Би-жутерия свободы 224

      
  Нью-Йорк сентябрь 2006 – апрель 2014
  (Марко-бесие плутовского абсурда 1900 стр.)

 Часть 224
 
А пока неотвратимые события разворачивались, как ребёнок без присмотра в люльке, как фантик желанной конфетки. Бацилла с Бактериями под руку прогуливалась по променаду, обмениваясь поселковыми советами и нагнетая подагрические настроения на прибрежном Драйтоне, где всё путём – обманным путём.
Фрума с Амброзием (завистливым подмастерьем, которому не выпало стать подмастерьем слова) укорачивали друг другу жизнь в купе поезда по всем правилам противоборства и взаимной апатии.  Она без передышки обдумывала, как быстро пролетают время и авиалайнеры, помахивая крыльями в безвоздушном пространстве;
Марик Мастур-бей, тоскующий по признанию у эрудитов, поднимался беспрецельдентно с сеньориты-кушетки. Сегодня он с удовольствием вспоминал произведенный им фурор при защите диссертации на животрепещущую тему: «Траектория  семян в свободном полёте». В ней он проявил не дюжую готовность неукоснительно следовать методическим указаниям сексопатологов;
Витёк Примула-Мышца (прославился, думая, что Ахилл получил в пятак) залихватски крутил баранку-бублик, отделанную под морёный (голодом) дуб, ни на секунду не забывая о дырке как таковой и её предназначении в эволюции мужской половины человечества. Он безвыездно жалел, что не носил бриджи в гости, и не приобрёл ни знаний, ни дребезжащей брички «Бриджит» цвета бордо. А ведь когда-то ему нравилось разводить голубей, напоминающих амурчиков, в амбаре на сработанной им самим медной крыше. Теперь же он воспринимал прошлые заботы как карательную сатисфакцию. Иногда Витёк с глубоким вздохом вынимал памятное поздравление на свадьбу с Губнушкой, полученное от Энтерлинка: «Желаю вам счастья, Камасутры и занятий йог-гуртом».
Тем временем зеленщик Зураб, поглаживал усики, при его улыбке, как бы вросшие в верхние резцы, бросил напоследок взгляд в карманное зеркальце. Он убирал складной столик на 52-й стрит, готовясь отправиться на свидание к кудахтающей квочке Глафире Парнусе, пригласившей его на друзинский чай, хотя она не имела ни малейшего представления о друзах, как о народности, боевая часть которой отбывала воинскую повинность в израильской армии Освобождения палестинцев от самих себя.
Зная, что бабы выстраиваются к Зурабу в очередь, как в магазин «Big banana», разведать почему сыр с дырками, хоть он и мужского рода, Глафира планировала предстать перед ним в обнажённом виде, опираясь на лапотное сознание. Она вовсю дружила с булемией, идущей рука в ногу с анарексией в стремлении к нулевому размеру приятельницы Мурочки Спички, страдавшей от недоедания другими пусикетов после танцев на столах. Сама же Мурка непонятно куда запропастилась с Даником, по убеждению Глафиры трансвеститом-фотографом, снимавшим острый угол у бандерши Долорес Пропукис-Балалайкис родом из Палермо за пять таллеров в час. Из-под юбки Долорес виднелась её сущность, удостоверяющая, что она знает свою сомнительную цену и ни за какие коврижки не сбавит её, в противном (в очень противном для некоторых) случае, если ухажёры слишком долго будут полемизировать с ней на эту тему, она бралась сделать бифштекс с кровью из любой наглой морды или при дефиците говядины – свиную отбивную. Глафире нравился щедрый хорохорящийся Зураб из страны Кинзмараули, подкидывавший ей на базаре лишнюю морковку или хрустящий огурец со словами «Одинокой женщине овощи такого формата обожателя не заменят». Мужественная внешность человека с чёрными маслинами глаз, который у края обрыва испытывает нервные сшибки и срывы, но остаётся живым и осязаемым, захватывала её. А откровения Зураба Захотидзе действовали на Глафиру Парнусе гипнотизирующе. К тому же он, приглашённый на самовар, не просил «на чай», чтобы их отношения не пошли насмарку, как это произошло до него с красавцем Бартоломеем Изнемог, выдержанное вино любви которого заполняло её четырёхкамерное сердечко. Погорелец в любви и закалённый в выпивке кинзмараулец Захотидзе ответил ей радостным согласием, не боясь скопытиться от убойной дозы неприступной крепости спиртного.
Не чураясь последних веяний с дрожжевой реки «Yeast river», Глаша зрелым бутоном раскрылась в близостных изысках, посвящая им свободное от булемии и разговоров по телефону ангажементое время в борьбе с сексуальным голоданием, захватившим всё регрессивно настроенное на распродаже совести человечество.
Мужчин (в полном смысле этого слова) я меняю не чаще положенного, соблюдая строгий лежим, заучено повторяла она, часами просиживая за трельяжем и горстями отправляя грильяж в ротовую щель, но частая смена репертуара,  гвардии партнёров и гардероба мне присуща. Не обижайся, милый, гладила Глафира объёмистый шкаф, через час появится другой, живой шкаф, и не сомневайся, он никогда, никогда не заменит тебя по своему содержанию.
Но видавшему виды шкафу пыльных воспоминаний было предостаточно, за долгостворчатую жизнь он прятал не одного ухажёра. Он знал, что для оптического обмана офтальмологического вмешательства на катаракте у каракатиц требуется соринка в чужом глазу. Лучше, если она попадёт в нос и тогда... кто остановит чиханье  просидевшего годы в видеокамере с широким углом обозления, предшествующего боевому крещению кровотечением? И вообще тонуть лысому – безнадёга, его за волосы не вытащишь.
Глаша любила скрипучие монологи трёхстворчатого шкафа, и угрожающий, как волчьи завывания, секс по-прикарпатски, о котором только можно мечтать, и чтобы никто кроме них двоих не догадывался о происходящем. Мужчины представлялись ей амортизирующими средствами в виде подполковников и  в форме подколенников и подлокотников, о способностях которых Глафира не была особо высокого мнения. А однажды один из поклонников приснился ей универсальной землеройной машиной – кротом, который сделал ей предложение – выйти вон. Тогда шкаф одобрительно скрипнул и закрылся, готовый радушно принять вновьжелающего спрятаться меж одеждами от глаз конкурента. В послужном списке трёхстворчатого свидетеля анекдотичных сцен значился случай, когда вор-любовник залез в сердечную сумку  Глафиры, и с перепугу,  пройдя сквозь зеркало, не вернулся.
С тех пор неверующая Глафира Парнусе поверила в Зазеркалье, как в устойчивый макет Будущего, а также во многие другие несусветные вещи, о которых придётся рассказать поподробней. Несмотря на Лесоповальное увлечение попсой, Глафиру как подменили – даже на концертах камерной музыки она чувствовала себя сокамерницей с виновато опущенной головкой ромашки, поэтому, превознемогая тоску, регулярно посещала Метрополитен-опера, ибо на подступах к ней в проходах сабвея уличные артисты смаковали нигде не зарегистрированное пение пёстрыми обезжиренными голосами. И вот теперь, в тишине снимаемой ею квартиры без лицевого счёта на ответственного съёмщика, она поставила галопирующий фокстрот на слова Лебедева Too much(а), грустно повествующий о зарытом в землю пёсьем таланте, при раскопках которого останки собаки были найдены завёрнутыми в шовинистический справочник «Как отличить аксельрата Аксельрода от аксельбанта». После конвульсий похоронного вальса потянулись танцы-шманцы.

