Песнь любви

          Вадим позвонил в три часа ночи и ели разбудил Таисию. Обычно чуткая во сне, она никак не могла проснуться в этот раз. Она слышала позывные мобильника, но организм рефлекторно почувствовав что-то неладное в диссонансе привычного ритма жизни, никак не хотел выходить в эту новую реальность. Сознание её было спокойно, только несколько удивилось – Женя никогда не звонила ей в такое время.
           Однако звонила не дочь, а зять Вадим. Таисия сказала: «Алло, я слушаю», но на том конце связи возникла странная пауза. Она повторила: «Алло, Вадим…» – и вдруг в сознании Таисии разверзлась бездна, её интуиция наконец сработала. Мгновенно у неё на голове дыбом встали волосы. Почему-то она подумала на внука, Славика, но Вадим уже кричал ей фатальные слова:
          – Мама, Жени нет!
          Она сорвалась в бездну. Однако разум пытался ещё ухватиться за какие-то кустики-слова:
          – Как нет? Не пришла с работы, что ли?
          – Мама, Женю убили! – наконец он произнёс эти абсурдные слова. И вдруг зарыдал прямо в телефон – Таисия услышала эти отчаянные звуки.
          И Таисия выпала из времени и пространства этого уже ненужного ей мира. Она не знала, не могла вспомнить потом, что делалось с ней последующие три часа. Как она оделась, или её одели, ибо кто-то приехал за ней уже буквально через несколько минут.
         Очнулась Таисия в Жениной квартире, в их с Вадимом спальне, а возле сидел пятилетний. внук Славик и выжидающе на неё смотрел. Когда он увидел, что бабушка проснулась, то сразу, без обиняков спросил:
          – Бабушка, а мама теперь на небе, она не вернётся, да?
         Очевидно, услышав голос внука, вошла сваха Мария и её дочь Катерина
         – Лежите, лежите, Таисия Николаевна, –  забеспокоилась Катерина. – У вас такое сердце слабое. А мы вам сейчас ещё один укольчик сделаем.
         Однако, Таисия спросила заплаканную сваху:
         – Кто её убил?
         – Её сбила машина, – говорил кто-то из вошедших. Ибо сваха Мария не могла говорить – у ней опять полились слёзы. – Она шла с работы, а какой-то «Оппель» влетел на тротуар. В реанимации, в два часа ночи она умерла. Вам сразу не позвонили, надеялись, что спасут.
          Потом говорил кто-то другой, она тоже не понимала кто:
          – Похороны послезавтра. У нас много родни, пока все съедутся. А Женечку так все любили.
          А послезавтра пошёл второй круг ада. Её гроб, обитый нежно-розовым, привезённый из морга на два часа, поставили возле их подъезда девятиэтажки. Было Женино лицо, в которое Таисия смотрела, не отрываясь, которое однако было неузнаваемо никем. Смерть обезличела его, а грим, скрывая ссадины, изменил и его идентичность. Потом была могила, и Таисия, увидев её, потеряла сознание первый раз, её отнесли в автобус и сделали укол. Потом, когда её дочу закопали, она всё-таки нашла в себе силы выйти и подойти к горе венков и цветов, и снова потеряла сознание. И опять её отнесли и привели кое-как в чувство. Но она снова, перед самым отходом автобуса, поддерживаемая свахой и Катериной, пошла, и в последний раз посмотрела на неё. Среди цветов стоял  портрет с её неповторимой улыбкой с ямочками на щеках. Под портретом стояли даты Жениной жизни, из которых следовало, что прожила она на этом свете всего 25 лет.

          А затем наступила немота. Всё, как по команде, отхлынуло от неё. Перестали заходить соседки.  Не звонил телефон. Все выразили вежливое соболезнование, и исчезли из пространстве. Впрочем, сама Таисия и не навязывалась никому. Не напоминал о себе зять и даже словоохотливая сваха Мария. Правда, на 9 дней собрались у неё – и обильно утешали Таисию и вместе плакали. На 40 дней у Вадима собрался более узкий круг: Таисия, Мария, Катерина с мужем Олегом, да внук Славик. Внук уже дичился её, привык к бабе Маше, с трудом, с уговорами к ней подошёл, дал себя обнять. А она вдруг в первый раз осознала – что кроме этого мальчика у неё нет никого. И её просто пробрала дрожь.
