Стрелок Савелий

 

 СТРЕЛОК САВЕЛИЙ

 
- * -
   Похороны Савелия выпали на самый первый день осени, моросистый и пасмурный. Как-то даже подумалось, что, вот де, даже Природа слёзы роняет, провожая. Но именно сейчас дождь прекратился, и все мы стояли возле черной курительной тумбы в десяти метрах справа от входа в уютный русский ресторанчик, внутри которого персонал торопливо накрывал столы, готовя их к традиционным поминкам.
   Мы, это пятеро относительно равных по возрасту пожилых мужчин, иммигрантов, из бывших советских, проживающих ныне в США, в штате Висконсин, в городе Милуоки, неподалёку друг от друга и составлявших всего три дня назад ближний круг приятелей покойного для частых совместных прогулок и посиделок в городском парке. И все мы приехали сейчас на моей машине, оказавшись здесь ненамного раньше прочих участников погребения, поскольку водитель, то бишь я, лучше других знал дорогу от кладбища. Этим путем сюда мы, к сожалению, воспользовались уже в третий раз за последний год. Первой в этом скорбном перечне была супруга покойного, а сейчас вот под раздачу угадал и сам Савелий, лично. Физически крепкий, энергичный, мощный и здоровый, он поразил всех этим своим поступком. И смерть его предстала в общественном мнении очень уж странной и неожиданной, вызвав всеобщую оторопь и растерянность в наших рядах.
   И сейчас, в ожидании прибытия остальной публики, все мы сосредоточенно обдумывали деликатный вопрос о том, что и как можно будет произнести в поминовение усопшего. Ситуация была болезненно необычной, пугающе нестандартной, и каждому хотелось найти какие-то такие слова, которые позволили бы тактично обойти вопрос о причинах смерти, коих, как все мы уже знали, было даже не одна, а целых две. Во-первых, приятель был бесстыдно ограблен ближайшими родственниками, а, во-вторых, именно поэтому он и покончил собой.
   Такое, это я про ограбление говорю, в рядах эмигрантов не часто, но случалось, и совсем уж ошеломляющего изумления у присутствовавших не вызвало. Более же других, из мыслей, в данный момент буравивших наши головы, оказалось непонимание того, каким путём организаторам похорон удалось обойти деликатный вопрос суицида. Ведь согласно еврейской традиции, самоубийц хоронят вне ограды кладбища, а тут покойного опустили в могилу рядом с умершей год назад женой. И никто, несмотря даже на здешний ритуальный реформистский демократизм, не мог чётко объяснить такие вот действия кладбищенского раввина. И вовсе не потому, что люди, пришедшие проводить в последний путь своего знакомого, были строги в выполнении религиозных предписаний. Нет, все они, как правило соблюдали лишь внешнюю традиционную атрибутику. Не более. Но сейчас всех их волновал вопрос, как этого добились, и во что оно обошлось родственникам Cавелия. Понимая, что так вот легко и запросто ответа на этот вопрос сегодня получить не удастся, все мы сейчас сосредоточено курили и молча строили собственные предположения, с намерением обсудить их в своей среде позже, когда поминки закончатся и близкие разойдутся.
- * -
   В данной компании ветеранов здешней эмигрантской общины был я пятым и самым молодым по стажу иммиграции. В Америке жил всего лишь третий год, имея обычный статус обладателя гринкарты. С Савелием, так звали покойного, я познакомился, ранее, чем с другими, поскольку добирался до американских берегов не сразу, а, также как он, через Израиль, где прожил и проработал до пенсии более двадцати лет. Но мой путь в Землю Обетованную начинался в Москве, а путь Савелия – в Черновицах. Побудительной причиной повторной иммиграции у нас обоих были дети, уже много лет, как живущие в США. И так получилось, что при переезде один из моих израильских соседей, Роберт Трубман, услышав, что мы направляемся в северные пригороды Милуоки, попросил передать родственнику (Савелию) в знак доброй памяти и дружбы сувенир-ерундушечку и письмо.
- Очень хороший человек! – отрекомендовал мне его Робби. – Мужик – то, что надо! Большой, напористый, горластый. Такой, знаете – наполовину еврей, наполовину хохол. Всё у него в балансе. С врагом, когда нужно, жесткий куркуль, а со своими всегда рубаха-парень. Наш человек, короче.
   Забегая вперед, должен отметить, что я так до сих пор и не понял, к какой из этих двух помянутых категорий относил меня впоследствии Савелий, ибо отношения наши с самого начала не заладились и оставались сложными все эти три года. Но тогда я, конечно же, согласился передать посылочку, поскольку тем самым получал возможность полезнейшего личного знакомства с человеком, прошедшим огни и воды того же самого пути через Израиль в Америку, что предстояло проделать мне, но только на пять лет позднее.
   Сказать по совести, Израиль уже научил нас, что у такого знакомства есть две стороны, лицевая и оборотная. Первым и главным в этом деле считается возможность обратиться за толковым советом к знающему и опытному человеку. А это всегда и везде требуется новоприбывшему, страшащемуся неполноты собственных знаний и старающемуся не перегружать заботами принимающих его сюда детей. Лишняя информация в таком деле никому не помешает. Ведь надо и машину купить, и с жильем, как правило дважды, то есть сначала временно, а затем уже постоянно - устроиться. Да и мало ли может быть вопросов у человека, оказавшегося в новой для него языковой и материальной среде. Особенно ценной возможность такого общения представляется по началу, поскольку спросить и выслушать ответ можно на родном и понятном языке.
