У южного берега Славного Моря

                У ЮЖНОГО БЕРЕГА СЛАВНОГО МОРЯ

                Лет сто назад

     Молодая мать четырёх маленьких девочек в начале двадцатых, в жестокие годы Гражданской войны осталась вдовой. Муж был убит бандой, которая истребляла всех, кто под руку попадётся, а особенно еврейское население. Семья жила у Байкала на станции Мысовой.

     Поднимая своих девочек одна, мать была счастлива, когда за красавицу Лию во второй половине двадцатых посватался работящий и бравый парень из крепкой еврейской семьи из богатого Кабанска, большого русско-еврейского села в дельте Селенги, там была и православная церковь и синагога. Там и «семейских» много жило, бабы в многоцветных с кантами сарафанах в пол украшали вид села.

     В гражданскую у молоденького Бориса командир красного отряда конфисковал лошадей, выдав ему очень важную правильную бумагу. Она гласила, что «... оный Борис Г... действительно предоставил лошадей для боевых нужд красного партизанского отряда». Очень мудрый, хотя и довольно молодой командир вежливым и деловым отношением мирно склонил молодого человека к верному поступку, который оказался судьбоносным для всей дальнейшей жизни его семьи.

     В конце двадцатых Лия уже жила в этом селе. Будучи беременной первенцем, она часто гуляла возле своих ворот по улице и у соседского двора, где жила большая семья Евсея, двоюродного брата её мужа. Хозяин был самым старшим из многочисленных братьев в той семье, лет пятидесяти с небольшим хвостиком. На армейских фотографиях с оркестрантами в славном городе Ашхабаде, Евсей – не первой молодости мужичок, со сверкающей ото лба лысиной, которую он сам называл «тараканьей катушкой».
 
     У него было двое взрослых сыновей от первой покойной жены, с ним же жили и неженатые братья, и младшая сестра. Евсей был справным крестьянином, плотником и стекольщиком, а также знатным музыкантом в своём селе и всей округе, играл на своей скрипке по всем свадьбам и похоронам.

     От второй жены у него было трое детей. Она была старшей дочерью многодетного вдового отца, растившего целую толпу девчонок, и это было предметом насмешек и жалости других мужиков. Крупная и высокая, она носила звучное двойное имя на идише, но все звали её Надей (перевод одного из имён), и в бумагах была записана Надеждой.

     Когда её взял в жены вдовец с двумя детьми, отец Нади был безмерно счастлив – теперь и другим сёстрам была дорога открыта. Она хорошо готовила по всем обычаям местной и еврейской кухни, умела засолить в лагунах омуль культурным посолом и другими байкальскими обычаями. Ещё в приданое ею было заготовлено много вышитого белья с вязаными крючком подзорами и накидками. Матерью Надя была ласковой и ровной.

     В начале двадцатого года, в разгул гражданской войны, Евсей спешно вывозил из села жену с отхончиком в животе («отхон» - по-бурятски это последний ребёнок матери, по-русски называют «поскрёбыш»), чтобы спрятать у дальней бурятской родни её покойной матери в маленьком улусе (хутор), опасаясь приближающегося отряда каппелевцев, охотившихся за евреями. Слава Богу, всё обошлось.

     Евсей ловил рыбу в Посольском соре исправно, по сезону. Он мог сделать из дерева любую вещь для хозяйства, особенно ценили его повозки любых видов и конструкций – сани, розвальни, телеги, тележки, пролётки... Всё было ладно, складно, надёжно и долговечно. Дети тоже были обучены рыбной ловле с берега на удочки и перемёты, умели чинить и плести сети.

     Старшая дочь Евсея и Нади училась в Верхнеудинске на землеустроителя и уже была просватана за достойного человека - молодого ветеринара. А с отцом и матерью жили в селе два меньших брата–погодки. Абраньке было около десяти, а Оське шел девятый.

     Религиозностью Евсей не отличался, язык знал кое-как, с мужиками перекидывался стандартными общими выражениями. Молитв практически не знал и в синагоге бил поклоны в нужном ритме в силу своей музыкальности, бубня под нос что-то типа «ты меня не догонишь, я тебя догоню»!

     Отец обучал сыновей музыкальной грамоте и игре на инструментах, кто к какому был способен по его опыту и разумению о физическом их развитии. Длиннорукого Абраньку учил на скрипке, а шустрого малого Оську на кларнете. Они тогда уже аккуратно и толково переписывали ноты для отца, чтобы обновлять репертуар и восстанавливали истрёпанные от частого употребления старые листы.

