Надежда Глава III

                Севастополь

                1
Люди говорят: «Язык до Киева доведёт». После долгих расспросов он привёл их к небольшой «конторе», расположенной на первом этаже полуразрушенного дома. Мама с детьми остались на улице, они спрятались в тени уцелевшего дерева, а Надя зашла в помещение. В небольшой комнате за стареньким письменным столом сидел какой-то старичок.
- Здравствуйте, - поздоровалась она.
- И тебе быть во здравии, - отозвался он.
- Вот, мы приехали на восстановление города, - сообщила она.
- Кто это мы?
- Со мной мама и дети, они ждут на улице.
- А, что ты делать умеешь? – спросил дедок.
- По специальности я учительница начальной школы, - сообщила Надя.
- Ну, что это такое! – неожиданно возмутился старик. – Едут кто ни попадя! Ты город то видела, одни руины! Нам каменщики, маляры, штукатуры, плотники, столяры нужны, на худой конец шофёры, а она учительница.
От неожиданности Надежда обомлела. Они столько проехали, так стремились, добрались и что, оказывается никому тут не нужны.
- Ты что, дядя Прохор, шумишь? – спросила старика, зашедшая в помещение молодая женщина.
Но, на вопрос незнакомки за мужчину ответила Надя:
- Мы приехали на восстановление города, да не ко двору пришлись?
- Это почему же?! – удивилась та.
- Дело в том, что я учительница младших классов, а тут каменщики требуются, да штукатуры-маляры.
- Всё так, специалисты по строительным профессиям особо ценны, но мы рады всем.
- Я в эвакуации не по специальности работала, - уточнила Надя, - а разнорабочей.
Она не стала говорить, что мыла посуду и полы в больнице.
- Вот и хорошо, - промолвила женщина. Давай тогда познакомимся. Меня Антониной Спиридоновной зовут, но можно проще – Тоней. Что ж, пойдёшь ко мне в бригаду?
- Пойду, - уверенно ответила Надя и представилась Антонине. – А, что делать нужно?
- Завалы будем разбирать. Прежде чем город заново отстраивать, необходимо остатки разрушенных зданий убрать. Работы у нас невпроворот! К стати, это твои там на улице?
- Да, мои – мама и дети, - подтвердила Надя.
-Ишь, ты! Трое детей, а так по виду, ты ещё совсем молоденькая.
Тоня объяснила, как встать на учёт по карточкам, как, хотя бы в первые дни, разобраться с бытовыми проблемами.
- А, как с жильём? – спросила Надя. – Мы только сегодня приехали и нам негде жить.
- С, жильём туго. Сама видела - город весь в руинах. Вот что, вы отправляйтесь на Корабельную сторону, там частный сектор, он не так разрушен и жильё найти возможно.
- У нас с собой мамина швейная машинка, она такая тяжёлая! Можно её пока здесь оставить?
- Оставляйте, не бойтесь, у нас воров нет! – гордо ответила Антонина. - Жильё найдёте, так сегодня отдыхай, ну а завтра выходи на работу.
 Они вместе вышли из «конторы». Антонина внимательно посмотрела на дорогу и остановила мимо проезжающую полуторку.
 - Антонина Спиридоновна, доброго дня вам, - узнал бригадиршу шофёр.
- Вот что, Савелий, вот семья с детьми, подбрось их на Корабелку, поближе к частному сектору, им жильё найти нужно.
- Будет сделано, подброшу, - согласился водитель.
- Спасибо вам, - поблагодарила новую знакомую Надя.
Они забрались в машину: мама с Леночкой сели в кабину, а Надя с мальчишками и вещами в кузов. Машина быстро понесла их обратно в сторону железнодорожного вокзала, в район под названием Корабельная сторона, или по-местному просто Корабелка.
                2
Уже битых два часа они ходили от одного дома к другому и везде получали отказ. Одни косились на троих детей и говорили, что места нет. Другие уверяли, что у них уже живут постояльцы и тоже места больше нет. С каждым очередным отказом их настроение всё больше портилось, а двигаться дальше становилось труднее. За четыре года жизни в Ташкенте, Надя привыкла к жаре, а вот мама – нет и ей стало совсем плохо. Устали и дети.
Оставалось одно приостановить поиски и передохнуть. На их пути оказалось небольшой и сильно разрушенный одноэтажный домик. От него осталось только три полуразрушенные стены, без окон и дверей. По-видимому, в него попала бомба, и случило это уже давненько, так как на месте пола в домишке успела вырасти молодая зелёная травка.
- Наденька, что мы тут будем делать, - осмотрев развалины, спросила Любовь Николаевна.
- Мамочка, все устали и нам нужен отдых. К тому же детей надо накормить, они уже проголодались, последний раз мы кормили их ещё в поезде.
- Где же мы будем кормить детей? – удивилась Любовь Николаевна.
- Здесь, - показала она. – Вот валяются какие-то камни, мы выложим их в круг и получится что-то на подобии очага. Разведём огонь и сварим гречневую кашу, она быстрее всего готовится.
Надя прекрасно понимала, что в их ситуации ей нельзя показывать своё отчаяние. Мама и дети очень устали и совсем сникли, а долгожданного жилья всё нет и нет.
- Так, - скомандовала она, - я возьму кастрюлю (подарок от Аксиньи Тихоновны) и пойду по воду, мы проходили мимо колонки, а Саша и Алёшка соберут хворост для костра. Собирайте сухие ветки, разные деревяшки, только пальцы не занозите.
Мама и Леночка присели на травке, достали из баулов запасы гречневой крупы и консервы. Надя же вернулась метров двадцать назад и отыскала колонку. Свежая водичка, необычайно приятна на такой жаре. Она умылась, набрала полную кастрюлю и вернулась в их лагерь.
- Вот сейчас мальчики принесут дрова и сварим кашу, - как бы сама с собой, проговаривала она. Поедим и лучше станет, силы прибавятся. 
- Это ваши дети? – вдруг услышала она за своей спиной.
Надя обернулась. На против неё стояла женщина и держала за руки Сашу и Алёшу. Мальчишки пытались вырваться, но та держала их крепко. В свободной руке каждый сжимал какие-то веточки и палочки. Видимо ребята собирали «дрова» тут-то их и поймали.
- Наши, - ответила Надя.
- А, кто их родители? – не унималась незнакомка.
- Я родитель, я мама, - ответила Надежда.
- Мама, мамочка, - закричали мальчики и, вырвавшись из рук суровой гражданки, подбежали к ней.
- Больно молодая, - тоже удивилась женщина, - а что вы тут делаете?
Пришлось Наде взять себя в руки и рассказать незнакомке, что они приехали на восстановление города, что им негде жить. Вот они и ходят в поисках приюта, да только брать к себе с тремя детьми никто не хочет. Так они бродят уже битых два чеса. Все, конечно, устали, проголодались и решили устроить себе привал. Детям надо передохнуть, поесть и восстановить свои силы. Женщина посмотрела на них внимательно и вдруг предложила: «Ладно, собирайте свои вещи и ай да за мной». Дважды упрашивать себя они не стали, быстро собрались и двинулись следом за новой знакомой. По дороге она представилась: «Меня Клавдией Степановной зовут, но соседи просто Степановной кличут. Да вот мы и пришли, идти-то совсем не далеко».
Они подошли к воротам, закрытым на подвесной замок. «Тут меня ожидайте, за ключом схожу,» - предупредила Степановна.  Она, действительно, вернулась минуты через три, принесла ключ и открыла дверь. Все вместе они зашли во двор. Он был небольшим, но вполне уютным. На придомовой территории росло несколько деревьев, а там по-видимому когда-то был огородик. Сам домик тоже был небольшим, но с вполне просторной верандой. На неё вела высокая лестница. Женщина сразу провела их к дому, достала второй ключ и открыла входную дверь. Они поднялись на веранду, а затем вошли в дом.
- Ну, вот и живите, - промолвила Клавдия Степановна.
- Это ваш дом? – спросила Надя.
- Нет, не мой. Я по соседству живу, вон за забором. Как-нибудь в гости загляните.
- А, чей же это дом? – удивилась Надя, - почему он пустой и где его хозяева?
Клавдия Степановна покосилась на новых жильцов и видно решив, что люди они «неопасные» - разоткровенничалась:
- Соседи тут мои жили – крымские татары. Ничего, хорошие люди, мы дружно жили. Между соседями разное случается, но мы не ссорились. У них родственники были в селе, так в оккупации, продукты им привозили, а они уж бывало по-соседски и с нами делились, выручали. А, в сорок четвёртом, как город освободили, то их выслали. Она то, хозяйка дома, мне на последок и сказала, мол дом без жильцов, что мертвец. Так ты, говорит, если люди найдутся хорошие, то пусти, пусть живут. Вот и живите себе на здоровье. – подвела итог разговору Степановна.
Надя тяжело вздохнула и вдруг спросила:
- А, с чего вы решили, что мы люди хорошие?
- Нечто плохие? Вон деток у вас сколько, разве с тремя малышами хорошо под открытым небом ночевать? Так живите себе. Всеми вещами можете пользоваться, ковры тут были, да покрывало, так я себе унесла. За водой к нижней колонке не ходите, она далеко. Возле моего дома вторая колонка – верхняя. А, ещё старшего мальчонку пришлите, я вам керосину налью, вон на полке лампа керосиновая стоит. Света тут нет.
- Спасибо вам, большое спасибо, - поблагодарили они.
В доме было пыльно, ещё бы почти целый год никто не жил, но даже в таком виде, в комнате было очень уютно.
- Вот, мамочка, у нас и крыша над головой, - сказала Надежда.
Любовь Николаевна присела на табуретку и заплакала:
- Я уж не чаяла, что жильё найдём, думала, действительно, под открытым небом придётся ночевать, - сквозь слёзы сказала она.
Женщины ещё немного поохали, поахали, но нужно было делать дело. Они закатили рукава и принялись за приборку дома. Любовь Николаевна тем временем отыскала на кухоньке, оставшийся от прежних хозяев, примус и принялась варить кашу. Они довольно быстро освоились на новом месте и жизнь пошла своим чередом.
                3
На следующий день Надежда одной из первых пришла к «конторке». Здесь собрались и другие девчата. Пришла бригадир и повела свою ватагу к месту работы. Женщины принялись за дело. Надя думала, что за время работы на кухне, в Ташкенте, она уже привыкла к тяжёлому физическому труду: мыть посуду, полы, таскать огромные котлы – нелегко, но то с чем она столкнулась, было делом особым. В первый день она с энтузиазмом взялась за работу, трудилась ударно. Её даже похвалила Антонина Спиридоновна: «Ух, новенькая молодец! Как хорошо работает!» Но, уже на следующее утро она с трудом сползла с кровати. У неё болело всё: руки, ноги, плечи, спина. Каждое движение давалось с трудом, а надо было дальше работать, восстанавливать город и зарабатывать, кормить семью. По рабочей карточке продуктов получали значительно больше, чем по иждивенческой. Только недели через две она окончательно втянулась в этот нелёгкий труд.
Разрушенное здание, что тут было - жилой дом или организация? Кто теперь узнает, да это и неважно. Главное то, чтоб отстроить город заново, нужно убрать этот каменный хаос, а он нескончаем. Вон разрушенное здание и следующее и то, что за ним. Но, женщины трудятся. Вдруг женщины останавливаются и на мгновение замирают. Взгляд у каждой напряжённый: по дороге идёт колонна, идёт под конвоем. Это ведут пленных немцев, они тоже работают на разборке завалов.
- Ух, какие идут, лоск то свой растеряли, - говорит одна из девчат.
- Умели разрушать, пусть поработают и на созидание, - замечает другая.
Вид у немцев, конечно, не тот, что на парадах, форма грязная и обшарпанная.
- Работают, их никто не трогает, даже кормят, - словно сама с собой, негромко говорит Антонина, - а над нашими, как издевались! Я всю оккупацию в городе прожила, всё помню. Когда в сорок втором они город взяли, то наших пленных разместили в концентрационных лагерях. Их в черте города и в округе несколько было. Коммунистов, комиссаров и евреев – расстреливали сразу, а остальных за колючую проволоку. Голодом морили, а главное жаждой. Июль сорок второго такой жаркий, температура все сорок градусов, а им пить не давали. Умирали наши солдатики и матросики – сотнями. Ладно, девочки, что вспоминать, на душе тяжело становится, давайте работать.
Наверное, чтоб работа легче спорилась одна из девчат, Нина, запела на морскую тематику, известную песню: «Раскинулось море широко и волны бушую в дали. Товарищ, мы едем далёко, подальше от это земли …».
- Девочки, песня то какая грустная, давайте, что-нибудь повеселее, - посетовала бригадирша.
- «Расцветали яблони и груши. Поплыли туманы над рекой,» - сменила песню Ниночка.
И все вместе девочки подхватили и громко запели: «Выходила на берег Катюша. На высокий берег на крутой…». Песня полилась, словно полноводная река. Она сметала на своём пути все трудности, поднимала настроение, и работа спорилась, и силы удесятерялись.
А, пленные немцы, работавшие неподалёку, только удивлялись этим странным русским «фройлен». Разве можно было себе представить: немку, француженку или англичанку, вот так запросто, работающую на разборе каменных завалов. Даже для пленных - работёнка не из лёгких. А, они?! Не жалуются, не плачут, работают, да ещё и песни распевают! Ну и странные же эти русские женщины!   
Так прошло почти два месяца, и как-то в самом начале августа к Наде обратилась Тоня:
- Кораблёва, это ты у нас по профессии учительница?
- Да, я учительница младших классов, - подтвердила она.
- Тогда, слушай внимательно, завтра с утра на работу не выходи. Я тебе сейчас адрес напишу, подойдёшь на собеседование. Школу к учебному году открывают, учителей набирают. Пойдёшь учительницей работать?
- Конечно пойду, - обрадовалась Надя.
- Только свои документы взять не забудь: паспорт, диплом, уж не знаю, что ещё может пригодиться?
От радости Надя была сама не своя. Ей не верилось, что после стольких лет простоя, она сможет вернуться в профессию. Ой, как бы этого хотелось!
На следующий день она отмылась от строительной пыли, уложила волосы в аккуратную причёску, надела светлую блузочку в меленький чёрный горошек, серую прямую юбку, туфельки на каблучке и отправилась по адресу, данному ей Антониной.
Искать пришлось не долго, она быстро нашла здание школы. По-видимому, ещё до войны, тут тоже было учебное заведение. Часть здания было ещё в руинах, а часть уже восстановили, здесь то с первого сентября, и начнётся мирная учебная жизнь. Она подошла поближе и вдруг заметила, небольшой клочок уцелевшего асфальта, а на нём кто-то мелом начертил классики. Вид этих классиков вызвал воспоминания её московского двора, подружек с которыми прыгали до позднего вечера, пока мама не позовёт домой. Она, Надя, была когда-то среди девчонок – чемпионкой! Надежда подошла к нарисованным мелом классикам и легко, как в детстве, запрыгала по квадратикам. Главное не наступить на линии, это значит проигрыш. Она так увлеклась этим занятием, что даже вздрогнула, когда за спиной кто-то вдруг произнёс:
- Хорошо прыгаешь, в десятый класс записываться пришла?
Надя остановилась и резко обернулась. Перед ней стояла немолодая женщина в строгом синем костюме и внимательно смотрела на неё, Надю.
Она немного оробела, ну надо же, её застали за таким несолидным действием, но ответила:
- Я пришла на работу устраиваться, учительницей начальной школы.
- А, что у вас (сразу перейдя на «вы») и соответствующий диплом имеется? -- спросила дама.
- Да, я окончила педучилище, - ответила Надя.
- Тогда пройдёмте со мной в школу.
Они зашли в здание. Тут пахло свежей краской, извёсткой, штукатуркой, сновали строители. «Здравствуйте, Анна Аркадьевна,» - поздоровались они с женщиной. Надя смекнула, как звать незнакомку. Они прошли в новенький кабинет, по-видимому, принадлежавший этой Анне Аркадьевне, она вела себя в нём по-хозяйски. Женщина усадила Надю за письменный стол, дала ручку с пером, чернила и образец заявления об устройстве на работу, а также анкету. Надя написала заявление и принялась за анкету.
- Вы были на оккупированной территории? – спросила Анна Аркадьевна.
- Нет, я была в эвакуации, в Ташкенте, - ответила Надя.
- Это очень хорошо, - заметила представительница школы.
- Тут дальше вопрос о семейном положении.
- Я вдова, - ответила Надя.
- Вдова?! – переспросила женщина и от удивления даже опешила.
- Муж погиб на фронте, - уточнила Надежда.
- Что и ребёнок у вас имеется?
- У меня трое детей.
Это известие окончательно огорошило Анну Аркадьевну. Она совсем по- иному посмотрела на молодую женщину. Надя, конечно, в общих чертах разъяснила, каким образом у неё оказалось трое детей, но всё равно, удивлению последней не было предела.
- Через недельку загляните в школу, мы озвучим своё решение относительно вашего трудоустройства. Желающих очень много и решение о приёме на работу будет решать школьная комиссия во главе с директором, я только завуч, - уточнила она. 
Покинув школу, Надя медленно поплелась домой. Яркое солнце светило, всё казалось таким радостным, но на душе у неё было мрачно. «Не возьмут меня на работу, нипочём не возьмут, - думала она, - как строго посмотрела на неё эта Анна Аркадьевна, когда застала врасплох, за прыжками в классики, даже за школьницу приняла. Тем более, что кандидатов на учительскую должность очень много. Всё будет так же, как и в Ташкенте. Снова возьмут тех, у кого больше опыта, у кого большой педагогический стаж, а ей покажут от ворот поворот».