Прибыв в Милуоки и временно разместившись, я адресату посылки позвонил, а он оперативно за подарком приехал. Посылку я передал, и мы даже по этому мелкому поводу крупно выпили за знакомство и предстоящую американскую жизнь. Вот так у меня появились в Америке друзья-советчики. Я имею ввиду и самого Савелия, и всю его парковую команду.
   Обратной стороной такой медали, как я уже знал по опыту предыдущей эмиграции, бывают укоры и упреки, которые выпадают на твою долю, в случае, если ты данному тебе совету или указанию не последуешь. Или как-то отклонишься в сторону при исполнении. В таких случаях раздражение подавшей совет стороны становится достаточно жестким, вплоть до резких обид или полного разрыва отношений. И, зная заранее об особенностях таких коллизий, я всегда старался предвосхитить отрицательные их последствия, понимая, что сам имею тот недостаток, что не приучен ходить в поводу. Ну, такой у меня склад ума и характера. А главное, привычка думать и решать только самостоятельно, хотя бы даже и при наличии определенной исходной информации, от которой кто-же будет отказываться. И первый раз наскочил я на серьёзный скандал с Савелием при покупке машины. Дело было так.
- Смотри сюда! - поучал он меня. - Ты не должен покупать машину новую. Это лишняя трата денег. «Юзанная» двух-трехлетка, это и денег на четверть меньше, и выбор у тебя весь перед глазами на продажной площадке во множестве. Ходи, смотри, разглядывай и выбирай. Надо будет, я с тобой съезжу и покажу, что здесь и как. У меня в этом деле и связи, какие нужно, имеются! Как будешь готов, скажи, и мы это мигом запоганим.
   Для человека, обладающего тридцатилетним опытом вождения, все эти поучения не так уж многого и стоили, но для укрепления контактов я-таки, поколебавшись, решил им последовать. Кроме того, до автомагазина как-то требуется добраться, а сын на работе, и нужно ждать выходных. Савелий разъезжал на стареньком, изрядно покоцанном минивэнэ «Одиссей-Хонда», и он брался меня туда подвезти. Что ж, решили, собрались и поехали. Уже за одно это нужно было благодарить. Но магазин он выбрал какой-то очень уж дальний. Я уже видел до этого несколько больших автосторов в ближайших окрестностях. А тут мы проехали не менее 10 миль. По дороге он, шутя, объяснял здешнее золотое правило, что чем дальше едешь, тем дешевле купишь.
   Как только мы приехали, Савелий сразу же кому-то позвонил и получил общие указания на тему о том, что смотреть и где. И мы с ним прошлись по смотровой площадке, оглядев то, что там стояло. К нам подошел один из продавцов, говорящих по-русски, предложил помощь. Наставник мой объяснил наши требования, и диллер показал на яркий внедорожник, 2.5 литра объемом. Когда я заколебался, что может быть маловато, все-таки тяжелая машина, меня резко поправили, мол, хватит с тебя, расход бензина будет большой. А ты тут не у себя дома. В Америке каждому центу нужно счет вести, ибо всегда есть куда его потратить. Затем мы сели в машину, чтобы прокатиться. Круг сделали относительно небольшой, но смутило слегка какое-то глухое и нестабильное погромыхивание в моторе. Честно говоря, у меня со старыми автомашинами отношения всегда складывались сложные. Не люблю я их! И даже побаиваюсь. Есть кое-какой опыт, в том числе российский. Но вот Савелий мыслил иначе, а главное, почему-то упорно настаивал именно на таком варианте. Для пущей уверенности я попросил открыть капот и показать моторный отсек. Диллер лениво и как-то неохотно поднял крышку, поставил на упорную стойку и демонстративно отвернулся. А я сразу же обратил внимание на то, что сам капот изнутри, передняя перегородка моторного отсека и верхняя крышка воздушного фильтра абсолютно новые на вид, без малейшего налета грязноватой масляной пленки, такой, как на всех остальных деталях. Также новьём смотрелись и хвостовики передних фар. Были отмечены мною и ещё некоторые признаки недобросовесности продавца. А когда я вскользь спросил его об отмеченных при осмотре странностях, то он пожал плечами и неопределённо промычал, что ничего не знает. Не в его смену эту машину принимали. Короче, стало видно, что мне впаривают битую трехлетку по очень даже не маленькой цене. Одно это уже настораживало.
   Роль Савелия в этой истории осталась полностью неясна, но, когда я сказал, что хочу подумать до завтра, он поддакнул, что только так и нужно сделать, так как завтра работать на этом участке будет его человек, который нам все это оформит. А заодно и выручку с продажи на своё имя запишет, подморгнул и хохотнул мой приятель, добавив, что, глядишь, и нам за это чуточку сбросит с цены. Так вот тут у нас сальдо с бульдо сводится. Учись, мол, пока я жив!