* * * * *
     Большое село Лии очень нравилось, на протоках много островов, заросших черёмухой и дикой сибирской яблонькой. Всё это заготавливали и сушили на крышах. Женщины и дети компаниями переправлялись на острова со специально приготовленными крючьями, чтобы нагибать верхние ветки кустов, не ломая их при сборе спелой ягоды. Обширные клубничные поляны давали ягоду на весь год, её тоже сушили, другой сладости и не надо было.

     Механизированное хозяйственное оборудование для сельских работ было общественным и использовалось по мере надобности на совместных работах, и в очередь. Даже мальчишки были обучены управлять механизмами на конной тяге.

* * * * *
     Гуляя по улице, Лия стала различать всё усиливающиеся звуки шума приближающейся толпы. Оказалось, что в это-то утро и началось раскулачивание в доселе тихом и благополучном селе. Толпа местных богатеев и их прихлебателей, «переобувшихся» в русских во времена гражданской войны, когда Эдельманы стали Антоновыми, Михельсоны – Михайловыми, и тому подобное, постепенно подгребли под себя всю власть в селе и всей округе, уже подходила к воротам.

     Они с шумом приблизились к справной усадьбе Евсея, бесконфликтного и совершенно безответного работящего крестьянина, отслужившего в царской армии на самом стыке веков. По количеству работников, взрослых членов семьи мужского пола, в соотношении с иждивенцами – двумя подростками и двумя женщинами, семья относилась к крепким середнякам. Но по степени своего достатка и беззащитностью перед местной властью – взять с них можно было много «без всякого шума и пыли», они первыми попали под каток.

     Кто-то из знакомых успел уже ночью сообщить семье о намеченном на утро раскулачивании. Хозяева решили, в надежде на возвращение, спрятать в яме кладовой тяжелую и красивую фамильную пасхальную серебряную посуду и ритуальные предметы, которые использовались раз в году. Евсей получил всё это, будучи наследником по праву старшего брата в семье.

* * * * *
     Лия замерла возле своих ворот, остолбенев от наглой бесцеремонности богатейских выкормышей-бездельников. Со двора потащили всё подряд, нагрузив хозяйские подводы, погнали лошадок и скотину. И когда из стайки стали сводить корову-кормилицу, не выдержал длинноногий худой Абранька.

     Кинувшись к своей любимице, за которой он всё своё детство ухаживал вместе с братом, - мать стояла, обмерев от горя и несправедливости чуть в стороне, прижав к животу своему кудрявую головку отхончика Оськи, пытаясь оградить младшенького от страшного зрелища, - Абранька рванул к корове, обнял за шею и повис, тщетно пытаясь уберечь скотину, которую уже гнали по улице, длинные ноги его тащились по земле.

     От этого ужаса беременная Лия стала оседать возле своих ворот, в глазах у неё потемнело, побежали сверкающие силуэты перед глазами, и она потеряла сознание...

* * * * *
     Через несколько лет семьи Евсея и Бориса встретились уже на другом берегу Славного Моря, где и прожили всю жизнь в большом областном городе, куда пришли разными путями, но снова были рядом. Одни  -  через ужасный голод ссылки в жуткой дыре в верховьях Енисея и спасительный «побег», завербовавшись в Заполярье по совету брата из Москвы, сплавляясь по страшным, но красивым порогам до Устья, где гудели океанские пароходы, заходившие в ближний порт, была работа и сытость. И обратно - к благословенным берегам с помощью того же брата. Другие – просто проехав день на поезде, благодаря заветной партизанской бумаге.

     Старшие сыновья Евсея не пережили индустриализацию и начало войны. Надя покинула семью ещё в середине тридцатых от болезни живота, хотя лечили от пневмонии. В ссылку сестре Евсея Фруме каким-то образом удалось взять ручную зингеровскую швейную машинку в фирменном деревянном футляре, её приданое. И потом всю жизнь она была при ней. Замуж она так и не вышла, жила в семье брата, писала стихи в толстой тетради, которую потом передала Лии, будучи уже слабенькой старушкой, чувствуя скорый конец. Ушла во второй половине пятидесятых.

     Младшие сыновья прошли на войне каждый свою меру тяжелых испытаний. Вернувшись, учились в техническом вузе отлично, даже со страстью, которую наблюдали преподаватели только у этого поколения студентов-фронтовиков, стали горными инженерами.

     Евсей отметил в кругу семьи своё 85-летие в начале шестидесятых. Через несколько дней он согласился, наконец, удалить последний зуб, очень ему мешавший, и умер ночью от перенесённого стресса. Как будто тот зуб и был единственным «гвоздём», который держал в жизни этого тщедушного, но очень крепкого духом, в своей незлобивости и спокойствии, мудрого старика.
     Лет через двенадцать от удара умер Борис, перетрудившись внаклонку на своей даче в жаркую погоду.

                Иркутск, август 2018 года.