Дважды в одну реку - 4 часть

               

                Подарок государству


                Глава 1.  Юле один год

Снова в моей жизни образовалась  пауза. На этот раз я ждала  рождения  второго ребёнка. И это было продуктивное ожидание, заполненное воспитанием  годовалой дочери.

Юленька делала первые шаги, показывала картинки в книгах.  Она чётко реагировала на наши сигналы: «нельзя» и «можно», «плохо» и «хорошо», а также «горячо», «больно», «вкусно»… Любимым её занятием той поры было не только читать, то есть слушать моё чтение, но и рвать бумагу. Для этого я пожертвовала ребёнку толстенькую книжечку о тропических лесах, которую купила ещё в Заярске в период книгоношества.

Малышка с наслаждением отрывала листок за листком, и так до последнего листочка. Однажды она увидела знакомую обложку и задвигалась в нетерпении, а, получив в руки, раскрыла с нескрываемым  предвкушением счастья, но сникла от последующего разочарования отсутствием листов. Что её привлекало в этом «варварском» занятии? Думаю, ей нравился шелест страниц, к которому я уже приучила её, или так проявлялся деятельный характер уже в ту пору… Словом, я не пожалела, что отдала книгу на разрыв: я потом куплю точно такую (того же года издания), а дочь научу беречь книги.

Первые Юлины шаги несказанно радовали нас, но насторожили мою маму:
  - Посмотрите, - с тревогой сказала она, - ребёнок неправильно ставит ножки! Ей нужна другая обувь. Что это ваша дочь всё в пинетках да в пинетках!
Я присмотрелась: и правда, пинетки оказались стоптаны, а где купить туфельки?  Но пока я думала, мамочка уже принесла нужную обувь.

В конце ноября Юленьке исполнился год. На тот момент я обладала румяным синеглазым и светловолосым сокровищем. Это был смышлёный и вполне здоровый ребёнок, как вдруг с ним что-то произошло. Резвость сменилась на апатию, потекло из носика, начался кашель, и поднялась температура. Всё это случилось поздно вечером, муж побежал звонить в «Скорую помощь», а быть может, направился прямо в «Скорую», так как она была неподалёку.

«Скорая» приехала очень быстро. Крупная женщина-фельдшер прослушала ребёнка, посмотрела горлышко и сказала, что ничего страшного: обычная простуда. Оказала помощь и велела наутро вызвать врача. Мы продолжили лечение.
Но, впервые столкнувшись с детским заболеванием, а к тому ещё и в положении, я перенесла сильный стресс, перешедший в страх за здоровье ребёнка на долгие годы. С этого времени я начала усиленно оберегать Юленьку от простуды, кутая её без необходимости, но это оказалось не в пользу, а только во вред. И пока наша Юля не стала подростком и не научилась заботиться о себе сама, проявляя собственную волю и за углом   снимать с меховой шапки тёплый платок,  она постоянно болела. А чем чаще болела, тем я больше кутала её. Вот в какой замкнутый круг мы попали!

Много позже одна дама рассказала мне, как знаменитый профессор вылечил её сына от хронических простуд.  Записавшись к нему на приём, она вложила в конверт солидную сумму денег. Профессор взял конверт и сказал рецепт: закаливание. И с той поры Костя всю зиму ходил в одной куртке, и никаких шуб! И никаких простуд! Но эта история была рассказана мне уже после  Юлиного выздоровления. Мой ребёнок вылечился сам, то есть сама. Так что доверяйте детям и запомните: наши дети нам не принадлежат!




                Глава 2.  Вести из Риги

Моя подруга детства Лариса Авдеенко, вступая в брак, тоже оставила свою фамилию. Она постоянно приглашала меня в гости, но ехать  с маленьким ребёнком в автобусе было не очень-то удобно. Но вот, будто специально, дождавшись второй беременности и взяв Юлю на руки, я покатила в город к замужней и уже родившей сына подруге.

Автобус останавливался  аккурат у её дома, поэтому было несложно подняться на невысокий этаж. Мне понравилась обстановка у Ларисы. Её муж Юра соорудил кровать из застеклённой двери, снятой с петель. Он убрал стёкла, а образовавшиеся дыры замотал длинной полоской кожи. Торшер, которого у меня ещё не было, создавал необыкновенный уют. Я заразилась уютом ещё больше, и желание изменить интерьер у себя  не давало мне жить спокойно, но средств на преобразования пока не было. Но вскоре мы купим ещё один небольшой шифоньер, поставим ещё одну детскую кроватку, и сузим собственное жизненное пространство, отчего проживание в нём станет просто невыносимо.
Но пока что целых полгода мы с Юленькой будем наслаждаться друг другом. Мой Вася всё так же трудится на стройке электриком, я готовлю к его приходу ужин, читаю ребёнку стихи и сказки, общаюсь с подругой Нелечкой, продолжаю переписку с рижской подругой Юлей.

Рижская  Юля тоже вышла замуж, она всё хочет написать мне большое письмо, но пока пишет на телеграфных бланках или  на открытках и тоже не мало – исписывает  открытку полностью:
«Галочка-Галинка! Сколько радости приносят твои письма! Я в тот день, когда получаю твоё письмо, хожу такая, как будто у меня праздник или удачный день, даже настроение  какое-то лирическое. Я очень рада за тебя, рада, что  жизнь складывается хорошо, очень рада и горжусь тем, что у моей любимой подруги есть чудесная дочка. Все твои радости и раздумья я переживаю вместе с тобой. Сейчас, я думаю, что это даже хорошо, что у тебя будет  ещё ребёнок. Юля будет иметь братика или сестричку, им будет  веселее, а ты, моя умница, сможешь потом учиться, когда они немного  подрастут, хотя бы заочно. Ведь ты способная!»

Другая, уже новогодняя открытка:
«Галок! Тебе шлёт большой  привет Рига, все мои мальчишки-братики, наша Рига, наша школа, наш сквер…. Наша маленькая семья – я и Юра (Ю2).   Как часто мы вспоминаем о тебе!..
- Да, - с грустью вздыхала я, - и мне не забыть тебя, моя прекрасная Юлия, не забыть розовый цвет Риги и красные шпалы Юрмалы, её ржавые рельсы…. И я снова представила, как выгибается рельсовый путь на взморье, а вместе с ним выгибается поезд, и в его окна видна дальняя станция. Кемери?
 
«Живём мы дружно, иногда, правда, дуемся друг на друга,- продолжала подруга, - но нам вместе  хорошо всегда.  Юрик занимается  на дневном отделении, поэтому нам туго сейчас с деньгами. Но надеемся, что в будущем будет лучше. Я работаю, вечером занимаюсь при биофаке. Об остальном напишу потом».
 
          Затем пришло письмо, в котором Юля признавалась: «Всё как будто имею: мужа любящего, отдельную комнату, а вот счастливого ясного настроения – нет. Я счастлива, но нет у меня того чувства лёгкости, весёлости, ожидания чего-то удивительного…. Напиши мне, пожалуйста, получила ли ты посылку? Понравилась ли  тебе она?»
Тогда я получила из Риги бандероль к Восьмому марта. Юля прислала мне интересную керамическую вазочку с пояснением, что очень модная. Вазочка и сейчас жива. Она похожа на небольшую свинку на четырёх ножках. Её мордочка-рот предназначена для слива воды. Щетинки-дырочки для установки в них стебельков растений. В неё можно ставить наши лиловые  сибирские подснежники или ирисы, но они быстро выпивают воду, а ёмкость небольшая. Эта вазочка больше подходит для европейских фиалок или тамошних белых подснежников. Когда мои дети подросли, они осторожно играли со «свинкой». Были в бандероли и костюм для моей доченьки, и книжки, и открытки, но уже не помню, какие.

В другом письме:
«Не обижайся и не думай плохого на моё долгое молчание. Я не забывала о тебе, нет. Просто этот период времени я очень плохо пережила… Я как-то потеряла себя, не было единства мыслей и поступков… Как это страшно, когда человек чувствует, что он делает не то, что нужно, и всё-таки делает. Всё! Теперь это прошло, я переборола себя, нашла силы, чтобы сбросить это оцепенение мозга…. С Юрой мы живём в общем хорошо. Но не всегда понимаем друг друга, так как круг наших интересов довольно-таки различный. Он чаще уступает мне. Раньше я была этим довольна, а теперь это меня раздражает».

Я была так погружена в своё состояние беременности, в состояние моего годовалого ребёнка, что, по всей вероятности, отвечала подруге невпопад, даже забыла о таком  сообщении: день  именин Юлии 30 мая.
  Подруга Юля что-то недоговаривала. На присланном ею фото я видела избалованного Юру и влюблённую Юлю. Но это продолжалось недолго. Довольно скоро Юля выйдет замуж за Володю. Вероятно, устала себя перебарывать.
               

                Глава 3.  Своя кровь

Временами мне требовалась помощь, и приходила к нам свекровь, но это случалось  нечасто, о чём теперь жалею. Мне назначались дни приёма у гинеколога, и оставить годовалую дочку Юлю было не с кем. Тогда приходила Анна Филипповна, а я спокойно ехала в Энергетик, где акушерка наблюдала мою вторую беременность и всё прочила сына. Я сдерживалась, но от отчаянья готова была скрипеть зубами, хотя мои зубы начали ускоренно разрушаться.

Помню, свекровь принесла Юленьке игрушку. Две синички присели на ветку дерева. Ничего особенного: пластмассовая игрушка. Удивлённая  Юля в недоумении крутила её.
- Пташки! – ласково сказала свекровь и повторила ещё раз: «пташки».  «Какие ещё «пташки»! Просто птички. Почему «пташки»? – подумала я. Но тут же почувствовала тепло этого слова, отсутствовавшего в моём словаре. Нет, я чересчур строга к дочери, и вся, как струна, напряжена – так, благодаря одному слову свекрови, я сделала правильный вывод: моей дочери не хватает  душевного тепла.

Глядя на внучку, бабушка всякий раз с восхищением  повторяла: «Хорошая девка!».  Поначалу слово «девка» меня коробило, а потом я поняла и почувствовала, что это  наивысшая  оценка, а  слово вовсе не грубое, а в нём содержится сакральная сила.
 Я задавала свекрови вопросы, как они жили раньше, то есть уже давно, как мне тогда казалось. В 1946 году в семье Черезовых наконец-то родилась  девочка, её очень любили, но в те годы дети нередко умирали от недоедания и болезней. Умерла и Люда. Она заболела скарлатиной.
 - Это врачиха-еврейка её погубила! - заключила Анна Филипповна.

