Маленький город исчезает. 1 - 1

Глава первая. Андрей
Часть первая.

Андрей проснулся из-за грохота стиральной машины: маме нужно было на работу к семи, и она решила облегчить себе вечерние хлопоты по дому, начав стирку рано утром.

Мальчик посмотрел на часы с Микки Маусом на заваленном учебниками столе. 5:39. Слишком рано, подумал. А потом вспомнил сон, который видел только что. Закрыл глаза и сосредоточил сознание, дабы восстановить в точности сновидение. Пару секунд назад Андрей был погружен в его атмосфере, а теперь сон стирался из памяти, словно рисунок на песке под морскими волнами. Подобно фокстерьеру, что гнался в чаще леса за перепуганной лисой-добычей, его разум бежал наперегонки за клочьями сна, которые растворялись в норах подсознания, чтобы, быть может, всплыть когда-нибудь снова.

Фрагменты появлялись отрывками и походили скорее на обрывки случайно услышанного разговора, услышанного мимоходом, чем на то, что каждый из нас испытывает, когда видит сон. В разрозненных частичках отсутствовала реалистичность и связность, ощущение последовательности. Андрей, лёжа сейчас с закрытыми глазами, вытаскивал из памяти отдельные слайды-кадры и не мог поручиться, что вспоминал их именно такими, какими видел во сне.

Помнил цирк, приехавший в город. Об этом кричали цветные плакаты с каждого дерева, которое встречал по дороге со школы. «Тренированные обезьяны» - кричали радужные буквы; «Канатоходцы, побеждающие высоту»; «Бесплатная сладкая вата со вкусом клубники».

Вот было бы здорово, если бы Полина тоже там была, подумал во сне. Не был уверен, но мог бы поклясться, что покраснел от одной только мысли о том, что увидел бы Полину среди зрителей. Сердце забилось быстрее, а дыхание становилось слишком частым. Обычно, когда уроки утомляли своей скукотой, когда было неинтересно и хотелось домой или в библиотеку, он, сам того не замечая, смотрел на Полину, которая сидела в третьем ряду за второй партой, и урок тогда тянулся одновременно бесконечно быстро и бесконечно медленно, и становилось радостно и тоскливо. Хотел смотреть на неё вечно.

Во сне они определённо сидели в зале, рядом. На расстоянии подлокотника кресла.

Как это часто бывает во снах, он чувствовал, что вокруг хлопают, смеются, радуются и замирают от страха или восторга несколько сотен зрителей, но подобно массовке в плохих трехмерных мультфильмах – неосязаемая, неживая и пустая, как манекены в витринах магазинов одежды. Оттого чудилось, будто под куполом цирка находится только Полина и он, окруженные запахом сладкого попкорна с маслом, клубничной сладкой ваты, лимонада и мартышек, которые недавно катались на смешных миниатюрных велосипедах и по очереди называли все страны мира. Когда мартышки, наряженные в красные мундиры и чёрные шапки королевских гвардейцев Её Величества Елизаветы II поклонились и растворились в воздухе, будто надев Кольцо Всевластия, свет под куполом померк, и стало так темно, как в безлунную и беззвёздную ночь. На дне арены зажглись два прожектора, излучая холодный свет цвета палых осенних листьев, и появился канатоходец. Он, держа крохотную трость, уморительно балансировал на невидимой струне, словно был Чарли Чаплиным из фильма, что они смотрели на уроке всемирной культуры.

Публика в зале замерла и не издавала ни звука, пока канатоходец не проделал своего опасного пути под самым куполом от края до края арены. (Исключая, разумеется, моменты, когда канатоходец специально делал вид, что вот-вот провалится в пустоту под собой – тогда напряженная тишина наполнялась тревожными ахами публики-манекенов).

Полина тоже пугалась. В такие моменты она вздрагивала, жмурилась и опускала голову, до этого момента с завороженным интересом поднятую вверх.
Андрей тогда говорил, что уже не страшно (когда канатоходец переставал притворяться и продолжал уверенно свой путь), и Полина смотрела дальше. Но не выдержала вновь: канатоходцу осталось сделать лишь пару шагов, но вместо того, чтобы шагнуть, он прыгнул, исчез на мгновение в черноте на самом верху, а затем появившись, совершил сальто-мортале и эффектно закончил выступление.

Полина однако не увидела сальто-мортале – она вскрикнула и зажмурилась. И отказывалась открывать глаза.

«Уже все закончилось», сказал ей Андрей, повернувшись слегка в её сторону.

