Грех

Бабка моя, Домна, была сильно верующим человеком. Будучи в жизни женщиной тихой и даже робкой, в вопросах веры Домна проявляла твёрдость, достойную любого канонизированного церковью святого мученика. Мои родители любили рассказывать анекдотическую историю моего крещения.

Семидесятые годы, родители приехали в белорусскую глубинку показать бабушке годовалого внука. От бабушкиного предложения окрестить ребёнка взращённые в СССР атеисты отмахнулись и наказали вопрос с крещением закрыть раз и навсегда. Бабушка не стала доводить ситуацию до конфликта, но, в один день, когда родители уехали по делам в районный центр, она схватила внучка и шустро побежала в церковь крестить дитя. Вся операция была продумана до мельчайших деталей - время крестин заранее оговорено со священнослужителем, нательный крестик куплен, крёстные приглашены. Тайна крещения тщательно хранилась в течение всего визита, только в последнюю минуту прощания с отъезжающими бабушка без длинных объяснений дала маме простенький оловянный крестик.

Мои детские воспоминания о бабушке очень фрагментарны и размыты перед внутренним взором. Помниться, она частенько бормотала про какой-то грех, но я никогда не обращал на это внимание - мало ли, какие могут быть представления о грехе у человека, рождённого ещё до Революции и, следовательно, одурманенного религиозным "опиумом для народа". Много позже я узнал, в каком грехе винила себя моя бабушка.

Мне пять лет. Я сижу на скамейке рядом с домом и кушаю суп. По двору ходят куры, в сарае хрюкают свиньи. С яблони в саду падают яблоки и шлёпаются на землю с характерным влажно-смачным звуком. Рядом сидит дедушка, он сегодня в шутливом настроении и предлагает мне свою трость для ходьбы, убеждая, что с такой-то тростью я непременно буду пользоваться большой популярностью у девушек сегодня вечером на танцах. Я с недоверием смотрю на его самодельную кривую палку. Подходит бабушка и со словами: "Щёрбай, хлопчик, щёрбай" гладит меня по голове своей мозолистой, с узловатыми от тяжёлой работы пальцами, рукой. От её руки пахнет летом и домашним хозяйством: собранными утром яблоками, зерном для кур, стиранным бельём и ещё тысячью запахов. Я вижу, что бабушке хорошо, она мне рада, в её глазах доброта и любовь, но при этом она еле слышно шепчет: "Грех то какой, доченька, какой грех…"

Мне пятнадцать лет. Дедушки нет. За забором на сливовом дереве висят лиловые бомбы. Бомбы падают в разогретую солнцем дорожную пыль, разрываясь во все стороны спелой сладкой мякотью. Слив в этом году так много, что ими кормят свиней. Я смотрю на дорогу, куда падают сливы, и где сейчас борются двое взрослых мужчин - мой отец и мамин брат. Им надоело пить деревенский самогон и они решили помериться силами друг с другом. Маме пришлось выгнать их за забор на дорогу, чтобы они не разломали ничего во дворе. Поединок складывался интересным. Мамин брат - мой дядя - после десяти лет вытягивания руками невод на лёгком рыболовецком судне обрёл невероятную силу. Этой силе мой отец пытался противопоставить приёмы борьбы, которыми его обучили на ледоколе за долгие месяцы ледовой проводки. Шутейный бой складывался с попеременным успехом - никто из двоих не хотел проигрывать. Поглядеть на забаву собралась ватага деревенских мальчишек. Вместо судьи вокруг борцов, смешно взмахивая руками и вскрикивая, кружила бабушка. Она жалела то сына, то зятя, в зависимости от того, кто в данный момент брал верх. Но вот борцы устали и вернулись к застолью. К ним присоединились мама и я. Всем весело и радостно, включая бабушку. Но, доставая из печки чугунок, она тихонько шепчет: "Грех то какой, какой грех…"

Мне предстоит родиться через тридцать лет. Германская армия стремительно продвигается вглубь территории СССР. Никто не успел опомниться, как Белоруссия оказалась оккупирована. Немцы бесчинствуют. Все дома в деревне, где жила Домна сожжены. С тремя детьми она уходит в лес, где выкапывает для семьи землянку, которая на долгое время становиться их единственным убежищем. Домна в отчаяние - всё нажитое сгорело вместе с домом, детей кормить нечем, в любой момент немцы могут найти их и убить. Вдобавок она беременная. Как выжить самой и спасти своих троих детей? Как в лесу выносить и родить ребёнка, когда на руках уже трое? С тяжёлым сердцем Домна собирается в долгую дорогу к знахарке, чтобы извести плод.

Всегда лёгкие на ходьбу ноги сегодня плохо шли. Голод, усталость, страх за оставленных в землянке детей, ощущение тяжести греха перед Богом, на который она решилась, всё это навалилось на Домну непосильной ношей. Сердце болело и, казалось, хотело вырваться из груди и улететь высоко в небеса, где нет места человеческим страданиям. Она шла и плакала. Одна под большим небом. Берёзы тянули к ней ветви, чтобы обнять и успокоить. Высокая полевая трава гладила ей ноги. Птицы пели ей песни. Мошкара кружила вокруг неё хоровод. Но горькие слёзы продолжали катиться по щекам женщины. Вдруг луч солнца из-за тучи на мгновение ослепил Домну и она споткнулась на невесть откуда взявшийся на дороге камень. Да так сильно, что совсем разбила большой палец на ноге. С таким пальцем до знахарки ей сегодня не дойти. "Это - мне знак от Бога. Знать, не надо мне туда идти", - решила Домна и уже с лёгким сердцем пошла назад.

Через положенный срок у Домны родилась дочь. Война закончилась. Трое сыновей и дочь росли на славу. Потом дети выросли и разлетелись кто куда. Но осознание греха, который Домна когда-то согласилась взять на себя, никогда не оставлял её. Именно поэтому в минуты радости за дочь Домна всегда мучилась от мысли, что дочери могло бы не быть, не отведи её Господь от греха. Мучилась и тихонько шептала: "Грех то какой..."