Дома она не стала расстраивать маму, рассказала обо всё лишь в общих чертах, мол написала заявление, заполнила анкету, а теперь только ждать решения школьной комиссии. На всякий случай она решила ни на что не надеяться и вообще побыстрее позабыть про этот неудачный поход в школу.
Прошло дней десять, когда вдруг к ней подошла Антонина и спросила:
- Надежда, а ты что, передумала работать в школе?   
От неожиданности Надя растерялась, а бригадирша продолжила:
- Тут встретила Анну Аркадьевну, так она спросила, мол что это ваша Кораблёва молчит. В школу больше не приходила, не интересуется, а мы хотели её на первый класс поставить. Если передумала, так мы другого человека возьмём!
- Нет, нет, не передумала, просто я, - договорить она не смогла, слёзы градом полились из глаз.
- Вот что, бросай работу и прямо так беги в школу, скажи, что согласна! Давай быстрее, а то действительно возьмут другого человека!
За всю свою жизнь Надя ещё не бегала так быстро, разве что на уроках физкультуры во время кросса. Она не вбежала, а влетела в кабинет завуча и с лёту, запыхавшись и задыхаясь завопила заветное: «Согласна, согласна! Я хочу работать в школе».
- О, боже, отдышитесь, - рассмеялась Анна Аркадьевна.  – Мы вас назначили на 1 «В» класс. Хорошо, что вы подошли, успели, а то уж думали другую учительницу приглашать. Я вас поздравляю!
Какое это было счастье! Дома за неё радовалась мама, дети, а уж она сама! Наконец-то она будет работать по специальности, вот и пригодится её диплом! На следующий день она уволилась со своей строительной работы, хорошо, что никто задерживать её не стал, ведь подготовка к первому сентября была в самом разгаре. «Ну, успехов тебе на педагогическом поприще,» - искренне порадовалась за неё Антонина. «Успехов и всего самого наилучшего на новом месте,» - пожелали девчата.
                4
Новая работа, это не разбор каменный завалов, теперь она будет на виду, перед детьми, своими учениками, да ещё и новый педагогический коллектив – ей нужно прилично выглядеть. Надя перебирала свой гардероб. От старого синего платья осталась только юбка. Ещё в Ташкенте мама отрезала верх и сшила из него рубашку для Саши, сейчас за братом её донашивал Лёшка. Серая юбка, белая блузочка в мелкий горошек и самое нарядное – сиреневое платье. Надя надела его, прошлась по комнате.
- Красивое платье, - отметила мама, - чем-то на моё лиловое похоже, но только очень длинное. В таком только в театр или на бал, в реальной жизни не удобно. Вот что, я отмахну снизу и получится в самый раз, - решила Любовь Николаевна.
Она так и сделала. Платье получилось, действительно, удобное и нарядное. Именно в нём, Надя решила идти в школу первого сентября.
Ах, какой это был день! Ей всё время хотелось тихонько ущипнуть себя и проверить в реальности она или в волшебном сне. Школа, нарядные учителя и конечно детвора. Послевоенное время трудное, но родители как могли собрали своих школьников. Детей в школу, в основном, привели мамы. Пап немного, а те что пришли в военной форме. Ещё не все мужчины вернулись домой, не всех демобилизовали. А, вот и её первый «В». Какие они ещё маленькие, хотя вот эти детки явно старше остальных. За время войны, в оккупации, не все дети учились, им теперь нужно навёрстывать. Кому-то сейчас бы во второй класс, а кому-то в третий, но они первоклашки, все они её ученики.
Все: школьники, их родители и педагоги – построились на торжественную линейку в школьном дворе. Перед собравшимися выступила директор – Марина Игнатьевна. Она говорила недолго, но очень хорошо. Конечно, говорила о мире, который пришёл на родную землю. Все слушали, аплодировали. А потом школьники вместе с учителями отправились на первый урок в отремонтированную школу. Первыми, конечно, прошли первоклассники. Сначала первый «А», затем первый «Б» и вот её первый «В». Мамы остались во дворе, их взгляды провожали детей и их учителей. Надежда немного смутилась от такого повышенного внимания, но держалась молодцом. Это было первое послевоенное 1 сентября 1945 года!
Домой она возвращалась в приподнятом настроении, не то что после «неудачного» собеседования. Её с нетерпением ждали. В домике пахло пирогами. Это мама испекла к такому радостному событию яблочный пирог. Яблоки принесли мальчишки – Саша и Алёша. Мама, разбирая в чулане, нашла «чудо-печку». Она представляла собой железный ящик, который хорошо держал тепло, он ставился на примус и таким образом происходило выпекание. Печка сильно запылилась, ей давно не пользовались. Этой находке мама была несказанно рада. «Помнишь, у соседки с первого этажа, в Москве, была такая «чудо-печка», - вспомнила мама, - я ей даже немного завидовала, печь в ней больно удобно». Про печку Надя не помнила, а вот пирогу была рада. Но, только они уселись пировать, как в калитку постучали и так как она была не заперта во двор зашла пожилая женщина.
- Вот они где, сорванцы! – завопила она.
- Что такое? Почему вы шумите? – спросила Надя.
- Это твои что ли архаровцы? Яблочки мои покрали! – зашумела старуха.
- Мамочка, это не так, - ответил за двоих, на правах старшего, Саша. - Яблоня растёт прямо на улице. Мы бы за забор никогда не полезли, - добавил он.
- Да, на улице, - согласилась старуха, - но всё равно её мой старик сажал!
- Откуда же дети могли про это знать? – удивилась Надя. – Я прошу у вас прощения за своих мальчиков, но уверяю вас, если бы они знали, что дерево ваше, то не стали бы рвать эти яблоки.
Неожиданно во двор влетела Клавдия Степановна, та самая, что предоставила им жильё.
- Ой, не ври Демьяновна, ой не ври! Никто эту яблоню не сажал, кто-то огрызок бросил, вот из косточки и выросла. Яблоня – дичка, плоды такие кислые, а ты из-за такой ерунды бузишь, добрым людям покоя не даёшь.
- Да, кислые, - подтвердила Любовь Николаевна, - так не съешь, вот в пирог подсластила, так в начинку можно положить.
Пристыженная старуха махнула в сердцах рукой и пошла со двора.
- Совсем «озверела» Демьяновна, одиночество заело, - сообщила соседка. - У неё до войны большая семья была: муж, сын, невестка и внук, годика четыре ему было. А, как война началась, то сына сразу в армию призвали, невестка с внуком в эвакуацию уехали, а они со стариком остались. В сорок третьем году старик от простуды умер. Время страшное было, лекарств никаких не было, а организм у всех от голода ослабший. Простыл старик, заболел. Она, конечно, лечила его. Разные травы использовала, народные средства, да не помогло. Осталась Демьяновна одна. В сорок четвёртом освободили наши город и узнала она, что единственный сын погиб ещё в декабре сорок второго года. Мы тогда под немцем были и никакие весточки к нам не доходили. А, после пришло письмо от невестки. Там в эвакуации она снова замуж вышла и осталась жить. В Севастополь они с сыночком не вернулись.  Демьяновна с той поры внука так и не видела. Он уже в школу пошёл, бабку свою, наверное, и не вспомнит. Не была она раньше такой, а сейчас такая скандалистка стала. Эх, одиночество – не сахар!
Соседка ушла, а Надя вдруг вспомнилось, как Егор когда-то в детстве с дружками, воровал соседские яблоки и за ними гонялась соседка с крапивой по всему селу. Знал бы он любимый, что вот уже, и его сынишку обвинили в «воровстве» яблок. Как всё в жизни повторяется, словно движется по кругу, или нет, по спирали. А, ещё она вспомнила Ташкентскую тётю Машу. Ту, горе от потери единственной дочери, сделало добрее, тише, терпимее. Как по-разному всё проявляется у людей!
                5
Началась обычная, но такая долгожданная мирная жизнь. Мама занималась домом, помогала с детьми, а Надя ходила на работу. Ещё не отменили карточки, за продуктами стояли длинные очереди, которые нужно было занимать с четырёх часов утра, но люди радовались каждому новому дню. Такую войну пережили, значит всё должно быть отлично, ну разве что ещё немного нужно потерпеть. А, для Нади после стольких лет вне профессии, это было ещё и счастье возвращения к любимому делу. Кажется, вместе со своим первым «В», она заново открывала мир, уча их, училась сама.
Год промелькнул незаметно. Вновь конец лета, скоро начало нового учебного года. В сорок шестом году в школу должен был пойти Саша. В связи с этим важным событием в доме стучала швейная машинка, Любовь Николаевна не отрывалась от важной работы. Саша тяжело вздыхал и недовольно канючил:
- Бабушка, снова примерять?
- Сашенька, брючки я уже подшила, а рубашку ещё нужно повозиться.
Новую школьную форму для Саши купили на вырост, в расчёте чтоб поносил первый и второй класс. Жили тяжело, Надиной зарплаты явно не хватало, а помощь от государства в виде пособия по потере кормильца была мизерной. Вот и пришлось Любовь Николаевне подшивать длинные рукава и брюки. Кроме формы купили новый портфель, тетради в клеточку и косую линейку, карандаши, ластик, линейку, а также чернила, чернильницу-непроливайку, ручку и к ней набор перьев. Всё это «богатство» Саша сложил в портфель. Ему скоро в школу! Надя решила, что сын должен пойти в ту же школу, где работала она. Одна проблема – школа далеко от дома. Если утром они могли идти вместе, то после уроков она могла задержаться по служебным делам. Что в таком случае делать с ребёнком?
Проблема разрешилась неожиданно и кардинально. Накануне первого сентября её к себе вызвала Анна Аркадьевн. Надя вошла в кабинет завуча -  обомлела и обрадовалась. Она увидела Антонину Спиридоновну, целый год они не виделись, с тех самых пор, как она перешла из Тониной бригады в школу. Молодые женщины обнялись, поздоровались, но её бывшая бригадирша пришла по важному делу.
- К концу сентября сдаём несколько новых домов. В первую очередь комнаты будем выделять вдовам, семьям с детьми, тем, у кого нет своего жилья. Вы снимаете жильё?
- Можно так сказать, - немного растерялась Надя.
- Так, состав семьи прежний?
- Прежний, - подтвердила она.
- Тогда бери документы: паспорта свой и мамин, свидетельства о рождении детей, свидетельство о гибели супруга и к нам. Будет вам комната!
Это были двухэтажные дома барачного типа. Их активно строили сразу после войны, чтоб обеспечить людей, в разрушенном городе, хоть каким-то жильём. Эти дома строили силами пленных немцев и даже прозвали немецкими. Строили дома, как временное жильё, и в основном, не в самом центре, а по окраинам освобождённых от завалов участков города. К слову сказать, что правило, мол ничто так не постоянно, как временное, тут полностью оправдалось. Эти дома существуют в Севастополе и по ныне. Их ремонтируют, латают крыши, укрепляют стены, и в них до сих пор живут люди. Но, тогда в сорок шестом они казались настоящей мечтой!
Надя вместе с мамой пришли посмотреть на их новое жильё. Квартира на двух соседей. У каждой семьи своя комната и плюс места общего пользования. Комната очень большая, светлая. На кухне из крана идёт вода, не надо бегать к колонке, в дом подведён свет, прощай керосиновая лампа, печное отопление. Во дворе сараи, для каждой квартиры свой. В них можно хранить дрова для печки и для титана. «Наденька, воду вёдрами не таскать, есть свет, только выключатель щёлкни, да это же чудо! Переезжаем, обязательно переезжаем!» - радостно промолвила мама. Новый дом значительно ближе к рынку, продуктовым магазинам, и главное, он значительно ближе к школе. Теперь Саша сможет и сам ходить в школу и возвращаться домой.      
Хозяйка, Клавдия Степановна, очень удивилась их решению о переезде.
- Не понравилось тут у нас? – поинтересовалась она.
- Что вы, домик очень хороший, но хочется поближе к центру города, ближе к школе.
- Да, добираться отсюда сложно. Пока по крутыми улочками пройдёшь, то ничего уже не захочешь, - согласилась хозяйка.
- Спасибо вам за всё, что приняли, на улице не оставили, - от всей семьи поблагодарила женщину Надя. И ещё, разрешите что-то из мебели забрать, а то у нас своего ничего нет.
- Берите, - согласилась Степановна, - думаю хозяева ещё долго не вернутся, так чего же добру пропадать.
Так они перебрались на новую квартиру. Это было первое собственное жильё, с тех пор, как покинули Москву. Их соседями по коммуналке оказалась семья военного. Супруг – Василий Архипович по-военному строгий и очень занятой. Он целыми днями пропадал на службе. Его жена очень милая и добрая женщина, не работала, занималась домашним хозяйством и воспитанием единственного сына – Виктора, сорокового года рождения. Мальчик был на год старше Алёши, и на год младше Саши. Он сразу подружился с Надиными мальчишками. Соседку звали Тоней, Антониной Арсеньевной, она прекрасно шила, любила вышивать «крестиком» и «гладью».
Жизнь на новом месте налаживалась. Постепенно обзавелись нужной мебелью. Любовь Николаевна спала на железной кровати, Надя с Леночкой на старом (с прежнего дома) диване, а для Саши и Алёши прикупили раскладушки. На день их убирали в кладовку, а на ночь доставали. В центре комнаты стоял большой круглый стол. Он был годен на все случаи жизни. Трёхстворчатый шкаф для одежды, буфет для посуды, комод с накидкой, маминой работы, а под потолком – абажур. Ну, красота же! 
                6
Саша попал в первый «А», к молодой учительнице, которая в сорок шестом году только-только окончила пединститут. А, Надины ученики уже перешли во второй класс. В школе она совсем освоилась и даже Анна Аркадьевна ей как-то заметила:
- Вам бы, Надежда Алексеевна, дальше учиться и получить высшее образование.
- Да, - согласилась Надя, - если честно, то это моя мечта. Но, как учиться, когда работа и семья – трое детей?
- Учиться можно заочно. В Симферополе есть Крымский педагогический институт, ВУЗ очень известный, существует с двадцать пятого года, а создан на базе ещё дореволюционного университета. Мы дадим вам положительную характеристику, поступите. Какие ваши годы, дерзайте!
Эти слова, словно зёрнышко, упали на благодатную почву. Она думала, взвешивала все «за» и «против», советовалась с мамой. Любовь Николаевна поддержала дочку.
- Попробуй, Наденька, вдруг получится. О детях не тревожься. Накормлю, присмотрю. Сашина школа рядом, он уже во втором классе будет, мальчик он самостоятельный. А, ты учись, пока возможность есть, учись!
И вот снова лето. Лето сорок седьмого года. На улице такая красота, но Наде не до солнышка и не до тёплого моря. Она занимается, сидит зубрит, готовиться поступать в пединститут на исторический факультет. С лёгкой грустью она вспоминает, как легко и без лишних усилий училась в педучилище. Тогда она была такой молодой, беззаботной, а теперь другое дело. Но ей надо поступить, «кровь из носа», но поступить. Почему история? Ни в школе в Москве, ни в других учебных заведениях, она не выделяла этот предмет, как особый. Ей всегда была интересна история, но и другие предметы тоже, биология, география, например. Тогда, почему такой выбор? Это всё влияние Севастополя. Это особый город! Здесь историей на каждом шагу, она не в пыльных книгах, она на улицах, на площадях. И пусть город ещё до конца не восстановлен, он всё равно прекрасен. Она влюбилась в этот город, ей стала интересна его история и история вообще.
 Мама с детьми пришли с моря. Они накупались, а у неё все смешалось в голове. Дата Куликовской битвы и Ледового побоища, освобождение от монголо-татарского ига и отмена крепостного права.
- Я провалюсь, провалюсь, - говорит она.
- Доченька, - успокаивает её Любовь Николаевна, - ты бы отдохнула, а то уже бледная, даже синяки под глазами появились. Выйди на улицу, подыши свежим воздухом.
Надя, как в детстве, слушается маму и выходит во двор, садится на лавочку. Как ей тяжело, где же брать на всё силы, а может зря она связалась с этим поступлением в ВУЗ. Нет, не зря, она берёт себя в руки и идёт заниматься дальше, скоро ей ехать в Симферополь, на поступление, как на Голгофу!
Все время вступительных экзаменов она жила, как во сне. Сдавала один экзамен, готовилась к следующему и так до самого последнего. И, вдруг, словно лучик света – поступила! Она поступила в пединститут! Всё-таки справедливость существует на белом свете! Столько трудов не пропало, она будет учиться и станет учителем-предметником.
Надя вернулась домой к маме и детям, как говорили древние спартанцы: «Не на щите, а со щитом». Мама по такому случаю испекла пирог с яблоками, по своему фирменному рецепту.
Первым делом она отправилась в школу. Здесь шёл ремонт, готовились к очередному первому сентября. Она вошла в здание школы и столкнулась с молодой женщиной.
- Подскажите пожалуйста, как найти кабинет завуча, - спросила незнакомка.
- Пройдёмте я покажу, - пригласила молодую женщину Надя и спросила: - Вы пришли на работу устраиваться?
- У меня дочка в этом году пойдёт учиться в эту школу. Сама я по профессии – учитель-биологии, так вот и решила попробовать совместить учёбу дочери и свою работу. Как вы думаете возьмут?
- Думаю возьмут, - поддержала она незнакомку.
- Давайте познакомимся, меня зовут Зинаидой Витальевной.
- А, меня Надеждой Алексеевной, а вот и кабинет завуча.
Они вошли обе. Анна Аркадьевна, как всегда, была на своём рабочем месте, как на посту. Она от всей души поздравила Надю с поступлением в ВУЗ, а Зинаиде Витальевне, как когда-то Наде, предложила написать заявление и заполнить длинную анкету.
Накануне нового учебного года собрался весь педагогический коллектив. Заседание вела сама директриса. Когда обсудили все насущные вопросы, коснулись и Надиной учёбы.
