Веселей ребята, выпало нам...

Поезд быстро набирал ход, она стояла возле окна, был жаркий летний день. Окна в вагоне были открыты, и легкий ветерок обдувал прохладой лицо, волосы растрепались. А она улыбалась чему-то не видимому для окружающих, но тому, что было там впереди.
Из купе раздался смех, это ее друзья, достали домашнюю снедь и гитару. И первые аккорды гитары, вернули ее в настоящее. Ее муж запел: «Веселей ребята, выпало нам, строить путь железный, а короче БАМ...». А Саша с Инной, ее друзья, вторили ему. В другом купе подхватили песню... И уже весь вагон пел новую песню, и она неслась вместе с поездом в даль...«...вагонный пакуется груз, наш адрес не дом и не улица, наш адрес  Советский Союз...».
Они пели и радовались: новым впечатлениям, романтике, предвкушению дыма костра, палаткам, утренней дымке тумана и стройке, на которую они ехали по комсомольской путевке.
За окнами мелькали деревья, вечерело, и уже таинственными казались за окном березки, ели, а лес становился все гуще и гуще. Кто-то произнес: « Ну, вот и тайга началась».
Утром они приедут в Демьянку. Название то какое: «Демьян-ка, и от этого названия веяло чем-то от таежных охотников и тайгой», - подумала Татьяна.
Настало утро, не по-летнему прохладное и туманное. Север, таежный край встретил их не приветливо. Было промозгло. И  рой мошки набросился  на них, как только они ступили на перрон. И что-то кольнуло ее в сердце, закрался  холодок. Но рядом были друзья, муж Василий.  «Все будет хорошо»,- подумала она.
Но интуиция не обманула. Они собрав свой не большой багаж: личные вещи, да подушки с одеялом; отправились на поиски строительной конторы, что приглашала их на работу.
Прораб, увидев их, удивился: «Да мы же вчера хлопчиков набрали, думали то ж вы!». Почесал затылок: « И чого ж с вами робыть?». Она отметила про себя, украинец.
«Ну, пийдем за мной». Он мешал русские и украинские слова, и у него так ладно, по-доброму это получалось. Его голос  успокаивал.
Накануне прошел дождь. А они с Инной в туфельках. Ноги утопали в густой, как сметана, грязи, они  с трудом вытаскивали ноги и про себя вспоминали, как мама настаивала взять резиновые сапоги, ах, как бы они им сейчас пригодились!
 Мужчины тоже загрустили, нет жилья(обещанного!), нет работы, да и денег было не густо.
В поселке стояло несколько деревянных двухэтажных домов и много вагончиков.
Но седой прораб уводил их все дальше и дальше на окраину поселка, где одиноко стоял заброшенный вагончик. Ей подумалось: « Какая глухомань...» Вдали виднелась река.
А за ним начиналась тайга. Стояли высокие ели, кедры, березы, осины, пихты, стояли не шелохнувшись, и было так тихо, какая-то звенящая тишина (после огромного шумного города, там всегда было движение и шум). Такой тишины  она никогда не слышала в городе.
Прораб подвел их к вагончику и сказал: « Ну, хлопчики, хозяйствуйте, а завтра с утра до мэнэ».  И ушел, широко раставляя ноги, словно боялся упасть. Это потом они узнали, что раньше он служил на Черноморском флоте.
Вагончик ( местные жители  такое жилье называли балок), был разделен на две половины, словно специально для двух семей.
Они усталые с дороги, присели, подкрепившись остатками домашней еды (ох и хороша сегодня была вчерашняя курочка). Мужчины окинули взглядом жилье. Да..., и подумали с грустью, что не о таком они мечтали, о палатке, но их романтика началась с вагончика-балка. И кроме  одеял и подушек у них ничего не было. Татьяна с Инной взялись за тряпки, нужно все отмыть (похоже нога человека сюда давно не ступала). Мужчины по досточкам собирали табуреты ( благо оба плотники). Затем появились полочки, они радовались, словно купили новые шкафы. Прораб выдал какую, никакую посуду, ведра, тазы. И они начали по-тихоньку обживаться.
И началась жизнь полная удивления, в окружении природы: река, лес, болото, ягоды, грибы, кедровые шишки, и лишений цивилизации, без телевизора и холодильника. Газовую горелку им выдали.
На следующий день, ранним утром, Танюша вышла из балка, потянулась, так что все косточки затрещали, улыбнулась утру и потрясенная замерла. Исполинские кедры в перемешку с елями, стояли словно стражи, величаво, подняв свои головы в небо. И в воздухе был дурманящий запах трав и кедрово-терпкий  запах тайги. И такая тишина... Только дятел долбил и долбил кору дерева, выискивая себе еду. И там в далеке была видна голубоватая дымка реки. От балка в лес быстро пробежала рыжая белка с пушистым хвостом. Инна, выскочив из балка, охнула: «Красота-то какая!».
