Род войск. Сценарий

"РОД ВОЙСК".
Сценарий фильма.
(Михаил Аблаев).

Вступление. Из-за пригорка, в летний полдень выходит мужик в рубахе, портках, босой, с котомкой - слышно его пение-бормотание: "И не ке се не твой, арья да вибере..." ("Либера" Клаудио Дамиани). Он садится на траву, достает из котомки еду - ломоть хлеба и бутыль молока, - и с расстановкой ест. Останавливается и говорит: "Слава Богу!", крестя солнечное сплетение. Закончив еду, убирает недопитое в бутыли молоко в котомку, уходит вниз по пригорку, поя уже громче: "Либера, милашка, либера!". Идёт и поёт из Дамиани: "Шлем, квандо нащо матино, шлем... Шлем, на-на-на-на, шлем" и  "Баланда, на-на-на-на-на-на!".

Картина первая (кадр замутнённый).  Санчасть, лазарет. Рядовой Вадим Иванов, третьего периода (длинный, худой, ярко-русский) лежит на койке с температурой, он простужен. К нему подходит фельдшер рядовой Мокрота со спиртовым термометром.
Мокрота. Ставь (встряхивая термометр, при этом красный спирт уходит в капсулу). Иванов, ставь! Ставь, Вадим!
Иванов. Куда  - в рот, в жопу?
Мокрота. В рот и в жопу будешь жене ставить! Подмышку, урка!
Иванов. Так точно, под мышку!
Мокрота. То-то же! (уходит).
Иванов (разглядывая термометр). Спирт - он и в  Африке спирт! (думает, улыбается, потом отламывает капсулу и выпивает спирт. Закашлялся, быстро захмелел с непривычки. Додумался и зовёт фельдшера.)
Иванов. Мокрота, градусник сломался!
Мокрота быстро приходит, рассматривает термометр.
Мокрота. Сломал! (подумав). Ну ка, дыхни!
Иванов (хмельно). Сам дыхни!
Мокрота. Гад, урка! Пьяный! Что с тобой делать? Рабиновичу скажу! Командиру скажу! (подумав)  Вон из лазарета, Иванов!
Иванов (обижаясь). Ты же ветеринар, Мокрота! Тебе только поросят кастрировать! Больного гонишь...
Мокрота. Вон из лазарета! Командир узнает!
Иванов ещё в форме, он натягивает сапоги, и идёт, пошатываясь. Мокрота его выпроваживает, достает из шкафа новый термометр и ставит себе под мышку.
Мокрота. Довёл до накала! Может, заразил, гад?

Картина вторая (кадр отчётливый). Рядовой Михаил Гриб - высокий, красивый, умный лицом юноша убирает веерными "английскими" граблями листья за казармой. Для листьев готов старый салатовый плащ ОЗК, застёгнутый на все поговицы. Пока он убирает, женский "материнский" голос диктора говорит:
"Это - главный герой фильма, рядовой Михаил Гриб, москвич, призванный после первого курса Историко-Архивного института студент. Он попал в ракетную часть - базу ПРТБ в Германии к своему командиру, другу семьи полковнику Александру Барятину.  Он - юный поэт, он пишет девушке, которая его не любит, и он очень горько думает о своей жизни. Но вот он встречает свою истинную любовь. Итак, прекрасный солнечный день в ГДР 8 октября 1988 года.  Смотрите!"
Гриб скребёт листья у дороги. Прекрасный солнечный день 8 октября, послеобеденное время. По дороге перед Михаилом идёт очень красивая, прекрасная женщина, средних лет, но внешне молодая и цветущая, с сером платье, в русской синей с цветами шали на плечах. Гриб смотрит на неё во все глаза, это - любовь с первого взгляда. Она тоже смотрит на Гриба с интересом и с удовольствием от такого солдата.
 Гриб (преодолевая робость). Здравствуйте!
Ксения Баранова. Здравствуйте!
Они смотрят друг на друга, она проходит в сторону штаба. Он долго смотрит ей вслед, на её прекрасную фигуру. Он быстро подходит к  Крамаренко, говорит Крамару.
Гриб. Кто она?
Крамар. Красивая тётя, скажи? Жена Гимадиева, Ксения Баранова, работает в штабе.
Гриб. Где она раньше была?
Крамар. Дома была. В Москве. У себя, проездом из Казани, приехала с дочкой  к Гимадиеву.
Гриб. Откуда ты всё это знаешь?
Крамар. От Прокопюка. Он вместе с ней пишет. Он пишет, она печатает. Ты в неё не влюбляйся, смотри, если что, Гимадиев яйца оторвёт...
Гриб. Посмотрим!
Гена (прапорщик, из за угла казармы). Что стоим? Скоро построение!
Гриб с Крамаром собирают листья в ОЗК - Гриб держит, прижав край к земле, Крамар загребает листья из кучи. Камера гаснет.

Картина третья (кадр отчётливый). Ещё один ясный солнечный осенний день. Рядовой Гриб собирает листья за казармой тыловых подразделений. По дороге идёт командир части полковник Барятин в компании с Ксенией Барановой. Барятин - полноватый человек, с круглым лицом, коротко стриженый, его русско-татарская внешность приятна и доброжелательна, лет ему около пятидесяти. Гриб подходит к дороге, отдаёт честь.
Гриб. Здравия желаю, товарищ полковник!
Барятин (отдавая честь). Как служба, Миша? Как в ОРМ?
Гриб. Служба трудная, Александр Михайлович!
Барятин. Что не так? Всё для тебя сделал!
Гриб (вздыхая). Токарить не получается, ноги в мозолях, еды очень не хватает, бегаю плохо, а заставляют...
Барятин (усмехаясь). А ты как думал? У молодого солдата всегда трудности. Как, пишут тебе?
Ксения с интересом смотрит в лицо Михаилу.
Гриб. Пишут родители, родственники, друзья...
Барятин. Девушка пишет?
Гриб. Не пишет! Одно письмо для порядка. Не девушка она мне!
Ксения улыбается Грибу, но он стоит, потупив взгляд. Ему неприятно говорить о "девушке".
Барятин (отечески). Ничего, встретишь женщину! Ты парень видный, красивый даже, отслужи своё - и любить будешь!
Гриб (украдкой взглядывая на Ксению). Я сейчас хочу, Александр Михайлович, я всегда любить хочу!
Ксения смотрит на погоны полковнику. Она понимает, о чём говорит Михаил, и краснеет.
Барятин. Это правильно, сынок! Люби, люби, всегда люби!
Гриб (обрадовавшись, оживившись). Есть!
Барятин. Ну, служи! Будет время - напишу твоим родителям о хорошем сыне, о прекрасном сыне! Давай, убирай листву-то, убирай! До свиданья!
Гриб. До свиданья! (Ксении) До свидания!
Она, улыбаясь кивает ему и уходит по дороге с Барятиным.
Гриб смотрит ей вслед и продолжает скрести "веером".
Женский голос диктора: "Ну всё, началось, началось у них! Трудно тебе будет, Миша, легко тебе будет, легко. Легко любить! Трудно любить. Легко любить!".
Камера гаснет.

Картина четвёртая (кадр замутнённый). Рядовые Ура и Телефунькин в помещении  с аппаратурой. Ура - почтальон, Телефунькин - специалист по телевидению и радио. Ура - полный розовощёкий малый, он разбирает почту; Телефунькин - невысокий, быстрый полукровка.
Телефунькин. Ура, кому там письма?
Ура. Как всегда - в основном, Грибу! Четыре письма! Есть ещё Иванову, есть Астылбаеву, есть Остолопову...
Телефунькин. Неси всё сам. Если будет Крамару - скажешь.
Ура. А как же, Теле!
Звонок.
Телефунькин. Рядовой Телефунькин у телефона. Есть включить музыку!
Включает трансляцию на часть. Звучит "Подожди, дожди" Игоря Корнелюка. Включает телевизор. Там - хроника событий 1988 года (на весь кадр). Кадры вывода советских войск из Афганистана, празднования Тысячелетия Крещения Руси,  Первого съезда народных депутатов.
Телефунькин. Опять мура! (Выключает телевизор).
Камера гаснет вместе с телевизором.

Картина пятая (кадр замутнённый). Первая батарея, вечер после ужина, уже темно. Входит Гриб и обращается к дневальному.
Гриб. Прокопюка позови!
Дневальный (оглушительно). Прокопюк, на  выход! Прокопюк, пришли к тебе!
Скоро выходит худосочный, более высокого, нежели среднего роста аккуратный солдат с украинским благообразным лицом. Он - тоже москвич, как и Гриб.
Прокопюк. Привет, Миха! Что надо?
Гриб. Друг мой, зёма, к тебе огромная просьба!
Прокопюк. Что?
Гриб. Прокоп, отойдём!
Выходят на крыльцо.
Гриб. Прокоп, пожалуйста сделай для меня! Прошу тебя передавать мои письма к Ксении Барановой! Ты ведь с ней вместе сидишь?
Прокопюк. Сижу. Для тебя, зёма, сделаю... Как у тебя, кстати, с командиром? Я знаю...
Гриб. Отлично с Александром Михайловичем!
Прокопюк. Даже так! Хорошо, сделаю.
 Гриб. Ну, передашь вот это? ( даёт сложенный лист) Не помни только! Будет ответ - занеси мне!
Прокопюк (уходя). Занесу. Бывай, Миха!
Гриб. Бывай, друг!
Камера гаснет.

Картина шестая (кадр замутнённый). Ужин в доме капитана Гимадиева. В комнате за столом сидят Гимадиев - красивый татарин, без усов, с оттопыренным животом, среднего роста,  сильный и ярый, наглый, 35 лет, прапорщик Гена, тридцати лет, кудрявый, с усами, хитрый и благообразный, мастер на все руки, "душа" объединенных ремонтных мастерских (ОРМ), Ксения Баранова (она накрыла на стол и подаёт еду в тарелки) и дочь Гимадиева и Ксении Хания 6 лет, прекрасная внешне девочка.
Гимадиев (наливая себе полстанкана водки). Гена, ты не пьёшь?
Гена. Гена не пьёт, ты же знаешь, Дамир!
Ксения. Дамир, и тебе не надо! Вдруг что-то, вдруг тревога, вдруг война!
Гимадиев (смеется). Да мир! Миру - да! Миру - мир, да-а-а...
Все смеются. Гимадиев пьёт свои полстакана, рычит и говорит: "Остро!". Заедает соленой рыбой.
Все едят.
Гимадиев (Гене). Как в ОРМ? (ухмыляясь) Дедовщины нет?
Гена (серьёзно). Кто у нас? Рыкало дембель, один дембель и зад рвёт на младшего сержанта. Какая дедовщина?
Гимадиев. Подшивает его небось Гриб? Грибок!
Гена. Подшивает, небось. Дембелей уважать надо!
Гимадиев. Надо, Гена! Не трогай Рыжего, отличный он солдат, отличный командир отделения,  отличный токарь. Как он Гриба учит?
Гена. Учит на смену себе!
Гимадиев наливает еще полстакана.
Ксения (возмущённо). Дамир! Не знала я, что ты здесь пв Германии пьянствуешь!
Гимадиев (строго). Не смей при Хание так говорить. (Хание) Это нормально, доченька, у папы служба нервная!
Хания. Папа,  но ведь дядя Гена совсем не пьёт!
Гимадиев. Он спортсмен (смеется).
Хлопает еще полстакана.
Гимадиев. Остро!
Хания. Мама, я покушала! (оставляя на тарелке половину макаронов по-флотски).
Ксения. Ласточка моя, нужно всё доедать! Что ты оставляешь на тарелке?
Хания. Не могу больше!
Гимадиев (сильно хмельной). Пусть идёт! Я тоже в детстве был малоежкой! И толстый был.
Ксения (вставая). Врёшь, я все твои  детсткие фотографии видела. Какой ты был толстый?
Гимадиев. Вру, Ксюша, вру! (обнимает её за талию и целует в грудь, в платье).
Ксения относит на кухню тарелку дочери и возвращается.
Гимадиев. А я вот что расскажу...Капитан Маринич... Ксюша, знаешь Маринича?...
Гена. Маринич - это метролог, интеллигент, блин!
Гимадиев (стукая кулаком по столу). Все мы здесь интеллигенты, твою мать, все с высшим!
Ксения (успокаивающе). Знаю Маринича.
Гена. А Шишига, например, не интеллигент, он чмо чмом, у него рожа, как противогаз...
Гимадиев (осовело). Гена, ты же не пил, что ты при женщине метёшь такое!
Гена (улыбаясь извинительно). Я парами от тебя, Дамир, набрался.
Ксения (строго). Так что Маринич?
Гимадиев. Капитан Маринич требует от женщин краситься перед половым актом (это я так мягко при женщине говорю) и даже во время полового акта. Красить губы и наводить тени...
Все смеются.
Гена. Откуда у тебя такая  интимнейшая информация?
Гимадиев. Саша Совесть  рассказал. А ему Маринич сам, наверное, похвастался. Ты же знаешь, как он с Мариничем...
Ксения. Капитан Совесть - твой друг?
Гимадиев. Совесть - друг мне!
Ксения. А откуда у Маринича женщины? Он, должно быть, верный муж,  как  и все в части?
Гимадиев. Так Совесть сказал! Ну, всё - я заваливаюсь, а ты, Гена, сбегай, как  всегда, к отбою в ОРМ. Давай, дуй!
Гена. Пока всем, до завтра!
Ксения. Пока, Гена!
Гимадиев, пошатываясь, уходит в спальню. Он громко чихает несколько раз, слышно, как он валится на кровать и ворочается. Камера гаснет.

