Автор: Василевский Сергей Анатольевич
Название: «Взвод»
Жанр: военные мемуары
СОДЕРЖАНИЕ
ПРОЛОГ 4
ГЛАВА 1. ПОЭТ 5
ГЛАВА 2. ФИЛЬТРАЦИОННЫЙ ВЗВОД 22
ГЛАВА 3. РАЗВЕДКА. НАЧАЛО 42
ГЛАВА 4. ПЕРВЫЕ ШАГИ 60
ГЛАВА 5. ПЕРВЫЙ БОЙ. ВВАУШ 83
ГЛАВА 6. ТРИ ПАТРОНА 100
ГЛАВА 7. УЗЕЛ СВЯЗИ 108
ГЛАВА 8. ПОСТ 115
ГЛАВА 9. «ГОРОДОК ОР» 124
ГЛАВА 10. ИНТЕРВЬЮ 139
ГЛАВА 11. МЕТАЛЛИСТ 144
ГЛАВА 12. ПЕРВОЕ ПЕРЕМИРИЕ 214
ГЛАВА 13. СНОВА МЕТАЛЛИСТ 218
ГЛАВА 14. ОБСТРЕЛЫ 240
ГЛАВА 15. ПОЧТИ «ГРАДЫ» 266
ГЛАВА 16. 13-Е ИЮЛЯ 273
ГЛАВА 17. ОНКОЛОГИЯ. НОЧНАЯ ТРЕВОГА 312
ГЛАВА 18. НОВОАННОВКА 327
ГЛАВА 19. ХРЯЩЕВАТОЕ 368
ГЛАВА 20. «ГРАДЫ» 400
ГЛАВА 21. ОБЪЕКТ 426
ГЛАВА 22. СОКОЛЬНИКИ. ПОСЛЕДНИЙ БОЙ ВМЕСТЕ 476
ЭПИЛОГ 502
P. S. 507
P. P. S. «ДОРОГА В ВАЛГАЛЛУ» 509
;
«Не все мы умрём, но все изменимся» (1 Кор. 15:51)
ПРОЛОГ
Посвящается Памяти бойцов нашего взвода, погибших в 2014-2015 гг в битве за Луганск.
Эта книга – воспоминания о нашем взводе, первом составе разведки Луганского народно-освободительного батальона «Заря». Мы воевали с самого начала и прошли через самые жестокие мясорубки в 2014-м на Луганском направлении.
Мы принимали участие во многих боях батальона «Заря», самые известные из которых – бой возле пос. Металлист (17.06.2014), где был практически уничтожен первый состав батальона «Айдар», бой под с. Роскошное (13.07.2014) и бои под с. Хрящеватое (13-14.08.2014), где мы снова столкнулись с «Айдаром». Правда, на этот раз это уже был Бог знает какой состав «Айдара».
Казалось бы, разведвзвод «Зари» – давно уже история. Но чем дальше, тем больше спекуляций на тему взвода и на тему батальона начинают всплывать неясно откуда. О нас рассказывают совершенно дикие вещи – как свои, так и с «той» стороны.
Собственно, поэтому и взялся «за перо». Постараюсь рассказать о том, как всё было на самом деле – как видел, как пережил, как помню. Не буду не приукрашивать, ни сглаживать – мы были такими, какими были, и этого достаточно.
Начну следующей фразой: «Основано на реальных событиях, написано участником событий». Ну, и если кому-то что-то не понравится, считайте, что «Все события вымышлены, все совпадения имён, позывных и обстоятельств случайны и непреднамеренны».
ГЛАВА 1. ПОЭТ
– Товарищ Поэт, товарищ Поэт, проснитесь!
Поэт открывает глаза и видит улыбающееся лицо Бабая – весёлого узбека, который принципиально ко всем обращается на «Вы». Бабай разбудил Поэта и теперь зачем-то говорит «Проснитесь!»
За секунду до этого Бабай выстрелил из пистолета – случайно, вертел в руках, сидя на кровати. Пуля улетела в открытое окно, а горячая гильза попала Поэту в спину – точно в голую полоску кожи между брючным ремнём и задравшейся во сне футболкой.
Выстрел плюс небольшой, но неожиданный ожог – после этого, в принципе, Бабай мог бы и не говорить «Проснитесь».
– Бля, Бабай, ты всегда так желаешь «Доброго утра?» – Поэт был после ночного дежурства и рассчитывал на пару часов поспать.
– Ну извините, товарищ Поэт, так вышло.
– Вышло… Ладно, свои люди, сочтёмся.
Поэт снова отвернулся лицом к стене и попытался заснуть. Но сон почему-то не шёл.
В ушах до сих пор чуть звенело от близкого выстрела, а за открытым окном «кубрика» разведвзвода батальона «Заря» были слышны крики, раздающиеся на плацу.
В одном месте тренируется спецвзвод, в другом – таскают песок и кирпичи, где-то вдали матерят сапёра, поставившего возле забора растяжку, на которую чуть не нарвалась собака.
– Ты как передвигаешься? Беременная черепаха – и та быстрее! – это уже орёт Кэп, командир спецвзвода.
– Здраа-а-авствуйте! – в приоткрывшуюся дверь всовывается весёлая усатая рыжая физиономия главного батальонного мародёра Монгола.
В «Заре» пока что очень мало оружия, запасных магазинов и патронов тоже почти нет. Но у Монгола, который каждый день обходит все кубрики «Зари», и магазины есть, и патронов хватает, и даже – о чудо! – есть «лимонка».
Монгол принадлежит к тому типажу людей, про которых одна девушка сказала: «Легче дать, чем объяснить, почему не хочешь». Женщин в батальоне почти нет, поэтому Монгол терроризирует окружающих не на предмет плотских утех, а на предмет «отжать» что-нибудь полезное. И каждый вечер у него добавляется то пачка-другая патронов, то магазин к автомату, то ещё что-нибудь.
Иногда попадаются герои, которые пытаются что-нибудь отжать у Монгола. Иногда им это даже удаётся – но через день-два Монгол у них же всё равно отжимает больше, так что соревноваться с Монголом в мародёрстве – себе дороже. Теперь, когда Монгол заходит в кубрик, взвод, если успевает, занимает круговую оборону.
Сейчас в кубрике были всего несколько человек, и первым оценил угрозу Бабай.
– Ничего нету, не-ту ни-че-го! – решительно говорит, почти кричит Бабай, грозно глядя на Монгола.
– Так уж ничего? – плотоядно ухмыляется Монгол.
– Вообще ничего, и нас тоже нет! – говорит, как отрезает Бабай. – Идите, идите, товарищ Монгол – не видите, товарищ Поэт поспать после дежурства пытается, а вы ему мешаете?
– Ы-ы-ы, – утвердительно рычит Поэт с койки.
– Извините, – смущённо ухмыляется Монгол. – Я пошёл тогда…
– Идите, идите, – Бабай рад, что Монгол уходит, но не верит, что так просто всё закончится.
– Я после ужина зайду, – вежливо говорит Монгол и быстро захлопывает дверь, чтобы не услышать, как Бабай кричит «Ни в коем случае!»
Поэт понимает, что поспать всё равно не выгорит, сползает с койки, натягивает кроссовки и выходит из кубрика. Спускается с четвертого этажа – мимо обжитого третьего, пока ещё не убранного после Нацгвардии второго и первого – на котором уже обустраиваются медпункт, оружейка и склад.
Толкает тяжёлую простреленную дверь и выходит на плац Луганского областного военкомата, который стал расположением Луганского народно-освободительного батальона «Заря».
***
Поэт приехал в Луганск из Днепропетровска. Он поступил в «Зарю» 12 мая 2014 года. И этот день разделил его жизнь на две наиболее значимые части – «До» и «После».
Всё, что было до войны, оказалось для Поэта куда менее значимым, чем то, что началось после поступления в «Зарю».
С начала 2014 года в Днепропетровске жили ощущением приближающейся большой войны. «Отжатие» Крыма, которое прошло тихо, как во сне, заставило зашевелиться власть и общество странной страны, в которой 23 года изо всех сил строили государство без армии. Наверное, это как-то было связано с национальным менталитетом.
Со складов начали выволакивать ржавое советское оружие – то, которое почему-то не успели продать в Африку или попилить на массогабаритные макеты «в установленном законом порядке». Вдруг выяснилось, что единственный патронный завод в Украине расположен в Луганске, а там начинала завариваться неясная для Киева каша.
Практически каждый год в Украине на складах «случайно» поджигали и взрывали тысяч по 100 тонн боеприпасов. Теперь оказалось что, возможно, зря.
Поэт читал заголовки в Интернете. «Пять танков загорелись, когда их пытались завести, из-за пересохшей проводки» (это во время войны!) «Тысяча украинских военнослужащих собрались на Майдане и запели Гимн Украины» (это во время войны!) «Министерство обороны судится с заводом, чтобы получить оплаченные по контракту танки» (это во время войны!) Поэта не покидало ощущение бреда.
Начиная с конца 2013 года в Днепропетровске начали пропадать люди, которые, с точки зрения властей, могли представлять опасность. Самым «везучим» просто шили дело – по поводу или без, был бы человек. Менее везучие исчезали, и их трупы находили в реках, балках, промзонах и на заброшенных дачах – если вообще находили. Милиция флегматично принимала заявления от родственников, и дела ложились в долгий ящик.
Даже Поэт – человек, живущий, в общем, вне социума – начал чувствовать, что бывшему журналисту, попавшему когда-то в «чёрный список», становится рискованно жить в Днепре. Но он чего-то ждал – как и все, наверное, не мог понять, куда же вынесет.
Интересую вещь сказал Поэту его знакомый:
– Старики говорят, что последние два года всё было, как перед прошлой войной. Тогда также строились активно, и настроение было похожее.
Всё стало ясно 2 мая 2014 года, когда в Одессе, при крышевании МВД и СБУ, в Доме Профсоюзов сожгли заживо людей. У Поэта был один знакомый – параноик, который вообще утверждал, что это было ритуальное жертвоприношение, а сам Дом Профсоюзов был гееной огненной – местом жертвенного сожжения.
Поэт так глубоко не вникал, но это и не нужно было – с практической точки зрения всё равно, по каким обычаям сжигают живьём политических противников.
Поэт понял, что МВД и СБУ по факту разоружают людей (в стране оружие было запрещено), чтобы их было легче сжечь. Пора было валить – причём чем дальше, тем быстрее.
***
Начиная с осени 2013-го, Поэт готовился к возможным катаклизмам – запасался консервами, крупами, водой, водяными фильтрами, свечами и думал, где достать оружие. В апреле 2014 он позвонил товарищу в Луганск.
– Что у вас там? Что там в СБУ? В новостях совершенно разные вещи пишут.
– У нас весело, – отвечает луганчанин. – На СБУ по паспорту автоматы раздают.
– Возьми и мне! – подпрыгнул Поэт.
– В смысле «и»? Я и себе-то не брал.
– Ты серьёзно?!
– Ну да. На хрен он нужен. Мне бы перфоратор новый.
– Твою мать… Не ценят люди счастья. Я бы за автомат дом свой отдал.
– Да приезжай да получи.
Поэт не поверил луганчанину – решил, что он шифруется, чтобы по телефону не говорить о том, что у него дома уже лежит минимум один автомат. Когда Поэт приехал в Луганск, он был потрясён, как мало когда в жизни – его товарищ действительно не воспользовался возможностью получить армейский автомат.
Это было выше понимания Поэта.
9 мая 2014 года Поэт проснулся рано утром с ощущением, что пора собираться в дорогу. Он вытащил рюкзак, в который сложил две пары носков, двое трусов, две футболки, рыльно-мыльные принадлежности, бутылку минералки, две пачки печенья, свитер, ноутбук и книгу Экхарта Толле «Сила момента сейчас». Из документов взял только паспорт и права.
Он читал – тогда это ещё было в Сети – сайты о том, как перебираться в мятежные регионы. «Никаких баулов, никаких запасов, ничего лишнего, – инструктировали «сепаратистские» сайты. – Не берите лишних документов – дипломов, свидетельств – ничего, что могло бы вызвать вопросы на блок-постах. Только необходимое на несколько дней. Если спросят «Куда?» – вы едете к родственникам или на лечение».
У Поэта были родственники в Луганске, на блок-посту в случае необходимости он cмог бы назвать адрес и продиктовать номер телефона для контрольного звонка.
Собравшись 9 мая, вечером он сидел на крыльце дома, курил, пил чай и смотрел на звёздное небо. Ощущение было такое, что он прощается со своим домом как минимум надолго – если не навсегда.
***
10 мая утром Поэт проснулся раньше будильника – словно кто-то легонько погладил его по лицу. Поэт умылся, побрился, оделся, взял рюкзак и вышел из дому. По дороге к остановке попадались соседи, но вид Поэта вряд ли мог вызвать вопросы – в этой же одежде и с этим же рюкзаком он постоянно уходил в город на заработки.
Крайние два с половиной года перед войной Поэт преподавал голландский язык. Он не пил, жил один и, с учётом профессии, в своём селе слыл не совсем нормальным человеком.
Поэт подошёл к остановке и буквально через пару минут из-за поворота вынырнула маршрутка.
Зайдя в маршрутку, Поэт решил немного побаловать свою паранойю и сыграть в конспирацию.
– Алло! Да, я. Мясо заказал ещё вчера, в 11 заберём, потом – на турбазу! – громко говорил Поэт в трубку выключенного телефона. – Да, хватит и на завтра.
Односельчане смотрели в окна и, конечно, ничего не слышали.
Ещё перед выходом из дому Поэт вытащил из обоих своих телефонов сим-карты и батарейки. Естественно, что с того момента, когда он решил ехать в Луганск, он ни разу не позвонил луганским родственникам даже узнать, как дела.
На маршрутке, идущей до площади Островского, Поэт не стал доезжать до тупика, откуда можно было бы дойти до автовокзала. Поэту интуитивно не хотелось идти на автовокзал. Он вышел на углу Набережной и улицы Павлова – именно здесь с автовокзала проходят автобусы, идущие в восточные области Украины.
Поэта явно вела Судьба – он только успел прикурить сигарету, как к повороту подъехал автобус, идущий на Харьков.
Поэт накануне смотрел на сайте автовокзала (через анонимизатор Тор, конечно же!) расписание автобусов, и видел там утренний рейс на Луганск. Но Знаки Судьбы игнорировать не хотелось. Поэт поднял руку, автобус остановился и открыл дверь.
– На Харьков? – зачем-то спросил Поэт.
– На Харьков, – флегматично ответил водитель.
Поэт достал деньги (у него было немногим больше, чем на дорогу до Луганска), расплатился и сел на среднее место – не с краю, но и не на самом виду. Автобус тронулся и покатил по Набережной – пока что в ту сторону, откуда Поэт приехал только что.
***
Автобус переехал мост и ехал по Донецкому шоссе. Поэт смотрел по сторонам, прощаясь с районами, в которых вырос.
На месте Фрунзенского в то время, когда Поэт учился в школе, были пески и редкие низкие деревья. На месте Левобережного Поэт с товарищами ловил ящериц. ТРЦ «Караван» – в доме напротив Поэт жил до того, как продал квартиру и переехал в село. Ему с начала 2000-х всё сильнее казалось, что в городе делать нечего.
На выезде из города попался первый блок-пост – десяток эсбэушников в балаклавах с СВД и автоматами. Поэт почувствовал страх – но их автобус даже не проверяли.
Генетический страх перед НКВД, превратившееся в СБУ и МВД, Поэт испытывал до первого боя «Зари» – когда «зарёвцы», будучи в меньшинстве, взяли штурмом конвойный полк в Луганске. После этого Поэт, в принципе, воспринимал силовиков как потенциальный источник опасности, но страха уже не было.
Достаточно было один раз через прицел увидеть, как сдаются «конвоиры» и как отходит «Беркут».
За несколько часов автобус доехал до Харькова. Ещё при въезде на автовокзал Поэт определил для себя, что он с автовокзала выходить не будет, солнцезащитные очки надевать не будет, будет вести себя спокойно, дружелюбно и слушать музыку в наушниках. Скользнув взглядом по милицейскому наряду, Поэт спокойно подошёл к кассе.
– Что есть на сегодня на Луганск?
– На Луганск – ничего, – отрезала кассирша, – может быть, будет автобус в час ночи.
– А что есть в ту сторону? – в такие моменты соображаешь быстро, и сидеть десять часов на автовокзале в Харькове просто ради перспективы «может» не хотелось.
– До Северодонецка, через двадцать минут.
– Места есть? – если бы мест не было, Поэт ехал бы стоя.
– Одно. Давать?
Это тоже был Знак Судьбы, или Божья Милость – Поэт точно не знал. Но через полчаса он уже ехал в Северодонецк.
***
До Северодонецка автобус ехал больше пяти часов – где-то в середине пути пришлось петлять, потому, что по шоссе гнали колонны техники в сторону Луганска. Весёлые украинские солдаты и милиционеры ехали убивать за Украину, и Поэт делал вид, что спит, чтобы не смотреть в окно и не встречаться взглядом с карателями.
Документы проверяли только один раз – где-то в конце второй трети пути. В тот момент Поэт действительно спал, поэтому, проснувшись, выглядел совершенно естественно, когда тёр глаза, непонимающе смотрел на толстого мента перед собой и судорожно искал в карманах паспорт. Обошлось – документы проверили, и автобус поехал дальше.
В Северодонецк доехали около 17.30. Это была ещё не полная безопасность, но уже сравнительная. Полная была в Луганске, где киевская власть уже стала фикцией, ещё не поддерживаемой артиллерией и авиацией.
Автобус на Луганск отходил в 18.10. Поэт купил билет, бутылку кефира и сим-карту с региональным тарифом. Старые сим-карты он сломал в туалете и спустил в унитаз.
Деревню детства – Денежниково – Поэт проехал где-то в 18.50. И странное дело, почти после этого на него словно навалилась невидимая масса – так, что он даже физически начал задыхаться. Что-то подобное Поэт видел в фильме «Властелин Колец», когда Фродо надел кольцо и Всевидящее Око искало его в пространстве. Это было дико, но Поэту казалось, что его пытается увидеть главный днепропетровский Саурон.
Поэт представил перед собой тыльную сторону зеркала, передняя часть которого повернута к Днепропетровску, и начал равномерно дышать, отслеживая дыхание. Это немного помогало перенести невидимое давление. Оно прошло минут через 20, и Поэт обмяк на сидении.
Поэта точно вела Судьба – на следующий день, 11 мая 2014 года, в 11 часов под Новоайдаром (ближе к Луганску, чем Денежниково) уже стоял украинский блок-пост. Окно возможностей тогда захлопнулось, и Поэт успел проскочить в последние сутки.
Под Луганском был луганский блок-пост – весёлые люди пиратской внешности в банданах, тельняшках, с автоматами и двухстволками. Над блок-постом поднят советский флаг, на бетонных плитах – неровная надпись от руки «Луганская Народная Республика».
Автобус остановился, и в салон вошёл бородач с автоматом.
– Спокойно, товарищи, вы в безопасности. Расслабьтесь, Хохляндия закончилась, у нас людей не жгут. Документы у всех в подярке?
– Да, – хором ответил автобус.
– Добро пожаловать!
Бородач вышел, дверь захлопнулась и автобус, пропетляв между бетонными блоками и шипастыми заграждениями, покатил по дороге республики, где уже не было киевской фашистской власти – и ещё не было вообще никакой.
Странное ощущение!
Выйдя на автовокзале в Луганске, Поэт вставил в телефон новую сим-карту, и набрал номер товарища.
– Ты дома?
– Ну да, а что? – весело удивился товарищ.
– Гостей принимаешь?
– Таки приехал, – сразу сообразил товарищ. – За автоматом?
– Очень хотелось бы.
– Принимаю, приезжай.
В привокзальном киоске Поэт купил пару пирожков, выпил кофе и пошёл на остановку маршрутки.
***
11 мая 2014 года с утра Поэт отправился с товарищем (по прозвищу Виха) гулять по Луганску. Задачи было три – определиться, в какое подразделение возникающего ополчения вступать; вступить по возможности сразу и посмотреть, как голосуют луганчане на референдуме.
Чтобы определиться, Поэт встретился с человеком по имени Юра.
В каждом городе есть такие люди. Обычно Юра выглядит среднестатистически, часто даже не имеет своего видимого бизнеса, хорошего автомобиля или пафосного костюма. Юра ходит тихо, улыбается вежливо и говорит аккуратно – и при этом Юра знает всех и Юру знают все.
Юра может пройти – и если человек ему понравился или заинтересовал, то и человека провести – в любой кабинет, притон и подпольный магазин города. В один день с Юрой можно побывать в приёмной заммэра, с которым Юра пошушукается под кофе, заехать затем в райотдел и под занавес поужинать глубоко в Камброде с такими людьми, рядом с которыми и находиться страшновато.
(Камброд – район в Луганске, в который даже в советское время даже милиция лишний раз старалась не соваться)
Так как Поэту нужно было быстрее понять раскладку сил в городе, Виха позвонил Юре – и они отправились на Восточные Квартала в избирательный участок, где Юра, естественно, руководил на вторых ролях.
Подъехав к участку, Виха снова набрал Юру, и через минуту к ним подошёл высокий плотный мужчина с внимательным взглядом.
– Здорово, – улыбаясь, говорит Юра.
Улыбка у Юры – светлая и искренняя, но немного не вяжется с настороженным взглядом, которым он просвечивает Поэта.
– Здорово, Юра, – отвечает Виха. – Вот, человек из Днепра приехал, к нам поступить хочет.
Юра, прищурившись, рассматривает Поэта. Поэт потом часто будет сталкиваться с подобными недоверчивыми взглядами. Человек, который приехал и Днепропетровска – оплота Коломойского и кучи всякой прочей нечисти – автоматически вызывает подозрения. Да и чего греха таить – рожа у Поэта ментовская, он и сам это знает.
– Да не, Юра, всё нормально, я его давно знаю, – говорит Виха.
Этой рекомендации хватило. Юра ещё раз осматривает Поэта, потом улыбка его становится немного менее напряжённой.
– Чего ты хочешь? – в лоб спрашивает он.
– Автомат, – честно отвечает Поэт. Он понимает, что хитрить сейчас не за чем – и не перед кем. – Слышал, на СБУ автоматы раздают.
– Раздавали. Где ты был месяц назад?
– В Днепре. К сожалению.
– Сейчас попробую позвонить, – поколебавшись, говорит Юра. – Но не обещаю ничего. Без обид, но ты из Днепра – кто тебе поверит?
– Да я журналистом был, привез книгу, статьи.
Юра недоверчиво жмёт плечами, но достаёт телефон и набирает номер.
– Алло, это я. Тут человек приехал. Из Днепра, но свой, я ручаюсь. Он может на Избушку зайти?
Послушав несколько секунд, Юра, не прощаясь, прячет телефон в карман.
– Не получится. Не пускают туда новых людей. Да и ты – из Днепра. Здесь ваших не любят.
– А хотя бы автомат получить?
– Уже всё роздали. Ты же не думаешь, что кто-нибудь ждал тебя?
– Что же делать? – Поэту неприятно от мысли, что он висит в воздухе в чужом городе, когда вокруг происходят такие события.
– Езжай на автовокзал. Там батальон «Заря» собирают. Попробуй туда. Да и, честно говоря, нечего тебе на Избушке делать. Не тот там контингент.
***
То, что на Избушке контингент не совсем тот, среди которого прижился бы Поэт, стало ясно, когда Поэт и Виха по дороге с юриного избирательного участка заехали на Избушку.
Избушка – здание СБУ с прилегающей территорией – была огорожена баррикадами, и плотность народа на этой территории была не меньше, чем на киевском Майдане в самый разгар путча. Только не было «Беркута» за стеной металлических щитов, не было беснующихся активистов с замотанными лицами. Играла музыка времён СССР, и люди ходили от одного прохода к другому, словно в музее.
На территорию внутри периметра пускали неохотно, но пройти было можно – после досмотра вещей и краткого опроса на тему «Откуда и зачем».
Первым представителем местного гарнизона, которого встретили Поэт и Виха, оказался голый по пояс невысокий накачанный парень, синий от татуировок и количества принятого внутрь спиртного. Вёл он себя, в общем, тихо, но ходил покачиваясь и немного излишне помахивал ППШ, который он держал в руках.
«Блин, «папаша» у человека! Ёшкин кот, везёт же некоторым! – пролетело в голове у Поэта. – Хрена я столько в Днепре сидел. Только кто же ему такую машину-то дал? Там же в магазине – 70 патронов, толпа вокруг, а парень явно не в себе. Идиот у него командир!»
Присмотревшись, Поэт заметил, что в ППШ нет затвора – и понял, что командир всё-таки не идиот. И бойца не обидел, и за людей не страшно.
Внутрь здания пройти не пытались – Юра отсоветовал на прощание, да и не нужно было. Походили, потолкались, посмотрели на местный Антимайдан. Вихе это было привычно, а Поэт пялился во все глаза – для него было дико видеть людей, которые слушают советские песни, машут советскими и российскими флагами и при этом не получают битами по головам от украинских «активистов».
– Ладно, сюда успеем ещё, – говорит Виха. – Ты там вроде бы куда-то собирался?
– Да в батальон ваш. Хочу записаться.
– Ты уверен?
– Ну да.
– Тогда поехали, пока не сильно поздно. Ещё нужно в школу зайти – проголосовать.
***
Когда Майдан только входил в свой апогей, Поэту приснился странный сон.
Ему снилось, что он видит Майдан сверху – словно стоя на крыше выского здания. Он видит внизу тёмную копошащуюся людскую массу, палатки, милицейское оцепление в боковых улицах. Это – реальность, которую видят все.
И в то же время Поэт внутренним взором видит параллельную реальность. Даже не параллельную – изначальную, в которой происходят события, которые в обычном мире видятся, как Майдан.
И вот по этому изначальному Майдану ходят кривыми замкнутыми дорогами изначальные украинцы – то ли духи, то ли бесы – понять тяжело. Их действия в реальности формируют происходящее на Майдане и, как следствие, во всей Украине.
Поэт видит, как в начале призрачной процессии идут украинские женщины – такие, какими из изображали в школьных учебниках времён Поэтова детства. Женщины одеты в национальные наряды, у них на головах венки, за их спинами развеваются цветные ленты, из-под взлетающих юбок сверкают красные сапоги на высоких каблуках.
Люди в призрачном хороводе намного выше обычных людей – примерно как пятиэтажное здание. Пятиэтажные женщины ходят и ходят по Майдану, усердно вертят попами и поют странную песню на каком-то ломаном украинском суржике.
Правда, музыка в их песне почему-то москальская – заимствована из шлягера столетней давности «По городу ходила большая крокодила». Язык текста не просто ломаный – пародийный какой-то. Но так уж приснилось.
Женщины гордо и самодовольно вышагивают, вертят, как уже говорилось, пятыми точками, и звонко хором поют:
Зя ненцю Украину насэрэм пид калыну
Вона, вона розквитнэ вид гивна.
Следом за пятиэтажными украинками шагают шестиэтажные украинцы. Мужчины такие, какими рисовали казаков в старых мультфильмах – здоровенные, в белых рубашках, в шароварах, стриженные «под горшок» или с длинными чубами на макушках.
Глаза у казаков зачаровано вытаращены, из похотливо открытых ртов высунуты языки и чуть-чуть капает слюна. Головы их ритмично покачиваются – в такт с движениями ягодиц идущих впереди женщин, на которые они пялятся, не отрываясь. Когда женщины заканчивают куплет, мужчины подхватывают припев:
А ну-ка раз-два, пид калыну…
Звучит могучий коллективный пук, явно результативный.
…Да зя Украину
Сэранэмо, як одын!
Этот хоровод ходит и ходит по Майдану, высокие призраки поют и поют раз за разом свою песню. Люди, стоящие на Майдане, обычным зрением не могут видеть своих кукловодов, но они с ними напрямую связаны. Настроения и действия изначальных украинцев формируют поведение потомков даже против их воли.
И люди, чувствуя внутренним чутьём неумолимое губительное влияние, беснуются, скачут, чтобы доказать, что они – не москали, и решительно гонят свою страну и свой народ в последнюю пропасть.
– Идиоты, – шепчет Поэт, просыпаясь.
Затем ему вспоминается старый демотиватор, и Поэт говорит то ли себе самому, то ли сумасшедшим на Майдане, то ли всем сразу:
– О-ло-ло, пора отсюда съёбывать…
В этом же году Виктор Пелевин напишет в своём новом романе «Любовь к трём Цукербринам»:
«Шановный пане, пройдить ***!»
Сказал фашисту пидарас,
И беркут наш встал черепахой
– В незабываемый тот час.
«Тактика только обороны никогда не даёт результатов. Майдан нужно было гнать до самого Львова, а не стоять черепахой», – рассуждает Поэт, прочитав этот отрывок.
Позже у него эта мысль окончательно формулируется так: «Там, где вовремя не выкатывают пулемёты, потом выкатываются танки. Но уже с другой стороны».
Хорошо быть умным, как Поэт после.
***
В обед 11-го мая Поэт с Вихой бродят от одного избирательного участка к другому, где люди голосуют за отделение Донбасса от Украины. Поэт всматривается в окружающих, пытаясь увидеть и почувствовать их настроение, и ему в голову лезет совершенно дурацкая аналогия.
Однажды Поэт видел котёнка, которого подобрали строители, живущие на объекте недалеко от его дома. Котенок был худой и замученный – его совсем достали блохи. Строители помыли котёнка шампунем от блох, надели противоблошиный ошейник – и котёнок с облегчением завалился спать прямо возле таза с грязной водой.
Когда котёнок проснулся и поднялся, Поэт увидел, что он буквально на глазах наливается силой и здоровьем. Оказывается, иногда достаточно просто избавиться от паразитов.
Конечно, людей нельзя сравнить с котёнком, но эта картинка упорно лезет в голову Поэту.
После многое окажется не так, как виделось в день референдума. Люди со дня на день ожидают крымский сценарий, но вместо этого будет война, будут жертвы, будут бомбардировки и обстрелы. Вчерашние революционеры, получив посты и должности, нередко станут превращаться в новых баронов. Иногда даже будет казаться, что всё – как раньше, только в этом кресле рожа поменялась.
Но это будет потом – сейчас в людях что-то просыпается, и они словно становятся немного выше и стройнее.
***
На избирательном участке сравнительно тихо – большинство людей, приходившие на участки с самого утра, уже проголосовали, и женщины за столами откровенно скучают. Увидев посетителей, они обрадовались.
– Заходите, пожалуйста! Паспорта взяли?
– Он – взял, – отвечает Поэт, показывая на Виху.
– А вы? – улыбается женщина.
– Я – тоже, но я голосовать не буду.
– Почему?
– Я… Не отсюда.
– А откуда?
– Из Днепропетровска, – осторожно отвечает Поэт. Он уже привыкает к тому, что слово «Днепропетровск» моментально настораживает окружающих.
Женщина внимательно смотрит на Поэта.
– Почему?
Виха смеётся.
– Вы можете проголосовать по спискам иногородних, – говорит женщина. – Давайте паспорт, мы внесём вас.
Поэту интересно, что будет происходить дальше, да и проголосовать ему тоже хочется. Он вынимает из кармана паспорт и протягивает женщине. К его удивлению, женщина внимательно рассматривает паспорт и действительно вносит данные в список, в котором уже есть шесть или семь записей.
– Пожалуйста, ваш бюллетень.
Поэт немного удивлён. Он понимает, что голосует за правильные вещи, понимает, что это понимают и окружающие, но не ождал, что здесь будут так придирчиво рассматривать его документы. Также, как и во время предыдущих выборов в Украине.
Журналистское прошлое действует – Поэт решает устроить маленькую провокацию. Он берёт бюллетень, просит у женщины ручку, делает невинное лицо и спрашивает, глядя в глаза:
– Как сегодня голосуем?
Женщина снова улыбается.
– Голосуйте, как считаете нужным.
Поэт снова удивлён, но заходит в кабинку, ставит галочку – так, как, скорее всего, поставили все или почти все местные. Опускает бюллетень в урну, выходит, отдаёт женщине ручку и спускается на улицу, где уже стоит Виха.
– Ну как? – спрашивает Виха. – Сделал свой гражданский выбор?
– Сделал.
– Хорошо. Дальше что?
– Едем на автовокзал. Давай уже определюсь окончательно.
***
Через дорогу от автовокзала располагается областной военкомат. Точнее, бывший областной военкомат – сейчас на воротах написано «Батальон Заря», над забором возвышается наспех сваренная из металлических листов кабинка с прорезями для стрельбы.
– Подожди, – говорит Поэт Вихе.
Он подходит к воротам и стучит в боковую калитку возле КПП.
Через полминуты калитка открывается, и в проёме возникает невысокий улыбчивый парень с седыми волосами, в серой рубашке и с небольшой сумкой на плече.
– Заходите, – говорит он, улыбаясь и внимательно глядя Поэту в глаза.
Поэт заходит и видит, как из-за спины парня в серой рубашке выходит здоровенный, как Терминатор, мужик с РПК на шее. РПК – вещь вроде бы немаленькая, но на Терминаторе смотрится, как АКСУ.
Эти двое надолго стали лицом батальона. Терминатора зовут Тимур, улыбчивого – Лёша. Точнее, их так называют – как их зовут на самом деле, Поэт особо не интересовался. Может, так же, может – нет.
Лёша рассматривает паспорт Поэта. Тимур сурово смотрит на Поэта (Поэт чувствует дискомфорт), затем начинает вежливо улыбаться (тут Поэту становится немного страшно).
– Из Днепропетровска? – спрашивает Лёша.
– Да.
– Что вы хотите?
– Поступить в батальон на службу.
– У нас не платят, у нас казарменное положение, много хозяйственной работы и варианты развития событий возможны разные, – говорит Лёша, возвращая паспорт.
– За этим и приехал, – отвечает Поэт.
– Из Днепропетровска? – влазит в разговор Тимур, улыбаясь ещё шире.
– Да, – Поэту становится ещё немного страшнее.
– Вы хорошо подумали? – спрашивает Лёша.
– Хорошо, – кивает Поэт.
– Когда приехали?
– Вчера вечером.
– Почему пришли только сегодня под вечер?
– Голосовал на референдуме. По спискам иногородних.
– Голосовал – это хорошо, – кивает Лёша. – Я вас предупредил, подумайте до завтра. Если не передумаете – приезжайте сюда к 9 утра. По возможности возьмите постельное бельё, одежду, тёплый свитер, если есть.
– Спасибо, до завтра, – отвечает Поэт.
– До завтра, – с непонятной ехидцей отвечает Тимур. Он улыбается ещё шире, и вдруг становится совершенно серьёзным. Поэт прощается с ним и с Лёшей за руку и с облегчением выходит на улицу.
– Ну что? – почему-то смеётся Виха.
– Завтра на 9, – отвечает Поэт. – Сказали по возможности взять постельное бельё и тепляк. Свитер я привёз, а вот постельное купить бы.
– Сейчас уже не купишь, поздно, – отвечает Виха. – Это же тебе не Днепр. Не переживай, сообразим.
ГЛАВА 2. ФИЛЬТРАЦИОННЫЙ ВЗВОД
12 мая в 9.00 Поэт стучит в калитку военкомата и калитка открывается сразу, как будто Поэта уже ждали. За воротами стоит Лёша, Тимур сидит на лавочке в тени, вытянув ноги и положив РПК на колени.
– Заходите, – говорит Лёша, впускает Поэта и перед тем, как закрыть калитку, внимательно осматривает улицу.
Вчера у Поэта толком не получилось осмотреть двор, сейчас, когда Лёша запирает замок, он быстро осматривается.
Слева от него – будка КПП. Чуть впереди – собственно, здание военкомата. Второй этаж выглядит устрашающе – почти все окна выбиты, на подоконниках лежат белые мешки с песком. На других этажах тоже много выбитых стёкол, но на втором целых практически нет.
Прямо напротив ворот, немного дальше здания, видна столовая. На кафеле вокруг окна несколько сколов, в оконном стекле – пулевое отверстие, окружённое разбегающимися трещинами.
Двор уже начали убирать, но ещё видны осколки стекла, мелкие куски кирпича, мелкие ветки.
– Идёмте! – Лёша показывает Поэту рукой направление, и они проходят здание и идут через плац.
На плацу группа людей самых разных возрастов метает учебные гранаты, под навесом стоит стол, на котором высокий плотный мужчина показывает сборку-разборку автомата. Поэт и Лёша переходят плац и поднимаются по ступеням в двухэтажное здание, где располагается штаб батальона.
***
Поэта в батальоне приняли, мягко говоря, прохладно. Через неделю после возникновения «Зари» приезжает человек из Днепропетровска, тем более лицо у него специфическое – людей из «Зари» понять можно. Честно говоря, Поэт был удивлён, что его вообще взяли.
Может быть, были нужны люди хотя бы с задатками боевых навыков. Но Поэт потом думал, что в батальоне действовали по принципу «Держи врага ближе к себе». Поэтому и брали людей, вызывающих подозрения – из Днепропетровска, Харькова, Одессы, даже с Западной Украины.
Лёша завёл Поэта в комнату, где несколько человек сидят за столами, перебирают бумаги, что-то набирают на компьютерах.
– Новенький! – улыбается Лёша. – Из Днепропетровска.
И выходит из комнаты.
– Из Днепропетровска… – от монитора отрывается высокий плотный мужчина с цепкими холодными глазами (Вася-Психолог). – Из Днепропетровска…
– Да… – отвечает Поэт.
– А почему же к нам приехали, а не в Нацгвардию?
– Почему в Нацгвардию? – сразу даже не понимает вопрос Поэт. – У меня такая жизненная позиция…
Под холодным неприязненным взглядом Поэту неуютно, он и сам чувствует свою косноязычность.
Почему Вася-Психолог спрашивает именно про Нацгвардию, Поэт узнал много позже.
***
В первые дни существования батальона пришёл записываться довольно нетрезвый местный житель. Дисциплина в «Заре» сразу была заведена железная – три построения в день, курить – только в отведённых местах, о малейшей пьянке не могло быть даже мысли. Но записываться приходили многие, хлебнувшие вольницы апреля 2014-го.
Они часто были нетрезвыми, и поэтому на первой беседе им, в общем, прощалось это состояние. Хотя зачастую предлагали прийти на следующий день – трезвым, бритым и чистым.
Штаб сидит пока ещё всего в нескольких комнатах, друг у друга на головах, работы – вздохнуть некогда, существование батальона огранизовывается с нуля. Тут открывается дверь, и вваливается пьяный, но решительный доброволец.
– Хочу записаться!
– Приходите завтра, трезвый и бритый, – привычно отвечает Вася-Психолог.
– Хочу записаться сегодня! – решительно чеканит доброволец. – Ждать не могу!
Видно, что спорить с человеком – бессмысленно. Черноволосая серьёзная женщина, которую Поэт сразу же встрече прозвал «Колдунья» (позывной, кстати, прижился) – протягивает лист А4 и ручку.
– Пишите заявление. Образец – на столе.
Осталось тайной, что именно пил этот доброволец и в каком количестве, как он смотрел на образец и что вообще происходило в его голове. Доброволец решительно садится за стол и твёрдым почерком пишет: «Прошу принять меня на службу в Национальную гвардию Украины». Ставит число, подпись и отдаёт заявление Васе-Психологу.
Вася-Психолог в ярости поднимает глаза на шутника и видит, что шутник на самом деле не шутит – он сделал важный шаг в своей жизни, заполнил заявление и теперь счастливо ждёт, когда его отправят сражаться за его идеалы.
Вася-Психолог пожимает плечами и передаёт заявление начальнику особого отдела Дворянскому. Дворянский – высокий худой мужчина с холёной внешностью и точёными осознанными движениями. Поэт редко видел, чтобы позывной настолько метко отражал сущность человека.
Просмотрев заявление и бросив один короткий взгляд на добровольца, Дворянский понимает всё. Он поднимается со стула и делает приглашающий жест рукой.
– Прошу вас, – Дворянский открывает дверь и одновременно вручает заявление добровольцу. – Видите во-он ту дверь?
– Вижу! – счастливо отвечает доброволец-нацгвардеец.
– Отнесите ваше заявление, пожалуйста, туда.
– Есть! – уже чувствуя себя военнослужащим, доброволец в несколько шагов пересекает коридор и, даже не постучавшись, распахивает дверь и исчезает в комнате, в которой находится особый отдел батальона.
Что с добровольцем было потом – никто толком не знает. Говорят, что вроде бы в комнате были слышны вопли, удары и крики: «Я ошибся, честное слово!» Установить, правда это или нет, уже вряд ли получится, тем более, что больше добровольца-нацгвардейца никто не видел.
***
– Пишите заявление. – Вася-Психолог кивает Колдунье, и она даёт Поэту лист и ручку.
– Паспорт есть? – спрашивает блондинка, сидящая за соседним столом.
Поэт молча вынимает паспорт, права и отдаёт их блондинке (потом с подачи Поэта блондинку называют «Красота» – барышня действительно красоты редкой, кукольной).
Пока Красота делает ксерокопии паспорта, Поэт заполняет заявление и отдаёт Колдунье.
– Сейчас пройдёте психологический тест, – говорит Колдунья, поднимаясь из-за стола и указывая Поэту на свой стул. – 165 вопросов, варианты ответов выберете мышкой. Врать не нужно – тест сразу же покажет, что недостоверные данные.
Поэт садится за компьютер и начинает проходить тест «На социальную адаптивность». Тест на украинском – похоже, остался в наследство от украинской армии. Иногда попадаются вопросы простые до забавного, вроде «По ночам испытываю желание пойти кого-нибудь убить», варианты ответов «Да/Нет». Но бывают и такие, что не особо поймёшь, о чём речь.
Один из таких вопросов Поэт просит Колдунью перевести на человеческий язык.
– Этот тест – переводной с западного, – нехотя говорит Колдунья. – Перевели криво, действительно некоторые вопросы тяжело понять.
– Был редактором газеты, – говорит Поэт. – Просто не могу понять построение фразы.
Вася-Психолог на минуту отрывается от рассматривания поэтова паспорта и тяжело смотрит на Поэта, но Поэт, этого, к своему счастью, не замечает, отвечая на очередной «Хочу убивать по ночам». Поэтому он не видит ни долгого взгляда Васи-Психолога, ни короткого, цепкого взгляда, который бросает на него Дворянский.
Уйдя в тест, Поэт не обращает внимание на то, как открывается дверь и в комнату заходит невысокий худенький парень. Парня зовут Евгений, он – сотрудник особого отдела, и естественно, он получает позывной «Женя-Особист». Позывной отражает не только должность, но и внутреннюю сущность – Поэт после узнал, что до войны Женя служил в милиции.
Женя напоминает и бандита, и мента одновременно, причём поровну. По первому правилу Глеба Жеглова Женя, разговаривая с людьми, улыбается, но Поэту поначалу при виде его улыбки хотелось отойти на расстояние чуть больше дальности пистолетного выстрела.
Пока Поэт щёлкает мышкой, Женя-Особист подходит к Васе-Психологу, коротко смотрит на Поэта, затем берёт у Васи-Психолога из рук паспорт Поэта. Перелистнув несколько страниц, он саркастически смотрит в документ (наверное, на страницу с пропиской), затем – на Васю-Психолога. Тот решительно кивает головой.
У Жени-Особиста на лице – похоже, неожиданно для всех – возникает гримаса весёлого сомнения. Он облокачивается на подоконник, складывает руки на груди и молча рассматривает Поэта, Васю-Психолога и Дворянского, пока Поэт заканчивает прохождение теста.
Поэт в крайний раз щёлкает мышкой и встаёт из-за компьютера.
– Подождите в коридоре минут 10, – говорит Колдунья.
Поэт поднимается из-за стола. Женя-Особист неожиданно кивает ему, Поэт выходит за дверь. Затем возвращается.
– Можно покурить где-нибудь?
– Да, слева от крыльца курилка, – Колдунья показывает в окно на лавочки, расставленные вокруг урны возле железного здания умывальника. – Будьте там, мы вас позовём.
Поэт выходит из комнаты, из здания штаба и усаживается на лавочку в курилке.
***
«Возмут или не возьмут? – крутится в голове у Поэта, пока он длинными затяжками выкуривает две сигареты подряд. – Хреново, если не возьмут. На Избушке мне тоже делать нечего, куда тогда идти?»
Тягучее ожидание напрягает, но внезапно Поэт расслабляется.
«И хрен с ним. Если не возьмут – в Донецк поеду. Благо, автовокзал через дорогу».
Додумать эту залихватскую мысль он не успевает – на крыльце появляется Колдунья.
– Зайдите, – хмуро говорит она.
Поэт выбрасывает в урну недокуренную сигарету и быстрыми шагами, почти бегом, заходит в штаб.
Вася-Психолог поднимает на Поэта глаза.
– В общем, я был прав в оценке тебя, – говорит он. – Посмотри результаты теста.
Он протягивает Поэту лист с бледной распечаткой.
Если бы Чикатило проходил этот тест – вряд ли результат у него был бы хуже, чем у Поэта. Слово «маньяк» в результатах не звучало, но намёки на это были в каждом абзаце.
Поэт с изумлением смотрит на окружающих.
– Ну?! – говорит Вася-Психолог.
– Тест этот иногда ошибается, – негромко говорит Колдунья.
– Иногда – не всегда! – отрезает Вася-Психолог.
Дворянский молчит, с интересом наблюдая за происходящим.
– Вы же сами говорите, что тесты ошибаются, – находит, что сказать Поэт. – Я далеко не ангел, но и здесь написан бред какой-то.
Вася-Психолог молчит.
– Это же тест для украинской армии! – вдруг осеняет Поэта. – Как ему можно верить?
Гениальный, как кажется Поэту, аргумент, не производит на находящихся в комнате никакого впечатления.
– Попробуйте! – смирившись с любым результатом, говорит Поэт. – Если не подойду, уйду, как только скажете.
Дворянский собирается что-то сказать, но не успевает – Женя-Особист, приняв решение, берёт со стола документы и отдаёт их Поэту.
– Пусть служит, – говорит Женя-Особист. – Под мою ответственность.
Поэт так и не узнал, чем он так глянулся в тот день Жене-Особисту. Может быть, ментовская рожа Поэта вызвала у Жени-Особиста чувство профессиональной солидарности. Но слово Жени оказалось решающим.
– Ну хотя бы у Музыканта во взводе? – сердито спрашивает Вася-Психолог.
– Конечно! – широко улыбаясь, примирительно отвечает Женя-Особист. – У Музыканта, у кого же ещё?
– Хрен с тобой, служи, – Вася-Психолог не смотрит на Поэта. – Но если что…
– Всё будет хорошо, – успокаивающе говорит Женя-Особист Васе-Психологу.
Затем показывает взглядом на дверь.
– Идём, – говорит он Поэту.
Поэт и Женя-Особист выходят на плац.
На плацу другая группа людей в джинсах, футболках или голые по пояс, метают учебные гранаты. Командует невысокий парень приблизительно поэтовых лет.
– Вот твой взвод, твоё отделение, кстати, – говорит Женя-Особист. – Это – командир взвода Музыкант. А вон тот – командир твоего отделения.
Женя показывает на парня (тоже ровесника Поэта). Парень полуголый, весёлый, замашками и речью напоминает русского разбойника из старых фильмов.
– Скляр, принимай новенького! – кричит Женя-Особист разбойнику, тот отходит от группы и подходит к Поэту.
– Из Днепропетровска, тест прошёл, – привычно продолжает Женя-Особист. – Прошу любить и жаловать.
Затем он поворачивается к Поэту и говорит по-прежнему улыбаясь, но уже серьёзным тоном.
– Батареи и сим-карты из телефонов вынуть, в ближайшие трое суток до особого разрешения не вставлять. Естественно, никаких фотографий. Из части не выходить, всё время быть в своём отделении. В туалет ходить лучше с кем-нибудь. Через трое суток поговорим.
– Давайте, я телефоны отдам на эти трое суток, – предлагает Поэт.
– Не нужно, – улыбается Женя-Особист, – у меня свои есть. Не подведи меня.
– Как зовут? – это уже спрашивает Скляр.
– Серёга, – отвечает Поэт, у которого ещё нет даже позывного.
– Идём, Серёга! – громко говорит Скляр. – С пацанами знакомиться. Пацаны у нас – во!
Скляр показывает большой палец.
– Идём, – кивает Поэт.
– Ну всё, удачи! – Женя-Особист разворачивается и идёт в штаб.
Поэт и Скляр подходят к группе, которая как раз закончила метать гранаты и теперь идёт на курилку – туда, где Поэт сидел полчаса назад.
***
Курят в основном молча, разглядывая новичка. Поэт курит и рассматривает своих новых товарищей. Позже он с ними познакомится, но уже сейчас заметно, что люди в отделении (и во взводе) словно специально подобраны так, чтобы они не конфликтовали друг с другом.
Возможно, дело в совместимости психотипов или в чём-то ещё – но практически со всеми (кто остался в живых) у Поэта сохранились хорошие отношения.
Командир взвода и командиры отделений – опять же, как специально – назначены по негласному правилу «Назначай командирами самых отмороженных – тогда будет порядок».
Что Музыкант, что Скляр не сильно выпадают из общей картины взвода, но на фоне в основном интеллигентных людей действительно могут показаться чуть более отмороженными.
Они во взводе воспринимались как свои, но в то же время сразу же получили среди товарищей чуть больший, чем окружающие, авторитет.
Большинство во взводе, как и в первом составе батальона «Заря» – это люди в возрасте 35-45 лет. Может быть, дело в советском воспитании – те, кто помнят Союз, видят, насколько деградировала школа и каких подчас мартышек она сейчас выпускает в жизнь с хорошим аттестатом.
И те, кто помнят Союз, видят, во что превратилась бывшая УССР и понимают, за что они собираются воевать.
***
Поэт рассматривает товарищей.
Мишаня-Тополь – высокий интеллигент с грустными глазами последнего романтика Донбасса, немногим старше Поэта. Умница, разбирается в любой технике – у Поэта подобные технари вызывают искреннее восхищение.
Сам Поэт любую технику, кроме транспорта и оружия, может только или поломать, или доломать окончательно.
Петрович – шустрый весёлый взводный старшина, лет на 10 старше Поэта. Поэт называет Петровича «Отец родной», особенно после того, как Петрович становится ротным старшиной. Называть так есть за что – Петрович при первой возможности нашёл Поэту одеяло.
С того дня Поэт, который первое время мёрз безбожно, под разбитым окном укрываясь одеждой, начал хотя бы высыпаться по ночам.
Архимед – единственный в отделении, кто младше Поэта. Смуглый хмурый тип с резкими движениями и почему-то в футболке «ЛДПР». Позже они с Поэтом пересекутся по службе совершенно неожиданно.
Леха – весёлый белобрысый парень, классический донбасский типаж. Такой с улыбкой спускается в шахту и с этой же улыбкой берёт автомат и стреляет тех, кто мешает жить.
Андрюха – высокий, худой, бородатый, с грустной миной на лице, похож то ли на русского художника девятнадцатого века, то ли на монаха или святого с картины этого самого художника. Через пару месяцев Поэт вдруг выяснит, что Андрюха – давний друг Юры, направившего Поэта в «Зарю».
В Днепропетровске говорят: «Днепропетровск – город большой, но очень тесный». Оказывается, это правило работает и в Луганске.
Саня – плотный хитрый усатый мужик, настоящий хохол (хотя и в Донбасском ополчении). Такие, как Саня, вечно жалуются на жизнь, ходят неясно в чём, ездят на «Жигулях», но в гараже обязательно держат джип и микроавтобус, имеют здоровенное хозяйство, немалый депозит в банке и в подвалах ещё кое-что (много кое-чего!)
Такие куркули снятся всем мародёрам мира в самых сладких снах – пока они не взяли в руки автомат, конечно.
Ещё один Лёха – но он невзрачный, скрытный, и Поэт его почти не запомнил.
Взвод оказался подобран очень ровно – за неделю, которую Поэт пробыл в фильтрационном взводе, в коллективе не было ни одного конфликта.
***
– Заканчиваем курить, на гранаты, – негромко говорит Музыкант.
– Давай, Серёга, идём! – Скляр хлопает Поэта по плечу. Видно, что он взял шефство над человеком из Днепропетровска и теперь так просто от него не отцепится.
Вышли на рубеж, первые двое взяли по три учебные гранаты и метнули их, стараясь попасть в деревянные ящики, установленные метрах в 25.
– За гранатами, – говорит Музыкант.
Двое, следующих в очереди, побежали собирать гранаты. Собрали, вернулись на рубеж и отметали их.
Музыкант повернулся к Поэту, посмотрел на него, потом на Архимеда.
– За гранатами.
Поэт и Архимед побежали за гранатами.
– Ничего, Серёга, привыкай, всё будет нормально, – ухмыляется Архимед.
– Да и так всё нормально, – дипломатично отвечает Поэт, задыхаясь на бегу.
Он начал курить за пару недель до отъезда из Днепропетровска, и теперь уже жалеет.
Поэт и Архимед возвращаются на рубеж и метают гранаты. Одна из поэтовых гранат упала метров за пять до ящика, вторая – почти возле ящика, а третья ударилась об асфальт алюминиевой ручкой, подпрыгнула и упала точно в ящик.
– Молодец, Серёга! – кричит Скляр и в очередной раз хлопает Поэта по плечу.
Наверное, Музыканту на этом этапе нужно было убедиться в том, что Поэт – управляемый. Больше они близко не пересекались, и опекуном Поэта (и, кстати Архимеда, приехавшего на день раньше) окончательно стали Скляр и Саня-Хитрый.
***
Трое суток за Поэтом ходили каждую секунду. С ним общались нормально, как со своим – но и глаз не сводили. Скляр выделил Поэту койку рядом с собой, с другой стороны от Скляра спит Архимед – оказалось, он тоже был ещё в «зоне особого внимания».
Поэт, хотя и чувствует от происходящего понятное напряжение, не обижается. Действия товарищей объяснимы – и Поэту даже в чём-то легко оттого, что он ожидал более сурового надзора. Потом, оглядываясь назад, Поэт думал, что на месте командования «Зари» он бы себя наверняка не взял.
Хотя… Если человек приехал с какими-то «не такими» намерениями или задачами, то выгнать его – потом гадать, где он лазит и чем занимается. Так что логичнее, хотя и напряжнее – действовать по правилу «Держи врага поближе к себе».
Сейчас Поэта – как друга – держит поближе к себе Скляр.
– Не обижайся, Серёга! – говорит Скляр, в тысячный раз хлопая Поэта по плечу. – Пойми нас. Я лично тебе верю.
– Это приятно, – отвечает Поэт.
***
Больше всего Поэта поначалу напрягают коллективные походы в туалет. Чтобы дойти до туалета, нужно выходить из казармы, идти через весь плац и аж за штабом можно попасть в общий туалет.
В самом здании военкомата, где сейчас казарма «Зари», ни туалеты, ни души не работают. До батальона в этом здании сидела Нацгвардия – люди культурные и интеллектуально развитые. Гвардейцы поразбивали и попростреливали трубы и унитазы, некоторые унитазы вообще сняли, поэтому ни о какой канализации речь пока не идёт.
Ночью для малой нужды используются вёдра и банки, которые стоят в помещениях туалетов на этажах. Если придавило «по большому» – нужно идти через плац. Это очень не рекомендуется – людей в батальоне мало, всю территорию контролировать вроде бы получается, а вроде бы и не очень. Тем более про Тимура говорят, что он в тёмное время суток сначала стреляет, а потом разбирается, кто это вообще был.
Если уж совсем нужно – постовой на входе в казарму говорит человеку пароль, засекает 15 минут – и человек идёт через плац. В общем, быстро, но без резких движений – все помнят про Тимура за спиной.
К сожалению Поэта, он своими ночными походами в туалет сильно напрягает Скляра и Саню-Хитрого (они ходят с ним по очереди). Но тут ничего не поделать – вода в Луганске сильно отличается от днепропетровской, и первое время почки Поэта реагируют на неё очень недружелюбно.
– Виталик, нужно выйти, – в час ночи говорит Поэт Скляру, который уже видит шестой сон.
– ПОСРАТЬ?!! – в ужасе орёт Скляр.
– Нет, – отвечает Поэт.
– Ну иди, – неожиданно говорит Скляр.
– Сам? – не понимает Поэт.
– Да. Ты же на этаж?
– Ну да, – отвечает Поэт.
– Ну и иди, – неожиданно грубо говорит Скляр, отворачивается и натягивает на голову одеяло. – Я уже заебался с тобой бегать.
Саня-Хитрый демонстративно спит.
Поэт смотрит на одеяло и завистливо вздыхает.
***
У него с собой одеяла нет – в Днепре климат немного иной, чем в Луганске, и Поэт почти месяц до отъезда спал без одеяла, только под простынёй. Поэтому про одеяло он даже не подумал.
В Луганске в мае 2014-го по ночам откровенно холодно.
Фильтрационный взвод живёт в казарме для призывников. Спят на голых нарах – постелей почти ни у кого нет. Подушек тоже нет, хорошо, хоть на нарах есть возвышения-подголовники. Окна в казарме разбиты, по помещению всю ночь гуляют сквозняки и жужжат комары.
У Поэта с собой – только две простыни и наволочка. Одну простыню Поэт постелил на нары, сложенную наволочку кладёт под голову, укрывается второй простынёй. Толку от неё мало.
Из одежды у Поэта – двое джинсов и двое футболок. Один комплект Поэт на ночь надевает на себя (точнее, не снимает с вечера), вторым укрывается поверх простыни: тело – футболкой, ноги – джинсами. Поворочавшись, вытаскивает наволочку из-под головы, складывает вдвое и засовывает в неё ступни. Так уже лучше, и можно даже спать – но только Поэт начинает засыпать, его придавливает в туалет.
***
– Ты точно не срать? – сонно бормочет Скляр вслед выходящему Поэту.
– Да точно, – негромко, чтобы не разбудить товарищей, отвечает Поэт от дверей.
Он удивлён неожиданным доверием Скляра.
Поэт проходит по тёмному коридору и заходит в туалет.
Несмотря на ночь, в туалете людно. Кто-то умывается в большом баке, кто-то – стирает носки в тазу, кто-то курит, кто-то пьёт чай или чифир, кто-то хрипло рассказывает о том, как со Стрелковым воевал в Славянске. Рассказ незамысловатый, но звучит правдоподобно.
Поэт находит наполовину полную трёхлитровую банку, становится возле окна (по ходу дела можно любоваться автовокзалом), и тут неожиданно распахивается дверь и в туалет пулей влетает полуголый Скляр.
– Серёга, ты где? – орёт Скляр.
Поэт сейчас стоит на фоне немного освещённого окна, поэтому от двери его действительно тяжёло рассмотреть.
– Здесь, – отвечает Поэт, не оборачиваясь.
– Серёга, ты чё делаешь? – вкрадчиво спрашивает Скляр.
– Ссу, – честно отвечает Поэт.
– А телефон твой где? – ещё более вкрадчиво спрашивает Скляр.
– В кармане, – терпеливо отвечает Поэт.
Скляр смотрит на Поэта. В одной руке Поэт держит банку, в другой – член. В многорукости Поэт пока что не замечен, поэтому Скляр успокаивается.
– Батарея вынута, – также терпеливо отвечает Поэт. – Ща закончу – покажу.
– Если не веришь, – раздражённо продолжает Поэт, – нужно было сразу идти со мной.
– Серёга, не обижайся, – Скляр снова собирается хлопнуть Поэта по плечу, но видит, что банка находится с его стороны и передумывает. – Вопросов нет, теперь ходи сам.
Аккуратно, чтобы не помешать процессу, Поэт пожимает плечами.
Скляр закуривает две сигареты и даёт одну Поэту.
– Всё, теперь ходи сам, – говорит Скляр. – Только на улицу всё равно с кем-то – мало ли что. Забор с той стороны дохлый совсем.
– Сорри, что причинил столько неудобств, – Поэту на самом деле приятно, что он прошёл первый этап проверок и ему, как думает Поэт, начали верить.
На самом деле Поэта подозревали в шпионаже на СБУ аж до боя на Роскошном в июле 2014-го – но Поэт об этом даже не знал.
После Роскошного Поэта уже никто не подозревает в сотрудничестве с Украиной но, поскольку Поэт вообще не пьёт и при этом вроде бы не имеет хронических заболеваний – его начинают подозревать в шпионаже на ФСБ.
Скляр морщится, услышав нерусское слово – здесь это не любят – но не говорит ничего.
***
Днями фильтрационный взвод, как и остальные, занимается хозяйственными работами. Разгружают стройматериалы, которые где-то «решает» командование, разгребают срач на территории. Военкомат до прихода «Зари» был, как и вся украинская армия – с более-менее живым фасадом, а сделаешь шаг вглубь – караул. Тем более, на территории успели пожить украинские «правоохранители».
Сегодня взвод убирает второй этаж – там в основном жили «бойцы» Нацгвардии. Поэт в жизни кое-что повидал, но о таком даже не слышал.
В комнатах, где нацгвардейцы собирались держать оборону, окна заложены белыми мешками с песком и заставлены стащеными со всего военкомата сейфами. Стёкол почти нет – часть выбили нацгвардейцы, чтобы наставлять стволы на митингующих, оставшиеся выбили сами митингующие, когда выгоняли нацгвардейдев.
Прямо на полу лежат матрацы, подушки и одеяла, но зарёвцы брезгуют их брать – постель в таком состоянии, что не всякий бомж позарится.
Прямо в комнатах, прямо возле постелей живописно располагаются пустые бутылки из-под водки и вина, покрывшиеся плесенью пустые консервные банки, грязные ложки в пятнах засохшей еды, шприцы (много), обёртки от конфет и шоколада, тряпки с пятнами крови и жгуты, кучи дерьма и куски использованной туалетной бумаги.
Сразу видно, люди жили роскошно и службу несли старательно – всё делали, не покидая боевой пост.
***
Поэт злобно пинает заляпаную подушку, закуривает сигарету и поворачивается, чтобы выйти из комнаты – и тут в комнату входит Саня-Хитрый.
– На, Серёга, поноси пока, – улыбается Хитрый и протягивает Поэту штык-нож в ножнах.
Поэт от такой щедрости даже немного теряется.
Оружия в «Заре» катастрофически мало. Батальон начинался с четырёх автоматов, которые Грач принёс с СБУ в день возникновения батальона, и с четырёх «коктейлей Молотова», которые сделали на месте. На момент прихода Поэта в «Зарю» на 100 человек – 47 автоматов, те же четыре «коктейля Молотова» и несколько штык-ножей и сапёрных лопаток, которые местные купили на рынке.
Когда ожидается штурм, места у окон занимают по двое. Один – с автоматом, второй – держит два запасных рожка. По умолчанию – если первого убивают, второй берёт автомат.
Люди с «коктейлями Молотова» стоят на лестнице на втором и третьем этажах – оттуда, размахнувшись, можно перебросить бутылку через ворота, если будут подгонять БТР или БМП.
Ножи и лопатки – на случай рукопашной, но все понимают, что если их сейчас будут штурмовать, то при таком перевесе в оружии силовики просто перестреляют всех раньше, чем кто-нибудь сможет подойти на дистанцию рукопашной.
И тем не менее, Поэту жутко приятно оттого, что ему дают штык-нож – его первое оружие в батальоне.
– Спасибо, Саня, – растерянно отвечает Поэт.
– Носи, – повторяет Хитрый, снова улыбается и тут же спохватывается. – Только потом отдашь!
– Отдам, – улыбаясь, отвечает Поэт. – Потом. Если не забуду.
– Не переживай, – веско говорит Хитрый. – Я напомню!
Хитрый поворачивается и выходит. Поэт прикрепляет штык-нож на офицерский ремень, который заправлен в джинсы, и идёт гулять по этажу – чтобы все видели, что у него теперь есть штык-нож.
День удался!
***
Следующий день тоже удался – после утреннего построения сообщили, что сегодня поведут на стрельбище стрелять из автоматов.
Поэт с детства был двинутый на оружии, но всё у него как-то не складывалось. За год до войны купил помповик – и тот оказался фуфлом, пришлось сдавать в магазин обратно. И только сейчас Поэту выпала возможность дорваться до настоящего оружия – пусть и ещё не своего, на один раз на стрельбище, но всё-таки!
Взвод Поэта на построении обычно стоит где-то в середине строя, и Поэт каждый раз рассматривает два взвода, стоящие на правом фланге – спецвзвод («спецы») и разведка. Поэту кажется, что эти взвода также отбирают по схожести психотипов людей, или ещё что-то в этом роде. Батальон только формируется, но у каждого из двух «рабочих» взводов уже виден свой стиль.
Спецы – постоянно держатся группой, всё или почти всё делают вместе. Даже в столовую спецы передвигаются бегом, в строю, дежурные получают еду сразу на весь взвод. Во всех остальных взводах каждый берёт еду себе.
Если в спецах видны слаженность и лёгкая заносчивость по отношению к другим, то разведка как-то умудряется выделяться пофигизмом и лихостью. Они не такие демонстративно слаженные, как спецы, но у них тоже есть свой стержень. И ещё – пока что только эти два взвода худо-бедно обеспечены хоть какой-то формой.
В чём-то похожи взвода – но командиры отличаются. Спецами командует Кэп – Поэт сразу решил, что Кэп – в прошлом офицер, который привык рявкать на подчинённых так, что иногда дрожат стёкла в казарме. Командир разведки – Андрей, тоже в прошлом офицер, но он в основном отдаёт команды тихо и зачастую добивается результата, не повышая голос.
Имя в батальоне – понятие абстрактное, оно особо никому не интересно. Позывной человека говорит о нём гораздо больше, зачастую очень точно отражая суть. Но бывают люди, к которым позывные почему-то не прилипают – Поэт так и не смог понять, почему.
Один из таких людей – первый комбат «Зари» Плотницкий – его даже в разговорах между собой называют или «Комбат», или «Плотницкий». Второй такой человек – командир разведвзвода Андрей. Невозможно было придумать ему позывной, поэтому его между собой называют «Андрей», а когда он стал командиром батальона (На место Плотницкого, который стал Министром обороны ЛНР), то Андрея стали называть просто «Комбат».
После построения к фильтрационному взводу подходят Андрей и Дизель – коренастый парень в форме и с банданой на голове.
– Добрый день, – негромко говорит Андрей. – После завтрака с моим заместителем (Андрей показывает на Дизеля) собираетесь возле входа в казарму и идёте на стрельбище.
Для Поэта этот выход в город – первый после поступления в батальон. Стрельбище находится недалеко от расположения батальона, но всё равно – перспектива пройтись по городу (со штык-ножом на боку) сразу поднимает Поэту настроение.
Поэт искоса внимательно осматривает Дизеля и Андрея. Разведка уже ходит в караулы, они даже куда-то выезжали – то есть делают что-то реальное, кроме погрузки и разгрузки, которые с одной стороны и нужны, а с другой – всё-таки Поэту хочется большего.
***
Стрелки фильтрационного взвода дождались Дизеля и ещё пару человек из разведки и отправились на стрельбище.
У Поэта на улице было странное восприятие происходящего, когда он видел, как пересекаются две реальности.
С одной стороны – здесь по инерции ещё действуют законы, правила и понятия Украины – на улицах иногда можно было увидеть милицию (хотя редко), в городе как основная валюта ещё ходит гривна, формально – платятся налоги и действует уголовный кодекс Украины.
С другой стороны – в городе вроде бы незаметно, но уже ощутимо зарождается новая власть. На автовокзале с каждым днём увеличивается количество добровольцев батальона «Заря», на СБУ – «Избушке» – уже формируется структура, которая после превратится в довольно влиятельный батальон «Леший».
В других точках города зарождаются какие-то другие подразделения – ГБР, ДШБ, КГБ – но Поэту мало что о них известно. О «Леших» он знает постольку, поскольку «Заря» и «Лешие» сразу не нашли общий язык, а с другими отношения были никакие – по крайней мере, на уровне бойцов.
Как действуют подразделения? Кому они подчиняются? Откуда берут оружие, боеприпасы, топливо, форму, питание и финансирование? Этот вопрос для Поэта как был, так и остался загадкой. Но Поэт и не старается вникать в то, что не касается лично его. Он быстро понял, что для выживания в ополчении (да и не только) лучший принцип – «Живи и давай жить другим».
Поэтому если происходящее может казаться ему неверным, но не вызывает реальных напрягов лично у Поэта – Поэт не обращает на это внимание.
***
Строй бойцов, одетых кто во что, идёт по городу. Вокруг кипит обычная жизнь – люди куда-то спешат, что-то продают, что-то покупают. Но время от времени среди обычных вещей попадаются пока непривычные – несколько человек в форме с автоматами на джипе, байкер в форме и с пистолетом на хорошем спортивном мотоцикле, машина с ретрансляторами и с красными флагами над крышей.
Идти пришлось недолго – попетляв по заброшенной промзоне, фильтрационный взвод оказался на стрельбище. Перед ними уже стреляли, поэтому всё было готово – три каремата, на которых лежат три автомата, три щита для мишеней, установленные в ста метрах перед загибающейся насыпью, и стопка новых мишеней.
Поэт попал во вторую тройку стреляющих – с Лёхой и Хитрым. Пока стреляет первая тройка – по 10 патронов на человека – вторая стоит в паре метров за ними. Поэт блаженно щурится от грохота выстрелов и жадно вдыхает пороховой дым.
Бывают моменты, которые, если угаданы верно, могут изменить всю жизнь. По идее, Поэт должен был стрелять из автомата, лежащего в центре, но у него возникло ощущение, словно внутри него кто-то проснулся и сквозь глаза Поэта смотрит на автомат, лежащий слева. И смотрит долго – чтобы до Поэта дошло, что это не просто так.
Первые отстрелялись и побежали за мишенями. Поэт поворачивается к Хитрому, стоящему слева от него.
– Саня, не возражаешь, если я из этого автомата буду стрелять?
Хитрый пожимает плечами.
– Хорошо, спасибо.
Поэт переходит поближе к глянувшемуся ему автомату.
– Вторая тройка, на исходный! – командует Дизель
Поэт ложится на каремат и с нежностью берёт автомат. Это обычное «весло», АК-74, но Поэт смотрит на него с трепетом – он не держал автомат в руках уже 25 лет, с тех пор, как их возили на стрельбище в школе.
– Заряжай! – Дизель высыпает возле Поэта 10 патронов.
Поэт отстёгивает рожок, и руки сразу вспоминают забытые навыки. Он забивает рожок, пристёгивает его к автомату и смотрит на Дизеля.
– Рано, – говорит Дизель. – Подождите, пока все зарядят.
Леха и Хитрый забивают рожки и пристёгивают их к автоматам.
– Приготовились! – кричит Дизель, и трое на рубеже почти одновременно передёргивают затворы.
– Огонь!
***
Поэт когда-то в школе занимался стрельбой, и плотно увлёкся ею в девяностых, когда бросал пить и чтобы занять время, выпускал в иные дни по 150-200 пуль в тире из пневматической винтовки. Возможно, сказалось это, возможно, есть какая-то генетическая память – дед Поэта был охотником и отличным стрелком. Возможно, дело было в том, что Поэт и автомат сразу понравились друг другу.
Для добровольца из нынешнего состава батальона «Заря» Поэт отстрелялся неплохо – из 10 пуль 9 попали в мишень, 6 из них – в восьмёрки и девятки.
– Ни хрена себе, – тихо говорит Дизель и недоверчиво смотрит на Поэта.
Поэт молча встаёт и отстёгивает рожок.
– Первый стрельбу окончил, – скромно говорит Поэт.
Нагибается и подбирает одну из своих гильз – на счастье.
– Поговорим с вами на обратном пути? – спрашивает Дизель.
– Да, конечно, – стараясь не выдать радости, отвечает Поэт.
Есть надежда, что его заберут в разведку.
В разведку!
***
Поговорили раньше – не дожидаясь, пока отстреляются остальные. Дизель поставил вместо себя кого-то из разведчиков, и они с Поэтом отошли в сторону.
– Кем были до войны? – спрашивает Дизель.
Они с Поэтом пока ещё на «вы». Как потом понял Поэт, в «Заре», среди обычных людей, это не самый хороший признак.
– Журналистом, писателем, преподавателем, – отвечает Поэт.
Дизель снова недоверчиво смотрит на Поэта.
– А где стрелять научились?
– С детства стрельбой увлекался. И ещё занимался ножевым боем.
Дизель несколько секунд молчит.
– В разведку к нам не хотите перейти?
– Неплохо бы, – отвечает Поэт.
– Хорошо, – Дизель кивает так, словно после размышления соглашается со своими словами. – У нас решения принимаются после того, как поговорим со всеми, но я предложу взять вас.
– Спасибо, – кивает Поэт. – Может, будем на «ты»?
– Давай, – кивает Дизель.
***
По дороге в батальон взвод растянулся метров на 400. Словно после того, как людей допустили к оружию, им начали больше доверять. Поэт идёт впереди и довольно щурится, глядя сквозь листву на Солнце.
Неужели его возьмут в разведку?
От мыслей Поэта отвлекает несильный хлопок по плечу. Это Поэта догоняет Хитрый.
– Серый, давай штык-нож? – улыбается Хитрый.
– Уже? – недовольно отвечает Поэт.
– Ну, тебе скоро новый выдадут. И ещё кое-что.
– С чего ты взял? – искренне удивляется Поэт.
– В разведку переходишь, – говорит Хитрый.
– Да это ещё неясно, – удивляется Поэт.
– Ясно, – снова улыбается Хитрый. – Ясно. Сегодня переведут, вот увидишь.
Хитрый – он на то и хитрый, чтобы не ошибаться. Вечером в кубрик фильтрационного взвода заглянул Дизель, коротко переговорил со Скляром и кивнул Поэту.
– Идём, Серёга. Койку тебе уже нашли.
Поэт быстро собрал вещи, свернул постель и вышел за Дизелем. Они по диагонали пересекли коридор и вошли в кубрик разведвзвода.
Люди в кубрике лениво поворачивают головы в сторону скрипнувшей двери.
– Знакомьтесь, это Сергей, он будет в нашем взводе, – говорит Дизель взводу и поворачивается к Поэту. – Вон твоя койка.
Дизель показывает на койку в дальнем углу кубрика.
ГЛАВА 3. РАЗВЕДКА. НАЧАЛО
Поэт понемногу знакомится со взводом.
Основа взвода – люди, которые пришли с самого начала, 5-6 мая. Командир взвода – Андрей, из тех странных, с точки зрения Поэта, людей, к которым почему-то не прилипают позывные. Не скажешь, что у них нет характерных черт – они есть. Но позывного почему-то нет.
Андрей – офицер, служивший ещё до войны, поэтому в разведвзводе сразу же создаются порядки, приближённо напоминающие армейские. Для оружия – нескольких автоматов, которые уже были во взводе – откуда-то притащили шкаф. На шкаф прикрепили петли, в которых болтается небольшой замок. Ключ от замка, правда, лежит на шкафу, и все это знают, но всё равно – порядок уже есть.
В кубрике убирают регулярно, пол почти всегда чистый. Чуть большая проблема – стол, стоящий возле оружейного шкафа. На столе стоит электрочайник, лежат пакеты с пряниками, конфетами, хлебом, консервы, корсервация, стоит пара банок варенья. Вокруг чайника – почётный караул кружек.
Бывает, кто-то не моет кружку после чая или кофе или не вытирает крошки со стола. Эта проблема остаётся ровно до тех пор, пока в кубрике нет Дизеля. Когда Дизель видит бардак на столе – он молча берёт большой мусорный пакет и смахивает в него со стола всё, кроме чайника.
Пару раз оставшись без ништяков к чаю или без кружек, даже самые неберзгливые понимают, что к чему, и на столе теперь зачастую порядок.
Дизель – тот, который заметил Поэта на стрельбище. Заместитель командира взвода, в коллективе пользуется авторитетом.
Андрей и Дизель – загадка для Поэта. Есть люди, которые, даже возглавляя незнакомый коллектив, сразу же «ставят» себя, при этом не прилагая особых усилий. Так получается само по себе. Поэт не любит командовать людьми, хотя позже иногда приходилось, и его всегда удивляют прирождённые командиры.
***
Андрей держится особняком. Дизель больше в коллективе, и вокруг него кучкуется костяк взвода.
Лютый – как и Андрей, бывший офицер, мужчина лет 45, с улыбкой доброго тихого маньяка. Когда Лютый в первый раз в первый раз улыбнулся, Поэт понял, почему он получил такой позывной.
Лёд – молодой высокий парень, постоянно ходит в тельняшке. Поэт заметил у Лёда (в родительного падеже Льда называют только так) татуировку «За ВДВ». Потом они разговорились, и выяснилось, что Лёд служил десантником под Днепропетровском. Почти земляки, по меркам этой войны.
Бекас – смуглый парень с внимательными глазами. Сначала Поэту казалось, что Бекас – еврей. Кстати, Поэта страшно удивляет то, что в Луганске попадаются евреи. Один из любимых анекдотов Поэта: «Рабинович, вы случайно не шахтёр? – Я не случайно не шахтёр, я принципиально не шахтёр!» Луганск – город ощутимо беднее жирного Днепропетровска, и Поэт не понимает, что еврею делать в Луганске.
Насчёт Бекаса Поэт, похоже, ошибался – он вроде бы не еврей, но, как позже выяснилось, до войны был гаишником. Возможно, профессия дала этот ласково-настойчивый стиль общения.
Змей – высокий худой парень. Волосы всегда коротко острижены, движения немного размашистые и нервные. Поэт сразу заподозрил, а потом узнал точно: Змей – бывший зэк.
***
В ополчении людей с судимостями или с проблемами с законом много, и этот факт ещё один, который сильно удивляет Поэта. В его понимании, после того, как в Одессе людей сожгли заживо, уйти из этого государства – практически вопрос жизни и смерти.
Почему «нормальные», «приличные» и социализованные люди сидят дома и ждут, чем всё закончится? Пока Поэт присмотрелся к местным, для него это долго оставалось загадкой.
Местные домашние мужчины и женщины нередко не любят ополченцев. Бывает, что ополченцев сначала тихо, с зимы 2014-2015 иногда и почти громко называют «отщепенцы» и «аль-паченцы».
Сами ополченцы, столкнувшись с неприязненным отношением к себе от «домашних» мужчин, подобных персонажей считают хомяками. К ним нередко относятся пренебрежительно и называют «подъюбниками», «заряжающими тампонов» и «диванными войсками».
***
Гном – совсем молодой, ему только 21. С точки зрения Поэта, которому уже пошёл пятый десяток, Гном – очень прикольная смесь мальчика и взрослого мужчины. Эта смесь понемногу переходит из первого состояния во втрое, но всё равно постоянно откатывается в первое.
Страйк – молчаливый парень, по типажу – как в старом фильме «истинный ариец». Страйк с Поэтом почти не общаются – но не потому, что есть неприязнь, а потому, что Страйк вообще мало говорит. Как потом оказалось – много делает.
Химик – вот это оказался настоящий еврейский юноша. Мягкий, тихий – Поэту вообще неясно, как таких заносит в ополчение. Для создания более грозного имиджа Химик подстригся налысо, но в результате только стал похож на печального басмача с еврейскими корнями.
Хруст – ещё один персонаж, который Поэту напомнил еврея. Поэт с Хрустом общались мало, хотя и отношения у них были нормальные, поэтому Поэт так и не сделал окончательного вывода.
Жгут – хмурый невысокий парень, медик взвода. С Поэтом у них отношения сразу не очень заладились, но по местному «обычаю» они стараются не конфликтовать, а по возможности обходить друг друга и общаться подчёркнуто ровно.
Бабай – невысокий улыбчивый узбек. Со всеми поддерживает хорошие отношения, со всеми – на «вы» и в его случае это воспринимается нормально. Поэт не умеет так строить отношения с людьми и завидует таланту Бабая.
Финн. Высокий жилистый парень, русые волосы, классические русские черты лица – типичный русский. Финн – ещё одна загадка для Поэта. Глубоко верующий, не пьёт и не курит (говорит, что никогда и не пробовал), дома остались жена и трое детей, тоже верующие. Его койка рядом с койкой Поэта.
Поэт слышал, что настоящих друзей можно найти либо в юности, либо на войне. Иногда случается встреча неожиданно родственных душ, когда взрослые сформировавшиеся люди вдруг моментально сходятся, как сходятся дети. Финн – первый настоящий друг, которого Поэт нашёл на этой войне.
***
Разведвзод, как и фильтрационный взвод, сразу принял Поэта настороженно. Собственно, близко с Поэтом общается только Финн – у них сразу возникает своя система.
Когда один где-нибудь умудряется «накопытить» немного патронов – патроны делят на двоих. Когда второй разживается деньгами и покупает пакет леденцов – тоже делят на двоих. Если удаётся разжиться деньгами, которые сразу никуда не тратятся – тоже помогают друг другу.
Финна и Поэта сблизило ещё одно занятие – когда делать нечего, они играют в шахматы, которые где-то на разгромленном втором этаже нарыл Финн. Финн играет здорово, Поэт только имеет понятие о том, как ходят фигуры.
Финн громит Поэта в каждой партии, даже не особо напрягаясь, но через неделю Поэт уже умудряется планировать на ход, а иногда и на два хода вперёд.
Финн с Поэтом во всём находят общий язык. Единственное, что жутко раздражает Поэта в Финне – то, что Финн постоянно шутит по поводу своей скорой смерти.
Предположим, заходит шахматная партия для Поэта в тупик – Финновы фигуры обложили Поэтовы остатки обороны и громят их, как немца в 45-м. Поэт напряжённо думает, как спасти ферзя и ладью, отдав хотя бы коня, а Финн смотрит на доску, смеётся и вдруг поднимает на Поэта взгляд.
– Вот прикинь, Серёга, вот убьют меня – с кем будешь в шахматы играть?
Поэт рычит от злости.
– Финн, бля, сколько раз говорил – никогда не шути на эту тему!
Финн в ответ только смеётся и за три хода забирает и коня, и ладью, между делом загоняя ферзя в глухой угол между своими пешками.
– Все там будем, на всё Божья воля, – говорит Финн, и Поэт не понимает – достаёт его Финн или действительно так фаталистично относится к своей жизни.
***
Собственно, Поэтом Поэт стал в первый день после построения. Взвод собрался в курилке возле ворот, куда стащили лавочки, пару стульев и пару шатающихся кресел.
– Нужен позывной, – сказал Дизель, подойдя к Поэту.
Поэт немного затупил – в эту сторону он ещё не думал.
– Чем занимался или увлекался до войны? – приходит на помощь Дизель.
– Журналистом был, редактором.
– «Журналист», «Редактор» – длинно, – сразу отметает эти варианты Дизель.
– Голландский язык преподавал.
– «Голландец» – прикольно, но тоже длинно.
– «Дутч»? – спросил Поэт.
– Это ещё что? – не понял Дизель.
– Так голландцев называют в Европе.
– Не, непонятно.
Возникает небольшая пауза.
– Стихи ещё писал, – перебирает варианты Поэт.
– Стихи? – не верит Дизель. – Серьёзно?!
– Ну да, – Поэт удивляется недоверию Дизеля.
Ну, писал человек стихи, ну и что?
– Во! – Дизель показывает большой палец. – Поэт!
Дизель поворачивается ко взводу. Кто-то курит, кто-то шарится в телефоне по Интернету, кто-то разговаривает с соседом.
– Внимание, позывной новичка – «Поэт».
Бойцы смотрят на Дизеля, на Поэта, кивают, пожимают плечами и возвращаются к своим занятиям.
Так Поэт становится Поэтом.
***
– Едешь с нами? – к Поэту подходит Лёд.
– Куда? – не понимает Поэт.
– Сегодня в ночь на выезд. Нужно одно место посмотреть.
– Еду, – пожимает плечами Поэт.
Чтобы разобраться в человеке, «старики» взвода решают взять его с собой, как только он пришёл.
Первый вопрос, который возникает – экипировка Поэта.
Поэт на данный момент одет в светло-синие джинсы, подпоясанные вытертым офицерским ремнём, тёмно-синюю футболку и коричневые кроссовки, которые он купил в Луганске в день голосования. Обувь (как начинающий военный, Поэт решил не экономить на обуви) покупается в крутом (по луганским меркам) обувном магазине, на кроссовках написано «Скетчерс».
В разведвзводе уже появилась первая форма – так называемая «стекляшка», широкие брюки и широкая куртка раскраски «флора», сделанные из ткани, похожей на ту, из которой делают сумки. Форма балахонистая, поэтому её можно надевать на другую одежду, что очень удобно, особенно в холодные луганские ночи.
У Поэта такой формы, пока, естественно, нет. Ему всё равно, он готов идти на свой первый выход хоть в джинсах, хоть в трусах, хоть без, но против оказывается Андрей. Все на выход должны идти в форме – и точка.
Сначала Поэт думает, что это – дурной армейский педантизм по принципу «Пусть безобразно, но единообразно». Много позже до него дошло – Андрей исходил из того, что весной 2014-го в Луганске человеку в форме с оружием немного безопаснее, чем человеку в гражданской одежде с оружием.
Если человек в форме с оружием – это, скорее всего, представитель какого-нибудь зарождающегося подразделения. Если человек с оружием, но в гражданке – это может быть кто угодно, и его могут убить просто для того, чтобы забрать ствол. Ни милиции, ни СБУ, ни судов, никаких других органов власти по факту в Луганске уже нет.
– Мы ему сегодня форму не успеем достать, – задумчиво говорит Дизель. – Уже вечер.
– У кого из наших такой размер? – спрашивает Андрей.
– У Финна, – лениво говорит Бекас, смеривая Поэта взглядом.