 Это было их первое утро, в этом суровом Северном краю. Это потом они стали слышать в этой тишине каждый день стук колес, удаляющихся поездов.
Северный край преподносил каждый день сюрпризы и одним из них были не забываемые белые ночи, когда просыпаешься и с ужасом думаешь, что проспал, глянешь на часы и не понимаешь то ли день, то ли ночь... И по утрам медвянные росы...
И  изобилие ягод: брусники, черники, клюквы, орехов и  грибов...
И еще удивительная отоварка продуктами, раз в месяц приходил вагон  и они покупали печенье коробками, сгущенное молоко ведрами, яйца коробками, апельсины коробками( на большой земле все покупалась килограммами и грамами).
 И изобилие мяса и рыбы, и умение все эти дары сохранить, засолить, завялить, переработать... Всему этому они  учились у местных жителей.
Жизнь продолжалась, мужчины устроились на работу. И время полетело в заботах.  Да и Татьяна  с Инной начали искать работу. Но времени все равно оставалось так много, а молодость била ключем, и  желание изучить этот неизведанный край, было огромным. Мужчины все чаще уходили рыбачить. И рыба здесь была совсем другая: щуки жирные( а не костистые) по два, три  килограмма, и сырок (вкуснющий!), муксун (деликатес!), а какие малышки щучки-шурогайки ловились ( их называли карандаши)!
 Наступила осень. И в первый выходной  сентября было решено  отправиться за клюквой. Местные жители говорили, что рано, но они никого не слышали.
Взяли ведра, одели сапоги (боялись змей). Таня и Инна замотались  платками. И  в четвером разбрелись в поисках клюквы. Холодало. Лес уже тронула кистью осень, багряно-красные листья осины дрожали и перешептывались, золотились листики березы и только в немом молчании стояли кедры. Желтые, красные листья выстилали землю,  под ногой хрустели ветки, и нога то утопала во мхи то вновь хрустели веточки хвои, попадались, вышелушенные белкой или кедровкой, шишки, редкие уже, грибы. Доносилось пение птиц, то вдруг застрекотала сорока. Послышались вдалике глухие удары. Василий отметил: «Мужики шишкуют, в кедраче орех колотят». А клюквы все не было и не было. Они  уходили все дальше. Мужчины перекликались друг с другом, что бы не потеряться из виду. Лес поредел, все чаще попадались одиноко торчащие стволы высохших  деревьев. Кочки становились крупнее, и вода начала  хлюпать под ногами. И тут Татьяна увидела чудо: на кочке кроваво аллела, словно ярко-красные бусины,  клюква. Она наклонилась и потянулась за ягодой, и вместе с ягодой, словно нанизанные на нитку бусы, снялось с десяток ягод. Она была еще не зрелая и от того упругая, твердая и некоторые ягоды были еще розовые. Но какими они были крупными! Она не переставала удивляться. Рука тянулась от одной кочки к другой. Ягод было так много, у нее захватило дух. В ведре ягоды прибавлялись быстро и в азарте, она не заметила, как заблудилась. Под ногой все шаталось и каждый след уже заполнялся грязной водой. Кочек становилось больше, и что-то булькало под ногами  и шипело. Местами вырывался какой-то газ. Татьяна подняла голову и подумала, что она заблудилась. Но страха не было, какое-то блаженство было в голове, и даже мошки, противные мошки, которые забирались под платок, умудрялись попасть в рот, и те больше не тревожили. И вдруг впереди она увидела маму, мама помахала ей рукой. Она присела на кочку возле засохшего деревца, и с удивлением, подумала, что мама-то дома осталась... Голова кружилась и мысли медленно и плавно уплыли куда-то... Она сидела в забытье. И не слышала, как в это время Василий и друзья кричали: «Ау! Ау!»,- не переставая искать ее.
Инна с Александром привели местных жителей, начинало смеркаться.
Местный доктор, Кузьмич, первый заметил ее, сидящую, прислонившись к деревцу. Глянул вниз: болото, и то там, то здесь булькало, выходил «веселящий газ» - сероводород, вызывающий галлюцинации.
Она очнулась от резкого запаха нашатыря. Безумно болела голова, она раскалывалась, и кто-то стучал и стучал молоточками в голове.
