Женщины рода. Случай с Галей

Случай с Галей.
Однако так было не всегда.

Немцы были изобретательными хозяевами. Они придумывали, какой бы еще полезной для «Великой Германии» деятельностью занять местное население.
Так, кто-то очень «гениальный» решил привлечь к такой деятельности малышню в возрасте от восьми до четырнадцати лет (вроде моей мамы). Жителям было приказано каждое утро отправлять детей указанного возраста на работу к сельскому совету, где расположился немецкий штаб. Девчонки и мальчишки должны были выполнять всю грязную работу по расчистке улиц, уборке помещений, где были расквартированы немецкие офицеры и солдаты. Дети мыли танки, мотоциклы, чистили сапоги фашистам, таскали воду из ставков для бани окуппантов и прочее-прочее.
Голодные ребятишки вынуждены были работать целый день до позднего вечера на оккупантов. Окрики, насмешки, избиения, детские крики и плач целый день были слышны ото всюду. И с каждым новым днем все меньше ребятишек приходили к месту работы. Мальчишки и девчонки старше десяти лет прятались по всем возможным укромным местам. Те, кого обнаруживали фашисты, подвергались страшным истязаниям, доходившим порой до физического уничтожения ребенка. Многие ребята, включая и старшего брата моей мамы – Петра, уходили в лес к партизанам.
Однако жуткая идея пришла кому-то в голову: в очередной раз пришедших на поденную работу малышей вечером не отпустили по домам. Детей загнали в местную церковь, принесли какой-то похлебки и закрыли на ночь в помещении под внешней охраной фашистских солдат. Рыдающих родственников разогнали по домам, сказав, что дети смогут попасть домой только на выходной день. А с понедельника последние обязаны прислать детей вновь на работу. 
Галя (моя мама) рассказывала, что дети были не готовы к такому повороту событий. Многие никогда в жизни не ночевали вне дома, без родных. Дети плакали, рыдали, кричали, но только усугубляли тем самым свое положение. Разъяренная охрана ворвалась в помещение церкви и начала яростно избивать всех и каждого…
Малыши притихли. Но самое страшное было еще впереди.
Галя рассказала, что уставшим от слез и издевательств детям все же удалось уснуть. Однако посреди ночи огромные церковные двери отворились со страшным скрежетом. В помещение вошли темные, дурно пахнущие самогоном фигуры. Они лихорадочно ощупывали каждого ребенка. Мальчишек отбрасывали в сторону, а среди девочек нашли ту, что была постарше, у нее уже прощупывалась грудь (если эту часть тела худого и голодного ребенка можно было назвать таким словом) и увели в ночь.
Галя говорила, что больше эту девочку никто не видел.
На следующую ночь забрали другую девочку. Потом еще одну, далее – следующую. Назад эти дети не возвратились уже никогда. Девочек было мало. В основном вокруг  были соседские мальчишки. Моя мама оказалась самой мелкой, щупленькой, ничего в этом ребенке, кроме платочка на голове, не намекало на принадлежность к женскому полу.
Отправляя девочку на работу, бабушка Оксана надевала на Галю несколько пар старых брючек, доставшихся ей после старшего брата. Штаны все равно были широки в поясе. И, чтобы они не спадали с ребенка, бабушка подвязывала их на талии веревкой, предварительно стянув края ширинки проволокой.
Моей маме повезло. Когда среди мальчишек осталась одна Галя, наступил выходной день. Целый день дети выполняли самые грязные поручения немцев, а к вечеру им было разрешено пойти домой, чтобы помыться, переодеться и так далее.
 Был поздний вечер, и Галя почти бегом пустилась к дому. Девочке было страшно. За ней увязался один из охранников. Он шел за ребенком, нагло усмехаясь, и что-то говоря на своем языке. Девочка ускоряла шаг, насколько была в состоянии это сделать, однако ужасный преследователь не отставал. Он становился все ближе и ближе. Вот уже слышно его прерывистое смрадное дыхание…
И в какой-то миг ребенок зависает в воздухе, болтая ножками, резко схваченный за шиворот сильными мужскими ручищами.
Фашист швырнул Галю на пол сарая, находившегося по пути следования, и попытался стянуть с девочки штаны. Однако веревки, завязки и множество этих самых штанов не позволяли этому уроду быстро овладеть девочкой, от чего он приходил в бешенство. А Галя, наконец, поняла, чего от нее хочет фашист. Она принялась царапаться, кусаться, кричать… .
Сильнейший удар в лицо. И дальше темнота…
Сколько времени длилось бессознательное состояние, Галя не знает.
Очнулась девочка от похлопывания по разбитому лицу. Шарахнулась в сторону, вспомнив все сразу. Разглядеть не удавалось пока ничего. Только тихий голос из темноты на родном русском языке просил не кричать, успокаивал, говорил, что все плохое позади.
Вскоре глаза привыкли к полумраку. И девочка разглядела, наконец, своего спасителя. Судя по кителю, это был офицер Красной армии, небритый, грязный. Явно раненый в ногу, обмотанную какими-то тряпками, сквозь которые проступали темные пятна. В руках у него был окровавленный нож. А рядом валялось бездыханное тело фашиста-насильника.
Галя со страхом глядела на мертвеца, как будто он еще мог представлять опасность. Но пугал ее и этот незнакомец. Кто такой?.. Что произошло?..
Незнакомец шепотом рассказал, что является разведчиком. Во время очередного рейда был ранен фашистами. Товарищи видимо решили, что он погиб, и ушли через линию фронта к своим. А вот ему не повезло.  Из-за тяжелого ранения он не мог далеко уйти.  Есть ли в этой местности партизаны, можно ли кому-то из местных жителей доверять, он не знал.
Вот уже несколько дней он находился на чердаке сарая голодный и больной, рана на ноге была глубокой, кровоточила, в любой момент могло начаться заражение.
Еще издалека сквозь дырявую крышу сарая он заметил на дороге странную пару – девочку и следовавшего за ней фашиста, но даже и не предполагал, как развернутся дальнейшие события.
Когда солдафон за шиворот втащил ребенка в этот сарай, свидетель сжался на скрипучих просвечивающихся досках чердака. Он, молча, наблюдал за трагедией, разыгрывающейся на земляном полу. Конечно, он, как кадровый военный, разведчик, не имел права вмешиваться в историю, чтобы не выдать свое присутствие.
Думаю, что решение об убийстве врага было внезапным и мгновенным. Прыжок. Страшная боль в раненой ноге. И ненавистный враг повергнут. Уничтожен.
Что теперь с этим делать? Поздно, ничего не изменить. Мертвого фашиста искать начнут уже завтра. Есть ночь для того, чтобы уйти. Но уйти невозможно из-за ранения. Есть нож и пистолет – оружие, которое позволит умереть достойно. Но прежде удастся хотя бы нескольких фашистов уничтожить.
Что с того, что мало прожито? А девчушке-то еще жить и жить!...

