Камчатское одоление. роман. часть первая

От автора:
Те, кто уже прочитал предыдущие части моей тетралогии о Восточной или Крымской войне, с её почти неизвестными, а то и просто забытыми страницами, сегодня могут окунуться в  прочно забытое российскими историками событие той войны. Удивительное противостояние маленького гарнизона Петропавловска мощной объединённой англо-французской эскадре составляет содержание этого романа. Подвиг удивительный. Но ещё удивительнее то, что он до сих пор никак не был отражён в русской и советской художественной литературе.


ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
 

ВСЁ  ЕЩЁ ВПЕРЕДИ




Океан в это утро полностью оправдывал своё название: был он велик и тих. Чистая линия горизонта, ничем не нарушаемая, была видна ещё плохо, чем наглядно демонстрировала единение двух стихий – Воздуха и Воды. Где-то милях в полутора, за мысами вблизи от входа в гавань, угадывался небольшой ветер, поднимавший волну в два-три балла, а здесь поверхность океана была зеркальной и тёмной: солнце выкатывалось постепенно из-за далёких гор материка, палящие с самого утра лучи падали на прибрежные равнины, а солнце светило во всю свою южноамериканскую мощь, поднимаясь всё выше и выше в зенит. Богиня утренней зари Аврора буквально на глазах превращалась в Гелиоса, бога дня и свирепого, косматого солнца. Изыльметьев улыбнулся неожиданно пришедшему сравнению: европейские боги далеко отсюда, здесь боги другие, перуанские. Намешанные здесь инки-индейцы и испанцы верили в богов кровожадных, постоянно требующих жертв и золота, золота! Но картина, открывавшаяся вокруг него, невольно вызывала образы другие. Только что, будто бы, царили полутона и нежные краски, горизонт на востоке был чётко очерчен тушью, а уже через несколько минут – контрасты  города и порта, взрыв звуков и ярость цветов… Будто нажали спусковой крючок и неожиданно зыбкий утренний мир обернулся войной…

Да, к военно-опасному повороту мыслей мирная картинка нисколько  не подталкивала. Но уже через мгновение он понял, что такое сравнение – результат накопившихся тревог и впечатлений последнего года, обрывков разговоров и завуалированных формулировок в приказах, которыми напичкало его командование ещё до выхода в этот длительный поход, в почти кругосветное плавание, плавание опасное, со всяческими возможными неожиданностями.

А ещё Иван Николаевич подумал, что подобные повороты мыслей могли быть навеяны… названием того самого корабля, которым он в данный момент командовал. А фрегат, один из лучших кораблей парусного флота России, из-за своей красоты носит безмятежно ласковое, мирное имя этой самой богини утренней зари. Но поскольку это корабль военный, то он в любую минуту может обернуться могучим богом солнца, а то и богом войны – Аресом.

Капитан-лейтенант встречал здесь, на стоянке фрегата «Аврора» в Кальяо, уже второе утро, и второй раз был поражён космической мощью неповторимой, мгновенно меняющейся, словно перетекающей из одного качества в другое этой картины. Ещё вчера он сразу понял, что поддаваться такому воздействию на ум и сердце просто нельзя, потому что непроизвольно человек начинает чувствовать себя ничтожной букашкой, от которой ничего не зависит, и судьба его – в руках древних божеств. Впрочем, если посмотреть   непредвзятым внимательным взглядом, далёким от романтики, то всё происходящее вокруг, все дела земные не давали ни поводов, ни какой-нибудь опоры для любых действий. Всё было зыбким и неопределённым.

Где-то далеко в географическом пространстве была Балтика, знакомая после многих лет плаваний чуть ли не до каждого подводного камня, – это тот самый морской опыт, который  при переходе через непрерывно штормивший Атлантический океан и при преодолении встречных рукавов Гольфстрима помогал в очень малой степени. От экватора –  всё дальше и дальше, к ревущим сороковым, пятидесятым… А уж прохождение мыса Горн – этого проклятия моряков многих поколений – зависело в такой ситуации и в это самое ненастное время года не столько от опыта (увы, не так уж часто мореплавателям приходится совершать такие длительные путешествия), сколько от интуиции и от таланта командира корабля.

А Изыльметьев был талантлив. Ещё в Морском корпусе он был одним из лучших выпускников, но ему почему-то не везло при назначениях: то ли родовитости  кому-то показалось маловато, то ли слишком сильно в нём чувствовался дух независимости в суждениях и непокорности обстоятельствам. Но даже при таких чертах характера никто не мог упрекнуть офицера в дисциплинарном небрежении или в
неисполнительности. Он служил на нескольких кораблях, которым не довелось ходить в дальние плавания. Служил старательно, особенно
отличал корабли под его командованием идеальный порядок. Но однажды, когда служба его проходила на военном транспорте «Або», безупречные труды были замечены самим Александром Сергеевичем Меншиковым. Будучи на корабле, вельможа, возглавлявший, фактически, весь флот Российской империи, заметил идеальную чистоту при том, что на корабле не были уведомлены о его визите. Меншикову немедленно подсказали: на этом корабле всегда порядок идеальный. Меншиков с усмешкой вздёрнул бровь:

  –  Вы хотите сказать – и в гальюне тоже? А ведь я сейчас проверю.

Он достал изящный кружевной платок, сразу распространивший освежающий аромат кёльнской туалетной воды, и обернулся к Изыльметьеву:

– Будем проверять?

Командир корабля с плотно сжатыми губами и красными пятнами на скулах ответил утвердительно и даже посторонился, сделав приглашающий жест рукой, но Александр Сергеевич, будучи далеко не глупым человеком, сразу уловил двусмысленность ситуации и небрежно махнул платком:

– Если командир корабля так уверен в своих подчинённых, то и мы можем довериться его… чистолюбию! – Скаламбурив по своему обыкновению, Меншиков окончательно пришёл в благожелательное расположение духа.

