Ошпицин

"Ошпицин" Кшиштоф А. Заяс (перевод с польского)

Часть первая
1994
Дети развлекаются
Вы не видите? Эта потухшая свеча – есть дьявол.
К.К Бачиньски.


1


Я видел этого человека от силы три раза. Может четыре, но на счет четвертого не уверен. Всегда, независимо от погоды, он был в черной шляпе, и длинном коричневом пальто из добротной шерсти с меховым воротом, какие носили полвека назад. На счет четвертого раза не уверен, потому что не видел его лица. Трудно сказать, было ли тогда еще у него какое-либо лицо, но начинать рассказ этим утверждением, значит поставить себя в смешное положение. Я потеряю доверие, а для пересказа этой истории оно мне будет необходимо.

В первый раз я повстречал его в 1994 году, в сентябре, во время полнолуния. Нет, никаких вампиров, ничего подобного. По обыкновению, я возвращался из поездки в Семпню, где по-видимому кто-то что-то нашел, а поскольку это что-то, скорее всего, было золото, то этот кто-то спрятал и не хотел отдавать. В окрестностях, где последняя война кроме воспоминаний о беспрецедентном ужасе раскидала тут и там немного золота, такого рода сенсации пробуждали особый интерес. Почти у каждой семьи на эту тему были свои рассказы, складывающиеся годами из фактов, выдумок и сплетен, глубоко погруженных в человеческую потребность трансформировать желания в легенду.

Информацию о кладе в Семпни слил мне Болек Чех, единственный полицейский на тамошнем посту, и сразу после вежливого доноса соседей он отправился в деревню. Болек Чех тут же позвонил в редакцию: «Журналист ведь первым должен узнать, не так ли?», объяснил он со смехом свои мотивы, но у меня было собственное мнение на этот счет. Аспирант полиции рассчитывал на то, что я устрою его дочь на работу. Она закончила полонистику в Кракове и, похоже, как и армия ее подруг и друзей искала хоть какое-то занятие, чтобы не умереть с голоду. У гуманитариев так бывает. Презрительно отметают заурядный прагматизм, а потом плачут. Что ж, никто не обещал, что будет легко.
Старый холостяк Владек Боровец, машинист экскаватора семпнинского сельскохозяйственного кооператива, копал ров под фундамент нового барака. В нем должен был разместиться новоприобретенный комбайн, который не помещался в старых гаражах из-за широкой жатки - более шести метров. Такого еще тут не видывали, и нужно было построить отдельное место, с соответствующе прочным основанием. Около полудня Боровец забросил свое занятие и пропал, а жители соседствующего со стройплощадкой дома сразу же позвонили председателю кооператива.
Соседи не смогли объяснить, с какой же целью пристально следили за работой машиниста, но уверяли, что делали это от скуки. Они были уверены, что Владек нашел что-то очень ценное («Мешок золота, пан!») и побежал припрятать его. Мать и двое сыновей рассказывали взахлеб, перебивая друг друга, по ходу раскрывая новые подробности. Клялись ранами Христа, что машинист бежал, согнувшись, придерживая живот, в котором наверняка, что-то прятал. Председатель позвонил аспиранту полиции Чеху, а тот - мне и мы втроем пошли искать Боровца с мешком золота. Нашли мы его через час, в саду за домом, где он точил лопату.
- Боровец, почему не работаете? – спросил резко председатель.
Мужчина сразу же схватился за живот.
- Пробрало меня, пан председатель. Пришлось.
Когда он говорил, его глаза разбегались во все стороны, как будто самое интересное происходило где-то за нашими спинами.
- Но уже прошло? – бросил начальник.
Боровец не смог объяснить, почему не вернулся к работе. Не сказал, зачем сидит с наточенной лопатой. Отвечал полусловами и поглядывал в сторону.
Я ни о чем не спрашивал. Заметил лишь, что верх лопаты, в месте присоединения черенка, облеплен комками свежей земли. День был солнечный и сухой, что означало, что лопатой кто-то копал и совсем недавно, в течение последнего часа.
В то время, когда председатель и Чех пытались получить у него хоть какую-то информацию, я двинулся в обход сада. В тот самый момент я услышал за собой разъяренный крик. Боровец оставил своих собеседников и пошел за мной, обрушивая на меня поток ругательств, из которых я только понял, что это его земля, и я не имею права ходить по ней. Едва я успел сделать удивленное выражение лица, как тот  стал дергать меня за кофту. Я не великан, но могу защитить себя, так что уложил его на траву и загнул руки за спину. Он хрипел как дикий зверь, пока я разглядывал сад.
Если объект натюрморта может быть нелепо расположен, то так именно стояла дождевая бочка в углу сарая. Не под заржавевшим концом желоба, а на полметра дальше. Под желобом лишь был виден оттиск окружности. Мы отодвинули бочку, и нашим глазам открылась лепешка ровненько утрамбованной земли. Недавно наточенной лопатой я отгреб верхний слой и достал небольшой сверток. Те двое удерживали Владека Боровца, но ему удалось вырваться и с сумасшествием в глазах наброситься на меня. Мое тело среагировало моментально - практически не осознавая, я ударил его черенком, сперва в пах, а потом в затылок. Когда он согнулся пополам и упал на колени, старший аспирант Чех сковал его на всякий случай наручниками.
Втроем мы склонились над находкой. В жирную масляную тряпку был обернут серебряный револьвер с деревянными вставками на прикладе и пустым барабаном. Конечно же, мужчина не имел разрешения на хранение оружие, и не хотел рассказывать каким образом стал его обладателем. Лишь когда председатель спросил, не со стройплощадки ли эта находка - он широко улыбнулся и ответил, да.
Забрали его в участок в Ошпицине, чтобы взять показания и подготовить обвинение за  нелегальное хранение оружия, а я еще немного расспрашивал соседей о мешке с золотом, а когда стало совсем темно, двинулся обратно домой. По дороге я думал о вопросе председателя, точнее о его подсказке, и решил запомнить этот эпизод.
Эта история не была особо хорошим материалом для статьи, так себе, шалости местных жителей с военно-историческим подтекстом, поэтому, будучи рассерженным и разочарованным я принял решение снять стресс и вернуться в город окружным путем, через Шершень. Было у меня там одно место, где я отдавался удовольствию. Нет, ничего запретного, просто люблю мочиться на лоне природы. Многие мужчины любят. Для меня - это вид маленького личного обряда, почти как у диких зверей, которые метят себе территорию. Моей территорией была дамба между старыми прудами, по обе стороны заросшая деревьями. Посередине пробегала узкая дорожка с болотистыми бороздами, которые никогда до конца не высыхали. Припарковался я на протоптанном отрезке обочины и пошел между прудами. Вечер разлился по воде маслянистой мазью. Над лесом возвышалась луна и отбрасывала на пруд свое болезненное отражение. Было невероятно тихо. Никакого шлепанья волн, никакого плеска рыб, даже лягушки замолкли. Вдруг небо прямо над луной разрезал метеор. Летел почти горизонтально, накаляясь светом, чтобы под конец взорваться ярким пламенем, как вспышка, и погаснуть. На мгновение еще над горизонтом маячила световая полоса, а потом исчезла. Сентябрьские персеиды. Редкие и обычно слабые.