Я мгновенно вспомнила, что такое скарлатина, антибиотики, которых ещё по сути не было, и что такое «Дело врачей», придуманное в сталинские времена. Я быстро  «успокоила» свекровь, объяснив все причины смерти Люды, и она вроде поняла и смирилась. Ещё до девочки в семье родился Серёжа, который тоже умер. А Вася, (то есть мой будущий муж) заразился бруцеллезом от козьего молока, и чудом его спасли, возможно, те же еврейские врачи. И сколько во время «Дела врачей» было недоверия евреям! Порою на врачей-евреев, идущих по вызову, натравливали собак.

Так в разговорах мы сближались со свекровью, и она рассказывала мне разные деревенские истории, делилась своими чаяниями.
В ту пору я много вязала, а для вязания нужна пряжа. Анна Филипповна принесла мне белую грубоватую пряжу, спряденную её руками. Позднее я свяжу из неё модное пончо, которое всех приведет в полный восторг.
 - И почему в деревне не вязали кофты, не вязали шапки и шарфы!? – удивлялась теперь Анна Филипповна.
 -  Как не вязали? А пряжа для чего? Ведь овцы были, шерсть стригли?
 -  И овцы были, и шерсть стригли, но вязали только носки да рукавицы, и то недавно стали. Всю шерсть на платки! Их ткали на станках. Платки в клетку – большие и очень тяжёлые. Ветер их  не продувал, но в них так тяжело ходить! Такой  платок съезжал с головы,  его надо было привязывать верёвкой на шее. Дураки были, что не вязали.

Однажды Анна Филипповна завела разговор о любви:
 - Я ведь другого любила, а меня выдали без согласия, не по любви. Сговорились и выдали. А я до сих пор того не забываю, даже теперь согласилась бы с ним сойтись, если бы встретились!
Я была в шоке. Как так «сговорились и без согласия»? На мгновение я вспомнила про своё бракосочетание, но отогнала мысль, так как сравнивать своего мужа мне было не с кем. И как это возможно «сойтись теперь», когда Анне Филипповне уже лет 60, или около того, то есть она ведь не молода! Мне даже захотелось ей помочь, а не только посочувствовать. Какой странный вышел разговор, и как он потом отзовётся в моей жизни!
 
Но больше всего моё воображение потрясла другая деревенская история про тётку Анны Филипповны:
 - Я, помню, ещё в девках была, когда  тёткиного мужа  призвали на войну. Тётка очень тосковала, (любила его) и он приходил к ней  по ночам.
 - Так он не пошёл на фронт? Дезертировал?
 - Почему? Он воевал.
 - Так фронт первой мировой был очень далеко от Вятской губернии…
 - Далеко. Но он приходил.
 - И каким же образом? Приезжал?
 - Да нет, не приезжал,  так, пешком приходил.
 - ???
 - Тётка его боялась и меня звала ночевать, а я его тоже боялась.
 - Значит, он не был ни на каком фронте!
 - Был, и письма писал.
 - Значит, ей казалось, что он приходил.
 - Но я  его тоже видела, да и вся деревня видела: он шёл по  деревне, и все его видели! А потом заходил к жене (моей тётке) и лез к ней на печку…
Я была в шоке, Как такое возможно? Как объяснить такое явление «Христа народу»?  Может, это был массовый гипноз?



                Глава 4. Наш досуг

Уже тогда я старалась уплотнить время, чтобы больше сделать, больше узнать, большему научиться. Слушая радио, гладила бельё,  а когда вязала на спицах, слушала магнитофон. Уложив ребёнка спать, читала книги, газеты, журналы или  писала письма. Бегом бежала в магазин за хлебом, держа начеку интуицию и постоянно  прислушиваясь к ней: как там моя доченька?

Мамина соседка по коммунальной  квартире поступила на заочное отделение технического вуза и, когда получила задание по английскому языку, обратилась ко мне за помощью, обещая вознаграждение. Надо было выполнить контрольную работу, а точнее, перевод текста о лесозаготовках и использовании древесины в промышленных целях. Я согласилась, ещё не зная темы  и не предполагая,  каким кропотливым и трудным  окажется для меня этот перевод.

Пришлось переводить почти каждое слово и про трелёвку, и про смолу-живицу, и про канифоль и т.д. Изрядно намучилась, но удовлетворение всё-таки ощутила: справилась!  Получила вознаграждение в виде безразмерных колготок. Они стоили не так уж мало: пять рублей.

Мысль о Васиной учёбе не покидала меня, и, вероятно, поэтому мы купили математический задачник Антонова, из которого я выполнила всего три первых задания и обратилась  к Васе за помощью, не рассчитывая, что он и вправду решит задачу, так как школу окончил много раньше меня. Но как же я была удивлена и даже потрясена Васиными знаниями и способностями! Он щёлкал задачки одну за другой, пока ему не надоело. Но нет, не хотел Вася быть инженером! Это я пойму потом, когда он и вправду поменяет работу, но  придётся ждать ещё  несколько лет.

У нас не было телевизора, не было денег на его покупку, и мы как-то без него легко и просто обходились. Когда начались передачи матчей чемпионата мира по футболу, Вася слушал их по радио, но и соседей  с  первого  этажа было тоже хорошо слышно: они сидели у телевизора и громким криком отмечали каждый гол.

Один Васин товарищ по баскетбольной команде (Юрий  Шурковский) напросился к нам в гости. Я приготовила ужин, усадили гостя за стол, но он проявлял некоторое беспокойство. Вдруг  не выдержал и с нескрываемым недоумением  спросил:
 - А где же у вас телевизор?!
 - Так у нас нет телевизора.
 - Как нет??? А я пришёл матч смотреть! Сейчас начнётся!
И он подскочил и помчался в свою общагу, не попрощавшись, но, обуваясь, всё  приговаривал:
 - А я думал, что у вас есть телевизор! А у вас нет  телевизора…

          Шурковский не был расположен общаться, поэтому я не очень расстроилась его уходом. К тому же он был такой великан, что накормить его было бы не просто. Как рассказывал о нём Вася, на дежурный  провокационный вопрос «Как поел?», Юрий всегда отвечал: «Да в окно глядел». Это означало, что не заметил еды и остался голодным.




                Глава 5. Влюблённый сосед

В соседней шестой квартире жила семья из трёх человек: отец, мать и девочка Таня тринадцати лет. Оказывается, у Тани был брат в заключении, и семья жила ожиданием его скорого возвращения. За что он сидел, я не поняла, так как родные всегда считают, что ни за что. Тётя Маша порою заходила к нам, и, вероятно, ей нравилась наша семья и как мы живём. Глядя на книги, она сказала, что её сын Геннадий тоже любит читать. Ей хотелось  приобщить его к  другой жизни, чтобы он больше не возвратился в тюремный мир.
 
И вот настал день, когда Геннадий вернулся из колонии, тётя Маша радостно сообщила эту новость и попросила пригласить его в гости. Я к тому времени была  уже с приличным животом, но он не мешал мне принимать гостей, что я и сделала, запросто позвав соседа. Он нехотя зашёл к нам. Геннадий не был приятным внешне: щуплый, среднего роста, какой-то бесцветный и подслеповатый – весь в мамашу. Но он был моим гостем, и я защебетала, знакомя Генку с моими увлечениями, он будто заинтересовался, взял  книжку и пошёл домой читать.

Тётя Маша прибежала узнать, каким мне показался её сын. Конечно,  она любила его и считала  красивым и  хорошим, но, зная «некоторые» изъяны,  хотела их  «выправить», в том числе и с моей помощью. Ну, ошибся парень, но кто-то же ему должен помочь, а почему не я?
Вася отнёсся к моей миссии с полным скептицизмом, но держался изо всех сил, не говоря ничего. Прошло несколько дней.
Генка встретился с друзьями, освоился, хотелось отпраздновать возвращение и встречу заодно. А, может, это была не первая встреча с дружками. Так или иначе, но он снова попался, его опять посадили, и тётя Маша прибежала к нам просить меня помочь в его защите. Что же всё-таки произошло?

Денег на пьянку у Генки не было, тогда решили добыть их силой. Подкараулили парня, выходившего из магазина  с авоськой, полной бутылок, и отобрали авоську.
Тётя Маша направила меня к следователю. Хорошо, что милиция была неподалёку, а то мне с животом пришлось бы не просто. Я пришла в назначенное время. Следователь показалась мне сухим бездушным человеком. Она холодно задавала вопросы, а я обстоятельно и заинтересованно  отвечала. Она слушала и что-то писала, потом дала свой листок для прочтения и велела подписать.

  Я читала и удивлялась, как точно, но без всяких эмоций записала она мои показания, ввернув в оборот несказанные мною слова: «Я его хорошо не знаю». Сначала я хотела возмутиться: я же говорила по-другому! Но, по сути, она была права: я, действительно, не знала  Геннадия. Да,  судопроизводство – не моя стихия. Жалко было Генку, но помочь ему я не могла.

Но на этом история не закончилась.  Генку осудили, дали срок, отправили в колонию, а тётя Маша опять пришла за помощью: «Напишите ему письмо. Ему нужна поддержка». И я что-то написала. Пришёл ответ, где Генка красивым почерком без ошибок описывал момент нашей встречи, с которого он будто бы влюбился в меня.
Мне стало смешно! Я, такая неуклюжая, с большим животом, и в меня можно влюбиться? Тогда я не догадывалась о психологических особенностях  сидящего в неволе молодого человека. Ему просто необходима девушка для переписки, и он готов влюбиться в любую. Я что-то ответила ему для проформы, но он всё продолжал изливать свою душу мелким аккуратным почерком, словно с черновика в чистовик…
Через несколько лет Генка вернётся домой и сойдётся с соседкой- почтальоншей, намного старше его. Не работая, он  станет требовать у матери деньги и даже их отбирать.   



                Глава 6.  Моя Юленька

Я ждала второго ребёнка, а мой первенец нуждался в самом пристальном внимании – ведь Юленьке шёл всего-то второй год. Ей была необходима не только физическая помощь, но и педагогическая, и  психологическая тоже.  В этом возрасте ей было всё интересно, но, главное, быть всегда рядом со мной.  Я сидела, задумавшись у окна, и Юля лезла к окну. Помня консультацию детского врача в роддоме, что дети часто падают, и в этом ничего страшного нет, я поначалу не очень реагировала на падения ребёнка, но однажды Юля так жалобно и даже горько заплакала, что я резко сменила своё деланное равнодушие, и в дальнейшем старалась не допускать её падений. Чему же нас учили в роддоме? Воспитывать закалённых спартанцев? При этом назидали, что я «должна всё впитывать, как губка».

  Время с тревогой и одновременно с радостью подвигало меня к сроку разрешения. Сын? Будет сын? Все прочили мне именно сына. По всем приметам, всем гаданиям, даже якобы научным – с подсчётом дат рождения моего и Васиного, с вращением или замиранием иголки, висящей на нитке, по признакам формы живота и позы подъёма со стула и т.д. и т.п – будет сын!

