Наблюдатель

Документальный очерк 

Зеленогорск, 1997 год.

Утро 28 сентября.
Моя «копейка» стояла в гараже и завелась легко. Выехали затемно. Нужно было успеть к восьми в военный городок на седьмой километр. Не знали, пустят нас через центральный КПП или нет. Объезд где-то был, но я решил по-другому. Когда свернули с шоссе «под кирпич», взял у Кукушкина удостоверение кандидата в депутаты, достал свое. Если часовой на посту нас по ним не пропустит, пусть звонит в штаб. Посмотрим, готовы они к нашему приезду или нет.
Перед воротами помигал фарами, никто из будки даже не выглянул. Медленно поползла в сторону решетка, проезжайте. «Хорошо!» — подумал я, значит нас не ждут.
У клуба остановились. Последний раз я был здесь пионером (ездили на шефские концерты) и в темноте не сразу нашел вход. В актовом зале уже готовились к голосованию. Стояли зашторенные кабинки, столы, два солдата носили стулья.
Представились председателю избирательной комиссии: «Мы наблюдатели, одновременно кандидаты в депутаты!» — пояснил я.
Подошла милая дама, Надежда, наблюдатель от Бойкова. Был уже здесь наш зеленогорский парень, Саша, наблюдатель от Ярцевой.
— Голосование начинаем! — объявил председатель и сразу пояснил: — Первыми голосуют эти два солдата. Они присланы с «точки». Сейчас списки, в которые они внесены, уедут туда, поэтому нужно, чтобы они проголосовали раньше.
Мы не возражали. Солдаты взяли списки кандидатов, ушли в кабинки, задернули шторы. Вернулись скоро.
— Опускаем эти два бюллетеня в ящик для голосования, который повезут по частям! — объявил председатель.
— Но если эта выездная урна, то они должны написать заявление, — возразил я, доставая закон. — Иначе, если количество опущенных бюллетеней будет больше заявлений, то выездное голосование будет признано недействительным.
— Вы хорошо знаете законодательство, — председатель передернул плечами, — но мы вчера приняли решение голосовать без заявлений.
Я недоуменно поднял глаза.
— Вот протокол! — он протянул мне бумажку с парой фамилий и надписью: «Протокол». Ни его номера, ни статуса нигде не было. Такой я сам бы мог написать за пару минут.
— А можно наблюдателям ехать с этой урной? — поинтересовался я.
— Можно, но командир части приказал в «УАЗик» гражданских не брать! — вступил в разговор подполковник. Представился: — Сергей Алексеевич, ответственный за выездное голосование.
— У меня своя машина, — согласился я, — но ящик для голосования будет без наблюдения и в него можно будет подкинуть сколько угодно бюллетеней.
— Ладно, — пренебрежительно махнул рукой председатель, — причем здесь командир, «УАЗик» сегодня в моем распоряжении, поедете в нем.
Он протянул мне руку в знак примирения. Я ее пожал. Конфликтовать с утра не хотелось, к тому же на душе потеплело от мысли, что «копейке» не придется трястись по ухабам военных.
А я тоже поеду! — заявила Надежда.
Я был приятно удивлен ее смелости, и поняв, что из «УАЗика» выпадаю, грустно спросил Сашу: — «А ты?»
— Поехали! — согласился он.
Так стало легче, в «копейке» вдвоем все-таки веселее.
Надежда села в «УАЗик», Сергей Алексеевич рядом с водителем; списки избирателей и кандидатов в депутаты, прижимая к груди как дорогого ребенка, берегла Рита Григорьевна. Ящик для голосования служил ей опорой.
Мы с Сашей выехали следом. Предстояло объехать шесть «точек», накрутить километров двести.
Я пишу эти строки, анализируя события того дня. Сейчас я понимаю, что военные проиграли в дебюте, состряпав протокол об отмене заявлений для выездного голосования. Пойдя на возможное нарушение закона и увидев, что я их прищучил, они пошли на поводу у нас.
Мы везли триста бюллетеней: сто пятьдесят для солдат и сто пятьдесят для офицеров и их семей. Некоторые кандидаты уже накануне были уверены, что верных триста голосов у них точно будут лежать в ящиках для голосования. Мы должны были наблюдать, чтобы этого не случилось. Инициатива была уже у нас, первый раунд мы выиграли.