   Но я, поразмыслив, вечером позвонил сыну. Поговорили мы с ним и наутро пошли уже другим путем. Во-первых, я как-то отговорился от услуг Савелия. Во-вторых, по совету сына взял напрокат крохотулю с мотором, на четырех колесиках, и объехал на ней за два дня автомагазины ближайшей округи. Этого вполне хватило для того, чтобы составить общее представление о рынке и выбрать нечто определенное. А на третий день мы с сыном уже поехали вместе в конкретное место, имея конкретную цель. Машину взяли новую, кроссовер, 3.7 кубика, со всеми прибабахами, кроме разве что верхнего люка и вторых приводных колес. Сын мой, как тогда оказалось, уже имел в Америке серьёзный покупательский опыт и, в дополнение к нему, продемонстрировал умение торговаться, что позволило на пару тысяч сбросить цену автомобиля и получить какие-то дополнительные бонусы, начиная от лишнего года страховки, и кончая уникальным электрическим фонариком.
   Но я, по незнанию, не учёл, что у Савелия в том автосторе, куда он меня возил поначалу, и именно на участке «юзаных каров» работает сын. Уместно было бы сказать тут об их семейных отношениях, что это родной племянник жены Савелия, воспитывавшийся с 10 лет у них дома. Но в наших кругах он однозначно проходил под наименованием «сын». Дело, как говорится деликатное, семейное, и все мы относились к нему с соответствующим уважением. Но вернёмся к поминкам.
- * -
   Когда в ожидании сбора гостей возле ресторана мы все задымили уже по второй сигаретке, на площадку здешнего паркинга стали въезжать машины с оранжевыми флажками на окнах, символизирующими движение колонной. Прибывшие, с соответствующим случаю выражением лица, проходили мимо нас в ресторанный зал и направлялись к родным, выразить свою скорбь. Но мои компаньоны не слишком торопились, решив, видимо, в связи с некоторой щекотливостью ситуации, не вылезать вперед. А я держался за их спинами, продолжая предаваться своим воспоминаниям.
   К моему тогдашнему поступку с покупкой машины Савелий отнёсся, как к личному оскорблению и сознательному нанесению финансового ущерба его семейству в особо крупных размерах. Он начисто перестал со мной здороваться при встрече.  И «гневался» не менее полугода. Но неожиданно сменил гнев на милость, когда, в числе других своих знакомых, посетил меня и предложил интереснейшую с его точки зрения и выгоднейшую «замогильную», как он выразился, комбинацию. Неподалеку в нашем районе открылось новое еврейское похоронное бюро, именуемое ивритским словом ТАМИД, что переводится на русский, как НАВСЕГДА, и, по поводу открытия, цены на пакет его услуг были существенно снижены. Со слов Савелия, произносимых горячо и с максимальной убедительностью, следовало, что денежная экономия в перспективе составит не менее 40%, по сравнению с другими фюнерал-агенствами, работающими по иным бизнес-схемам. Но заплатить за всё, включая услуги и парную могилу с памятником, нужно было сегодня, а вот укладываться лично на купленное место – со временем, по мере необходимости. Ещё и местоположение будущей усыпальницы было полностью неясным. Мне, которому эти выгоды в столь отдаленной и мрачной перспективе никак и ничем не светили и, более того, казались просто сомнительными, стоило больших усилий отбиться от этих «в высшей степени разумных предложений» Савелия. Потом, правда, ещё и оказалось, что бизнес этот держат какие-то дальние его родственники, пошли разговоры о процентах за каждого заневоленного клиента, но это уже оказалась другая история. Хотя «смертельных» обид Савелию снова хватило на следующие полгода. Он много выступал по этому поводу на стариковских посиделках, и всегда находился кто-то из наших, кто передавал мне суть его глубоко поучительных высказываний о моих экономических способностях.



    - * -
   Основная масса прибывших на поминки уже прошла мимо нас. У входа осталось несколько молодых мужчин, остановившихся покурить. Тут уже и мы всей нашей компанией прошли внутрь и ожидали, когда устроители предложат нам общее на пятерых место. Когда же расселись и, от нечего делать, начали оглядываться, Йося Гедз, сидевший рядом, для того, видимо, чтобы как-то скоротать время, повернулся ко мне и спросил:
- А сколько газолина жрёт твоя тачка. ЭМПИДЖИ у неё какой?
- От 19 до 22 миль на галон.
- Слушай, Радик! Это ж с ума сойти сколько! – встрял в наш разговор рыжий Натан. -Ты за полную заправку при нынешних ценах сколько отдаешь?
- Сорок пять – сорок восемь. Где-то около. – тихо ответил я.
- А в месяц сколько раз заправляешься? – это уже шире мыслящий Нисим решил осознать проблему немного глобальнее.
- Два, как правило. Реже – три. - также тихо ответил я. Мне не хотелось, чтобы все вокруг могли слышать наш разговор.
- А вот мой «ПРИМУС», - снова подключился к нашему разговору Натан. - он не то 45, а не то 54 майла на галон сжигает. По сравнению с твоим жруном-проглотом это очень даже экономичная машинка.