От любви до ненависти уан-степ.
Вкруг стола раскачиваемся в фокстрот.
Обнимал, где талия, употев,
Путая где зад её, и где перёд.

И баритон срывается на тенор,
Кларнет выводит «Маленький цветок»,
Не выкаблучивался перед вами первым,
Ведь только потолок вас не толок.

Тустеп играют, делаю прикидки,
Коленки гнутся, мышцу сводит жуть.
Час ночи, дача, танцы. Мне в избытке
Дым сигаретный сдавливает грудь.

Передвигаюсь в экзотичном танго
С загадочным названьем  Вера Круз,
Выносит полупьяных на веранду,
В чернявом небе звёздчатая грусть.

И с вами, недоступной и порочной,
Протанцевавшей вечер в полусне,
Договорюсь по самой потолочной,
По баснословно вздрюченной цене.

Так в молодости дальней жили-были,
Чего-то пили, не Вдову Клико,
Как корабли, своё отбороздили,
Металлоломом встали на прикол.

Ну а теперь заносят вас в компьютер,
Ни танцев-шманцев, ни случайных встреч.
Да разве так когда-то жили люди,
Старавшиеся где-нибудь прилечь?

От любви до ненависти one-step,
Вкруг стола расхлябанно и в фокстрот,
Не найдя, где талия, употев,
Я не разбирал, где зад, а где перёд.

(см. продолжение "Би-жутерия свободы" #225)