Галя настороженно выслушала дяденьку. Поняла, что его можно не бояться.
Вместе с дяденькой они зарыли труп в наспех вырытую тут же в сарае яму. Рыть ножом пришлось, в большей степени, самой девочке, так как у раненого кровь из раны после прыжка и короткой схватки пошла сильнее – плохой знак. Затем Галя собралась идти домой, благо родная хата была уже совсем близко. Военный просил ее забыть все, что тут произошло. Назавтра не выходить на работу, спрятаться по-возможности. Родным ничего не рассказывать ни о случившемся, ни о нем – разведчике. И, если получится, принести ему хоть чего-нибудь поесть.
Галя добрела до дома в полной темноте. Там никто из взрослых не ложился спать.
Разбитое заплаканное грязное лицо ребенка, разодранная, вся в пятнах крови одежда. Падающая на пороге девочка была подхвачена заботливыми руками бабушки Оксаны. Галю отмыли, переодели, накормили и стали расспрашивать о том, что произошло с ней.
Была глубокая ночь, когда мои бабушка Юля и прабабушка Оксана, прокрались в злополучный сарай, где и нашли спасителя их ребенка практически в бессознательном состоянии. Еще до рассвета человека перенесли в свою хату, отмыли, обработали и перевязали рану, накормили и отправили в лес к партизанам. Благо Петя приходил в ту ночь домой из леса. А спаситель оставил о себе только имя – Шура. Александр…

Каково же было удивление моих родных, когда вскоре после освобождения села от фашистов, в их маленькую хатку на горе пожаловал красивый бравый молодой офицер, в котором едва угадывались знакомые черты. Гость принес с собой военных гостинцев (уж и не знаю, что это могло быть) из своего офицерского пайка. Ни женщины, ни дети давно не ели таких вкусных и настоящих продуктов, особенно в условиях оккупации. Все долго сидели за столом, расспрашивали гостя обо всем: о Великой Родине, о Сталине, о мощи Красной армии, о семье Шуры, о его родных и близких…

Галя восторженно смотрела на своего спасителя, на настоящего героя, и просто красивого человека. Я не знаю, были ли встречи с ним после войны. Мы не говорили об этом с мамой (Галей). Только знаю, что первенца своего Галя назвала в честь Александра.
Он был Шуриком. Недолгую жизнь прожил этот малыш, увы, как, впрочем, и многие другие детки. В послевоенный период в селе умерли несколько десятков новорожденных деток, среди них был и мой самый старший братик Шурик. Дело в том, что всем новорожденным в определенный срок полагалось ставить прививку. В сельском медпункте работал  фельдшером человек, имени которого я не знаю, служивший верой и правдой фашистскому режиму. Когда немцев гнали с Украины, он отступал вместе с ними. В наше село попал уже после войны. В медицинских работниках нуждались в каждом селе (да еще мужчина!), вот и доверили ему заведование медпунктом. Много жизней и детей и взрослых загубил этот изверг, пока сумели его разоблачить и уничтожить.