После того как глаза насытились прекрасным зрелищем, я вернулся к машине, посмотрев налево, где тянулись болотистые борозды, ведущие в черный тоннель под луной, сплетенный из крон дубов и ольх. Не знаю, почему я так поступил. Может просто мне понравилась та темнота под крышей дубовых листьев, гладкая поверхность которых поблескивала частицами золотого света. Может в абсолютной тиши услыхал какой-то звук. А может, почувствовал движение, не знаю. Просто сделал это: остановился и вглядывался в эту непроницаемую бездну.
Кто-то стоял под деревом. Пожалуй, я знал, что там кто-то стоит еще до того, как увидел его в свете фар автомобиля, который далеко за мной въезжал в поворот. Луч света подмел окрестности как маяк в ускоренном темпе, но этого было достаточно. Кто-то стоял и смотрел на меня. Мелькнула черная шляпа, узкое острое лицо, как у народной скульптуры, прямое пальто с толстым воротом. Глаза…, казалось, что они красные. Расстояние составляло около пятнадцати метров, однако видел я его отчетливо. Свет автомобиля исчез, и вернулась мертвая тишина. При себе у меня не было ни фонарика, ни чего–либо для самозащиты, мой охотничий нож остался в багажнике полонеза. Я еще не боялся, но мое тело - уже. По коже бегали частички дрожи. В такие моменты человеку на ум обычно приходят две взаимоисключающие реакции. Либо бросаешься в бегство, либо стоишь неподвижно с надеждой, что тот тип уйдет. Каждое из решений имеет свои минусы. Бегство провоцирует погоню, а ожидание на месте дает сопернику преимущество. Наверное, поэтому я принял решение подойти к нему. Но зачем? «Извините, не хотите ли вы случайно меня убить?. Ведь если так, то позвольте я начнут убегать». Глаза пытались пробиться сквозь лунное свечение и распознать в напряженной черни очертания. Я медленно двинулся, и это была, наверное, самая медленная поступь, в моей жизни. Я делал шаг вперед, но как бы шел назад. Когда под обувью хрустнула сломанная ветка, все волосы встали дыбом. Я неуклонно приближался к границе света и тени, овал луны заслонили кроны проросших сквозь дамбу деревья. Я осваивался во мраке, напряженный до невыносимости и готовый под любым предлогом свернуть на шоссе к машине. Уже заметил очертания ствола, на расстоянии трех – четырех метров…
Никого не было. Я топтался на пальцах, готовый в любой момент отскочить или укрыться, не знаю. Глаза медленно привыкали и видели с каждым разом все больше, вглядываясь в темноту как в экран, на котором скоро появится жуткое существо. Никто не появился. Я с трудом сделал несколько шагов, с вытянутыми вперед руками, как бы желая разгрести эту болотистую темень. Тишина. Ничего. Никого.
Должно, привиделось. Я отступил в круг лунного света и лишь тогда понял, что все это время как кастет сжимаю в руках связку ключей. Я шел к машине, все еще оглядываясь. Все как бы возвращалось в норму. Теплый сентябрьский вечер разгладился в красивую картинку на фоне луны. Где-то далеко залаяла собака. Возвращалось также спокойствие. Я замедлил шаг. Перед тем как сесть в машину чисто формально осмотрелся в последний раз, и мое внимание привлек предмет, плывущий посреди водоема.
Спокойно.
Бывает, люди выбрасывают в воду различные предметы. Некоторые из них не тонут, а плывут на поверхности до тех пор, пока их кто-то не выловит или не распадутся от старости. Летом дети купаются в этих прудах и один из них, может, забыл забрать домой надувной круг. Конец сентября, не купаются уже месяц. Резина прочная. Посреди освещенного лунным светом пруда плавала надувная детская игрушка. В это время года камыш еще зеленый, но крепкий, солидный, с широкими листьями, которые подталкиваемые слабейшим дуновением ветра с шелестом трутся друг о друга. Коричневые прутья гнут верхушки к земле и натягивают стебли, готовые в любой момент выстрелить вверх или упасть. Сейчас воцарилась полная безжизненность. Склонившаяся охапка камыша выглядела как колонна сгорбленных беженцев, застывших на бегу. Ничем не подталкиваемая резиновая игрушка все также однообразно скользила по блестящей поверхности воды. Она была в форме лягушки с широко растопыренными лапами и неуклюжей, угловатой головой. Не напоминала надувные круги из магазина, кроме этого была тонкой, как бы худой. Не могла удержать на поверхности даже достаточно маленького ребенка. Поначалу я подумал, что она плохо надута, но, кажется, не совсем в этом было дело. Что-то было не так с ее лапами. Торчали лихо в стороны, забавно длинные и твердые как палки. Плывя вот так вперед навстречу, круг и вправду напоминал лягушку. Большую лягушку, с хребтом, простреленным насквозь пушечным ядром.
Позабыв о недавнем страхе, я пошел по дамбе до места, откуда лучше было видно скользящий по воде объект, и уселся на мягкой траве, не сводя с него глаз. Округленная спереди голова рассекала воду. Из-под задних лап расходились слабые полоски волн, которые образовывали за плавающей лягушкой идеальный конус. Плыла прямо на меня. Беззвучно. Однообразно. Как лодка. Потом остановилась на расстоянии пяти метров от берега. В блеске луны я видел жесткие передние лапы, овальное туловище с большой дыркой посередине и вглядывающиеся в меня глаза. Красные. Кому пришла в голову идиотская идея пририсовать зеленой лягушке красные глаза? Вы видели такое когда-либо? Эти, несомненно, были красными. Поплыла и застыла передо мной, как немой свидетель неизвестного. Я вздрогнул и непроизвольно подтянул ноги к себе. В этот момент подул ветер. Камыши ожили, и вокруг меня раздался шелест папирусового шепота. Остававшееся гладким все это время зеркало воды разволновалось и брызнуло на берег, голова лягушки поднялась и упала. Это длилось мгновение, но было достаточно. Я вскочил и побежал к машине. Моя тень бежала чуть быстрее. Добежал до полонеза, повернул ключ в замке зажигания, громко подгоняя хрипящий стартер . Что-то кричал, но не помню что, несомненно проклинал этот проклятый механизм. Когда наконец-то он завелся, я включил первую передачу и с воем мотора выбрался на шоссе. Я гнал посреди дороги в сторону города, смотрел в зеркало, не преследует ли меня жуткая лягушка. Вдруг я перестал поглядывать, охваченный новым страхом, что увижу ее за спиной, на заднем сидении. Красные глаза, острый нос, слегка приоткрытая в улыбке пасть. Прибавил газу и повторял в слух какие-то слова, кажется имена школьных друзей, чтобы не думать. У лягушки на пруду было лицо мужчины, который стоял под деревом.
По возвращении домой я закрылся в спальне, упал в одежде на кровать и пытался разложить эти частицы в разумное целое. Мужчина под деревом и надувная лягушка. Тишина и неожиданный порыв, темнота и свет луны. Пары. Не хватало третьего компонента, связки, припоя. Дойдя в нервных размышлениях до этого пункта, я вспомнил еще одну подробность. На голове лягушки был знак - два равнобедренных треугольника, соединенные верхушками. Что-то наподобие песочных часов. Третьего элемента мозаики пришлось ждать пять лет.


