачивать ссуду за свою квартиру, чем платить за съем чужому дяде.
В конце концов за машканту и плюс дополнительная маленькая ссуда мы приобрели в Нешере крошечную квартирку рядом с домом Шварца. У Шварца я начала работать одновременно с переездом в квартиру на улице "Дерех а Технион"(дорога к Техниону).


Новая квартира – новая жизнь.
 
Итоги второго года.

В этот год были радости, главная из которых -  рождение внука,  Но радости сменялись отчаянием от безуспешных и безнадежных попыток найти работу и обеспечить себе хлеб насущный. Отчаяние сменяла надежда. Как вижу теперь, у нас еще был запас сил, поэтому все эмоции были яркими, энергии нам было не занимать, а значит - жизнь была впереди.