Картина седьмая (кадр замутнённый).  Вечер в ОРМ. Помещение ОРМ  располагается в казарме тыла вместе с хозвзводом, слева от входа. В казарме 10 коек, солдаты сидят, подшиваются, смотрят телевизор, просто лежат на койках без "второго этажа", перечитывают и пишут письма. Рыкало нет в казарме - он ушёл к друзьям-дембелям во вторую батарею. Гриб отвечает на полученные письма, пишет быстро и вдохновенно. Крамар, рыжеватый украинец с глупым и весёлым лицом, лежа на койке в тапках, спрашивает всех:
Крамар.  А почему мы не ругаемся матом, кто знает?
Воцаряется общая тишина на фоне тихой трансляции новостей по телевизору - идёт "Время". Нарушает молчание Яша - невысокий, сутулый младший сержант-аккумуляторщик  из Риги с умным насмешливым лицом полукровки.
Яша (скрипучим голосом). Наверное, так захотел сценарист!
Крамар. Какой это сценарист?
Яша (мудро). Ну, сценарист фильма! Сценарий такой написал - без мата.
Барыга (лежа на койке в тапках; это - невысокий, плотный дурак с бычьим лицом). Плохо сделал сценарист! Русский язык без мата - что борщ без томата!
Гриб (отрываясь от письма). Мерзкая поговорка!
Барыга. Твоя бы молчала, Гриб! Ты уже подшился?
Гриб (досадливо). Подшился.
Барыга. И Рыжего подшил?
Гриб (раздражённо). Подшил!
Барыга. Молодец!
Тутунников (сидя за подшиванием; он - тупой стройный парень из Курска, с кривым носом). То то же! Скоро мне подшивать будешь!
Гриб. Тебе юный подшивать будет!
Тутунников. А до юного ты будешь дедушку обслуживать!
Гриб. Держи карман! Сам сможешь до юного.
Тутунников (шутя). Борзой, да?
Гриб (шутя). Борзой! У меня Рыжий есть, ты знаешь.
Барыга. Ремень затяни, молодой!
В казарме раздаётся пердёж, все гогочут, а Митюков (водитель-пожарник, заторможенный добрый малый из под Николаева), лежащий у самого телевизора, краснеет густо и ярко.
Крамар. Ты что, Митюков?
Митюков. Джарджавел!
Яша. Теперь ты будешь Джерджевел!
Он смеется скрипуче, по-еврейски, весело глядя на Митюкова из позиции "руки под голову".
Крамар (оживляясь). Измеряю носы! (достает из тумбочки рулетку). Сперва Яша!
Яша. Измеряй у Миши, он молодой!
Крамар. Сперва Яша. (меряет) Пять сантиметров! Рекорд!
Меряет у себя.
Крамар. Четыре с половиной. Ну ка, Гриб! Четыре! Ты чего это, москвич?
Гриб (улыбаясь). В Москве у всех - нормально!
Крамар. Ну ка, Барыга!
Барыга. Пожёл в жопу! (толкает Крамара ногой, но потом поддаётся).
Крамар. Четыре. Стандарт москвича.
Барыга. Не хами!
Крамар. Абраил Бурунович, у тебя?
Баш-Киров (ефрейтор водитель-слесарь, таджик, добрый малый. всегда весёлый, самый сильный в ОРМ). Отставить, зёма!
Он клеит фотографии в дембельский альбом. Не рано ли для осени?  Хотя уже четвёртый период!
Крамар. Митюков!
Митюков отворачивается от рулетки, возмущённо пыхтит.
Яша. Давай, давай, Джерджевел, не отлынивай!
Митюков зарывается лицом в подушку.
Крамар. Тутуа?
Тутунников. У меня четыре, я москвич! Га-га-га!
Все смеются. Гриб, уже заклеив конверт, выходит из ОРМ и кладёт письмо дневальному в тумбочку. Он выходит на крыльцо казармы и смотрит на звёздное небо.
Камера гаснет.

Картина восьмая (кадр отчётливый). Утро в штабном кабинете, где сидят писарь Прокопюк и машинистка Ксения Баранова. Она - в своём любимом сером платье, сидит и смотрит в окно на красный клён, сквозь окно с решёткой.
Прокопюк (подходя и протягивая листок Гриба). Это Вам, Ксения Ивановна!
Ксения (встрепенувшись). От кого?
Прокопюк (ненадолго задумавшись). От...от...Миши Гриба.
Ксения (бодро). И-и-интересно!
Берёт лист и кладёт на стол рядом с пишущей машинкой. Долго смотрит на себя в косметическое зеркальце.
Потом берёт письмо и читает. Звучит женский голос диктора:
"Ксения! Увидев Вас, я сразу полюбил Вас, полюбил с первого взгляда, там, у дороги, Вы помните. Я почти знаю, что Вы также имеете ко мне чувство. Я видел это в Ваших глазах, в Вашем лице, в Ваших жестах, в Вашем наклоне головы, в Вашей ходьбе после нашей встречи. Когда Вы подошли ко Мне с Александром Михайловичем, Вы смотрели на меня с удовольствием и удивлением, Барятин связал нас с Вами. Мне так уютно с мыслью о Вас, Вы греете меня своей милой душой.
Прошу Вас: ответьте мне, не обременительна ли Вам моя любовь, любите ли Вы меня? Я понимаю, что дерзок, но я горю и свечу, как Солнце.
Михаил Гриб, рядовой из ОРМ."
Ксения прекращает читать и смотрит на клён, красный клён. Во взгляде её печаль и радость одновременно. Она долго думает, ещё раз смотрит на себя в зеркало, смотрит критически и всё же улыбается. Она берет лист А 4 и пишет вверху: "Люблю. К."
Диктор-женщина читает: "Люблю. К."
Ксения убирает письмо Гриба в стол, в свой ящик, складывает своё письмо и просит Прокопюка.
Ксения. Лёня, передай Михаилу этот лист.
Камера гаснет.

Картина девятая (кадр замутнённый). Солдатская столовая. Читает женщина-диктор: "Обед уже закончился, повар Назад (на раздаче отдыхает повар-кавказец Назад) закончил кормить солдат, но к нему из за прилавка, из зала подходит солдат в наряде - бедный больной заправщик из третьей батареи Идир с Кавказа. Вот он идёт. Смотрите!).
Идир (невысокий солдат, кавказский татарин, с изъеденными  ракетным топливом руками, с нарывами на шее и затылке, солдат кроткий и горький). Назад, пришли два офицера с Холдяковым, надо накормить. Давай, я отнесу!
Назад. Прынимай на подносы!
Он быстро накладывает котлеты с пюре, наливает суп. Идир ставит на подносы и собирается отнести.
Назад. Не ныси! Сам отнысу!
Назад перемахивает через барьер со стороны мойки и места для грязной посуды, несёт подносы офицерам.
За накрытым скатертью столиком сидят капитан Совесть (добрый малый полного сложения, с веселым лицом и волнистыми волосами) и капитан Задрипов (полноватый татарин, картавящий при разговоре). Старший лейтенант Холдяков (заведующий хозяйственной частью, грозный атлет оргомного роста, похожий на циркача) говорит Назаду.
Холдяков. Назад, хлеба побольше принеси капитану Совести! (Совесть смеется). И вилки не забудь!
Назад. Есть, тов старш лейтнант!
Скоро все трое начинают есть.
Задрипов (Холдякову). Саша, как там гаштет?
Холдяков (хмуро, грозно). Вчера пили, немцу в тык дал!
Задрипов. Смотри, Саша, попадешь в историю!
Холдяков. Уже попал! Я великий.
Совесть широко улыбается, хлебая суп.
Задрипов. Смотри, Саша, залетишь, и командила подставишь!
Холдяков. Что поделаешь! Я пью ликёр и не пьянею, а  эта пьяная рожа подваливает - и мне: "Русишь швайн!" А на "швайн" у меня, знаешь, ответ короткий.
Задрипов. Не повледил ты его? Побоев нет?
Холдяков. Дал в скулу, ты знаешь, я бить умею. Да ты не волнуйся, меня в гаштете уважают!
Задрипов с сомнением поводит головой и быстро доедает суп.
Совесть ест  много хлеба, приступая ко второму. Он втыкает вилку в котлету, но - беда! - вилка ломается, ткнувшись в металлическое дно тарелки. Совесть моментально бледнеет, худеет, спадает с лица.
Совесть. Вилка сломалась! Подпилили наверное!
Холдяков. Получит Озолс! Ешь ложкой по-солдатски.
Совесть. Дурной знак! Что-то случится...
Задрипов (саркастически). Неплеменно случится!
 Холдяков. Ой, ой, ой, суевер какой!
Совесть (в сердцах, чуть не плача). Да пошли вы!
Вскакивает и выбегает из столовой. Офицеры смеются.
Камера гаснет.

Картина десятая (кадр замутнённый).  Спальня в доме капитана Совесть. Ночь. Свет комелька. Женский голос диктора: "В постели капитан Александр Совесть и его жена Настя Передова. Они занимаются любовью, и сейчас вы увидите, чем всё дело кончится".
Совесть под одеялом на Насте Передовой. Они совокупляются. Он остановился.
Настя Передова. Ещё! Ещё!
Совесть (отчаянно). Не могу!
Настя (горько). Как так не можешь?
Совесть. Так вот не могу!  (Горестно) Конец! Баста!
Он  слезает с Насти Передовой и откатывается от неё.
Настя Передова. Ты что, кончил?
Совесть (плаксиво). Не кончил я! Опустился, не стоит!
Настя Передова. Что же делать? Я так не смогу. Я хочу, понимаешь, мне нужно, я женщина, я активная. Меня надо удовлетворять!
Совесть (плачуще). Что же теперь, развод?
Настя Передова. Какой развод?! Я люблю тебя, Совесть! Мы же душа в душу с тобой! Какой развод?
Совесть. Он опустился, и я понял, что это серьёзно. Знаешь, у меня  сегодня в столовой вилка сломалась...
Настя Передова (собравшись с мыслями, мужественно). Знаешь, всё ещё уладится, у нас будет о кей. Но теперь я хочу. (Яростно) Хочу трахаться!
Совесть. Ну что, тебе мужчину привести? Маринича? Или Пениса?
Настя  Передова. Какого Маринича? Не оскорбляй меня! Подумай лучше!
Совесть (горько). Хорошо бы придумать!
Они лежат, не в силах уснуть. Он повернулся на бок к стене, и тут же повернулся обратно к Насте Передовой.
Совесть (оживлённо). Придумал!
Настя Передова. Ну!
Камера гаснет.