– Финн! – кричит Лёд вглубь кубрика Финну, который лежит на койке и слушает музыку в наушниках.
С третьего раза Финн слышит, что его зовут, поднимается с койки и подходит к группе, собирающейся на выезд.
– Дай форму Поэту, – тихим, но не допускающим возражения тоном говорит Андрей.
Финн делает недовольную мину – он заранее чувствует, чем для его формы закончится сегодняшний выезд. И это без его участия!
– Ему на выход, – тихо, но уже твёрже говорит Андрей.
Финн покорно кивает и бредёт к своей койке за формой.
– Всё? – спрашивает Андрей.
– Какой всё? – возмущается Поэт. – А оружие?
– Возьмешь мой автомат, – глядя в сторону, говорит Андрей.
Впоследствии он наверняка не раз пожалел об этой фразе.
Пока во взводе не хватает автоматов на всех. У тех, кто пришёл с начала, своё закреплённое оружие есть, на всех остальных есть переходящие стволы – приблизительно один на двоих-троих. Поэт, в первый выход сходив с автоматом Андрея, воспринял это как должное и теперь каждый раз пытается взять именно этот автомат.
На самом деле автомат и Поэт понравились друг другу также, как и Поэт и тот автомат, из которого он стрелял на стрельбище.
Формально свои претензии Поэт аргументирует тем, что за ним оружие пока что не закреплено, а «У тебя и так есть пистолет, и я буду тебя прикрывать, а толку с меня в бою вообще без оружия», – это говорится Андрею каждый раз.
Дополнительный «аргумент», который приводит Поэт – номер автомата начинается на «56», как и телефонный код Днепропетровска.
С Поэтом, в общем, можно найти общий язык. Но в некоторых вопросах, в которых Поэт уверен в своей правоте (правда, далеко не всегда обоснованно) Поэта клинит и он стоит на своём до конца, используя в отстаивании своих законных прав все мыслимые и немыслимые средства.
Андрей иногда тихо рычит, но терпит Поэтов закидон, и до тех пор, пока Поэт не получил свой персональный автомат – он почти везде ходит с автоматом «56» на практически законных правах.
***
Выезд назначен на вечер, когда уже стемнеет. Тех, кто едет, освобождают от всех нарядов и отправляют спать – но Поэту не спится. Сегодня – первый его выход в составе разведвзвода, и даже неясно, чем этот выход обернётся. Ещё два дня назад Поэт вместе со всеми грузил песок и кирпич и убирал дерьмо за Нацгвардией – и уже сегодня с боевым оружием участвует в выходе!
В 20 часов начинают собираться.
Финн, с тяжёлым вздохом отдавший форму (словно чуял, что форма будет вымазана), махнул на всё рукой и по принципу «Сгорел сарай – гори и хата» вытаскивает из-под матраца личный армейский подсумок для магазинов, в котором лежит его личный магазин, через два патрона забитый трассерами – особый шик начинающих разведчиков.
Два магазина взяли из н/з взводного шкафа-оружейки, и ещё один магазин с недовольной миной и непререкаемым «Вернёшь!» протягивает Поэту Бекас. Теперь у Поэта автомат с полным магазином, полный подсумок, надетый на пояс, и три личных пачки патронов, кое-как растыканных по карманам джинсов.
– Поехали, – говорит Дизель, допивая кофе, оглядывая не очень чистый стол и тяжёлым взглядом смеривающий взвод.
– Сейчас уберём, – тут же отзывается Химик.
– Сразу, – отрезает Дизель, и выходит из кубрика.
За ним выходят Лёд, Бекас, Змей и Поэт. Краем глаза Поэт успевает заметить, как Химик уже убирает со стола.
***
Возле входа в казарму уже стоит «Фольксваген» Бекаса – машина неприметная, но хорошая и мощная. Поэт, у которого когда-то тоже был «Фольксваген», но лет на 10-15 старше, завистливо вздыхает.
Грузятся в машину. За рулём – Бекас, рядом с ним – Дизель. Слева на заднем сидении сидит Змей, справа – Лёд, Поэт зажат между ними. Хорошо, хоть соседи не толстые.
– Автомат клади вот так, – говорит Змей.
Он берёт автомат Поэта (Андрея) за ствол и наклоняет ствол так, что он ложится между передними сидениями.
– Так можно если что сразу стрелять через лобовуху.
Совет хороший и звучит убедительно, но Поэт намного позже понял, что Змей никогда не стрелял из автомата в автомобиле. Выстрел в таком замкнутом пространстве гарантированно оглушит всех, кто находится внутри.
Но это Поэт понял потом – а сейчас он берёт автомат поудобнее и сразу начинает всматриваться, в кого нужно будет «сразу стрелять через лобовуху».
Стрелять пока не в кого – «Фольксваген» (Поэт про себя уже окрестил эту машину «Бекасмобиль»), тихо урча, отъезжает от казармы и останавливается возле ворот. Тимура уже предупредили – он внимательно оглядывает сидящих в салоне и открывает ворота.
– Удачи, – серьёзно говорит Тимур.
– Спасибо, – кивают ему в ответ.
– Ну что, мальчики, поехали! – резко говорит Дизель.
– Поехали, – отзывается Бекас.
«Бекасмобиль» выезжает из ворот, заворачивает влево и резко набирает скорость.
На улицах Луганска пусто, светят фонари и ритмично мигают жёлтым светофоры.
«Бекасмобиль» летит через ночной город. Дизель молчит, Змей курит, Лёд шарится в телефоне, Поэт сжимает автомат и смотрит вперёд.
***
«Бекасмобиль» некоторое время несётся по прямым центральным улицам, которые Поэт уже начал понемногу отличать, а затем безнадёжно запутывается где-то в промзонах пригородов Луганска.
Поэт перестал понимать, в каком даже приблизительно направлении находится батальон, и если (ни дай Бог!) в любом экстренном случае ему придётся самостоятельно искать дорогу назад – это будет рисковано.
Весной 2014-го человек с автоматом, который ночью в дремучих Луганских ****ях спрашивает дорогу к батальону «Заря», рискует получить пулю прямо там, где задал первый вопрос. Поэт мрачно подумал, что ему даже не придётся добавлять, что он – из Днепропетровска.
Поэт слышал, что в Луганске есть своеобразный район Камброд (по странной здешней привычке делать из названий сокращения местные так называют «Каменный брод»), куда ещё в советское время даже милиция старалась лишний раз не соваться.
Поэта ещё долго забавляют эти сокращения. То, что «Ленком» – это «Ленинского комсомола», Поэт понимает сразу. Но что «Герстал» означает «Героев Сталинграда», Поэт не соображает даже за несколько месяцев, пока ему кто-то случайно не расшифровывает это название.
В Днепропетровске есть похожий на Камброд район: АНД (Амур-Нижнеднепровский), но там к середине нулевых навели сравнительный порядок, а в Луганске – как иногда кажется Поэту – по сравнению с Днепром застыли девяностые.
Впридачу, сейчас началось вообще неясно что.
Тем не менее, коллеги Поэта – местные, и, похоже, чувствуют себя среди приземистых домов и древних заводских зданий, как рыба в воде.
«Бекасмобиль» переваливается через ржавые трамвайные вроде бы рельсы и незаметно припарковывается под ветвями ивы.
– Макс, отсюда? – впервые за всю дорогу подаёт голос Бекас, обращаясь к Дизелю.
– Да, – кивает Дизель.
Он пару секунд думает.
– Мы идём вчетвером, ты остаешься с машиной, на связи, если что, в резерве (это Бекасу). Там разделимся, Лёд идёт со мной, Змей – с Поэтом.
Все молча слушают.
– Удачи! – флегматично кивает Бекас.
– Пошли, парни! – Дизель хлопает ладонью по колену и быстро выходит из машины.
Змей, Лёд и Поэт вылазят за ним.
***
– Мы обходим отсюда, – Дизель показывает рукой на ворота какого-то на вид заброшенного предприятия, – а вы – с другой стороны. Там пустырь – постарайтесь не светиться. Ползите, трава высокая. Телефоны – на беззвучный.
– Сделаем, – солидно кивает Змей.
– Удачи! Перезарядились!
Все четверо передёргивают затворы и ставят автоматы на предохратители. Лязг и звон в ночном воздухе слышны, наверное, за несколько километров.
– Телефоны на беззвучный!
Поэт переключает телефон на беззвучный. Остальные это сделали заранее.
– Пошли! – Лёд и Дизель, пригибаясь, бегут вдоль стены и заворачивают за угол.
– Пошли, Поэт! – скалится Змей, и они осторожно идут вдоль посадки, которая выводит их к здоровенному пустырю, почти полю, за которым видна заводская стена.
В центре поля виднеется небольшой холмик с несколькими невысокими, но густыми кустами. Перед ним (со стороны Змея и Поэта) – небольшая ямка, рядом – густая невысокая ива.
– Ползём, туда, – показывает Змей на холмик с кустами.
Закидывает автомат за спину, ложится на землю и неожиданно ловко уползает по-пластунски в траву.
«Реально, как змей – худой, гибкий и тихий», – думает Поэт, с завистью глядя на то, как движется Змей.
Впечатление это остаётся у Поэта ненадолго – Змей останавливается и начинает тихо витиевато материться. Оказывается, он с размаху влез ладонью в кучу дерьма.
– Ползи за мной, чего ждёшь? – зло шепчет Змей Поэту.
Против этой идеи у Поэта нет возражений – если Змей хочет ползти впереди, пусть сам разбирается, где дерьмо. Главное – ползти точно за ним.
Змей и Поэт ползут к заветному холмику. «Прости, Финн, – думает Поэт, – я помогу тебе постирать форму».
Доползли. Змей и Поэт блаженно устраиваются в яме, Змей, так же матерясь, вытирает ладонь о траву, затем, успокоившись, закуривает сигарету.
– Была у нас в шахте одна история… – начинает Змей.
Поэт готовится слушать историю из нового для него мира. Он пока ещё не знает, что в шахтерских историях, которые ему будут рассказывать, почти всегда либо кто-то эпически срёт, либо лежит большая куча дерьма, а рассказчики шахтёры зачастую хорошие. Возможно, они хотят подколоть чужака – или действительно юмор у них такой.
Наверняка и Змея на воспоминания натолкнул сегодняшний эпизод в начале пути.
Но продолжить рассказ не удаётся – у Поэта вибрирует телефон. Поэт вытаскивает телефон из кармана – свечение экрана в темноте кажется ярким, как прожектор.
– Прикрой ладонью! – шипит Змей.
Поэт прикрывает ладонью телефон и нажимает «Ответить».
– Как у вас? – это Дизель.
– Нормально, – отвечает Поэт. – Наблюдаем. Никого пока не видим.
– Хорошо, наблюдайте. Мы с Лёдом сейчас зайдём, затем отзвонимся.
– Хорошо.
Поэт нажимает «Отбой».
– Дизель? – задаёт Змей идиотский вопрос.
– Да, – кивает Поэт.
– Давай так, – говорит Змей. – Ты остаёшься здесь, я ползу под иву.
– Хорошо.
Змей втыкает окурок в землю, забрасывает автомат за спину и медленно, осторожно (они теперь ближе к заводу) уползает под иву.
***
Поэт лежит в яме, курит (так, чтобы сигарета была в кулаке) и смотрит то на тёмное небо, то на запотевший от росы ствол автомата.
Что происходит? Что будет дальше?
Возможно, из-за необычной обстановки и прошлого недосыпа у Поэта почти останавливаются мысли – точнее, все мысли, кроме одной, которую он думает в данный момент.
Куда вынесет? Что будет с тем железом, которое, громыхая гусеницами по асфальту, катится сейчас в сторону Луганска? Что думают люди, которые управляют этим железом и люди, которые отдают приказы?
Поэт поворачивается на бок (лежать на земле холодно, простуженные лёгкие и почки после всей перипетий 2014-го будут ещё долго беспокоить Поэта). Он достаёт сигарету, но прикурить не успевает. Со стороны Змея доносится тихий свист.
– Поэт, ты как? – громко шепчет Змей.
– Нормально.
– У тебя кофе есть?
– Ещё есть, – в солдатском мешке Поэта лежат пара бутербродов и термос с кофе.
– Тогда я к тебе в гости.
– Давай.
– Наливай! – шепчет Змей.
Поэт развязывает мешок.
– ****ь, снова!!
Поэт поднимает голову над краем ямы и смотрит на Змея. Змей, красный от злости, вытирает руку о траву. Он снова куда-то вляпался.
***
Поэт лежит на траве и смотрит в тёмное небо. Змей куда-то уполз (только сказал: «Я скоро буду»), Дизель не звонит, на объекте – ни звука.
Тянется длинная луганская ночь.
Поэту ещё придётся привыкнуть к тому, что в разведке главное – терпение. Поэт прекрасно понимает, что между ним и «настоящим» разведчиком, прошедшим подготовку – пропасть, но некоторые вещи для них – общие.
Например, правило «Разведка заканчивается после первого выстрела». Это правило особо актуально для Поэта, который крайний раз стрелял три дня назад на стрельбище, а предыдущий – лет 25 назад. Наверное, настоящий разведчик бы на его месте…
Поэт быстро перестал даже додумывать подобные мысли до конца. Хорошо, что где-то там есть «настоящие» разведчики, десантники, танкисты, артиллеристы и так далее. Для них, возможно, ополчение кажется пародией на армию – но, к сожалению, их самих летом 2014-го в Луганске особо не видно.
Воюют все, кто пришли – романтики, уголовники, маргиналы, наёмники и вообще непонятные личности. Оружие, в общем, давали всем, кто пришёл – и всё равно очень мало людей брали в руки оружие.
Поэту тяжело это понять – когда в город летят снаряды, уже не важно, какой именно идеологии придерживается тот или иной житель.
Первая потребность, базовая, как кажется Поэту – отстрелить башку тому, кто стреляет по городу. И только потом уже можно разбираться, у кого какая идеология.
Много позже, в разговоре с Лютым, Поэт сформулировал свою мысль так: «Мы были реально лучшие – просто потому, что других не было».
Других действительно нет – на объект, который зачем-то нужен зарождающейся ЛНР, движутся пятеро ополченцев, из которых трое служили в армии, один – в милиции, один – сидел и один неплохо стреляет.
***
Неожиданно вибрирует телефон в кармане. Поэт втыкает окурок в траву и вытаскивает телефон. Звонит Дизель.
– Да? – отвечает Поэт.
– У вас как там?
– Тихо, – отвечает Поэт.
– Змей сейчас с нами, – говорит Дизель. – На объекте тихо, по ходу – никого. Скоро подтянутся наши. Змей их встретит и приведёт к тебе – они не знают, где ты, смотри, не вылазь особо от позиции, чтобы не завалили. Понял?
– Понял.
– Глянь вправо. Речку видишь?
– Вижу.
Поэт справа действительно видит то, что в Луганске называют «речкой», а в Днепропетровске максимум тянуло бы на ручей.
– Будь возле берега, наши скоро будут.
– Понял.
– Всё, отбой.
Поэт не очень хочет себе признаваться в своих чувствах, но ему реально становится легче оттого, что первый выезд прошёл без эксцессов. Змея рядом нет (он-то людей из батальона знает лучше, чем Поэт) – поэтому, по идее, Поэт не знает, кто свой, а кто чужой, и должен стрелять в любого с оружием.
Один из главных страхов Поэта – страх убить своего. Это чувство он пронесёт с собой через всю войну.
Не спеша Поэт поднимается с земли и, пригибаясь, перебегает ближе к берегу. Уже почти светло, у Поэта ещё есть кофе и сигареты, начинает теплеть – Поэт доволен жизнью.
Как оказалось, доволен рановато – Змей, встретив взвод из первой роты, который выдвинулся за разведкой, просто указал направление. Он то ли протупил (потом клянётся, что забыл), то ли специально – но не сказал «зарёвцам», что возле объекта находится свой.
***
Поэт сидит на берегу и замечает, что из кустов начинают неслышно выдвигаться фигуры ополченцев. Ополченцев видно сразу – оружие в руках и одеты кто во что, да и рожи специфические. Если бы ополченцам вместо автоматов раздать ятаганы – им даже не пришлось бы гримироваться для съемок в пиратском фильме.
Поэт машет рукой, привлекая внимание, и тут из кустов на него выскакивают двое – высокий мужик с короткой седой бородой и молодой коренастый невысокий парень. Кот и Малый – с ними Поэт познакомился позже.
– Стоять, сука! – с перекошенным лицом орёт Кот.
– Спокойно, свои! – отвечает Поэт, но парочка, как одержимые, несётся на него.
В этот момент Поэт в первый раз ощутил переключение в режим работы сознания, в который потом почти привычно переключался на боевых.
Умолкают мысли, вместо «просчёта вариантов» просто становится ясно, что нужно делать и когда.
Изменяется восприятие мира – у Поэта в такие моменты очень сильное ощущение, что он и ближайшее окружение, непосредственно задействованное в происходящем, находятся словно внутри шара, а всё внешнее, не имеющее отношение к данной ситуации – нарисовано на стенках этого шара.
Слух и зрение словно объединяются и становятся одним цельным восприятием. Когда Поэт пытается описать свои ощущения в подобных ситуациях, он говорит, что в его голове «Включились дополнительные сервера». И ещё – за глазами как будто открываются ещё одни глаза.
Сейчас этот режим запустился в первый раз. У Поэта в голове возникает даже не мысль – посыл – «Не стрелять».
– Свой! – снова кричит Поэт.
Кот и Малый уже рядом. Кот, размахнувшись, бьёт Поэта стволом автомата по ноге. Поэт отскакивает назад – в воду, проваливается почти по колени в вязкий грязный ил, с трудом доворачивается до Кота и Малого и снимает автомат с предохранителя.
Всё, дальше отступать некуда.
Возможно, Поэту кажется, но у Кота и Малого вдруг меняются лица – как будто из них вышли бесы. Они растерянно смотрят на Поэта.
– Ой, бля, это ты… – тихо говорит Кот.
Они с Поэтом часто видятся в столовой и уже понемногу начинают здороваться и перекидываться ничего не значащими словами во время перекуров.
Малого Поэт ещё не встречал.
– Давай руку, братик, – Кот протягивает Поэту руку. – Чего ты там сидишь?
– Вас жду, – огрызается Поэт, но берёт Кота за руку и с его помощью вылазит на берег.
– Извини, братик! – Кот обнимает Поэта. – Обознались.
– Обознались… А вас что, не предупредили?!
– Нет.
– Змей, сука, – тихо ругается Поэт.
На поляне уже собираются ополченцы. Объект действительно пуст, ничего интересно там нет.
Через некоторое время появляется Андрей с разведчиками. Он коротко выслушивает историю Поэта и подзывает Змея.
– Почему не предупредил, что здесь Поэт?
– Тю, забыл, – весело смеётся Змей.
– Забыл, ****ь, – злобно говорит Поэт.
С той поры он недолюбливает Змея и, похоже, это чувство взаимное.
Андрей строит разведку в колонну по два и ведёт через жилые кварталы, которые, к удивлению Поэта, оказываются совсем рядом. Финн с ужасом смотрит на свои брюки, чёрные от болотной грязи.
– Финн, я постираю, – тихо говорит Поэт.
История «Встречи на Эльбе», как кто-то окрестил инцидент на берегу, уже известна всем. Взвод беззлобно посмеивается над Поэтом. «Загнали тебя в грязь, Поэт!» – говорит кто-то сзади. Это на корню пресекает Андрей.
– Он всё правильно сделал, – негромко, но с нажимом говорит Андрей, немного повернувшись к строю. – Если бы Поэт не включил голову, постреляли бы друг друга.
Юмористы замолкают, и к этой теме больше не возвращаются никогда. Как говорят луганские, «Забыли».
Только Поэт ещё какое-то время психует. И Финн грустно смотрит на свои брюки, которые под лучами солнца уже взялись чёрной коркой.
Строй выходит из переулка на улицу, прямо к остановке. На остановке стоит маршрутка – жёлтый «Богдан».
– Миша, поговори с водителем, – обращается Андрей к Тополю, который с группой людей из своего взвода уже стоит здесь.
Тополь подходит к водителю маршрутки и что-то ему говорит. Водитель испуганно смотрит на Тополя и часто кивает ему в ответ.
Тополь поворачивается к разведчикам и машет рукой.
Также, как и шли, колонной, разведчики подходят к автобусу, заходят и рассаживаются по местам. За ними входят Тополь со своими товарищами и несколько человек из спецов, которые по дороге почему-то примкнули к разведчикам.
Все скидываются (по цене обычного проезда в маршрутке) и передают деньги водителю. «Богдан» трогается с места.
Такое могло быть только в Луганске только весной 2014-го – полная маршрутка вооружённых людей, которые заплатили за проезд и едут по маршруту – правда, без остановок.
После короткого разговора с Андреем водитель соглашается (вряд ли у него был выбор, конечно) сделать небольшой крюк и довезти пассажиров до военкомата.
Андрей, сидящий на переднем сидении, словно чувствует мысли Поэта и поворачивается к нему.
– Всё нормально, ты всё правильно сделал.
Поэт молча кивает.
– Когда приедем, постираете с Финном форму – и спать. В наряды не идёте.
Поэт кивает снова.
– Вот так вот, – бурчит сзади Финн. – Как на выезд – так Поэт, как штаны стирать – так вдвоём.
Андрей хмыкает и отворачивается к окну.
***
По результату выезда Поэт, хоть и попал под раздачу, стал во взводе если не своим, то полноправным членом. Брюки они с Финном отстирали за полчаса, единственная часть одежды, которая пострадала – кроссовки.
Их пришлось стирать и сушить, и они, хоть и остались пригодными к использованию, потеряли свой фирменный лоск.
У Поэта установились очень хорошие отношения с Котом, хотя Поэт старался избегать с ним встреч. Поэт замечает (или ему так кажется), что какой человек есть – такой он зачастую и есть, ведёт себя однообразно и в похожих ситуациях проявляет себя одинаково.
Кот, хоть и отличный мужик, почему-то почти всегда появляется там, где вскоре возникают неприятности. То ли он их чует, то ли приносит с собой – Поэт так и не понял, но факт остаётся фактом.
Поэт хорошо относится к Коту, но старательно избегает лишний раз пересекаться с ним на боевых.
ГЛАВА 4. ПЕРВЫЕ ШАГИ
В «Зарю» подтягиваются новые люди. По одному, по двое, реже – группами.
Сегодня Поэт неожиданно остался в кубрике с Андреем – остальной взвод разошёлся по занятиям, Поэт почему-то задержался, и в этот момент вошёл необычно серьёзный Андрей.
– Хорошо, что ты здесь, – говорит Андрей.
– Почему? – удивляется Поэт.
– Будешь здесь.
– Буду, – Поэт по-прежнему не понимает, что случилось.
– Ждём налёт. Я буду в штабе, будешь присматривать за оружейкой. Когда услышишь сигнал – давай в убежище. Закроешешь кубрик – и туда. Хотя и оружие оставлять…
– Побуду здесь, – отвечает Поэт. – Ничего страшного.
– Я сказал, бегом в убежище! – Андрей начинает злиться.
– Не, – решительно отрезает Поэт. – Если в убежище вход завалит, оттуда хрен выйдешь. В крайнем случае выбегу на плац и лягу посередине – так больше шансов выжить, если здания начнут падать.
Поэт подходит к шкафу-оружейке и достаёт оттуда «свой» Андреев автомат. Пристёгивает рожок, вытаскивает из своей сумки два личных рожка и засовывает их в карманы джинсов.
Андрей недовольно морщится.
– Чего ты боишься? – кивает он на автомат.
– Умереть без оружия в руках, – серьёзно отвечает Поэт.
Они с Андреем ещё ни разу не разговаривали ни на тему политических взглядов, ни о религии, хотя Андрей, как командир, понемногу проводит подобные беседы со всеми бойцами. До Поэта очередь ещё не дошла, но здесь Андрей чувствует, что зацепил у Поэта что-то личное. Поэтому он молча отворачивается к окну.
В эту секунду открывается дверь в кубрик и входит Оружейник. За ним идут двое.
– Змей, – представляется тот, кто идёт впереди.
Змей (не тот, с которым Поэт ездил на первый выезд, другой) – невысокий худой мужчина с короткой аккуратной бородкой и холодными цепкими глазами.
– Чёрный, – продолжает Змей, показывая пальцем за спину на своего товарища.
Товарищ молча кивает.
Чёрный – смуглый, спортивный, коротко стриженный парень. Возможно, у Поэта включается паранойя, но Змей кажется ему уголовным авторитетом, а Чёрный – бандитом.
– Мы из Донецка, – добавляет Змей. – Прибыли к вам.
Чёрный снова кивает.
– Комбат сказал привести к вам. Все сейчас в убежище, пусть побудут с вами. Их проверили, всё нормально. Я пошёл, зайду чуть позже, закрою этажи, – медленно, с нажимом говорит Оружейник.
Оружейник выходит. У Андрея звонит телефон.
– Слушаю, – отвечает Андрей.
Несколько секунд он слушает, затем выключает телефон и поворачивается к Поэту.
– Я – в штаб. Будьте здесь. Проведи меня.
Поэт выходит за Андреем в коридор.
– Если что-то начнётся, – негромко говорит Андрей, – выдашь им оружие. Но только после звонка мне.
– Понял, – кивает Поэт.
Андрей быстро спускается по лестнице, и в это время над городом начинает выть сигнал воздушной тревоги.
***
Пока украинскую авиацию не посбивали (это произошло ближе к концу июля 2014-го), самолёты и вертолёты кошмарили город довольно часто. Иногда просто действовали на психику, а иногда, как, например, во время ракетного обстрела Луганской областной администрации, били тяжёлым вооружением по домам и блок-постам.
Люди сначала не верят своим глазам – те, с кем они вчера ещё могли переписываться в соцсетях, сегодня расстреливают город фронтовой авиацией (артилллерию ВСУ ещё не подтянули, и обстрелы жилых кварталов пока никто не может даже представить).
До этого дня Поэт не попадал ни под бомбёжку, ни под что другое, поэтому он и верит, и не верит в то, что опасность – реальная. Командование батальона воспринимает происходящее иначе, и когда начинают выть сирены, личный состав «Зари» уводят в убежища.
***
Сейчас сирены воют второй раз, Поэт, Змей и Чёрный сидят за столом и пьют чай, которым Поэт угощает гостей.
– Нам нужно оружие, – Змей, вежливо улыбаясь, показывает взглядом на автомат Поэта, затем – на шкаф.
– Выдам по приказу командира, – решительно отвечает Поэт вежливо подливает Змею чай.
– Позвони ему? – настаивает Змей.
– Сейчас, – отвечает Поэт.
Но позвонить Андрею он не успевает – Андрей звонит ему раньше.
– Да? – говорит Поэт в трубку.
– Выдай им оружие, – без предисловий говорит Андрей.
– Точно?
– Да. – Андрей отключается.
Поэт встаёт, достаёт из кармана ключ, который заранее переложил со шкафа, открывает шкаф и выдаёт Змею АК-74, а Чёрному – ПКМ.
Змей и Чёрный привычными движениями проверяют наполненность магазинов и досылают патрон в ствол. Видно, что они делали это уже много раз. Щёлкают предохранители.
– Вы курите в кубрике? – спрашивает Змей, явно успокоившись.
– Нет, – отвечает Поэт. – Можно выйти на лестницу, оттуда и кубрик будет виден.
Трое выходят на лестничную площадку, и Поэт почему-то поражается, впервые увидев этаж полностью совершенно пустым.
С утра было солнечно, но сейчас небо затянули тяжёлые низкие тучи, и вкупе с воющими сиренами и пустыми этажами это здорово давит Поэту на психику.
Снизу слышны стремительные шаги, и Поэт видит, как по лестнице через две ступеньки к ним летит Оружейник.
– Вы хрена ещё тут делаете? – орёт он, задыхаясь.
– Охраняем оружие, – ласково улыбаясь, отвечает Змей.
– В убежище! – орёт Оружейник.
– Мы здесь побудем, не переживайте, – так же ласково отвечает Змей.
– Вы что, камикадзе?! – ещё громче орёт Оружейник.
– Да, – спокойно отвечает Змей.
Это «да» неожиданно успокаивающе подействовало на Оружейника.
– Хотите – оставайтесь, – хмуро говорит он. – Я закрываю этаж.
Вход на этаж закрывается железной решёткой с петлями, куда Оружейник сейчас собирается вставить тяжёлый амбарный замок.
– Не нужно, – неожиданно для себя говорит Поэт. – Если придётся выносить оружие, решётку мы перелезем, а оружие будет доставать тяжело. Автомат пролезет, а СВД или ПКМ – ужё нет.
В подтверждение своих слов Поэт просовывает ладонь в щель между прутьями и показывает её ширину.
– Да? – снова заводится Оружейник. – А когда вы уйдёте, где я тогда оружие буду собирать?
– Мы не уйдём, – снова ласково улыбается Змей, и это снова действует на Оружейника успокаивающе.
– Хорошо, оружие – под вашу ответственность.
– Только нашего взвода! – возмущается Поэт. – От других оружеек у меня ключей нет и оружие там я не считал!
Оружейник, не ответив ничего, молча отворачивается и спускается по лестнице. Над Луганском снова звучат сирены.
Поэту страшно и весело одновременно, Змей слегка улыбается, а Чёрный тих и флегматичен, как буддийских монах.
– Идёмте пить чай, – предлагает Змей. – Вы нас ещё угостите?
– Угощу, – отвечает Поэт.
***
В этот раз бомбёжки или обстрела не было – самолёт покружил над городом и ушёл. Длилась воздушная тревога где-то час, и этот час Поэт провёл с Чёрым и Змеем за чаем и сигаретами.
Особо не разговаривают – Поэт не знает людей и на вопросы Змея отвечает односложно, чаще «Не знаю» или «Не видел». Автомат Поэт старается держать на коленях так, чтобы, если что, сразу снять предохранитель.
Увидев, что Поэт не настроен на разговор, Змей перестаёт расспрашивать о положении дел в батальоне и в Луганске и время только от времени вставляет короткие общие фразы – о Донецке, о том, как доехали и о том, где брали по дороге сигареты.
Чёрный за всё время не проронил не слова – просто сидит с ПКМ на коленях и смотрит в окно.
В коридоре слышится приближающийся шум – батальон выпустили из убежища. Первым в кубрик заходит Андрей.
– Как вы? – спрашивает он у Поэта.
– Нормально, – отвечает Поэт.
Поэту приятно – пока взвод сидел в убежище, он оставался в кубрике и охранял оружие.
Что-то похожее читается во взглядах тех, кто заходит в кубрик.
– Хорошо, – кивает Андрей.
– Оружие? – Поэт показывает взглядом на автомат и пулемёт, которые он выдал Змею и Чёрному.
– Не сейчас, – неожиданно для Поэта отвечает Андрей. – Сейчас пройдёшь на автодвор (соседний с военкоматом двор, там располагается зарождающийся автопарк «Зари»), возьмешь у Юрьевича УАЗ и проедешь с ними (Андрей кивает на Змея и Черного) по блок-постам, где скажут.
Поэт ловит на себе чей-то завистливый взгляд, но не успевает заметить, чей. Он подходит к оружейке, берёт ещё два запасных магазина и отдаёт Андрею ключ.
– Жду вас к темноте, – говорит Андрей Змею.
Он, похоже, узнал что-то про Змея – сейчас он общается со Змеем немного предупредительнее, чем до налёта.
– Конечно, – улыбается Змей. – Мы поехали?
– Езжайте. Поэт, если что – за старшего.
– Конечно! – шире улыбается Змей.
– Понял, – серьёзно говорит Поэт, – Будем к темноте.
Поэту не на сто процентов кажется, что Змей воспринял слова Андрея всерьёз, но Змей не подаёт виду, что не признаёт старшинства Поэта.
Чёрный молча встаёт, закидывает ПКМ на плечо и первым выходит из кубрика. Вторым, что-то негромко сказав Андрею, выходит Змей, третьим – Поэт.
***
Во время выезда Поэт внимательно наблюдает за Змеем. Поначалу он обращает внимание и на Змея, и на Чёрного, но Чёрный ведёт себя вообще никак – сидит на заднем сидении УАЗа и с ПКМ на коленях и смотрит в окно.
Змей сидит рядом с Поэтом и как-то незметно перехватывает на себя управление процессом.
Поэт, в общем, не возражает – во-первых, действия Змея не противоречат инструкциям, которые Поэт перед самым выездом получил от Андрея. Во-вторых – Змей реально знает, что нужно делать, и Поэт по ходу дела учится тому, как нужно организовывать выезд.
Первым делом они заезжают в магазин, где Змей покупает пак минералки и блок сигарет. Решение мудрое – Поэт так рвался на выезд, что вообще протупил взять с собой воду. Сигарет осталось полпачки, и если выезд затянется, будет дискомфортно – Поэт нервничает и курит практически одну за одной.
Без воды было бы совсем грустно (с подобным Поэт позже ещё столкнётся). Климат в Луганске по сравнению с Днепром – континентальный, ночью сейчас откровенно холодно, а днём – жёсткая, давящая жара. Поэтому даже в середине лета, выходя на сутки, нужно иметь с собой и запас воды, и тёплый бушлат.
Когда воду загрузили в УАЗ, Змей достаёт из рюкзака автомобильную карту, некоторое время рассматривает её, затем, привязавшись к местности, начинает подсказывать Поэту дорогу. Поэт снова злится на себя – такие карты, большие и подробные, продаются почти во всех киосках, и купить её, по идее, у Поэта должно было бы хватить ума.
– Давай сейчас налево, теперь сюда… – негромко подсказывает Змей.
УАЗ петляет по Луганску и выползает в пригороды, похожие на те, через которые Поэт уже ехал во время первого выезда. Низкие дома с небольшими окнами, приземистые, словно придавленные заводские здания и проходные, заросшие бурьяном склады и промзоны, небольшие стихийные свалки и вообще неясно кем и зачем построенные сооружения непонятного назначения.
– Теперь давай сюда и по трассе.
Поэт пожимает плечами, но молча крутит баранку.
«По трассе» получилось далеко – проехав через какое-то село, они неожиданно для Поэта выезжают на берег Северского Донца.
– Поставь машину за деревьями, – говорит Змей.
Это Поэт уже и сам сообразил – он, проезжая просветы в растущих на берегу деревьях, прибавляет скорость, а когда останавливаются, прячет машину за деревьями или кустами повыше и погуще.
В этот раз они остановились возле пристани, от которой на другой берег натянуты толстые тросы. Поэт догадывается (потом догадка подтверждается), что перед ними – паромная переправа.
Поэт ждёт, что скажет Змей дальше, но Змей молча курит, и словно чего-то или кого-то ждёт. Совпадение или нет – но через несколько минут за поворотом дороги, идущей вдоль берега и время от времени теряющейся за кустами или деревьями, слышны голоса – и из-за кустов выходят мужчина и женщина с сумками.
Увидев УАЗ с людьми, они останавливаются и настроженно смотрят, вглядываясь сквозь лобовое стекло.
Змей выбрасывает окурок и выходит из машины. Он даже движется как-то… ненапряжно, что ли, умудрясь сразу вызвать у людей расположение. Поэт внимательно смотрит и пытается понять секрет Змея. Выходит Змей из машины, идёт к незнакомым людям – с автоматом! – а они уже искренне ему улыбаются.
И автомат – полномерное «весло» (АК-74 с нескладным прикладом) – Змей несёт вдоль тела, стволом вниз, чуть прижимая рукой, так что в движении оружие практически не видно.
Когда Змей подходит к людям, они видят автомат, но к этому моменту успевают проникнуться к Змею доверием настолько, что общаются с ним совершенно спокойно и естественно.
– Здравствуйте, – слышит Поэт голос Змея. – Вы с той стороны?
– Не, мы туда, оттуда мы позавчера, – отвечает женщина.
– Видели что-нибудь интересное?
Поэту вопрос кажется немного странным, но мужчина и женщина начинают что-то рассказывать Змею.
Поэт перестаёт слушать и сидит, курит и рассматривая реку.
***
Когда Поэт учился в школе, Северский Донец был очень быстрой полноводной рекой, в которой во время купания сильно сносило течением. Он был судоходным – по реке ходили какие-то катера. Сейчас Донец, как и многие реки, сильно обмелел и не похож на себя прежнего, зато удивительно напоминает другую реку из детства Поэта – Айдар.
Года за три до войны Поэт проездом был в деревне и видел, что Айдар из небольшой, но быстой реки превратился в заросшую камышом медленную старую реку. Поэту тогда стало не по себе – он даже пожалел, что вернулся и увидел, во что превратилась страна детства.
Зато сейчас Донец выглядить точь-в-точь, как Айдар из детства Поэта. Поэт смотрит на реку, вспоминает лето в деревне, роскошную колхозную библиотеку, в которой он был чуть ли не единственным посетителем, и затем внезапно ему вспоминаются деревенские друзья.
«Интересно, что с ними? – мысли Поэта текут также неспешно, как воды Донца. – Иван, Хряк, Серёга-Минск… Блин! Это же кто-то из них сейчас может быть в Нацгвардии или вообще в батальонах!»
«Батальоны» – этим собирательным названием называют добровольческие батальоны, куда Порошенко и компания после переворота посгоняли майданную мразь. Возможно, на Майдане в Киеве люди были разные (Поэт не видел этот Майдан, судить не может), но в «батальонах» собрался такой контингент, что после попадания под власть «батальона» местные даже немцев вспоминают теплее.
«Защитники Украины», бывает, додумываются до таких вещей, до которых не додумались даже немцы. В остальном – всё одинаково. Наступают «батальоны» по немецким планам (возможно, потому, что в этой местности немцы подобрали оптимальный вариант действия), часто воюют под свастикой и сами себя называют нацистами.
Когда Поэт узнал, что укропы наступают по немецким планам, поначалу это показалось ему логичным. Местность здесь – степная, ровная, мостов, бродов или господствующих высот – раз, два и обчёлся, вариантов немного.
Но позже Поэту в голову пришла странная мысль – в какой-то момент ему показалось, что с Запада Украины поднялись призраки немцев, а с Востока – духи красноармейцев. И сейчас они вместе с живыми и посредством живых выясняют какие-то незавершённые ситуации.
«Если Иван в «батальоне», не хотелось бы Ивана встретить…» – всплывает следующая мысль у Поэта.
***
– До свидания, спасибо! – Змей достаёт из кармана телефон. – Запишите, пожалуйста, мой номер. Если увидите что интересное – позвоните, пожалуйста!
Женщина вытаскивает из сумки мобильный телефон, очки, надевает очки и записывает номер Змея.
– Ещё раз до свидания! – Змей приветливо улыбается собеседникам и идёт к машине.
Мужчина и женщина идут к берегу. Похоже, скоро должен быть паром.
Змей смотрит на Поэта и будто читает его мысли.
– Это называется – работа с местным населением. Один из самых действенных методов сбора информации, – улыбается Змей.
Поэт молча кивает. Действительно, возразить нечего. Змей разворачивает карту.
– Сморти, – обращается Змей к Поэту. – Сейчас нужно выехать сюда, здесь блок-пост. Давай выедем из села здесь, потом – сюда.
– Пожрать бы, – впервые за всю дорогу подаёт голос Черный.
Поэт от неожиданности вздрагивает.
– Поедим на въезде в город, – отвечает Змей. – Как раз по дороге к блок-посту.
***
Блок-пост находится на дороге, проходящей рядом с промзоной, над которой возвышается исполинское здание с красной звездой на крыше. Поэт, до сих пор не видевший шахтных сооружений вблизи, недоверчиво рассматривает здание.
Сделано добротно, но заброшено – многие окна выбиты, краска на звезде облезла.
Змей и Чёрный, видимо, насмотрелись на подобное, или ещё что – Змей о чём-то негромко разговаривает с мужчиной в серой футболке и цветной бандане с охотничьей «вертикалкой» в руках.
Чёрный, съевший по дороге пару беляшей под магазинный кофе в неизменном пластиковом стаканчике, чуть откинулся на сидении и снова не издаёт ни звука.
– Нет, их ещё не было, – говорит Охотник, отвечая на вопрос Змея, который Поэт прослушал.
– Когда? – спрашивает Змей.
– Не знаю, завтра, возможно.
– Пропустите их?
– Да, конечно. Позвоню тебе.
– Звони, буду рад, – улыбается Змей.
Поэт ненавязчиво рассматривает блок-пост.
***
Эти сооружения, выполнявшие в начале войны не очень понятные функии, к середине лета 2014-го местами стали реально опорными пунктами, на которых держали оборону, куда свозили раненых, где хранили запасы боеприпасов, еды, воды и медикаментов.
Некоторым блок-постам за то лето досталось больше, чем иным дотам или классическим опорным пунктам. Один из особо впечатливших Поэта – блок-пост в посёлке Металлист (на котором погибли журналисты Корнелюк и Волошин).
Блок-посты постоянно укрепляют, но позже их кроют артиллерией так, что новые укрепления очень быстро становятся похожими на старые. Блок-пост под Металлистом к осени 2014-го выглядел так, словно выдержал не одно сражение. Хотя, по сути, так оно и было.
Измолоченные здания (заправка, пост ГАИ) и бетонные блоки, порванные рекламные билборды, дорожные знаки и отбойник между полосами шоссе, расщеплённые деревья и асфальт, густро изрытый воронками от мин и снарядов – чем ближе к блок-посту, тем гуще.
В общем, все блок-посты похожи. Основа их – заграждения из бетонных блоков, разложенные на дороге согласно правилам фортификационного искусства – или согласно настроению строителей. Мешки с песком, так разрекламированные в то время СМИ, тянут только на вспомогательные детали, так как защищают максимум от некрупнокалиберного пулемёта.
Люди на блок-постах…
***
На блок-постах, которые выставляла «Заря», ротация людей происходит постоянно – когда есть возможность менять, конечно. Но «Заря» в некоторых вопросах – больше исключение, чем правило среди Луганских батальонов 2014-го.
Плотницкий, первый комбат, в прошлом – кадровый военный, и с первых дней заводит в батальоне армейский порядок. Патрушев, второй комбат – также до войны был офицером, и также наводит армейские порядки – сначала во взводе, затем, когда становится комбатом – в батальоне.
Поэта, как и многих, поначалу жутко бесят построения, поверки и прочая, как называют это между собой ополченцы, «уставщина». Только значительно позже, когда Поэту самому пришлось командовать людьми, он понял, что практически всё, что делалось – делалось правильно.
Поэт понимает, что очень часто именно «уставщина», пусть и не всегда жизненно необходимая, может превратить лихое вооружённое бандформирование в не менее лихое, но боеспособное подразделение.
Люди, прошедшие школу «Зари», часто чувствовали себя немного странно, попадая в другие подразделения – также, как поначалу и люди из других подразделений, попадавшие в «Зарю».
На «Зарёвских» блок-постах ротация при возможности происходит постоянно, согласно графику. Есть блок-посты, выставленные другими подразделениями, как там – Поэт только слышал. И ещё есть блок-посты, на которых народ как поселился, так и живёт бессменно. На подобном блок-посту сейчас находятся Поэт, Змей и Чёрный.
***
Блок-пост быстро обрастает бытом и хозяйством. Пока командир руководит процессом и набирает к себе добровольцев, толковый старшина (если есть) организовывает всё остальное. Где-то сзади в кустах или под деревьями появляются туалеты, сколоченные из снарядных ящиков, приволоченных откуда-то дверей и досок, если старшина так себе – затянутые целлофаном.
Неизвестно откуда возникает кухня. Полевая, армейская – мечта, но в начале войны редкость, поэтому нередко печь складывают из кирпичей прямо на блок-посту. Сколачиваются длинный стол и лавки, из домов (своих и чужих) притаскиваются скатерти и посуда, на ближайших деревьях появляются рукомойники.
И над всем этим на постоянных Донбасских ветрах развеваются флаги. Российские, георгиевские, казачьи, андреевские, советские, флаги ЛНР (в Донецкой области – ДНР). Бывают ещё варианты, главное – чтобы флаг не являлся украинским.
Проезжающие через блок-пост люди часто оставляют продукты – от картошки и круп до колбас и консервации. Часто завозят минералку – паками и сигареты – блоками. В начале войны живётся на блок-постах неплохо, и люди подтягиваются и вливаются в коллектив.
Поэт незаметно рассматривает людей.
***
Что на блок-постах, что в ополчении в начале войны костяк составляют люди 35-45 лет – те, кто застали СССР, те, кто помнят, что было и видят, что стало, и те, кто ещё в состоянии носить оружие.
Конечно, уже с начала есть исключения – как молодые парни, лет по 20, так и старики за 60 (один из таких, гранатомётчик Дед-Шухер, стал легендой ополчения ещё в 2014-м). Но костяк – 35-45 лет.
Что отличает этих людей от остальных? Поэт смотрит, и не может понять.
Как получилось, что одни упорно сидят дома и «хозяйнуют» до последнего, другие бегут в Россию и садятся на шею реально гостеприимным россиянам, а третьи берут в руки двухстволки и (неясно откуда взявшиеся) автоматы и организовывают блок-посты и батальоны новой Республики?
В ополчение часто идут маргиналы – это правда, но это не вся правда. В ополчение нередко идут люди, имевшие на начало войны неплохие должности, неплохие зарплаты и даже свои предприятия и производства. Теперь они не расстаются с оружием и спят в казармах батальонов или в землянках на блок-постах.
Что в них «такого»?
***
– Будете борщ? – Поэта от мыслей отвлекет плотная улыбчивая женщина в полувоенной форме.
Такие женщины есть на каждом блок-посту и в каждом батальоне. Они нередко занимаются хозяйством – готовкой, уборкой, но в то же время нередко берут в руки оружие. К своему удивлению Поэт ближе к середине лета узнал, что женщины нередко стреляют не хуже, а то и лучше мужиков.
Кстати, единственная барышня из разведвзвода – Рыжая – на стрельбище отстрелялась так, что многие парни возмущённо плевались и смотрели в небо.
– Лук, чеснок будете? – женщина улыбается ещё шире.
В руках она держит металлическую миску, полную густого наваристого борща. От борща валит такой пар, что у Поэта из желудка словно исчезают съеденные по дороге беляши, и он судорожно глотает слюну.
– Буду, спасибо! – радостно отвечает Поэт.
– Гм, – подаёт голос с заднего сидения Чёрный.
Запах борща заставил его забыть об обычной сдержанности.
– Сейчас принесу, – кивает женщина, и ставит миску, предназначенную для Поэта, на капот.
Но поесть не удаётся.
– Вертолёт! – кричит лопоухий белобрысый парень, выскочивший из-за бетонных блоков.
«Гарнизон» блок-поста привычно бросается врассыпную. Видно, что у каждого есть своё, давно знакомое и давно оборудованное место – за развилкой дерева, в амбразуре между бетонными блоками, в окопчике, обложенном мешками с песком и заполненными землёй патронными ящиками.
Охотник с двухстволкой бежит мимо УАЗа.
– Прячтесь, – кричит он. – Вертолёт!
Действительно вдалеке слышен шум вертолёта.
Поэт, у которого моментально улетучиваются все мысли, вылазит из-за руля, становится за ближайшее более-менее толстое дерево и кладёт автомат на развилку.
Чёрный деловито вылазит из машины и идёт к бетонным блокам. Проходя мимо стоящей на капоте тарелки, он втягивает широко раздувшимися ноздрями запах борща и тяжело вздыхает. Подходит к блокам, опускается на одно колено, ставит сошки на выступающий блок и щёлкает предохранителем пулемёта.
Змей стоит чуть в стороне, курит и, прищурившись, внимательно смотрит туда, откуда раздаётся шум ветролёта.
***
В этот раз обошлось – вертолёт не стал кошмарить блок-пост, только покружил в нескольких километрах и ушёл. Народ облегчённо выдыхает и собирается к столу.
Позже Поэту доводилось видеть, как вертолёты обстреливают блок-посты. Поэт видел, как люди с блок-постов отстреливаются из автоматов и двухстволок – это от боевых-то вертолётов, которым даже пулемёт не причиняет вреда! – но всё равно не уходят.
После первого же подобного случая лёгкое пренебрежение, которое Поэт поначалу испытывает к «гарнизонам» на блок-постах возле передовой, испаряется навсегда.
***
Борщ пахнет восхитительно, но есть Поэту уже расхотелось. Змей тоже отказывается, зато Чёрный отрабатывает за всех.
Он молча съедает две здоровенных тарелки «с гущей» борща – под сало с горчицей, лук, чеснок и ароматный чёрный хлеб – и запивает это великолепие пол-литровой кружкой крепкого чая.
Чёрный встаёт из-за стола, берёт с лавки ПКМ и вежливо целует в щёку повариху.
– Спасибо, красавица! – говорит Чёрный с невинным лицом.
Женщина млеет.
– Поехали, Казанова! – ухмыляется Змей. – Пора уже!
Он поворачивается к Поэту.
– Пора ведь?
– Пора, – с облегчением говорит Поэт.
– Заезжайте! – кричит Охотник, поднимая голову от тарелки.
– Заедем через пару-тройку дней. Если что, он, – Змей показывает на Поэта, – сам заедет.
– Угу, – кивает Охотник и возвращается к еде.
– Мы приедем, – говорит Чёрный поварихе, поворачивается и первым идёт к УАЗику.
Змей щелчком выбрасывает окурок и поворачивается к Поэту.
– Поехали, командир? – и хрен поймёшь, всерьёз он или с подколом.
Поэт молча кивает и залезает на водительское сидение.
***
Ещё раз Поэт пересекается со Змеем, Черным и – неожиданно для себя – с Малым через несколько дней.
В тот день практически весь батальон был где-то на выезде. Поэт, который накануне отпрашивался в город до 9.00, возвращается и узнаёт, что в 8.00 разведку (и всех остальных) подняли по тревоге и отправили неизвестно куда.
Поэт немного психует, что ему никто не позвонил, но потом успокаивается – интуиция подсказывает, что сегодня боевых без его участия вроде бы не будет.
Поэт поднимается в кубрик и ставит чайник. Затем включает телевизор.
«Пить чай – и спать», – думает Поэт.
В батальоне непривычно тихо, даже как-то жутковато, зато есть шанс выспаться.
В эту секунду распахивается дверь в кубрик и в комнату входит Андрей. Лицо у него серьёзное.
– Ты приехал?
– Естественно. В 9.00.
– Это хорошо.
– Чего хорошего? Все на выезде, хоть бы позвонил кто!
– Ничего страшного. Там ничего не будет, похоже, а выезд у вас будет здесь.
– В смысле?
– Сейчас ожидается прорыв колонны бронетехники из аэропорта. Набрали всех, кто есть, ты – четвёртый. Давай к штабу (на тот момент – комната в здании столовой батальона).
– Оружейка пустая? – возмущается Поэт.
– Мой автомат в штабе.
Андрей выходит. Поэт берёт свой подсумок, запирает кубрик и быстро спускается по лестнице, перебегает плац и останавливается возле двери в столовую.
Там уже стоят Змей, Чёрный и Малой. У Змея – автомат и РПГ-7, рядом – сумка с запасным выстрелом. У Чёрного – ПКМ, у Малого – РПК.
Андрей выходит из штаба и протягивает Поэту автомат, два своих магазина и свою гранату (Ф-1, Поэт после «забыл» вернуть её Андрею и оставил себе).
«Чтобы остановить колонну техники – маловато», – думает Поэт. Настроение у него мрачноватое, невзирая на радость от дармовой – как он уже решил для себя – гранаты.
Андрей словно читает его мысли.
– Всё равно больше никого нет, – говорит Андрей. – Будем выкручиваться теми силами, что есть.
– Выкрутимся, – улыбается Змей. – Есть у меня одна мысль.
***
Если стоять лицом к воротам военкомата – расположению «Зари» – слева от батальона располагается областной онкодиспансер, а справа – что-то вроде автохозяйства военкомата, смесь разграбленной автобазы и заброшенного заводоуправления. За забором автохозяйства (дальним от батальона) находится тротуар и улица Оборонная, по которой и должна, по идее, идти техника из аэропорта.
Оборону на Оборонной «великолепная четвёрка» (как про себя уже называет сборное «подразделение» Поэт) занимает согласно плану Змея.
В одном из небольших зданий автохозяйтва, выходящих на Оборонную, Поэт, Чёрный, Змей и Малой пробираются сквозь выбитые двери и перевёрнутую мебель и поднимаются на второй этаж. В угловой комнате разбито окно, возле окна стоят стол и два тяжёлых сейфа.
– Сейфы сдвинем, – негромко говорит Чёрный Змею.
Сейф тогда ещё кажется хорошей защитой, хотя для крупнокалиберного пулемёта БТР он представляет преграду не прочнее, чем бумага.
Возможно, Чёрный об этом уже знает, но всё равно ничего лучше нет.
Пыхтя от натуги, четверо сдвигают сейфы ближе к окну. Затем ставят стол в дальнем углу комнаты, на стол кладут пару найденных мешков с песком. Под занавес Чёрный прикатывает из соседней комнаты неплохое кресло, которое чудом не забрали до него.
Чёрный устраивается на кресле, раздвигает сошки ПКМ и ставит пулемёт на стол. Позиция получилась неплохая – пулемёт находится в дальнем углу, ствол из окна не торчит, вспышек выстрелов не будет видно из-за мешков и сейфов.
Да и укрытие какое-никакое есть.
– Всё, я здесь, – говорит Чёрный.
– Хорошо, – кивает Змей. – Идёмте.
Поэт и Малой выходят за Змеем на улицу.
– Теперь тебя нужно пристроить, – говорит Змей Малому.
– Я себе уже нычку нашёл, – довольно отвечает Малой. – Во-он там.
«Во-он там» – это в самом углу автохозяйства, за кирпичным забором на углу Краснодонской и Оборонной.
Там расположена заброшенная (как и всё здесь) волейбольная площадка. От неё остались только слабо намеченные контуры, две стойки для сетки и высоко – на уровне 2 или чуть больше метров – сидение для судьи.
Малой забрасывает РПК за спину и резво взбирается на судейское сиденье.
– Я здесь буду! – торжественно говорит он. – Тут как раз через забор улицу видно, а через листья (кирпичный забор увит каким-то вьющимся растением) меня никто не увидит.
Мысль, в общем, не лишена логики, но Поэту кажется, что он видит в ней изъян. Поэт открывает рот, чтобы сказать Малому, что с этого «трона» его скинет отдачей при длительной стрельбе – и закрывает. У Поэта ещё остаётся осадок от первой встречи с Малым и Котом.
В конце концов, Малой сам нашёл себе позицию, не Поэт же её предложил.
– Хорошо, – говорит Змей и снова улыбается. Похоже, ему в голову тоже пришла мысль об отдаче. – Остались мы, идём.
Поэт и Змей выходят на угол Оборонной и Краснодонской.
***
– Будем торговать лицами, – улыбается Змей.
– Не понял? – переспрашивает Поэт.
Змей щурится от яркого Солнца и рассматривает снующих вокруг людей. Рабочий день, почти всё – как до войны.
– Видишь, сколько людей здесь?
– Вижу.
– Максимум через 10 минут кто-нибудь отзвонится в аэропорт. Пусть скажут, что здесь ждёт прорыва патруль.
– Патруль – это мы! – у Поэта улучшается настроение.
– Естественно. В аэропорту знают, что в батальоне уже больше сотни человек, какое у нас оружие – они могут только догадываться. Пусть считают, что весь личный состав поднят в ружьё и ждет их приезда. И пусть знают, что мы их дожидаемся прямо на подходах.
После этих слов Змей ставит РПГ на хвост возле входа в здание (где сидит Чёрный), и рядом со входом опирает на стену сумку со вторым выстрелом.
– Если действительно прорыв? – спрашивает Поэт.
– Тогда отстреливаем два выстрела – если успеваем, и уходим через забор. Оттуда уже работаем из стрелкового.
– Понял, – улыбается Поэт.
– Умеешь снаряжать выстрел для РПГ? – серьёзно спрашивает Змей.
– Нет.
– Смотри.
Змей быстро показывает Поэту, как заряд крепится к выстрелу.
– Как только видишь, что я беру РПГ, бежишь к сумке, скручиваешь второй выстрел и подаёшь мне, как только я выстрелю первый. Я перед выстрелом гляну назад, но и ты следи, чтобы тебя там не было – ни дай Бог попадёшь под выхлоп, сожжёт на хрен до костей.
– Понял. А сейчас что?
– А сейчас – торгуем лицами.
***
По тротуару ходят люди и недоуменно косятся на двоих перед входом в магазин аккумуляторов. Змей стоит возле сумки с запасным выстрелом, облокотившись на стену, улыбается, смотрит людям в глаза и курит одну за одной.
Заряженный РПГ переставили почти на середину тротуара.
Поэт напустил на себя грозный вид и ходит туда-сюда по тротуару возле самой дороги. Поэт, выбегая из кубрика, ещё прихватил чью-то каску и свои большие тёмные очки, и они помогают производить нужное впечатление.
Сейчас Поэт вызывающе беспечно ходит почти что в прикиде Терминатора – каска (тогда в «Заре» их было мало), тёмные очки, форма-«стекляшка», пятнистая разгрузка, почти забитая рожками, в руках – автомат.
Из специальных карманов разгрузки демонстративно торчат запалы двух Ф-1, прикреплённые кольцами к коротким шнуркам с карабинами. Это для того, чтобы одной рукой доставать гранату и тем же движением выдернуть кольцо.
Вид у Поэта, судя по лицам людей, впечатляющий, но в полной мере насладиться собственной крутостью Поэту немного мешает иногда возникающая мелкая дрожь в коленях.
Возможно, поэтому Поэт, как и Змей, курит одну за одной.
«Торговля лицами», как оказалось – занятие увлекательное, но время практически стоит на месте. Змей молчит и курит, Чёрного вообще не слышно, не видно, Поэт, как заводной, ходит туда-сюда и только Малой немного разряжает ситуацию.
Проходящим девушкам он кричит со своего трона «Эй, красавица!» и затем ржёт, глядя сквозь листву на то, как девушки вертят головами и ищут источник комплимента.
***
Прорыва в тот день не было. Батальон съехался часа через два после начала «торговли лицами», и прямо с грузовиков бойцы разбежались по своим точкам обороны. На выезде не было ничего, и все были рады хотя бы такому адреналину.
«Великолепной четвёрке» адреналина хватило с избытком, поэтому они собираются возле штаба с таким ощущением, что разгрузили пару грузовиков стройматериалов.
– Спасибо, – серьёзно говорит Андрей и жмёт каждому руку.
– Пожалуйста, – отвечает за всех Змей.
Змей, Чёрный и Малой расходятся по своим подразделениям.
– Ты в кубрик? – спрашивает Андрей Поэта.
– Я бы поспал, – честно отвечает Поэт.
– Иди спи. Скажешь, что я снял тебя до завтра со всех нарядов.
Поэт кивает, отдаёт Андрею автомат и быстро идёт в казарму, пока Андрей не спросил про «забытую» гранату.
Возле самого входа в казарму Поэту кажется, что он слышит возмущённый голос Андрея, но он делает вид, что не слышит, и шустро скрывается за дверью.
В конце концов, Андрею, с его возможностями, гораздо легче, чем Поэту, «нарыть» себе новую гранату.
«Что к ополченцу попало – то пропало!» – уже засыпая, вспоминает Поэт девиз батальонного мародёра Монгола.
***
Этот случай произошёл за несколько дней до выезда со Змеем и Чёрным.
– Поэт, зайди к комбату, – серьёзно говорит Андрей.
Андрей вообще – человек без эмоций, но сейчас Поэт чувствует, что Андрей серьёзен более, чем обычно.
– Что-то случилось?
– Ничего. Мы наблюдали за тобой, теперь он с тобой поговорить хочет.
Поэт быстро собирает автомат, который чистил на столе в коридоре возле кубрика, ставит его в шкаф-оружейку и идёт мыть руки. Моет, умывается (чтобы выглядеть представительнее) и быстро переходит через плац к столовой.
Когда входишь в столовую батальона, прямо по коридору проходишь в само помещение столовой, а слева, сразу возле входа – дверь в кабинет из двух небольших комнат. Здесь находится комбат «Зари».
Так заведено с начала, когда комбатом был Плотницкий, и так продолжается и дальше, когда комбатом становится Андрей. В дальнем краю плаца находится двухэтажное здание, в котором достаточно кабинетов и в котором располагаются различные службы батальона, но кабинет комбата почему-то как был с самого начала в столовой, так и остаётся до тех пор, пока существует батальон «Заря».
Поэт стучит в дверь.
– Войдите! – кричит Плотницкий.
Поэт толкает дверь и входит.
– Разрешите? Вызывали?
Поэт проходит через первую комнатку, играющую роль крошечной приёмной, и попадает во вторую, чуть больше размером. Слева от входа – обычный диван, на котором лежит подушка и одеяло. Слева возле окна – шкаф с документами. Справа возле двери – несколько стульев, справа у окна – тяжёлый советский сейф.
Прямо напротив двери стоит коричневый полированный стол, за которым сидит Плотницкий.
– Заходите, – Плотницкий быстро поднимает глаза на Поэта. – Присаживайтесь, одну секунду.
Плотницкий что-то пишет в ежедневнике. Поэт присаживается на стул возле стола и видит на столе у Плотницкого днепропетровскую газету «Семь дней», в которой он когда-то работал журналистом.
Газета была неплохая, хоть и районная исполкомовская малотиражка. Коллектив газеты был дружным, смотрел на жизнь приблизительно одинаково, поэтому часто выпускал актуальные материалы. В этом номере газеты была статья Поэта о дивизи СС «Галичина», которую они умудрились выпустить в 2009-м году.
Президентом Украины тогда был Ющенко, первая волна дурного национализма была как раз на подъёме и, пока президентом не стал Янукович, редакторшу и Поэта за эту статью в исполкоме жрали на каждом заседании.
Этот номер Поэт взял с собой, когда ехал в Луганск, чтобы показать, кто он.
***
Плотницкий заканчивает писать и поднимает взгляд на Поэта.
– Я прочитал вашу статью, – говорит Плотницкий, тяжело глядя в глаза Поэту.
Поэт внимательно наблюдает. Непохоже, чтобы Плотницкому сильно понравился материал.
После всего, что было, Поэт было решил, что он уже стал полноправным членом батальона, но сейчас Поэт понимает, что только в данный момент будет принято окончательное решение.
– Вы очень мягко описали их, – Плотницкий кивает на газету. – Почему?
– Иначе бы меня просто не напечатали. Это был Днепропетровск, там всё иначе, чем здесь.
– Получается, вы солгали? – Поэта этот вопрос даже немного выбивает из колеи.
– Нет, – вдруг находится Поэт. – Говорю же, там люди живут иначе. Благодаря тому, что удалось напечатать, смог донести хоть часть правды. Те, у кого были мозги, увидели то, что должны были увидеть. Дальше они могли найти информацию сами.
Плотницкий думает. Поэт понимает его сомнения и, хотя они неприятны, но неизбежны – с той стороны просто обязаны засылать «казачков» в Луганск вообще и в «Зарю» в частности. Ну, а Поэт очень хорошо подходит для этой кандидатуры.
Плотницкий явно колеблется, и Поэт боится сказать лишнее слово. Поэтому в кабинете ненадолго повисает тишина.
В это время раздаётся стук в дверь и входит Особист.
– Беседуете, Игорь Венедиктович?
Особист улыбается своей странной улыбкой, в которой не поймёшь, какие эмоции скрываются. Человек вроде бы и улыбается, а вроде бы и думает о тебе хрен знает что.
– Беседуем, – отвечает Плотницкий.
– Решение принимаете? – чуть шире улыбается Особист.
– Думаю, – неожиданно для Поэта откровенно отвечает Плотницкий.
– Возьмите его, – говорит Особист.
Поэт от неожиданности вздрагивает. Плотницкий, похоже, тоже не ожидал от Особиста такого совета – он подозрительно смотрит сначала на Особиста, затем – на Поэта.
– Возьмите, – улыбаясь, но серьёзно говорит Особист.
– Думаешь? – спрашивает Плотницкий.
– Да, – кивает Особист. – Уверен.
– Уверен?
– Возьмите, – повторяет Особист. – Под мою ответственность. Пусть служит.
Поэт не понял в тот момент и не узнал позже, чем он так глянулся Особисту, что тот второй раз «вписался» за него. К Особисту в «Заре» прислушиваются, поэтому его мнение оказалось решающим как при поступлении Поэта в батальон, так и при принятии окончательного решения Плотницким.
– Идите, – Плотницкий протягивает Поэту газету. – Служите.
– Я читал, хорошая статья, – улыбается Особист.
Плотницкий пожимает плечами, но не говорит ничего. Поэт берёт газету и встаёт со стула. Ему приятно – он понимает, что только сейчас его по-настоящему взяли в «Зарю».
Поэт останавливается возле двери и поворачивается к Плотницкому. Тот уже начинает о чём-то говорит с Особистом.
– Да? – прерывается Плотницкий.
– Можно считать, что я принят?
– Да, – твёрдо говорит Плотницкий. – Вы приняты. Служите. Мы верим, что вы не подведёте.
– Он не подведёт, – кивает Особист. – Я ему верю.
– Я не подведу, – говорит Поэт.
Плотницкий кивает.
– Скажете командиру взвода, что вы прошли собеседование. И пусть сейчас зайдёт ко мне.
– Есть.
Поэт выходит из кабинета и в два огромных шага вылетает на крыльцо.
Поэт чувствует, что на плац, на людей и на казарму он смотрит как-то иначе. Его приняли окончательно.
ГЛАВА 5. ПЕРВЫЙ БОЙ. ВВАУШ
Практически рядом с военкоматом весной 2014-го находятся первые потенциальные противники «Зари» – конвойный полк МВД. Они располагаются возле территории бывшего ВВАУШ – Высшее военное авиационное училище штурманов.
Если въезжать в Луганск со стороны Хрящеватого, возле первого кольцевого разворота – там, где стоит на постаменте танк – нужно повернуть направо. Проехать совсем немного – до памятника самолёту. Здесь слева и расположена военная часть. Рядом – бывший ВВАУШ.
Украине военные были не нужны, в Украине развивались только спецслужбы, с радостного молчаливого согласия большинства населения.
Неясно, чем можно объяснить это национальное безумие – целенаправленно в 21-м веке оставить государство без армии. Государство с уникальными ресурсами, накануне войн за ресурсы.
Факт остаётся фактом – лётчиков не готовили, оставили только конвойный полк.
В городе были две подобные части – на ВВАУШе и на Городке ОР. Но Городок от «Зари» расположен сравнительно далеко, ВВАУШ – рядом. Если при выходе колонны на штурм «Зари» из Городка на «Зарю» кто-нибудь успеет позвонить, что в случае подъема по тревоге ВВАУШа реально было не успеть даже узнать об этом.
Поэтому ВВАУШ был зоной особого внимания. Контакты с офицерами ВВАУШа искали в первую очередь.
В самом конце мая связь была установлена, и после долгих переговоров договорились о том, что ВВАУШ сдаётся ополченцам, и под его казармой будет сымитирован бой, позволяющий сохранить лицо конвоирам.
***
– Подъем! Сбор! – Андрей быстро входит в кубрик.
Что-то подсказало разведке, что сегодня будет нечто. Собираются очень быстро – в свободное время, когда нечего делать, многие тренируются быстро надевать разгрузку, перекладывают нехитрый скарб в разгрузке, чтобы добиться оптимального расположения. Большинство движений отточены до автоматизма, плюс – адреналиновая волна, начинающая подниматься внутри.
Разведка выбегает на плац, туда же подтягивается спецвзвод Кэпа. Раскрываются ворота, въезжает «Урал», «Волга» и микроавтобус «Фольксваген».
– В машину! – кричит Андрей.
Зарёвцы прыгают в грузовик, кто-то умудряется влезть в микроавтобус или «Волгу». Колонна из трёх единиц выходит из ворот «Зари».
– ВВАУШ, нас ждут, – Андрей негромко разговаривает с Кэпом, и обрывки разговора долетают до Поэта. – Приходим, они сдаются.
– Думаешь, всё будет гладко? – недоверчиво спрашивает Кэп.
– Посмотрим. Надеюсь, что да.
Собственно, на это надеются все. Если бы в части находились одни западэнцы – это было бы полбеды. А так – там есть свои срочники, и стрелять в земляков не хочется.
Поэт немного на взводе, но рад. У него сегодня – целый арсенал. Автомат (бывший) Андрея, четыре рожка, шесть пачек патронов, Ф-1 (тоже бывшая Андрея) и «Муха». По науке «Муха» – это РПГ-18, но «Мухами» как начали называть все одноразовые РПГ, которые по размеру меньше «Шмеля», так и называют ещё долго.
Пока едут, Поэт стреляет сигарету у Бабая. Потом это превратится в традицию – по дороге на боевые Бабай старается раздать в долг сигареты нескольким бойцам, в основном – Поэту. Кто-то рассказал, что есть такая примета – в бою должник и тот, кто одолжил, не погибают, пока не будут возвращены долги.
Поэт снимает с плеча «Муху» и внимательно прокручивает в голове последовательность действий. Взвод буквально два дня назад теоретически обучали пользоваться этим устройством, и сейчас их во взводе три или четыре. Во время сборов Поэт успел ухватить одну потому, что стоял ближе к шкафу.
Поэт, похоже, вспомнил всё – даже тот пока ещё непонятный факт, что любая ракета, пока идёт на двигателе, не сносится ветром, а идёт на ветер.
Андрей едет на выезд с одним пистолетом, и Поэт старается лишний раз не встречаться с ним взглядом.
Пока докурили по первой и достали по второй, доехали до ВВАУШа.
– Из машины! – командует Андрей.
– Из машины! – кричит Кэп.
Разведчики и спецы выскакивают на улицу. Перед ними – ворота ВВАУШа.
***
С предыдущего вечера командование ВВАУШа своеобразно готовится «сдавать часть». За ночь во дворе нарыли окопов, прямо напротив ворот из мешков с песком сделали ДОТ.
Как потом выяснилось, когда зарёвцы подошли к воротам, в ДОТе уже лежит пулемётчик с пулемётом, над ним стоит офицер-контрактник. Офицер держит пистолет, приставленный к голове пулемётчика – чтобы выполнил приказ.
Приказ, отданый заместителем командира части – стрелять по ополченцам, как только они сунутся на территорию.
Прямо к воротам ВВАУШа на «Волге» подъезжает Чёрный (не тот, с которым Поэт держал оборону и ездил на блок-пост). Он явно готовится победно въехать на территорию. По команде зарёвцы рассыпаются вдоль забора, несколько человек начинают раскачивать ворота, в образовавшуюся щель проскакивает самый шустрый – Бабай.
И тут пулемётчик открывает огонь по воротам.
***
Первые пули прилетают в «Волгу», за рулём которой сидит Чёрный. Пробивая железные ворота, пули теряют немалую часть энергии, поэтому, попадая по касательной в капот, скользят по нему и пролетают сквозь лобовое и заднее стекло, кое-где пробивая торпеду. Чёрный неясно как складывается за рулём, и его не цепляет.
Позжё зарёвцы не один день рассматривают вспаханный пулями капот и расстрелянные стёкла «Волги», пытаясь понять, как Чёрный умудрился остаться невредимым. «Я знал, что он – цыган», – недоверчиво и завистливо говорит кто-то.
Пробивая ворота, пули вырывают небольшие куски железа, летящие во все стороны. Электрику (позывной) попадает в ногу (он потом ещё несколько месяцев ходит с тростью). Кэпа находят сразу пять осколков, один – в шею. Вечером врачи в больнице говорят, что миллиметр в сторону – и всё.
Кэп и Электрик валятся там, где стояли, остальные бросаются врассыпную и залегают возле забора, вжимаясь в землю.
Кэп вытаскивает из разгрузки гранату, выдёргивает кольцо и с неожиданной для раненого силой швыряет гранату через забор.
– РПГ, огонь!!! – орёт Кэп не своим голосом.
За забором гулко бахает. Пулемёт продолжает молотить по воротам и забору.
С одной стороны от Поэта распластался Шатун, с другой – Рэд, худой невысокий снайпер с мушкетёрской бородкой. Похоже, Рэд уже где-то воевал – он действует методично и грамотно. Перед боем Рэд завязывает лицо банданой, стреляет из СВД без спешки, в перерывах собирает свои гильзы и прячет их в карман.
Бабай, заскочивший на территорию ВВАУШа, получает пулю в голову по касательной.
5,45 – неустойчивый боеприпас. Попадая в тело, тонкая, обманчиво маленькая пуля непредсказуемо меняет траекторию, и может, зацепившись за ребро, обмотать половину лёгкого, пока остановится. Но металл и дерево пробивает также хорошо, как и 7,62.
Бабаю повезло – пуля входит под кость черепа и через сантиметр выходит, не зацепив мозг. (Впоследствии Бабая ещё долго подкалывают насчёт того, что были бы мозги – зацепило бы).
Раненый Бабай, как куль, валится возле забора и лупит из автомата в ДОТ, находящийся метрах в тридцати от него. ДОТ лупит в ответ, но он распределяет огонь по всему забору одновременно, поэтому Бабай, вжимаясь в небольшое углубление в земле, ещё жив.
Поэт делает так, как рассказывал кто-то пару дней назад. Передёрнув затвор автомата, Поэт поднимается с земли, кладёт автомат на забор боком (противоположной от затвора стороной), нажимает на курок и водит стволом влево-вправо, наклоняя ствол приблизительно в сторону ДОТа.
Зарёвцы могут стрелять, не переживая за гражданских – за всем пространством позади ДОТа и окопов располагаются кирпичные хозяйственные постройки части. Они, если что, примут отрикошетившую пулю или пулю, которую по запарке выпустили выше, чем нужно.
Зато пули конвоиров, пробивая ворота и перелетая через забор, летят прямо в сторону жилых домов, располагающихся сразу за кольцевым разворотом, в центре которого стоит памятник самолёту.
Конвоиров это не смущает.
***
Когда Поэт расстреливает первый магазин, ему страшно подниматься с земли. Он пересиливает себя, и, к своему облегчению выясняет, что полный магазин вылетает за два нажатия на курок. После этого боя Поэт в бою из автомата стреляет только одиночными. Очередями – исключительно на зачистке или на близком расстоянии в «зелёнке».
Сейчас Поэт раз за разом резко поднимается с земли, кладёт автомат боком на забор, нажимает курок и немного водит стволом из стороны в сторону, пока не слышит звонкий металлический «клац» в автомате. Затем Поэт моментально падает вниз и быстро меняет магазин. И зло матерится, когда случайно касается раскалённого металла ствола.
– РПГ, огонь!!! – снова орёт Кэп.
Андрей, который находится метрах в шести от Поэта, рядом с Дизелем, молча забирает у Дизеля «Муху». Согнувшись, Андрей раздвигает «Муху». Затем быстро смотрит в вертикальную щёль забора.
Поэт, как зачарованный, смотрит на «Муху» в руках Андрея, и начинает стягивать с плеча свою.
Дальше Андрей действует так, что всё происходит, как продолжение одного движения.
Андрей быстро, но плавно разгибается, поднимается, чуть откачивается назад, перенося вес на заднюю ногу. «Муха» оказывается чуть выше забора, и Андрей нажимает клавишу. Бах! Выстрел звучит ровно тогда, когда Андрей останавливается в задней точке траектории.
В следущее мгновение также быстро и плавно Андрей качается вперёд и залегает.
– РПГ, ****Ь, ОГОНЬ!!! – ещё громче орёт Кэп.
– А-а-а! – Поэт закидывает автомат за плечо и с «Мухой», как на пружине, вскакивает на ноги.
– ВЫСТРЕЛ!!! – вопит Поэт.
Наводит «Муху» на ДОТ и нажимает клавишу.
Ба-бах!
Поэт валится под забор.
***
Поэт делает всё правильно, но забывает открыть при выстреле рот. Поэтому он сейчас ни хрена не слышит – ни то, что молчит ДОТ, ни то, что в их сторону летят светошумовые гранаты. Ни то, что замолчал Кэп. Ни то, как орёт Лютый: «Бабай, ты живой там!»
«Живой, товарищ Лютый!» – придушенно отвечает Бабай, Поэт и этого не слышит. У него гудит голова, в ушах – тонкий противный звон, и накрывает злость на себя за то, что забыл инструкцию и не открыл рот.
Поэт пользуется паузой и начинает набивать рожки патронами из пачек, которые он разрывает и высыпает себе на оттянутую футболку. От гудения в голове это немного отвлекает, но злость на себя не проходит.
На следующее утро Поэт узнаёт, что Андрей перед выстрелом неправильно положил «Муху» на плечо – немного более вперёд, чем нужно, поэтому при выстреле обжёг плечо. Поэту становится немного легче. Немного¬ – потому, что в ДОТ Поэт не попал.
Ракета из Поэтовой «Мухи» попадает в хозпостройку, как ножом вырезает дыру диаметром сантиметров двадцать в открытой толстой желёзной двери и раскалывает кирпичную стену.
Андрей попадает точно в амбразуру ДОТа.
Офицеру с пистолетом, голова которого немного выглядывала над мешками, аккуратно срезает всё, что было выше нижних зубов. Офицер падает уже мёртвый.
Пулемётчика порвало, но он ещё дышит.
В бою возникает небольшое затишье.
– Перемирие! – кричит Андрей. – Мне нужно поговорить с командованием! Перемирие!
Конвоиры не отвечают, но и не стреляют.
Поэт набивает оставшиеся магазины. Лютый кричит: «Бабай, вали оттуда!», на что Бабай отвечает: «Да подожди ты, ну их на ***!» Рэд собирает гильзы. Особист пытается куда-то дозвониться. Кто-то уже дозвонился в «Скорую».
Видимо, там не хотят соваться в район стрельбы, и им говорят, что за ранеными на ВВАУШ заедут сами и потом скорую передадут врачам. Похоже, «Скорая» соглашается.
Санинструктор (барышня) с позывным Славик перевязывает Кэпа и Электрика. Шатун что-то говорит Поэту, но Поэт его не слышит, пожимает плечами и показывает на трубу от «Мухи» и на свои уши.
Шатун кивает и улыбается.
***
– Беркут! – кричит кто-то так, что слышит даже Поэт.
Поэт резко поворачивается назад.
Сзади, выходя из-за домов мимо самолёта, на ополченцев цепью идут «Беркута» в полном снаряжении (каски, бронежилеты, разгрузки и т. д.) и в полном вооружении. Немного впереди идёт здоровенный, ростом под 2,10 детина. Судя по всему – командир.
Зарёвцы оказываются зажатыми с двух сторон.
***
Звучит команда: «На первый-второй рассчитайся!»
Ошалевшие зарёвцы быстро и негромко рассчитываются на первый-второй.
«Вторые номера, «Беркут» – на прицел!»
Вторые номера разворачиваются и берут на прицел «Беркут».Первые номера продолжают держать на прицеле окна и окопы воинской части.
Поэт смотрит на Рэда, находящегся от него через одного человека, смотрит на остальных, кто через одного развернулись назад, и сам поворачивается.
Ставит автомат на предохранитель и рассматривает беркутовцев.
Беркутовцы останавливаются, и смотрят, что будет дальше. Зависает небольшая пауза. Из части звучат редкие выстрелы.
Здоровенный беркутовец – потом выяснилось, что действительно командир – делает неясный жест и быстрыми шагами идёт к воротам – туда, где залегли Андрей, Дизель, Особист, и где крятхит и матерится раненый Кэп.
Несколько человек наводят оружие на беркутовца.
– Спокойно! – неожиданно для всех кричит Дизель. – Это ко мне!
Беркутовец подходит к Дизелю, и они обнимаются, затем о чём-то говорят.
Оказывается, Дизель когда-то служил в «Беркуте», и с этим офицером они были знакомы ещё с тех пор.
Беркутовцы топчутся за самолётом, но видно, что им полегчало. Полегчало и зарёвцам. Увидев, что беркутовцы начали закуривать, Поэт достаёт из кармана джинсов раздавленную пачку сигарет, зажигалку и тоже закуривает.
– Переговоры! Мне нужно поговорить с командованием части! – кричит Андрей через забор.
– Мужики, давайте по-хорошему! – кричит Особист. – Пока сюда остальные наши не подтянулись!
В это время раздаётся неожиданное рычание мотора, и к военной части подлетает «скорая». Поэт удивляется, увидев за рулём Лёда.
– Перемирие! Вывозим раненых! Не стрелять, вывозим раненых! – кричит Особист.
Этот вариант устраивает всех. Бой разваливается, и теперь всем нужно думать, как выруливать из сложившейся ситуации.
***
Из части выносят труп офицера и тяжело хрипящего пулемётчика. Следом за ними из ворот пулей выскакивает Бабай – и ворота закрываются.
– Бабай, живой! – орёт Лютый, как будто не с ним он разговаривал несколько минут назад.
– Бабай, живой! – повторяет Лёд из кабины. – Давай в машину, поехали быстрее!
Бабай деловито закидывает за спину автомат и лезет в скорую.
– Куда ты с автоматом? – серьёзно, но не очень уверенно кричит Андрей.
– Я без ствола никуда не поеду! – округлив глаза, возмущается Бабай.
Бабаю, как первому заскочившему на вражескую территорию, больше никто ничего не говорит насчёт автомата.
– Лезь в машину! – снова орёт Лёд.
Ему некомфортно стоять перед воротами, хоть и в «скорой». Расстрелянные ворота, расстрелянные «Волга» и «УАЗ» перед ними – не самое успокаивающее зрелище.
Поэт понимает, что конвоиры, по идее, не должны стрелять по «скорой», где находится их раненый, но ему беспокойно за Лёда.
В «скорую» затаскивают возмущающегося Кэпа. Он отдаёт кому-то какие-то указания, Поэту слышны обрывки: «Если эти козлы ещё раз…», «На *** всех…» и «Острожнее, ****ь, я ещё живой…»
Из-за торговых палаток напротив части выносят ещё одного тяжело раненого – гражданского. Его также грузят в «скорую» и Лёд, даже не дождавшись, пока закроют дверь, бьёт по газам.
Взвывает мотор, визжит резина, скорая срывается с места (это на коротком-то отрезке дороги) и уносится в сторону кольца. Там дальше – областная больница.
***
– Бля, ты куда прёшься! – орёт кто-то не своим голосом.
Поэт, рассматривавший беркутовцев, поворачивается в сторону кольца. Картина иррациональная – по дороге к части идёт высокий мужчина в гражданской одежде.
– Ты куда?!
– Я – заместитель командира этой части, – отвечает гражданский.
– Так какого *** вы по нам палить начали? – орёт Особист.
– Я не знаю. Приказа такого не было. Мне нужно зайти, поговорить.
У мужчины смотрят документы и дают ему пройти к воротам. У ворот он кричит кому-то, его узнают и запускают внутрь.
Снова повисает пауза.
Позже выясняется, что инициатива договориться с ополченцами исходила от офицеров среднего звена. Командир части отдал приказ стрелять, как только ополченцы сунутся на территорию.
***
Командир «Беркута» жмёт руку Дизелю, Особисту и Андрею и отходит к своим. Говорит им что-то, после чего беркутовцы разворачиваются и уходят в сторону аэродрома ВВАУШа.
– Переговоры! – снова кричит Андрей.
Хлопают редкие выстрелы из части – от хозяйственного двора и из окон казармы. Зарёвцы отвечают короткими очередями.
– Стоп! Прекратить огонь! – кричат Андрей и Особист.
Снова тягучая пауза.
– Переговоры! Мне нужно поговорить с командованием части! – кричит Андрей.
– Вам что, мало! – кричит Особист. – Или сюда что-нибудь потяжелее подогнать?
Это, конечно, блеф. Все, что есть «потяжелее» у зарёвцев, да и у всех ополченцев Луганска на данный момент – это танк на постаменте. В мае его действительно заводили, он съезжал с постамента и ездил по городу. Но в нём вряд ли осталось рабочее вооружение, да и боеприпасов к нему тоже не достать.
С 1991-го, когда на Западной Украине растили поколение «настоящих украинцев», туда из расфомированных донбасских частей вывозили оружие и технику. И жителей Донбасса все постсоветские власти содержали в удивительной нищете.
Поэт был в Луганске проездом в 2011-м и был потрясён разницей между уровнями жизни в Днепропетровске и Луганске. Тогда Поэту показалось, что над Луганском так и застыло мрачное небо начала 90-х.
Официальная версия – «дотационный регион». Это позже украинцы заговорили о том, что Донбасс давал 25 процентов ВВП Украины.
***
В щель между плитами забора Поэт видит, как из окопов понемногу вылазят конвоиры и, пригибаясь, бегут к основному зданию.
– Не стрелять! – кричит Андрей.
– Не стрелять, прибью, кто выстрелит! – кричит Дизель.
– Не стреляйте, я с ними служил! – кричит кто-то из зарёвцев.
Похоже, это Гном.
Зарёвцы не стреляют. Поэт проверяет, что автомат стоит на предохранителе, и снова закуривает. Мандраж боя исчезает, и наваливается изматывающее опустошение и давящая усталость.
– Переговоры! – Бог знает в который раз кричит Андрей. – Я сейчас зайду один, мне нужно поговорить с вашим командованием! Не стрелять!
– Ни дай Бог что случится! – кричит Дизель за забор.
За воротами части происходит какое-то движение. Из ворот выходит офицер, о чём-то говорит с Андреем, затем делает рукой приглашающий жест. Андрей забирает у Дизеля автомат и заходит, ворота закрываются.
Поэта понемногу начинает трясти – то ли от опускающейся вечерней прохлады, то ли от стресса. Ему очень не нравится, что Андрей ушёл в часть один.