- Неправ ты, Радик. – подвел итог этой неожиданной дискуссии лысый Елизар. -Нужно было тебе Савелия послушать тогда. Он бы наверняка что-то более разумное подыскал.
Я промолчал, не ввязываясь в разговор. Тем более, что Йося в своё время воспользовался советом и помощью Савелия, и до сих пор не может никак привести свою Хонду-Цивик в порядок. Вечно какие-то ремонтные проблемы.
- А на обслуживание твоя сколько берет? – неожиданно напористо спросил он.
- Не знаю, машина у меня ещё на гарантии, поэтому все эти бэбихи идут пока бесплатно.
- Ну, так вот, когда кончится у тебя гарантия, тогда узнаешь, что почем. – непонятным и почему-то мстительным тоном произнес Йося.
Ощущение у меня было такое, что в душах каждого из них покойный Савелий оставил небольшую капельку неприязни ко мне. В таком тоне продолжать эту беседу не хотелось. Я встал и, спросив у официанта, где тут можно руки ополоснуть, прошел в реструм. Там, открыл воду и омыл после кладбища руки, оплёскивая их по израильской привычке из кружки с двумя рукоятями. Я плескался и раздумывал над тем, с какой это стати Йося решил так меня оглаживать против шерсти. Видимо, в прежних разговорах нашей компании с покойным Савелием я у них проходил по некоей враждебно-неприятельской категории. И сейчас их просто потянуло почему-то это вспомнить и продемонстрировать.
- * -
   Третья из давних наших стычек с Савелием, мне помнится, в открытую ссору не переросла, поскольку касалась она принципа оформления финансовых дел при покупке квартиры. Коллектив наш убеждал меня «не выёживаться и не быть умнее всех на свете» и купить квартиру на имя сына. При этом десяти пальцев Савелию не хватило для перечисления монетарных предпочтений и серьёзных выгод, проявляющихся впоследствии в форме всевозможных бенефисов и государственных пособий. Это были публичные дискуссии, сопровождаемые бесконечными проворотами указательного пальца у правого виска, равно как и призывными воздеваниями рук в сторону присутствующих свидетелей наших разговоров. Савелий почти кричал:
- Не пойму я никак вас, москалей. Ну, почему все у вас там только через задницу делают. Вот у нас, у Черновицах, таки нормальные люди живут. А вы там… - ну, и так далее по теме. Благо Крым уже, к несчастью, «самоопределился», и всегда было, что по поводу москалей ещё высказать или добавить. И в глаза оно сыпалось, как из ведра, а уж за глаза- то – и того больше. 
   Однако, дело с моей квартирой решил сын. И вавка в голове отболела и отсохла у меня сама собой, когда он строго постановил, что это Америка, и в такие игры порядочные люди здесь не играют. Все должно быть в пределах закона, ибо при каких-либо возникших обострениях и несоответствиях возможны в дальнейшем большие неприятности.
- Кроме того, я веду совместный бизнес с группой товарищей и фактически им руковожу. При малейших сбоях, - назидательно тряс он пальцем перед носом у меня. - мы все по обязательствам компании отвечаем материально личным имуществом. И мне только твоей квартиры в такой ситуации не будет хватать для полного счастья. Так что покупай апартаменты на себя, живи в них, и дай Бог вам счастья. Ты понимаешь, что я говорю?
- Понимаю. – убитым голосом отвечал я.
- Так тогда - «Бэ шаа това»! (В добрый час!) – отчеркнул сын на иврите, резко закончив обсуждение.
- * -
   Но Савелий забраковал в нашей покупке всё: и дом старый, и соседи жлобы-америкосы, и сама квартира неудобная, и локайшн (район!) просто никуда. И латинос через улицу. Хотя по моим представления всё было не так уж и плохо. И всего-то 20 лет - для дома не возраст. И благополучные американцы, как соседи, это совсем неплохо. И комьюнити ухоженное и зеленое. А до огромной плазы с полным набором всех магазинов, кроме одежного, всего 15 минут пешего хода или 3 минуты автомобильного пути. И окна, и балкон, так просто сказочные для здешних теплых мест, они и смотрят на север, и выходят на прогулочную дорожку небольшого парка. Спокойно, тихо, не жарко и не последний этаж. Но, поскольку я-таки пренебрег его, Савелия, рекомендацией и не воспользовался услугами его знакомого риэлтера, а пошел к этой страшномордой бабе Езерской, всем в нашей компании было внушено, что ничего путного я купить не мог по определению.
   Во время же общих наших утренних прогулок, в состав которых я попадал чаще случайно, меня подвергали постоянному и прямому остракизму по любой проблеме, которая задевалась в разговоре. При этом относился я к таким наскокам снисходительно, стараясь не портить себе нервы и уходя от прямых споров и столкновений. Ну, что поделаешь, такой человек этот Савелий, такой характер. Купленное кем-то всегда дерьмо, а приобретённое им – всегда конфетка. Такая у него была жизненная установка. Все, что он делает, всегда и во всем самое лучшее. Даже если это купленная по дешёвке на распродаже слегка уже подпахшая канадская форель за трояк, он вам расскажет и докажет, что она на порядок лучше аляскинского сортового лосося за десятку. Велика была у него сила самоубеждения. И без ощущения такого вот собственного жизнеутверждающего величия Савелий просто не мог существовать. И вся наша еврейская компания эту его уверенность в себе поддерживала и принимала его таким, как есть. Спорить было бы себе дороже. А он, гордый, жил и был счастлив этой своей исключительной самодостаточностью и полной убежденностью в такой своей исключительно-сти.