Почувствовал запах её шампуня. Ландыши. Её волосы пахли нежно ландышами.

«Правда?», спросила она. «Правда», ответил Андрей.

В её глазах цвета майской травы было что-то, заставившее Андрея добавить:
«Я никогда тебе не совру».

Полина улыбнулась, и глубоко внутри него возникло желание поцеловать её губы цвета заката. Они были такие алые, как вечерние облака, предвещающие ветреную погоду на завтра.

Когда в 6:00 зазвонил  будильник и Андрей второй раз за утро открыл глаза, он не знал, удалось ли ему настолько подробно воссоздать сон или он опять заснул и нафантазировал все заново.

Через приоткрытое окно в комнату проникало сентябрьское солнце. Оно не было и наполовину такое прикольное, каким было десять дней назад, в августе. Разница в том, как оно светило и грело, хоть и стояло необычно жаркое бабье лето, была очевидна, однако её очень трудно выразить словами. Это скорее ощущение: свечение кажется более золотым, матовым, нежели летом, и вызывает оно скорее какую-то непонятную тоску и грусть.

Берёза в окне уже почти пожелтела и с левой стороны крона её значительно поредела. Ворона выразительно выделялась своими угольно-черными перьями: сидела на толстом суку на уровне форточки и держала в клюве грецкий орех. Теперь ей оставалось только взлететь на высоту тополя, растущего на противоположной части улицы и раскрыть клюв, скорлупа ореха разобьется об асфальт – и завтрак для вороны будет готов.
Птица взлетела, словно услышала мысль Андрея, и потеряла пару перьев. Они заблестели в лучах солнца и полетели по ветру вверх, словно перышко из «Фореста Гампа».

Кстати, завтрак, подумал Андрей. Из кухни послышался щелчок, с которым зажигался газ на плите и, пока мальчик натянул на себя новенькие серые джинсы и чёрную кофту с белой надписью «Metallica», запахло яичницей и сосисками.

Механически подавив нежелание идти в школу, он положил в рюкзак учебники по английскому, русскому, литературе, алгебре и географии. Химичка заболела, поэтому сможет сегодня прийти домой в полвторого и у него будет время посмотреть на две серии «Во все тяжкие» больше, чем обычно. Затем ему, конечно, придётся заняться домашними обязанностями (мама всегда оставляла записку на холодильнике, прикрепляя её магнитиком, который тётя Света привезла из Таллина), а потом сделать уроки (особенно его нервировал тот чертеж, что никак не хотел получаться ровным).

Андрей посмотрел ещё раз на часы. 6:09. Получил их на свой шестой день рождения. Помнил тот дождливый апрельский день, когда он с папой шёл в детский сад. Его калоши забавно хлюпали по лужам, а папа ничего не говорил ему о том, что он промочит ноги или что грязные капли разбрызгиваются слишком далеко. Мама запрещала Андрею прыгать по лужам сразу после первого прыжка: притягивала его поближе к себе, так что его голубая куртка с неприятным звуком отиралась о серое пальто мамы. «Веди себя прилично», говорила она громким и твердым голосом. В тот дождливый апрельский день папа не делал и не говорил ничего подобного.

Андрей заметил эти часы в витрине Детского Мира и сказал:
«Пап, а когда будет мой день рождения?»

Папа выпустил струю серого дыма, держа сигарету в уголке рта, потому что в одной руке была маленькая ладонь сына, а в другой – большой чёрный зонт.

«Через два месяца», ответил он, повернув голову в сторону Андрея.

Мальчик почувствовал приятный запах сигаретного дыма.

«Можно мне часы?»

«С Микки Маусом?» Папа увидел, как радость заблестела в глазах мальчика.

Онемев от желания и предвкушения – часы выглядели так же, как те, которые были у Микки Мауса в мультиках по утрам – Андрей закивал, и казалось, что голова у него оторвется.

«Если будешь есть манную кашу», ответил папа, улыбнувшись и снова начав смотреть вперёд.

Скрепя сердце Андрей принял вызов: все-таки манка с комочками и пенкой была отвратительной. Но он никогда не забудет, как радостно забилось его сердце, когда он, аккуратно сняв упаковочную бумагу с изображением Микки Мауса, Дональда Дака и Гуффи, обнаружил в коробке те самые часы.

Теперь, семь лет и два месяца спустя заветные часы все ещё стояли на письменном столе рядом с ноутбуком, планшетом и глобусом, хотя этим фактом он не стал бы делиться с одноклассниками. Особенно с Полиной.