2


Смерти приятной супружеской пары Колановских поначалу не уделяли слишком большого внимания. Всю осень 1994 года в центре заинтересованности был мешок с золотом, который якобы откопал Владек Боровец на площадке семпнинского сельскохозяйственного кооператива. Почти каждый день в редакцию «Голос Ошпицина» звонил кто-то с новым сообщением, в котором был «абсолютно уверен» и чему имел «неоспоримые доказательства». Эти сенсации, а точнее донесения, потому что имели много общего с доносами, поступали, конечно же, ко мне, Войцеху Яромину, журналисту, пишущему о кладе в Семпне.
 - Я вас прошу, тут нечего переливать из пустого в порожнее! – категорически утверждала одна дама. – Все знают, что они сидели без гроша в кармане, и неожиданно начали дом строить! Это я спрашиваю: на что? Откуда взяли деньги?
- Вот именно, откуда?, - прикидывался я дураком.
- Как откуда? Выкопали!
- А где выкопали?
- Это уже ваша работа, узнать где. Для этого и существуют журналисты, - проворчала и отключилась.
Другой мужчина в свою очередь был уверен, что его сосед регулярно по ночам с металлоискателем и картой в руках изучает территорию за домом.
«Значит должен иметь какой-то план, не так ли?», - провокационно вопрошал он, пытаясь обязательно пробудить во мне интерес. Я проглотил наживку и поехал к этому соседу на разведку. Оказалось, что да, действительно он ходил по саду вечерами, но летом, когда боролся с улитками, а на листке была инструкция по использованию химического средства.
Пожилая чета из предместья хотела меня уговорить осуществить ревизию с участием полицейского у одного жителя напротив, потому что «там, в подвале происходят страшные вещи». Когда я их направил в комиссариат, распетушились, мол, они никакие не доносчики, и что это я должен решать «такие вопросы».
После более десятка подобных звонков я потерял желание отвечать на них, поэтому, когда позвонила та женщина, я поначалу не принял ее всерьез.
- Кого, по-вашему, на этот раз я должен навестить? - спросил я, жуя бутерброд с ветчиной.
- Меня, - ответила вполне серьезно.
- О! Мы знакомы? Неважно, познакомимся, уже выезжаю!
- Прошу не шутить. Помните несчастный случай трехнедельной давности? Бабушка и дедушка, которых задавили собственные внуки?
- Конечно. В чем дело?
- Я мама этих мальчиков, - ответила она голосом, как со дна колодца, а я сразу же отложил бутерброд на стол и взял в руки ручку.
Я прекрасно помнил это происшествие.
В начале октября пожилая супружеская пара взяла внуков с собой на земельный участок, они подъехали к дому и вышли из машины, чтобы открыть двери. Когда оба оказались пред машиной, один из сидящих в машине братьев-близнецов молниеносно пересел с заднего сидения за руль, переключил автоматическую коробку передач на D и нажал на газ. Полицейские не смогли объяснить, как же семилетка сумел так быстро достать ногой до педали, во всяком случае, высоко посаженный бампер nissan patrol придавил к стене дома супружескую пару. Они умерли до прибытия врача. «Скорую помощь» вызвал один из владельцев соседнего садового участка, напуганный лязгом смятого железа и раздавленных костей. При виде бойни он сумел сохранить хладнокровие настолько, чтобы побежать к зданию администрации участков и позвонить. Когда вернулся на место трагедии, мальчишки все еще сидели в машине. Ничего не говорили, только смотрели перед собой. Доктор сказал, что они в шоке и начал осторожно их расспрашивать. Тот, что за рулем не смог ответить, почему сделал это. Никто из них не плакал. Первыми на место происшествия прибыли Мариуш Венгжин, знакомый полицейский. От него я услышал эту историю. «Ты можешь себе представить ребенка, из которого огромный насос высосал жизнь? Они выглядели так».
Теперь, слушая мертвый голос женщины на том конце телефона, я вспомнил эти слова аспиранта Венгжина.
- Когда я должен приехать? - спросил я, приподнимаясь со стула.
- Сейчас. Мы ждем с мужем.
Я завернул остатки бутерброда в бумагу, спрятал в рюкзак и направился к выходу. Вышел в коридор здания муниципалитета, где благодаря мэру города, на втором этаже располагалась наша редакция. Это демонстрация не столько его любезности, сколько желание контролировать местные СМИ. Бегом спускаясь по ступенькам, я наткнулся на члена городского совета Лопатко. Я пытался его обойти, но тот преградил мне путь.
- И что, нашел пан этот клад?, - спросил. Есть такие люди, в смехе которых чувствуется желание распилить противника пополам. Советник принадлежал к их числу.
- Нет, - ответил я и хотел продолжить путь, но он приставил палец к моей груди. Как пистолет.
- Помни, сынок, что для копания в этом городе есть Лопатко, - сказал он с улыбкой. А потом неожиданно стал серьезным, и пнул меня тем же пальцем. – Ты понял, о чем я говорю?
- Сложно не понять, Лопатка для копания.
Я протиснулся между балюстрадой и его выпирающим животом и побежал по ступенькам. Он свесился через перила и крикнул мне след.
- Как только что-то найдешь, Яромин, сперва придешь ко мне. Иного делать не советую. Ты слышал?
Конечно же, я слышал, но не намеревался отвечать. Он это повторял неоднократно, в течение последних недель и отнюдь не в форме вежливой просьбы.
Альфред Лопатко был в этом городе не только членом городского совета, но и бизнесменом в сфере строительства, что пытался утаить, передав директорское кресло одному из доверенных друзей, о чем все знали. Держал в кармане и остальных членов совета, а председатель сельскохозяйственного кооператива в Семпне был его родней. Интерес к покрытым легендой находкам в этих окрестностях пробуждал в нем неуправляемую лихорадку.
Я подъехал к изящной вилле. Старая улица вела вниз города и дальше к искусственному водоему, с пристанью для лодки и кафе на этаже над яхт-клубом. Мой темно-зеленый полонез среди припаркованных здесь автомобилей выглядел как нищий за столом в гостях у пана. Как оборванец на свадьбе. Дворняжка на выставке породистых псов. На подъезде к дому Колановских стоял известный nissan patrol, который, видимо все еще представлял для них скорее ценность, чем свежо полученную рану. Прежде чем я смог основательно задуматься над тем, как люди сумели приобрести такие машины в самом начале экономической трансформации постсоветской страны, двери открылись, и появилась женщина, блондинка, одетая в черное. Спустилась ко мне через три ступеньки, и первая протянула руку.
- Эва Колановска. Спасибо, что приехали.
У нее было маленькое круглое лицо, красиво очерченные губы и прямые волосы, подстриженные вышел плеч. После приветствия она движением руки убрала волосы за правое ухо и проводила меня внутрь дома. Я шел за ней по ступеням, видя перед собой ритмично двигающиеся ягодицы под тесной юбкой, и думая о том, насколько же эротичным может быть траур.
Смущенный блеском пола я хотел было снять обувь в прихожей, но она меня остановила. Опасения за состояние полов в гостиной оказались напрасными, поскольку вовсе не туда она меня проводила, а в кабинет, где сидя в кресле, нас ожидал ее супруг. Высокий, коротко подстриженный шатен представился - Рышард Колановски. На столе стояли кофе и выпечка. Женщина тщательно закрыла дверь. Я сел.