   В Черновицах, как неоднократно доложено было нам, жил он в самые золотые времена и директорствовал на крупнейшей автобазе, и все мы за совместные наши годы в Милуокском парке наизусть выучили по его рассказам состав её машинного парка, имена водителей и перечень тех глобальных решений, которые он, Савелий, управляя этим хозяйством, принимал. Да плюс ещё то, на какой союзный или республиканский уровень он, пробивая их, поднимался. При этом я о себе просто ни разу так и не смог слова в разговор вставить или что-либо интересное при случае рассказать. Хотя и было о чём, поскольку в Израиле, где Савелий пятнадцать лет развозил и собирал по домам дешёвую мебель, я достиг гораздо большего. Точно также и про всех остальных из нашей компании знал я совсем немного, а вот Савелий... Это да! Это была просто Глыба, настоящий Великан, воистину не просто Человек, а подлинно - Человечище! Рост 185 см, вес 123 килограмма, размер обуви 47, а одежды – 58.
Однако самое дорогое воспоминание покойного касалось вовсе не государственной его или подпольной псевдоэкономической деятельности, размеров квартиры или личного гаража директора автобазы. Самое заветное в жизни этого человека оказалось связано с другим. В студенческие годы Савелий подрабатывал ночами совершенно неожиданным образом – стрелком ВОХРа. Вооружены они были там револьверами (наганами) бельгийского производства. В подвальном помещении их организации был устроен тренировочный тир. И Савелия оттуда нельзя было вытащить даже за уши. Он участвовал во всех соревнованиях, ибо им предшествовала подготовка, и можно было пострелять, не считая патронов. А если без таких стрельб у него проходила неделя, то парень просто заболевал. Кончилось дело тем, что он стал лучшим стрелком городской команды, а после множества областных и республиканского уровня спортивных побед, возглавил её, как тренер. Он и сегодня носил на куртке довоенных времен значок «Ворошиловский стрелок». Их было у него несколько, для каждого выхода – свой. И он скорее простил бы вам брошенное публично ему в лицо утверждение, что он ничего не смыслит в автомобилях, нежели заявление, что он не выбьет 95 из 100 на поворотной поясной мишени с двадцати пяти метров из револьвера. Ещё и азартный Савелий был человек, большой поклонник ковбойских вестернов, подскакивающий на диване у телевизора во время всех заэкранных стрельб и поединков.
- * -
   Но вот, через какое-то время поминки начались. Мы сидели с самого края стола, ближе к двери. Слышно было слабовато, да и по всему чувствовалось, что некое общее смущенье владело массами. О случившемся знали уже многие. Ребе ещё раз внятно зачитал приготовленный им биографический очерк, отметив высокие моральные качества и жизненные достижения усопшего. Несколько женщин, двоюродные и троюродные сестры покойного, всхлипывая и вытирая слезы, вспоминали его молодые годы. Сын, угрюмый и подавленный, блёкло пересказал по памяти несколько эпизодов из семейной истории.
   И вдруг, к моему изумлению, из-за стола поднялся мой бывший израильский сосед, Роберт, сидевший до этого ко мне спиной и по причине этого неопознанный. Не узнал я его и в толпе на похоронах. С его слов я понял, что они с Савелием были в двоюродном родстве, но росли, учились и даже шабашничали в колхозах по молодости совместно, живя семьями в относительной близости. Робби говорил очень горячо и искренне, и с его слов являлся нам образ старшего брата, сильного, заботливого, решительного и успешного по жизни человека. Мужика с большой буквы, примерного мужа и отца. Я сидел и вслушивался в Ромину речь, совершенно искренне сочувствуя ему в его потере. Мысль о том, что каждый из нас может быть настолько многолик в глазах окружающих, поразила меня своей глубиной и какой-то высшей данностью. Получалось так, что все мы видим одного и того же человека по-своему, а это значит, по-разному. Я даже ощутил некоторое душевное неудобство и смущение от мысли о том, насколько мои представления о Савелии разнятся с представлениями Роберта. И видно стало, что соседей моих также захватила патетика этой речи.
   Но в какой-то момент Робби не хватило голоса. Он захрипел, закашлялся и, закрыв лицо руками, так и не смог восстановиться. Плечи у него дрогнули, и, замотав головой, он устремился по проходу к выходу. А я достал сигареты и вышел на улицу вслед за ним. И там, на улице, нашел его в тени, за правым углом здания. Бедный Роба припал к моему плечу, и, сжав зубы, держался, чтобы не разрыдаться. Как мог, я его успокаивал, поглаживая по щеке.
   Наконец, он начал затихать. Я протянул ему сигареты. Задымили. И уже совсем уняв волнение, Робби как-то покаянно улыбнулся мне и произнёс:
- Прости, Радик. Я тут сутки в дороге, а с корабля на такой «бал» попадать трудновато. Очень уж близким человеком был для меня Хэзи. Ближе, чем просто двоюродный брат. И я даже не знаю, за что любил его больше, за достоинства или за недостатки, которые в нем меня почему-то всегда умиляли.  – Роба затянулся и, выпустив струйку дыма, посмотрел мне в глаза.