Картина одиннадцатая.  (Кадр замутнённый). Гриб в наряде по ОРМ и хозводу. Поздний вечер. Он стоит у тумбочки. Входит дежурный по части  старший лейтенант Григорий Пенис. Диктор-женщина: "Старлей Григорий Пенис".
Гриб. Смирно!
Пенис. Вольно!
Гриб. Вольно!
Пенис проходит в сортир и справляет малую нужду. Выходит и подходит к Грибу.
Пенис. Как дела в роте?
Гриб. Без происшествий.
Подходит дежурный по роте младший сержант Яшин (Яша).
Яша. Товарищ старший лейтенант, в моё дежурство происшестий по роте не случилось. Всё в порядке!
Пенис. Так-так!
Смотрит книгу дежурств и, потрепав Яшу по плечу, выходит за дверь.
Яша. Миша, у тебя пенис не встал?
Гриб. Шуточки в сторону!
Оба смеются. Яша уходит в казарму ОРМ смотреть телевизор. Мимо Гриба ходят иногда солдаты, из сортира в казарму хозвзвода, кто-то в бытовке у тумбочки гладит постиранные штаны.
Гриб достает из книги незаконченное письмо и пишет его на тумбочке. Проходит старший сержант - командир первого отделения хозвзвода старший сержант Амёба. Женщина-диктор: "Старший сержант хозвзвода Амёба".
Амёба. Что, Гриб, без писем не можешь?  Молодой ещё!
Гриб. Не могу без писем, Амёба! По четыре-пять писем в день приходит, нужно всем ответить!
Амёба. Успокойся! Ночь долгая впереди. Сейчас Пенис войдёт, за жопу возьмёт, что будешь делать? (шутя)
Гриб. Стерпится - слюбится!
Амёба. Ну, как знаешь!
Гриб пишет. Женщина-диктор читает:
"Папа, ещё прошу прислать мне стихи Иосифа Бродского из журнала, помнишь? Ты ведь знаешь, что мне нужны избранные стихи, чтобы не заржаветь в армии и чтобы учиться поэзии - моей любимой "специальности",  моей любимой стихии. В армии есть великий соблазн отключиться от ума, от культуры, от творчества, стать "как все", "откинуться башкою в лебеду". Ты понимаешь! Читай наши поэтические книги и присылай мне лучшие стихи, прошу!"
"Гриб вдохновлён любовью к Ксении Барановой, к нему пришла ценная мысль о присылке стихов."
Гриб заканчивает письмо, кладёт его в книгу и встаёт прямо у тумбочки, поправляя штык-нож. Он вытаскивает штык-нож и разглядывает его, как некий драгоценный кинжал.
Из сортира выходит рядовой грузин Пакури, которого все называют Покури. Женщина-диктор: "Покури - водитель бензовоза, он служит в хозвзводе привилегированно, хотя и ходит в наряды. За бензином ездить приходится нечасто!"
Покури докуривает  сигарету, стоя недалеко от тумбочки Гриба. Докурив, бросает окурок у тумбочки и собирается идти в казарму хозвзвода.
Гриб. Покури, подними окурок!
Пакури. Ты рабочий, ты поднимешь!
Гриб (грозно). Подними, я сказал!
Пакури. Что, борзой?
Гриб. Ты - борзой!
Покури угрожающе хватает его за ворот, но Гриб отвечает тем же.
Пакури (отступая). Доигрался, молодой! Тебя будут бить Цулая, Квачадзе, Дагилашвили, Давиташвили, Вадим Иванов - и я!
Гриб. Не будут бить!
Пакури. Стукачок?
Гриб. Не стукач! Наведи справки у Хохла,  у Надобно!
Покури уходит, бледный от злости. Чуть было не дошло до драки, и Покури ещё тешит себя идеей избить Гриба с земляками. Женщина-диктор: "Но на этом дело и остановилось. Старший прапорщик Надобно скажет Покури, что рядовой Михаил Гриб - любимец командира, любимец Барятина. И - всё!"
Гриб поднимает окурок и относит его в сортир. Он возвращается на тумбочку.
Гриб. Какая пакость этот грузин, этот Покури!
Камера гаснет.

Картина двенадцатая (кадр отчётливый). Штаб, время предобеденное. Кабинет писаря и машинистки. Ксения печатает документ на машинке. Прокопюк сидит без работы, задумчиво глядя на письмо Гриба, которое он отдал Ксении и которое она положила на край стола.
Прокопюк. Ксения Ивановна, Вы письмо-то прочтёте?
Ксения. Лёня, вот допечатаю задание Цвая - и прочту! Очень срочное задание!
Проходит две минуты работы.
Ксения. Лёня, зови капитана! Кончаю!
Прокопюк выходит и возвращается с капитаном Цваем. Цвай - высокий человек с усами на круглом лице, в десантной тельняшке под расстёгнутой рубашкой, с "голубой" медалью за Афганистан и со значком прыжков. Он ходит, "волоча" ноги, хотя в остальном он здоров и крепок.
Цвай. Хорошо, что закончили, Ксения! Новый замполит срочно приказал напечатать его текст.
Ксения. А подполковник Конрад - откуда он?
Цвай. С Харьковщины. ( Подумав, поглаживая высокий лоб) Ксения... Я хочу Вам сказать, что Вы очень красивы! Вы - украшение нашей части и - цветок моего сердца.
Ксения (слегка смутившись). О, благодарю Вас, капитан...
Цвай. Пётр. Пётр Цвай. Зовите Петром.
Ксения. Как Вы стали делопроизводителем, Пётр?
Цвай (горько). Вы же видите -  я инвалид! Боевой офицер-десантник, спрыгнул с вертолёта на камень обеими ногами. Не заметил в  сумерках! Так вот и стал штабным, да еще и в Западной Группе Войск. Здесь вот...
Ксения. Вы это... в Афганистане?
Цвай. В нём, окаянном! Ну, провозглашаю обед! Оставляю Вас, красавица Вы моя!
Ксения. Хорошо, закушу бутербродами!
Цвай уходит.
Прокопюк. Ставить чайник? Я пойду в столовую!
Ксения. Может, со мной закусишь?
Прокопюк (отшучиваясь). Мне много надо!
Ксения (улыбаясь). Иди! Я заварю себе. Сахар там есть ещё.
Прокопюк (весело). Есть, я смотрел!
Уходит.
Ксения разворачивает письмо Гриба. Читает женщина-диктор:
"Ксения! Я счастлив от того, что Вы любите меня. Давайте на "ты"? Давайте! Представляю тебя, любовь моя, представляю моей, в моих объятьях, целовать тебя хочу, трогать тело. Любовь у нас! Вот стих для тебя:
Ловлю барана
И не могу
Поймать.
Мне не рано
Мечтать
О тебе.
Голубей
Не пугай,
Как когда-то.
Жена офицера с солдатом.
Аминь.
Миня твой,
Ксенюшка.
Люблю. И на этом: до свидания!
Твой Миша."
Ксения улыбается, хочет писать ответ, но спохватывается: элетрический чайник кипит.
Ксения. В пустом желудке правды нет! (смеётся и заваривает чай в кружку, достав из стола Прокопюка заварку и сахар). Где там мои бутерброды?
Камера гаснет.

Картина тринадцатая (кадр замутнённый). ОРМ построено в парке, возле бокса с токаркой. Рыкало стоит во главе. Пего - рыжий, с чёлкой из под пилотки, невысокий (высокий в ОРМ только Гриб), с пружинистой,  как мяч, фигурой, холёный самим собой, в аккуратно поглаженной "стекляшке" коричневого цвета.
Рыкало. Кого ждём?
Крамар. Яша аккумуляторную опечатывает!
Рыкало. Яшин, быстро!
Яшин подбегает и встаёт в строй.
Рыкало.  Шагом маршшш!
ОРМ идёт строем до выхода из парка, после строй уже вольный. Идут через рощу, отделяющую парк от строений части. На лужайке перед рощей пасётся стадо овец.
Гриб. Рома, я...
Рыкало. Давай лови!
Гриб стремительно бежит к овцам и пытается схватить овцу или барана. Твари быстро убегают, Гриб не может поймать.
Баш-Киров.  Зёма, не так надо! Рыжий, подождём!
Рыкало. ОРМ - стой!
Говорится это для порядка, ОРМ бредёт "на воле" вдоль рощи. Овцы успокаиваются после неудачного посягновения Гриба, и Баш-Киров, осторожно подойдя к барану, хватает его сзади и поднимает, показывая его толстое, мохнатое брюхо. Баш-Киров, очевидно животновод у себя в Таджикистане, счастливо улыбается.
Барыга. Что, Башкир, родину вспомнил?
Баш-Киров. Вспомнил, зёма!
Он отпускает барана, и ОРМ идет в направлении казармы.
Там у тумбочки стоит дневальный из хозвзвода Пакури.
Гриб. Ну что, Покури, навёл справки у Хохла?
Пакури. Отвали,  молодой!
Гриб. То-то же!
ОРМ идёт в своё помещение, чтобы умываться после работы и готовиться к обеду.
Камера гаснет.

