Современное искусство - это что-то простое

Я сидел за сценой в ожидании, когда все гости найдут свои места согласно билетам и оживленно переговариваясь будут с нетерпением бросать взгляды на занавес в ожидании движения. “Но я ни на что не годен…”;—;пришла в мою голову мысль. О чем может рассказать человек, которого можно заменить вещью. Я;—;лист бумаги, черный от постоянных правок и пометок, и на нем где-то с самого края, мелко, остались живыми только несколько слов: “как человек, я ни на что не годен”. “Как человек”;—;это важное уточнение. Все-таки быть вещью, существовать материально в мире;—;нужно иметь мужество. Но не мужество определяет человека, оно лишь оправдывает жизнь.

Третий звонок, тишина, легкий шепот повседневных дел. Фото и видеосъемка запрещена. Я выхожу на сцену. Прожектора оттеняют блеск любопытных глаз. Иду стремительно и твердо, остановившись у самой середины, поворачиваюсь к залу и произношу:

-Я ни на что не годен.

Слова стремительно как пуля взлетают к потолку, но замирают в воздухе, как пепел после бомбардировки. Тихо опускаются звуки, тлея и разрывая цепочку бытовых потребностей. Счета за свет и воду остались в почтовых ящиках, а обязательства перед друзьями и родными в эту секунду ничего не значат. Здесь только я и каждый, кто нашел свое место, отдав за билет деньги.

Когда пыль осела и шок прошел, где-то справа начинает созревать вопрос. Это все? Это конец? Те, что сидят в первых рядах сосредоточены. За это кресло они заплатили так много, что будут жевать происходящее без оценки, пусть это даже будет мое молчание. Они будут легко покачивать головой, смотреть, слушать, быть здесь, потому что они никогда и никому не признаются, что только что их обманули. Встать с этого стула значило признаться себе и всем, что ты одурачен. В это же время, где-то по углам начинает кипеть возмущение, справедливое, честное, заразное. Я громко и четко повторяю:

-Я ни на что не годен.

“…В любом деле, меня может заменить вещь”;—;продолжается моя мысль. Но губы мои молчат, руки свободно висят вдоль тела. “Не давай никаких зацепок”;—;проговариваю про себя, чтобы дольше держать сосредоточенность. Мышцы на лице лишь немного подергиваются, реагируя на направленный свет, но в целом спокойны и так же честны, как простые слова, вновь повисшие в воздухе. Я ни на что не годен.

Вот часть зрителей встает со своих мест и уходит. Возможно, их поднимают воспоминания об ожиданиях отца и словах недовольной матери. Что-то очень простое и осязаемое, лежащее так глубоко, но несравнимо близко. Стоит только щелкнуть пальцами, как все вспомнится и окажется прямо здесь, рядом. Обида, с которой смирялся так сильно, что показалось;—;простил. Не простил. Им кажется, что их время ценно, но эту ценность нужно всякий раз доказывать, так как никто кроме них с этим не согласен. Ни их родители, ни их работодатели, ни даже я.

– Стойте!;—;кричу громко и четко, как в спектакле начальной школы, когда важно правильно произнести слова и не так важно их содержание. Я иду к ним, застывшим в проходах. Должно быть они немного напуганы, ведь вместе со мной движется внимание целого зала. Прожектор, глаза;—;все это блеском отражается в моих легких уверенных отрепетированных движениях. Но страх быстро улетучивается как легкая пыль от сквозняка открывшейся двери. За ним обнажается главное, что подняло их со своих мест;—;обида, словно я отталкиваю их руку, дискриминирую, не пускаю в туалет, запираю, не ценю, не верю в то, что они способны на большее. Их пальцы слегка дрожат, словно забыв сжаться в кулаки, словно забыв, что за все придется бороться и никто никому ничем не обязан.

Вот я уже у самого их лица. Ряд номер восемь, чуть дальше к середине я вижу несколько свободных мест, а их законные обладатели, купившие билет, прямо здесь передо мной. Лишь секунду, только мгновение мой взгляд задерживается на них, но разве здесь я смогу найти что-то примечательное. Уйти из зала я бы тоже смог, разве мне это интересно;—;нет! Мне интересно оставаться тут, и понять почему все остальные до сих пор сидят и ждут, чего они ждут? Может это что-то существенное? Я тоже подожду, как раз на восьмом ряду, ближе к центру есть несколько свободных мест, на которых я могу удобно расположиться.

Одними глазами я прошу прощения и легкой улыбкой извиняюсь за неловкость. Протискиваясь через людей я двигаюсь к свободным местам, а те, кто их освободил уходят оскорбленные. Вероятно, они будут жаловаться, хамить, но все это произойдет не здесь. Здесь мы способны только ждать, все вместе, уставившись на пустую сцену.

Наверно, это было бы обманом, если бы ничего так и не произошло, хотя само действие движется к завершению. Мне и самому хотелось бы верить, что у этого всего есть сценарий и он развивается и куда-то ведет. Не обязательно это должен быть продуманный финал, но хотя бы ключевые моменты, которые помогут увидеть движение. Но в действительности, получается что в каждое отдельное мгновение;—;все замирает. А сами мгновения мало отличимы друг от друга. Все происходит только сейчас, и это и есть все, что я смогу показать.

Занавес падает, обнажая любую сцену любого театра. Я внимательно смотрю в огромное зеркало вместе с сотней других внимательных глаз.