- Чем обязан такому любезному приглашению? - спросил я, когда мне уже налили кофе и пододвинули печенье. Я сразу же съел два
- Дело в том, что мы не знаем…- начала женщина, но потеряла мысль и не смогла завершить фразу. Она с громким хрустом ломала себе кисти рук.
 - Речь идет о наших сыновьях, - решился на рассказ ее муж.- Что-то странное с ними происходит. Не знаем, как это объяснить.
Я поднес чашку с кофе к губам и стал ждать продолжения. Но на этот раз замолчали оба. По очевидным для двадцатипятилетнего мужчины причинам Эва меня больше интересовала, поэтому я посмотрел на нее.
- Вы имеете ввиду тех двух мальчиков, которые стали причиной… то есть способствовали смерти… - Теперь я не мог закончить предложение.
- Моих родителей, - завершил Рышард, - Пётрека и Павелка. Они... как бы это сказать, не нормальные.
Снова замолчал, а я по-прежнему смотрел только на нее. Загибала кисть, пока не раздастся тихий щелчок, тогда загибала вторую, щелчок и так по кругу. Взгляд ее был устремлен куда-то вниз налево, под стол с кофе и печеньем. Закинула ногу на ногу, стройные лодыжки в форме перевернутого V выглядели восхитительно.
- Ничего странного в том, что поведение детей отклоняется от нормы, - отозвался я через некоторое время напрасного ожидания какой-либо конкретики. - Такая травма должна была оставить отпечаток на их психике. Странно было бы, если бы не оставила. Я боюсь, это скорее задача терапевта, нежели журналиста. Находятся ли мальчики под наблюдением психолога?
Я адресовал вопрос матери, но отозвался опять отец. Как глава семьи чувствовал, что должен вести беседу. А может просто был смелее нее.
- Это не такого рода странное поведение, о котором вы думаете. Речь не идет о шоке, во всяком случае, не таком, которого можно было бы ожидать. Собственно, они вполне спокойны, иногда даже слишком спокойны. Спят нормально, хорошо едят, играются с друзьями, ходят в школу, и нет никаких жалоб от учителей. Все в порядке.
- Но это не так, - бросила женщина и закивала головой, как бы хотела укрепить себя в убеждении, в том, что она права. Потом откинулась назад и поменяла ноги, положив левое колено на правое. Мелькнули белые трусы, я быстро отвел взгляд.
- Вы намереваетесь мне предоставить больше подробностей? Пока что это звучит весьма загадочно, не считая того факта, что я все еще не понимаю, почему вы обратились именно ко мне.
Супруги обменялись коротким взглядом, и на этот раз она решилась на длинный рассказ. Я понял, что решение позвонить мне - было ее идеей, и она посчитала необходимым объяснить это. Я был тогда весьма самоуверенным юнцом, мир стоял, а может, сидел передо мной раскрытый настежь, и я мог брать все, чего бы мне хотелось. Если бы тогда, в 1994 году я знал то, что знаю сейчас, я бы не слушал ее и вышел бы сразу, а потом выехал бы из города в тот же день, чтобы последующие годы успешно подниматься по ступеням журналистской карьеры. Но жизнь не дает нам аж таких привилегий. Когда уже знаем – бывает слишком поздно. Или наоборот: когда можно еще что-то сделать – не имеем понятия, что бы это могло значить.
- Это началось спустя две недели после похорон свекров. Муж пошел на работу, а я осталась дома, потому что у Пётрека была небольшая температура и я разрешила им обоим не пойти в школу. Казалось, мы как-то отошли после трагедии, мальчики справились с ней, так, по крайней мере, утверждал психиатр. Пошли в школу, вернулись к друзьям, все выглядело, ну… как бы хорошо. Тогда у Пётрека поднялась температура. Думала - он простудился, но ни насморка, ни боли в горле не было, не кашлял, только температура. Обычно оба болели вместе, но Павелек был здоровым. Уложила одного в кровать, второму включила мультфильм на видео и спустилась на кухню. Через час я поднялась проверить, как они там, потому что было как-то подозрительно тихо. В дверях комнаты я чуть не потеряла сознание. Оба сидели на диване, а на экране была запись о.. о…., - вздохнула она со стоном и посмотрела на меня. Ее раскрытые губы на долю секунды соединила нитка слюны, что усилило мою заинтересованность ею.
Я заерзал на стуле
– Какая запись?
– Это была… запись оттуда. У дома.
– Какого дома?
– Смотрели смерть своих бабушки и дедушки, - простонала, – Понимаете? Видео о том, как они прибивали их к стене, - всхлипнула. – Нет, я этого не вынесу!
Муж наклонился через спинку кресла и обнял ее рукой. Она спрятала лицо в его синий свитер и тихо плакала. Секунду еще я смотрел на обоих, и когда вконец до моего мозга, занятого до этого времени лодыжками и губами с ниткой слюны, дошли ее слова, я вздрогнул. Сказанное казалось абсурдными. Женщина производила впечатление нормальной, то есть нормально озабоченной, и не было причин ей не верить. Но с другой стороны – верить ей было невозможно.
Когда немного отошла, а я уже собирался задать вопрос - остановила меня, поднимая ладонь. Легко оттолкнула мужа. Сделала глубокий вдох, как если бы собиралась выпить сто грамм водки одним махом.
- Это еще не все. Видео было немым, без звука и проигрывалось без остановки. Машина едет, прибивает к стене маму и отца, оба вытаращивают глаза, изо рта льется кровь, машина отскакивает, а они падают как тряпичные куклы. И снова сначала. Я думала - сойду с ума! Знаете, как они перематывали пленку? – Я покачал головой, но она не обращала на меня внимания. Говорила сама себе. –Пётрек хлопал в ладоши, Павелек смеялся от радости и видео начиналось заново. На третий раз я крикнула во все горло, и экран на секунду погас, а потом появился анимационный  фильм, тот с кассеты. Позже я проверила, в кассетнице была кассета с Кроликом Багзом, которую я поставила.
Закончила рассказ и тяжело упала в кресло. Ошеломленный я задумался на секунду над тем, что услышал, а Колановские опустили головы. Сами были похожи на детей. История звучала настолько невероятно, что была почти правдоподобной. Есть такой вид бреда, который, кажется, трудно выдумать и он должен оказаться правдой.
Я не знал, как им сказать, что это бессмыслица. Вместо этого я спросил:
- Мальчишки как-то это потом объясняли?
- Нет, ничего не помнили. Или прекрасно притворялись. Не имею понятия, почему они это сделали, может это все происходило, не знаю, за гранью их сознания.
Она сделала выдох и закрыла ладонями лицо, как бы пересказ страшной истории чужому человеку приносил ей облегчение. Феномен исповеди. Рышард Колановски мужественно переживал ситуацию с выражением сострадания на лице, а я задумался, верит ли он ей или только делает вид. Я вовсе бы не удивился, если бы он считал ее сумасшедшей. Так я думал тогда, но сейчас уже нет. Когда минута иссякла, и нужно было ее как-то завершить, я протянул руку к чашке для разрядки. Сделал глоток холодного уже кофе и спросил ее.
- Вы сказали «началось». Есть еще что-то?