Выбирали имя. Для сына – опять Ярослав, чтобы звать уменьшительно Яркой.  Для дочери? Конечно же, Соня! Но как полное? Софья? Не нравится мне Софья! Как-то небрежно, даже уничижительно для Сони. Хорошо бы записать «София», с ударением на второй слог. А если выбрать другое? Так, на всякий случай, если в ЗАГСе заартачатся…

 Опять нравилось имя  Мария. Но если  в гармонии с Юлей? Тогда хорошо бы Аней назвать. Или Таней? Я читала словарь имён, где Мария значило «горькая», что напоминало мамину тяжёлую жизнь, и я опять отказывалась от этого имени.
 - Анна – тяжеловато, - сказала Нелечка. Она по-прежнему навещала меня. Всегда подчёркнуто опрятная, всегда со вкусом одетая, она делилась секретом своей ухоженности:
 - Чтобы пойти в гости, мне  необходимо два часа на сборы.
 - Так много? – удивилась я.
 - Надо помыть голову и протереться до пояса. Сделать причёску, погладить платье…
Я представляла, как она тщательно и долго гладит своё единственное шерстяное платье серого цвета – очень элегантное, ей к лицу  и по фигуре. И где она нашла такое?

 - Да мама у кого-то купила, оно было совсем новое.
Долгие годы я буду вспоминать сероглазую  Нелечку именно в этом сером платье и вдруг сделаю неожиданное открытие, что это было моё платье! Мама  привезла его  из Иркутска, где они с Тамарой купили его для меня после похорон моего любимого пятилетнего племянника Женечки, а я наотрез отказалась носить это платье! Мама его продала, и я не спрашивала кому, да и Нелечку в ту пору мы ещё не знали.
А теперь, будучи в положении, я  носила  мамино синее шерстяное платье, оно было свободно, в нём умещался мой большой живот. Юля постоянно хотела ко мне на руки, и чтобы сохранить  плод во чреве, я носила дочку на бедре, как птицу или как самолёт. Именно в такой позе вниз лицом  она с удовольствием пролетала по нашей маленькой  квартирке. Устроившись с Юлей в кресле, я открывала Агнию Барто, выбирая новые стишки – навырост, читала ей журналы «Мурзилку» и «Весёлые картинки». Дочка показывала пальчиком все известные ей изображения и внимательно слушала меня.

Апрель стоял тёплый и даже жаркий. Я натягивала на себя лёгкое платье, а сверху пальто, не застёгиваясь  –  так было более-менее комфортно.
Опять я ходила долго, не ведая срока… 




                Глава 7.  Тётя Шура

Мы продолжали наезжать в Энергетик к мамочке. Иногда она поручала мне занести деньги в дом Ратнеров, где теперь на пятом этаже поселилась их семья, а с нею моя бабушка Евдокия Суркова с дочерью Шурой Поповой – моей тёткой.
 
Уже два года мамочка ежемесячно отдавала сестре Шуре 30 рублей  на содержание  матери, то есть моей и Валиной  бабушки. Моя двоюродная сестра Валя Ратнер жила с мужем и дочерью Анечкой, не имея понятия, что моя мама отрывает  такие деньги от своего обеспечения. З0 рублей были немалой суммой: столько стоила дорогая обувь. Со стороны казалось справедливым помогать родной матери, но эти деньги тётка складывала на сберкнижку, так как дочь Валя с мужем Лёвой   обеспечивали семью хорошо.

Вероятно, мою тётю всё-таки  мучила совесть, поэтому эти 30 рублей она изредка   отдавала моим сёстрам, а мне дважды  досталась свиная голова для супа – очень жирная, поэтому  мы перестали радоваться такому подарку. Вообще-то мне не доставляет удовольствия описывать всё это, но говорю только в назидание своим потомкам, чтобы помнили, как неузнаваемо   могут меняться люди в старости, и как даже родственники  подвержены зависти, а порой и злобе.

          Чему могла завидовать нашей маме её старшая сестра?  Красоте и изяществу? Да. Успеху у мужчин? Возможно. Таланту портнихи? Тоже возможно. Но, главное, тётя Шура завидовала сестриной свободе! Ведь наша мама вырастила детей и теперь жила одна. А ещё, думаю, виною был всё-таки возраст. Тогда я этого не понимала, хотя и считала, что  «тётя Шура припятила». Потом, узнав про деньги, Валя запретит матери  брать их.

 Я уже рассказывала, какое живое тёплое участие принимала  наша тётя в  воспитании своих племянниц, то есть меня и моих старших сестёр.
Помню, как в моём детстве мы с тётей Шурой по весне считали завязи цветов герани на южном окне. Помню, как она мило напевала за машинной вышивкой  «ришелье». Как-то к Валиному приезду тётя Шура испекла  вкусный кекс, а я половину  съела – не могла оторваться. Но больше всего греет моё сердце тот случай, как однажды, не встретив Валю на вокзале Братск-1, мы  возвращались домой пешком, и я не только устала, но и замёрзла. Тогда Тётя Шура сняла свои шерстяные перчатки и надела их мне на ноги вместо носков и,  подняв меня на  спину, несла до дому. И было так хорошо, что я даже запела…

Но, пожалуй, именно тётя Шура сыграла самую важную роль в моей жизни!  Благодаря ей  родилась я.
После войны Сталин запретил аборты, а рожать в голодное время четвертого ребёнка одинокой мамочке - каждый бы согласился, что это безумие. Но моя тётка-фельдшер отказалась делать аборт  своей сестре:
  - От потери крови умрёшь, а детей на кого? Меня же в тюрьму посадят!
Многих благодарю за своё рождение, так, может, и Сталина надо благодарить? Шутка!

               
               
                Глава 8. Бабушка
                Наша бабушка (мамина мать) к тому времени совсем ослепла и лежала в постели. Её водили в туалет, на балкон и обедать к отдельному столу. Я немного поговорила с нею. Мысль, что бабушка не видит нас, приводила меня в ужас.

 Кого любила наша бабушка?
   - Раз в год и себя не любила! – так порой говорила  двоюродная  Валя. Но я-то знала, кого любила баушка – меня! Но сестра Лера потом скажет, что бабушка любила именно её – Леру!

Вспомнилось детство…
У бабушки было много внуков, и самым первым родился Коля, сын тёти Шуры, старшей бабушкиной дочери. Он умер в возрасте 14 лет от туберкулёза, развившегося после падения в холодную воду с обрывистого берега Ангары  ранней весной. При мне Колю вспоминали  редко. Однажды в подполье я нашла интересную вещицу вроде маленького дуршлачка. Она была тёмно-красного цвета и как новенькая! Тогда я уже знала про Колю, но с трудом представляла, как он мог с нею играть в подполье. Позже поняла, что туда снесли его игрушки, как уже ненужные. Подполье усилило моё ощущение Колиной смерти…

Раз, летом, бабушка водила меня на кладбище на могилу мужа (то есть нашего дедушки Василия), скончавшегося  от сердечного приступа в 1917 году. Моей маме было тогда четыре года. Она встретила старшую сестру Шуру, приплывшую из Иркутска на пароходе. Шура спрашивает:
  - Как мама и папа?
  - А папа на столе лежит!
  - Как на столе? Почему на столе?
Маленькая Маруся, то есть моя мама, не понимала, что произошло…

 Мне запомнился едва заметный холмик. Было жарко, летала и кусалась мошкара. На  обратном пути бабушка дала попробовать два дикорастущих  растения: коноплю и борщевик. В голодное время их  употребляли в пищу. Я жевала кожистые маслянистые семена конопли, по вкусу напоминавшие подсолнух. После борщевика закружилась голова, и меня затошнило. Больше никогда его не ела и никому не советую! Уже став взрослой, я прочла о его ядовитых свойствах. А  про коноплю теперь всем известно.
Голод в Поволжье, откуда была родом наша бабушка, периодически повторялся на протяжении веков. Легче было перенести лёгкое привычное  отравление, чем умереть с голоду. Так организм бабушки приспособился к неласковым травам, а мой – не успел и не сумел. Я очень рано стала различать травы, зная, какие из них ели мои сёстры во время войны. Самая первая еда – лебеда! Чай – из травы иван-чая. Бабушка показывала мне тысячелистник – от тысячи болезней, но, главное, от боли в животе. Им лечились и от холеры, которая свирепствовала давным-давно на бабушкиной родине.

Я росла, впитывая советскую культуру и советские идеи:
  - Бабушка, а ты состоишь в колхозе? – спросила её, став школьницей. И резкий ответ:
  -  Нет!
  -  А почему?
  -  Ещё чего!  Чего я там не видела?!

В нашей семье все отмечали бабушкину суровость, и не всем нравилась эта черта. Но без её самоотверженной заботы, скупого, но тем более ценного душевного тепла, мы бы не выжили. Все силы и небольшой заработок сторожа она отдавала в семью детям.

Помню, как бабушка послала меня с бидоном на рынок за квасом для окрошки, но квасу не оказалось. А продавался морс! Он был необыкновенного малинового цвета! И я вместо кваса купила три литра морса – исполнила давнюю мечту! Но бабушка вовсе не обрадовалась моей покупке и, возмущаясь напрасной тратой денег, хоть и небольших, долго ворчала:
  - Купила целый бидон марганцовки! Вот сама  и пей!

Порой мне так хотелось какую-нибудь игрушку, но я не смела просить.  Подросшая, но продолжавшая играть в куклы, однажды я приехала к бабушке не с пустым карманом, а скопив немного денег у себя дома в Заярске. В Братске была своя торговля, а это значит, что  в здешних магазинах было то, чего  в Заярске не было. И я увидела в культмаге игрушечный будильник! У него, как у настоящего,  можно было под стеклом переводить стрелки! Всё! Покупаю! Но моих сбережений не хватило. Я побежала к бабушке и стала её умолять добавить недостающий рубль или копейки. И, видимо, так горячо выпрашивала, что бабушка сжалилась надо мной, а я, счастливая, снова помчалась в культмаг, и вот уже  показываю ей часики-будильничек диаметром в три-четыре сантиметра!
  - И надолго тебе эта игрушка?  Сломаешь! Только деньги выбросила!
  - Не сломаю! – решительно возразила я, -  беречь буду!
  - Ну-ну! Посмотрим!
  - А вот увидишь - сберегу!

И сберегла! Но того будильника давно уже нет (кому-то подарила), а бабушкин урок бережливости запомнился навсегда. До сих пор слышу воображаемое тиканье тех часиков…

Не забываемы бабушкины поговорки. «Дуракам закон не писан!» - часто наставляла нас она. Или: «Инвалид в штаны навалит!». Но никто, кроме самой бабушки, в нашей семье не стал инвалидом. Когда я вышла замуж и родила дочь, бабушка заявила: «Как женился, так ощенился!»