Увидев, как Рэд осматривает землю в поисках гильз, Поэт вдруг понимает, что не видит возле себя трубу от выстреленной «Мухи». Осмотрев цепь, Поэт видит, что труба уже почему-то лежит возле Деда – метрах в двадцати от Поэта. Матерясь, Поэт ползёт к Деду и решительно забирает трубу.
Дед возмущённо смотрит на Поэта через очки.
– Я стрелял, на ней мои пальцы! – зло говорит Поэт, забрасывает трубу за спину и ползёт на своё место. Останавливается, протирает трубу носовым платком, прячет платок в карман. Снова берёт трубу рукой, раздраженно плюёт на землю, достаёт платок и, махнув рукой, убирает платок обратно.
Эта труба стала первой и надолго единственной учебной «Мухой» разведки. На ней показывают новичкам, как раздвигать, как целиться и как стрелять.
Эта «Муха» при раздвижении становится на взвод автоматически. Зарёвцы тогда ещё не знают, что бывают «Мухи» двойного взвода – на тех для выстрела нужно опустить поднявшуюся при раздвижении прицельную рамку и снова поднять её назад.
Это незнание ещё сыграет свою плохую роль в бою под Металлистом.
Поэт доползает до своего места.
– На хрен ты трубу притащил? – спрашивает Финн.
– Заряжу снова.
– Как?! – или Финн действительно поверил Поэту, или, скорее всего, по своему обыкновению, подкалывает.
– Как обычно, – серьёзно отвечает Поэт. – Насыпаешь порох, вставляешь капсюль, сверху – Ф1. Усы отгибаешь, клеишь суперклеем внутри шнурок и привязываешь за кольцо.
Финн смеётся, крутит пальцем у виска и отворачивается.
Поэт кладёт «Муху» под бок, ложится поудобнее и закуривает.
***
– Бабай!? – удивлённо говорит Шатун.
По дороге действительно шлёпает Бабай – с забинтованной головой и автоматом в руках. Он уже побывал в больнице и возвращается обратно.
Может быть, из-за белого бинта лицо Бабая видится темнее, чем обычно – Поэту он кажется почти негром.
– А куда же вы без меня? – разводит руками Бабай. – Вас оставь на минуту, так вообще непонятно чем всё закончится.
– Афролуганчанин, бля, – недовольно говорит кто-то, Поэту кажется – Бекас.
Значит, эту перемену увидел не только Поэт.
В цепи ржут.
Переговоры затягиваются.
***
Подоспевшие на подкрепление «штурмовики» (штурмовой взвод) под командованием Мангуста рассыпаются вдоль забора и наводят шороху.
Злясь из-за того, что опоздали на основные события, они со свежими силами шумят и рвутся в бой. Узнав, что Андрей уже внутри, «штурмы» вносят в переговорный процесс свежую ноту.
Кто-то из «мангустов» закидывает на КПП «коктейль Молотова». Огонь пляшет за окнами КПП, и в опускающихся сумерках это выглядит весело и жутко.
Позже выясняется, что во время боя в части перебило газовую трубу. Так что благодаря одному «коктейлю Молотова» бой мог закончиться эпически для всех.
Но идея всё равно верная – процесс нужно торопить любой ценой. Зарёвцам уже несколько раз сообщили, что из аэропорта на подмогу конвоирам вот-вот выдвинется колонна бронетехники.
Зарёвцы ещё верят, что танк можно подбить лёгкой «Мухой», но встречать брони на газоне в полсотни автоматов и три оставшихся «Мухи» особо не хочется никому. Плюс – за спиной конвоиры, с которыми ещё ничего не ясно.
Ещё один «плюс» – выясняется, что командир сбежал из части, и пока что вообще непонятно, с кем вести переговоры.
***
Дизель раз за разом звонит Андрею. Андрей жив, ведёт переговоры – всё, что может сообщить Дизель после каждого звонка.
Пока идут переговоры, разведка в часть не суётся — им дано строгое указание не высовываться. С одной стороны, Андрей не хочет рисковать людьми. С другой — это даёт возможность нескольким контрактникам-западэнцам, стрелявшим со стороны спортзала, уйти через хоздвор.
Рэд лежит на спине и спокойно смотрит на звёзды. Бекас с кем-то разговаривает по телефону. Дед, поблёскивая очками, очень убедительно и очень научно рассказывает, как именно нужно захватывать воинские части в условиях современного городского боя. Финн о чём-то думает. Поэт распечатывает вторую пачку сигарет за вечер.
– Поэт, в шахматы играем вечером? – вдруг, смеясь, спрашивает Финн.
– В залупу играем, – беззлобно (на злость не остаётся энергии), отвечает Поэт. – Финн, ты что, подъёбываешь?
– Да, – смеётся Финн.
– Нашёл время…
– Когда же ещё играть? – снова смеётся Финн. – Серёга, когда меня убьют, с кем ты тогда в шахматы играть будешь?
– Финн, заебал со своими прочествами! – взрывается Поэт. – Бля, сколько раз тебе говорил – не каркай? Кто такими вещами шутит?!
– Я, – просто отвечает Финн.
Он улыбается и откидывается на спину. Поэт тихо рычит и достаёт сигарету. Но подкурить не успевает – на дороге к части слышен шум. Крики, в основном – женские.
***
Кто-то – кажется, Особист – догадался позвонить кому-то из родителей луганских срочников, находящихся в части. Эти родители звонят вторым, вторые – третьим, и сейчас к части приближается вопящая толпа родителей.
Всех не пускают, но небольшая делегация прорывается внутрь. С ними идёт Мангуст (его улыбка и рука на перевязи отбивают всякое желание спорить) с несколькими своими и Лёд.
Лёд уже вернулся на «скорой» и на правах первого медицинского водителя взвода игнорирует приказ разведке оставаться за территорией.
Почти все солдаты уже находятся в казарме. Родители начинают колотить в двери и кричать.
– Командиры, отдайте нам наших детей! Командиры, немедленно выйдите и верните нам наших детей!!
Оставшиеся за воротами родители с ужасом рассматривают простреленные ворота, расстрелянные машины, догорающий огонь в КПП, пятна крови на асфальте и забинтованного улыбающегося Бабая.
Из-за двери казармы кто-то кричит: «Мам, это ты?» Услышавшая сына женщина начинает вопить громче из-за того, что услышала своего сына, остальные женщины – ещё громче из-за того, что пока не услышали своих.
Дверь казармы открывается и внутрь запускают первых родителей. Об этом сразу же становится известно родителям, оставшимся за воротами, затем — ополченцам.
– Теперь будет полегче. Всё, будут сдаваться, – недовольно говорит Бекас.
Поэт уже начинает привыкать к тому, что Бекас говорит мало, недовольным тоном, но обычно в тему.
Под шум и крики родители выводят нескольких солдат.
***
Бекас оказывается прав – через некоторое время под радостное «Наконец-то!» из ворот выходит Андрей. Лицо у него серое, он немного шатается от усталости. За Андреем шагает довольный, как слон, Лёд.
– Значит, так, – негромко, но твёрдо говорит Андрей, и над цепью моментально повисает тишина. – Они сдаются. Никому не стрелять. Ясно?
– Все поняли? – поворачивается к цепи Особист.
– А если они начнут? – спрашивает кто-то.
– Не начнут, – отвечает Андрей. – Оружие они сдали в оружейку, ключи – у меня.
Андрей показывает связку увесистых ключей.
– Всё понятно?
– Так точно.
– Тогда не будьте на виду. Они сейчас будут строиться перед самолётом, займите укрытые позиции и контролируйте.
– Пошли, пацаны, пошли, – Дизель первым поднимается, за ним поднимаются остальные.
Зарёвцы отходят от забора и занимают позиции под деревьями, за столбами и трубами. Дизель, Лёд и Поэт залегают под разлапистой елью.
***
Медленно раскрываются ворота, и несмело выходит вторая партия конвоиров в окружении родителей.
– Не стрелять! – снова кричит Андрей.
– Не стреляйте, они сдаются!! – орут женщины.
Никто не стреляет. С одной стороны – незачем, с другой – хочется закончить всё быстрее, не дожидаясь атаки из аэропорта.
Конвоиры быстро строятся, освещённые светом фонарей и направленных на них автомобильных фар.
– Луганские – вправо, кто с Западной Украины – влево! – командует конвоирам кто-то из офицеров части.
Строй разделяется на две неравные части.
Поэт видит, что луганских – максимум сорок процентов.
– Луганские – по домам, остальные – по автобусам! – командует офицер.
Поэт замечает, что дальше по улице уже стоят три автобуса.
Западэнцы садятся в автобусы и уезжают. Кто-то потом говорил, что они уехали на вокзал и оттуда – по домам, кто-то клянётся, что сам видел, как автобусы ушли к аэропорту.
Луганские с родителями идут по домам. Мимо Поэта проходит семья – угрюмый отец, обнимающий за плечо ссутулившегося сына, плачущая мать. Рядом с ними идёт ещё один потерянный срочник.
– Ма, Костя у нас переночует, а то тётя Тома и дядя Саша на даче, хорошо? – спрашивает солдат.
Мать машет рукой (видно, что это означает «Да!») и плачет ещё сильнее.
У Дизеля звонит телефон. Он нажимает клавишу и несколько секунд слушает.
– Пацаны, бегом, выносим оружие и валим на «Зарю», – говорит Дизель.
Лёд и Поэт вскакиваю и бегут вслед за ним к воротам. Дизель на ходу машет рукой, и остальные зарёвцы поднимаются и бегут за ним.
***
На четвёртом этаже – уже открытая оружейка. Пистолеты – ПМ, и автоматы – раздолбанные от постоянной сборки-разборки АКС – выносят полными автоматными ящиками. Патроны тащат по два ящика каждый.
Двигаются по лестнице бегом, но Поэт ни разу не видел, чтобы кто-нибудь что-нибудь уронил.
Зарёвцы, начинавшие с четырёх автоматов и нескольких «коктейлей Молотова», понимают цену оружию и боеприпасам.
На улице ящики грузят в «Фольксваген» Тополя – проталкивая внутрь и утрамбовывая то, что не влазит.
– Пацаны, быстрее, быстрее, быстрее! – просит-требует Тополь.
Зарёвцев торопиться ни просить, ни требовать не нужно.
Последние вынесенные ящики ставят вполотную к дверям «Фольксвагена». Туда же летят спецсредства – наручники, дубинки, кто-то пытается запихнуть щит и каску.
– Выкинь их на ***! – кричит Тополь с перекошенным лицом и захлопывает дверь.
– Но это же тоже нужно забрать…
– На себе понесёте, кто что хочет, – обрывает Андрей. – Закончили?
– Так точно, – отвечает Дизель.
– Тогда оставить охрану, по машинам – и на базу.
– Так точно!
– Сегодня было неплохо, – неясно к чему говорит Поэт.
– Ещё и как неплохо! – радостно кивает Особист. – Сколько стрелкотни взяли!
В этот день батальон «Заря» впервые и надолго полностью обеспечивает себя стрелковым оружием.
***
Перед самой погрузкой в машину Поэт улучает момент, когда Андрей остаётся один, и подходит к нему.
– Андрей, спасибо, что дал автомат, – говорит Поэт.
– Пожалуйста, – отвечает Андрей и внимательно смотрит на Поэта.
– Я отстрелял магазинов шесть, и из «Мухи» попал.
– Куда? – устало спрашивает Андрей.
– В сарай, – отвечает Поэт.
– В сарай! – повторяет Андрей.
– Но из автомата пошумел хорошо. Отличный автомат. Спасибо!
– Ну? – спрашивает Андрей. Понимает, что Поэт завёл разговор не просто так.
– Можно мне складного?
– Пока походи с этим, раз вы так друг другу понравились.
– Но…
– Давай в машину. С минуты на минуты из аэропорта подтянутся.
– А…
– Потом поговорим.
Зарёвцы, оставив охрану, грузятся в машины, и машины стартуют к «Заре».
«Домой!» – звучит у Поэта в голове. «Домой! Все живы!!»
ГЛАВА 6. ТРИ ПАТРОНА
Поэт и Финн сидят на лавочке под навесом. Вечер, тихо. Солнце уже не жаркое – в самый раз. Поэт полчаса назад сходил в душ, и теперь ему совсем хорошо.
С душевыми в «Заре» поначалу было грустно. Народ умудряется по утрам кое-как искупаться в общем умывальнике – что-то вроде длинного помещения с кранами, такие были в пионерлагерях. Но там нормально помыться не удаётся.
Мыться целиком из полуторалитровой бутылки Поэт научится позже, когда взвод будет жить на позициях под Новоанновкой. Сейчас Поэту приходится выкручиваться, и благодаря этому он ближе знакомится с Кэповскими «спецами».
Спецы держатся отдельно от всех (даже более закрыто, чем разведка). Они натаскали подручных стройматериалов, где-то нарыли двухсотлитровую бочку, приделали шланг, кран, завесили чёрным целлофаном – и получилась душевая кабина.
Утром отлично мыться холодной водой – бодрит. Днём вода при здешней жаре нагревается за час-два, и вечером залезть под тёплый душ – ни с чем не сравнимое удовольствие.
Зарёвцы видят это дело, и в спецовский душ дружно валят все, кому не лень. Альтруизма спецов хватает на два дня – купаться нравится всем, но ходить за водой – мало кому.
Поэтому спецы, возвращаясь под вечер, могут к своему удивлению обнаружить, что полная бочка, которою они специально набрали с утра, чтобы прогрелась к вечеру, уже пустая.
Зато вокруг душевой кабины налиты лужи воды и кто-то стырил оставленное в кабине мыло.
Через два дня спецы говорят «хватит», и больше никого не пускают в душ.
Почти никого – Поэт сразу понимает происходящее, и перед тем, как мыться, таскает в бочку вёдра с водой. Старется делать это демонстративно – чтобы видел кто-нибудь из спецов.
Но мыться старается, когда спецов рядом нет.
***
Вечером Поэт, грязный и пыльный, идёт в душ. Заходит за штаб, поворачивает к кабине – и видит человек десять спецов во главе с Кэпом.
Кэп хмуро смотрит на полотенце, висящее на плече у Поэта.
– Не возражаете, если я помоюсь? – сразу переходит к делу Поэт. – Я сегодня утром нанёс четыре ведра, а потратил максимум полведра. Ребята видели.
Кэп поворачивается к своим, и один из бойцов кивает. Они с Поэтом утром тут разговорились, покурили, и под это дело Поэт принёс ещё два ведра – дополнительно к тем, которые принёс до того.
Первые два ведра спец не видел.
Сейчас эта вежливость сыграла хорошую службу. Кэп молча пожимает плечами, спецы ржут.
– Ты еврей? – спрашивает Кэп.
– Не еврей, но хуже – я из Днепропетровска, – отвечает Поэт.
Кэп хмуро смотрит на Поэта.
– У вас там все «неевреи» такие? – спрашивает кто-то.
– Нет, только я и Рабинович, остальные ещё хуже, – стандартно отвечает Поэт.
Спецы снова ржут.
– Ну, тогда иди мойся, – резюмирует Кэп.
Поэт быстро заходит в душ, быстро купается, тщательно экономя воду, и выходит из душа под прохладный вечерний ветерок. Кайф!
Поэта в кубрике ждёт Финн, и недоигранная партия в шахматы – тот редкий случай, когда у Поэта есть шанс свести партию хотя бы в ничью.
Но Поэт не спешит, курит со спецами, рассказывает, где видел ещё одну пластиковую бочку и одалживает кому-то шампунь. Договариваются, что шампунь оставят в кабинке.
– Там, за полочкой оставь, – говорит Поэт. – Чтобы не стырили.
– Да заебали они тырить! – отзывается Кэп.
– Да, – кивает Поэт. – У меня тут вчера бритву насадили – оставил, блин, до вечера.
Поговорив ещё немного, Поэт прощается со всеми за руку и идёт в кубрик.
***
До войны Поэт в армии не служил, но успел побывать в кое-каких ситуациях, поэтому хорошо понимает, как важно сразу обустроить на новом месте все бытовые моменты.
Поэт по-прежнему дружит с первым взводным (теперь уже – ротным) старшиной Петровичем (которого Поэт типа в шутку называет «Отец родной»).
Поэт уже травит анекдоты барышням из столовой, и вечером заходит к ним за хлебом и, если есть, за остатками печенья к чаю.
Поэт регулярно заходит в гости покурить и потрепаться к оружейникам в ещё почти пустую оружейку. Первые плоды уже есть – у проходившего мимо оружейки бойца Поэт случайно выменивает три пачки сигарет на гранату.
В тот же день во второй роте выменивает гранату на два магазина на 30 патронов.
Затем, в результате дикой прихоти пулемётчика из первой роты, один магазин на 30 патронов Поэт выменивает на магазин на 45 патронов.
Такие магазины пока что редкость, поэтому они – объект лютой зависти и выгодного обмена.
Поэт уже здоровается и треплется в курилке с батальонным старшиной Пиночетом. Пиночет – невысокий щупловатый мужчина, хорошо в возрасте, в очках с толстыми линзами.
По типажу Пиночет – бывший завхоз или начальник смены охраны на гражданском предприятии. Но при этом Пиночет – персонаж редкой отмороженности, его опасаются даже свои.
***
Задержка на потрепаться со спецами получается небольшая, но очень правильная. Благодаря этому Поэт практически на официальных правах «вписывается» в душ спецов.
Теперь, если ещё хотя бы пару раз увидят, как он таскает воду, к нему вообще не будет никаких вопросов.
***
Когда Поэт подходит казарме, он видит, что Финн сидит на лавочке. Финн зачем-то вынес на улицу автомат и теперь сидит и методично клацает туда-сюда предохранителем.
– Финн, что, шухер?
– Не, я почистить решил на воздухе, погода классная. Ты же лазишь где-то.
– Мылся.
Поэт замечает на лавочке возле Финна перемазанные нагаром и маслом обрывки ветоши.
– Курим? – традиционно спрашивает Поэт некурящего Финна.
Финн – глубоко верующий, не курит и не пьёт.
– Кури, – пожимает плечами Финн. – Партия-то ждёт.
Финн кивком головы показывает на казарму.
– И дастархан ждёт, – кивает Поэт.
Днём Поэт попросил Андрея, чтобы его на час отпустили в город. Поэт немного разжился деньгами, и на радостях сгонял в гастроном и купил на взводный общак немного чая, сигарет, колбасы и конфет.
И отдельно пакет карамелек – для них с Финном.
– Мат тебе в три хода, – говорит Финн.
– В три залупы! – заводится Поэт. – Это я тебе мат поставлю.
– В три хода, – говорит Финн и почему-то задумчиво повторяет. – В три…
Ба-ба-бах!
Финн какого-то хрена нажимает на спуск. Оказывается, патрон был в стволе, и магазин был примкнут.
В бетонном заборе между военкоматом и областным онкологическим диспансером появляются три аккуратных пулевых отверстия. По асфальту, весело звеня, скачут три гильзы.
Поэт – чистый, благоухающий мылом и шампунем, ещё даже не одевший футбоку – замечает, что он уже лежит возле лавочки, вжимаясь в пыльный асфальт, и разглядывает лежащий перед носом обрывок замасленной ветоши.
***
Поэт и Финн сидят на лавочке и ожидают большого шухера. Шухер не заставляет себя ждать – из штаба выскакивает Особист с перекошенным лицом.
– Кто стрелял, ****ь?!!
– Я… – тихо отвечает Финн.
– Какого? В кого? Куда попал??
– Случайно. В забор попал.
– Пошли!
Особист делает решительный жест рукой. Финн молча встаёт, отдаёт автомат Поэту и идёт за особистом.
«Блин, кранты Финну», – крутится в голове у Поэта.
Поэт отстёгивает магазин от автомата, выбрасывает патрон из ствола и от греха подальше ставит автомат на предохранитель. Затем собирает с асфальта гильзы и устраивается на лавочке. Отряхивает с себя футболкой пыль и достаёт сигареты.
Поэт сидит на лавочке, курит и ждёт Финна. Порывается подняться и идти в штаб, доказывать что Финн не виноват – и понимает, что этого сейчас лучше не делать. Тем более с тем автоматом, из которого стреляли.
Финна приходится ждать минут двадцать. Наконец-то открывается дверь штаба, выходит Финн. У него на лице блуждает странная улыбка, он идёт, щурится на небо и словно не замечает косые взгляды проходящих по плацу.
Каким-то образом о случившемся уже знает весь батальон.
Дизель выглядывает из казармы, тяжело смотрит на Поэта и заходит обратно, не говоря ни слова.
Финн подходит к Поэту.
– Ну что? – после паузы спрашивает Поэт.
– Ничего, – отвечает Финн.
– Вообще? – не верит Поэт.
– Вообще, – просто отвечает Финн. – Я думал всё, выгонят из батальона.
– Да что сказали-то?
– Чтобы с оружием обращался аккуратнее.
– Логично, – ничего более умного в ответ Поэт не находит.
– Я же предупреждал, – звучит за спиной у Финна голос Андрея.
Андрей умудряется подойти так, что Поэт его не видит за Финном, а Финн стоит к Андрею спиной и тоже его не видит.
– Мы всё поняли! – энергично кивает Поэт.
Финн растерянно улыбается, услышав голос Андрея, и хватается за голову.
– Поняли… – Андрей поворачивается и уходит в казарму.
***
Андрей сразу же заводит во взводе порядок в обращении с оружием. Приезжая с выезда, разведка выстраивается во дворе спиной к казарме, лицом к забору, и разряжает оружие, направляя стволы вверх.
Поэт позже понимает, что если бы не эта процедура, вбитая в них практически в гены, могли бы быть пара несчастных случаев.
Финн оказывается одним из первых, но не последним. Химик, интеллигентный юноша из еврейской – как уверен Поэт – семьи становится вторым.
***
Разведка после выезда выпрыгивает из «Урала», выстраивается лицом к забору.
– Разряжай! – командует Андрей.
Последовательность действий по этой команде несложная. Нужно отсоединить магазин, передёрнуть затвор, чтобы выбросить патрон из ствола, поднять ствол вверх и нажать на спуск.
После чего затвор оттягивается, и Андрей или Дизель проходят вдоль строя и осматривают оружие.
В этот раз Химик делает всё верно, но немного путает последовательность. Он передёргивает затвор – чтобы гарантировано загнать патрон в ствол – затем отсоединяет магазин, поднимает ствол вверх и небрежно нажимает на спуск.
Бах!
Разведчики кто приседает, кто залегает, что подпрыгивает на месте. Тимур возле ворот чуть не захлёбывается лимонадом. Поэт умудряется прикусить язык.
Химик в ужасе приседает и резко отбрасывает автомат. Химик потрясён так, как будто он находится не на плацу, а в консерватории, и у него в руках стреляет не автомат, а скрипка.
– ****ь! – орёт Дизель.
У разведки со спецами постоянное негласное соревнование – кто круче, у кого больше порядка, у кого лучше подготовка и вообще. И тут – такой косяк на ровном месте.
Тем более – Кэп с несколькими спецами стоит возле столовой и улыбается от уха до уха, глядя на Дизеля.
– Макс, я случайно, – быстро говорит Химик, не вставая.
– Подбери автомат и иди в кубрик, – с каменным лицом говорит Андрей.
– Случа-а-айно! – От избытка чувств Дизель разворачивается и широкими шагами идёт к воротам.
Бледный Лёд достаёт сигареты и с третьего раза закуривает. Жгут – и так обычно угрюмый – смотрит на Химика, как палестинец. Химик шустро поднимает автомат и, держа его в немного вытянутых руках, быстро сваливает в казарму.
– Андрей, проверь у остальных оружие! – ехидно кричит Кэп.
Спецы счастливо, но на всякий случай негромко смеются.
– Я знаю, что мне делать, – ровно отвечает Андрей, не поворачиваясь.
– Оружие к осмотру!
***
Финн после стрельбы в забор немного растерян, поэтому Поэт умудряется в этот вечер выдурить ничью. Хотя доигрывать пришлось уже при свете ночника.
Перенервничавший и не выигравший в шахматы Финн засыпает сразу, у Поэта в голове крутится стихотворение, которое он ещё в детстве прочитал в газете «Днепр Вечерний».
Автора Поэт не помнит, а стихотворение врезалось в память, наверное, навсегда.
Мы лежали в полосе ничейной,
Кончились патроны и вода,
День рожденья друга – бой вечерний
Я не позабуду никогда.
В землю пули падали со стоном,
Над свинцовой степью дым парил…
Подарил я другу три патрона,
Три патрона другу подарил.
– Финн, спишь? – шёпотом спрашивает Поэт. – Я одну вещь интересную вспомнил.
Финн не отвечает.
«Подарил я другу три патрона», – крутится в голове у Поэта, пока он проваливается в сон.
ГЛАВА 7. УЗЕЛ СВЯЗИ
Поэт так и не запомнил, как правильно называлась следующая часть, которая «перешла под контроль ополчения» (расхожая фраза из новостей). Эпизод получается нервный, но проходной.
Военная часть, нашпигованная советской (местами не только) радиотехникой, располагается в многоэтажном доме.
В этом же доме, но на другом этаже, находится общежитие, где живут со своими семьями иногородние военнослужащие.
Общежитие советское, не «Хилтон», но зато недалеко добираться до места службы.
Вторая половина части – куча всевозможной техники, которая стоит на взлётной полосе.
За частью зарёвцы уже две недели ведут наблюдение.
***
Есть сильное подозрение, что именно из этой части наводятся на город самолёты авиации ВСУ. Удар ракетами по администрации ещё впереди, но сам факт самолётов, на бреющем рассекающими над городом, действует на нервы.
В результате наблюдения досконально изучается система охраны, время смены нарядов и эпическая подробность – спецтехнику на взлётной полосе охраняют иногда два часовых, иногда – вообще один.
Вооружение – штык-нож(и).
***
Определившись с происходящим на узле связи, узел решают брать.
За несколько дней до захвата прямо со взлётной полосы воруют часового – задать несколько вопросов. После недолгого разговора испуганного часового отпускают вместе с его штык-ножом.
Куда его ещё девать?
«Подвала» на «Заре» нет и не будет до конца войны. Это – принципиальная позиция Плотницкого, затем – Андрея, ставшего комбатом после Плотницкого. В этом есть свои неудобства – того же задержанного часового нужно было или отпустить, или везти в комендатуру, или пристрелить (этот вариант не рассматривается).
С другой стороны – в этом есть огромный плюс, перекрывающий все неудобства. О «Заре» после войны отзываются по-разному, но никто не может сказать, что на «Заре» пытают людей, как говорят об «Избушке» или «Машике».
***
Получив команду, разведка поднимается по тревоге.
Поэт был за воротами «Зари» три раза, поэтому в Луганске не ориентируется совершенно. И если районы частного сектора он уже как-то начинает отличать, то однотипные кварталы (как говорят местные – «кварталА») для него все похожи друг на друга.
Особенно, если наблюдаешь за кварталАми над задним бортом тентованного «Урала».
Поэт начинает привыкать к тому, что действует по принципу «Ждём здесь, цель – там». Варианты «в случае чего отходим к «Инициалу» или «встречаемся возле «Авроры» его раздражают, и он старается держаться местных. Финн город знает неплохо, и Поэта это успокаивает.
«Урал» неожиданно резко останавливается, всех бросает вперёд. Кто-то матерится, ткнув себе стволом автомата в подбородок.
– Выходим! – командует Дизель.
Разведка выпрыгивает из «Урала» и строится вдоль борта.
***
Они находятся среди тесно наставленных многоэтажек. Часть людей, сидевших возле подъездов, испуганно поднимается и быстро расходится. Остальные – с интересом наблюдают за происходящим.
– Внимание, – говорит Андрей. – Сейчас будем брать объект. Воинская часть. Окружаем, выходим на переговоры. Без команды не стрелять. Ясно?
Разведчики кивают.
– Вперёд.
Поэт идёт в паре с Дизелем. Пригибаясь, разведчики бегут вдоль домов, выбегают к многоэтажке, которую от соседних домов отличают только забор с калиткой. Рассыпаются вокруг, берут на прицел окна.
Наверное, все знают, кого брать на прицел – все, кроме Поэта. Поэт толкает Дизеля локтём.
– Макс, куда если что шмалять?
– По окнам, – отвечает Дизель.
– Это ясно. Там гражданские.
– Вроде бы второй этаж, – не очень уверенно отвечает Дизель. – Ну, и двери.
– Понял, – Поэт слышит, что Дизель не совсем уверен. – Если что, шмаляю туда, откуда будут в нас.
Дизель пожимает плечами. Действительно, возразить трудно.
***
Андрей, в чёрном бронежилете (единственном на весь взвод) подходит к калитке и нажимает звонок. Один раз, второй, третий.
Из военной части никто не отвечает.
Поэт смотрит на Андрея и начинает понимать, что штурм в этот раз не очень-то похож на штурм.
В двери здания лязгает замок и в появившуюся щель высовывается усатое лицо.
– Мне нужно поговорить с командиром! – требовательно кричит Андрей.
Усатый исчезает, дверь захлопывается.
Поэт лежит за деревом, держит окно второго этажа на прицеле и старается стать как можно тоньше и незаметнее. От них с Дизелем по прямой до окна – метров тридцать, не больше. Если кто-то оттуда выстрелит – с такого расстоятния промазать тяжелее, чем попасть.
Одна надежда – увидеть движение и выстрелить первым. Но как определить, что это за движение? Кто это? Военный или гражданский?
***
К счастью для всех, военные не отстреливаются. О происшедшем на ВВАУШе давно знает весь город, и поймать пулю неясно за что никто не хочет. Старого государства уже нет, нового – ещё нет, власть в городе понемногу забирают батальоны.
Из-за некоторого числа отморозков слава у ополченцев – не очень. «Заря», в общем, отличается от самых «эпических» подразделений – но об этом пока что знают только в «Заре». На данный момент «слава» ополчения работает на «Зарю».
События развиваются невероятно медленно. Усатый бегает туда-сюда, приносит Андрею какие-то ответы и возвращается с требованием поговорить с командованием. Поэт и Дизель курят одну за одной, смотрят на окна и ждут.
Больше всего Поэта раздражает это тягучее ожидание. Начались бы хоть какие-нибудь события – было бы легче.
***
Тем временем события происходят на взлётной полосе, где стоит техника. Спецы окружают будку охраны и быстро убеждают сдаться часовых со штык-ножами. Часовые отдают штык-ножи, и после завершения операции в здании их отпускают по домам.
Но вокруг здания операция пока что длится и длится.
За час Андрей добивается того, что ему отрывают калитку. Андрей входит во двор, но теперь военные баррикадируются в здании и отказываются открывать дверь. Кто-то даже кричит, что в случае штурма будут стрелять.
Бронежилет на Андрее – от ножа и пистолета, автоматная пуля такой даже не заметит.
– Мне нужно поговорить с командиром! – в сотый раз кричит Андрей.
Как позже выясняется, задержка была вызвана тем, что командир за пять минут нажрался прямо в кабинете до скотского состояния. Если бы он удрал, как командир ВВАУШа, было бы легче – договаривались бы с кем-нибудь из офицеров. Но пьяный командир боевой пост не покидает и безуспешно пытается промычать какой-нибудь приказ.
***
По большому счёту, на приказы из серии «Держать оборону» все чихать хотели. Здесь вести бой в чём-то даже хуже, чем на ВВАУШе. ВВАУШ находился в отдельном здании, а узел связи – в жилом. У некоторых семьи прямо в этом здании, и мясорубка здесь никому не нужна.
– Мне нужно поговорить с командиром!
– Давай прошвырнёмся! – говорит Дизель Поэту.
Они медленно, чтобы не шевельнулись кусты, поднимаются с земли, и быстро перебегают за угол.
Постояв с полминуты, Дизель с Поэтом начинают красться вокруг здания, держа под прицелом окна второго этажа.
Там – ни движения.
Разведчиков вокруг не видно, но они есть. Дизель вытаскивает телефон и понемногу обзванивает нескольких людей. Лёда, Змея, Бекаса, Лютого – пока везде всё тихо.
– Андрей зашёл! – внезапно кто-то негромко кричит из кустов.
– Поэт, давай назад!
Поэт и Дизель бегут к своему прежнему месту. Оттуда хорошо видны калитка и дверь здания.
На их месте уже находится Лёд.
– Андрей внутри?
– Да, – улыбается Лёд.
– Всё нормально?
– Вроде. Офицер вышел вроде адекватный.
– Ждём.
Поэт кладёт автомат на сгиб руки и вытаскивает сигарету.
***
Подтягиваются нервничающие телевизионщики. Журналистка что-то рассказывает на камеру, затем начинает водить оператора по окрестностям и, жестикулируя, показывает, что и откуда снимать.
Поэт с Дизелем лениво смотрят на телевизионщиков. Дизель, похоже, не против попасть в кадр, а Поэт на всякий случай завязывает лицо банданой.
Снова тянется ожидание.
Внезапно кто-то даёт очередь – Поэту и Дизелю в темноте не видно, кто. Звучит вторая очередь в ответ. Журналисты мечутся от здания к деревьям, Поэт снимает автомат с предохранителя.
Поэт уже знает, что один выстрел или одна очередь – это ни о чём. Если не пошла обратка – значит, либо был предупредительный, либо завалили сразу.
Но одна очередь в ответ и потом тишина – это уже обратка или ещё нет?
– Андрей! – кричит Дизель, вскакивая с места. – Будь тут!
Прежде, чем Поэт успевает что-то сообразить, пригнувшийся Дизель заскакивает за угол здания.
Поэт осматривает через прицел окна. Похоже, вообще никого.
Через несколько минут возвращается хмурый Дизель.
– Что там? – спрашивает Поэт.
– Долбоёбы, – коротко отвечает Дизель.
Снова ожидание.
***
Ополчению удаётся второй раз пойти с козыря и решить проблему малой кровью – к зданию подтягиваются родители военнослужащих. Они тоже помнят историю с ВВАУШем, и с ходу начинают выносить мозги офицерам части – и замеченным разведчикам заодно.
– Верните наших детей! Не стреляйте! – истерично кричат женщины и колотят в двери.
Ждать приходится долго. Уже совсем стемнело, уже третий раз мимо позиции Дизеля и Поэта проходят телевизионщики, уже у Поэта закончились сигареты – и только тогда выходит серый от усталости Андрей.
Ему пришлось много раз объяснять пьяному командиру, почему для всех будет лучше, если часть сдастся без боя.
То ли командир понимает, что Андрей прав, то ли чувствует настроение коллектива – но в конце концов командир начинает соглашаться, что можно и сдаться.
Поэту кажется, что приход буйных родителей сыграл немалую роль в решении командира.
***
Разведка входит в узел связи. Их встречают мрачные офицеры, испуганные солдаты и женщины с детьми, выглядывающие с верхнего этажа.
Что больше всего поражает Поэта – жуткая нищета. Складывается впечатление, что со времён СССР поменяли только герб и плакаты агитации. Всё остальное – в откровенно рассыпающемся состоянии.
***
Главный результат захвата – вынесенная оружейка. Сейчас каждый ствол – на вес золота. Тоже, что и на ВВАУШЕ – раздолбанные затёртые АКС, несколько ПМ, патроны, вытертые брезентовые подсумки.
Для людей захват заканчивается хорошо. Солдат распускают по домам. Иногородние остаются жить в общежитии с семьями – убедившись, что никто не возражает, они поднимаются на свой этаж.
Разведчики, как могут, выводят из строя (в основном – громят прикладами) начинку аппаратуры.
Особо старательные режут провода, которых здесь – куда ни глянь.
Затем довольные, но чувствуя себя немного обманутыми, разведчики выходят из здания.
Поэт видит, как Андрей даёт интервью всё ещё нервничающим журналистам. Рядом с ним случайно стоит и случайно почти попадает в кадр довольный Дизель.
Поэт делает большой крюк, чтобы ни дай Бог не попасть в поле зрения объектива, и натыкается на Лёда.
– Лёд, дай сигарету!
– Не поверишь, закончились! – смеётся Лёд.
– А у кого есть?
– У Бабая вроде были. Хитрая рожа, запасливая.
– Пошли к Бабаю.
***
Этот захват Поэт в свой личный счёт боёв не включает – просто эпизод, и всё. Но для себя он так и не определился, что его вымотало больше – бой экспромтом под ВВАУШем или многочасовое тягучее ожидание под узлом связи.
ГЛАВА 8. ПОСТ
– Поэт, что сегодня вечером дежуришь?
Поэт отворачивается от шахматной доски, на которой фигуры Финна уже почти устоили «котёл» королю и ферзю Поэта. Дизель своим вопросом отвлёк Поэта от обдумывания хода – и, в то же время, немного отсрочил неизбежный в этой партии разгром.
– Да, вроде бы. В ночь возле входа.
– Ну его на фиг, – говорит Дизель. – Хватит, вчера подежурил. Кобра уже ругается.
***
Дежурить в данное время – одно из основных занятий спецов и разведки. Выезды бывают нечасто, а охранять территорию нужно постоянно. Днём хватает поста возле главных ворот (Тимур и Лёша), а ночью любая ситуация может закончиться неясно чем.
Подойти к воротам и перебросить во двор гранату – несложно, бросить гранату в окно казармы, которая расположена возле забора – тоже несложно.
Поэтому ночью добавляются посты. Пост Лёши и Тимура усиливается парой человек, вторые ворота – слева от главных ворот – тоже охраняются нарядом.
По одному наряду ставятся на оба входа в казарму (один ближе к одним воротам, второй – ближе к другим). Ещё один наряд осматривает территорию вдали от казармы.
Через плац от казармы – штаб. Там находится всё управление батальона, кроме комбата (его кабинет – в здании столовой). За штабом – ещё не полностью расчищеный хлам, баня, которую никак не могут запустить, туалет, «губа», спецовский самодельный душ, низкие сарайчики, забитые канцелярским барахлом, и забор.
За забором – какие-то строения, с которых перелезть на территорию батальона – было бы желание.
Многие зарёвцы ещё не совсем понимают, что именно начинается в Луганске. Регулярные обстрелы «Зари» из миномётов ещё впереди.
Сначала будут пристреливаться в радиусе четырёх кваратов, раздалбывая дома и кроша случайных прохожих.
Затем радиус составит три квартала, два, один – и в результате иногда до восьми-десяти раз в день мины (позже – гаубичные снаряды) будут ложиться совсем рядом, время от времени – прямо на территорию.
Это – впереди. Те, кто стоят у истоков – управление батальона – изначально понимают, что в любой момент возле забора может оказаться человек с автоматом или гранатомётом.
Он может расстрелять группу людей или выстрелить здание, и никто его не найдёт – да и искать некому.
Поэтому к охране территории относятся серьёзно.
Вдоль дальних заборов весёлые отмороженные сапёры (они все такие, наверное, специальность сказывается) ставят растяжки. Первым на растяжке подрывается батальонный щенок, но умудряется остаться живым и по-прежнему весёлым.
За жизнерадостность и фарт щенка называют «Сепа» (сокращение от «Сепаратист»).
Сапёры получают втык (по-хорошему – не за что, табличка «Мины» была, но Сепа её не читал).
Растяжки обновляют. И регулярно выставляют посты.
***
Поэт как-то вписывается в ночные посты возле входа в казарму. Первые разы Андрей или Дизель устраивают внезапные проверки, но убеждаются, что Поэт и его напарники (когда – Финн, когда – Бес, реже – ещё кто-нибудь) не спят.
После этого по принципу «что работает – не трогай» Поэта ставят в наряд регулярно.
Поэт происходящим доволен. Приятно осознавать, что он приносит пользу, пускай пока что очень условную. Но так на жизнь смотрит практически весь взвод – первыми в «Зарю» приходят идеалисты.
Возможно, в это тяжело поверить, но в первом составе разведки «Зари» не было ни одной пьянки. Каждый понимает, зачем он сюда пришёл, и тому, кто надумал бы употребить хотя бы до появления запаха, свои же оторвали бы голову.
Бывает, разведчики ругаются за то, кто сегодня идёт в караул – вакансий обычно меньше, чем желающих. Поэт рад, что по-тихому нашёл свою первую нишу, и что его отправляют в караул не реже, чем через день.
***
Один из приказов для караульного – не пускать в казарму того, кого он не знает. Люди в батальоне ещё знают друг друга плохо, поэтому ночью стараюся никого не выпускать.
Совсем без выходов на улицу не получается – нормальный туалет находится аж за штабом. Того, кому приходится выйти, провожают лучом фонаря до туалета и таким же манером – обратно.
В позапрошлое дежурство Поэт под утро не пропускает Кобру – высокого худого кавказца, который идёт в казарму под самое утро. В общем, к Поэту вопросов нет – не знаешь человека и не знаешь.
Неясно, чем бы закончилась ситуация, но тут очень кстати к посту выходит Андрей – он привёл смену чуть раньше, чем обычно.
– Не пропускает? – чуть улыбается Андрей.
Кобра молчит и мрачно смотрит на Поэта
– Ну я не знаю, кто это, – Поэт видит, что Андрей хорошо знает человека.
Кобра – командир роты. Но разведка – отдельный взвод, в состав роты не входит, другие подразделения Поэт пока что знает очень слабо.
– Служба у него такая, – снова улыбается Андрей.
– Служба, – мрачно повторяет Кобра.
– Иди спать, – это Андрей говорит уже Поэту.
Поэт молча отдаёт автомат и запасные магазины Бесу и поднимается по лестнице. Он плохо спал перед дежурством, поэтому елё достоял до утра и вообще не очень сообразил, что произошло.
Действовал Поэт на автопилоте. И Кобру в тот раз почти не запомнил.
***
На следующий же раз – в прошлое дежурство – ситуация повторяется один в один. Невыспавшийся Поэт к утру вообще ничего не соображает.
Чтобы не уснуть, он крайние два часа ходит туда-сюда, как заводной, разворачиваясь «кругом» через каждые шесть шагов.
Во время очередного разворота Поэт видит Кобру, который подходит к казарме. Поэт не соображает кто это, и механически заступает идущему дорогу.
Кобра останавливается, немного поджимает губы и молча смотрит на Поэта. Поэт, раздражаясь – на Кобру.
Тут Поэта толкает локтем Финн, который деружит с ним в эту ночь.
– Поэт, идиот, это же ротный!
– Проходите, ротный! – Поэт наконец-то соображает, кто это.
Похоже, разведчики сегодня будут ржать над Поэтом.
Кобра смотрит на Финна, на Поэта и заходит в казарму.
– Поэт, ты его специально достаешь? – об инциденте с Коброй в прошлый раз, естественно, уже знают все.
– Нет. Реально протормозил. Я спать хочу.
– Поэт, – вкрадчиво говорит Финн, – похоже, ты не только в шахматах тормозишь.
– Посмотрим. Отосплюсь – увидим, кто тормозит в шахматах.
Финн скептически смотрит на Поэта, но молчит.
***
Вспоминая эту историю, Поэт поначалу думает, что Дизель его подкалывает.
– И что, что Кобра ругается? Ну не узнал. Проблема была бы, если бы пропустил человека, не зная.
– Так это как раз хорошо! – говорит Дизель. – Сегодня ночью не будешь дежурить.
Поэт непонимающе смотрит на Дизеля.
– О тебе уже говорят, как о человеке, который хер пропустит незнакомого. И которому похер, кто перед ним.
– И что?
– Через час постоишь возле штаба?
– На хрена?
– Приедут разные люди из разных подразделений, будет большое совещание. И Плотницкий, и Особист предложили тебя поставить.
Поэт видит, что Дизель не шутит. С одной стороны, ему приятно, с другой – он начинает прокручивать в голове ситуацию и кое-что соображает.
– И что делать?
– Как обычно. Пропускать тех, кого знаешь, не пропускаешь тех, кого не знаешь.
– Хорошо, – кивает Поэт.
Поворачивается к Финну.
– Извини, скоро дежурство. Нужно дремануть.
Благодаря неожиданной задаче у Поэта появляется хорошая возможность не доигрывать партию, не теряя лица.
***
Дизель – местный. Многие ополченцы из разных подразделений знают друг друга ещё по мирной жизни, и для Дизеля это – норма. Когда Дизель говорит Поэту «Пропускать тех, кого знаешь…» он, похоже забывает о том, что Поэт – не местный.
Из всех участников будущего «большого совещания разных подразделений» Поэт знает в лицо только Плотницкого и Особиста.
***
– Где вы лазите!! – кричит с крыльца штаба Особист. Поэт впервые видит его таким злым.
Дизель с Поэтом подходят к штабу. Поэта для такого важного случая экипируют всем взводом – у него не только автомат, но и разгрузка, и каска, и чёрные очки, и сигнальная ракета в разгрузке.
– В смысле? – огрызается Поэт. – Как сказали, так и пришли.
– Совещание уже началось!
– Ну, я не знал.
– Нам реально сказали на это время, – вмешивается Дизель. – Это я его задержал, получается.
– Раньше началось!
– Ну, а мы откуда знали?
Особиста немного отпускает.
– Ладно.
Дальше он говорит беззлобно, уже больше подкалывая Поэта.
– Эх, ты, мы так надеялись, что ты свои обязанности выполнишь на высшем уровне!
Поэт молча становится возле дверей. Дизель отворачивается, чтобы скрыть усмешку, и уходит на курилку.
Особист ещё раз смотрит на Поэта и уходит в штаб.
Но выполнить свои обязанности у Поэта всё-таки получается.
***
Приблизительно через полчаса из штаба выходит толпа на перекур. Становятся за углом, курят, спорят о чём-то.
В это время с плаца подтягиваются ещё несколько человек в форме ополчения – то есть кто в чём. Поэт начинает нервничать.
Кто из них был в штабе, а кого не было?
Народ выбрасывает окурки и идёт к штабу, и решение приходит к Поэту само собой.
Поэт смотрит на лица, не видит никого знакомого – и молча становится поперёк дверей.
Будущие полевые командиры, министры, начальники и замы министров, охренев, молча смотрят на Поэта.
– Извините, я никого из вас не знаю. Я не местный. У меня приказ пропускать только знакомых.
Поэт был готов к тому, что начнутся возмущения. Но интересным было то, что никто вообще не сказал ни слова.
Молча смотрят, и всё. Кто-то усмехается, кто-то – хмурится.
– Так как нам поступить? – после долгой паузы вежливо спрашивает кто-то в пятнистой натовской форме, чёрном берете, зелёных брезентовых берцах и с платком-«арафаткой» на шее.
– Пусть выйдет кто-нибудь, кого я знаю. Особиста попросите.
– Зайдите и попросите его!
– Нет. Я не могу уходить отсюда.
Народ молча пожимает плечами, отходит на курилку и снова закуривает по одной.
Наверное, кто-то дозвонился до Особиста. Через несколько минут на крыльцо выходит улыбающийся Плотницкий, за ним – ржущий Особист.
– Поэт, ты чего, специально? – спрашивает Особист.
– В смысле? – заводится Поэт. – Я реально никого не знаю, тем более, новые подъехали. Кто это?
– Пропускай.
– Всех?
– Всех, – это уже говорит Плотницкий.
Поэт пожимает плечами и отходит в сторону. Люди выбрасывают окурки и заходят в штаб.
Поэт становится на место.
Через несколько минут об этой истории знает весь батальон. Дизель и Лёд, хохоча, быстро идут через плац.
– Поэт, тебя заменить?
– Да не обязательно. Вроде бы всё нормально.
– Да уж, нормально! Одно хорошо – хоть Кобра обижаться перестанет. Он думал, ты его достаешь, а ты вообще… Такой.
– Какой «такой»?
– Правильный! – и не поймёшь, серьёзно говорит Дизель, или нет.
– А хрена я должен был делать?!
– Да не, всё правильно. Забей.
Оставшееся дежурство Дизель и Лёд стоят рядом с Поэтом, и говорят, когда пропускать ещё нескольких опоздавших.
Всё проходит без эксцессов. Когда после окончания совещания люди выходят из штаба, некоторые даже прощаются с Поэтом за руку.
Поэт думает, что сегодня во взводе над ним будут ржать, но неожиданно для себя ошибается. Когда Поэт возвращается, Андрей хвалит его при всех. Мнение Андрея – во взводе аргумент, и эту историю больше не вспоминают.
Только Особист иногда подкалывает, но уже иначе – более по-доброму.
И с Коброй Поэт теперь общается нормально.
Пару раз, пока не раззнакомился с людьми, Поэт ещё по ночам не пропускает кого-то в казарму, но это уже ни у кого не вызывает удивления.
***
Близко с Коброй Поэт пересекается раз – значительно позже, во время Дебальцевской операции.
У Народной Милиции уже есть и бронетехника, и артиллерия. Но на Дебальцево сводные части из разных подразделений также отправляют пехотой. Отправляют все рода войск, идут добровольцами. В основном стараются, чтобы шли воевавшие с самого начала.
***
Сводная группа сидит в посадке, впереди – высота, которую нужно взять. Идти штурмом на высоту, честно говоря, не хочется никому. Даже приданные танки особого оптимизма не внушают.
До укрепрайона на высоте – более километра по чистому полю.
С точки зрения пехоты, высоту нужно крыть артиллерией, пока она не станет низиной. Но у командования свои планы – после артподготовки приказ атаковать.
Возникает пауза.
Те, кто воюют с первых дней, собираются в группу и молча курят, глядя друг на друга и на высоту.
Если артподготовка получилась недостаточно убедительной, дело может кончиться зерг-рашем («зерг-раш» – атака толпой на удачу).
Поэт смотрит на Кобру.
Кобра уже – замкомбрига, полковник. Поэт – комбатр, старлей. Но сейчас всё как в самом начале – мы здесь, они там, и нужно что-то решать.
Кобра поправляет автомат, молча осматривает группу офицеров, затем также молча разворачивается и широкими шагами просто идёт на высоту.
По пути Кобра машет рукой танкистам, танки перегазовываются и трогаются с места.
Кобра, не оборачиваясь, идёт на высоту.
За ним поднимаются остальные.
Первыми за Коброй идут воевавшие – офицеры и сержанты, которые в среде офицеров как свои. Дальше выдвигаются новенькие, и цепь пехотинцев идёт за танками по полю.
Кобра на ходу перемещается с фланга на фланг и отдаёт команды. С ним больше никто не спорит.
Правда, одну команду Кобры всё-таки не выполняет никто. Кобра поначалу кричит: «Держитесь за танками!» Атакующие смотрят под ноги, видят, что всё поле устелено проводами от ПТУРов и понимают, что в случае чего танки – первая цель.
Поэтому от танков стараются держаться подальше.
***
У Поэта с Коброй, как и с многими, отношения временами складываются по-разному. Но этот момент Поэт запоминает навсегда.
ГЛАВА 9. «ГОРОДОК ОР»
«Городок ОР» (читается «о-эр») – жилой массив, расположенный возле «Завода имени Октябрьской Революции» (Завод «ОР»). Здесь расположена больница «Скорой помощи», за которой во дворах – воинская часть.
В этой части дислоцируется вторая половина коновойного полка. Сюда же ушли после штурма ВВАУШа некоторые военнослужащие из Западных регионов Украины.
«Городок ОР» – по факту второй из трёх оплотов прежней украинской власти в Луганске. Третий – погранчасть на ж/м «Мирный». Там серьёзный гарнизон и неплохие запасы военного имущества.
***
В первую очередь ополчение решает брать «Городок». За воинской частью некоторое время следят, устанавливают, как меняются караулы и сколько человек приблизительно находятся внутри.
Затем выходят на офицеров и ведут долгие переговоры. Мысль, которую хотят донести ополченцы, простая – часть всё равно будут брать, но для всех желательно, чтобы обошлись без жертв.
***
Эта операция – первая, в которой основную роль отводят не «Заре». Людей стягивают со всего города – «избушатники» (те, кто сидят на «избушке», в захваченном СБУ), ещё какие-то пока неизвестные Поэту подразделения.
От «Зари» выделяют два «рабочих» взвода – спецов и разведку, максимум до полусотни человек. Им нарезают два участка: разведка – позади части, спецы – где-то сбоку.
Теоретически удаётся достигнуть договорённости – конвоиры и ополченцы сымитируют бой, конвоиры расстреливают боеприпасы в небо, ополченцы отстреливаются под забор.
Желательно друг по другу не стрелять. Но после ВВАУШа свежи воспоминания о том, чего стоят договорённости с украинцами, поэтому к «имитации» штурма руководство ополчения подходит со всей серьёзностью.
***
Начинается вроде бы буднично – Андрей входит в кубрик и командует построение. Но Поэт уже начал замечать это тонкое звенящее чувство, которое в день боевых звучит на заднем плане с самого утра.
Поэт с утра не находит себе места. Вроде бы ничего не предвещает – но и шахматы не идут (даже Финн психанул из-за на редкость тупой игры Поэта).
И кофе, купленный днём в магазине, не в радость (крайние несколько дней Финн с Поэтом были почти без денег, и пили только чай со столовскими пряниками).
И пачка нормальных сигарет, купленных сегодня же, тоже на вкус – как солома.
«Нет, ребята, всё не так».
Пока взвод строится, Поэт чувствует и мандраж, и облегчение. Неясно, что будет, но уже будет хоть что-то.
Не зря разведку сегодня не ставили в наряды.
– По полной боевой, – негромко говорит Андрей. – Выезд – через пятнадцать минут.
– Понеслась! – с облегчением выдыхает Дизель.
– Пошумим, пацаны? – Змей тянет довольную лыбу и первым бросается к висящей на стуле разгрузке.
Грустный Химик (он напоминает Поэту интеллигентного басмача с еврейскими корнями всё больше) молча вытирает лоб и зачем-то на одну дырку перестёгивает ремень.
Угрюмый Жгут методично собирает свою пока что нехитрую аптечку. Затем разводит в трёхлитровой банке какой-то желтый порошок – по словам Жгута – армейский энергетик и начинает раздавать по полчашки.
Похоже, в банке действительно энергетик – после него несколько часов Поэт ощущает концентрацию и бодрость. И нет нездоровой дурковатости, как после магазинных энергетиков.
***
– Сегодня мой день! – громогласно объявляет Добрыня. – Сегодня подожгу обязательно!
Добрыня – пулемётчик. Коренастый, плотный, громкий. Чем-то напоминает Поэту пирата.
Впрочем, первый состав ополчения в массе действительно похож на пиратов. Кто бритый налысо, кто косматый и бородатый, вооружённые чем попало и одетые в «Форму №8» (что нарыли, то и носим) – ополченцы на постоении действительно похожи на экипаж какой-нибудь «Чёрной Жемчужины».
Поэт на построениях часто разглядывает строй и думает, что если этим людям вместо автоматов и пулемётов раздать ятаганы и мушкеты – дальше для фильмов можно и не гримировать.
Тельняшки и банданы на голове и так носит каждый третий.
Добрыня ходит в тельняшке и носит бандану. У него иногда косит один глаз, и Добрыня где-то находит цепляет через лицо классическую пиратскую повязку.
Когда Поэт увидел Добрыню в этом наряде, он в первый раз в жизни сильно захотел подарить человеку попугая.
И, кстати, не он один.
***
Попугая, понятное дело, нет. Но Добрыне выдают ПКМ. Стреляет Добрыня хорошо, комплекция таскать тяжёлую машину позволяет. Добрыня и сам рвётся в пулемётчики, поэтому по единодушному решению взвода первый ПКМ попадает Добрыне.
И первую же патронную коробку Добрыня забивает бронебойно-зажигательно-трассирующими пулями.
Поэт не очень понимает «трассера» – он не любит лишний раз показывать противнику, откуда стреляет. И не понимает людей, которые тянут себе «трассера», откуда можно.
Однажды Поэт заговаривает на эту тему с Финном, и натыкается на полное непонимание с его стороны.
– Серёга, ты чего! С магазина трассеров можно поджечь машину или деревянный сарай!
Финн смотрит на Поэта недоверчиво, как будто не может понять, подкалывает его Поэт или действительно не понимает такие простые вещи.
Это, конечно, аргумент. Поэт забивает трассерами отдельный магазин, но кладёт его в самый труднодоступный карман разгрузки. Сразу за своим талисманом – целым магазином бронебойных патронов с чёрными головками.
Добрыня не просто любит трассера, он – главный фанат трассеров. Его голубая мечта – из своего «Малыша» (Добрыня называет свой ПКМ «Малыш») при первом же штурме обязательно что-нибудь поджечь.
Желательно, конечно, чтобы внутри были ГСМ или боеприпасы – чтобы можно было со скромной гордостью полюбоваться результатами работы.
– Подожгу! – грозно рычит Добрыня.
– Только по команде, – негромко говорит Андрей.
Добрыня возмущённо смотрит на Андрея.
– По команде, – с нажимом говорит Андрей.
– Конечно, по команде! – неожиданно радостно соглашается Добрыня. – Я иначе и не думал.
Андрей недоверчиво смотрит на Добрыню, но ничего не говорит. Добрыня подчёркнуто деловито собирается и всем своим видом показывает, что «только по команде, никак иначе».
– Внимание, – говорит Андрей. – Если идёт красная ракета – значит, что-то пошло не так. В этом случае дожидаемся подтверждения и работаем на поражение.
– Серёга, ты готов? – Финн хлопает Поэта по плечу.
– Усегда готов, – классически отвечает Поэт.
***
Днём в Луганске жарко, ночью – откровенно холодно. Поэт сразу пододевает под форму тёплый кашемировый свитер, который сестра когда-то прислала ему из Штатов. На свитере нарисован «Весёлый Роджер» в треуголке со скрещенными ножами внизу (там, где обычно рисуют кости).
Добрыня сопит и косится на свитер. Он давно положил глаз на вещь, которая так гармонично, как кажется Добрыне, вписалась бы в его имидж. И даже пару раз подъезжает к Поэту на тему «махнуть не глядя», предлагая какой-то вязаный балахон а-ля «Фредди Крюгер на пенсии».
Поэт подобные разговоры пресекает на корню. Его свитер оченьтёплый. У него очень удобный капюшон, который закрывает шею от сквозняков. Тем более, память о прошлой жизни – в этом свитере Поэт в своё время облазил всю Голландию.
Вторую память о прошлом – кожаную жилетку – Поэт ещё при знакомстве подгоняет Чёрному, который приехал в Луганск в одной футболке. Поэтому ни о каком обмене Поэт даже не хочет слышать.
Добрыня снова косится на свитер, сопит и решительно захлопывает крышку пулемёта.
– Взвод, становись! – командует Андрей.
Разведчики быстро выстраиваются в одну линию.
– Все готовы?
– Так точно!
– На выход!
***
Едут долго, но Поэту кажется, что они петляют по одним и тем же местам. Возможно, след путают.
Внезапно, когда Поэт уже устраиватеся поудобнее и готовится ехать ещё пару часов, «Урал» резко тормозит.
Поэт выглядывает из кузова. Вокруг – многоэтажные дома, длинный ряд гаражей вдоль разбитой улицы, небольшой пустырь чуть дальше.
– К машине!
Разведчики выпрыгивают из «Урала» и строятся вдоль кузова.
– Все запомнили? Стреляем вниз, под забор. Они отстреливаются поверх голов. Если что идёт не так, сигнал – красная ракета. Тогда действуем по обстоятельствам.
Разведчики быстро разбиваются на несколько групп по 2-4 человека.
– Поэт, идёшь со мной? – спрашивает Дизель.
– Да.
– Давай, на пустырь.
Поэт и Дизель, пригибаясь, бегут мимо полуразрушенного то ли гаража, то ли киоска к бетонным блокам, как специально лежащим на пустыре. Добежав, падают за блоки.
Поэт аккуратно поднимает голову и выглядывает в щель.
Прямо перед ними – метров тридцать пустыря, заросшего бурьяном и забросанного мусором. Справа, чуть сзади Поэта и Дизеля – пятиэтажное здание. Слева – остатки гаража-киоска. За ними – узкая дорога, за которой на фоне темнеющего неба чётко видна ломаная линия гаражей.
Вдоль дороги и по бокам растут старые деревья, которые давно уже никто не обпиливал.
– Ждём, – Дизель вытаскивает сигарету.
– Ждём.
– Как думаешь, будет сегодня что-то на самом деле?
– Хрен его знает.
– Они дураки настолько, что будут сопротивляться?
Поэт снова осторожно поднимает голову и смотрит сквозь травинки, растущие на тонком слое земли на бетонных блоках, в сторону части.
Как будто по виду забора можно понять, будут там сопротивляться до последнего или обойдётся спектаклем.
– Может, и и дураки. Хотя после ВВАУШа…
По идее, после боя на ВВАУШе конвоиры должны понять, что люди в ополчении настроены серьёзно. Они затеяли бучу, после начала которой оступать уже некуда.
Если в Одессе сожгли людей заживо за то, что они махали российскими и советскими флагами, то что может быть с теми, кто поднялся с оружием против киевской власти – ясно всем.
Да и не хочется без нужды стрелять в конвоиров, честно говоря. Обстрелы, бомбёжки, блокада – это всё впереди, и особых счётов «той стороной» у зарёвцев пока нет.
В данный момент забрать часть и разойтись миром – оптимальный вариант.
– Подожгу! – рычит Добрыня откуда-то справа.
Поэт слышит Добрыню и понимает, что не все сегодня настроены разойтись миром.
***
Снова тягучее ожидание. Поэт знает, что с другой стороны – возле ворот – снова идут долгие переговоры с командованием части. Сопротивление вряд ли вызвано присягой – того государства уже нет, и это многие понимают.
У «силовиков», которые сталкиваются с ополченцами, нередко борются два страха – страх перед «той» стороной, которой здесь вроде бы уже и нет, а вроде где-то там ещё есть. И страх перед ополченцами – которые и не признаны вроде бы никем, но с оружием.
И, как показал ВВАУШ, оружием ополченцы воспользоваться готовы.
Сейчас остаётся только ждать.
– Поэт, давай назад!
– На хрена? – Поэт непонимающе смотрит на Дизеля.
– Глянем там, что да как. Да и фонарь нужно выключить.
Дизель и Поэт, пригибаясь, быстро бегут к гаражам за спиной. Добежав, падают на землю за выпирающие из земли корни ивы.
Фонарь, который так некстати зажёгся над дорогой, действительно горит очень ярко. Он находится намного дальше бетонных блоков, и со стороны части каждое движение на пустыре видно отчётливо.
– Отдышался? – спрашивает Дизель.
Поэт в ответ молча кивает.
– Тогда огонь по фонарю!
Поэт снимает автомат с предохранителя и целится в лампу, до которой метров тридцать по прямой.
***
В этот раз слава Поэта, как хорошего стрелка, немного оказывается под угрозой. Поэт одиночными расстреливает полмагазина, но лапма как горела, так и горит.
– Блин, Поэт, что случилось! – рычит Дизель.
– Хрен его знает… – растерянно отвечает Поэт, рассматривая автомат.
Вроде бы всё на месте, прицел выставлен на прямой выстрел.
– Так какого ты в фонарь попасть не можешь?
– Сейсчас попаду.
Поэт переключает автомат на автоматический огонь и стреляет короткими очередями, пытаясь промахи компенсировать плотностью огня. Результат такой же – лампа горит, как ни в чём не бывало.
Дизель тяжело смотрит на Поэта, но сказать ничего не успевает – у него звонит телефон.
Пока Дизель разговаривает, Поэт пытается понять, что происходит.
Много позже Поэт узнаёт, что попасть в горящую лампу – оказывается, не так-то просто. Сейчас он слышит слова Дизеля:
– Да, нормально всё… Пытались фонарь потушить… Блин, стрелок хороший мажет… Ветки? Есть вокруг… Да ладно! Серьёзно?
Дизель выключает телефон и поворачивается к Поэту.
– Нормально всё, не парься. Кэп звонил, спрашивал, есть ли ветки вокруг фонаря.
Вокруг фонаря действительно много тонких веток.
– 5,45, – продолжает Дизель, – неустойчивый боеприпас. Кэп говорит, что от тонких веток и от травы пули рикошетят, куда угодно.
Поэт недоверчиво смотрит на Дизеля. Правду говорит или просто, чтобы его подбодрить?
Похоже, правду. Хотя не факт.
В это время чуть поодаль, как специально, начинается стрельба.
***
Увидев, чем занимаются Дизель и Поэт, подмерзшие и заскучавшие разведчики начинают таким же образом гасить другой фонарь – метрах в 50 от Дизеля и Поэта.
Результат – тот же. Три или четыре человека стреляют сначала одиночными, потом – очередями, фонарю – хоть бы хны.
Расстреляв по магазину, успокаиваются.
Бабай, подойдя к столбу, несколько раз стреляет в фонарь из пистолета – и тоже мажет.
Дизель начинает смеяться. Добрыня откуда-то из-за дома – матерится и кричит «Дайте я из «Малыша»»! Кто-то почти ласково, но с матами, успокаивает Добрыню.
Поэт с облегчением закуривает.
Но выход всё-таки найден. Кто-то – кажется, Страйк – отходит от фонаря, что-то подбирает с земли и возвращается.
Взмах рукой – и половина кирпича, чётко видная в ярком свете, летит вверх.
С третьего раза Страйк (точно он) таки попадает камнем в чёртову лампу. Звон, хлопок – и наконец-то на той стороне улицы становится темнее.
– Макс, давай и наш также!
– Да хер на него, пошли назад. Кэп сказал, вот-вот начнётся.
Поэт и Дизель бегут к «своим» бетонным блокам.
***
Снова тянется ожидание.
– Поэт, слышишь, давно хотел спросить… – к удивлению Поэта, Дизель мнётся, не зная, как начать.
– Ну?
– Ты стихи писал?
– Ну да.
– Хорошие?
– Откуда я знаю. Мне нравятся.
– А давно?
– Да с детства. Лет с семи.
– Слушай. Такое дело. Я тоже стихи иногда пишу.
– Серьёзно? – для Поэта открытие то, что человек, который служил в «Беркуте», может писать стихи.
– Ну да. Хотел тебе пару прочитать. Послушаешь? Как поэт?
– Давай!
Дизель начинает читать стихи.
Стихи у Дизеля необычные – но сразу видно, что он их написал, а не просто читает чьи-то чужие. Человек в своих стихотворениях виден полностью – и в этих странных, иногда рваных строчках с плавающими рифмами Поэт однозначно видит Дизеля.
– Ну, как?
– Здорово, – Поэт отвечает искренне. Стихи Дизеля его впечатлили.
– Серьёзно?
– Да.
– Тогда ещё одно? Хотел бы услышать твоё мнение?
– Давай, конечно.
Но ещё одно Дизель прочесть не успевает. В районе ворот части – с другой стороны от пустыря – внезапно хлопает выстрел. Затем – ещё один. Затем – очередь.
И понеслась.
– Пригнись! – кричит Дизель, вжимаясь в землю и вытаскивая из кармана телефон.
Поэт понимает, что от пуль бетонные блоки защитят наверняка, но всё равно рефлекторно вжимается в землю.
Дизель набирает номер. Поэт ложится на спину и смотрит в звёздное небо, которое чертят трассера.
***
Дизель неясно с какого раза дозванивается до Андрея и успокаивается. Пока всё по плану – имитируется бой, они стреляют по верху, мы – под забор.
Дизель осторожно высовывается из-за блоков и раз десять стреляет одиночными. В щель между блоками Поэт видит, как перед забором взлетают фонтанчики земли.
Отстрелявшись, Дизель откатывается за блоки и начинает забивать магазин.
– А ты чего не стреляешь, – отдуваясь, спрашивает Дизель Поэта.
– На хрена?
– В смысле?!
– На хрен патроны тратить? Я только-только накопытил, чтобы были все магазины забиты и несколько пачек в запас. Как раз по карманам разгрузки. На хрена сейчас палить?
Дизель задумывается.
– Так ты чего, вообще стрелять не будешь?
– Почему? Попозже, может. Может, что не так пойдёт.
Дизель снова задумывается. Похоже, слова Поэта кажутся ему здравыми – Дизель забивает магазин, пристёгивает его к автомату и резко защёлкивает предохранитель.
Услышав движение, Поэт резко оборачивается. Пригнувшись, быстро, как молния, из-за кирпичного гаража к ним несётся фигура. Добежав – падает.
Это Финн.
– Примете меня к себе?
– Давай, – отвечает Дизель.
Поэт молча пожимает плечами. Раньше они с Дизелем могли выглядывать с разных сторон блоков, теперь Поэт оказывается посередине. Чтобы взглянуть на часть, ему нужно поднимать голову – а голову поднимать не хочется.
Конвоиры отстреливаются вроде бы и вверх, но иногда (случайно или нет) лупят прямо по тем местам, где, как им кажется, находятся ополченцы.
Несколько раз длинные очереди молотят по блокам, и Дизель, Финн и Поэт рефлекторно вжимают головы в плечи.
Стреляют конвоиры почему-то в основном трассерами.
Поэт внезапно слышит тонкий визг и видит, как от бетонных блоков, практически от его головы, в небо уходит светящаяся полоса.
Чуть подняв голову, Поэт видит, как на бруствере сильно и неестественно качается одна травинка.
Поэт понимает, что пуля срикошетила от травинки!
– Макс, так вот почему я не мог попасть в фонарь! Ветки вокруг него!
– Да, наверное.
Ба-ба-ба-бах!
Поэт и Дизель аж подпрыгивают на месте.
Финн, высунувшись из-за блоков, с мечтательным выражением на лице всаживает целый рожок в землю перед забором.
– Финн, на хрена! – хватается за голову Дизель.
– А что? Я же под забор. Бл… – это Финн схватился за горячий ствол.
– У тебя что, патронная фабрика в кармане? На хер ты патроны жжёшь?
Финн с лёгкой обидой смотрит на Дизеля, не понимая, серьёзно он говорит или нет.
– Финн, я вообще ни разу не выстрелил, – говорит Поэт.
– Почему?
– Патроны жаль.
– Да? – Финн задумывается.
– Тебе охота автомат чистить?
– Да мне всё равно придётся чистить… – Финн пару секунд молчит, соображая. – Но патроны жаль, да.
Финн высыпает в полу кителя пачку патронов и начинает забивать рожок.
– Макс, вроде бы красная ракета? – Поэт показывает на высоко ушедшую вверх яркую красную полосу.
Дизель поднимает голову не сразу и видит только гаснущий след.
– Может, то трассер?
– Может…
Внезапно краем глаза Поэт замечает равномерные вспышки света. С недоумением повернувшись, Поэт видит, что мигает экран телефона Дизеля, который лежит на земле возле блока.
– Да! – Дизель несколько секунд слушает, его лицо становится серьёзным.
– Что-то пошло не так, – говорит он Поэту, убирая телефон.
Финн радостно снимает автомат с предохранителя. Дизель поворачивается вправо, к пятиэтажке.
– Добрыня! – орёт Дизель так, что в окрестных домах дрожат стёкла. – Добрыня!!
– Чего?!
Судя по звуку, Добрыня засел где-то на гараже.
– Видишь сарай с шиферной крышей? За забором, второй?
– Вижу!
– Точно его видишь!
– Сто процентов!
– Его нужно поджечь! Огонь!
– А-а-а-а!!! – в крике Добрыни Поэт слышит такую радость от долгожданного события, что ему становится даже немного завидно.
– А-а-а-а!!! – снова ревёт Добрыня. Он явно жил для этого часа. – Малыш, давай!!!
И с оглушительным грохотом (это вам не автомат!) Добрыня начинает длинными очередями лупить трассерами из ПКМ по несчастному сараю.
***
Пока Добрыня стреляет, Дизель пытается говорить с кем-то по телефону. Поэт видит, что лицо у Дизеля понемногу вытягивается, и понимает, что что-то идёт не совсем по плану.
Дизель прячет телефон и начинает махать руками – настолько, насколько это можно делать, не поднимая руки над бетонными блоками.
– Добрыня! Добрыня!! ДОБРЫНЯ!!! – орёт Дизель.
Естественно, Добрыня не слышит. Помогает возникшая в стрельбе пауза.
– Добрыня!!
– Чего?
– Это не тот сарай!!
– Жаль, – Поэт почему-то не слышит особого сожаления в голосе Добрыни. – А какой нужно?
– Через один вправо!!
– Сейчас!! – Добрыня, похоже, не верит своему счастью. – А-а-а!
Поэта накрывает ощущение затянувшегося дурного сна. Пока Добрыня расстреливает трассерами второй сарай (первый уже разгорается, над забором видно занимающееся зарево), Дизель снова вытаскивает телефон и отвечает на звонок.
Выслушав несколько фраз, Дизель швыряет телефон на землю.
– Добрыня!! – почти с нотками истерики кричит Дизель.
Финн и Поэт начинают ржать. Они уже догадываются, что происходит.
Дизелю снова помогает пауза. Стрельба стихает, со стороны Добрыни слышы лязг металла, мат и грохот пустой железной коробки об асфальт.
Судя по всему, Добрыня останавливается, чтобы сменить патронную каробку, и роняет пустую с гаража.
– Добрыня, стой!
– Я ещё не всё!
– Какой не всё! В этом сарае машины, это не тот!!
– А какой тот?! – ликующе ревёт Добрыня.
– Никакой! Всё! Отбой, они сдаются!
За забором становится видно второе зарево.
– Давай я ещё по этому!
– Идиот, там машины! Всё, отбой! Они сдаются!
– То-о-очно? – разочарованно тянёт Добрыня.
– Точно!!!
Снова ожидание, но уже не такое тягучее – похоже, ситуация разрешилась.
Поэт смотрит на забор, любуется двумя кострами и вдруг видит, что между ними – вдали, в середине части – начинает подниматься третий.
Поэт толкает локтем Дизеля.
– Дизель, ещё что-то горит!
– Бля… – Дизель вытаскивает телефон и звонит. Похоже, Андрею.
– У вас всё нормально? – спрашивает он, дозвонившись.
Несколько секунд слушает, затем отключается.
– Да, всё нормально, – говорит Дизель Поэту. – Это они жгут оружие.
– Козлы, – тихо говорит Финн.
– На хрена! – подпрыгивает Поэт.
– Забей, так договорились, – отвечает Дизель.
Действительно, так договорились. Конвоиры, расстреляв все патроны, сваливают в кучу оружие, обливают бензином и поджигают. Затем утром, по светлому, покидают часть.
***
Разведчики понемногу подтягиваются на пустырь, курят и смотрят на высокое зарево над забором.
Огонь и недорасстрелянный Поэтом фонарь – почти единственные источники света в микрорайоне. С началом стрельбы во всех домах практически моментально гаснут окна.
Из темноты выходит Андрей. За ним – довольный Бабай.
– Становись!
Разведчики выстраиваются в шеренгу.
– Всё нормально, спасибо. Часть наша.
– Оружие сожгли… – стонет Поэт.
– Расслабься, – отвечает Андрей. – На твой век оружия хватит.
– Оружия много не бывает…
– Ну, как я?! – с вызовом спрашивает Добрыня. – Убедил их?
Он сегодня герой дня (наверное, вечера). На втором месте – Страйк, попавший половиной кирпича в фонарь.
– Убедил, – спокойно отвечает Андей. – Машины жалко.
– Куда сказали, туда и стрелял, – возмущённо ревёт Добрыня.
– Да всё нормально. Давайте, в машину и на базу.
– Есть!
– Я всю коробку расстрелял! – говорит кому-то Добрыня, проходя мимо Поэта. – Видел?
– А вы сколько расстреляли? – Андрей поворачивается к Дизелю, Финну и Поэту.
– Полмагазина, – отвечает Дизель
– Магазин, – улыбается Финн.
– Я, по части – ничего, – говорит Поэт.
– И правильно. За всех Добрыня отработал.
– Серёга, – Финн ехидно улыбается. – Что будешь внукам про этот бой рассказывать?
– Что взял часть без единого выстрела, – спокойно отвечает Поэт.
С его, локальной точки зрения, это – чистая правда.
ГЛАВА 10. ИНТЕРВЬЮ
Жара. Пыль. Ветер. Блок-пост.
Змей курит, глядя куда-то вдаль. Бабай эмоционально с кем-то разговаривает по телефону. Беркут жуёт травинку. Поэт пьёт чай из термоса.
Блок-пост – скучное занятие. Может быть, где-то на оживлённых трассах это и весело, но там, где стоят семеро из разведки «Зари» – это унылая, хотя и нужная обязанность.
Дорога поднимается от Георгиевки в сторону Луганского аэропорта. Там засели укропы, сколько их – никто толком не знает. Известно только, что людей, техники и боеприпасов туда навезли ещё до начала событий в городе.
Ситуация складывается патовая. Ополчение на данный момент не в состоянии атаковать аэропорт, даже если мобилизует для этой задачи все имеющиеся силы. Украинцы в город соваться тоже не хотят. Любая броня в городе – самоубийца, из любого окна или подвала может ждать выстрел из РПГ.
Наступать броне с пехотой для прикрытия – пехоту отстреляют на подходе, затем – РПГ в подвалах и за окнами.
Обе стороны ждут, накапливают силы и готовятся к столкновению. Которое, как все понимают, рано или поздно обязательно должно состояться.
***
Разведчики перекрыли дорогу, которая от Георгиевки поднимается вверх и идёт к аэропорту. Задача простая – не пропускать неместные машины, везущие запасы еды и воды.
Работа – интересная только поначалу. За несколько дней удаётся познакомиться со всеми местными, неместных почти нет. И за всё время, пока Поэт находится на этой точке, никого с «подозрительными» запасами еды и воды он не встречает.
Что Поэта увлекло на самом деле – это попытки понять местных, которые изо всех сил стараются жить так, как будто ничего не происходит.
Они по-прежнему что-то возят на рынок, что-то везут с рынка, подозрительно смотрят на зарёвцев и поспешно дают документы, предусмотрительно положенные в ближние карманы.
Чего они ждут? Или действительно верят, что всё как-нибудь рассосётся само, и всё будет, как раньше, а то и лучше?
Или хотели бы пойти в ополчение, но «жена не пускает»? (Таких очень много).
***
Небольшое развлечение всем участникам проверки организовывает Цыган – новенький во взводе. Плотный, чернявый, смуглый, он действительно похож на цыгана. Или на западэнца откуда-нибудь из Ивано-Франковска.
Этим обстоятельством Цыган и пользуется.
Когда Змей или Беркут останавливают машину, Цыган, с пулемётом наперевес, незаметно выходит из-за куста, широко улыбаясь, подходит к машине, и тихо ждёт, пока в разговоре не возникает пауза.
– Добридень, шановне панство! Як ся маетэ? Чи бандэрлогы е? – говорит Цыган и широко-широко улыбается.
Эта фраза, произнесённая с самым натуральным западэнским акцентом, зачастую вызывает разрыв шаблона и ступор у местных, видящих перед собой вуйка в форме ополчения.
Кто-то моргает, кто-то, как компьютер, зависает на несколько секунд с открытым ртом. Затем многие начинают смеяться вместе со ржущими зарёвцами.
***
Сегодня не совсем обычный день – сегодня на блок-пост должны приехать журналисты, вроде бы из Москвы.
Поэт почему-то ещё старается не афишировать тот факт, что он – в ополчении. Хотя смысла в этом он не видит и сам. «Там» и так знают те, кому нужно, а возвращаться «туда» Поэт не собирается. У него осталось тягостное впечатление от Днепропетровска, где люди массово словно сошли с ума на почве «украинскости» и «независимости».
Поэту приходилось работать журналистом и финансистом, и с тех пор он не умеет игнорировать цифры и факты. В 1991-м Украина начинала в идеальных условиях, и то, к чему она прикатилась к 2014-му, можно описать только словом «катастрофа».
Как говорил какой-то американский дипломат (Поэту понравилось его интервью в Интернете, но фамилию он не запомнил): «Украинцы склонны к внешнему управлению. Украина – очень интересный геополитический проект, и будет жаль, если он исчезнет».
Похоже, дипломат знал, что говорил.
***
Поэт не хочет попадать в кадр, но ему интересно пообщаться с журналистами. Жизнь до войны кажется ему сном, но эта профессия ему нравилась и запомнилась. Интересно посмотреть, как работают «коллеги» из самой Москвы.
***
– Журналисты, вроде бы! – говорит Бабай, вглядываясь в поднимающуюся по дороге машину.
Машина, подъехав, останавливается. Бабай угадал – это действительно журналисты.
Поздоровавшись, они сразу начинают разворачиваться – устанавливают на треногу камеру, выбирают планы для съёмок, в быстром разговоре с зарёвцами определяют, с кем и о чём будут говорить.
Поэт ждёт в стороне. Внезапно один журналист – в бронежилете и фирменной журналистской накидке с надписью «Пресса» подходит к нему.
– Игорь Корнелюк, – улыбаясь, говорит парень и протягивает Поэту руку. – Говорят, вы до войны журналистом были?
– Да, – улыбаясь, отвечает Поэт.
В старших классах Поэт играл в школьном ансамбле на бас-гитаре. Первая песня, которую выучил коллектив (где-то за месяц постоянных репетиций) – «Билет на балет» Игоря Корнелюка.
Совпадение показалось Поэту прикольным.
– Как вы здесь оказались? – спрашивает Игорь.
Поэт начинает отвечать скупо, но затем почему-то разговаривается и рассказывает Игорю свою историю. Параллельно высыпает кучу подробностей и наблюдений, которые ему, как неместному, показались странными или интересными.
Игорь слушает, не перебивая, только иногда задаёт уточняющие вопросы.
Похоже, разговор ему нравится.
– Может, несколько слов на камеру? – вдруг спрашивает он и кивком головы показывает на камеру, в которую с серьёзным видом что-то говорит Бабай.
Поэту приходит в голову неожиданная мысль.
– Давайте, только я лицо закрою.
– Хорошо, жду.
Игорь отходит к камере. Поэт накидывает капюшон и завязывает банданой лицо.
***
Само интервью Поэт запомнил слабо. Невзирая на журналистское прошлое, он теряется перед камерой, говорит сбивчиво, и от этого теряется ещё больше.
Но одобряющая улыбка Игоря делает своё дело – Поэту становится легче, и он говорит уже без запинок и даже связно.
Выдав главную мысль, от избытка чувств Поэт показывает жест «Виктори». Похоже, это нравится Игорю – он кивает Поэту, затем – оператору.
– Антон, всё!
Оператор выключает фонарь на камере.
Всё.
Поэт снимает с лица бандану и стягивает с головы капюшон.
– Спасибо! – говорит Игорь, улыбаясь.
– Вам спасибо, – отвечает Поэт. – Когда можно будет посмотреть?
– Сегодня вечером.
– Хорошо!
– Удачи! – протягивает Игорь Поэту руку. – Может, ещё увидимся.
– Может, – кивает Поэт и пожимает протянутую руку.
***
Ход с банданой не удаётся – вечером разведка смотрит в кубрике телевизор, и все, кто не были на блок-посту, моментально узнают Поэта.
И не только они – в течение часа после выпуска человек шесть написали Поэту из Днепропетровска в Интернете. Вопрос у всех один: «Зачем ты надевал бандану, мы тебя сразу узнали»?
«По глазам, по словам, по голосу… – мрачно думает Поэт. – Если встретимся с Игорем, нужно будет ему об этом рассказать».
Но встретиться Поэту и Игорю Корнелюку больше не пришлось. Через несколько дней было 17 июня 2014 года – день, когда произошёл бой под Металлистом.
День, когда погибли несколько человек из «Зари», а также журналисты Игорь Корнелюк и Антон Волошин.
ГЛАВА 11. МЕТАЛЛИСТ
За пару дней до этого построения Андрей идёт на повышение – он становится заместителем Плотницкого, командира «Зари». Командиром разведвзвода назначен Дизель, до того – заместитель командира взвода.
Никаких возражений нет: Дизель после Андрея – самый авторитетный человек во взводе.
Сейчас у разведки построение – своё, после построения батальона. Выбирают заместителя командира взвода.
Хотя большинство до войны не служили в армии, принцип разведки «Высказываются все, решает один» соблюдается свято. Каждый новый кандидат во взвод сначала обсуждается в коллективе.
Даже Дизеля фактически не назначают сверху, а предлагают взводу.
На своём крайнем во взводе построении Андрей говорит: «Я ухожу на другую должность. Вам нужно выбрать командира. Со своей стороны предлагаю Дизеля».
С его предложением согласны все. Сегодня перед строем – там, где раньше стоял Андрей – стоит Дизель. И осматривает строй.
После боя на Городке ОР Дизель неожиданно сблизился с Поэтом. Поэт понимает, что то, что Дизель читал ему свои стихи – признак очень большого доверия. Неясно, что их сближает – очень разные люди Дизель и Поэт. Но общаются часто, и Поэт видит, что Дизель ему доверяет.
– Мне нужен заместитель, – говорит Дизель, обводя взглядом строй.
И останавливает долгий и немного расстроенный взгляд на Поэте.
– Бекас! Лютый! Жгут! – звучат голоса из строя.
Во взводе есть новые, которые уже где-то успели повоевать. Печора, Ворон, Беркут, Норд, Печора, Фаер. Видно, что у них есть опыт, но взвод знает их плохо. На должность заместителя нужен человек из костяка.
– Химик! – негромко говорит кто-то. Поэт понимает, что это уже прикол.
Дизель снова смотрит на Поэта.
***
Поэт понимает Дизеля без слов. Дизель, возможно, и хотел бы предложить Поэта, но понимает, что взвод его не поддержит. Поэт – чужак. После первых боёв ему немного доверяют, но всё равно между Поэтом и остальными (кроме Финна и с недавнего времени – Дизеля) сохраняется чёткая дистанция.
Поэт осознаёт, чего именно ждёт Дизель, и его это немного забавляет. Кандидатура должна быть предложена коллективом, но ясно, что Дизель наиболее подходящий для себя вариант уже определил.
– Лёд! – говорит Поэт, когда возникает небольшая пауза.