Эпизод этот мог бы стать обычным морским анекдотом, кои Меншиков плодил вокруг себя несметно, если бы Изыльметьеву буквально через несколько дней не присвоили очередной чин, а ещё немного погодя не назначили бы его командовать корветом. Верный себе капитан-лейтенант и там навёл идеальный порядок и взялся за интенсивное обучение экипажа боевым действиям.





Всё это происходило на глазах всего морского офицерства и оценивалось весьма одобрительно. Именно поэтому никого не удивило, а только вызвало одобрение первое в жизни Изыльметьева очень престижное признание товарищей по оружию. Командование обеих дивизий Балтийского флота представило его к заграничному плаванию. К этому моменту, наступившему год назад, Иван Николаевич уже командовал   самым, пожалуй, заметным кораблём русского флота. Фрегат «Аврора» бороздил океаны уже восемнадцать лет и успел превратиться в своеобразный морской университет, где практическое обучение прошли очень многие офицеры, составившие впоследствии славу российского флота. Даже сын императора проходил службу на этом фрегате одновременно со своим вахтенным офицером, исчезнувшим несколько лет назад с петербургского горизонта капитан-лейтенантом Невельским. По слухам, передававшимся шёпотом, он на своём «Байкале» открыл на самой дальней восточной окраине России какие-то совершенно невероятные тайные вещи и стал сразу капитаном первого ранга и возглавил какую-то крупную экспедицию. Кстати, Изыльметьев также узнал на корабле, что основу матросского состава своей экспедиции Невельской набрал именно из этого экипажа. Так что многие авроровцы находились сейчас там, куда по приказу командования должна направиться «Аврора»: на самой восточной окраине империи.

После передышки возле перуанских берегов предстоял сущий «пустяк» нужно было всего лишь пересечь Тихий океан… Стоянка в Кальяо была в первую очередь технической: после бесконечной болтанки в Атлантике, после громокипящих штормов за мысом Горн, когда фрегат круто повернул к норду и пошёл к ближайшему международному порту, просто необходимо было осмотреться, чуть ли не  прощупать, пронюхать каждый шов, обтянуть и обновить такелаж, пополнить запасы провианта и пресной воды. Последнее было особенно важным, потому что уже на четвёртой неделе плавания, ещё до пересечения экватора, на борту едва вышедшего из внутренних морей в Атлантический океан корабля   у многих членов экипажа обнаружились признаки цинги. А вскоре болезнь валила с ног всё новых и новых людей, некоторые уже были похоронены в океане…

Но была у этой вынужденной стоянки и другая причина, о которой командир корабля ещё ни разу не говорил вслух. Он не мог бы признаться, что в нём проснулось какое-то первобытное, звериное чутьё.     Ещё перед выходом в плавание Изыльметьев как-то сразу почувствовал, что вся планета напряглась, и  запах  пороха разнёсся над ней. Иван Николаевич   чуть ли не физически ощущал нараставшую угрозу. Нет, к моменту выхода в плавание никаких активных действий против российских кораблей никто не предпринимал и можно было бы, казалось, успокоиться, но чувство реальной опасности вскоре с новой силой вспыхнуло снова. Оно охватило его уже тогда, когда он, ещё не входя в бухту Кальяо, увидел группу английских и французских кораблей. Хотя война не была объявлена, опасения оказались достаточно сильными. Именно поэтому Изыльметьев не завёл своего красавца в бухту, а на всякий случай воздержался от прохода вглубь гавани и приказал отдать якоря недалеко от входа. На вопросительные взгляды офицеров не ответил, лишь подтвердил приказ твёрдым:

– Так будет лучше.

В первый же день, отправляясь на шлюпке представляться коменданту порта, он ещё раз, со стороны, глянул на фрегат. Действительно, красавец! Наверно, не случайно, когда по просьбе адмирала Путятина нужно было после кругосветного путешествия и   выполнения дипломатических задач заменить фрегат «Паллада», то для завершения экспедиции и укрепления восточных берегов России выбор пал на «Аврору».

Да, в случае начала военных действий такой фрегат был бы желанной добычей для стаи морских волков… Но, в конце-концов, сорок четыре пушки тоже не для красоты поставлены. Отплюёмся! Каждый чугунный плевок двадцать четыре фунта весит. Может, кто-нибудь желает испробовать?

Изыльметьев усмехнулся и скомандовал матросам «вёсла на воду!». На берегу в уже разгоревшейся портовой сумятице вроде бы не проблескивали тревожные огоньки, ничто как будто не царапало глаз и сердце, не предостерегало: будь внимателен! И всё же чувство напряжённости постепенно нарастало. Слишком много внимания привлекла его персона на палубах английских и французских кораблей: офицеры буквально воткнули свои окуляры в шлюпку, в бравую выправку матросов и как будто только сейчас отутюженную их форму. В стёклах подзорных труб вспыхивали солнечные зайчики, трубы поворачивались, следя за движением шлюпки. Почему? Откуда такой интерес? Это не досужее любопытство скучающих от безделья моряков: кто это там пришёл?.. Причина в чём-то другом.