Она кивнула головой и сделала жест рукой, подняв ладонь к верху, в сторону мужа, дав ему понять, что контролирует себя. Он послушно сел в свое кресло.
- О том случае не удалось с ними поговорить, Ничего не помнили и удивлялись вообще, о чем мы говорим. Я не психолог, но не заметила никаких признаков обмана, или, не знаю, вымысла. Мать способна распознать такие вещи у своих детей. Ведь им всего семь лет! Потом я начала подозревать, что это со мной было что-то не так, и отпустила. Спустя три недели, когда уже почти забыла, это вернулось.
- Просмотр видео? - спросил я машинально.
- Нет. Нечто иное. С собакой. Рысек, ты расскажи.
Колановски со скорбным выражением лица сделал глоток воды из стакана, как бы желая смазать голосовые связки, и рассказал историю с собакой.
Я начал записывать.
- У нас была собака, фокстерьер по кличе Кора. Однажды вскарабкалась она на дерево и прыгнула вниз. Налетела на прутья ограды и умерла на месте.
- А что, фокстерьеры лазают по деревьям?
- Вы, наверное, шутите.
- Не шучу. Просто хочу понять непонятное.
- Кора никогда не забиралась на деревья, просто собаки не умеют этого делать. Фокстерьеры в том числе. Но в тот день забралась по стволу как кот, дошла до конца толстой ветки и спрыгнула. Вел ее Павелек, наш сын.
- Что вы имеет виду говоря «вел»?
Отец осознавал, что основательно выходит за границы здравого смысла. Выдохнул.
- Он стоял под деревом и повторял себе под нос «хоп-хоп». Знаю, как это звучит. Если бы я не видел и не слышал, сам бы не поверил. Но именно так и было: Павелек стоял недалеко от старой яблони и повторял «хоп-хоп». Как дрессировщик. Кора забралась до уровня веток, достигающих ограждения, а когда он хлопнул и крикнул громко «хоп!» - спрыгнула. Прутья прошли через нее насквозь. Когда я подбежал, она уже не двигалась.
- Она хотела перепрыгнуть через ограду? - спросил я, ощущая мурашки на затылке. Я представил себе прибитую собаку и кровь, стекающую по металлическим прутьям.
- Не могу представить, чего она хотела - продолжал Колановски. – Речь не о ней, а о моем сыне. Когда Кора упала на прутья, он обернулся ко мне с улыбкой. Я подбежал к собаке, увидел, что умерла, и бросился за мальчиком. Его уже не было. Я зашел домой и поднялся наверх в их комнату. А они сидели на диване и смотрели мультфильм. Оба!
Я потянул Павелка за руку и дернул со всей силы, скидывая его на пол. Он сделал большие глаза, как бы вообще не понимал о чем речь. Потом начал плакать. Я ударил его по лицу так сильно, что тот улетел под телевизор. Ударился головой об угол ножки столика под телевизором и упал в обморок. Боже святой!
Закрыл лицо руками и теперь сам был похож на того, кого следует обнять. Жена сидела, не шелохнувшись, а я задумался, что мне делать со всем этим.
Или они издевались надо мной, а тогда я должен уйти, хлопнув дверью, или говорили правду, а она не умещалась ни в один из допустимых планов действий. Кажется, все-таки не выдумывали. Не были похожи на мошенников, только на пару серьезных взрослых людей, дети которых начали вытворять невозможные вещи. Впрочем, зачем им нужно было бы обманывать? Меня они не знали, я тоже видел их впервые. Нас ничего не связывало. До этой минуты. Когда немного отошли, я перешел к выводам.
- Прошу простить меня, все это необыкновенно интересно и захватывающе, но чего вы собственно от меня ожидаете?
Женщина подняла на меня уставший взгляд.
- А что нам оставалось делать? Позвонить в полицию и сказать, что наши дети сначала убили бабушку с дедом, а потом смотрели видео этой экзекуции? А когда им это наскучило, чтобы освежить впечатления убили собаку, приказывая ей влезть на дерево? Не знаю, насколько вы нам верите, подозреваю, что вовсе не верите, но уверена, что полиция отнеслась бы к этому по-своему, вызвала бы «скорую помощь». Нам, не детям.
Действительно.
– Скажем, я верю, но я все еще не разумею, почему именно я – сказал я, разводя руками. Женщина оживилась и ответила быстро:
- Я читала вашу статью о ребенке, который метал ножи.
- А, да. И что с того?
- Видите ли, это может иметь с что-то общее с нашим случаем.
Недели две назад я написал короткий веселый текст о сыне знакомого. Ребенок в возрасте шести лет метал ножи в цель как опытный метатель. Неизвестно, когда он этому научился. Родители были под впечатлением, я тоже, поэтому написал текст о неизвестных способностях наших детей: маленькую заметку на полколонки с моралью о том, что нам следует способствовать развитию местных талантов.
- И вы предполагаете, что это как-то связано с дрессировкой собак?
Она вскинула руками. Ее покрасневшие глаза снова налились блеском, когда встала и распорядилась:
- Попрошу за мной.
Мы вышли из кабинета и через гостиную двинулись по ступенькам вверх. Она впереди я за ней, с видом на движущиеся ягодицы, а муж в конце. Открыла дверь одной из комнат, и я увидел мальчиков, на диване перед телевизором. Выглядели они как самые обыкновенные мальчишки в мире.
На экране Лорд Дарт Вейдер размахивал световым мечом перед носом мастера Оби-Вана.
- Привет, мальчики. - Крикнул я, а они мрачно посмотрели. Лишь когда мать выключила видео, они внимательно пригляделись ко мне.
- За кого болеете за Вейдера или за Оби-Вана? - сказал я, чтобы растопить лед.
- За Вейдера, - ответили в один голос, так будто это было очевидным.
 Тем временем отец появился из-за моей спины с щитом для метания. Снял картину и повесил щит на стену. Одному из мальчиков дал в руки солидный нож с коричневой рукояткой. Это был военный штык-нож, у самого есть такой дома.
- Павелек, покажи пану.
Мальчик встал с дивана, взвесил в ладони нож, схватил его за клинок и практически не целясь, метнул. Нож просвистел в воздухе и попал в десятку. Мгновение, я опешив смотрел, потом подошел к щиту. Снизу была доска, и нож прибил ее практически к самой стене. Я немного помучился, пока доставал нож. Делая хорошую мину при плохой игре, я крикнул с улыбкой.
- Браво, малыш! Лорд Вейдер тебя научил этому?
 Ничего не ответил, только посмотрел неуверенно на родителей. Стояли с мрачными лицами, как на похоронах. Я подошел к мальчику и радостно потрепал его за плечо. Я был единственным веселым созданием в этом доме.
- Ты и вправду превосходен. Можешь повторить это еще раз?
Мальчик не задумываясь ни на секунду, схватил штык-нож, замахнулся и метнул. На этот раз он попал не только в то же самое место, но удар оказался настолько сильным, что острие прошло насквозь и раскололо щит пополам, половины с грохотом упали на пол. Нож торчал в стене. Я перестал улыбаться.
Малой переступил с ноги на ногу и спросил:
- Мама, могу я уже идти?
Колановска, не произнося ни слова, кивнула головой. Муж стоял неподвижно как скала и смотрел на меня. Я перескакивал взглядом с мальчиков на родителей и с родителей на мальчиков, ощущая, как беззаботная улыбка сползает с моего лица, словно грим с лица клоуна.
Таким вот образом в октябре 1994 года я стал детским детективом в Ошпицине. Расследованию надо было продлиться пятнадцать лет и погубить мою жизнь.