«Точка» в тридцати километрах от Зеленогорска
«УАЗик» сворачивает с шоссе, едем «под кирпич» через сосновый бор; ухабы; неожиданно появляется бетонный высокий забор, слева от него двухэтажные каменные дома обросшие теплицами, парниками, сараями. Останавливаемся перед глухими зелеными воротами с глазком. Водитель «УАЗика» сигналит. Никого. Тишина. Слышно, как капли срываются с сосен на крышу «копейки». Опять сигналит, сигналит. Никого. Нигде. Подполковник, Сергей Алексеевич, вылезает из «УАЗика», стучит ногой в ворота. Они грохочут. Никого. Сергей Алексеевич устал. Садится обратно в машину, водитель жмет на клаксон. Никого. Воскресенье. Десять часов утра. Из ближайшего дома на шум прибегает женщина, тоже стучит в ворота кулаком. Никого. Беспомощно разводит руками. Вдруг ворота открываются, запыхавшийся солдат кое-как отдает честь, мы проезжаем.
Барак, именуемый казармой. Два офицера. Чумазые, в соляре и мазуте солдаты. «Собрать всех! — командует Сергей Алексеевич. — Оповестить гражданских, чтобы шли голосовать!» Вяло подтягиваются еще несколько солдат. Расставляем стулья, стол для Риты Григорьевны, на тумбочку дневального ящик для голосования. Бюллетени солдаты будут заполнять в бывшей Ленинской комнате. Я рядом с ней развесил на стене информацию о блоке «Если вам дорог Зеленогорск», рассказал солдатам о том, что мы наблюдали. Зачитал положение из закона, что каждый может голосовать поставив крест или иной знак в квадрате напротив фамилии кандидата или в графе «Против всех кандидатов».
— Ты! Будешь голосовать против всех? — грозно вопрошает Сергей Алексеевич приставив палец к груди первого попавшегося в строю солдата.
Мальчишка, восемнадцать лет, призыв этого года из Тамбовской области, оробел, побледнел, онемел. Надо что-то отвечать подполковнику, который буравит тебя насквозь взглядом выпятив нижнюю челюсть. Я решил спасти его.
— Против всех кандидатов, а не то, чтобы против всех, — пояснил я. — Это право закреплено законом...
Сергей Алексеевич не дал мне договорить, начал оправдываться:
— Ну да, против всех кандидатов, я это имел ввиду.
Он забыл про солдата, отошел от него. И далее, скажу честно, никакого давления ни на кого из солдат нигде офицеры не оказывали, ни за кого не агитировали, вели себя согласно закону, кроме голосования в Васкелово, о чем я расскажу позднее.
Стали подходить гражданские и свободные от службы офицеры. Пришла очень приятная женщина, учитель в одной из наших зеленогорских школ. Сделала ошибку в бюллетене: решила, чтоб его не подделали, помимо нескольких крестов остальные квадратики заштриховать. Мы, наблюдатели, расписались на этом листе, чтобы ее мнение понятно было при подсчете голосов и бюллетень признали действительным. Мне стало как-то очень понятно ее стремление обезопасить свой бюллетень от подделок. Ведь это ее мнение, только её. И чью-то грязную руку она не хочет пускать в свою жизнь. Чистюля! В таких влюбляются с первого раза и на всю жизнь. Я почему-то позавидовал ее мужу.
Автор плачет. Она ушла.
В списках для голосования на этой «точке» внесено было 67 фамилий гражданских, проголосовало 9.
— Почему так мало?» — спросил я у Сергея Алексеевича.
— А у них в домах воды нет. Скважина обрушилась. Поэтому и котельная не работает. Тепла тоже нет. Ничего нет. И электричество только недавно включили, а так в темноте сидели. Хотите, поехали к домам, может там проголосуют?
Я понял, что ехать туда, значит услышать и увидеть несколько десятков брошенных, забытых в лесу людей. Без тепла, без воды. Ведь там не дома, в которых есть печи и рядом есть колонка, сходил с ведром, принес воды, как я на Кузнечной. Там каменные бараки. В очень уютном, красивом сосновом бору. Но зимой?!?
Я представил, как живет она.