- Товарищи, - обратилась к коллегам Марина Игнатьевна. – Одна из учительниц начальной школы, а именно – Кораблёва Надежда Алексеевна, поступила в Крымский государственный педагогический институт. С этого года её ученики стали третьеклассниками. Надежде Алексеевне теперь придётся уезжать на сессии, а ребята должны заниматься, поэтому нам нужно будет её как-то подменять. Уроки музыки, физкультуру и рисование у нас ведут специалисты, а вот математику, письмо, чтение, природоведение и труд должен вести один учитель. Так у кого будут какие предложения по этому поводу?
- Можно я скажу, - вдруг поднялась Зинаида Витальевна. – Я предметник, буду вести уроки по биологии, но у меня пока немного часов. Я могла бы подменять Кораблёву.
- А, что начальная школа не такая уж и сложная. Надежда Алексеевна введёт в курс дела свою коллегу и пока она будет на сессии, Зинаида Витальевна будет работать с её третьим «В».
Это предложение всем понравилось, на том и остановились. Теперь Надя могла без боязни ехать в Симферополь, её будет кому подменить.
Как хорошо, что первая для заочников сессия – установочная. Ещё далеко до экзаменов, они будут только зимой. Можно расслабиться и получать удовольствие от учёбы. Ей казалось, что она снова девчонка-студентка. Надя без пропусков ходила на лекции, занималась старательно, ударить в грязь лицом нельзя, ведь с неё будут брать пример её дети и родные, и ученики. А, ещё она открывала для себя Симферополь. Город не пострадал так, как Севастополь. В нём сохранилось много старинных зданий, ещё с девятнадцатого века, узенькие улочки, какой-то особый колорит. Эти два города так не похожи, но в каждом есть что-то своё, особенное.
                7
Конечно, она очень волновалась, уезжая на сессию: «Как там мама справится со всеми делами в её отсутствие?» Но, страхи были напрасны, всё обошлось. Алёша и Леночка были дома с бабушкой и как могли помогали ей, а Саша, уже второклассник. Он не только сам ходил в школу, но и самостоятельно делал уроки. Мальчик многому научился за первый класс. Писать перьевой ручкой нелегко. Макнул перо в чернильницу слишком сильно и вместо буквы в тетради получилась клякса, а если позабыл вовремя опустить перо в чернила, то оно царапает тетрадный лист, может даже сделать дырку. С чернильницей-непроливайкой, тоже масса хлопот. Но, не даром говорят: «Пот и труд – всё перетрут!» Второклассник Саша уже настоящий, «опытный» ученик.
Надя вернулась с сессии и вот они идут в школу вместе: Саша – учиться, а Надя – учить. Вот он знакомый школьный двор. К Саше сразу подбежали знакомые мальчишки и стали что-то шептать на ухо. Надя не стала прислушиваться к мальчишеским разговорам, у них свои тайны, но сын сам подошёл к ней.
- Мама, там с Колькой Пупковым - беда, он застрял.
- Что такое с Колькой, объясни толком?
- Надежда Алексеевна, - к ней обратился ученик пятого класса, - в той части школы, где ещё развалины, кажется мина, ребята после занятий частенько там лазят и всё было хорошо, а вот Колька за что-то зацепился.
- Колька, это из четвёртого «Б»? – уточнила Надя.
Ребята утвердительно закивали головами.
- Вот что, обо всём сообщите завучу, нужно срочно вызвать сапёров и за мной не ходите.
Надя быстро направилась к той части школы, где «застрял» ученик. Сюда ещё не дошли руки строителей. Развалины, оставшиеся после жутких бомбёжек города в сорок первом – сорок втором годах, представляли настоящий каменный хаос. Она осторожно перебралась через какую-то плиту и наткнулась на мальчика. Он стоял на месте, боясь пошевелиться, правой ногой он зацепился за тонкую острую, довольно таки туго натянутую проволоку.
- Надежда Алексеевна, а я тут, - шёпотом произнёс он.
- Ты не бойся, - стала успокаивать его она, - я сейчас крепко сожму проволоку рукой, а ты потихоньку вытаскивай ногу и уходи. Так давай, только очень осторожно.
Через мгновение мальчик освободился и потихоньку направился в безопасное место, а она осталась совсем одна. Эти мгновения длились, кажется, целую вечность. Наде казалось, что о ней все позабыли. За время ожидания перед внутренним взором прошла вся жизнь. На самом деле до прихода сапёров прошло не более пятнадцати минут, военные подошли очень быстро. Она не знала, что на школьном дворе учителя с трудом сдерживали Сашу, который плакал и всё повторял: «Там мама, там моя мама!» В конце концов Зинаиде Витальевне удалось успокоить ребёнка и увести. Она не видела, как словно «пума в клетке», металась по школьному двору Анна Аркадьевна и первая кинулась к подошедшим сапёрам, объясняя сложившуюся ситуацию. Надя просто увидела двух мужчин в военной форме, они приблизились к ней.
- Ну, что тут у вас? – как бы между прочим спросил один.
- Ты только посмотри, как поставили, вот гады, - произнёс второй.
- А, вы молодец, не испугались, - похвалил её первый.
- Испугалась и сейчас боюсь, - вдруг охрипшим голосом ответила Надя.
- Ну, тогда будем вас освобождать.
Она не видела, что они делали, но первый сапёр тихонько произнёс:
- Отпускайте проволоку и уходите. Давайте потихоньку.
- Я не могу, - также тихо ответила она.
- Почему?
- Пальцы онемели, совсем не слушаются.
- Давайте по счёту. Я посчитаю до трёх и как только скажу «три», то вы отпустите.
Он посчитал, но она продолжала упрямо держать эту проклятую растяжку.
- Ну, что же вы! – рассердился один из сапёров.
- Я хочу отпустить, очень хочу, но пальцы, как чужие, правда, - стала объяснять она.
Но, второй сапёр не дав ей договорить, вдруг наклонился совсем близко и поцеловал её в губы.
- Ой, - негромко произнесла она и отпустила проволоку.
- А, теперь уходите, уходите побыстрее, - потребовали они.
Она перебралась через каменный завал и прошла во двор школы. Там никого не было, по приказу военных, учителя увели детей на безопасное расстояние. Она тоже пошла подальше от, вдруг ставшего небезопасным, школьного двора, шла немного шатаясь от нервного перенапряжения.
Но, сапёры были настоящими мастерами своего дела, они довольно-таки быстро ликвидировали опасность.
- Всё в порядке, можете продолжить учёбу, - объявили они учителям и школьникам.
 Надя сидела в кабинете Марины Игнатьевны.
- Вам нужно успокоиться, всё позади, - сказала директор.
- Марина, налей ей, после нервного срыва помогает, - неожиданно предложила Анна Аркадьевна.
Марина Игнатьевна достала из шкафа небольшой графинчик (в таких обычно держат воду во время совещаний) и налила немного в стакан. Надя отхлебнула и скривилась, это была водка.
- У меня сегодня ещё уроки.
- А, мы вас сегодня отпускаем домой. Ничего, Зинаида Витальевна подменит ещё один день.
- Да, идите восстановитесь, после такого, нужно время, чтобы прийти в себя.
А, через несколько дней в актовом зале школы собрались и учителя, и ребята. Пришли те самые военные. Они рассказали ученикам об ещё таящейся опасности. На Севастополь, за годы войны, было сброшено огромное количество бомб, на городских улицах велись ожесточённые бои и хоть с освобождением, город сразу стали разминировать, но неприятные «сюрпризы» могут встречаться как на улицах, в разрушенных зданиях, так и в прибрежной части, в бухтах города. А потом они пригласили на сцену Надю и наградили её грамотой.
- Ваша учительница, Кораблёва Надежда Алексеевна, проявила настоящее мужество. Если бы не она, то могла бы произойти настоящая трагедия, - похвалил её первый, более строгий сапёр.
А, второй, тот самый, который так оригинально заставил отпустить опасную растяжку, улыбнулся и вручил грамоту.
                8
Надя стала настоящей героиней дня, а как ей гордился Саша. После этого случая прошло несколько дней и вот как-то возвращаясь с работы домой она наткнулась на одного из сапёров, кажется он поджидал её.
- Здравствуйте, Надежда Алексеевна, вы меня узнаёте?
- Здравствуйте, конечно я вас узнала.
- А, куда вы так спешите.
- Домой, я задержалась в школе, - ответила она и добавила, - мы с вами уже третий раз встречаемся, а вы для меня всё «товарищ военный» или «товарищ сапёр», так может откроите своё имя.
- Меня зовут – Юрий Павлович, хотя для вас можно просто – Юра.
- А, меня можно просто – Надя, - улыбнулась она в ответ.
- Получается мы с вами ещё раз познакомились. Так может быть Надя, мы куда-нибудь сходим? В ресторан, например, или в кино?
- Я сегодня после работы, - вдруг смутилась она, давайте в другой раз.
- Хорошо, - согласился он и добавил, - а вы пригласите меня к себе в гости.
Он ожидал, что она откажет, или обидится, что вот так сразу он стал напрашиваться к ней домой, но неожиданно Надя согласилась.
- Приходите в субботу, у меня в школе всего четыре урока, я раньше освобождаюсь.
Она дала ему свой адрес и подробно объяснила, как разыскать дом. Так что субботним вечером он стоял у двери её квартиры и с лёгким трепетом, предвкушая приятное свидание нажал на звонок. Дверь открыла сама Надя и пригласила зайти в их комнату, квартира была коммунальной.
За большим круглым столом сидело несколько человек, это были дети! Они что-то рисовали, а ещё женщина, это оказалась Надина мама.
- Познакомьтесь, Юрий Павлович, это моя мама – Любовь Николаевна, а это мои дети: сыновья Саша и Алёша и дочка Леночка.
- Рад знакомству, - скрывая разочарование произнёс он.
- Мама, это тот самый герой, что спас нашу школу, ребят, ну и меня, - не-то в шутку, не-то в серьёз, произнесла Надя.
- Пойду на кухню чайник поставлю, - сказала Любовь Николаевна, увидев в руках гостя торт и коробку конфет.
И вот они сидят за столом, под абажуром, и чинно пьют чай. Дети уписывают за обе щёки вкусный торт, наслаждаются шоколадными конфетами. Юрий Павлович, словно фокусник в цирке, достаёт припрятанную бутылку шаманского.
- Ах, шампанское, - вздыхает Любовь Николаевна, - как я давно его не пила.
Надя достаёт из буфета фужеры, специальных бокалов у них, конечно, же нет. Но, шампанское, всё равно приятно пить. Они беседуют на разные темы, тихо течёт вечер, но гость начинает прощаться, как говорится пора бы и честь знать.
- Я вас провожу, - предлагает Надя и набрасывает на плечи мамин бежевый вязанный платок.
Они спустились по лестнице и вышли на улицу. Во дворе темно, но у соседки с первого этажа горит свет. Он просачивается сквозь светлые шторы и слабо освящает двор. Тихий осенний вечер. Осень в Севастополе, обычно тёплая, нагревшееся за лето море потихоньку отдает своё тепло.
Они остановились у серой стены.
- Спасибо за приятный вечер, я уже так давно не сидел за чаем в такой тёплой семейной обстановке, - сказал он.
- Это вам спасибо за торт, конфеты, шампанское. Знаете, у нас в семье работаю только я, да и учительская зарплата очень маленькая.  В коммерческих магазинах такие цены, мы там ничего не покупаем, нам это не по карману. Обычно мама на праздники печёт свой фирменный пирог с яблоками или повидлом, так что для моих детей сегодня настоящий праздник.
- Ну, тогда я рад, что доставил вашим детям такое удовольствие, впрочем, для меня это было не сложно. Зашёл в коммерческий и купил, что хотел. 
- Юра, признайтесь, вы рассчитывали на более приватное, более интимное свидание? – вдруг спросила она.
Он усмехнулся, она оказалась смелее и высказала то, что он сам не посмел сказать.
- Если честно, то да, - признался он, - извините меня пожалуйста.
- Ну, что вы не извиняйтесь, я всё понимаю. Только у меня семья: мама и дети.
- Скажите, вы вдова, муж на фронте погиб? – спросил Юра.
- Да. Он в сорок первом окончил военное училище и получил распределение в Западный военный округ. Так что с самых первых дней оказался в гуще боевых действий. А, уже осенью, того же сорок первого года, я получила похоронку.
- Простите меня если что не так, - ещё раз попросил он прощение.
- Прощайте и удачи вам, - сказала она и помахала на прощание рукой.
Он ушёл в темноту улицы, а она постояла с минуту во дворе и поднялась к себе домой. Мама прибирала посуду после застолья. Любовь Николаевна внимательно посмотрела на дочку и как бы между прочим спросила:
- Ну что, проводила?
- Проводила, - ответила Надя.
- А, он симпатичный, не знаешь холост или женат?
- Не женат, - ответила дочь.
- Ты, Наденька, не расстраивайся, хоть он мужчина и видный, да «этот квас, не про нас».
- Конечно, мама, ты права, - согласилась она, но на душе было очень грустно. 
Прошло время, наступила весна и неожиданно для себя она вновь повстречала Юрия Павловича. Они столкнулись на улице и оба обрадовались этой нечаянной встрече.
- Наденька, как я рад вас вновь увидеть, - признался он.
- Я, тоже, рада нашей встрече.
- Скажите, а вы давно были в кино? – вдруг спросил он.
- В, кино я была буквально пару дней назад, - созналась Надя. – Мы со школой водили детей на кинофильм про Буратино. Ребятишки были в восторге, да и мне фильм понравился. Знаете, там роли людей: Карабаса Барабаса, Дуремара – играли актёры, а кукол, лису-Алису, кота-Базилио – куклы. Как это сняли не представляю! 
- Ну, я хочу пригласить вас на взрослый фильм.
Что сказать, конечно она согласилась. Они пошли на самый последний сеанс, посмотрели фильм, а потом гуляли по ночному городу. Юрий Павлович рассказывал ей о себе.
- У меня до войны была невеста, - поведал он. – Меня призвали в армию, а она ждала, мы переписывались. Я должен был демобилизоваться со срочной службы осенью сорок первого года, и мы собирались пожениться. Но, наши планы нарушила война. Я оказался на фронте, демобилизация отложилась на неопределённый срок, а её немцы угнали в Германию, на работу. Там она пропала, скорее всего погибла, я о ней так ничего и не знаю. В общем я остался в армии на сверхсрочной службе. Домой возвращаться не стал, тем более, что по моей армейской профессии, работы невпроворот, сапёры очень востребованы. Вот такие дела, - подытожил он и пригласил её на свидание на следующий вечер.
Она пришла на свидание, хотя пришлось собираться под укоряющие взгляды матери. Любовь Николаевна не одобрила увлечение дочери, но вслух ничего не сказала, лишь строго посмотрела ей во след.
Надя чуть опоздала, Юра уже ждал её возле кинотеатра. Она извинилась за своё опоздание:
- Простите домашние задержали, а какой фильм сегодня идёт?
- С, кино нам не повезло, все билеты раскупили, - разочаровал он её и предложил просто прогуляться.
Они медленно пошли по городским улицам, когда вдруг он остановился и тихо сказал:
- Если честно, то я сам не стал брать билеты на сеанс. Вот у меня есть ключи, это дал один знакомый. Он местный, у него в Севастополе живут родители, но они куда-то уехали, а он сегодня дежурный по части, так что комната свободна и в нашем полном распоряжении, хоть на всю ночь.
Надя осторожно взяла в руки ключи. Их было два: один большой, а другой маленький и оба были соединены металлическим кольцом. Они легли в ладонь, а она остановилась в нерешительности. «Ключи от пустой квартиры,» - проскользнула мысль и вдруг она поняла, что не может пойти с ним в эту квартиру. Конечно, он ей нравится, но она так давно одна, она отвыкла от всего, от нежности, от близости, от любви. Ей нужно время привыкнуть, оттаять, а вчерашнего похода в кино и прогулки по городу для этого недостаточно. Ей нужно время.
- Прости, Юра, но я вот так не могу. Давай в другой раз.
- Ох, Наденька, другого раза уже не будет. Нас перебазируют в Новороссийск. Завтра меня уже не отпустят в увольнительную, а послезавтра из Севастополя уходят корабли, и мы уходим с ними.
- Что ж, может так и лучше, - почти прошептала она. – Если бы я была свободна, то я бы за тобой хоть на край света поехала, но у меня дети. Моя семья - это мама и моих трое детей. В таких случаях, Юрочка, говорят не судьба.
- Вот так и простимся? – с грустью в голосе произнёс он.
- Простимся, ведь прощание всегда грустное, - согласилась она.
Он нежно обнял её за плечи и поцеловал. Она не отстранилась, как в прошлый раз, а ответила на поцелуй, и они долго стояли, целовались, не в силах разомкнуть объятья. Это был их прощальный поцелуй.
А, через день она не находила себе места. «Он сегодня уходит! Он покидает Севастополь навсегда!» - шептала она сама себе. И не выдержала, у неё после третьего урока было «окно». У ребят по расписанию стояли: музыка и физкультура. Она явно рисковала, ведь могла не успеть к последнему уроку, но это было сильнее неё. Бегом, бегом, она спешила и вот – Приморский бульвар. С берега такой хороший вид на Ахтиарскую бухту.
Корабли покидали родную гавань. Буксир медленно выводил военные корабли из бухты. Она застала уже конец всей процессии. Праздные свидетели: старики, старушки, что гуляли у моря, мамочки со своими малышами - любовались этим красивым действом, а она остановилась у самой кромки моря и помахала рукой в след уходящим кораблям. Она вернулась в школу, успела к своему уроку, и никто ничего не заметил. И лишь дома Надя расслабилась и не скрывая горечи произнесла:
- Юра со своей частью сегодня покинул город, они перебазировались в Новороссийск, а там дальше возможно и на Дальний Восток.