Приблизившись к причалу, Иван Николаевич велел табанить и сушить вёсла, сам легко взошёл, приказав дожидаться его, и что бы ни случилось, не покидать сего места. Дойдя до портовой набережной, нос к носу столкнулся с давним шапочным знакомцем – капитаном шведского торгового корабля. Изыльметьев даже фамилии его не помнил, но, как и положено вдали от родных мест лицам знакомым, они крепко обнялись, похлопав друг друга по плечам и по спине. Разговор был недолгим и не очень внятным, потому что Свен (имя Иван Николаевич всё-таки помнил!) плохо владел английским, по-русски же вообще ни бум-бум. Однако добродушный малый, способный, как однажды было проверено, выпить огромное количество спиртного и оставаться в здравом уме, какой-то кашей из слов и жестов дал понять, что здесь становится опасно, скоро будет война, и «Авроре» нужно бы поскорее уйти…

Вот так. Где-то совсем близко грянул раскат грома, а по улицам Кальяо ходили ни о чём не подозревающие смуглые перуанцы, покрикивали торговцы рыбой и всякой портовой дребеденью, которую охотно раскупают зашедшие в порт моряки, чтобы подарить своим ненаглядным фигурки индейских богов, косынки, пояса, посуду… Гром гремел на сей раз не для этих потомков инков и их завоевателей.

У коменданта был посетитель.   Сообщив об этом, помощник торопливо выскочил из комнаты, и капитан-лейтенант из окна имел удовольствие наблюдать, как тот почти бегом направился к стоявшему у стенки английскому военному коттеру и, сообщив нечто экстренное, вернулся. Пришлось ждать.





От коменданта вышел несколько странного вида весьма важный в поведении господин. Одежда его, вернее – полное отсутствие в костюме европейских традиций, выдавала в нём американца. Заметив офицера, он небрежно спросил коменданта, не русский ли это. Получив утвердительный ответ, он даже не повернул головы в сторону капитан-лейтенанта и плавно выплыл в предупредительно распахнутую дверь.

Быстро покончив с формальностями, Изыльметьев описал коменданту состояние корабля, многократно преувеличив на всякий случай повреждения и число больных, рассказал и о намерении
отстояться в Кальяо не менее двух недель, пока члены экипажа не пойдут на поправку. Расспросил, как отсюда добираются в столицу – Лиму, в которой ему очень хотелось бы побывать («Ведь она совсем рядом с Кальяо, не так ли?»), и получил подробнейшие разъяснения на сей счёт.  На вопрос о дальнейшем пути ответил, что с каким-нибудь кораблём должен получить пакет о дальнейших действиях, а посему времени у него в запасе довольно много. А дальше… Возможно, на Сандвичевы острова, точнее – начальство знает!

Расстались благодушно. Но перед тем, как Изыльметьев нанёс намеченный заранее визит вежливости командующему англо-французской эскадрой, он услышал, не успев отойти от здания комендатуры,   что кто-то его окликает: «Русский! Русский!».

Оглянулся. Американец. Тот самый. Подошёл, делая огромные шаги своими длинными ногами, и с места в карьер заявил на своём неистребимом наречии английского языка, что он американский банкир, всегда относился к русским хорошо, но показать это у коменданта – было неправильно. А вот сейчас он должен сообщить о заговоре, который зреет здесь, в Кальяо, против «Авроры».

Иван Николаевич совершенно не подал вида, насколько потрясло его всё, что сообщил американец. Сдержаться помогло ему то, что  он уже подозревал это.   Он был готов узнать, что ещё вчера поздно вечером, когда русский фрегат стал на рейде, на английских военных кораблях было созвано экстренное совещание под началом контр-адмирала Прайса. Обсуждался вопрос о предстоящей войне с
Россией, меморандум о начале которой доставит, по всей вероятности, только что вышедший в океан трёхтрубный пароход «Вираго». Он отправился в Панаму. Так что или «Вираго», или  ожидаемое  на днях   посыльное  судно…

О том, что война эта вот-вот разразится, знали и англичане, и французы, но английский контр-адмирал в своём кругу предложил не дожидаться официального документа, а попытаться захватить врасплох ничего не ожидавшую «Аврору». Получив великолепный приз – один из лидеров русского флота – англичане с началом военных действий уже совместно с французами выведут свою союзную флотилию на поиски и уничтожение всех русских кораблей, находящихся в данный момент  в районе Тихого океана. Впрочем,
вполне возможно, сказал Прайс, что мы не захотим действовать в одиночку, а предложим союзникам разделить ответственность за начало военных действий без официального объявления войны. Поэтому, скорее всего, мы  не сегодня – завтра будем договариваться об этом с французами…

Получалось, что все надежды на спокойную стоянку рухнули. И именно это потрясло Изыльметьева больше всего. Это значило, что даже в случае мирного ухода из Кальяо на борту «Авроры» будут продолжать умирать люди, а в открытом океане фрегат всё-таки будут пытаться преследовать и захватить…

Вернувшись с берега и поднявшись на борт, командир вызвал лейтенанта Фесуна. Это звание   тот получил недавно за образцовую службу, но не старательность и не исполнительность сделали лейтенанта Фесуна фактически правой рукой капитана. Ум, быстрая сообразительность, бесстрашие делали его незаменимым человеком, которому Изыльметьев мог доверять, как самому себе. Вот и сейчас, прибыв в Кальяо, Иван Николаевич поручил ему все работы по приведению корабля в порядок для дальнейшего перехода.

  – Сколько дней нужно для полного окончания работ?

– Около недели, Иван Николаевич.
 – Могу дать только сегодняшние день и ночь да ещё завтрашний день. Всё, что мы можем себе позволить.

– Да, но ведь…

– Я сказал – «всё». Не могу обо всём говорить подробно, но запомните, Николай Алексеевич: уходить из порта нам придётся, как мне удалось узнать, по всей вероятности или с боем или незаметно. И в том и другом случае должна быть обеспечена полная секретность подготовки. Никаких  общих авральных сигналов, никаких «все наверх!»,  никакой суетни на верхней палубе . Со стороны должна быть видна обыкновенная, рутинная работа после тяжёлого перехода: кто-то медяшку драит, кто-то спардек вылизывает шваброй, всё это – не торопясь, с ленцой, с разговорами… Все работы настоящие будут
 вестись скрытно или ночью. К следующей ночи мы должны быть полностью готовы выйти в океан.