– Лёд, – моментально соглашается Дизель.
– Лёд, – легко соглашаются остальные.
Довольный Лёд выходит из строя.
Дизель несильно хлопает Лёда по плечу.
– Поздравляю.
– Спасибо!
– Объявляй перекур.
– Взвод, перекур! – командует Лёд.
Разведчики кучкуются по несколько человек, закуривает. Поэт ловит благодарный взгляд Дизеля, легонько кивает и затем незаметно осматривает новичков.
***
Ворон и Беркут приехали вместе, даже внешне чем-то похожи. Оба невысокого роста, тёмные. Где-то воевали раньше, распространяться об этом особо не любят.
Норд – высокий крепкий парень. Смуглый, чернявый, но откуда-то совсем с Севера. Поэта впечатлил его крик души: «Пацаны, у вас еда на деревьях растёт!»
Когда разведчики видят яблоню или сливу, пусть ещё с не до конца созревшими плодами, но уже начисто объеденную на высоту высокого человека, вставшего на цыпочки и вытянувшего вверх руку – все понимают, что здесь прошёл Норд.
Норд – парень сообразительный, с разносторонними практическими навыками и, как нередко бывает в подобном случае – сидевший.
О статье не распространяется, но по паре оброненных слов у Поэта складывается впечатление, что что-то не очень тяжёлое.
Печора – наверное, с берегов той реки. Воевал где-то. Молодой круглолицый парень, моложе Поэта. Улыбается, хочет казаться простаком, но Поэту упорно кажется, что Печора – не такой простой, каким выглядит.
Фаер. Мужчина лет под пятьдесят, как минимум с одной ходкой за спиной.
Когда Фаеру выбирают позывной, он сразу же предлагает «Огонь». Поначалу возражений нет. Кто-то кивает.
– Огонь, так огонь, – соглашается Лютый.
– Эдя, подумайте головой, – говорит молчаливый Бекас своим фирменным недовольным тоном, обращаясь к Лютому и, одновременно, ко всем. – Представьте, сидим в засаде, и его кто-то его зовёт: «Огонь!» По нему же влупят со всех стволов!
Кто-то ржёт, Поэт кивает. Бекас, как обычно, говорит неглупую вещь.
– Тогда я буду «Фаер»! – горячо говорит несостоявшийся «Огонь». Он уже настроился на позывной и не собирается отступать просто так.
– Фаер, так Фаер, – снова резюмирует за всех Лютый. – По этой команде вряд ли будут стрелять.
– Если натовцы будут рядом, они-то как раз выстрелят, – Бекас снова ломает Фаеру кайф.
Фаер возмущённо смотрит на Бекаса, но молчит. Похоже, подбирает аргументы.
– Вот и хорошо, сразу вычислим натовцев, – подытоживает дискуссию Дизель.
***
Поэт докуривает и выбрасывает окурок. Он собирается спросить у Дизеля, можно ли сегодня на полдня отпроситься в город, но не успевает. Со стороны штаба быстрым шагом подходит необычно серьёзный (даже по его меркам) Андрей.
– Строй взвод, – негромко говорит Андрей Дизелю.
Дизель чувствует, что что-то происходит.
– Взвод, становись!
Разведчики быстро выбрасывают сигареты и выстраиваются. Андрей молча осматривает строй.
– Сейчас, – он говорит негромко, но с нажимом, – у вас есть час на сборы. Вы выдвигаетесь на позицию с расчётом на то, что можете пробыть там целый день. По полной боевой.
У Поэта по спине бегут мурашки. Разведчики в боевые уже втянулись. Первые бои прошли почти без потерь, страх понемногу уходит, на его месте появляются азарт и адреналиновая зависимость.
Но сейчас у Поэта какое-то странное ощущение. Такого ещё не было.
***
Разведчики выбегают на построение. Похоже, необычное предчувствие не только у Поэта – лица серьёзные, шуток почти не слышно.
– Становись!
Разведчики выстраиваются. Ко взводу подходит Андрей.
– Где Хруст? – вдруг обращается Дизель к Лёду.
– Из увала не вернулся.
– Звонили?
– Да. Отключён. Что, ехать за ним по адресу?
– Да и хрен на него.
Лёд кивает.
– Готовы? – спрашивает Андрей, обводя взглядом строй.
– Готовы, – отвечает за всех Дизель.
– В машину!
К Дизелю вдруг обращается Химик.
– Макс, что-то я очкую.
Поэт даже немного теряется. Фраза – из юмористической передачи, и Поэту даже не верится, что она звучит в реальной жизни при таких обстоятельствах.
Но Дизель сразу понимает всё.
– Смотри, Химик, – жёстко говорит Дизель, – если ты сейчас уходишь, то это – окончательно. Никто тебя держать не будет. Но и назад дороги не будет.
– Хорошо, – кивает Химик.
– Ты твёрдо решил?
– Да.
Поэту кажется, что в данной ситуации слово «твёрдо» вообще не подходит, но на это никто не обращает внимания.
– Иди в кубрик, сдай автомат, сиди там, – холодно и раздражённо говорит Дизель.
Химик поворачивается, но уйти не успевает.
– Стой, – говорит Дизель. – Магазины отдай.
Магазины пока что – дефицит.
– Это мои… – начинает Химик и умолкает под взглядом Дизеля.
Молча вынимает из кармана разгрузки шесть или семь магазинов и отдаёт их Дизелю.
– Гранаты, – говорит Дизель.
Химик покорно отдаёт две гранаты.
– Теперь иди.
– Пацаны, у кого меньше всех магазинов?
– У меня четыре! У меня шесть! – звучат голоса.
– Возьмите, – Дизель раздаёт кому один, кому два.
Один протягивает Поэту.
Поэт прячет магазин в разгрузку.
– Бес, у тебя хватает? – спрашивает Поэт своего соседа.
– В этот раз – да, – отвечает Бес.
Во время штурма ВВАУШа Бес взял с собой всего четыре магазина. Поэт говорил, что патронов много не бывает, но Бес в тот раз только отмахнулся.
Пожалел об этом минут через пятнадцать после начала боя – когда выяснилось, что в бою магазин вылетает практически моментально. Тогда все стреляли, как люди, а Бес, ссутулившись, набивал свои четыре магазина одолженными у соседей патронами.
– Хватает, с запасом! – повторяет Бес и хлопает себя по вещмешку.
– Всё равно возьми, – Дизель протягивает магазин Бесу.
– Отлично! – Бес улыбается и прячет магазин в вещмешок.
В разгрузку уже некуда.
– В машину!
Разведка грузится в «Урал».
***
«Урал» долго едет через город, затем начинает подниматься в гору, и Поэт узнаёт местность. Они едут через Камброд к выезду из Луганска в направлении города Счастье.
При СССР в этот город приезжали жениться со всего Союза. Гонялись за уникальным штампом в паспорте: брак заключён в городе Счастье.
Сейчас Счастье – под украинцами. Гарнизон, который отказался уходить и встретил батальон «Айдар» с одними автоматами, украинцы уничтожили с ходу.
«Урал» притормаживает, и Поэт видит блок-пост. Это – посёлок Металлист.
Возле бетонных блоков и мешков с песком люди в разномастной форме и со всевозможным оружием машут разведчикам. Разведчики машут в ответ. Настроение вроде бы весёлое, но Поэта не отпускает какое-то звенящее предчувствие.
Поэт замечает, что Финн в этот раз какой-то задумчивый, и даже не шутит на тему «Серёга, что ты будешь делать, когда меня убьют?»
Все остальные, вроде бы, как обычно. Хотя нет – Жгут мрачнее, чем всегда. Дизель тоже кажется Поэту странным, но он вообще изменился с тех пор, как стал командиром взвода. Поэт списывает его странность именно на это.
«Урал» проезжает мимо двух «амфибий», гордо стоящих на разных обочинах дороги. Эти амфибии да танк на постаменте – пока единственная бронетехника ополчения. Но у танка не работает вооружение, а амфибии не имели его изначально.
Фактически, «амфибия» – большой грузовик на гусеницах, который ещё и умеет плавать. Железные борта и военная окраска не должны вводить в заблуждение – если это железо и способно защитить от пули, то разве что от пули из ПМ.
Здесь, после «амфибий», земля уже неясно чья. Формально украинцев здесь ещё нет, но территорию особо никто не контролирует.
Разведчики понемногу замолкают. Кто-то перезаряжает автомат, остальные следуют его примеру. Нервно дёргается Рэд – он ненавидит, когда у людей рядом с ним в оружии патрон в стволе. Эта война у Рэда – не первая, наверное, видел какие-то связанные с этим несчастные случаи.
Поэт видел Рэда вышедшим из себя один раз – когда Химик выстрелил из разряженного, как он думал, автомата. Рэд как раз стоял рядом с Химиком, и выстрел жахнул у него над ухом.
– Рэд, спокойно, Химика с нами уже нет, – негромко говорит Поэт.
Рэд поджимает губы, тяжело смотрит на Поэта, но молчит.
«Урал», дёрнувшись, останавливается.
– К машине! – командует Дизель.
Разведка выпрыгивает из «Урала».
***
Взвод роет окопы. Прямо на обочинах шоссе, ведущего из Луганска в Счастье.
Поэт слоняется от одного окопа к другому. Пытается помочь то там, то здесь. Никак не может найти себе место. Взвод разбился по двойкам-тройкам, но Поэт почему-то не попал в группу с Финном. Он вообще ни к кому не присоединился.
Впрочем, его это не смущает. Поэт получает АК-74Н – автомат с креплением «ласточкин хвост», на который установлен единственный во взводе прицел ночного видения. Здоровенный прибор старого советского образца с большими, но, по современным меркам, вообще никакими батарейками.
Поэту уже доводилось смотреть в этот «ночник». Мир видится необычно, но, к своему удивлению, Поэт умудряется рассмотреть практически всё. Людей, машины, даже кота под забором.
В снайперы Поэта не взяли – нет специальной снайперской подготовки. Поэтому СВД не выдали. Поэт переходит в «полуснайперы» – к автомату ему обещают выдать снайперский прицел.
Будущая вакансия – пулемётчик «Джихадмобиля». Новичок во взводе, водитель Филин, сейчас на «Заре» делает «джихадмобиль».
***
Когда взвод обучают «Утёсу» (дней за 10 до боя), Поэта этот пулемёт неожиданно зачаровывает. Прослушав с одной группой курс быстрой сборки-разборки, Поэт остаётся со второй – инструктор не возражает. Затем – с третьей.
Четвёртой группе он уже показывает, как разбирать пулемёт, вместе с инструктором.
Через пару дней Поэта вызывает Андрей.
– Слышал, тебе «Утёс» понравился?
– Да, – отвечает Поэт.
– Это хорошо. Будешь пулемётчиком?
– На «Утёсе»?
– На «Утёсе».
– Буду!
– Отлично. Иди, получай.
Через час Поэт с Финном, матерясь, затягивают «Утёс» в кубрик.
– Наш? – спрашивает кто-то.
– Наш. Мой. – На всякий случай сразу расставляет акценты Поэт.
– Тяжело тебе, Поэт, бегать с ним будет!
– Мне бегать не нужно. Поставил, лапу мешком привалил – и поехали. Пусть от нас бегают.
– Зачем бегать, если можно ездить? – вдруг подаёт голос новичок, Филин.
Филин – мужчина в возрасте, пока толком ни с кем не познакомился. Мягкий, улыбчивый.
– В смысле?
– Давайте, на «УАЗ» поставим. Я видел на автодворе два таких, один можно выбрать.
– Кто будет делать? – спрашивает Дизель.
– Да я и сделаю, – отвечает Филин.
Окидывает взглядом пулемёт, что-то думает.
– Во! Крепление снимем с треноги, на уазик наварим штангу, на штангу – крепление. Сварочный там есть, болгарка – есть.
– За сколько сделаешь? – спрашивает Дизель.
– Если Поэт поможет – за неделю.
– Ты не против? – Дизель поворачивается к Поэту.
– Нет вроде бы… – Поэт немного теряется от такого быстрого развития событий.
– Вот и хорошо. Занимайтесь с Филином.
Поэт и Филин несколько дней, не вылезая, возятся на автодворе. В работе постоянно возникают какие-то мелкие задержки. То нужно ехать покупать какие-то резинки, то свечи, то провода – Поэта это раздражает жутко. Филин – опытный водитель, Поэт с ним не спорит, но время от времени торопит.
Сделав джихадмобиль и установив на него пулемёт, Поэт с Филином гордо цепляют на место лобового стекла лист железа толщиной 8-10 миллиметров. В листе прорезают смотровые щели на уровне глаз Филина и гонят уазик на стрельбище для испытаний.
Результаты испытаний удручают. С 50 метров в железном щите что автомат 7,62, что 5,45 оставляют аккуратные отверстия. Разница только в том, что в отверстие после «пятёрки» Поэт с трудом может всунуть мизинец, а в отверстие от «семёрки» почти пролазит указательный палец.
Филин и Поэт устанавливают за первым листом металла ещё один, между ними кладут транспортёрную ленту, и больше бронирование не проверяют. Чтобы не расстраиваться.
К выезду на Металлист не успевают доделать какие-то мелочи. Поэтому Филин остаётся на «Заре», а Поэт уезжает на Металлист. Договариваются, что когда Филин закончит машину, он подаст её Поэту прямо к окопу.
***
У Поэта почему-то не лежит душа рыть себе окоп. Может быть, ждёт, что приедет Филин на Джихадмобиле. В этом случае окоп не нужен – главное будет как можно быстрее и чаще перемещаться при стрельбе.
Поэта подгоняет Дизель. Поэт берёт лопату и отрывает индивидуальную ячейку с бруствером. На это уходит почти полтора часа.
Почва здесь глинистая и каменистая. В то лето почти не было дождей, и глина сама стала как камень, копать её – одно мучение.
– Всё, мне хватит, – показывает Поэт Дизелю свою ячейку.
Ячейка нормальная, бруствер толстый, укреплённый крупными камнями и замаскированный ветками.
– Хватит, так хватит, – пожимает плечами Дизель.
Кузнец Вакула (как кажется Поэту, это его инициатива) откуда-то пригоняет трактор с трактористом. С одного из «Уралов» сливают две канистры солярки и заправляют трактор.
Трактор роет заготовки под окопы. Это уже веселее – там, где трём-четырём бойцам нужно рыть целый день, трактор справляется за пятнадцать минут. Остаётся только довести окопы до ума – выровнять стенки и пол, насыпать бруствер с ячейками для автоматов и прикрыть его травой и ветками.
– Мне – здесь! – грозно рычит Добрыня и показывает трактористу на разделительную полосу между половинами шоссе.
Тракторист опасливо косится на сердитого пулемётчика и роет Добрыне окоп посередине шоссе.
Добрыня окоп обустраивает по полной – бруствер, сидение из ящика, в стенках – аккуратные ячейки под коробки с патронами. После громогласно хвастается окопом – и лишается его.
– Добрыня, не дури, – мягко говорит Дизель. – Здесь нельзя, если что, ты даже уйти через шоссе не успеешь.
Добрыня злится, но после уговоров соглашается. Он перебазируется на новое место и начинает искать тракториста, но уже поздно – тракторист, которому всё это надоело, по-тихому сбегает, бросив трактор на обочине.
Добрыня рычит и ищет себе новую позицию.
***
– Серёга, иди к нам третьим! – вдруг слышит Поэт голос Финна.
Поэт, лежащий в своей ячейке, поворачивается к Финну. С Финном в окопе машет лопатой Бабай, а окоп большой, влезут и третий, и четвёртый.
Поэт берёт свои вещи, подходит к окопу, кладёт их рядом, подбирает лопату и включается в работу. В процессе перешучивается с Бабаем и поглядывает на Финна.
Поэт уже пару часов незаметно наблюдает за Финном. Финн изменился буквально за день.
Финнова беспечность словно отступила на второй план. Он стал… другим, что ли. Финн сегодня дёрганный и, в то же время, отрешённый. Нервный – и в то же самое время в нём словно проступает странное спокойствие.
Поэт ловит себя на мысли, что Финн сейчас похож на человека, у которого заканчивается долгая и нервная вахта. Скоро он сдаст смену – и уедет домой.
Финн дольше всех возится в окопе. Он делает его глубже, шире, выстилает пол ветками – вынимает ветки и делает на пол-штыка глубже. Аккуратно сгребает землю и насыпает ещё один слой на бруствер.
Окоп стал глубже, бруствер – выше. Финну, с его высоким ростом – в самый раз, а Бабаю уже вроде бы и неудобно. Он дёргает Финна за рукав и, улыбаясь, показывает ему скрещенные перед лицом руки – «Хватит!»
– Смотрите, какой я сделал себе окоп! – говорит Финн, обращаясь одновременно к проходящим мимо и к Бабаю с Поэтом. – Самый лучший и самый глубокий. В этом окопе со мной ничего не случится. У меня – самый уютный и глубокий окоп.
Финн ненадолго отвлекается и смотрит куда-то вдаль, в сторону Счастья.
– Это – мой дом, – то ли кому-то, то ли себе говорит Финн.
У Поэта от этих слов по спине ползёт холодная волна, но он ничего не говорит Финну.
***
День проходит тягуче. Поэта «ломает», он то дремлет в окопе, то бродит от одного окопа к другому. Всё вроде бы нормально – Поэт взял с собой только что собранный по крупицам вещмешок – свою давнюю мечту.
В вещмешке – бутылочка с оружейным маслом (пока что редкость), разорванная на ветошь старая футболка, полный пенал для чистки и запасной шомпол, а также свитер, запасные носки, полотенце, кружка, ложка, спички и туалетная бумага. Сбоку прикреплена «сапёрная» лопата.
Поэт давно мечтал укопмлектоваться для выезда, и ещё вчера не мог налюбоваться на этот мешок. А сегодня – почему-то не радует даже он.
С едой на позиции почти до вечера туго совсем. Затем Вакула с кем-то созванивается, и из «Зари» приходит «Урал» с тушёнкой, хлебом и минералкой. Поэт приносит в окоп банку тушёнки и буханку белого хлеба, Бабай – ещё одну тушёнку и минералку. Финн достаёт из загашника сгущёнку.
Жизнь понемногу налаживается!
Поев, Поэт откидывается на стенку окопа и начинает дремать. В полусне ему видится другой берег Донца, по которому плавно бродят размытые тени в тёмной одежде. Тени мягкие, текучие, но плотные и от них веет жутью.
Увидев тени, Поэт вздрагивает и просыпается.
***
Ночью Поэт и Бес дежурят возле большого дерева в поле впереди своих окопов. У Поэта на автомате – единственный на всех прибор ночного видения, и это автоматически определяет Поэта на ночное дежурство.
Когда Поэта определяли в дозор, Финн где-то был, поэтому вторым номером назначают Беса.
Поэт и Бес по очереди осматривают в ночник поле – от себя и дальше, аж до домов Стукаловой Балки. Поэту не особо верится, что укропы пойдут ночью в атаку по полю, на шоссе дежурят другие люди – но всё равно они с Бесом регулярно осматривают весь свой сектор.
Разворачиваясь в сторону Луганска, Поэт видит метрах в двухста сзади СПГ, замаскированный срубленным кустом. СПГ – оружие, которое Поэт не особо понимал, за всю войну ему не пришлось видеть, как из СПГ хоть что-нибудь подбили.
«Плюс» – у СПГ очень длинный выхлоп, на сухой донбасской почве пылевая полоса после выстрела понимается метров на пятьдесят. СПГ демаскируется первым же выстрелом, редко кто берёт с собой больше трёх снаряжённых выстрелов и редко кто успевать выстрелить больше двух.
Но пока что СПГ – главное оружие ополчения, его главная – кроме РПГ и «Мух» – надежда уничтожить украинские «коробки». Поэтому отношение к СПГ – как к полковому орудию, их лелеют и охраняют специально выставленные расчёты с РПГ.
***
– Слышишь? – Бес поднимает палец.
Поэт слышит. Поначалу он думает, что ему кажется, и не обращает внимания. Но теперь слышит и Бес.
Впереди, в Стукаловой Балке, время от времени слышны частые низкие удары, словно кто-то колотит по железному листу.
Поэт достаёт телефон и набирает Лёда.
– Лёд, в Стукаловой Балке шум какой-то…
– Да, знаю. Это Змей и Шатун. Предупреждают местных, чтобы уходили.
– Сказали бы…
– Зачем? Но молодцы, что заметили.
***
В очередной раз осматривая через ночник РПГшников, бредущих к СПГ, Поэт вдруг вздрагивает.
СПГ стоит в чистом поле, до ближайшей посадки – минимум полкилометра. И сейчас Поэт чётко видит за РПГшниками две фигуры в чёрном, плавно двигающиеся в траве.
Они перемещаются… Как змеи. Покачиваясь в такт ветру, колыханию травы и движениям РПГшников, они, то поднимаясь, то снова опускаясь в траву, движутся метрах в пятнадцати от РПГшников – и РПГшники их не видят.
Двое в чёрном двигаются так, что их движения полностью сливаются со всем движением вокруг. Поэту кажется, что эти двое словно стали частью этого места, звучат с ним на одной ноте, что ли. Поэтому их не видят практически в упор.
Поэт опускает автомат, не веря своим глазам, моргает, и снова поднимает автомат. Включает ночник.
Так и есть, двое в чёрном в поле. Двое вдруг замерли и, как кажется Поэту, смотрят прямо на него.
Внезапно на месте лица одного из них на секунду вспыхивает молочно-белый диск.
Поэт вспоминает, что ему рассказывали, когда выдавали ночник. Прибор ночного видения в другой такой же прибор виден как неяркий белый диск.
На Поэта посмотрели в ночник. Его заметили.
Двое в траве моментально уходят за РПГшников, и теперь всё время двигаются так, что хотя бы один РПГшник постоянно находится между ними и Поэтом. Поэт видит их с трудом, и даже если бы собрался стрелять – линия огня постоянно перекрыта своими.
***
Поэт, охреневая от увиденного, наблюдает ещё пару минут, не веря глазам. Особо завораживает плавность и текучесть движений. Затем вытаскивает телефон и набирает Лёда.
– Лёд, за СПГ в поле трутся двое.
– Может, это наши?
– Они пригибаются.
– И?
– Они посмотрели на меня в ночник! – Поэт почти срывается на крик.
Лёд молчит, соображает.
– И что?
– Лёд, у нас ночник – только у меня!
– Бегу! Звони Дизелю!!
***
Лёд и Поэт бегут вдоль посадки – так, чтобы обойти расчёт РПГ и отрезать двоих пластунов в поле. Бегут быстро, но стараясь не шуметь.
Бес от дерева контролирует поле. РПГшникам уже кто-то позвонил, и они залегают возле СПГ.
Мистика или мастерство – но двое исчезли, словно растворились в траве. Прятаться им было негде, ни к одной посадке они не успевали – но их нет.
Поэт через ночник раз за разом буквально по метру осматривает поле – никого.
Кто это был – так и не удаётся выяснить. Связываются со всеми – никто в поле никого не отправлял.
Поэт и Лёд возвращаются к Бесу, Лёд хлопает обоих по плечам.
– Вас должны были сменить в два часа. Достойте до шести, раз такие глазастые. Всем спокойнее будет. Потом будете спать до обеда. Хорошо?
Поэт смотрит на Беса. Бес молча кивает.
– Хорошо, – отвечает Поэт за обоих.
– Отлично!
Лёд уходит.
Поэт и Бес по очереди осматривают весь свой сектор, но больше в эту ночь никого не замечают.
***
Ближе к шести часам к ним подходит кто-то из расчёта СПГ.
– Пацаны, мы костёр будем разводить. Приходите, погреетесь.
Приглашение не лишнее. У Поэта – да и у Беса – холод пробрался до самых костей. Невзирая на то, что на обоих надеты свитера, обоих давно колотит крупная дрожь. Не помогает ни приседание, ни остатки чая из термоса Поэта.
– К вам?
– Да, давайте. Всё равно скоро светает, увидим всё, что нужно. Да и наши ещё выставили несколько секретов.
Поэт набирает Лёда.
– Лёд, мы с Бесом возле костра. До шести достоим – и к вам.
– Хорошо.
***
Поэт и Бес подходят к костру. Волна тёплого воздуха захватывает Поэта, и он чуть не стонет.
Бес с довольным лицом присаживается на сырой матрац возле костра и откидывается на чей-то рюкзак.
К Поэту поворачивается плотный мужчина, сидящий возле костра на снарядном ящике и закутанный в армейский бараний тулуп.
– Это вы заметили двоих?
– Мы.
– Расскажи?
– Да что рассказывать? Смотрю в ночник, ползают у вас почти под носом. Я и набрал наших.
– Молодец, спасибо. Мои охламоны прозевали.
– Не проблема. У меня-то ночник был, а они двигались как змеи. Я бы тоже не заметил без ночника.
Мужчина хмыкает, но не отвечает. Вместо этого снимает тулуп, протягивает его Поэту и подвигается.
– Присаживайся, погрейся.
Поэт кутается в тулуп и садится возле костра. Ловит на себе внимательный взгляд Беса.
– Бес, пятнадцать минут я – пятнадцать минут ты.
Бес кивает и закрывает глаза.
Поэт закуривает и повыше поднимает воротник.
***
Поэт и командир расчёта СПГ (который дал Поэту бушлат) сидят молча. Мужчина угощает Поэта кофе из огромного термоса, собирается угостить Беса, но Бес уже спит.
Поэт, которого прогревает трижды – огонь, бушлат и чай – чувствует, что его начинает клонить в сон. Ему ясно, что сейчас никто спать не будет, и вряд ли кто-то сюда сунется – но всё равно задремать до шести не позволяет совесть.
Он сидит, немного покачиваясь, и смотрит в поле рассеянным взглядом. И попадает в какое-то странное состояние – ни сон, ни явь. Мыслей нет, но всё видно так, словно Поэт находится внутри шара диаметром несколько километров. Есть костёр, поле, посадки, позиции, там, дальше – берег Донца.
Поэт словно видит другой берег каким-то внутренним зрением. Он не понимает, сон это или что-то ещё – но берег виден немного искажённо, но отчётливо. И Поэт чётко видит тёмно-серое облако, ползущее с севера по самой земле к Донцу. И в этом мраке снуют приземистые чёрные тени – очень похожие на двоих, которых Поэт видел в поле.
За своей спиной – и вокруг себя – Поэту кажется, что он чувствует, как их окружили духи предков. Советские солдаты, красноармейцы времён Великой Отечественной, и ещё раньше. Поэт словно видит весь расклад.
Долгие годы, за внешней картинкой «цивилизации» и «культуры», мрази набирали силы. Они ходят на двух ногах и разговаривают, но считать их людьми – всё равно, что считать Луну светилом.
Сейчас мрази поползли в атаку. Убивая, калеча, насилуя – всё это в полном молчании телевизоров, которым верят сотни миллионов идиотов. По «ящику» болтают об этой войне каждый час – но правду не говорит ни один канал.
Снова сталкиваются две силы – разные, как день и ночь, несовместимые, как вода и огонь. За несколько десятилетий эти силы перемешались друг с другом в каждой стране, в каждом городе, иногда в одном доме и даже в одном человеке.
Но однажды приходит момент – с одних слетает человеческая маска и они катятся на противника. Вторые – те, кто в состоянии понять или хотя бы почуять происходящее и находит силы подняться – поднимаются, как и сотни раз до этого, и встают на пути у мрази.
Поэту кажется, что здесь не только немногочисленный сводный отряд из «Зари» – два взвода и несколько расчётов СПГ и РПГ – но и тысячи предков, вставших вместе с ними на этой позиции.
Поэту страшновато, но, с другой стороны – он понимает, что сейчас берёт второй «джек-пот» в своей жизни. Поэт чует, что скоро что-то должно быть, и после участия в этой войне на том свете Поэту будет не стыдно смотреть в глаза своим предкам.
Поэт осматривается и практически видит духов вокруг себя.
***
Внезапно Поэт вздрагивает, и костёр, который Поэт уже некоторое время видел сквозь ресницы, как расплывчатое световое пятно, фокусируется.
Поэт оборачивается, пытаясь понять, что именно он почувствовал, и видит внимательный взгляд Беса.
– Да, да, – кивает Поэт. – Будить тебя не хотел.
Поэт снимает бушлат, встаёт с ящика, отдаёт Бесу бушлат и уступает место у костра.
***
Утро. Поэт резко просыпается из чёрной пустоты без снов. Он поначалу пугается, что проспал что-то – но смотрит на часы и понимает, что спал максимум минут 30.
Бес уже не спит – потягивает кофе из закопченной эмалированной кружки.
Заметив, что Поэт проснулся, Бес протягивает кружку Поэту.
Поэт благодарно кивает, аккуратно берёт за горячую ручку, делает осторожный глоток и закуривает сигарету.
День начинает налаживаться!
В это время звонит телефон. Это Лёд.
– Вы как там?
– Нормально.
– Возвращайтесь. Всё равно сейчас все на шухере.
– Хорошо.
Поэт и Бес возвращаются в посадку, где расположен взвод. Поэт подходит к своему окопу и видит счастливого Финна, лежащего в тёплом бушлате на чем-то набитом мешке.
– Серёга, привет! Ложись, ещё поспать успеем!
– Чем мешок-то набил?
– Ветками! – Финн улыбается и кивает на лежащую рядом с ним сапёрную лопатку.
Действительно, все нижние ветки на деревьях вокруг Финна и Поэта порублены почти полностью.
Поэт берёт лопатку, рубит оставшиеся нижние ветки и набивает ими мешок, припасённый для бруствера. Много веток найти не удаётся, но удаётся кое-как сделать «матрац», который позволяет лежать, не доставая до земли.
Финн протягивает Поэту бушлат.
– Погрейся, Серёга, на тебя смотреть холодно!
– Мне тоже… На себя смотреть холодно…
Мешок Поэт кладёт на землю поперёк тела, ложится на него спиной. Под почки устраивает свой вещмешок, развернув его так, чтобы твёрдые предметы не давили в спину. Под голову – чей-то рюкзак, стоящий под деревом. Старательно заворачивается в бушлат и тихо блаженно стонет.
Финн негромко смеётся.
***
Поэт быстро проваливается в странный сон – ему снится дорога, на которой стоят они с Финном. Финн чуть впереди – так, что Поэт видит его со спины. Во сне светло, но прямо перед Финном словно всходит ещё одно солнце – так, что Поэт видит Финна в ярком белом зареве.
Но толком поспать не удаётся – Поэт вздрагивает, словно его толкнули, и открывает глаза.
Над ним стоит Лёд с блоком сигарет в руках.
– Поэт…
– Что? – хрипло и грубо отвечает Поэт. Когда Поэта будят, он иногда может и нахамить.
– Я говорил, что вы с Бесом будете спать до обеда…
– Ну?
– Если хочешь, спите, конечно. Но нам вперёд нужна «фишка» (дозор, секрет). У тебя ночью хорошо получилось. Может, сходишь? Кстати, возьми сигарет.
Лёд протягивает Поэту распечатанный блок.
Поэт уже почти проснулся. Он медленно садится, вытаскивает из блока две пачки. Что-то синее с фильтром. На вкус Поэта – слабовато, но и за то спасибо. Одну пачку Поэт кладёт в карман, вторую распечатывает. Достаёт сигарету себе, ещё одну протягивает Лёду и закуривает.
– С кем идти? – оглянувшись по сторонам, Поэт не находит Беса.
Но ответить Лёд не успевает.
– А мне сигарет? Серёга, будешь?
Из-за спины Лёда выходит Финн с кружкой. Поэт втягивает носом воздух и жмурится от запаха. «Купец» – очень крепкий чай, ещё не чифир, но уже и не обычный чай. После тяжёлой ночи, утром, «купец» с сигаретой надолго становится для Поэта любимым началом дня.
– Буду. Спасибо, Финн. Пойдёшь со мной на фишку?
– Пойду, конечно. А то стоит тебя оставить – сразу диверсанты приползают.
Лёд смеется. Финн достаёт из блока пачку сигарет.
Поэт чуть не захлёбывается чаем. Финн – из верующей семьи, сам глубоко верующий, Поэт ни разу не видел, чтобы Финн курил.
– Финн, что ты делаешь? Ты же не куришь вроде бы?
– Да хоть покурю напоследок.
Поэт открывает рот, чтобы злобно ответить на очередную шутку Финна по поводу его смерти – и закрывает. Финн какой-то странный эти дни, и Поэт видит, что Финн не ставит целью его подколоть. Финн словно недоверчиво смотрит на сигареты и начинает распечатывать пачку.
То ли Поэт ещё не проснулся, то ли лучи солнца падают так – но Поэту кажется, что Финн окружён мягким белым сиянием. Совсем как во сне, но еле заметно.
– Хорошо, – кивает Лёд. – Допьёте чай и выходите.
– Куда идти-то? – Поэт уже проснулся.
– Вдоль шоссе, по посадке – не вздумайте на дорогу выходить. Выйдете за километр за Стукалову Балку, засядьте там. Что увидите, что услышите, сразу звоните. В обед вас сменят. Потом будете спать до полуночи. Если на «Зарю» не вернёмся.
– Да ясно дело, – бурчит Поэт.
– Честно сепаратистское!
– Верю.
***
Поэт и Финн идут по обочине шоссе, ведущего в сторону Счастья.
Сначала они честно пытались идти по посадке, но это оказалось невозможным. Между деревьями растёт какой-то густой колючий кустарник, через который совершенно невозможно пробираться.
Пройдя в посадке за 10 минут метров 300, Поэт и Финн, не сговариваясь, выходят на шоссе.
У Поэта дурное настроение. Из оружия у них – автоматы, гранаты и штык-ножи. Поэт хотел взять пару «Мух», но не дали – «Мух» пока мало.
– Если нарвётесь на «брони», они вам не помогут всё равно, – дурацки шутит кто-то. – Ваше дело – смотреть и не высовываться.
Поэт собирается было резко ответить, но не успевает – Финн дёргает его за рукав.
– Серёга, дай зажигалку!
– Курильщик, блин… На!
Так что на шоссе Финн с Поэтом оказываются только с автоматами. Хотя грех упрекать кого-то – в возможность столкнуться с «украми» пока не верит и сам Поэт.
Позже Поэт узнаёт, что ранним утром в этот день уже была стрельба на гольф-клубе, где нашли первых украинцев, но сейчас он этого ещё не знает. Поэтому Поэт идёт и раздражённо думает, какому идиоту понадобилось выставлять фишку ещё и перед засадой.
Пока Поэт закуривает очередную сигарету, Финн на пару шагов вырывается вперёд. Теперь Поэт идёт чуть сзади, смотрит Финну в спину и щурится от яркого света.
Наверное, всё предопределено, и все необходимые обстоятельства неизбежно сходятся в одной точке.
Получается так, что Поэт идёт на фишку именно с Финном, так, что это происходит именно сейчас, так, что они обламываются идти по посадке и выходят не на другую её сторону – в поле, а именно на шоссе.
И ещё почему-то ни Финн, ни Поэт не обращают внимания на приближающийся шум.
То есть какой-то шум Поэт слышит, но почему-то не задумывается о его источнике. Из головы Поэта не идёт сегодняшний сон и то, что Финн вдруг закурил.
Поэт с Финном уже вышли за Стукалову Балку. Метрах в четырёхстах перед ними – пригорок. И вдруг Поэт видит источник шума.
Медленно, как в замедленном объёмном кино, на пригорок по двум полосам шоссе выскакивают две «коробки», чуть подпрыгнув над асфальтом и, как кажется Поэту – надолго зависнув над дорогой.
БТР или БМП, Поэт ещё не понимает.
Зато наводчики «коробок» видят две фигуры на шоссе – и почти одновременно начинают бить по Финну и Поэту из крупнокалиберных пулемётов.
– Валим, «брони»! – орёт Поэт.
Финн и Поэт одним махом перескакивают через отбойник и кубарем скатываются в посадку. Даже не заметив колючий кустарник, проламываются сквозь него, и падают за наиболее толстыми деревьями, вцепившись в свои автоматы.
На шоссе ревут два двигателя и грохочут два пулемёта. На голову Финну и Поэту и вокруг них сыплются кора и сбитые ветки, стволы деревьев вздрагивают от ударов крупнокалиберных пуль.
***
Финн и Поэт, не сговариваясь, одновременно начинают ползти к противоположной от дороги стороне посадки. И внимательно следят, чтобы между ними и дорогой постоянно было дерево потолще.
Добравшись до края посадки, они залегают в неглубокой борозде. Поэт трясущимися руками достаёт телефон и набирает Дизеля. Благо, он второй или третий в набранных.
– Макс, две коробки, сейчас к вам будут идти! – Поэт вздрагивает от длинной очереди, от которой, как кажется, трясётся вся посадка.
– Блин… Вы как?
– Нормально… – неясно, понял Дизель сарказм или нет.
– Хорошо, встречаем. Будьте пока там!
Во время разговора Поэт чувствует, что что-то не так, но не обращает на это внимания. Сейчас он смотрит на Финна и видит, что Финн распластался в борозде, вжимаясь в землю.
Теперь Поэт понимает, что именно добавилось в картину происходящего.
Время от времени над ним с Финном по деревьям бьют пули – но уже с их стороны. Эти удары слышны не все – за очередями с дороги, но в промежутках заметны. Поэт вжимается в землю и осторожно смотрит сквозь траву.
С другой стороны по ним бьют одиночными – через поле расположена ещё одна посадка, до неё метров шестьсот. Там кто-то со стрелковым оружием стреляет одиночными.
По сравнению с попаданиями пулемётных пуль попадания обычных кажутся несерьёзными, но Поэт вдруг остро понимает, что с практической точки зрения любая из этих пуль может оказаться последней в его жизни.
– Ползём к домам, там будем!
Поэт с Финном осторожно заползают за первый ряд деревьев и начинают медленно продвигаться к Стукаловой Балке.
В это время «коробки» на дороге уходят вперёд, к позициям «Зари». Пулемёты продолжают грохотать, по посадке свистят и щёлкают пули, но уже нельзя сказать однозначно – то ли «коробки» на ходу стреляют назад, то ли по ним уже открывают огонь зарёвцы. Кто-то из посадки продолжает стрелять одиночными.
Добравшись до Стукаловой Балки, Финн и Поэт перемахивают забор и оказываются во дворе дома. Успевают увидеть, как захлопывается дверь подвала и как исчезающую щель на них смотрит сумасшедший от ужаса взгляд.
– Дальше!
Финн и Поэт перескакивают второй забор и оказываются на улице, перпендикулярной шоссе. Из дальней посадки их видно, как на ладони – и оттуда снова летят одиночные.
– Давай назад!
Финн с Поэтом обратно перескакивают забор и вжимаются в стену между угольным сараем и штабелем дров. Одна пуля попадает в шиферную крышу почти над их головами, но стрелок уже теряет их из виду – остальные выстрелы направлены в разные стороны по деревьям, и скоро стрельба вообще прекращается.
Кто оттуда стрелял – узнать не удастся. Но позже выясняется, что в этой посадке была Надежда Савченко.
***
За день до боя Кэп и Ворон выходят на разведку в сторону Счастья. Информации о происходящем практически никакой, ситуация – очень неприятная. Счастьинский мост, который ополченцы должны были взорвать при отходе за Северский Донец, почему-то не взрывают. Хотя заминирован мост качественно и с любовью.
Среди ополчения после долго ходят разные слухи – в основном, нехорошие – о том, почему украинцам достаётся неповреждённый путь на другой берег. И почему представители одного «легендарного» батальона не нажимают кнопку.
Через мост украинцы заходят на эту сторону – и никто толком не знает, кто где. Более или менее ясно одно. В Луганске – ополчение, в Счастье – украинцы. Всё, что между – серая зона. Сюда постоянно заходят и те, и другие, и поэтому без особой нужды стараются не соваться ни те, ни другие.
Особенность гражданской войны. С обеих сторон воюют люди, которые разговаривают на двух языках, учились по одним учебникам и сформировались в одинаковых условиях. Оружие одинаковое – советское, от мосинок и наганов до АК и СКС. Одеты одинаково – «форма №8» («что нарыли, то и носим»).
Столкнуться носом к носу – легко можно либо своих завалить, либо получить пулю от того, кого принял за своего.
Кэп и Ворон, как самые опытные в двух взводах, идут за Металлист, за Стукалову Балку и доходят почти до Цветных Песков. В Песках какой-то шум, оттуда идут местные.
– Что там? – спрашивают кого-то из прохожих.
– Хохлы! – отвечает кто-то.
Первая определенность – Цветные Пески уже под украинцами.
Кэп и Ворон возвращаются назад.
***
Атаковать украинцев или зачистить территорию ополчение не имеет физической возможности. Всего наскребают 87 человек, более или менее подходящие для этой роли. Два взвода «Зари» – разведка и спецы, расчёты СПГ («артиллерия» батальона). Человек 10 приезжают из комендатуры, которую только-только создал Грач.
Вооружение – 3-4 СПГ, 3-4 РПГ, автоматы, 3-4 СВД, 3-4 пулемёта, пара десятков «Мух». И несколько ящиков Ф-1.
Позицию выбирают за Металлистом, перед Стукаловой Балкой. Интуитивно даже Поэт понимает, что позиция выбрана логично – вроде бы и подальше от Луганска, но так, чтобы успеть отойти к перекрёстку возле поста ГАИ и не попасть в «котёл», если украинцы будут обходить с двух сторон по полям.
Возле поста ГАИ есть хоть какие-то строения, где можно организовать хоть какую-то долговременную оборону.
На нынешней позиции просто держат дорогу. Как смотреть на Счастье, разведка – справа, спецы – слева. Со стороны разведки – впереди Стукалова Балка, со стороны спецов – сзади Металлист, впереди – Цветные Пески.
Справа от разведки широкое поле. Метрах в 150 от посадки, под одиноким деревом, роет окопы комендатура. Их задача – не пускать украинцев, если они будут идти через поле. Теоретически выстрелом из РПГ из окопа простреливается почти всё поле.
После того, как 16 июня подготовлены позиции, руководство «Зари» собирается переносить позиции вперёд, за Стукалову Балку, но поразмыслив, от этой идеи отказываются.
Во-первых, сбегает тракторист, бросив трактор, а сухую луганскую землю, перемешанную с крупными камнями, без трактора можно взять только взрывчаткой.
Во-вторых, все, кто на позициях, измотаны подготовкой окопов, и даже думать не хотят о том, чтобы тронуться с места. На планы передислокации решили махнуть рукой. Стойте, где стоите.
Определившись, что точно будут ночевать, из «Зари» привозят еду. Но еды привозят немного, и, в основном, выручают «подкожные» н/з, лежащие в рюкзаках. То, что более опытные (и более жадные) успели купить в магазине либо «накопытить» на складе батальона.
***
Никто толком ничего не знает и не понимает. И момент выдвижения «Зари» на позиции, и место засады – всё выбирается наполовину по наитию. Позже Поэт начинает понимать, какая это важная вещь на войне – интуиция. Когда попадаешь в осознанное сосредоточенное состояние, и без размышлений просто делаешь то, что нужно.
Никто и близко не представляет, что ждёт впереди. Есть первый опыт боёв, первый опыт куража после столкновений с конвоирами, но это – городской бой, на небольшом пространстве, автомат на автомат. Что такое БТР или танк в поле против пехоты – этого ещё не знает никто.
И ещё никто (или почти никто) не был под артиллерией.
Поэт после боя под Металлистом люто ненавидит бронетехнику. Когда у ополчения появляются первые брони, они старые и мало кто толком умеет на них ездить. Вдобавок, у украинцев значительное, поначалу – в разы и десятки раз – преимущество в количестве.
В первых боях с использованием бронетехники у Поэта складывается устойчивое впечатление, что от своих «коробок» обычно мало пользы, а от чужих – много вреда. И во время «дозора» с Финном Поэт успевает до мозга костей прочувствовать, что это – оказаться с автоматом и лимонками против «коробки», пусть даже и лёгкой.
Танкобоязнь остаётся с Поэтом надолго, если не навсегда.
***
Кстати, Поэт (и не только он) очень скоро возненавидит батальонную баню. Почему-то складывается так, что перед каждой «жопой» взвод накануне умудряется найти «окно» в расписании бани. Договариваются с Пиночетом, тот выделяет ключи и дрова и разведка парится не спеша, с душой, заходов на 7-8.
Первый раз, когда разведка дорывается до бани – с чаем, с вениками – аккурат 15 июня, накануне выезда на позиции под Металлистом.
***
17 июня 2014 года, один из самых жутких дней в жизни Поэта, начинает разворачиваться с раннего утра.
Пока Поэт отсыпается после дежурства с Бесом, кто-то сообщает разведке, что вроде бы кого-то видели на «Гольф-клубе», но уже «вроде бы точно» никого нет, и «вроде бы точно» всё уже чисто.
Третья вещь, которую Поэт возненавидел после Металлиста на всю оставшуюся жизнь – это полагаться на данные чужой разведки о том, что где-то «точно уже никого нет и всё уже чисто». Каждый раз, когда взвод попадает в мясорубку, вначале обязательно присутствует эта фраза.
Несколько человек из «Зари» выезжают на Гольф-клуб (в сторону Счастья справа от шоссе).
Едут легко, весело. Вроде бы и вылазка вперёд, а вроде бы и «всё чисто».
Минут через двадцать после того, как они уезжают, со стороны Гольф-клуба до позиций доносится еле слышная стрельба.
***
Оказывается, что на Гольф-клубе в подвале здания каким-то образом застряли два «укропа». Увидев подъезжающих ополченцев, украинцы не придумывают ничего умнее, чем открыть стрельбу.
По-хорошему, логичнее было бы поначалу попытаться отсидеться – авось не найдут, и будет возможность уйти по-тихому. То, что приехало несколько человек, не означает, что за ближайшим поворотом не стоят ещё пара-тройка машин или «бусов» с людьми. Эти несколько могут оказаться просто разведкой.
Или, если уже решили стрелять – приехавших нужно было подпускать как можно ближе. Двое первыми выстрелами в любом случае снимут двоих, и оставшиеся будут, как на ладони, и не успеют уйти.
Неясно, почему украинцы игнорируют эти простые вещи. То, что могло стать засадой, превращается в беспорядочную стрельбу. Украинцев загоняют вглубь подвала и пытаются забросать гранатами.
В подвале много перегородок, поэтому осколками не удаётся достать никого. Объём помещения – слишком большой для того, чтобы вызвать контузию от взрыва стандартной гранаты.
В Ф-1 заряд взрывчатого вещества небольшой – по сравнению с РГД-5 – поэтому для глушения она не подходит. Разве что в автомобиле или в совсем маленькой комнате.
Для зачистки помещений хорошо подходит РГД-5 – заброшенная в комнату, она глушит всех внутри силой взрыва, заходи и добивай.
Но РГД у ополченцев почти нет – это пока что шик и дефицит страшный, и объём подвала большой. Поэтому заброшенные в подвал гранаты просто морально подавляют сопротивление.
Стрельба и взрывы заканчиваются для обеих сторон ничем. Украинцы забаррикадировались в подвале, за зарёвцами приезжает пара машин с позиций. Разведгруппа грузится и возвращается на позиции.
Никто не планирует перебазироваться на Гольф-клуб, а тратить зря боеприпасы и распылять людей – непозволительная роскошь.
Для того, чтобы заранее узнать о наступлении основных сил украинцев, на фишку за Стукалову Балку отправляют Финна и Поэта.
***
Украинцы, со своей стороны, также слышат стрельбу и высылают две «коробки», чтобы узнать, что происходит на Гольф-клубе. Батальон «Айдар», который становится основной ударной силой в тот день – по сути одна из банд в составе ВСУ. И сами «айдаровцы» вполне могут не знать, где их люди.
Подобные подразделения не подчиняются никому, кроме своих (зачастую неформальных) лидеров. Творят «патриоты», что хотят, и где находятся бойцы подразделения в настоящий момент – обычно не знают даже командиры.
Но раз есть стрельба – значит, есть столкновение. Раз стрельба длительная – значит, происходит не донесение «великой украинской идеи» безоружным мирным жителям, а встреча с кем-то вооружённым.
Этому учили сразу – если слышна короткая стрельба без обратки, значит, или завалили, или задержали кого-то. В любом случае это – не бой, и обращать внимания не нужно. Там уже всё произошло.
Если же стрельба длительная, особенно – со всплесками и затуханиями, значит, идёт бой. Вот туда нужно подтягиваться. Есть шанс принять участие и помочь своим.
***
Дозор «Зари» — Финн и Поэт – выходят за Стукалову Балку и натыкаются на дозор «Айдара» — «коробки». Силы не совсем равные, поэтому «коробки» пулемётным огнём быстро загоняют Финна и Поэта на ту сторону посадки. Под огонь одиночными (из СВД или автомата) с «лёжки» Надежды Савченко.
Если бы украинские брони остановились – они бы смогли расстрелять или задавить Финна с Поэтом, как бы душа пожелала. С другой стороны, соваться на «коробке» в посадку – риск большой. Где гарантия, что залёгшие там уже не готовят к выстрелу «Мухи», или что там не сидит пара гранатомётчиков?
Экипажи принимают логичное решение и, постреляв для острастки по деревьям, движутся дальше.
Окрылённые первой «пэрэмогой», две «коробки», как на параде, прут по двум полосам шоссе прямо на Луганск. В смотровые щели видна дорога и немного обочины – но не настолько, чтобы заметить замаскированные окопы.
«Коробки», ничего не подозревая, лихо заезжают прямо в засаду ополчения.
***
В разведке – два РПГ-7 и два гранатомётчика: Страйк и Гном. У Страйка вторым номером – Бес, у Гнома – Коса.
Услышав пулемётный огонь от Гольф-клуба, Страйк и Гном начинают скручивать выстрелы для РПГ.
Окоп Страйка находится сразу же возле стоящего СПГ-9, недалеко от СПГ лежат ящики с зарядами.
Кто-то кричит: «Прикопайте заряды на хрен!» Требование верное, но сейчас уже до техники безопасности никому дела нет. Зарёвцы залегают в своих окопах. Гном с Косой выходят в свой – немного вперёд от позиций, Страйк устраивается в своём.
Спецы на другой стороне шоссе размещают своих гранатомётчиков.
В это время Дизелю звонит Поэт.
– Макс, ещё две коробки прошло! И ещё одна! Вслед за теми!
– Понял, будьте там, всё, отбой!
– К бою! – орёт кто-то.
Как будто сейчас кому-то нужны напоминания.
Первые два БТР выскакивают к позиции «Зари». Расчёта СПГ почему-то нет.
Гному орут «Давай!!!», но выстрела не слышно. Потом выясняется, что первый заряд у Гнома даёт осечку.
Страйк поднимает РПГ, до БТР – метров 70. Нажимает спуск – у него также осечка.
– Вторую!! – орёт Страйк.
Бес подаёт скрученный заряд.
Страйк вставляет заряд в РПГ, БТР уже проходит по шоссе метрах в 6-8. Похоже, оператор-наводчик видит засаду – и начинает на ходу расстреливать позицию спецов.
Выстрел!
Заряд попадает в борт БТР, БТР сворачивает и заезжает на позицию спецов. Наезжает на окоп и давит Бульбаша.
Бульбаш через два дня умирает в больнице.
Кто-то со стороны спецов выстрелом из РПГ или «Мухи» успокаивает БТР, кто-то расстреливает второй.
В это время выскакивают три БМП и ещё один БТР. БМП прут вперёд, водитель БТР что-то чувствует и начинает разворачиваться.
Когда он развернулся – Гном высовывается из посадки и из РПГ бьёт БТР в корму.
В десантном отделении БТР находились до 10 десантников. Они сгорают прямо в отсеке, когда горит БТР.
***
Позже Гном фотографируется на фоне сгоревшего БТР с трупами внутри и вечером выкладывает на свою страницу Вконтакте. Этот снимок становится очень известным – «Лайк от Влада» видели многие.
Гнома, которому в момент боя 21 год, украинская пресса называет «майором милиции, перешедшим на сторону врага», за его голову назначают отдельную награду.
Разведчикам после этого приходится ездить на броне, но никто из них никогда не садится в десантный отсек.
Если в «коробку» попадут, когда сидишь на броне – есть шанс отлететь и отделаться переломами и/или контузиями. Если ехать внутри – все видели, чем это может закончиться.
***
Из подбитого Страйком БТР слышны какие-то звуки. Открывается лючок для стрельбы, и оттуда высовывается ствол пулемёта.
Страйк из РПГ стреляет в броню прямо возле пулемётчика. БТР вздрагивает, ствол исчезает.
– Гранату!
Бес подаёт выстрел, Страйк перезаряжает и видит уходящую БМП. Наводится, стреляет – мимо.
Две оставшихся БМП проскакивают через позиции и пытаются уйти в сторону Металлиста.
***
Возле подбитой «коробки» лежат пара трупов и один умирающий. Зарёвцы открывают люк, видят висящего в ремнях пулемётчика. Пулемётчик пытается пошевелиться, но ничего сделать не успевает. Кто-то добивает его двумя выстрелами.
«Коробка» выглядит странно. Советская техника, полностью забитая натовским имуществом. Медицинские пакеты, сухпайки, какие-то коробки – на всех «Made in USA», «Made in Poland», мейд ин ещё какие-то западные страны.
***
Кто-то в одном из подбитых БТР находит две ракеты – красную и белую. В это время две ракеты взлетают со стороны украинских позиций. Нашедший запускает ракеты в ответ. Наугад, одну за одной. Было бы десять, запустил бы десять, а так – есть только две, запускает две.
Как потом рассказывают пленные, ракеты были выпущены в последовательности, которая означает «Высота взята». Вроде бы именно поэтому украинцы так опрометчиво и заезжают в засаду.
Правда это или украинцы так пытаются оправдать себя за поражение – уже вряд ли удастся установить.
***
Нормально разобраться с трофеями не получается: кто-то орёт «По норам!», все врассыпную бросаются по своим окопам.
Две БМП, которые ушли в Металлист, возвращаются обратно. Почему-то не пытаясь проскочить посадку и выехать в поле, а по тому же шоссе, на котором уже попали в засаду.
***
БМП прут, стреляя во все стороны, но идея была неверной изначально. Зарёвцы залегают в окопах, и когда БПМ проносятся мимо них, по «коробкам» стреляют с двух сторон.
Страйк попадает возле места механика-водителя. БМП вздрагивает, резко сворачивает в посадку и застревает между деревьями.
– Гранату!
Бес подаёт выстрел, Страйк заряжает РПГ.
Гном в этот раз не стреляет. Оказывается, выстрелом чего-то осколочного (скорее всего, из БМП) очень сильно порвало Косу. Косу пытаются перевязать и оттаскивают вглубь посадки.
***
– Гранатомётчики, по местам! – истошный крик Дизеля.
– Макс, что там? – спрашивает Бес.
– ТАНК!!!
Бес начинает накручивать новые заряды, Страйк осторожно высовывается и видит практически в 50 метрах перед спецами танк.
Люки закрыты, десанта на танке нет. Довольно рискованно для танка, если честно, особенно возле посадки.
– Выстрел! – орёт Страйк и стреляет.
Попадает под башню.
Башня начинает разворачиваться в его сторону. Страйк дёргает Беса за рукав, и оба дают ходу на другую сторону посадки.
В этот момент гранатомётчик спецов – Креветка – стреляет в танк практически в упор. Попадает. Танк с рёвом срывается с места и уходит в Металлист.
***
Эта атака украинцев проходит настолько безмозгло, что, возможно, и правду говорят пленные о том, что выпущенные кем-то из «Зари» ракеты означали «Высота взята».
Десант на танке предназначен в первую очередь для того, чтобы смотреть по сторонам и отстреливать гранатомётчиков. Эта практика сложилась ещё во время Второй Мировой войны.
Если бы к организации атаки подошли чуть более грамотно – для уничтожения засады могло бы хватить двух танков с десантом.
Их можно было бы пустить по бокам от шоссе, десант бы не давал поднять голову сидящим в засаде, а танки просто расстреляли бы позиции из пушек и пулемётов и затем додавили бы оставшихся гусеницами.
Если бы «коробки» вообще пошли через поля – тем более, в таком количестве, в каком они есть, против «Зари» с двумя РПГ на каждом фланге – шансов у «Зари» практически бы не было.
Но есть то, что есть – первая атака разгромлена. Кроме дважды подбитого танка, который уходит в Металлист.
Во внезапно наступившей тишине резко слышны возбуждённые крики, маты и стоны раненного украинца, который вываливается из подбитой «коробки».
Ведут первых пленных, которых вытаскивают из подбитых «броней». Пленные оглушены происшедшим и практически не реагируют на происходящее вокруг.
***
Дизель достаёт телефон и набирает Поэта.
– Всё, пацаны, возвращайтесь. Сейчас вы нужнее здесь.
– Макс, пусть нас встретит кто-нибудь, – отвечает Поэт.
В его словах есть логика – все ещё в горячке, и если увидят двоих в форме и с оружием, идущих со стороны украинцев – скорее всего, сначала будут стрелять, а затем – разбираться, кто это был.
– Я вас встречу.
– Мы идём по полю вдоль посадки, если смотреть на Счастье – по правой стороне.
– Понял, выходим!
***
Финн и Поэт идут по полю метрах в десяти от посадки. Автоматы закинуты за спины, руки держат на виду. Поэт время от времени звонит Дизелю.
– Макс, это мы! Мы подходим.
После третьего или четвёртого звонка Поэт видит, что они дошли почти до своих окопов. С шоссе слышны шум, возбуждённые возгласы.
На Финна и Поэта из посадки неожиданно выходят Дизель и ещё несколько человек.
– Вернулись! – говорит Дизель.
– Вы самое интересное пропустили, – скалится Лёд.
Поэт пожимает плечами.
– Да как знать…
Он ещё толком не знает, что было здесь – но и находящиеся здесь также ещё не знают, как их погоняли БТРы.
– Давайте, пацаны, вот чай (Дизель протягивает термос), и дальше по местам.
***
Поэт, обжигаясь, пьёт очень крепкий чай из закопченной кружки и курит одну за одной. У него отходняк, и его трясёт – мелко, но без остановки.
Финн на недавний стресс реагирует иначе – расстелив бушлат на траве и частично набросив его на ствол дерева, откидывается, как на кресле. Закрывает глаза и вроде бы спит.
Поэт искоса наблюдает за Финном.
Нет, ему не показалось утром – у Финна немного изменилось лицо. Стало более светлым, и черты лица словно немного заострились. И он, как кажется Поэту, как будто… Не здесь, что ли.
Словно услышав мысли Поэта, Финн открывает глаза и смотрит на него. Затем достаёт из кармана мятую пачку сигарет и вытаскивает одну.
– Не начинал бы ты, Финн… – говорит Поэт и осекается.
Ждёт, что Финн снова сморозит про «Покурю напоследок». Но Финн только с раздражением отбрасывает сломанную сигарету. Наверное, пачка пострадала, когда они бежали через кусты и перемахивали заборы.
– Серёга, дай сигарету.
Поэт, радуясь, что не услышал дурацкую шутку про смерть, бросает Финну пачку и зажигалку.
Финн закуривает и бросает сигареты и зажигалку Поэту обратно.
– Серёга… – начинает Финн, но не успевает закончить.
К ним подходит Дизель и ещё пара человек. Они ведут пленных – оборванных, оглушённых, у одного или двоих – разбитые лица.
Раньше Поэт был уверен, что когда встретит украинцев лицом к лицу, то накидает им хорошенько прикладом. Но сейчас, при взгляде на этих напуганных недосверхчеловеков, испытывает только омерзение.
Поэт несколько секунд смотрит на украинцев и отворачивается. Но, как оказывается, зря.
– Поэт, стрелять ещё не разучился, пока там бегали? – спрашивает Дизель.
– Да вроде бы нет.
– Это хорошо. Скорее всего, вторая атака попрёт в обход, по полям. Оттуда (Дизель кивком показывает на боковой окоп возле дерева, где Поэт и Бес стояли ночью) просят нормального стрелка на прикрытие гранатомётчика. Пойдёшь?
Поэт пожимает плечами. Его уже накрыло с чая и сигарет, и ему всё равно.
– Пленных возьми туда. Присмотреть за ними…
– Присмотреть? – Поэт подтягивает автомат, и его неверно понимают и Дизель, и пленные.
– Да нет, сдай комендачам в окопе (в том окопе, вроде бы, комендатура и кто-то из «Зари»). Пусть там сидят.
Поэт снова пожимает плечами.
– Идём.
***
Знакомых лиц в окопе почти что нет. Только один (вроде бы из второго взвода) и Большой (вроде тоже из второго) – парень, с которым Поэт общался больше, чем с остальными.
Когда Поэт с пленными приходят в окоп, их встречают сначала непонимающими взглядами.
– Я – на прикрытие гранатомётчиков.
– А, Дизель говорил. Стрелок-снайпер?
– Полуснайпер.
– Это как?
– СВД мне не дали – нет подготовки снайперской. Но дали автомат с оптическим прицелом.
– И с ночником? – спрашивает кто-то.
– Да.
– Это ты ночью через ночник пластунов заметил?
– Мы с Бесом.
– Вот и хорошо, – говорит старший. – А этих зачем привёл?
– Сказали, у вас окопы глубже. Пусть сидят.
– Ну пусть сидят. Давай их в окоп.
Пленным, у которых связаны руки, помогают спуститься в окоп (действительно глубокий и капитальный). Кто-то даёт Поэту глотнуть энергетика из пластиковой бутылки.
Поэт в ответ угощает сигаретой, выбирает себе место возле стрелковой ячейки и начинает обустраиваться.
***
Поэт лопаткой ровняет бруствер, добавляет на него несколько веток и вдруг обращает внимание на то, что сзади, в окопе, уже какое-то время кто-то говорит с пленными. Поэт начинает прислушиваться.
– …На хер вы сюда припёрлись вообще?
– Ну…
– Что «ну»? Что вот он тебе сделал, или я? Что?
– Ну… Нам дома обещали… – вдруг выдаёт пленный.
Поэт даже откладывает лопатку и весь обращается в слух.
– Какие дома?!
– Ну нам командиры сказали, что мы освободим город, выберем дом, и будем жить. И семью перевезём. А этих выселят. И двести пятьдесят тысяч… гривен… подъёмных на семью… – «освободитель» уже почти плачет.
– От кого «освободите»?!!
– Нам говорили, чеченцы Луганск захватили…
– Слышь, Вася (у луганских, как уже понимает Поэт, «Вася» – аналог слова «лох»), что-то у тебя нескладуха получается, – вмешивается ещё один голос. – Если ты пришёл «освободить» от чеченцев, кого ты из домов выбрасывать собрался? Меня? Или мою семью? Или чеченцев? Так у чеченцев здесь домов нет! У них в Чечне!
Поэт перестаёт слушать и решает для себя, что это – бред. От страха или от шока.
Но подтверждения этому «бреду» потом будут встречаться много раз. «Освободителям» украинская власть действительно обещает дома местных, их имущество и даже рабов из числа местных жителей.
Поэт заканчивает обустраивать бруствер и начинает делать ячейки под запасные магазины.
«Неужели действительно в обход попрут? – крутится в голове мысль. – В поле пару танков – и кранты нам всем. Прямо под этим деревом».
***
Пленных из первой партии отправляют на «Зарю». Двоим «гостям» в сопровождение выделяют Лютого и Адама (ударение на первом слоге).
С транспортом пока что туго. Лютый, Адам и двое украинцев идут пешком вдоль шоссе в сторону Металлиста.
За разговором слышен ровный неясный гул за спиной, но ни Лютый, ни Адам пока не обращают на него внимания.
Один из пленных, который оказывается потомственным военным, прислушивается.
– Танк за нами, – вдруг говорит он.
– Да ладно!
– Танк. Он идёт к нам.
Лютый пожимает плечами. Откуда здесь взяться танку, если у «Зари» нет даже БТР?
– Правда, танк, – настаивает украинец. – Давайте спустимся в посадку.
– Идём.
Тут вмешивается Адам.
– Лютый, давай перейдём на другую сторону, там хоть посадка есть.
На той стороне дороги, где они сейчас идут, в полосе деревьев – немалый разрыв.
– Ну давай.
Четверо переходят на другую сторону дороги.
– Лютый, давай в посадку спустимся.
– Давай спустимся.
Они уже находятся недалеко от Металлиста. Спускаются в посадку, но понимают, что если действительно на них выйдет танк, это мало поможет. Решают двигаться к посёлку и зайти во дворы. Где-то быстрым шагом, где-то бегом, добираются до края посёлка – и наталкиваются на длинный высокий забор.
Лютый и Адам смогут его перелезть, но вот пленные – вряд ли.
– Ложимся, – командует Лютый.
Четверо ложатся в траву. Но трава, которая казалась высокой, на самом деле едва закрывает их до половины.
И в это время становится виден идущий по дороге танк.
– Ложись! – повторяет Лютый.
Все четверо вжимаются в землю.
Лютый ощущает приблизительно то, что почувствовали Финн и Поэт утром. Непередаваемое ощущение – когда на тебя прёт броня, а у тебя только автомат, штык-нож и пара ручных гранат.
В Металлист танк может войти двумя дорогами. Одна из них проходит прямо мимо залёгшей четвёрки.
Позже Лютый рассказывает, что молился в тот момент, как мало когда в жизни: чтобы танк прошёл другой дорогой. Наверное, Бог услышал Лютого – и танк действительно другой дорогой уходит в Металлист. Оттуда вскоре доносятся стрельба и взрывы.
Пользуясь моментом, они спускаются в неглубокую балку, расположенную недалеко от них.
Лютый дозванивается до Андрея.
– Андрей, у нас пленные, мы в Металлисте, тут со всех сторон неясно кто. Что делать с ними?
– Пленных нужно доставить в батальон, – отвечает Андрей. – Сами не подставляйтесь, но и их постарайтесь привезти.
– Понял.
Лютый убирает телефон в карман, и тут до него дозванивается Мангуст.
– Лютый, вы где?
– В Металлисте, в балке. Тут такое сейчас…
– Заходите в Металлист, ждите нас там. Если что – лучше сидите до упора. Тут, честно говоря, вообще неясно, кто где.
– Нам что, до утра сидеть?
– Главное – зайдите. Затем скажете адрес, мы заедем, как заведёмся.
– Понял.
Дождавшись, пока разговор закончится, внезапно подает голос один из пленных. Он сразу берёт быка за рога и предлагает зарёвцам деньги.
– Позвоните моим родителям, они заплатят столько, сколько вы скажете.
– Заткнись, – отвечает Лютый.
– Не, ну правда…
– Заткнись.
Лютый на минуту замолкает, соображает. Затем принимает решение.
– Давай ходу в посёлок!
Лютый и Адам поднимают пленных и, пригибаясь, бегут вдоль забора, пока не находят вход в посёлок.
В одном из дворов они видят пожилого мужчину.
– Отец, мы не надолго. Мы постараемся выбраться как можно быстрее, – запыхавшийся Лютый старается говорить как можно более вежливо.
Хозяин дома смотрит на четверых, двое из которых – без оружия, и понимает всё без слов.
– Смотри, «освободитель», – зло говорит Лютый пленному, показывая ему на мужчину. – Это его ты приехал убивать?
Пленный молчит. Хозяин также молчит.
Хозяин внезапно показывает Лютому на стоящую во дворе «Жигули».
– Возьмите. Потом пригоните и оставьте. Дом искать не нужно, просто бросьте в посёлке.
– Спасибо, отец!
Пока пленные и Адам грузятся в «Жигули», Лютый снова пытается связаться с Дизелем. Безрезультатно.
Внезапно удаётся дозвониться до Мангуста, который обещает выдвинуться к ним с «Кордом» – первым крупнокалиберным пулемётом «Зари», выехавшим на боевые.
– Не нужно, – отвечает Лютый Мангусту. – Машину мы уже нашли, сами доберёмся.
***
Есть ещё «Утёс» на джихадмобиле разведки, но Филин ещё не успел довести джихадмобиль до ума, и его всё нет.
Мангуст ставит свой «Корд» в кузов тентованой «Газели», переднюю лапу пулемёта придавливают брустверным мешком с песком – чтобы не прыгал при стрельбе. Передвижная огневая точка готова.
На Металлист начинают подтягиваться люди – «Заря» и комендатура, поднимают всех, кого могут. Других подразделений на передовой пока что особо не видно.
Мангуст привозит своих штурмовиков и основную огневую силу взвода – тачанку из «Газели».
– С пулемётом не нужно, – повторяет Лютый Мангусту. – Доедем.
Он садится в машину и «Жигули» срываются в сторону Луганска.
Лютый и Адам довозят пленных до батальона и сдают их. «Жигули» в тот же день отгоняют в Металлист и отдают владельцу. Плюс – канистра бензина за беспокойство.
***
Дважды подбитый танк заезжает в Металлист, где окончательно глохнет. Его окружают зарёвцы и начинают расстреливать, из чего есть. Танкисты отстреливаются из того, что работает – получается, что после нескольких бессмысленно брошенных в танк гранат между зарёвцами и танкистами завязывается обычный стрелковый бой.
Против заглохшего, но не горящего танка стрелковое оружие – только шум. Впрочем, кого-то сразу отправляют за гранатомётом, и танкисты это прекрасно понимают.
Двое членов экипажа пытаются сдаться, но их расстреливает их же командир. Дальше командир методично отстреливается, пока остаются боеприпасы, а затем совершает самоубийство.
Версии были разные. Кто-то говорит, что он просто застрелился, но большинство утверждает, что командир танка выбрасывает из танка Ф-1 и с криком «Слава Украине!» спрыгивает на гранату. Все сходятся в одном – когда закончились боеприпасы, украинец покончил с собой.
Его идеология – идеология врага. Но такая сила духа и такая смерть вызывают уважение. Позже Поэт ни разу не слышал, чтобы хоть кто-то пренебрежительно отозвался о командире украинского танка, заглохшего в Металлисте.
***
Поэт заканчивает обустраивать своё «рабочее место». Получается неплохо и даже уютно. Если не думать о том, что с автоматом и «Мухой» здесь ждёшь атаку бронетехники.
В это время раздаётся свист и где-то в поле падает мина.
Те, кто находятся в окопе, поначалу вздрагивают, лица у многих вытягиваются.
Но мина падает далеко, и почти ко всем быстро возвращается нормальное настроение.
– Лохи, – с облегчением говорит кто-то и кивает головой в сторону Счастья.
Понятно, что он подразумевает украинских миномётчиков.
Собственно, зря. Радоваться нужно, если куда-нибудь в сторону прилетает кассета «Градов» или если туда идёт массированный обстрел. Если же далеко и на вид безобидно падает один снаряд, затем второй – значит, пошла пристрелка.
Грамотные артиллеристы нередко пристреливаются по объекту в стороне от основной цели, определяют поправки и затем сразу переносят огонь на цель.
Но в «Заре» этого пока что никто не знает. Где-то в поле падает вторая мина – снова короткий шок и затем радостное возбуждение.
Длится радость недолго. Артиллеристы явно работают с корректировщиком, который передаёт результаты наблюдений. Ещё немного – и совсем рядом с позициями зарёвцев начинают сыпаться снаряды и мины.
***
Мина, когда летит, свистит, звук снаряда из гаубицы больше похож на шелест. Разрыв гаубичного снаряда более хлёсткий. Самое неприятное из артиллерии – наверное, «Грады». Они приходят практически не слышно, и разрывы от них не очень громкие – но эффект превосходит всё остальное.
В этом бою украинцы «Грады» не использовали. Против «Зари», кроме батальона «Айдар» с поддержкой ВСУ и НГУ – гаубичная и миномётная батареи. Артиллеристы у украинцев хорошие – когда они работают с корректировщиком, сразу попадают в цель или почти в цель.
На «Зарю» сыплются гаубичные снаряды и миномётные мины. Поэт, вжимаясь в окоп, неожиданно для себя вслушивается в звуки прилетающих снарядов и разрывов. Он отмечает разницу, но пока не знает, где что.
К осени 2014-го года в Луганске даже дети будут замечать разницу в «прилёте» и разрыве 82-й мины, 122-й, гаубицы и «Градов». Впрочем, их легче различать, когда находишься в стороне от разрыва. Если же падает практически рядом, звуки воспринимаются искажённо.
***
Возможно, дело в том, что вслед за свистом Поэт сразу слышит разрыв, и резкий перепад громкости звуков как-то влияет на слух. Но Поэт чётко слышит свист снарядов и мин не столько как свист, сколько как яростный визг живого существа.
Время от времени Поэту кажется, что за разрывами, особенно звучащими один за одним, слышен нечеловеческий хохот.
Наверное, это нервы. Мыслей нет, есть чёткое восприятие происходящего и коктейль из ужаса, восторга и душевного подъёма. Поэт всем телом вжимается в стенку окопа и со странной смесью любви и бессилия обнимает автомат.
Морально накрыло всех. Изменяется восприятие, и люди, попавшие под обстрел впервые, поднимают голову между разрывами и вжимаются ровно тогда, когда взрыватель почти коснулся земли.
Движения быстрые, уверенные, но не резкие. Поэту на секунду кажется, что в них просыпается генетическая память предков времен Великой Отечественной войны.
***
Судя по виду, страшнее всех, как это не странно, пленным украинцам. Лица у них вытянуты, бледного землистого цвета, глаза круглые.
– Что расстроились, хохлы? – зло кричит кто-то. – Это же ваши братья? Что же…
Договорить не успевает. Резкий, разрывающий перепонки свист – и оглушительный взрыв рядом с окопом. Сосед Поэта, который как раз начал поднимать голову, пластом падает на дно окопа – прямо на пленных.
Поэт прижимается к стенке и закрывает глаза, с ужасом ожидая, что следующий снаряд прилетит прямо в окоп.
Следующего снаряда пока нет – обстрел прекращается так же внезапно, как и начинается. Пару минут вслушиваясь в тишину, Поэт понемногу разгибается и дрожащими руками достаёт сигарету.
– Закончилось, – тихо говорит кто-то.
На самом деле главное ещё не и начиналось – но этого ещё никто не знает. И на тех, кто в окопе, начинает накатываться усталость и радость от того, что в окоп не залетели ни мина, ни снаряд.
***
В этот раз мина попала прямо в окоп спецам. Парадокс войны – на начало обстрела в окопе было 9 человек, но не пострадал никто. Буквально за минуту до попадания кто-то в окопе (кажется, Чёрный) вдруг поднимается, как лунатик.
– Валим отсюда, – изменившимся голосом говорит он.
– Ты что, дурак? – орёт кто-то в ответ.
– ВАЛИМ ОТСЮДА!!! – голос Чёрного звучит настолько странно и жутко, что ему моментально верят все.
Девять человек хватают оружие и, пригибаясь, выскакивают из окопа и бегут в соседние окопы или падают между деревьями в посадке.
Как раз вовремя. Буквально через полминуты мина прилетает точно в окоп. Если бы не послушались Чёрного – все, кто остались, оказались бы размазанными по стенкам и клочьями раскиданными вокруг.
***
Поэт садится на свой вещмешок, откидывается на стенку окопа и смотрит в небо. Он впервые ощущает это непередаваемое состояние, наступающее только после обстрела или боя – ЖИВОЙ!!!
Поэт рукавом стирает пыль со экрана часов и долго смотрит на медленно меняющиеся секундные цифры. Собственно, в этот день он смотрит на часы постоянно.
Он всё ждёт, что или подтянутся какие-то резервы (которых особо и нет), или произойдёт какое-то чудо. Или наступит ночь – ночью коробки в атаку не пойдут. И артиллеристам попадать ночью, как Поэту кажется, будет тяжелее.
Но до ночи ещё далеко. Собственно, и до полудня ещё далековато. А цифры на экране сменяют друг друга очень медленно.
***
Внезапно в безмыслие Поэта вторгается какой-то далёкий звук. Поэт некоторое время соображает, что это, затем резко подскакивает. Он уже слышал этот звук сегодня и вряд ли когда-то забудет.
По асфальту со стороны Счастья грохочут гусеницы приближающихся коробок.
Поэт высовывается из окопа – и сползает назад. «Его» гранатомётчик поднимает гранатомёт и смотрит в свой сектор – в поле. Там никого нет.
Грохот гусениц звучит за деревьями почти напротив окопа. Внезапно начинается массовая стрельба, слышны несколько взрывов.
Затем – визг металла, грохот и громкий треск деревьев и кустов, ломающихся под большой массой. Ещё один взрыв – и вдруг перестаёт звучать двигатель и на несколько секунд наступает почти полная тишина.
Убедившись, что по полю атаки нет, Поэт выскакивает из окопа и мчится к посадке – туда, где застряла броня. Слева от него пыхтит Большой, справа гулко топает Добрыня со своим «Малышом» ПКМ.
Добрыня, Большой и Поэт почти добежали до посадки – и тут всё вокруг взрывается длинными очередями.
***
Экипаж подбитого БМП, застрявший в кустах, начинает отстреливаться вслепую во все стороны. Зарёвцы лупят в БМП из автоматов и пулемётов. Визг постоянных рикошетов слышен даже сквозь выстрелы.
Добрыня, Большой и Поэт останавливаются – и вдруг вокруг них со всех сторон начинают плясать пылевые фонтанчики.
Добрыня внезапно выдаёт матерную тираду, хватается за ногу и медленно оседает на землю. В следующую секунду беззвучно и резко, как подкошенный, слева от Поэта падает Большой.
Поэт, где стоял, просто ложится на землю, сжимает до боли в пальцах автомат и смотрит в посадку, где за деревьями видна морда БМП.
Пули свистят, рикошеты визжат, пылевые фонтанчики по-прежнему пляшут вокруг.
***
Стрельба становится чуть тише, Поэт начинает дышать и оглядывается по сторонам.
Добрыня уже отползает. Поэт поворачивается влево и смотрит на Большого. Большой в сознании, но лицо – бледное, как мел.
Это сравнение всегда казалось Поэту метафорой, но сейчас видно, что это правда.
Поэт, не поднимаясь, забрасывает автомат за спину и подползает к Большому.
– Гребём отсюда!
Большой молча смотрит.
– Ползти сможешь?
Большой молчит.
Поэт подползает ещё ближе, хватает Большого за шкирку и пытается тащить в сторону окопа. С таким же успехом Поэт мог бы пытаться тащить БМП. Большой выше, гораздо плотнее и гораздо тяжелее Поэта.
Поэт на секунду зависает. Понятно, что нужно убираться – пули по-прежнему свистят над головой и чопают в землю. Но и Большого оставлять нельзя.
– Сможешь мне помочь?
Большой, тяжело дыша, кивает.
Поэт разворачивает Большого за ноги и, также не поднимаясь с земли, начинает катить его в сторону окопа. Большой помогает, как может.
Это оказываются очень долгие несколько десятков метров.
Вокруг БМП всё ещё идёт стрельба, пули всё ещё летят поверх и попадают в землю. Поэт очень остро чувствует, что повёрнут к окопу передом, к БМП задом. Что сзади молотят множество стволов и оттуда, из ничем не прикрытой пустоты, постоянно летят пули.
Поэтому, когда Поэт ползёт, он всё время делает зигзаги – чтобы член и яйца всё время были прикрыты по направлению огня то одним, то другим бедром.
Защита, конечно, так себе, но другой всё равно нет.
***
До окопа удаётся добраться без новых происшествий. Большого принимают и аккуратно усаживают на дно, Поэт молнией переваливается через бруствер и падает рядом с Большим.
Большой уже не такой бледный, но губы у него становятся серыми. Поэт видит, что слева на рёбрах на кителе Большого – небольшое отверстие, вокруг которого расползлось пропитанное пылью тёмное пятно.
– Давай, снимай китель!
Большой неловкими и экономными движениями начинает стягивать китель, Поэт аккуратно помогает ему. Под кителем на майке кровавое пятно значительно больше.
– Хер с ней, с футболкой…
Трясущимися руками Поэт вытаскивает штык-нож (странное, с точки зрения Поэта оружие) и распарывает футболку. Большой медленно растаскивает на теле куски футболки, Поэт в это время достаёт из разгрузки и вскрывает индивидуальный пакет.
– Убери чуть руку…
Большой осторожно поднимает руку. Поэт видит, что у Большого на ребре – что-то вроде глубокой ссадины. На участке тела размером чуть меньше рублёвой монеты нет куска кожи и мяса, и оттуда аккуратно светится сахарно-белое ребро.
«Вот почему у японцев белый – цвет смерти», – некстати выскакивает в голову мысль.
– Сейчас, братик, – бормочет Поэт, вытаскивая из медпакета бинты и тампоны, – сейчас. Там херня, по касательной зацепило. Ребро целое, только мяска выдрало. Неделю поболтаешься на больничке – и всё. А мяса наешь.
Поэт накладывает Большому на рану тампон и бинтует вокруг груди и через плечо.
Большой молчит, его дыхание становится тяжелее.
***
Неделей на больничке, конечно же, не обошлось. 5,45 пуля, неустойчивая при попадании в тело тем особо страшная, по касательной цепляется за ребро, заворачивает под ребро и обматывает Большому половину лёгкого, пока не останавливается где-то ближе к ключице.
К сожалению, медпоготовки во взводе ещё не было. Будь Поэт хоть чуть подготовлен – он бы знал, что в подобном случае упаковку медпакета (или хотя бы кусок целлофана) гладкой стороной к телу нужно накладывать на рану. Чтобы воздух не заходил в пробитое лёгкое снаружи.
Но он этого не знает. Правда, тампон в медпакете большой и плотный, и бинтует Поэт достаточно туго. Возможно, это играет какую-то роль.
Безусловно, главным оказывается то, что Большого очень быстро увозят в больницу. Поэт, ловящий отходняки после вылазки к БМП, видит это краем глаза, и механически отмечает, что Большого уносят грачёвцы. Вроде бы среди них – и сам Грач.
Большой пару месяцев болтается в больнице, сильно худеет там (по своим, конечно, меркам), но восстанавливается и возвращается в батальон.
***
Добрыня остаётся на позиции. Ему ногу едва зацепило. Кто-то накладывает повязку (поначалу – вообще поверх брюк, которые Добрыня категорически не даёт распороть). Пыльный и злой Добрыня хромает туда-сюда со своим ПКМ наперевес и изрыгает ругательства до самого неба – как обычно, свиреп и страшен.
***
Звонит Дизель.
– Поэт, ты как там?
– Нормально, – зло отвечает Поэт.
– Давай назад, ты здесь нужен.
– Иду.
– Косу увезли – порвало его сильно. Будешь теперь за Гномом следить. Сможешь заряд на РПГ скрутить?
– Гном покажет, если что.
– Покажет. Давай, я жду. Полюбуешься на братьев с вашей Украины.
– Хера на них любоваться? Не Саша Грей.
– Какой Саша??
– Ладно.
***
Поэт возвращается к своим и находит взбудораженного Гнома. Гнома понять можно – парню всего ничего, а он уже подбивает броню и однозначно становится одним из героев боя.
Да и насмотрелся, пока вытаскивал и помогал бинтовать Косу.
Поэт выдёргивает Гнома в сторону и почти силой заставляет показать, как скручивать заряд для РПГ. Действительно, ничего сложного. Гном снова рвётся кому-то что-то рассказать.
– Гном, я здесь буду, с зарядами.
– Хорошо! – Гном убегает.
Поэт выбирает место между деревьями, закуривает и откидывается на толстый ствол. Странно слышать, как во внезапно наступившей тишине начинают петь птицы.
В стороне слышны треск горящего дерева, лязг люков на размародёриваемых бронях, приближающиеся голоса. На позицию подтягиваются дополнительные силы – почему-то только «Заря» и комендатура. Поэт машет рукой своему первому взводному – Музыканту.
– Серёга, и ты здесь? – улыбается Музыкант.
– Так а без меня куда? – рассудительно отвечает Поэт.
Договорить они не успевают – Поэт подрывается от того, что слышит на дороге шум приближающегося транспорта. Шум какой-то тихий и несерьёзный.
В три прыжка Поэт выскакивает из посадки на шоссе.
***
Прямо в сторону позиции едет маленькая светлая машинка – из тех, которые называют «женскими». Поэт демонстративно передёргивает затвор и наводит на лобовое стекло.
– СТОЯТЬ!!! – орёт Поэт во всю глотку.
Всё его внимание сконцентрировано на машине, но он отмечает, что сзади щёлкают предохранители и лязгают затворы.
Машина с визгом тормозит.
Надежда Савченко позже рассказывает, что это была машина её сестры.
Дальше начинается сюрреализм.
Двери машины распахиваются и из неё радостно выбираются двое. В чёрной форме, с закатанными чёрными балаклавами на головах.
Оба плотные, коренастые, один ростом приблизительно с Поэта, другой – чуть пониже и поплотнее. На рукавах у обоих нашиты украинские флаги. Парочка дружелюбно скалится и весело машет зарёвцам.
Поэту почему-то вспоминается мультфильм «Приключения Капитана Врунгеля», и он мысленно называет приезжих «Джулико Бандито» и «Воро Гангстерито» – как звали весёлую, но невезучую парочку гангстеров из мультфильма.
– Здорово, хлопцы! – улыбаются новоприбывшие.
Поэт чувствует, что у него скоро поедет крыша.
– СТОЯТЬ! РУКИ ВВЕРХ!!!
– Да ладно, хлопцы, мы ж свои! – успокоительно улыбаясь, увещевает тот, что повыше – «Джулико Бандито».
– Слава Украине!!! – скалясь во все 32, кричит «Воро Гангстерито».
И самодовольно смотрит на зарёвцев – как будто ждёт бурных оваций.
За спиной у Поэта неожиданно громко щёлкает ещё один предохранитель.
– Ну идите сюда, раз «Слава Украине!!» – зло говорит кто-то.
