Наставник, отец Глеб

 
     Представительный вид у священнослужителя местной церкви отца Глеба: и ряса, и клобук шли ему как ладно пошитый мундир.
«Была бы фигура, стать, тогда и смотреться будет», – отшучивался он на мой комплимент.
     Вот только бородища куржаком взялась, да на усах сосульки, да от хиуса щёки горят, а глаза добрые, но усталые из-под запотевших стёкол очков выглядывают.
Зашёл ко мне на работу. Поздоровался по-светски. Рукавицы на батарею горячую. Куртку на вешалку. Клобук на полку.
     Сразу видно: с очередной проблемой. Сел покряхтывая: «Извини, что в рясе, недосуг даже переодеться было».
Пока угощал его свежезаваренным чаем, да ещё вприкуску с рафинадом – этот напиток он обожал, – довелось услышать о его похождениях за мостом.
     Особенностью моей профессии практического психолога является умение выслушивать и не задавать лишних вопросов: дать человеку выговориться. Вот и теперь. Что за мост? Что за похождения? Удивлён, но молчу.
     А он продолжает: «Хаживал я за ним не раз. Договорился с эскулапом из соседнего села на заключительную процедуру. После службы, впопыхах, куртку на рясу, клобук на голову – и вперёд. Авось, как прежде, попутка подвернётся. Иду кромкой дороги. Сколько машин обгоняло – счёт потерял. И руку протягивал, и к сердцу прижимал, и поклоны клал, крестом осенял – бестолку. Поравняются – и по газам. Шарахаются, как от привидения. Господь, видимо, меня испытывал. Хорошо, что зимник через Чумыш открыли, а то бы припоздал. Хоть тут повезло. Эскулап оказался на месте, и через каких-то полчаса мои треволнения закончились. Полюбуйся!»
     Он широко разинул рот и показал новёхонький мост.
«Привыкать ещё к нему надо. Дикцию налаживать. Прикус. А то перед старушками-прихожанками неловко: иной раз язык вываливался».
Отодвинул пустую чашку, вытер пот с лица. Поблагодарил за чудодейственный напиток. «А я к тебе с новой проблемой».
    Отец Глеб фигура на селе заметная. Были и до него «батюшки». Случайные. А он прижился. Вскоре у администрации здание под церковь выхлопотал. Там и жил и службу вёл. Продолжал обустраивать храм божий. И вознёсся купол. И звонница появилась. И колокол к ней из музея вернули, от бывшей красавицы церкви, по кирпичику разнесённой. Про Бога и душу тогда забыли. Антихристы!? Или как они себя в те далекие тридцатые называли – атеисты-безбожники.
    Но, как говорится, всё возвращается на круги своя, и то, что от Бога, – устоит, а то, что нет, – разрушится. Не должен народ в безверии жить.
    В беседах мы иной раз возвращались к нашей доперестроечной жизни. Находили точки соприкосновения. К примеру, оба слыли пропагандистами светлого будущего. Закончили почти в одно время университет марксизма-ленинизма. Был такой. Я – факультет международных отношений, хотя ни разу за границей не побывал. Он, по иронии судьбы, что ли, научного атеизма. А стал церковнослужителем. Был же архитектором. С перестройкой не у дел оказался. Решил попробовать себя в иной ипостаси.
    Кстати, отец Глеб баллотировался и стал даже районным депутатом. Как потом оказалось, единственным от епархии в крае. Бдел за прихожан: к его дельным советам прислушивались. Впоследствии депутатство ему припомнили…
Как-то показывал свои чертежи будущей церкви. Приводил на достойное место, где по его мнению, стоять новому храму. Место, действительно, примечательное, но не в центре села, а на пригорке, у рощи.
– Далековато. Будут ли люди ходить? – усомнился я.
– Непременно будут! Как же мимо такой красоты пройти?!
– А коммуникации? Дорога?
– Всему своё время. Успеть бы. Спонсоров найти, да и прихожане свою лепту внесут.
    Построим! Хотя… лучший из храмов тот, что построен в душе.
Видимо на роду ему было написано стать пастырем. Вот и стал. Неисповедимы, как у них говорят, пути Господни.
После истории с мостом я его потерял из виду.
Встретились, когда весна окончательно заявила о себе появлением прилётных птах, пением скворцов да первой зеленью.