Он помолчал и добавил со вздохом:

– Если только Господь поможет, и мы при уходе поймаем в паруса хотя бы лёгкий ветерок… А то заштилело совсем… Матросам известие о том, что никто из них не будет отпущен на берег, я сообщу лично, как бы ни было это тяжело делать…

Вызванного затем недавнего гардемарина юного Костю Литке, потомка прославленного адмирала, полярного исследователя, Изыльметьев донельзя удивил небывалым заданием:

– Мичман, вам и двум вашим друзьям по вашему выбору поручается отправиться на берег и посетить ближайшую портовую… таверну… или как они тут называются? В общем, идёте в кабак! Потом в другой, третий… Гуляете, веселитесь, в драки не вступаете, ведёте себя спокойно и дружелюбно. Всем рассказываете, что у нашего фрегата серьёзные повреждения ниже ватерлинии, требующие длительного ремонта, а посему вы можете себе позволить  отдохнуть неделю-другую. Старайтесь общаться с офицерами английских и французских кораблей. Ничего у них не выспрашивайте! Но сложность вашего разведывательного задания в том, что по окончании вашего вояжа по злачным местам вы лично мне доложите хотя бы приблизительно численность команд и вооружение посудин возможного противника. Французам хвалите неописуемую красоту их кораблей, и они без всяких расспросов распишут вам свои возможности. К англичанам отнеситесь не с оскорбительным, но заметным лёгким пренебрежением. Вот тогда, раздуваемые тщеславием, они расскажут вам о своей мощи и своём величии. Идеальный вариант, если англичане начнут выяснять с французами, – чей флот сильнее… Ясно, Константин Фёдорович?

Литке, счастливый от того, что получил такое важное задание, вытянулся во фрунт, сверкая белоснежной улыбкой:

– Есть – отправиться гулять и пьянствовать!

Эх, молодость, молодость! Иван Николаевич с грустной улыбкой посмотрел мичману вслед. Костя и не догадывался, что вся 
разведка, ему порученная, – не более, чем хитрый ход капитана, который, едва появившись в Кальяо, уже по названиям и типам кораблей имел полное представление об их экипажах и вооружении. И что главная, самая важная цель этого похода – напустить дыма и тумана рассказами о трудностях плавания и необходимости отдыха, и ввести англичан и французов в заблуждение относительно истинных намерений русских… И, конечно же,  не мог предполагать юный сын русского полярного исследователя, что для него, будущего известного мореплавателя, участника двух кругосветных путешествий, этот давний эпизод станет одним из самых ярких приключений, которое он будет вспоминать всю жизнь.


…Уже на следующее утро командующий объединённой англо-французской эскадрой контр-адмирал Прайс выслушал доклад вахтенного офицера с нескрываемым облегчением. Сведения портовых агентов-наблюдателей подтверждали то, о чём говорил во время визита вежливости этот  русский капитан с непроизносимой варварской фамилией. Да и комендант порта, подробно изложивший содержание своей беседы с русским, тоже сообщил, что «Аврора» намеревалась провести в порту Кальяо не менее двух недель. На борту у неё несколько десятков тяжело больных цингой-скорбутом


матросов, несколько человек скончались ещё у берегов Бразилии, остальным необходимо серьёзное лечение. Требуется и основательный ремонт корпуса. Закупили пока только несколько быков из двух десятков, которые русские намерены были купить, да в качестве лекарства от скорбута взяли на борт пару тысяч лимонов, которые окажутся бесполезными, потому что наши лучшие друзья собираются их… варить! Конечно, Прайс мог бы предупредить русских о том, что делать этого нельзя, лимоны действуют в этом случае только в сыром виде, но зачем обижать их указанием на незнание чего-то! Сами разберутся!

Так что можно было спокойно дожидаться пакета с приказом по случаю начала военных действий, будучи совершенно уверенным, что русский корабль никуда не денется, что этот трофей у Прайса уже в кармане. Правда, азарт охотника, бес, который время от времени подбивает джентльменов на неординарные поступки, говорил ему, что не нужно ждать прибытия парохода из Панамы, а следует начать действовать самому до начала войны. И Прайс прямо сказал об этом гостившему у него на борту французскому контр-адмиралу Феврие де Пуанту. Тот ответил с миной, в которой явственно читалась лёгкая брезгливость:

– Дэвис, я не люблю, когда в меня тычут пальцами все, кому не лень. А это будет так, потому что мы нарушим международные законы. Не проще ли дождаться «Вираго» с пакетом? Может быть, у британского адмиралтейства планы несколько отличаются от ваших личных?

Англичанин, естественно, скрыл своё раздражение. Нет, каков чистоплюй! Прямо в руки падает такой драгоценный подарок, а он, видите ли, сомневается! Вслух Прайс только сказал:

– Что ж, не будем нарушать международных законов. Надеюсь, мы их не нарушим и в том случае, если отведаем… Что предпочитаете? Ром? Виски? Или ваше… вино?

Остановились на роме с Ямайки.





