Химера пахла морем

На семейном обеде расшалившиеся внуки задели жаропрочное, уже пустое, блюдо и оно плашмя упало со стола на пол, чугунно лязгнув. А после звук вдруг перешел в продолжительный хрустальный звон. Доктор Звяга бросил взгляд на жену – та застыла, после скривилась лицом как при мигрени, обхватила голову руками и вышла из-за стола в спальню. Отец метнул молча своё возмущение дочери - она смиренно начала отлавливать своих сыновей и племянников, пытаясь привести детей хоть к какому-то подобию дисциплины, пока брат и невестка заняты на кухне.
Доктор Звяга любил свою жену пополам со смесью вины – положив жизнь на алтарь науки – он так и смог освободить Добродею от синдрома замерших яичников, с которым так успешно научились бороться, но на лечение организм его жены не среагировал. Однажды Дея просто взяла мужа за руку и привела его в дом милосердия – а увела обратно домой уже их троих, сирот после войны хватало, раздавали как котят на площади…
Она стояла в спальне спиной к нему и её плечи попросту ходуном ходили. Он ожидал слёз, истерики, какого-нибудь скандала, а она смеялась, звук этот еще не родился в ней, а сама эмоция вовсю торжествовала, Дея словно осветилась изнутри. Звяга уставился на жену, опасаясь сумасшествия:
«Последствия» - страхом расцвела мысль в его мозгу.
- Наконец-то! Свобода! Я свободна! Свободна! СВОБОДНА!!! – громким шепотом отчеканила Добродея, сверкая глазами и будто став выше, моложе и сильней. Она вернулась в гостиную, оставив мужа в полнейшем недоумении:
- Деечка, милая, всё хорошо? - проблеял он в никуда и уже никому, сам себя испугавшись.
С того дня поведение Добродеи начало меняться: ранее нехозяйственная она буквально выскребла весь дом от крыши до подвала, прежде недеятельная Добродея все каникулы провела с внуками, тормоша их совместным времяпрепровождением, никогда не любившая физических контактов она заголубила, заобнимала и загладила всех домашних, всегда отличавшаяся экономностью женщина потратила все свои личные сбережения на «вкус к жизни».
«Наркотики? Алкоголизм? Суицид? Безумие? Измена?» - перебирал варианты, наблюдая эти резкие перемены, доктор Звяга, с облегчением засыпая и просыпаясь рядом с женой.
Зимой Добродея Звяга ушла в одиночку в лес и не вернулась.
Поскольку каждый из членов её семьи был в указанный период постоянно на виду, а труп так и не обнаружился, состава преступления в этом событии не усмотрели и её объявили «без вести пропавшей» с пометкой «возможный суицид».
Он хотел поместить кокон на берегу, но это такая же блажь, как и шкаф, забитый платьями, которые не хочется носить. А он уже и не человек. Потому химера с запахом морской волны расположился в обустроенном уже поколениями общины до него кластере. Один из тяжей погружен в грибницу Связи, остальными он плёл кокон:
«Любовь для нашего биовида подобна проклятию. Мы бежим от неё. Мы боимся знакомых и незнакомых нам. Мы боимся прикосновений. Боимся запахов. Притяжение – беда. Чувство – трагедия. Ответное оно или нет, это трагедия в один акт или более.
Я родился здесь, около моря. Может, потому я пахну водой, солью и тиной. Мой предшественник запаха смолы не был силен в биопамяти, но он выбрал очень устойчивую общину и обо мне хорошо позаботились. Поколений еще семь назад я восстановил самостоятельно, с более ранними личностями мне помогли памятные записи общины. Впрочем, я и сам сейчас вкладываю всё о себе в Связь. Засушливый сезон община проводит на приморской стоянке, а дожди – на клубневой плантации. Стоянки нашей общины давно установлены. Привыкай перемещаться между ними, таская пищевые запасы, коконы, детенышей, товары на обмен и самого себя. Первую треть я был хорош в ловле всего, что в воде плавает, почти всю вторую треть провел в обучении и тренировках, если бы не…
Однажды ты (я не знаю, какого уж ты будешь запаха и каких умений) присоединишься к Связи и узнаешь, сплав – был когда-то единственным выходом из ловушки, что устроила нам слишком близко подошедшая комета. Нас были миллиарды. Но даже столетия спустя пищи всем не хватало. И мы стали объединяться по признаку наличия между индивидами чувств. Наш химеричный геном приспособился. Он же и загнал нас в ловушку. Прекрасную и ужасную западню. Из двух личностей возникала третья – окончательный и бесповоротный компромисс любящих. Цена у такого чуда – смертность. Никакого последующего квазипартогенеза. От исчезнувшего остается лишь куча биомассы, способной обрадовать разве что простейшие микроорганизмы.
Нас были миллиарды.
Нас остались миллионы.
Я люблю его. Его запах воздуха в грозу. Его песни. Его способность менять окрас покровов и проявлять фасеточные глаза, где ему взбредет. Его память. Его знания. Его мечты.
Я боялся его. Он моя гибель. Он был моей гибелью.
Я сбежал, разложив себя двузначной системой в огромный массив данных и пропустив лучом через космос. Чтобы не слышать этот зов единения. Не мечтать обняться в сплаве тела и разума. Не слышать его. Не знать. Не желать.
