***

 
           Сейчас я перечитал написанное. И понял, что это отдельные мысли, никак не связанные хронологически. Это то, что последние годы постоянно возвращало к событиям собственной жизни и многому отложившемуся в сознании.
          Вот теперь, когда дни стали короче, и зелень меняется на краски осени, я невольно начинаю сравнивать времена года с человеческой жизнью и спрашивать себя – что значит быть счастливым?

*
          …Я иду в прихожую, одеваюсь и слышу голос мамы: «На улице скользко, будь осторожен, не упади!»
   И это она постоянно говорила мне, когда я уходил за продуктами или по каким-то другим делам.

   А после того, когда её не стало, когда никто не произнёс мне вслед – не упади! и случилось так, что я упал и оказался на ледяном тротуаре, не имея возможности подняться. Шедший сзади юноша попытался помочь мне, но страшная боль и мои гримасы пресекли все попытки.
   «Вызови, пожалуйста, скорую!» - Юноша достал телефон и стал звонить. А я лежал и ждал.

  Сколько прошло времени – не знаю, но запомнилось, как солидный гражданин, вальяжно гуляющий, видимо посочувствовал моему состоянию, и решив, что надо облегчить моё незавидное положение на ледяном асфальте, стал подпинывать ногой под меня какую-то картонку. Ну, что ж, спасибо и на этом!

  Приехала «скорая», меня попытались уложить на носилки, но, посовещавшись, решили сначала сделать обезболивающий укол. Одного оказалось мало. После второго укола прямо через брюки меня погрузили на носилки и повезли.
  Рентген. Перелом шейки левого бедра. Точно такой же был и у мамы семь лет назад.

*    
Памятник был установлен и мы – это двое рабочих и я ещё некоторое время стоим и смотрим на чёрную плиту с портретами моих родителей. Потом один из рабочих достаёт чистую тряпицу и ещё раз проводит по глянцевой поверхности.
         -Ну, кажется всё. И если нет замечаний, то распишитесь, пожалуйста, вот здесь. – Я расписываюсь, и они уходят к своей машине.

        Сажусь на скамейку и всматриваюсь в портреты. Мне стало казаться, что родители совсем молодые и что я даже не помню их такими. Взгляд останавливался то на портрете отца – фотография была сделана, когда он вышел на пенсию, то на фотографии мамы, где ей, наверное, не было и шестидесяти, и, именно эту фотографию она просила поместить потом, как она говорила, «когда-нибудь». Слово памятник она не произносила.

        Локти мои на коленях, ладонями держу свою голову, а взгляд упирается в землю. Я пытаюсь вспомнить последний разговор с мамой здесь на этой скамейке у могилы отца. О чём мы тогда говорили?...

        Над головой - крик чёрных птиц. Это отвлекает, и появляются грубые желания немедленно прогнать их.

        Дальше мой взгляд останавливается на нижней строчке, на датах рождения и смерти.  Слева – 1914. Не знаю почему, но чем дольше я смотрел на эти цифры, две из них стали  меняться местами, и они превратились в дату моего рождения – 1941. Всего две цифры.

*
         Что значит быть счастливым? Почему я задал себе этот вопрос здесь, на могиле моих родителей? Ведь я никогда не спрашивал это у самого себя. А сейчас…

        …Тогда был день моего рождения. Мне семьдесят. Рядом мама. Ей через месяц будет девяносто семь. Она улыбается, поглаживает меня по плечу…
         И вот её уже нет. А я спрашиваю себя – когда она была рядом, это было счастьем? Моим счастьем…

        -Мама, а ты не обращала внимания, что дата твоего года рождения и моего из одних и тех же цифр?
        -Нет, я как-то и не думала об этом. Смотри-ка и вправду! Четырнадцать и сорок один – верно! Как ты это заметил?

        -Мам! И ещё одно интересное совпадение – ты родилась за сто дней до Первой мировой войны, а я тоже за сто дней, но уже до Отечественной…
         Некоторое время мы молчим.
         Мама смотрит на меня, потом тихо начинает говорить.

         -Я помню, как в 12 часов голос Молотова из чёрной тарелки репродуктора известил о начале войны. Придя домой, потрясённая, почему-то стала закрывать окна: хотелось не пустить беду в дом. Но она шла, лезла во все щели каждого дома.

         Снова все молчат и ждут, что скажет моя мама.
         -В августе ушёл на войну Коля. До этого он был в лагерях формирования воинских частей.

         А 10 августа на железнодорожном вокзале, на первом пути в 4 часа дня стоял длинный товарный поезд. Перрон был заполнен военными, детьми, женщинами. Привели новобранцев в гражданской одежде и быстро распределили по вагонам. В один такой вагон запрыгнул Коля. Люди долго бежали за вагонами и махали руками составу, уходящему без гудков.

*
Подошёл какой-то угрюмый человек, в мятой поношенной одежде и остановился шагах в пяти. Меня удивило, что, не смотря на жару, на его голове была кепка, а под пиджаком угадывалось что-то похожее на свитер.
         Человек стал креститься и делать поклоны в мою сторону.

Подаяние просит, догадался я и стал шарить в карманах. Набрав горсть мелочи, я встал и подошёл, но прежде чем сунуть в протянутую руку монеты, у меня как-то само собой вырвались слова – если ты христианин, то шапку-то снимай, когда крестишься.
Он ещё раз поклонился, и, ничего не ответив, медленно пошёл прочь.

