Глава 5. Электричка

Не успели мы сесть за парты, как кто-то там наверху решил послать нас в Барвенково, небольшой городок в Харьковской области, на уборку урожая. Восьмого сентября иногородние студенты разъезжаются по домам, чтобы для поездки в колхоз собрать всё необходимое. Разведка доносит, что домой собирается и Ева.
С последним звонком я пулей вылетаю из аудитории и мчусь к выходу.
Я должен с ней поговорить. Я ей всё скажу. Я скажу ей, что …. Я – что???
«Так, дружище, держите себя в руках», – говорю я себе. «А почему? Почему я, собственно, должен держать себя в руках? Может, я её люблю? Может, она меня тоже любит? Нет, я ей всё-таки скажу. Обязательно скажу. По крайней мере, будет какая-то определённость…». Я прячусь за дверью на выходе и по щебечущим голосам вычисляю, вышла она или нет.

–  Всё, пока, Маша! – слышу я знакомый голос и Ева заворачивает за дверь!
– Попался? Пойдём! – она протягивает мне руку. Я с трудом выдавливаю «да», и мы неспеша идём к Зеркальной струе.
Я пристально разглядываю её, будто впервые вижу. Всякий раз – она какая-то другая. Особенная. Неповторимая. Золотистые локоны пружинят на ветру. Клетчатая юбка в складочку и сине-красный нейлоновый свитерок с белой вставкой делают её сексуально привлекательной. Она тоже смотрит на меня.
– Что?
– Ничего.

Нас обгоняют другие девчонки. Среди них – Большакова. Поравнявшись с нами, она бросает оценивающий взгляд на Еву, ухмыляется и подмигивает мне.
– Ты с нами? – спрашивает её Ева.
– С вами? Нет, я думаю, вы и без меня справитесь, – говорит Светка и уходит в другую сторону.
Мы подходим к бассейну. Молча глядим на воду, на поверхности которой дрожат первые опавшие с деревьев жёлто-зелёные листочки. Я думаю, что они сейчас решают, в какую сторону поплыть….

– Она… тебе… нравится…, – слышу я какой-то чужой голос.
– Кто?
– Светка…
– С чего ты взяла?
– Я вижу, как ты на неё смотришь…
– Как я на неё смотрю?
– Влюблёнными глазами…
Я не выдерживаю, разворачиваю её к себе и наклоняю свою голову так, что между нашими глазами – не больше трёх сантиметров.

– Тогда какими глазами я смотрю на тебя сейчас?!
– Сейчас узнаем, – неожиданно шепчет Ева, заливается румянцем и закрывает глаза. Наши губы встречаются на несколько секунд, потом она открывает глаза и глядит на меня в упор. Её тонкий указательный палец скользит по борозде шрама на моей щеке. Потом щелкает меня по носу и, смеясь, убегает. Я – за ней. Мы втискиваемся в переполненный троллейбус и едем к метро. Нас опять прижимают друг к другу теперь уже сухие спины, и мы теперь просто вынуждены целоваться. По-взрослому. Долго и до умопомрачения. Ничего не соображающие и никого не замечающие….

… 10 сентября, около 5 часов вечера мы приходим к главному корпусу с вещами, чтобы оттуда выдвигаться на вокзал. Собираются все отделения первого курса. Моросит тёплый дождик. Валентин держит раскрытый зонт, под который с криком: «А я со старостой!» – норовит залезть вездесущая Светка Большакова. Рюмин с Валерой курят в сторонке. Я подхожу к ним, закуриваю, вступаю в разговор, но мои мысли где-то далеко-далеко. Взглядом ищу Еву. Она, прикрывшись зонтиком, со стороны метро подходит к нашим девочкам. Ставит рюкзак на бордюр. На голове – вязаная шапочка с бубончиком. Я еле держу себя в руках. Меня тянет подойти к ней, меня подмывает взять её за руку и…