- Ох, доченька, я всё понимаю, но возьми себя в руки. Время то какое неспокойное. На рынке, в очередях только и разговору, что может новая война разразиться.
- Мамочка, да это всё сплетни!
- Сплетни, не сплетни, но жизнь непростая. А, он военный, сам себе не принадлежит. Куда родина пошлёт, туда и путь надо держать. Ты же не свободна, трое деток, это не шутка. Вспомни, когда три года назад из Ташкента сюда добирались, то не знали, что нас тут ждёт, словно в чистое поле ехали. Но, как всё хорошо вышло! У тебя работа, не грязную посуду мыть, а по специальности, комнату дали, Сашка в школу пошёл. В этом году Алёшке в первый класс идти, а через год – Леночке. Да, ещё и в институт ты поступила! Так что же с места срываться! Нет, надо ценить, что всё так устроилось. Вот учись, заботы, да хлопоты – лучший лекарь от душевных проблем, всё позабыть помогут.
- Да, мама, ты права, ты абсолютно права, только от этого не легче, - с грустью в голосе, согласилась с мамой Надя.
Она последовала маминому совету и со всей энергией ринулась в учебный процесс. Учебный год окончился, началась летняя сессия в пединституте. Надя успешно сдала все экзамены и даже получила похвалу в деканате: «У вас трое детей, а по всем предметам экзамены сданы на отлично». Конечно, в её успехе была огромная доля маминой помощи, не возьми она на себя заботу о детях, не видать бы Наде учёбы в ВУЗе. 
                9
Первый курс окончен. Разумеется, это очень мало и до конца учёбы ей, как до небес, но она давно научилась радоваться любому позитивному событию, хотя первый курс – на отлично, это не так уж и мало.
Возвращение домой. Она приехала с сессии: вот знакомый вокзал, вот улица на которой они живут, а вот и их двор. Надя подошла к дому и услышала крик: «Ах, вы архаровцы, ну я вам покажу, как дразниться, в следующий раз поймаю – уши надеру!» Это грозилась и шумела соседка с первого этажа. Тётя Дуся (так звали соседку) была женщиной грозной и заводной. Связываться с ней – себе дороже. Надя хотела пройти мимо, но та заметила её и зацепила: «Приехала значит, с учёбы, учительница, образованная! Чужих детей вот воспитываешь, а за своими приглядеть времени нет!»
Надя не стала объясняться с соседкой, а побыстрее поднялась к себе. Дома её встретили мама и Леночка. Саша и Алёша бегали где-то во дворе. Она поздоровалась с дороги и сразу спросила:
 - Мама, там во дворе Дуся шумит, во всю ругается. С чего бы это?
- Видать опять дразнили, я же просила их этого не делать, а Дуське этой только дай пошуметь.
- Мамочка, объясни толком кого мальчики дразнят?
- Это старшие ребята дразнят, - добавила Любовь Николаевна, - а наши следом за ними повторяют. Ходит по городу одна женщина – психически нездоровая, попрошайничает. Карточек, скорее всего, у неё нет, а есть то хочется, вот она и побирается. Откуда она приходит и где ночует никто не знает. Зовут её Сара-Севастопольская или Сара-Корабельская, но это скорее всего не её имя, а так прозвище. Вот пацаны и дразнят её, - объяснила мама.
- А, почему Сара-Корабельская? – удивилась Надя.
- Её чаще всего на Корабельной стороне видят, помнишь мы там жили в частном доме. Она оттуда в центр города приходит, по другим районам лазит, её то там, то сям видят и потому все знают. Люди про неё рассказывают разные истории. Одни говорят, что мол до войны она была редкой красавицей, а как оккупанты вошли в город, то её немецкие солдаты жестоко изнасиловали, вот она умом и тронулась. А, другие говорят, что у неё семья была, и немцы прямо у неё на глазах убили её маленького ребёнка, вот она умом и подвинулась. Уж, что правда, а что вымысел никто сейчас не скажет, так как она сама не разговаривает, а так мычит что-то нечленораздельное, да бессмысленно улыбается.
Любовь Николаевна выглянула в окно и добавила: «Вон она у дерева стоит, это она к Дусе заходит, та ей хлебушка даёт».
Надя взяла хлеб, отрезала приличный кусок и вышла во двор. У дерева стояла ещё не старая женщина, но она очень своеобразно выглядела. Надя осторожно подошла к ней. Незнакомка как-то напряглась, словно в ожидании опасности. «Возьмите, это вам,» - сказала Надя и протянула ей на раскрытой ладони кусок хлеба. Словно дикое животное, та проворно подскочила и схватила хлеб, а после ловко отскочила в сторону. Она стала жадно есть, а Надежда тем временем внимательно разглядывала бродяжку.
В нелёгкое послевоенное время, люди одевались очень бедно. Часто перешивали старые вещи, перелицовывали верхнюю одежду, но то как выглядела нищенка было просто невообразимо. На ней было надето сразу около пяти-шести юбок, правда все драные и очень грязные, такие же лохмотья были надеты и сверху. В добавок на голове был накручен какой-то толстый тёплый платок, а из-под него торчали длинные, сбившиеся колтунами, грязные волосы. Всю эту картину довершала масса дешёвых бус и иных незатейливых украшений. Не обращая внимания на то, что её разглядывают, женщина жадно поглощала хлеб. Она немного давилась от сухомятки, на её губах нависли крошки, текли слюни. Надя смотрела со смешанным чувством жалости и тяжести от увиденного. Съев подаяние, бродяжка посмотрела на Надю и улыбнулась ей. В её взгляде вдруг промелькнул проблеск сознания. Она подошла поближе, порылась в своих рваных юбках (возможно у неё там были карманы), извлекла из них нечто и протянула Наде, положила прямо на её ладонь. Это был бумажный ком. На мгновение она растерялась, не зная, что с этим делать, но потом сообразила и стала осторожно разворачивать бумагу. Когда она полностью развернула листок, расправила его, то поняла, что это фотография, только очень мятая, потёртая, так что изображение почти нельзя различить. Надя присмотрелась к старому снимку и поняла, что это фотография семьи. Справа просматривался образ мужчины, одетого в военную форму, а слева – женщины. Между ними явно был ещё кто-то, скорее всего маленький ребёнок, но точно понять это было невозможно, фотоснимок был сильно испорчен. Посмотрев на «фотографию», Надя протянула её обратно хозяйке. Та осторожно взяла снимок, взглянула на него и лицо её исказилось в страшной гримасе. В ней сочеталась боль, какой-то ужас, невозможность перенести то, что словно тайна, хранилось в голове больной. И тут же взгляд её снова погас, его осмысленность исчезла, словно боль пережитого была так сильна, что сознание не могло этого вынести и отключалось. Женщина скомкала фотографию и спрятала её обратно в карман своих многочисленных юбок. Она развернулась и пошла прочь, не оборачиваясь. По дороге к ней присоединились две бродячие собаки, которые, словно свою хозяйку, ждали бродяжку под кустом.
Надя поднялась к себе. Вскоре домой подошли мальчики. Они уселись на диван и стали обсуждать происшедшее. Говорили сразу обо всём: про больную бродяжку, про то, что ребята обижали несчастную. Надю переполняли эмоции. Сколько бед, человеческих трагедий принесла война. Никто не знает, что случилось с этой женщиной, кого из своих близких она потеряла, но можно однозначно сказать, что ей выпали страшные испытания, тяжёлая доля и дразнить такого человека – очень жестоко. Она говорила, как только могла, стараясь достучаться до детей. Саша и Алёша слушали её молча, низко наклонив голову, а потом заплакали:
- Мама, мама, мы больше никогда не будем дразнить эту тётю, - сквозь слёзы сказал Алёшка.
- Мамочка, мы больше не будем. Это старшие мальчишки дразнили, а мы просто рядом были. Но, мы всё равно больше не будем, - вторил ему Сашка.
Они уткнулись носами ей в плечо: Саша в правое, а Лёша в левое и всхлипывая всё твердили, что так поступать больше не будут.
И вдруг Леночка, которая сидела за столом и рисовала кукол, подошла к ним и потянулась к Наде.
- Мама, мамочка, а меня ты любишь, обними меня тоже.
Она залезла к маме на колени и обхватила за шею своими тонкими ручками. Так они и сидели вчетвером, обнявшись, мальчишки ещё немного всхлипывали, Леночка крепко прижалась к матери, а Надя думала о том, какое же это счастье – дети, разве можно жить без них, ну какой же пустой была бы её жизнь без Алёшки, Сашки и Леночки.
В комнату вошла Любовь Николаевна, посмотрела на их компанию и вдруг сказала: «Эх, детки, детки, бабка моя говаривала, мол и на горе наведут, и от горя отведут, так-то».      
К слову сказать, Надя ещё в течении нескольких лет встречала Сару-Корабельскую. Женщина бродила по городу в поисках пропитания, просила милостыню, но в их двор она больше никогда не заходила. Иногда она бродила одна, а иногда в компании таких же бездомных собак. А потом, она вдруг пропала с городских улиц. Что с ней произошло? Возможно её определили в соответствующее лечебное заведение, а может быть она просто где-то замёрзла в зимний период. Кто знает?! Только, на улицах Севастополя, её больше никто не видел.
                10
В новом учебном году, в первый класс пошёл Алёша. Как это было давно, целых семь лет назад, у неё родился сын. Что тут сказать, время бежит очень быстро и вот он уже школьник. Теперь у них в семье будет два ученика: Алёша – первоклассник, а Саша пойдёт в третий класс. Надя посоветовалась с мамой, и они купили новый письменный стол. Пришлось потратить деньги из, так из так называемого, «неприкосновенного запаса». Хранили на чёрный день, но письменный стол – важнее. Его поставили у самого окна, он еле-еле уместился в их комнате, но когда к обновке привыкли, то казалось, что всё так и должно быть. На новом столе лежали учебники, в специальном стакане стояли ручки и карандаши. Теперь мальчики делали уроки за своим столом и это было очень удобно.
 Как-то раз Надежде понадобилась тетрадь в клетку, она решила взять у мальчиков. Стол был закрыт на ключ. «Странно, - подумала она, - чего стол закрывать, какие там могут быть секреты?» Открыла ящик, который располагался под крышкой стола, поискала, ключик лежал в самом дальнем углу. Она открыла стол и вместо тетрадей наткнулась на картонную коробку. Заглянула в неё и просто обмерла, там лежали патроны. Среди них лежали и стрелянные гильзы, но их было совсем немного, а так коробка почти доверху была набита разными патронами. Надя принялась дальше пересматривать содержимое стола и вытащила гранату. От неожиданности она потеряла дар речи, положила опасную находку на стол и кинулась к своим соседям. Сосед-военный к счастью был дома, он зашёл на обед.
- Василий Архипович, простите что беспокою, но пожалуйста зайдите к нам, взгляните.
Сосед сразу поднялся из-за стола и прошёл в их комнату. Увидев Надину находку, он тоже поначалу обомлел, а затем ринулся в свою комнату и сразу к письменному столу сына. Стол был на замке.
- Где ключ? – зарычал он на жену.
- Отодвинь ящик, должен быть там, - ответила удивлённая супруга.
Ключ нашёлся и Василий Архипович открыл стол сына. Чего там только не было! Правда к школе это не имело никакого отношения. «Арсенал» Виктора превышал запас Надиных сорванцов: целая коробка патронов, граната, две лимонки, в добавок мешочек с порохом, а ещё целенький пистолет с набором патронов для него.
- Это что? – спросил мужчина.
Обалдевшая жена лишь повела плечами, мол я ничего не знаю.
- Да, мы же все в любой момент можем на воздух взлететь, - подвёл он итог находкам.
Взяв широкий армейский ремень, он пошёл на улицу. Надя поспешила следом за ним, уверяя на ходу, что порка не лучшее средство для воспитания, но сосед был непреклонен: «За такое по головке гладить? Весь дом подорвали бы, я ему покажу порох домой нести, я ему покажу, как гранаты и лимонки собирать!»
Они вышли из подъезда и увидели пацанов. Они шли не спеша, посередине старший Саша, справа Виктор, а слева Алёша. Мальчишки живо что-то обсуждали, настроение у них было превосходное. Карманы школьных брюк оттопыривались, они были наполнены патронами, ребята несли в дом новую добычу. Первым спохватился Виктор, он увидел у подъезда отца и понял, что ничего хорошего для него это не сулило. Быстро, быстро на ходу он стал выбрасывать всё из карманов, Алёша и Саша тоже смекнули, что дело пахнет серьёзной разборкой, стали избавляться от вещественных доказательств. Василий Архипович подскочил к сыну, схватил его за ухо и потянул домой. «Ой, папочка, больно, больно,» - завопил тот, но отец был неумолим. Алёша и Саша очень перепугались и молча последовали за Надей. Они вошли в свою комнату.
- Что это такое? – спросила Надя и покосилась на письменный стол.
- Мамочка, мы хотели, мы не хотели, - бессвязно залепетали мальчишки.
Из-за стены доносились вопли Виктора, отец явно порол его ремнём.
- Мама, а ты нас тоже будешь пороть? – спросил Саша.
- Я вас хоть раз пальцем тронула, хоть раз?! – завелась Надя. - Да, видно надо было.
Но, вместо порки, она вдруг села за круглый стол и горько заплакала. Вот был бы и у них в семье мужчина, он то разобрался бы, а что она! Но, её слёзы подействовали на мальчишек сильнее чем жёсткое наказание.
- Мама, не плачь, ну пожалуйста не плачь, хочешь накажи меня, я старший, значит больше виноват, - сказал Саша.
- Мамочка, я тоже виноват, накажи и меня, - вторил ему Лёша.
- Я вам доверяла, никогда ваш стол не проверяла! Это же надо, принести такое в дом! О чём вы думали?! Мы же все могли погибнуть! – сквозь слёзы возмущалась она.
В комнату вошли мама и Леночка.
- Довели вы мать, ребята, где только ваша совесть, - добавила Любовь Николаевна.

За стеной перестал кричать Виктор, наказание окончилось. Василий Архипович постучался к ним, зашёл, сгрёб со стола весь «боевой запас», сурово взглянул на Сашу и Алёшу и унёс опасный груз из дома. Можно было считать, что инцидент исчерпан. Но, не всё так просто, Надю очень расстроил поступок сыновей. Как-то в школе её остановила Анна Аркадьевна и спросила: «Надежда Алексеевна, у вас что-то случилось? Последнее время вы ходите, словно в воду опущенная. Надя поведала коллеге о своих проблемах.
- Вы понимаете, Анна Аркадьевна, я ведь им доверяла, а они такое в дом принесли!
- Ну, что вы так расстроились, это же пацаны, их всегда будут интересовать разные пульки, патроны и всё такое прочее.
- Понимаете, мне очень трудно растить мальчишек. Им отец нужен, а что мы с мамой, две женщины! Ни строгости нужной, ни тебе мужского воспитания.
- Согласна с вами, одним женщинам нелегко воспитывать будущих мужиков. В прежние времена, люди на Руси жили по домострою. Это включало в себя чёткое разделение на мужские и женские дела. Мужчина - обеспечивал семью, а жена – дом вела. Так и в воспитании. До семи лет мальчик был ближе к матери, а после воспитанием сына занимался отец. С раннего возраста мальчики приучались дрова заготавливать, лошадь запрягать, на охоту с отцом ходить, ну помните, как у Некрасова. А, сейчас всё изменилось. После Гражданской войны осталось множество сирот, но побороли беспризорность, после этой войны не лучше. Сколько детей по детским домам, они так и не узнают семейных отношений: как ведёт домашнее хозяйство мама, как ведёт себя в семье – папа. Сейчас они ещё малы, а вот вырастут, то как будут строить свои семейные отношения? А, вот ещё новое явление – неполная семья, это когда один родитель есть, а второго и в помине не было. Чаще всего это семьи с одной мамой. Вы – вдова, ваши дети хоть знают что-то про отца. Знают, что он на фронте погиб и к стати этим очень гордятся, а вот когда папы вообще не было! У нас даже общество пока по-разному к этому относится. Одни говорят: «Совсем бабы совесть потеряли без мужа рожают, плодят безотцовщину!» А, у других иной взгляд, мол если война такая страшная прошла, столько мужиков погибло, замуж выйти трудно, так что ж, бабам и не рожать? И кто прав, а кто не прав – пойди разберись! – подвела итог, всему сказанному, коллега и на последок добавила, - а вы не переживайте так, у вас очень хорошие мальчики, думаю, они извлекли урок и впредь такого не повторится.
Конечно, больше ни Алёша, ни Саша ничего опасного в дом не приносили, хотя интерес к разным опасным «штукам» прошёл не сразу, а лишь со временем. К стати о времени, оно так быстро несётся, казалось, что только вчера в школу пошёл Саша, самый старший из Надиных детей, а вот в первый класс идёт Леночка.
                11
Новый учебный год особый и не только потому, что первоклашкой должна стать Надина дочка, а ещё она выпустила из начальной школы своих учеников и ей предстоит новый набор. Но тут её ожидал приятный сюрприз. За пару дней до педсовета Надю пригласила к себе в кабинет директор школы. Марина Игнатьевна загружена под завязку, кажется ни она, ни завуч, Анна Аркадьевна, вообще не уходят домой.
- Надежда Алексеевна, у меня к вам серьёзный разговор, - начала директор. - К началу этого учебного года у нас возникла проблема. Спешно уволилась учительница истории, вот её заявление. Муж у неё военный и его переводят служить на Камчатку, это причина уважительная, я обязана это заявление -  подписать. Так почему бы вам не взять её классы. Учителей начальной школы у нас достаточно, в этом году, в школу, пришло двое новеньких, только после пединститута, а вы перейдёте в предметники. Вы какой курс окончили? Второй, перешли на третий! Да, это конечно маловато, но дадим вам историю древнего мира и средние века, думаю с этим вы справитесь. К тому же возьмёте своих ребят – пятый «В» на классное руководство. Будем ходатайствовать перед РОНО, думаю, они не откажут.
