Глава 2. Посвящение

…30 августа 1983 года, под нещадно палящим солнцем проходит посвящение в студенты. Мы стоим на площади, перед памятником вождю мирового пролетариата, а с импровизированной трибуны нас поздравляет и напутствует тогдашний ректор ХГУ Тарапов. Внимательно слушаем вещающего, надеясь услышать самое сокровенное из таинств студенческой жизни. Потом на трибуне появляется декан филфака, Леонид Григорьевич Авксентьев. Валентин, наш «свеженазначенный»  староста, держит табличку с надписью «Филологический факультет».

Под усыпляющее «бу-бу-бу» я изучаю лица студентов, с которыми мне предстоит учиться в одной группе; хотя в моё поле зрения почему-то попадают лица милых студенток. Мне – 20, я только что отдал Родине 2 года своей жизни, и мне очень хочется «закадрить» какую-нибудь девчонку, не имея ни малейшего опыта в этом вопросе.
Знакомство с Большаковой – в этом смысле – оказывается как нельзя кстати. Мы держимся вместе, как старые друзья и в то же время подкалываем друг друга.
– Прикольный комбинезончик! – говорю я подошедшей Светке, и дёргаю за лямку этого странного на мой взгляд одеяния.
– Сам ты комбинезончик! Это сарафан на бретелях…Ой, а какие у нас «кроссы» – ты бы ещё в комнатных тапочках пришёл, – возмущается она. – Ты лучше шнурок завяжи!

Я гордым взором окидываю свой классический светло-бежевый костюм и фиолетовые кроссовки; её шутка, или замечание, пролетают мимо меня, но шнурок я всё-таки завязываю. Все остальные присутствующие тоже нарядные (насколько это было возможно в те скудные времена), но кроме меня, в костюме, да ещё и в стильном галстуке – только наш староста и здоровенный Серёга Николахин.
Я чувствую, что моя лысина вот-вот загорится, и ладошкой пытаюсь отгородить себя от испепеляющего солнца.

К счастью, митинг на площади заканчивается, и вся студенческая братия направляется в актовый зал главного корпуса, где должна состояться клятва студентов. На первом этаже, я задерживаюсь у зеркал вестибюля, будто первый раз вижу своё отражение. Светка, как я уже отметил, – высокая, почти моего роста, стройная и эффектная блондинка, – прихорашивается и тянет меня за руку, но мне это не нравится, потому что я замечаю ухмылки на лицах парней, которые стояли рядом с нами на площади.  По виду они – вчерашние школьники, поэтому я решаю «наехать» на них, используя «авторитет взрослого пацана».

–  Привет, –  говорю я, подойдя ближе. – Вы из РКИ?
–  Да.
–  Фамилия?
– Кудрявченко…Валерий, – спокойно отвечает один из них.
–  А твоя?
– А зачем тебе? – спрашивает второй.
– Товарищ, вы что, – шпион?
– Нет.
–  А мне кажется – да! – говорю я, и догоняю Большакову.

Впереди нас вверх по лестнице поднимается довольно высокая девочка. Длинное платье в бело-зелёную клетку напоминает мужскую рубашку. Она явно одела его во второй раз после выпускного вечера. Высокие каблуки светлых туфелек вонзаются в ступеньки. «Зачем же так мучиться?» – думаю я, наблюдая как она мёртвой хваткой цепляется за перила. 

В актовом зале уже полно народу, шум и гам. Праздничное настроение, одухотворённые лица…. Мы со Светкой заходим туда последними. Она – первая, я за ней, рука в руке, как мамочка заводит к доктору перепуганного малыша. Мне кажется, что наступает гробовая тишина, и мы становимся объектами всеобщего внимания. Она выбирает первую парту в правом ряду, садится сама и усаживает меня, заботливо поправляя воротник моей рубашки. В этот момент заходит Леонид Григорьевич, все встают, садятся и… кто-то игриво, непринуждённо по-детски – делает мне «тук-тук» по спине, будто стучит в закрытую дверь.

– Войдите, – шутливо отвечаю я, оборачиваясь.
– Скажи, ты какую тему по сочинению писал? – спрашивает та самая девчонка в «мужской рубахе», за которой мы поднимались по лестнице.
Меня будто бьёт током; что именно я ей ответил – не помню. Помню только, что меня бросило в жар, потом в холод, и учащённо забилось сердце. Я стираю со лба капельку пота и что-то мычу…
– Ева, он, кажется, глухонемой, – смеётся её соседка по парте, похожая на Колобка.
Светка тоже оборачивается, и, видя моё замешательство, приходит мне на помощь:
– Вообще-то, девочки, у глухонемого есть имя…
 – Что вы говорите?! – деланно удивляется Колобок. – Позвольте поинтересоваться, какое?

Наступает неловкая пауза. Наконец, выйдя из гипноза, я невероятным усилием восстанавливаю в себе дар речи, называю себя, и даже пытаюсь делать комплименты. Улыбка на моём лице в тот момент, наверное, больше походит на гримасу боли.
– У тебя красивые глаза, – говорю я Еве не своим голосом. – Только я не могу понять, какого они цвета. Похоже, карие…нет-нет, голубые… с серым оттенком…
– Да ну тебя! – возражает Ева. – Обычные глаза…
– Плюшевые! Вот…
– Как это? – переспрашивает она, но я чувствую, что на правильном пути, потому, что ей это стопроцентно нравится. И абсолютно неожиданно для самого себя я приглашаю её на свидание:
– Ева с плюшевыми глазами! Что вы делаете сегодня вечером?