3


В тот день я не вернулся в редакцию, а прямо от Колановских поехал в Лозы, небольшую деревню между Ошпицином и Семпней, где проживал Гжешек Вильк. Это его сын был тем талантливым самородком в области метания ножей. Только такой путь пришел мне в голову. Всю дорогу я размышлял над тем, что услышал и увидел на улице Бжеги, у погруженной в отчаяние семьи Колановских, которой какая-то особенно злая разновидность судьбы к свежему трауру от потери родителей добавила безумство собственных детей.
Задавить на машине собственных дедушку с бабушкой, довести собаку до жуткого самоубийства, метать ножи… что же это?
Первая мысль – что это какое-то редкое психическое заболевание, была очень заманчивой, но не выдерживала критики. Оба сразу? Может эта болезнь настигает только близнецов? Колановские решительно утверждали, что спрашивали об этом психиатра и он возразил. Нет таких заболеваний. Может он не знал…
Науке, безусловно, известны способности ментального воздействия на зверей, разновидность психологического внушения с отданием приказов включительно. Не исключено, что подобным образом можно объяснить внезапный талант в метании ножей, хотя его проявление у обоих мальчиков в том самом месте и в то же самое время значительно сокращало правдоподобность такого объяснения.
Убийство собственных дедушки с бабушкой не укладывалось ни в одни рамки.
Собственно, Колановские не объяснили мне, чего от меня хотят. Настаивали, что заинтересованы в сохранении конфиденциальности, что было понятно. Рассчитывали на то, что мое журналистское расследование поможет им найти источник этих «аномалий», как они это назвали, и тем самым вылечить детей. Так они выразились: в ы л е ч и т ь. Окей, мы, двадцатипятилетние журналисты, перед которыми распахнут мир, можем взяться за любое дело, даже за лечение садистической паранойи у детей, милости прошу.
Оставался вопрос «за сколько», продиктованный реалиями новой, капиталистической действительности. Однако о деньгах речи не было. В ответ на мою аллюзию Эва Колановска решилась на самую очаровательную улыбку и сказала, что такой сенсационный материал несомненно обогатит мой профессиональный опыт. Ее супруг тут же добавил что-то о подразумеваемом вознаграждении, но без конкретики. Я вспомнил шикарный nissan patrol. Перевел взгляд на нее, давая понять, что любое развитие моего опыта в этом городе очень приветствуется. Бессовестно, знаю, но так раньше учили журналистов. Не то, что сегодня.
Гжесека Вилька я застал на поле LZS Семпнянка , где тот упорно тренировался. Конец октября был влажным и холодным, свет размазывался через фильтр грязного тумана, мокрые клочья которого облепили деревья в садах и стебли в придомовых огородах.
Он, запыхавшись, подбежал, и на мой вопрос про сына заколебался, ушел взглядом в сторону, а потом ответил, что уже все в порядке.
- У него прошло?
- Да.
- Ты уверен? - допытывался я, вглядываясь в его разбегающиеся глаза, как глаза у Владека Боровеца, пойманного с лопатой в саду. - Просто так перестал?
Он кивнул головой и побежал обратно на поле. Разочарованный я принял решение удостовериться лично и поехал домой к Вилькам.
Когда я их навещал в предыдущий раз, маленький Доминик метал любые ножи, которые ему попадались под руку, был ли это большой нож для резки хлеба или же маленький, для очистки картофеля. Это могло бы быть веселой игрой, если бы не его поразительная точность попадания. Он попадал во все, куда бы ни целился. Гжесек потом рассказывал мне с глупым выражением лица, как на шкаф со столовыми приборами повесил большой замок.
- Жена немного напугана.
- Жена? - удивился я. – А ты нет?
Улыбнулся грустно, как будто я поймал его на лжи.
- Знаешь, глупо бояться того, что твой шестилетний сын метнет в тебя нож.
Понятно, что глупо. Но таким образом он признался. В страхе. Потому, что маленький Доминик может неожиданно вбить ему нож в спину. Тогда это звучало даже смешно и, наверное, поэтому я написал эту статью, на которую обратила внимания прекрасная Колановска.
Теперь уже не было так смешно.
И неожиданно у него прошло?
Вильки жили в старом одноэтажном доме из кирпича, когда-то красного, а теперь почти уже черного цвета. По грязному двору ходили грустные куры, пес на привязи подмел меня недружелюбным взглядом, залаял два раза для формальности и залез обратно в конуру.
На дверях, покрытых отшелушившейся краской висел тяжелый дверной молоток в форме стремени. Все владение выразительно демонстрировало, что футболисты в деревне - это любители и бьют по мячу ради азарта, а не ради денег.
Я постучался. Внутри раздалось шуршание, и двери раскрылись. При виде меня пани Вильк, некрасивая шатенка с кое-как собранными волосами, круглым лицом и уставшими глазами, опустила взгляд и заявила, что мужа нет.
- Знаю. Я хотел бы немного поговорить с вами.
- О чем?
Пыталась посмотреть уверенно, но ушла взглядом в сторону, на проезжающую по дороге машину.
- О Доминике. Гжесек сказал, что он уже не метает ножи.
– Нет
Она не выглядела совсем утешенной выздоровлением сына. Наоборот, можно было подумать, что Доминик сменил ножи на гранаты.
- Это, наверное, очень хорошо! - крикнул я несмотря ни на что с энтузиазмом, но она только растянула губы в отчаянной попытке улыбнуться.
- Могу я войти и поговорить с ним?
- С кем? - спросила полусознательно
- Ну, с Домиником!
- Лучше нет.
Сказала это с отчаянием. Я был уверен, что что-то случилось, и мне следовало это хорошенько разузнать. Я судорожно формулировал в голове хитроумную фразу, которая откроет передо мной двери, как вдруг из глубины дома донесся громкий шум и визг. Женщина запнулась и исчезла в сенях.
Я, выждав минуту, пошел за ней. Посчитал, что грохот и приоткрытый вход дают мне такие полномочия.
На кухне на полу лежал перевернутый стул со спинкой. Напротив него сидел шестилетний Доминик с вилкой, вбитой в пол между коленами. Мать нервными движениями убирала тряпкой остатки еды, как если бы они были доказательством преступления.
При виде меня она хотела что-то сказать, но передумала.
- Все в порядке? – спросил я.
- Да. Идите уже себе.
Сказала это таким тоном, который для молодого и слегка наглого журналиста означал одно: сейчас нельзя уходить.
- Вы уверены, что все в порядке? - обращался я к ней, но смотрел на ребенка. У Доминика были помутневшие и как бы невидящие глаза, а из-под вбитой в половую доску вилки торчали клочки чертой шерсти с каплями крови. Я осмотрелся в кухне в поисках владельца шерсти, но единственную разумную подсказку мне подсунула приоткрытая в окне форточка. Я посмотрел на мать.
- Что это было, кошка?
Не ответила. Тогда Доминик пошевелился, показал зубы в щербатой улыбке и продемонстрировал мне вынутую из пола вилку, как бы хвастаясь проделанной работой. Пытался встать. Оперся руками об пол и приподнял сначала попу, как ползающий грудничок, и только потом оторвал руки от пола и выпрямился.
Женщина с громким вздохом кинулась к нему, взяла на руки и крикнула, чтобы я немедленно убирался. Но я увидел достаточно много: мальчик не сумел выпрямиться. Секунду покачивался на нетвердых ногах, а потом завалился на бок как бревно. От падения на пол спасли его сильные руки матери. Все это время он улыбался.
- Что это с ним? - крикнул я, смотря на трясущиеся колени, которые не были в состоянии удержать вес шестилетнего мальчишки. Когда я видел его последний раз, он бегал по дому здоровый как бык.
- Убирайтесь отсюда!!! - завопила Вильк во все горло и убежала с ребенком в комнату. Я задумался, не пойти ли за ней, но передумал и пошел к выходу. На пороге я столкнулся с Гжесеком Вильком.
- Что это с ним ? - повторил я вопрос, указывая пальцем себе за спину. Воздух загустел от напряжения.
- Чего ты ищешь?- буркнул он, игнорируя мой вопрос.
- Я хотел удостовериться, что с Домиником все в порядке после этого….ну… метания ножами. Вижу, что нет.
- Не твое собачье дело.
Вытолкнул меня на кухню и почти не слушал поспешных объяснений. Без подробностей я хотел рассказать о похожем случае спонтанного метания ножами у другого мальчика, но безуспешно. Он смотрел на приоткрытые двери в комнату, где скрылись мать с сыном, а на меня наступал всем своим разгоряченным после тренировки телом.
Он был почти на голову выше и шире в плечах, у меня не было больших шансов. Я начал переговоры.
- Гжесек, успокойся. Я хотел только поговорить. Что у вас тут происходит? Чем он болеет?
Немного остыл. Какие-то остатки разума подсказали ему, что он перегибает палку.
- Я сказал: не твое дело. Ты слышал, что тебе следует убраться, и лучше всего, если ты сделаешь это сейчас же.
Я поднял руки, сдаваясь без боя, но продолжал говорить.
 - Понятно, уже ухожу. Но хоть скажи мне, чем он болеет? Ведь это какое-то заболевание, правда? В последний раз бегал как жеребенок.
Я хотел еще добавить, что такие случаи, безусловно, поддаются лечению и, чтобы они показали ребенка ортопеду, но, когда из-за стены донеслись всхлипывания пани Вильк, Гжесек побежал в комнату. В дверях он задержался на секунду, обернулся и прицелился в меня пальцем.
- Тебя здесь нет.
Может при других обстоятельствах я стал бы искать запасные варианты, чтобы отстоять свое, но в его голосе скрывалась угрожающая смертью настойчивость. В глазах тоже. Я пожал плечами и развернулся к выходу. Из спальни слышались крики, вздохи и всхлипывания….
Я выбежал.
Туман немного проредился, но начал дуть холодный ветер. Я застегнул куртку под горло и пошел вдоль изгороди к запаркованной за углом машине. Все еще перед глазами было напряженное лицо Доминика, который улыбаясь пытался встать на ноги, а из расщелины между зубами стекала струя слюни. Как у дебила.
Маленькое, неуклюжее существо, которое выросло и стало ходячим и умеющим разговаривать человеком, сделало шаг назад. К чему? И почему?
На стене бетонного бункера для навоза сидел черный кот и облизывал потрепанный как шнурок в старом ботинке раненный кончик хвоста. Увидев меня - взъерошил шерсть и убежал за сарай. Запел петух, но этот звук вообще не соответствовал туманному октябрьскому вечеру. Я встрепенулся от холода.
Затуманенное село погружалось в какую-то безнадежную грусть, мокрое и беспомощное, как выловленный утопленник. Я шел к машине спокойным шагом и пытался охватить мыслями события последних часов.
Все это было странно, глупо, страшно и одновременно угнетающе. Как этот туман. Возможно ли понять туман? Нет, надо его переждать. До позднего вечера, когда белое молоко превращается в черное.
Дорога обратно вела мимо фермы Боровцев, так что я зашел с задней стороны за барак до места, где обнаружили закопанный Владеком револьвер.
Бочка вернулась на свое место и стояла под желобом, наполненная водой.
Кто-то подложил под нее две доски, чтобы не провалилась в свежевскопанную землю.
Я осторожно поставил ногу на размокшую землю. Ботинок проваливался в мягкую почву пестрого черно-желтого оттенка.
Гумус смешанный с глиной.
Место разрыто минимум на метр, значительно шире, чем тогда, когда неудачливый (а может удачливый) машинист экскаватора скрывал свое нелегальное оружие. Я осмотрелся по сторонам. Никого не было, и еще мгновение я колебался, не поискать ли в бараке лопаты и не проверить ли, что там сейчас зарыто.
Но в итоге я отказался от этой зати. Если бы меня тут кто-то поймал, у меня могли бы быть проблемы посерьезнее, чем с разъяренным Гжесеком Вильком.
Я знал одно: копали. То есть револьвер был прикрытием. Настоящий тайник находился под ним.
Закопали или выкопали.
Клад из Семпни.