- Я согласна, согласна – сказала Надя, её просто распирало от радости. Как это здорово, она начнёт преподавать историю, она не расстанется со своими учениками! А, уж как обрадуются дети! «Мы со своей учительницей не расстанемся до десятого класса,» - будут хвастать они перед учениками «А» и «Б» классов. 
 Всё-таки наряды для девочек интереснее, чем у мальчишек. К школе Леночке купили новое коричневое платье и два фартука: один белый, для торжественных случаев, другой чёрный, на каждый день. Что б заплетать косы, приобрели ленточки: белые и коричневые. Ну и конечно, купили портфель и всё необходимое для учёбы.
Первого сентября Лена нарядилась во всё это великолепие, Любовь Николаевна заплела ей две косы. Надя смотрела на девочку и искала в ней знакомые черты Изабеллы. Она чем-то походила на мать, а ещё, наверное, на своих родственников, умерших от голода в блокадном Ленинграде, на своего отца-лётчика, погибшего на войне. «Эх, Изабелла, Изабелла, как же ты так! Не хватило сил выжить, не хватило сил бороться. Как жаль, что так и не увидишь какой красивой стала твоя дочка. Она пошла в первый класс, я держу данное тебе слово, девочка растёт, у неё всё хорошо,» - думала про себя Надя. Дети собрались, они помахали бабушке на прощание и отправились в школу. Теперь, каждое утро, вчетвером они будут уходить из дома: Надя на работу, Саша в четвёртый класс, Алёша во второй, а Леночка в первый. У них три ученика, вот это да! А, когда она уедет в институт, на сессию, мальчишки будут водить младшую сестрёнку в школу.
Поначалу, Наде было непривычно, что ученики менялись, в кабинет заходит то один класс, то другой, а после она привыкла, хотя её пятый «В» так и остался самым родным.
А, время оно неумолимо, год за годом, год за годом. Когда она поступила в пединститут, то было даже страшно подумать, на заочном отделении учиться целых шесть лет, это означало, что окончить ВУЗ ей предстояло в пятьдесят третьем году. Но, не успела оглянуться и наступил 1953 год. Но, совсем иное событие, масштабное, влияющее на жизнь всей страны, принёс этот год. Это болезнь вождя, болезнь Сталина. Сводки о состоянии его здоровья печатались в газетах, передавали по радио. Об этом потихоньку шептались на кухнях.
Любовь Николаевна пришла с рынка и плотно прикрыв за собой дверь, шёпотом сообщила дочери:
- Ой, Наденька, что люди то говорят! Народ шепчется, мол Сталин умирает.
- Мама, ну откуда людям такое известно, может просто болеет.
- Нет, народ то всё знает. Говорят, он умирает. Что же будет с нами со всеми. Поговаривают, что новая война начнётся.
- Ну, что ты, мама, какая война?! Одну только-только пережили, едва жизнь налаживаться стала, а тут тебе опять война!
- А, я о чём говорю! В народе сказывают, что мол его уважают, вот и не нападают на нас пока, а как его не станет, так обязательно новую войну развяжут, вот помяни моё слово, быть войне.
Эти разговоры были не в новинку. Сложная политическая обстановка и непростая послевоенная жизнь - влияли на сознание людей. Войны очень боялись. В каждой семье были с ней свои счёты, наверное, на несколько поколений вперёд эта война отзывалась болью в людских сердцах. И теперь, в начале пятидесятых, простым советским гражданам трудно было понять, как это бывшие союзники по антигитлеровской коалиции, так легко всё забыли и теперь бахвалятся, и угрожают своим новым ядерным вооружением.
Надя постаралась успокоить маму, хотя у самой от таких мыслей настроение сразу пропадало. Душа болела за детей, ведь так хотелось, чтобы хоть они пожили в мире и спокойствии. Жалко было и маму. На долю их поколения выпало немало испытаний. Любовь Николаевна вообще сильно изменилась за последние годы. Надя хорошо помнила, как она выглядела раньше, когда они жили в Москве. Мама, хоть и была простой домохозяйкой, но слыла модницей, сама шила себе наряды, следила за собой. А тогда, на курорте в Крыму, на неё заглядывались чужие мужчины. Всё это осталось в прошлом, время её явно не пощадило. Как только отменили карточки, мама стала много кушать и сильно располнела. Сказалось голодное оккупационное время. Она тряслась над каждой крошкой и заставляла детей доедать всё до конца. «Общество чистых тарелок» - это про неё, про маму. Теперь она выглядела весьма располневшей бабушкой, одевалась очень скромно, впрочем, на полную даму было сложно найти модную одежду.
Известие о смерти Сталина потрясло всех, хотя к это было предсказуемо. По всей стране был объявлен траур. Там, в Москве, люди шли прощаться с вождём, была жуткая давка, а в Севастополе всё прошло спокойней. В школе отменили занятия, вместо этого прошёл митинг. В актовом зале собрались учителя и все ученики. Первой выступила директор школы. Марина Игнатьевна, говорила о том, что в час такого горя, вся страна сплотится вокруг партии и своими ударными делами докажет, что они преданы делу коммунизма и товарищу Сталину. Остальные выступали в таком же духе. Митинг окончился, стали расходится.
- Что же теперь будет? – задала вопрос Надя, не конкретно кому-то, а так, как бы, между прочим.
- Будет жизнь! – вдруг ответила ей Анна Аркадьевна.
- А, вдруг начнётся война? – спросила молоденькая учительница из начальной школы.
- Не думаю, поживём – увидим, - добавила завуч.
Прошли похороны, траур, жизнь пошла своим чередом. Войны не случилось и слава богу, ну, а дрязги за власть - простых людей касались мало. О том, что происходило там, «наверху», можно было читать между строк газетных передовиц, но Наде было не до этого. Она готовилась к государственным экзаменам, оканчивала ВУЗ. Казалось, только вчера она держала вступительные экзамены, волновалась и вот уже долгожданный диплом. Государственные экзамены Надя сдала на отлично. Один из преподавателей, профессор, доктор исторических наук, даже похвалил её и порекомендовал пойти на аспирантуру. Во время учёбы в пединституте Надя задумывалась об аспирантуре, но это бы означало вновь частые отъезды, а значит вновь проблемы на работе и дома. Ей уже было стыдно просить кого-то подменять её в школе, да и маме было нелегко одной с тремя детьми. Что ж, аспирантура подождёт, это ей пока не по силам. К тому же перед новым учебным годом её вызвала к себе Марина Игнатьевна, и как всегда, с очередным сюрпризом.
- Надежда Алексеевна, заходите в кабинет. Вас можно поздравить с успешным окончанием учёбы, очень рада за вас. В связи с этим у меня к вам предложение – занять должность нашего завуча. Как вы на это смотрите?
- В, общем то положительно, - медленно произнесла Надя, а про себя подумала, что бессменным школьным завучем была – Анна Аркадьевна. – Позвольте мне подумать, я завтра сообщу свой ответ.
- Ну, добро, пусть будет завтра, - согласилась с ней директор.
В этот день Надежда засиделась в школе, а после отправилась не домой, а в гости к Анне Аркадьевне. Она никогда ещё не была у неё, но легко отыскала нужный дом, адрес сотрудницы она взяла в отделе кадров. Анна Аркадьевна, как и большинство советских граждан той эпохи, жила в коммуналке. Она позвонила, дверь ей открыла сама завуч.
- Ой, коллега, заходите, заходите! Как неожиданно, проходите в мою комнату.
Даже дома Анна Аркадьевна была образцом аккуратности и стиля. Надя прошла в комнату учительницы. Она немного робела перед старшей коллегой, но собралась с мыслями и начала разговор:
- Анна Аркадьевна, сегодня Марина Игнатьевна предложила мне должность завуча. Не скрою, мне это очень польстило, и я бы не прочь поработать в таком качестве. Но, завуч нашей школы – вы и мне не хотелось бы оказаться в неловкой ситуации. Я постеснялась поговорить об этом с директором и потому пришла к вам.
- Мне нравится ваша щепетильность, вы не хотели бы, как это говорится, подсидеть меня, да?!
- Да, вы правильно меня поняли, с моей стороны это было бы некрасиво, - согласилась Надежда.
- Можете не волноваться по этому поводу. Это я порекомендовала вас Марине Игнатьевне на должность завуча. Видите ли, я немного подустала от административной работы, а в РОНО мне предложили заняться работой методической. Сейчас, в школы города, пришло много новых учителей, в том числе преподаватели русского языка и литературы. Думаю, мой опыт и знания, пригодились бы молодым. К тому же планирую с нового учебного года начать вести в нашей школе – литературный кружок. Крым – такой уникальный! Здесь множество мест, тесно связанных с самыми известными именами русской литературы: Лев Толстой, Горький, Чехов, Куприн, да разве всех перечислишь! А, сколько Пушкинских мест! В 1820 году поэт посетил наш полуостров. Он бывал на Фиоленте, возле Георгиевского монастыря, спускался к морю по монастырской лестнице.
Анна Аркадьевна вздохнула и продекламировала:
«К чему холодные сомненья?
Я верю, здесь был грозный храм,
Где крови жаждущим богам
Дымились жертвоприношенья». 
Бывал поэт в Бахчисарае, посещал Ханский дворец, жил в доме семейства Раевских, ныне это посёлок Партенит. На уроках я должна придерживаться школьной программы, а в кружке можно развернуться и уделить внимание тому, что особенно интересно. А вы – молоды, ну так, как там у нас в песне поётся: «Молодым везде у нас дорога…», вот и дерзайте, думаю вы будите хорошей помощницей для Марины Игнатьевны.
- Спасибо за доверие, - поблагодарила учительницу Надя. – Но, у меня к вам есть ещё один вопрос. Я давно хотела вам его задать, но всё как-то не получалось, было неудобно. – Скажите это вы, тогда в сорок пятом году, порекомендовали директору взять меня на работу в школу и доверить первый «В»?
- Ох, и вспомнили, - рассмеялась Анна Аркадьевн. – Мы с Мариной Игнатьевой вместе обсуждали каждую кандидатуру. Скажем так, она прислушалась к моему мнению, и согласилась доверить вам, тогда ещё неопытной учительнице, первый класс. К слову, добавлю, об этом решении мы никогда не пожалели. Вы оправдали наше доверие.
- А, почему вы так решили?
- У нас считается, что самый трудный участок – старшие классы. Там такие предметы: алгебра, геометрия, физика, химия. Ну а начальная школа – это просто. Дети только учатся писать, считать: палочки, крючочки, цифры, буквы – что тут сложного! А, вот я считаю, что именно в начальной школе закладывается отношение ученика к учёбе и тут очень важна личность учителя. Учитель начальной школы – это, как человек эпохи Возрождения. Он с одной стороны должен многое знать, уметь, а с другой должен сохранить в своей душе детскую непосредственность, детское любопытство. Вот ребёнку, например, всё интересно. Почему дует ветер? Почему ночью темно, а днём светло? Куда текут реки? Учитель начальной школы, тоже должен смотреть на мир с интересом, а не со скукой. Когда я увидела, как вы ловко прыгали в классики, то приняла за школьницу, а когда узнала, что у вас трое детей и совсем непростая судьба, то очень удивилась тому, как вы сумели при такой жизни, сохранить в себе этот детский задор. Я не люблю снобов и не люблю людей с непомерным чувством собственной важности. Может быть поэтому я и рекомендовала вас на работу в нашу школу. Вас полюбили ученики и с родителями вы нашли общий язык, так что, я не ошиблась.
- Ещё раз спасибо, - сказала Надя.
Она попрощалась с учительницей и отправилась к себе домой, а по дороге всё думала, что бывает же такое – мечты сбываются. Ей, действительно, было приятно услышать похвалу из уст Анны Аркадьевны, та слыла в школе – мудрым человеком. А, ещё должность завуча давала небольшую прибавку к зарплате, а для их семье это тоже имело значение.
Её назначение на должность завуча школы в педагогическом коллективе восприняли по-разному. Одни искренне порадовались за неё и поздравили с новым назначением. Другие позавидовали. «Что это нашу Кораблёву так начальство любит? Марина Игнатьевна и Анна Аркадьевна – обе поддерживают и выдвигают, везёт же, вон как карьера удачно складывается!» 
Надю немного задевали сплетни коллег, но что тут поделать, человеческой природе свойственна зависть и с этим трудно бороться. Можно только честно работать и своим трудом доказать, что твой успех вполне заслуженный. И она работала! Уходила в школу с утра и засиживалась до вечера, хорошо, что дом вела мама и давала ей полностью погрузиться в рабочие дела.
                12
Февраль – последний зимний месяц, но часто самый холодный. Правда, случаются годы, когда этот месяц, по зимним меркам, на удивление тёплый, разве что дождливый. Кажется, что зима уже без боя сдала свои права, а весна об этом не знала и ещё не подошла. Какое-то межсезонье. Вроде бы, ещё в воздухе нет запахов весны, но уже и не зима. Именно в это время в Севастополе зацветает миндаль. В большинстве случаев это миндаль горький, употреблять в пищу его нельзя, но всё дело не во вкусовых свойствах, а в его красоте. Цветы с тонкими, словно шёлковыми, лепесточками, весьма крупными бледно-розового цвета. Они дрожат на холодном февральском ветру. В их образе есть что-то трепетное и нежное.
В этот февральский день Надя засиделась на совещании в РОНО. Марина Игнатьевна болела, и Надя подменяла её по всем фронтам. Нужно спешить, возвращаться в школу, но на улице так хорошо, что она решила немного пройтись пешком, подышать свежим воздухом.
В городе идёт строительство, Севастополь восстанавливается из руин. Каменные завалы, на разборке которых она работала в сорок пятом году, уже в прошлом. Днём в городе мало людей, все на работе и потому группа из нескольких мужчин привлекает к себе внимание. Кто они? Для туристов, отдыхающих - вроде бы рановато. Но, всё-таки это явно неместные, а гости города. Вдруг один из мужчин отделился от своей компании и подошёл к Наде.
- Извините пожалуйста, не подскажете – как пройти к Графской пристани?
- Вы идёте в правильном направлении, - ответила ему Надя, - метров через триста будет большая площадь, а с правой стороны Графская пристань, вы узнаете её по большим колоннам.
- Большое спасибо, - поблагодарил он, - а Памятник затопленным кораблям в какой стороне будет.
- От площади вы сразу можете пройти на Приморский бульвар, там и увидите памятник.
Он ещё раз поблагодарил её. Какой знакомый голос. Мужчина – немолод, она внимательно посмотрела на него. Где же они могли раньше видеться, черты лица, как и его голос, тоже ей знакомы. Не может быть! Она верила и не верила своим глазам.
- Простите, вы часом будите не Петровым Алексеем Ивановичем? – спросила она.
Мужчина очень удивился.
- Да, я Петров Алексей Иванович. А, разве мы знакомы?
У Нади перехватило дыхание, она с трудом сдерживала эмоции.
- Вы меня не узнаёте? Папа, я же Надя – твоя дочка!
У него от удивления округлились глаза и стали такими же, как очки. Он взглянул на неё внимательней. Разве можно во взрослой женщине узнать пятнадцатилетнюю девочку, какой была Надя, когда его арестовали.
- Папа, ты меня не узнаёшь, я сильно изменилась?
- Надя, Наденька, о боже мой, что ты здесь делаешь? – почему-то спросил он.
- Я тут живу, мы живём в Севастополе: я, мама и дети.
- Ты замужем?
- Я – вдова, муж был военным и погиб на фронте. А, как ты, я не ожидала тебя здесь встретить!
- Если вкратце, то у меня всё хорошо, я живу в Москве, а сюда меня пригласили по работе, это связано с восстановлением и реорганизацией ваших Севастопольских заводов. Вот, сегодня, вырвались в город, посмотреть достопримечательности.
- Папа, ты в Москве живёшь один?
- Не совсем, я женат, её зовут – Вера, Вера Викторовна. Мы познакомились «там», она доктор и спасла мне жизнь, в тридцать девятом я умирал от истощения и болезни, и если б не она!
- Папочка, тебя уже зовут твои знакомые, но ты приходи к нам вечером, вот тогда и поговорим, мы будем ждать. У меня в сороковом году родился сын – твой внук. Я назвала его в честь тебя – Алексеем. Правда, сейчас у меня трое детей, придёшь, так я про всю нашу жизнь расскажу, а ты поведаешь о себе.
Она достала ручку, блокнот и написала на листке свой адрес. Отец взял этот листок и поспешил к своим, его коллеги никак не могли понять – почему это Алексей Иванович так долго объясняется с незнакомкой?
Отец! Ну, кто бы мог подумать, что она встретит его вот так прямо на улице! Он постарел, поседел, но всё равно, она его узнала. Надя всегда была – папиной дочкой. Они сильно любили друг друга. Если её за что-то и наказывали, то это делала мама, а папа – баловал, одаривал подарками и учил чему-то интересному. Именно он научил её плавать, благодаря его помощи она хорошо разбиралась в математике и физике. Когда они ещё жили в Москве, то на лето мама с дочкой уезжали жить на дачу, а папа работал, жил в городе, но на выходной приезжал к ним в гости. Маленькая Надя с обеда начинала ждать отца, крутилась возле калитки, посматривала на часы. Все разговоры мамы, о том, что папа приедет только поздно вечером, ведь суббота была рабочим днём, были напрасны. Дочка ждала папу, она так скучала по нему. Как же случилось, как же так произошло, что на столько лет они потеряли друг друга из виду?!