- А почему, Хэзи? – заинтересовался я.
- Савелием он себя сам прозвал, в ту пору, когда мы в техникум поступили. А по рождению он Иехизкель, так нашего общего деда звали. Он в войну погиб в гетто.   
- А как ты летел сюда? – я старался немного отвлечь его от происходящего.
- Через Амстердам. Мне Ина, ваша подруга, билеты буквально за несколько часов до самолета выправила. Кстати, кланялась она вам.
- Спасибо. А что там слышно, что нового баарец.
- Всё, как всегда. Жарко и суетно. Ты же ещё, наверное, помнишь, Радик.
- Конечно, помню. Как такое забудешь! Лучшие двадцать лет в жизни!
- Я тут должен тебе кучу документов передать. Моисей мне их для тебя в багаж подсунул. Он меня в аэропорт отвозил вечером. Ваш босс хотел бы, чтобы ты посетил выставку, которая через месяц будет в Чикаго. Это, он сказал, рядом, ближе, чем от нас до Тель-Авива. И всякая там необходимая прикладь к этому лежит у меня в портфеле. Я прямо сейчас тебе это передам. Его инструкции приглашения на экспозицию и конференцию там тоже для тебя Моисеем приложены. А ты сможешь мне передать чертежи той твоей проработки нового прибора, про которую Моше мне только одно сказал, что ты сам знаешь. Просил только названия прибора и проекта на эскизах не писать. Где ты сидишь, чтобы я к тебе с портфелем подошёл?
- Да прямо рядом с выходной дверью, за последним столом. Пойдем, покажу. Но эскизы или чертежи я ведь ещё и приготовить должен. Ты когда обратно-то летишь.
- Через два дня.
- Вот моя визитка, позвони мне завтра, и я подвезу. Ты где остановился.
- У сестрицы моей младшей, у Нины.
- Ну, это совсем недалеко будет. Двадцать минут езды. Я могу тебя ещё и к себе взять. Покажу, где и как устроился. На озеро свожу подышать, отвлечься. А потом и в аэропорт отвезти, если потребуется.
- Спасибо, ещё договоримся. Я отдышусь немного. Тогда и скоординируем.
- * -
   В ресторанном зале Роберт со своим портфелем пересел за свободный торец нашего стола. Я познакомил его со своей компанией. Разговор начался с соболезнований. Их хватило на несколько минут, а затем он вытащил из портфеля прозрачный пластиковый пакет с бумагами, среди которых преобладали яркие листы рекламы нашей фирмы, к которым прилагались большой конверт с письмами и коробочка с новыми визитными карточками. Передавая мне её, Роба, по поручению Моисея, бывшего ему шурином, а мне ближайшим сотрудником по работе, пояснил, что этот набор напечатан специально для меня на выставку. Там, мол, лежат три вида визиток на все возможные ситуации и обстоятельства при выставочных разговорах и переговорах. А указания босса приложены в конверте.
   Я поблагодарил и собрался уже упаковать документы обратно, как обнаружил, что всю рекламу растащили мои компаньоны, которые в этот момент с интересом её рассматривали, переговариваясь шепотом.
Наибольший интерес у них вызвала папочка с техническими материалами R&D отдела, которым я в прошлом командовал, где на одной из трех фотографий они обнаружили знакомое лицо самого богатого человека Америки Уоррена Баффетта, стоявшего вместе с нашим Боссом у стенда с образцами.
- А это кто? – вопросил у меня рыжий Натан, тыча пальцем в человека с указкой в руке, стоящего в полуобороте слева.
- Это я.
- Ты-ы-ы? Смотрите, мужики! И правда, он. И тут, и тут, и тут! – Натан как-то недоверчиво разглядывал мои изображения, но потом ещё раз внимательно посмотрел на израильтянина Робби, вживую, одним лишь своим присутствием как бы подтверждавшего реальность документов, и успокоился.
- А это кто, Радик? – тут уже Йося заинтересовался третьим на фотографии.
- Это наш босс. Хозяин фирмы.
- А тут что за военный? – продолжил разглядывать он снимки.
- Командующий военно-воздушными силами Израиля.
- Ни фига себе у вас там гости бывали. Что же вы  такого производили? – Это уже лысый Елизар встрял в разговор.
- Что выпускали? Да, разное. Элементы систем управления по большей части. Много чего делали и делаем.
- Радик! Вы их только изготавливали или изобретали тоже? – заинтересовался Нисим.
- Ну, изобретать это, скажем, не каждый месяц и не каждый год удается. Но разрабатывать, это мы делали. А потом изготавливали у себя свою же разработку. Это очень выгодно получается.
- А куда же идут все эти элементы. –разбирало любопытство Елизара.
- На все, что летает. Ведь не зря же к нам командующий именно военно-воздушных сил тогда с визитом пожаловал. – улыбнулся я ему в ответ.
- А большая у вас компания? В смысле численности.
- Человек сто пятьдесят, чуть больше.