Картина четырнадцатая (кадр замутнённый). Вечер в ОРМ. Гриб читает письма. Солдаты заняты своими обычными делами. По телевизору новости. Телевизор приглушён.
Крамар читает письмо, прерываясь, восклицает: "Ну да!", "Вот это да!", "Ну и ну!". Заканчивает чтение и говорит.
Крамар. Ну и письмо! Ну и рассказ! Слушайте! Друг прислал из армии, с Таганрога, земляк, с Кременчуга. Послушайте!
Яша. Слушаем! Читай!
Барыга (лежа в тапках на койке). Давай, Крамар, не томи мою деревню!
Крамар. Читаю. Это - сексуальный рассказ, откуда-то он, Васька, его взял. Читаю.
"Он, Ён, обнял её за талию, погладил попу (я заменяю)..."
Барыга. Давай, не темни, жопу так жопу!
Крамар. "... погладил жопу, задирая юбку, и спросил:
- Ты меня хочешь, Тамарка?
Тамарка, вздохнув, сказала:
- Ты мне очень нужен, Ён! Возьми меня!
- Любишь меня, Тамарка?
- Не знаю, Ён! Но я очень заинтересована в тебе!"
Барыга. Вот ты: "заинтресована"! Нет бы сказать: "Отымей меня!" Буржуй  какой-то писал?
Крамар. Не знаю, кто, - может, Васька сам накропал. Слушай!
"... Возьми меня, Ён! Я хочу твой большой! У тебя большой?
- У меня очень большой, Тамарка! Вот, убедись!
Он достал свой член и дал ей в руку. Она осознала его торчащий членище..."
Барыга. Что за фигня? "Осознала"!
Крамар (не обращая уже внимания на ротозея, читает).
- Возьми меня, Ён! Давай!
Яша. А они что, на пляже?
Крамар. Они, наверное, на пляже ночью! Здесь не сказано! Обалденно, да?
Рыкало (внимательно наблюдая всё это время за Крамаром). Обалденно. Читай без остановки!
Крамар (шутливо). Есть!  "- Разденься сама передо мной! И  я тоже разденусь!
- Дай, я тебя раздену, Ён!
- Расстели покрывало, Тамарка!
Она быстро сняла с него штаны и трусы, нетерпеливо теребя в руках его огромный член. Она, голая снизу, своей красивой ... жопой легла на покрывало, раздвинула ноги, и Ён вставил свой член в её заветную щель. И началось у них...
- Ещё! Ещё! Ещё! -  кричала она, несмотря на то, что у неё показалась кров.
Член так сильно драл её, что вздохи её становились похожи на рычание львицы."
Рыкало. Какая "кров"? Она что, менструировать начала?
Крамар (нетерпеливо, возбуждённо). Он так драл её! Не понимаешь, у него огромный!
Рыкало. А то ведь бывает, что подлая вот так усугубляет себе течку с помощью мужика.
Крамар. Нет, ты что? Это - литература. Смотри:
"- Спускай, Ён, наводни меня!
Он, дико рыча, двигался всё быстрее, и вот - о момент! - он спускает, изливая в неё море спермы." Всё!
Барыга. Вот тебе и пляж!
Яша. Она что, зачала от него?
Крамар (возбуждённо тараторя). Ты не понимаешь, у нее таблетки! Она с таблетками трахается! Ну, как рассказ?
Рыкало (впечатленно). Обалденно! Самому захотелось потрахаться!
Рыкало. Гриб, поэт, как тебе?
Гриб (отрываясь от письма). Не слушал!
Входит Гена.
Гена. Крамаренко, на выход! Оденься. С САГом в штаб! Пойдём в парк!
Крамар быстро выходит. Гриб, закончив чтение писем, разворачивает письмо Ксении. Кадр становится отчётливым. Женщина-диктор читает письмо Ксении:
"Миша! Ты настоящий  поэт, мне очень понравился твой стих. Знаешь, я не люблю своего мужа: он соблазнил меня своей  красивостью и тем, что влюбился в меня. Но теперь он - другой. Я разлюбила его окончательно, как только написала тебе: "Люблю". Мне так уютно писать тебе, ты мой! Такие вот фантазии Веснухина. Ты знаешь, у меня на носу есть три веснушки! Как я смогу встретиться с тобой? Горе это, Миша, то, что нас с тобой разделяет! Когда будет наше свидание?
Пиши мне, милый мой, любимый мой. Сердце хочет любви!
Твоя К. (сокращённо для конспирации, вдруг у тебя обнаружат мои письма?)."
Гриб убирает письмо в книгу "Последний путь Владимира Мономаха", которую в насмешку ему подарила его "девушка" Оля.
Гриб (горько, себе). Успею ли написать?
Берёт лист и пишет стих. Женщина-диктор читает по ходу написания:
"Ксения - иностранка,
       От тебя на сердце ранка.
               Любовью распахнуто сердце,
          Согреться хочу, согреться!
            Согрей, обогрей, волнушка,
           Облупленное сердце моё.
             Оставь мне свои веснушки -
    Для ран моих мумиё."
Дневальный (кричит). Отбой!
Рыжий выключает свет. Михаил Гриб, раздевшись, залезает под одеяло и, полежав минуту, начинает мастурбировать, закусив зубами край одеяла.
Камера гаснет.

Картина пятнадцатая (кадр замутнённый). В парке, в токарке Рыжий и Гриб. Гриб вытачивает из стали  палец для ракетной тележки, вдруг резец ломается. Рыкало стоит сзади и смотрит на Гриба. Рыкало выключает станок.
Гриб. Рома, резец опять сломался! Гимадиев со свалки перекалённые привез!
Рыкало. Ты нашкрёб!
Гриб.  Резцы такие!
Рыкало. Нашкрёб! Доложу  начальнику!
Рыкало притворно-тяжело вздыхает и достает из-за станка некий тюфяк - как бы матрас, и расстилает его на полу.
Гриб. Рома, давно тебя хотел спросить -  что это за матрас? Для чего?
Рыкало (похотливо). Меня на нём Гуськов драл!
Гриб (недоумённо). То есть как - порол?
Рыкало. В жопу трахал, лопух! Гриб под лопухом!
Рыкало щупает Гриба за член.
Рыкало. Ну, доставай свой гриб!
Достает из кармана детский крем, спускает штаны и трусы, показывает Грибу свою "соблазнительную" задницу.
Рыкало. Снимай штаны, Миша!
Гриб (отступая к сверлильному  станку). Рома, я натурал! Я женщин люблю!
Рыкало. Я тоже люблю! Помнишь вчерашний рассказ у Крамара? Представь, что я женщина!
Гриб (грозно, вдруг опомнившись от "дружбы"). Перестань, Рыкало!
Он  быстро выходит из токарки, открыв дверь торчащим в ней ключом.
Рыжий (зло, с яростью, стоя у станка со спущенными  штанами). Конец тебе, юный токарь! Будешь наряды через день тащить. Очки будешь лезвием чистить! Шуршать будешь, дружок!
Женщина-диктор читает: "Гомосек Рыжий действительно доложил Гимадиеву о том, что Гриб не может токарить, ломает резцы, портит материал, уделывает маслом всю токарку, криво сверлит. Потребовал взять юного токаря из нового призыва. Гимадиев послушал Рыжего, и Гриб остался в ОРМ только благодаря дружбе с командиром, на должности водителя-электрика, не будучи ни водителем, ни электриком. Скоро в ОРМ появился новый токарь - Альберт Дулин, женатик, имевший ребёнка уже в свои 18 лет. Так кончилось токарное дело Михаила Гриба."
Камера гаснет.

Картина шестнадцатая (кадр отчётливый). Михаил Гриб и Идир в курилке возле 3 батареи.
Гриб. Ты откуда, Идир?
Идир. Я с Ордженикидзе. Осетия, знаешь?
Гриб. Знаю, в школе учился. Кстати, знаешь, на серебряную медаль я  шёл, все экзамены на "пять", а медаль не дали. Только перед выпускным узнал!
Идир. Вот гады! Такая травма!
Гриб. Такая травма... А ты как учился?
Идир. На четыре-три. Я не шибко умный, и усидчивости нет. Да и - незачем особо стараться!
Гриб. Ты десять закончил?
Идир. Куда там! Лесотехнический техникум.
Гриб. И это хорошо. Имеешь специальность. Знаешь, Идир, люблю тебя!
Идир. И я тебя люблю, Миша! Бог даст, будем дружить и  дальше! Ведь так?
Гриб. А ты - мусульманин?
Идир. Я крещёный. Перед армией мне откровение было во сне: прекрасная Женщина подошла, положила руки на голову и говорит: "Иди крестись, Иван!" Я тут же и отправился, и стал Иваном. После что-то прочитал о Боге и вере, Библию почитал. Купил в нашем  Храме.
Гриб. А я не крещён. Ещё! Пока что. Я ведь поэт, пишу и о Боге, и о Деве Марии, и о святом Георгии, и об Архангеле Михаиле -  но это для меня были лишь образы. Знаешь, поэтическая традиция... Я решил покреститься после армии. Посмотрел трансляции с праздника Тысячелетия Крещения Руси - и тронуло меня это очень! Другим я стал!
Идир. Обязательно покрестись. И напиши мне.
Гриб. Давай сразу адресами обменяемся.
Идир достает записную книжку, дает её Грибу. Гриб даёт ему свою. Пишут адреса. На улице уже почти что холодно. Оба солдата одеты в ПШ - полушерстяные тёмно-зелёные кители и штаны. Послеобеденное время.
Гриб. Ты в наряд идёшь?
Идир. Иду. Ты тоже?
Гриб. Я тоже! Знаешь, Идир, хочу с тобой поделиться: я здесь женщину люблю.
Идир. Счастливый! Кто она?
Гриб. Жена нашего капитана Ксения.
Идир. Тяжело это. А она тебя любит?
Гриб. Любит. Мы переписываемся.
Идир. Вот это чудо! Но тяжело это, с Гимадиевым.
Гриб (горько). Тяжело! Но ты не остужай меня, прошу, любый мой!
Идир (горячо). Нельзя любовь давить ногами! Нельзя! Бог даст тебе счастье с ней. Во всяком случае, есть развод. Если решитесь...
Гриб. Посмотрим, посмотрим. Только ты никому не говори, не убивай меня!
Идир. Как я могу, Миша?  "Тайну царёву прилично хранить, а о делах Божиих говорить прилюдно". Так у Товии написано. Вот когда женишься на ней, буду славить тебя на весь мир! Красавица она, я её видел. Будь с ней, Миша!
Гриб. Буду, Идир! Буду!
Камера гаснет.

Картина семнадцатая (кадр замутнённый). Капитан Совесть в форме и Настя Передова идут по дорожке с сумками.
Женщина-диктор читает: "Супруги съездили на автобусе в город Финстервальде. Там поликлиника, там банк, там школа для детей - и много разных магазинов. В аптеке Совесть купил Насте резиновый пенис  - замену себе. И вот теперь..."
Совесть (не выдержав напряжённого молчания, ставя сумку на  асфальт). Ну посмотри ты на него, Настя! Купил его, а ты и смотреть отказалась...
Настя  Передова (горделиво). Ну, где он у тебя?
Совесть. Открой мою сумку и достань!
Настя открывает молнию спортивной сумки Совести и достает резиновый пенис. Рассматривает его, жмёт руками, проверяя его эластичность, читает на нём надпись.
Настя Передова.  "Германи". Родной, не поддельный. С родным хорошо трахаться.
Совесть. Родной, родной, он тебе родного твоего Сашу заменит!
Настя Передова (горько). Всё шутишь!
Совесть. Да я, чтобы шутить! Не до шуток мне!
Настя Передова. Ладно, проверим его и тебя в деле!
Совесть (смущаясь). Да я то что?
Идут с сумками, входя в ворота офицерского городка.
Камера  гаснет.
Поздний вечер. В постели при свете комелька голая Настя Передова и Совесть в трусах и майке. Настя под одеялом начинает трахаться резиновым пенисом, а Саша лежит и с горьким любопытством наблюдает за ней. Она делает это интенсивно, но кончить никак не может. Наконец она просит Совесть.
Настя Передова. Саша, помоги мне! Не могу кончать без тебя!
Совесть, сопя и ухая, залезает под одеяло.
Совесть (горько). Что делать то?
Настя Передова. Целуй меня, грудь лижи, клитор мне шевели. Знаешь, что такое клитор?
Совесть. Как не знать!
Они начинают действовать под одеялом, которое шевелится, как кот в мешке. Настя несколько раз громко кончает. Наконец они затихают и, обнявшись, засыпают. Камера медленно движется от постели, мимо горящего комелька, останавливается на потолке и медленно гаснет.

Картина восемнадцатая (кадр отчётливый). Картина здания штаба части. Лежит снег. В кабинете писарь Прокопюк и Ксения Баранова на своих местах. Прокопюк пишет в военных билетах, а Ксения пьет чай из большой кружки. Перед ней на столе сложенный лист бумаги - письмо Гриба. Ксения задумчиво смотрит то на письмо, то в окно на заснеженный пейзаж за решёткой. Допив чай, она читает письмо. Звучит женский голос диктора: "Любимая Ксеня! Сегодня, первого декабря - праздник: уезжает наш дембель Рыкало. Выпал первый снег. Я сочинил тебе стих. Прочти.

Наша осень прошла,
Все приметы -  к зиме.
Моя ты, моя, ты моя,
Женщина Мериме.

На прикосновеньи рук твоих,
Держащих моё письмо,
Держится целый мир
Моих вдохновений и снов.

Парень твой, Ксения,
Вздыхает на мир и людей.
Недалеко мне до гения,
Если с душою твоей.

Ксенюшка, до меня дошло, что наша встреча реально свершится во время учений, когда уедет большинство части, когда уедет твой муж, когда я останусь в части - ведь из токарей меня попёрли, и на учения поедет Дулин. Встретимся с тобой в теплице, у Мадиса Труполда, моего друга. Я с ним договорюсь. Ксеня, узнай, когда точно учения, когда мне готовить встречу.
Целую. Твой Миша."
Ксения (Прокопюку).  Лёня, когда будут учения?
Прокопюк. Начиная с 1 февраля 1989 года. Поедут на поезде в Капустин Яр.
Ксения. Далековато!
Прокопюк. Что делать: там ракетный полигон!
Ксения. Буду знать, когда мужа провожать, когда встречать!
Прокопюк. Так вот, Ксения Ивановна!
Ксения начинает писать послание на машинописном листе.