…Ночью с океана на бухту, порт, город и близлежащие горы насел густой туман. Лейтенант Фесун ещё с вечера почувствовал назревающие изменения в атмосфере и размашисто перекрестился. А когда полоса тумана прошла через «Аврору» к берегу, и в кромешной тьме исчезли   сигнальные фонари на клотиках кораблей, даже с палубы не был виден огонь на макушке мачты, тогда   корабельные рынды  со всех сторон начали своё заунывное, навевающее тоску, с долгими паузами бряканье, извещая всех: здесь стоит корабль, будь внимателен! Вот только тогда не окриками, не дудками, а шёпотом была передана команда: «По местам стоять, с якоря сниматься!». Матросы, которым велено было снять обувь, не гремели каблуками по палубам, кабестаны не визжали, ещё днём обильно промазанные салом, якорные цепи не гремели в клюзах по той же причине, даже блоки на талях не издавали ни малейшего звука. Разговаривали шёпотом, приказы отдавались шёпотом, даже шлюпки на воду опустили ласково и нежно, без единого резкого всплеска. Вёсла, обмотанные ветошью, беззвучно опускались в воду, семь
десятивёсельных шлюпок натягивали заведённые от кормы «Авроры» концы. Она медленно «пятилась» к океану, и движение это, будь дело даже ясным днём, не было бы долго замечено никем: так плавно начал фрегат удаляться с места своей стоянки. Просто корабль, не подняв паруса, не развернувшись, в непроглядной ночи постепенно начал становиться всё меньше и меньше. И это превращение, укутанное вдобавок туманом, могло бы показаться волшебством, если не знать, что задумано было это чудо и исполнено обыкновенными людьми… На шлюпках самые сильные матросы уже выбивались из сил, преодолев едва пять-шесть кабельтовых, но неумолимый Фесун, сидя на передовой шлюпке у анкерка, всё шептал и шептал:

– Ещё немного, братцы! Навались!

И вот, наконец, настал момент, когда в плотной темени стали проглядываться какие-то ещё более тёмные разрывы, в которых вдруг засверкали россыпи звёздных бриллиантов. В этот момент дороже этих драгоценностей не было для команды «Авроры» ничего! Они вышли из полосы тумана! И вышли только потому, что здесь начал набирать силу попутный ветер, и нужно было возвращаться на борт,



ставить паруса и… идти. Неведомо куда, лишь бы подальше от возможного преследования.

Впереди была полная неизвестность. Куда идти, куда направляться? Разумеется, о Сандвичевых островах, которыми Изыльметьев так удачно блефовал в Кальяо, не могло быть и речи,  но  другие известные морские пути тоже грозили неприятными встречами…

С рассветом,  когда от перуанских берегов «Аврора» ушла довольно далеко, во всяком случае  для того, чтобы невозможно было угадать, куда она направляется, Иван Николаевич мог знать лишь весьма приблизительно, где сейчас находятся корабли экспедиции адмирала Путятина, с которой, собственно говоря, «Аврора» и должна была встретиться. Зато уж кому-кому, а ему, как командиру корабля, известно было точно, что провиант закупить в Кальяо «Авроре» удалось лишь частично, а на борту всё так же оставались больные. И Изыльметьев никак не мог решить, в каком направлении ему двигаться, какой курс избрать окончательно.

Решение приняла за него сама судьба. За спиной в очередной раз встала утренняя заря, Аврора раскрасила небо во все немыслимые цвета, а фрегат всё шёл и шёл, подгоняемый свежим ветром, практически наугад. Уже настал день – царствование  ослепительного Гелиоса, но и он стал клониться к покою. И вот тут на прямолинейном, без единой зацепки горизонте заклубились тучи. Поневоле пришлось припомнить старинное матросское присловье: «Если солнце село в воду, – жди хорошую погоду. Если солнце село в тучу, – значит, жди большую бучу!». Барометр стремительно падал, волны поднимались всё выше и выше. Идти через открытый океан становилось смертельно опасно. И капитан-лейтенант Изыльметьев направил корабль на норд-ост, под прикрытие американских берегов.


А на планете Земля тоже резко сменилась погода. Но ещё до этого крутого поворота Прайс вышел на палубу в самом благодушном настроении и окинул снисходительным взором городок, будто умытый после ночного апрельского тумана, портовых грузчиков, таскавших какие-то тюки на борт стоявшего у стенки коммерсанта,


понаблюдал за обычной  вознёй на палубах кораблей англо-французской объединённой группировки, оглядел всю бухту и собирался было вернуться к себе в каюту, где обычные яйца, порридж и бекон он имел обыкновение по утрам разнообразить скромной дозой виски. Но в это мгновение какой-то необъяснимый непорядок в привычном положении вещей остановил его и заставил вновь глянуть на бухту. На том месте, где, как он твёрдо знал, должен был стоять русский корабль, ничего не было!  И когда эти русские сумели   завести корабль в гавань? Ночью? В туман? Безумие!

Он ещё раз оглядел бухту, но русского корабля не было! Совсем не было!!! Всё последовавшее за тем, как Прайс заметил исчезновение у него из под носа русского фрегата, могло напоминать непредвзятому наблюдателю волшебное превращение на какое-то время джентльмена в пьяного забулдыгу-матроса, изрыгавшего отборную брань в адрес свой собственный, в адрес вахтенных, союзников, в Господа, Иисуса Христа и двенадцать его апостолов. После был грандиозный разнос всех офицеров, а от тех по цепочке крик, зуботычины и прочие «удовольствия» перешли на матросов. Час спустя видели, как Прайс сидел перед пустой бутылкой, обхватив голову руками, и раскачивался, как при сильной зубной боли…

Два дня никто не смел по собственной инициативе обратиться к  командующему объединённой эскадрой ни по какому вопросу. Но прошло время, и прибыл пароход «Вираго» с сообщением о том, что ещё 23 марта королева Виктория и император Наполеон III выступили совместно против России, объявив ей войну. Документ об этом, доставленный в Кальяо, сопровождался точным планом действий соединённой союзной группы кораблей.