Надо учить детей, любить мужа. Автобус до Зеленогорска четыре раза в сутки, если он вообще в гололед поедет. Ждать его по утрам на морозе, в темноте. Дочка просила купить ей английский алфавит с картинками. Зарплата шестьсот тысяч, мужу столько же, если вообще дадут.
И неужели мы, люди, безропотно должны жить так дальше? Смотрим телевизор: самые главные проблемы — перхоть, кариес, остальное все хорошо. А на самом деле?
На следующей «точке» Сергей Алексеевич опять спросил:
— Хотите посмотреть, как люди живут?
— Смотреть можно, когда чего- то можешь, а пока я ничего не могу, — сжав зубы, ответил я.
Тогда я еще не знал, что буду писать эти строки. И теперь жалею, что не сходил ни в один из тех домов. Чтобы я сказал там людям? Наобещал бы золотые горы? Нет. Сейчас я бы сказал так: Офицеры, если вы мужчины и вас бросили навсегда и все, кому вы присягали, не опускайте руки!
Выройте колодец. Сложите печи. Рубите лес. Ставьте в казармах станки. Открывайте производства, богатейте, никто заработанного у вас не отберет. Мы вас поймем. Если вы не нужны государству, то и такое государство не нужно вам и мне. Чем умирать медленно от безденежья и безнадежности, умрем в работе и боях за свою семью и детей. Последнее понятней и от того душе ближе. Не помогут нам эти выборы. Ни завтра, ни через неделю. Выручит каждый себя сам, только через понятие, что за жизнь надо биться и, если нужно, проливать свою кровь (а не хочется и ой как страшно, но деваться некуда). Если до нас еще это не дошло, значит, мы не у последней черты.

Третий дивизион
Армия не безнадежна. На боевом дежурстве недалеко от Рощино стоит «Винтовка». Так между собой военные называют этот дивизион. Отлично отремонтированная казарма, в ней тепло, солдаты подтянуты, веселые.
Можно начинать голосование. Зачитываю положение из закона о том, что каждый избиратель обязан перед началом голосования предъявить документ удостоверяющий его личность.
— У кого нет военных билетов? — спрашивает Сергей Алексеевич перед строем.
Большинство солдат поднимают руки.
— Где они?
— В сейфе! — докладывает офицер.
— Открыть сейф!
— Ключ у начальника штаба Малика.
— Где Малик?
— Выходной у него, отдыхает где-то.
— Это ваши проблемы! — Сергей Алексеевич в гневе.
Двоих солдат посылают заводить машину, ехать в городок, разыскивать начальника штаба, хорошо если тот не в бане или на рыбалке.
— Почему у солдат военные билеты не с собой, чтобы не убежали? — спрашивают у офицера.
— Не поможет! — машет он рукой. — Просто ожидается проверка и военные билеты собрали, чтобы вписать новые данные.
— А почему к выборам их не выдали?
— А! — опять машет рукой.
Ясно, нас наблюдателей, не ждали. Солдаты голосовали без военных билетов по спискам. Но со списками тоже чехарда. Некоторые из. солдат имеют военные билеты, но ни в каких списках (!) не значатся. Таких вписывают в дополнительный лист. К вечеру он был заполнен до конца. Фамилий около тридцати. Можно предположить, что без наблюдателей военные такие списки могут составлять и на сто человек. Сколько им надо голосов, столько они и наберут. В этот раз они просто проспали, но в следующий, если солдаты будут опять голосовать за местное самоуправление в Зеленогорске, наверняка не ошибутся.
Кстати, на одной из точек живет солдат, у которого нет военного билета и ни в каких списках он не значится. На нем замасленная форма, сапоги, работает в кочегарке. Кто он? Бомж, скрывается от милиции, негде жить? Я его не стал об этом расспрашивать, в чужую судьбу наскоро не полезешь. Как сказала одна сердобольная женщина, когда я ей рассказал о нем: «Может,ему так лучше. Кормят ведь, спит в тепле. Лучше быть солдатом, чем наркоманом или бездомным». Но это было не в «Винтовке», вернемся туда.
Пока солдаты ждали военных билетов, подходили гражданские. А что же к нам депутаты до выборов ни один не приехал? — язвительно спросила избирательница с тонкими губами и усталым взглядом.
Сергей Алексеевич вопросительно посмотрел на меня.