– Чужая душа – потёмки! – выдал он, тепло здороваясь.
– Душа! Психея! Психология – наука о душе. Это, отец Глеб, моя вотчина. Чем смогу – помогу. «Ад и рай – половинки нашей души», – ещё великий Омар Хайям подметил.
– А я в твой монастырь со своим уставом и не суюсь. Металл устаёт, оказывается, и душа тоже…
    Он многозначительно посмотрел на меня и продолжил:
– Всё суета сует и томление духа. Не за семь смертных грехов, а за провинность малую пострадать пришлось. Я-то думал, что смётка поощряема… да были глаза и уши. Настоящий грех приводит к смерти души и тела. Тут же… Лепет детский, но правила игры нарушил.
Он перевёл дух.
Я с удивлением осмысливал сказанное. Как же забористо-замысловато он стал вещать.
     А было так. В соседнем селе отец Глеб проводил выездную службу. Спохватился, когда на месте оказался. Реквизит забыли: библию и вино церковное. Для причащения. Другой бы растерялся, а он попросил служку достать книгу, да потолще, чтобы за библию сошла. Служка и подобрал. С вином проще. Малиновое варение, что старушка-прихожанка по его просьбе принесла, водой разбавили. Сошло. Кто донёс? Служка и донёс!
     Вызывают к Владыке. Устроил тот ему полный обструктаж. О депутатстве особо вопрос ребром: «Почему утаил сей грех?» Отец Глеб ответствовал, что грех утаённый – наполовину прощённый. Владыка тогда сменил гнев на милость. А милость суровой оказалась. Отлучил от прихода и послал на исправление в опорную церковь. Младореформатор, мол, выискался, новоиспечённый. Там братия смотрела на самоучку свысока: вкусил плод горький за свои прегрешения. Всякое было… Вот последний случай. Службу надо вести. Как заведено, тему проповеди дают часа за два. Для подготовки. По-первости так и шло. А тут решили, видимо, поглумиться напоследок. Объявили, что службу вести надо, а тему не предоставили. «Подожди – не до тебя!» Час жду. Второй. Время на минуты пошло. Я же человек. Переживаю! Ну, не по-божески это!
     И вот принесли, и тут же объявляют, что пора – паства ждёт. Лист в руки – проповедуй… Я так и эдак его верчу. Ни буковки! Веришь ли, пока к прихожанам шёл, и гнев, и расстерянность испытал. Но – осенило!
«Братия и сестры! – начал я. – Видите сей лист. Он чист с обеих сторон. Так и мы, появляясь на свет божий, чисты и непорочны…»
И тут меня словно прорвало. Не учла братия, что в плане импровизации я, как бывший пропагандист, им хорошую фору могу дать. Терять мне было нечего: пан или пропал. Время службы пролетело, как миг. Они с амвона утаскивают меня за рясу, а я отбиваюсь, взлягиваю и вещаю, вещаю…
Будто дух святой снизошёл ко мне, и ангелы-хранители на защиту встали. Церковный люд тоже небезгрешен. Слаб человек. Но! Оказывается, раскаявшийся грешник дороже праведника.
– А что мост? – переключил его внимание я.
– Как и был тут. Обкатал. И дикция в норме, и прикус что надо. По-настоящему зубастым стал. Теперь другие мосты наводить надо. Христиане мы! Пора заново учиться жить с верой в сердце.
– Ну, это благие призывы. А роль церкви-то какова?
Отец Глеб встрепенулся. Поднял указательный палец и изрёк:
– О! У неё особая роль. Она как колокол. Только колокол ничего не создаёт. У него нет силы, чтобы строить и защищать. Но он призывает к этому всех, кто его слышит. Это не я сказал, а всесветлейший Патриарх Кирилл.
    Вскоре, как сердце-вещун ему и предсказывало, дали отцу Глебу другой приход.
Распрощался он и с прихожанами, и с депутатством. Помнится, тогда ещё мы спели на посошок: «Не надо печалиться, вся жизнь впереди…» Вот такие оптимисты.
    А тут на днях отец Глеб позвонил и обстоятельно рассказал о том, как его встретили, что новым приходом он доволен, а живёт у речки, аккурат за мостом. Приглашал в гости.
Я обещал заглянуть.