- А это кто, в клетчатой рубашке? – снова спросил меня Нисим.
- Не вижу. Поверни влево. – попросил я. – Ах, это! Это Феликс Зандман.
- Кто?
- Феликс Зандман. Фирма ВИШАЙ. Электронные компоненты. Физик он был. Миллиардер. Очень любил бывать в Израиле. Дружил с нашей фирмой. Но уже умер. Не так давно, году в десятом-одиннадцатом. Может быть читали, как он, пятнадцатилетний, с родными во время войны полтора года в подполе, в крестьянском доме прятался.
- Точно. Я вспомнил. – Натан закивал рыжей головой. – Это в Белоруссии было?
- Дай мне посмотреть. – потянулся через стол Йося. – Да, я тоже помню эту историю. Интересный человек. А о чем ты с ним здесь разговаривал.
- Мы стоим с ним у намоточной машины для электромеханических датчиков. Там провод толщиной в волос. Тончайшая работа. И он заинтересовался, как эта машина работает. Мы её сами сделали. А у неё, тут вот видно на фото, половина механизма выше столешницы, а другая половина внизу, под столом. Там мы с ним на коленки вставали и под стол лазали, чтобы нижний уровень разглядеть. Мы его потом втроем с колен поднимали. Но ничего, встал. Любопытный мужик, технический, до мозга костей. Он начинал с изобретения резисторов с нулевым температурным коэффициентом. Весь мир потом на его продукции термостабильность электроники обеспечивал.
А пока я говорил, Нисим взял в руки коробку с визитными карточками. На верхней её стороне были приклеены три образца присланных мне визиток. Он приподнял очки и близко поднес их к глазам. И после этого повернулся ко мне.
- Так ты доктор, что ли?
- Что ли – да! – отшутился я. Но после этого все сразу замолчали и стали передавать коробочку из рук в руки.
- И это ты все эти штуки разрабатывал?
- Не все, конечно, но кое-что приходилось.
- R&D manager. – прочитал Натан следующую строчку в тексте визитки. И, переведя взгляд на вторую визитку, произнес раздельно: scientist-consultant.
  - * -
   Роберт потихоньку показал мне сигаретную пачку и двинулся в сторону выхода. Я прошел следом. Пройдя вдоль паркинга, мы с ним остановились под тенистыми деревьями. Прикурив, несколько раз глубоко затянулись.  И он этак вежливо спросил, почему, мол, компания моя так заинтересовалась израильской фирмой. Ты что, мол, им о себе не докладывал.
- Да всё как-то случая не было.
- Я кажется начинаю понимать. – поджав губы и покачивая головой произнёс Роба.
- Что понимать? – переспросил я.
- Да, я тут немного виноват перед тобой. Мне нужно было предупредить тебя, что братец мой покойный, земля ему пухом, смолоду был очень уж                гонористый парень, и выражалось это всегда в том, что он, при всей этой своей бешеной энергии и внешнем дружелюбии, терпеть не мог рядом с собой людей, хоть чем-то его по калибру превышающих. Я его ведь по телефону тогда просветил насчет тебя. Кто ты, что ты, в каких мы отношениях через Моисея. А он как-то так резко ответил, что у нас тут в Милуоки, хоть докторов, хоть академиков, как собак нерезанных, и все они дальше развозки пиццы не идут. А вот он… Ну, ты понял. Ты не обижайся, Радик. Мне нужно было, конечно, тебя предупредить. Но почему-то я решил, сами разберётесь, не маленькие. Короче, прости, Радик. – он развел руками. - Я и за себя, и за него прощения прошу.
- Да, перестань, Робби. Какое прощение. Было и прошло. Проехали. А пенсионерам тут ведь действительно, больше делать нечего, как только прежними заслугами меряться. Я как-то выше этого себя чувствовал. Да и сейчас так считаю. Но это в сущности и не важно. Ты лучше, пока мы вдвоем, просвети, а что же все-таки произошло с Савелием. А то одни говорят одно, другие другое.
- Ой, Радик, не спрашивай. Я сам, как услышал, чуть с катушек не сверзился! Страшная история. Он уже после смерти жены как-то немного начал в пессимизм ударяться, но постепенно выровнялся. А тут сын его номер выкинул, причем мы даже точно не знаем какой. То ли гульнул-блуданул, то ли ещё что натворил, не знаю, не скажу. Папа ему наследство то ещё оставил. Не генетическое, но благоприобретённое. Савелий смолоду тот ещё ходок был. А тут вот я знаю только, что на работе у сына это случилось. И потом его оттуда ещё и попросили за такие фортеля. Ну, а жена за все за это его из дома, причем с полицией, выгнала, а сама на развод подала. И все это проделала всерьёз и по-американски. То есть с адвокатами и прочими другими такими радостями.
