Мечты. Глава вторая

На востоке занималось светло-розовое зарево, его лучи с трудом пробивались через мощную крону Гедскартийского сосняка. Под ногами расстилался ковёр, пестротой соперничавший с лучшими зонгарскими гобеленами. Однако любоваться красотами природы могла только Антанарри, которая всегда могла найти, чему порадоваться. Головы остальных занимали тяжёлые мысли. С одной стороны, гончие медвежьей короны не посмеют сюда зайти, но с другой, Лесной народ и одних и других видит лишь жителями Пустых земель. Перекусив сухими галетами, отряд двинулся на север, к ближайшему городу гедскартийцев Эйярийтису.
Где-то к полудню удалось выйти на крутые берега полноводной реки Витура. Сначала лес стал редеть, и рваная крона уже пропускала серый свет от затянувших небо жидких туч. Затем лес вовсе расступился, и, как плешь на шевелюре, появилась небольшая поляна. Внизу бурлила вода маленького залива, окаймлённая полоской серого песка. Берег здесь опускался воронкой, далее на юг и север шли крутые склоны русла бурной реки. Люди устали, было решено устроить здесь привал на час-другой.
- Да, это оно,- лицо Антанарри светилось из-под слоя дорожной пыли,- спешу вас обрадовать!
- Зря ты это делаешь,- Семпларий злорадно усмехнулся,- обрадуешь нас, когда стрела воткнётся в землю в шаге от нас.
- Мы достигли Витуры! – девушка попыталась скрыть, что её задело высказывание Семплария, но получилось плохо.
- Так или иначе, надо устроить привал,- Гильберт мог вздохнуть с облегчением. Только теперь возникла уверенность, что до своей цели они доберутся. 
Отряд расположился на поляне. Отдельно ото всех сел молчаливый лекарь, рафирец Радак, что-то старательно вычерчивал палкой на песке, да томно смотрел на гладь воды. Хоть Гильберт и ценил его навыки врачевания, но он постоянно ощущал давление со стороны его пациентов… до того, пока они не попадали ему под нож. За такой талант и аккуратность его и прозвали Машиной.
Чуть ближе, но тоже не рядом, уселся тот самый солдат, который выказал вчера панибратское отношение к бывшему руководству. Это был самый молодой участник похода, эрталиец Солтис. Многие не могли понять, почему у их соотечественника гистарийское имя. Хотя Солтис, скорее всего, это его прозвище. У Солтиса совершенно особые отношения с Антанарри. Тогда, на горящих полях Тьярилла, он спас её из плена. Дочь Руперта Гейра, важного полководца повстанцев, была лакомым кусочком для Рудольфа Вайтстрейта. Такой трофей не стыдно пронести по улицам стольного Миклагорда, особенно во время триумфа – его так хотел организовать герцог.
- Вы как хотите, но я не собираюсь пропускать такой отличный шанс,- Антанарри вихрем пронеслась мимо отдыхавших и спрыгнула с обрывчика в реку. Радак на секунду подумал, что она сломают ногу и станет его следующим пациентом, но всё обошлось.
- Ну, ты бы хоть дно проверила,- запоздало побеспокоились Солтис и Лотарри.
- Зачем? Я знаю, что Витура в своём среднем течении очень глубока, у меня нет причин не верить своим источникам.
Семпларий подошел к Радаку сзади, посмотрел через плечо на чертежи лекаря и сделал неутешительный вывод. Всё-таки задача на квадратуру круга уже давно признана нерешаемой, причём кариумскими математиками. Потом он посмотрел на плескающуюся Антанарри.
- О времена, о нравы!- подытожил он свои наблюдения.
- Нет, характер. Это куда лучше.
- Ты думаешь?
- По-твоему, это не так, Квинт?
- Да бросьте!- Антанарри никак не могла принять тот факт, что купаться захотелось только ей,- Неужели никому из вас не хочется освежиться? Солтис, ну хотя бы ты! Они-то уже старые, но ты.
Солтис не мог сопротивляться, да и не хотел особо. Он стянул штаны с рубахой и поспешил присоединиться.
- Похоже, ты прав,- сказал Семпларий.
- Я же врач.
- Да кто бы сомневался.
Гильберт смотрел на выходки Антанарри, наблюдать которые приходилось часто, со странным любопытством и с почти отцовской настороженностью. Иногда он пытался найти в её поступках черты отцовской отваги и бесстрашия. Не находил. И его это удручало. Всё-таки память о его друге
- Антанарри, вылезай!- резко начал он,- Лотарри, собирай вещи. Квинт Семпларий и Радак, помогите ей. Пора выдвигаться. До Эйярийтиса ещё далеко.
Все выполняли приказ с большой неохотой, особенно молодёжь. Солтис и Антанарри наспех вытерлись о плащ Радака, и взвалили на свои плечи походные мешки. Отряд продолжил путь. Никто лишних вопросов не задавал.