         Сваха ласково успокаивала её:
         – Потом, Таечка, потом. Он просто отвык, но твой всё равно. Я на выходные тебе его привезу.
         Однако для Таисии эти слова доброй свахи шли уже внешним фоном. Первый раз, с момента катастрофы, что-то взвизгнуло у неё в голове. И она ясно услышала – это музыка. Возможно, она слышала её когда-то, а возможно нет. Весьма вероятно, что породила её она сама. Но эта музыка буквально в нескольких нотах разъяснила всё. Что именно её постигло, и что стоит за этим. А далее целый оркестр рассказал откровенно про всю её жизнь никчёмную, бесцельную, разъяснив в конце, каков ожидается у этой жизни ужасающий финал. Однако, она тут же уверовала: надо довериться этой музыке, и тогда она спасёт. Ибо музыка эта – мудрость, и она покажет выход из её ужасающего тупика.
        Внешне казалось, что Таисия прозрела отчего-то, и уже без слёз и грусти на лице, и решительно, почти резко встав, не смотря на уговоры родственников, попросила вызвать такси, и вскоре отбыла домой. И пока ехала, музыка снова началась, уже иная, с какой-то увертюры, и полилась печальным и вечным потоком, и она приехала, и всё слушала её, долго – и до сна, и во сне. Это была то ли симфония, то ли песня с мелодией и утверждающими голосами. И рассказывали они ей все одно и тоже – историю её любви.
        Всю жизнь Таисия проработала на одной работе – оператором котельной. Пройдя курсы сразу после школы, никуда не стремясь, ни о чём не мечтая. Институты и дальние дороги ей были абсолютно безразличны. Она любила только музыку и книги. Вернее так: сначала книги, потом музыку, потом то и другое вместе.
         Надо сказать, что, не стремясь получить образование, она его всё-таки получила. Её постоянное книгочтение эволюционировало, лёгкие женские романы, с которых она начала абсолютно не пришлись ей по вкусу, и она быстро перешла к классике, как к нашей, так и зарубежной. От приключений и детективов, которые ей тоже не подошли, быстро увлеклась Достоевским, Гессе и Джойсом. У неё оказался аналитический склад ума, и она не просто размышляла, читая, а часто и полемизировала с авторами, не смотря на имена и регалии.
          Но поэзия оказалась особой для неё находкой. От неё она увлеклась песней, а затем и музыкой. Таисия не была сочинителем, и не пыталась им быть – ни в литературе, ни в музыке –  но она была гениальным читателем и слушателем. Слово «потребитель» к ней бы не подошло, скорее это было сотворчество. Впрочем, и здесь она себя никем себя не считала. Таисия даже не осознавала, коль велики и качественны знания её – их хватило бы на 2-3 высших образования. Она просто жила, как незаметная мышка, просто шла, не стремясь никуда по своей тропе. Она родила дочку и дала полную волю своему материнскому инстинкту – вот и все её приключения на этой тропе.
           Родители её умерли один за другим после школы, и она взялась жить одной. Как достаточно умный человек, понимала, что это не просто её ахиллесова пята, а довольно пониженный социальный статус в обществе. Да и дисгармония в плане человеческом: она не только не была никогда замужем, но и дочку родила почти случайно. Если честно – а она никогда не лгала сама себе – всё было пошло, банально, некрасиво. «Оправила естественную потребность», – говорила она без обиняков самой себе.