В одно мгновение весёлые гости понимают всё. Лица у них вытягиваются и становятся абсолютно белыми, что особо заметно на фоне чёрной формы и балаклав.
Поэту кажется, что даже у Большого после ранения не было такого бледного лица.
– Да хлопцы, да вы чего, мы же свои… – невезучие айдаровцы ещё пытаются что-то доказать.
Интересно, что?
– СЮДА ИДИ, СУКА!!!
***
Приехавшую парочку оттаскивают от машины. Все наручники, которые были у зарёвцев, ушли на прошлых пленных, поэтому новым связывают руки за спинами ремнями. «Гости» орут во всю глотку.
– Пацани, та мы ж свойи! – у обоих – сильнейший западенский акцент, и слушать их становится смешно. – Мы ж свойи! Мы ж так переодилысь, шоб через блок-посты хохлив пройихаты! Мы же до вас на помощь прыйихали! Дайтэ автоматы, мы пойдемо хохлив крошиты разом з вамы!..
Поэт подходит к машине и осторожно открывает дверь.
На заднем сидении лежат два автомата – АКС и АКСУ. И все сидения и весь пол – спереди и сзади – устелены пачками патронов. Две или три пачки разорваны, и патроны из них рассыпаны поверх других пачек.
Это – вовремя. С патронами у разведки уже напряжёнка.
– Спасибо! – кричит Поэт за спину «гостям», затем оборачивается к своим. – Пацаны, нам БК привезли! И «железа» парочку!
«Ксюху» (АКСУ) немедленно отдают Гному. Он уже успевает пострелять из своей, и она наглухо клинит на втором или третьем магазине.
Поэту за войну раз десять приходится видеть, как сбоит автомат Калашникова. Раз восемь – по вине владельца, который вовремя не чистит или не так относится к оружию. Но два раза – производственные браки. Этот случай на Металлисте оказывается первым.
Второй автомат также куда-то утаскивают, Поэт в это время нагребает патроны в подвёрнутый на животе китель.
– Пацаны, налетай, пока есть!
Подходит кто-то из спецов, затем – из разведки, патроны выметают из машины моментально.
Десятка два пачек – с бронебойными патронами 5,45, Эти вообще исчезают сразу, но несколько пачек Поэт успевает ухватить. Две кладёт в отдельные карманы – себе и Финну.
Поэт закидывает автомат за спину и идёт к своим. Смотрит на «трофеи» и мысленно делит лежащую в кителе массу на три части. Себе, Финну и на общак.
***
Пока Поэт находит Финна, пока делится с ним, пока отсыпает себе и раздаёт остальное своим – приехавших украинцев усаживают под деревом.
У того, кто пониже, находят в карманах брюк снайперские патроны – 7,62 на 54 с покрашенными в серебряную краску пулями. Это – специальная серия для СВД.
В другом кармане лежит «Нафтизин». Его снайперы используют для того, чтобы закапывать глаза. Когда долго смотришь в оптический прицел, глазная мышца устаёт, и «Нафтизин» в этом случае – самое оно.
По одиночке снайперские патроны и «Нафтизин» при попадании в плен – уже нехорошо. Но вместе – однозначно наводят на мысли.
Снайперов, артиллеристов, корректировщиков и лётчиков на войне обычно в плен не берут. Валят на месте. Но стрелять в связанных ни у кого не поднимается рука.
Кто-то звонит в «Зарю».
Украинцы вопят. От волнения их западенский акцент становится ещё сильнее, и придаёт их словам совсем уже комедийный колорит.
– Хлопци, я ж свий! – орёт «Джулико Бандито». – Я свий! Я з Пытэра! Я з Пытэра!
– Пацани, я ж з Урэнгою прыйихав! – вопит «Воро Гангстерито». – Дайтэ автомата, я буду хохлов стрилять з вамы! Дайтэ мэни автомата! Я ж прыйихав з Урэнгою!
– Слышишь, Вася, – говорит Музыкант, – заткнись, не смеши людей.
Совет запоздалый. Зарёвцы ржут.
Клички из мультфильма, которые пришли Поэту в голову, сразу уходят в никуда. Парочку прозвали «Пытэр з Урэнгою», и их ещё долго вспоминают, когда невесело и нужно поднять себе настроение.
– Поэт, посторожи своих «гостей», – смеясь, говорить Дизель. – Скоро подменим. Люди же не зря к тебе приехали аж из «Пытэра» и «Урэнгою».
– Понял.
***
За двадцать-тридцать минут, которые Поэт сидит с «гостями», они умудряются вынести ему все мозги. Просьбы сыплются из них, как горох из рваного мешка.
«Дай сигарету», «Дай попить», «Перевяжи руки послабее», «Дай автомата». «Пытэр з Урэнгою» нервничают, и выкуривают сигареты, которые Поэт вставляет им в зубы, за три затяжки.
Поэт смотрит на пленных и всё пытается сообразить, что должно было произойти с людьми, чтобы они отправились со своей Западэнщины на Донбасс убивать тамошних людей.
С которыми они были гражданами одной страны и, зачастую, связаны дружескими и родственными связями.
Додумать мысль Поэт не успевает. Над головой с воем проходит мина. За ней – вторая. Дальше шелестят снаряды – и артобстрел начинается с новой силой.
***
Разрывы слышны где-то за позициями – в стороне Металлиста. Но Поэт и те, кого он видит, падают на землю и прижимаются к стволам деревьев.
Зарёвцы уже понимают, что обстрел может вестись в сторону – а затем резко оказаться перенесённым на их позиции.
«Пытэр з Урэнгою» с совершенно белыми лицами сползают на землю и замолкают.
Поэт, стараясь не поднимать голову, закуривает и курит, лёжа на земле и повернув голову в сторону.
Обстрел продолжается минут двадцать-тридцать, затем резко прекращается. Кто-то подменяет Поэта, он идёт искать Финна – допить оставшийся в термосе крепкий чай, «купец».
Поэт испытывает странную смесь чувств. С одной стороны – хорошо, что не по позиции. С другой – по кому там, сзади, вообще можно было стрелять?
***
Вечером Поэт узнает, что в тот раз обстреливают перекрёсток возле поста ГАИ. Через перекрёсток в это время выводят мирных жителей из Металлиста. Кто-то однозначно корректирует огонь – разрывы быстро пристреливаются по перекрёстку и затем ложатся точно в цель.
Что думает корректировщик, который прекрасно видит, как через перекрёсток бегут гражданские с сумками и детьми – ведомо только ему.
Под этот обстрел, в частности, попадают российские журналисты Игорь Корнелюк и Антон Волошин.
Мина прилетает им практически под ноги. Волошин гибнет на месте – в момент взрыва он находится чуть ли не вплотную. Корнелюк умирает позже на операционном столе.
***
Позже «Пытэра з Урэнгою» обменяют по программе обмена пленными. Они будут в укроСМИ рассказывать, каким ужасным пыткам их подвергало ополчение и как мужественно они всё терпели.
Ни один из них ни разу не заикнётся о том, что в «Заре» человека однозначно идентифицируют, как снайпера – и он возвращается домой живой и здоровый.
И про то, что у Поэта за полчаса выкуривают чуть ли не пачку сигарет – тоже ни звука.
***
Попить с Финном «купца» особо не удаётся. Только сделали по глотку, только закурили – рядом оказывается Дизель.
– Поэт, у тебя есть индивидуальный пакет запасной?
– Да у меня и своего-то не осталось.
– Хреново. У многих тоже почти нет.
– Я на Большого потратил.
– Наши на Косу ушли, на пленных этих… Говорят, к Кэповским сейчас подвезут пакетов.
– О, я туда!
– Возьми на всех, раз так.
– Хорошо.
Поэт выходит из посадки, переходит дорогу и быстро идёт мимо позиций спецов – назад, в сторону Металлиста. Пройдя окопы, вдруг видит группу людей. В центре – человек в камуфляже, лицо замотано жёлтой банданой с какими-то синими надписями.
Пленному задают вопросы, кажется, Печора снимает разговор на камеру.
Поэт обходит группу так, чтобы не попасть в кадр.
«Снова пленный, – думает Поэт. – А чего до сих пор с ним носятся?»
– Дай сигарету! – кричит кто-то из спецов.
Поэт вытаскивает пачку. Пока закуривают, кивает головой на группу.
– Что это за чудо?
– Корректировщик. С вашей стороны, кстати. За полем, в посадке «лёжка» была. Недавно привели.
– Кто?
– Вроде бы Шатун с Бекасом.
– Так ему и надо.
Поэт идёт дальше. Проходя мимо группы, слышит обрывки разговора. Голос у того, кого назвали «корректировщиком», неожиданно высокий. Совершенно не подходящий к плотной мужской фигуре.
«Действительно, правду говорят, что за хохлов одни пидорасы воюют», – неожиданно выскакивает в голову мысль.
«Корректировщик» что-то доказывает стоящим вокруг зарёвцам. Поэт слышит только обрывки: «У меня автомат…», «Не дают летать…».
– Ты корректировщик? – резко говорит кто-то.
Пройдя метров 50, Поэт находит машину, которая привезла медпакеты, сигареты, еду и воду. Поэт нагребает в завёрнутый китель индивидуальные пакеты, выпрашивает ещё пару и прячет в карманы брюк.
Возвращаясь, Поэт снова натыкается на спеца, который стрелял у него сигарету. Спец пьёт сгущёнку из пробитой банки. Увидев Поэта, протягивает ему банку.
– Видал? – спец снова кивает на «корректировщика».
– Ну?
– Так это же баба!
– Ну и что?
– Так баба же! – в голосе спеца слышно такое удивление, будто бы в украинской армии категорически берут на службу только мужчин.
– Ну и хрен с ней.
– Это же она по нам из посадки ***рила!
– Ну и всё. Отхуярилась.
Поэта действительно совершенно не цепляет история, которая почему-то так цепляет спеца. Ну баба и баба. Ну стреляла по ним – и стреляла. Мало ли, кто сегодня по ним стреляет.
Возможно, если бы Поэт знал, что привели эту пленную именно оттуда, откуда по ним с Финном стреляли одиночными перед боем (когда их в посадку загнали БТРы) – может, он бы проявил больше интереса.
А так – Поэт даже не особо обращает на неё внимания. Единственное, почему он запоминает этот эпизод – из-за совсем уж явного, почти пародийного несоответствия женского голоса и плотной мужской фигуры.
Из-за которого Поэт поначалу решает, что зарёвцы поймали украинца-патриота-педераста.
***
Вспоминает Поэт эту историю значительно позже. Когда ближе к осени история набирает обороты в СМИ оказывается, что эта пленная – та самая Надежда Савченко.
Неясно, из-за чего вообще разгорается сыр-бор: никаких особых геройств в бою под Металлистом за ней не замечено. И сколько Поэт не пытался выяснить – может, она является чьей-то любовницей, женой или родственницей – ничего подобного не находит.
Просто Надежда Савченко оказывается в нужное время в нужном месте. И становится международной героиней. А также Героем Украины.
Парадоксы войны.
В «либеральной» прессе воют о зверствах ополчения – но никто не говорит о том, что Савченко ополченцы идентифицируют как снайпера и корректировщика одновременно – и оставляют в живых.
***
Кстати, повезло Надежде Савченко значительно больше, чем практически всему первому составу «Айдара». Мало кто из них переживает этот бой.
Через несколько дней после боя на Украине разгорается скандал. Комбата «Айдара» Сергея Мельничука долго пытаются отдать под суд. Затем дело заминают.
Возможно, украинские власти и сами рады избавиться от части неуправляемых отморозков с Майдана.
Из «Айдара» поднимаются, по факту, двое: Сергей Мельничук и Надежда Савченко. Что касается остальных…
Через пару дней после боя кому-то из разведки отзваниваются люди из одного села – с «той» стороны. По их словам, на окраине села украинцы выкапывают здоровенный котлован, привозят полный автобус трупов (заложенный до самого верха), сбрасывают трупы в котлован и загребают котлован бульдозером.
Кто будет интересоваться судьбой первого состава «Айдара» – ищите в одном из сёл возле Счастья. Выжившие «айдаровцы» знают, где.
***
Два-три часа тянется тягучее затишье. Подтягиваются штурмовики «Мангуста», другие зарёвцы, комендачи. Все ждут непонятно чего, Поэт постоянно смотрит на часы.
От захваченной техники толку немного – когда утаскивают танк из Металлиста, выясняется, что водить броню умеет один человек – Витя-Бронетанк. Он садится в броню, которая сохранилась лучше всех, на место оператора-наводчика Вася-Психолог. По факту есть только один экипаж.
Мангуст подгоняет свою тачанку – «Газель», в кузове которой расположен «Утёс». Тачанку разворачивают задом к противнику и ставят возле посадки.
Ждут.
Поэт достаёт банку тушенки, начинает её вскрывать – и отбрасывает. С той стороны бахает, слышен истошный свист мины, она падает в поле. Затем вторая, третья – и понеслась.
Похоже, с той стороны кто-то пытается сунуться прямо за артподготовкой. У спецов начинают стрелять, за позициями разведки ревёт двигатель, и тачанка выходит на шоссе. Она курсирует вперёд-назад прямо напротив окопа Поэта, и «Утёс» бьёт куда-то короткими очередями.
Очередная мина прилетает практически под тачанку. Поэт видит сквозь кусты полыхнувший взрыв и облако пыли над шоссе. Парадокс – «Газель» не цепляет. Колёса, мост, кузов, те, кто в кузове, остаются неповреждёнными. Но саму тачанку отбрасывает метра на три назад. Тем не менее, она остаётся на дороге и продолжает курсировать и стрелять.
Артиллеристы у украинцев хорошие, и понятно, что сейчас работает следующий корректировщик. Посадку прочёсывают минами метров через 20-25, причём практически каждый выстрел попадает в неширокую полосу деревьев.
И кто-то, похоже, пытается наступать. Внезапно из передних окопов доносится стрельба. Поэт хватает автомат, вскакивает, но в это время приходят практически одновременно две мины.
***
После первого разрыва, прозвучавшего недалеко впереди, закладывает уши, и свист второй мины стал слышен только тогда, когда она уже почти пришла. Поэт резко приседает – за полсекунды до взрыва.
Взрыв впереди, в воздух взлетают ветки, куски коры и облако пыли. Поэт отряхивается, и вдруг чувствует, что что-то тянет его плечо вверх.
Автомат висит у Поэта на плече стволом вниз (от этой привычки Поэт так и не отучится). Когда Поэт резко приседает, ствол автомата втыкается в землю, и сейчас дульный тормоз-компенсатор надёжно забит землёй.
Матерясь, Поэт достаёт свой вещмешок и благодарит Бога за свою днепропетровскую жадность. Вещмешок у него уже укомплектован, как мало у кого.
Из того, что нужно в данный момент, есть всё – масло в маслёнке, разорванная хэбэшная футболка, запасной шомпол и дефицитнейший в начале войны пенал с ещё более дефицитным ёршиком 5,45.
Поэт стаскивает с себя китель, расстилает на земле. В это время все вокруг него начинают лупить вдоль дороги из всего, что есть.
Матерясь, Поэт быстро, как на показательных выступлениях, разбирает автомат, выбивает землю из дульного тормоза-компенсатора и загоняет в ствол шомпол с накрученным ёршиком.
Поэт лихорадочно чистит ствол и тихо подвывает от ярости. Все люди как люди, молотят в белый свет, как в копеечку, а он один сидит и чистит автомат.
Дважды пройдя шомполом ствол, и футболкой, накрученной на палец, прочистив дульный тормоз-компенсатор, Поэт с лязгом собирает автомат, передёргивает затвор – и в эту минуту, как по закону подлости, стрельба вокруг него стихает практически одновременно.
Зарёвцы хрипят, кашляют, меняют магазины в оружии. Тачанка уходит назад, за позиции.
***
О том, что ствол автомата на боевых иногда забивается землёй в самый неподходящий момент, к сожалению, не рассказывали на уроках НВП. А зря – подобные случаи не единичные.
Кто-то, выходя на позиции, обвязывает ствол тряпкой или бинтом. Кто-то надевает на ствол презерватив. Финн, оказывается, вставляет сквозь боковые отверстия дульного тормоза-компенсатора сорванный с дерева лист, и это также в каком-то смысле помогает.
После этого боя Поэт подсматривает у кого-то в «Заре» рецепт и по образцу сшивает из брезента чехольчик, как раз по размеру дульного тормоза-компенсатора. Мода быстро расходится по батальону. Это приспособление почему-то получает украинское название «нацюцюрнык».
Кто-то пытается юморить на эту тему: «Маловатый у меня нацюцюрнык какой-то», на что ему тут же отвечают: «Какой цюцюн, такой и нацюцюрнык». После этого случая название приживается окончательно.
По примеру автоматчиков самодельные «нацюцюрныкы» быстро становятся популярными у пулемётчиков, гранатомётчиков и даже у артиллеристов.
***
Разведка наконец-то получает разрешение отойти с позиций. Взвод откатывается метров на 500-600 на поляну, где уже находятся остальные зарёвцы.
Позиции перепахивают артиллерией. Поэт кладёт на землю вещмешок и валится на него. Практически мгновенно на Поэта накатывается состояние полудрёмы, в котором он вроде бы и спит, и в то же время слышит разрывы и то, что происходит вокруг него.
***
Долго подремать не удаётся. Обстрел прекращается, и зарёвцев отправляют назад, на позиции.
Потом уже поняли, что обстрел прекратил корректировщик, увидев, что позиции опустели. Артиллеристы уже пристрелялись, и теперь просто ждут сигнала, что люди вернулись.
Поэт бежит в первой группе. Рядом с ним – Лёд, чуть впереди слева, ближе к дороге – Дизель и Финн, впереди справа – Кэп. Справа от Поэта и Лёда – Жгут, справа почти на уровне с ними – Печора и Шатун, остальные бегут чуть дальше.
– Снова на ночь, – хрипит Лёд. – Нужно жратвы набрать!
– И воды! – кричит Поэт.
– И воды! И курева!
– ****ь!!
Они уже почти добегают до своего окопа. Метров за 10-15 до окопа под деревьями лежат белые брустверные мешки с хлебом и вскрытые упаковки тушёнки, минералки и сока.
Лёд и Поэт приседают возле еды. Лёд откуда-то вытаскивает плащ-палатку и начинает нагребать в неё хлеб, Поэт стаскивает с себя вещмешок и набивает его тушёнкой и соком.
Вдруг, слово почуяв что-то, почти против своей воли Поэт поднимает голову и смотрит на Дизеля и Финна.
***
В стрессовые секунды Поэту нередко кажется, что он находится словно внутри шара – внутри огромной ёлочной игрушки. Или внутри стеклянного настольного шара, в котором расположены деревья, домики и фигурки людей.
Поэт в такие секунды осознаёт, что всё, что у него есть – это только настоящий момент, и тот радиус, на который он реально может переместиться сейчас.
Весь остальной мир, вся остальная Вселенная – это абстракция. Воспоминания, чьи-то рассказы и рисунки на стенах шара. Зато восприятие полностью заполняет весь оставшийся мир.
Сейчас с Поэтом происходит то же самое.
Совершенно исчезает время, остаётся только длящийся настоящий момент. У Поэта резким скачком обостряется восприятие. Мысли мгновенно исчезают и от всех чувств и эмоций остаётся только одно – бесконечное холодное удивлённое острое направленное внимание.
В единый миг Поэт успевает увидеть сидящего Лёда с двумя буханками хлеба в руках. Видит впереди окоп.
Возле окопа – Дизель и Финн. Рядом с ними – ящик с выстрелами для СПГ-9, который так и не убрали и не прикопали гранатомётчики. Периферическим зрением Поэт замечает чуть пригнувшегося Жгута.
Короткий истошный свист – и мина попадает прямо в ящик с выстрелами для СПГ.
***
Ящик был полон, и вместе со взрывом мины в нём детонируют выстрелы и вышибные заряды.
Ослепительный белый огонь поднимается до самого неба.
Вспышка суммарного взрыва настолько яркая, что затмевает даже яркий солнечный свет. У Поэта снова изменяется восприятие времени, и он видит, как белый свет медленно затапливает ветки, листья, Лёда и заливает Поэту глаза. Затем всё стремительно ускоряется, белый свет молниеносно бьёт в мозг и прожигает внутреннее пространство.
Звук взрыва получается настолько громким, что Поэт его даже не слышит. Поэт понимает, что он должен слышать грохот, но не слышно вообще ничего – слух от перегрузок отключается. Чувствуется, как дрогнула земля.
Такое ощущение, что над головой разорвали небо.
Поэт кулём валится на открытую упаковку сока.
***
Наверное, проходит несколько секунд, в течение которых Поэт не видит и не слышит ничего. Только белый звук и звук, который даже не слышен.
Свет и звук заполняют всё, словно вплавляются в окружающее пространство.
Затем свет отступает, и вокруг проступают земля, трава, деревья. Поэт поднимается на локтях и видит лежащего впереди Лёда. Лёд лежит на земле и, подняв голову, открывает рот – так широко, что проступают челюстные суставы. Проходит некоторое время, пока Поэт понимает, что Лёд орёт. Но звуков ещё нет.
Поэт отжимается, садится и трясущимися руками поправляет автомат.
***
Проходит несколько секунд, и разведка начинает приходить в себя.
Сначала Поэт слышит частый повторяющийся хрип, и, пригибаясь, перебегает в ту сторону.
Жгута порвало страшно. Он лежит на земле и хрипит с каждым вдохом и выдохом.
Разведка действует, словно на автомате. Кто-то притаскивает плащ-палатку (кажется, ту, которая была у Лёда). Шатун, Печора и Поэт затаскивают Жгута на плащ-палатку и выносят назад, туда, где расположены основные силы. Жгут хрипит, кровь и мозги текут по плащ-палатке и заливают несущим брюки.
По дороге к ним присоединяются новые люди, Поэт отдаёт кому-то свой угол плащ-палатки и возвращается к Лёду.
Лёд стоит почти там же, где лежал после взрыва, с белым лицом.
– Дизель и Финн – всё.
Где-то рядом падает мина, затем вторая. На них почти не обращают внимания.
– Проверь пульс и ты.
Поэт, пригнувшись от очередного свиста и взрыва, делает несколько шагов и выходит к окопу. Прямо к телам Дизеля и Финна.
Дизеля перемололо так, что страшно смотреть. Финну прилетел только один осколок (других не видно) и перебил ему шею.
Поэт приседает и проверяет пульс сначала у Дизеля, затем у Финна. Ничего. Смотрит в полуоткрытые глаза, снова проверяет пульс и кричит Лёду.
– Ничего!
И тут посадку начинают крыть по-настоящему. Так, что земля уже не вздрагивает, а трясётся.
***
Как они выезжали с позиций, Поэт помнит слабо. Помнит только, как постоянно пригибаясь под обстрелом и падая в каждую ямку, они с Лёдом пробираются до края посадки, и как их подбирают на Адам и Норд на каких-то машинах.
– Быстрее! Быстрее! – кричит Норд.
Земля трясётся от взрывов.
Зарёвцы грузятся в машины – друг на друга, кучей, и машины срываются с места. С визгом шин, зигзагами, они мчатся к городу и высаживают людей в какой-то балке. Затем Адам и Норд едут за следующей партией.
К Поэту подходит Лютый.
– Где Макс?! – похоже, Лютый уже обо всём догадывается.
– Всё. Нет Макса.
– ****ь! Я же говорил…
– Кто ещё? – вмешивается кто-то сзади.
– Финн. Жгута в больницу увезли.
– А у других?
– Не знаю.
***
Жгут умирает в больнице. Вечером Поэт узнаёт, что у спецов погиб Мойша – ему прилетает осколок.
Потери «Зари» (о которых известно Поэту): у спецов – Бульбаш, Краснодон (новенький, его имя так и не узнали) и Мойша; у разведки – Дизель, Финн и Жгут.
У разведки очень сильно ранен Коса. Многие контужены, некоторые – сильно.
Потери со стороны украинцев – почти весь первый состав «Айдара» и какое-то количество военнослужащих ВСУ и Нацгвардии, отправленные на помощь «Айдару».
До десяти украинцев попадают в плен.
***
Адам и Норд привозят оставшихся. Из «Зари» приходят «Уралы», зарёвцы грузятся и «Уралы» идут в Луганск.
Поэт сидит в кузове сзади и молча курит одну за одной.
Когда колонна входит в город, Поэт видит, как на улице в частном секторе возле дома сидят несколько мужиков в шлёпанцах и шортах и пьют пиво с водкой.
Через пару домов – похожая компания, там нестройно горланят какую-то песню.
Мужики весело машут руками и показывают зарёвцам большие пальцы.
– Пацаны, вы – супер! – орут пьяные мужики. – Пацаны, вы – лучшие! Мы с вами, пацаны!!
«Уралы» уходят в сторону «Зари».
***
Одними из крайних, кто держат оборону позиций под Металлистом, оказываются Вася-Психолог и Витя-Бронетанк.
Когда на Металлисте разворачивается мясорубка, из «Зари» на передовую выезжают практически все. Остаются только наряд на КПП и наряд «Крыша» – на крыше казармы в импровизированном ДОТе установлен пулемёт ДШК.
Кроме двух нарядов, на «Заре» не остаётся никого из личного состава.
Психолог выбирается на позиции, когда уже спецов и разведку перепахали артиллерией. На Металлисте уже всё скатывается в сумбур, никто толком не понимает, кто где и что происходит.
Одиноко стоящую БМП пытается привести в чувство Бронетанк. Электропривода в башне не работают, вся башня забита сухпаями и каким-то барахлом. Похоже, сидящего в ней человека научили, как стрелять, но не больше.
Бронетанк выбрасывает из башни хлам и пытается наладить электрику. Вместо одного из предохранителей вставляет кусок проволоки с контрагайки – и электропривода начинают подавать признаки жизни.
Бронетанк вылазит из башни, и в это время по БМП из посадки впереди начинает бить снайпер. Бронетанк скатывается в башню, доворачивает в нужном направлении и от души поливает из пулемёта место, где находится снайпер.
Больше снайпера не слышно.
***
Бронетанк продолжает стрелять по всему украинскому, что видит. Сначала в полутора километрах появляется бронегруппа. От неё вправо с трассы отходит БТР. Очередь – попал.
Второй БТР отходит влево. Снова очередь – снова попал.
Бронегруппа останавливается.
Через несколько минут впереди бронегруппы выходит колонна украинской пехоты. К своему изумлению Бронетанк видит, что впереди украинцы несут белый флаг.
То ли они собираются предложить перемирие, то ли перейти на сторону ополчения – остаётся невыясненным. Украинское командование заранее предусматривает этот вариант. Из-за посадки выходит вертолёт и бьёт по пехоте с белым флагом НУРСами.
Уходит за посадку, снова заходит на колонну – и снова бьёт НУРСами. Оставшиеся пехотинцы бросают белый флаг и начинают отходить к «своим».
«Вертушка» уходит, по колонне добавляют из бронегруппы.
***
Психолог проходит по посадке, встречает Кэпа с тремя бойцами. Они перебрасываются несколькими фразами, которые не особо добавляют ясности. Вроде была команда на отход. Вроде бы все отошли. Психолога зовут с собой.
– Да не, я ещё чуть здесь побуду.
– Хорошо.
Кэп с бойцами уходят назад. Психолог переходит на другую сторону дороги, проходит по посадке там и выходит ниже.
Ни души.
И вдруг слышит крик: «Кто-нибудь! Эй! Есть кто-нибудь?»
***
Выйдя на место, откуда был слышен крик, Психолог натыкается на БМП. На башне сидит Бронетанк и кричит «Помогите!»
– Что случилось?
– Умеешь управлять?
– Нет.
– Всё равно. Будем по ходу учиться. А то я сам тут сижу. Вертолёт заходил, пока я вручную навёлся, он ушёл. Сейчас вроде бы электрика заработала.
Пока Бронетанк крутит что-то в башне, Психолог сидит в десантном отсеке. Люки открыты. Психолог слышит или даже чувствует чьё-то присутствие, поворачивает голову и метрах в 5 видит спокойно стоящего человека с пулемётом.
– Эй, вы чьи вообще? – орёт Психолог.
– Иди на ***, – просто отвечает пулемётчик.
– Сам иди на ***! – огрызается Психолог.
Пулемётчик молча отворачивается.
Душевно поговорили.
***
Психолог снова чувствует движение, снова поворачивается – и чуть не даёт очередь. К БМП ползут двое – Чечен и дед в каске. У Чечена на груди нашивка «ГБР», поэтому Психолог в него не стреляет.
– Дай автомат! – быстро говорит Чечен.
– Чего?!
– Я пулемёт на позиции оставил. Дай автомат, нужно уходить, вас обошли!
И тут Психолог понимает, кто это только что был с пулемётом.
Психолог перегибается через открытый десантный люк и всаживает весь рожок в то место в посадке, где только что видел пулемётчика. Больше пулемётчика видно не было.
– Корректируй! – орёт Психолог деду.
– Да хрена тут корректировать! – орёт в ответ дед. – Там их полное поле, прямо за посадкой!
– Витя, шмаляй по посадке! – кричит Психолог Бронетанку.
Бронетанк даёт очередь.
– Левее! – орёт дед.
Башня доворачивается левее – очередь.
– Ещё левее!! – снова дед.
Ещё левее – и снова очередь. Оживают электроприводы. Бронетанк окончательно доворачивает башню и начинает поливать посадку. Укропы отходят.
***
В посадке напротив останавливается белый бус, оттуда выскакивает Мангуст и мчится к БМП.
– ПТУРы, ПТУРы есть?!
– Есть, – отвечает Психолог.
Трофейные ПТУРы – первый серьёзный противотанковый аргумент ополчения. Трофейные ПЗРК – первые средства ПВО. Этим добром украинские брони забиты до самого верха.
– Давайте!! – кричит Мангуст.
Один ПТУР Бронетанк уже успел установить на башню. Матерясь, Психолог вытаскивает остальные и отдаёт Мангусту. ПТУРы пристёгнуты в броне закисшими и задеревеневшими ремнями, застёжки – ржавые, поэтому ремни Психологу приходится где резать, где пилить штык-ножом.
ПТУРы отдают мангустовским, которые сразу уносят трофеи за посадку.
***
Внезапно почти за БМП начинает подниматься дым. Кто-то обозначает их местоположение.
– Садись за управление! – кричит Бронетанк Психологу.
Психолог кидается к люку механика-водителя БМП, по ним снова бьёт снайпер. Бронетанк отвечает снайперу новой очередью, выскакивает из башни, отгребает гильзы с люка водителя и открывает люк. Психолог – не самый тощий в «Заре» человек – одним движением заскакивает на броню, проскальзывает в люк и оказывается на месте механика-водителя.
– Вася, насосы нужно включить, насосы! – кричит Бронетанк.
В таких ситуациях соображаешь быстро. Бронетанк буквально за минуту объясняет Психологу очередность запуска БМП. На треть интуитивно, на треть – слушая подсказки Бронетанка, на треть – вообще неясно как, Психолог включает нужные тумблеры, включает масляные насосы, массу, стартёр и заводит БМП.
И начинает искать рычагом нужную передачу.
– Витя, где какая передача? – кричит Психолог.
– Не помню! Разбирайся сам! Ищи!!
За БМП поднимается столб дыма.
***
Психолог наконец-то находит нужную передачу.
– Нужно через посадку на ту сторону, мы им ввалим! – орёт Психолог Бронетанку.
Чечен и дед запрыгивают в десантный отсек. БМП срывается с места, идёт задним ходом. Немного отходит – и точно на то место, где стояла БМП, практически одновременно прилетают три мины.
БМП проходит задним ходом до разрыва в посадке. Останавливается, Психолог втыкает первую передачу и через разрыв выходит на поле. Метрах в 20-25 – около 80 укропов. Они видят броню с белой полосой (их отличительный знак) и радостно машут броне.
Бронетанк начинает лупить по толпе из башенного пулемёта. Укропы – кто успевает – бросаются врассыпную.
Психолог доворачивает БМП, чтобы Бронетанку было меньше крутить вручную заедающую башню и было удобнее стрелять. Внезапно Бронетанк видит бывшие позиции «Зари» возле которых брошенный трактор.
Психолог ещё доворачивает БМП в сторону трактора, потому что понимает, что заедают электроприводы и Бронетанку сложно будет наводиться вручную.
Как в замедленной съёмке из-под трактора показываются трое с «Мухой». Гранатомётчик поднимается в рост и наводит «Муху» на БМП. Но выстрелить не успевает – Бронетанк выпускает в них длинную очередь из пулемёта, затем добавляет из пушки.
Гранатомётчиков больше не видно.
***
От бывших окопов «Зари» бегут укропы. Бронетанк стреляет по ним из пулемёта, Психолог уже освоился с управлением и сдаёт вперёд-назад. Раз, второй, а третий не получается – БМП глохнет. И в следующий момент попадания приходятся в правый борт, в башню и в двигатель.
Мимо Бронетанка в башне пыхает пламя. У Психолога что-то взрывается под ногами, его отбрасывает назад. Стукнувшись головой, Психолог ненадолго отрубается. Через несколько секунд включается обратно.
БМП полон дыма. Психолог начинает дёргать люк и не может его открыть. Вдруг вспоминает и практически наощупь включает тумблер «Воздух». Вентилятор начинает выть и вытягивает дым из БМП.
– Заводи! Уёбуй! – орёт из башни Бронетанк.
Психолог снова заводит БМП. Включает заднюю передачу и выводит БМП в поле.
– Куда ты едешь в поле?! – кричит Бронетанк.
Шлемофонов в БМП нет, приходится кричать голосом, пытаясь заглушить двигатель. Неясно, слышит Психолог Бронетанка или понимает интуитивно, но, увидев разрыв в посадке, он останавливает БМП, втыкает переднюю передачу.
БМП проходит через посадку, поворачивает и движется в сторону Луганска. Проходит метров двести, и дизель начинает глохнуть. Психолог осторожно принимает вправо, и заводит БМП в посадку. Там БМП, упёршись в дерево, окончательно глохнет.
«****арики», – мелькает мысль у Бронетанка.
– Какого тебя в посадку занесло! – орёт сверху Бронетанк.
– Солярой воняет! – орёт снизу Психолог. – Тут соляры полно!!
– Витя, уёбываем!! – кричит Психолог.
Действительно, под ногами у Психолога уже плещется солярка.
– Ходу!!
Психолог хватает разгрузку и даже не запомнив как, выскакивает из БМП. Бронетанк уже снаружи. Дед и Чечен выбираются вслед на ними и сразу же набирают скорость, далеко обгоняя Бронетанка и Психолога.
Психолог и Бронетанк сначала бегут, затем идут, затем бредут по дороге в сторону Луганска. Тут начинается плотный артобстрел, их кроют всем, что есть.
– Витя, стой, помоги разгрузку надеть! – хрипит Психолог вслед Бронетанку. – Витя, стой!!
Бронетанк помогает Психологу надеть разгрузку. Откуда-то снова берутся силы, и экипаж первой БМП-2 «Зари» бежит в сторону Луганска. По дороге их подбирает какой-то УАЗ, который довозит их до точки сбора: Пост ГАИ на Металлисте. Оттуда их уже забирают Адам с Лютым и отвозят на «Зарю».
***
На следующий день выясняется, что БМП подбили из «ЗУшки» свои. Человек из «Зари» – он в прицел в увидел на поле броню с украинскими опознавательными знаками и влупил по ней все оставшиеся снаряды.
***
Разведка возвращается в «Зарю».
Состояние у Поэта подавленное, но пока ничего особо не чувствуется. Словно предохранители в психике снизили силу восприятия происходящего.
Кто-то курит на лавочке. Кто-то идёт есть. У одного чуть было не начинается срыв. Лариса делает ему укол, затем второй. Не помогает. Затем его отправляют в баню. Там он понемногу успокаивается и его отводят спать.
Поэт возвращается в кубрик и механически начинает чистить автомат. Это немного успокаивает, и Поэт собирает автомат, ложится на койку и закрывает глаза банданой, пытаясь уснуть.
В следующую секунду Поэт подскакивает на койке.
Стоит ему закрыть глаза – он тут же, ещё даже не успев заснуть, словно проваливается в странный «прозрачный» сон. Который объёмнее и более яркий, чем реальность.
В этом сне повторяется один и тот же момент, пережитый утром 17 июня. Тот, когда на них с Финном, идущим по шоссе, выскакивают две брони и начинают бить из крупнокалиберных пулемётов.
***
Раз за разом этот сон-явь повторяется с кинематографической точностью. Поэт закрывает глаза – и тут же видит перед собой шоссе, посадку, спину Финна, и плавно, как в замедленной съёмке, выскакивающие брони.
Раздаётся грохот пулемётов – медленнее и объёмнее, чем в жизни – Финн и Поэт также медленно скатываются в посадку.
Если Поэт к этому моменту не успевает открыть глаза – сцена начинается с начала.
Так длится пять или шесть последующих дней. Они оказываются временами очень насыщенными, но даже яркие события не вытесняют из сознания это бесконечное кино.
***
Лариса каждый вечер ставит Поэту какие-то уколы. День на третий начинает действовать, и Поэт умудряется поспать пару часов без сна. Затем всё начинается сначала.
Отпускает Поэта только тогда, когда он приходит к Косте-Доку. Костя после укола правит Поэту позвоночник, Поэта неожиданно накрывает волна расслабления и он выключается прямо на кушетке в медчасти.
Где и спит несколько часов – пока не объявляют очередную тревогу.
Навязчивый сон уходит, оставляет в памяти полустёртое, но устойчивое воспоминание. И если повторяется, то очень редко.
***
Тяжелее всего Поэту смириться с гибелью Финна. Вообще смерть тех, с кем вчера пил чай и курил на улице – это сильное потрясение. Но Финн был для Поэта другом.
Настоящих друзей можно найти или в юности, или на войне – в периоды, когда человек может быть собой и особо не думать о последствиях.
У Поэта в жизни было очень мало друзей. Настоящих друзей, как оказалось – буквально пара человек. Но они остаются в Днепропетровске и не факт, что разделяют взгляды Поэта.
Финн был Поэту другом, каких находят и теряют только на войне.
Пустая застеленная койка рядом давит на психику чуть ли не сильнее, чем сон-явь про стреляющие из пулемётов брони.
***
Девять дней после смерти Финна (Поэт обращает внимание) происходят вещи, которые Поэту тяжело себе объяснить.
Поэту кажется, что он чувствует присутствие Финна. Финн словно улыбается и говорит ему: «Серёга, не бойся», «Серёга, всё хорошо». Поэт не слышит голос в прямом смысле этого слова – но он словно чувствует присутствие.
Поэт списывает происходящее (или кажущееся) на стресс и последствия контузии. Совпадение или нет – через девять дней отпускает
Но происходят и более странные вещи.
***
Какие были ценности у Финна и Поэта? Патроны, которые удавалось накопытить с большим трудом. Деньги, с которыми тогда было туго. И дешёвые леденцы, которые Финн с Поэтом покупали, когда оставались какие-то деньги.
Несколько последующих дней, возвращаясь в кубрик, Поэт находит на своей койке (когда под покрывалом, когда на покрывале) то леденец, то купюру небольшого достоинства, то патрон.
Это происходит не во сне, это происходит в реальности. Эти купюры, леденцы и патроны Поэт складывает отдельно в тумбочку, утром заглядывает – всё на месте.
Для себя Поэт решает, что кто-то из взвода поддерживает его таким образом.
***
Наваливаются новые дела и новые задачи. Украинцы при первой дурной атаке на Луганск несут эпические потери, но мясорубка только начинается. Бои, обстрелы, блокада – это всё ещё впереди.
Сменяющиеся, как в калейдоскопе дни, вытесняют старые впечатления, заменяют новыми, которые затем заменяются следующими.
Жизнь ускоряется так сильно, что Поэту кажется, что за недели пролетают года.
Но Поэт ещё долго не спит по ночам, вспоминая Финна.
ГЛАВА 12. ПЕРВОЕ ПЕРЕМИРИЕ
Поэту наконец-то удаётся провалиться в горячечный тревожный сон.
Первые полчаса он раз за разом закрывает глаза, и каждый раз вздрагивает, снова попадая на шоссе и глядя на выскакивающие «коробки». Затем навязчивый глюк немного тускнеет, и под закрытыми веками наконец-то наступает темнота.
Длится это недолго. Вздрогнув, словно от удара, Поэт открывает глаза.
Ворон, который стал командиром взвода после гибели Дизеля, медленно и беззвучно движется по полуосвещённому кубрику и время от времени трогает за плечо то одного, то другого бойца.
Они просыпаются, Ворон им что-то негромко говорит, и бойцы также беззвучно соскальзывают с коек и начинают собираться.
Поэт обычно вызывается добровольцем, но сейчас ему всё равно. Убедившись, что Ворон к нему подойти не планирует, Поэт закрывает глаза и снова видит темноту.
Погружаясь в сон без сновидений, он успевает услышать, как с тихим скрипом открывается и закрывается дверь кубрика.
Несколько человек по полной боевой выходят в коридор.
Ворон собирает людей по поручению Андрея. После мясорубки на Металлисте ополченцы и украинцы впервые договариваются о перемирии. Для обмена телами погибших, которые одна и другая сторона не успели забрать в бою.
***
Когда Андрей с несколькими разведчиками приезжает на позиции под Металлистом, всё едва не заканчивается трагично.
О перемирии договаривались с офицерами, но офицеров на украинских позициях сейчас нет. Находящие там бойцы о перемирии ещё не знают. «Правосеки», видящие, как к ним спокойно подъезжают на автомобиле «сепары», охреневают настолько, что даже не стреляют.
Андрей объясняет правосекам, что сейчас заключено перемирие. И предлагает позвать кого-нибудь из их офицеров.
Пока зовут офицеров, лютую реакцию у правосеков первым вызывает Норд. Норд – высокий смуглый крепкий парень, явно с примесью восточных кровей. На луганчанина не похож совершенно.
– Я приеду к тебе домой, – хрипит один из правосеков, размахивая здоровенным тесаком и прыгая вокруг Норда. – Я буду резать твою семью, твоих детей, твою жену – у тебя на глазах, затем – тебя.
Норд ничего не отвечает. Молча смотрит на это животное.
Андрей также молча наблюдает за происходящим.
Все понимают, что стоит правосеку подойти к Норду ближе, чем допустимо, или сорваться Норду или кому-то из разведчиков – разведчиков перестреляют, но они успеют захватить с собой несколько человек.
Ситуацию спасают украинские офицеры, которые подходят на позицию и немного успокаивают «патриотов Украины».
***
Норда от греха подальше отправляют назад. Украинские офицеры немного приводят в чувство правосеков и оттесняют их от разведчиков.
После долгих переговоров на бывшие позиции «Зари» пропускают одного Андрея на машине. Один украинский офицер едет на позиции, контролируемые ополчением – за телами украинцев.
***
Заняв позиции «Зари», украинцы опасаются, что зарёвцы заминировали тела. Возможно, поэтому тела Дизеля и Финна остаются нетронутыми. Украинцы также боятся, что заминировали тела их бойцов, поэтому Андрею приходится идти между трупами одному.
Когда Андрей подходит к очередному телу, украинцы прячутся за деревьями и брустверами. Андрей осторожно переворачивает тело, украинцы, убедившись, что взрыва нет, выглядывают. Когда Андрей подходит к следующему телу, они снова прячутся.
Андрей фактически оказывается между молотом и наковальней. С одной стороны – он (как он позже рассказывает) боится нарваться на растяжку. Причём на растяжку, оставленную своими.
Растяжек вокруг тел зарёвцы не оставляли – не их стиль. Да и мало кто на тот момент умеет это делать. Гораздо большую угрозу представляют украинские бойцы.
Украинские офицеры – люди в возрасте, видно, что они верно понимают суть этой войны, и им даром не нужна эта мясорубка. Им приходится прилагать большие усилия, чтобы успокаивать правосеков и всушников, которые всё рвутся разорвать Андрея. Видя поле боя после боя.
Если на позициях «Зари» Андрей находит четыре тела зарёвцев, то только здесь лежат более пятидесяти тел украинцев. Скоро утро, но подбитая бронетехника ещё горит. Бронетехники много. В открытых люках БТРа, подбитого Гномом, видны обугленные тела десантников.
Украинцев от расправы над Андреем удерживают их офицеры – и осознание того факта, что их офицер на «Урале» разведчиков сейчас вместе с разведчиками собирает тела украинцев на территории, которую контролирует ополчение.
***
Андрея пропустили за телами на «четвёрке» (ВАЗ). Андрей собирает и грузит тела в одиночку.
Первым находит Дизеля. Его родители с вечера в «Заре», они знают о гибели Дизеля, и просят привезти тело, чтобы хотя бы похоронить его. Перед выездом Андрей обещает им привезти тело Дизеля в любом случае.
Вторым Андрей находит Финна.
Всего удаётся найти пять тел. Двое разведчиков, двое спецов, и тело гражданского, который неясно как оказался на поле боя.
По дороге Андрей встречает разведчиков, из «Урала» которых уже выгружают тела украинцев. Четвёрка становится впереди, «Урал» – сзади, и машины уходит в «Зарю».
Только сейчас Андрей с облегчением выдыхает.
***
Андрей делает нужное дело. Норд, которому пришлось отходить назад, потом рассказывает, что по дороге видел остатки тела, привязанного тросом к БТР.
Подобное будет повторяться ещё не раз. Издевательство над трупами – одна из «национальных забав» правосеков.
Тело на тросе в таком состоянии, что складывается впечатление, что его тянули по асфальту от самого Счастья.
Благодаря перемирию и действиям Андрея и разведчиков тело гражданского удаётся отправить в городской морг, и четверых зарёвцев удаётся похоронить по-человечески.
***
На следующий день уже образовывается линия фронта. Она проходит через Металлист, РЛС и Александровск.
В Металлисте окапывается «Заря» и комендатура Грача. Ополчение – с одной стороны оврага, в котором расположен Металлист, украинцы – с другой. Фактически стороны находятся друг напротив друга. Всю войну по Металлисту шастают то одни, то другие, но по-настоящему туда никто так и не заходит.
Ополчение роет полнопрофильные окопы, заставлять уже никого не нужно. Бой показал однозначно – чем глубже окоп, тем дольше живёшь.
Металлист расположен в яме – идеальная ловушка. Войти в него просто, а вот выйти уже вряд ли получится. И до тех пор, как украинцы не уходят за Северский Донец, Металлист остаётся «серой зоной».
На РЛС стоят «Лешие» и ЗУ с экипажем из «Зари». На Александровском блокпосту дежурит сборное подразделение.
Каратели подходят вплотную к Луганску. Дальше ополчению отступать просто некуда.
С украинских позиций даже миномёт спокойно добивает в город.
ГЛАВА 13. СНОВА МЕТАЛЛИСТ
19 июня 2014 года. Разведка снова выдвигается в сторону Металлиста.
Джихадмобиль уже практически готов. Но Ворон вместо Поэта ставит пулемётчиком почему-то Самоху. Неясно, планируется это на этот день или надолго, но сегодня Поэт выходит в составе взвода ногами.
«Уралы» выгружают разведку возле поста ГАИ. Пройдя чуть вперёд, разведчики видят окопавшихся в посадке ополченцев. На данный момент эта линия окопов – линия фронта.
Что дальше и кто там – никто не знает.
Разведка получает задачу войти в дачный посёлок, расположенный в полукилометре от линии окопов, и выяснить, что там происходит.
Поэт оказывается в паре с Лёдом. Поэт, Лёд, Добрыня, Черныш, Страйк, Адам, Лютый, Гном и Змей первыми выдвигаются к ближайшему отдельно стоящему двухэтажному дому.
К ним присоединяются человек шесть из подразделения, которое окопалось в посадке.
***
Поэта часто спрашивали, было ли ему страшно во время боевых. Поэт отвечал честно: «Конечно». Временами – ещё и как.
Страх – естественная реакция. В первом бою его зачастую не замечаешь, потому что не понимаешь толком, что происходит.
Второй-третий бой – самые тяжёлые. Когда уже ясно, что происходит и что может ждать впереди. И когда ещё не выработан режим реакции на эту ситуацию.
Важно, чтобы в этот момент сложилось правильное отношение к страху.
Давить это чувство – бессмысленно. Даже если получится, может съехать крыша. Заливать алкоголем или глушить наркотиками – также не вариант. Притупляется реакция, и человек способен подвергать себя ненужному риску.
Хотя и это правило не без исключений – Поэт знал как минимум одного человека, которому нахождение в бою под тяжёлым наркотиком спасло жизнь. Когда этому бойцу отрывает ногу, только тотальная «убитость» где-то найденным трамадолом спасает его от смерти от болевого шока.
Оптимальнее всего – когда страх становится топливом, когда удаётся действовать, осознавая страх, не мешая ему и давая страху мешать себе.
В этом случае страх становится топливом и превращается в кураж – особое состояние, когда обостряются все реакции и основной эмоцией становится жутковатое веселье.
***
Разведчики и те, кто с ними, бегут через перекопанные огороды, разделённые проволочными и деревянными заборчиками, прячась за редкими хозпостройками и металлическими будками для инструмента.
Кто находится в двухэтажном доме, который определили первой целью? Если оттуда начнут стрелять – останется ли в живых хоть кто-нибудь из тех, кто сейчас в чистом поле, как на ладони?
Чуть впереди Поэта бежит Лёд. Справа – Страйк с заряженным гранатомётом на плече. Сзади пыхтят и топают Добрыня и Черныш – оба плотные и коренастые. Добрыня тащит пулемёт, Черныш – запасные коробки с патронными лентами.
Поэт чувствует, как его подхватывает волна куража. Как искажается и становится объёмным восприятие – словно внутри шара, как тело наливается резкостью и силой, и как лицо непроизвольно растягивается в кривой улыбке.
– Залегли! – кричит Лёд в рацию тем, кто не слышит его голос напрямую.
Ополченцы рассыпаются за хозпостройками и невысокими плодовыми деревьями.
***
Медленно, осторожно, постоянно связываясь по рациям, разведчики окружают дом. Лёд и Поэт с левой стороны подходят к открытым зелёным воротам, спиной прижимаясь к «еврозабору». Поэт вспоминает, как три пули, случайно выпущенные Финном, прошили бетонный забор в «Заре», как бумажный, и по спине ползёт холод.
– Внимание! – командует Лёд. – Двое заходят, остальные прикрывают.
– Поэт, держишь? – поворачивается Лёд к Поэту.
– Да, второй этаж, мои – левые, – отвечает Поэт об окнах.
– Мои – правые.
– Пошли! – это уже в рацию.
Двое проскальзывают в открытые ворота и пулями несутся к дверям, под прикрытие стен. Чтобы хотя бы из окон не достали.
Хотя в этом случае из окна можно выбросить гранату. Прямо под ноги прячущимся.
Поэт разгибается и кладёт автомат на забор, открыто целясь в окна. Если пойдёт стрельба – забор всё равно спасет не больше, чем газета. Может, люди в доме (если они там есть), подумают, что здесь много людей и предпочтут обойтись без стрельбы.
Один из подбежавших к дому рывком распахивает дверь (второй в это время целится в дверной проём). Поводив стволом, второй заскакивает внутрь, следом за ним проскальзывает первый.
Поэт рывками переводит ствол от одного окна к другому, щурясь от бликов солнца на стёклах.
Тянется томительная тишина.
– Лёд, мы в доме! – неожиданно просыпается рация.
– Всё чисто.
– Всем! Заходим! – кричит Лёд в рацию. – Крайние двое остаются на улице, прикрывают подход к дому.
С облегчением, но ещё пригибаясь, зарёвцы вбегают во двор и забегают в дом.
***
Дом добротный, двухэтажный, в процессе внутренней отделки. Толстые стены, мощные железные двери, хорошие окна. Всё основательное, явно задумывалось «на всю жизнь» и делалось всеми имеющимися ресурсами.
Стены уже почти все оштукатурены, но пол практически нигде не залит. Потолок – бетонные перекрытия между первым и вторым этажом.
В дальнем углу слева вверх уходит грубая металлическая лестница с толстыми ступенями и основательными сварными швами. Под лестницей лежат мешки с цементом, кирпич и какие-то инструменты.
Возле входа – старый кухонный стол, служащий и местом приготовления пищи (на нём – электрическая плита), и хранилищем инструментов (в ящиках стола).
Напротив входа – старая тумбочка, на которой стоит старый телевизор с рогатой раздвижной антенной. Справа – раскладушка.
Лед выходит из дома и разговаривает с кем-то по рации. Затем возвращается.
– Курим, ждём полчаса! – командует Лёд.
Поэт устраивается на каком-то бауле с тряпьём, отслужившим своё и отвезённым «на дачу». Достаёт сигарету, закуривает и откидывается на стену.
Змей сразу же находит два кирпича, ставит их рядом, быстро ломает между ними мелкие ветки и щепки, разводит костерок и ставит на огонь найденную здесь же эмалированную кружку.
Из фляги Змей наливает в кружку воду. Достаёт из разгрузки туго замотанный целлофановый пакет, осторожно развязывает его и аккуратно, но щедро сыплет в кружку заварку.
Движения у Змея – отточенные до автоматизма. Видно, что он делал подобные экспресс-чаи не одну сотню раз.
Осторожно пошевелив щепки в костерке, Змей подбрасывает ещё пару и довольно закуривает. Затем мельком хитро смотрит на Поэта.
***
Поэт уже почти дремлет, но глаза не закрывает. Он снова попадает в странное полусонное состояние. Быстро, как молния, перед глазами мелькает смазанная объёмная картинка – большой двухэтажный дом за забором, на который Поэт смотрит из-за небольшого холма.
В доме – две тёмные тяжёлые фигуры, вроде тех, которые привиделись ему перед боем 17 июня. Фигуры более плотные, чем вся остальная картинка, и от них, как холод по земле, к Поэту тянется тупая угроза.
Поэт вздрагивает, и его словно ударом выбивает из дрёмы. Поэт вдруг понимает, что в доме уже хорошо пахнет ядрёным «купцом». Поэт резко мотает головой и смотрит сначала на кружку, в которой редко булькает, затем – на Змея.
– Видно ценителя! – оскаливается Змей.
– Видно мастера, – дипломатично отвечает Поэт.
Сказано без преувеличения. Поэт давно стал ценителем «чайного творчества» Змея. Змей – действительно мастер «чифиря» и «купца». Виден большой зоновский опыт.
Впрочем, Змей и не скрывает: с такими повадками и татуировками – захочешь, не скроешь.
– Взбодримся перед выходом? – лыбится Змей.
– С превеликим удовольствием, – тактично отвечает Поэт. – У меня шоколада немного есть.
– Потом шоколад. Не с чаем.
– Пацаны, пятнадцать минут! – вмешивается Лёд. – Успеете?
– Да чего там успевать?! – возмущается Змей.
– Успеем, – соглашается Поэт.
– Лёд, ты с нами? – спрашивает Змей.
– Спасибо, не хочу.
– Как знаешь. Может…
Договорить не успевает. Во дворе слышны раздражённые голоса. Лёд вскакивает и исчезает за дверью. И почти сразу же возвращается.
Лицо у него злое и вытянутое. Губы сжаты, и видно, что он изо всех сил давит ругательства.
– Что такое? – моментально становится серьёзным Змей.
– Пока ждём. Одну рацию потеряли, теперь ищут… (пауза). Долбоёбы!! – всё-таки срывается Лёд.
Змей тут же расслабляется.
Пока Лёд говорит начало фразы, Поэт успевает поспорить сам с собой, психанёт Лёд или нет. Лёд психанул, хоть и не сильно. Но всё равно – Поэт сам у себя только что выигрывает ещё одну сигарету перед выходом.
– Проебала бабушка золотые часики, – флегматично подытоживает Змей. – Точно чаю не будешь?
– Нет.
– Ну, а мы начнём!
Змей заматывает руку найденным полотенцем, снимает кружку с костерка, аккуратно ставит её на стол и быстро присыпает огонь песком, который наскребает прямо с пола (точнее – с земли на том месте, где планировался пол).
Затем берёт кружку, делает «два маленьких», счастливо выдыхает «Ы-ы-ы-ы!», расплывается в блаженной улыбке, откидывается на стену и протягивает кружку Поэту.
Поэт делает глоток обжигающего «купца», фильтруя через зубы редкие неосевшие чаинки. Затем также откидывается на стену и лениво осматривает дом.
***
Поэт часто видел подобные дома. Когда страна сыпалась, каждый, кто мог, строил свой персональный «рай» на шести сотках, а за забором – хоть трава не расти.
Украинцы – хорошие индивидуальные хозяева, но зачастую плохие государственники. Большинству украинцев, которых знал Поэт, было по барабану всё, кроме их личного хозяйства.
Этот подход не мог не дать свои результаты. Пока в стране было что пилить и продавать – пилили и продавали. Выгадывали, выторговывали, иногда воровали, давали взятки и откаты – и с остервенением строили свои «домовладения». От небольших «скворечников» до реальных дворцов.
Армия украинцам была не нужна на каком-то генетическом уровне. Поэт много раз в бытовом общении слышал выражения вроде: «Армию развивать не нужно, войн больше не будет. Нужно развивать спецслужбы».
Особо любили подобные умняки повторять барыги, которым в жизни что-то удалось. И которых устраивало положение дел и радовала уверенность в завтрашнем дне.
На Поэта, бредившего северокорейской доктриной «Сонгун» – «приоритет армии» – уважаемые в обществе люди, да и вслед за ними остальные, смотрели, как на фрика.
Когда началась первая бойня на Майдана, Поэт вдруг понял, что иногда не стыдно слыть фриком даже среди уважаемых в обществе людей.
Поэту приходилось общаться с разными людьми. До войны он даже знал тех, кто ввалили в постройку своего загородного дома два года времени и больше миллиона долларов. Отгородились от внешнего мира хорошим забором – и выдохнули с облегчением.
Любили, кстати, мягко подкалывать Поэта, который четыре года до войны жил в мазанке, обложенной кирпичом. А у Поэта душа не лежала обустраивать тот дом. Есть свет, вода, газ и Интернет – и ладно. Летом – вообще благодать. А зима – всего три месяца.
Выходит, рано облегченно выдыхали богатые домовладельцы. Что теперь будет с их домом и с ними самими?
***
Дом, в котором сейчас ждут команды на выход зарёвцы, напоминает Поэту дворец его знакомых. Конечно, на несколько уровней проще, и ещё не доделан – но хозяин также вкладывал в него время, ресурсы и душу.
И что останется от этого дома после войны?
И останется ли владелец просто жив?
– Пацаны, подъём, выходим! – Лёд только что снова выглядывал на улицу (похоже, в доме приём хуже) и с кем-то говорил по рации.
Зарёвцы вскакивают. Змей выливает заварку из кружки в уже потушенный костерок и аккуратно прячет кружку в стол.
– На обратном пути продолжим, – негромко отвечает он на немой вопрос Поэта.
Поэт за Змеем выходит из дома.
***
– Внимание! – говорит Лёд посерьёзневшим зарёвцам. – Дальше этого дома ещё никто не ходил. Мы прочесываем дачный посёлок и, если чисто, занимаем какой-нибудь крайний дом.
– Если натыкаемся на хохлов – шмаляем всем, чем есть, и уходим, – заканчивает речь Лёд.
Страйк молча кивает и скручивает выстрел для РПГ.
– Без нужды не стреляем, – улыбаясь, но с нажимом говорит Лёд. – Разведка заканчивается после первого выстрела. Силы у нас не те, чтобы вести нормальный бой.
Страйк снова молча кивает. Добрыня сердито щёлкает предохранителем своего «Малыша» (ПКМ), но также молчит.
– Всё ясно?
Зарёвцы кивают.
– Пошли!
***
Как нужно прочёсывать населённый пункт, никто особо не представляет. Поэтому зарёвцы ведут себя, как видели в кино – перебегая от здания к зданию, прикрывая друг друга и даже пытаясь работать двойками и тройками.
Профессионалам, наверное, было бы смешно смотреть на эту «зачистку». Но где они, эти профессионалы?
Поэт работает в паре с Лёдом. Они идут впереди, время от времени возле них оказывается Норд. Справа движутся своей группой «примкнувшие» – которые пошли с разведчиками от окопов.
Чуть сзади идёт Страйк с РПГ, чуть левее – Добрыня и Черныш. Змей, как настоящий змей в траве, умудряется неожиданно появляться то справа, то слева.
Остальные растягиваются линией и происходящее в плане слаженности даже похоже на что-то правильное.
***
Посёлок с небогатыми дачными участками проходят быстро – дома здесь не на всех участках, и зачастую поскромнее, чем тот, в котором сидели перед этим. Пройдя до последней улицы, по команде Лёда останавливаются.
Кто-то прячется за будками с инструментами, кто-то – за столбами и чугунными ваннами, в которых раньше мешали раствор.
Среди небольшого садика невысоких плодовых деревьев Добрыня и Черныш сразу же оборудуют себе пулемётную точку.
– Поэт, давай пока здесь, – Лёд вжимается в землю за неясно откуда взявшимся холмиком.
Возможно, где-то рыли котлован, и сюда свозили землю.
Поэт вздрагивает. Они с Лёдом лежат за небольшим холмиком высотой чуть больше человеческого роста, метров пятнадцать в диаметре.
Перед ними через улицу, чуть левее – хороший двухэтажный дом из красного кирпича за высоким забором и мощными аккуратными воротами.
При взгляде на этот дом у Поэта в груди словно начинает вибрировать неслышимая струна.
Лёд в это время подзывает к себе старшего из примкнувших. Подбегает невысокий вёрткий парень (Монгол, ещё один Монгол) со здоровенным худым напарником.
– Вот этот дом проверяем, – серьёзно говорит Лёд, показывая на дом, который так не нравится Поэту.
– Почему этот?
– Посмотри, сколько антенн. До хрена для жилого дома.
Спорить с Лёдом тяжело.
Антенн на доме и во дворе натыкано действительно много. Начиная от спутниковых и заканчивая откровенно военной, стоящей посередине двора и удерживаемой растянутыми тросами.
– Согласен, – отвечает Монгол. – Как заходить будем?
***
Вопрос Монгола не праздный. Весь посёлок до этого места был обычным садовым товариществом, а вот на крайней улице расположилась местная Рублёвка.
Основательные хорошие дома – и сплошная стена из бетонных и кирпичных заборов.
– Мы заходим оттуда, – Монгол показывает на дом правее, – а вы – к воротам.
– Принял, – отвечает Лёд.
Нажимает клавишу на рации.
– Со мной – Поэт, Норд и Змей. Остальные – прикрываете нас. Особо – Страйк и Добрыня. Если нас встретят – лупите так, чтобы мы смогли отойти. Только по нам не въебите.
Страйк, сидящий рядом, молча кивает. Добрыня рычит в рацию: «Обижаешь!» Кто-то говорит: «С Богом!»
– Пошли! – кричит Лёд.
Монгол со своими пулями перебегают улицу и вжимаются в забор возле дома справа, отделённого от цели узким проулком.
Разведчики перебегают к дому и прячутся за столбами и забором.
– Спокойно! – орёт Лёд в дом. – Мы сейчас зайдём, если кто-то есть в доме, дайте знать! Мы свои, мы мирных не трогаем! Армия Юго-Востока! Батальон «Заря»!
В доме – ни звука.
У Поэта в груди вовсю вибрирует неслышимая струна. Он раз за разом вспоминает две чёрные фигуры, которые привиделись ему в полудрёме.
***
– Армия Юго-Востока! Батальон «Заря»! Свои! – ещё несколько раз кричит Лёд, но в ответ – тишина.
– Лёд, мы прикрываем отсюда, мы весь двор видим, – слышен в рациях Монгол. – Попробуйте открыть ворота.
– Попробуем… Поэт, твой этаж – второй, Змей и я – первый.
– Ясно!
– Страйк, Добрыня, пацаны – внимание!
– Готовы, – отвечает кто-то.
– Пошли!!
Норд резко выглядывает из-за забора и сразу же пригибается. Перебегает на пару шагов в сторону, выглядывает – и снова пригибается. И ещё раз.
Никакой реакции.
Поэт рывками переводит ствол автомата с окна на окно и боковым зрением видит соседей.
У Змея обострились черты лица, он неподвижно смотрит в прицел СВД. Лёд выглядывает из-за столба и поднимает автомат над забором, готовясь стрелять из подствольника.
Норд в один прыжок перемахивает через забор.
Жуткое давящее ожидание.
***
Проходит секунд тридцать – глухо металлически щёлкает замок. Открывается тяжёлая калитка, и в образовавшейся щели появляется серое лицо обычно смуглого Норда.
– Заходите, во дворе чисто.
– Монгол, держите дом, мы заходим во двор! – командует Лёд в рацию.
Змей, Лёд и Поэт заскакивают в калитку и рассыпаются по двору, прячась, где получится.
Все стволы смотрят на окна дома.
За ними – ни звука, ни движения.
***
Двор небольшой, аккуратный, забетонированный почти полностью. Дом – слева от ворот, возле дороги. Справа – большой длинный гараж, за ним поставлена армейская палатка.
Монгол со своими перемахивают через забор и занимают позиции.
Держа окна под прицелом, зарёвцы осматривают двор.
В гараже транспорта нет, зато целая куча разного инструмента. И для строительства, и для ремонта автомобиля. Банки с консервацией, двухсотлитровые бочки – пустые и с водой и машинным маслом.
Пустые пластиковые и металлические канистры. Садовый инструмент и ещё множество всего.
Мешки с цементом, куча песка. Тряпки, вещи, обувь, военная форма – разных стран. Явно покупалась хозяином для охоты и рыбалки.
Большая армейская палатка с низу до верху забита картонными коробками с одеждой. То ли секонд-хенд, то ли контрабанда.
На задней стороне дома – ещё несколько разных антенн. Та, которая стоит во дворе на растяжках, при ближнем рассмотрении кажется ещё более «военной».
Слишком уж добротно сделана для бытовой.
– Пацаны, смотрите, – неожиданно говорит Норд и показывает на крышу сарая-гаража.
Поэт поворачивается.
Крыша сарая больше, чем наполовину, покрыта солнечными батареями. Они даже немного выступают за сарай, образуя козырёк.
– А вот и питание автономное… – негромко говорит Лёд.
– Пацаны, – продолжает Норд, – эта музыка стоит тысяч сорок евро, не меньше. Я когда-то работал немного по таким.
– Ни хрена себе…
– Монгол, пацаны, – говорит Лёд в рацию. – Прикрываете нас, мы дверь открываем.
– Принял!
***
Поэт с Лёдом подходят ко входу, поднимаются на бетонное крыльцо. Перед ними дверь – из толстенного металла. В щели между дверью и косяком виден толстый язык задвижки замка.
Лёд молотит в дверь разложенным прикладом своего АКС.
– Армия Юго-Востока! Есть кто-нибудь?!
Никакого результата.
Неверно сказано – результат есть, хотя и не совсем такой, какой ожидался.
Из подствольника Лёдова автомата выпадает ВОГ и с глухим стуком ударяется о бетон прямо под ногами у Лёда и Поэта.
Поэту моментально становится очень холодно. Он замирает и смотрит на ВОГ под ногами.
«Раз, два, три, четыре…» – механически считает Поэт. Хотя ВОГ – не граната, и отсчёт вести, по идее, бессмысленно.
ВОГ спокойно лежит, ярко светит Солнце, Поэту становится очень жарко, и затем – сразу снова холодно. ВОГ, вроде бы, не взрывается.
– Лёд, ****ь… – севшим голосом сипит Поэт.
– ****ь… – эхом отзывается Лёд.
Постояв ещё секунд десять, Лёд – белый, как снег – поднимает ВОГ и слегка дрожащей рукой начинает запихивать его обратно в подствольник.
– Лёд, ты ****улся совсем?!
– Так он же не выстрелил!
– Вот пусть так и будет. Выкинь его нахуй!!
Лёд отходит к середине двора и аккуратно кладёт ВОГ на траву.
– Пусть тут лежит. Потом взорвём.
Поэту очень холодно, под банданой, кажется, шевелятся волосы и очень-очень хочется курить.
В доме по-прежнему тишина.
***
ВОГ даёт почти сплошное облако осколков. Позже, на Дебальцево, Поэт видит, как украинцы и наёмники, готовясь к обороне зданий, приматывают ВОГ скотчем к РГД.
Такая конструкция, заброшенная в комнату или выброшенная из здания под ноги наступающим, даёт мощный взрыв от РГД и осколки от ВОГа. И, в общем, никому в комнате (если на улице – поблизости) практически не оставляет шансов.
Если бы ВОГ взорвался – скорее всего, Поэт и Лёд выбыли бы из строя надолго, если не насовсем. Но в этот раз им везёт.
***
Поэт и Лёд закуривают и соображают, что делать с дверью. Подвинуть язычок замка штык-ножом не удаётся. Сидит глухо.
– Давай эфку примотаем и дёрнем кольцо проволокой, – предлагает Поэт.
Дверь такая основательная, что не факт, что от эфки будет толк. Но других идей всё равно нет.
Поэт вытаскивает из разгрузки Ф-1.
– Пацаны, подождите с гранатой, может, свет есть? – слышен за спиной голос Норда.
Поэт в недоумении поворачивается.
Норд стоит за ними, в руках – небольшая болгарка со стёртым наполовину кругом. Болгарка включена в переноску, уходящую в гараж.
– Ща проверим.
Норд нажимает клавишу, и диск с визгом начинает вращаться.
– Норд, ты – гений, – улыбается ещё белый Лёд. – Жаль, маленькая болгарка.
– Там есть нормальная, но ключа нет.
– Какого ключа?
– Снять щётку и поставить диск.
– Ну, будем пилить этой. Хрен ли делать?
– Начинайте этой, я ключ поищу.
– Поехали!
Лёд берёт болгарку. Норд быстро исчезает в гараже. Лёд нажимает клавишу, болгарка визжит, но начать пилить Лёд не успевает.
Ещё вроде бы ничего не происходит, но у Поэта резко замедляется восприятие времени.
Периферийным зрением Поэт видит, как над их головами медленно приоткрывается окно второго этажа и оттуда медленно вылетают тёмные пятна.
В метре-полутора от крыльца, на котором стоят Лёд и Поэт, на бетон с глухими ударами падают две или три гранаты.
Насчёт третьей Поэт не уверен – вроде было, может не было – но два залитых солнечным светом ребристых тела эфок возле крыльца впечатываются в память навсегда
Два или три взрыва практически сливаются в один.
***
Граната – оружие переоценённое. Такая фраза попадалась когда-то Поэту в списке советов «ветерана ГРУ» (реального или вымышленного – неясно). В Интернете много подобных списков советов.
Среди них часто попадаются дельные, но именно этот вызывал у Поэта отторжение. Весь довоенный диванный опыт восставал против такой недооценки гранаты.
Позже, уже в «Заре», более опытные люди говорили: «Если собираешься себя взорвать – гранату нужно прижимать к голове или к сердцу. Иначе может просто оторвать руку».
Тогда Поэт задумался над тем, что кадры из фильма, где от взрыва гранаты в разные стороны разлетаются десять-двадцать человек, не совсем правда.
Безусловно, граната, заброшенная в автомобиль, БТР или комнату – оружие очень эффективное, в первую очередь – в силу ударной волны от взрыва. Но на открытом пространстве – как повезёт.
В этот раз Поэту и Лёду везёт. Двойной-тройной взрыв отдаётся в голове Поэта жуткой острой болью от недавней контузии. Поэта и Лёда тут же словно ветром сносит с крыльца.
Следующий кадр – Поэт и Лёд уже прячутся за палаткой, между брезентовой стенкой и еврозабором. Из дома лупят длинными очередями, пули молотят в брезент палатки и выбивают пыль и осколки из еврозабора. Раз или два проскакивают искры – когда пули попадают в арматуру.
– СУКИ!! – орёт Лёд и, подняв автомат на вытянутых руках, короткими очередями бьёт по окнам дома.
От кирпичных стен летит красная пыль, куски стёкол со звоном вываливаются на улицу и падают в комнаты.
Поэт на секунду прижимается к стенке палатки, обхватив голову руками. Боль, всколыхнувшаяся после взрыва, отвечает на каждый выстрел возле головы. Впечатление такое, что голова – один сплошной огромный воспалённый нерв, пульсирующий в такт выстрелам.
Вдох-выдох. Поэт снимает автомат с предохранителя, опускается на землю и аккуратно выглядывает из-за палатки. С такого расстояния целиться через оптику бессмысленно – в окно всё равно не промажешь. Поэт целится вдоль ствола и часто бьёт одиночными по окнам.
В доме что-то звенит и падает. Из дома поливают щедрыми очередями и снова выбрасывают гранаты.
Несколько взрывов – осколки лупят по забору, дому и застревают в вещах, лежащих в палатке.
В этот момент в дело вступают «Монголы».
– ГРАНАТА!!! – истошно орёт Монгол и резким аккуратным движением бросает гранату, целясь в окно второго этажа.
Граната попадает в стену рядом с окном и падает на бетон двора.
Лёд и Поэт одновременно пригибаются.
Звучит взрыв. Из дома на эту гранату отвечают сразу несколькими. Взрывы грохочут один за одним, голову не поднимешь.
Основная ударная сила группы – гранатомёт Страйка и пулемёт Добрыни – пока молчат. Им сейчас стрелять нельзя, чтобы не ударить в спину своим.
«Монголы» и Лёд с Поэтом вряд ли что-то сделают находящимся в доме только стрелковым оружием. Постреляли всего ничего – а у Поэта уже два магазина пустые.
– Лёд, уёбывать надо! – кричит Поэт Лёду. – Чтобы наши въебали!
– Надо! – кричит Лёд. – Уёбываем!!
Нажимает кнопку рации и кричит в неё Монголу, находящемуся метрах в пятнадцати.
– Отходим, Монгол! Вы первые, мы за вами! За холмик к нашим!!
Лёд кричит так громко, что Монгол слышит его и так, но также отвечает в рацию.
– Принял!!
Монгол мгновенно меняет в автомате магазин и, привстав на колено, словно вытягивается в струнку за столбом.
– КРАЙНИЙ!!! –орёт Монгол.
И начинает длинными очередями поливать окна дома.
Его бойцы срываются с места, пробегают метров десять и падают на землю, вжимаясь в любую яму и прячась за всё, что можно.
– КРАЙНИЙ!!! – орёт кто-то из «Монголов».
И начинает практически беспрерывно расстреливать дом.
Монгол срывается с места, пулей мчится мимо своих и пробегает метров на десять дальше. Все, кроме того, кто стреляет, бегут с ним.
– КРАЙНИЙ!!! – орёт кто-то ещё.
И начинает поливать дом.
«Монгол», который только что стрелял, срывается с места и на полусогнутых проносится метров на пятнадцать дальше группы – за дерево со сравнительно толстым стволом. Все «Монголы», кроме одного, бегут за ним и падают кто где.
– КРАЙНИЙ!!!
***
Из дома беспорядочно стреляют то по «Монголам», то по палатке. Короткие перерывы – в то время, когда очередной «Крайний» в сплошную расстреливает окна.
– Поэт, уёбываем!
– Давай, пошёл!!
Дождавшись крика «КРАЙНИЙ!!!» и, соответственно, паузы в стрельбе из дома, Лёд вскакивает, тремя ударами складного (!!!) рамочного приклада АКС выбивает три из четырех плиты еврозабора в секции, и выбегает в образовавшуюся щель, пока половины плит ещё падают.
Вытянувшись за столбом, Лёд молниеносно меняет магазин.
– КРАЙНИЙ!!!
И лупит в дом практически без перерывов.
Поэт, уже заменивший магазин, выскакивает, пригнувшись, перепрыгивает нижнюю, не разбитую секцию, и забегает за следующий за Лёдом столб.
– КРАЙНИЙ!!!
Лёд стартует так, что летит пыль. Поэт бьёт по окнам одиночными, но часто, без системы переводя ствол с одного окна на второе.
«Монголы» уже добираются до холма. Они видят, где свои, и уже могут стрелять по окнам на другой стене. Находящиеся в доме затихают, Лёд, как молния, несётся через улицу, на ходу оборачиваясь, чтобы дать короткую очередь.
Из дома снова выбрасывают пару гранат. Лёд словно спотыкается на ходу, Поэту кажется, что он видит, как от Лёда летят черные осколки. Но Лёд остаётся на ногах и в несколько прыжков исчезает за холмом.
– Поэт, готов?! – слышит Поэт истошный крик Лёда из-за холма.
Поэт быстро меняет магазин и делает вдох-выдох.
– Готов!!
– ПОШЁЛ!!!
Из-за холма начинают стрелять в дом три или четыре ствола. Поэт срывается с места и летит через улицу.
Холод, сжимающий открытую для выстрела спину – лучший попутный ветер. Поэт мчится, как гепард, и неясно как на ходу из-под мышки стреляет куда-то в сторону дома.
Поэт с пробуксовкой заворачивает за холм и падает на землю. Откатывается в сторону, аккуратно высовывается из-за холма и начинает снова без системы бить одиночными по окнам дома.
– Страйк, Добрыня, наши все, погнали! – кричит Лёд во всю глотку.
Из дома уже просто поливают веером всё вокруг и выбрасывают пару гранат. Добрыня всё ещё возится в пулемёте. Страйк аккуратно поднимается на колено и кладёт РПГ-7 на плечо.
– Выстрел! – кричит Страйк.
И стреляет.
Ракета попадает в угол дома под самой крышей, но не взрывается. Наверное, верх стены был сложен в полкирпича – ракета уходит в стену почти целиком, снаружи остаётся только хвостовик.
– ****Ь!!! – орёт Страйк.
И тут наконец-то начинает грохотать пулемёт Добрыни. Вываливаются оставшиеся стёкла, второй этаж дома быстро окутывается пылью от кирпича и штукатурки.
***
Дом обстреливают минуты три или четыре. Увидев, что зарёвцы откатились за холм, из дома постреляли пару минут и уже почти не стреляют. Наверное, стараются лишний раз не высовываться в окна, в которые беспрерывно летят пули.
– Лёд, ты как? – кричит Поэт.
– Нормально, а что?
– Да показалось. Когда ты бежал.
– Не, не показалось. Смотри!
Лёд поворачивается к Поэту.
На разгрузку у Лёда была на защёлку закреплена рация. Сейчас висит только защёлка с куском задней стенки и верха корпуса, антенна на жгуте проводов, и виден кусок платы.
– Прилетело что-то! – скалится Лёд.
– Да я видел. Ты-то цел?
– Да, даже синяка вроде нет. Мелкий осколок или камень.
– Ну и хорошо.
– Ага. Кстати, твоя жива?
Поэт вытаскивает рацию из гранатного кармашка разгрузки и смотрит на экран.
– Вроде да.
– Одолжи?
Поэт протягивает Лёду рацию.
– Внимание, это Лёд! Сейчас начинаем отходить. Идём за деревьями и строениями («Как будто из здесь до хрена!» – мелькает мысль у Поэта). Прикрывают – Лёд, Поэт, Добрыня и Змей.
– Поняли! Понял! – отзываются в рации голоса разведки.
– Пошли!
***
Уходят от дома без происшествий. Лёд и Поэт держат под прицелом окна, Добрыня рычит и водит стволом пулемёта, Змей с СВД словно сливается с деревом. Настоящий Змей – мелькает в голове у Поэта.
Разведка и «Монголы» двойками и тройками уходят к ближайшим кирпичным домам. Затем оттягиваются Добрыня и Змей.
– Поэт, иди! Я за тобой.
– Не, Лёд, ни хрена. Вдвоём пришли, вдвоём уходим.
– Поэт!
– Лёд!
– Ладно, пошли.
Прикрывая друг друга, Лёд и Поэт быстро пересекают практически открытое поле и с облегчением заскакивают за недостроенный кирпичный дом.
Поэт уже какое-то время замечает у Лёда странную перемену в поведении. Лёд «лезет на рожон». Стрельбы уже нет, но видно, что человек почему-то не пригибается там, где можно было бы и пригнуться. И на открытых пространствах движется гораздо медленнее, чем мог бы.
Позже Поэт не раз будет видеть подобное. В таких случаях ему вспоминается фраза «Интуиция – память будущего». Люди, которые чуют, что с ними что-то произойдёт, в тот самый день нередко сами ищут встречи с ситуацией.
И эмоция у них одинаковая – смесь боли и почти наступившего облегчения. Это видно сразу.
***
– Всё, оттягиваемся к окопам, затем – к машине! – командует Лёд после небольшого перекура.
До своих окопов уже ближе, чем до дома, и любая линия огня надёжно перекрыта как минимум парой-тройкой строений. Поэтому идут почти расслабленно.
Проходят мимо дома, где ждали перед выходом и пили чай.
– Змей, может, чаю? – спрашивает Поэт.
– На хрен ваш чай! – Лёд воспринимает слова Поэта всерьёз. – В кубрике пейте!!
– И так рацию проебали! – неясно к чему добавляет Лёд.
Змей молчит. Бывший зек-чифирист не может выразиться о чае неуважительно. Но по его виду понятно, что он с Лёдом, в общем, согласен.
***
Кто были эти люди в доме? Версий было много – от кого-то из «своих», с которыми зацепились из-за несогласованности действий, до ДРГ укропов, которые организовали в том доме пункт наблюдения и узел связи.
Могло быть и так и так. И ещё как-нибудь. Пока в этой войне разные стороны не одели в разные формы, регулярно происходили вещи, которые не могли произойти даже в кино.
Что точно – антенны в доме и во дворе были серьёзные, одна – даже специальная. Это позже подтверждают связисты.
И ещё. Стоявшие на позициях справа от дома видят, как минут через 30 после стрельбы из-за деревьев за домом (в направлении Донца, т. е. – украинцев) выходит БТР и уходит к украинцам.
***
Разведчики наконец-то добираются до окопов. Первое, что они видят – круглые глаза встречающих.
– Пацаны, что это было?
– Да хер его знает.
– Вам говорили – не лезьте!
– Нам говорили – посмотреть.
– Ну как, посмотрели?
– Да.
– Все целы?
– Всё.
– Ну и хорошо.
На этом разговор и оканчивается. По всей линии все, кто есть, быстро роют полнопрофильные окопы. Здесь проходит основная линия обороны. Вперёд, в поле, выходить смысла нет – просто задавят танками. И отступать некуда – Луганск за спиной.
Роют окопы, оборудуют блиндажи, готовят огневые позиции. Пилят брёвна, откуда-то везут бетонные плиты. Здесь готовятся действительно серьёзно.
Через некоторое время ряд окопов ещё выносят вперёд – чтобы опушка не была слишком хорошим ориентиром для артиллерии.
На месте кафе уже развёрнута полевая кухня. Змей уже хлебает суп из эмалированной миски и что-то энергично рассказывает восхищённой поварихе.
***
Если смотреть на украинские позиции, то изначально силы ополчения распределяются так. Слева от дороги на Счастье держит оборону «Заря». Справа от дороги – краснодонцы. Центр (дорога и немного в обе стороны) – комендатура.
Краснодонцы уходят через день-два. Их позиция – справа от дороги – также переходит к «Заре». Чтобы облегчить и ускорить управление этим участком, через несколько дней снимают комендатуру. Теперь вся эта линия обороны – от Металлиста до Александровска – становится зоной ответственности «Зари».
Слева стоит первая рота, справа – вторая рота. Мангуст со своими держит участок от первой роты до РЛС.
Два имеющихся танка постоянно гоняют туда-сюда, изображая крупные танковые силы.
Но украинцы уже в открытые столкновения не ввязываются. Они обходят от вышки на Александровск, откуда постоянно атакуют РЛС.
***
Ближе к вечеру Поэт понимает, почему ему бросилась в глаза нездоровая удаль Лёда.
Джихадмобиль в составе: Филин за рулём, Самоха за пулемётом и Лёд рядом с Филином – выезжает в город за какой-то надобностью. И в районе краеведческого музея попадает в сильную аварию.
Джихадмобиль восстановлению не подлежит. Самоха получает множественные травмы, но тяжёлых нет – отделывается сравнительно легко. Он единственный не попадает в больницу надолго.
Филин крепко прикладывается головой к стойке. Лёд вылетает из машины и, упав, сильно повреждает позвоночник.
Поэт снова остаётся без напарника.
ГЛАВА 14. ОБСТРЕЛЫ
– Старый, ты говорил, у тебя дочка есть?
Вечер. Разведка сидит по кубрикам в здании в на территории автопарка, куда недавно переехали. Кто-то лазит в Интернете в телефоне, кто-то смотрит кино на ноутбуке, некоторые чистят оружие.
Поэт разобрал автомат на расстеленной на койке плащ-палатке. Тщательно смазал маслом каждую деталь и разложил детали. Теперь пришло время минут пятнадцать-двадцать выходить на перекуры и в перерывах любоваться матово блестящими деталями.
Или, как вариант – можно задать неожиданный вопрос Старому.
– Ну, есть, – недовольно отвечает Старый. – А что?
Старый – ещё один снайпер во взводе, похожий на мушкетёра. Также любовно, как Поэт разбирает и смазывает свой автомат, Старый сейчас разбирает и готовится смазывать свою СВД.
И в этот момент Поэт пытается отвлечь его странным вопросом.
– Есть, – недовольно повторяет Старый. – А что?
– Красивая? – спрашивает Поэт.
– Естественно! – возмущённо отвечает Старый.
Действительно – Поэт умудряется задать родителю откровенно тупой вопрос.
– Познакомь? – вежливо говорит Поэт.
– На хрена? – Старый на своей волне, и отвечает автоматически, слушая в пол-уха.
Взвод затихает – все, кроме Старого, уже понимают, что Старого сейчас подколют.