У её папы новая семья, а точнее новая жена. Какое совпадение с именами! Раньше, задолго до ареста, отец мечтал о втором ребёнке и подшучивая на супругой, говорил:
- Есть у меня Люба-любовь, есть надежда-Наденька, вот только Верочки – нет! 
- Что, ещё дочку? А, вдруг будет мальчик? – «ужасалась» мама.
- Мальчик тоже неплохо, - соглашался на сына отец.
- Время непростое, хватит одной дочки, - настаивала на своём мать.
Они так и не родили второго ребёнка, Надя осталась единственной горячо любимой папиной дочкой. И вот, там – в ГУЛАГе отец всё-таки обрёл свою Веру, как в прямом, так и в переносном смысле.
                13
В этот день она не стала задерживаться в школе, а поспешила домой. Мама, как обычно, занималась домашними делами, гладила бельё, а дети гуляли.
- Мамочка, ты даже не представляешь кого я сегодня встретила, - прямо с порога выпалила Надя.
- Кого же ты повстречала? – не отрываясь от утюга, спросила Любовь Николаевна.
- Я встретила папу!
- ?
- Да, папу, он здесь, в Севастополе, в командировке. Мы столкнулись прямо на улице. Он сам подошёл ко мне, чтобы спросить, как пройти к Графской пристани.
- О, боже! – только и произнесла Любовь Николаевна.
Она поставила тяжёлый утюг на специальную подставку и присела на диван. По её лицу пошли красные пятна, кажется, даже задрожали пальцы рук.
- Как он выглядит? – спросила она.
-  Постарел, время то прошло немало.
- Где он живёт?
- В Москве.
- Один?
- Нет, он женат, «там» встретил женщину и представляешь её зовут – Вера, Вера Викторовна, - уточнила Надя.
- Ну, что ж, он ведь был свободен, мы развелись ещё тогда, в тридцать седьмом, - как бы самой себе, с какой-то грустью в голосе, произнесла мама, а потом добавила – мне надо кое-что тебе рассказать.
 Помнишь, после того, как ночью арестовали папу, я утром отправилась узнать о его судьбе. Опущу подробности, скажу лишь так, что я попала к следователю, который вёл «папино дело». Знаешь, только стоит закрыть глаза, и я снова начинаю видеть тот мрачный кабинет, большой письменный стол, портрет Дзержинского на стене и человек в военной форме, его строгое, даже суровое лицо. Он очень удивился, что я вот так пришла сама, а я сказала, что хочу узнать о судьбе своего мужа. Я – простая советская гражданка, ничего плохого в своей жизни не совершала, мне скрывать нечего и вроде как бы, и бояться тоже нечего.
Он одобрительно кивнул, мол хорошо, что вы честный советский человек, вот и докажите это. Вашего мужа обвиняют в том, что он немецкий шпион, вот вы и расскажите о том, что знаете.
Как я растерялась! Это же надо такое – немецкий шпион! В общем стала рассказывать ему про нашу жизнь. А о чём, собственно говоря, мне было рассказывать? Что в нашей жизни было такого особенного, жили как тысячи других, таких же простых людей. Муж – работал, а я была – домохозяйкой, вела дом, растила дочку. По выходным в театр или кино ходили, как и все отмечали Первомай и 7 ноября. Вижу следователю не нравится мой рассказ, уж больно у меня всё хорошо и правильно выходит, а ведь у него против Алексея такое обвинение – немецкий шпион! Начал он мне вопросы задавать. Видела ли я у мужа какие-то бумаги с работы или какие-то документы? А, я ему отвечаю, что, конечно же, - нет! У них конструкторское бюро, отвечаю я ему, - режимный объект. Уносить какие-то бумаги или документы категорически запрещено, и Алексей это правило никогда не нарушал, и домой с работы ничего не приносил.
Вижу он на меня злится и говорит мне: «Вы сказали, что хотите помочь следствию, что вы честный, простой советский человек, а я вашей помощи не вижу».
«Ну, как же, - отвечаю я ему, - я вам рассказываю правду, как мы жили, как всё было». И вдруг, я понимаю, что ему моя «правда» абсолютно не нужна. Они уже всё решили и Алексей у них – виноватый и что бы я не говорила, его никто не отпустит. Его уже назначили виновным!
А, следователь мне и говорит: «Вы сказали, что готовы помочь следствию, так давайте помогайте, а то может вы с ним заодно?»
Как я от этих слов испугалась, даже передать не могу. Я расплакалась и сказала, что готово помочь, только не понимаю - как?
Он тогда положил передо мной лист бумаги, дал ручку и чернила и сказал, чтобы я подробно написала обо всём.
А, о чём писать? Стал он мне говорить, что нужно, и я написала, всё что он хотел. Написала о том, что подозревала своего мужа, что он вёл себя как-то странно, что у меня на его счёт были какие-то подозрения, и я якобы, даже хотела сама обо всём соответствующие органы известить. Вот примерно всё так, в таком духе. Написала, прочитала и ужаснулась.
А, он мне говорит: «Подписывайте, Любовь Николаевна, подписывайте!» Взглянула я на него и подписала, дату поставила. Он остался очень доволен, меня отпустил, только напоследок сказал: «У вас хорошая отдельная квартира. Согласитесь, семья «врага народа» не должна жить в такой квартире, когда другие простые честные советские граждане живут в коммуналках». Я догадалась, что на нашу квартиру уже кто-то положил глаз и сказала, что мы постараемся побыстрее освободить квартиру. Его мой ответ устроил, и он даже произнёс, что мол очень рад, что я так быстро всё поняла.
Я вышла на улицу. Здесь протекала обычная жизнь. Уже не помню куда я шла, зачем, только оказалась в каком-то сквере. На лавочках отдыхали какие-то старички, гуляли женщины с маленькими детьми, медленно проходили парочки, всё вроде бы как обычно, только мой мир рухнул, от прежней жизни не осталось и следа, как говорится камня на камне. Мне было очень страшно, больно и горько. Я ещё бесцельно бродила по Московским улицам, словно что-то потеряла и не могла отыскать, и только к вечеру вернулась домой, точнее уже не в наш дом, а в тот, который в скором времени нам предстояло покинуть. Вот такие дела. Тут на меня налетела ты с вопросами о папе, а что я тогда могла тебе сказать?! В скором времени мы покинули Москву, спасибо Тамаре, помогла пристроиться, ну а там я вышла замуж и сменила фамилию.
Любовь Николаевна закончила своё повествование и в комнате повисла гнетущая тишина. Всё это время Надя слушала не перебивая маму, а потом собралась с силами и спросила:
- Мама, выходит ты написала на папу донос?
- Не донос, - поправила дочку мать, - но, наверное, что-то вроде того.
- Неужели же ты считала папу в чём-то виноватым?
- Не знаю, в чём Алексей был виноват, но уж точно немецким шпионом – он не был!
- Ты не верила в то, что папа мог быть немецким шпионом, зачем же тогда написала всё это?
- Доченька, я испугалась, я очень испугалась. Поверь мне, «там» было очень страшно. Следователь так со мной разговаривал, что казалось, что и мне самой оттуда не выйти. Мне стало вдруг страшно, что меня тоже арестуют, хотя я ни в чём не виновата. А, что же тогда будет с тобой? А, вдруг и тебя арестуют, ведь тебе в тридцать седьмом уже исполнилось пятнадцать лет?! Меня аж в жар бросало от таких мыслей. Я потом и за Миткина замуж вышла из страха, чтобы сменить фамилию и как бы «затеряться». Была Петрова Любовь Николаевна и нет её, а стала – Миткиной!   
Надя слушала мамину исповедь, а в голове крутилась лишь одна мысль: «Как она могла написать на своего мужа, которого так хорошо знала, - донос!»
Не говоря больше ни слова, она развернулась и ушла. Она шла по улице – куда глаза глядят, словно под каким-то гипнозом, шла бесцельно и неожиданно для себя остановилась возле дома, где жила Анна Аркадьевна. Почему она пришла сюда? Наверное, она не смогла бы точно ответить на этот вопрос. Надя поднялась на второй этаж и позвонила в дверь. Дверь ей открыла незнакомая пожилая женщина.
- Простите, я к Анне Аркадьевне, - тихо сказала Надя, она ожидала увидеть саму учительницу и немного растерялась увидев другого человека.
- Проходите, вон её комната, - ответила женщина. Это была соседка учительницы.
Надя постучалась и вошла в комнату. Анна Аркадьевна была у себя и читала какую-то книгу. Она очень удивилась приходу коллеги. Они поздоровались.
- Анна Аркадьевна, мне надо с вами поговорить. Это не касается работы, это так о жизни, для меня очень важно, - сказала Надежда.
- Конечно, давайте пообщаемся, - согласилась последняя. – Вы в прошлый раз, когда заходили ко мне, отказались от кофе, но сегодня я чувствую наш разговор будет длинным, так что я угощу вас чашечкой кофе.
Надя села в старое кресло. В комнате было уютно и всё располагало к общению. Хозяйка принесла поднос, на котором красовались две фарфоровые чашечки, молочник и сахарница.
- Надюша, можно вне работы я буду вас так называть, скажите мне – вам нравится кофе?
- Знаете, я раньше никогда его не пила. У нас в семье предпочитают – чай. В эвакуации я была в Ташкенте и стала хорошо разбираться в этом напитке.
- Да, в Средней Азии чай уважают, - согласилась собеседница и добавила, - ну тогда пробуйте, думаю кофе вас не разочарует.
Надя отпила глоток. Какой тонкий, ароматный запах, какой приятный вкус.
- Очень интересный напиток, - согласилась Надя.
- О, мне как учителю русского языка, приятно, что вы правильно произносите. Кофе – это напиток и мужского рода, а то путают называя в среднем роде – оно.
Анна Аркадьевна была неподражаема, как всегда!
Да, кофе был очень неплохой, но нужно было говорить о деле и собравшись с мыслями Надя рассказала про всё своей знакомой.
- Как мне с этим жить? – задала она риторический вопрос. - Я просто запуталась. Мои мама, папа, всё что произошло с нашей семьёй, как мне это принять? Подскажите, Анна Аркадьевна, вас в школе считают мудрым человеком.
- Мудрым? – переспросила Анна Аркадьевна и улыбнулась, - не такой уж я и мудрый человек, хотя много думала о жизни, да и сейчас размышляю. Вы не можете простить свою мать за тот поступок, осуждаете её? Но, кого вы не можете простить? Несчастную запуганную женщину, которая боялась за своего ребёнка, за себя.
- Ах, Анна Аркадьевна, не агитируйте меня, я всё понимаю, но согласитесь, муж и жена – это половинки одного целого, это семья и если жена что-то пишет на своего мужа или наоборот, муж на жену, то это очень печально.
- Надя, вы уже не девочка, будьте взрослее, помните из «Фауста»: «Суха теория мой друг, а древо жизни пышно зеленеет». Вы говорите о том, как должно быть, но в реальности всё сложнее. Я расскажу вам одну историю. Думаю, с вами можно поделиться. Усаживайтесь поудобнее, мой рассказ будет длинным.
                14
Эта история началась в декабре 1916 году. В Петербурге, хотя уже город переименовали, так что в Петрограде жила одна весьма уважаемая семья. Глава семьи занимал должность – тайного советника, кроме этого, у семьи было родовое имение, в общем жили весьма обеспеченно. В этой семье было две дочери, старшую звали Анной. И вот, во время Рождественских праздников (в то время жили ещё по старому стилю и Рождество отмечали 25 декабря), к ним прибыл нежданный гость. Это был молодой мичман из Севастополя. У матери семейства в Севастополе жила родная сестра, её супруг был офицером, военным моряком в отставке, и через сына своих друзей она послала рождественские подарки в Петроград для своих племянниц. Ты, Наденька, наверное, уже догадалась, что это была моя семья и старшая дочка – Анна, это я. Мичман был из семьи потомственных военных. На Черноморском флоте, в своё время, служил его отец. По каким-то служебным делам юноша оказался в столице и зашёл к нам передать тётины подарки. Мои родители очень сердечно приняли молодого гостя. Мама всё справлялась о здоровье сестры, отец о положении на флоте и в городе, а я просто влюбилась в юношу с первого взгляда. Его звали Андреем, и он был необыкновенно красив. Ну, не военный, а звезда синематографа! Светло-русые волосы и большие синие глаза – просто свели меня с ума. К тому же юноша был великолепно сложен, стройный, подтянутый, военная форма сидела на нём идеально. Мы пригласили Андрея вместе с нами посетить театр, шли рождественские премьеры, он ещё раз побывал у нас дома, мама передала гостинцы сестрице и её супругу, вот-пожалуй, и всё. Молодой человек вернулся домой, к месту своей службы. Всё, но только не для меня! Я просто бредила нашим гостем, мечтала о встрече с ним и вообразила сама себе не бог весть что. Тем временем, в государстве происходили очень сложные процессы и важные события. Царь-император отрёкся от престола, Февральская революция, к тому же шла Первая мировая война, но я была далека от политики. В семнадцатом году я окончила гимназию. Не долго думая я сбежала из дома, и сама отправилась в Севастополь, разыскивать своего возлюбленного. В более спокойное время, на молодую девицу, путешествующую одну, без сопровождения, обратили бы внимание, но тут в вихре перемен, всем было не до того. Мне удалось спокойно доехать до Севастополя и словно снег на голову свалиться моим родственникам. Я наврала тёте и дяде, что родители отпустили меня одну, так как я приехала в гости к своему жениху! Это был полный авантюризм, никаких разговоров о свадьбе и в помине не было, но меня понесло. На следующий день вместе с тётей и дядей мы отправились в гости к родителям моего «жениха». Андрей был удивлён не меньше, чем мои тётя и дядя, хотя, он был очень рад мне. Так я неожиданно стала «невестой». Правда всё разъяснилось через несколько дней. В Севастополь нагрянули мои родители, это тётя известила их о моём визите. Какой был скандал! Мама и папа возмущались моим поведением. Во-первых, они были в ужасе от моей пропажи и сходили с ума от того, что не знали куда делась их старшая дочка. Во-вторых, они были очень смущены. Разве барышня из приличной семьи могла себя так вести?! Где же девичья скромность, женское достоинство. Самой отправиться на поиски молодого человека! Немыслимо! Но, как ни странно, за меня вступились Андрей и его родители. Конечно, мой поступок был слишком неординарный и барышни в то временя так себя не вели, но искренность и сила моих чувств их впечатлила. Пошумев, родители меня простили, мы помирились и сыграли помолвку, уже настоящую. Папа и мама вернулись в Петроград, там их ждала моя младшая сестра, а я осталась поближе к моему суженному, правда, до нашего венчания жила у тёти и дяди. Нашу свадьбу решено было сыграть где-то к концу июля или к началу августа. Но, надеть подвенечное платье мне так и не пришлось. Где-то недели за две до предстоящей свадьбы моего жениха убили. В то время в военных городах происходили страшные события. Рядовые, солдаты и матросы, повернули оружие против своих же офицеров. Это было страшное время. Андрей был в городе и случайно стал свидетелем такого случая. Матросы окружили пожилого военного, капитана первого ранга (по сухопутному – полковника). Чего они от него хотели? Мы этого не узнаем, но они что-то кричали и размахивали кулаками. Разве Андрей мог пройти мимо! Он подошёл к разъярённой толпе и вступился за старшего офицера. Он говорил о чести, совести, мол разве хорошо всем скопом напасть на одного. Идеалист, да он был так воспитан и слово «честь» было для него не пустым звуком. Возможно, его речь отрезвила буйные головы, и все разошлись бы кто-куда, но тут встрял один матрос. Его имени мало кто знал, матросы называли его – Бывалый, он был представителем Совета матросских и солдатских депутатов или что-то в этом роде. На Черноморский флот он прибыл с Балтики, из Кронштадта, поднимать черноморцев на революционную борьбу, кажется он был из анархистов.
- Ишь, как заговорили золотопогоннички! – завопил он. – Доколе, братцы, мы будем терпеть офицерский произвол! Хватит, довольно с нас, мордовали, мордовали и опять хотят. Бей их, братва, бей!   
- Правильно говорит Бывалый! – закричал кто-то из толпы.
- Бей «офицерьё»! – зашумел народ.
И, началась драка. Точнее, разъярённая толпа моряков накинулась на Андрея и на капитана первого ранга. Это безумие резко оборвалось. Словно морская волна, буйная толпа схлынула, а на мостовой остались лежать два бездыханных тела.
Трудно передать наше горе. У своих родителей Андрей был единственным сыном, мать и отец поседели в одночасье. А, я, что было со мной. Погиб, погиб накануне свадьбы, что тут поделать! Мне нужно было возвращаться в Петроград, но я не могла оставить одних родителей моего любимого, я чувствовала, что нужна им, и я осталась в Севастополе. 
А, политические события разворачивались по своему сценарию. На наши головы свалилась новая революция. Мои родители не приняли Октябрь и решили покинуть родину, эмигрировать. Я же всё последующее время прожила тут в доме тёти и дяди. Каждый день я проведывала родителей Андрея и не став им невесткой, стала дочкой.
Но, перемены коснулись и нашей жизни. Осенью двадцатого года белая армия покидала Севастополь. Мои тётя и дядя решили уйти вместе с белым движением, но родители моего жениха покинуть город не могли. Мать Андрея слегла, она была совсем плоха и путешествие на корабле вынести бы не смогла. Отец же, хоть и был в прошлом царским офицером, наотрез отказался оставить свою жену. В общем, тётя и дядя уплыли, а я осталась с родителями Андрея, даже перебралась к ним жить.       
