Хорошая погода в октябре

ХОРОШАЯ ПОГОДА В ОКТЯБРЕ
Поезд на станции Бурачиха стоит не более минуты. За это время Вы успеете скинуть на мерзлые шпалы наспех упакованные рюкзаки и выпрыгнуть вслед за ними. Проводница торопливо захлопнет дверь, вагоны лязгнут сцепками и , быстро набирая скорость, унесут за поворот горку соли на клочке газеты, рассеченный точно на три части помидор, постылое радио, варёные яйца, плохую водку, пустые разговоры о погоде, соседей (надо же, тоже охотников!) и прочую цивилизацию, прилипшую к вам ещё на Ярославском вокзале. Ранним утром, свернув с залитого мазутом песка, мимо штабеля заиндевевших брёвен, по узкой тропинке меж бедных огородов Вы спуститесь в воде и, отбросив вчерашнюю вонючую от самогона кружку, напьётесь прямо из реки, спугнув губами стайку мальков...
От Москвы в общем вагоне ехать ровно четырнадцать часов. Впрочем, в купейном не быстрее.
Пока мы готовились к старту и накачивали резиновую лодку, туман немного раздуло. По мосту, с удочкой наперевес, простучал по брёвнам рыболов. Крикнули ему про рыбу - «Да, есть» - ответил и ускорил шаг. Насобирали червей под гнилушками, уложили вещи и тронулись в путь. Один в лодке с рюкзаками - по реке, двое с ружьями пошли по берегу.
Речка Няндомка неглубока, с прозрачной водою, с длинными зелёными бородами водорослей, качающихся над песчаным дном. Часто встречаются перекаты, небольшие шевера - излюбленные места хариуса. По берегу, ближе к деревне, на салатовых покосах стоят длинные, в четыре жерди, тощие стожки. Тайга повырублена, теперь лес растет смешанный - багровые осины, берёзы желтые, чёрные ели. Часто встречается черёмуха, усыпанная гроздьями ягод, а грибов - с тропинки не надо сходить.
Часов за семь добрались мы до потаённой избушки с чудным названием «Кобыла». Здесь река делает большой полный поворот, уходя от сруба и возвращается к нему же. Поэтому многие плутают, ходят кругами вдоль излучины. Избушка, однако, хорошая, крыта берестой, с железной печкой и большим навесом над широким столом, так мудро устроенным, что во время дождя можно управляться с костром, замочив только руку. Прямо у порога, на покрытом изумрудным мхом пеньке растут опята, на вырубке рядом - брусника, три-четыре переката на реке.
На «Кобыле» мы не задержались, в планы наши не входило. Прошлым днём проткнули лодку о старую «морду» (местное название верши), пока клеились под дождём, потеряли много времени, вот и не успели дойти к месту. А сегодня за час добрались до «Язовицы».
«Язовица» - широкая шевера с островами, плёсами и мелкими перекатами. Здесь стоит чистая избушка с кирпичной печкой и широким полком человек на семь-восемь. Название свое берет от глагола «заязовить», т.е. перегородить реку плетеным забором и поставить «морды». Народу - охотников и рыболовов - здесь бывает много, поэтому есть некоторые проблемы с дровами. Но в целом - место прекрасное. Первого дупеля - маленький комок перьев с длинным носом - мы взяли именно здесь.
Ближе к вечеру пришли на лодке с шестом трое «хозяев» из Бурачихи. Дед лет за шестьдесят и двое парней, сын и его приятель. Оказалось, что избу рубили они двенадцать лет назад, когда еще много было дичи. Увидев удочки, дед всплеснул руками: «Всю уху нашу половили!» - и побежал удить на перекаты. Удилище у него ореховое, длинное, с перьевым поплавком, но главное - очень высоко от крючка закреплено грузило, что уменьшает вероятность зацепа при донной ловле в бурной воде.
Как стемнело, поужинали, выпили немного, и пошли разговоры... Мужики приехали за ягодой - брусникой (клюква еще не поспела), ружья взяли по привычке, дичи давно нет. Вот раньше рябчиков били прямо от избушки, утром, «пока не скрипнула дверь». А хариусов ловили выше деревни, тонкую леску скручивали вчетверо, поплавок из пробки, пацанам трудно было вытягивать - такие попадались. Сейчас, без леса, ничего не осталось. Есть еще островки вековых елей, да все в глубине тайги. С Полохи лесорубы разведают, рыщут по лагерным дорогам, по визирам. Лагерей, конечно, тоже не осталось, одни шлагбаумы, да знаки «Запретная зона».