           После школы она была полненькой, но не дурнушкой. Но в ней отсутствовал дар привлекательности, вернее, она не хотела его присутствия в себе. Она не стремилась быть женственной. Зачем? Чтобы кто-то пользовался её телом, а ещё паче претендовал на душу её, а ещё паче как-то закабалил её. На призывные, либо оценивающие взгляды мужчин она научилась делать мутные глаза и «мыльное лицо», как сама говорила, и тем оберегала своё тело, и душу от непотребностей извне. Кроме того, вразвалочку походка, да аляповаты платья, довершали то, что она хотела – полной независимости от всех, ото всего.  Так и жила она, как на необитаемом острове, одна.
           Однако, противоположный пол её интересовал. Она прекрасно знала всю физиологию, даже более того, литература не раз провоцировала её на познание этого таинства людей.  И когда случай представился ей – Таисия рискнула узнать – о чём же так сладко вещают поэты и поют певцы.
           Она оказалась в лифте с каким-то смазливым парнем, и тот вдруг, без всяких объяснений, прижал её крепко к стене, и начал целовать. К удивлению парня, она ответила ему не менее пылко. Парень форсировал процесс стремительно: он развернул её и стал уже задирать платье, однако, она ему решительно и спокойно сказала: «Не здесь. Пошли ко мне».
            Парень получил всё, что хотел, и она узнала всё, что хотела. Через час он исчез – и навсегда, а у неё через девять месяцев родилась очаровательная малышка, что тоже входило в её планы.
            Все эти 25 лет, Таисия не просто любила свою дочь. Это был её друг, дом, сад, вселенная. Ей больше некого было любить, ей дико было искать ещё кого-то для любви. Ей не нужны были мужчины. Она пару раз пробовала встречаться, но всё это было далеко до любви, и она прекратила эти опыты. У неё постепенно отсеялись все подруги – у тех появились свои семьи – и их интересы стали расходиться, сходя в конце концов, на нет. Но её жизнь была полноценной – она любила, читала, купалась в море музыки. Её прежние пристрастия теперь проходили через главную – её дочь. Когда она читала, то ей казалось, все слова, эпитеты и аллегории были про её Женечку. Когда слушала музыку, то все звуки, ритмы, голоса певцов ей пели, рассказывали, воспевали тоже только её, несравненную красавицу.
            И вот теперь в ней беспрерывно звучала песня печали. Таисия уже давно научилась воспроизводить в самой себе любую мелодию – порой ей не нужен был ни плеер, ни компьютер, ни телевизор.
            Эта песня пришла выплакаться вместе с ней. Да, она помнила, это Тони Брекстон, её плач по погибшему, это она явилась со своим разбитым сердцем, и они вместе с ней, две несчастные подружки, пели вместе эту песнь любви.

            Таисия стала замечать, что люди избегают её. Соседи, на работе, знакомые, знавшие о её горе. Все вдруг стали страшно суетливыми и занятыми. Люди, поздоровавшись, на ходу, убыстряли шаг. Сначала она этого не понимала, однако, какая-то часть ещё ясного ума сообразила: люди боялись её горя, ибо, как человек с человеком, они должны были делить её горе с собой. Тогда она прекратила все контакты, никому не напоминала о своей трагедии, перестала носить чёрный платок – и наконец ушла в саму себя. Но это ещё более отталкивало людей от неё: застывшее в смертную маску лицо, опущенная, убитая фигура. Её горе уже не выходило никуда – оно не хотело выходить. Ему достаточно было эту плоть разрушать.
            Славика Таисии так и не привезли, да она уже и не просила никого об этом. Вадим через полгода женился гражданским браком, но и это не задело её – она всё далее уходила в свой лабиринт. Ей нравилось бродить по нему, запутываясь в словах и звуках. Она прекрасно знала, что выход здесь один. И поэтому тема была у неё одна – смерть.
            Шло разрушение её, как личности, она уходила от самой себя, а ей казалось, она решает важнейшую загадку жизни.
            Таисия решала её, выстраивая слова в логическую цепь. К примеру: все процессы в природе идут в ритме, а значит и смерть подвержена этому закону. Однако, что же такое, амплитуда смерти, способна ли она повернуть смерть вспять?