В город вошла Красная армия. Это время стало настоящим испытанием для оставшихся в городе, так как проблемы с продовольствием привели к страшному голоду. Чтоб как-то поддержать свою семью, я устроилась на работу. Можно сказать, мне необычайно повезло, я стала работать учительницей, преподавать русский язык и литературу на курсах для взрослых. Моими учениками стали солдаты, матросы и представители рабочей молодёжи. Большинство из них были безграмотны.
Как сейчас помню, я в первый раз вошла в класс. В импровизированном классе не было парт, а стояли разрозненные столы, стулья. За ними сидели молодые люди, многие вальяжно развалившись. Я внимательно посмотрела на них, представилась и объявила, что буду вести у них занятия по русскому языку и литературе. Никто из них не поднялся поприветствовать учителя, как это принято в школе, лишь совсем молоденький матросик с рыжими вихрами, весь в веснушках, презрительно фыркнул и произнёс: «Литература! Это что такое? Стишки там разные. Лютики-цветочки у меня в садочке!»
И тут я поняла, что знание это, действительно, великая сила, и что я их «сделаю», они у меня сейчас попляшут!  «Вы в этом уверены, - обратилась я к рыженькому с первой «парты», - а как вам тогда такое, - произнесла я и стала декламировать стихи:
«Долго ль русский народ
Будет рухлядью господ,
И людями,
Как скотами,
Долго ль будут торговать?
Кто же нас кабалил,
Кто им барство присудил,
И над нами,
Бедняками,
Будто с плетью посадил?
По две шкуры с нас дерут,
Мы посеем – они жнут,
И свобода
У народа
Силой бар задушена.
А что силой отнято,
Силой выручим мы то,» - эти строки написана поэтом-декабристом Кондратием Фёдоровичем Рылеевым, которого царский режим повесил, а вот ещё:
«Революционный держите шаг!
Неугомонный не дремлет враг!
Мы на горе всем буржуям
Мировой пожар раздуем,
Мировой пожар в крови –
    Господи, благослови!» - это Александр Блок! – завершила я.
И тут на меня обрушились громкие аплодисменты. Они оказались такими наивными, словно дети. Весь класс поднялся и стоя аплодировал мне, а тот молоденький матросик с восхищением сказал: «Ай да «учителька»! Вот это по-нашему! Ух, какие стихи! – и повернувшись назад к последним рядам, вдруг, произнёс, - скажи, Бывалый!»
Как только я услышала это имя, то просто обомлела, но виду не подала. Тот ли это Бывалый, который был виноват в смерти моего жениха?
С последней «парты» поднялся ещё довольно-таки молодой матрос. В его облике не было ничего ужасного, даже наоборот, он был весьма привлекательной внешности. Он поднял руку и все притихли. Чувствовалось, что он пользовался огромным авторитетом среди других учеников. «Мы прогнали помещиков и буржуев с нашей земли, - произнёс оратор, - а теперь будем строить новую жизнь. Для этого нам надо быть грамотными, а многие из присутствующих здесь не умеют читать и писать. Поэтому нам надо учиться!»   
- Даёшь учёбу! – громко закричал молоденький матрос.
- Даёшь учёбу! – проскандировали остальные.
Что тут ещё добавить? В одночасье я вдруг стала самой популярной учительницей на курсах. В работе была полная свобода. Если с русским языком - всё ясно, то по литературе я самостоятельно составила «учебную программу». Сама выбирала подходящие произведения, как прозу, так и стихи. А ещё я осторожно разузнала о Бывалом. Да, это был тот самый человек, по вине которого в 1917 году погиб мой Андрей. У меня созрел план мести.
Как-то вечером в нашу дверь раздался сильный стук. Я поспешила открыть, горничной мы больше не держали. На пороге стояли матросы, многие были мне хорошо знакомы по курсам.
- Анна Аркадьевна, здравствуйте, - поздоровались они.
- Что-то случилось? – поинтересовалась я.
- Нет, всё в порядке, просто нам сообщили, что здесь прячется белый офицер.
- Уверяю вас, белого офицера тут нет! В этой квартире проживаю я и мой отец, в прошлом тоже школьный учитель, - соврала я.
- Вот гады, врут, специально нас дезинформируют, - сказал старший матрос. – Вы извините за беспокойство, - вдруг произнёс он.
- Может быть всё-таки загляните, убедитесь сами, что тут никого нет, - предложила я.
- Что вы, Анна Аркадьевна, мы вам верим, в гости бы заглянули, да дела. Нам ещё по нескольким адресам нужно пройти, - ответили они и быстро по-военному удалились.
Я облегчённо вздохнула. Видимо кто-то донёс на отца Андрея. В прошлом Владимир Андреевич был царским офицером. К этому времени мать моего бывшего жениха мы уже схоронили.
- Вот видите, - сказала я ему. – Вот вы всё жалеете, что я не покинула город, не эмигрировала, а что бы вы сейчас без меня делали?! Я пользуюсь авторитетом у этого «народа» и никому не дам вас в обиду.
- Ах, Анечка, у меня душа за тебя болит. Ну, что тут тебя ждёт? Бог со мной, а вот тебе надо было уехать с тётей и дядей. Ой, как надо, да что теперь в пустой след вздыхать.
- Зря вы за меня переживаете, я могу постоять за себя. К тому же я знаю кто виноват в смерти вашего сына и моего жениха, и я убью этого человека! Вот, даже оружие купила, и я достала из укромного тайничка маленький дамский револьвер. В ту пору на чёрном рынке было можно купить всё, что угодно. Кажется, эти мои слова испугали старика.
- Анечка, не смей это делать. Мало того, что тебя схватят и расстреляют, но главное, не губи свою душу! Убийство – страшный грех, не бери такой грех на себя.
- Я знаю, я всё знаю! Но, почему им всё можно. По вине этого мерзавца – Бывалаго, погиб наш Андрей, а ему ничего. Живёт и припевает. Где же справедливость?!
Мы сидели напротив друг друга. Он держал меня за руки и очень волновался. Моя идея – отомстить Бывалому, напугала старика.
- Аня, милая Аня, я умоляю тебя – остановись. Не бери греха на душу, откажись от мести. Поверь мне, моя милая девочка, ты мне как дочь, и я не прощу себе, если не отговорю тебя от такого шага. На всё воля Господа, если так будет нужно, то этот человек за свои дела – получит всё сполна, но твоя душа пусть останется чистой и светлой!
Что тут сказать? Не сразу, но я послушалась Владимира Андреевича. Сходила в храм (в Севастополе осталась одна действующая церковь при кладбище), исповедовалась, причастилась и выбросила свой дамский револьвер в море. Выбрав для этого пустынный берег на Херсонесе. И жизнь пошла своим чередом.
Как-то после уроков ко мне подошёл рыженький матрос и с загадочным видом протянул билет.
- Что это такое? – поинтересовалась я.
- Билет в кинематограф, - ответил он.
- От кого билет?
- Мне говорить не велено, но вам я скажу! – он перешёл на шёпот и ответил, - это сам Бывалый вас приглашает!
О, Боже! Мой враг, убийца моего жениха, приглашает меня в кино! Какая злая ирония! Я не стала ничего говорить этому юноше, а просто взяла билет. Он очень довольный, так как выполнил «ответственное» поручение, покинул класс. Я же задумалась: «Что мне делать с этим билетом?» Конечно, я не собиралась идти в кино со своим врагом. Вот если бы потихоньку, после кино, завести его в тёмный переулок и там выстрелить в упор, но я отказалась от мести и выбросила оружие. Да, говорят же, что на ловца, и зверь бежит! Я оглянулась. Уроки окончились, но в классе ещё оставалось несколько человек. Мой взгляд упал на молоденькую девушку, работницу с фабрики. Она тоже ходила на курсы, шла ликвидация безграмотности. Девушку звали – Марусей, я подошла к ней и отдала билет. Последняя, конечно, очень удивилась, но от похода в кино не отказалась.
Уж не знаю, как, наверное, удивился сам Бывалый, когда вместо меня в зале, в кресло села другая девушка, но они нашли общий язык. На курсах Бывалый не замечал скромную работницу, а тут благодаря мне, они поближе познакомились, стали встречаться и в итоге – поженились. Вот так я невольно устроила личную жизнь человеку, который в своё время, разрушил мою.
Наши курсы просуществовали около года, а потом их закрыли. В прежнем формате они стали больше не нужны. Мне написали отменную характеристику и предложили работу в школе, учить детей. Бывалый и Маруся покинули город, его перевели служить на Балтику.
Прошли годы. Как-то раз в воскресный день я гуляла на Приморском бульваре. Такие прогулки, обычно, вызывали во мне воспоминания о прошлом. Отец моего жениха умер, и я осталась совсем одна, что же мне оставалось, как не предаваться воспоминаниям?! И так, я шла погружённая в свои мысли и вдруг услышала, что меня кто-то окликает. Я обернулась, стала смотреть по сторонам и увидела Марусю. О, как за эти годы она изменилась, прежнюю скромную фабричную девчонку было просто не узнать. Ей очень шло яркое летнее платье из крепдешина с кружевным белым воротничком. Она больше не носила косынку, волосы молодой женщины были уложены в изящную причёску. Конечно, я подошла к ней, и мы тепло поздоровались друг с другом. Маруся стала рассказывать о своей жизни. Уже с месяц, как они вернулись в Севастополь. А, до этого, с момента своего отъезда, они жили то в Ленинграде, то в Кронштадте. Бывалый служил на Балтийском флоте и учился. Он окончил военную академию и получил направление обратно на Черноморский флот. По Приморском бульвару Маруся гуляла не одна. Рядом с ней семенил чудный крепыш в детском морском костюмчике.
- Ой, какой чудный мальчик? – вполне искренне сказала я, - как же его зовут?
- Андрей, - ответила за малыша мать.
- Андрей?! – переспросила я и добавила дежурную фразу, - какое красивое имя! Сколько ему?
- Нам уже три годика.
Мы ещё немного прогулялись по бульвару и распрощались. Марусе нужно было возвращаться домой, кормить ребёнка и укладывать его спать. Она, разумеется, пригласила меня к ним в гости, но я сослалась на занятость и отказалась.
Я шла к себе домой и разные думы просто переполняли мою голову. И так, у Маруси и Бывалого есть сын и его зовут Андреем. Это же надо! Такое мистическое совпадение! Хотя, Андрей – весьма распространённое имя, причём во всех слоях общества. Вот у Толстого, например, один из главных героев, его бессмертного произведения – Андрей Болконский, чего же я так удивляюсь. Но, как бы я себя не убеждала, мне всё равно казалось очень странным, что у моего лютого врага, виноватого в смерти моего жениха, родился сын и ему дали такое имя.
Прошло ещё четыре года и вот первого сентября на школьном дворе я вновь сталкиваюсь с ними. На этот раз в сборе оказалось всё семейство. Маленький Андрюша шёл в первый класс, и родители в этот торжественный день пришли в школу вместе с ним. На мальчике была новая школьная форма, за спиной ранец, он робел и озирался по сторонам. Очень нарядной и красивой выглядела Маруся. Но, больше всего, меня поразил Бывалый. Он был в военной форме, и она очень шла ему. После революции были отменено ношение погон, чтоб не было ассоциаций с царской армией, погоны вернут лишь во время Великой Отечественной войны, но даже без них, было понятно, что перед нами офицер в высоком звании. Это был не горлопан и бузотёр, который вместе с ватагой таких же агрессивно настроенных молодчиков, носился по Севастополю, и беда тому, кто повстречается им на пути. Это был военный, офицер в высоком звании, строгий, подтянутый. Как красиво они смотрелись с Марусей! Как красиво они смотрелись всей семьёй! Такая благополучная, приличная офицерская семья. Я поздравила их с началом учёбы их отпрыска, а они меня с началом нового учебного года. Мы немного пообщались, а потом первоклашек разобрали учителя начальной школы, началась учёба. Андрей попал в первый «А» класс. Пока он учился в начальной школе мы с ним не сталкивались, а в средней школе, я стала вести в их классе уроки русского языка и литературу. Не скрою, что я наблюдала за этим мальчишкой. Не знаю, может быть это мои фантазии, но иногда казалось, что он чем-то походил на моего Андрея. Мальчик хорошо учился, не был хулиганом, а ещё был очень честным. Как-то раз на заднем школьном дворе я стала свидетельницей странного разговора. Обычно там любили собираться пацаны средней и старшей школы: курили втихаря, а иногда дрались.
- Вы что! Трое на одного! Это не честно, не по-мужски!
Я сразу узнала голосок Андрея и подошла к пацанам. Тут было несколько учеников восьмого класса и среди старших ребят – Андрей.
- Что тут у вас такое? – строго спросила я их.
- Ничего такого, всё в порядке, - ответили они и убежали со двора.
«Тоже мне герой, лезет учить старших пацанов, вот накостыляют они ему за это, будет знать,» - подумала я. Но, всё равно в голове словно со старой пластинки крутились слова: «Трое на одного – это не честно, не по-мужски!» Вот и мой Андрей был такой же, он тоже старался, чтоб всё было: почестному, по совести, по-мужски.
Прошло ещё несколько лет. Стояла поздняя осень тридцать седьмого года. Кажется, был выходной, я что-то читала или занималась домашними делами. Вдруг в мою дверь сильно постучали. Я поспешила открыть. На пороге стоял Андрей, он был ужасно мокрым.
- О, боже, ты что же так вымок? Так и простудиться недолго, - сказала я и добавила, - быстро заходи в дом, тебе надо переодеться или хотя бы просушить одежду.
- Нет, Анна Аркадьевна, ничего не надо, - произнёс он. – Я к вам ненадолго. У меня очень серьёзный разговор. Анна Аркадьевна, моего папу сегодня арестовали. Скажите, вы верите, что он враг, что он враг народа?
- Как арестовали? – опешила я.
- Арестовали, - упрямо повторил он. – Папа и мама считали вас честным человеком, вот и скажите мне, скажите, вы в это верите! Скажите, мне очень важно ваше мнение! Скажите!
Он упрямо твердил своё и горько плакал. Слёзы текли по его щекам смешиваясь со следами дождя. Он был весь мокрый и очень жалкий. Наверное, он начал замерзать, потому что дрожал, словно маленький осенний листик на ветру.
У меня пересохло во рту. Вот положение! Что я могла ему сказать? Не буду же я рассказывать этому несчастному ребёнку про гибель моего жениха в 1917 году и о моей ненависти к его отцу. Я собралась с силами и осторожно подбирая слова сказала:
- Я не знаю почему арестовали твоего отца, но думаю, что он всегда был предан делу революции.
Это всё что я могла ему ответить не покривив душой.
Он как-то обмяк, словно расслабился, как будто услышал то, что хотел услышать и попрощавшись быстро, быстро ушёл. Лишь там, где он стоял, осталась небольшая лужица на паркете.
«Бывалого арестовали! Бывалого арестовали!» - повторяла я. Вот оно, свершилось. В семнадцатом он был виновен в гибели ни в чём не повинного человека и вот через двадцать лет арестовали его, пришла расплата. Это известие меня просто потрясло, от нервного напряжения я не могла уснуть. Так всю ночь, в своей квартире, я металась, словно пума в клетке. Я ходила отмеряя шагами длину комнаты взад и вперёд, и не могла найти себе места. Что бы как-то успокоиться я сварила себе кофе, потом пила чай, а потом чего покрепче. Я пыталась понять, что мне с этим делать. Когда-то я хотела своими руками убить Бывалого, даже купила для этого пистолетик, но вот всё свершилось без моего участия. Что же я испытывала? Злорадство!? Нет, я не чувствовала ни радости, ни удовлетворения, пожалуй, лишь жалость к маленькому мокрому мальчику и больше ничего.
Следом за Бывалым арестовали Марусю. Скажу сразу, с Бывалым всё разрешилось очень быстро. По решению «тройки» его признали виновным и расстреляли, а Марусе, как жене «врага народа», дали десять лет лагерей. Андрея забрала к себе бабушка, мать Маруси.
Но, история на этом не закончилась. В том городке, куда его привезла бабушка, Андрей окончил школу, но как сын «врага народа» он не мог поступать в ВУЗ. Тогда он пошёл на завод, учеником в цех. Так начал работать и сразу осваивать рабочую профессию. Началась Великая Отечественная война и как только Андрею исполнилось восемнадцать лет, он ушёл добровольцем на фронт. Прошёл всю войну, победу встретил в Пруссии. За это время он был несколько раз ранен, но молодой организм справился с этим. Уже после войны, когда, как говорили в то время: «Смыл свой позор кровью», хотя в чём была вина ребёнка, он поступил в институт. Стал учиться на инженера. В сорок седьмом освободилась Маруся и приехала к матери и сыну. Там, в лагерях, она оставила всё здоровье, и Андрей стал буквально выхаживать вернувшуюся из ГУЛАГа мать. В пятьдесят первом году он окончил институт и в свой законный отпуск приехал сюда, в Севастополь. Мы с ним встретились очень тепло. Он привёз для меня письмо от Маруси, большое на нескольких листах, там было много чего такого. Отправлять почтой такое послание Маруся не решилась. Вот тогда-то, уже в пятьдесят первом году я рассказала Андрею всё! Мы сидели в этой самой комнате и говорили, говорили. Я угощала Андрея своим фирменным кофе, пили, конечно, и чего покрепче. Мы говорили о нашей жизни, как в частности о нас, так и о всей нашей стране в целом. Говорили о странных переплетениях наших судеб, о трагедиях 1917 и 1937 годов. Спорили и соглашались. Андрей рассказывал о том, как воевал, а я про Севастополь, про оккупацию. Да, проговорили всю ночь на пролёт, хорошо, что было лето, и я была в отпуске, на работу выходить не надо. Мы переписываемся и по сей день. Андрей недавно женился, а я жду в гости Марусю. Она хочет приехать, но тягостные воспоминания пока её пугают. Бывалого к слову – реабилитировали, конечно врагом народа он не был, хотя и виноват в смерти моего жениха, да ещё не только его одного. Вот такая запутанная история и как сложно в ней всё разложить по полочкам, хотя, наверное, надо, а иначе как нам жить, как рассказывать о прошлом нашим детям?! А ты, Наденька, не сердись на маму, всё слишком сложно, чтоб в одночасье, скоропалительно делать какие-то ни было выводы.