Она не видела, как ее вынесли из болота, и уже в балке, Кузьмич привел ее в себя. Он внимательно посмотрел  на Танюшу и Инну, качая головой: «Ну, и красавицы! Глаз-то не видно! Кто ж в тайгу один идет, да еще без москитной сетки? Завтра, девоньки, глаз не откроете». Он взял марлю, обмакнул в солевой раствор и положил Татьяне на лицо. И словно тысяча иголок впились ей в лицо, она застонала. Потом Кузьмич заварил чай на травах и всех напоил ароматным чаем, и пахло от него душистыми травами и брусникой. Танюша  заснула.
Первые солнечные лучи коснулись лица Танюши, она открыла глаза, потянулась и побежала к зеркалу. Раздался истошный крик, который разбудил  и мужа, и друзей.  В зеркале на нее глядела – мордочка поросенка (лица не было), круглая с прорезями глаз. Мужчины покатывались от смеха, показывая пальцем то на Татьяну, то на Инну. А у Тани слезы потекли  по щекам.
С утра их навестил Кузьмич и констатировал: «Это вам, матушки, не курорт! Мошка, она свое дело знает! Поделаете на лицо солевые примочки, и день, два все пройдет». Затем он спросил   про  самочувствие. А позже заговорил и про работу: «Слышал я, ты - фельдшер. А мне помощница, ох как нужна. Врачица наша, вон на большую землю  подалась, рожать. А тебя сам Бог послал». Он вздохнул и продолжил: « Годков-то тебе, чай двадцать пять, аль ошибся?».  Она кивнула, мол верно.
Так Татьяна, уже в стылую осень, вышла  на работу, помогать во врачебной амбулатории  Кузьмичу. Она на всю жизнь запомнила свой первый рабочий день на станции Демьянка. Она, уже проработавшая семь лет на скорой помощи, и казалось, что ее ни чем нельзя было не напугать, не удивить. Но не тут-то было. А был-шок!
Сначала с просеки привезли лесоруба, его укусила змея. Кузьмич, мигом ввел ему противозмеиную сыворотку. Не успел закончить, пришла женщина с опухшей щекой. Щека была отечная и горячая, женщина стонала.Татьяна поставила градусник, температура сказала обо всем, тридцать девять и пять  градусов. «Зуб нужно удалять»,- сказал Кузьмич.
Кузьмич удалил зуб под местной анестезией, женщина охнула, и велел Татьяне: « Набери пенициллин пятьсот тысяч и уколи, да два кубика анальгина с кубиком  димедрола, да уложи ее у нас до утра». Она делала все машинально, а глаза делались все шире ( в городе удалял зуб стоматолог!). Позже пришел вахтовик, сказал , что провалился в холодную воду и результат: под мышкой карбункул(нагноение). Кузьмич позвал Татьяну: «Готовь стерильный столик и готовься, вскроешь сама». Она замотала головой, а руки накрывали стерильный столик ( благо всему этому учили в медицинском училище! О, как она в эти минуты была благодарна учителям- докторам, которые обучали ее ). А сама проговорила: «Вы, что, Кузьмич, это же врачебная процедура! Я не... , не буду». Кузьмич усмехнулся и сказал, тоном не терпящим возрожения: «Пошли!  Помогай, держи лоток». И легко вскрыл нарыв. Парень вскрикнул и полость освободилась от гноя. И слезы радости потекли у парня из глаз. Затем прибежала молодая женщина с грудным ребенком, он задыхался. Татьяна сразу поняла – ложный круп, ларингит. Кузьмич сделала укол, она делала ингаляцию, ребенок задышал.
Татьяна уже не понимала, то ли Кузьмич детский врач, то ли хирург, то ли стоматолог, то ли терапевт. Она была потрясена. А он улыбнулся, в ответ на ее мысли. «Если  я им не помогу, кто им поможет . Здесь на тысячу километров нет больницы». Погладил по голове и проговорил: «Ничего, черноглазая, ты смышленная, привыкнешь». И добавил: «Ты это, не делай такие удивленные глаза, я вообще-то, как и ты – фельдшер. Просто я давно  живу на Севере. А врачиха-то уехала!».
А потом они пили чай с дикой малиной и брусничным листом. Кузьмич был на ногах вторые сутки, приехали вахтовики, и он все лечил и лечил их.
После чая его сморило, и он так и задремал, положив под голову руки, сидя возле кушетки. Татьяна смотрела на его обветренное и загоревшее  лицо, и никак не могла понять сколько же ему лет. А он во сне по-детски улыбался.
Дежурство подходило к концу. Так же как и сутки ее первого дежурства, которое Кузьмич провел вместе с ней, что бы не напугать суровой правдой жизни и местными воможностями  медицины.