            Это музыка так воздействовала на неё. Музыка открывала ей тайные порталы, она показывала их. Однако, музыка ничего не давала ей потрогать – ни взглядом, ни руками.
           Так слова исходили в музыку – и наоборот. Так Таисия снисходила в бездну.
            
           Неожиданно на её философской тропе оказались две вехи, которые в корне изменили ход событий. Но Таисия, своим изменившимся рассудком вовсе не удивилась этим вехам – она их предчувствовала и ждала, ибо вехи тропы открывали ей дверь в иной портал, где на все вопросы  будет дан один истинный ответ.
           На соседней улице, в частном секторе, от рака умирал мужчина. Он был не старый, примерно её лет. И она вдруг зажглась – ей важно было спросить у него, вернее, это любопытствовала музыка её – что такое предсмертие, что это, вопрос, или ответ? Ей казалось, разреши она его – и что-то важное, кардинальное произойдёт со смертью Женечки, выяснится какая-то тайна про неё. И она пошла, вернее, её повели, две соседки, знакомые той семьи. Таисия вновь оделась во всё чёрное – ибо шла не свидание со Смертью.
          Она увидела, что человек умирал среди цветов. Ему поставили кровать прямо в саду, и он лежал под ветвями цветущих яблонь. Таисия отметила этот фактор, как знамение.
          Стоял аромат, вокруг него жужжали пчёлы, и под этот весёлый вечный гул он плыл в предсмертии. Он уплывал неведомо куда. У него было исхудавшее жёлтое, не бритое лицо. Оно смотрело во внутрь самого себя.  Очевидно, предсмертному было важнее беседовать с кем-то скрытым в себе, но не с людьми.
          Жена его, поражённая этой схваткой в стране предсмертия была с ожидаемым заплаканным лицом. «Только что откричался… сделала укол… это часа на два, не больше», – объясняла она пришедшим. «Есть какая-то надежда?» – спросил её кто-то тихо. «Нет, – отвечала она просто. – Врач говорит, не более недели».
         «Так вот оно что, Врач – Судия! – вдруг озарило гаснущий ум Таисии. – И лишь Ему дано право нас судить!» Эта мысль неожиданно завладела ей. Почти не осознавая, она попрощалась и ушла. Но это был только первый шаг к разгадке тайны. Придя домой, она подвела резюме увиденного ею: «Он хочет смерти, он жаждет встречи с ней. И жена его ждёт прибытия её. Ибо Жизнь – это казнь, а Смерть – это благо для него».
           И вечером она позвала к себе Судью. Да, это был именно он, врач, в белом халате, с наигранным вниманием на своём лице. Он материализовался в кресле, стоящем в полутёмном углу, а она сидела в противоположном, тоже в кресле. Увидев его, Таисия выключила телевизор, ибо ей предстоял очень важный разговор.
            – Кто ты? – спросила Таисия незнакомого ей человека.
            – Я – Судия, – отвечал ей тот довольно скучным голосом. Лицо у него, за завесой полутьмы  было  постным, можно сказать безликим, оно, что было, что не было его – одна суть: не выражало ничего.
            – Ты для чего ко мне пришёл?
            – Нет, это ты ко мне пришла, возразил ей Судия. – Ты ведь давно хотела меня кое-что спросить.
           – Да, я хочу спросить тебя, как врача, за что ты так казнишь людей? За что ты им всем выдаёшь такой жестокий приговор?
            – Я констатирую, но не определяю, –  бесцветным голосом отвечал ей Судия.
            – Но ведь так умирать – это пытки, это ад. За что, за какую вину всё это человеку?
            – Ни за что, – продолжал скучным голосом Судия. – Игра богов, не более того. Одним мгновение смерти – другим бесконечность ада во всей его красе.
           Второй случай был, как ещё один столб на её дороге никуда. Этажом выше, в их же подъезде, повесился молодой парень, которого она почти не знала. В контексте её изысков Женечкиной смерти это тоже была знаковая сцена.