Следующий кадр. Гриб в наряде читает у тумбочки письмо Ксении, которое только что принёс ему Прокопюк. Женщина-диктор: "Мой Поэт! Люблю тебя и жду встречи. На учения часть уедет 1 февраля, но число встречи я уточню отдельно. Проходя мимо ваших окон, заглядываю в казарму: вдруг увижу тебя, любимый. Почему-то ни разу не увидела! Пиши мне стихи. До свидания, Миша. Твоя Ксения."
Вдохновившись, Гриб начинает писать в своей тетради стихотворение.
Следующий кадр. Уже почти совсем темно. Ксения идёт по свежему снегу мимо окон ОРМ и видит в освещённом окне своего любимого. Он стоит и смотрит телевизор. Женщина-диктор читает стихи Гриба:

Ты вошла в мою весну,
Хлопнув калиткой и уронив росу.
Я в наряде, тебе пишу.
Письмо сочиняю, ручку сосу.

Ты в моё лето, ты в лето вошла
И обоняешь золотые цветы,
А у меня в груди плачет, плачет струна,
Ведь за стеной, за стеною ты.

Иди же по снегу, по снегу в зиму мою,
Корми в голубятне моей голубей.
Я в наряде, чай очень крепкий пью,
И небо моё с тобою всё голубей.

Михаил выходит из помещения казармы.  Ксения быстро идёт по дорожке.
Камера гаснет.

Картина девятнадцатая (кадр замутнённый). Капитан Совесть входит в свою квартиру в офицерском городке. Он пришел готовиться к дежурству по части. Дверь в спальню закрыта. Он открывает дверь и застаёт Настю Передову на  покрывале кровати без трусов со стоном трахающей себя резиновым пенисом. Она как раз вскрикивает в оргазме, но, увидев мужа, садится на кровати и растерянно начинает одеваться.
Совесть (вяло, но ласково). Почему ты не в магазине?
Настя Передова (раздражённо). Перерыв сейчас!
Совесть (с издёвкой). Изменяешь мне с германцем!
Настя Передова (едва отходя от стыдного шока). Не шути, Саня! Ты же знаешь - мне нужно!
Совесть. Да я только "за"! Я же тебе для этого и купил германца. Но я не думал, что ты без меня обходишься...
Настя Передова. Ты что, на дежурство?
Совесть (вяло, но весело). Так точно!
Настя Передова. Поел в части?
Совесть (бодро, но вяло). Так точно!
Настя Передова. Ну ты готовься и зайди ко мне, как будешь уходить. Я побежала!
Настя одевает пальто и выходит из квартиры.
Камера гаснет.

Картина двадцатая (кадр замутнённый). Пять часов вечера. Солдаты сидят в курилке  возле ОРМ - Тутунников, Барыга, Крамар, Гриб и Дулин. Дулин шуплый, но подтянутый солдат с русским лицом. Снег растаял, но снова холодно. Солдаты сидят в шинелях и в зимний шапках. Курят Барыга и Крамар, остальные просто отдыхают.
Тутунников (шутливо). Я, как командир первого отделения, должен вам сообщить - к нам едет генерал!
Барыга. Что за генерал?
Тутунников.  Генерал-лейтенант Естьжерок, главный над всеми ракетами в ЗГВ.
Барыга (ёрничая). Это кто тебе сказал?
Тутунников (подражая Барыге). Это мне Гимадиев сказал. Чтобы порядок был! Чтобы только строем и только с песней.
Барыга. На морозе петь не заколебёсся?
Тутунников (повелительно). С песней - значит с песней!
Барыга. С пенсней не хочешь! Пусть Дулин с Грибом поют. Чтобы дедушки пели - не бывать тому!
Тутунников. Перед генералом засвищешь соловьем, так, что жопа треснет!
Барыга (сердито). Посмотрим!
Крамар (потешаясь). Дулин, хочешь анекдот про генерала?
Дулин (стеснённо - он юный). Чего не хотеть - хочу!
Крамар (не подумав хорошо, рассказывает громко и громко смеётся).  Значит, слушай. В воинской части - скандал: едет генерал. Все быстро убираются. Один солдат забыл ведро на дуле танка.
Генерал идёт и спрашивает, показывая на ведро:
- Это что?
Солдат говорит:
- Это фотоноотражатель!
Га-га-га-га-га! А генерал:
- Я понимаю, что фотоноотражатель, но почему не покрашено??
Га-га-га-га-га!
Солдаты слержанно смеются, Тутунников улыбается.
Поздно они замечают, как из-за угла тыловой казармы выходит сутулый сухой подполковник, похожий в свои пятьдесят лет на старика. Женщина-диктор: "Это подполковник Конрад, замполит части. Частенько он подсматривает и подслушивает за солдатами и офицерами. Его так и прозвали "Шпион"".
Увидев замполита, солдаты встают и отдают честь.
Конрад (Крамару). Солдат, назовитесь!
Крамар. Рядовой Крамаренко, ОРМ.
Конрад. Крамаренко, вы рассказали анекдот про генерала - не положено в армии высмеивать генарала! Я занесу выговор в вашу личную карточку. У вас будут проблемы по службе!
Крамар (испуганно). Так я же, товарищ полковник... (нашедшись) Так генералу и самому бы понравилось!
Это же критика!
Конрад (сухо и внушительно). Какая в армии критика?
Солдат, не смей  высмеивать начальство! Поняли?
Тутунников. Поняли, товарищ полковник! Виноваты, что смелись над глупостью...
Конрад. Это не глууупость! Этот растлевает боесознание, подрывает боеготовность, растлевает сознание! Крамаренко, зайдите ко мне в кабинет, я с вами проведу беседу, а потом - в карточку.
Крамар (горько). Товарищ полковник, зачем беседа? Пишите уж сразу!
Конрад. Боишься? Не бойся! Я с тобой политическую беседу хочу провести. Так. Спросишь в штабе мой кабинет, жду через десять минут!
Конрад козыряет и уходит, подозрительно оглядев солдат в курилке.
Камера гаснет.

Крамар приходит в казарму ОРМ, глупо и насмешливо улыбаясь, как всегда.
Барыга. Ну что, Савелий Крамаров, конец тебе?
Крамар. Начало мне!
Гриб. Что такое?
Крамар. Шпион мне теперь друг. Поговорил по душам. Втолковал  о "солдатском благочестии", и расспрашивал, как было на гражданке. Узнал, что я сварщик, и весь размяк, расчувствовался. Говорит: я привыкаю к этой части, хочу увидеть поднаготную. И всё такое. В общем, здорово поговорили! Друзья мы теперь!
Гриб (играя). Ну ты даёшь!
Тутунников (весело). Строиться на ужин!
Камера гаснет.

Картина двадцать первая (кадр замутнённый).
Женщина-диктор: "Парк второй батареи. Здесь наряду с машинами, перевозящими смертельные заряды боеголовок, находятся под охраной сами ядерные и обычные заряды ракет средней дальности под названием РС - 14. Вот и машины капитана Совести, солдаты под руководством капитана и двух прапорщиков проверяют машины и оборудование перед приездом генерала и перед учениями, греют движки на морозе. А вот и сам Совесть."
Из хранилища выходит Совесть в чёрном комбинезоне и офицерской шапке. Он дрожит, трясется от холода.
Совесть. Как же холодно мне стало! Дай ка погреюсь в кабине!
Совесть залезает в ЗИЛ с кунгом на место водителя и сидит, грея пальцы дыханием. Согреваясь, он начинает клевать носом и незаметно засыпает.
Женщина-диктор: "И снится капитану Совести..."
Совесть идёт в летней рубашке и летних шароварах по сверкающему росой утреннему лугу. В деревьях вокруг луга поют птицы, утреннее солнце светит вовсю. Идёт он, счастливо улыбаясь, неся в левой руке сачок, а в правой - свою спортивную сумку. Идёт он к корове, пасущейся в центре луга. Он подходит к корове и наклоняется, чтобы подоить её в банку, лежащую в спортивной сумке. Он ставит банку и берёт соски. Он дергает соски, но молоко не льётся. Он смотрит и с ужасом замечает, что вместо сосков - патроны от крупнокалиберного пулемёта. Он дергает эти патроны, и корова начинает громко и горько мычать. Он продолжает тянуть, и корова мычит всё громче, мычание сливается в истошный рёв, рёв - в мучительное гудение.
Совесть просыпается и понимает, что он спит лбом на руле машины, нажимая на сигнал. Раздаётся громкое гудение.
Привлечённый сигналом, к кабине подходит майор Сердцке, невысокий шуплый мужчинка с круглым лицом, носом-кнопкой, обходительный, но строгий офицер, командир второй батареи.
Женщина-диктор: "Майор Сердцке, командир второй батареи".
Сердцке. Совесть, спишь на службе, так что гудишь, тить твою мать!
Совесть. Виноват! Исправлюсь!
Сердцке. Командир тебя исправит. Ведь знаешь - едет Естьжерок, ведь знаешь - учения вот-вот! И спишь. Да так спишь, что своего гудка не слышишь. Борьба нужна!
Камера гаснет.

Перед обеденным построением Барятин подзывает Совесть.
Барятин. Нашкрёб, безсовестный!
Совесть (возмущённо). Я - Совесть!
Барятин. За всё вместе - три дежурства вне очереди! Вот- вот нагрянет Естьжерок, а он - спать в машине.
Совесть. Виноват!
Барятин. Ступай. Три дежурства. Сегодня заступаешь вместо старлея Водовзводова.
Гимадиев, отойдя от Гены и ОРМ на плацу, подходит ко второй батарее с Сердцке во главе.
Гимадиев (гневно и нахально). Как ты посмел донести, мужчинка?
Сердцке (краснея и бледнея). Доложить, Дамир! Он провинился.
Гимадиев. Да он же - Совесть! А ты - не мужчина, ты мужчинка!
Сердцке (обиженно). В сексе я - зверь!
Гимадиев (презрительно). Ты зверёк, Вася!
Сердцке (найдясь). А зверьки тоже очень сильны в сексе! Например, хомяк!
Гимадиев (издевательски). Ты - хамяк! (поворачивается и идёт, переставляя искривлённые ноги, выпятив зад и грудь).
Сердцке (в спину). Сам хамяк, Гимадиев!
Солдаты и сержанты стоят, замерев от такой небывальщины. Сержант Астылбаев, приведший на плац вторую батарею, не выдержав ситуации, восторженно восклицает.
Астылбаев. Пустота - это наше!
Капитан Мужчино (женщина-диктор: "Капитан Василий Мужчино") спрашивает.
Мужчино. Ты откуда такой, Астылбаев?
Астылбаев. Я - панк!
Мужчино. Ну-ну! Разберёмся!

Гимадиев подходит к ОРМ.
Гимадиев. Гриб, Барышников - в наряд по КТП (по парку). Яшин, бегом поставить на зарядку новые аккумуляторы. Поешь позже!
Яша. Ес!
Гимадиев. Что? Ты кто такой?
Яша. Младший сержант Яшин.
Гимадиев. Бегом!
Яша. Ес!

Ксения Баранова наблюдает за происходящим на плацу сквозь решётку окна. Глубоко вздыхая, садится за стол, пьёт остывающий чай и гладит рукой сложенный листок письма Гриба.
Камера гаснет.