– Ой, мужчинки! Чего грустим? – ныряет под мой зонтик Большакова.
Мы втроем воспринимаем этот вопрос как риторический и продолжаем вести беседу. Потом я отхожу в сторону, якобы за сигаретами, и Светка перемещается под зонтик к Валере.
Мы садимся в заказные автобусы и едем на Южный вокзал. Выгружаемся и ждём. У дверей Главпочтамта Алик с Николахой настраивают гитары. Поодаль стоят Коробейников и Л.А. Полякова, наш куратор в колхозе. В электричке я подсаживаюсь к Еве, которая – странное дело – впервые без своей спутницы.
–  Привет! А я думала, ты не поедешь, – говорит она, доставая из кармана курточки носовой платок.
– Простудилась? – спрашиваю я и вдруг понимаю, что это не пустое любопытство. Ева прикладывает платочек к своему носику, как бы вытирая его, и, передумав, суёт его назад в карман. «А она смешная в этой шапочке. Интересно, сама связала?» – думаю я.
– Мама, – будто читая мои мысли, отвечает она. Я растерян. Появляется Машка. Как всегда, вовремя. Так мы сидим ещё полчаса, беседуя ни о чём…

За окнами быстро темнеет. Рюмин тыняется по вагону, не зная чем заняться. Коробейников с Валентином, в окружении девчонок, на двух гитарах исполняют «По рюмочке, по маленькой»:
– «Так выпьем за гуляющих,
За ничего не знающих,
За сессию сдающих наобум…»
После фразы «налить-налить-налить» Коробейников вдруг откладывает гитару и говорит: «А я не пью!» А Валентин и еще несколько человек громко восклицают: «Врешь! Пьешь!» Но через секунду выясняется, что это – слова песни. Хотя выглядит это так, будто Валентин со товарищи усомнились в трезвом образе жизни ответственного работника филологического факультета.

Я беру гитару и тоже даю сольный концерт, но в другом конце вагона. Ко мне подсаживается Рюмин, а через пару минут на его плечо опускается локоть Жени Пискаренко. Потом на это же плечо плавно опускается её маленькая головка с бледно-зелёными глазами и острым, выдающимся вперёд, подбородком. Рюмин, ничего не понимая, пытается освободить своё плечо от худенькой светловолосой незнакомки, но Женя делает успокаивающий жест свободной рукой, как бы говоря: «Ничего страшного. Твоё плечо мне совсем не мешает…» и впивается острым взглядом в Майкла. Вскоре с Майклом она завязывает светскую беседа, во время которой Рюмину всё-таки удаётся выскользнуть из Жениных объятий.

Моя аудитория меньше, но зато мне подпевают. «А всё могло бы быть совсем не так…», «И меркнет свет, и молкнут звуки…», «Ещё не всё дорешено, ещё не всё разрешено…»,  «Постой, паровоз, не стучите, колёса. Кондуктор, нажми на тормоза…». Особенно старается Ева. Мне приятно, что она рядом. И от этого я ещё громче ору: «Перелётная птица…. Одинокая птица….».

Отставив гитару в сторону, я выхожу покурить в тамбур, угощаюсь папироской у Рюмина, хотя успел купить сигареты ещё в городе. Я не любил курить папиросы и считал, что их делают исключительно для пролетариев. Но в этот раз решился, чтобы как-то ближе познакомиться с ним.
– А ты деньги с собой взял? – неожиданно спрашивает меня Рюмин. Я понимаю, к чему он клонит, но на всякий случай интересуюсь:
– А нафига?
– Как нафига? Бухать, конечно…
– Нет, мне нельзя. У меня больной желудок – спонтанно вру я и мысленно удивляюсь своей фантазии. 

Потом я возвращаюсь в вагон, сажусь, и смотрю в окно. Отходящий на покой день зевает ленивыми порывами ветра. Уже почти совсем стемнело. Мимо пролетают поля, дома и дороги. Веселая электричка, словно ракета, мчит нас навстречу новой жизни и новой любви.…  А в небе мелькает и гаснет маленькая комета. И мне кажется, что она посылает мне космический поцелуй…