Дед рассказывал истории:
Идет колонна заключенных, а бабка через дорогу козу перегоняет. Зеки окружили козу, бабка в крик, охранники набежали, растолкали заключенных, а козы-то нет. Искали-искали, ничего не нашли - по карманам козу распихали...
И еще:
На вырубке у реки зек говорит начальнику, мол, стрельни утку, что зря пистолет таскаешь! Тот мазал два раза, тогда зек попросил ему разрешить. У начальника глаза на лоб,зеку - пистолет?! А этот достал заранее заготовленную палку, кинул и убил утку.
В устье Няндомки памятником тем годам осталась печка от парового котла - как растопят, будто самолет над тайгой летит.
Следующим днем наши добыли, наконец, двух рябчиков; а видели больше и стреляли больше... И возле избушки нет-нет, да свистнет в молодых елках. Мужики принесли ягод полные пистери, грибов, а вечером собрались лучить. Погода установилась, днем стальное солнце гуляло в облаках, а к ночи небо совсем очистилось, звезды, и луна поднялась. Ребята закрепили на носу лодки железную корзину, положили в нее смолья, острогу привязали к крепкой сушине. Смолье горит ярко - луну затмевает - и почти без углей, не трещит, рыбу не пугает. Дно - камни, песок, водоросли - как на ладони. Один с острогой на носу стоит, второй шестом с кормы управляет. Пошли тихо вверх по течению, к плёсам.На реке лодка с огнём и небо отражается, как две луны.
Дед, перебираясь через реку, поскользнулся на камне и весь промок. Поэтому печку растопили на славу, в избе душно, мокрая одежда свисает с потолка. В серых от многих стирок кальсонах и такой же нательной рубахе дед сидит на полке ближе к печке, мы дремлем под его рассказы.
«... А то пошли с сыном на Нименгу ельца ловить. Поставили сетку поперек реки, камнями привалили по дну, колья вбили. Зашли выше и стали ботать. Елец пошел волной, опрокинул сеть - выловили два мешка рыбы. Потом елец опять вернулся на плёс. Ну, я схватил удочку и ловить, а то что за рыбалка - мешками. Поднялись выше по реке, к вагончику, там на удочку ловить удобней, а тут мошка, как туча! Бросили удочки, рыбу схоронили в ледяном ручье, а сами на горбыль убежали. Там и ночевали на земле, к вагончику не спуститься. Утром пошли домой по УДЖ на Зеленый, да заплутали, выбирались по визирам на дорогу. А тяжело - рыбы-то много, и сухо, воды совсем нет. Сын говорит - пошли на болото, там у меня родничок заветный. Нашли родник, а в нем жижа ржавая, вода как кисель, горькая. Еле до дому добрались...»
Нименга совсем другая река, заилена, дна не видно. Высокие берега поросли осокой, по левую сторону поля, траву не косят - некому. Мы распрощались с Язовицей в десять утра, а к четырем пополудни были уже в деревне. Через реку летит серебристая паутина, елец плещется, на солнце сверкает. Вода спокойная, пространства больше, и вдруг - всплеск и свист перьев, разрезающих воздух! Ушла пара уток с Медвежьего острова, стреляли, да где там...
Деревня Усть-Нименга стоит на слиянии Нименги и Волошки. Против деревни большой перекат, острова. От всего поселения осталось пять домов, да часовня без креста - в прошлом году срубил для забавы пьяный мужик. Местная фамилия - Нахаловы, а жильцов всего Альберт - участковый на пенсии, да Марья Ивановна. Живут вместе, держат мелкий скот. У Альберта глаза ввалившиеся, в лице что-то бабье, неприятное, ходит быстро, но прихрамывает. Давно, ещё на службе, налетел он ночью на мотоцикле на кучу мёрзлого песка, попал в госпиталь. Там, как представитель власти, приказал купить себе ящик спирта и мёда. Сестры поставили всё под кровать - трезв не был. А врач увидел и унёс в каптёрку, разрешил выдавать по просьбе больного. Только просить-то Альберту стыдно...
Сейчас Альберт живет починкой ружей, режет приклады, да присматривает летом за колхозными лошадьми. Имеет большую библиотеку, много карт топографических, но вечером не почитаешь - Альберт наливает в дизель солярки ровно столько, чтоб к двадцати трем часам двигатель сам заглох.
Мы поселились в большую, гостевую избу. Печь большая, с плитой, две лампочки, дюжина пружинных кроватей с тюфяками - денег за это никто не берёт. Кроме нас здесь жил инженер из Ярославля, родом из этих мест. Когда выставили мы «подарочную», инженер выпил, загрустил «Что-то мне не нравится моя родина, - говорит, - народу слишком много шляется.» Альберт увёл его к себе, от греха.