В последний год её жизни Валя договорилась с врачом-окулистом, и бабушке удалили катаракту. Свершилось чудо: она снова  увидела всех нас и с этим спокойно ушла в мир иной аж в 90 лет. 




                Глава 9.  Долгожданное событие

Вечером, 2-го мая, Лёва Ратнер привёз нас домой на машине.  Возле дома встречала Нелечка, а потом пришла Людмила. Я помню особую   гармонию того вечера. Так тепло и безветренно в начале мая! Со мною не только муж и дочь, но такие близкие и дорогие  подруги! Я прекрасно себя чувствую и никакой усталости!  Мы пили чай и мило беседовали. Юленька, утомлённая поездкой, рано заснула.

Я чувствовала и физический, и душевный подъём, ощущение бесконечной благодати просто переполняло меня! Какие прекрасные перемены совсем скоро наступят в моей жизни! Нет, даже не перемены, а продолжение счастья в его развитии! С чувством блаженства я заснула  в ту ночь.
 
3-го мая проснулась в 9 утра и сразу ощутила слабые боли внизу живота.  Достала Юленьку из кроватки, села с нею в кресло и важно сказала, что сегодня в нашей семье появится ещё один человек:
 - У тебя будет брат или сестра.
Юля  серьёзно  отнеслась к такой новости, хотя вряд ли её поняла.
 - Сейчас  поставлю варить курочку, покормлю тебя, а потом поеду в роддом, - продолжала я делиться с дочерью планами  о подаренной   курице, и о предстоящем отъезде:
 -  Скоро вернусь и привезу  маленькую лялю.

Действуя быстро и осторожно, прикидываю, что могу  разрешиться к 17 часам. Значит, времени на всё хватит! Но боли вскоре повторились. Юля же, словно почувствовала важность момента и, нисколько не капризничая, хорошо кушала. Я выскочила на минуту к соседям, чтобы сообщить радостную весть:
 - Сегодня! Сварю курицу и начну собираться! Сообщу, когда вызывать «Скорую».
 - Да мы и ждать не будем!  Я сейчас же бегу звонить! Иди, собирайся немедленно! – сказала соседка Тамара Пешкун.
 - А как же Юля? Вася ведь на работе…
 - С Юлей мы посидим, поиграет с нашими детьми, а Васе и твоей Людке  сообщим.
 
Я начала собираться в роддом, а соседка  кинулась к магазину звонить в   «Скорую»  по телефону-автомату.
 «Скорая»  приехала так быстро, что я попросила немного подождать. Но вот я уже несусь в машине  «Скорой помощи», а ей везде – зелёная улица! На ГЭС притормаживаем: здесь все машины сбавляют скорость. Мне в пути измеряют давление и говорят, что повышено. Хотят уложить, но так здесь комфортно сидеть и победоносно смотреть в окно! И хотя боли накрывают меня с промежутком в десять, а потом и в 5 минут, я сижу такая счастливая! Утро прекрасное, солнечное и тихое. Опять все на работе, а у меня радостное событие, о котором почти никто  не знает!
Тогда я не понимала, что такое «повышенное кровяное давление» и удивлялась суете, начавшейся вокруг. После нескольких уколов в роддоме я  успокоилась, медсестра с акушеркой оставили меня,  но забеспокоилась врач, пришедшая на помощь. Она вслух сообщила, что родовая деятельность ослабла и принялась  возобновлять её разными незаметными способами - это мне так сначала показалось. На самом же деле врач погремела инструментами и, к моему ужасу, я увидела в её руках нечто угрожающее! Она же,  ничего не объясняя, замахнулась на меня длиннющими ножницами с целью изо всей силы вонзить их мне  прямо между  ног. Я дико заорала!
 - Что ты орёшь, как первородка!!! – закричала врач в ответ, - Я только вскрыла тебе околоплодный пузырь, чтобы отошли воды. Сейчас начнёшь рожать. Ведь не больно же!
 - Не больно. Но Вы же не предупредили…

Акушерка с сестрой повезли меня в родзал. Нет, преждевременно  я радовалась утру и предстоящему событию! В родзале было полно народу: столов десять рожениц,  выстроившихся в ряд.  Но и этого было мало! Напротив ещё один ряд юных практиканток, выпучивших испуганные глаза на рожающих женщин! Не хватало только музыки, но и она потом будет, только для каждой роженицы прозвучит своя.
 Поскольку у меня была слабая родовая деятельность, я не выполняла указаний акушерки, и мне всаживали укол за уколом.  Подошла милая практикантка, в которой я узнала Ляльку Поташову из Заярска. Она гладила меня по голове…  Но вот я и родила!

  - Девочка! – сказала Лялька. Но я не видела ребёнка – не показали. И не слышала, так как вокруг стоял гул, и писк моего младенца не был слышен, а только басовитые крики новорождённых пацанов прерывали сплошной шумовой фон. Я повернула голову направо на чей-то бас и увидела синее тельце ребёнка.
- Что это!? Почему он синий!?
- Асфиксия. Придушение в момент родов.
Я глянула перед собой: там велись манипуляции с моей новорождённой. Мелькнула синева. Я содрогнулась от ужаса:
 - Что? У меня тоже синяя?!
 - А ты не смотри, это пройдёт, - успокаивала меня Лялька.
 - Вес - 3600, рост – 57, - донеслись до меня слова  акушерки.
 - А у тебя есть дети? – спросила я Ляльку. Не помню её точного  ответа, но потом узнаю, что детей у неё  так и не появилось. Вспомнилось, как учила она меня стирать в реке трусы и спокойно возвращаться в лагерь без них, то есть с трусами в руках: «На нас же юбки!»

Новость, что я опять родила дочь, переполняла счастьем, но  повышенное давление мешало дать волю радости. Голова гудела, и страх быть насквозь пронзённой длинными ножницами  не оставлял  меня.


                Глава 10. Выписка

Мои роды назвали стремительными. Я ждала в 17 часов, а родила уже в 12. Все десять рожениц оказались в одной палате и все, кроме меня, были возрастные, и, глядя на мою молодость и даже юность, не принимали меня всерьёз.

Но сочувствующие всё же нашлись. Через неделю они уговаривали медсестру записать мне нормальное давление, так как из-за повышенного меня не выписывали. На первый раз не прошло: врач тут же велела принести аппарат и сама измерила, убедившись, что давление высокое. На второй раз врач, устав, наверное, от меня, капризницы, махнула рукой и, ура-ура! - Вася приехал за нами на такси. Это было очень дорого, и он рассчитался спецталоном из маминого производственного  «пайка».

Я поступила в больницу, когда вокруг не было ни одной травинки, а теперь раскрылись листочки на тополях – ещё небольшие, но как радостно их  видеть и сознавать, что вот и лето наступило! Какая же я счастливая!

Моя новорождённая удивляла непривычным ростом: на пять сантиметров больше старшей сестры! Удивляла непривычным весом: на 500 граммов тяжелее! Удивляла толстыми красными лоснящимися  щеками и смуглым цветом кожи. Сказали, что личико намазали рыбьим жиром. Через несколько дней в роддоме она так начала возиться, что я решила её развернуть и слегка проветрить. Тельце на спине покрыто пухом. Да, это крупный птенец, которому пора бы искупаться! Я провела в роддоме почти 10 дней. Моя  крошка нуждалась в омовении,   она  по сей день обожает воду.

С преогромной радостью вернулась я в свой дом, где меня ждала подросшая Юленька! После народившейся  младшей она выглядела абсолютно взрослой, и я даже воскликнула:
  - А Юлька-то какая здоровая! – и кто был – все засмеялись, ведь она ещё не умела говорить, только в упор смотрела на меня со страхом и любопытством. Я поняла, как ей не просто в этот момент: как она соскучилась, но и как отвыкла!  Взяв дочку на руки, я почувствовала её недоверие. Мы сели в кресло, и я стала  что-то выразительно читать  наизусть. Затем, продолжая говорить, почувствовала, что она вдруг узнала меня по голосу, вспомнила  и сама  крепко прижалась. Я целовала и гладила её пухлые розовые щёчки, светлую головку. Может, именно с этого момента наша связь стала нерасторжимой…

Мы  накормили детей, уложили спать. Я успокоилась и сказала так просто:
  - Дети спят.
Людмила подхватила мои слова:
  - Вот уже и дети! Ты сказала: «дети». Была одна Юлька, а теперь дети!
И я так обрадовалась и загордилась, и даже заважничала!


                Глава 11. Имя

Наутро пришла врач, и первое, что она спросила, как назвали ребёнка. А мы ещё не решили! Но ведь я хотела Соней, Вася – не против, значит, Соня. Врач записала, осмотрела, замечаний не было.

После работы пришла мама, мы сообщили о нашем  решении назвать Соней. Вот тут началось непредвиденное!
  - Назвали бы как-нибудь попроще: Эммочкой или Нелечкой… - вздохнула мама. Ничего себе, попроще! Мою подругу Нелю вообще-то зовут Нинель – от «Ленин» - если читать задом наперёд. Попроще! А Эммочка? Куда уж проще! В общем, я поняла, что наша бабушка, то есть моя мама, нам  не советчик в именах.

Глядя на свою новую дочь, я задумалась, какое же имя ей подойдёт, если не Соня? Мама заронила в меня сомнение. Я начала перебирать, каких немногих Сонь я знала. Вспомнилась одноклассница в Заярске - сухорукая и несколько глуповатая девчонка. Вспомнилась красивая Соня из «Войны и мира» Льва Толстова. Но та Соня вообще не вышла замуж, а, значит, стала несчастной. Мама без конца рассказывала про противную Соньку из её детства. Тут уже вспомнилась и Сонька-Золотая Ручка.
На следующий день мама пришла с подарками для Юли. Она принесла игрушки и  была заметно напряжена и совсем не рада нашей новорождённой.

  - Я пришла к вам в последний раз, - сдавленно сообщила мама, отводя взгляд в сторону, где ходила Юленька.
  - Вы меня не послушались, я больше  не буду сюда приходить. Я хочу проститься с Юлей.
Такого поворота мы не ожидали!
 
А моя  серьёзная младшая дочь как-то по-деловому ждала имени. Да, настоящая учредительница и устроительница Татьяна! Или всё-таки Анна?
Утром пришла медсестра, и мы поведали ей нашу ситуацию.            -  Всё! - сказала она, - зачёркиваю «Соню» и пишу «Таня».
Вот с такими сложностями пришлось нам столкнуться в вопросе выбора имени! Так у нас появилась Танюшка!

