Семейные игры на фоне Пизанской башни
Сценографический образ спектакля создаётся с помощью милых сердцу предметов советского быта - газовой плиты (явно лысьвенского производства), холодильника ЗИЛ, телевизора, стульев - подвешенных на "ниточках", лишённых веса и опоры. В этом усреднённом узнаваемом пространстве будет метаться, прижимая к себе обшарпанный чемодан, героиня Анны Сырчиковой - растрёпанная, одетая во что-то серенькое, плоть от плоти окружающей её среды. Неразлучный партнёр по "семейной лодке" (Дмитрий Захаров) под стать ей - в семейных трениках, с тарелкой картошки и вечным футбольным матчем в голове. Семейный вечер не обещает быть томным, и перед нами разыгрывается "человеческая комедия" отношений в разных жанрах (или в разных играх). Актёры начинают с комедии абсурда, обостряя её почти до клоунады (игра «я ухожу – когда вернёшься?») - отсюда эксцентричный танец героини с чемоданом, игры с кастрюлей и неожиданное приземление на колени к жующему мужу. Она вроде бы и хочет уйти, но не может. Он же остаётся хозяином положения, не принимая её заявлений всерьёз. (Таким образом муж «ведёт» весь первый акт, до финала, который неожиданно всё переворачивает). Наконец, чертыхаясь и досадуя, герой Захарова всё же вынужден услышать жену. Начинается вторая игра – «что ей известно»? Текст почти репризный – герой уходит в глухую «несознанку», сам себя всё время разоблачая. Реплика: «Я не верю, что ребёнок от меня!» и звонкая оплеуха жены отбивают начало новой игры – «муж-тиран» в жанре мелодрамы. В голосе актрисы появляются страдальческие ноты, актёр по-прежнему невозмутим и уверен в своей правоте. «Куда тебе идти? Некуда!», - заявляет он, распахивая занавеси и расширяя игровое пространство. Початая бутылка спирта и подсунутый женой огурец для закуси неожиданно возвращают игру в русло клоунады (тем более, что в семейной комедии возникает тема тёщи). Попытка агрессии со стороны мужа пресечена содержимым баллончика (со слезоточивым газом?) Муж повержен, жена одерживает временную победу. Актёры демонстрируют прекрасную физическую форму и профессиональную оснащённость, свободно переключаясь из одной игровой ситуации в другую. Во втором акте у них будет ещё немало новых возможностей. И волшебное превращение героини в белокурую мурлыкающую «диву», а героя – в неуклюжего «медведя» ("красавица и чудовище"). И эффектное появление актрисы в «платье цвета мечты» на фоне фантазийного задника, и преображение актёра из «недоразумения в трениках» в протрезвевшего, подтянутого, современно одетого мужчину. Теперь лидерство в сценах переходит от одного героя к другому. Режиссёру и актёрам довольно долго удаётся отстранять текст пьесы, иронизируя над ним (скажем, «Любовь – это когда..» или разоблачительный монолог героини про частную фирму), но ближе к финалу, когда начинается собственно «игра в правду», актёрам ничего не остаётся как исповедоваться всерьёз. И вот здесь, на мой взгляд, текст Птушкиной обнаруживает, что понятие правды изменилось за прошедшие с создания пьесы годы, а художественные достоинства текста не возвели его в ранг «классического». Хотя даже в этих обстоятельствах актёрам удаётся добиться зрительского сочувствия. Пизанская башня предсказуемо устояла.
Свидетельство о публикации №218090200936