— Сам судья Ершов, известный всему Петербургу громоподобным нравом, только за два дня до выборов решал: голосовать вам или нет. А мы узнали об этом решении только вчера, — оправдывался я, не зная еще, что на следующий день, в понедельник, встречу Ершова на Кузнечной улице.
— Ну что же ты? — громогласно и укоризненно спросил он меня, как будто я провинился чем-то.
— Все нормально! — отвечал я. — Не выбрали, зато видел ужасы. Ездил по военным «точкам», наблюдал за голосованием.
— Не имеют они права голосовать! — решительно заявил он и тут же махнул рукой, мол, пущай голосуют.
Вот и пойми тут «третью власть»: в пятницу — «имеют они право», в понедельник уже «не имеют», и виноват все равно ты.
Я не обижаюсь, сам, в общем-то, не буквоед в законах. На «Винтовке» пришел голосовать седой ветеран, откинул капюшон плащ-палатки, подал два паспорта, за себя и мать 1905 года рождения. Живет с ним здесь рядом в домах у «точки». Девяносто два года старушке. Идти к ней с ящиком для голосования? Спорить с ветераном? Мы закрыли глаза. Он проголосовал «за двоих». Если меня кто-нибудь будет упрекать, что этого допускать было нельзя, мне не стыдно.
Уезжали мы из «третьего дивизиона» в хорошем настроении. Живи, «Винтовка», пока ты на боевом дежурстве, не все в армии пропало.
Едем дальше по бетонке в сторону Ильичево. В ста метрах от нее за обветшалым забором видны военные автомобили. Часовой открывает ворота. По ухабам подъезжаем к казарме. Поднимаемся на второй этаж. Заспанные солдаты недоуменно смотрят на нас. Одеты кто во что, как партизаны после похмелья. Вяло-вяло собираются на построение. Приходит откуда-то едва пробудившийся после полуденного сна майор. Лицо помято, не говоря об остальном. Опять нет военных билетов. По приказу майора заводят ракетный тягач, чтобы ехать за ними в городок. Горючего такая машина на такую мелочь истратит столько, сколько моей «копейке» хватило бы на месяц ездить каждый день до Петербурга и обратно. Можно сколько угодно платить налогов на такую армию, при такой бесхозяйственности любых денег будет мало.
Мы решили здесь не ждать, а поехать дальше и на обратном пути вернуться для голосования.
Бетонка уходила в сторону Ладоги.

Двенадцать солдат
Они не моют за собой посуду, спят одетые, потолок в казарме весь в подтеках, на полу вода, тепло только в спальном помещении. Офицеры приезжают сюда только изредка, всем командует сержант. Для чего они здесь? «Точка» кадрированная, — комментирует Сергей Алексеевич. — Третий месяц собираются ее закрыть и все никак не соберутся. Осталось тут двенадцать человек».
Солдаты долго читают список кандидатов, внимательно изучают его. Им, видно, нравится процедура.
Надежда спрашивает после голосования: «За кого голосовали?» «За новых русских!» — весело отвечают солдаты.
Я вышел на крыльцо покурить. Дождь кончился, солнце заиграло по осенней листве. Верхушки елок копьями устремились в матовую голубизну неба. Тихо. «Здесь бы жить и жить, — подумал я. — Покой. Природа.»
Сергей Алексеевич спрашивает откуда-то появившегося старшего лейтенанта:
— Когда ремонтировали последний раз казарму?
— Разворовали все, краски на три окна хватило, — вяло тянет он.
— Туалет, посуду за собой ведь можно помыть!
Тому безразлично, мол, и так сойдет.
Мы оставляем ребят, едем дальше.
Самая дальняя «точка» в Васкелово. Офицеры прописаны по области, не голосуют. А солдаты приписаны к 03216 и должны принять участие в местном самоуправлении города Зеленогорска. Бред. Здравый смысл говорит, что эти солдаты никогда и Зеленогорска не увидят, спроси их, они ответят, служили в Васкелово. Но руководство части настояло накануне в суде, что они в Васкелово на дежурстве и имеют полное право голосовать.
«УАЗик» проезжает КПП, петляет среди разгромленных бетонных ангаров, выезжает на летное поле, поросшее травой сквозь бетон, сворачивает вдоль скелетов железобетонных махин, труб, сигарообразных ракетных футляров. Все в ржавчине, запущении, кругом ни одной живой души, колючая проволока. «Такое не приснится и Стругацким» — думаю я. Тут бы фильм ужасов снимать. В американских боевиках на такой натуре обычно показывают встречу мафиозных кланов со стрельбой, кровью. Но тут покруче. Голливуду и не снилось.