Картина двадцать вторая (кадр замутнённый). Картина котельной части с дымящей трубой. Женщина-диктор: "А теперь посмотрим, что творится в кочегарке. Рядовой Печш следит на топкой. А  начальница котельной прапорщик Ольга Мослова по прозвищу Матьбезсына занимается с рядовым первой батареи Квачадзе тем, что скрывают за запертой дверью."
Камера движется от входа мимо котельной, где трудится рыжий латыш Печш с черным от угля лицом,  к комнате отдыха с запертой дверью. Дверь открывается, и вот - на топчане лежит со спущенными штанами длинный грузин с наглым лицом и круглой стриженой коротко головой, Квачадзе, на котором сидит спиной к его лицу обычная женщина лет сорока среднего роста, с потасканным лицом, волосами соломой, в кителе прапорщика и с голым низом, сидит сдвинув ноги. Они занимаются сексом,  Квачадзе держит Матьбезсына за бедра, горячо её натягивая. 
Матьбезсына останавливает фрикции и прислушивается.
Матьбезсына. Котэ, кто сюда вошёл?
Квачадзе (продолжая её натягивать, с кряхтеньем). Дай мнэ кончить!
Она, увидев, что дверь открыта, соскальзывает с партнёра, развернув его на бок за "нежное место".
Матьбезсына (сердито). Ты что дверь не запер?
Квачадзе (сердито). Закрыл на два оборота! Мамой клянусь!
Матьбезсына (в панике). Что случилось? (Выглядывает из комнаты) Ты кто? Ты что снимаешь? Ты кто?
Оператор этого фильма, в свитере и двинсах, снимает стыдную женщину, пятясь к выходу. Она хлопает дверью, закрывает английский замок на два оборота, поворачивает ключ.
Матьбезсына. Закончим дело?
Квачадзе. У меня от нэрвов он лёг и лэжит! Что там за человэк?
Матьбезсына. С камерой чмо какое-то! Камера какая-то необычайная - таких и на телевидении-то не бывает! Как будто из будущего, одет странно! Пойди-ка разберись!
Квачадзе сурово натягивает трусы и штаны, быстро одевает кирзачи и открывает замок. Он выходит из комнаты, из кочегарки и никого не находит. Внезапно мимо кочегарки проезжает на скорости машина съёмочной группы "из будущего" (приблизительно 2018 год). Квачадзе, постояв с открытым ртом, возвращается к Материбезсына.
Матьбезсына. Ну что ты там увидел?
Квачадзе. Машина странная - как луноход какой-то!
Матьбезсына. Точно инопланетяне! Рассказывать не смей, всплывёт, чем мы здесь занимаемся - не поздоровится! Да и стыд будет.
Квачадзе. Чай завари! (включает электрический чайник).
Матьбезсына (покопавшись  в тумбочке). А чай-то пропал!..
Немая сцена.
Камера гаснет.

Картина двадцать третья (кадр замутнённый).  Выпал свежий снег, легкий мороз. Капитан Совесть едет на лыжах по лесу, вдоль забора части, напротив секретной территории. Он  бодр, хоть и уныл, на нём спортивный костюм, красная лыжная куртка и лыжная шапка с пумпоном. Женщина-диктор: "Новый год, первое января 1989 года". Напротив места, где на секретной территории стоит макет ракеты, он сталкивается с мужчиной. Мужчина среднего роста,  одет в зимние сапоги, дублёнку и меховую шапку. На груди камера. Он снимает место, где стоит ракета. Совесть неслышно подъезжает к нему на лыжах, застав врасплох, он не слышит его из-за шапки, опущенной на уши.
Совесть.  Вы кто?
Мужчина (резко прекращая снимать). О-о, гутен таг! Их бин турист!
Совесть. Что снимаете? Что вам здесь нужно?
Мужчина. Зовьет армее - дас ист зер интерессант фюр дойчер менш! Их фотографире дие зеенсвюрдигкайте дер совьет армее.
Совесть. Вы шпион!
Мужчина. Их бин дер ерлихер дойчер манн Герман Слей аус Росток. Майн хаймат ист ди ДДР.
Совесть (приближаясь). Покажите документы!
Слей оборачивается и бежит в лес.
Совесть (спохватываясь, бежит за ним на лыжах). Стой, гад! Стой, шпион! Слей, стоять!
Совесть хочет ткнуть Слея лыжной палкой, но, не удержавшись, валится на землю, в снег. Слей  скрывается в лесу.
Камера гаснет.

На следующий день капитан Совесть докладывает на построении полковнику Барятину.
Совесть (уныло, но браво). Товарищ полковник, вчера, в день праздника и отдыха, не будучи на дежурстве, я катался в лесу на лыжах и встретил иностранного шпиона, который  снимал секретную территорию, но не смог задержать Германа Слея ввиду глубокого снега и лыж, бывших на моих ногах. Виноват, товарищ полковник!
Барятин (гневно). Опять нашкрёб, Совесть! Как ты мог так поступить? Чему тебя учили? Пять дежурств вне очереди!
Совесть (поверженно, но бодро). Есть, товарищ полковник! приступать сегодня?
Барятин. Сегодня приступай, со второго на третье! (Подходит к начальнику штаба Егорову). Гриша, нужно вызывать людей из отдела контрразведки! ЧП у нас...
Егоров. Часть, смирно!
Камера гаснет.

Картина двадцать четвёртая (кадр замутнённый).
Утро в казарме ОРМ и Хозвзвода. Рядовой Гриб стоит на тумбочке и пишет письмо Ксении. Голос женщины-диктора читает:
"Вот уже остаются считанные недели до нашей, Ксеньюшка, встречи. Так и представляю нас с тобой в теплице у Мадиса, прямо на грядке, на одеяле. Солнце, снежок,  огурцы... Я с Мадисом уже переговорил, он согласен устроить нам такое свидание. Но пока нужно ждать, по-армейски ждать. Вот стихи:
"На плоскости листа
воспоминание
о тебе.
Я жду свидания,
устал я ждать,
и ты устала без меня.
Устал робеть.
Моя ты зорька ясная,
одна,
пью кружку чая неопасного
до дна."
Вот  так накропал, поток сознания. Но - от души!"
Гриб. Смирно!
Совесть. Вольно.
Из бытовой комнаты появляется дежурный Яшин, но Совесть идёт спать в ОРМ.
Совесть (уныло).  Пятые сутки - не мамкино молоко. Яшин, поставь дневального и дай мне Гриба - сказку хочу от него услышать перед сном.
Яшин. Барыга, на выход!
Барыга, недовольный, приходит из ОРМ и встаёт на тумбочку.
Совесть (идёт с Грибом). Лягу на твою койку! И сказать нужно пару слов.
Совесть снимает шинель, сапоги, снимает портупею, ложится на койку Гриба и накрывается шинелью.
Совесть. Видишь, как папа твой меня уделал. Пять  суток подряд за то, что шпиона упустил. Только об этом - никому, договорились?
Гриб. Договорились.
Совесть. Как тебя звать, запамятовал?
Гриб. Михаилом.
Совесть. Миша, скажи, у тебя девушка есть?
Гриб. Есть.
Совесть. Как зовут?
Гриб. Ксенией.
Совесть. Прекрасно. Прямо как наша тётя Ксеня, знаешь, жена вашего начальника. Ксеня Баранова. Ну да это не по теме! Ей пишешь?
Гриб. Ей.
Совесть. Молодец! А меня такое вот несчастье...Ты обо мне попроси там наверху.
Гриб. Где наверху?
Совесть. Ну, у Бога попроси за меня!
Гриб (смущаясь, краснея). А что я для Бога? Я даже некрещёный!
Совесть (задушевно). Ты поэт, я знаю, а поэты перед Богом ходят!
Гриб. Далеко не все!
Совесть. Почти все. Так вот, попроси за бедного Совесть. Понимаешь, импотент я. Не могу жену любить.
Гриб. Понимаю. Горе это! Я вам сочувствую.
Совесть. Попроси Начальника, прошу тебя!
Гриб (пространно). Попрошу.
Совесть. А теперь - спать. (Поворачивается и  накрывается шинелью с головой).
Гриб, сидя на соседней койке, сосредоточенно смотрит перед собой и шепчет. Но молиться у него не получается. Подумав, он берет свою тетрадь из тумбочки  и пишет слова молитвы за капитана Совесть. Он кладет правую руку на написанное, левую - на сердце и умилённо замирает. Встает и идёт.
Барыга (с тумбочки). Гриб, иди снег  почисть перед входом!
Гриб (шутливо). Есть!  Только вот письмо допишу -  и почищу.
Барыга. Давай, шурши!
Камера гаснет.

Картина  двадцать пятая (кадр замутнённый).
Спальня в квартире капитана Совесть. Супруги лежат под одеялом. Настя Передова трахает себя резиновым пенисом. Совесть пытается поучаствовать ласками, но жена раздражённо отпихивает его.
Настя Передова. Уйди! Я привыкла с германцем!
Совесть (горько). Дружба врозь?
Настя (гневно). Ты шкребёшь, тебя нет по пять ночей, по неделе, а я без тебя и отвыкла от тебя!
Совесть (плаксиво). Ну хорошо, будем порознь жить!
Он отворачивается и едва не плача начинает под одеялом мастурбировать. Одеяло поднимается от его сильных движений руки. Настя продолжает трахать себя, но у неё теперь это мало получается.
Настя Передова. Ну, Александр, всё испортил! Зачем ты мне его купил, германца?
Но Совесть не отвечает. Он увлечён мастурбацией, и вот он возбуждённо вскрикивает.
Совесть.  Настя, встал!
Настя Передова. Да никак?
Совесть (наваливаясь на неё).  Давай,  раздвигай ноги пошире! Бери его рукой. Гриб мой, гриб!
Настя Передова. Стоит крепкий! Входи в меня!
Совесть аккуратно и сильно начинает двигать задом, за который его держит Настя. Происходит сильный и бурный секс, Совесть спускает с напряжением, словно жмёт штангу.
Настя Передова. Ещё! Води им, води!
Совесть натужно продолжает фрикции и вот Настя, собравшись, вскрикивает и тут же начинает целовать  мужа.
Они лежат и радостно смотрят в потолок. В комнате горит одна лампа в люстре.
Настя Передова (задумчиво). Саша, а ведь знаешь, у меня опасные дни!
Совесть. Что же ты не сказала? Залетела?
Настя Передова (поправляя). Сейчас вот залечу! Ведь ты себе на лыжах ничего не отморозил?
Совесть. Вроде всё в порядке.
Настя Передова. Что же, буду рожать! Пора уже!
Совесть (плаксиво). Боязно!
Настя Передова. Бросай ты! Баба я или не баба? Я ещё хочу! Встанет он у тебя или не встанет?
Совесть (честно). Боюсь, что нет! Так быстро! (задумывается) Дай ка своего германца, я тебя им трахну!
Под одеялом происходит возня, переходящая в мерное движение двух тел. Настя вскрикивает несколько раз. После этого голая Настя встает из-под одеяла и выключает свет люстры. Естественная темнота.

Картина двадцать шестая (кадр замутнённый).
1 февраля 1989 года. Утро. 9 часов. Погода тёплая, солнечная. Часть отправляется на учения. Батареи строем выходят в парк к технике. Из штаба выходят Барятин и Егоров с чемоданами. Выходит из штаба капитан Цвай. Гриб в наряде смотрит в открытую настежь дверь казармы и видит, как Гимадиев быстро обнимает Ксению Баранову и вразвалку идёт к построенному Геной "боевому составу" ОРМ. Там Тутунников, Яша, Барыга, Дулин и еще двое солдат.
Гриб стоит и смотрит на Ксению. Ксения смотрит на Гриба.
ОРМ уходит.  К Грибу подходит прапорщик Сило, пожарник.
Он задумчивый, красивый сорокапятилетний мужчина, тщательно перетянутый портупеей, с прямо, но щёгольски надетой фуражкой. Женский голос диктора:
"Пожарник Сило - родственник полковника Барятина, он женат на его сестре."
Сило.  Миша, завтра в караул. Заступаешь с Крамаром. Будете ходить через день. Смотри, тяни хорошо, ты у Конрада на примете. О тебе командир особо ему сказал, чтобы присмотрелся к Грибу, и если будет отлично - поедешь в отпуск.
Гриб. А Митюков с Хваловым с вами в парке будут прохлаждаться?
Сило. Они машину греют и всё проверяют по-новому. А Ерохин с Баш-Кировым будут наряды тащить через день.
Дежурные из  Хозвзвода. Всё тебе доложил. Ну, иди, пиши любимой!
Гриб. А откуда вы знаете, кому я буду писать?
Сило. Ты же ей (он многозначительно кивает) всё пишешь!
Гриб. Не только ей. Отцу, матери, тётке, друзьям, брату, сестре...
Сило. Ну хорошо, иди, иди. Посиди, пока Шпион не появился (смеётся и уходит в казарму ОРМ).
Гриб встаёт на тумбочку и начинает писать письмо.
Камера гаснет.

