40. На Чике-Тамане

Завтра на работу, сегодня свободен. Решил сходить на перевал. Много слышал о нём, но видел только на картинке в областном историческом музее. За селом сошёл с тракта, поднимаюсь вверх на прилавок по козьей тропе.

Внизу в котловине Хабаровка, Ильгумень искрится под солнцем на перекатах. Рядом с речкой перед Свиным Логом усадьба дорожного мастера. На той усадьбе родилаcь в первый поcлевоенный год Рая Бабакова, cтудентка нашего педклаccа. В ту оcень Раина мать умерла. Забирая из дома немудрёные пожитки, Рая обнаружила чемодан, полный правительственых наград: дипломы, грамоты, поздравления и целую кучу медалей. Дорожный мастер Чике-Тамана была в cвоё время знаменита на веcь ЧВТ - Чуйский Военный Тракт. Всю свою взрослую жизнь до cамой пенcии она обcлуживала cеверную чаcть перевала. Зимой бураны, веcной гололёд и оползни. Задача простая – раскидать песок по гололёду, засыпать ямы гравием. Много шоферов обязаны ей cвоей жизнью.

Все усадьбы дорожных мастеров Чуйского тракта были выстроены по одному архитектурному плану. Дом, срубленный из лиственницы, отличался от местных изб тем, что срублен был не в обло с углами, а в лапу. Углы очень ровные, брёвна смолёные, все как на подбор одинаковые.  Те избы рубили профессионалы острым как бритва топором. Во втором срубе располагался сарай для хозяйственного инвентаря и сарай для домашних животных. К сожалению, ни одна из тех усадеб на всём Чуйском тракте не сохранилась. Их несколько было. Стояли они в красивых местах у ручья или у родника.

В тот год на Чике-Тамане на глазах у дорожных работников перевернулась и улетела под обрыв машина гружёная водкой. Женщины побежали спасать шофёра, а мужчины полезли по склону спасать водку. Спасали потом каждый день после работы. Спасали до тех пор, пока не убедились, что спасать уже больше нечего.

Вокруг величественные горы. Северные склоны покрыты до самых вершин таёжным лесом, южные – каменистые, местам в скалистых обрывах. Вершины режут зигзагами ярко-синий небосклон. Стою на прилавке. Трава здесь низкая, отцветающая душица не скрывает даже мои ботинки, но пахнет намного резче нашей. Запахи здесь совсем другие. Пахнут не только травы. Скалы, поросшие акацией, маральником и барбарисом перегреты на солнце и от них идёт особый дух уходящего горного лета. Воздух густо настоян этим ароматом и в то же время он чист и свеж.

По прилавку течёт сувак. В нём шныряют жирные гольяны. Рыба на горе! Первый раз такое вижу. Такое впечатление, что сувак течёт в гору. Ильгумень далеко внизу, метров сто подо мной. Смотрю и глазам своим не верю. Вода ведь пришла сюда из той реки, которая внизу подо мной. Как так? Сувак же обратно должен течь, к Чике-Таману! Чудо какое-то. Иду к перевалу вдоль этого искусственного ручья, впереди овраг, cувак течёт через него широким  колодам. Колоды вырублены из мощных лиственниц и лежат на высоком cрубе. Эта старинная гидроcиcтема сохранилась со времён Джунгарского ханства.

В прохладном логу поднимаюсь на перевал по серпантину старинной гужевой дороги. И вот уже стою на перевале между символами Горного Алтая. Надо мной на скале беседка, подо мной Тёщин Язык, петля Чуйского тракта. По ступенькам длинной лестницы поднимаюсь вверх к беседке. Какой обзор!  Дорога идёт вдаль, на юг. По ней  вверх ползут на перевал зилы. Они возвращаются домой из Монголии. Завидую своим ученикам, этот перевал виден из школьного окна. Его вид запечатлён на обложке учебника родной литературы „Tёрёл тил».

Смотрю на север. Там вдали, за горизонтом, Ая, родительский дом, школа, скоро линейка, Марийка перейдёт в одиннадцатый класс, а мне придётся весь учебный год с тоской смотреть как мимо меня через село вниз по Чуйскому тракту возвращаются зилы из Монголии.