Утром проснулись, а вокруг туман. Под самыми окнами лошади, словно без ног, плавают в молоке, фыркают. Потихоньку раздуло, и мы сходили на болото Домашнее. Вначале шли по пойме, где стога, скотом подъеденные, стоят как грибы, потом лесом, вдоль Мельничьего ручья. Идти долго, даром, что название - «Домашнее».
Тропинки на болоте сразу видны по белому, вырванному ногами мху. Разноцветный мшистый ковер пестрит разным цветом, от черного до красного и даже синего. На этом болоте топи нет, в центре стоят два острова сухих с чахлыми соснами. Площадь около пяти квадратных километров, а клюквы-то нам встретилось мало.
Два дня жили в Усть-Нименге, рыбачили, собирали ягоду. Отсюда вверх по реке километров пятнадцать стоит заводской поселок, где ходит раз в день «кукушка» (по-местному - «теща»),паровоз и два вагона, до большой дороги. Но нам в другую сторону, вниз по Волошке. Река широкая и мелкая, вся перегороженная перекатами и старыми плетёнками для верш. Топляки, оставшиеся от давно закрытого сплава, торчат из воды, как поплавки. Спускаемся по реке - впереди зеркало, лес цветной отражается, а позади рябь все разбивает. У Волошки много мелких притоков, песчаные косы выползают из камышей, берега заросшие, без лугов. Вдоль реки пробит зимник, но летом по нему идти очень тяжело.
После Усть-Нименги первая ночёвка была у нас на реке Большая Шуя, где стоит далеко от реки новый сруб. Старый местные охотники сожгли, чтобы не наведывались в их края каргопольские. Второй раз ночевали уже на р. Малая Шуя в маленькой, скрытой в кустах, уютной избушке. Пока добирались, подстрелили одну утку, хотя много их сидит по камышам и островам. Но с надувной лодки стрелять тяжело - крутит, а от берега далеко. Приехавшие за клюквой мужики из поселка угощали нас чаем из чаги, мало напоминающим чай. Рассказывали, что вместо денег получили на заводе памперсы - это в тайге-то! Живут бедно, поэтому многие браконьерничают, бьют лосей на мясо. А зимой совсем худо, волки в деревню заходят. «Бабке, - говорят, - надоело, что собака брешет, взяла и выгнала её на улицу. Тут «большая собака» подбежала, схватила мою поперёк и - к лесу!» Чуяла дворняга-то...
На следующий день сходили вверх по Шуе на рыбалку. Наловили в Волошке живца и с простреленным старым чайником шли километра два по лесу. Тропы нет. Вверху три бобровых плотины перегородили речушку, создав отличные затоны, полные рыбы. Живцы не пригодились, а вот ельца и окуня наловили вдоволь, килограмм шесть. Ночью сидели у костра, рыбу жарили, выпивали. Как запрокинешь с кружкой голову, чёрные стволы склоняются над тобой, а в проёме мохнатых лап - звёзды.
Последний день выдался неудачный. Стреляли по уткам, а попали на егеря. Наша лицензия на охоту закончилась на Шуе, здесь другая область. Ну что же, посидели на косогоре, попили чайку, остановились на двух бутылках. Егерь подбросил на моторке до Нижней Волошки, дал соли для рыбы и свой адрес в Каргополе.. Тут только мы сообразили, что никакой он не егерь, ну да бог с ним. Нам неожиданно повезло с рабочим автобусом, и мы, побросав мокрые рюкзаки, уснули, не замечая ухабов разбитой дороги.
В Няндоме пойдет холодный обложной дождь. За несколько минут до вашего прибытия разгрузится рейсовый автобус и все пассажиры, путаясь в чемоданах, авоськах и корзинках, рванут на вокзал к маленькому окошку, прорубленному в засаленной стене. Через два часа, за час до прибытия поезда, касса начнет продавать билеты. Тогда цыгане, едущие до Ожоги, запустят в толпу мальчонку лет восьми, и он, пробираясь под ногами к кассе, вынырнет как раз перед Вами с мешком таких мелких денег, что до завтра не сосчитать. Когда же, наконец, Вы выйдете на воздух, сжимая в кармане желанную плацкарту, Вы увидите на утонувшей в дожде привокзальной площади одинокого, пьяного дембеля, устало выплясывающего сложные па чудного танца. Он тоже едет домой.