После этого Прайс резко воспрял духом. Ведь начиналось то, к чему он привык за многие годы службы. Начиналась Большая Охота! На этот раз – на русских ублюдков, возомнивших, что они могут плавать по морям, не спрашивая разрешения у Британии. А ведь она, как известно, правит над морями! Соединённой эскадре предписывалось в первую очередь найти и уничтожить фрегаты «Аврора», «Паллада», транспорт «Двина» и все прочие русские корабли и принять все меры к уничтожению укреплений, портов и поселений на российском восточном берегу.



Безоблачная мирная погода на земном шаре закончилась. Начиналась большая буча.


После получения приказа два командующих собрались для обсуждения дальнейших действий. Де Пуант, как второе лицо в соединённой эскадре (хотя он тоже был контр-адмиралом, но значился    младшим по разработанному в адмиралтействах договору), предоставил Прайсу возможность вырабатывать план действий, даже не пытаясь выдвигать встречные предложения. Девис Прайс твёрдо и уверенно указал направление движения блестяще обманувшей союзников «Авроры»:

– Они, разумеется, пошли к Маркизовым островам. Ведь продолжать плавание, только частично закупив продовольствие и не пополнив запасы пресной воды, они не сумеют.

Де Пуант пожал плечами:

– Если они знают о начале войны, то тогда «Аврора» туда не пойдёт – бойкое место, риск велик.

– А откуда они это смогут узнать? Они не знают, здесь не может быть ошибки, и в этом наше большое преимущество. Если мы найдём их, то мы можем подойти к ним, ничего не ведающим, вплотную и взять их без боя! Здесь, в Кальяо, не было ни одного русского корабля, который мог им принести эту весть и соответствующие распоряжения. А в открытом океане встреча двух русских кораблей настолько мало вероятна, что…

…И всё же, несмотря на демонстрируемую им внешне уверенность,   Прайс никак не мог принять на себя окончательное решение. Дни шли, а соединённый отряд кораблей так и продолжал стоять в гавани. Де Пуанта раздражала эта ситуация, но он помалкивал, тихо мстя за невозможность что-то решать. Прайсу понадобились почти три недели (!) выжидания и нерешительности, прежде чем английский и французский фрегаты в сопровождении двух пароходов вышли из Кальяо. Они и предположить не могли, что
 ураган вынудил Изыльметьева идти к цели очень далеко от «протоптанных» морских путей. Представлявшаяся Прайсу развлекательная охота на хитрую лису обернулась пустопорожним стоянием возле Маркизовых островов. Последовавший затем переход
 к Сандвичевым островам, где базировался английский флот и где Прайс был намерен добыть хоть какие-нибудь известия о местонахождении русского фрегата, тоже не дал никаких результатов.
«Аврора» будто растворилась в Тихом океане, сведений о ней не имел никто.

Уже после того, как отряд отправился в дальнейший путь, на базу пришёл небольшой английский корвет. Капитан его рассказал, что в открытом океане он встретил сильно превосходящий его русский фрегат. О начале войны англичанин уже был осведомлён, однако от сближения не уклонился, приготовившись к своей гибели. Каково же было его удивление, когда русские прошли мимо по всем правилам морского этикета: запросив, не нуждаются ли они в помощи, пожелав счастливого плавания и не сделав ни единого выстрела! Капитан, разумеется не мог знать, что Изыльметьев, наблюдая суету на встреченном корвете, сказал офицерам:

– Добыча слишком лёгкая. Я уверен в том, что война уже объявлена, но поскольку официально нам никто этого не сообщил, то
не будем своими действиями бросать тень международных пересудов на честь русского флага!
 
…И фрегат, который даже с половиной своего экипажа (остальные от скорбута и недоедания практически не могли стоять на ногах) вполне мог легко поправить свои продовольственные запасы, в том числе и те, которые англичане запасли для борьбы со скорбутом, прошёл гордо мимо, и на палубе улыбающиеся русские матросы махали им вслед руками…

Некоторый плюс в исчезновении «Авроры» союзники всё же обнаружили. Они узнали, что всего две с половиной недели назад на Сандвичевых островах стоял недолгое время русский транспорт «Двина», который направлялся вроде бы в Петропавловск.

Это очень устраивало Прайса. Маловооружённая «Двина» сама по себе была хорошим призом, а кроме неё Прайс надеялся застать в  слабом и беззащитном (это он знал точно!) Петропавловске крупные торговые суда Российско-Американской компании. А это, джентльмены, в основном – ценная пушнина, это большие деньги!


Сведения о богатствах этого края и о незащищённости  главного его морского порта получил всего три года назад капитан трёхмачтовика-люгера, очень хорошо оснащённого пушками, Стротен, который свой разведывательный рейд превратил в пьесу с переодеваниями. Он поднял над своим военным парусником американский флаг, «назначив» псевдокапитаном случайного пассажира – американца Геджеса. Люгер вошёл в Петропавловский порт и, возможно, всё обошлось бы благополучно, если бы местный начальник Завойко не усмотрел какой-то непорядок в документах. Впрочем, мог и этот американский подставной болван ляпнуть что-нибудь не так. Короче, русские решили осмотреть судно. Стремясь опередить скандал, Стротен быстро спустил американский флаг и поднял флаг Британского королевства. Разумеется, ему за это нарушение международных правил пришлось тут же покинуть порт. Но и такой краткой стоянки хватило, чтобы обнаружить почти полное отсутствие оборонительных сооружений и каких-то армейских подразделений.