4


Когда спустя пару дней Эва Колановска позвонила во второй раз, я не задумался ни на секунду. Было влажное начало ноября, на подъезде к вилле на улице Бжеги валялись гнилые листья, они покрывали и крышу и капот nissan-а, стоящего в саду, под тем самым деревом, с которого спрыгнул на прутья несчастный фокстерьер Кора.
Поставили и не используют, подумал я. Ветки свисали над автомобилем, как бы сторожа его: сгорбленного старца, ищущего под деревом упавшие фрукты.
Женщина открыла дверь до того, как я успел нажать на звонок. Улыбнулась, но ее глаза оставались пустыми. Как будто кто-то другой изнутри руководил ее реакциями. На лице были видны следы недавно высохших и небрежно вытертых рукавом слез.
Я не успел спросить, что произошло, как она взяла меня за руку и проводила к дверям, ведущим в подвал. Ее ладонь была влажной и холодной как рыба. За нами с тихим треском закрылась входная дверь, и в тамбуре стало темно. Она покрутила выключатель и стала спускаться, одной рукой скользя по стене, в другой судорожно сжимая мою, как страховочную веревку.
Я машинально пригнул голову перед свисающими паутинами, на которые она не обращала внимания. Когда мы оказались внизу, она свернула направо, включила еще один свет и легко подтолкнула меня вперед, а сама спряталась за моей спиной.
- Во что играем? – спросил я вполголоса. Я хотел, чтобы он зазвучал бархатисто и соблазнительно, но она полностью проигнорировала его и подбородком показала, что надо идти дальше.
Я чувствовал себя странно в этой пантомиме жестов и настроений. Надежда на приключение с привлекательной женой ошпицинского мещанина потихоньку уступала место тревожной настороженности. В коридоре стоял запыленный старомодный велосипед. Я был немного напряжен, и для разрядки похлопал по кожаному сидению.
«Не переживай, старик, мы еще покатаемся с тобой». Я дошел к приоткрытым дверям, нащупал за наличником выключатель и когда разлился свет, я заглянул внутрь.
На деревянных полках в ряд стояли банки с домашними заготовками в неимоверном количестве, как если бы эти запасы были собраны, чтобы пережить войну. Полки занимали всю стену, а когда открыл дверь шире, то увидел одинаковую картину на обеих стенах - на правой и на левой.
Армия банок разного размера и цвета.
Я предположил, что это соленья, годами приготавливаемые задавленной бабушкой Колановской. Пахло влажной пылью, соленым укропом и еще чем-то, чего не смог определить. Запыленная голова обнаженной лампочки разбрасывала бледный свет, и я не сразу заметил. Женщина толкнула меня влево. Сама осталась стоять ближе к двери, готовая убежать в любой момент. Так мне показалось. Полки опирались о стену, а спереди удерживали их толстые квадратные столбы шириной около десяти сантиметров. На каждой стене - три: две по бокам и одна посередине. От них к стене шли перекладины, поддерживающие доски полок. В средней балке полки за дверьми торчал длинный стальной прут, похожий на те, из которых было сделано ограждение. Под ним торчала пригвожденная к столбу крыса. Свисала головой вниз, остановленная в беге, как на стоп-кадре, а вдоль туловища болтался хвост в форме интерактивного вопросительного знака.
Из раскрытой в смертельной улыбке пасти на пол стекала темная струя, разливаясь на бетоне в пятно. Я сделал шаг вперед и дотронулся до конца прута. Застрял прочно. Должно было был вбит со страшной силой, поэтому мне в голову сразу же пришел Колановски. Но его не было дома. Я подергал прут, но сразу же передумал. Я представил крысиный труп, падающий с громким плеском в лужу собственной крови.
Отошел назад и встал рядом с Эвой.
- Почему он это сделал?
Она не ответила и также неподвижно стояла.
- Неужели муж не слышал о яде для крыс? В хозяйственном магазине я также видел большие металлические мышеловки, пожалуй, эффективные.
Несколько секунд она переваривала мои слова, после чего неожиданно поняла и покачала головой. Серп светлых волос колыхнулся возле уха. Одна тонкая прядь зацепилась на щеке и осталась там как беспроводной микрофон. Я представил, как беру двумя пальцами эту прядь и убираю за тонкую мочку ее уха…
- Это не муж
На этот раз я сильно и с недоверием покачал головой.
- Серьезно?! А кто же? Нет, но не хотите же вы сказать, что способности ваших сыновей приобрели новый масштаб?
Я отвернулся, пытаясь найти в ее глазах опровержение своим подозрениям, и тогда произошло что-то очень странное. Она закинула руки мне на шею и сильно прижалась своим телом к моему, наступая при случае на мою правую ногу. Ее губы оказались прямо у моего уха, горячее дыхание щекотало мочку.
– Ненавижу крыс - прошептала.
Тогда, в девяностые, журналисты были достаточно наглыми, но не до такой степени. Я стоял в окоченении, боясь сделать какое-либо движение. В конце концов, природа взяла вверх, и я неловко обнял ее за талию. Она прильнула ко мне еще сильнее и наверно лишь благодаря толстой осенней одежде я не почувствовал ее затвердевших сосков на торчащей под свитером груди, а она не почувствовала моих набухающих брюк. Я часто дышал, пытаясь овладеть собой. На моей шее висела напуганная и взволнованная женщина, рядом болталась прибитая ею к полке крыса, на полу была связка прутьев для забора. Были под рукой. Достаточно было обернуться и дотянуться.
- Когда это закончится? – спросила она, немного ослабляя хватку.
«Что закончится?», - пытался я совладать с собой, но не получалось. Возбуждение удерживало меня в клешнях, и хоть было желание оттолкнуть ее и убежать, одновременно очень не хотелось этого делать. Видимо она что-то почувствовала, потому что снова сильно прижалась и дыхнула мне в ухо горячим воздухом. Я отвернул голову, и тогда мой взгляд упал на крысу.
- Все будет хорошо – прокашлял я и с трудом набрался сил, чтобы отклеить ее от себя и открыть себе дорогу к выходу. Я потянулся к шее, как бы хотел расстегнуть спасательный жилет после успешных тренировок на случай катастрофы, и взял Эву за запястья. Сдалась. Ее руки спали с меня как уже ненужные подпорки от стартующей ракеты. Отошла. Двигатели завели, но никто не полетел. Я направился к дверям, и тогда вдруг она спросила по-деловому:
- Не мог ли ты это убрать?
Смотрела мне прямо в глаза, а ее широко открытые веки вообще не моргнули. Возбуждение улетучилось из меня как пузыри из недопитого шампанского, быстро и бесповоротно. Осталось лишь удивление и это неопределенное беспокойство, что происходит что-то за пределами нашего контроля.
Когда я пытался успокоить дыхание, она всматривалась в меня холодным, не людским взглядом. Вы присматривались когда-нибудь в детстве к стеклянным глазкам плюшевого медвежонка? Я часто. Блеск света и иллюзия живой реакции. Но только иллюзия, на долю секунды. Мишка неживой, блеск тоже искусственный, а язык сшит из красного фетра. Такими приблизительно были вбитые в меня глаза Эвы Колановской. И высунутый между губами красный лоскут.
Так без движения стояли мы несколько секунд, и тогда замигала лампочка. Они так мигают непосредственно перед тем, как перегореть. Я не стал ждать, пока в подвале воцарится темнота, отодвинул Колановску в сторону, хватил за торчащий прут в месте, где было что-то, наподобие дизайнерских вмятин и покрутил в обе стороны. Достал. Я вырвал его вместе со свисающей тушкой грызуна, прошел мимо следящей за мной женщины и побежал к выходу. Лампочка снова замигала. На этот раз в коридоре. Когда вспыхнула снова, я увидел в дальнем углу подвала одного из сыновей Колановских. Он улыбался. На долю секунды я замедлил шаг, чтобы что-то сказать или сделать, но поскольку не знал что - побежал дальше вверх по ступенькам. В холле я споткнулся о порог, и чуть было не упал на половик, подпираясь вытянутым перед собой прутом. Морда крысы оставила на крыльце кровавый след.
За nissan patrol –ем, в углу сада была куча сухих листьев. Я воткнул в нее прут с останками животного и побежал к калитке. На пороге стояла пани Колановска и махала мне рукой на прощание так, как если бы наше свидание оказалось удачным. Улыбающаяся. Совершенно не к месту. Я что-то крикнул, не помню, и уехал.