Но Старый как раз заглядывает в ствол СВД и ему не до Поэта.
– На хрена это?
– Ну как на хрена? Женюсь, раз красивая. Всё по-честному! Свадьба, платье, все дела.
– Какой «женюсь»? Ей четырнадцать лет всего!
– Ещё лучше! На вырост будет. Ты познакомь, а я женюсь, как подрастёт.
– Да на хрена?
– Ну как же? Буду тебя «папа» называть.
– А это на хрена?!
– Ну как же! Представляешь – вечером жену спать уложил, и к тебе: «Старый-папа, пойдёмте по ****ям!»
– Иди на хрен! Только сунься к моей дочери – пристрелю на хрен! – орёт Старый, белея от ярости.
Он резко поворачивается к Поэту, понимает, что его подкололи, раздражённо бросает «Отвали!» и снова заглядывает в ствол СВД.
Взвод ржёт так, что дрожат стёкла. Ситуация сейчас – не самая приятная, и чувство юмора спасает психику, как мало что.
***
«Зарю» обстреливают. В основном – кочующие ДРГ с 82-мм миномётами. Сначала пристреливаются – мины ложатся в радиусе четырёх кварталов вокруг «Зари», затем три квартала, два, один.
Пока пристреливаются к батальону, гибнет много гражданских и страдает много домов и автомобилей. На глазах у Поэта и других разведчиков на перекрёстке напротив казармы мина прилетает прямо под капот «Ниве», поворачивающей на светофоре.
«Нива» вспыхивает и горит, как факел. Человек, сидевший за рулём, за две минуты сгорает заживо.
***
Над Луганском ещё видны украинские самолёты. Первые разы, когда объявляют воздушную тревогу, батальон почти в полном составе прячется в бомбоубежище на территории областного онкодиспансера, расположенного слева от военкомата.
Остаются только наряды на воротах и первые «зенитчики» «Зари» – расчёт ДШК на крыше военкомата.
Затем к сиренам понемногу привыкают. Кто-то уходит в бомбоубежище, кто-то – остаётся. Поэту вспоминается строчка из песни Высоцкого: «И плевал я, здоровый трёхлетка, на воздушную эту тревогу».
Но лично у Поэта плевать на воздушную тревогу особо не получается.
Наверное, это прозвучит странно. Но сирена воздушной тревоги словно будит у Поэта генетическую память.
Иногда, когда сирена застаёт Поэта врасплох, он ловит себя на том, что в первые секунды всматривается в небо, ожидая увидеть там «Мессершмитты» и «Юнкерсы» с чёрными крестами на крыльях.
От этого ещё более дико видеть в небе над Луганском советские МИГи и СУ.
Это – те вещи, которые тяжело описать и невозможно забыть. Как свистит миномётная мина и как воет сирена воздушной тревоги.
***
Разведка переезжает из основной казармы батальона в двухэтажное здание на автодворе. От казармы по прямой – метров сто пятьдесят. Кого-то радует, что с первого этажа, где разместилась разведка, быстрее выбегать в бомбоубежище – подвал соседнего здания – чем с четвёртого этажа казармы.
Многим нравится, что из общей комнаты народ может скучковаться в кубриках по 4-6 человек. Хотя Поэту это как раз – не очень. Когда взвод живёт вместе, меньше шансов, что он разобьётся на группки.
Поэт живёт в комнате с Бабаем, Бекасом и новичком – из группы, которая приходит во взвод. Новичок – один из двоих бородатых во взводе, и его кто-то сразу же называет Борода.
Второму бородачу приходится довольствоваться позывным «Вой».
Бороде выдают ПКМ и хороший запас лент. Теперь во взводе два ПКМ, два РПГ-7, четыре СВД и автоматы. Почти у каждого – «Муха», маньяки таскают на себе по две.
Кто-то хозяйственный где-то нарыл два «Шмеля» в наплечной экипировке.
Для встречи противником без бронетехники или с лёгкой бронетехникой взвод представляет собой серьёзную боевую единицу.
***
Миномётчиков и минометы украинцы подготовили заранее. Людей обучили работать, снабдили минами и таблицами стрельбы. И миномётов по городу спрятано много.
Миномёты стоят в гаражных кооперативах. Их на тачках выкатывают, стреляют и закатывают обратно в гаражи.
Миномёты стоят в ямах в посадках и просто на придомовых участках. Ямы накрыты щитами, которые отодвигают перед стрельбой и возвращают на место после стрельбы.
Миномёты лежат на чердаках, стоят в сараях и просто во дворах за домами в частном секторе. Миномёты возят в служебном и личном транспорте – в «Скорой помощи», в грузовой «Газели», в салоне ГАЗ-21 и просто в кабине «водовозки».
Приехав на пустырь или в посадку, миномёт выставляют, наводят, делают несколько выстрелов, затем миномёт грузят обратно и едут дальше. Групп – много, и получается, что иногда «Зарю» обстреливают до десяти раз в день.
Батальон пока что контролирует очень небольшую территорию, поэтому в него летит со всех сторон. Некоторые группы стреляют с настолько близкого расстояния, что достают на стартовом заряде.
Это – один из самых опасных обстрелов: выстрела почти не слышно, и свист летящей мины получается совсем коротким.
Когда мины начинают ложиться на территорию батальона, у Поэта иногда не получается за весь день дойти до столовой.
Пару раз упав под забор прямо на плац, вжимаясь в бетон и голый асфальт, вслушиваясь в нарастающий вой и сжимаясь от близких разрывов, Поэт надолго теряет аппетит.
***
В соседнее с разведкой здание – где подвал-бомбоубежище въезжают спецы. Парадоксально, но переселение двух взводов немного оттягивает обстрелы от основной казармы.
Кто-то сливает миномётчикам информацию о том, что два самых рабочих взвода живут отдельно – и минометчики всё чаще целятся по автодвору.
***
Свист – и взрыв где-то в районе автовокзала.
– Товарищ Поэт, валим в подвал! – Бабай, как на пружинах, подскакивает на койке и, приземляясь, обувает берцы практически на лету.
Поэт стремительно собирает автомат, пристёгивает магазин, забрасывает автомат за спину, хватает с койки сигареты и зажигалку и выскакивает на улицу.
Спецы как раз вбегают в подвал.
Свист.
Поэт отскакивает за стену.
Взрыв.
Поэт в несколько прыжков огибает танк, стоящий возле забора, и влетает в подвал.
Взрывы с улицы в подвале слышны глухо, но отчётливо. Света нет – только кто-то подсвечивает помещение мобильными телефонами.
Спецы расположились на заранее снесённых в подвал лишних койках, матрацах и стульях. Разведчики, ещё не обустроившие своё место, рассаживаются кто где.
Поэт осматривает подвал. Люди, койки, стулья, бутылки с водой, мешок с хлебом и тушёнкой, стол возле стены – и тут его накрывает. Словно горячая волна поднимается изнутри и затапливает мозг.
***
Поэт моментально вспоминает бомбоубежище онкодиспансера. В нём – отдельный вход, укреплённый так, чтобы выдержать не одно попадание из гаубицы.
Вход в подвал дома – это просто дверь в стене. В один миг Поэт осознаёт, что если дом после попадания завалится – все, кто находятся в подвале, будут похоронены заживо.
Стены и темнота вокруг Поэта вдруг словно сжимаются и сдавливают так, что он перестаёт видеть даже темноту. Подвал давит на грудь и не даёт даже сделать вдох.
На Поэта наваливается чёрный ужас, сквозь который с трудом доходят взрывы на улице.
Поэт, сидящий возле стены, поднимается, опираясь на стену, наощупь хватает автомат, наощупь находит дверной проём и, спотыкаясь и падая, летит вверх по лестнице.
– Куда, ****ь, понесло?! – кажется, это Кэп.
– Поэт!! – это, вроде бы Бабай.
Поэт выскакивает на улицу. Наконец-то может вдохнуть. Тиски, сдавившие его со всех сторон, начинают по чуть-чуть ослабляться. Поэт несколько секунд держит воздух в лёгких, затем длинно, с тихим воем, выдыхает.
Над автодвором тянется тонкий дым от недалёкого пожара. Небо успело затянуть серыми облаками. Поэт приваливается к стене и трясущимися руками зажигает прыгающую в зубах сигарету.
Свист. Взрыв. Где-то совсем рядом.
На Оборонной (за забором) визжит двигатель стремительно уходящего автомобиля. Кажется, «Жигули». Где-то возле автовокзала истошно кричит женщина.
Поэту кажется, что от совсем близкого разрыва дом немного покачнулся. Поэт поднимает голову, вдруг видит нависающую над собой стену – и пулей вылетает на клумбу посередине двора.
Поэт выбирает такое расстояние от зданий, чтобы они, даже завалившись в его сторону, не накрыли его. Заметив небольшую ямку, Поэт ложится в неё.
Теперь, по сути, Поэту нужно опасаться только прямого попадания. Но в этом случае он всё равно ничего не почувствует.
Неожиданно вспоминается «На Западном фронте без перемен» Ремарка – как солдаты также замечали малозаметные ямки и прятались в них.
Осколки редко разлетаются параллельно земле, и даже небольшое углубление или тротуарный бордюр могут защитить от большинства из них.
***
Больше Поэт при воздушной тревоге или при обстреле ни разу не спускается ни в подвал, ни в бомбоубежище.
Максимум – сидит возле входа в бомбоубежище. И если снаряд или мина приходит совсем рядом – Поэт, сжавшись, ложится на первую от входа ступеньку.
И после взрыва сразу выскакивает наружу.
К подвалу Поэт не подходит даже по личному приказу Комбата.
Значительно позже, в боях в Дебальцево, Поэт видит, как от попадания чего-то тяжёлого складываются несколько этажей панельного дома. Местные рассказывают, что именно в том подвале прятались люди.
Успели их спасти или нет – Поэт так и не узнает. Но после лета 2014-го в здания выше двух этажей Поэт старается без крайней нужды не входить.
И если есть возможность – обходит по дуге с большим радиусом.
***
По имеющейся информации, за каждый выстрел миномётчики получают от 50 до 150 долларов. Стреляют многие.
Бывшие правоохранители, обиженные на нынешнюю ситуацию и тех, кто в ней, по их мнению, виноват.
Бывшие военные, которые «за Украину» или которым нужны деньги.
Просто люди, которые «за Украину» и просто люди, которым нужны деньги. Молодая семья с маленьким сыном стреляет из миномёта прямо из ямы на своём огороде.
Дедушка с бабушкой держат миномёт на чердаке сарая, каждый день его вытаскивают и стреляют по «Заре».
Мужчина, одетый в рясу священника.
Водовозы в фирменной одежде водопоставляющей компании.
Много их. То, что для них от 50 до 150 долларов за выстрел – в то время в Луганске огромные деньги за 10 минут работы – для зарёвцев постоянный истошный вой мин и постоянные взрывы.
Они косят военнослужащих батальона и гражданских людей, просто оказавшихся не в то время не в том месте.
***
На второй этаж здания, в котором живёт разведка, заселяются зарёвские сапёры. К тому времени Поэт иногда думает, что разведка и спецы – самые лихие подразделения. Но знакомство с сапёрами вносит в его мнение коррективы.
Посмотрев на весёлых людей, совершенно фаталистично оперирующих с взрывчаткой, Поэт понимает, что в плане отбитости сапёры, как минимум, не уступают разведке и спецам.
На второй этаж, в свои кубрики, сапёры затягивают своё имущество. Среди прочего – полторы тонны взрывчатки.
С той поры Поэт во время обстрелов даже не выходит из здания. Лежит в кубрике, пьёт чай из термоса, шарится в телефоне и механически отмечает «выходы» и «приходы».
Или сидит в коридоре, курит и в половину громкости слушает в наушниках «Шокинг Блю».
Ему на удивление спокойно от мысли, что в случае точного попадания его разнесёт на молекулы раньше, чем он успеет что-то почувствовать.
За окном ложатся мины, и время от времени воет сирена воздушной тревоги.
Лови мгновение! Сигареты, термос с чаем и «Шизгарет, ё бейби шизгарет…»
***
– Поэт, что будешь после войны делать?
– Не знаю. До «после войны» ещё дожить нужно.
Этот вопрос Поэту иногда задают местные. Те, у кого в Луганске или окрестностях есть дом, хозяйство, работа, какие-то социальные связи. Мало кто интересуется, что у Поэта осталось на «той» стороне (из имущества – участок с небольшим домом).
Но, в общем, ясно, что с этим добром нужно попрощаться. Как минимум на некоторое время.
Сейчас этот вопрос Поэту задаёт Ворон. Они вдвоём сидят на стульях возле входа в казарму.
Разведка и сапёры, живущие в отдельном здании, сами организовывают охрану территории. Поэт сейчас дежурный, и Ворон, проходивший мимо, неожиданно подсаживается к нему.
***
Ворон – невысокий крепкий парень с пронизывающим взглядом. По его поведению видно, что успел где-то повоевать. Но Ворон в подробности не вдаётся, а расспрашивать во взводе не принято.
Ворон приходит во взвод одновременно с Беркутом – как раз перед боем под Металлистом. После смерти Дизеля Ворон становится командиром взвода.
На Металлисте Ворону кто-то пытался дать позывной «Фартовый». Было за что.
Найденную в подбитой БМП натовскую каску Ворон торжественно надевает, но красоваться в трофее приходится недолго.
Во время очередной атаки Ворон высовывается из-за дерева, и каску по касательной зацепляет пуля. Каска на креплениях проворачивается на полный оборот, и это видят многие.
Ворон, ошалело тряся головой, стаскивает каску и отбрасывает её под корень дерева.
– Во, фартовый, – выдыхает кто-то.
Но Ворон так и остаётся Вороном. Уже привыкли.
***
– Не знаю, – повторяет Поэт. – Я так далеко не загадываю.
Обычно на подобные слова реагируют «Типун тебе на язык!» или «Не парься, всё будет хорошо», но Ворон реагирует неожиданно.
– Правильно, – говорит Ворон.
Поэт внимательно смотрит на Ворона. Подкалывает или нет? Вроде бы не подкалывает, говорит серьёзно.
– Почему? – Поэту интересно, как Ворон видит эту ситуацию.
– Потому что всех нас будут убивать. Страшно. – Совершенно серьёзно говорит Ворон. – Но один раз. А вот второго раза не будет.
Ворон неожиданно улыбается и смотрит куда-то за забор.
Поэт чувствует, что это – не бравада. Ворон говорит как человек, сознательно или пока не осознанно уже увидевший впереди свою смерть. Поэт уже видел такое, и будет видеть ещё не раз.
Эти люди реагируют на недалёкую смерть по-разному, но объединяет их одно. При общении с ними кажется, что они выпали из времени и живут в настоящем моменте.
Ворон молча встаёт и заходит в казарму.
***
Поэт остаётся сидеть возле входа. И вспоминает разговор с Мангустом, который произошёл за пару недель до этого.
Мангуст и Поэт неожиданно пересеклись на курилке после обеда. Разговор зашёл на общие темы, но затем Мангуст неожиданно задаёт уже напрягающий Поэта вопрос.
– Поэт, что делать после войны будешь?
Поэт не выспался, и настроение у него мрачное.
– Убьют меня. Рано или поздно.
– Всех убьют, – улыбаясь, отвечает Мангуст.
Мангуст, постоянно улыбающийся, постоянно перебинтованный и в наложенных швах, производит сильное впечатление одним своим видом. А когда говорит на подобные темы – особенно.
– Не боишься? – спрашивает Мангуст.
– Есть такое, – честно отвечает Поэт. – Куда же без этого.
– Я не боюсь, – по-прежнему улыбаясь, говорит Мангуст.
Поэт смотрит на него и видит, что Мангуст говорит правду.
– Везёт тебе, – говорит Поэт.
– Мне сон однажды был, – неожиданно говорит Мангуст. – Захожу в храм, а там свечи – много-много. Это свечи всех людей. И я вижу свою свечу. Так вот, пока она не догорела – со мной ничего не будет. А как догорит – меня уже ничего не спасёт.
Мангуст вспоминается Поэту после разговора с Вороном потому, что и Мангуст, и Ворон кажутся людьми, которые живут только сейчас – и вроде бы ещё где-то не здесь.
– Поэт, всё, я меняю. Время!
Гном отвлекает Поэта от мыслей.
– Ты? Не Змей?
– Не, мы поменялись с ним.
***
– Поэт, ты чего лежишь?
Поэт уже почти задремал, и тут его выдёргивает из дрёмы Филин.
Довольно скоро после аварии Филин возвращается из госпиталя. Похудевший, осунувшийся, с землистым оттенком лица, с плотной повязкой на голове.
Общаясь с Филином, Поэт никак не может понять, что Филина расстраивает больше. То, что он ударился головой во время аварии, или то, что уазик разбит безнадёжно.
– А хрен ли мне делать? – с раздражением спрашивает Поэт, чувствуя, как улетучиваются последние остатки сна.
– Как хрен ли? Пошли уазик делать?
– Филин… – Поэт уже раскрывает рот, чтобы автоматически задать вопрос: «Ты что, головой ударился?», и вовремя соображает, что говорить такое Филину не нужно.
– Филин, какой на хрен уазик? Он разбит. В хлам. Всё, нет уазика?
– Как это нету? – искренне возмущается Филин.
Поэт рывком садится на койке и смотрит на Филина. Да вроде бы адекватный.
– Да вот так, нету, – Поэт старается говорить ровно. – Металлолом остался.
– А, ты об этом! – хитро улыбается Филин. – Так я же за другой?
– За какой другой?! – теряется Поэт.
– За новый, – торжественно отвечает Филин. – Пока ты тут на койке валяешься, Филин нашёл новый уазик. Идём, посмотришь!
Ради такого случая можно и не поспать. Поэт натягивает берцы, берёт автомат и выходит за Филином.
***
На автодворе Филин уже умудряется оборудовать себе закуток, в котором будет производиться ремонт. Он уже и раззнакомился со всеми.
Здороваясь по пути с механиками, Филин заходит за беседку и торжественно показывает Поэту свои заготовки.
Уазик стоит не один, а целых два, оба – в неплохом состоянии. Один – хаки, второй – жёлтый.
– Какой будем делать? – спрашивает Филин.
Поэту почему-то кажется, что Филин давно уже всё решил и сейчас спрашивает из вежливости.
– А какой лучше?
– Приблизительно одинаковые. Что не так на одном – можно со второго переставить.
– Тогда давай зелёный. Мы же не Бендер с Паниковским, чтобы на «Антилопе-Гну» ездить.
– Вот и я так думаю. Смотри! – Филин показывает в беседку.
Поэт видит стойку от пулемёта и «бронелисты», которые навариваются вместо переднего стекла и на решётку радиатора.
От осколков и пули из ПМ они спасут. От более тяжёлого – вряд ли. Но на сердце всё равно легче.
– Пулемёт нам сегодня дадут новый, я у комбата был, – продолжает Филин.
– Это хорошо, – механически кивает Поэт.
– Но! – Филин значительно поднимает палец. – Филин со старого пулемёта нашёл короба и ленты. И никому об этом не стал говорить. Теперь у нас будет запас лент не на двести, а на четыреста патронов. Такого нет ни у кого!
– Здорово! – соглашается Поэт.
– И заметь, – продолжает Филин, – всё это Филин сделал пока Поэт…
Поэт понимает, что сейчас прозвучит «…лежал на койке» и с перекошенным лицом поворачивается к Филину. Но Филин «сечёт ситуацию» и выруливает на ходу.
– …Думал, что Филин ничего не делает, – тактично заканчивает мысль Филин.
– Ничего я не думал, – отвечает Поэт.
Поэт начинает понимать, что с водителем ему повезло. Ближайшее подтверждение он получит сегодня же вечером.
После ужина Поэт и Филин, позвав на помощь Гнома и кого-то ещё, затягивают в кубрик новый (для них) пулемёт и патронные короба.
Получение пулемёта проходит с небольшим эксцессом – к пулемёту нет оптического прицела, на который Поэт уже раскатал губу.
– А как же оптика? – возмущается Поэт. – Как без оптики?
– Будешь без оптики, – флегматично отвечает Андрей.
– Как же без оптики?
– Она тебе не нужна.
– Как не нужна?
– Ты и так хорошо стреляешь.
Против этого аргумента Поэту возражать не хочется.
– Но ведь надо же. Можно было бы использовать, как антиснайперскую винтовку.
– Нет оптики. Не было её просто. Некомплект. Скажите спасибо, что хоть коробов на двести патронов получили.
Поэт раскрывает рот, видит яростный взгляд Филина – и закрывает.
– Ты и так хорошо стреляешь, – повторяет Андрей.
– Да, да, Поэт – лучший стрелок! – фальшиво твердит Филин и аккуратно, но настойчиво выталкивает Поэта из оружейки. – Он и так справится! Поэт, ты что, мы в тебя верим!
Они оказываются на улице. Поэт и Гном несут пулемёт на плечах, Филин с помощником тянут патронные короба.
– Зато у нас коробов на четыреста патронов, – говорит Поэт, когда они подальше отходят от оружейки.
Филин хитро смотрит на Поэта.
Поздно вечером, когда Поэт снова собирается поспать, снова распахивается дверь кубрика и вваливается Филин. За ним – Гном.
Они тянут патронные короба.
– На хрен вы их сюда затащили?
Пулемёт, короба и патроны сейчас лежат в коридоре.
– А ты выгляни, посмотри, – отвечает Филин.
Поэт выходит в коридор и видит, что всё короба – на месте. Филин с Гномом приносят дополнительные. Ещё на двести патронов.
Не новые, местами прихваченные ржавчиной, но вполне пригодные.
Шестьсот выстрелов на борту – это уже что-то!
– Где вы их взяли?
– Где взяли, там больше нет! – важно отвечает Гном. – Поэт, с тебя сигарета!
– Две! – подхватывает Филин.
– Три! – засовывается в кубрик Бекас.
– А тебе-то за что? – не понимает Поэт.
– За то, что я – такой хороший, – спокойно отвечает Бекас.
***
К одному из зарёвцев издалека приезжает сослуживец. Проведать. Он подходит к заре и звонит сообщить, что приехал. Ждёт возле ворот автодвора – и в этот момент прямо перед воротами в асфальт попадает мина.
Гостю сносит полчерепа. Тело уносят, но кусок черепа ещё какое-то время лежит напротив ворот в луже крови и мозга. Обстрел возобновляется. Наряд, стоящий на воротах, и зарёвцы, выскочившие на помощь, прячутся за стенами и деревьями.
Кто-то нервничает, кто-то – уже нет. Поэт, привалившись спиной к дереву, курит, Гном возле соседнего дерева листает страницы в телефоне.
– Они не стреляют, – неожиданно говорит Гном.
– Что?! – не понимает Поэт.
– Они не стреляют, говорю, – глухо повторяет Гном. – Новости их читаю. Не стреляют они. Это мы сами себя обстреливаем.
Поэт закрывает глаза и видит асфальт с выбоиной от взрыва мины и лужу уже начавшей сворачиваться крови.
– Не стреляют…
***
Отдельная охота идёт на корректировщиков. Позже рассказывают, что в Донецке украинцы разрабатывают специальную тактику, позволяющую получать качественные данные для корректировки от непрофессионалов.
«Патриотам Украины» ставят на балконах и лоджиях буссоли. Им один раз показывают, что буссоль, стоящая на этом месте, на вон тот ориентир должна показать вот такой угол. И всё – установка и ориентировка буссоли на балконе/лоджии занимают минуту-полторы.
После корректировки или в случае опасности буссоль быстро сворачивается и прячется.
При обстреле корректировщик просто наводит буссоль на разрыв. Затем звонит украинским артиллеристам и сообщает угол.
Артиллеристы знают точные координаты каждой буссоли. Получив два-три угла, на пересечении линий на карте или на приборе управления огнём они практически точно видят место разрыва и вводят корректировки.
Эта тактика полностью устраняет необходимость в подготовленных корректировщиках. Умеющих хорошо пользоваться буссолью, дальномером и биноклем.
Вот тебе, патриот Украины, буссоль, поставишь её над вот этим пятном краски. Угол на вон ту трубу должен быть такой. Выставить его – вот так.
Во время обстрела наводишь буссоль на разрыв, смотришь угол и сообщаешь его.
Вот и всё.
В Луганске о подобной тактике Поэт не слышал. Но корректировщики есть, их ловят по мере возможности. Один запомнившийся случай происходит чуть позже.
***
– Поэт, погнали!! – неожиданно орёт выскочивший из кустов Печора.
Рядом с ним – Змей, Упырь и Гном.
Поэт, сидящий в курилке во время обстрела, подскакивает.
– Что?
– Корректировщик, ****ь! – с перекошенным лицом говорит, практически шипит Змей. – Позвонили только что!
– Где? – Поэт задаёт вопрос уже на бегу, когда они несутся к микроавтобусу.
– На крыше, возле гостиницы «Луганск». Люди позвонили. Смотрит на обстрел, звонит куда-то, что-то говорит, снимает на телефон.
Разведчики заскакивают в салон. Поэт, который только учится водить микроавтобус, прыгает за руль. Всё равно Филина нет, а из тех, кто есть, с «Газелью» он управится лучше всех.
Наверное, караул на воротах услышал слово «Корректировщик». Пока Поэт выруливает, ворота уже открыты.
– Давайте, парни, – говорит Тимур, чуть вздрогнув от недалёкого взрыва мины.
«Газель» вылетает за ворота.
***
Мины иногда свистят так часто, что по пустой Оборонной приходится топить на полной скорости, петляя от бордюра к рельсам и обратно. Поэт внимательно смотрит на дорогу, но боковым зрением всё равно видит посечённые осколками дома с выбитыми стёклами и вываленными от попаданий углами.
– Поэт, глянь налево, – жёстко говорит сидящий рядом с Поэтом Печора.
Если в такой момент Печора отвлекает Поэта – наверное, там действительно что-то стоящее.
Поэт немного сбрасывает скорость, выравнивает руль и смотрит налево.
Увиденная на углу Оборонной и Херсонской картина настолько дикая, что Поэт даже не сразу понимает, что он увидел. Но мозг Поэта моментально фотографирует увиденное, и затем начинает проявлять картинку.
По улице, под обстрелом, идёт сравнительно молодая семья. Папа, мама – лет до тридцати пяти – и двое дочерей. Одной – лет пять, её несёт мама. Папа катит сидячую коляску, в которой спит вторая девочка, лет двух.
Родители – в гражданском, одеты неплохо. Поэт вдруг соображает, что знал подобные семьи до войны.
***
Папа – довольно успешный предприниматель. Ведёт здоровый образ жизни, накачанный, но без вульгарных золотых цепей и пиджаков ядовитых расцветок.
Хорошая машина, хорошие часы, на боку – часто почти напоказ – красуется «травмат», разрешение на который за неплохие деньги куплено через крышующего офицера.
Впечатляющий, но подчёркнуто неагрессивный. Не совсем уж сладкоголосое создание с мягкими лапками. Но из тех, кого маленькая дочь одной знакомой Поэта называла «дружелюбивый».
Крышующие силовики с лёгким презрением называют таких «пидприемець», Поэт называет «позитивный хомяк». Жёнам эти хомяки-пидприемци обычно уступают и нормально содержат даже в случае развода (и, нередко – её следующего замужества за бывшим другом папы).
О таких «настоящих мужчинах» мечтают долгими ночами в общежитиях решительные студентки из провинции.
***
Мама в такой семье – обычно красивая и холёная даже после пары родов. Изящная, осознанная, с ослепительной улыбкой и ледяными глазами.
Нередко работает в крупной корпорации финансистом, менеджером ВЭД со знанием иностранных языков или таможенным брокером.
У них даже дети какие-то холёные внешне и раскрепощённые в поведении. Таких сразу замечаешь в классе или на детской площадке.
Успешная украинская довоенная семья. Такие ещё долго после начала войны упорно делают вид, что ничего особо и не происходит.
У них на лицах написано мудрое понимание ситуации: ну, постреляют психи с одной стороны в психов с другой стороны, и затем всё вдруг наладится само собой.
Снова будет единая страна, снова папа будет продавать за рубеж какие-нибудь ресурсы, а мама заниматься внешнеэкономической деятельностью. Снова в их вылизанную квартиру подадут воду и свет. И снова всё станет хорошо.
Само по себе.
***
Весь этот поток информации и ассоциаций разворачивается у Поэта в голове моментально, в ту секунду, когда он смотрит на эту сюрреалистичную картину.
Свистят мины, взрываются временами совсем недалеко, «Газель» мчится зигзагами на полной скорости – а эта семья идёт, не прячась. Папа – здоровенный, выше Поэта минимум на голову. Рука – толщиной как у Поэта нога.
Изящная, холёная даже под обстрелом мама.
И флегматичные светловолосые дочери. Одна обнимает маму, вторая спит в коляске, которую катит папа.
– Вот так… – глухо говорит Печора.
Печора – циник. Но, похоже, пробирает даже его.
– ****ец, ****ь… – у Поэта других слов нет.
– ****ец… – повторяет кто-то сзади. – Город кроют, людей крошат, а это чмо колясочку катит…
– Здоровый лось!
Похоже, Печоре приходит в голову та же мысль. Он хитро улыбается.
– Поэт, подстригись, – неожиданно говорит он. – Ты уже седой. Хрыч!
Переварить информацию и ответить Печоре Поэт не успевает. Они уже доехали до гостиницы «Луганск».
– Давай, за супермаркетом направо!
***
«Газель» заворачивает и подъезжает к углу дома.
– Упырь, со мной в этот подъезд, Гном, Змей – в следующий! Погнали на крышу! Поэт, остаёшься с машиной, мотор не глуши, и тормози всех, кто выходит, пока мы не спустимся.
– Да.
– Погнали!
Разбившись на двойки, разведчики забегают в подъезды. Поэт достаёт из салона автомат, загоняет в ствол патрон, защёлкивает предохранитель и закуривает.
Ждать приходится минут десять. Дверь подъезда с грохотом распахивается и в неё, чуть ли не сквозь неё, на улицу грузно вываливается мужик лет пятидесяти. С перепугу не сообразив, что делать, он мчится прямо на Поэта. До него – метров тридцать.
Поэт делает шаг навстречу, но даже не успевает крикнуть «Стой!» или поднять автомат.
Из подъезда, как надувной мячик, выскакивает Печора, и несётся вслед за мужиком.
– Стоять! – орёт Печора.
Мужик добавляет скорости.
– СТОЯТЬ!! – орёт Печора и даёт длинную очередь в воздух.
Мужик останавливается и затравленно смотрит по сторонам. К нему подходят Поэт, Печора, Упырь, выбежавший секунд через двадцать после Печоры. Из второго подъезда выскакивают Змей и Гном.
– Телефон, – говорит Печора, протягивая к мужику руку.
Тот молчит и смотрит исподлобья.
– Телефон!!
Мужик молча протягивает телефон.
– Документы!
– Нет документов, – впервые подаёт голос мужик.
Печора снимает блокировку экрана. Поэт подходит чуть ближе, чтобы видеть, что в телефоне.
Несколько длинных звонков на неподписанные номера. В галерее – фотографии района автовокзала, похоже, сделанные с этой крыши. И видео. На которых засняты обстрелы и разрывы.
– Я – не корректировщик, – угрюмо говорит мужик.
У Змея, который также видит это всё, вытягивается лицо. Печора это замечает.
– Змей, Гном, на девятом этаже – баба, за зелёной дверью. Он там прятался. Будьте у неё, чтобы не спетляла. Мы пришлём за вами машину из «Зари». А мы везём его на «Зарю».
Поэт лезет за руль.
– Давай, в «Газель», – это уже мужику.
– Куда?
– В «Зарю». Пусть с тобой особисты разбираются. Кто ты и что ты.
– Я не…
– Давай в «Газель»!
***
На войне иногда очень тонкая грань между трагедией и трагикомедией. Случай с этим «корректировщиком» – один из подобных. Мужик, снятый с крыши с видеозаписями обстрелов и звонками неясно куда, действительно оказывается не корректировщиком.
С ним возятся то ли два, то ли три дня. Находят его жену, просят приехать, подтвердить, что он – действительно её муж. И привезти его паспорт. Беседуют с «бабой за зелёной дверью», у которой этот Эйзенштейн прятался. Картина выясняется дикая.
Мужик – не корректировщик, он – просто дебил. По какой-то причине он любил любоваться обстрелами «Зари». И звонить знакомым и рассказывать им, какой обзор и сколько попаданий. Знакомые – в Луганске, это проверяется быстро.
Провозившись с мужиком два-три дня, его выставляют из «Зари». На проходной его ждёт жена (ей позвонили, чтобы забрала законного супруга).
И только сейчас у него начинаются настоящие проблемы.
***
«Баба за зелёной дверью» оказывается любовницей любителя обстрелов.
Выясняется, что сценарий их свиданий был одинаковым. Сначала мужик приходил к любовнице, исполнял несупружеский долг, затем в благом расположении духа поднимался на крышу.
На крыше он любовался обстрелами, документировал и звонил. Жене вроде бы рассказывал, что во время отлучек ищет какой-нибудь заработок.
В процессе разбирательства всё всплывает наружу.
Жена накопила в душе немалую обиду, поэтому с долгим воем начинает лупцевать мужа прямо на проходной.
Сначала – сумкой и руками, затем хватает табуретку охраны и со всего размаху лупит «изменщика» по горбу.
– Женщина, женщина, дома, пожалуйста, у нас и так мебели мало!
Растерянные дежурные с трудом выдирают у воющей от ярости женщины табуретку и совместными усилиями выдавливают воссоединившуюся пару на улицу.
***
– Поэт, смотри, доберман! – Печора на секунду снимает руку с руля и показывает на тротуар.
– Вижу.
– Тебе доберманы нравятся?
– Да, вообще-то. Но больше ризены или овчарки.
– Давай возьмём добермана? – это уже Гном.
– Бери, если сам кормить будешь и ухаживать.
– Что, я один?
– Один. Твоя идея.
– Моя. Но собаку жалко.
– Да всех их жалко. Только куда их девать-то?
Луганск, июль 2014-го года. В городе нет электричества. Луганск был запитан через Краснодонскую линию. Украинцы занимают это место, взрывают высоковольтные линии и вкапывают под ними танки.
Город решено задушить блокадой. «Освободители» и «защитники мирного населения» радостно рассказывают в украинских новостях и ток-шоу, что ещё чуть-чуть – и Луганск падёт.
Жара – до 40 градусов. В городе нет мобильной связи, нет воды – остановились насосные станции. Не работают многие магазины. У людей почти нет работы – предприятия и организации остановились.
Город регулярно кроет артиллерия. Жители массово бегут из города.
Одна из примет времени – брошенные породистые собаки, которые одно время заполонили улицы Луганска.
Собаки всевозможных пород, пока ещё ухоженные и не сильно грязные, в ужасе бегают по улицам и жалобно заглядывают в глаза ополченцам и редким гражданским прохожим.
Поэт пару раз подкармливает собак, смотрит им в глаза и понимает, что собаки просят не столько поесть, сколько чтобы их куда-нибудь забрали. Хоть кто-нибудь.
Затем породистые собаки смешиваются со стаями бродячих собак, и через некоторое время исчезают с улиц.
***
– Приехали!
Автомобиль останавливается возле здания налоговой администрации.
В автомобиле – пятеро. За рулём – Печора. Рядом – Поэт. Сзади – Гном, Змей и Старый.
– В общем, – говорит Печора, – вы и сами всё знаете. Наблюдаете, откуда обстрел, как засекли – звоните. Если туда можно добраться – высылаем группу.
– Пошли, чего сусолить! – Змей открывает дверцу и первым ступает на мягкий от жары асфальт.
– Давайте, удачи! – высадив всех, Печора разворачивает автомобиль и едет в «Зарю».
Четверо подходят к двери налоговой. Змей, затем Старый стучат в дверь. Сначала кулаками, затем – прикладами.
– Придётся ломать, – неуверенно говорит Гном.
Но ломать не приходится.
Из коридора, видного сквозь дверное стекло, появляется пожилой мужчина. Медленно подходит к двери и медленно открывает её.
Смотрит по очереди на каждого. Внимательно, но без страха.
– Ребята, в здании ничего ценного нет. Ни компьютеров, ни оргтехники.
– Отец, нам ничего и не нужно. Нам на чердак нужно попасть.
Вахтёр внимательно смотрит на Поэта.
– Здание у вас высокое. Будем смотреть, откуда обстрел идёт.
– Тогда подождите, я ключи найду. Только лифт не работает.
Вахтёр отходит за стойку, выдвигает ящик и начинает рыться в нём, звеня ключами.
В это время к налоговой неожиданно подъезжает ещё один автомобиль. Поэт поворачивается к приехавшим, Змей аккуратно снимает предохранитель, Старый делает пару шагов вглубь здания и занимает подходящую позицию.
Предосторожности излишни – из автомобиля вылезает мужчина лет тридцати пяти. В наглаженной белой, в пятнах пота рубашке и чёрных наглаженных брюках со стрелками.
За ним появляются женщина приблизительно его возраста – в белом с красными узорами платье, и женщина постарше в голубом сарафане.
«Предприниматель, жена и тёща», – мелькает мысль в голове у Поэта.
Поэт оказывается прав.
***
Мужчина с двумя спутницами заходит в фойе налоговой. Женщины с опаской косятся на ополченцев. Мужчина тоже напряжён, но видно, что его гложет более важный вопрос.
Вахтёр в это время выходит из-за стойки со связкой ключей в руке. Подходит к Поэту, протягивает ему ключи и поворачивается к новоприбывшим.
– Слушаю. Что вам?
– Здравствуйте! – серьёзно говорит «предприниматель». – Мне нужно уплатить единый налог за июль и август.
Поэт едва не роняет ключи. Он поворачивается к предпринимателю и внимательно рассматривает его в поисках подвоха. Но предприниматель явно не шутит и не врёт.
У него действительно не оплачен единый налог, и его это сильно напрягает.
Вдруг налоговая оштрафует?
– Не получится, – медленно отвечает вахтёр. – В здании никого, кроме нас, нет.
– Но как же? – предприниматель зависает, как компьютер, получивший одновременно две противоречивые команды.
– Никого нет. И система не работает.
– Но у меня же два отсека на Центральном рынке… Как же работать?
Поэту становится весело. Он одно время работал финансистом, и ещё помнит какие-то термины.
– Работайте, как работаете. Когда восстановится система, доначисляйте себе налоги и указывайте в ближайшей декларации. Приложите объяснительные, думаю, обойдётся без штрафных санкций за несвоевременную уплату.
– Да… – продолжает «троить» предприниматель.
– Да, конечно.
– Тогда… – вдруг лицо предпринимателя озаряется светом понимания. – Тогда выдайте мне, пожалуйста, справку, что я был здесь сегодня, когда срок ещё не прошёл. И хотел уплатить единый налог, но не смог по независящим от меня причинам.
– Я не могу выдать вам справку, – снова медленно отвечает вахтёр. – У меня нет печати. И в здании её нет.
– Тогда что же делать?
– Можете сфотографироваться с нами, это будет доказательством, – улыбается Змей.
Предпринимателя это устраивает. Он достаёт телефон, просит «кого-нибудь из ополчения» встать рядом с ним возле двери. Чтобы было видно, где именно он находится.
Жена делает несколько снимков и пытается утащить мужа в автомобиль, но он ещё упирается.
– А мне этого точно хватит?
– Хватит, хватит, – успокаивает Поэт, который никак не поймёт, смеяться или плакать. – Распечатаете снимки в хорошем разрешении и вместе с объяснительной приложите к декларации.
– Да… – предприниматель ещё сомневается.
Но его жена и тёща поняли, что могут законно сэкономить деньги, которые уже считали уплаченными в госбюджет. По загоревшимся глазам Поэт видит, что они уже прикидывают, на что потратят этот неожиданный подарок судьбы.
Женщины вдвоём умудряются как-то обступить предпринимателя и оттесняют к автомобилю.
Вахтёр, вместе со всеми любовавшийся сюрреалистичным представлением, снова поворачивается к зарёвцам.
– Идти придётся пешком. Пожалуйста, не нужно ломать по пути двери – в кабинетах всё равно ничего ценного нет.
– Да не будем, отец, – отзывается Змей. – Не за тем пришли. Мы пошли, а вы встречайте новых порядочных плательщиков.
Вахтёр медленно кивает. За всё время разговора на его лице впервые мелькает тень улыбки.
***
Зайдя на технический этаж, четвёрка разделяется. Змей и Гном дежурят на одной стороне, Поэт и Старый – на другой. Устраиваются поудобнее возле вентиляционных щелей в стенах, достают бинокли, рации, раскладывают сигареты и термосы.
Планируется дежурство до вечера.
Пока что город кроют чаще из миномётов. Гаубицы начали подключаться недавно. Дальше обстрелы пойдут по нарастающей.
***
Жителям Луганска и ополченцам много раз придётся убедиться в том, что у украинцев хорошие артиллеристы. Они знают, куда нужно стрелять, и нередко попадают точно.
Когда в городе отключён свет и нет мобильной связи, есть только одно место на Восточных кварталах, где иногда ловит сеть. Люди со всего города съезжаются и сходятся туда, чтобы дозвониться родне на «ту сторону».
Это место украинцы регулярно обстреливают. В то время, когда там собирается наибольшее число людей.
Центральный рынок, в девять часов утра в выходной день – то есть тогда, когда там больше всего людей – точно накрывают «Градами». РС (реактивных снарядов) не жалеют, и обгоревшие модули чернеют в торговых рядах до зимы.
Бывают случаи почти мистические. Когда здание по соседству с музеем МВД попадает под обстрел, от бордюра на крыше снаряд отбивает кусок.
В 2017-м Поэт случайно заходит в музей. Проходя по экспозиции, он видит фотографию соседнего с музеем здания времён Великой Отечественной войны. Снимок сделан в тот момент, когда Ворошиловград только освободили от немцев.
На бордюре на крыше соседнего с музеем здания видно обгоревшее пятно – почти в том самом месте, где спустя 70 лет снаряд вывалит кусок бордюра.
***
– Старый, – обращается Поэт к Старому.
– Ты опять про дочку? – заводится с пол-оборота Старый.
– Нет, я не об этом. Слушай, такое дело…
Договорить Поэт не успевает.
В высотное здание километрах в двух от наблюдательного пункта попадает что-то тяжёлое. От стены летят стёкла, кирпичи, поднимается облако пыли. Над городом раскатывается низкий грохот разрыва.
– Змей, слышал? – звучит в рации голос Гнома.
Змей секунду или две молчит. Соображает над ответом на не самый умный вопрос.
– Весь город слышал.
– Что это было?
– Прилёт артиллерийского снаряда, – Змей уже начинает подкалывать Гнома.
– Это ясно. Из чего стреляли? Я не понял.
– Я тоже не понял. Поэт, есть мысли?
– Нет. Вроде бы гаубица. Но слишком сильно.
– Да, гаубица поскромнее.
Позже подобное случалось ещё не раз. Ни выстрела, ни свиста – а прилёт совсем рядом. И разрыв, как от чего-то тяжёлого. Но непохожий ни на что, с чем приходилось иметь дело раньше.
***
– Старый, что думаешь? Что это? – Поэт поворачивается к Старому.
– Я охуевлён, – коротко отвечает Старый (ударение на «ё»).
Этим словом своего изобретения Старый выражает свою крайнюю степень удивления. И одновременно немного сбивает напряг.
Змей, Гном и Поэт ржут. Все – выходцы не из самых академических слоёв общества. Но такого ещё никто не слышал.
В этот раз новое слово – единственный улов наблюдающей группы.
Кроме прилёта в высотку, было ещё два выхода из миномёта из посадки. Но увидеть при ярком свете, откуда именно вёлся огонь, не получилось. А сил прочёсывать всю посадку у «Зари» нет.
***
Миномёты, ставшие кошмаром для Луганска летом 2014-го, как позже окажется, были цветочками. Обстрелы тяжёлой артиллерией, «Градами», «Ураганами» и «Смерчами», баллистическими ракетами «Точка-У» – это всё ожидало впереди.
ГЛАВА 15. ПОЧТИ «ГРАДЫ»
Лето. Жара. Тяжёлый, давящий зной. Батальон неожиданно поднимают по тревоге.
Почти весь личный состав грузят в «Уралы». Разведка, не дожидаясь указаний, выносит всё, что есть. Тёплую одежду, кое-какие запасы еды. Кто-то берёт в кузов одеяло.
Толком никто ничего знает и не может объяснить. Вроде бы где-то ожидается прорыв украинцев. И «Зарю» вывозят на опасное направление.
Поэт сидит в кузове рядом с Бабаем. В последнее время он чаще общается с ним, чем с другими. Полноценной «двойки» для работы в паре нет, но есть некое постоянное общение.
– Товарищ Поэт, вы готовы?
Бабай пытается шутить, но получается неестественно.
– Всегда готовы, – также натянуто отвечает Поэт. – ****ь!
Возглас получается настолько громкий, что на Поэта и Бабая, сидящих возле заднего борта кузова, оборачиваются даже те, кто сидят возле кабины.
– Что случилось?
– Сигареты, ****ь, забыл!
Это, безусловно, проблема. Ехать неизвестно куда неизвестно насколько, и не взять сигареты – обидный косяк. Для Поэта – особенно.
– Ничего, ничего, не расстраивайтесь, товарищ Поэт, я взял с запасом. Угощайтесь!
Бабай вытаскивает пачку и протягивает Поэту сигарету.
– Спасибо!
– Берите, не стесняйтесь, будете должны!
– Буду, отдам.
– Конечно, отдадите, товарищ Поэт, куда вы денетесь!
– Вгоняешь в долги? – невинно спрашивает Змей.
Несколько человек вымученно смеются.
Есть такая примета – если перед боем кто-то кому-то что-то должен, то ни с должником, ни с кредитором, обычно ничего не случается. Неизвестно, откуда эта примета взялась – местные веяния или занесло из других «горячих точек».
У Бабая уже вырабатывается эта привычка – набирать перед боем должников. Он раздаёт сигареты, патроны, деньги, гранаты – и всем отвечает «Берите, берите, потом вернёте, не забудьте!»
Поначалу ему иногда отвечают что-то вроде: «Жив буду – отдам». Бабай так искренне и громко возмущается: «Что значит «Если жив буду?!» Куда вы собрались, не вернув долги?!!», что уже не возражают вообще. И молча «вгоняются в долги».
***
Это – солдатская магия, вроде обычая спать на патронах: чтобы пуля не брала. Несколько патронов – всех калибров, которые удаётся достать – кладутся под матрац или прямо на простыню.
Обычно ограничиваются несколькими патронами, но бывает и клиника. Под Дебальцево Поэту приходится ночевать в украинском блиндаже на матраце, лежащем на снарядных ящиках. В рёбра давит так, что Поэт ворочается всю ночь, как принцесса на горошине. Хотя на улице – ниже 20 мороза, и спать приходится полностью одетым.
Утром Поэт сгребает матрац и видит, что спал на сплошном слое автоматных патронов толщиной пальца в три. Наверное, украинец, который обустроил себе это место, был очень суеверный.
Из этого же блиндажа Поэт забирает спортивную сумку. В которой позже, уже в Луганске, находит сплетённую из разноцветных ниток куколку. Куколка изображает женщину в украинском наряде, сделана очень искусно. Наверное, какой-то западэнский оберег.
***
Сюда же относится привычка таскать в карманах подобранные на месте боя осколки и пули. Пулю выковыривать из патрона нельзя – нужно найти именно прилетевшую в бою.
Пуль удаётся найти меньше, чем осколков (осколков бывает столько, что иногда после боя они хрустят под ногами при каждом шаге). Ценятся пули намного выше. Их кладут в карманы, из них делают брелоки или носят на шнурке на шее.
***
У многих быстро нарабатываются свои персональные приметы. Говорят об этом скупо и неохотно. Но Поэту всё же удаётся узнать, что кто-то определяет, будет «жопа» или нет, по погоде. Кто-то – по цифрам на номерах увиденных автомобилей. Кто-то – вообще по каким-то с виду нелогичным признакам.
Например, разведка начинает ненавидеть батальонную баню – стоит им хорошо попариться, на следующий день они попадают в реальные боевые столкновения.
Поэт во время войны дважды решается бросить курить. Оба раза на следующий же день начинаются такие мясорубки, что после боёв под Хрящеватым Комбат вызывает Поэта и даёт ему блок сигарет.
– Закончатся – зайдёшь. И до конца войны хватит хернёй маяться.
– Понял.
***
Тяжело однозначно сказать, что это – или действительно реальные вещи, или просто опора, которую ищет ум в критических ситуациях. Может, подсознание так общается с человеком.
Подобные приметы нередко работают. То, что работает – лучше не трогать.
***
Колонна «Уралов» и «Камазов» носится вокруг города. Или обманывают местных украинских наблюдателей, или старший колонны сам не знает, куда едут, и получает команды по ходу движения.
Настроение у всех отвратительное. Интуиция или даже яснознание на войне включаются быстро. Многие молятся. Некоторые достают из потайных карманов иконки или чётки.
По тем, кто крестятся, видно, что православные, по тем, кто просто шепчет или перебирает чётки – сразу не поймёшь. Задавать вопросы на эту тему не принято.
По неясно как сложившейся привычке Поэт, когда чувствует, как его «выворачивает» при приближающейся опасности, сам себе читает своё же стихотворение «Дорога в Валгаллу». Иногда посматривает на экран мобильного телефона, где в качестве заставки установлена картинка с изображением Одина.
Стихотворение длинное, на втором или третьем куплете Поэта обычно начинает покачивать в ритм, и на душе становится немного легче.
***
В этот раз, читая «Дорогу в Валгаллу», Поэт сквозь прищуренные ресницы замечает, что на него внимательно смотрит Бабай. Поэт делает голос совсем тихим, но Бабай неожиданно наклоняется к нему.
– Товарищ Поэт, можно и мне послушать?
– Тебе это действительно интересно? – Поэт удивлён.
– Почему нет?
– Оно длинное.
– Вот и хорошо.
– И на тему скандинавской религии, – на всякий случай предупреждает Поэт.
Народ на Донбассе, как начинает понимать Поэт, в плане религии – в основном суровый и православный. Среди таких легко прослыть сектантом на ровном месте – потом хрен отмоешься.
– Просто стихотворение такое, – добавляет Поэт.
– Хорошо.
Поэт читает «Дорогу в Валгаллу». Бабай, прищурившись, внимательно слушает до конца.
Поэт так и понял, понравилось стихотворение Бабаю или нет. И знает ли Бабай, кто такой Один, что такое Валгалла и Рагнарёк. Когда Поэт замолкает, Бабай молча кивает, достаёт сигареты, подкуривает две и протягивает одну Поэту.
Ненадолго отвлеклись – и то хорошо.
***
Колонна словно мечется вокруг Луганска. Никто не понимает, что происходит. Уже даже хочется куда-нибудь приехать и начать закапываться, или штурмовать что-то. Даже это кажется более лёгким, чем трястись в кузовах неясно ради чего.
Поездка внезапно заканчивается где-то в районе Алчевска. Два или три джипа догоняют колонну, по встречной полосе подходят к головной машине и начинают сигналить и мигать фарами, явно предлагая остановиться.
Головная машина, за ней – вся колонна – принимают к обочине и останавливаются. Несколько человек из каждой машины берут джипы на прицел. Из самого большого джипа выходит человек в форме, показывает всем пустые руки и широко улыбается.
Затем достаёт из джипа планшетку и быстро идёт к головной машине, откуда уже спрыгнул старший.
Люди на джипах представляются алчевской комендатурой. Их командир на крыле «Урала» разворачивает карту, что-то показывает на ней изумлённому старшему колонны, и, сильно жестикулируя, что-то объясняет своему собеседнику.
Старший широким движением вытирает рукавом пот со лба, достаёт сигарету и раза с третьего подкуривает её.
Комендач также закуривает, они ещё недолго разговаривают. Старший колонны сильно трясёт ему руку, затем обнимает и хлопает по спине. Комендач снова улыбается, ещё раз многозначительно показывает карту и садится в свой джип. Джипы разворачиваются, и, посигналив, уходят в сторону Алчевска.
***
Содержимое разговора становится известно позже.
Комендач показывает старшему колонны на карте точку.
– Вы сюда едете?
Старший колонны ненадолго зависает от изумления.
– Сюда?
– Откуда ты знаешь?
– Это уже все знают. Так сюда?
– И что, если да?
– Вам не нужно туда ехать.
– Это ещё почему?!
– Укропы туда ещё час назад две батареи «Градов» навели. Ждут только вас.
– Ты откуда знаешь?!
– Нам с той стороны отзвонились. Есть люди там.
– Это точно?
– Точнее некуда. Я же говорю, это знают все. Не суйтесь. Перемелют «Градами», будет нужно – из дэ-тридцатых добавят. Они там достают.
– Понял, спасибо!!!
– Езжайте обратно. Давайте, удачи.
Комендач идёт в свой джип.
Старший колонны достаёт телефон, звонит кому-то, затем, аж посветлев лицом, прячет телефон, поворачивается к колонне и делает размашистый жест, который трактуется однозначно.
«Разворачиваемся!»
У Поэта с души сваливается огромный камень. Он смотрит в небо, по сторонам, и видит, как окружающий мир, элементы которого крайние несколько часов складывались в неблагоприятные знаки, меняется прямо на глазах.
«Миром правят иероглифы», – вспоминается Поэту искажённая цитата из Пелевина. Сейчас иероглифы показывают, что опасность вроде бы миновала.
На сердце становится легко. Поэт вдруг чувствует, что всё это время внутри него словно звучала сирена, которую отфильтровывал ум, но которую всё равно слышало сознание. Сейчас сирена замолкает.
Похоже, нечто подобное испытывают многие. Как только «Уралы» и «Камазы» начинают разворачиваться на узком шоссе, в кузове звучат голоса. Кто-то подкалывает соседа, кто-то возмущается тем, что к ужину не успеют.
Бабай достаёт и прикуривает две сигареты.
– Товарищ Поэт, вы помните, сколько вы мне должны?
– До хрена, – уклончиво отвечает Поэт.
– Не переживайте, я всё подсчитал. У вас точно есть сигареты в кубрике?
– Три пачки. На койке остались, похоже.
– Всё нормально, – кричит через весь кузов Змей. – Раз Бабай жаться начал, значит – пронесло!
– Я не жмусь, я за справедливость! – возмущается Бабай.
Похоже, Змей прав.
***
Поэт ещё несколько дней пытается переварить происходящее.
Откуда в алчевской комендатуре узнали, на какую именно позицию едет «Заря», откуда это узнали украинцы, кто сообщил алчевским, что на место высадки «Зари» украинцы заранее навели «Грады», так и остаётся загадкой.
Но, в общем, ничего удивительного не произошло. Здесь случались вещи и похлеще.
Это – гражданская война.
ГЛАВА 16. 13-Е ИЮЛЯ
Город тонет в июльском зное. В городе нет электричества. Нет мобильной связи. Закрыты почти все магазины. В домах не работают холодильники – запасённые продукты почти у всех пропали.
Самое страшное – в городе нет воды.
Украинцы весело выступают в ток-шоу на своей стороне. И рассуждают о том, что сепаратистов «осталось чуть-чуть додавить», и « город будет их».
Это – те самые люди, которые рассуждают об «освобождении Донбасса».
Город и окрестности обстреливают не только «обычными», но и фосфорными боеприпасами. Поля с самолётов и вертолётов засыпают какой-то металлической, как алюминиевой, пылью. Этим порошком у товарища Поэта накрывает кота. С кота полностью слазит шерсть и через два дня он сдыхает.
Поэту удаётся увидеть последний заход «освободительной» украинской авиации на Луганск.
Рано утром, когда Поэт стоит на посту возле входа в казарму, он видит в небе три самолёта, в составе звена заходящие на город. И тут с земли стартуют ракеты ПЗРК. Их хорошо видно, они оставляют за собой чётко различимый след.
Два самолёта взрываются сразу. Третий закладывает вираж и уклоняется от идущей к нему полосы. С земли сразу протягиваются ещё два или три следа от ракет, но самолёт уходит в облака.
Больше украинской авиации в небе не видно.
Через некоторое время ополчению удается посадить два украинских самолёта. Командование ополчения объявляет о появлении у них ВВС, но Поэт ни разу не видит их в действии.
Может, используются где-то на другом направлении.
***
Если поначалу батальону помогали местные жители – приносили еду, одежду, обувь – то сейчас батальон помогает тем немногим, кто остались в Луганске. Цистерны «Зари» развозят воду по городу.
Водой снабжают все работающие больницы и часть воинских частей (те, которые не имеют соответствующего транспорта). На Восточные кварталы и квартал Мирный цистерны приезжают каждый день в одно и то же время.
Их там уже ждут люди с вёдрами, бидонами, пластиковыми бутылками и прочими ёмкостями.
В свободное время ополченцы развозят воду по родственникам, знакомым, соседям или людям, над которыми взяли шефство.
Когда есть продукты – с населением делятся крупами, консервами и сухими пайками. В гуманитарной помощи, приходящей на батальон, иногда бывают детские вещи. Раздача организовывается стихийно – знакомым, соседям, соседям соседей.
В «Заре» вода, в общем, есть почти всегда. Но расходовать её стараются экономно. Для питья, для приготовления пищи и для поддержания чистоты.
Одна из главных угроз в этой ситуации – возможность инфекционного заболевания. Если в такую жару оно попадёт в место скопления людей – эпидемия почти гарантирована. Поэтому за чистотой в кубриках следят особо.
***
Филин и Поэт почти целыми днями пропадают на автодворе.
Филин в «Уазике» постоянно что-то крутит, настраивает, регулирует. Он уже знает всех автомехаников, и то нагребает у них полный ящик инструментов, то собирает консилиумы на темы, которые Поэт слабо понимает.
Поэтому Поэт разбирает-собирает и чистит пулемёт. Хозяйственный Филин умудряется даже где-то раздобыть набор для чистки «Утёса» (!).
Поэту остаётся добавить только старую зубную щётку и бутылку хорошего оружейного масла (выпросил у оружейников). Теперь у него – полный комплект. К нему даже подтягиваются пулемётчики из других взводов. Посмотреть и пощупать «Утёс» и поучаствовать в чистке.
Это как раз – самое простое. Приезжая со стрельбища, Филин и Поэт снимают пулемёт с «Уазика» (это быстро превращается в автоматизм), составляют возле казармы два стола, накрывают их брезентом, и разбирают пулемёт.
Затем покрытые нагаром запчасти высыпают в большой цинк, наполненный бензином или соляркой.
Ствол прогоняют шомполом, на который намотана ветошь, также щедро пропитанная бензином и соляркой. Свежей ветошью протирают ствол снаружи, накрывают всё другим куском брезента и оставляют где-то на час или на два.
Затем можно оттирать детали ветошью и смазывать зубной щёткой (невероятно удобная вещь, залазит во все щели). Затем Филин и Поэт собирают пулемёт, ставят его на стойку в «Уазике», накрывают плащом от ОЗК, завязывают плащ старыми бинтами и заматывают срез ствола куском брезента.
Пока детали отмокают, Поэт садится в тени курить и слушать музыку в телефоне (подальше от цинка), Филин в очередной раз плавит ему мозги насчёт неэкономного расходования бензина. Затем идёт на водительское совещание в автодвор.
Филин где-то видел «Уазик» с дизельным двигателем. По словам водителя, это – какой-то японский дизель, который «встал по креплениям один-в-один, даже плита на сцепление не понадобилась».
С того дня в голове Филина укореняется навязчивая идея: 1) выяснить, что это за двигатель; 2) выяснить, где такие есть в Луганске; 3) купить-выменять-выпросить такой; 4) поставить дизель на свой «Уазик».
И всё, Филин – водитель-механик самого лучшего «Уазика» в ополчении.
***
Логика у Филина есть. С бензином в «Заре» не очень, с дизтопливом намного проще. Подъехал к любой тяжёлой технике, выпросил-выменял – и вопрос решён. Танку или САУшке канистра дизтоплива – завестись и пару минут поработать.
Если Филином овладевает какая-то идея – обычно становится мало места всем вокруг. Когда Поэт слышит что-то вроде «Поэт! Слушай! Я понял, что нам нужно в «Уазик»…», он быстро начинает прятаться или вспоминать срочные важные дела подальше от Филина. Но в этом вопросе чаша страдания его минует.
Всё, что Поэт на данный момент знает о двигателе – это то, что он в «Уазике» есть. И то, что он путём сжигания бензина заставляет «Уазик» ехать.
Названия «катушки», «трамблёры», «провода», «заслонки», «прокладки» и «патрубки», которые со священным придыханием произносит Филин, Поэту мало о чём говорят. Филин это видит и с лёгким разочарованием общается на эти темы исключительно с автомеханиками.
Но Поэту постоянно приходится ездить с Филином по городу. Хитрый хозяйственный Филин знает массу нычек, где на сухпаи, сигареты и бензин он выменивает запчасти, провода, свечи, скаты и договаривается о балансировке колёс.
Пока Филин о чём-то спорит с мастерами или возится с ними в двигателе или ходовой, Поэт обычно дремлет в своём отсеке возле стойки пулемёта на сложенных ватниках. Слушает музыку в наушниках и поднимает вверх кулак с оттопыренным большим пальцем, когда в очередной раз слышит «Поэт, скажи?!»
Нужно отдать Филину должное – при всей своей доставучести и хитрости, он каждый день вкладывает в «Уазик» душу. И это быстро становится заметно. «Уазик» заводится с пол-оборота, работает, как часы, в нём ничего не скрипит и не гремит (насколько это вообще возможно для «Уазика»).
Филин искренне любит свой автомобиль, Поэт – пулемёт. Тандем получается неплохой.
Отстреляв пару лент на стрельбище, Поэт начинает чувствовать «Утёс» и даже умудряется метров с двухсот (без оптики) попасть одиночным в картонную коробку из-под тушёнки.
***
По ночам Джихадмобиль с усиленным экипажем дежурит через Оборонную от расположения «Зари».
На углу Оборонной и Краснодонской расположена то ли стоянка, то ли база. По краю большой открытой территории идёт что-то вроде широкого возвышения или бордюра. Затем – забор, огораживающий территорию от тротуара. На заборе – большой рекламный щит из тонкого оцинкованного железа.
За этим щитом по ночам стоит Джихадмобиль. Носом в сторону аэропорта.
Джихадмобиль прикрывают спереди ветками, и с Оборонной его практически не видно.
Задача у усиленного экипажа – в случае прорыва со стороны аэропорта «въебать хоть кого-нибудь и делать ноги». «Кто-нибудь» – это БТР или БМП, или «Урал», если украинцы обезумеют настолько, что пойдут в атаку на «Урале», а не пустят впереди танки.
Танку «Утёс» в лучшем случае собьёт гусеницу.
«Делать ноги» – потому, что после первых пары очередей не факт, что водитель успеет завести Джихадмобиль. Ясно, что первая же «ответка» снесёт и забор, и стоящий рядом столб, и Джихадмобиль.
Планируемая ситуация – один-двое из четырёх в случае чего выходят с «мухами» чуть вперёд, через перекрёсток в сторону аэропорта.
В идеальном случае совместными усилиями («мухами» сбоку и из «Утёса» в лоб) пытаются остановить одну-две брони. Если водитель успевает завести Джихадмобиль – может, удаётся уехать.
Если случается любая заминка – автоматы и оставшиеся «мухи» в руки и бегом за склады и мастерские на другом конце огороженной территории. Может, повезёт добежать, пока наступающий противник будет соображать, что к чему.
За это время, по идее, по наступающим уже должны ударить с другой стороны Оборонной – из «Зари». Экипаж Джихадмобиля дальше действует по ситуации – командованию будет не до них. Если получится – вернутся, добавят украинцам из оставшихся «мух» и из автоматов. Если уцелеет «Утёс» – из «Утёса».
Нет – хотя бы попробуют выжить.
***
Идея, не самая лучшая, но и не плохая. Какой бы колонной техники не сунулись наступать украинцы, любая броня в городе – самоубийца. Что с одной, что с другой стороны Оборонной стрелять по броне – не дальше тридцати метров.
С такого расстояния что из «мухи», что из РПГ-7, тяжелее промазать, чем попасть. БТР, БМП, против всего, что крупнее автомата и ПКМ – жестянки. И даже если танк не возьмет с первого попадания, контузия экипажу, скорее всего, обеспечена. Пока танкисты будут приходить в себя – им добавят не раз.
Самая весёлая функция – у экипажа Джихадмобиля. Открыть огонь (поднять тревогу, по факту), подбить хоть кого-нибудь – тем самым привлечь к себе всё внимание наступающих. Но и шансы уцелеть не очень плохие.
Джихадмобиль на бордюре почти не виден. Закрыт забором, заплетённым какой-то зеленью, рекламным щитом, деревьями и маскировкой.
Если уходить ногами, спрыгнул с широкого бордюра (около метра высотой), на котором стоит Джихадмобиль – уже прикрыт сбоку.
Джихадмобиль стоит почти в углу огороженной территории, прямо перед ним бордюр поворачивает вправо. То есть – те, кто спустились вниз, прикрыты ещё и спереди.
Чуть отбежать вправо – уже прикрывает дом, стоящий на углу. Ну, а кто хочет жить – стоянку перебежит очень быстро. Там, за кирпичными строениями, можно отдышаться и соображать дальше.
В этой ситуации главное – как можно раньше увидеть возможное наступление. Поэтому и дежурит усиленный экипаж. Два водителя и два пулемётчика. Спят посменно, по 2 часа, затем сменяются.
***
Водители – Филин и Мотор. Поэту всегда казалось, что водителей, как особый вид человека, выращивают где-то в особых питомниках. Филин и Мотор – разные, но когда они сходятся над открытым капотом или открученным колесом с инструментами в руках, Поэту кажется, что они начинают действовать, как какой-то коллективный разум, объединяясь в одно целое.
Филин и Мотор работают зачастую молча, нередко предугадывают действия друг друга, и даже матерятся синхронно. Для Поэта заменить какой-нибудь патрубок – уже верх инженерного искусства. Когда он видит, как Филин с Мотором с утра разбирают двигатель или мост, и к обеду уже собирают, и всё работает, Поэт испытывает лёгкую зависть.
Второй пулемётчик – Наёмник. Молодой парень, нет и тридцати. Однажды Наёмник говорит, что он приехал из Фрязино.
Поэт в ополчении таких видел мало. Наёмник – очень образованный, очень умный, видно, что из хорошей семьи. Видно, что в социуме Наёмник легко находил желаемое место.
И тут – Луганск, ополчение.
На дежурстве иногда бывает так, что спят два водителя, дежурят два пулемётчика, и наоборот. В один из таких моментов, когда Поэт и Наёмник сидят в кузове под пулемётом, а Филин и Мотор спят, скрючившись на передних сиденьях, Поэт задаёт давно мучивший его вопрос.
– Наёмник, как ты здесь очутился?
– Приехал на автобусе, – коротко отвечает Наёмник.
– Да я понял. Почему приехал? Аж из Фрязино?
Наёмник долго думает. Затем неожиданно отвечает.
– Потому, что если я не остановлю эту нечисть здесь, я буду останавливать её под Фрязино.
Поэт быстро смотрит на Наёмника и видит, что тот говорит искренне.
***
Поначалу экипаж проверяют – не спят ли на посту. Сначала приходит Андрей, затем – Кэп. Поэт немного злится из-за такого недоверия, Филин смеётся над Поэтом.
Следующие несколько раз проверяют более тактично – то ночник принесут неожиданно, то термос кофе из столовой, то пару «Мух» на запас. Затем убеждаются, что за Джихадмобилем можно не следить, и внезапные визиты прекращаются. Только время от времени вызывают по рации.
Экипаж не спит, спят только посменно. Все понимают, что будет, если пропустят приближение украинцев. Но поспать особо и не получится, даже если бы рядом дежурил взвод, и можно было спать.
Район «Зари» обстреливают постоянно. Иногда падает где-то далеко, а иногда прилетает прямо в перекрёсток Оборонной и Краснодонской.
Как только в ночном небе начинает нарастать тошнотворный вой миномётной мины, экипаж – и те, кто спят, и те, кто дежурят – практически одновременно скатываются под бордюр. Бордюром они закрыты с двух сторон – спереди (если смотреть на аэропорт) и слева.
Буквально через пару дежурств Филин с Мотором организовывают защиту справа и сзади – находят несколько длинных ящиков, и набивают их битым кирпичом и обрезками труб. От осколков хватит за глаза.
Эти ящики каждое утро после дежурства придвигают к бордюру, и каждый вечер отодвигают, чтобы получился промежуток метра полтора шириной и метра три длиной. В этой переносной «окоп» и залегают при обстрелах.
Затем Мотор притаскивает старый капот и накрывается им сверху, когда лежит в «окопе». Капот от чего-то большого, старого, советского, металл толстый, от веток и камней, падающих сверху, защитит с гарантией.
Лёжа в «окопе» под капотом, можно даже курить, не выдавая себя в темноте.
***
Они возвращаются в располагу утром, осоловевшие и обалдевшие от кофе и сигарет, когда взвод только просыпается. Разряжают и зачехляют пулемёт Джихадмобиля, Поэт по возможности падает на хвост Змею, когда тот пьёт утреннего «купца».
Затем моются, завтракают (если в горло лезет кусок), и валятся спать.
Их стараются не трогать, только в срочных случаях – выезды, или тревоги, когда в полной готовности сидит весь взвод. Но когда нет крайней нужды – экипаж спит до обеда.
Кто-то из новичков поначалу ноет, видя, как четверо спят днём, но его быстро ставят на место. Можно не спать две, три, четыре ночи, но когда это входит в систему – это изматывает так, что не спасает никакой дневной сон.
Через пару недель еженощных дежурств у Поэта плавно сдвигается сознание. Возможно, ещё сказывается контузия, полученная на Металлисте.
Поэт ощущает себя как робот, как бы немного со стороны. Делает то, что нужно делать в данный момент. О будущем думает, но не часто. Прошлое почти не вспоминает. Жизнь до того, как Поэт вошёл в ворота «Зари», кажется сном или фильмом, увиденным в детстве.
Поэт немного отстранённо воспринимает всё это. С каким-то лёгким холодным удивлением.
Со сном плохо совсем. Поэт тяжело засыпает, просыпается от любого шороха. И если даже есть возможность уснуть и поспать – нередко мешает Филин.
Он почти каждый день надоедает Андрею, что-то выпрашивает на «Уазик», затем будит Поэта.
– Поэт, поехали, я за балансировку договорился, и за латку на запаску!
– Филин, твою дивизию, давай позже!
– Да куда же позже! – возмущается Филин. – Нас комбат на два часа отпустил, я и так дал тебе полчаса поспать.
– Ты можешь с Наёмником поехать?
– Поэт! А если что случится? Ты хочешь, чтобы на нашем «Уазике» за тебя Наёмник воевал? Я с кем экипаж – с тобой или уже с ним?
Филин знает слабые места Поэта. Такой аргумент Поэт игнорировать не может.
– Гад ты, Филин… Сейчас встану.
– Вставай, Поэт, нужно. Возьми чая, я только что сделал.
– Чая…
Поэт несколько минут пьёт «купца», затем закуривает. Сейчас Филин его не трогает – знает, что эти минуты нужны Поэту, чтобы «загрузиться», как компьютеру.
– Поэт, зайди поесть, успеваем.
– Какой нахер есть… Поехали.
Они едут куда-то на СТО, где очередной друг кума свата Филина, запустив переносной генератор, организовывает небольшую шиномонтажку и мастерскую. Филин договаривается за полканистры бензина и несколько сухпаёв отбалансировать все колёса, одно заклеить, и сделать что-то ещё.
Поэт вдруг понимает, что получает шанс доспать хотя бы полчаса.
– Филин, когда я спал сегодня, ты выезжал куда-нибудь?
– Поэт! – возмущается, но улыбается Филин. – Куда же я без тебя поеду?
– Точно?
– Ну да! – Филин улыбается ещё шире. – А что такое?!
Улыбаешься? Ну-ну. Сейчас посмотрим, как ты будешь улыбаться.
– А нас никто не зацепил, когда выезжал там или разворачивался?
– ЧТО?!
– Да когда ехали, у меня под ногами тарахтело что-то. Вроде и негромко, но постоянно. Вот тут, как на оси, слева немного. Знаешь, какой-то то ли стук, то ли грюкание. Я хрен его знает, но такого раньше вроде не было…
Улыбка Филина тухнет моментально. Лицо вытягивается.
– Где?!
– Вот здесь, по-моему. Или рядом где-то.
Филин рысью мчится к стошнику, через минуту возвращается и тянет за собой подкатной домкрат. Сзади идёт стошник с огромным ящиком инструментов.
– Филин, может, потом? Нас через двадцать минут ждут!
– Ничего, подождут! – взрывается Филин. – Мы не по бабам ездим! А если станем где, или подшипник рассыпался?! А если в бою?! Ты подтвердишь, если что, комбат тебе верит. Да и я покажу запчасти.
– Ну ладно, – делает вид, что размышляет, Поэт. – Я не помешаю, если подремлю в кузове?
– Да спи, конечно, мы вдвоём управимся. Я ещё сухпай дам ему, хорошо?
– Давай, конечно. Без вопросов. Толкни меня, если нужно будет помочь.
– Хорошо, толкну, – отвечает Филин откуда-то снизу, и-за борта «Уазика». Ему уже не до Поэта.
Джихадмобиль стоит очень удачно – в прохладной тени густого дерева. Дует лёгкий ветерок. Поэт сгребает под себя два бушлата, под голову затягивает полторашку минеральной воды и накрывает её полой бушлата.
Ложится, укрывает ноги одеялом и чуть не стонет от удовольствия. Сдерживается, чтобы его не спугнуть Филина. Обнимает автомат и закрывает глаза.
В это время Филин начинает поднимать противоположный борт. Кузов ритмично покачивается, поднимаясь, и Поэт проваливается в сон раньше, чем домкрат останавливается.
Просыпается Поэт тогда, когда Филин заводит двигатель. Филин провозился полтора часа, пытаясь найти, что там гремело. Что-то вроде бы даже нашёл и заменил.
Поэт выспался, как редко высыпался за войну.
***
Возможно, Филин догадался о том, что Поэт его развёл. На следующий день Филин вообще не даёт Поэту поспать.
– Поэт, поехали, – начинает Филин, как только они возвращаются с завтрака.
– На хрена…
– Нужно притопить пару раз по взлётке, посмотреть на разгон и торможение. И заехать к одному человеку, на Гайке (кольцевой разворот на квартале Гаевого) – он кое-что обещал достать.
– Это что, нужно делать прямо сейчас?
– Да, я договорился. И с комбатом договорился. У нас пара часов, если надо – то больше.
– Филин, блин…
– Я уже и флаг прикрепил.
– Какой флаг?
– Наш, взводный!
С первых дней существования взвода у него есть флаг – большой российский флаг, который кто-то привозит из увольнения. Поначалу флаг просто висит на стене в кубрике, но Филину в голову приходит мысль, что этот флаг нужно прикрепить на Джихадмобиль.
Филин и Поэт подходят к автодвору, и Поэт видит флаг, укреплённый на «Уазике».
– Филин, зачем рисоваться так?
Совершенно неожиданно Филин встаёт на дыбы.
– Чтобы все видели, что свои едут. Посмотрит человек – и на душе легче станет. Вот, это – наши.
– Филин, может, давай до Парада Победы прибережём?
– На Парад – само собой. Но и сейчас пусть будет.
Время от времени Филин ловит клина на каких-то важных для него вещах. Поэт – контуженный, и Филин – контуженный. Оба осознают это и стараются без крайней нужды не конфликтовать.
Поэт понимает, что если сейчас закуситься с Филином по поводу сегодняшней поездки именно под флагом – нужно будет идти до конца, и придётся разругаться.
В данном конкретном случае Поэт понимает, что проще будет в случае чего выгрести от Андрея (выгребать-то в первую очередь будет он), чем испортить отношения с заклинившим Филином.
– Поехали.
Поэт догадывается, что «кое-что» для «Уазика» можно было найти гораздо ближе, чем на Гаевого, до которого ехать через половину города. Да и по взлётке на аэродроме ВВАУШа гонять именно сегодня не обязательно.
Но на аэродроме знамя будет красиво развеваться на ходу. А пока доедут до Гаевого и вернутся обратно – половина города увидит, какой Филин молодец, какая у него хорошая машина с пулемётом и пулемётчиком, и как он едет под знаменем.
– Поэт, я тут из наших сухпаёв сэкономил. Ещё в столовке дали немного сахара и чая. Тебе пакет, у меня такой же.
Филин протягивает Поэту плотный пакет, полный круп, сахара, макаронов и прочей еды. Есть даже какие-то приправы, пара банок тушёнки и банка сгущёнки.
– Давай завезём по ходу. Ты своим, я – своим.
– Давай.
– Ну вот, а ты не хотел слушать Филина.
– Что «не хотел»? Обязательно под флагом везти?
– Конечно! Увидят, что свои. И что свои не забывают.
***
У тех, кто остался в городе, с едой плохо совсем. Её практически нет – магазины практически не работают, кое-как дышат рынки. Работы никакой нет, денег у людей нет.
У ополчения хоть как-то – бывает не очень пусто, бывает совсем пусто. Но когда есть возможность – ополченцы развозят сэкономленные в столовых и на сухпаях продукты родственникам и соседям. Зарплата, которую начинает получать ополчение, оказывается в городе практически единственным денежным ручейком.
Филин с Поэтом сначала гоняют на максимальной скорости по взлётной полосе. Флаг действительно развевается красиво. Филин просто светится изнутри. Затем выезжают с аэродрома ВВАУШа и по Оборонной едут на Камброд.
Оказывается, родня Поэта и квартира Филина расположены недалеко друг от друга. Сначала завозят пакет продуктов Поэтовым, затем – Филиновым. Неожиданно остаётся полчаса.
Филин, поехали в центр, пожрём что-нибудь.
– Чебуреков!! – торжествующе ревёт Филин.
– Ты опять за своё…
***
Некоторое время назад ополчение получает первую зарплату. И Бабай тянет Поэта в центр «поесть шашлыков». Бабай переодевается в «гражданку» – вылинявшие спортивные брюки-«треники» и застиранную почти до дыр белую футболку.
Поэт натягивает свои растрёпанные джинсы, рубашку (родня нашла где-то) и кроссовки, крепко потрёпанные под Металлистом.
До войны в таком виде их бы к этому ресторану даже не подпустили. Но сейчас зал практически пуст (вообще неясно, для кого ресторан работает), и нарядная официантка с широкой улыбкой ведёт Поэта и Бабая к лучшему столику.
Поэт не любит пафосные общепиты. Ему гораздо ближе батальонная столовая, да и вообще – столовая военной части. Повара обычно свои, и готовят пусть не всегда разносолы, но зачастую с душой.
Здесь всё ясно – дружи с поварами, демонстративно здоровайся со старшиной, не щёлкай, когда выносят хлеб и чай, особо благодари за добавку – и будешь сыт и доволен.
Тихая ненависть в глазах официантов, которые приносят клиенту счёт на сумму больше, чем их месячная зарплата, портят Поэту всё удовольствие от кабаков. Поэтому за всю жизнь он был в ресторанах пару раз.
Но в этот раз Бабай берёт Поэта в оборот, и затягивает его в ресторан «на шашлык». Бабаю приходится долго укатывать Поэта – Поэта реально давит жаба платить втридорога за еду.
– Товарищ Поэт, я сам за нас обоих заплачу.
– Да ну на хрен. Я, конечно, из Днепропетровска, но не настолько. Идём, варвар.
– Вы не правы, я не варвар. Один раз за войну можно.
– Типун тебе на язык…
Бабай и Поэт подходят к входу в ресторан, и вдруг на них налетает неизвестно откуда взявшийся Филин.
– О, и вы здесь! Зарплату получили?
– Да, товарищ Филин, – неохотно отвечает Бабай. Похоже, у Бабая к Поэту есть какой-то разговор, и он не хочет, чтобы в компании появился третий.
– Вы что, в ресторан собрались? – Филин иногда задаёт странные вопросы.
– Нет, ****ь, в библиотеку. Просто вход через ресторан, – Поэту и так заранее жаль денег, а тут ещё и Филин на мозги капает.
– Да ладно, чего ты? Слушайте, на хрена деньги выбрасывать? Давайте чебуреков поедим?
Поэт немного оживает, услышав слово «чебуреки». Но Бабай уже нацелился на шашлыки.
– Товарищ Филин, мы с товарищем Поэтом уже договорились заказать шашлык. Ваши чебуреки – это, извините, грубая и вредная еда…
Бабай зря это говорит. Но кто же знал, что Филин – фанат чебуреков?
Филин возмущённо набирает воздуха в грудь и выдаёт длинную тираду.
***
Позже Поэт иногда думает, что Филин – главарь какой-то секты чебурекопоклонников. Иначе преклонение Филина перед этим продуктом тяжело объяснить.
Филин знает все точки в Луганске, где продают чебуреки. Где бы они в городе не притормозили на Джихадмобиле, если стоянка длится больше трёх минут, то Филин уже возвращается с чебуреками.
Филин ест чебуреки в промышленных количествах, но при этом умудряется оставаться худым.
– Чебуреки!.. – начинает Филин.
В тот раз всего после десяти минут лекции о чебуреках Бабай и Поэт умудряются сбежать от Филина. Но с тех пор Поэт невольно вздрагивает, когда слышит от Филина слово «Чебуреки».
Вздрагивает и в этот раз.
***
– Ты опять за своё…
– Поэт, я серьёзно. Давай похаваем сейчас и на ночь возьмём. Пива возьмём…
Филин видит тяжёлый взгляд Поэта.
– …Безалкогольного, конечно. Сейчас поедим, и ночью нормально будет. И себе возьмём, и пацанам. Это же чебуреки!
– Поехали…
Они подъезжают к киоску на углу, в котором действительно жарят чебуреки. Филин о чём-то говорит с продавщицей, с людьми в очереди, затем возвращается с огромным ароматным пакетом.
Лицо Филина аж светится изнутри.
– Поэт, безалкогольное пиво чуть выше есть. Просроченное, недорого совсем, но нормальное. Мужики брали, говорят – без проблем.
– Поехали. Кола надоела уже. Хрен с ним, что просроченное.
Другого пива всё равно нет. Безалкогольного пива вообще очень мало. Колы в городе хватает, но вот парадокс – разведка привыкает к коле быстро. И неожиданно выясняется, что недостаток колы переносится намного тяжелее, чем даже отсутствие сигарет.
Поэту как-то приходится видеть, как колой оттирают ржавый автомат. С тех пор он старается избегать колу и придумывать себе какую-нибудь обманку. Безалкогольное пиво – обманка вдвойне. Устраивает и Поэта, и Филина.
Они берут пару паков безалкогольного пива, Филин упаковывает драгоценный пакет с чебуреками в пару плотных пакетов.
– В столовой положу в холодильник, а вечером нам разогреют.
– Забросишь и пиво в холодильник к ним?
– Ну да.
Вечером Филин, Поэт, Мотор и Наёмник, как обычно, заступают на дежурство. Филин останавливается возле столовой, заходит внутрь и через несколько минут выходит с дымящимся ароматным пакетом и обмёрзлыми паками с пивом.
Кто-то из проходящих мимо завистливо косится, кто-то демонстративно втягивает носом воздух. Филин, с невинным отсутствующим лицом, заводит Джихадмобиль, и быстро выезжает из «Зари».
Вечер 12 июля 2014 года.
***
Перед выездом на дежурство Поэт напоминает Филину о том, что флаг с Джихадмобиля нужно убрать. Филин недоволен, но молча снимает флаг с верхней частью флагштока, аккуратно заворачивает в брезент и кладёт вдоль борта Джихадмобиля.
Филин не возражает – редкий для него случай. Но с приказом Андрея не спорит.
После поездки под флагом Андрей вызывает к себе Поэта. Поэт заходит в кабинет комбата – две небольшие комнаты в помещении батальонной столовой. Первая – приёмная и небольшой склад в одном лице. Из неё посетитель уже попадает в кабинет.
– Это вы под российским флагом в город ездили недавно? – спрашивает Андрей, глядя в бумаги.
Андрей сдерживается, но Поэт видит, что Андрей раздражён.
– Ну да.
– Какого?.. – Андрей снова сдерживается. – Какого вообще вас в город понесло?
– Ну, по взлётке погоняли. Проверить нужно было – Филин что-то переделывал, резко набирали скорость и тормозили. Устойчивость там, и ещё что-то.
– По взлётке – Бог с ним. Какого вас в город понесло, спрашиваю?
– Ну, заезжали за какими-то запчастями к товарищу Филина. Он взял что-то. Мы минут на двадцать-то и опоздали тогда, но тоже по делу. Филин с кентом что-то там в «Уазике» докручивали.
– Да хоть на тридцать, не проблема. Какого вы под российским флагом ездили?
– Ну а под каким? Под украинским? – Поэт реально не понимает, что произошло такого, что вызывает у Андрея такую нервную реакцию. – Что случилось-то вообще?
– Ты новости читал украинские? Ютуб видел?
– Да не, дня три было не до того.
– С прессой в городе общались, когда выезжали?
– Ну, возле «Луганска» (гостиница в центре города) какой-то корреспондент московский сфотографировал нас.
– Видео снимали с вами?
– Так, чтобы мы видели – нет. Только этот москвич. Так что там такого-то?
– Ты почитай. И посмотри. Там про вас с Филином.
– Да? И что пишут и показывают?