Сложив остальные учебники и тетради в две отдельные стопки, Андрей наконец нашёл телефон и наушники. Пододвинув стул к столу и собрав по комнате (под столом и кроватью) грязные носки, которые можно было бы поставить рядом с его теннисными туфлями в коридоре, он включил „Enter Sandman” Металлики. Ему казалось, что песня немного напоминала „Thriller” Майкла Джексона.

Андрей выбирал этот трек по утрам, потому что длился он пять минут и тридцать одну секунду: идеальное количество времени, чтобы почистить зубы (три минуты), сходить в туалет, помыть руки и умыться. На последних аккордах он входил на кухню, говорил маме „Доброе утро” и целовал в щёку (если, конечно, она не уходила на работу раньше), брал тарелку с завтраком и отвечал на её вопросы, какие обычно задают мамы: „Как в школе?” „Сделал домашнее задание?” „К классной меня или отца не вызывают?”.
Живые и динамичные аккорды „Enter Sandman” отрезвили Андрея от остатков сна и мысль, которая, подобно червяку в яблоке твердила на дне сознания „Может, притворимся больным?” испарилась. Войдя в ванную, он бросил носки в корзину для белья у стиральной машины. Она уже закончила стирку, и теперь мигала красная лампочка, под которой было написано „Конец” (надпись слегка истёрлась, поэтому по-настоящему подпись была „Кочец”).
Андрей начал чистить зубы, просматривая сообщения во „ВКонтакте” и подпевая про себя:

Exit light
Enter night
We're off to
Never never land...

Сплюнул пену от зубной пасты в унитаз и почувствовал исходящий от него запах тины и водорослей, словно находился не дома, а в четырёх километрах от него, на диком пляже у реки Лопати. Там река значительно сужалась и замедлялалось течение, отчего около берега росли камыши и водоросли. В конце августа вода вовсе зеленела и плавать там было противно.
Вытер рот полотенцем и опрыскал унитаз средством для чистки. К удивлению Андрея химический запах вовсе не скрыл гнилистную вонь, а сделал её то ли интенсивней, то ли выразительней. Опустил крышку и смыл. Вонь, казалось, материализуется, становится осязаемой и назойливой. Андрей подумал о тишине, как о примере: когда становится слишком тихо, тишина начинает звенеть, словно не может вынести саму себя.
То же самое происходило и с вонью. Воняло разлагающейся рыбой и водорослями. Когда вода слишком нагревается, в ней становится меньше воздуха, и рыба дохнет, а потом прилив и волны выбрасывают её на берег, где она гниёт на солнце.

Hush, little baby, don't say a word
And nevermind the sound you've heard
It's just the beasts under your bed
In your closet, in your head.

Кислота тошноты подступила к его горлу. Такой вкус, будто он наелся соды или мыла. Андрею стало страшно, хотя он не знал причины. Несмотря на то, что был в носках (чистых), он почувствовал, как холод проникает через пальцы ног: впитывается в кожу, проходит в капилляры и мельчайшие нервные окончания и дальше по кровотоку и нервам отравляла его беспричинным страхом. Хотел сглотнуть, но не получилось, потому что рот и горло пересохли, как тогда, когда принёс двойку за четверть по математике и ждал наказания, пока папа молча проверял дневник.
Вонь густела и становилась противнее, вилась вокруг Андрея как рой тысяч мух. Что-то зашуршало на кухне, и мальчик вспомнил о маме. Заставил ноги двигаться. Страх сковал его, как холод, чувствовал, что тело не до конца его слушалось, будто он гулял по морозу в одной пижаме или спал в неудобной позе, и руки и ноги затекли.

Вышел в коридор, и звук его шагов был похож на шлепанье по лужам в калошах, когда он шёл в садик дождливым апрельским днём. Противная вонь только усиливалась, похоже, на кухне стоял тот же запах.

- Мама? – прошептал, но достаточно громко, чтобы мама его услышала.

Кухня была маленькая. В углу небольшой столик и три стула, напротив другой стены тумбочки, ящички, газовая плита, у стены справа – холодильник.
Мама в любимом розовом махровом халате с капюшоном стояла спиной к нему у плиты и что-то жарила в сковороде. Снял наушники и вместе с телефоном положил в передний карман джинсов.

Видимо, она помыла волосы, подумал, и сделала одну из тех причёсок из журналов, что выписывала.

На секунду страх пропал. Он подошёл к маме и поцеловал ее в щеку.

На губах он почувствовал что-то слизкое. Поспешил это стереть.