Она оказалась совсем другая, нежели Юля. И внешне и характером. И это не значит лучше или хуже, но заметили все, что другая, а я почувствовала, что никто не разделил моей радости появления второй дочери, и только одна Нелечка излучала теплый интерес. Вася же вскоре сказал, что не надо купать ребёнка каждый день и перестал помогать с купанием. Я сама ежедневно организовывала малышке водные процедуры, выносила её гулять в белом пикейном покрывале, чтобы ей  не было жарко. Свёрток с ребёнком в этом покрывале был уютным и  компактным. А между тем дочь набирала вес и росла, и мне становилось всё труднее её удержать в моих слабых руках.

Однажды я шла от Людмилы с Лазурного переулка и думала, что если все любят Юлю, а не любят Танюшу, то её буду любить я одна и очень сильно! Но при этом у меня закружилась голова, и я едва не выронила  своё сокровище: силы  меня оставляли.
    

                Глава 12. Жара. Проблемы с кормлением

Я  плохо питалась, мне было  некогда заниматься собой. Возможно, что временами повышалось давление, но никто его не измерял, и я подумала, что врач была права, не выписывая меня так долго.  В роддоме меня лечили и кормили, а теперь я всё должна делать сама. А ведь у меня уже двое детей! Где же найти время, силы и средства, чтобы всё обустроить, всё наладить? Я чувствовала, что оказалась в тупике.

Стояла жара, хотелось купаться, но второе лето я жила без воды.
Придя с прогулки, я услышала от свекрови удивительную историю, на днях приключившуюся на водохранилище, то есть на море, как мы и сегодня его называем. Одна семья: мать, бабушка и годовалый ребёнок, от жары изнывали на берегу. Так им хотелось прокатиться на лодке! И такая возможность, к счастью, представилась: проплывающий лодочник согласился их прокатить. Радостные, женщины сели в лодку, и она отчалила от берега. Ребёнок тоже ощутил радость своих родных, завозился и вдруг выскочил из рук, упав головой вниз в самую глубину! Женщины завопили, но вдруг ребёнок неожиданно вынырнул с другой стороны лодки! Его мгновенно выхватили из воды! После этого у меня закрепилась уверенность в несовместимости  водохранилища и маленьких детей, поэтому я оставила мысли о купаниях в море.

Казалось, что у  меня уже был опыт: всё-таки двое детей, но проблем с кормлением я не избежала и на этот раз. Ну да, плохо питалась! Но когда Танюша отказалась брать грудь, я так перепугалась, что побежала во Дворец спорта, где был телефон-автомат, звонить маме. Мама тоже испугалась и примчалась немедленно. Мой испуг в первую очередь был связан с возможной беременностью, мама же была напугана за Танюшину жизнь. Хотя меня предупреждали, что ребёнок может реагировать на жару, на запах лука, я про это начисто забыла! И только мысль, что я опять беременна, просто убивала моё сознание.  Мы решили обмануть Танюшку и подсунуть ей палец в молоке, и она мгновенно схватила его, а я тут же вставила сосок, и ребёнок спокойно засосал, и я, обрадованная, что не беременна, и что ребёнок сыт, успокоилась! Но обида на маму  долго жила во мне: она любит не меня, а только моих детей.

Из последних сил  выходила я на прогулки с грудным ребёнком на руках, ломая голову, где же взять ещё одну коляску. И мы догадались возить наших  детей в одной коляске.  Для этого в угол колясочного короба  сажали Юлю, а Танюшку укладывали  напротив. Юля сидела и смотрела на меня и по сторонам, а Танюшка спала до тех пор, пока не остановится коляска. Тогда мгновенно раздавался её громкий крик! Конечно, теперь я не могла оставить детей на улице, как делала когда-то, и старалась выезжать с ними  в сопровождении Васи. Но время шло, Юленька взрослела, Танюшка росла, и в следующем году мы уже не укладывали Танечку, а сажали напротив Юли. Так они приспосабливались друг к другу, так и росли вместе.    




                Глава 13. Книги по объявлению

Итак, всё опять стало хорошо, и я решила немного заняться собой.

Чуть ли не на столбе я прочла объявление, что в связи с отъездом продаются книги, и следовал перечень авторов  с указанием количества томов, а внизу был адрес. Дождавшись Васю с работы, я засобиралась по адресу, взяв немного денег: так, рублей 10. Я пришла в какой-то частный дом Индивидуального посёлка. Продавалась большая библиотека. Я стала выбирать: Жан-Жак Руссо в 3-х томах, Э. Хемингуэй в 2-х томах, Генрих Ибсен в 4-х томах. Всё, на большее денег не хватило. Но я загорелась Шекспиром в восьми томах, и помчалась с покупками домой, в надежде, что Вася, конечно же, поддержит меня и даст, помнится, 12 рублей. Грустно вспоминать, но Вася не поддержал меня, и денег больше не дал, сказав, что Шекспир ещё будет. Вася не понял, что именно тогда был мне нужен Шекспир, и не предвидел книжного дефицита, а я долгие годы буду  упрекать мужа  в недальновидности, а по сути,  в скупости.

Конечно, я была очень рада приобретённым книгам, но Генрик Ибсен своими передовыми пьесами начала 20-го века совсем не укреплял мою семью, а заронил зёрна сомнений: правильно ли я живу? Для чего нужна семья и нужна ли она вообще? Это сейчас (думала я тогда) я  материально  зависима от мужа, но вот дети подрастут, пойду работать, и не придётся клянчить на книги. Какие-то 12 рублей, а они сделали бы меня счастливой и образованной. Более того, как я замечу после, Шекспир меня настраивал на творчество.

 Ибсен писал о свободе личности женщины. Впрочем, я и так была настроена на свободу, и только чувство ответственности за детей меня держало в рамках. Видя, что мой муж – не Геркулес, я понимала, как нелегко ему зарабатывать деньги физическим трудом (целый день на ногах!), и никогда не требовала большой зарплаты. Я смирилась, что ему платят 130 рублей. Порой у него не было сил идти на работу, и я разрешала   остаться дома, хотя знала, что он получит меньше. Но ведь он находил деньги на выпивку на работе! Через много лет я пойму, что у него были «заначки», и получал он всё-таки больше  ста тридцати.

Но куда я смогу пойти работать? Сумею ли работать вообще? Пройденный опыт вызывал сомнения и в этом. У меня нет профессии, я  не знаю, чего хочу. Искусство? Я давно распрощалась с мыслью стать искусствоведом. Так чем же я буду заниматься и как я буду жить?
Заниматься нелюбимым делом я не хотела и не могла…

               
                Глава 14. Август

В том году я снова полюбила август, и долгие годы лучшими моими месяцами будут май, август, октябрь и февраль, но потом я полюблю ноябрь – он окажется для меня особенно творческим.
 
В августе родился Вася, и в эту пору он оживал. Август вселял в него уверенность и щедро дарил приподнятое настроение, приободрял изобилием даров природы. Такого Васю я любила. С этого года мы станем постоянно праздновать его день рождения, и он, Вася, как настоящий лев, будет запасать пищу и  царить на своём празднике. Правда, к тому времени я замечу, что его психология отца уже  двух дочерей неожиданно изменится. Он будто успокоился насчёт меня: с «кучей детей» я от него уже никуда не денусь.

Пришли его братья и  мои Нелечка с Людмилой. Людмила приехала из отпуска и привезла из Москвы стопу красочных детских книжек и тёплую обувь (красивые синие бурки) для Юленьки. Людка рассказывала, как в ожидании поезда увлечённо читала детские книжки, а парень, сидевший рядом, над нею посмеивался, на что Людмила отвечала: «Сам бы почитал!»
 
Да, эти книги стоили  пристального внимания самого искушённого читателя! Я сама настолько их полюблю, что стану не только  читать, но и распевать и декламировать наизусть. А какие иллюстрации! Лучшие художники-графики иллюстрировали их! Юрий Васнецов и Владимир Конашевич, Май Митурич и Фёдор Лемкуль… Моё увлечение  искусством продолжилось изучением книжной графики.

Нелечка ездила в Иркутск поступать в университет на филологический факультет, но быстро вернулась после сочинения.
Мы теснились за нашим уютным журнальным столиком, я была очень рада гостям, мало что замечая. Между тем, как потом рассказала Нелечка, Васин средний брат Саша гладил её коленку. А Юленька вдруг что-то выразительно сказала! Не очень внятное, но сразу из двух слов!
  - Что это она сказала?! – удивлённо спросила я, и скопировала Юлю: «Зимне поте».
  -  Как что? Зимнее пальто! – громко  «перевела»  Нелечка. Так наша Юля начала говорить. 






                Глава 15. Дожди

Начало августа - самая благодатная пора. Ещё стоит лето, и, кажется, что оно будет долго, и, может быть, целый месяц…

Но тут как тут начинаются дожди. Для меня с детьми это означало сидеть дома. Все прогулки отменяются. У меня не было ни плаща, ни зонта, и средств на их покупку тоже не было. В моду входили дорогие болоньевые плащи. Как же мне хотелось такой! Они были двух цветов: темно-коричневые и тёмно-синие. У Людмилы уже появился коричневый. Петриха приехала на каникулы в синем.
 
Помню, дождь шёл беспрестанно. Лорка сидела у нас до 12 ночи, но дождь не переставал. Она собралась домой, надела свой синий лёгкий плащик, взяла  зонтик и, театрально вздохнув, улыбнулась и на прощанье сказала:
  -  Ну, Галка, если со мной что случится, прошу считать меня коммунистом!

А я тоже рассмеялась и тоже вздохнула: нет у меня ни плаща, ни зонта…
Тогда я любила читать Юле японские стихи в переводе Ирины Токмаковой:

В ближних горах раздаётся: «ку-ку»!
В дальних горах затихает: «ку-ку»…
Жалобно просит кукушка: «Ку-ку!
Дайте мне зонт для дождливых дней!
Дайте фонарь мне, ку-ку, ку-ку,
Дайте фонарь мне для тёмных ночей!»
В ближних горах раздаётся: «ку-ку»!
В дальних горах затихает: «ку-ку»…

Так я, сама того не понимая, стала превращаться в кукушку. Но кукушкой я всё-таки не стала, хотя предпосылки были, да и зонт я куплю только через два года, а плащ  через три, и то отечественный и серый. Он был дешевле, да и сине-коричневые оказались уже у всех и просто надоели.

Но дело было не только в плаще. Примерно тогда, когда мне приходилось безвылазно сидеть дома с детьми, Вася решил поделиться со мной своим «открытием»:
  - Ты как-то  подурнела. Похудела почему-то… Я вот стоял в очереди, а сзади меня какая-то молодуха прижималась грудями, и я спиной их ощущал сквозь одежду …
Васины слова оказались для меня  настоящим ударом! Мои крылья будто сломались, моя голова поникла…

 Я поняла, что он, Вася, меня предал, и пришла к выводу, что все мои трудности и лишения он не воспринимал. Я знала, что он меня любил, так что же теперь? Я столько раз прощала его! Но такую обиду простить невозможно… Я ещё докажу ему, как я «подурнела»! Он пожалеет о своих словах и даже о  мыслях! 