Любому человеку, даже не специалисту, понятно, что за три прошедших с тех пор года совершенно невозможно построить полноценную оборону порта. Тем более что сведения Стротена подтвердили и китобои-американцы, проведшие недавнюю зиму в Петропавловске и  всего пару месяцев назад, с открытием навигации, вышедшие в   океан. И можно было быть совершенно уверенным: всё осталось по-прежнему. Так что впереди замаячила реальная возможность сравнительно легко одержать крупную победу: взять ключевой порт с хорошими трофеями.

Командующий окинул взглядом соединённую эскадру. В ней было уже шесть кораблей. На трёх британских – 102 орудия! И на

французских трёх – немного больше. Итого – 212 орудий! Это сила, которая может сломить любое сопротивление, а в Петропавловске – лишь полторы сотни деревянных домов и около полутора тысяч всего населения, включая женщин, детей и стариков. А защищать всё это должен ничтожный гарнизон, перевезённый из Охотска пару лет назад, который сдастся сразу, как только взвесит свои шансы.

– Всё! Скоро пойдём на Петропавловск!

Прайс вновь обрёл уверенность. Впрочем, эта уверенность вполне могла быть и показной, потому что восстановившиеся твёрдый шаг контр-адмирала и звучный голос отнюдь не ускорили его действия: шли дни, недели, а соединённая эскадра всё не снималась с якорей…


А тем временем в России тоже происходили события, из которых впоследствии разгорелся пожар большой войны. Той самой, которую по справедливости следовало бы называть первой мировой или репетицией к такой войне.

Русский император, наущённый своим ближайшим окружением, упрямо не желал видеть разгоравшегося пожара, хотя сведения о нём доставлялись ему честными дипломатами, разведчиками, людьми, которых он сам посылал в Европу, чтобы они лично убедились в том, что в мире, по выражению Николая I, не запахло порохом. Но свидетельств о подготовке большой войны становилось всё больше,
всё труднее было отмахиваться от них, как от назойливых мух. Поэтому он иногда делал уступки. Одну из них – генерал-губернатору Восточной Сибири и Дальнего Востока Муравьёву, который уже давно вынашивал идею укрепления и экономического развития восточных земель империи, создания мощной морской крепости в Петропавловске. Одновременно с ним те же мысли развивал малоизвестный при дворе капитан-лейтенант Невельской, который был уже почти разжалован и сослан за непослушание, но прощен императором за открытие судоходности устья Амура, за установление там военного поста-поселения, за доказательство того, что Сахалин является островом. И не только прощён, но и повышен в звании через чин, став капитаном первого ранга и начальником серьёзной экспедиции под крылом всё того же Муравьёва, и продолжал присоединять к России всё новые и новые земли, доказав, что они законно принадлежат империи.

Накануне наступления нового 1854 года Муравьёв, вернувшийся из поездки по Европе, доложил императору о подготовке к войне с Россией. Николай I посчитал его выводы неверными. Чтобы смягчить ситуацию, он сделал то, о чём давно просил генерал-губернатор: разрешил в мае сплавить по Амуру речную флотилию с пока ещё небольшим количеством войск для  укрепления восточных границ и Петропавловска. Велел Муравьёву лично возглавить сплав, уведомив заранее китайское правительство. И ещё раз предупредил, подняв палец: «И чтобы при этом не пахло порохом!»…

И 14 мая 1854 года, когда соединенная англо-французская под командованием адмирала Непира уже двигалась по Балтийскому морю  по направлению к Кронштадту и Петербургу, когда за одним из лучших кораблей русского флота уже началась погоня в Тихом океане, в торжественной обстановке этот сплав был начат. В Забайкалье пароход «Аргунь», в кратчайшие сроки построенный в Нерчинске, и более семи десятков тяжёлых грузовых барказов начали движение по Шилке, потом по Аргуни…

Четыре дня спустя Муравьёв, как и мечталось ему долгое время, первым вошёл в воды Амура. Его зачаровала мощь водной стихии в месте, где сливались две реки, каждая из которых в Европе стояла бы рядом с Дунаем и Рейном. Впрочем, что касается Амура, то по мощи
водного потока он-то, несомненно, вышел бы на первое место. После поданного сигнала по всей флотилии плюхнулись в воду якоря. Всё замерло в ожидании. Муравьёв встал, высоко поднял над собой икону, которой освящали начало похода, и во всю силу своего немалого голоса нараспев, протяжно прокричал и его слышали все – на барказах  и на пароходе:

– Го-о-осподу-у  Бо-о-гу  по-мо-о-о-лим-ся-я!

Прислонив икону к груди одной рукой, другой размашисто перекрестился трижды. И все вокруг крестились, некоторые становились на колени: свершилось! Амур! Многие из участников похода имели предков, которые когда-то осваивали эти места, кое-кто из казаков в прежние годы проходил эти места, но – таясь, украдкой, поглядывая по сторонам, а пуще всего – на тот берег. Большинство же было здесь впервые. Но счастливы были все: Амур снова становился полноправной русской рекой. Трубачи в полную силу заиграли «Боже, царя храни!». Муравьёв велел подать ему бокал, зачерпнул им, перегнувшись через борт, прозрачной амурской воды, выпил её и бросил бокал в воду. И вновь гремело «Ура!» над берегами. Муравьёв встал на банку, поддерживаемый с двух сторон, и обратился ко всем участникам похода, а точнее – прокричал:

– Товарищи! Запомните этот день и этот час: 18 мая 1854 года, два часа с половиной пополудни! Отныне, начав плавать по Амуру, мы окончательно возвращаем его в лоно России, делаем его русской рекой. Поздравляю всех с этим выдающимся событием!

Лёгкий бриз нёс его слова над вольной волной, часть их до слушателей не долетала, сносимая ветром в сторону, но всем было понятно: Амур теперь наш навсегда!

Парадно-торжественная часть военного похода на этом была закончена. Начинались трудовые будни.