«УАЗик» опять останавливается перед колючей проволокой, опять КПП. Проезжаем, делаем еще поворот. Действительно, все как в кино. Посреди идеально выметенной бетонной площади стоит новая, с иголочки суперсовременная зенитная ракетная установка, которые показывают по телевизору как гордость России. Говорят, они лучше американских. Не зря ее здесь спрятали. 20 таких собирается купить Кипр за несколько сот миллионов долларов.
Солдаты живут тут же в вагончиках. Быт их налажен, они не грустят.
Командир, интеллигентного вида подполковник, курит сигареты «Петр I» и брюзжит:
— По какому праву тут гражданские...
Сергей Алексеевич представляет нас.
— А удостоверения наблюдателей у вас есть? — опять гнусит командир.
Мы готовимся их предъявить, он их не смотрит. Знакомимся. Его зовут Геннадий.
Готовимся к голосованию. Решаем, что комнатой для голосования будет один из вагончиков. Рита Григорьевна размещается в нем же выдавать бюллетени. Я при входе вешаю плакатик «Если вам дорог Зеленогорск» с фамилиями кандидатов нашего блока.
— А в день выборов агитация запрещена! — опять брюзжит Геннадий.
— А тут слов «голосуйте за» нет, — возражаю я с той же интонацией.
Мы немного пререкаемся, выясняется, что он когда-то закончил Военно-политическое училище и нудит больше от скуки, чем по существу.
Солдаты начинают голосовать. Геннадий предлагает нам посмотреть ракетный комплекс. Мне интересно- сколько, приблизительно, таких стоит вокруг Петербурга? Получилось, по мнению Геннадия, штук сто. Дальше я считаю быстро. Кипр покупает двадцать таких, а нас защищает в пять раз большее число. Неужели мы живем в пять раз лучше чем на Кипре, или нам угрожают в пять раз больше, или мы богаче в пять раз. Почему тогда все «новые русские» ездят отдыхать на Кипр? Они там истратили столько денег, что Кипр может купить эти комплексы, но мы  то нищие из-за этих комплексов. С нас обдирают в виде налогов последнюю копейку, чтобы в пять раз иметь больше таких военных «игрушек».
— Солдат хоть один раз за время службы увидит пуск этих ракет? — спрашиваю я Геннадия.
— Не увидит. Да и зачем. Война, если начнется, два выстрела и нам капут. Из-за общей неразберихи все проиграем.
Тогда, вообще, непонятно зачем деньги тратить на такую армию. Абсурд.
Пока мы с Геннадием обсуждаем проблемы войны и денег, солдаты набились в вагончик для тайного голосования, как в бар на стриптиз.
Я решил заглянуть к ним.
Солдаты с бюллетенями в руках подробно изучали листовку, привожу здесь текст ее полностью:
УВАЖАЕМЫЕ ЖИТЕЛИ ГОРОДКА!
22 сентября 1997г. состоялось собрание ветеранов в/ч 03216, которое поддержало кандидатуры 10 человек, выдвинувших себя на выборы в органы местного самоуправления 28 сентября 1997 года.
Попов С. А. — зам. начальника Управления районного хозяйства.
Повелий А. А. — директор ТОО «Фиаб».
Василькин К. П. — зам. главного врача ТМО Курортного района.
Гладунов Ю. Н. — военнослужащий в/ч 03216, подполковник.
Сачко В. В. — нач. вентиляционного хозяйства КЭС в/ч 03216.
Клименко Н.П. — военнослужащий в/ч 03216, подполковник.
Эпштейн И. М. — директор ЗАО «ПЕТРОСИБ КОМПЛЕКС».
Пестова Л. Н. — зав. терапевтическим отд. поликлиники №69.
Клепиков В. В. — доцент Технологического института.
Капцова Н. Н. — не работает, проживает ООГ «Красавица».
Это люди, которым не безразлична судьба жителей городка, они выступают за решение первоочередных, наболевших вопросов:
Достройка газовой котельной.
Ввод в 1998г. телефонной станции на 500 городских номеров.
Отселение из военного городка.