                Глава 16. Сентябрь

Всё своё внимание я направила на детей, на их воспитание, но чувствовала себя одинокой. По выходным приходила Нелечка, и мы по очереди читали детские  книжки любознательной Юле. Многие из них моя старшая уже хорошо знала, и я стала  читать ей стихи по-другому - делая паузы на окончаниях строк, а моя умница сама говорила недостающее слово. Говорила робко и по-своему:

Жирафа тень бредет за  (Васей)  «Асей»,
А Вася наш в десятом (классе) «касе».
Идёт он в школу на (уроки)  «уоки»  –
Тень занимает (полдороги) «полдоги».

Помнится, что наш Вася уехал на пару дней в колхоз на картошку, а Нелечка пригласила нас к себе в усадьбу, где её мама научила меня делать зимнюю заготовку-заправку для супа. Дав мне большой пучок мелкой морковки и петрушки с луком, она показала, как всё измельчить и круто посолить, перемешать и убрать в холодильник, что я и сделаю, но  эта заготовка  не дождалась зимы, и мы её съели ещё осенью.

Стоял сентябрь, тёплый солнечный день. Детей я одела тепло – всё-таки уже осень. Подъехав с коляской к дому, я заметила, что на Танюшкином личике выступил пот, я развязала ей шапочку, совсем забыв, что мы жили «на семи ветрах».
Утром мой маленький  ребёнок уже кашлял и даже температурил! Я так расстроилась, так перепугалась! Юленька заболела в год, а Танюшке ещё нет и пяти месяцев! Что же делать? Вызвала врача, и был диагноз – ангина. А тут и Юля захандрила! Тепла ещё не дали, я начала Юлю кутать, даже бурки ей  надела. И хотя врач сделала мне замечание: «не надо кутать детей» - я не послушалась. Сама знаю! Детям необходимо тепло!

Лечение от ангины было непростым. Я и таблетки давала, и горло мазала – как прописала врач. Воспаление прошло, но грубый кашель почему-то остался. Теперь я знаю, что Таня родилась под знаком Тельца, а его уязвимое место – горло.
С четырёх месяцев Танюша довольно долго лежала на животике, а чтобы  не было ребёнку скучно, я  придвинула ей учебник, который не жаль было и порвать. И чудо! Моя малышка не рвала ни учебник, ни книги вообще! Так она перелистала все собрания сочинений классиков и, как я всем говорила, она  прочла всю литературу к своему полугодию.   


 

                Глава 17. Зима-67

Это была трудная зима. Для меня опять всё было впервые. Думаете, если второй ребёнок, то уже просто, есть опыт? Так-то оно так, но у меня же есть старшая, и она ещё тоже маленькая. Юля растёт, развивается и меняется постоянно. Я не успеваю за скоростью её развития, а если успеваю, то не могу двоих деток держать во внимании и постоянно заниматься ими, отдавать себя всю… Ведь я сама оказалась «неустроенной», тревога порой накрывала меня своим тёмным тяжёлым покрывалом, и я ощущала полную безысходность, впадала в отчаянье, а Вася меня не поддерживал. Я спасалась слезами и мечтами.

 О чём же я мечтала тогда? Мечтала о хорошей семье, и временами мне удавалось достичь равновесия, и превратить  мечту в жизнь. Мечтала о красоте, в том числе и о собственной. Купила самую модную  дорогую импортную помаду, но почему-то она не украшала меня. Потом пойму, что и так была свежа в ту пору, а ядовито-малиновый цвет был избыточен для моей молодости.

Но помада очень дорогая, не зря же я потратила три рубля! Иногда можно и накраситься. Стала её искать, да нет нигде! Устала от поисков. Глянула на Юлю, а она вся перемазана чем-то малиновым. Испугалась за ребёнка, да сразу поняла и рассмеялась: она же в моей помаде! А где же остатки? А вдруг она всё съела? Опять переполох! Спрашиваю дочку, где помада?

 Замечаю, как Юля смущена. Почему? Как-то странно себя ведёт, и смотрит в сторону туалета. Ну не на полку же в туалете положила Юля мою пропажу, - соображаю я и смотрю в унитаз. Так оно и есть!  Намазалась, поняла, что это нехорошо, и концы в воду!

О взрослых детях я тогда  не мечтала. О подросших – да. Тогда смогу как-нибудь учиться и работать. Но как, где, когда? Этого я не знала, но работа в библиотеке меня бы устроила. Как-то в очередной раз заглянула в городскую библиотеку и спросила, как стать библиотекарем. Мне снова  ответили, что надо иметь специальное образование. Можно среднее, а лучше высшее.
Осенью мне исполнилось 22 года, и почему-то теперь, зимою, я пошла менять паспорт.  Так полагалось? Не помню. Когда я раскрыла новый паспорт, то была сражена записью в графе «социальное положение». Чётко было указано: «иждивенка»! Вот кто я есть! Припечатали навсегда! Соседки меня успокаивали: «В 40 лет поменяешь паспорт, уже работать будешь, уберут эту надпись». Так долго  мне с нею жить?

А Вася только смеялся! Вероятно, он был доволен, что кто-то мне указал на моё истинное положение.  Родив второго ребёнка, я не получила никакого пособия:  мне по тогдашним законам оно не полагалось. Мы с Васей по своей воле сделали подарок государству, родив такую активную гражданку, какою впоследствии станет наша дочь Татьяна!

Это был юбилейный год - пятидесятилетие Великого Октября, и вот в честь ли этой даты или по другой причине менялись комсомольские билеты, и я опять оказалась «в убытке». Ведь  моя учётная карточка была украдена в Риге, и теперь я совсем выбывала из комсомола.

Приближался 1968-ой год. 30-го декабря я предвкушала, как муж придёт с работы с ёлкой. Ждала-ждала, и он пришёл, только очень поздно вечером. Видимо, он поднялся на второй этаж с большим трудом, хотя ёлочка была среднего размера. Но Вася был  пьян! Сначала он свалил ёлку в нашей крохотной прихожей, а следом свалился сам, еле дойдя до кровати. Вот какой новогодний сюрприз он мне приготовил! Но и это было не всё! Пока он спал, а я причитала от горя, с бедной ёлкой случилась беда: она вся осыпалась! Тут уж я не выдержала, растолкала Ваську:
- Что ж ты нам устроил? Какой праздник? Какой Новый год? Ёлка превратилась в палку!
- Завтра схожу в лес и принесу новую, - сказал Вася и отвернулся к стене.
Я не поверила. Как это он в лес пойдёт? И в каком лесу он найдёт ёлку? Их же везут издалека. Но утром  Вася с топором вышел из дому и, действительно, вернулся с ёлкой! Он умел держать слово! Но я пережила такой стресс, что того праздника даже не помню.         





                Глава 18. Весна

В нашей единственной комнате теперь стояли три кровати, и две из них – детские. Мы купили ещё один шкаф для одежды. Шкафы были одинаковые, Их поставили поперёк комнаты, а за ними встали кроватки. Так мы отгородили детскую комнату, но оказалось теперь очень тесно и даже темновато, хотя окна выходили на разные стороны квартиры. Было ясно, что долго  жить таким образом  невозможно. Танюшка уже не хотела лежать неподвижно за книжками, и мне приходилось вращаться вокруг детей в прямом смысле. Таня сначала поползла, потом делала первые шаги, а Юля читала стихи наизусть, пока затрудняясь в звуках «р» и «щ»:

Паасёнок, катёнок, сенок
Сели учить уок.
Вот катёнок книжку взял:
- Мяу-мяу! - он сказал, -
Это значит мама.
- Нет, пиятель, ты не пав!
Здесь написано «гав-гав»,
А это значит мама.
- Если веить букваю,
Здесь написано «хью-хью»!
Это значит мама!
Миюкинье, хюкинье, ай!
А ну-ка, сам почитай.
Что здесь написано? 
- Мама!

В марте у Васиного брата Саши случился «юбилей» - 30 лет - и нас пригласили в ресторан «Падун». Признаюсь, я никогда не бывала в ресторанах, но с детства о них много слышала и даже затевала игру «в ресторан», но у меня получилась обыкновенная столовая с окном раздачи.

Мы оставили детей с бабушкой – моей свекровью, нарядились, как могли, купили небольшой подарок и пошли в ресторан «Падун». 
Вася инструктировал меня, что и как полагается делать в ресторане. Все были нарядные и весёлые, играла музыка, говорили тосты, танцевали, и даже курили за столом. Конечно же, ели, но для меня в ту пору, еда не имела большого значения, и порою я пила, не закусывая. Стол на всю компанию накрыли общий. За этим ли столом, за соседним ли, я увидела знакомого молодого человека. Толик Остапенко невысок, русоволос, держится скромно, но с достоинством, с приятной и загадочной улыбкой. Он тоже учился в двадцатой школе, и нам было о чём поговорить. Я так увлеклась разговором, будто сто лет не говорила! Даже не помню, танцевала ли я… Так мы проговорили весь вечер, и я почувствовала, что и Толику интересно было общаться со мною. Его улыбка так перекликалась с первыми ясными весенними днями, с первыми проталинами. Глядя на Толика, я  видела, как за окнами тает снег… Эта встреча ознаменовала моё возрождение. Мы больше не встречались, кивали друг другу издалека. Его жизнь оборвётся  рано… Раньше сорока лет…

Меня притягивала духовная среда. Моя душа стремилась к исповеди и     поддержке в выборе дальнейшего пути.  Иногда к нам в гости приходил Владимир Курков. Он работал электриком в Васиной бригаде и учился в техникуме на вечернем отделении. Как тогда было принято говорить, он был верующий. Я показала ему молитвенник, подаренный Васей. Володя был христианин, но необычный. Он был сектант, и долго мне объяснял разницу между разными христианскими направлениями, а я потом сверяла его сведения по  «Словарю атеиста». В общем, Владимир был баптист-евангелист.  Он нередко  связывал свою веру с верой Льва Толстого. И я пыталась читать и «Отца Сергия» и «Исповедь», но мало что понимала. Мне только ясно стало, что герои, описанные Львом Николаевичем, были подвержены сильным страстям, не поддающимся никаким противоядиям, даже членовредительству. Могла ли я представить тогда, что и я сама подвергнусь таким испытаниям? (Нет, не членовредительству, слава Богу!) Могла, и даже хотела, но никак не представляла, что это так страшно…

 Мне стало любопытно, как проходит служба у евангельских христиан. Курков рассказывал и об этом. В конце концов ему надоело объяснять, и он пригласил меня прийти и посмотреть. Тогда же он подарил мне Евангелие, из которого я впервые узнаю, что Иисус Христос был евреем.