Но на следующий день разыгралась не погода: проливной дождь, шквальный ветер. Раздался звонок в амбулаторию. В поселке Кинтус-роженица, поезд будет только через сутки. Кузьмич рассуждал:  «На Татре  сейчас  не проедешь». А телефон не умолкал, заболел уже пятый ребенок-ларингит. Кузьмич перед этим бегал от одного дома к другому, и уже в изоляторе, рассчитаному на шесть мест, не куда было ложить ребятишек.
Кузьмич посмотрел на Татьяну и как отрезал: «Увы, черноглазая твое дежурство не закончилось. К роженице полетишь ты. А сейчас бери сундучок скорой помощи  и на машину к вертолету. Погода, правда, не летная, но... времени нет, лететь нужно. Женщина первородка  и плод большой. Нужно помочь».
Ветер и дождь хлестали в лицо, экипаж вертолета уже ждал фельдшера. Увидели Татьяну, удивились: «А где Кузьмич?». « В поселке, много детей с ларингитом», - ответила она.
  « Ну, тогда, летим!», - прокричал летчик. Кабина захлопнулась, лопасти вертолета зашумели. Летчик что-то кричал, но расслышать его слова было не возможно. И легкая тень тревоги появилась на ее  лице.
Вертолет поднимался над землей, и плавно поплыл над балками, деревьями, его болтало, но опытный экипаж из двух летчиков, удачно посадил вертолет, в поселке Кинтус, через полчаса.
Роженица уже не стояла на ногах. Схватки были частые, отошли воды и она умоляюще смотрела на Татьяну, постанывая во время схваток. Татьяна была моложе роженицы. Врач передавший Татьяне роженицу, не мог лететь, оставить три тысячи человек без медицинской  помощи было нельзя. Муж роженицы, с перекошенным лицом от страха, поднялся на борт и  сидел, вцепившись руками в сидение ( он боялся летать, как выяснилось потом).
Вертолет поднимался выше и попал в болтанку, ветер усиливался, ливень с еще болшей силой обрушился на вертолет, он скрипел и как будто бы кряхтел, было жутко. Дико закричала роженица, у нее начались роды.
Татьяна,  вытерла испарину на лбу, облизала губы. Медлить больше нельзя, нужно было принимать роды. Выхода другого не было. Вертолет неимоверно трясло. Татьяна про себя попросила Боженьку : «Помоги  принять роды, Господи!». Муж начал креститься, глядя на Татьяну. Но все произошло быстро, роды были стремительные.
Вертолет дрожал, казалось сейчас под действием стихии, рассыплется.
Закричала роженица, и ребенок громким криком, известил мир о своем появлении. Татьяна приняла малыша, это был мальчик! Она сняла халат, сначала завернула новорожденного в пеленку, затем в халат. Ребенок кричал, мамочка плакала, муж улыбаясь сказал тихо: « У меня Демьян родился!».
 А стихия, разыгравшись, раздирала борт.
Она приняла роды, как это делала ни раз, но словно это было не с ней, а как в замедленном кино...
Экипаж был в диком напряжении. Казалось время замерло...
Экипаж посадил вертолет на вертодроме в Тюмени.  Их уже встречала бригада скорой, которую по рации вызвал экипаж.  Открылась дверь вертолета, врач ринулся к роженице и спросил у Татьяны: «Ну, что у вас?».
Она, улыбнувшись, передавая малыша на руки врачу, ответила: «У нас Демьян родился!».
Экипаж и Татьяна выпрыгнули из вертолета. Она посмотрела в след удаляющейся скорой, увозящей маму, и ребенка и его отца. Затем подняла голову  и глянула вверх на  Тюменское безоблачное глубое, голубое небо: светило яркое солнце, словно и не было  этих страшных часов болтанки в вертолете, и борьбы экипажа со стихией...
Вертолет заправили горючим. И снова в полет, они взлетали. Летчик, улыбаясь, подмигнул: « Домой! С крещением тебя, черноглазая!».
Танюша посмотрела вниз, уплывал город, он  остался далеко внизу, и уже впереди снова шумела, манила и звала голубая тайга. Это был край Северный, клюквы и брусники, со своей первозданной красотой. И каждый день люди, живущие здесь, брали новый рубеж.  Это были  удивительные, скромные и сильные, мужественные люди, которые хорошо делали свою работу, это и медики, и строители, и  летчики, и водители, и буровики – это они  покоряли Север, осваивали его богатства и прославляли его своими делами!
 На борту вертолета зазвучала песня «Веселей ребята, выпало нам...». И она  подумала: « Вот она – новая жизнь!».

  Галина Шпрингер