Автобусное сообщение.
Эти и другие проблемы нашего жилого городка могут решать только эти люди из всех зарегистрированных кандидатов в депутаты.
Отбросьте личные обиды и амбиции. Голосуйте за них. Никто другой нам, жителям городка, не поможет.
ГОЛОСУЙТЕ ЗА НИХ!
Согласно вышеперечисленному списку солдаты ставили крестики в бюллетенях.
— Ребята, так нельзя, — возразил я и хотел забрать листовки.
— А нам командир велел! — недоуменно посмотрели на меня солдаты и листовки отдавать отказались.
Я вышел на улицу и окликнул Геннадия, разъяснил ситуацию. Геннадий быстро вскочил в вагончик, отобрал листовки, скомкал, приговаривая:
— И где это они взяли, не понимаю.
Стыдно ему не было.
Следующие солдаты уже перед голосованием просто меня спрашивали:
— Шпаргалки отдавать?
Я говорил:
— Отдавать!
И они сдавали мне эти листовки.
Если бы не было наблюдателей, наверное, все солдаты проголосовали бы согласно листовке.
В день выборов мы объехали шесть «точек», привезли сорок семь бюллетеней «Против всех», в конце увидим, что этих полсотни голосов и не хватило военным, чтобы победить на выборах.
Говоря начистоту, военные проспали выборы. Ведь еще сто пятьдесят солдат голосовало в городке. Каждый из них мог в кабине для тайного голосования развернуть листовку и поставить крестики против нужных фамилий. Большинству солдат, по большому счету, так легче. Осуждать их за это нельзя.
Военные, имея триста солдат, при правильной постановке дела могут выигрывать выборы в Зеленогорске без больших проблем. Ведь для того, чтобы избраться депутатом, надо, как показал подсчет голосов, набрать минимум 390 голосов. К тремстам солдатским девяносто добрать не сложно. Да и из трехсот солдат можно благодаря дополнительному списку сделать больше. И голосовать без наблюдателей заранее, за неделю до выборов, это разрешено законом. Но, видимо, армия действительно разлагается, раз командиры даже голосование за себя провести не могут. Туда им и дорога.

Нормальный мужик
— А чего, вот в листовке, Василий Васильевич Сачко, нормальный мужик, — оправдывался Геннадий, — пусть за него солдаты и голосуют, они его не знают, зато я знаю.
— Василия Васильевича к нам в блок привел Костя Тюников, — рассказывал я. — Он мне тоже по-началу понравился. Мы его поставили в наш список, стали везде агитировать за него, ведь его в Зеленогорске никто не знает. Поместили все печатные материалы о нем в нашем издании, на наших плакатах. Он пришел с нами на первую встречу с избирателями в Зеленогорске. На вторую не пришел. На третью тоже. И, вообще, перестал встречаться с нами. Вот тебе и нормальный мужик. Мы за него агитируем, а он в кусты. Подсчитал, видимо, что по «солдатскому списку» пройти легче, чем встречаться с избирателями и сбежал.
Забегая вперед скажу, что из военных Сачко наиболее близко был к победе. Но, как говорится, Бог правду видит, да не сразу скажет.
Возвращались мы в городок уже к семи вечера. Урну достали из «УАЗика», переместили в клуб.
Голосование там подходило к концу.
Эпштейн, в белом плаще, поигрывая пальцами по рукоятке длинного зонта, величаво восседал у стола выдачи бюллетеней, глаза его были мрачны, а лицо багрово. Перед ним, вытянувшись в струнку, суетливо листал списки избирателей подполковник Гладунов.
— Этот еще не голосовал, этот! — докладывал он номера квартир и фамилии тех, где в графе «Подпись» было пусто.
Рядом стояла, поигрывая ножкой, Наталья Пудычева.
— Может, сходишь к этим! — жалобно спросил ее Гладунов, ткнув пальцем в очередную пустую графу.
— Не, не пойду! — Наталья сжала губки.
«Да, трудновато у военных с голосами, если посылают гонцов по квартирам, чтобы шли голосовать», — подумал я. И тут же мои размышления подтвердились.
— Поедете еще раз! — приказал Сергею Алексеевичу председатель избирательной комиссии. — В медсанчасти пускай проголосуют пять больных и на «двадцать второй точке» четверо кочегаров. Пишите их в дополнительный список.