– Пишут… – Андрей уже успокаивается, но не совсем. – И показывают. И рассказывают! Что в Луганск среди бела дня зашла колонна тяжёлой российской техники. Что оккупанты в наглую под флагом ехали через весь город. Чтобы морально поддержать нескольких сепаратистов и напугать многочисленных патриотов Украины.
– Опа…
– Вот так. Даже видео есть, где из-за машин виден только едущий флаг и самый верх «Уазика».
– Ну, мы же не знали…
– Не знали. Как в город выезжаете – убирайте флаг. За городом – ставьте обратно. Можете ещё мишени на бортах нарисовать, если хотите. А в городе – не нужно. Понятно?
– Понятно, конечно. Сейчас снимем. Расскажу Филину, что мы с ним – колонна бронированных оккупантов.
– Иди. Оккупанты…
Поэт рассказывает Филину эту историю. Филин гордится невероятно. Но выезжая на дежурство, флаг снимает почти без возражений. Разве что иногда бурчит, но больше чтобы Поэту мозги поплавить.
***
Экипаж Джихадмобиля в эту ночь почти не спит. Есть некоторое тревожное ощущение, которое ум пытается перевести во что-то понятное. И, конечно же, все начинают ждать самого худшего – прорыва из аэропорта.
Мотор и Наёмник вытаскивают «Мухи» и гранаты, кладут их на бордюр и аккуратно немного разгибают предохранительные скобы. Поэт загоняет патрон в ствол пулемёта, ставит пулемёт на предохранитель.
Филин, необычно серьёзный, заливает оба бака «Уазика» до самых крышек. Они с Мотором два раза проверяют масло, уровень тормозной жидкости и что-то ещё, понятное только Филину и Мотору.
Около полуночи проходит короткий, но интенсивный обстрел. Одна мина (82, по звуку), попадает точно в перекрёсток. В Джихадмобиль не попадает, но по веткам шелестит и встряску получают все четверо.
Ощущение стресса понемногу нарастает. То самое неприятное чувство, когда «чуйка» уже сигнализирует, что что-то будет, но ум ещё не может понять, что.
Второй случай – короткая, но плотная перестрелка, которая вспыхивает где-то в стороне «Транспеле» (автобаза несколькими улицами выше «Зари») и быстро затихает.
Экипаж Джихадмобиля подбирается, Филин готовится запускать двигатель, но их не вызывают. Остатки сна улетучиваются окончательно.
Тем не менее, часов до четырёх ночи больше ничего не случается. Ни обстрелов, ни прорывов. Поэту начинает казаться, что в этот раз «пропетляли» проблемы. Скоро должен быть рассвет, скоро должны сменить. Скоро можно будет поспать.
Но не в этот раз.
Около четырёх утра в «Заре» неожиданно начинается какое-то движение. Через дорогу к Джихадмобилю бегут согнутые фигуры. Поэт резко доворачивает на них пулемёт, Наёмник и Мотор наводят автоматы.
– Тихо, спокойно, свои, – шёпотом, хорошо слышным в темноте, сигнализирует Лютый. – Свои. У вас всё нормально?
– Нормально.
– Это хорошо. Заводите, едем. Нас подняли.
– Что случилось? – вот оно, то, о чём сигнализировало ощущение.
– На 26 Бакинских комиссаров (улица немногим выше «Зари», но ниже «Транспеле») стоит грузовичок. Похоже, миномётчики. Едем!
– Едем.
На углу Оборонной уже строится разведка. Лютый и нынешний командир взвода Сега устраиваются в Джихадмобиле. Остальной взвод – в микроавтобусе и Бекасмобиле («Фольксвагене» Бекаса).
***
Взвод поднимается вверх по Оборонной, поворачивает налево возле 26 Бакинских комиссаров, проезжает первый светофор и останавливается.
Дальше впереди – одна из заправок. Напротив неё, на другой стороне улицы, прямо на краю большой посадки, в темноте угадываются очертания небольшого грузовика или микроавтобуса.
– К машинам! – командует Сега в рации. – Все сюда!
Взвод выгружается из Бекасмобиля и микроавтобуса и подтягивается к Джихадмобилю.
***
Джихадмобиль медленно едет по улице на стороне, противоположной той, где стоит автомобиль. Уже видно, что это – тентованый грузовой «УАЗ». Как раз такие в первую очередь осматривают на наличие миномётов в кузове.
Сега напряжённо идет, пригибаясь за Джихадмобилем. Наверное, передвигаться так имеет смысл, прячась за БТРом. Но легковой «УАЗик» вряд ли защитит даже от автоматной пули.
Филин с Поэтом, не прикрытые ничем, также вряд ли обеспечат надёжную защиту. И чувствуют оба себя, мягко говоря, напряжённо.
Единственное, что может спасти в случае перестрелки – это быстро открытый огонь из пулемёта. Поэт всматривается в посадку и в грузовичок поверх ствола (мушка в темноте практически не видна).
Поэт понимает, что из тёмной посадки можно в любой момент спокойно открывать огонь. Шансы будут только в том случае, если стреляющие промажут.
Поэт как-то отстранённо осознаёт, что на месте засады лично он бы в первую очередь стрелял бы в пулемётчика. Но делать нечего.
***
Медленно, аккуратно они подъезжают к точке немного по диагонали от грузовичка. Между ними – метров 40.
– Стой! – командует Сега.
Джихадмобиль останавливается.
Разведчики уже залегли за деревьями и столбами. За Джидахмобилем – Сега, Лютый и ещё пара человек.
– Что делать будем? – спрашивает кто-то.
– Смотри! – говорит Лютый. – На кабину!
– Кто-то направляет луч фонаря на кабину.
За рулём смутно виден человек, безжизненно откинувшийся на подголовник. Левая рука свисает из кабины.
– Жмур! – говорит кто-то.
– Или засада, – отвечает Сега.
– Так что делать будем? – повторяют вопрос сзади.
– Проверить нужно.
– Я пойду. Прикройте! – это Упырь.
Поэт видит, как лежащие рядом с Джихадмобилем распределяют посадку на сектора и берут их на прицел. Сам он начинает рывками, без системы, водить стволом пулемёта из стороны в сторону, делая недолгие остановки.
Упырь, пригнувшись, бежит через шоссе. Подбегает к кабине, толкает человека за рулём стволом автомата в подбородок. Долго трясёт за плечо.
Толкает стволом ещё раз.
Берёт за руку.
Проверяет пульс на шее.
Проверяет пульс на руке.
Ещё раз проверяет пульс на шее.
Поворачивается и бежит к Джихадмобилю.
– Жмур, похоже, – говорит Упырь. – Пульса я не нащупал. И холодный какой-то.
– Бля, чё делать…
– Точно жмур? – переспрашивает Сега.
– Вроде да. Я не спец. До войны…
– Я схожу, – говорит Печора.
Также пригнувшись, бежит к грузовичку. Делает почти всё, что делал Упырь – трясёт, толкает автоматом в подбородок, щупает пульс. Затем возвращается.
– Да вроде жмур…
– Вроде…
Профессиональных медиков во взводе нет. И непрофессиональных, после смерти Жгута – тоже.
– Обшмонаем машину?
– Классная мысль! А если она заминирована? Или засада сейчас нас на прицеле держит?
– Сапёров нужно из «Зари» везти.
– Пока привезёшь их…
Сега, Лютый и Бекас недолго общаются. Затем Сега подходит к Поэту.
Отношения у них с Поэтом – натянутые, Сега говорит ровно и без эмоций.
– Поэт, сейчас обстреляешь вокруг машины. Сможешь так, чтобы рядом, но не зацепить? Хрен его знает, что там сдетонировать может.
– Смогу, наверное.
– Тогда сейчас, по команде.
Сега нажимает кнопку на рации.
– Внимание. Сейчас Поэт обстреляет вокруг машины. Как только начнётся ответный огонь – гасите всем, что есть.
– Принял… Принял… Принял… – отвечают голоса в рации.
– Ну, давай, – это уже Поэту.
Поэт вдыхает, выдыхает, прицеливается в газон чуть левее грузовичка и нажимает спуск.
***
Грохот первых же выстрелов бьёт по барабанным перепонкам и, словно ветер, выносит из головы весь стресс. Поэт бьёт левее грузовичка, короткая пауза, затем правее. Снова короткая пауза, и снова левее. И снова правее.
В голове – совершенная пустота. Ни мысли, ни эмоции, только острое пронзительное немного удивлённое осознание. Идущее словно сзади-сверху.
Отдача бьёт в плечо, но дискомфорта нет. Поэту кажется, что пулемёт вырастает из его плеча. Сердце бьётся одновременно с выстрелами. И поёт.
Воздух с пороховой гарью кажется самым сладким в жизни.
Оказывается, кто не стрелял из крупнокалиберного пулемёта – многое в жизни потерял.
Вся лента заряжена БЗТ – бронебойно-зажигательно-трассирующими. Огненные росчерки рисуют вокруг грузовичка мерцающую сеть. На обочине в местах попаданий кое-где начинает гореть сухая трава.
Отстреляв патронов сорок, Поэт делает паузу и жадно вдыхает идущую от пулемёта смесь запахов сгоревшего пороха и сгоревшего масла.
***
В следующую секунду в грузовичке открывается водительская дверь и «жмур» вываливается из-за руля.
– Пацаны, не стреляйте! – зычно орёт «жмур». – Пацаны, это я!! Не стреляйте, я иду к вам!!!
Поэт, который несколько секунд назад любовался и гордился тем, как трассера проходят впритирку к грузовичку, чувствует, как у него под каской начинают шевелиться волосы. Моментально пробивает ледяной пот.
– Пацаны! Это – я!! Не стреляйте!!!
«Жмур» согнувшись, но резво перебегает дорогу и подбегает к Джихадмобилю. Прямо в луч чьего-то фонаря.
Поэту становится совсем хреново – перед ним, серый и с вытянутым от пережитого лицом, сверкая стёклами очков в свете фонаря, стоит батальонный старшина Пиночет.
– Жмур, ****ь… – с тихой яростью, не поворачиваясь, куда-то за спину говорит Сега. – Жмур…
– Пиночет, твою дивизию… – на редкость эмоционально говорит Лютый. – Хера ты здесь забыл??
– Да ехал я, тушёнки добыл в батальон. Стрелять у вас там начали, я остановился, вздремнуть пока.
– Вздремнуть… – недоверчиво говорит Змей. – Да мимо этой посадки днём ездить страшно. А он – «вздремнуть»… Один!..
– Какого ты не реагировал?!
– Хер знает, не чувствовал я… Пацаны, дайте сигарету… – Поэту кажется, что глаза у Пиночета больше очков.
– Пиночет, ****ь… Ёб твою… Что ж ты творишь, *****… – Сега снова поворачивается немного назад. – Жмур, *****!!! А если бы его въебали сейчас?!
– Дайте сигарету, пацаны!!
Поэт пытается достать из разгрузки сигареты, но из-за трясущихся рук это получается с третьего или четвертого раза.
– Пиночет, ****ь… – повторяет Сега и резко крутит головой, словно сгоняя сон. – Ты в рубашке родился… (Сега делает паузу и словно с натугой продолжает) Повезло ещё, что Поэт – стрелок охуенный…
Лютый подходит к Пиночету и обнимает его за плечи.
– Пиночет, старый хер, сто лет теперь жить будешь…
Поэт снимает с крыши Джихадмобиля ещё горячую гильзу.
– Держи, Пиночет. На память. Сегодня у тебя – второй день рождения. А то – и первый. Это подарок будет.
Пиночет молча берёт гильзу и зажимает её в кулаке той же руки, в которой держит сигарету.
Глаза у Пиночета до сих пор больше, чем очки.
***
Пиночет садится в свой грузовичок, Джихадмобиль разворачивается, разведчики загружаются в Бекасмобиль и микроавтобус, и колонна едет в «Зарю».
Филин собирается повернуть в сторону поста за щитом, но Лютый останавливает его по рации.
– Езжайте, поспите. Мы там уже поставили. Зарядитесь по-новому, и после завтрака будьте готовы на выезд.
Похоже, Лютый что-то знает. Или догадывается.
После этой истории Поэт сдружился с Пиночетом. Пиночет – уже в возрасте, небольшого роста, в мощных очках. Идеальный старшина – добывает всё, что нужно, если ему кажется, что кто-то мешает его работе, авторитетов не признаёт. Может наорать почти на любого.
Но с Поэтом после этой истории Пиночет держится вежливо. Часто подходит на курилке, заговаривает, рассказывает какие-то истории из жизни. Или жалуется на «идиотов», которым он только что устраивал разнос.
Историю вспоминают долго. Чаще всего – Лютый. Он постоянно говорит Пиночету: «Пиночет, ты точно до ста лет жить будешь. Тебя наш лучший пулемётчик обстрелял, а тебе – хоть бы хны».
К сожалению, в этот раз Лютый ошибается. Пиночет погибнет ещё до Минских соглашений.
***
Возвратившись в «Зарю», Филин с Поэтом снимают неполную ленту, и заносят её в коридор располаги.
Машинка для забивки пулемётной ленты в батальоне одна. Выпросить её в этот раз не получается даже у Филина. Что, в общем, редкость – Филин способен выжать из человека почти всё, что ему нужно. Но с машинкой получается облом.
Забивать ленту патронами принимаются сразу несколько человек. Командует процессом Рыжая, которая недавно перешла во взвод. Поэту она напоминает Лису Алису, которая бросила Кота Базилио, плюнула на диеты и пошла в ополчение.
Во взводе Рыжая – человек новый, старый состав к ней пока присматривается. Но во взводе также есть новички, и вот среди них Рыжая сразу устанавливает бесспорное лидерство. Сейчас под её руководством одни вскрывают патронные цинки, вторые растягивают ленту на полу, третьи раскладывают патроны возле ленты.
Сама Рыжая вставляет патроны в гнезда – эту тонкую операцию она не доверяет никому.
Патрон вставляется до того момента, как упрётся. Затем мягким ударом каблука он загоняется до щелчка. Всё.
К этой операции нужно приловчиться. Но после этого зарядка идёт ненамного медленнее, чем с машинкой.
– Поэт, сколько пустых гнёзд оставлять? – спрашивает Рыжая.
– Нисколько. Гониво это всё.
Среди «грамотных» пулемётчиков, особенно в Интернете, постоянно происходят споры – сколько оставлять в утёсовской ленте пустых гнёзд, два или три? Умники считают, что так будет удобнее зарядить ленту.
Поэт довольно быстро разбирается, что всё это – разговоры. Лента забивается до конца, и прекрасно вставляется в пулемёт. Просто когда она полная, подавать её нужно аккуратнее и чуть придерживать, пока закрываешь крышку.
– Поэт, помочь снять пулемёт? Чистить будете? – спрашивает Наёмник.
Поэт на секунду смотрит на Филина, затем думает.
– Да нет, наверное. Вечером уже почистим. Если поднимут по шухеру, будем глупо выглядеть.
– Хорошо.
– Помочь? – спрашивает Поэт Рыжую.
– Не надо. Поспите лучше. А то будешь невыспавшийся, промажешь ещё.
– Типун тебе на язык!
Рыжая хихикает, довольная тем, что подколола Поэта.
– Поэт, «купца» будешь? – Филин уже с кружкой. Похоже, отжал у Змея.
– Давай.
– Давай, и идём спать. А то утром поднимут, чую.
Филин прав. Поспав всего пару часов, Поэт просыпается от того, что его трясёт за плечо Филин.
– Поэт, подъём! Полная боевая, на Южных кварталах ****ец творится!
***
Как позже становится известно, 11 июля какое-то подразделение с Западной Украины попадает в котёл. 13 июля украинцы выгоняют артиллерию и танки напротив Южных кварталов Луганска и начинают бить прямо в дома.
Знакомым Поэта в тот день снаряд попадает в бетонную плиту балкона. Снаряд – на излёте, и не крупного калибра. Поэтому плита выдерживает основной удар, но осколки стёкол летят в комнату и секут всё, что встречают на пути.
Парадоксы войны – в комнате была девочка, которая за секунду по попадания зачем-то выходит в коридор. В семье её позже долго называют «везучая».
В городе неразбериха, кое-как эвакуируют людей с Южных кварталов. «Заря» поднята по тревоге, разведка в полной боевой дежурит возле штаба Министерства обороны, расположенного в онокдиспансере.
Филин и Поэт сидят в Джихадмобиле возле входа в бомбоубежище. В это время из штаба МО выходит Андрей. Он проходит мимо, и вдруг останавливается. И смотрит на ленту, свисающую из «Утёса».
– Какого ты всю ленту БЗТшками зарядил? – с раздражением спрашивает Андрей.
Поэт в первый раз видит, что Андрей показывает эмоции.
– Да какие дали. Только эти и выдали.
– Только эти… Ствол спалишь.
– Да всё равно ничего другого нет!
– Он короткими очередями, по два-три патрона, он знает, – широко улыбается Филин.
– По два-три… – Андрей отворачивается и идёт дальше.
Поэт поворачивается к Филину.
– Я ни хрена не понял, если честно. Ведь реально других не дали.
– Ничего, бывает. Отстреляешься аккуратно, всё будет нормально. А там глядишь – и нормальные патроны дадут.
Здесь Филин ошибается. Вечером будет не до «аккуратно» и не до «по два-три патрона».
***
Ожидание дотянулось до вечера, но днём не было ничего. Когда разведчики уже начали расслабляться и готовиться к мысли, что сегодня выезда не будет, неожиданно приходит команда.
Разведка выдвигаются в сторону виадука, пересекающего трассу возле села Роскошное. Приходит информация, что в этом месте колонна украинской бронетехники будет пытаться прорваться в аэропорт.
Там вокруг моста уже занимают позиции два подразделения, человек до тридцати общей численностью. Плюс подтянувшаяся разведка – до полустни всего. Тяжёлое вооружение, которое есть – РПГ-7, «Мухи», «Шмели» и, конечно, Джихадмобиль.
Этим скоро будут останавливать колонну техники.
***
Пока гранатомётчики занимают позиции, пока Филин и Поэт маневрируют и выбирают место для Джихадмобиля, приезжает Ворон (он уже кто-то в штабе). Ворон отзывает Сегу, они о чём-то говорят, Ворон что-то показывает на карте.
Сега подходит к Джихадмобилю.
– Поэт, вон, посадка, видишь?
– Да.
– Прочеши её. Там они стоят. Короткими, умеешь?
– Да.
– Давай.
Филин подаёт Джихадмобиль чуть вперёд по трассе.
– Филин, на стрёме, – говорит Поэт. – Ходим вперёд-назад, когда видишь, что пошла обратка – сразу или под мост, или в другую сторону. Сам сориентируешься.
– Хорошо! – Филин доволен, что наконец-то они в деле.
– Погнали!
Патроны для «Утёса» выдали двух типов – у одних пули красные с чёрной головкой, у других – полностью красные. Много позже Поэт узнаёт, что одни – собственно бронебойно-зажигательные, вторые – с зажигательной пулей мгновенного действия. Их забивают в ленту через два – два с чёрной головкой и один полностью красный.
Прочёсывая из «Утёса» посадку, в какой-то момент Поэт видит, что в одном месте время от времени появляются белые вспышки (потом ему объясняют, что так происходит, когда пули мгновенного действия попадают в броню). Сейчас Поэт понимает это интуитивно, и с перерывами всаживает в это место больше ста пуль.
Через полчаса в посадке горит подбитый БТР. То ли в нём никого не было, то ли первые пули сразу заклинили жизненно важные узлы, то ли сразу убили экипаж – остаётся неизвестным.
Джихадмобиль курсирует взад-вперёд по шоссе (от моста к Луганску и назад), Поэт, решив, что первая цель подбита, продолжает прочёсывать посадку.
Гранатомётчики набрасывают в посадку из РПГ-7 по высокой параболе, но 800 метров для «семёрки» – далековато.
Оглохнув от выстрелов, Поэт не слышит рацию в разгрузке на груди. И вдруг замечает, что рядом останавливается микроавтобус, из которого выскакивает Сега.
– Поэт, отходим к автобазе! – кричит Сега.
Автобаза расположена на дороге от моста к Луганску.
– Что случилось?
– Слышишь?
– Поэт прислушивается.
За посадкой – холм, за холмом слышен нарастающий гул.
– Бля…
– Мы зацепили кого-то, – кричит Сега. – Это уже танки идут! Танкам в поле мы ни хрена не сделаем. Нужен какой-то дом хотя бы! Давайте вперёд, осматриваетесь по месту, сигнализируете по рации, что объект свободен. И мы подтягиваемся! Понял?
– Понял. Филин, слышал?
– Слышал!
– Давай понемногу к базе.
Часть взвода и часть других подразделений уходят по лесозащитной полосе в сторону города. Старый, Змей, Шахтёр с двумя «Шмелями» за спиной и ещё несколько человек остаются возле моста прикрывать возможное отступление.
Рёв танков слышен уже хорошо. Слышно, что колонна – немаленькая, возможно, украинцы ждали темноты, чтобы ночью идти в аэропорт. Но раз из раскрыли – попёрли сразу.
В поле метрах в ста от шоссе поднимается первый разрыв от выстрела танковой пушки. Затем второй. Придя на помощь расстрелянному в посадке авангарду (наверное, это была разведка), танки замечают ополченцев и открывают огонь.
– Ходу! – орёт Сега. – К базе!!
– Филин, ходу! – орёт Поэт.
– Всё, на связь по рации! – снова орёт Сега и запрыгивает в микроавтобус. – Ждём!
За подсадкой на холме, на котором уже чётко видны украинские танки, поднимается несколько разрывов. Наконец-то подключилась артиллерия ополчения. Тяжело понять, откуда ведётся огонь – похоже, батарея расположения далеко, и где-то среди тех, кто возле моста, находится корректировщик.
Танки начинают часто палить в ответ (куда? Как танк собирается перестреливаться с гаубицей?) Интенсивность огня резко растёт, пара разрывов попадают в поле гораздо ближе к Джихадмобилю.
Филин втыкает передачу, Джихадмобиль быстро уходит за лесополосу в сторону базы. По пути подбирают пару человек. Они будут проверять базу с Филином и Поэтом.
***
Высадив людей возле автобазы, Филин с Поэтом выезжают на шоссе и становятся ближе к деревьям – контролировать дорогу. Через некоторое время группами по трое-четверо начинают подтягиваться разведчики. Собирается около половины взвода, затем наступает пауза.
Человек десять не хватает, попытки вызвать их по рации ни к чему не приводят. В ответ слышны только треск и – вроде бы – тихие голоса.
Сега подходит к Джихадмобилю.
– Поэт, нужно съездить, посмотреть, что там.
– Поехали.
Сега молчит.
Ждут ещё несколько минут. Затем понимают, что пора. Сега с группой в несколько человек выходят по посадке с одной стороны шоссе, Джихадмобилю определяют вторую сторону.
– Ладно, Филин, едем. Понемногу.
– Поэт, смотри внимательно!
– Он мне ещё будет говорить…
Джихадмобиль медленно движется по шоссе. Уже спускаются сумерки, деревья начинают казаться сплошным неровным тёмным контуром. Впереди – в районе виадука и дальше – слышны разрывы. Но на шоссе – тихо.
Поэт раз за разом пытается вызвать по рации кого-то из тех, кто не пришли, но в ответ снова треск и тишина. Один раз вроде бы прозвучал негромкий или далёкий голос – и всё.
Поэт протирает рукавом строительные очки и до боли в глазах всматривается в посадку с одной и с другой стороны. Богатое воображение услужливо рисует, что может остаться от их Джихадмобиля и от них самих, если в посадке ждёт кто-то с РПГ или хотя бы с пулемётом.
Шоссе – две полосы с разделителем. До дальней посадки – метров тридцать, даже если будут стрелять не в упор – максимум шестьдесят-семьдесят. С такого расстояния действительно тяжелее промазать, чем попасть.
***
Джихадмобиль возвышается над дорогой, Поэт стоит за пулемётом в полный рост. Из защиты – металлическая пластина на месте лобового стекла, милицейский бронежилет второго класса на двери возле Филина, каски и очки на Филине и Поэте и бронежилет без пластин на Поэте.
Движутся медленно, смотрят по сторонам оба. Поэт уже перестал вызывать по рации: «Лютый, ответь, это Поэт… Бекас, ответь, это Поэт… Старый, это Поэт…» Поэта начинает понемногу мандражить изнутри – верный признак того, что скоро что-то будет. Видно, что что-то подобное испытывает и Филин.
И вдруг становится ясно, что.
– Филин, стой! – негромко, но чётко говорит Поэт.
Филин моментально даёт по тормозам. Так, что Поэт бьётся плечом в приклад.
– Что такое?
– Смотри… – Поэт наклоняется, кладёт Филину руку на плечо и показывает пальцем так, чтобы Филин смотрел вдоль его руки.
– Бэтэр…
– Бэтэр… – эхом отзывается Филин.
Заглушённый БТР неподвижно стоит в посадке на той стороне, по которой едут Филин и Поэт. Ствол башни нацелен через шоссе прямо в посадку напротив. До БТРа – ощутимо меньше двухсот метров.
Почему он здесь один (если один), почему стоит неподвижно – эти вопросы проносятся в голове Поэта и вылетают, оставляя пустоту.
Поэт ещё чуть наклоняется к Филину.
– Филин, типа не видим. Медленно назад…
– Понял.
Поэт плавно поднимается, становится за пулемёт и даже демонстративно смотрит в сторону, наблюдая за БТРом краем глаза. Идея простая – отойти хотя бы на полкилометра, стать хотя бы за столбом (лучше за остановкой), хорошо прицелиться и дальше уже думать, что делать.
Но экипаж БТРа не оставляет возможности реализовать этот план. Не успел Джихадмобиль стронуться с места, как башня БТРа дрогнула, и ствол плавно пошёл в сторону Джихадмобиля.
– ФИЛИН, ТОПИ!!! – во всю глотку орёт Поэт, сбрасывая предохранитель.
Джихадмобиль ревёт двигателем и с места прыгает назад. БТР и Джихадмобиль практически одновременно начинают лупить друг в друга длинными очередями.
***
Детали становятся известны после боя.
Группа, в которой были Лютый, Бекас, Старый и ещё несколько человек, возвращалась замыкающей, и вдруг с другой стороны шоссе в посадке прямо напротив них показался БТР.
Группа сразу рассыпалась и залегла за деревьями. БТР – со своей стороны – сдал назад, где деревья были погуще, и выключил двигатель.
Возникла патовая ситуация. Разведчики лежат, почти не дыша – все помнят Металлист, и что делает с деревьями и людьми крупнокалиберный пулемёт. Экипаж БТРа также понимает, что начни они стрелять или хотя бы подавать явные признаки, где они – могут тут же получить несколько зарядов из РПГ и «Мух».
Сумерки, ветра нет, очень тихо. Между БТРом и разведчиками – до сорока метров. Рации в группе прикрутили на минимум, и не отвечают, когда их пытаются вызвать. Лютый один раз пытается негромко сказать, что их прижали, но видит глаза тех, кто вокруг, и больше эту попытку не повторяет.
В это время подъезжает Джихадмобиль. Экипаж одинокого БТРа понимает, что дальше тянуть некуда, доворачивает башню и открывает огонь. Почти в это же время начинает стрелять Поэт.
***
Мир вокруг Поэта снова сворачивается в шар. И Поэт, и пулемётчик БРТа стреляют трассирующими. Сумерки на линии БТР-Джихадмобиль расчерчиваются огненными полосами.
Поэт слышит выстрелы – и свои, и чужие – но грохот становится словно звуковым фоном. Поэт одновременно слышит бой возле виадука, видит, как мимо них, оставляя огненные следы, пролетают пули, и ему даже кажется, что он слышит, как пули шуршат о воздух.
В то же время, всё это – фон на заднем плане сознания. Понимая, что их может ждать, Поэт моментально превращается в один сплошной поток внимания, идущий откуда-то из-за головы через линию над стволом пулемёта (прицел уже почти не виден).
Первое время Поэт лупит в белый свет, как в копеечку. Целиться тяжело – Филин топит на задней передаче так, как не всегда ездит на передних. В этом – половина их спасения.
Вторая половина – на Поэте. Воздух вокруг Джихадмобиля светится от трасс, но Поэту как-то удаётся абстрагироваться. И наконец-то он «нащупывает» цель.
Дальше – легче. За несколько очередей Поэт «ловит» поправку на движение, и бьёт более прицельно. Ему даже кажется, что он слышит грохот попадающих в броню пуль.
Впрочем, попадания видны – трассы промахов уходят далеко в поле, трассы попаданий обрываются в силуэте БТРа. Несколько раз ответные очереди чертят сумерки совсем рядом с Джихадмобилем, затем внезапно обрываются.
«ЕСТЬ!!!» – проскакивает мысль.
Поэт на всякий случай ещё всаживает в уже довольно далёкий БТР пуль семьдесят почти без остановки. Затем делает паузу и прислушивается.
На шоссе снова тихо. Кажется, звучит голос в рации, но уши как заложило ватой. Бой возле виадука или начал стихать, или его также стало хуже слышно.
Ещё через полкилометра Поэт хлопает Филина по плечу.
– Филин, стоп.
Филин останавливает Джихадмобиль, Поэт ставит приклад в самодельный упор (позволяющий при езде зафиксировать пулемёт смотрящим точно вперёд), и сползает на дно кузова возле стойки пулемёта.
– Тихо.
Поэт всматривается в темноту впереди.
Филин вальяжно разваливается на водительском сидении, и вдруг закуривает сигарету. Огненная точка видна в темноте, наверное, за километр.
– Филин, падла, ты что делаешь?!
– А что? – поворачивается Филин с невинным выражением лица.
– Демаскируешь, ****ь!!!
Филин долго смотрит на Поэта. Затем улыбается, берётся за козырёк своей каски, дёргает несколько раз, намекая Поэту, что у того каска наехала на глаза (это так, кстати). Затем показывает пальцем вверх, отворачивается и снова по-барски разваливается на сидении.
Поэт снимает каску и поднимает взгляд.
Ствол пулемёта над головой, от казённика до пламегасителя, раскалён до ярко-красного, и светится изнутри, как кольцо Саурона в третьей части «Властелина Колец», когда кольцо лежало над Огненной Пропастью.
Первая мысль у Поэта – накинуть на ствол одеяло или бушлат. Вторая – что, наверное, делать это не нужно.
«Таки спалили ствол, – мелькает мысль. – Жалко. Ну и хрен с ним».
– Филин, дай и мне сигарету. Мои где-то под броником.
Филин закуривает вторую сигарету и протягивает её Поэту.
Тихо.
Темно.
Лёгкий звон в голове и непередаваемое ощущение пустоты, которое наваливается после боя.
***
Немного отойдя от всего, Поэт толкает Филина в плечо.
– Поехали обратно. Только осторожно.
– Поехали. Патроны остались?
Поэт выбрасывает из пулемёта ленту, в которой остались десяток-полтора патронов, и вытаскивает из коробки «доезжалку» – ленту на крайний случай на пятьдесят патронов.
– Доезжалка. Ещё немного. И «Мухи». Короче, не ввязываемся. Аккуратно, если что – ходу назад.
– Однозначно!
Далеко ехать не приходится. Буквально через пару минут после того, как Джихадмобиль стронулся с места, из кустов выходит Лютый и машет руками.
– Давай к ним.
Филин разворачивается через разделитель и останавливается возле Лютого. Лютый как-то необычно смотрит на Поэта.
– Чего? – спрашивает Поэт.
– Поэт… Сильно.
Лютый кивает головой назад, где над посадкой уже виднеется зарево горящего БТРа.
– Так вышло. Все здесь?
– Нет. Сейчас будут Сега с остальными. Они под мостом застряли, Сега вышел их встречать.
Лютый смотрит на пустые ленты, сваленные вокруг стойки пулемёта, и на гильзы, ковром устилающие пол Джихадмобиля и звенящие при каждом движении.
– Ствол спалил?
Ствол уже не светится, но Поэт чувствует, как от ствола ещё идёт горячий воздух.
– Похоже, да.
– Да и хер с ним.
Не успевают скурить по сигарете, как в посадке кто-то обменивается репликами по рации, и через пару минут выходят Сега, Старый и ещё пара человек.
Сега нервно подходит к Поэту. И резко обнимает, с грохотом стукнувшись головой в бандане о каску Поэта.
– Поэт… Ты… Из пулемёта… Подбил БТР! ****ь!
– Второй… – говорит кто-то сзади.
Сега не слышит и с недоверием на лице трясёт головой, как будто стряхивает воду с лица.
***
Сега, похоже, воевал, поэтому его это так впечатляет. До самого Поэта ещё не дошло. Да и на фоне Страйка после Металлиста – тоже не рекорд. Подбил и подбил. Повезло. С такого расстояния успеть первым – больше везение, чем что-то ещё.
– Поэт… – похоже, Сега забыл все разногласия.
– Слышишь, Поэт, – Филин говорит, улыбаясь, но внимательно и серьёзно глядя Поэту в глаза. – Разве ты справился бы, если бы не водитель?
– Стопудово не справился бы, – честно отвечает Поэт. – Водитель у меня – самый лучший.
***
Сега созванивается со штабом, и получает команду занять оборону на автостанции, где перед эпизодом с БТРом Филин и Поэт высадили людей.
Человек восемь набиваются в Джихадмобиль, остальные садятся в микроавтобус. Едут медленно, и прибывают к минут через пять.
Навстречу выходят.
– Все живы?!
– Все, – мрачно отвечает Сега.
Картина действительно невесёлая. Одинокое небольшое здание с небольшим двором. Человек двадцать, у них – штук двадцать «Мух» и «Шмелей», два РПГ-7. И «Утёс», к которому максимум восемьдесят патронов.
Против танков – очень слабый аргумент. Здание просто расстреляют из пушек с полукилометра. Тем, кто выживет, даже не удастся уйти по полю.
Сега отходит в сторону, с кем-то созванивается, с кем-то ругается, что-то доказывает.
Рёв танков в поле становится немного ближе.
Сега возвращается. Но не успевает даже толком начать говорить – на шоссе совсем недалеко (как кажется взводу) вдруг слышен резкий рёв.
– ТАНК!
– Давай в промзону!!! – орёт Сега.
Дальше по дороге на окраине города находится промзона.
– Там рассыпаться можно!
Двое запрыгивают в Джихадмобиль. Остальные – в микроавтобус. Шахтёр с двумя «Шмелями» рвётся остаться прикрывать. Танк ревёт уже почти рядом.
– Давай сюда!!! – орёт Сега. – Там и отстреляешься! Бегом!!!
Шахтёр ещё не знает, что «Шмель» против танка – не очень эффективно (это взвод увидит в августе). Но запрыгивает в микроавтобус.
– Филин, метров триста – задним ходом, затем – разворот, и ходу! – кричит Поэт.
Филин молча смотрит на Поэта, как на сумасшедшего.
– Я не собираюсь воевать с танком! – орёт Поэт, перекрикивая двигатель. – Но если что – хоть гусеницу собью! Если увидишь его – разворачивай и топи, в посадку, если получится, там – по полю!! Уёбываем отсюда!!!
Филин со скрежетом втыкает передачу, Джихадмобиль так прыгает назад, что Поэт едва не вываливается, хоть и держится за наваренные по периметру трубы.
Танк ревёт совсем близко.
Филин, как и было сказано, метров триста-четыреста мчится (иначе и не скажешь) задним ходом.
Поэт снова видит, что у него – действительно отличный водитель. Фонарь заднего света на Джихадмобиле отключён, Филин едет без света, в темноте, быстро – и всё равно ровно по шоссе.
– Поэт, держитесь! – кричит Филин.
Все, кто в кузове, вцепляются во всё, что можно.
Филин резко поворачивает, заезжает задом в разрыв в посадке, и выскакивает уже носом в нужную сторону. И давит на газ.
Поэту особенно дискомфортно оттого, что он сейчас спиной к догоняющему танку. Умом Поэт понимает, что «Утёс» против танка в лоб – это очень самонадеянно. Но поделать с эмоциями ничего не может.
До промзоны и ремонтного здания добираются без происшествий. Микроавтобус уже там. Филин сразу высматривает место и загоняет в него Джихадмобиль.
Место отличное – Джихадмобиль с дороги почти не виден, прикрыт деревьями и двойным столбом (так себе защита от танка, конечно) и, главное – имеет выезды вперёд и назад.
Поэт сбрасывает предохранитель и наводит ствол на поворот над самой землёй. Понимает, что сбить гусеницу – единственный, хоть и теоретический шанс причинить танку какой-то вред.
Шахтёр с двумя «Шмелями» и с напарником выходят вперёд и прячутся в посадке. С другой стороны, чуть ближе, залегает двойка с РПГ-7.
Но – не в этот раз. Экипаж танка – не дураки, и в город не полезли. Судя по звуку, танк полминуты-минуту стоит за поворотом, затем с рёвом разворачивается и уходит обратно.
Внезапно повисает звенящая тишина.
***
Некоторое время взвод проводит, рассыпавшись на обочинах шоссе и стараясь даже не дышать. Но новых звуков, говорящих о приближении украинцев, нет. Вдали стихает громыхание боя – позже выясняется, что колонна проходит в аэропорт, потеряв несколько БРТов (усилиями разведки «Зари» и ещё одного подразделения).
Сега достаёт из разгрузки телефон. Экран мерцает – был установлен беззвучный режим.
Сега несколько секунд слушает. Затем поворачивается ко взводу.
– Отбой! На сегодня – всё.
Поэт сдерживает вздох облегчения.
Двое или трое человек запрыгивают в Джихадмобиль, остальные – в микроавтобус. Разочарованный Шахтёр со «Шмелями» на плече садится последним, что-то бурча под нос.
– Поехали! – говорит Поэт Филину.
– Только по сторонам смотри, Поэт, мало ли.
– Естественно.
Микроавтобус и Джихадмобиль уходят в город. До базы добираются без происшествий. Филин сразу загоняет Джихадмобиль в бокс, который он уже выбил и начал обживать.
Заглушив двигатель, Филин протяжно выдыхает.
Поэт в это время вынимает из пулемёта ленту и делает контрольный спуск. Затвор лязгает, гильза вылетает вперёд и со звоном бьёт в кирпичную стену.
Филин подпрыгивает и подозрительно смотрит на Поэта, но Поэт морозится.
– Филин, давай уже с утра почистим.
– Давай. И пусть Рыжая снова командует забивкой лент. Скажешь?
– Хорошо. Идём.
– Ага. И «Уазик» завтра посмотрим.
***
Смотреть «Уазик» завтра было бессмысленно. Стойка «Утёса» была приварена к кузову в жесткую. Это очень облегчало жизнь пулемётчику (отдачи практически не было) и, возможно, спасло Филину с Поэтом жизни, но угробило Джихадмобиль.
На следующий день подсчитали, что за 13-е июля из «Утёса» выпустили 550 патронов. От вибрации в Джихадмобиле разошлись все сочленения, и наутро в боксе Джихадмобиль стоял в разноцветной переливающейся луже.
Вытекло всё, кроме бензина из баков – масло, тормозная жидкость, тосол. Утром Филин полазил вокруг машины, поругался, покурил и сказал Поэту, что нужно искать новый «Уазик», и что он (лучший водитель, естественно!) уже присмотрел неплохой вариант.
***
Сняв пулемёт со стойки, Филин и Поэт выходят (скорее – выползают) из бокса. Филин бледный, даже серый какой-то – видно в рассеянном свете, когда запирает бокс. Поэта немного шатает. Кто-то из взвода уже ест в столовой (на скорую руку собрали повара), но Филин и Поэт идут сразу в кубрик.
***
В кубрике Поэт с порога замечает, что отношение к нему во взводе поменялось. Не все искренне рады успеху, и не все признают успех в открытую. Но что есть, то есть – Джихадмобиль в этот день оказался в нужное время в нужном месте.
Если бы Сега не скомандовал именно тогда, если бы Филин с Поэтом соображали чуть хуже, если бы Филин чуть хуже водил, а Поэт чуть хуже стрелял, если бы им меньше повезло, если бы ещё не масса «если» – для взвода встреча с БТРом могла бы закончиться непредсказуемо.
Что есть, то есть.
Змей дарит Поэту ёршик для чистки 9-мм пистолета – Поэт даже не знал, что такие бывают. Бабай дарит обойму для ПМ, в то время – дефицит. Лютый (кажется) дарит магазин 5.45 на 45 патронов.
Остальные подарки те, кто не хотели делать это в открытую, кладут под покрывало койки: складной нож-мультитул, бинокль, компас, несколько мелочей, полезных на войне, и новая оперативная кобура.
Благодаря инциденту со вторым БТРом Поэту удаётся продемонстрировать уровень отбитости, средний по палате.
Взвод наконец-то принимает Поэта за своего.
***
Стрессы Поэта в этот длинный день дополняются ещё одним. Ночью Поэта пробивает на пожрать (нервы). Взвод уже спит. Поэт поднимается и тихо выходит в комнатку, где стоит холодильник и плита.
Достаёт из взводного холодильника кастрюлю с пельменями, вываливает комок замёрзших пельменей на тарелку, поливает их сметаной и начинает есть, даже не включая свет. Хватает рассеянного света из окна.
Вдруг Поэт краем глаза ловит сбоку движение. Он поворачивается и успевает увидеть, как в дверной проём беззвучно, как призрак, входит Лютый со взведённым ПМ в руке.
Поэт смотрит в ствол ПМ, нацеленного ему в переносицу, и чувствует, что пельмень во рту – вообще невкусный.
Секундная пауза.
– Поэт, твою дивизию… – говорит Лютый. – Это ты…
Поэт молча кивает.
– Я шум услышал… Кушай, брат…
Лютый ставит ПМ на предохранитель, поворачивается и выходит.
После этого случая Поэт ещё долго не ест пельмени и вообще не ест по ночам.
ГЛАВА 17. ОНКОЛОГИЯ. НОЧНАЯ ТРЕВОГА
В самый разгар обстрелов разведка переезжает жить в областной онкологический диспансер. Через забор от военкомата.
В то время уже знают, что снаряд «Града» пробивает одно перекрытие.
Для кубрика ищут помещение на втором этаже, и находят – столовая одного из отделений. В этой комнате нет окон, и дверь её выходит на длинный участок стены, где тоже нет окон. Как минимум, находящиеся в кубрике защищены от осколков.
Слева от столовой расположена небольшая кухня, отделённая окном выдачи. На кухне – плита и холодильник. В этой кухне обустраивают взводную кухню. Практически напротив входа в кубрик – двери небольшой кладовой. Здесь устраивают оружейку.
Дальше на этаже расположены душ и туалет. Воды в кранах нет, но разведчики натаскивают воду в большие баки, и жить как-то можно.
Ко входу в кубрик стаскивают диваны из коридора. Получается курилка. Разбитых при обстрелах окон хватает по всему этажу, с вентиляцией проблем нет.
В кубрике поначалу душно, но кто-то находит вентиляцию, и её включают на всю ночь. Сразу становится легче дышать, и лёгкий гул даже успокаивает.
Через время возникает новая проблема – спать в помещении без окон сравнительно безопасно, но давит на психику. Образуется первая группа, которая спит на диванах в курилке.
Поэт также пробует ночевать в коридоре, ему нравится. Спать, хорошо укрывшись, на постоянном нехолодном сквозняке гораздо приятнее, чем в каменной коробке. И при обстрелах зачастую скатываешься на пол раньше, чем проснулся.
Через некоторое время несколько групп по два-три человека переезжают в отдельные палаты по соседству с кубриком. В палатах есть окна, но при обстрелах иногда летят осколки, и основная часть взвода всё-таки ночует в кубрике или на курилке.
Больничные кровати «повышенной комфортности» со всякими приспособлениями и каталки вытаскивают в коридор и складируют в незанятые палаты. Вместо этого затаскивают свои койки.
Суеверие – на больничных кроватях, даже очень удобных, спать никто не хочет.
***
Неугомонный Филин буквально носится по потолку и в самые короткие сроки умудряется организовать новый Джихадмобиль.
***
«Уазик», который Филин пригоняет откуда-то, действительно неплохой. Сначала его делают по старой схеме – снимают задние сидения, за первым рядом сидений приваривают пулемётную стойку. Весь обвес и принадлежности перетаскивают с предыдущего Джихадмобиля.
В первые дни после боя под Роскошным от Поэта Филину нет никакой помощи – Поэта «ломает». Он слышал, что после первых убитых нехорошо бывает многим, втягиваешься только со временем. Сейчас Поэт переживает это лично.
Странное ощущение – ум совершенно спокоен, эмоций также нет. Но тело крутит, как в мясорубке, и первые два-три дня Поэт сползает с койки медленно, как тяжелобольной.
Если бы не нужно было идти в туалет – Поэт бы в эти дни, наверное, вообще не вставал с койки. Дежурств и выездов пока нет – разведку после того боя некоторое время не напрягают, по возможности дают отойти.
Филин поначалу злится на пофигизм Поэта, но затем успокаивается – похоже, он что-то придумал.
***
С Поэтом в эти дни больше всех общается Старый – пытается растормошить его. Автор выражения «я охуевлён» («я крайне удивлён») выдаёт новый, ещё более сильный термин – «я о****оврашен» («я ещё более удивлён»).
Это цепляет Поэта – он, вроде бы как литератор, безбожно проигрывает Старому на своём поле. Тем более, в таком благородном деле, как изобретение новых ругательств.
Поэт мучается, думает, курит одну за одной, но толком противопоставить словотворчеству Старого ничего не может.
Правда, Поэту удаётся придумать два новых матерных (скорее, армейских) термина. «При****о****ство» (характеристика процесса, потерявшего всякие рамки разумности и совести) и «ебодрочь» (рутинное монотонное повторение бессмысленных, иногда идиотских указаний).
Формально – счёт два-два, но Поэт понимает, что по эмоциональному наполнению его термины до терминов Старого немного не дотягивают.
***
За первую неделю после боя происходит только один инцидент – Бабай куда-то выходит ночью с маленькой группой из другого взвода, они попадают в засаду в районе стрельбища на Гастелло. По ним открывают огонь из посадки, группа залегает, и Бабай по рации вызывает батальон.
Разведка и спецы срываются и выезжают в район на окраине, куда ушла группа. Командует выездом лично Андрей.
Растянувшись в две цепочки, зарёвцы охватывают посадку, откуда стреляли по группе, но в посадке уже никого нет. Филин и Поэт идут пешком (непривычно, да). Филин бодро несётся впереди, Поэт, согнувшись, как старик, хромает сзади (поясницу ломит немилосердно).
Стрелявших так и не находят – они ушли ещё до прибытия подкрепления. Зарёвцы забирают своих и возвращаются на базу.
Встряска помогает, но ненадолго – уже к обеду Поэт снова валится на койку.
***
Вернуть Поэта в норму помогает хитрость Филина. День на пятый после боя, когда Поэт уже выползает на диван в курилке, где курит и слушает в телефоне «Шокинг Блю», в коридоре на лестнице внезапно слышен грохот.
Затем звучат несколько крепких слов, распахиваются (похоже, от удара ноги) двери и на этаж медленно входят Филин и Наёмник, несущие на плече замотанный в брезент «Утёс».
Наёмник и Филин заходят на курилку и кладут «Утёс» на заранее составленные столы.
– Поэт, надо бы пулемёт почистить, нехорошо получается, – говорит Филин, честно глядя Поэту в глаза.
– Надо, – соглашается Поэт.
– Мы сейчас подтянем пацанов, покомандуешь? Всё равно ты должен следить за этим.
– Сука… Не надо никого подтягивать. Солярку, шомпол взяли?
– Взяли, конечно, – расплывается в улыбке Филин. – Я знал, что Поэт никому наш «Утёс» не доверит.
– Не доверит…
– Потом, если ходить можешь, к комбату зайди. Он переживает, как ты, даже думал за нового пулемётчика.
– Хер вам, а не новый пулемётчик. Наёмник, подсобишь?
– Да.
– Справимся.
– Так и я подсоблю! – возмущается Филин. – На автодворе сейчас заняты, часа два как минимум сказали не появляться.
***
Пулемёт чистят часа три или четыре. Гарь от выпущенных 550 пуль (трассирующих!) покрывает всё, кое-где даже закоксовалась. По старой схеме снятые детали сначала сваливают в цинк с соляркой, которая через полчаса – уже почти чёрная.
Во время чистики «пацаны», которых всё-таки «подтягивает» Филин, затаскивают на этаж ворохи пустых лент. Из оружейки выносят цинк за цинком патроны, ленты раскладывают по всему коридору и начинают мягкими ударами каблуков забивать гнёзда патронами.
По старой схеме – два БЗТ, третий – моментального действия.
Обычных патронов нет до сих пор.
Кто-то включает радио, кто-то делает на кухне крепкий чай и выносит на курилку – процесс налаживается. Жизнь возвращается в привычное русло.
На пулемёт на всякий случай ставят запасной ствол – основной, из которого стреляли в бою, стал какого-то дымчато-серого цвета. Его отправляют в запас.
Позже, на стрельбище выясняют, что ствол вроде бы не повело – из него по-прежнему несложно попасть со ста метров в ящик из-под тушёнки. Но первый ствол всё равно остаётся в запасе.
***
Ближе к вечеру заканчивают чистку пулемёта и складывают забитые ленты в коробки. Пулемёт заворачивают в брезент и вместе с коробками заносят в оружейку.
Чёрную солярку выливают с балкона, цинк приспосабливают под пепельницу для второй курилки, которую уже устроили на балконе.
Поэт выходит из онкологии, проходит через калитку, сделанную в заборе, через плац и стучит в дверь кабинета Андрея.
– Заходи!
Поэт заходит. Андрей сидит над картой.
– Живой? – спрашивает Андрей.
– Ещё да.
– Как вообще? А то говорят, что тебя комиссовать пора.
– Себя пусть комиссуют. Всё нормально.
– Чего лежишь тогда?
– Спину защемило. Сильно. От отдачи, наверное. Но уже легче.
– Вот и хорошо. Что с машиной?
– Филин делает, автодвор сейчас занят, завтра присоединюсь. Пулемёт почистили, ленты забили. Кстати…
Андрей поднимает глаза.
– Ну что, Андрей Александрович, ничего, что всё бронебойными забили? Или ствол на брони – плохой размен?
– Иди, – беззлобно отвечает Андрей. – Размен… Хватит страдать, приходи в себя.
– Понял.
Поэт выходит на плац. Действительно, становится легче.
***
Совместными усилиями Филина, автодвора и немного Поэта Джихадмобиль за следующие дни доводят до ума. Он сделан по старой схеме – ствол на стойке смотрит вперёд, но Поэт видит, что у Филина уже бурлят в голове инженерные мысли.
При всех плюсах такой компоновки Джихадмобиля у него есть огромный минус – высокий центр тяжести. При поворотах хотя бы на 90 градусов приходится сбрасывать скорость практически до нуля.
Поэт быстро соображает, что во время поворотов нужно приседать возле стойки или вообще ложиться на дно. Но, во-первых, в случае стрельбы так не поступишь – разве что на марше. И, во-вторых, это мало помогает.
Филин днём бродит вокруг Джихадмобиля, что-то думает, смотрит в небо и перебирает губами, разговаривая сам с собой. Соображает.
Идею неожиданно подсказывает командир какого-то подразделения, приезжающий в штаб на совещание.
***
После того, как Джихадмобиль готов, Филин, Наёмник и Поэт начинают дежурить по ночам возле въезда на территорию онкологии – и, одновременно, возле своего корпуса.
Разведка живёт в корпусе, расположенном ближе к Краснодонской. С другой стороны, в корпусе возле церкви (на территории онкодиспансера есть церковь), находятся Министерство обороны и штаб.
В Министерство обороны съезжаются на совещания разные люди. Возле ворот их встречает наряд КПП во главе с Берией, метров через двадцать стоит Джихадмобиль, пулемёт которого смотрит прямо в ворота.
Мотор и Сега к тому моменту переходят в другое подразделение, вместо Мотора четвёртым в ночную смену назначают разных людей – почему-то постоянный четвёртый в коллективе никак не образуется. Но костяк – Филин, Наёмник и Поэт дежурят каждую ночь.
Филин, Поэт и Наёмник снова оказываются в привычном графике – они на Джихадмобиле каждую ночь дежурят возле «своего» корпуса на въезде на территорию диспансера. Днём спят, после обеда куда-то едут или что-то делают в Джихадмобиле.
Поэт параллельно попадает в свою «зону комфорта» – у него есть востребованная «специальность», он может «работать» по ночам и днём отсыпаться.
Этот «график работы» впечатывается в него надолго.
***
Однажды на совещание приезжает какой-то человек на джипе, у которого в салоне закрытого (!) джипа установлен «Утёс». Стойка «Утёса» закреплена сразу за передними сидениями так, что приклад почти упирается в лобовое стекло, а пистолетная рукоятка нависает над правым плечом водителя.
Пламегаситель находится в паре десятков сантиметров от заднего стекла. Коробка с патронной лентой, похоже, просто стоит между передним и задним сидением.
Теоретически – если иметь богатую фантазию и смотреть много болливудских боевиков – можно представить, как водитель левой рукой крутит руль, уходя от погони, а большим пальцем правой руки нажимает на курок «Утёса», целясь при помощи зеркала заднего вида.
Практически – этот человек вряд ли когда-либо стрелял подобным образом. Иначе знал бы, что после первого же выстрела из «Утёса» в замкнутом пространстве его барабанные перепонки наверняка вылетят одновременно со стёклами автомобиля.
Но что есть, то есть – выглядит этот джип очень впечатляюще.
Поэту доводилось видеть ополченцев с разным оружием – «ковбоя» с двумя «Марголиными» в набедренных кобурах, «комиссара» в кожаной кепке и с «Наганом» в открытой, ручной работы тиснёной кобуре (выглядит очень стильно), людей с «Мосинками», ППШ и даже с М-16. Но джип с «Утёсом» производит самое сильное впечатление.
Когда джип проезжает мимо Джихадмобиля, Филин подпрыгивает на своем сидении и делает стойку, как сеттер, почуявший добычу. Наёмнику и Поэту становится ясно, что Филин увидел что-то, что скоро выльется в его очередную гениальную идею.
***
Экипаж Джихадмобиля за всё это время не дежурит возле онкологии всего одну ночь. Когда Филин перегоняет Джихадмобиль на автодвор для переделки и не успевает за день.
И в эту ночь в асфальт в нескольких метрах от места, где обычно стоит Джихадмобиль, прилетает снаряд из гаубицы.
Две секции забора между онкологией и военкоматом выносит начисто. В стене здания вылетают стёкла из окон, стена почти вся густо посечена осколками.
«Чистым» на стене остаётся одно пятно, перед которым был автомобиль. Практически на том месте, где обычно стоит Джихадмобиль, в эту ночь поставили грузовую «Газель».
Газель и то, что лежит в кузове (какие-то продукты и вещи) буквально превращаются в решето. Если бы стоял Джихадмобиль – экипаж наверняка погиб сразу бы. Особенно, если бы взорвались «Мухи» за сидениями и загорелся бензин в баках.
Это – парадоксы войны.
***
Филин наконец-то заканчивает модернизацию Джихадмобиля.
Из кузова убрали пулемётную стойку. Пулемёт установлен в кузове так, что ствол смотрит назад – на заднем борту (фотографии этого варианта Джихадмобиля не сохранились).
Задний борт откинут, и прикреплён к кузову полосками металла. На заднем борту наварены уши, в которые входят лапы «Утёса».
Поэт сидит по-турецки на офисном стуле без ножек, укреплённом сразу за водительскими сидениями. Приклад пулемёта в этом положении практически упирается ему в плечо, но места, в общем, достаточно.
Получается что-то вроде тачанки.
Большой минус – ствол смотрит назад, при встрече с целью нужно успеть развернуться. Но большой плюс – разворачиваться можно на ходу, не боясь опрокинуться.
Из-за понижения центра тяжести третий Джихадмобиль получается очень устойчивым и манёвренным.
Ещё одна новинка – у Поэта появляется бронежилет.
***
Однажды заезжает Лёд, и завозит Поэту бронежилет пятого класса. Поэт сначала отказывается, но Лёд настаивает – пулемётчик всё-таки первая цель.
У Поэта неоднозначное отношение к бронежилетам. Да, они останавливают пулю. С другой стороны – удар никуда не девается, и иногда неясно, что лучше – если пуля пройдёт насквозь, или если весь организм получит сильнейший удар.
Уже известны случаи людей, у которых после попадания пули в бронежилет были разрывы селезёнок, удаление кишок и прочие последствия принятого удара.
Поэт видит, что Лёд начинает психовать, и берёт бронежилет. Но когда ему ещё привозят шлем «Сфера» пятого класса – Поэт очень быстро отдаёт его кому-то.
При попадании пули в хороший шлем, как уже известно, у человека зачастую ломается шея, и он до конца жизни остаётся овощем.
В подобном случае – лучше сразу смерть.
***
В эту ночь Поэт спит в коридоре на диване. Точнее – пытается спать. В голове крутятся мысли, и сон не идёт.
Рядом с Поэтом лежат две рации, включённые на минимальную громкость. Одна настроена на взводную частоту, вторая – на батальонную.
Поэт листает страницы в браузере телефона, и вдруг понимает, что что-то привлекает его внимание. Он вслушивается в эфир на батальонной частоте, затем идёт в комнату к Печоре, который после Сеги является командиром взвода.
– Печора, Печора… – трясёт Поэт за плечо Печору. – Просыпайся…
– Чего… – сонно отвечает Печора.
– В батальоне какой-то шухер зреет.
– Что такое? – Печора уже включился.
– Да хрен его знает. Но что-то зреет. Может, поднять наших на всякий случай.
– Точно. Погнали!
Разведка поднимается и собирается за несколько минут. Свет в коридоре не включают, сидят с оружием, курят, слушают музыку в телефонах.
– Разведка, тревога, подъём! – неожиданно орёт, влетая с лестницы, вестовой.
– Спокойно, у нас уже все поднялись. Что случилось?
Вестовой с удивлением рассматривает полностью одетый и экипированный взвод.
– Толком ещё неясно. Вроде прорыв на Камброде. Вроде бы – танки попёрли. Берите тяжёлое, да и вообще, что есть – и на плац.
– Да взяли уже. За спецами послали?
– Послали, конечно.
Разведка выбегает на плац. Там уже строится батальон. В автодворе начинают реветь прогреваемые БМП. Спецвзвода ещё нет.
Почему о разведке и спецах вспомнили не сразу – загадка.
Разведка и спецы – вечные друзья-конкуренты. В этот раз разведка на построение успевает раньше (через минуту-полторы после прибежавшего вестового). Печора скромно смотрит на Кэпа, который строит своих.
Кэп отвечает тяжёлым взглядом, но молчит.
Из штаба выходит Андрей.
– Внимание! – кричит он.
Голоса смолкают, слышны только двигатели на автодворе.
– Вводная информация – попытка прорыва на Камброде. В расположении остаются комендантский взвод и наряды. Все остальные выдвигаются на Камброд на броне. Взводам придаются БМП. Командиры взводов – ко мне для получения указаний.
Командиры взводов бегут к Андрею.
***
С Джихадмобилем какая-то проблема, он ещё не на ходу, поэтому Поэт идёт на выход на своих двоих. Давно такого не было.
Печора бежит от Андрея к взводу.
– Сейчас подходит наша «бэха», на броню – и погнали!
Открываются ворота «Зари». На плац заезжают несколько БМП, разворачиваются и выстраиваются в ряд. Взводы бегут к БМП.
Машина, выделенная разведке, стоит самой ближней к столовой, поэтому как минимум со стороны столовой к ней удобно подходить.
Разведка подбегает к «коробке», из люка высовывается незнакомый бородатый командир машины.
– Давайте в десантный отсек, остальные – на броню!
– Да ну на хер… – негромко, но слышно отвечает кто-то.
Те, кто были под Металлистом, сразу вспоминают украинских десантников, заживо сгоревших в подбитом Гномом БТРе.
Командир БМП с непониманием смотрит на Печору.
– Чувак, мы все на броне поедем!
– Да ладно, холодно же!
– Ничего!
– Если что – падать больно, ехать будем быстро!
– Ничего страшного, мы лучше с ветерком!
Командир БМП пожимает плечами.
– Как хотите. Тогда – давайте на броню!
Это – другой разговор. Взвод (человек до 15 на данный момент) забирается на броню БМП и облепляет её, как пчёлы. Немного повозившись, даже устраиваются более-менее удобно, пристраивая возле себя в немыслимых позициях автоматы, СВД, ПКМ и «Мухи».
Фиксация при движении – плоские брезентовые ремни, закреплённые на башне и на броне. В них вцепляются изо всех сил.
Командир БМП снова вылезает из люка.
– Готовы? – перекрикивает он рёв прогазовываемого двигателя.
– Да!! – орёт Печора.
– Точно внутрь не хотите?
– Да точно!!
– Тогда ПОШЛИ!!!
Командир БМП исчезает в люке, разведка ещё крепче вцепляется в брезентовые ремни, Поэт наматывает ремень на руку.
БМП газует, окутываясь облаком клубящегося в свете фонарей и фар дыма. Затем резко прыгает с места, выскакивает из ворот, с хрустом асфальта поворачивает налево и вылетает на угол Оборонной и Краснодонской.
***
Связи в городе толком нет (иногда можно пробиться с Восточных кварталов и с окраин). Радисты пытаются что-то сооружать из таксистских и любительских радиостанций, но это ещё работает не всегда.
Иногда – как в этот раз – новости передаются вестовыми.
Информация привезённая с Камброда – вроде бы там попёрли танки. Немного, но есть. Вроде бы уже что-то завязалось. И что там произошло, пока доехал вестовой – неясно.
«Заря» выдвигается на Камброд – по Оборонной. Кроме БМП с разведкой – эту машину отправляют в сторону Георгиевки.
БМП летит по пустым улицам около семидесяти километров в час, тяжело подпрыгивая на ямах и трамвайных рельсах. Разведчики вцепились в ремни и упираются ногами в любой выступ на корпусе (иногда – друг в друга).
Июль – самый жаркий месяц, но ночью уже прохладно. Тем более, на ветру. Но тем, кто пристроились за башней – почти комфортно. Рыжая даже умудряется развалиться, опираясь одновременно на Гнома и Змея и нацепив на кого-то свою «Муху».
Поэт сидит ближе к краю, но он упёрся во что-то ногами, между ногами упёр в приклад автомата, и прижимает цевьё к щеке плечом. Поймав ритм движения, можно ехать вполне терпимо.
Печора пытается сквозь рёв двигателя что-то кричать командиру БМП в открытый люк. Это выглядит даже интересно – с таким же успехом Печора мог бы пытаться докричаться до своей Ухты.
***
– Сейчас Печора всем расскажет за жизнь! – улыбается Змей.
Кто-то смеётся. Гном через Рыжую толкает Змея и открывает рот, чтобы что-то сказать, но не успевает.
БМП уже выехала из города, едет мимо длинной посадки, и тут даже сквозь двигатель нарастает знакомый свист.
Мина.
Взрыв звучит метрах в ста за БМП где-то в районе шоссе.
«Восемьдесят вторая», – автоматически отмечает Поэт.
Второй свист и взрыв. Третий.
Веселье моментально сдувает. По разведке словно проходит волна – все покрепче перехватывают ремни и упираются в броню.
Четвёртый взрыв. Пятый. Шестой.
Хорошо, что БМП шла без света, что не работали фонари и из-за туч почти не светили звёзды и Луна. Расчёт миномёта кидает на звук, и кидает неплохо – почти все мины ложатся в дорогу или совсем рядом.
Миномётчики не учитывают скорость движения (водитель топит действительно хорошо), поэтому всё время опаздывают. После шестой мины обстрел прекращается – БМП уходит уже далеко.
– Слышь, Печора, задание у нас какое?
– С этой стороны заехать. Может, блокировать здесь. Может, на случай встретить атаку.
– Слышь, Печора, мы так топим, что скоро в Георгиевку заедем. Прямо к хохлам на блокпост. Там нас точно встретят.
Конечно, всё не совсем так – до Георгиевки ещё далеко. Но и смысл нестись с такой скоростью неясен. Да и окапываться в чистом поле, в отрыве от города, силами одной БМП и пятнадцати человек – вещь не очень умная.
Даже если будет наступать хотя бы взвод хотя бы с парой-тройкой коробок – просто обойдут с двух сторон. И ситуация станет совсем невесёлой.
Эти мысли пролетают в голове у Поэта, как экспресс. И последним вагоном мелькает строчка «Пятнадцать человек на сундук мертвеца».
Поэт толкает Печору.
– Печора, нужно что-то делать. Или окапываться здесь, или не знаю. На такой скорости реально ещё минут пятнадцать – и уже мы для хохлов «танковой атакой» будем.
Печора пару секунд думает, затем нависает над открытым люком.
– СТОЙ! – орёт Печора так, что взвод подпрыгивает на броне.
Удивительно, но в этот раз его слышат. БМП резко тормозит
– ЧЕГО!? – орёт командир, вылезая из люка.
– Постой минуту. Сдай в посадку так, чтобы бы мы в обе стороны могли вывернуть. Попробую дозвониться.
Командир ныряет в люк, и БМП через несколько секунд задом сдаёт в разрыв между деревьями.
Звук двигателя, работающего на холостых, после гонки по трассе кажется практически тишиной. Взвод достаёт сигареты и закуривает, прикрывая огоньки ладонями.
Печора слезает с брони, немного отходит и достаёт телефон. Раз за разом набирает номер – и чудо! – через пару минут дозванивается до Андрея.
Поэт слышит Печориных фраз.
– Да… На шоссе, в посадке… За городом уже давно… Да, к Георгиевке… Ничего вообще, только минами обкидали… Да, понял.
Печора возвращается к БМП, залезает на броню и стучит прикладом по башне.
Снова высовывается командир машины.
– Ну?!
– Всё, отбой. Давай назад.
– Хорошо.
Командир исчезает в люке, двигатель БМП ревёт, коробка выползает на дорогу, разворачивается, и несётся в сторону Луганска.
***
По лицам видно, что на душе у многих стало легче. Такими силами держать оборону в поле или, ещё чего доброго, атаковать блокпост – невелико удовольствие. Но Поэта на обратном пути грузит чуть ли не сильнее, чем по дороге туда.
Поэт соображает, что на въезде в город вполне может сидеть секрет с РПГ (как минимум). И если секрет увидит, что со стороны Георгиевки в город прёт БМП с десантом, что в секрете должны сделать?
Правильно.
Поэт уголком глаза смотрит вперёд по ходу движения, но в общем смотрит под ноги, чтобы не сглазить.
Когда проезжают то место, где их обстреливали минами, Поэт невольно подбирается (да и не только он один). Но в этот раз проносит.
Возможно, секрет уже предупредили, или его не было, или сами догадались на интуиции – никто не угощает БМП из РПГ или из «Мухи». Коробка без происшествий добирается до «Зари» и въезжает на плац.
Там уже стоят другие БМП, и тусуются люди из других взводов.
С громкими выдохами облегчения разведчики спрыгивают с брони.
Командир БМП выглядывает из люка.
– Ну как, понравилось?
– Очень! – с нажимом отвечает Змей.
Командир, похоже, не замечает сарказма.
– Добро пожаловать в любое время! Всегда рады.
– Лучше вы к нам, – классически отвечает Печора.
***
Объяснение ночной тревоги оказывается простым. С украинской стороны экипаж БМП, как выясняется позже, перебирает с алкоголем или с чем-то ещё. Командир БМП то ли путает, где чьи позиции, то ли решает сходить в атаку – и БМП героически прёт на блок-пост ополчения.
БМП крепко угощают из РПГ на подъезде – шансов у экипажа нет.
За первой БМП высовываются ещё несколько коробок, но они быстро откатываются назад и открывают огонь по ополченцам.
От ополченцев летит в ответ – завязывается короткий бессмысленный ночной бой, в котором все лупят во все стороны, и невозможно поднять голову.
Всё это происходит в пляшущем свете горящей БМП-зачинщицы. Пока отправляют вестового в «Зарю», пока подкрепление прибывает на Камброд – бой уже утихает, и о нём напоминает только чад от догорающей брони.
В этот раз для «Зари» обходится без потерь. Больше всех повезло разведке, в одиночку отправленной в объезд. Печора дозвонился вовремя. И БМП с разведкой в качестве ответного визита не заехала на украинский блок-пост под Георгиевкой.
ГЛАВА 18. НОВОАННОВКА
Разведка выезжает на прикрытие «Градов». У батальона уже есть пара установок.
Оцепив место, откуда будет вестись огонь, разведчики перекрывают дороги и занимают свои позиции. В общем, действуют согласовано, но иногда бывают импровизации.
В этот раз «Град» стоит, повернувшись задней частью пакета к небольшому холмику. До холмика – метров двадцать, не больше.
Старый ложится за холмиком – с другой стороны от «Града» – и лежит, довольный жизнью.
Артиллеристы заканчивают наводиться, сворачивают буссоль и отходят в сторону. Чего-то ждут – возможно, команды.
В эфир выходит Лютый.
– Старый, ушёл бы ты оттуда.
– На хрена? – веселится Старый.
– Сейчас начнут стрелять, оглушит.
– Да и хер с ним. Я же за холмиком…
Закончить фразу Старый не успевает.
Артиллеристы дают команду на своей частоте, и «Град» выпускает полный пакет.
Крышки с РС (реактивных снарядов для «Града») молотят точно в холмик.
От холмика летят земля, пыль и вырванные с корнем растения. Поэт видит, как из этого облака, залитый солнечным светом, со скоростью и грацией юного джейрана вылетает Старый.
Крышки ещё молотят в землю, а Старый уже метрах в сорока от холмика. Изгибаясь всем телом, он мчится гигантскими скачками, держа в вытянутой руке СВД.
И матерится на ходут так, что слышно даже сквозь грохот «Града».
***
Разведка в онкологии живёт до конца июля 2014 года. Время – жёсткое и напряжённое, но разведчики не догадываются, что то, что ждёт впереди, окажется ещё более жёстким.
Одно время в «Заре» совсем плохо с едой. Продуктов практически нет, и повара творят настоящие чудеса, готовя на весь батальон.
Света в городе по-прежнему нет, поэтому плиты в кухне не работают. Повара выносят на улицу большой котёл и на костре готовят единственную пищу, которую можно приготовить: варят быстрорастворимую вермишель, которую заправляют обжареной в масле тёртой морковью.
Иногда греют воду от генераторов и разводят вермишель кипятком. Время от времени раздают консервы.
Удивительно – из очень скудных ингридиентов повара умудряются делать вкусные вещи. Иногда Пиночету (и не только) удаётся добыть какие-то консервы или приправы. Иногда консервацию и продукты приносят местные.
Зарёвские повара растягивают эти скудные запасы на весь батальон. Так, что ещё удаётся делиться с гражданским населением.
Одно время становится плохо с табаком. В батальон привозят неразрезанные сигареты без фильтра и крупный сырой табак в больших полиэтиленовых мешках – брак с местной фабрики. Это раздают бойцам.
В городе из продажи сразу исчезают трубки – оказывается, трубка вещь не только стильная, но и на войне очень практичная.
Те, кому трубок не досталось, сворачивают самокрутки из старых газет. Подсматривая на курилке, Поэт пробует свернуть «козью ногу», и это оказывается неожиданно легко.
***
Во взвод приходят новые люди. Прапор и Партизан – двое высоких парней приблизительно одного возраста. Пуля – невысокий шустрый персонаж. Балу – высокий добродушный здоровяк, интеллигент и умница из очень хорошей (Поэту почему-то кажется, что московской) семьи.
Балу настолько похож на Балу из Диснеевского мультфильма, что позывной ему дают, как только он приходит знакомиться со взводом.
– Здорово! – улыбаясь, говорит будущий Балу.
– Блин, да это же Балу! – говорит кто-то.
Взвод ржёт – позывной попадает в точку.
Следующий персонаж – Испанец. Утончённый интеллигентный художник (похоже, с кавказскими корнями). Он рассказывает, что несколько лет прожил в Испании, и это похоже на правду.
Когда Испанец получает оружие и заходит в курилку – в джинсах и футболке, с АК-47 в руках и вязаной богемной разноцветной шапкой на голове (в таких шапках в новостях часто показывают неформальных европейских художников и голландских марихуанщиков), все сомнения в том, что он – именно Испанец, отпадают моментально.
Батя – подвижный мужичок с хитрыми цепкими глазами. Типичнейший донбасский персонаж
Щука – местный мужик лет под 50. Щука живёт недалеко от «Зари», и время от времени отпрашивается на ночь домой (кто-то рассказывает, что Щука проведывает мать).
Получив увольнительную, Щука вытаскивает из кубрика спортивный велосипед и переодевается в полный велосипедный костюм: яркую искрящуюся белую футболку, обтягивающие шорты кислотного цвета, профессиональный (как кажется Поэту) шлем, вытянутые каплями очки и обрезанные перчатки.
При взгляде на Щуку, едущего домой, Поэт каждый раз невольно вспоминает Голландию.
В пустом, постоянно обстреливаемом Луганске эта «европейская» фигура на велосипеде выглядит так нелепо и дико, что вообще не вызывает никаких подозрений.
Поэт приходит в голову фраза: «Последний натурал Амстердама», и с тех пор Щуку он называет для себя только так.
***
Разведку поднимают, когда приходит сигнал, что за Хрящеватым видели украинские танки.
Разведчики набирают противотанкового, сколько могут – «Шмели», РПГ. Поэт выпрашивает у Комбата на взвод СПГ, но брать с собой СПГ на пеший выход невозможно, и его оставляют в оружейке.
Разведка выезжает за Хрящеватое, и начинает движение по маршруту, который Печора прикидывал по карте.
Гладко было на бумаге – да забыли про овраги. Небольшой овраг, который на карте-то и не виден особо, оказывается почти непреодолимым препятствием. Приходится делать крюк в километр-полтора, чтобы дойти до более-менее пригодного спуска, напротив которого виден более-менее пригодный подъём.
Впереди Поэта пыхтит Рудик – решительный армянин, только что пришедший во взвод. Для Рудика даже не успели получить автомат, но он настаивает на том, чтобы его взяли на этот выход.
Из вооружения у Рудика только штык-нож на поясе и два «Шмеля» за спиной. Жарко, около сорока градусов, пот со всех льёт градом. Но если у кого-то настроение и понемногу ухудшается, то Рудик прёт, как танк, и всё время пытается оказаться первым.
– Где они? Где они? – рычит Рудик. Видно, что искренне.
Разведке пока везёт – танки они ещё не встретили. Просто это ещё никто не понимает. Противотанковая подготовка, которую зарёвцы получали в начале существования батальона, опиралась на те средства, которые были.
Зарёвцев учили делать «Коктейль Молотова», учили, как бросать, чтобы не обжечься самому, и куда именно лучше стараться попасть.
Объясняли, что из противотанкового ружья (первое тогда только-только появилось, вроде бы нашли в музее и восстановили) теоретически можно сбить гусеницу.
Если стрелять сзади – при определённой доле везения можно вывести из строя двигатель.
Показывали (на рисунках), куда лучше стрелять из РПГ.
В случае, когда не будет выхода, объясняли, как использовать Ф-1, чтобы напоследок причинить танку хотя бы небольшой теоретический вред.
Но это всё – теория.
Пехота может тягаться с танком, когда есть хотя бы ПТУР, либо в городе, когда можно выстрелить из РПГ или метнуть «Коктейль Молотова» из любого окна. Легковооружённая пехота в поле против танка – это практически без шансов.
Если в танке толковый экипаж, им даже не обязательно стрелять – могут просто передавить пехоту гусеницами.
Но разведчики этого ещё не знают, поэтому с таким запалом ищут вокруг Хрящеватого украинские танки. Рудик со своими «Шмелями» рычит где-то впереди.
***
Разведка носится по окрестностям Хрящеватого уже полдня. С Поэта сошли семь потов, ему кажется, что разгрузка мокрая даже впереди. Он, конечно, внешне бодр и весел, но после каждого короткого привала всё тяжелее подниматься.
Сейчас впереди лихо топает четвёрка новичков – Пеле, Белый, Образ и Байкер. Молодые, весёлые, задорные – они ещё не поняли, куда попали. У таких после первых боёв если не пропадает задор, то весёлость переходит в кураж или в надрыв.
Во время очередного привала к Поэту подходит Гном.
– Поэт, у вас вода осталась?
– По глотку.
– Угости?
– На, аккуратно.
Гном делает маленький глоток и долго держит воду во рту.
– Блин, какого мы воды не взяли больше?
– Идиоты. Хотя… Больше взяли бы, больше бы тащили. Больше бы потели и пили больше.
– Да куда на хрен больше потели? У меня, по-моему, уже даже кроссовки мокрые.
– Долго ещё петлять будем?
– Пока не найдём! – вмешивается сзади Рудик.
– Найдём… Не в этот раз.
– Почему не в этот?
– Ты их слышишь?
– Нет.
– И я нет. А они есть. Но где-то не здесь.
– Блин…
Рядом плюхается красный, как рак, Печора.
– Всё, блин, хватит на сегодня. Не повезло.
– Давно пора.
– Давайте, пацаны, отбой, идём в село.
– Хрена в селе хорошего? – спрашивает кто-то.
Печора смотрит на него, как на идиота.
– В селе – колодец. Ко-ло-дец. С водо-о-ой.
Голос звучит так нежно и мечтательно, что разведчики моментально собираются и бодро и весело идут в село. Идётся легко вдвойне. И в предвкушении холодной воды, и вниз по холму.
***
Колодец в селе – награда за все пережитые страдания. Первое и второе ведро выпивают и выливают во фляги за несколько минут. Нужно ждать, пока приедет «Газель». Счастливые разведчики разваливаются в тени на траве и закуривают.
Осторожно подходят первые местные жители.
– Ребята, вы чьи? – спрашивает мужчина, внимательно осматривая ближних к нему разведчиков.
Увидев георгиевские ленты, нашитые на разгрузки и футболки, медленно выдыхает с облегчением.
– Свои…
– Свои, отец, – отвечает Печора.
– Набегались?
– Есть немного.
– Нашли что?
– Нет, ничего.
– И хорошо. Отдыхаете здесь?
– Да не совсем. Ждём, когда приедут за нами.
– И в столовку… – мечтательно говорит кто-то.
– Так вы проголодались, что ли? – спрашивает мужчина.
– Ну да.
– Так поели бы мороженого.
– Да мы бы поели, только где?
– Так вон, магазин там. Работает. Мороженое есть.
– ГДЕ?!
– Да вон же… – мужчина, похоже, удивляется, как кто-то может не знать, где в их селе расположен магазин.
Неясно как первыми в магазине оказываются Змей и Гном. Когда основная масса разведчиков вваливается в магазин, Змей, улыбающийся от уха до уха, уже ест одно мороженое и ещё два держит в руке.
– Змей, ты здесь уже, – недовольно бормочет Печора.
– А хрена ждать? За вами не успеешь.
– Это за тобой не успеешь…
Дальше Поэт не слушает – подходит его очередь. Сфокусировавшись на витрине, Поэт даже не верит глазам – в продаже есть не только несколько видов минеральной воды, но и безалкогольное пиво. В холодильнике!
– Пожалуйста, этот бургер и два безалкогольных пива.
– Вам греть?
– Не нужно, спасибо. И так жарко.
Поэт не хочет признаваться, что проголодался настолько, что ждать две-три минуты, пока бургер разогреется, нет сил.
Чтобы сделать человеку хорошо, бесполезно делать ему лучше (и даже намного лучше), чем ему есть сейчас. Нужно сделать человеку плохо, затем вернуть хотя бы так, как было. И всё встанет на свои места.
Это особо остро осознаётся на войне, в те минуты, когда возникает возможность расслабиться, не испытывать явного дискомфорта и ни о чём не переживать.
Поэт лежит на лавочке возле магазина в тени деревьев, положив под голову флягу. Засохшую в разводах соли футболку ласково гладит прохладный ветерок.
Бургер уже съеден. Поэт, смакуя каждый глоток, пьёт вторую банку пива, не спеша курит сигарету, и чувствует сплошное всепоглощающее счастье.
***
Поэта вызывает начальник штаба «Зари» – НШ (ЭнШа).
– Поэт, у вас сейчас что-то срочное есть?
– Нет. Филин с Джихадмобилем на автодворе.
– Хорошо. Нужно несколько человек, на заводе бомбоубежище глянуть.
Разведчиков набирается человек шесть. Завод – недалеко от «Зари». Известно, что там кто-то стоит, но более точной информации нет.
Группа подъезжает к проходной завода и выгружается из «Газели».
– Будь здесь, – говорит НШ водителю.
– Понял.
НШ, за ним разведчики, заходят в щель между створками ворот, соединёнными ржавой толстой цепью.
Территория завода – памятник Союзу. Пара цехов выглядят более-менее ухоженными, остальные, судя по всему, не использовались лет пятнадцать.
Подъездные пути к «живым» цехам в нормальном состоянии, всё остальное заросло бурьянами и уже даже молодыми деревьями.
Под одним зданием группа видит кабину от грузовика, ржавый прицеп и – совершенно неожиданно – здоровенный белый легковой «Крайслер». Колёса у «Крайслера» спущены и потрескались, но сам автомобиль в сравнительно неплохом состоянии.
Рассмотреть «Крайслер» толком не успевают – впереди, метрах в ста, из-за железного бака появляется фигура с РПК.
– Стоять! – истошно орёт новый персонаж. – Кто такие? Стоять, стрелять буду!!
Разведка рассыпается за деревьями и бетонными блоками. Ополченца видно сразу – человек в спортивных брюках, шлёпанцах, стиранной-застиранной синей футболке, но с тяжёлой разгрузкой, явно забитой БК, и с пулемётом.
Ну и выскочил так отчаянно.
Поэт присматривается к «часовому».
– Малой, ты?
Это Малой, с которым Змей и Поэт втроём собирались оборонять «Зарю».
– Ну я, а ты-то кто?
– Малой, это Поэт, уймись.
– Подойди один, пусть остальные на местах остаются!
– Иду, иду, успокойся.
Поэт выходит из-за столба и медленно идёт к Малому. Метрах в сорока Малой его узнаёт.
– Поэт, точно ты. Хрена припёрлись, не предупредив?
– Кого предупреждать? Вы бы хотя бы кого-то на проходной оставили. А так – хоть объявление повесьте «Территория Малого».
– Некого оставлять сейчас. Что случилось, чего пришли?
– Мы с НШ. Нам бомбоубежище нужно глянуть.
– А, это вход там (Малой показывает рукой на большой цех с выбитыми окнами). Подожди, я предупрежу сейчас наших.
Малой вытаскивает рацию, начинает кого-то вызывать, и тут же прекращает.
– Идём, лучше я проведу вас.
– Ты там был уже? – подозрительно спрашивает НШ.
Малой улыбается, но молчит.
***
Вход в бомбоубежище закрыт огромной железной дверью. Похоже, она рассчитана на ядерную атаку, и вскрыть её не получится никаким автогеном.
Но справа от двери в стене открыта решётка вентиляционной шахты, которая обходит дверь и ведёт в тамбур бомбоубежища.
НШ и Поэт включают фонари и через вентиляционную шахту пробираются внутрь.
Судя по бомбоубежищу, было время, когда думали о людях. Судя по состоянию того, что находится в бомбоубежище, это время закончилось где-то в семидесятых.
После коридора начинаются большие помещения, разделённые где стенами и дверями, где – решётками. Вдоль стен расположены силовые агрегаты, трубы, вентили, пучки толстых кабелей.
В одной из комнат Поэт радостно подпрыгивает – всё завалено противогазами. Но радоваться рано – противогазы оказываются негодными. Брезентовые сумки кое-где сгнили, кое-где покрыты разводами плесени. Резина противогазов – ломкая и пересохшая.
Дальше лежат ящики с наборами для выявления отравляющих веществ (Поэт ещё застал время, когда в школе учили пользоваться такими наборами). Но это было давно, и сейчас информация находится где-то в глубине памяти.
Поэт перебирает несколько ампул с разноцветной маркировкой и с сожалением складывает их обратно.
Бомбоубежище продумано очень грамотно – на сравнительно небольшой площади размещены туалеты, кухня (или отсек для приготовления пищи), спальные помещения, медпункт, общее пространство (неясно, как это ещё назвать). И немного дальше…
Поэт даже теряется от неожиданности. В отдельном отсеке большую часть пространства занимает огромный стол, на поверхности которого выполнена объёмная карта местности с какими-то лампочками и кнопками. Стены покрыты какими-то пультами, переключателями и шкафами.
«Штаб, – мелькает в голове у Поэта. – Прикольно, НШ-то именно сюда затянуло».
НШ словно слышит мысли Поэта.
– Поэт, ты готов? – кричит НШ из соседнего помещения, заваленного потрескавшимися ОЗК и подгнившими одеялами и подушками.
– Готов. А к чему?
– Мы закончили. Идём.
– Да я и не начинал тут ничего. Место классное, конечно, умные люди делали. А что искали-то?
– Что искали, то нашли. Идём обратно.
– Идём.
– Лезь вперёд, как выберешься, вызови своего кента по рации. Чтобы второй раз на нас не кидались.
– Малого? Понял. Я уже заметил – где Малой или Кот, там головняк постоянно.
Поэт никак не может забыть Малому и Коту, как они в самом начале чуть не перестреляли друг друга.
В словах Поэта есть доля правды. Он уже замечает, что различные люди почти всегда как себя проявили при первом знакомстве, так и ведут в дальнейшем. Словно персонажи в компьютерной игре.
Странное, конечно, ощущение, но игнорировать факты, тем более – регулярно повторяющиеся, не получается.
***
Уйти с завода совсем без ущерба у Поэта не получается.
Когда они с НШ выбираются из убежища, их уже поджидают Малой, командир местных Сирано и ещё несколько человек.