  В воскресный день я пришла на службу, она  проходила в их частном доме. На меня смотрели с интересом, но без любопытства. Пресвитер (так называется их духовный руководитель) прочёл небольшую проповедь, а потом начался «концерт». Все стали петь с припевами. Те песни-гимны (или молитвы?)  мне показались какими-то ненастоящими – примитивными. Одна напомнила детскую песню «Край родной», или «То берёзка, то рябина»:
   
В край родной, неземной,
От разлада мирской суеты
Я уйду и приду
К незакатному солнцу весны!

Потом вдруг все бухнулись на колени и с закрытыми глазами стали читать молитву.  Всё.
Я, конечно, не закрыла глаз, не бухнулась на пол, и таким нелепым показалось мне моё присутствие на этой службе! Было непонятно, зачем эти люди собираются вместе. Такое можно и у себя дома в одиночестве…

От пресвитера я отвела глаза, и, разочарованная, убежала домой, где меня ждала  любимая и любящая семья!
Так зачем всё-таки я ходила туда? Я нуждалась в укрепления своего ослабевшего духа. Была ли уже тогда православная церковь в Падуне? Но если она и была, пойти туда самой, без поддержки со стороны, я бы не решилась.   




                Глава 19. Барахолка

Вот и май подошёл, и Танюшке исполнился один годик. Она уже пошла, а мы следили, чтоб не падала, и учили её говорить. Тогда я называла её Таняшей, а Юля быстро подхватила эту форму имени, и теперь  называла сестру только так. В конце мая Юле исполнилось два с половиной.
 
«Ну вот, - думаю, - дети подросли, лето наступает, надо менять одежду». Хватилась, а надеть-то и нечего! И денег нет! Пожаловалась соседкам:
- Вещи не сношены, но все не годятся: то малы, то велики. И что же мне делать, когда денег нет?
- Так ты поезжай на Правый! Там, на рынке продашь, а на вырученное купишь новое.
- Как это «продашь»? Я же не умею.
- Ничего страшного – все продают, и все покупают. Знаешь, сколько там народу?!
- Но у меня ничего не купят.
- А ты попробуй! Барахолка открывается в 9 утра. Поезжай к открытию.

Постирала, нагладила свои летние костюмы. Их оказалось четыре. Сложила в чемодан, и как когда-то с чемоданом книг на экзамен,  теперь с чемоданом тряпок,  пришла на автостанцию ранним утром. Села в сто второй автобус, и пока ехала, всё волновалась, как я стану торговать.

Продавцов оказалось немало, все с вещами образовали большой круг. Хорошо, что у меня был чемодан. На его крышке я удобно разместила свои «товары». Вспомнился Некрасов:
Ох, полна, полна моя коробушка:
Есть и ситец и парча…

Парчи у меня не было, да и ситца как такового, тоже. Очень скоро ко мне подошла приличная женщина и скупила всё сразу. Я продала недорого, не зная цен, о чём и сейчас совсем не жалею. Приехала домой с пустым чемоданом и с небольшой суммой денег. Но это были «живые» деньги!

Мои соседки (Тамара с Людой) сказали, что покупательница была перекупщицей, и можно было бы всё продать дороже, но я была так довольна выручкой, что было всё равно, кем оказалась та женщина. Она могла и не покупать, и тогда ни денег, ни хорошего настроения вообще бы не случилось.

Я побежала в магазин «Ткани» и купила отрез на платье. Съездила  к Ларисе Авдеенко с рассказом о моей удаче. Она  внимательно слушала, а потом привезла свой чемодан с барахлом. Её вещи были дороже моих - качественнее, и хотя Лариса просила продать «хоть за сколько», я была ответственна за чужое и за бесценок не отдала.

Помню, взяв  выручку, Лариса пребывала в недоумении:
- Не могу поверить, что ты всё продала. И эти деньги… Будто я беру их взаймы.
 В следующий раз я поехала на барахолку продавать одежду Артемошек. В этой партии были очень добротные вещи, в том числе шерстяной коричневый свитер. Я бы сама его купила, но мне был он не по размеру. Подошла девушка, свитер понравился, и она попросила скинуть цену. Но я не уступила! Девушка всё ходила и посматривала на свитер. Подошла женщина и стала объяснять, что девушка студентка, что у неё не хватает денег… Но я уже превратилась в истинную барыгу и не уступала: вещи же хорошие, а к тому же чужие!
 
Долго я вспоминала ту девушку… Ну и что же, что вещи чужие? Людка бы меня поняла. Но мне хотелось себя проверить: простофиля я или нет. Вроде нет, но совесть не давала покоя. Ведь вот сразу мне хотелось продать свитер именно той девушке. Так почему я этого не сделала и жалею о содеянном до сих пор?! Я – человек порывистый, вот и надо следовать своей природе, а не примеривать чужую одежду, чтобы играть в ней чужую роль. Я ведь не артистка.  В том то и дело, что иногда тянет меня примерить чужую роль, но  в ней таится опасность заиграться. И хотя я  и впредь буду заигрываться, тот урок хорошо помню.




                Глава 20. Новые наряды

За продажу их вещей подруги  выделили мне  деньги, то есть оплатили мой труд, и я смогла купить ещё один отрез, а потом и пару обуви. Это были чёрные  лакированные босоножки, гармонировавшие с розовым платьем без рукавов, отделанном полосой чёрных кружев по линии заниженной талии. Эти чёрные босоножки подходили и к серому платью в стиле ампир, вошедшем в моду в то лето. Платье  в мелкую серо-чёрную клеточку, скроенное по косой, с серым пластроном и чёрными пуговицами, с рукавом  до локтя. Его колокол без талии, и выше колен,  облегал грудь и делал меня похожей на летящую птицу. Почему-то помнится цена отреза: 4-20. Как жаль, что та мода продлится всего  два года, а потом будет нехотя уходить. Но я  всласть успею  насладиться ею!

Мы с Ларисой купим одинаковые шерстяные отрезы тёмно-голубого цвета, и мама сошьёт нам одинаковые платья. Мы с подругой вообще были странно похожи, и незнакомые  люди нас принимали за сестёр. В этом синеньком и, на первый взгляд, деловом платье, я всегда имела непременный успех. Оно было свободного покроя, но не очень широким, фигурные карманы придавали платью кокетливую строгость, да и кокетка у него тоже была.

К июлю началась жара, и шерстяным платьям наступил отбой. Я вспомнила про мамочкино тёмно-синее креп-жоржетовое, которое она уже не носила. Очень быстро мама перешила платье на меня. И уж в нём-то я стала настоящей птицей! И лёгкая  ткань, и силуэт с развевающейся юбкой от груди, крылышки и воланы! А босоножки!  Я летала!

Вдруг заметила, что молодые люди, и не только молодые, проявляют ко мне интерес. Мужчинам нравятся женщины-птицы. Думаю, они нравятся не для жизни, а для полёта. Ведь мужчинам тоже  летать охота, но они часто «заземлены» домочадцами. И мужчину в свободном полёте редкая женщина стерпит. И почему мы все такие собственницы?  Страх потерять любимого и даже просто кормильца? Нет, в ту пору у меня не было подобных страхов, а то, что я нравлюсь, придавало уверенности для дальнейшей жизни, для долгого пути и созидания, а ещё, как я нескоро пойму, - для творческого вдохновения.

И красивая одежда необходима не только для привлечения противоположного пола. Когда некоторые недоброжелатели (преимущественно женщины) говорят: «Не наряжайся, ты никому не нужна, на тебя всё равно  никто не смотрит», я отвечаю: «Я сама на себя смотрю, и в красивой одежде себе нравлюсь и чувствую уверенность».


                Глава 21. Волков

Через много лет в индивидуальном гороскопе я узнаю разгадку моего преображения. Там сказано, что только  выйдя замуж, я могу раскрыться как личность, а некоторым мужчинам интересна в  женщине её личность, и мне нравятся именно такие мужчины.

Однажды в августе я была у мамы в Энергетике, и уже в сумерках  возвращалась домой в Падун. Мама жила рядом с продовольственным магазином, поэтому могла более свободно покупать дефицит и делиться с нами. На этот раз она нагрузила меня продовольственным набором, в котором были куриные яйца в бумажном пакете. Я вышла из автобуса возле молочного магазина и направилась в Парковый переулок, но неизвестный  молодой пассажир выразил желание помочь и взял мой пакет. Я немного растерялась, так как такое предложение получила впервые. Пассажир уверенно нёс мой груз, но я не сразу заметила, что он был слегка выпивши. Молодой человек небрежно махнул пакетом. Раздался характерный треск яичной скорлупы. Я ахнула, он извинился и тут же с радостью предложил восполнить ущерб:
- Давайте прогуляемся, я живу на Набережной в коттедже, у меня в холодильнике запас свежих диетических яиц.

Я удивилась, что, оказывается, бывают ещё яйца не простые,  а диетические и пошла прогуляться. Мне захотелось привезти детям хороший продукт. Мы прошли мимо Дворца Спорта по Набережной, и он кивнул в сторону тех кустов, где я чуть не убилась когда-то, мчась с бешеной скоростью на велике без тормозов:
- Может, свернём туда? Не хотите?
- Нет-нет! – с удвоенным ужасом возразила я.

Мне было странно слышать, что современный мужчина мечтает о войне. Ему хотелось «пострелять». В нашем краю тогда никто не сообщал о подобных планах, и, вероятно,  не мечтал.  Или он так привлекал моё внимание?

Вскоре мы оказались у его дома, и я осталась у калитки  ждать. Не долго. Мне не пришло в голову, что он может обмануть. И не обманул. Немного проводил, назвал свою фамилию - Волков. Имя тоже назвал, но его я уже не помню.


                Глава 22. Чтение и музыка


Несмотря на многие сложности быта так приятно вспоминать то время, хотя меня угнетало  Васино и мамино недопонимание,  а также страх перед будущим: когда и чем я буду заниматься. Буду ли учиться? Но молодость брала своё, и я справлялась с трудностями, так как быстро училась многому,  и уверенность в свои силы всё больше наполняла меня. Помогало чтение. Но тема моего чтения в том августе оказалась не простой.

Журнал «Польша» опубликовал очерк или отрывок из книги Игоря Неверли о Яноше Корчаке. Корчак был известным польским педагогом и писателем. По происхождению он был еврей, и когда началась Вторая мировая война и гитлеровцы устанавливали свои порядки, все евреи Варшавы должны были жить в гетто, а потом их вывезли в концлагерь. Янош Корчак, по легенде, мог покинуть лагерь, но, как учитель, он остался с детьми до конца и вместе с ними вошёл в газовую камеру…
  Меня эта трагедия  так потрясла, что забыть её и по сей день невозможно! За что же фашисты уничтожали евреев? Война давно закончилась, а я будто оказалась в самом её разгаре, и  во   мне зрел сильный протест! Да, я, как  настоящая интернационалистка, была готова защищать все национальности, но еврейский народ оказался в годы войны особо преследуем, и я была на его стороне.