Картина двадцать седьмая (кадр отчётливый).
В кадре - теплица. Зимний солнечный день. Идет Гриб. Голос женщины-диктора: "Сегодня шестое февраля. Два часа дня. Рядовой Гриб встречается с Ксенией в теплице у Мадиса. Он пообедал и должен готовиться в караул. Вот он идёт на встречу своему счастью."
Гриб скрывается в дверях теплицы. Через две минуты к двери несмелыми шагами приближается Ксения Баранова. Она одета в розовое пальто, на голове черная вязаная шапочка, на ногах черные сапоги на каблуках. Она также скрывается в дверях теплицы.
Следующий кадр. У окна, под огуречными стеблями лежит матрас и на нём - синее солдатское одеяло. Ксения сидит на одеяле и с улыбкой смотрит на Михаила. Гриб стоит перед ней на коленях.
Ксения. Изучаю тебя, Миша. Как мы долго ждали! Любимый мой... Сегодня день моих именин. Сейчас мы будем с тобой одной плотью. Миша, ты знал женщину?
Гриб. Я девственник.
Ксения. Тем лучше. Я тебя научу и ты меня научишь. Ну, давай...
Они целуются, обнимая и щупая друг друга. К стеклу  теплицы снаружи осторожно подходит кто-то и тут же отбегает. Михаил снимает с Ксении сапоги, снимает серую юбку. Он уже без сапог, в носках. Он встаёт и снимает штаны и носки. Он снимает гимнастёрку и майку. Он снимает с неё черную блузку,  чёрные колготы, расстёгивает и снимает лифчик. Она снимает с него трусы. Он стягивает с неё трусики. Она ложится на одеяло. Он садится над ней, любуясь грудью и её прекрасным лицом. Он трогает её грудь.
Ксения. Войди в меня. Всё в меня вылей.
Камера гаснет.
За стеклом Квачадзе снимает любовников на фотоаппарат.
Камера гаснет

Картина двадцать восьмая (кадр замутнённый). Хмурый зимний день. Смена караула идёт по секретной территории. Впереди начкар старлей Водовзводов, за ним Крамар, Иванов, Гриб и ещё один солдат из батареи. На плечах у солдат складные укороченные автомобильные автоматы АКС -74у. Справа высится пугающий макет ракеты, выкрашенной в бело-салатовый цвет. Голос женщины-диктора: "На этой  ракете бойцы третьей батареи учатся заправлять настоящую, боевую ракету, угрожающую смертью капиталистической Европе."
Старлей Водовзводов. Наших ракет хватит, чтобы взорвать пол-Европы.
Крамар. Так уж и пол-Европы? Врёте, товарищ старший.
Старлей Водовзводов.  Не веришь - спроси у командира.
Крамар. Не верю! А командира где я встречу?
Старлей Водовзводов. Да придёт к вам в ОРМ, хотя бы стричься у Баш-Кирова, или вон к Грибу в гости - спроси.
Гриб. По-моему, товарищ старший, всей этой нашей угрозе приходит конец. Перестройка, Рейкьявик, разоружение, Афганистану конец. Мирный мир, как провозглашает Горбачёв.
Старлей Водовзводов. Хорошо бы! Только вот из Германии уезжать не хочется. Хорошо здесь живётся воину, не то, что в Союзе. Как ты думаешь, Гриб, будет Германия единой?
Гриб. Я думаю, будет. Довольно скоро.
Старлей Водовзводов. Хорошо бы. Тогда нам зарплату будут бундесмарками платить.
Подходят к внешнему контуру за секретной территорией. Крамар. Смена! (идёт с начкаром на смену к караульному, выходящему к ним навстречу).
Гриб. Теперь ко мне, на ГСМ.
Камера гаснет.

Кадр пустынного парка. Голос женщины-диктора: "Миша Гриб караулит склад ГСМ (горюче-смазочных материалов). Вот он на вышке. Сейчас будет читать книгу - Достоевский, "Идиот"".
Гриб стоит  на караульной вышке. Он достаёт с живота из-под ремня книгу и, оперев её о край вышки, читает слова классика.
Картина длится полторы минуты. Камера медленно гаснет, отдаляясь от читающего Гриба, от зеленой караульной вышки.

Картина двадцать девятая (кадр замутнённый). В кадре - казарма хозяйственной части,  потом - штаба. Погода пасмурная. Голос женщины-диктора: "Часть вернулась с учений 5 марта, на пятерку пройдя все испытания и запустив свою ракету на Купустином Яру. Генерал Естьжерок наградил полковника Барятина грамотой и денежной премией. Гимадиев, приехав домой, обнаружил жену беременной и тут же получил от доносчика Квачадзе письменный донос на Ксению и Михаила с приложением фотографий их любви. Он устроил Ксении скандал и, после недолгих раздумий, подал в суд на развод. Он написал командиру и замполиту два рапорта на Гриба с требованием перевести негодяя в Комендантский взвод ОГМ - Отдел Главного Механика. Вот он разговаривает с Грибом в каптерке."
Гимадиев сидит за столом в каптёрке, раскорячив ноги, оттопырив живот.  Гриб, повесив голову, стоит в некотором отдалении.
Гимадиев. Ты не Гриб, ты грибок, вредоносный  грибок, который проникает везде и болезнь вызывает. Аморальный мерзавец! Снюхался со шлюхой, матерью моей дочери, грибок в моих сапогах. Я терпеть тебя не намерен в ОРМ, пойдёшь в отдел к Никулину, с чмошниками будешь дослуживать. Были бы мы на гражданке, я бы тебя убил за Баранову. Грибок поганый!
Гриб (воспламеняясь). Не оскорбляйте!
Гимадиев. А кто ты такой, грибок?
Гриб. Я командиру доложу!
Гимадиев. Ой, испугал! Да после того, что ты сделал, я тебя в порошок сотру по линии замполита. Такое сделать - это делают подлецы, ****уны последние. Гнида, всю жизнь мне испоганил!
Гриб (не вытерпев, гордо). Разрешите идти?
Гимадиев. Пошёл вон! Собирай вещи, сейчас пойдёшь к чмошникам (снимает с вешалки парадную форму Гриба  и шмякает ему в лицо и руки)
Гриб выходит. Камера гаснет.

Кадр в казарме ОРМ. Подразделение уже пришло из парка,  солдаты сидят и смотрят телевизор. Входит Гриб с костюмом.
Гриб. Я ухожу, ребята!
Тутунников (сочувственно). Куда тебя, Миша?
Гриб. В  ОГМ.
Крамар. В отдел говна и мусора?
Гриб. В отдел!
Крамар. Хорошо тебе служить, в карауле не тужить!
Гриб. Благодарю!
Он собирает свои  личные вещи в полиэтиленовую сумку, письма Ксении складывает в отдельный пакетик. Яша подходит к Грибу и тихо говорит ему.
Яшин. Миша, ты молодец, что так полюбил и пострадал за свою любовь. Я твой друг до гроба, я тебя люблю и буду писать тебе из Риги.
Гриб. Яша, ещё не раз встретимся! До дембеля далеко.
Гриб одевает шинель и с вещами, и с парадной формой идёт по улице. Ксения  с крыльца штаба машет любимому и посылает воздушные поцелуи. Кадр делается отчётливым. Гриб горько улыбается и заворачивает к Ксении, подходит к ней.
Гриб.  Иду в ОГМ!
Ксения. Мишенька, мне тяжело сейчас, ох, как тяжело. Но бэби нашего я рожу и мы поженимся, ведь так?
Гриб. Никогда тебя не оставлю, любимая!
Ксения. Я к тебе в ОГМ приходить буду, меня уже ничто не держит! Только вот где нам с тобой любить друг друга?
Гриб. Пойдём опять к Мадису. Кстати, ему замполит внёс выговор в личную карточку за сводничество, за аморалку. Но по службе ему - ничего. Он ведь незаменим, он тепличник.  И Прокопу тоже выговор. И он тоже незаменим. Да и куда его командир отправит? Он любит земляка!
Ксения. Ну, иди, любимый! Я не против развестись с Гимадиевым. Я ведь хотела от тебя ребёнка, видишь, как получилось на именины. Ну, иди!
Она целует его в губы и  смотрит ему в след. Он оборачивается к ней и склоняет голову.
Камера гаснет.

Картина тридцатая (кадр замутнённый). Красный уголок третьей батареи. За центральным столом сидят командир батареи майор Сергей Жимский, командир второго взвода капитан Евгений Жонкин и старшина батареи старший прапорщик Щетина. Перед ними стоят сержант Никаноров (Тяжёлый Рок) и рядовой водитель Нурик Клыч-Дурдыев. Он низкий, щуплый, сутулый, простым лицом своим похож на забавную обезьяну.
Жимский. Клыч-Дурдыев, на тебя поступают жалобы от командира отделения сержанта Никанорова, от старшины старшего прапорщика Щетины,  от твоего комвзвода капитана Жонкина о том, что ты не способен нормально дневалить, нормально ходить в караул, нормально служить водителем. О последнем красноречиво говорят итоги учений. А проблема - в незнании русского языка, открывшемся не так давно.  Ты не знаешь команд часового, не знаешь дорожных знаков...Что случилось, Клыч-Дурдыев?
Клыч-Дурдыев. Что? Э?
Жонкин (вскпипая). Почему плохо? Что?
Клыч-Дурдыев. Я паль, рус забиль. Забиль.
Жонкин. Забыл или забил?
Клыч-Дурдыев.  Забиль. Не-е рус. Забиль. Паль я.
Щетина. Головой он стукнулся. Рабинович осмотрел - вроде всё в порядке, говорит - такого не бывает, чтобы только русский он забыл. Да и всё в порядке у него в голове.
Жимский. Ну, хорошо. Рядовой, хочешь остаться в батарее?
Клыч-Дурдыев. Не. Не могу. Я.
Жимский. Хорошо, идёшь в  ОГМ, там Никулин тебя будет учить русскому языку, командам дневального и часового.
Клыч-Дурдыев (говорит по-туркменски, женщина-диктор читает перевод). Хорошо, иду туда, там буду отлично служить без сержанта вот этого, выучу русский язык. Водить не буду - бояться стал. Буду хорошо до дембеля служить.
Тяжелый Рок (покраснев, зверея).  Да он забил! Забил на службу, гад! В карцер его, в холодильник, в чан с капустой! Гад  нерусский!
Жимский (грозно вставая, он высокого роста, крепко сложен, безусое лицо мужественно и сильно). Сержант! Шагом марш отсюда! Три дежурства вне очереди!
Тяжелый Рок. Есть! (широко шагая выходит и хлопает дверью).
Жимский (Жонкину). Займись сержантом. Неблагонадёжен!
Жонкин (смущаясь). Да что вы, товарищ майор! Отлично служит, нареканий нет!
Жимский. Исполняйте! Пишу рапорт командиру. Старшина, проводишь рядового в отдел к Никулину.
Жонкин. Рядовой, марш!
Клыч-Дурдыев поворачивается и уныло уходит.
Камера гаснет.