К вечеру путники уже совсем выдохлись. Даже у бывалого вояки Семплария стало сбиваться дыхание. Гильберт сообщил своим однополчанам, что на сегодня, и правда, хватит. До заветной цели оставалось несколько дней пути.
Этой ночью Гильберт не мог заснуть. Ему казалось, что из зарослей доносится звук мерной поступи, будто рядом проходит войско. На стрёме сегодня стоял Радак, и это добавляло уверенности, ведь лучшего исполнителя найти трудно. Но и себе Гёйне тоже привык доверять. Внезапно заныло ранение на плече. Вот этого Гильберт меньше всего хотел. Перед глазами вновь вставали поля Идира и Тьярилла. Вновь вставал другой Гильберт, словно это происходило не с ним и сотни поколений назад. Словно не он был Сотрясателем Вселенной, не он одним словом мог отправить сотни и тысячи людей на верную смерть, не он возложил на себя корону и лавры освободителя Эртала. И тут, впервые в жизни, он задался вопросом: почему он подумал, что именно он должен спасти государство? Почему это не сделали тогда, полторы сотни лет назад, когда полки медвежатников только перешли Эрец-Даннар? Идир был сдан почти без боя, войска постоянно отступали, столицу никто почти не защищал – почему тогда это государство никого не интересовало? Нет, такие мысли надо от себя гнать, от них усиливается боль и горечь. Человек должен быть уверен в том, что он делает, иначе, зачем он тратит время. Он попытался восстановить ту мечту, каким стало это былинное королевство, потому что его поддержали близкие ему люди. Как жаль, что такие мысли не могут спасти от ответственности за множество загубленных жизней.   
***
В лагере повстанцев царило приподнятое настроение. Сегодня один из офицеров приказал устроить бои между пленниками. В местном театре, сколоченном из гнилых досок и честных слов, толпа сооружала импровизированное ограждение. Стадо людей стягивались к арене со всех сторон. Офицер в убитой кирасе вёл через толпу двоих пленников, измучанных голодом и проклятьями. Они кидали резкие взгляды на своих истязателей, будто они могли что-то изменить. Офицер подвёл пленных к калитке, перерезал обломком меча путы и пинком загнал их на арену. Сначала одного, потом второго.
Двое валялись друг перед другом. Никто не спешил нападать, они смотрели друг на друга, мысленно прося прощения, если не сдержатся. А соблазн велик – победитель получит корку хлеба и не лишится нескольких зубов. Но каждый знает, что врагу его не сломать, что его дело правое. Такое развитие событий не устраивало эрталийцев. Люди стали бесноваться, кидать в бойцов всем, что попадалось под руку или было заранее заготовлено. Офицер достал из-за пазухи ломоть черствого хлеба и бросил его на пол между пленниками.
- Драться за него!- выпалил он,- Это приказ!
И один не сдержался. Он накинулся на своего товарища, опрокинул его. Тот не сопротивлялся, лишь смотрел противнику в глаза. Удар за ударом, кулаки разбивали лицо в кровь. Но выброс адреналина закончился так же внезапно, как и начался. Атакующий слабел, бил всё смазанней. Толпе это не нравилось, но её внимание было внезапно привлечено каким-то другим важным событием.
Впереди шли щитоносцы личной центурии Гильберта Гёйне, будто сопровождение для очень значимой процессии. Мало кто догадывался, для чего они нужны. А потом видели тех, кто нуждался в сопровождении...
Под руки вели двоих человек. Их поддоспешники были сильно изгвазданы, но даже слой грязи и крови не мог скрыть символ – бурого медведя. Это гвардейцы короля, особый полк, Бессмертные. В командный центр ведут языков. При виде этих двоих люди как с цепи сорвались, в гвардейцев полетели камни, которые ещё не успели растащить на укрепления, палки, прочие непотребства. Атакующий, наконец, слез со своего противника, пополз к куску чёрствого и грязного хлеба. Жадно впился в него зубами, да так и умер.
Один пытался уклоняться. Это был субтильный юноша, явно выходец из дворянской семьи. Он боязливо озирался по сторонам, не мог скрыть смешанного чувства презрения и страха. Другой гвардеец был полной ему противоположностью, такую гору мяса нужно ещё поискать. Было ощущение, что один его взгляд способен загнать в могилу.
Их провели через весь лагерь. Ранее почти никогда не удавалось захватить хотя бы одного Бессмертного. Но теперь эти получат всё сполна. На их руках слишком много крови, сожжённых деревень и городов. Многие из повстанцев в потере своих близких и друзей именно их. Про горе-бойцов арены всё забыли.
Пленников вели через весь лагерь к Ратуше, в ставку. За ними плелась толпа голодных и злых воинов, пока вся эта масса не заполнила Рыночную площадь. Гвардейцев, осыпаемых ругательствами, завели в железные ворота ставки. Все знали – их будут пытать. А потом казнят. На этой самой площади. И, скорее всего, как-нибудь изощрённо. А потому толпа и не расходилась.