                15
Надя ушла от Анны Аркадьевны, озадаченная всей историей, которую поведала ей учительница. А, дома всё было по-прежнему. Дети занимались, мама хлопотала на кухне у примуса. Вот эта «стабильность» и была самым ценным. Свой дом, своя семья, а для неё для Нади – этой семьёй были мама и дети.
- А, ну собирайте тетрадки, буду стол накрывать, - сказала детворе Любовь Николаевна.
- Мама, ты прости меня, - тихо прошептала ей на ухо Надя, - не мне тебя судить, пожалуйста прости.
- Ох, доченька, да я не сержусь, ты во многом права, но что тут поделать, прошлое не вернуть, что случилось не поправить.
А, на следующий день к вечеру к ним в гости пришёл Алексей Иванович. Папа пришёл не с пустыми руками, принёс детям сладости, разное угощение. Надя очень обрадовалась этому визиту. Отец крепко обнял её, расцеловал. Она познакомила его со всеми детьми. Конечно, ему был особо интересен Алёшка, свой родной внук, да ещё и названный в честь него – Алексеем, но он старался это не показывать. Лишь Леночка осторожно подошла к Алексею Ивановичу и самым серьёзным видом спросила:
- А, вы только Лёшкин дедушка или наш, общий?
- Я для всех дедушкой буду, - ответил Алексей Иванович и весело рассмеялся. – Ух, какие вы у меня уже выросли!
И, только мама робела и держалась в стороне. Но, их встреча была не минуема. Они встретились глазами, и отец сказал первым:
- Здравствуй, Люба.
- Здравствуй Алексей, - смущённо ответила она.
Мама накрыла стол, и они сели отметить эту встречу. Все уселись за их большой стол, дети радовались, предвкушая угощение после картошки и котлет, и лишь мама всё крутилась-вертелась, словно не решалась, сесть со всеми за стол.
- Люба, присядь, в ногах то нет правды, что ты всё суетишься,- вдруг сказал он матери.   
- Да, у меня там на кухне, - ответила она и ещё сильнее смутилась, хотя на примусе у неё уже ничего не стояло.
Этот вечер был по-домашнему тихий и приятный. Надя достала фотоальбом. Она тактично перевернула листы с фотографиями из их старой московской жизни и стала показывать новые фото, которые отец ещё не видел.
- Ты подари мне на память какие-нибудь снимки, - попросил он.
Надя достала фотографии детей, почти все они уже были сделаны здесь в Севастополе, а потом достала ещё одну.
- Вот, папа, возьми ещё одну фотографию, это мы с Егором, моим мужем. Фотографировались ещё в сорок первом году. Мы тогда хотели все вместе, с Алёшкой сфотографироваться, но мама отговорила, мол он совсем маленький, как бы ребёнку не навредить. Так мы пошли и сфотографировались вдвоём.
Алексей Иванович засобирался к себе в гостиницу и на прощание стал уговаривать Надю с детьми приехать к нему в Москву, погостить.
- Никакие отговорки не приму, жду вас летом. Я понимаю, что нужно четыре билета купить, но не волнуйся, я помогу. Да, да, не отказывайся, я ведь – дед и это мой долг помогать своим внукам. Тем более, что у меня их аж трое!
Любовь Николаевна, вместе со всеми проводила его до двери, а потом вдруг накинула пальто и спустилась вместе с Алексеем Ивановичем на первый этаж. Они, словно молодая парочка, остановились у подъезда.
- Прости меня, Алёша, если можешь прости. Я понимаю ты, наверное, меня ненавидишь, - тихо произнесла она.
- Я не ненавижу тебя Люба. Да, это так. Конечно, когда «там» следователь показал мне твоё заявление, то я просто обомлел. Не хотелось этому верить, но я хорошо знал твой почерк, твою подпись. Уже в камере я недоумевал: «Как ты могла такое сделать? Как ты могла так поступить со мной?» Не скрою, я просто возненавидел тебя, считал предательницей. Но, уже потом, там в лагере, когда на собственной шкуре испытал, всё то, что там творилось, то даже был рад, что это всё это выпало только мне одному, а вас страшная участь миновала, ведь ты со мной, как с «врагом народа», развелась. Больше всего боялся за Надю и надеялся, что она в безопасности и ты это сделала, чтоб беда, произошедшая со мной, не навредила дочери.
Любовь Николаевна только утвердительно закачала головой и привычно, по-женски, заплакала.
- Я очень испугалась, испугалась за Надю и за себя, очень испугалась, - ответила она.
- Прощай, Люба, помогай Наде, ты очень нужна дочери. Видишь какая у неё нелёгкая судьба. Вдова. Подумать только, моя дочка вдова, да ещё трое детей на руках. Прощай.
- Прощай, Алёша, не держи на меня зла, а дочери я помогаю, делаю всё, что могу.
Он ушёл, а Любовь Ивановна ещё долго стояла у подъезда, пока за ней не спустилась дочка.
- Мамочка, с тобой всё в порядке? Ты так долго не возвращалась, что я сама спустилась за тобой.
- Да, всё хорошо, знаешь, он меня простил, он простил меня, - повторила она.
                16
Лето, середина июля. У Нади отпуск, у ребят каникулы. Впервые после того, как приехали в Севастополь из Ташкента, они снова собрались в дорогу. На этот раз они держат путь в Москву к дедушке.
 Москва! В этом городе Надя родилась, пошла в школу, училась, строила планы на будущее, пока страшное событие – арест отца в тридцать седьмом году, не изменил всю её привычную жизнь. Что теперь вспоминать о былом. Она возвращается в Москву и пусть эта поездка на недельку, она вновь будет ходить московскими улицами, дышать московским воздухом, она вернётся в город своего детства.
На железнодорожном вокзале их встретил отец. Он взял такси, и машина понеслась от Казанского вокзала к дому, где теперь жил Алексей Иванович со своей новой женой.
- Представляешь, нам дали квартиру, отдельную, а то все эти годы ютились в коммуналке, только в мае переехали, - радостно сообщил он Наде.
- Папа, а как твоя жена, она ничего не имеет против, что мы вот так нагрянем, целой «бандой».
- Наденька, успокойся, Вера – прекрасный человек, она очень любит детей, после всего, что выпало на её долю, она по-другому смотрит на мир. А, вот мы и приехали.
Уютный московский дворик. Он чем-то напомнил Наде тот двор, где они жили до войны. Дом сталинской постройки: массивная дверь в подъезд, широкая лестница, а в квартирах высокие потолки. Папина квартира на третьем этаже. Вера Викторовна встречает гостей. Надя познакомилась с новой папиной супругой. Она моложе отца, у неё доброе, немного грустное лицо, не по тому, что ей печально, а просто такое выражение лица и чувствуется, что человек она хороший. Вера Викторовна встретила их у порога, тепло обняла детей и сразу повела всех на кухню, накормить гостей с дороги.
Это была незабываемая неделя, особенно для детей. Они ездили в зоопарк, побывали в цирке, были на Красной площади в Мавзолее Ленина, посетили Третьяковскую галерею и просто бродили по центральным московским улицам. А, сколько интереса вызвало метро, эскалатор, на котором катались, как на аттракционе и разумеется никого не оставило равнодушным – московское мороженое. Погода в столице не жаркая, что способствовало путешествию и прогулкам. Тепло, но нет южного зноя, иногда моросил мелкий тёплый дождик, от него хорошо прятаться в больших магазинах: ГУМ, ЦУМ, Детский мир. Они не располагали большими средствами, но всё же купили для всех по обновке, даже бабушке Любе подобрали подарок. А, ещё хорошо было сидеть вечером на просторной кухне и разговаривать о том,- о сём. Правда, иногда эти разговоры, вдруг становились трудными.
Как-то речь зашла о литературе и неожиданно Алексей Иванович продекламировал:
 Когда проходят в жизни грёзы,
Надежд развеется дурман,
Что остаётся? Только слёзы,
А вместо радости – обман.
Леночка посещала школьный литературный кружок Анны Аркадьевны и считала себя «специалистом» по русской поэзии, поэтому она тут же решила назвать автора:
- Дедушка, это Плещеев?
- Нет, - рассмеялся Алексей Иванович.
- Может быть Полонский? – решила поддержать дочку Надя.
- Не гадайте, всё равно не угадаете! Автор некому не известный, молодой поэт, студент филологического факультета. Мы с ним вместе сидели в лагере в тридцать восьмом.   
- А, за что посадили поэта? – спросил Саша.
- Да, не за что. Так, что-то придумали, ерунду какую-то, - ответил Алексей Иванович.
- Дедушка, мы же в Советской стране живём и у нас безвинных не сажают! – уверенно заявил Алёша.
Алексей Иванович обвёл детвору суровым взглядом и вдруг прочитал такие строки:
И, взойдя на трепещущий мостик,
Вспоминает покинутый порт.
Отряхая ударами трости
Клочья пены с высоких ботфорт.
Или, бунт на борту обнаружив,
Из-за пояса рвёт пистолет,
Так, что сыплется золото с кружев,
С розоватых брабантских манжет.
- Ну, как вам эти строки? – как-то по-мальчишески задиристо спросил Алексей Иванович.
- Понравились, - согласились ребята.
- Это про пиратов? – спросил Алёша.
- Наверное, про капитанов, командующих старинными каравеллами? – уточнил Саша.
- Да, это стихотворение называется «Капитаны», хорошее стихотворение, а вот его автор – поэт Николай Гумилёв был расстрелян.
В комнате повисла пауза. Дети смотрели и не знали, как принять такую информацию. Спасла положение Вера Викторовна. Она собиралась в гастроном и взяла ребятишек с собой, посулив покупку мороженого. Надя осталась вдвоём с отцом.
- Папочка, милый, так нельзя! Это же дети и им ни к чему знать такие вещи! – сказала она.
- Что значит – они дети! Нет, именно им мы должны рассказать всю правду об этом страшном времени. Сейчас все зачитываются произведениями немецкого писателя антифашиста – Ремарка. «Время жить и время умирать», «На западном фронте без перемен», «Три товарища» - ты Наденька, наверное, тоже читала. А, вот читала ли ты произведения Солженицына, Шаламова? Вот кто нужен сейчас нашему читателю. Они писали всю правду о таких как я. О тех, кто сидел в лагерях, чью жизнь «перепахали», изуродовали или совсем лишили этой жизни.
- Я не читала этих авторов, - честно призналась дочь. - О Солженицыне я немного слышала, а про другого писателя, фамилию которого ты назвал, даже ничего не знаю.
- Печально, - заключил отец. – А, ведь ты учительница. Учительница истории! Кому, как не тебе говорить с подрастающим поколениям о всех перипетиях этой нашей истории.
- Папа, уроки я веду по утверждённой программе. Ты что хочешь, чтобы меня уволили из школы?
- Да не хочу я, чтобы тебя уволили, я хочу, чтобы наши дети знали историю своей страны. Знали не только о победах и успехах, но и про самые чёрные, самые трудные её моменты, а без этого получается – ложь, а на лжи ничего путного не построить. Ложь, как трещины в фундаменте здания, какое бы прекрасное и высокое оно не было, только развалится всё равно. Рано или поздно, но рухнет!
- Папочка, я согласна с тобой, что ложь – это очень плохо, но правда у нас не простая и нужно осторожно о ней рассказывать детям, ведь без жизненного опыта так сложно во всём разобраться и всё правильно понять.
- Правда, дочка, это правда, и она такая какая есть, а если её приукрашивать, то из правды может получиться ложь! – заключил на последок Алексей Иванович. – Вот ты знаешь за что меня арестовали?
- Нет, откуда мне такое знать?! – ответила Надя.
- Ну, тогда послушай! Отделом, в котором я работал, руководил очень талантливый человек и прекрасный специалист своего дела. Архитектура дело сложное. Одно дело построить жилой дом, культмассовый объект, а спроектировать завод или фабрику – совсем другое. Спецификой нашего отдела было именно проектирование промышленных предприятий. В молодые годы наш руководитель учился в Германии, в Гейдельберге. До революции этот город был настоящей Меккой для российских студентов. Дело в том, что в царской России не хватало ВУЗов и не только аристократы, но и молодые люди из, так называемой, разночинной среды ездили на учёбу заграницу. Мой руководитель окончил своё обучение в 1913 году, вернулся домой и стал работать по специальности. Учился он весьма успешно, и немецкие профессора очень хвалили одарённого русского паренька. Через год началась Первая Мировая война. В ту пору, ещё при царе, всё было по- другому. Никому в голову не могло прийти, чтобы человека, год назад вернувшегося из Германии, без веских на то причин – назвать немецким шпионом. Наоборот, наш герой пошёл служить в армию, в инженерные войска, строил переправы, фортификационные сооружения. После семнадцатого года он не эмигрировал, а остался на родине и стал активно работать на восстановлении экономики, разрушенной за годы гражданской войны. И вот, уже в тридцать седьмом году «спохватились»! Жил в Германии – значит немецкий шпион! Нашего руководителя схватили. Человек он уже не молодой и сердце всех издевательств не выдержало. Он скончался прямо в камере от сердечного приступа. Если наш руководитель – немецкий шпион, то он же мог завербовать своих подчинённых. Наша участь была решена. Пострадали почти все сотрудники отдела, меня схватили после возвращения из отпуска, а остальных ещё раньше. После скорого разбирательства я оказался в лагере. И началась жизнь за гранью человеческого понимания. В тридцать девятом я умирал. Да, просто умирал! Физическое истощение и моральное – мои дни были сочтены, и то что я оказался в лагерной больнице можно по-своему назвать чудом! Возможно, лагерное начальство обратило внимание на слишком высокую смертность в лагере, а ведь мы были дармовой рабсилой и должны были работать, приносить «пользу» обществу. Так или иначе, но я оказался в больнице и там судьба удивила ещё одним чудом – я встретил Веру! Она тоже была заключённой, но как врач, работала в лагерной больнице. Она то и вернула меня к жизни, выходила, поставила на ноги. Верочка сумела оставить меня при больнице в качестве разнорабочего. Я был истопником (в больничке были допотопные печи), занимался заготовкой дров, помогал переносить лежачих больных, таскать тяжёлые выварки для белья. Так я дожил до сорок первого года. Началась война и обо мне вспомнили. Понимаешь, легко обвинить человека в чём угодно, а потом посадить в тюрьму, в лагерь или вообще расстрелять, а вот построить мост через реку, спроектировать завод, оказывается совсем нелегко. Нужно знать сопромат, высшую математику, физические законы – это не сказки про шпионов сочинять. Моё дело в спешном порядке пересмотрели. Когда за мной приехал один человек, который знал меня раньше, то он меня не узнал, мой вид был жуткий, но дело было не в моём виде. Немец продвигался всё дальше и дальше. Наши войска оставляли такие города, как Минск, Киев, Харьков, Кривой Рог, Днепродзержинск, Ворошиловград, угольные шахты Донбасса. Промышленные предприятия переводили за Урал. На голом месте нужно было возводить заводы, и кто-то должен был их проектировать. Так я оказался на свободе, на строительном фронте, но полную реабилитацию получил только после пятьдесят третьего года. А, моя Вера осталась там. Мы переписывались, а после войны я ездил к ней. Она сидела, как жена врага народа. Муж Верочки был военным и был осуждён по «делу военных», связанных с именем Тухачевского. Самое страшное, что у них был сын. На момент ареста родителей мальчику было только четыре года. Для неё это был поздний единственный и долгожданный ребёнок. Уже после освобождения, Верочка разыскивала сына, но таким малышам в детском доме меняли имя, фамилию и отыскать ребёнка становилось совсем невозможно. К тому же его могли усыновить. Она долго занималась поисками, а потом приняла свою горькую судьбу. Вот ты, доченька, волновалась о том, примет ли вас моя новая жена? После пережитого Верочка на многие вещи смотрит через иную призму. Она мудрая женщина, а не капризная, эгоистичная дамочка. Знаешь, ей так понравились твои ребята. И Сашка, и Алёшка ей чем-то напоминают её Глеба.         
Вернулись из магазина дети и Вера Викторовна. Надя и Алексей Иванович закончили свой разговор. Её до глубины души потряс рассказ отца. Всем сердцем она сочувствовала и папе, и его жене. но она не могла согласиться со всеми выводами, которые он делал из этой трагической истории.
И вот, снова дорога. Только теперь они возвращаются обратно в Севастополь. Путь домой, какой он приятный! Она так радовалась поездке в Москву, так предвкушала встречу с городом своего детства, что даже не ожидала, каким долгожданным будет возвращение. Надя соскучилась по Севастополю, а ещё по маме.
Любовь Николаевна немного отдохнула от домашних хлопот и тоже успела соскучиться по дочери и внукам.
Она несказанно обрадовалась их подарку, нарядной кофточке. У них не было большого зеркала и, надев обновку, она отправилась к соседке, у той было -  трюмо.
- Любовь Николаевна вам идёт, - заметила соседка. – А, чего производства?
- Польская, - ответила мама.   
Поездка в Москву растормошила их привычный жизненный уклад. Разговоров было море. Дети рассказывали бабушке, соседям по коммуналке о том, что видели, где побывали:
- Красная площадь – такая огромная!
- А, какой Кремль, а Мавзолей, а какие в столице магазины!
 Все эти возгласы сопровождались подробностями об увиденном, и снова возгласами то восторга, то удивления. Только о своих спорах с отцом, его печальном повествовании Надя не рассказывала никому, даже маме.