Настя в тумане

На землю стали падать густые туманы. Они долго не таяли, а становились всё плотнее, и только к одиннадцати часам можно было что-то разглядеть.

И Настя поняла: быть грибам. Сколько она не ходила по всем грибным местам летом вместе с приехавшим почти за тысячу километров Виктором, грибов почти не было. Виктор по молодости пастушил в этих лесах. И хоть прошли десятки лет, но унаваемы ещё горки и полянки, тропинки лесные.

Пусты полянки. Так. Худенькие лисички, один красноголовик, да и то чудом уцелевший. Стоял он красавец счастливый и ждал своего часа. Стоял возле развороченного медведем пенька. А медведь был голодный. Ни брусники в лесу, ни малины, ни морошки. Одни муравьи и жучки в пеньках. Засунет медведь лапу в муравейник, выгребет то, что ему надо, обсосет лапу. И дальше. Пусть  восстанавливают. Тайфун пролетел. Бедствие было.

И вот этот красавец красноголовик на белом мху ждал своего часа и минуты, чтобы обрадовать Настю.
Она ахнула от радости:
-Мой!  Долгожданный!
Один ты на Лысой горке. И худо тебе одному. А раньше-то вся горка была в таких грибочках. Уж кто первый дал этой горке имя Лысая? Неизвестно. Но  так оно и закрепилось.
Вся горочка небольшая, как  пушистый мягкий шарик, вся в белом мху. Где кисточку бруснички кинет, где берёзкой тонкой до самой земли поклонится в ноги:
 -Проходите, гости дорогие! Да не обессудьте, что бедно у меня. Зато красиво и чисто.

И когда уже лето повенчалось с осенью, и сыпало под Настины ноги золотые берёзовые листочки, когда уехал весь приезжий люд, стала Настя одна ходить за деревню к ёлочкам то в одну, то в другую сторону. Всё тропинки вокруг ёлочек натаптывала, кудрявый клеверок разнимала, под веточки игольчатые заглядывала.
И хоть горсточку да в пятнадцать голеньких и маленьких рыжичков приносила. Где горсточка, там и мисочка, где мисочка, там и банка трёхлитровая накопится. Ничего не клади в рыжики, кроме щедрой щепоти соли. Соли – не жалей!

И вот второй день ходит она в туманах к ёлочкам. Усмехается про себя:
 - Кто я теперь? Бабушка в тумане. Никто не спросит, куда я иду?
Никто не знает, где я?
И птицы не летают в туманах.
Тишина.
Паутинки в лицо. Нарядили и жёсткие колючки лопуха, и почерневшие пуговицы пижмы.
Вон и солнышко  светильничком маячит. Пробиться не может.

И когда она увидела несколько рыжих пуговиц блестящих на коротком зелёном мху и нагнулась, чтобы срезать их, то поняла, что надо встать на колени. Пусть обмокнут. Даром.

Она увидела то, что бывает раз за десять лет. Рыжики бежали по траве, потом в кустики,  и конца им не было. Она не считала. Медленно и осторожно доставала их, освобождала от жёстких пут травяных, опоясывающих плотные, пробившиеся победно через твердь земную грибочки. Сверкающие на ножках капельки росы были прозрачны.
- За что же мне это? И так много. И что я такого сделала в жизни, чтобы мне даром? - думала Настя.
- А за терпение, за то, что люблю его, лес-то. Может, последней своей любовью кроткой, - отвечала она сама себе.

Потом она встала, дошла до огромной сосны. Сосна росла не вверх, а вширь метров на пять раскинула руки свои. Под ней лежала густо хвоя рыжая, а под хвоей бугрилось, поднималось крепкое богатырское плечико борового рыжика. Самого главного в рыжичном царстве.
И он позвал за собой брата и деток его. А потом опять повёл и в траву и в ветки. Не было больше места в корзинке.
- Как унести всё?
Настя сняла с головы светлую косынку, прикрыла богатство лесное и потихоньку отправилась по пустынной дороге домой.
- Надо только смотреть под ноги, а не думать о всей дороге, - думала она и ступала в зелёную мокрую отаву медленно, перекладывая потяжелевшую корзинку с одной руки в другую.
- Сколько не губи леса, он возродится.
Природа победит всё

фото автора