5


Знаю, убежал. Просто дал деру и не мог себе объяснить от чего именно. Впрочем, редактору тоже нет. Он слушал меня с любопытством психиатра.
- Подожди, еще раз. Взяла тебя за руку, проводила в подвал, а там висела прибитая копьем крыса.
- Не копьем, а обыкновенным металлическим прутом.
- Хорошо, прутом. И она сказала, что сделала это, потому что ненавидит крыс.
- Не совсем – поправлял я терпеливо и без удовольствия. – Не сказала, что это она сделала. Я сделал вывод из ее слов и поведения. Сказала, что это не ее муж.
- Окей, но не призналась, значит, твои подозрения следуют только из собственной импликации, которая переросла в компликацию. Удар был сильный, не могли этого сделать ни женщина, ни ребенок, значит, должен был ее муж. А поскольку это сделал не он, о чем она сама сказала, то ты пришел к выводу, что это она. Поэтому и испугался.
Януш Карпиньски смотрел на меня из-под прищуренных век в ожидании, что я, наконец, увижу нелогичность своего пересказа или выпалю такое, что меня окончательно утопит.
- Дело не в ней! То есть в ней, но в другом смысле. Она была, какая-то такая… не хочу сказать «странная», но не могу найти слова лучше. Позвонила, чтобы показать мне очередную экстраординарность, связанную с ее сыновьями, но в действительности прибила крысу прутом к полке с банками, а меня привела туда, чтобы … вот именно не знаю. Чтобы похвастаться? Напугать?
- И с этой целью закинула руки тебе на шею, - морща нос, добавил Карпиньски. Достоверный признак недоверия и дистанции.
Я знал, к чему он ведет.
- Нет! Она сама была напугана, по-настоящему, это не удастся так хорошо сыграть. Она боялась и ждала, пока я тоже испугаюсь. Это выглядело так. Смотря на меня пристально, проверяла, какое впечатление произвело все это подвальное зрелище. Знаете, она была внутри и одновременно снаружи.
- В подвале и в саду?
– Нет, немного была собой, а немного как бы смотрела на себя.
- Пристально тебя разглядывала, смотря на себя со стороны…
- Ээээээ, это безнадежно, - разнервничался я. - Вы фотограф, а фотография плоская.
- Зато Эва Колановска вполне выпуклая, - ответил он, но я уже ушел, прервав этот неадекватный диалог. Впрочем, я ему всего не рассказал. Я опустил наше возбуждение, там, в подвале, которое чуть было не закончилось нервным быстрым сексом стоя. Пропустил лицо младшего Колановского по другую сторону подвального подземелья. Неожиданно я ужаснулся: он ведь видел нас прижавшихся друг к другу, донесет об этом отцу, и в любой момент надо мной нависнет ревнивый муж. Ничего не произошло, а я получу по зубам…
Я сел на стул, чтобы сосредоточиться, я пытался собрать факты. Мальчики Колановских метают ножи как профессиональные убийцы. Ранее, задавили на машине бабушку с дедушкой, убив обоих на месте. После смотрели видео трагического случая и перематывали кассету в начало хлопком в ладоши, что, однако настолько неправдоподобно, что следует отнести к проекции ошеломленной матери.
Сын Вильков тоже метал ножи как профессиональный убийца, но перестал, зато потерял власть над ногами и ходит как паралитик. Вдобавок к этому кажется объидиотил. Владек Боровец что-то нашел и закопал под дождевой бочкой. Настаивал, что это револьвер. Потом кто-то другой копал в том же самом месте. Эва Коланоска испугалась грызуна в подвале, которого сама (вероятно) убила, и позвонила мне, сложно сказать зачем. Это факты. А теперь эмоции. Близнецы Колановских вообще не переживали по поводу убийства своих бабушки и дедушки, а гипотетическая видеозапись по рассказам их матери забавляла их. Один из сыновей наблюдал за нами в подвале с улыбкой. Она тоже улыбалась на прощание. Маленький дебил Доминик на полу тоже улыбался, хоть и мучился сильно. Над чем они все так смеются?
Поправка. Они не смеялись, а лишь улыбались, а это не одно и то же. Смех расслабляет, он раскрепощающий и свободный, в то время как улыбкой можно ранить. Или же убить. Это как удар хлыстом.
Когда человек смеется, делает это для себя, тогда как улыбка это послание адресованное кому-то. В данном случае мне. О чем огорченный и страдающий человек может сообщать улыбкой? О том, что что-то не так. Все эти факты вместе не сходились, моя голова после встречи с Эвой Колановской тоже. Из журналистского опыта я знал, что лучший способ упорядочить данные - это записать их в какой-либо рациональной конфигурации.
Я открыл маленький ноутбук, привезенный из Германии на средства, заработанные от сезонной работы по сбору фруктов, которым я очень гордился, и написал заголовок «Клад в Семпне». Посмотрел на него критически, стер и написал новый: «Дети метают ножи». Я вспомнил улыбку младшего Вилька со свисающей с губы слюной и снова стер. Напечатал «Дети развлекаются».
Да, этот мне понравился.
- Как все идет? – спросил редактор, и мое облегчение испарилось в одну секунду.
Я съежился и ответил:
- Собственно только начал. Я собрал уже материалы…
- Какие материалы?
 Начал объяснять, но редактор нетерпеливо прервал меня:
- Не будет никакой писанины о кладе в Семпне. Этой темы нет.
- Как это нет? - удивился я театрально, чтобы выиграть время.
- Там не было никакого клада, Яромин. Людские разговоры плюс взбудораженное  нищетой воображение. Ничего конкретного.
- А Владек Боровец?
- Боровец нашел револьвер, подумал, что он исправный и взял себе. Знаешь, для мужика из деревни под лесом такая находка тоже сокровище. Если хорошенько подобраться, то и кабана подстрелить можно.
Редактор Карпиньски говорил это все спокойным и немного назойливым тоном. «Не занимайся этим, это не для тебя», - звучало послание. А потом улыбнулся. День улыбчивых посланий.
- Напиши что-то о новом мосте над Совой. Я надеюсь, ты слышал о решении городского совета?
Еще как, слышал о планах строительства моста, даже видел архитекторские проекты, и мне совсем не понравилось, что кольцевая дорога вокруг города будет проходить через мои любимые пруды. Расхваливание этого проекта не было в моих интересах.
- Возьмись за работу. А об этом, - показал пальцем на экран ноутбука с крупным заголовком о развлекающихся детях, - забудь.
Карпиньски наклонился, и я почувствовал запах чего-то, что могло быть еще непереваренной яичницей с луком. Понизил голос до шепота и повторил:
- Войтек, оставь это.
- Служебное поручение или просьба?
- И то и другое.
Сжал мою руку и пошел в свой кабинет. Я смотрел на его отдаляющуюся спину и думал о его наполненном заботой шепоте, в котором не хватало одного: «Для твоего же блага».
 Моя ладонь невольно дернулась к мышке, чтобы поставить курсор в конце записанной фразы, а потом выделить весь заголовок. Палец, указывающий на клавишу
DELETE завершил дело.
Еще секунду я задумывался о том, что в словах шефа не было ни просьбы, ни распоряжения, только угроза, но я отступился. Так будет лучше. Смогу избежать дальнейшей запутанности с семьей Колановских и может мне удастся вернуть нормальные отношения с Вильками. Это очень приятные люди, просто сильно разнервничавшиеся болезнью сына.
Я достал из шкафа папку с материалами для заседания горсовета и склонился над планом моста. Кольцевая шла через луга, потом сворачивала чуть влево и дальше в сторону химического завода. Перерезала мой пруд прямо посередине. Я задумался, поделят ли они его на два малых или вообще засыпают. Так я сидел до вечера. Потихоньку забыл о подвале Колановских. Я просматривал бумаги, а на пустом экране переносного компьютера мигал одинокий курсор. Тогда, в начале девяностых, я был молодым и наглым, но глупым. Я не знал, что стертое сильнее написанного.

Продолжение следует...