— Есть! — по-военному четко принял приказ Сергей Алексеевич.
Надежда уже устала. Ее место наблюдателя в «УАЗике» вызвался занять молодой безусый мальчишка.
— Ты от кого наблюдатель? — спросил я.
— От ваших противников! От АСЭТа! — выпятив нижнюю губу, выпалил он.
Я с сожалением посмотрел на него. На ходу, в суматохе, объяснять ему что-либо было бесполезно. Я только бросил:
— Смотри лучше в два глаза за урной, чтобы в нее под конец не подбросили бюллетеней. И запомни, у меня нет противников.
Желторотый щегол открыл рот, ничего не поняв, но от урны не отходил, за что ему и спасибо.
Сейчас публично сообщаю, что моими противниками давно и серьезно являются Лень, Трусость, Скудоумие, Зависть, все те недостатки с которыми борется каждый разумный человек. Среди людей у меня противников нет.
На подсчет голосов в городке я не остался. С утра ничего не ел, и надо было проголосовать самому.
Мой избирательный участок в 445 школе. Там я остался и на подсчет голосов. Взял еще наблюдателем соседа с Кузнечной Володю Вострикова.
Из 1370 избирателей, которые могли прийти голосовать по нашему участку, почти тысяча не пришла. Не хотят люди голосовать. Что сделаешь? Из кандидатов в тот вечер здесь были, кроме меня, Роберт Евстрахин и Таня Вечерская. Мы сели к одному из столиков, где считали голоса.
Счетчик, изящный молодой человек с музыкальными пальцами и бездонными флорентийскими глазами, вел линейку по бюллетеню и называл фамилии тех, за кого проголосовали. В протоколе это отмечала богобоязненная старушка. Не знаю, как на других участках, но в школе считали добросовестно и никаких фальсификаций не было.
Сразу стало видно, что всех опережает Василькин. Немного отставали Пестова, Евстрахин и Белова. Роберт несколько раз мелькнул в бюллетенях с Киселевым.
— Ну и комбинация, — смеялся он. — Что у меня с ним общего! — Отметился он и с Эпштейном. Тоже со смехом.
В одном из бюллетеней проголосовали за меня и Эпштейна. Я тоже посмеялся.
В основном же, что называется, игра шла в одни ворота.
— Василькин, — объявлял счетчик. Бабушка ставила отметку в протоколе.
— Опять же Василькин, — откладывая очередной бюллетень вздыхал счетчик.
— И опять Василькин! — тоном, каким в преферансе игрок объявляет, что партнер сейчас неминуемо возьмет шестую взятку на мизере, счетчик делал свое дело.
Роберт приуныл, пошел курить.
— И чего столько за Василькина?! — возмутилась Вечерская.
— Врач, — пояснил я. — Уважаемый человек, все его знают.
— У нас что, хорошо со здравоохранением? — съязвила она.
Я пошел к Роберту, курить.
— Не обольщайся, все решит городок, — предупредил я его восторг. — Там избирателей больше и солдаты в основном голосовали по списку.
Из школы мы переехали в ПРЭО. В зал подсчета голосов нас не пустили и все разместились в холле. Привезли данные из библиотеки и городка. Получалось, что лидировали Пестова и Василькин. За ними шли Белова, Байков, Репин. Дальше почти по «солдатскому списку»: Сачко, Попов, Гладунов, Клименко. Наши зеленогорские приуныли. Роберт сидел в сторонке. Нервничал Сеня Кунин. Выглядел он шикарно  в светлом костюме, галстуке, так в американских фильмах показывают сенаторов в ночь выборов, когда они принимают поздравления от главарей мафии. Сене голосов в Зеленогорске для победы явно не хватало.
Грустили и остальные. Перспектива два предстоящих года жить под управлением военных явно никого не прельщала.
Вышли на улицу покурить. Делились впечатлениями.
В городке кто-то из избирателей в графе против фамилии Репин написал «Мудак», Клепиков (и сам Репин при этом присутствовал ) стал доказывать, что этот бюллетень надо признать действительным, ведь слово написано в квадратике, а не сбоку,
— Я еще шестерых в этом бюллетене увидел, в том числе и себя, за меня там тоже голос был! — бил себя в грудь Слава, оправдываясь.