Картина тридцать первая (кадр замутнённый). Гриб сидит в красном уголке и пишет боевой листок. У него карандаши, фламастеры, ручка, линейка, карандаш. Он обводит рамку, пишет заголовок. Женщина-диктор читает: "Р - значит ракета". Гриб вдохновенно пишет, задумываясь и покусывая ручку. Листок быстро готов. И вот уже Гриб вешает его кнопками на стенную панель у тумбочки дневального. Дневальный, рядовой Остолопов (женщина-диктор: "Женатик Остолопов"), полноватый, с добрым и участливым лицом, читает вслух.
Остолопов. "Р - значит ракета". Боевой листок Отдела Главного Механика.
Первое. Рядовой Клыч-Дурдыев ускоренными темпами овладевает русским языком. Откуда взялись у туркмено-советского солдата такие способности? С ним занимается по специальной книге капитан Никулин. Вот он уже овладел основными фразами солдата. Команды часового он уже выучил. Остаётся изучить по-русски обязанности часового. Русские буквы он, оказалось, помнит. Кстати, Клыч-Дурдыев с удовольствием читает туркменскую газету "Арчгикуок Берме", что говорит о его образованности, культурности и гражданской ответственности.
Второе. Рядовой Остолопов (ну и ну!) получил от жены письмо, в котором сообщается. что его сын подрастает, ему уже год от роду, что жена его Алевтина в городе Ростов-на-Дону живёт на скопленные средства, на пособие малыша, на деньги родителей как её, так и его, подрабатывает  на изготовлении кооперативных джинсов (она вставляет кнопки и пришивает лейблы) и очень поддерживает решения Съезда Народных Депутатов.
Третье. Капитан Никулин проводит занятия хорового пения под аккордеон с ОГМ для участия в концерте на 9 мая.
Четвёртое. Рядовой одессит Коля Гудбаев шлёт Вам своё почтение и свой боевой привет. Салют!
Редактор Михаил Гриб. ОГМ."
Входит капитан Никулин (среднего роста, подтянутый портупеей, красивый чернявый казак).
Остолопов (негромко). Смирно!
Никулин. Вольно!
Остолопов. Вольно.
Никулин (подходя к боевому листку). Ну, что накропал наш поэт, наш аморозо? (Читает быстро и внимательно). Молодец Гриб, талант. Галант талант. Представлю к ордену. Хор - в красный уголок! (Заходит в каптёрку и выходит с аккордеоном через плечо.) Хор - в красный уголок. Остолопов, всех собери, сбегай в курилку. Петь будем!

В красном уголке - хор из семи человек, среди них  - Гриб и Остолопов.
Никулин (сделав вздох на аккордеоне). И - начали!
Хор задорно поёт песню "Распрягайте хлопцы кони".
После первого исполнения Никулин комментирует.
Никулин. Прибавить басов! Гриб - пой басом, Остолопов - бас. Гудбаев - бас! И - начали!
Снова поют "Распрягайте хпопцы кони".
Никулин (после окончания). Теперь "День Победы". Серьёзно, вдохновенно! Начали...
Хор под аккордеон голосит "День Победы".

Кадр отчетливый. На койке Гриба у окна сидят Ксения Баранова и Гриб.
Ксения. Любушко, я тебе печенья принесла немецкого и газировки немецкой. Как ты?
На ней её любимое серое платье и черные сапоги.
Проходит одессит Гудбаев - высокий складный юноша с весёлым лицом, - и приподнимает пилотку по-одесски.
Гудбаев. Моё почтение, мадам!
Ксения. Здравствуй, дорогой!
Гудбаев проходит. Ксения говорит Грибу вполголоса.
Ксения. Сегодня 19 апреля. Суд назначен на 10 мая. Гимадиев, знаю, отсудит Ханию, высудит алименты. Что мне делать с ребёнком? Как работать?
Гриб. Ну, насчёт алиментов ты слишком! Не будет он такой гнидой, чтобы мать с ребёнком обирать, до голодной смерти доводить. Он хорошо получает. Поговори с ним если что!
Ксения. Хания как раз в школу идёт, будет ездить в Финстервальде. Поговорю! А в Москве побираться буду у родителей, у родственников. Ты знаешь, сейчас время тяжелое, дефицит, зарплаты маленькие. Куда я устроюсь, бывшая офицерская жена. По специальности?
Гриб. Я на вечернее переведусь. Буду работать. Жить будем у тебя?
Ксения. Или у тебя. Посмотрим. Целуй меня, Миша!
Они, обнявшись, целуются горячо. Солдаты в казарме улыбаются и отворачиваются от любовников.
Ксения (вставая и поправляя платье). Я пойду, Миша! Проводи меня.
Они за руку выходят из казармы. На крыльце их встречает капитан Никулин.
Никулин (расчувствовавшись). Счастья вам, дорогие мои!
Они уходят за руку.
Камера гаснет.

Картина тридцать вторая (кадр отчётливый). Гриб стоит у тумбочки в наряде и печально смотрит перед собой. Голос женщины-диктора: "11 июля 1989 года. Ксения уехала в Москву к родителям. Гимадиев развёл её и отсудил дочь как у женщины аморальной и опасной для ребёнка. Как её примут родители - разведённую, опозоренную, безработную, беременную? На что она будет жить  и как будет рожать ребёнка? Как ему, Михаилу, жить здесь без неё, без любимой. как тосковать без неё почти целый ещё год? Писать каждый день? Писать стихи, тоскуя? Да, это полезно для творчества, но радость для творчества важнее! Но Миша ещё не знает, что его ждёт буквально через минуту..."
Гриб  достаёт штык-нож и делает резкие колющие движения в пространство перед собой. Открывается дверь и входит Яша.
Гриб (с легкой улыбкой, не скрывающей его тоски). Яша, какими судьбами в наш презренный ОГМ, к комендачам? Сколько лет, сколько зим!
Яшин. Миша, у меня для тебя ошеломляющая новость!
Гриб. Что случилось?
Яшин. Миша, ты дембель!
Гриб. Я ещё только страрикан, и ты это пре-екрасно знаешь!
Яшин. Миша, сейчас на плацу командир объявил, что решением Съезда Народных Депутатов студенты в войсках отправляются домой!
Гриб. Это шутка? Сейчас не первое апреля!
Яшин. Правда, Миша, друг!
Он бросается обнимать Гриба, Гриб ошеломлённо и заторможенно смотрит перед собой, отвечая на объятия Яши, но вот он расплывается в улыбке и счастливо смеется.
Гриб. Не иначе, как Бог это сделал, снизошёл к нашей любви!
Яшин. Это народные депутаты, Миша! Это Горбачёв!
Начинается хроника Второго Съезда. Вот на трибуну восходит Андрей Сахаров. Вот на трибуне серьёзный и грозный Юрий Афанасьев. Вот пылкий и самоуверенный  Анатолий Собчак. Наконец, осторожный и вкрадчивый Михаил Горбачёв.
Яшин. И ещё одна жуткая новость, Миша. Представляешь, почти что в то самое время, когда была получена информация о твоём дембеле, в третьей батарее юный таджик зарезал штык--ножом Тяжёлого Рока.
Гриб. Какой ужас! Теперь юному дисбат, а Тяжёлому...
Яшин. Тяжёлого увезли без одной почки, но он очень тяжёлый... Дедовщина есть дедовщина, посмотрим, осудят ли юного!
Входит Остолопов. Он тоже дневальный.
Остолопов. Миша, иди в столовую, я уже поел. Слышал новость?

Прощание с Тяжёлым Роком в клубе. У гроба стоят майор Жимский, капитан Жонкин, старший прапорщик Щетина. Солдаты идут цепочкой, подходят к цинковому гробу с окошком, смотрят на лицо умершего сержанта Андрея Никанорова. Гриб задерживается у окошка и кладёт пальцы на его лицо за стеклом. Он уходит своим путём.

Гриб -  на стадионе. Он хочет быть достойным дембелем. Он качает пресс, подтягивается, бежит два круга в быстром темпе. После этого, тяжело дыша, садится на скамейку и перечитывает письмо Ксении. Женщина-диктор читает:
"Мишенька! Пишу тебя из неопределённого своего жизненного положения. Сам понимаешь - на работу сейчас устраиваться просто смешно. Денег скоплено не много. Отец - военный на пенсии, - меня осудил, мама же любит и жалеет меня. Узнала с ликованием о твоей демобилизации. Мы будем вместе, мы поженимся, ты будешь работать.
Любимый мой, вспоминаю наши с тобой встречи, и тепло мне становится, отрадно, не горестно. Предвижу нашу встречу - и радость подступает. Как назовём нашего бэби? Если мальчик - то Ваня, если девочка - то Ксения, так как зачата в день святой Ксении. Знаешь, любимый, чем больше у меня срок, тем явственнее представляю себе, как ты меня успокаиваешь, куда следует, куда принято, а. если ты хочешь, то можешь меня и по-другому любить. Я - хочу!
Только бы ничего с тобой не случилось, молю Бога об этом!
Не забудь мой телефон: 944-12-21. Адрес на конверте. Приедешь ко мне в Строгино - гулять будем у Москвы-реки, там у нас некое подобие парка. А когда дитятко наше подрастать будет, пойду в школу работать, я ведь когда-то педучилище закончила, по начальным классам. Возьмут хоть  воспитатетем куда-нибудь, хоть в детсткий сад. Заодно и ребёночка нашего туда устрою. Вот. До встречи, любимый. Твоя Ксения."
Гриб вслух читает адрес на конверте.
Гриб.  Москва, улица Кулакова, дом 4, корпус 1. квартира 147. Готовься. Гриб, готовься к встрече. Готовься!
Камера медленно гаснет.

Картина тридцать третья (кадр отчётливый). Ветренная и солнечная погода. Женщина-диктор говорит: "22 августа 1989 года. Рядовой Михаил Гриб демобилизуется."
Гриб выходит с серым армейским чемоданом с автоэмблемой "DDR". Его провожают комендачи, Клыч-Дурдыев радостно идёт, обняв его за локоть. Капитан Никулин провожает его напутствием.
Никулин. Ну, учись, дорогой мой! Привет Ксении. Живите счастливо!
Возде штаба дембелей Гриба, Прокопюка и Квачадзе встречает старлей Шишига (Шишига действительно имеет дебильное лицо, похожее на противогаз). Капитан Цвай отдаёт им военные билеты и Шишига ведёт их в их последний дембельский путь.

Старлей Шишига едет с дембелями на электичке. Они молча сидят. Женщина-диктор: "Гриб молчит потому, что думает о своём нелёгком будущем, Прокопюк молчит потому, что думает о своём географическом факультете в МГПИ и о маме, Квачадзе молчит потому, что ему, доносчику и предателю, невозможно говорить со своими спутниками. Шишига молчит потому, что ему положено молчать - так он считает, хотя мог бы напутствовать парней в дорогу и в будущую жизнь. Но Квачадзе..."
Шишига. Выходим. Станция "Цербст".
Гриб. Как студент-историк скажу, что Цербст - это родина императрицы Екатерины Второй.
Прокопюк. Вот здорово! Полетим царским путём!
На перроне солдаты оправляют свою парадную форму, поставив чемоданы.
Шишига (шутливо). Шагом маршшш!

Хроника из истории ГДР. Переизбирают Хоннекера, в кадре - Модров. Далее - в кадре его преемник. Далее - рушат Берлинскую стену.
Голос мужчины-диктора: "Гриб долго потом думал о совпадении уезда его и остальных студентов из ГДР с концом коммунистического режима и объединением Германии. Он, вообще, с каждым днём всё больше и больше становился мистиком."

Гриб с Ксенией гуляют в сквере возле Новодевичьего монастыря. Она в лёгком свитере, который оттопыривается шестимесячным животом. Начинается легкий дождь при ярком солнечном свете. Ксения раскрывает свой розовый зонт, и они целуются под зонтом.
Кадр останавливается.
Конец.


На роль Ксении Барановой сценарист предлагает  Монику Беллуччи. Роль капитана Совесть - Станислав Дужников. Роль Германа Слея - Егор Дронов.