           Когда Таисия вошла, и увидела его, то поняла, что смерть уже произошла, и это было очень важно для неё. Как всегда, у людей всё было обычно и спокойно. Повешенный стоял в ванне, на коленях, шнур захлестнув за душ. Он стоял к ней спиной, но ей и не требовалось его лицо. Весь антураж вокруг него, говорил ей больше, чем могло бы сказать его онемевшее лицо.
           В прихожей стояли его заплаканные и недоумевающие мать, жена, двое детей, кто-то из соседей, вокруг его тела суетились эксперты, а Таисия посмотрела молча несколько минут – и ушла. Соседки покачали ей вслед молча головой, ибо все уже знали, что она безумна.
           И снова вечером к ней явился Судия. Теперь он был облачён во что-то красное. В этот раз он начал диалог, и обязал Таисию отвечать:
            – Смотри, вот человек сам себе вынес приговор. И сам себя казнил. Ответь, почему он выбрал Смерть?
            – Очевидно, жизнь не была благом для него, – как адвокат, отвечала Таисия Судье.
            – Это ему-то жизнь была не в благо? – удивился Судия. – Двое деток, жена, да ещё ни разу не казнившая его боль. Нет, ты не знаешь ответ на сей вопрос, а я тебе отвечу: Все вы, разумные – плод бессмыслия и злобы. И думаете, что от вас исходит свет.

           Далее жизнь её замелькала, набирая темп. Она или тут же забывала, или не осознавала, что с ней происходило. Её уволили с работы, ибо она перестала на неё ходить. Сначала ей сочувствовали, даже не ставили прогулы, но работать-то надо было кому-то. И ей предложили по собственному желанию. Из отдела кадров инспектор приехала к ней на дом, за неё написала заявление, ей требовалось поставить только подпись. Она это сделала инертно и безропотно.
           Потом прошёл месяц в психушке, от которого осталось только в памяти, что ей что-то кололи и пичкали таблетками. Потом снова дом, мелькали лица, свои и чужие. Она даже не знала, что сваха оформила ей пенсию и опекунство по уходу. Впрочем, она вполне могла сама ходить в ближайший супермаркет, и готовить себе несложную еду, и сваха к ней опять стала ездить редко.
           Безумие зримо оставляло на ней свои следы. Ей было 46 лет, но за последний год у ней прошли все 30. Она посидела полностью, у неё часто кружилась голова, и теперь она не выходила из дома без палки.
           Таисия абсолютно не следила за собой. Хотя мылась по привычке каждый день, однако ходила нечёсаная, могла пойти с одним опущенным чулком, или одеть платье задом наперёд. Однако, она никому не приносила вреда, не искала свободные уши, не взывала к милосердию. Она просто молча ходила среди людей, как будто люди стали призраками для неё. Уже все знали её в районе, в супермаркете и на рынке, и как у всех русских, её, как блаженную, жалели, и ни у кого не поднималась рука даже сдачи дать ей неверно. Ибо русские знают твёрдо: за такими стоит Бог.
           Однако внутренние метаморфозы не прекращались, всё чаще она про себя беседовала с Женечкой за жизнь, и эта стезя привела её в конце концов на могилу Жени. Сначала Таисия  приходила поубирать могилку и с дочерью поговорить, благо жила неподалёку от кладбища, на окраине города, потом, чтобы  сказать ей, как человеку сведущему, всё, что она думает о её новом мире, да порассказать, что произошло в её, а потом просто молча сидела и слушала, и утолялась своей небесной музыкой. И это могло продолжаться часы, а порой весь день. И однажды она осталась здесь на ночь, потом на другую.
            Кладбища она не боялась, словно чувствовала себя под небесным покровительством. Ночью здесь шла своя, мало кому известная жизнь. Мёртвые были где-то под землёй и до них не было дела никому. Удивительно, но бомжей на кладбище обитало мало, для них здесь была слишком слабая кормовая база. Зато в его дебрях водилось множество зайцев, ежей, змей, черепах. Было немало полу одичавших собак, заходили даже лисы с соседних лесополос. Самое главное – здесь почти отсутствовал фактор беспокойства. Звери имели достаточно пищи для себя, кроме того, кое-какая еда оставалось от людей. По сути, в царстве могил возник новый экологический мир. Однако, и этот мир, словно её не замечал. Может потому, что она приходила в него, не касаясь никого.