   У Хэзи квартира-то на сына была записана, вот и попала она на линию огня, а вернее на острие раздела. А раздел-то в Америке он суров, по суду, и при наличии детей совсем не в пользу мужской половины человечества. Внуков-то у Хэзи аж трое. Короче, угадал он на всех этих тонкостях их разводных дел в полную задницу. Через месяц квартиру должны будут по суду на продажу поставить. А у него-то самого какой путь? На улицу? Или как-то по-иному устраиваться нужно было? Выход, наверное, был, но я в ваших делах здешних не в курсе. Всякое там социальное жилье, или на съём пойти, на те деньги-то, что у сына от раздела останутся. А Хэзи, с его-то гонором этим бесконечным до небес и выше, чего учудил! Пошел в оружейный магазин и на те крохи, что у него остались, а он ведь вынужден был как-то пацана своего поддерживать, так вот круто экономя, купил он себе старый, слабенький, ещё довоенный «дамский» пистолет, калибром 6.35. Четверть дюйма, по-вашему. С какого-то европейского большевиками ещё цельнодраный. У нас его «коровинский» называли, может помнишь? Пистолет Коровина, ПэКа. А в быту, просто «ПуКалка». Ну, а дальше, с его-то стрелковым опытом, дело оказалось нехитрое.
- А как же с похоронами-то вопрос удалось решить. Ведь самоубийство. Дело совсем даже непростое по религиозной части.
- Ах, ты про это. Тут, брат, Хэзи такой крендель завернул, что, я не знаю уже, впору смеяться сквозь слёзы начинать. Во-первых, патроны к этому ПэКа, наверняка, по сроку хранения вышедшие были. И сам пистолет - говно, хотя выстрел Хэзи и произвёл. Но пуля, выпущенная им немного под углом в сердце, ударила в ребро и скользнула по нему вправо. – Роберт показал у себя  на левой стороне груди траекторию пули и продолжил. -  А рёбра-то у Хэзи при его размерах были, как у коня - иго-го-го. Так она, пуля-то, где-то подмышкой и застряла в мышцах, ничего не задев. А умер он, ты не поверишь, от сердечной спазмы. Со страху, короче. Поэтому раввины долго спорили, но постановили, что прямая причина смерти это была мощнейшая ишемическая спазма. Вот и вся история. Как на духу.
- Действительно, случай из серии «нарочно не придумаешь». Я его встретил в парке рано утром дня за два до смерти. Он шел навстречу, понурый, с опущенной головой. А когда услышал моё «Здрасте!», поднял глаза, весь скривился и, буркнув «У, гад!», прошел мимо. Это значит он уже весь мир вокруг себя ненавидеть начинал. Психологически готовился.
- Может быть. – Роберт на минуту задумался и произнёс. Но это между нами. Ты все это держи «бэ рама намуха». Понял? Пониже профиль.
- О чём ты? Конечно. Все между нами будет. А Савелий оставил что-нибудь после себя… Записку, письмо.
- Да оставил. Он написал, на мой взгляд, неожиданную вещь. Я по памяти процитирую: «Пока считал, что сам я здесь никому уже не нужен, жить ещё имело смысл. Но сейчас, когда понял, что мне уже никто не нужен, это финиш.»
После этих слов несколько минут мы, раздумывая, докуривали, молча. А на обратном пути Роберт спросил:
- Ты всё ещё работаешь на свою хевру. Что за чертежи я должен буду отвезти Моисею.
- Да так, знаешь, с пятого на десятое. На четверти ставки. Офицер по особым поручениям. Пойдем поскорее, а то нас, похоже, там потеряли.
Когда мы уже подошли ко входу в ресторан, народ понемногу вытягивался на улицу. Появилась и наша компания. Лысый Елизар нёс портфель Роберта, а Нисим держал в руках пластиковую папку с моими бумагами.
- Я все проверил на столе. Там ничего не осталось. Мы всё на место сложили. – услужливо зачастил он, передавая мне документы.
       -     *   -
   Домой мы возвращались по скоростной эстакаде, протянутой с юга над городом. И вдруг, как на грех, на самом крутом подъеме, здоровенный тендер ТАХОЕ, идущий на треть корпуса впереди и справа от нас, не моргая двинулся влево. Мы у него оказались в мертвой зоне по обзору в зеркалах, и он пер влево, не видя нас. Выбор у меня оставался совсем уже невелик. Понимал я, что тормозить на такой скорости абсолютно гиблое дело. Тут можно запросто смертельный котел заварить и с такой высоты сверзиться, да ещё и с целой компанией других машин. Но при этом впереди в моем ряду просматривался примерно тридцатиметровый пустой карман, на который тендер и целился. И я, почти машинально, затаив дыхание, рискнул, утопив педаль газа до пола.
   Мы вырвались вперед из-под надвигавшегося справа тендера с зазором в несколько сантиметров и запасом времени в полсекунды на притормозить и не врезаться в передние машины. Вся моя компания дружно выдохнула. А сидящий рядом со мной Йося, повернувшись влево и почти прокричал:
- Ну ты даёшь, Радик! Вот это чудо, вот это тачка! Вот чего они могут, три и семь десятых кубика в моторе! С таким уклоном и так рвануть!
- Да! Смотри-ка ты! – остывал сзади от испуга рыжий Натан. – На такой и на выставку в Чикаго не стыдно подъехать. Бросил ключи валлету, взял портфель и пошел, не оборачиваясь. Как вы считаете?
- * -
И вот что тут на это скажешь? Ведь присказка-то стара, как мир:
«Король умер! Да здравствует Король».