         Сажусь на скамейку и понимаю, что я здесь совсем один. И, глядя на портрет, говорю сам себе – «мам, а ещё недавно мы сидели здесь вдвоём и разговаривали с отцом, помнишь, ты сказала тогда…»

  Мой взгляд на будущем могильном цветнике. В субботу приедут сюда жена и дочь. Они привезут цветы, аккуратно их высадят, польют…  Эх, надо бы земли добавить. И это моя забота - завтра или через день обязательно привезу.

*
         Далёкое тёплое воскресное утро. Воскресенье. В коротких штанишках я стою у калитки и жду своих друзей. Вдруг откуда-то появилась скромно одетая женщина с платком на голове. В руке у неё была маленькая корзиночка. Она подошла ко мне и тихо спросила: «Мальчик, а где тут живёт врач Александра Степановна?»

         Я растерялся и, показывая рукой на дом во дворе, произнёс – там.
         -Проводи меня, пожалуйста! Я только что из деревни, а времени уже…

         Мы подходим к дому, и я громко почти нараспев кричу – ма-ма! к тебе пришли!
         -Володя, проводи, я здесь.
         Мы поднимаемся на второй этаж, где нас уже встречает моя мама.
 
         Я не помню всего разговора этой женщины с мамой, а уловил лишь то, что у этой женщины был серьёзно болен сын, и что моя мама вылечила его. И вот сейчас эта женщина приехала из деревни специально в город, чтобы зайти, поблагодарить и передать в подарок эту маленькую корзиночку с яйцами.

         -Нет, нет! Что вы! Не надо!
         Но женщина уже поставила корзиночку на пол и стала поправлять на голове платок.
         -Давайте переложим, тут соломка… дорога очень уж… трясёт…

         Женщина наклоняется и перекладывает яйца в кастрюльку.
         -Вы такой груз с меня сняли, я ведь одна… мужа нет… без вести… да, да всех она коснулась эта война. Слава богу, что теперь сын здоров, а то бы… Спасибо вам! от всего сердца спасибо! – Женщина вытирает кончиками платка выступившие слёзы и, улыбнувшись, тихо произносит. - Дайте я вас поцелую…

*
         Первые школьные годы. Я прибегаю домой и громко рассказываю, как первым решил задачку, как учительница хвалила меня и поставила пятёрку.  Отец выслушал и сказал:
-Никогда не хвались! Пусть тебя другие хвалят, если достоин. И ещё запомни, что Я – это последняя буква!

*

  Я снова и снова смотрю на портреты родителей. А память возвращает меня к тому дню, когда мы сидим за праздничным, по нашим домашним меркам столом, и отмечаем день моего семидесятилетия.

  Ещё тогда я задумался, - а много ли людей отмечают своё семидесятилетие так, чтобы рядом сидела мама? И что смотрит она на тебя  с той же любовью, как и все предыдущие семьдесят лет. Не знаю. Но думаю, что таких людей не много. Каким же я был счастливым в тот день!

  -Какой ты у меня большой стал, у тебя уже внуки, а я тебя всё ещё маленьким вижу… Вижу, как ты из кубиков строишь на полу кремль. Ты, наверно, уже и забыл… Вот вчера тебе было шестьдесят девять, а сегодня… Береги своих близких, смотри какая у тебя замечательная семья, жена, дочь, внуки, чего я ещё могу тебе пожелать… и никогда никому не завидуй, да ты и не завидовал, я знаю…

  -Мама, мне вчера было шестьдесят девять, а тебе сегодня девяносто шесть. И ещё целый месяц будет девяносто шесть. Смотри – у нас с тобой одни и те же цифры… Даже годы рождения…
  -Так ты ведь мой!

*
           Память возвращает меня в холодный декабрьский день.
   Я стою у кровати и не знаю, что делать. Дыхания у мамы почти нет. Жена закрепляет на левой руке мамы манжету и включает прибор. Цифры скачут, но скоро начинают уменьшаться. Восемьдесят, шестьдесят, сорок… Что с прибором, он не реагирует?
   -Это всё… Она ушла. – Жена снимает с маминой руки манжету. – Надо закрыть глаза.
   Я гляжу на застывшее с полуоткрытыми глазами доброе мамино лицо, наклоняюсь и протягиваю левую руку, чтобы закрыть глаза. И только тут я понимаю, что мамы у меня больше нет.

*
         Август. Солнечный день. Я с сыном в сосновом бору. Наши корзины полны грибов.
         Всё, хватит! Зачем нам так много… Давай отдохнём.
         Выбираю место, и мы ложимся на хрустящий серебристый мох. В вышине над вершинами сосен совсем другой мир. Это мир медленно плывущих облаков, мир сегодняшнего спокойствия и надежды.

         -А ты знаешь, что такое счастье? – спрашиваю я сына.
Что мне ответил тогда сын? Не помню. Но остались в памяти и его добрая улыбка, и глаза…
        И он похоронен на этом же кладбище. И как мне сейчас его не хватает...

*
         В небе облака, а я вижу живых - отца, сына, маму.
         И вдруг, будто кто-то издалека еле слышно произносит – ни отца, ни сына, ни святого духа…
         Чей это голос?..

         Попались недавно на глаза строчки Михаила Зощенко: «У каждой истины есть своя маленькая тайна, и тайна счастья: оно познается только тогда, когда прошло».