           Полиция, патрулируя, пару раз нашла её – поздно вечером и ночью, и доставили, но не в отделение, а домой, ибо и они уже знали про неё. Но более и они не трогали её.
           Уже наступила осень, а с ней пришли первые довольно прохладные ночи, и Таисия заранее брала с собой тёплую куртку.
           В одну из таких ночей Таисия вдруг проснулась среди ночи, оттого, что ей послышались чьи-то голоса. Она ясно услышала своё имя в разговоре этих голосов. «Возможно, бомжи», – без любопытства подумала она. Её абсолютно не обеспокоило, что говорят именно о ней. Таисия прислушалась, однако голоса, как по команде смолкли, и она снова безмятежно уснула возле своей дочки.
           Вдруг Таисии начал сниться какой-то странный сон. И в тоже время, она ясно осознала, что это сон не настоящий. И тогда, впервые за долгое время, она испугалась. Она заставила себя выйти изо сна. Было звёздное небо над головой, пели безмятежные арии сверчки, однако она была уверена, что что-то с ней произошло.
           Она закрыла глаза – и полилась музыка. Такая, какую она не слышала никогда. Эта музыка была творящей. Вот вылилось из плавных звуков нечто подобие зала. Зал был огромен, со стадион, но почти пуст. В нём находились обыкновенный стол и стул, за которым сидел ждущий её человек.
           Музыка та сотворила и её, Таисию. Она материализовалась прямо напротив сидящего. Это опять был Судия, но теперь облачён торжественно и в чёрном. Пожалуй, он знал, какова будет их обоюдная игра, ибо снова ждал каких-то вопросов от пришедшей.
            – Я хотела задать тебе один вопрос, – начала Таисия.  – За что ты присудил на смерть мою единственную дочь Евгению?
             – За что я присудил? – удивился Судия. – Ты бы лучше спросила, а кого я к подобной мере ещё не присуждал?
             – Да, но она – особая статья, – логично рассуждала мать. – У неё были маленький ребёнок, любящий муж, и наконец я, мать.
             Судья усмехнулся:
            – Ты заметила верно: были. Ребёнок вырастит, хоть с ней, хоть без неё, муж любил далеко не её одну. И ты была славной матерью, пока она была жива. А теперь это просто пустота. Вы, люди, заранее проговариваетесь к слову «Был». И отчего-то потом возмущаетесь, когда к вам приходит «ничего не будет».
            – Но для меня она всегда жива – была и будет, – возразила мать.
            – Конечно, жива, – согласился Судия, – пока жива и ты. Однако, знаешь, что осталось от тебя? Почти что ничего, лишь Песнь любви. В ней ты ещё и шествуешь среди живых. Слышишь, Тая, свой голос, чувствуешь тяжести свои, чувствуешь безысходность, одолевшую тебя? Как Судия, я даю тебе последнее слово. И даже более, ради твоей невиданной любви я готов вынести  приговор по твоему же слову. Как скажешь, так и будет.
            И Таисия вдруг почувствовала, как тяжело было ей идти по этой тропе. Как тяжело, невыносимо ей просто быть.
            Песнь её заканчивалась. Таисия вздохнула глубоко в последний раз., и выдохнула затаённое:
            – Я пела для неё. Я хочу встречи только с ней.
            И тотчас из-за спины Судии вспыхнуло сияние, и он исчез. А вместо него бежала к ней смеющаяся Женечка, её дочь.
            Сердце её вздохнуло облегчённо. До изнеможения уставшее, оно почувствовало, что теперь имеет право спокойно отдохнуть.

            Её нашли на следующий день случайные посетители одной из соседних могил. Она лежала  мёртвая, обнимая надгробие, зарывшись лицом  в могильные цветы.