Промчавшись по Ланиакее, я оказался монстром в кустах на маленькой планете под местным названием Земля. Выход из ситуации – нужная модификация внешности, потребный химеризм внутреннего строения. В поисках белков я наткнулся на труп и прежде, чем пустить его останки себе в пищу, внимательно их изучил. Более всего в замешательство привели так называемые половые органы. У нас их нет, так как в них нет потребности. А у человечества половое деление по функционалу и личностно-физиологическим системам ценностей. Они определяют себя изначально по отнесению физиологией либо психикой к какому-либо полу – и лишь после на некоторое время вспоминают, что их жизнедеятельность обусловливается мозгом… Поскольку труп был мужским (органы снаружи, функция – выработка и доставка специальных клеток в женские половые органы, но это мне стало известно потом), то я стал мужчиной.
После обнаружения меня поместили в специальный интернат для умственно отсталых лиц. Человечество приспособилось вести самоучет путём бессчетных регистраций, их овеществленный результат называется документами. Их у меня не было. Не было и фиксированного жизненного пути. Не было имени. Я не мог донести до окружающих, что моё имя – это мой запах, а мой язык – телепатический, т.к. их органы не подстроены под восприятие моих передач.
Я снова стал детенышем. Изучал продукты питания и реакцию своего организма на диету, учился пользоваться речевым аппаратом и произносить звуки, составляющие вокабуляр, держать ложку и не проносить её мимо рта, познакомился с аналогом хитинового панциря – одеждой, узнал, что здесь много больше сезонов и градаций между ними, привыкал к новому режиму суток и прочим аспектам. И это не касаясь умений. Что до телесного – многое для меня оказалось шоком. Первая же попытка помыть меня чуть не убила. Еще пребывая в страхе перед любым прикосновением, я впал в кататонический ступор, но вышел из него через какой-то промежуток времени, обнаружив, что не умер и моя истинная физиология на внешние вызовы не отвечает. Меня переводили из более безнадежной категории больных в менее, менялись учреждения. Я числился то с амнезией, то с расстройством личности, то с деградацией. Они были «здоровые» и они содержали меня, «больного». Меня кормили, обо мне заботились. Меня устраивало. Я собирал информацию о месте своей добровольной ссылки, я исследовал людей.
А потом наступила война. Здоровые вдруг стали больными и начали убивать всех без разбора. Стену моей комнаты разворотило взрывом, и я ушел из приюта, сочтя дальше это место небезопасным. В поисках пункта, незатронутого взаимным уничтожением, я оказался в разрушенном доме, в котором при обстреле погибла семья. В руках у молодой девушки оказались зажаты документы. Документы – это основа признания вас среди людей. Так я стал женщиной. В зону демилитаризации добралась девушка Добродея Цветова. Добродея Цветова понравилась молодому доктору Юрагу Звяге и он разделил с ней все принадлежащие ему атрибуты и ресурсы, от общей фамилии до очага.
Добродея Цветова-Звяга не могла ни зачать, ни вынашивать, ни родить.
Она умерла в родном доме, придавленная обрушившейся балкой.
Похоронена под строительным мусором.
Но Юрагу Звяга считал, что виной не чужеродный инопланетный геном (о котором он и не предполагал), а газовые бомбежки.
И он не терял надежды, пока я не утратила терпения сносить процедуры и выводить из организма медикаменты. Я пришла вместе с мужем в дом милосердия, куда свозили детенышей, оставшихся без родительской или родственной опеки, и выбрала двух (близкородственных, их друг без друга бы нам не доверили) детей, почувствовала, что им понравилась, и увела. Наша община теперь обоснованно звалась семья, и у меня было очень много обязанностей, совпадающих с умениями.
Я была заворожена механизмом, при котором посредством физиологической акробатики разнополых индивидов при смешении генного материала появлялась жизнь. Этот сложный копировальный аппарат был для меня сначала насмешкой, потом горькой иронией, а после я смирилась. Ровно тот же биологический процесс должен был существовать и у нашего вида, но оказался утрачен в результате эволюции. Сначала стагнации подверглось количество особей. Затем клеточные процессы в этом отношении стали отвечать только на квазипартогенез и квазипенетрацию. Так что выбор у тебя будет между переплавкой и сплавом.
А на Земле у меня были те, кто называл меня родней, существуя автономно от меня, кто появлялся без какой-либо биопамяти, но заставлял меня продуцировать гормоны вне подготовки к окончательной гибели, те, к кому я не боялась прикоснуться, выражая доверие и… любовь. Я смотрела на поиски моих воспитанников пожизненных партнеров - и не могла выразить – как же им повезло! Самой биологией предусмотрена возможность увеличивать счастье в количественном и в качественном отношениях.
Но я на Земле гость. Что более важно – это конечность запаса энергии в клетках и обязанность передать основу твоей жизни тебе. Тот, кого я любил и с кем желал быть единичностью, умер в новый запах, ничего не значащий для меня детеныш в ни чем не примечательной общине.
Передаю тебе тело здоровым, без повреждений и излишеств. Я прожил интересную жизнь.
Здравствуй и прощай»
Доктор Юрагу Звяга проснулся вдруг на планете Земля посредь ночи от ощущения внезапной потери и увидел, как посреди спальни зависла улыбка его жены Добродеи Цветовой-Звяга, а в следующую секунду наваждение схлынуло, улыбка растаяла и он заплакал.
От подушек пахло морем.