СОВА

      Девочка проснулась от шёпота, который временами переходил в довольно громкий разговор. За окном стоял слякотный, зимний вечер. С утра наигравшись вдоволь, прибежала домой, промокшая с ног до головы.
В комнате было натоплено жарко. По центру стояла печь, отапливаемая углем. От такой печки жар идёт другой. Угли, раскалённые до красноты, иногда разгораются в небольшое пламя, потом, затихая красными, прозрачными камнями, будто дышат вокруг жаром.
Потихоньку голоса издалека стали звучать ближе, потом совсем рядом; как будто всплывая, медленно возвращалась память. Наконец, окончательно проснувшись, услышала скрип двери с болтающимся крючком, стучащим каждый раз по ней, будто считывая, сколько раз она открывается и закрывается. Полусонной, ей казалось, что уже утро. Но запах, царивший в доме, подсказывал ей, что пока ещё вечер и никто не собирался спать. Зимние вечера родного дома пахли особенно, они были заполнены запахом чистоты и айвы. Айву заносили из погреба на подносе вместе с сухофруктами и орехами. Длинными вечерами мать нарезала айву дольками, колола орехи и сжигала скорлупу в печке; они трещали, при этом комната заполнялась каким-то сказочным ароматом.
Темой бурного обсуждения между матерью и братом была сова, которая появилась два дня назад во дворе. Мать уверяла, что это та самая сова, которая прилетает каждый год и садится высоко на дереве черешни, воет, принося в дом несчастья. Этот вой девочке казался каким-то монотонным, чеканно безобидным совиным говором.
Брат, взявшись за ружье, готов был вместе с дробью вложить весь свой пыл и выстрелить, чтобы раз и навсегда избавиться от этой совы и этим убедить себя, что больше никогда несчастье не переступит порог их дома. Мать при этом неистово умоляла его не делать этого. Она говорила слёзно, вытирая краем платка поблёкшие глаза:
– Не смей этого делать! Ты накличешь беду. И мы, и весь наш род будет проклят.
Брат был в такой ярости, что его, казалось, ничто уже не остановит.
Вдруг девочка разревелась во весь голос. И мать, и сын кинулись к её кровати. Они на какое-то время, видимо, забыли про неё. Её лихорадило. Был сильный жар. Вокруг девочки началась суета. Мать попросила сына спуститься в погреб, принести козье сало. Девочка вся горела, как угли из печки. Её напоили травяным отваром, стали натирать салом.
Брат с нею на руках метался из угла в угол, причитая:
– Успокойся, обещаю, не трону!
Он зацеловывал её, как сумасшедший.
В жару она умоляла брата не убивать сову, кричала, что она знает: у той совы есть брат, который отомстит за свою сестру. И хотя она была в бреду, успокоилась лишь тогда, когда с её глаз брат убрал ружье.
Через некоторое время ей полегчало, но она ничего не помнила из того, что пересказывали ей мать и брат.
С выздоровлением девочки в семье что-то изменилось: словно невидимый поток из разных углов комнаты слил их в единое целое. На родных лицах царило умиротворение, чувствовалось: в них текла одна кровь.
Крик совы доносился откуда-то издалека. Мать спокойно сказала:
– Утром под дерево отнесу кусок хлеба с солью.