Непутёвые убийцы. Письмо в тюрьму

Дорогой наш Степан Васильевич!
Ну что же ты молчишь и ничего нам не пишешь! Неужели в тюрьме твоей у тебя нет времени ответить нам хоть парой слов? А ведь прошло уже семь лет как мы в разлуке. Тарас Креозотович сказал, что тюрьма у тебя такая что и позвонить туда нельзя, и адреса у неё нет, а письма так только через него и можно передавать, я так и делаю, а он их уже в участке у себя через кого-то дальше отсылает.
Ох, тоскую я по тебе Стёпа! Если бы не Тарас, высохла бы как ветка и старухой стала. А он говорит - "Ты, Наталья, пиши Степану, да только не чаще одного раза в год, больше нельзя".
Вот я и пишу тебе Стёпа, седьмое письмо. Вкратце перескажу, что я написала тебе в прежних письмах, и что произошло в последний год.
После твоего ареста хозяйство наше чуть было не пропало совсем. Я сама мало что успевала сделать. За огородом и скотиной ведь присмотр нужен,- а что одна баба может?
Полгода Тарас Креозотович ходил утешать меня в горе моём. А я гляжу, он и крышу на сарае починил, и дорожку от крыльца к калитке обновил, и на огороде от него помощь.
-Ну, думаю,- пусть так, коли денег за работу не просит. А он говорит, что, не хорошо чтоб такая как я в одиночестве пребывала, что это плохо для здоровья...
Тогда ко мне и дар речи опять вернулся. А вот, где был твой сарай и мастерская, мы там ремонт сделали хороший. Ты не сердишься, Стёпа? А то ведь, сколько хлама там накопилось! Я его пять лет после тебя копила, и что? - крысы да пауки завелись там, и как быть? Только ремонтом и спаслись. Зато теперь твой сарай не узнать! На стенах обои с розами, на потолке лебеди летят, и картину повесили, где дыни с арбузами нарисованы. А ещё домашний кинотеатр завели, и теперь с Тарасом по вечерам кино смотрим на диванчике. А стопку твоих пластинок с Джо Коккером я на чердак унесла, всё это уже прошлый век, куда ты их ещё пристроишь?
Понимаешь Стёпа, как-то так получилось, что стало мне не хватать Тарасового присутствия, и я сказала ему, чтоб перебирался ко мне. Знаешь, мне иногда чудится что-то такое, что и сама не знаю как быть. Тебя так долго нету с нами, что я думаю, а не сон ли это был, не снилось ли мне, что мы были вместе, что вообще ты Стёпа существовал когда-то и любил меня. Память моя говорит мне о чём-то хрупком, далёком, а перед глазами я вижу Тараса и нашего малыша.
А сейчас хочу рассказать тебе нечто совсем странное и небывалое.
Однажды в нашу Верблюжку пришел и остался жить здесь один человек, очень похожий на Петра Марковича, того самого учителя нашего, из-за которого тебя в тюрьму забрали. Всё село прибежало к нему и все говорят, - Эй, Петя, привет! Ты где был-то шесть лет? А он говорит, что зовут его не Петя, а Вова Пустокрыл, и что он никого здесь не знает, но очень хочет познакомиться. Ему никто не поверил, и народ снова сказал, - Эй, не валяй дурака, Петро! И тогда Тарас Креозотович вышел перед людьми и очень нервно так сказал, - Ну что вы
пристали к человеку, ведь он же сказал вам, что зовут его Вова, я видел его документы! А Петра Марковича с нами уже шесть лет как нету, вот как! 
И все разошлись.
А потом вдруг, этот Вова-Петя зачем-то поджег сарай наших соседей. Народ снова собрался и намылил шею этому Вове, хотя все продолжали звать его Петей. Он говорит, что сарай сам зажегся, а он его не поджигал. Но потом он снова взялся за поджоги. Спалил корову, мотоцикл и двух трактористов. Люди опять собрались и надовали тумаков Пете, да таких, что он два месяца в больнице лежал, и трактористы тоже там лечились.
Странно всё это происходило, и чудно как припомню.
Бежит Петя по улице, а перед ним в одном метре огненный шар размером с телегу, и радуги во все стороны исходят. Люди по хатам попрятались, и только из окон наблюдают как, входит Петр растопыривши руки в этот огненный шар, и бегом к мотоциклу, потом к корове и к нашим воротам направился. А тут, навстречу ему, трактористы с гулянки возвращались. Как глянули они, что происходит, достали свои тяжёлые инструменты и бегом за Петей. К нему в шар они запрыгнули и долго там боролись и удерживали его, чтоб к нам во двор не попал. А я смотрю через окно, как трактористы его инструментом лупят, и так мне его жалко стало, что я заплакала.
И стал шар огненный потихоньку гаснуть...
А Петя висит у нас на воротах, и вдруг как закричит, - Наташка, что же это ты делаешь, ведь ещё год не прошел, а ты б***ь! - И как хорошо, что Тарас этого не слышал. Он с нашим малышом в подвале прятался.
Потом я вышла к воротам, а там Петя лежит, совсем слабый. Глаза закатились по самые брови, голова набок, весь скрюченный и дрыгается. А рядом трактористы стонут.
Я ведь сразу догадалась, что это Петя, да и все остальные тоже. Только он сам себя не признавал, вот где вся беда и путаница.
А спустя несколько месяцев выписали Петю из больницы. Приходил ко мне он украдкой от всех, и много чего рассказывал. Оказывается, что, когда он очень сильно нервничал, то почти всякий раз случалась с ним эта аномалия, - из воздуха к нему как по трубам, проникала в тело электроэнергия, и мучала его. И чтоб избавиться от этих мук, он вынужден был воспламеняться и  против воли сжигать всё что вблизи. Он умолял не напоминать ему о полёте на крыломобиле, если я не хочу пожара. Я угощала его мятным чаем, что бы он не переживал и был спокоен. Очень уж хотелось мне видеть его исцеленным, и готовым вновь учить детей. Да только Тарас Креозотович заметил, что мятный чай куда-то девается, и своим пристальным вниманием вспугнул Петра, и тот ушел навсегда.
Новая волна событий накрыла нашу Верблюжку, когда у нас остановился губернатор.
Огромное количество народа, узнав об этом, пришло на площадь под окна его дома. У многих с собой были чемоданы, из которых активисты извлекли транспаранты с лозунгами – МЫ НЕ ХОТИМ ВОРОВАТЬ! У НАС ВСЁ ЕСТЬ! МОЙ ДОМ – ТВОЙ ДОМ! ВСЁ БУДЕТ ХОРОШО! Когда группы демонстрантов приблизились к дому губернатора, что бы огласить ему свою позицию, приехали добровольные вооруженные дружины, сожгли чемоданы и всех прогнали, а кто упал, тот уже никогда не встал. И знаешь, столько там огненных вспышек было, таких же, как и те, что Петя наш испускал, что, я подумала тогда, - а не он ли виновник во всех этих антиправительственных поджогах? Несколько из тех раненых  ребят у нас в подвале прятались полгода, потом ушли, но завещали Тарасу нашему открыть Музей Непреклонной Борьбы. Себя же они чемодановцами прозвали. С тех пор если кто куда идёт, то не берёт с собой чемодан, а только рюкзак, потому что на чемоданы они добились монополии. А нашу Верблюжку переименовали в Киловаттград. Вот так.
Дорогой Стёпа, надеюсь, когда ты вернёшься, мы останемся друзьями.