- Доброе утро, - поздоровался он, садясь на один из стульев. – Как ты?

- ...орае уа, - услышал Андрей в ответ. Это был мамин голос, узнал бы из миллиона других голосов. Однако одновременно голос этот был сломленным и глухим, звучал так,  будто у неё фарингит и одновременно слизь в глотке.

- Мама? Страх вернулся. Страх его сковал. Ладони стали мокрые от пота, а зрачки расширились. В мозгу зашевелились мысли.

Вдруг мама, все еще стоящая к нему спиной, начала дрожать конвульсивно, закашлялась, словно долгие годы болела туберкулезом или курила с младенчества.
Андрей подскочил. Но не мог больше пошевелиться. Наблюдал, как мама согнулась в приступе кашля, казалось, что она сейчас выплюнет лёгкие. Все ещё заливаясь кашлем, мама повернулась полоборотом, так, что Андрей видел очертания её подбородка, носа, однако капюшон её махрового халата закрывал верхнюю часть лица, и было сложно рассмотреть черты в подробностях.

Приступ кашля, казалось заканчивался, когда мама, вдохнув немного воздуха, харкнула, и что-то показалось из её рта.

Андрей чувствовал себя свинцовой статуей (далеко не самой идеальной). Мышцы, нервы, связки, вены, артерии, капилляры и даже альвеолы словно были отлиты из тяжёлого серого металла. Он смотрел – а страх чернел в его голубых глазах – как мама, изгибая спину, все ещё в полуобороте к нему, кашляла, и, как фокусник доставала из своего горла что-то длинное и узкое.

„Кишки”, пронеслась в голове мысль.

Словно кошка, выплевывающая шерсть, мама харкнула в последний раз, и непонятный предмет, наконец, целиком находился не в ней.

- Доброе утро, Андрюша. – Сказала его мама голосом, который ей вовсе не принадлежал. Кто-то в махровом халате его матери взял тарелку, которая, видимо, была заготовлена заранее.

Неспособный даже дрожать, Андрей наблюдал, как кто-то напротив него переложил что-то из сковороды в тарелку, а затем положил наверх тот длинный узкий предмет („Кишки”), который этот кто-то изверг из себя.

Кто-то повернулся:
- Приятного аппетита, Андрюшенька.

На тарелке лежало несколько гниющих рыб. Их глаза истекали белеющей слизью чем-то похожей на гной, вытекающий из десны, раздутой флюсом. Их жабры покраснели, будто воспаленные миндалины; местами видна была чернота плесени. Их тела раздулись от гниения и кое-где их поразрывали черви, пожирающие плоть рыб. На верху, подобно украшению, гарниру, как заведено у французов, лежал блестящий от слизи ком сплетённых водорослей.

- Приятного аппетита, Андрюшенька, - повторил тот же голос, заливаясь хриплым, искренним смехом. – Или тебе не нравится, что мама приготовила?

Голос изменился, зазвенел, как сталь, стал грозным, как раскаты грома.

„Мама?”, зазвенело у Андрея в сознании.

Сделал над собой внутреннее усилие, чтобы оторвать взгляд от блюда, от одного вида которого кружилась голова. Поднимал взгляд, словно камера в старых фильмах, неторопливо открывая взгляду зрителя то, чего одновременно он хотел и боялся увидеть.

Бледные пальцы с разорванными, кое-где отсутствующими ногтями, в некоторых местах в пальцах не хватало плоти, словно кто-то или что-то вырвало кожу и мясо силой.

Кожа на шее практически отсутствовала, представляя связки и белые, как снег, личинки, которые пульсировали в теле подобно крови.

Нос лишился мяса – был хрящем как у трупа; кожа на щеках свисала, будто отклеивающиеся обои или отпадающие слои краски. Глаза потекли, как треснувший экран телефона.

Мама улыбнулась беззубым ртом, из которого минуту, а, может быть, целую вечность назад извлекла темно-зеленые водоросли, словно была больной на голову версией клоуна, что делает вид, будто достаёт из горла связку разноцветных платков.

- Сейчас дам тебе вилку, Андрюшенька. Будешь кетчуп?

Now I lay me down to sleep
I pray the Lord my soul to keep
If I day before I wake
I pray the Lord my soul to take.


Рецензии
Уважаемая Ульяна!
Спасибо.
А когда ждать продолжение?
С уважением и ожиданием.

Виктор Осмаров   07.12.2018 01:56     Заявить о нарушении
На это произведение написаны 2 рецензии, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.