Через час в воротах появилась Лотарри, рядом вели связанных гвардейцев. Видимо, говорить они отказались наотрез, во что легко поверить. Толпа сразу оживилась.
- Эрталийцы!- начала воительница свою речь,- Сегодня мы с вами являемся свидетелями небывалого события!  До этого момента никому не удавалось заарканить Бессмертного! Но сегодня боги улыбнулись нашему святому воинству. Вот эти люди,- она показала на сопровождавших пленников воинов,-  воплощения воинского искусства. Так воздадим им почести!
Толпа окатила героев волной аплодисментов. Герои перенесли волну обожания стоически, Лотарри продолжила:
- По такому случаю наш лидер, Гильберт Гёйне, преподносит вам великий подарок. Мы знаем, сколько вам пришлось перенести из-за них. Эту боль, которую вы таите внутри, не способен передать ни один, даже самый искусный палач. Но вы сможете, просто дайте волю своему гневу. Они ваши!
Пленников поднесли к лестнице. Дворянский отпрыск понял, что сейчас будет происходить, в его глазах загорелся неистовый, почти реликтовый страх. Он был готов на любые пытки, но только не оказаться лицом к лицу с теми, против кого он воевал. Гвардеец попытался выкрутиться, непрерывно ругался и молил о пощаде. Правда, не на том языке, а рафирский выговор сильно смешил публику. У второго гвардейца ни один мускул на лице не дрогнул, он только бросил косой неодобрительный взгляд на своего товарища.
Их сбросили катиться вниз по лестнице. Толпа поглотила их и растащила по разным концам площади. Один эрталиец замахнулся палкой на грузного гвардейца. Но спокойный рафирец мгновенно сжался и распрямился, как пружина. Обидчик моментально осел, держась за нос. А рафирец выкрикнул на всю площадь на чистейшем эрталийском:
- Ваше дело обречено! Встретимся в аду!
В этот момент он получил какой-то палкой по затылку. Упал, и медленно проваливался в сознание под глухие звуки ударов по животу и конечностям и истошный ор дворянина.
Очнулся он в какой-то пещере. Голова болела жутко, да и другие члены тоже ныли. Величайшим усилием он огляделся. Рядом сидел сгорбившийся человек и что-то старательно чертил.
- Очнулся?- тихо сказал он,- добро пожаловать обратно.
- Кто…
- Я тот, кто спас тебе жизнь,- человек взял с выступа чашку с варевом,- пей. Вот отлично.
Его притащил сюда Радак. Лекарь был несколько озадачен. С таким рвением он не должен был выжить – от его товарища даже и мокрого места не осталось.
- Я должен тебе сообщить сразу,- это самая неприятная часть в работе Радака,- Ты уже вряд ли сможешь воевать.
- Почему?- гвардеец приготовился к худшему.
- У тебя парализовано всё, что на два пальца ниже лопаток, мне очень жаль,- это  была неправда. Радак столько в своей жизни видел, что не мог позволить себя сожалеть. "Как любой хороший врач",- так говорил он себе.
- Нет, не может этого быть,- гвардеец попытался встать, но у него ничего не выходило. Как бы он не старался подготовиться к худшему, но такого рафирец никак не ожидал,- нет, нет.
Фразы стали перемешиваться в кашу, а после пациент и вовсе замолк.
- Кто бы вы ни были,- начал он после недолгой паузы,- я бесконечно вам благодарен.
Радак удивился – не на такую реакцию он рассчитывал после таких неутешительных новостей.
- Я понимаю,- продолжал тем временем рафирец,- что вы меня спасли,- он чуть не расплакался, но сдержался,- вам сложно понять мысли человека, который себя уже похоронил. Я только одного не понимаю, почему вы меня спасли?
- Я нашел тебя ночь в канаве с трупами, вижу – ещё дышишь. Вот и притащил тебя к себе по катакомбам. А что я должен был делать. Свой, чужой – для врача разницы нет. Страдания любого человека – это страдания, я должен их устранять. На моём месте так поступил бы каждый лекарь.
Радак приказал ему сидеть здесь очень тихо, что пациент и сделал. Потом врач ещё приходил к нему, но всё реже и реже. Раны затягивались, ушибы заживали.
Когда город взяли рафирцы, то в одной из комнат нашли своего сослуживца. Его вытащили и встретили, как мученика, вернувшегося с того света. Сам Рудольф Вайтстрейт наградил его орденом и восстановил в звании. Гвардеец долго искал своего спасителя среди пленных. Так и не нашел. Среди местных жителей его тоже не оказалось. “Кажется, его убили,- думал он,- чёрт”. Через несколько месяцев его с почётом уволили из Гвардии, дали дом в элитном районе Высокий Миклагорд, где он обзавёлся семьёй и уважением. На этом его следы обрываются.
А Радак никогда не вспомнит своего соотечественника, как и никогда не вспоминал любого другого пациента. Он просто сделал свою работу. Радак прекрасно понимал, что у врача нет ни родины, ни убеждений. По крайней мере не должно.