Да, не зря они вместе с Репиным поехали в городок на подсчет голосов. Каждый голос был им дорог.
Я стал рассказывать присутствующим известные мне анекдоты про Славу Клепикова.
Анекдот первый.
Лет десять назад встречаю Славу Клепикова. Только, только начинались всяческие выборы. «За кого будешь голосовать?» — спрашиваю Славу.
— Против коммунистов, — решительно отвечает. Представляешь, раздают около метро газеты в поддержку своего кандидата Герасимова (был тогда такой секретарь горкома). Я у них спрашиваю, а откуда у вас деньги на бесплатные газеты. Молчат. Значит воруют. Гнать их надо в шею.
Прошло десять лет. Слава кричит на каждом углу: «Я за КПСС», «Зовите меня товарищ!», «Я коммунист!»
Анекдот второй.
За месяц до этих выборов встречаю Славу на пляже. Спрашиваю: «Выдвигаться кандидатом будешь?»
— Буду! — Слава выпячивает грудь.
— А объединяться с кем-нибудь будешь?
Объединяются только слабые! — мышцы Славы заиграли как у рахита после анаболиков. — Равных мне по образованию в Зеленогорске нет.
Прошло три недели. Смотрю — Слава в одном блоке с Репиным. Встречаю его. Спрашиваю: «Ты же говорил, объединяются только слабые?»
— Знаешь, в последний момент объединился, — пускает слюни Слава.
— Ослабел что ли? — подкалываю я.
Он мнется. Тогда я еще не знал, зачем ему союз с Репиным. Теперь знаю. После выборов Слава на первом же заседании предложил Репина на пост председателя совета. Нашел коммерсант Репин подголоска «коммуниста» Клепикова. Думаю, ничего хорошего этот союз Зеленогорску не принесет.
Вернемся в ту ночь. Стали объявлять количество голосов, набранных в ПРЭО. Они решили все. Здесь проголосовало почти 1300 человек. Все пятиэтажки, девятиэтажки, основная масса избирателей. В будущем, скорее всего, будет также: за кого будут голосовать жители этого микрорайона, тот будет побеждать на выборах.
Слава Клепиков услышал про себя: 156 голосов.
— Конец политической карьере! — мрачно процедил он сквозь зубы. Стал плакаться мне. — В своем микрорайоне я больше рассчитывал набрать.
— Ты же еврей, Слава! — язвил я. — Тебя же здесь все знают как облупленного. Потому ты и подался и к Репину и в «солдатский список». Но, если солдаты, тебя не зная, по приказу командира проголосовали дружно, то свои нет. А, вообщем, не грусти, последнему для победы хватит голосов триста-четыреста.
Слава остался в кресле складывать свои голоса.
Тем временем уже вчерне вырисовывалась десятка победителей. Всех военных выбили наши зеленогорские. Считали впопыхах. Десятым получался Миша Подобрий, менее чем с 400 голосами. Я увидел сидящего в углу, обвисшего как половая тряпка, Славу Клепикова. Подошел к нему:
— Что я тебе говорил, вот Миша Подобрий, выбрал триста девяносто голосов и прошел.
— Ой, — подскочил в кресле Слава, — а у меня по моим подсчетам четыреста. — Меня, меня не подсчитали, меня... — побежал он к толпе, считавшей победителей.
Ростом Слава не выдался и его не подпускали к списку.
— Клепикова подсчитайте, — выкрикнул я сверху.
— Ага, пропустили Клепикова! — остановилась авторучка в руках Василькина. Он быстро суммировал голоса и объявил: — Десятое место Клепиков.
Слава запрыгал от радости и исчез из ПРЭО быстрее
всех.
Я не спал уже почти сутки. Было пять часов в утра. Роберт жал мне руку и говорил, что все зеленогорские должны мне поставить памятник за победу над военными. Спасибо, Роберт. Но я был не один, а еще и Надежда, и Саша. Честно выполнили свой долг Рита Григорьевна и Сергей Алексеевич. Кому и надо ставить памятник, так это моей «копейке». Но не нынче. Впереди будет еще много выборов. На прошедших я набрал 200 голосов, к следующим обязуюсь еще прибавить. Все только начинается, но день 28 сентября 1997 года надолго останется в моей памяти как один из самых драматичных и увлекательных.

Ноябрь 1997 года, Зеленогорск.