Вася где-то раздобыл бобину с необычными песнями.  У  нас был магнитофон «Комета», и я внимательно слушала такие разные и необыкновенные голоса Александра Галича, Булата Окуджавы и Владимира Высоцкого, которого тогда  ещё мало кто знал.
Александр Галич пел свою лучшую песню «А мадонна шла по Иудее»:

В платьице, застиранном до сини
Шла она с котомкой за плечами.
Шла она и думала о сыне,
          С каждым шагом делаясь красивей,
С каждым шагом делаясь печальней…
 
Булат Окуджава потрясал песней про Ваньку Морозова, полюбившего циркачку:

Она по проволке ходила,
Махала белою рукой,
И страсть Морозова схватила
Своей мозолистой рукой…
Не думал, что она обманет:
Ведь от любви беды не ждёшь!
Ах, Ваня, Ваня, что ж ты, Ваня!
Ведь сам по проволке идёшь!

Песни Высоцкого вытеснили всех бардов своим количеством и колоритным исполнением. Мы не знали о нём ничего и терялись в догадках: кто же он? Нет, не уголовник, хотя так вживается в этот образ. А песня про антисемитов вроде разухабистая, но всё-таки очень серьёзная. 



                Глава 23. Курков

Замечала, что нравлюсь Куркову, но всерьёз это не принимала. Я нуждалась в собеседнике, и меня устраивала возможность  поговорить с ним. Мы довольно долго могли обсуждать духовные проблемы, что  невозможно было с Васей. Владимир к тому же всегда был трезв и вообще никогда не пил спиртного. Вася спокойно относился к нашим беседам и был абсолютно уверен, что с двумя детьми я никуда не денусь и никому не нужна.

Однажды Курков задержался у нас больше обычного, засобирался домой, а мне тоже захотелось на воздух: ведь это была моя любимая августовская пора с тёмным звёздным небом. Мы дошли до нового здания  четвёртой школы, где был просторный двор с открытым чёрным небом, усыпанным звёздами. Я стала показывать Владимиру планеты и созвездия, но вдруг он взял меня на руки и закружил. Это было так неожиданно, но так приятно! Ни до, ни после меня никто никогда не носил на руках, а ещё и кружить под звёздами!

Да, я ощутила, какие сильные руки у моего друга, но, опустившись на землю,  поняла, что надо бежать домой, и чем скорее, тем лучше.

Между тем Вася засобирался в отпуск. Он решил куда-нибудь съездить, и мы ничего не придумали лучше, как в Ригу.
 И так, муж ехал в дальнюю даль, оставляя меня одну с детьми. Уже холодало, следовало нас обеспечить дровами, но Васе всё было некогда их рубить:
  -  Ну, есть же дрова в сарае, а Курков придёт и нарубит.
  -  Так ты его попроси, чтобы пришёл.
  -  Да я уже договорился, зайдёт.

И Вася поездом уехал в Ригу. Я дала ему письмо к подруге Юле и список покупок. В первую очередь мне нужны были  сапоги и зимнее пальто. Я понимала, что это дорого, поэтому не очень рассчитывала на подарки. Но Вася привезёт мне и то, и другое, только я его встречу с большими изменениями в жизни… 
               
 После его отъезда начались ночные заморозки, срочно нужны были дрова, которыми обычно мы подтапливали титан, согревающий не только квартиру, но и  воду. Без горячей воды я не могла ни стирать, ни купать детей.
Я ждала Куркова день, два. «Возлюби ближнего, как себя самого»! Но где же он? Почему же он нарушает заповедь, о которой так часто говорит?
Я решила действовать! Схожу-ка сегодня вечером к его техникуму, скараулю и всё ему выскажу! И пошла, но напрасно искала его среди выходивших студентов и преподавателей. Его не было. Возможно,  он не посещал занятия, занимаясь уборкой урожая?
Мой упорный характер иной раз толкает меня на необычные поступки.



                Глава 24. Безобразия

Да, в ту пору опять множество планет сошлись в моём астрологическом доме, и много событий настигло меня, и не только хороших.

Помню, что я так возгордилась, что у меня уже двое детей, что однажды на их смотрины привела в дом чужого мужика. Мы с ним долго ждали автобуса и пригляделись друг к другу. Я, вероятно, его заинтересовала, он чего-то от меня ждал, а я ему: «У меня уже двое детей!». Он не поверил, но я-то не вру! Вот и повела его к себе доказать, что это правда. Но, даже увидев моих прекрасных крошек, он равнодушно заявил: «Это не Ваши дети!» и резко вышел вон.

На улице и в доме потеплело.  В очередной выходной соседи устроили праздник и позвали меня. Я уложила  детей на дневной сон и спустилась на первый этаж. Почему бы не пообщаться с соседями? Они так добры и даже во мне заинтересованы. Стол был уставлен разными яствами, а вот из напитков была только водка. Я никогда её не пила, да и сейчас не собиралась. Но добрые  весёлые  соседи этого не предполагали и  налили мне почти полный стакан. Мне не хотелось пить горькую. Я лизнула, а водка оказалась неожиданно сладкой! Я сделала глоток, ну тут и понеслось: «Пей до дна!» Так происходит падение личности, а женщины  быстро начинают спиваться! Следом уже кричали: «Скорее закусывай!» Вот какие добрые и заботливые! Нет, среди них не было ни Тамары Пешкун, ни Людмилы Ткаченко – моих проверенных подружек. Были другие, но тоже очень славными казались.
 
Веселье продолжалось! Антон надел овчинный тулуп навыворот и изображал медведя: рычал-мычал и требовал водки. Было очень смешно! Медведя захотели приструнить, свалилась куча-мала!  Было очень весело, я хохотала до упаду.
Я долго помнила эту пирушку ещё и потому, что вживую услышала прекрасную песню:

Распрягайте, хлопцы, коней…
А я выйду в сад зелёный…

И дружный хор ударил:

Маруся - раз, два, три, калина!
Чернявая дивчина!
В саду ягоду брала!..

И следом второй раз тот же припев, и я во весь голос  дружно вторила со всеми.
Мне налили ещё. Я пригубила и засобиралась домой к детям. Было стойкое опьянение, но почему-то оно  не ощущалось. Хотелось не пить, не спать, а только петь!
Потом пойму, что тогда хорошо закусывала традиционными солёными грибами, огурцами и мясом, и появилось скоропалительное решение: теперь буду пить только водку. Но  через месяц это решение улетучится навсегда!   
    



                Глава 25. Тёмная история

Ночь опять выдалась холодной, а утром пошёл дождь. Я продолжала ждать Куркова. Вперемешку с отчаяньем во мне уже  кипело негодование. Верующий, а где же помощь ближнему? Ну, я до тебя доберусь!

Дождь не переставал, но к вечеру снова потеплело. Пришла Нелечка, мы прекрасно провели время  с детьми, и я пошла  провожать её.
 Проводила до дома, и вдруг, мне в голову (в дурную голову!) пришла мысль зайти к Курковым и пристыдить Владимира за равнодушие. Они жили неподалёку от Нелечки. Я подошла к их дому, но почему-то в окнах не было свету, а калитка оказалась запертой. Значит, они сейчас ужинают на другой половине дома. Я перелезла через забор, обогнула дом, но и там было темно. Что же это? В ранний час уже спит вся большая семья? А когда же учиться, когда читать? Меня охватило разочарование, я подошла к окну, всмотрелась: есть ли там люди вообще?

Я так увлеклась, что задела раму, а она вдруг сразу подалась и раскрылась, и я увидела спящего Курка! «Вот ты где! - обрадовалась я, - Ну, сейчас я тебя так припугну! Будешь знать, как лукавить!» И я представила, какой переполох я ему устрою, как он со сна перепугается моему явлению или  подумает, что это сон, и к нему явилось искушение.

Сообразив, что мои туфли в грязи, я осторожно их сняла, оставив на подоконнике, и, босая, спрыгнула на пол. Приблизилась к Курку, но это оказался не он! Что было делать? Лезть обратно? Нет, я пошла на храп – в другую комнату! Но и там был ещё один его брат… Так где же Владимир? Где?

  - Кто там ходит? – спросил женский голос.
  - Это я, Галя.
  - А что ты здесь делаешь?
  - Я пришла к Володе. Он обещал нам нарубить дров. Вася уехал, а мы  с детьми замерзаем…
  - Так тебе надо обратиться в профком. Там и помогут.
Мы уже были на веранде.
  - Так как ты попала в дом? Дверь заперта…
  - А я влезла в окно. Сейчас возьму туфли с подоконника.
Мать Курка включила свет, посмотрела внимательно на меня и сказала:
  - Ну, храни тебя Бог!

Взволнованная и пристыженная, я прибежала домой. Дети спали, у соседей горел свет.  Забежала к Тамаре, у неё сидела и другая соседка – Людмила.  Я поведала о своём приключении, они так хохотали, особенно глядя на мои глаза. Тогда я  красилась синим химическим карандашом, краска растеклась под дождём (у меня всё ещё не было зонта), и вокруг глаз были ярко-синие круги. Да, хорошо, что я не встретила Курка! Со сна он решил бы, что к нему  явилась сама Гоголевская панночка! Мог бы и с ума сойти. Или прибил бы…

  Наутро небо расчистилось, дождь перестал, я пошла в сарай и  нарубила дров! Думала, что забыла, как это делать, а ещё в Заярске мне приходилось  их рубить. Так, с этого дня, встречая сопротивление своей просьбе, я старалась всё делать сама. Вася это сразу понял, поэтому всегда шёл навстречу, и таким образом, он научился очень многому, хотя и жаловался, что он  не краснодеревщик.
 К осени 1968 года я была в полном расцвете  как личность и как женщина, хотя рассказанное выше, вызывает сомнение. Но человек учится и  развивается всю жизнь. Он должен развиваться! И эта странная нехорошая история была мне уроком, но, к сожалению,  не последним, а значит, небольшим.

          Плохо меня воспитали! Воспитатели не догадывались о некоторых моих врождённых особенностях. Я импульсивна, но энергия  накапливается во мне долго. Как только я чувствую её прилив, решительно, сломя голову, кидаюсь в действие, не вполне продуманное. Не раз замечала: если пропущу момент, то не сделаю ничего - ни хорошего, ни плохого. Мои воспитатели  учили меня думать, но недостаточно. Много ошибок я совершила.  Но кто же их не совершал?       Продолжение следует в книге "Мои 19 чудес"