Забанил цитаты и срезал тату

о книге Дмитрий Плахов On the Ruin of Species, что в переводе с языка короля Артура на пост-хазарский означает "Вымирание видов", М., "Элита", 2018

Самое приятное время суток – постель или бег. Так думал пишущий эти строки, сидя в комфортном экспрессе «вавилон-валаам… ой, пардон, вифлеем» (конец цитаты), листая страницы напротив, как оказалось, не сестер, а мамочки с дочкой. Они не из бывшего Вьетконга, а из самого Сайгона.

Лучшего катализатора для чтения новой книги стихов Плахова «Вымирание видов», чем гибридные или не очень, близкие-далекие войны, миловидные или не важно какие прекрасные любимые существа не нашего пола, а также речь, аки дорога в никуда куда-нибудь – не придумаешь.
Вперед, на штурм творения адепта развитого постмодернизма, основателя школы системного поствагинизма, мастера экивока, эквилибра и «гребаного экибастуза» Дмитрия Плахова, размером в 118 страниц, с буквами, с тату на скальпеле, в меру нецензурной лингвистикой и метаморфозами философских парадигм.
Я был готов и знал, что стол не рухнет…

смелей поэт сейчас ты нам ответишь
за постмодерн

Сразу, без шансов на изготовку, стихи окунают в нечто не аморфное, плотское и событийно-бытийное.

морфем ускользающей речи
держать за зубами невмочь
я был батальонный разведчик
а ты капитанская дочь

Вместе с автором нестарым надеваем окуляры, с ним же одновременно снимаем розовые очки. Примерно с той яркой детской «вспышки слева», своей у каждого.

когда на месте бетонного мира
пролегала лесополоса

Часть первая и далее везде - понемногу война. Гниль во вроде бы порядочных, мускул в тщедушных, насилие, грязь, вонь красивых и отмена всякой социальной справедливости остальным. Командир батареи импульсных излучателей – отчет которого и есть та самая первая часть - попеременно то на southeast, то по-вдоль. А в общем, в грязи по локоть, в крови по шею. Сердце еле шевелится. Иначе, как напишется-надышится такое:

на торце обожженными пальцами
раскрошив антрацит уголек

(Помолчим.)

мой дружок что погиб под дебальцево
мой браток что под горловкой лег

И еще громче помолчим...
Болевые точки стихов Плахова не моды ради, как тату - на запястье, под ключицей, возле сонной артерии или в районах самых солнечных сплетений. Они - всюду, ибо такова сегодняшняя жизнь.
То теракт, то «ихтамнет», то грязные слюни лжецов всех мастей и каст, то оборонно-наступательная риторика зашкаливает. Умудряется же поэт сдержанно и вязко об этом говорить. И боль его чувствуется – многолетняя и многожильная, мужская, без «ахов» и «охов».
Пускай художественно загнанная в строфы - все равно, настоящая людская боль…

старый друг ко мне не ходит
я укроп он колорад

Пауза. Выпьем минералки, поглядим в похожие глаза напротив. Вперимся в осколки памяти, дрогнем резонансом не отмерших нервных окончаний, и - в отчет куртизанки. Это на второе.
У Плахова в стихах можно ходить в домашних тапках на босу ногу. Особенно, когда про любовь.

не ты ль сейчас взорвешься подо мной
и новая вселенная родится

Помнишь, да? Какая участь у наших дочерей. Отцам виднее, матерям больней.

стальной шелкопряд взгромоздится на тут
и шелк орошается красным.

Нежность, с которой автор умеет любить, порой зашкаливает, даже по моим приборам ночного неведения. Но… он так и пишет, как дышит и любит, не насилуя:

коль славишь свет молчи и мглу
темно хоть глаз коли в углу
но не лобзай калигулу
во мне калигулу

На третье, собственно – диагноз и анамнез неизлечимо заболевшего поэзией. Отчет вирусолога, не корявый, на «этой мертвой латыни», а под разным светом больничных ламп – вдумчиво со стетоскопом, на кушетке с электродами, в камере для МРТ…
Написал бы отдельно на докторскую по поводу названий стихов, не буду – сами прочтете в книге, станете докторами. Разных наук, сопредельных с жизнью и ее обитателями. Тут и латынь, и английский, и иван-дурацкий, и гишпанский, и шпанский тож… Поле для исследователей одного из вымирающихо видов. Homo poeticus.
 
Думаю, что Плахов – из этих самых. И со Словом, и с Ним научился договариваться.

6. Антиутопия – своебразный код доступа ко всему остальному в книге, хотя прозрачность и ясность игры в смыслы и подачи у автора и без экспериментов – отменные. Иногда убийственными метафорами «словно сфинктер сфинкса», нередко саркастически

произволом формы порядка для
потребляем всуе артикль «бля».

К слову, устрашающий дисклеймер на обложке с издевательским «18+» не более чем дань царящему в верхах запретительскому идиотизму. Барков и проч. бы расслабились, прочитав эту книжку Плахова. Нет там ни пошлости, ни порнухи, которой кишит окружающий наш днесь…

Полагаю, что послушав, как бубнится в вагоне его свернутая лентами мебиуса и развернутая центонами-перевертышами живая поэтическая речь, мои попутчицы спокойно и крепко заснули позже в надежных и нежных руках. Потому что боль, самоирония и беспощадное внутреннее око, прописанные в книжке - дарят немного усталости, надежду и покой.

ведь согласно последним данным сети ГЛОНАСС
кроме божьего ока никто не отыщет нас

«Вымирание видов» - своеобразный призыв к выживанию видов. Иногда даждь днесь, чаще наоборот. Такие, как эта, книжки – точно путь ко второму. Читайте, вкуса ради и созревания для…