Полицай и лодырь

Школьники начальной школы живо интересовались двумя особами: невзрачным маленьким чернявым с густой седой щетиной мужиком по имени Николай, тихо жившим напротив школы в щитосборном одноэтажном общежитии и высокой, сухой и скандальной старухой, которую все звали бабой Катей.
Окна комнаты Николая, завешанное с прожженными дырками байковым одеялом, притягивало любопытных пацанов с не меньшей страстью, чем экран кинотеатра «Спартак» во время показа фильмов про индейцев производства студии ДЕФА «След Сокола» или «Золото Маккены». Сюда приходили поглазеть самые любопытные и отчаянные. В тех случаях, когда Николай замечал, что за ним подсматривают, он выбегал и, матерясь на всю улицу гнался за каким-нибудь пацаном мелко семеня и прихрамывая на левую ногу.  Быстро запыхавшись, останавливался и с искаженным от злости лицом грозил чёрным кулаком вслед улепетывающему во все лопатки сорванцу. Доходили слухи, что Николай бывший полицай, служил немцам и за предательство Родины его кастрировали. Но вскоре донесли, что Николай занимается рукоблудием. Число любопытных резко подскочило и у некоторых появилось сомнение, что советские правоохранительные органы отрезали ему одно яйцо.
- Кастрированные жирнеют, а он худой, как кочерга  – говорили одни.
- Ну и что, – не соглашались другие, -  он что хряк, чтобы жирнеть. Не могли не кастрировать, потому что он предатель, а всем предателям, чтобы не плодились, отрезали яйца.
- А голос, голос-то у него не писклявый, а хриплый….
- Правильно, пропитый и он курит, прокуренный….
Споры доходили до кулаков, с ударами под дых, подзатыльников и разрыва дружбы.
Иначе мы пацаны середины 60-х годов, не знавшие своих дедов погибших, пропавших без вести, уехавших в Америку поступать не могли.   
   
Баба Катя жила на  окраине села вросшей по окна землянке без двора и сарая с покосившимся в одну сторону деревянным туалетом без дверей. Водилась она исключительно с подозрительными типами, отсидевшими в тюрьме вышедшими на свободу убийцами, ворами и гулящими женщинами. За ними подглядывать никто не решался. И по поводу неё никто не затевал споров. Но стоило ей выйти из своего убежища, как она становилось желанной добычей мальчишек озорников.
Увидев из окна класса идущую в выцветшем платье с повязанным платком по улице бабу Катю, все ученики поворачивали головы в её сторону, и урок наполнялся шёпотом и еле сдерживаемыми пересмешками. Учителя призывали к тишине, но она наступала, когда старуха скрывалась из вида. Все знали, что она идет в продуктовый магазин за водкой и закуской. В перемену все мальчишки гнались за бабой Катей, если той выпадало в это время проходить мимо школы, безобидно выспрашивая:
- Баба Катя, а ты революцию помнишь?
- Помню, - не останавливаясь, отвечала она.
- А Ленина видела?
- Как сейчас тебя!
- И Дзержинского?
- Видела, всех видела.
- Баба Катя, а все говорят, что ты лодырь!
После этого она резко останавливалась, вперившись уничижительным взглядом в пацана, осторожно замахивалась на него сеткой с поллитровкой, хлебом и банкой консервов и разряжалась отборной бранью. Матерщинные  слова у нее лились густым потоком, смывая розовую дымку человеческой доброты. Гурьба школьников рассыпалась, отступала к школьной ограде. Стоило бабе Кате снова продолжить свой путь, как шпана хвастаясь своим геройством собравшись в беспощадную кучу начинала дразнить: «Лодырь, лодырь! Ленина убила…!» 
 
А зимой, после бурана на дороге в нескольких десятках метров от её землянки нашли присыпанный снегом труп бабы Кати. Думали, что с ней разделались её не хорошие дружки. По пьяной лавочке  пырнули ножиком и поминай, как звали. Однако судебно-медицинская экспертиза дала заключение: Антонина Иосифовна Чичулина была сбита проезжающей машиной, смертельный удар пришелся в голову.
Милиция открыло дело, попавшее в число не раскрываемых преступлений. На языке ментов – «глухарь». И оно так бы и осталось не раскрытым, если бы не спустя год, один из родственников в миру бабы Кати, а по паспорту Антонины Иосифовны, не подслушал разговор в столовой выпивающих автобазовских мужиков. Один из них высокий, рыжий водитель лесовоза, отец четверых детей, захмелевший и раскрасневшийся вдруг начал изливать свою затаенную историю.
-  А помните бабу Катю…?
- Ну…
- Так это я её сбил!
- Как? Да ты чего мелешь, Серёга…! – оглядывая  столики, пытались приструнить своего товарища шофера. Хмель и желание выговорится, подкатили к затуманенному сознанию и, Сергей не слыша увещевание друзей продолжил:
- Буран был сильный, ночь темень, не видно ни черта, как я на своем «Захаре» еще через переметы до села доехал не знаю. Лучше бы в степи прокантовался. Только въехал и скорость то была ерунда, смотрю фигура - баба идет, ветром её шатает, поравнялся с ней, она хотя бы остановилась, сошла в сторону, нет прёт, а ехал пустой прицепом я её и зацепил.
- Да брось, Серёга! Нашёл о ком жалеть – сказал его закадычный друг. И второй добавил:
- Пьяница. Ни где не работала, одним словом, лодырь.
Из-за соседнего столика поднялся парень, надел висевший на стуле белый полушубок, напялил на голову кроличью шапку и пошел к выходу.
Друзья – водители проводили его туманным, настороженным взглядом, переглянулись и налили по последней, за помин души бабы Кати.   

Утром к дому Сергея подкатил милицейский УАЗик. Суд приговорил скрывшегося с места преступления водителя Сергея к пяти годам заключения с отбыванием наказания в колонии общего режима.

Якобы полицай Николай незаметно сгинул. Родственников у него не было, друзей не заводил – одинокий человек. Но еще долго на окне комнаты общежития, где он жил висело прожженное байковое одеяло, которое не уберегло его от скрытых тайн, но самую большую тайну своей прошлой жизни он увёз с собой. Она его – хорошая или плохая, никто так никогда и не узнает.   

Не стало двух особ, непримечательных и порочных, а мир стал скучнее и сиротливее.   


Рецензии