По мере продвижения вниз по течению флотилия, или попросту, как назвали казаки, – караван, – временами останавливалась, люди сходили на берег, жгли костры, готовили еду. Охотники до рыбной ловли тут же разворачивали припасённые в дорогу малые невода, бредни, раздевались и лезли на излучинах и в мелководных
заливчиках в ещё не прогревшуюся воду, заводили сети, постепенно делая полукольцо и продвигаясь к берегу. Рыба, попавшая в ограниченное пространство, бурлила, выскакивала из воды,  которая, казалось, кипела на поверхности.

Вытащив на берег бредень с набитой рыбой мотнёй, тут же сеть разбирали. Вначале, правда, раскрыв бредень, давали уползти змеям, которые тоже попадались, хотя, будь у них время, спокойно могли уйти и через ячеи. А потом уже начиналось дело привычное: в казан бросали всю мелкоту от пяди до аршина, кидали нечищеную, прямо с чешуёй. Получив  навар, вылавливали рыбу и выбрасывали. И так раза три. А тем временем умельцы уже крупную рыбу разделывают, холят её и лелеют: и чешую почистят, и жабры вынут, и внутренности, кроме икры да молок, опять же выбрасывают. Потом, промыв рыбу в речной воде, рубят её на большие шматы и аккуратно опускают в казан, где уже и лук, и крупа запущены, и мучицы   чуть-чуть для густоты  холодной водой разведут да тоже в казан…Это только богатым ушица прозрачная нужна, а им, люду простому, без мучицы никак нельзя, без неё ухе живот не обрадуется… Колдуны да и только! Но такого наколдуют, что от котла народ не отходит, такой дух несётся – сил нет!

А потом – от миски за уши не оторвёшь. Только Федька-Жердяй сидит с распухшей мордой, на весь мир обиженный: его поставили на глубокое место снаружи бредня, уж больно длинный вырос. Поставили, чтобы он верхний край поднимал, когда рыба попытается через этот край перепрыгнуть. Федька и держал. Но ни он, ни кто другой (все нездешние, завезённые) и  не думали, что в Амуре такие огромные рыбы бывают. Ни один из ловцов и не угадал, что это за рыба была. Одно заметили точно: сажени в полторы! И вот эта чудовина, пока бредень подтаскивали к берегу, ничем себя не проявляла, пряталась поближе ко дну. Но потом пошла напробой. Выпрыгнув из воды, рыбина со всей своей пудовой силищей хлестанула Федьку хвостом по скуле так, что он сомлел, а из носа юшка хлынула, окрашивая воду вокруг. Не успели б на подмогу – утоп бы! И жалко его, и  сколько вокруг смеху было! А царь-рыба так и ушла!

Позже начиналась работа. Скушная, дотошная, надоедная, повторяющаяся в мельчайших деталях из раза в раз. На малых лодках
обойти берега вверх и вниз по течению, промерить глубины, скорость течения измерить… Самое главное – точность. Да мало ли занятий найдётся для того, чтобы знать всё досконально! Но что бы ни делалось, люди, отряженные на эти работы,   время от времени говорили друг другу о странном ощущении. Всё время казалось, что за ними наблюдают, за ними следят, всё время  человек чувствовал спиной чужой взгляд, вздрагивал, оборачивался, – ничего и никого… Холодок шёл по коже, потому что иметь за спиной недруга, который и выстрелить может, в этом приятного мало. Впрочем, он, видимо, только наблюдал…

Муравьёв тем временем в очередной раз раскладывал бесконечный пасьянс: все имеющиеся в наличии люди, всё оружие, материалы и продовольствие нужно было распределить наиболее рациональным способом, чтобы оборону действенную организовать и  не  оставить пустых мест. А пасьянс никак не складывался, хотя примерная раскладка была сделана чиновниками уже давно. Делал это генерал-губернатор вслух, как бы обращаясь к непременному своему спутнику и помощнику в течение многих лет, недавно назначенному губернатором в только что созданной губернии. Но Миша Корсаков, пышущий здоровьем красавец, недаром состоял при Муравьёве уже давно: он прекрасно понимал, что Николай Николаевич ни о чём его и не спрашивает, что говорит он сам с собой. Нужно только внимательно слушать начальника и не сбивать его с нити рассуждений.

– Прежде всего – Камчатка, Петропавловск. Назначен туда, Миша, офицер дельный, капитан второго ранга Арбузов Александр Павлович. Карты ему в руки, потому что он вскоре будет помощником Завойко, губернатора Камчатки, и командиром 47-го флотского экипажа. И дадим мы ему… Да, 350 человек мы ему можем дать. Вот пусть он и командует вместе с инженерным поручиком Мровинским всем этим хозяйством в Петропавловске… А казачью сотню мы с тобой, Мишенька, разместим в Мариинском посту. Дадим лихим орлам ещё горную батарею в четыре орудия и заткнём таким образом возможный подход к устью Амура… А на сам Амур, на Николаевский пост, оставшиеся сто пятьдесят человек посадим… Проблемы с кораблями, точнее – с их экипажами. Ну, «Палладу» мы с тобой только попробуем завести в Амур. Фрегат океанский, почти наверняка не войдёт. Тогда – разоружить, орудия – на берег, срубить
рангоут, оставить охрану…  Экипаж направить в Николаевск. Туда же – команду с «Востока»… Хотя… Э-э, Миша, что-то у нас не клеится. На Николаевском посту всего тридцать пять мест. Ну, за лето они там построят ещё сколько-то. Но мы-то мечтаем там разместить… так… прибавить этих… Разместить девять сотен человек! Гарантированный голод и гибель людей! Если заранее не принять меры… Нет, начнём всё с начала. Итак, у нас в наличии…