В результате короткого разговора Поэт понимает, что Сирано пытается понять, зачем их сюда занесло. Сирано перебрасывается с НШ несколькими фразами, затем прощается с ним за руку.
– Давай, Поэт, удачи! – говорит Сирано, протягивая руку Поэту.
– Давай, – отвечает Поэт.
И вдруг чувствует, что не может вырваться из рукопожатия – Сирано вцепляется в его ладонь железной хваткой.
– Компас… – говорит Сирано, глядя на запястье Поэтовой руки.
– Ну, компас, – Поэт ещё ничего не понимает.
Но он уже попал.
– Поэт, подгони! Блин, по-братски – у нас один компас на всех.
– Да и у нас их не до хрена…
Военторги в Луганске ещё не запустились, поэтому компасы пока что являются дефицитом. Да как и всё вообще. Скудные остатки компасов, фляг, биноклей, штык-ножей, лопаток, берцев и рюкзаков с рынков вымели ещё в мае-июне, и сейчас каждая такая вещь ценится сильно.
– Ну…
– Поэт, хрена «ну»? Мы же артиллеристы, куда нам с одним компасом на всех? Дожились! Я – командир, и без компаса хожу.
Поэт уже понимает, что попал. Аргументы Сирано железные, возразить особо нечего.
– Поэт, – продолжает Сирано, – ты же из разведки, вы постоянно лазите где-то. Нароешь себе ещё! А мы здесь безвылазно, нам откуда брать?
– Да понял, понял, – Поэт снимает с руки советский компас и отдаёт его Сирано.
– Спасибо! – расцветает Сирано. – Не забуду!
Из подвала выходит взлохмаченный артиллерист с отсутствующим взглядом. В руках он держит тетрадь и калькулятор (Поэт много позже узнает термин «вычислитель»).
Увидев в руках Сирано компас, лохматый делает стойку, но Сирано демонстративно надевает компас на руку.
– Поэт, спасибо! Заходите к нам, если что, только предупреждайте!
– Зайдём, самому было бы интересно по убежищу ещё раз полазить.
Больше Поэт на этот завод не попадёт.
***
Семья Бабая – жена и сын – выезжают в Россию. И по дороге заезжают в «Зарю».
В казарме сейчас почти пусто – только сам Бабай и его семья, Поэт, пытающийся отоспаться после ночи, и Наёмник, читающий книгу. Был ещё Филин, но он сейчас зависает где-то на автодворе.
Бабай с женой обсуждают какие-то хозяйственные вопросы. Сын Бабая – Поэт автоматически называет его про себя «Бабай-младший» – нетерпеливо ходит по коридору. Поэт уже понял, что он ждёт возвращения взвода, но ещё не понимает, зачем.
За окном слышен шум подъехавшей «Газели» и одиннадцатой модели «Жигулей» Гнома. У Гнома это – первая в жизни машина, и водить он учится по ходу дела. Поначалу смотреть на то, как рулит Гном, страшно даже со стороны.
Гном пишет краской на боку «Жигулей» «Гном», и его транспорт поначалу называют «Гномомобиль». После того, как разведка видит стиль вождения Гнома, «Гномомобиль» быстро переименовывают в «Гномикадзе».
Судя по рёву двигателя и чьим-то крикам, «Гномикадзе» пытается припарковаться, и кто-то неосторожно оказывается слишком близко. Но раз крики быстро прекращаются – значит, все живы и здоровы. Разве что нервы кому-то немного подпортили.
Бухают двери, разведка входит в располагу.
– Папа! Папа! – кричит Бабай-младший.
– Что, сынуля? – выглядывает из кубрика Бабай.
– Папа, где гном? Ты обещал показать мне гнома! Где гном?
– Так вот он! – Бабай показывает на Гнома.
Бабай-младший потрясённо смотрит на Гнома.
– Это – ГНОМ?!!
– Ну да.
– Да, я – Гном, – важно отвечает Гном. – Здравствуй.
Бабай-младший так возмущён, что даже не замечает протянутую ему руку.
– Папа! – с искренним возмущением, на которое способны только дети, почти кричит Бабай-младший, – папа, какой же это Гном? Гном – он ведь маленький! А это – обычный большой дядя!
– Ну… – редкий случай, когда Поэт видит, что Бабай завис и не знает, что сказать.
– Эх ты, папа, – ухмыляется от двери Змей. – Разве можно ребёнка обманывать? Ты же обещал показать Гнома?
– И спрятал, – флегматично отзывается Наёмник, не отрываясь от книги.
***
Балу, Прапор и Вереск выдвигаются в район Новоанновки в ночь. Их задача – найти место под окопы в районе газопровода. Это место кто-то занимал, но затем это подразделение отошло.
Поэтому было принято решение поставить здесь разведку «Зари», чтобы направление было хоть как-то перекрыто.
Потом Балу нехотя рассказывает о ночном походе.
Вообще искать закопанный газопровод нужно было бы днём, но через овраг от поля, по которому проходит газопровод, уже располагаются украинцы. Мелькать там днём – тоже не самая умная идея. Поэтому трое выходят вечером.
Поле засажено подсолнухами, которые уже хорошо подросли и которые никто не убирает. Как ночью искать, где в этом поле находится газопровод, неясно, но трое не теряются и действуют по принципу «Начнём, а там будет видно».
Они бродят по полю до темноты и ещё долго – в темноте, аккуратно подсвечивая себе фонариками, зажатыми в кулаке так, чтобы свет пробивался тонкой полоской сквозь пальцы. Находившись до одури, принимают решение всё-таки ждать до утра.
Прапор и Вереск устраиваются просто на земле, а Балу находит какой-то столбик и счастливо приваливается к нему спиной. Балу дежурит первым, затем будит следующего и блаженно засыпает.
Когда Балу просыпается на рассвете, он поднимает голову. И видит, что на столбике, на который он всю ночь опирался спиной, верхушка покрашена красным, и чуть ниже написано «Газ».
Нашли.
Побродив ещё, они находят пару неплохих мест для позиций, и выезжают в «Зарю».
***
Следующими на окончательную рекогносцировку выезжают Печора, Поэт и Дёма – комвзвода разведки батальона ДШБ. ДШБ стоит недалеко от места будущих позиций зарёвцев, Дёма едет с зарёвцами – показать местность, которую он знает, и сразу посмотреть, где станет «Заря».
Место выбирают неплохое – на пригорке, но не на самом виду. Контролируются как проходящая рядом через овраг просёлочная дорога, так и поля и вся противоположная сторона оврага.
Рядом есть большая Г-образная посадка, через которую можно уйти довольно далеко, пара небольших балок, где можно укрыться при обстреле.
Нужно было заканчивать осмотр и ехать за остальными, но Печору, Дёму и Поэта зачем-то понесло вниз по склону. Понадеялись на то, что в подсолнухах, достающих до плеча, их не будет видно.
Так и было – пока Печора не додумался начать рассматривать в бинокль стоящий на противоположном склоне украинский танк. О том, что в подобном случае для линз нужно делать «козырьки» ладонями, узнают намного позже.
Видимо, Печора блеснул на танк линзами. Танк сверкает оптикой в ответ (так, что даёт по глазам) и бьёт из орудия метрах в тридцати от троицы.
Возможно, танкисты собирались просто пугнуть «оппонентов», и перезаряжают не спеша. Может, заело что-то. К моменту второго выстрела Печора, Дёма и Поэт уже пробегают через подсолнухи метров двести и оказываются за холмом.
Второй снаряд попадает куда-то туда же, куда и первый, но трое по своей стороне холма бегут ещё долго и быстро.
Когда они только убегали после первого выстрела, Поэт каким-то образом успевает смотреть на товарищей.
Подсолнухи – до плеч. Поэт понимает, что увиденное – по идее, невозможно с точки зрения физиологии. Но он чётко помнит белое лицо Печоры, перед которым над подсолнухами на бегу ритмично взлетают берцы.
***
Вечером 1 августа 2014 года разведка выезжает на позиции под Новоанновку.
Планируется ненадолго – перекрыть направление, пока подтянутся, как было сказано, «основные силы».
«Подтянутся основные силы» – это одна из фраз, с которых на войне нередко начинаются неприятности, иногда – крупные и долгие.
Другие «символические» фразы – «Там точно никого нет» и «Я знаю короткую дорогу».
Наученные опытом, даже выезжая «ненадолго», грузят всё по максимуму. Оружие, воду, еду, одежду, одеяла и инструмент. Благо, транспорта хватает.
Первой идёт «Газель». Джихадмобиль должен подтянуться на позиции только завтра (у Филина что-то не заладилось с двигателем, и он не успел довести до ума к выезду), поэтому за рулём «Газели» сидит Поэт.
Рядом с ним – Печора. Остальные – в салоне.
Следом идёт «Гномикадзе». За рулём – после небольшого конфликта – всё равно остаётся Гном. Разведчики ещё не очень доверяют умению Гнома водить в темноте, но Гном стоит на своём непоколебимо.
В «Гномикадзе», кроме Гнома, сидят Змей и ещё пара смельчаков.
Едут быстро, и когда проезжают Хрящеватое и на дорогу неожиданно выскакивает собака, Поэт ничего не успевает сделать.
– Собака! – орёт Печора.
Поэт действует интуитивно – не тормозит, не пытается отвернуть, просто покрепче вцепляется в руль.
Тупой удар в бампер – и «Газель» правой стороной дважды переваливается через что-то мягкое.
– Нет собаки, – говорит кто-то из салона. – На хера, Поэт…
– Я не успевал отвернуть. Мы же идём около сотни.
– Но блин, всё равно…
– Ты хотел, чтобы я собаку спас, а мы на всём ходу улетели с трассы?!
Собаколюбивый оппонент молчит.
– Поэт, ты – убийца, – через некоторое время неожиданно серьёзно говорит Печора.
– Вот так вот! – злится Поэт. – Это вместо «спасибо»?
– Ну, а затормозить?
– Да не видел я её! Она же под фары в крайний момент выскочила!
Кто-то сзади пытается разрядить обстановку.
– «Убийца»! Печора, до тебя только дошло, что ли? Когда Поэт людей в бэтэре расстрелял – ничего, не был убийцей? А как собаку задавил, так всё?
– То не люди были, а хохлы, – вдруг жёстко звучит сзади другой голос.
– Идите на хрен, – грубо отрезает Поэт. – Не отвлекайте, пока ещё никакая собака не выскочила.
В «Газели» повисает тишина. Аргумент о «не людях» неоднозначный, но сейчас никто с ним не спорит.
***
Вечером разведчики ночуют просто на земле, а наутро начинают рыть окопы.
Лично Поэт к окопам относится спокойно. Для того, чтобы переждать обстрел, хватит и небольшого углубления. А при атаке на позицию при помощи бронетехники – раскатают.
По ощущениям Поэта после Металлиста, «Мухи», «Шмели», РПГ и один СПГ теоретически могут как-то помочь против одного-двух БТРов. Если пойдут хотя бы один-два танка – в этом случае есть шанс подбить их только из засады.
Поэт и Филин (пригнавший Джихадмобиль под утро) вообще должны быть на Джихадмобиле, но совесть не позволяет Поэту не принимать участие в рытье окопов вообще. Поэтому он присоединяется к Наёмнику и роет себе ячейчку в его окопе.
Управившись где-то до обеда, Поэт делает пару ячеек в передней стене окопа и откладывает лопату. Наёмник за это время успевает вырыть большой роскошный окоп, и никак не может остановиться.
– Наёмник, может, хватит? Или ты для «Газели» укрытие хочешь вырыть?
Наёмник нетерпеливо отмахивается. Видно, что он бы и сам рад остановиться, но его никак не отпустит.
– Наёмник, да забей. Чай будешь?
– Потом.
– Ты ещё порой немного, придётся под ноги ящик подставлять, чтобы хотя бы можно было из окопа выглянуть.
– Не придётся. Зато у меня самый лучший окоп…
Наёмник делает паузу.
– …Это мой дом… – неожиданно, словно под внешним воздействием, через силу говорит Наёмник.
Поэт вспоминает слова Финна перед боем под Металлистом.
– Со мной здесь ничего не случится, – снова через силу продолжает Наёмник. – Всех может зацепить, а меня – нет.
Наёмник говорит, словно его кто-то заставляет.
– Поэт, присоединяйся!
Поэта пробирает холод.
– Наёмник, типун тебе на язык!
Наёмник вдруг вздрагивает и словно приходит в себя.
– Ну, как хочешь. Ты про чай говорил?
– Держи. Лучше ты присоединяйся.
Об этом разговоре больше не вспоминают. Но Наёмник ещё до вечера с перерывами продолжает обустраивать свой окоп. Ветками выстилает пол, делает несколько ячеек для магазинов по всем краям, насыпает и маскирует травой и ветками толстый бруствер с ячейками для стрельбы.
Поэт видит, что Наёмник меняется. Его ломает, его давит что-то. Сам Наёмник тоже замечает своё состояние, но говорит, что простыл.
***
Меняется и Гном. Он становится жёстче, как будто старше. Складывается впечатление, что молодой парень (Гному – 21) на глазах превращается в зрелого мужчину.
***
На следующее утро Поэт просыпается от странных звуков и долго не может понять, проснулся он или ещё нет.
Ночью его заносит в «прозрачный» сон, в котором Поэт немного сверху видит Наёмника и его окоп. Во сне Наёмник сидит, нагнувшись, на дне окопа и смотрит в пол, словно пытается разглядеть потерянную мелкую деталь.
Поэт пытается позвать Наёмника, но не голосом, а мысленно. Наёмник слышит его, но не поворачивается. Продолжает смотреть вниз. В «прозрачном» сне всё объёмное, по краям предметов дрожит лёгкое переливающееся сияние. Но фигура Наёмника словно подёрнута лёгким сероватым туманом и какая-то плоская.
Поэта начинает тянуть к Наёмнику в окоп, но вдруг отбрасывает назад. Затем откуда-то сзади раздаются переливающиеся, тянущиеся звуки, и Поэт открывает глаза.
Звуки остаются. Ничего подобного в реальной жизни Поэт раньше не слышал – что-то похожее было в старых играх про звёздные войны на первых игровых приставках.
Поэт смотрит по сторонам и по глазам окружающих видит, что эти звуки слышны не только ему.
Воющие, переливающиеся звуки раскатываются над полем, сзади, над посадкой, расположенной ближе к Луганску, звучат негромкие разрывы. Обстреливают кого-то, кто находится в посадке, но чем?
– Звёздные войны, – флегматично говорит Змей, уже приготовивший утреннего купца на маленьком костре из щепочек.
– Что это за хрень? – спрашивает изумлённый Прапор.
– НАТО испытавает на нас секретное оружие, – отзывается Вереск.
Прапор смотрит на Вереска. По Вереску обычно тяжело сказать, прикалывается он или нет. Сейчас Вереск видит, что перегнул палку.
– Да шучу, какое на хрен секретное оружие.
– Да? А что это, по-твоему?
– Хрен его знает.
– Пацаны, по кому там шмаляют? Кто там? – из подсолнухов возвращается умытый и даже побритый Пеле с пустой пластиковой бутылкой.
Похоже, у Пеле эти звуки никакого удивления не вызывают.
– Не знаю.
Позже выясняется, что в посадке взвод одного из подразделений, которым командует старый знакомый Сега. Его зам – Мотор.
Чем стреляли – так толком и не объяснили. Люди, воевавшие ещё в Афганистане, потом говорили, что так звучит миномёт «Василёк». Может, правда, может – так успокаивали разведчиков, впечталённых этими звуками.
Больше такого не слышали.
***
Печора и Поэт на «Газели» едут в «Зарю» за продуктами, а затем, перед возвращением на позиции, заезжают ненадолго в Краснодон.
В Краснодоне Поэт испытывает сильнейшее потрясение. Город расположен сравнительно недалеко от Луганска, но живёт совершенно другой жизнью.
Поэту дико видеть работающие электрические вывески, холодильники и витрины, ездящие по улицам троллейбусы (!) и людей, спокойно ходящих по улицам.
– Печора, это ****ец, мы в цивилизацию попали. Оказывается, я уже отвык.
– Да я и сам отвык. В комендатуру, потом в магазин, или наоборот?
– Давай тормознём возле магазина ненадолго, потом в комендатуру.
– Давай.
Поэт выходит из «Газели» и подходит к молодой совсем паре – парень с девушкой едят мороженое и о чём-то весело спорят.
– Извините, пожалуйста, – Поэт старается говорить и выглядеть как можно вежливее (с автоматом, в форме, в пыли и небритый), – у вас нельзя позвонить с мобильного? Мне на МТС, буквально на минуту, я заплачу вам.
Пара секунду внимательно смотрит на него, затем девушка улыбается и достаёт из сумочки телефон.
– Звоните, конечно, только не нужно ничего говорить об оплате.
– Спасибо. Я быстро.
Поэт по памяти набирает номер человека в Днепропетровске.
– Привет, это я. Очень коротко, я с чужого телефона. Я ещё жив.
– Фух, слава Богу! Ты куда пропал, блин!
– У нас связи никакой нет.
– Дали связь?
– Нет, я в Краснодоне. Всё нормально, ещё жив, возвращаю телефон.
– Давай, удачи!
Поэт возвращает телефон девушке и пытается всучить гривну. Девушка возмущённо отказывается.
– Не нужно денег, вы что?!
– Спасибо. Извините за беспокойство, у нас просто связи нет.
– Мы знаем. Удачи вам! И не говорите никогда так «ещё жив»! Живите!
– Спасибо.
Из магазина выходит Печора с полными пакетами двухлитровок Колы.
– Поэт, Кола! Холодная!!
– А-а-а!
– Едем?
– Подожди, мне тоже в магазин.
Поэт заходит в магазин, набирает сигарет, бутербродов и минеральной воды.
– Извините, – обращается он к продавцу, – не поймите меня неправильно. Вы не позволите вашим туалетом воспользоваться? Я заплачу, если что.
– Да, конечно, – неожиданно легко отвечает продавец. – Туда проходите, свет слева. Ничего платить не нужно.
– Спасибо.
– Вы человеку праздник сделали, – говорит Печора, незаметно вошедший в магазин. – Он специально терпел от Луганска, чтобы в нормальный туалет сходить.
– Пожалуйста, конечно!
Для Поэта остаётся загадкой, как Печора угадал. Поэт действительно терпел почти от Луганска, чтобы воспользоваться нормальным туалетом, где есть вода, свет и можно помыть руки под краном.
***
Ночью Филин и Поэт спят в Джихадмобиле, которому Филин выбирает удачное место в углублении среди деревьев. Филин спит за рулём, Поэт лежит в кузове, головой в сторону капота.
Поэт просыпается от неясного предчувствия, которое часто руководит человеком на войне. Просыпается не он один – сев в кузове, Поэт видит, как начинают шевелиться разведчики, лежащие на карематах в окопах, под деревьями и на обочине дороги.
Поэт спускается на землю, садится возле колеса Джихадмобиля и закуривает, прикрывая огонёк ладонями. К нему подсаживается Филин.
– Не спишь?
– Не могу. «Крутит» чего-то.
– Мне тоже не спится. Сигарету дай.
Поэт протягивает Филину пачку. Филин достаёт из пачки сигарету, возвращает пачку Поэту. Поэт собирается спрятать пачку в разгрузку – и замирает.
Где-то на фоне слышимости возникает короткий шелестящий звук, едва слышный в ночной тишине.
Этот звук забыть нельзя – так приходят «Грады».
В подсолнухах, метрах в семиста от позиции, начинается серия негромких хлопков – туда ложится кассета или полторы «Градов».
– «Град»… – говорит Филин. – Поэт, «Град»!
Вдруг раздаётся низкий рёв, и в поле на высоту пятого или шестого этажа поднимается огненный гриб.
Точно такой, каким его показывают в кино.
– ****ь! – высоким голосом говорит кто-то впереди.
От огненного гриба становится светло, как днём. Поэт механически опускает глаза и спокойно может прочитать на сигаретной пачке: «Курение опасно для вашего здоровья».
«Уже не опасно», – мелькает холодная спокойная мысль.
Филин откидывается спиной на дверь Джихадмобиля, стукнув каской по металлу.
Поэт смотрит во все глаза на бурлящий огонь. Ему как-то буднично становится ясно, что если это зрелище – последнее в жизни, пропускать его грех.
– Вот и всё, отмучились, – флегматично говорит Змей.
Поэт смотрит в огненный гриб, но время от времени скашивает глаза по сторонам.
Лицо Филина осунулось и заострилось. Змей медленно достаёт и закуривает сигарету. Прапор сидит и смотрит то в огонь, то почему-то на руки.
Позже Прапор рассказывает, что он вспомнил инструктажи из армии, и всё ждал, когда с пальцев начнут слезать ногти.
– Чем это нас? – неожиданно деловито спрашивает Гном.
– Боеголовка, похоже, – отвечает кто-то.
– Да нет. Была бы боеголовка, от нас бы уже пепел остался, – говорит Наёмник.
Поэт вдруг понимает, что Наёмник прав.
Огненный гриб стал поменьше, он уже больше похож на гигантский факел. От него по-прежнему светло, но даже не стало теплее.
Поэт начинает соображать, что если бы это был действительно ядерный взрыв, то Джихадмобиль за спиной и автомат в руках давно бы расплавились.
Правда, сам Поэт это не увидел бы.
– Пацаны, я понял, – неожиданно весело говорит Балу. – Это по газопроводу попали. Это ж газ горит так!
– Твою мать! – с диким облегчением выдыхает кто-то сзади. – Действительно! Рёв слышите? Это газ горит!
– Ну и хрен с ним!
Змей достаёт из рюкзака кружку и начинает собирать веточки для костерка под купца.
Облегчение от того, что это – не боеголовка, оказывается настолько сильным, что никому даже не приходит в голову простая мысль.
Пройди «Грады» немного дальше – они свалились бы прямо на головы разведке. И мало бы не показалось никому.
***
В эту ночь Печора, Змей и Поэт приезжают за чем-то в располагу поздно вечером, и остаются ночевать в онкологии.
Немного странно видеть пустой тёмный коридор и открытые двери кубриков, за которыми также темно.
Трое располагаются на диване возле главного кубрика (который без окон). Змей делает купца, Печора притаскивает энергетик.
Сидят, пьют, курят, иногда разговаривают, но больше молчат. Пустой коридор онкологии немного давит на психику.
Печора вдруг подрывается.
– Блин, я сейчас!
– Что за шухер?
– Да не, нормально всё. Чуть не забыл. Я в штаб, скоро буду.
– Давай.
Печора выходит на лестницу, и разговор разваливается совсем. Змей и Поэт молча, по два маленьких глотка, пьют купца, курят, и смотрят в тёмное окно.
На лестнице слышны голоса – Печора и ещё кто-то незнакомый. Змей и Поэт поворачиваются к лестнице.
Лестница – в дальнем углу коридора, метрах в двадцати или даже больше от дивана. Свет – только возле дивана, выход на лестницу не виден вообще.
Хлопает дверь.
Печора подходит к дивану. С ним – невысокий худой парень с неподвижным флегматичным расслабленным лицом.
В руках он держит СВД без магазина.
– Знакомьтесь, пацаны, это – Рубин. Воевал в Таджике и ещё в дохера где мест. Верно?
Рубин кивает совершенно без выражения. Один его глаз немного косит.
– Снайпер, определили к нам.
Рубин снова кивает.
Змей и Поэт здороваются с Рубином за руку и по очереди представляются.
– Змей!
– Поэт!
– Рубин, – спокойно отвечает Рубин.
– Чай будешь?
– Нет.
– Энергетик?
– Нет. Я бы поспал, издалека ехал, – Рубин, похоже, вообще не знает слово «эмоция».
– Ну, выбирай любой кубрик.
– Хорошо, спокойной ночи.
– Подожди, Рубин!
Змей, добрая душа, тоже снайпер, заходит в кубрик. Секунду шебуршит там и выходит с забитым магазином для СВД.
– Держи, коллега, это тебе подгон.
– Да, завтра выдадут нормально. Сейчас уже поздно, – встряёт Печора.
– Хорошо. Спасибо.
Рубин вставляет магазин в СВД, разворачивается и идёт в кубрик.
Змей поворачивается к Печоре.
– Печора, он не странный немного?
– Да фигня. Ехал издалека, замахался немного.
– Ну так хоть бы чаю попил с нами? Или мы ему не компания?
– Да на рожи свои гляньте!
– На свою смотри, – флегматично огрызается Змей.
Разговор снова разваливается, трое сидят, пьют чай и слушают, как Рубин в кубрике лязгает СВД.
***
Поэт уже собирается спать, и перед этим идёт в туалет (туалет расположен напротив выхода на лестницу). Свет падает сзади, Поэт плохо видит в тёмном коридоре впереди.
И вдруг Поэт останавливается, словно налетел на стену, раньше, чем соображает, что происходит.
Метрах в десяти-двенадцати впереди за тумбочкой сидит Рубин с СВД. СВД лежит на тумбочке, Рубин смотрит в прицел, ствол СВД нацелен точно в живот Поэту.
Поэту становится холодно и нехорошо.
– Рубин! – негромко зовёт Поэт.
– Да? – отзывается Рубин, не отрываясь от прицела.
– Ты что делаешь?
– СВД пристреливаю, – Рубин просто констатирует факт.
Похоже, он подозревает, что что-то идёт не так, и пытается при помощи интонации успокоить Поэта. Но Поэту спокойнее не становится.
– Здесь?!
– Да.
– Может, на стрельбище, утром?
– Да нет, я сейчас без патронов пристреливаю. Я умею.
Поэту на секунду становится легче, но он тут же вспоминает магазин, который Змей недавно подогнал Рубину.
Похоже, магазин в СВД вставлен.
– Я подойду?
– Ну подходи.
Поэт не спеша отходит с линии прицеливания, и вдоль стенки подходит к Рубину.
Рубин всё так же смотрит в прицел.
– Ну, как? – осторожно спрашивает Поэт.
– Да прицел бракованный, – неожиданно с тенью раздражения говорит Рубин.
– В смысле – «бракованный»?
– Треугольничка не вижу.
– Чего не видишь?
– Треугольничка в прицеле.
– Я взгляну? – аккуратно спрашивает Поэт.
– Взгляни.
Поэт смотрит в прицел немного в сторону от светящейся на курилке лампы.
Прицел как прицел.
– Чего не видишь? – на всякий случай переспрашивает Поэт.
– Треугольничка.
– Какого?
– Для прицеливания.
Поэт ещё немного холодной рукой вытаскивает из разгрузки ручку, берёт с тумбочки кусок какого-то медицинского бланка, и быстро рисует прицел СВД – круг, шкалу и «ёлочку».
– Скажи, ты вот это видишь?
– Нет.
Поэт снова заглядывает в прицел. Вроде бы всё на месте.
– А что видишь?
– Люди ходят, – спокойно отвечает Рубин.
Рубин встаёт, берёт из рук Поэта СВД и идёт в свой кубрик.
«Хорошо, хоть «Ну, погоди!» не показывают…» – мелькает желчная мысль.
***
Поэт, вернувшись на курилку, быстро рассказывает Печоре и Змею историю с «пристрелкой».
Все трое мучительно думают, что делать дальше. В комнате у Рубина тихо и темно, и никто не хочет соваться туда.
– Будем дежурить по очереди, – выдыхает наконец-то Змей.
– До утра дотянуть нужно, – соображает Печора. – Затем отправим его к особистам, пусть разбираются, что за снайпер треугольный.
– До утра ещё дотянуть нужно.
Повисает пауза.
– Короче, нужно забрать СВД.
– Ну, иди, забери, – предлагает Змей. – Я к нему соваться не буду.
– Я тоже, – подхватывает Поэт. – Он вообще какой-то странный. Где ты его нарыл, Печора, ****ь?
– А что я? – возмущается Печора. – Какого дали. Сказали, что воевал снайпером.
– А они откуда узнали?
– Он, наверное, сказал.
– Он…
– Прицел точно нормальный? – спрашивает Печора у Поэта.
– Да нормальный. Я на свет смотрел. Прицел как прицел.
– Значит, в глазах у него «треугольничка» не хватает.
– Ага. Или в голове.
Снова пауза.
– О! Я понял! – вдруг радуется Печора. – Сейчас из оружейки автомат возьмём, дадим ему вместо СВД. Уже легче.
– Охуенно легче! – негромко ржёт Змей. – Гениально, Печора, блин! В СВД десять патронов, в автомате – тридцать. И ещё очередями можно! А в коридоре – один хрен не промажешь.
– Бля…
– Ага. И что делать будем? – Поэту хочется спать, но ясно, что поспать вряд ли получится.
– Может, особистов позовём?
– Не нужно, – рассудительно говорит Змей. – Будут ещё дурные вопросы задавать, откуда у этого снайпера полный магазин взялся.
– А ведь будут…
Останавливаются на первоначальном варианте – спать по очереди и дежурить до утра. Все трое уставшие, но с справляются неожиданно лучше, чем планировали. В эту ночь не спится никому.
Печора валяется на кровати и роется в ноутбуке.
Змей делает купца с ударной дозой заварки. Затем Змей и Поэт всю ночь сидят то на диване, то на балконе, пьют купца, курят и негромко вспоминают довоенную жизнь.
Змея неожиданно пробивает на откровенность и он рассказывает зоновские истории.
Поэт вспоминает Голландию. Змей, в отличие от многих из немногих, кому Поэт рассказывал о жизни там, не задает идиотские вопросы: «Что, правда пидорасы вот так вот просто ходят и не прячутся?» или «И что, трава прямо в магазинах продаётся?»
Но по его глазам Поэт видит, что Змей не особо верит в его рассказы.
– Слышь, Поэт, – вдруг спрашивает Змей. – Если честно – чего ты там не остался?
– В Голландии, что ли?
– Ну да.
– Да… Неинтересно там.
– Зато у нас, ****ь, интересно! – смеётся Змей.
– Опять же. Хреново было бы там, когда оттуда наблюдал бы это всё.
Мелькает мысль: «На самом-то деле, если бы жил там, хватало бы тамошних проблем. Не до этого было бы, наверное. Хотя…»
– Как это – неинтересно?
– Совсем. Вся жизнь известна заранее. Человек всю жизнь ходит на работу по одним и тем же маленьким улочкам. Улыбается одним и тем же людям. Всё работает, как часы. И даже если хочется сбежать от людей – некуда
– А хочется?
– Да. Там всё вообще по-другому. Даже небо другое. И морды у котов другие.
– Да…
Собственно, Поэт и сам уже не верит в свои воспоминания. Есть чёткое ощущение, что всё из прошлой жизни было вообще в какой-то другой. И даже неясно, с ним ли это происходило.
***
Утром Рубина под каким-то предлогом отправляют сначала в оружейку с СВД («Рубин, зайди в оружейку, там нормальный прицел вроде бы подобрали»).
Оружейники берут СВД «для оформления», а пока что отправляют Рубина к особистам («Зайди к кадровикам, распишись за оружие и присягу»).
Ко всеобщему облегчению, план проходит, как по маслу. Или Рубин уже понимает, что к чему, или действительно тормозит настолько.
Разгадка оказывается простая – нигде Рубин не воевал. Был охотником, привык пользоваться гражданскими прицелами с «треугольничком». Получил СВД, заглянул в прицел, завис от неожиданности. Тем себя и выдал.
Рубина во взводе больше не видят. Но Печоре его «кадровую политику» вспоминают ещё долго.
***
Дёма, командир разведки ДШБ, приглашает разведку по очереди заехать к ним на базу – помыться и поесть горячего.
Это – подарок. За несколько дней жизни в окопах разведка привыкает есть сухпайки. Хотя бы раз в день и батальона привозят в термосах горячую еду, но мыть после неё посуду в полевых условиях – удовольствие так себе.
Поэтому многие поэтому едят сухпайки, коробки от которых сжигают в овраге или зарывают.
Моются, поливая себя из пластиковых бутылок. Оказывается, можно полностью вымыться, использовав только полуторалитровую бутылку. Если с мытьём головы (кто не стрижен коротко) – двухлитровую.
Поэт ощущает, что умение жить в таких условиях – спать на земле или возле пулемёта в Джихадмобиле, есть, когда не облом разогревать и мыться минимумом воды в кустах – словно приходит откуда-то изнутри. Словно эти навыки спали, и сейчас проснулись.
Похоже, что-то такое испытывает не только он. Молодняк во взводе пока ещё воспринимает происходящее, как весёлое приключение, те, кто постарше, переживают серьёзнее. И так, словно это уже когда-то с ними происходило.
***
Балу – выходец из очень интеллигентной семьи – быстро втягивается в этот ритм жизни, но всё равно умудряется сохранять налёт московского лоска.
Испанец – утончённый на вид интеллигент, типичный до карикатурности представитель европейско-российской богемы – и тот уже чувствует себя почти как рыба в воде. Если бы не его дикая разноцветная наркоманская шапка – вообще выглядел бы, как нормальный ополченец.
– Испанец, – говорят ему, – ты ещё мишень на шапке нарисуй. Чтобы сразу было видно, в какую дурную башку нужно стрелять в первую очередь.
– А что такое?
– Да нежелательно выделяться. Если не хочешь стать первой мишенью, конечно.
– А я и не боюсь. Пусть все видят художника.
– Идиота, а не художника, – встревает кто-то.
– Сам ты идиот!
– Испанец, не обижайся, – слышен рассудительный голос. – Просто нам тебя будет не хватать. Кто же наши портреты после войны нарисует?
Испанец психует, но шапку снимает. Надевает её только вдали от позиций.
В Луганске ополченцы из других подразделений на Испанца косятся – здесь так не ходят. Но затем гуманиранщики подгоняют Испанцу нормальную «горку», и он перестаёт раздражать всех вокруг.
«Ещё одного обкатал Донбасс», – думается Поэту.
Он сам одно время ходил в шляпе-«афганке», которая, похоже, раздражала многих. Перед боем под Роскошным у Поэта эту шляпу насаживает Петрович-Отец Родной («Дружбанчик, одолжи до вечера, на тебе пока кепку нормальную!»), и шляпа уходит в никуда.
Поэт много позже соображает, что его шляпу просто тактично выманили и выбросили.
С Испанцем поступают мягче, но его имидж всё равно приводят к здешней моде.
***
Легче всех в ситуацию вписывается Филин. Но это такой человек – он всегда вписывается в любую ситуацию самым выгодным из возможных образов. Он, собственно, и привозит новость о том, что дшбшники приглашают к себе зарёвцев.
Следом за ним приезжает Дёма на своём микроавтобусе.
– Пацаны, давайте в три смены – к нам. Помоетесь нормально, горячего поедите. Тут глаза будут, рация добивает до базы. Если что – подскочим сразу.
– Ура! – кричит кто-то. – Я еду в первой партии!
– Едем!
***
База разведки ДШБ расположена на каком-то предприятии, расположенном на краю деревни в полях. Место, в общем, неплохое – хорошая огороженная территория, есть гаражи, крепкий подвал, который используют как казарму и бомбоубежище.
Поэту не очень нравится, что база расположена немного в низине, но выбора здесь всё равно нет. Если бы ополченцы расположились прямо в селе – они бы рисковали подставить под удар жителей села.
Когда разведчики выгружаются из «Газели», кто-то аж стонет – дальше во дворе видна душевая кабина, на крыше которой стоит здоровенная бочка.
– Вода уже нагрелась, – говорит Дёма. – С утра ещё вам залили.
– Я первый! – кричит Белый.
– Давайте. Пока помоетесь, как раз борщ дойдёт.
– Борщ!
– Поэт, парой слов перекинемся. Кто ваш грозный УАЗик делал?
– Джихадмобиль? Филин.
– Он где?
– Вон он.
– Мне бы его похитить ненадолго. Мы тут тоже одну технику делаем, пара советов нужны.
– Давай.
***
Первая партия разведчиков моется, и к окончанию процесса действительно готов борщ. Огромная столовская кастрюля, от которой идёт густой запах домашнего борща.
– Пацаны, давай к столу!
Получилось действительно отлично. Очень густой наваристый борщ с большими кусками мяса. Пока зарёвцы рассаживаются, хозяева вытаскивают лук, чеснок, свежий хлеб и здоровенный кусок сала с прожилками.
Поэт, который после душа как будто сбросил килограмм двадцать, изо всех сил втягивает аромат борща и чувствует, что жизнь удалась.
Краем глаза Поэт видит, что хозяйственный Филин не только дал консультацию, но и уже тянет в Джихадмобиль гонорар – какие-то инструменты.
– Филин, иди есть!
– Поэт, ты что, без Филина начал?!
– Я тебе место стерёг. Давай, добрые люди нам праздник устроили.
После нескольких ночёвок в окопах, в пыли и с экономией воды, такой приём – действительно праздник.
Одно плохо – нужно поторапливаться. Если второй смене достанется совсем уж остывший борщ, или, что ещё хуже – вообще не достанется, может получиться нехорошо.
***
Несколько человек из разведки приезжают в «Зарю» – получить боекомплект. Процесс затягивается, и ночевать остаются в онкологии, чтобы утром выехать на позиции.
Поэт замечает, что Гнома «ломает». Видно, что Гнома мучает смесь опасения и ожидания, которое уже приходилось видеть у других.
Уже некоторое время Гном таскает автомат с тактическим ремнём, который он взял у Лёда, когда проведывал его в госпитале. Но сегодня Гном просит у Печоры открыть оружейку, находит там в ящиках свой ремень – не обычный брезентовый, но попроще, чем Лёдов – и прикрепляет его на свой автомат.
– Гном, ты чего? – спрашивает кто-то.
– Так надо, – отвечает Гном.
Видно, что Гном пытается шутить, но ему невесело.
– Всё, Гном в бой собрался, всем врагам ****ец! – тоже пытается съехать в шутку кто-то, и тоже неудачно.
Утром выезжают на позиции, Гном, непривычно серьёзный, непривычно аккуратно ведёт «Гномикадзе». С ним едут трое из «Зари» – Змей и расчёт АГС, отправленный разведке в поддержку.
АГС, боеприпасы к нему и несколько ящиков патронов и ВОГов лежат в багажнике.
***
Приехав на позицию, Гном со Змеем (снайпером) идёт вторым номером в «лёжку», место для которой накануне присмотрел Змей.
Ключи от «Гномикадзе» он неожиданно легко отдаёт старшему расчёта АГС.
Разведчики шокированы. Чтобы Гном кому-то доверил свою любимицу – нонсенс.
– Гном, не боишься за машину? – спрашивает кто-то.
– Нормально, – отмахивается Гном и уходит по дороге в сторону посадки.
***
Через несколько часов в «лёжке» у Змея и Гнома садится рация. И Гном идёт на окопы за свежей рацией в одиночку, хотя это категорически запрещено.
Больше никто Гнома живым не видит.
Не было слышно ни выстрела, ни крика. От окопов вниз уходит дорога, с двух сторон сжатая полями неубранных подсолнухов. Края дороги щедро заминированы – Прапор и Вереск постарались от души.
Всем по сто раз повторено, чтобы с дороги не сходили вообще, потому что первый ряд мин стоит практически на обочине. Но Гном по пути исчезает.
Его долго ищут – и Змей, который почуял неладное и вернулся за Гномом, и почти все, кто были на окопах (кроме «глаз» – дежурных наблюдателей).
Подтягивают Прапора и Вереска, те показывают, где в минах оставлены узкие проходы. Разведчики заходят в подсолнухи, аккуратно обыскивают, сколько могут, но никакого результата.
У Поэта есть чёткое интуитивное ощущение, что Гнома уже нет в живых. Судя по глазам окружающих, это ощущение есть не только у него одного.
***
Разведчики возвращаются на окопы. Состояние подавленное. Почти все молча курят.
Змей делает купца.
– По ходу, нет Гнома, – говорит Змей, протягивая Поэту кружку.
– Надеюсь, ты не прав, – отвечает Поэт. – Но у меня то же ощущение.
– Пацаны, – кричат агээсники, – кто-нибудь нужен, чтобы проехал с нами вперёд. Нам позицию выбрать, кто есть, кто знает проходы между минами?
– Я пойду, – говорит Змей.
Расчёт АГС и Змей на «Гномикадзе» спускается по грунтовке в овраг посмотреть позицию чуть дальше, чем можно было, и становится хорошо виден с той стороны оврага.
Расчёт АГС только выходит из машины и отходит метров на тридцать – посмотреть удобный холмик – как с противоположной стороны даёт выстрел стоящий там танк.
Танк кладёт снаряд прямо под двигатель «Гномикадзе».
Машина начинает гореть. Змей с агээсниками бегом возвращаются на окопы. Хоть какое прикрытие. Срочно достают гранатомёты, Наёмник скручивает к своему ещё два выстрела. Но танк остаётся на месте.
***
«Гномикадзе» разгорается – за пригорком, меньше чем в ста метрах от окопов. Взрывается бензобак, затем начинает рваться боекомплект в багажнике. Разведка залегает.
Крышку багажника сносит быстро – она взлетает в воздух, и её видно из окопов.
Время от времени над окопами свистят разлетающиеся пули, по подсолнухам шелестят осколки ВОГов.
Поэт лежит в колее грунтовки – вполне глубокий естественный окоп, и чувствует, что в его голове навязчиво крутится какая-то мысль.
Аккуратно, чтобы не поднимать локти и голову над краями колеи, Поэт достаёт из разгрузки сигареты и зажигалку, закуривает и сосредотачивается на тлеющем огоньке сигареты.
Так удаётся немного успокоить ум и поймать вертящуюся мысль. Оказывается, ему почему-то вспоминается Гномов автоматный ремень, который Гном накануне прикрепил к автомату.
«Ремень… Ремень… Ещё и «Гномикадзе»…»
И вдруг части складываются в одно целое.
«И ремень, и машина, – мелькает холодная отстранённая мысль. – А ведь Гном все игрушки с собой забрал…»
С этой секунды ощущение того, что Гном погиб, превращается у Поэта в уверенность.
***
Собственно, так и оказывается. Вспоминая бой под Металлистом, когда Гном сфотографировался для социальных сетей на фоне подбитого БТРа и за его голову украинцы назначили награду, больше всего боятся, что Гнома выкрали.
Эти опасения не оправдываются – Гном встретил моментальную смерть. Его убили с одного выстрела.
Тело Гнома находят уже в ноябре, когда были разминированы края дороги и высохли подсолнухи. Печора собирает людей, они выезжают на окопы и осторожно прочёсывают поле.
Тело Гнома лежит довольно далеко от дороги в поле – неудивительно, что его не нашли в августе. Поле тогда был буйно заросшим.
Как именно погиб Гном и почему его тело оказалось так далеко в поле – так и остаётся загадкой.
Удивительно, но невзирая на августовскую жару, тело Гнома не разлагается, а высыхает и превращается в мумию.
***
Вечером, в день смерти Гнома, над полем разливается удивительно яркий и прозрачный кровавый свет заката и идёт короткий слепой дождь. Один из очень немногих за то лето.
Змей, Поэт и ещё несколько человек стоят возле окопов и смотрят в закат.
– Природа по хорошему человеку плачет, – вдруг говорит Змей.
И ему, и всем уже точно ясно, что Гнома нет в живых.
Поэт искоса смотрит на Змея. Змей, немолодой уже человек, потрёпанный жизнью, сегодня выглядит особенно постаревшим. Поэта неожиданно чувствует острую жалость.
Поэт лезет в разгрузку и достаёт НЗ – леденец в вытертом фантике. Протягивает Змею.
– Держи, Змей. Радуйся жизни.
– Какой тут радуйся… – отвечает Змей, но леденец берёт.
Видно, что его пробивает.
***
Вечером Змей неожиданно подсаживается к Поэту с кружкой купца. Обычно Поэт сам находит Змея в такие моменты, но особо они не общаются.
Змей протягивает Поэту кружку и внимательно смотрит на него. Поэт вопросительно смотрит в ответ.
Видно, что Змей хочет что-то спросить.
– Слышь, Поэт, – говорит он. – Вот я о всех давно составил мнение, только тебя никак не пойму.
– В смысле?
– Никак не могу понять. То смотрю, ты – охуенный пацан, то – мудак мудаком.
Поэт пожимает плечами.
– Ну, ты как составишь мнение, поделись?
– Поделюсь.
Через пару дней Змей подходит к Поэту.
– Поэт, у меня сложилось. Ну, насчёт тебя. Ты просил сказать.
– Ну?
– Ты – охуенный пацан. Но иногда ведёшь себя, как мудак.
– Интересная точка зрения. Но спасибо, что честно.
– Ты уж определись, а то тебя никто понять не может.
– Хорошо.
Ну, хоть так.
***
Ситуация в городе без электричества становится всё хуже. От безысходности принимается решение попытаться атаковать украинцев, окопавшихся под Новоанновкой возле взорванных ЛЭП.
Для этой цели выделяют тех, кого могут выделить – разведку «Зари» и ещё одно подразделение из Краснодона. Для поддержки придают два БТР – всё, что есть в резерве.
Перед боем Печора неожиданно походит к Джихадмобилю.
– Филин, Поэт, вы будете эту дорогу прикрывать.
– На хрена?
– Погоним украинцев сюда, прижмёте их огнём к земле. Пускай в плен сдаются.
– Думаешь, побегут?
– Побегут, куда денутся.
Неясно, насколько оптимизм Печоры искренний. По нему не скажешь.
– С вами будут расчёт противотанкистов и расчёт зенитчиков. Вы да они – мощная сила.
– Ясно.
***
Взвод отбывает с окопов, остаются только Поэт и Филин – перекрывать дорогу, идущую через овраг. Через полчаса подъезжает «Газель», которая привозит шесть человек – трое противотанкистов с СПГ и трое зенитчиков с ПЗРК.
Противотанкисты обустраиваются в посадке на краю оврага, откуда виден стоящий на противоположной стороне танк. Сейчас до него из СПГ не достать, но если пойдёт в атаку – позиция у противотанкистов очень выгодная.
Ждать почему-то приходится часа два. За это время Поэт десять раз перекладывает и раскладывает запасные ленты, а Филин десять раз проверяет всё в Джихадмобиле.
Вдруг Печора выходит на связь по рации.
– Поэт, вы готовы?
– Всегда готовы.
– Тогда встречайте гостей скоро. Мы пошли!
***
В этот раз «встречать гостей» не приходится. Пешая атака по полю на окопанные танки – акт отчаяния, который редко приносит результаты.
– Поэт, видно, где наши? Посмотри! – Филин сидит за рулём, Поэт стоит в кузове, ему видно лучше.
Посмотреть не удаётся – украинцы наконец-то обращают внимание на Джихадмобиль.
***
Первая мина падает в поле метрах в трёхстах. Вторая – метрах в ста пятидесяти. Третья – уже совсем рядом.
– Филин, валим за посадку!
Джихадмобиль прыгает с места.
Найдя разрыв в деревьях, Филин с визгом тормозов разворачивает Джихадмобиль и выруливает на другую строну посадки. Подъезжает к краю оврага – и вдруг они видят ещё один танк.
Танкисты также видят Джихадмобиль. Короткий блеск стекла прицела – выстрел.
Танковый снаряд поднимает землю метрах в сорока от Джихадмобиля.
– Филин, давай назад!
Джихадмобиль возвращается назад и становится немного в стороне от того места, где стоял раньше. Пауза в пару минут – их снова начинает нащупывать миномёт.
На той стороне оврага – канонада и стрельба. В эфире стоит ругань и треск. Похоже, у атакующих тоже что-то не ладится.
***
Танк и миномёт ещё пару раз гоняют Джихадмобиль туда-сюда, затем Филин выбирает отличное место, где их не видно, но где они видят всё.
– Поэт, покурим! – говорит белый, как мел, Филин.
– Ой, давай!
Покурить толком не удаётся – у противотанкистов начинается какой-то шум.
– Филин, давай туда, только осторожно.
***
Выясняется, что когда танк стреляет по Джихадмобилю, противотанкистам приходит в голову мысль вытащить СПГ вперёд и постараться достать танк. Только они высовываются – танк лупит и по ним.
Осколком снаряда командиру противотанкистов – Винни – распахивает ногу от бедра до колена. Рана неглубокая, но края её развёрнуты и выглядит рана страшно.
Оказывается, у противотанкистов нет индивидуального пакета.
– Поэт, держи! – Филин протягивает медпакет. – Помнишь, чему учили?
– Ещё помню.
– Давай.
***
Поэт действительно что-то вспоминает из того, что рассказывали на занятиях по оказанию первой медицинской помощи.
Вскрыв два пакета, на рану Винни Поэт накладывает ватно-марлевые тампоны, и затем туго забинтовывает ногу.
Винни – на адреналине, ему сейчас ещё не больно, и он рвётся в бой.
– Пацаны, херня, да не парьтесь вы так!
– Винни, уймись, – у Поэта всплывает в голове фраза «Адреналиновый шок».
Если им всё объяснили правильно, Винни должно хватить минут на двадцать-тридцать «бодряка», а затем его должно накрыть «отходняком».
Что-то нужно делать.
Противотанкисты и зенитчики собираются кружком вокруг Джихадмобиля.
– Поэт, нужно его в «Зарю» везти, – рассудительно говорит Филин.
– Нужно. Только и здесь оставлять нельзя.
– Нельзя.
– Что делать будем?
– Смотри. Сейчас его и двоих вывози на трассу. Останавливайте любую машину, и пусть везёт в «Зарю». По любому нужно, чтобы от ранения до больнички за полчаса уложились.
– В смысле «вывози»? А ты? – не понимает Филин.
– Я здесь с зенитчиками буду. Давай, быстрее.
– Пацаны!.. – возмущается Винни, но закончить не успевает.
– Смотрите, – зенитчик показывает куда-то за спину Поэту.
Филин и Поэт оборачиваются.
К ним едет ещё один джихадмобиль – из новых, его недавно сделали в «Заре».
Второй джихадмобиль подъезжает и останавливается. В нём – Вальтер и незнакомые водитель и пулемётчик.
– Ребята, уезжать нельзя. Я всё понимаю, но здесь остались только вы, – говорит Вальтер, с одного взгляда оценив обстановку.
– Да никто и не уезжает. Просто на дорогу вывезти раненого нужно, чтобы остановили машину и в «Зарю» отвезли.
– Да я нормально!.. – и тут Винни замолкает.
Вальтер останавливает его одним движением брови.
– Раненого нужно в медпункт?
– Да, поскорее.
– Мы отвезём.
– Спасибо! Винни, давай в машину.
Всё получается удачно и вовремя. Винни уже начал ловить отходняки – он бледный, движется медленно и с трудом залазит в джихадмобиль Вальтера.
***
После отъезда Винни наступает затишье в обстрелах, и экипаж Джихадмобиля, противотанкисты и зенитчики могут видеть ту сторону оврага и Новоанновку.
После, восстанавливая по рассказам ход боя (участвовавшие в атаке вспоминали его неохотно), более или менее удалость собрать общую картину.
Сначала наступающие собираются в посадке – зарёвцы, краснодонцы и два БТРа. В это время, судя по всему, кто-то сообщает в аэропорт, что в посадке концентрируются ополченцы – и откуда-то издалека начинает бить гаубица.
Ополченцам везёт в том, что артиллеристам указали не ту посадку – гаубица бьёт по соседней, но бьёт ювелирно. Посадку длиной метров двести пятьдесят и шириной метров тридцать точно прочёсывают попаданиям метров через десять-пятнадцать.
Ополченцы понимают, что скоро артиллеристов скорректируют, и в этот раз наверняка дадут верную цель. Ополчение выходит из посадки и идёт по чистому полю в атаку. На окопанные танки.
Расчёт гаубицы, похоже, получает сообщение об этом. Украинские артиллеристы переходят к обычной украинской тактике – начинают бить просто в жилую часть Новоанновки.
От Джихадмобиля хорошо видно, как летят от домов и сараев шифер, доски и кирпичи, и как всё окутывают облака пыли.
***
Самоубийственная атака захлёбывается быстро – когда атакующие выходят на финишный отрезок, самый ближний к ним танк высовывается из капонира и даёт два выстрела.
Два БРТа разворачивают попадания. Оба экипажа – шесть человек – гибнут на месте.
В танк стреляют из РПГ, «Мух» и «Шмелей». Танк и ещё несколько закопанных броней огрызаются.
Щука попадает в танк из РПГ и сам получает осколок в голову, но остаётся жив и до госпиталя – даже в сознании.
Бесстрашный Рудик со штык-ножом и «Шмелём» бегом выскакивает далеко вперёд, становится на колено и бьёт из «Шмеля» прямо в танк. Затем также бегом возвращается за вторым «Шмелём».
Всего в этот танк попадают раз шесть. Он в один момент вспыхивает, как факел, но уходит в овраг своим ходом. От Джихадмобиля хорошо виден катящийся по склону огненный шар, из которого торчит ствол орудия.
***
Эта атака не приносит желаемый результат – украинцы по-прежнему контролируют взорванные ЛЭП.
Ополчение теряет два БТР и шестерых убитыми, несколько человек ранены.
Украинцы, судя по всему, теряют танк и экипаж.
ГЛАВА 19. ХРЯЩЕВАТОЕ
Печора и Поэт на Джихадмобиле приезжают на полдня в Луганск. Заехав в батальон, они едут на рынок и в магазины – купить чая, газировки и сигарет на взвод. Когда выезжают от рынка на Оборонную, останавливаются на перекрёстке в тени – перекурить.
В это время слышен шелест приходящих «Градов». Печора и Поэт видят, как впереди в высотное (для Луганска) здание попадают два или три снаряда. От мест попаданий летит пыль и крошка.
– Давай туда! – орёт Печора.
Поэт включает передачу и Джихадмобиль прыгает через перекрёсток.
Снаряды попадают в студенческое общежитие. Удивительно, но летом 2014-го года в некоторых общежитиях живут студенты, общежития охраняют вахтёры и коменданты.
Печора с Поэтом подбегают к общежитию.
– Все живы? Всё нормально? У нас медпакеты есть, если что! Может, кого-то в больницу отвезти? – кричит Печора вышедшей из дверей бледной женщине.
– Да нормально всё. Все живы. Наверху никто не живёт – лифт не работает и ходить далеко.
Начинает подтягиваться народ. Кто-то молча стоит, кто-то курит, кто-то кроет матом Порошенко и всю Украину.
В это время решительная женщина лет пятидесяти стремительно проходит сквозь толпу. Она смотрит на людей в форме с оружием и явно идёт к ним.
– Здравствуйте, товарищи военные! – со скандальной интонацией начинает женщина.
– Добрый день, – осторожно отвечает Поэт.
– У меня к вам вопрос!
– К нам?!
– Да, к вам! Вы же – военные?
– Мы – ополченцы, – осторожно отвечает Поэт.
– Ну всё же, – решительно продолжает женщина.
– Что?
– Но это же одно и то же?
– Ну, в каком-то смысле…
– Да, мы – военные, – встревает в разговор Печора. – Что вы хотите?
– У меня к вам вопрос! – с нарастающим возмущением повторяет женщина. – Мне в квартире только что при обстреле выбили стёкла!
– Ну?..
– Я хотела спросить, куда мне жаловаться на это?! Кто мне стёкла вставит?
Поэт подвисает. Город обстреливают уже третий месяц, его уже бомбила авиация, его уже засыпали какими-то порошками и жгли фосфором.
Город уже оставили без воды, света, связи и подвоза продуктов. Обстрелы – вообще рядовое событие.
И здесь вопрос – куда жаловаться на выбитые при обстреле окна?
Печора соображает быстрее.
– Я вам подскажу, куда, – вежливо говорит Печора. – Запомните или запишите?
– Сейчас, – женщина быстро вытаскивает из сумочки блокнот и ручку.
Поэт невольно протирает глаза. В этот момент он испытывает один из самых сильных приступов дежа-вю, и ощущущение того, что он видит дурной тягучий кошмар и никак не может проснуться.
– Записывайте, – тем временем говорит Печора. – Украина, Киев, Министерство обороны Украины, Верховному Главнокомандующему ВСУ Петру Порошенко.
Женщина на полном серьёзе быстро записывает .
– Вы думаете, они вставят новые окна? – совершенно искренне спрашивает она.
– Не знаю, – честно отвечает Печора. – Но кто, если не они? Они же обстреливали?
– Ну, конечно! – радостно говорит женщина.
– Вот, значит, претензии к ним. Они пусть и вставляют.
– Ясно!
Женщина даже не благодарит. Кладёт блокнот в сумочку, застёгивает сумочку, разворачивается и так же решительно, как пришла, уходит.
Неясно, на что надеется эта женщина, полностью ослеплённая жадностью. Такой сильной, что даже пересиливает страх.
Также неясно, как она собралась отправлять письмо из Луганска, где не работает почта, и связи с Украиной нет вообще.
Впрочем, такие обычно находят возможности.
Печора и Поэт молча смотрят друг на друга.
Выражение «Дебилы, ****ь!» тогда ещё не было известным. Но ощущение – именно такое.
***
Утром 11 августа украинцы занимают Хрящеватое. Сначала захватывают Новосветловку, затем оттуда входят в Хрящеватое.
Новость приносят – точнее, привозят – гражданские, приехавшие из Краснодона на автомобиле.
– Вы почему такие нажуханные? – спрашивают их на блокпосту на въезде в Луганск.
– Как?! – кричит мужчина за рулём. – Вы что, не знаете?
– «Не знаем» что?
– В Хрящеватом уже хохлы! Всё!! Мы отрезаны!!!
Сначала ему не верят, и отправляют в Хрящеватое разведку. Разведка возвращается и подтверждает информацию.
Над Хрящеватым уже поднят украинский флаг. В Хрящеватом расположились украинцы – батальон «Айдар» и ещё кто-то. Много. Бегают по домам, ищут ополченцев. Очень много иностранцев – грузины, поляки, литовцы, ещё кто-то.
Орут с сильным акцентом: «Кто есть батальон «Заря»» ? «Где есть батальон «Заря»»?!
Наверное, никак не могут забыть Металлист.
Новость о захвате Хрящеватого – страшная. «Дорога жизни» – трасса Луганск-Краснодон перерезана. В ту сторону где-то вроде бы есть какие-то грунтовки через поля, но вообще неясно, что и кто на них.
Город попадает практически в кольцо.
Многие люди, едущие в сторону Луганска, попадают прямо к украинцам. В этот день возвращаются командир и заместитель командира фильтрационного взвода «Зари» – их останавливают на только что установленном блокпосту.
Командира взвода расстреливают на месте, о судьбе его заместителя ничего не известно.
***
Позиция разведки «Зари» оказывается далеко впереди всех сил. Разведку спешно снимают с окопов и отправляют на базу к разведке ДШБ. Отныне два этих подразделения на базе ДШБ – фортпост, вынесенный за пределы Луганска.
Уходя, разведка минирует свои окопы.
– Бля, минёры! – орёт Поэт из Джихадмобиля, когда забирают сапёров взвода. – Посмотрите, что вы наделали!
– А что такое? – огрызается кто-то. – Нормально же заминировали!
Заминировали действительно хорошо. Поэт пару минут назад заглядывает в окопы и, даже зная, что они заминированы, не может понять, где именно стоят мины.
– Да заминировали-то отлично! А это кому оставили?
Поэт показывает чуть в сторону.
Там, недалеко от окопов, лежат деревянные ящики и куски полиэтилена и пенопластовой упаковки для мин.
Загадка на логику – зачем возле брошенных окопов лежит пустая упаковка для мин? Что бы это могло значить?
Сапёры ворчат, но аккуратно собирают всю упаковку и закапывают в посадке.
– Всё, валим!
Сапёры запрыгивают в Джихадмобиль и разведка окончательно перебирается к дшбшникам.
Сега со своими в тот же день из посадки в бинокль наблюдают, как украинцы радостно занимают пустые окопы.
Ни саперов, ни миноискателей – «воины света» с воплями и гиканьем заскакивают в окопы. Радуются – самим копать не нужно.
Сега скупо, но очень красочно рассказывает, как взрываются окопы, и как вверх в языках огня и клубах пыли летят руки, ноги, головы и туловища.
***
Ситуация тупиковая. По имеющейся информации, в Хрящеватом украинцев чуть ли не больше, чем всех добровольцев во всём луганском ополчении.
Самое страшное – перекрыта «Дорога жизни». Даже подвоз продуктов становится почти нерешаемой задачей.
В этой ситуации принято решение попытаться выбить украинцев из Хрящеватого.
Для этой задачи выделяют разведку «Зари», разведку ДШБ, придают несколько БТРов и два танка из «Зари».
Зачистка назначена на 13 августа, утро.
***
Зарёвцы ночуют на базе ДШБ. Настроение – так себе, Поэта «крутит», судя по окружающим, многие испытывают что-то подобное.
Значит, будет бой – возможно, жёсткий, с непредсказуемыми последствиями. Или, как говорят здесь, «****орез».
Филина в этот день нет. Поэт идёт к Печоре. Печора с Дёмой сидят над картой. Увидев подходящего Поэта, Печора отвлекается.
– Что?
– Печора, кого на Джихадмобиль водилой посадим?
– Блин! Действительно! Идём.
Они подходят к взводу, сидящему возле входа в подвал-бомбоубежище.
– Пацаны, кто Уазик водить умеет? Только нормально, чтобы не заглохли, когда не нужно.
Некоторое время длится молчание.
– Ну, я умею, – негромко отзывается Горыныч.
По Горынычу видно, что ему не очень хорошо, но Поэт списывает это на мандраж.
– Точно?
– Да точно.
– Чувствуешь себя как?
– Да нормально.
– Тогда завтра к Поэту за руль.
– Понял.
– Смотри, чтобы как часы. Вы у нас – основная ударная сила.
– Да понял.
Печора и Поэт отходят.
– Поэт, что думаешь, как завтра пройдет?
– Посмотрим.
– Это ясно. А по ощущениям?
– Крутит. Что-то будет неприятное.
– Фигня! – Печора хлопает Поэта по плечу. – Нормально зайдём. С утра разведка пойдёт, затем нам отмаячат. Если там много будет – будем смотреть по ситуации. Никто на убой не погонит.
– Не хотелось бы на убой.
– Не ссы!
– Не ссу. Но крутит.
***
Утром разведка выдвигается на окраину Луганска – к знаку на въезде со стороны Краснодона (и Хрящеватого).
Там собираются «Заря», ДШБ и ещё какая-то группа. Чуть назад стоят два БТРа.
Руководит Ким – невысокий парень в спецназовском берете.
Возле него собираются Дёма, Печора, пара человек из ДШБ. Подтягиваются Бабай и Поэт.
– Парни, всё нормально, – уверенно и весело говорит Ким. – Там только что была наша разведка. Заехали в село, в селе чисто.
Бабай с недоверием качает головой, но Печора полон оптимизма.
– Нормально, пацаны, сейчас заходим в центр, занимаем управу и контролируем трассу. Затем ещё из города подтянутся.
– А они сразу подтянуться не могут? – спрашивает кто-то, но вопрос остаётся без ответа.
– Давайте, на БТРы! – звучит команда.
Зарёвцы и дшбшники залезают на брони, Поэт устраивается в Джихадмобиле.
В этом Джихадмобиле пулемёт смотрит назад, и это нервирует Поэта.
– Слышь, Горыныч, – говорит Поэт через плечо. – Как только подъезжаем к селу, разворачивайся сразу. Сможешь на одной полосе развернуться быстро?
– Конечно!
– Хорошо, тогда с Богом.
***
Остановка автобуса «Хрящеватое» (справа, как ехать из Луганска), определена как место сбора и (если что) для раненых. Решено начинать зачистку села от неё.
БТРы подвозят разведчиков из обоих взводов и высаживают на остановке. Горыныч разворачивает Джихадмобиль. Действительно, довольно толково.
– Горыныч, не глушись, и слушай меня!
– Конечно.
Во взводе первый пострадавший – Печора спрыгивает с БТРа и ломает руку. Перелом несильный, он колет себе обезбаливающее и заматывает руку эластичным бинтом.
На него молча смотрят.
Село молчит, как вымерло.
– Ну что, – весело командует Печора, – Хрящеватое будет наше! Погнали!
– Горыныч, давай задним помаленьку, – орёт Поэт Горынычу.
– Даю! – весело отвечает Горыныч и втыкает заднюю передачу.
– Аккуратно, и слушай меня, – ещё раз повторяет Поэт.
– Хорошо!
БТРы перегазовываются и трогаются с места.
Две цепи разведчиков начинают движение в село.
– ****ь, штыки примкнуть забыли, – зло говорит сзади кто-то. – Тогда бы точно все хохлы обосрались.
– Да не ссы, никаких хохлов нет в селе! – весело, но чуть неуверенно кричит в ответ Печора.
И тут Хрящеватое, словно по единой команде, взрывается со всех сторон.
***
Пулемёты и автоматы начинают молотить от домов, из дома, стоящего отдельно в поле, и от деревьев с другой стороны.
Пока что летит над головами. Наступающие залегают за БТРами, деревьями, столбами, но стреляет в ответ пока что мало кто. Противник не виден, кто ещё есть в домах – неясно.
Куда стрелять?
Позже, соображая, почему тот день обошёлся практические только стрессом, кто-то высказывает мысль, что в тот день украинцы приняли ополченцев за своих, прорвавшихся из аэропорта.
Поэтому били выше, чтобы просто остановить. И, наверняка, пытаясь связаться по всем каналам.
В селе на тот момент укрепились, по разным данным, от полутысячи до тысячи человек. С БТРами, БМП и танками.
Вряд ли кому-то приходило в голову – как минимум, поначалу, что кто-то в здравом уме и трезвой памяти будет по открытому пространству цепью атаковать населённый пункт, имея около семидесяти человек, пару БТРов и Джихадмобиль.
– Отходим! – орут в рации. – Пацаны, брони, прикрывайте! Дайте пару минут!!
Ополченцы отбегают назад, БТРы, стоящие на обочине, неожиданно начинают бить в район водокачки.
Похоже, кого-то заметили в деревьях.
– Горыныч, давай под бэтэр, медленно! – орёт Поэт и сбрасывает предохранитель пулемёта.
Горыныч аккуратно сдаёт задним ходом, становясь практически впритирку к БТРу. Присмотревшись, Поэт сначала замечает, куда бьёт пулемёт БТРа, затем видит за листвой вспышки ответных очередей.
Что-то крупнокалиберное. По идее – БТР.
– Лови!
Поэт крепче упирает плечо в приклад пулемёта и начинает бить короткими на вспышки.
Оттуда летит в ответ, но пока где-то высоко и в стороне.
– Всё, давайте оттуда! – голос Печоры в рации слышен даже сквозь грохот пулемёта.
– Горыныч, давай отсюда!
Пулемёт на БТРе грохочет без остановки, как молотилка. В ответ летит уже гораздо точнее. Подключается что-то тяжёлое с другой стороны, но хорошо, что издалека и пока что не очень прицельно. Пару раз крепко гупает в броню БТРа возле Джихадмобиля.
– Горыныч, ****ь, ты живой!
– Да… – как-то вяло отвечает Горыныч.
– ДАВАЙ ОТСЮДА, ТОПИ!!!
Джихадмобиль едва-едва дёргается с места. Поэт уже лупит в цель, над которой уже поднимается дымок, почти без остановки – просто чтобы на той стороне не дать очухаться и прицелиться.
Дым видят и наводчики БТРов, и длинными молотят туда же. Нащупали плотно – Поэт даже сквозь выстрелы слышит грохот попаданий пуль в броню.
Ответка становится плотнее, немного позади и левее дымящейся цели подключается ещё кто-то. В броню БТРа несколько раз прилетает, один раз – совсем рядом с головой Поэта.
Поэту, сидящему за пулемётом в каске и бронежилете без пластин, становится совсем тошно. И ещё – лента скоро закончится.
– ГОРЫНЫЧ, ****Ь, УНОСИМ НОГИ, ПАДЛА, УБЬЮ НА ХРЕН!!!
Джихадмобиль забирает чуть вправо и начинает со скрежетом тереться о броню БТРа. Ползёт еле-еле – передача включена, но на газ водитель почти не давит.
Внезапно «Утёс» замолкает, и Поэт слышит, как о пол Джихадмобиля лязгает вывалившийся из коробки край ленты.
«Всё, ****ец!» – мелькает весёлая, удивлённая, как будто чужая мысль.
Поэт, несмотря на жару, моментально покрывается холодным потом и медленно оборачивается назад.
Горыныч вяло лежит на руле.
«Убили!!!» – накрывает Поэта.
– Горыныч, ты живой?
Горыныч только нечленораздельно мычит в ответ.
После боя выясняется, что Горыныча накрыло жарой (наверное, и стрессом), он поплыл и почти отрубился.
Ответка всё плотнее. Над головами и по сторонам уже в сплошную свистит обычными и гудит крупнокалиберными. Где-то бахает гранатомёт.
«Слава Богу, пока не попали…» – проскакивает у Поэта мысль, и он тут же её давит. Сидя под обстрелом на виду, такую мысль даже додумывать страшно.
Джихадмобиль дёргается, но каким-то чудом ещё не глохнет.
БТР перегазовываются – похоже, сейчас стартанут. Джихадмобилю может прийтись туго.
– ГОРЫНЫЧ, ****Ь!!!
Джихадмобиль с экипажем спасает невесть откуда взявшийся Бабай.
Пригнувшись, он пулей несётся через шоссе и молнией заскакивает за руль, практически в движении выталкивая Горынча на соседнее сидение.
– Товарищ Поэт, вы как? – Бабай даёт по газам, одновременно поворачивая к Поэту серое лицо.
– ***ВО! ЛЕНТА КОНЧИЛАСЬ! ВАЛИМ, ****Ь!!!
– ВАЛИМ!!!
Бабай даёт по газам, Джихадмобиль прыгает с места и с истошым воем разгоняется по шоссе. Внезапно Поэта отбрасывает назад – Бабай бьёт по тормозам.
Поэт оборачивается.
Группа в форме и с оружием выскакивает из-за деревьев прямо к Джихадмобилю.
Поэт хватает автомат, начинает оттягивать затвор и останавливается – узнаёт дшбшников.
Несколько человек облепляют Джихадмобиль. Кто-то заваливается в кузов рядом с Поэтом и на него, кто-то повисает на дугах.
Прямо напротив Поэта – почему-то улыбающийся Умка.
– Пацаны, вывозите! – орёт кто-то из кучи-малы.
– Все залезли?! – зычно ревёт Бабай.
– ВСЕ!!
– ХОДУ!!!
Джихадмобиль воет двигателем и тяжело стартует, но быстро набирает скорость. Его почти догоняют ревущие БТРы.
Над деревьями возле водокачки поднимается уже хорошо видный столб дыма. Из села бьют плотно, но в основном стрелковым.
– БАБАЙ, РОДНОЙ, ТОПИ!!!
– ДЕРЖИСЬ КРЕПЧЕ!!!
Джихадмобиль уходит в сторону Луганска.
***
В ситуации возможной атаки для обороняющихся важно зацепиться там, где есть что-то, что может хоть как-то остановить выстрел из танка. Строения, хотя бы бетонные блоки.
Пехота в окопах, как показала практика, может противостоять броням разве что чудом – как на Металлисте.
Разведки «Зари» и ДШБ занимают оборону на въезде в Луганск – возле кольцевого разворота. ДШБ держит направление от Хрящеватого, разведка – от Георгиевки (в сторону областной больницы).
Наёмник и Поэт ставят на шоссе возле обочины СПГ, заряжают и скручивают два дополнительных выстрела. Сегодня они – расчёт СПГ.
СПГ стоит возле куста, растущего на обочине, который хоть как-то его прикрывает. Быстро ломают ветки и, по возможности аккуратно, маскируют СПГ.
Джихадмобиль стоит рядом на обочине, но с водителем пока толком не определились.
Подходит Балу.
– Поэт, не возражаешь, если я буду за рулём?
– Я только за.
Балу – вообще толковый парень и толковый водитель. Проверено – Балу уже приходилось подменять Филина, когда выезжали на прикрытие «Градов».
– Наёмник?
– Не возражаю.
Наёмник отвечает коротко, как отрубает. У него на душе хреново, это заметно – Наёмник становится жёстче в общении.
Взвод залегает по обе стороны дороги в посадках. Балу ложится в ямку недалеко от Джихадмобиля, и устанавливает на сошки РПК.
Наёмник с Поэтом ещё раз проверяют СПГ.
– Танк!! – кричит кто-то из посадки.
Действительно, вдали, в районе мединститута или даже чуть дальше, через дорогу стремительно перескакивает броня. Танк или БМП – толком разглядеть не удаётся, но в любом случае – малоприятно.
– Ну всё, началось…
Поэт поднимает ствол СПГ для выстрела на максимальную дальность, Наёмник лезет в ящик за следующими выстрелами.
– Наёмник, забей.
– Почему это? У нас всего три выстрела готовы.
– Наёмник, если попрёт броня – дай Бог, чтобы хотя бы раз успели выстрелить. Второй – это уже чудо. Если погасим сразу и добивать придётся.
Наёмник молчит. У него с Поэтом сейчас отношения – не очень. Впрочем, как и ещё с несколькими.
Да и вообще взвод на нервах.
Помолчав, Наёмник закрывает ящик с выстрелами.
– Ну, и что делать будем?
– Залегаем, чтобы не торчать, как на блюде. Иначе вдарят издалека. Если всё нормально – подпускаем до той остановки, бьём – и на хрен отсюда, в посадку. Наши уже из РПГ из посадки добавят. А нас спалят сразу.
Наёмник молчит, но кивает.
Выстрелы из СПГ уже доводилось видеть. На сухой донбасской земле после выстрела за СПГ растягивается длинный, до полусотни метров, пылевой хвост.
Как не маскируйся – если не подавили броню с первого раза (что нужно очень постараться), то в ответ можно гасить СПГ с расчётом, даже не видя. Просто целясь в начало пылевого хвоста.
«Благо», он держится в воздухе долго.
Наёмник захлопывает ящик с выстрелами.
В этот раз атаки не было – оказалось, это был свой БМП, который прислали из «Зари» на подкрепление. Экипаж не совсем понял, куда нужно направляться, и – к счастью! – их занесло в район мединститута.
Дальше, чем можно было бы уверенно достать из СПГ.
***
В этот день столкновений больше нет – украинцы в город не суются, ополчение не рискует атаковать Хрящеватое.
Сложившаяся ситуация играет на руку украинцам – город практически полностью отрезан от внешнего мира.
У Поэта своя дополнительная головная боль. Филина ещё нет, и водителя в Джихадмобиле, соответственно, тоже ещё нет. Поэт бы и рад был, чтобы за рулём был Балу, но пулемётчик нужен как пулемётчик, а не как водитель.
Разведка «Зари» ночует в посадке прямо за стелой «Луганск» со стороны Хрящеватого. Ямы между корнями деревьев являются отличными природными окопами.
Возле стелы ставят АГС, расчёт АГС одновременно являются дозорными. Первыми дежурят Вереск и Прапор.
Сразу за стелой стоит Джихадмобиль – носом в сторону Хрящеватого, патрон – в патроннике пулемёта. Решили, что до возвращения Филина водителем будет Пуля.
Поэт ложится с краю посадки – чтобы быть максимально близко к Джихадмобилю.
Провалиться в сон удаётся совсем ненадолго.
Поэт попадает в состояние прозрачного, но какого-то размазанного сна, ему снятся чёрные вертлявые артиллеристы, которые выскакивают на странных машинках, стреляют огромными коричневыми ракетами и тут же испуганно удирают.
Поэт сильно вздрагивает и просыпается.
«Господи, помоги…»
По идее, можно спать ещё, но больше не спится. Да и не только Поэту. Ополченцы лежат на расстеленных ватниках, курят, пьют чай и молчат.
Чтобы чем-то занять людей, выставляют ещё один дозор.
Поэт, поворочавшись, выходит к стеле и садится возле нагретого за день камня.
Мимо скользят какие-то тени, перебрасываются парой слов с дозором и идут в сторону Хрящеватого. Чья-то разведка.
На дороге слышен шум – подъезжает микроавтобус Дёмы, оттуда выпрыгивает энергичный Печора.
Взвод подтягивается к нему.
– Пацаны! – весело говорит Печора. – По нашим данным, укропы ушли из Хрящеватого. Завтра на зачистку идём.
– Печора, да ну на хрен! Что, сегодня мало зачистили?
– Я же говорю – они ушли. Утром запускаем ещё одну разведгруппу, они проходят Хрящеватое, и если чисто – заходим. Если нет – ждём, пока подтянут основные силы.
– Охренеть.
– Да нормально всё будет.
***
– Пуля! – зовёт Поэт.
– Да?
– Ночуем здесь рядом, чтобы сразу стартовать, если что.
– Поэт, не спеши. Ты с утра к ДШБ на позицию езжай. Ты там нужен.
– В смысле?
– Ты стрелять из СПГ умеешь?
– Ну так.
– Стрелял?
– Объясняли.
– А другим – нет. Давай туда на всякий случай.
– На какой?
– Ну, если разведка сунется, и их встретят – прикроете, если брони полезут.
– А Джихадмобиль?
– Езжайте с Пулей. Потом, как начнём заходить, если всё чисто будет – сразу к нам.
– Ясно.
***
На следующее утро Пуля и Поэт выезжают очень рано и везут на позиции ДШБ дополнительный боекомплект.
Перед этим во взводе происходит тяжёлый разговор.
– Печора, на хрен! – говорит кто-то. – Нужно большими силами заходить. Окружать село, потом только.
– Нормально всё! Разведка прошла Хрящеватое, чисто там. Ким заходил сам!
– Точно?… – в голосе слышны сомнения.
– Да точно!
Одна из двух ситуаций, с которых на этой войне обычно начинаются проблемы – когда чья-то чужая разведка сообщает, что где-то всё «чисто».
***
ДШБ вырыли себе качественные полноценные окопы. Огневая точка для СПГ даже перекрыта плитами.
Поэта снова накрывает ощущение нереальности. Украина, XXI век. Окопы – как в Великую Отечественную. Знающие люди ещё с начала отмечали, что украинцы наступают и действуют по немецким планам. Это неудивительно – высот в Донбасских степях немного, соответственно – немного и вариантов для позиций.
Но всё равно это впечатляет.
Сам Поэт воюет пулемётчиком на Джихадмобиле – на тачанке. На этом Джихадмобиле нет АГС, и пулемёт смотрит назад, что ещё сильнее усиливает сходство. По сути, Джихадмобиль – предельно усовершенствованная тачанка.
Подходят дшбшники, начинают разгружать БК. Поэт находит Дёму.
– Поэт, ты к нам зачем? – весело удивляется Дёма.
– Сказали подстраховать на всякий случай спгшников.
– А ты что, умеешь?
– Так…
– Хорошо. У нас есть, но давай. Иди к блиндажу, найди Шарпея. Он служил в десанте, он умеет, кстати.
– Отлично.
Поэт находит Шарпея. Пуля остаётся в Джихадмобиле.
– Что говорят?
– Сейчас заходить будут.
СПГ уже выставлен на краю окопа. Рядом лежат скрученные выстрелы. Дальше поле спускается немного вниз, за ним видна окраина села. Пока – всё тихо. И это почему-то напрягает.
***
Проходит минут пятнадцать – и вдруг село взрывается стрельбой из стрелкового и чего-то тяжелее.
– Гранатометы! – кричат справа.
– Хрен! Это миномёты пошли! ****ь, встретили!
Действительно, судя по стрельбе, встречают плотно. Если вчера украинцы, возможно, сомневались – ополчение пытается зайти или свои, то сегодня сомнений нет.
Выстрелы и взрывы молотят беспрерывно.
Из села выползает танк и останавливается на окраине. До него – чуть больше километра.
– Ну всё, понеслось…
Шарпей быстро вытаскивает две сигареты, отрывает фильтры, сгибает их и вставляет в уши.
Поэт вставляет в уши патроны для ПМ. Пулями внутрь – чтобы легче было потом вытаскивать, цепляя ногтями за проточку для выбрасывателя.
Шарпей немного поправляет прицел.
– Готовы?
– ДА!!
– ВЫСТРЕЛ!!!
Грохает выстрел из СПГ, за окопами растягивается густой пыльный хвост. СПГ не добрасывает до танка метров двести.
На танке начинает поворачиваться башня в сторону окопа.
Шарпей быстро заряжает второй выстрел и ещё немного поднимает ствол.
– ВЫСТРЕЛ!!!
СПГ всё равно не добрасывает до танка метров сто. Второй пыльный хвост почти смешивается с первым, они становятся совсем густыми.
Танк стреляет в ответ. Ополченцы кто приседает в окопе, кто падает вниз.
Танковый снаряд попадает в бруствер метрах в десяти от Шарпея и Поэта. Над головами визжат осколоки.
– Переносим СПГ на вторую точку! – орёт Шарпей.
Двое хватают СПГ, двое – ящик с выстрелами и, пригнувшись, бегом мчатся по окопу.
– Поэт! Поэт! – Поэт вдруг понимает, что его кто-то зовёт сзади.
От близкого взрыва ещё звенит в ушах, снова начинает пульсировать головная боль – отзывается контузия после Металлиста.
Поэт вытаскивает из ушей патроны, прячет их в разгрузку и поворачивается назад.
Дёма.
Поэт впервые видит, что Дёма не улыбается.
У Поэта это почему-то вызывает тягостное ощущение. Он сдружился с Дёмой, часто с ним общается, но ещё ни разу не видел, чтобы Дёма не улыбался.
– Поэт, там хреново совсем! – кричит Дёма. – Я только оттуда! Давайте туда, вытаскивать людей нужно! К остановке, где вчера!
– ПОНЯЛ!!
– Давай, брат, мы тоже сейчас туда!
Поэт мчится к Джихадмобилю. Пуля уже завёл и прогазовывает двигатель.
Поэт проскальзывает за пулемёт, усаживается поудобнее, прижимает приклад к плечу – и снова словно становится не только собой, но ещё и Джихадмобилем и пулемётом одновременно.
– Пуля, брат, давай! В Хрящеватое, к остановке!!
Пуля даёт газ. Из-под задних колёс поднимаются облака пыли, Джихадмобиль срывается с места и, подпрыгивая на колдобинах, мчится по просёлочной дороге в сторону трассы.
***
На стороне украинцев воюют серьёзные артиллеристы. В бою под Хрящеватым они попадают из миномёта почти под остановившуюся машину – максимум через минуту после остановки.
Едущий транспорт обстреливают и почти попадают – это из миномета, мина из которого на такой дальности летит полминуты или даже чуть больше!
Когда Джихадмобиль проскакивает мимо стелы «Луганск», Пуля резко тормозит. Поэт поворачивается и видит группу ополченцев возле БТРа.
Среди них – несколько разведчиков – пыльных, с серыми лицами.
Поэту становится нехорошо.
– Где остальные?!
– Идут! – кричат ему. – Почти все вышли, одна группа там застряла на обочине!! Нужно забрать их!!
– Пуля, давай!
Пуля даёт по газам.
Джихадмобиль с рёвом разгоняется почти до ста километров в час. Поэт поворачивает голову то в одну, то в другую сторону, глядя вперёд на дорогу.
Из-за рёва двигателя почти ничего не слышно. Ни стрельбы, ни свиста мин.
Когда Джихадмобиль спускается по шоссе с горки, впереди, в дорогу, совсем рядом попадает мина. Передок Джихадмобиля подбрасывает взрывной волной.
Пуля умудряется удержать Джихадмобиль на дороге, но машину на полной скорости выбрасывает на отбойник между полосами.
Поэта швыряет вперёд – на приклад пулемёта, затем – назад, головой о стойку. Джихадмобиль с истошным скрежетом волочит правой стороной по отбойнику.
Наконец, он останавливается.
Секунда тишины – и становятся слышны нарастающие свисты мин.
– Поэт, ходу!
Две или три мины попадают в асфальт вокруг Джихадмобиля.
Поэту на секунду кажется, что мир потемнел. Но вроде бы не зацепило. Поэт хватает автомат, переваливается через борт Джихадмобиля и падает на асфальт.
– ПОЭТ, ХОДУ!!
Пуля и Поэт скатываются с шоссе на обочину. Вокруг грохают ещё несколько попаданий мин.
Поэт, чуть подняв голову над дорогой, смотрит на искорёженный, вздрагивающий от ещё работающего с перебоями двигателя Джихадмобиль, с выгнутой правой дверью и вывернутым вверх правым крылом, с беспомощно отвёрнутым пулемётом, и чувствует, как третий раз за войну на глаза наворачиваются слёзы.
«Филин менят убьёт…» – приходит идиотская мысль.
– Поэт! Поэт! – трясёт Пуля за плечо.
Поэт вытирает слёзы рукавом и поворачивается.
– Вон пацаны выходят! Вон группа! – Пуля показывает назад.
Действительно – сзади, с поля машут руками несколько человек.
Снова свисты, Пуля и Поэт вжимаются в землю. Одна-две мины попадают в асфальт, две – в поле. Поднимаются облака пыли.
– Петляем к нашим!
Ещё свисты и взрывы – Пуля и Поэт лежат, дожидаясь паузу в обстреле.
Пауза.
– ПОГНАЛИ!!!
Пуля и Поэт, пригибаясь и падая, когда слышат свист мин, бегут в сторону стелы «Луганск».
***
Когда Пуля и Поэт добираются до стелы, там уже организована стихийная оборона. Слева на обочине – если смотреть на Хрящеватое – стоит БТР. Кто-то судорожно роет одиночные ячейки, кто-то вытаскивает из «Газели» взводный СПГ и ящики с выстрелами.
Здесь собираются и «Заря», и ДШБ. Двое под командованием Печоры тащат ещё один СПГ (вроде бы передали из «Зари»).
Два СПГ ставят друг возле друга. Один – прямо там, где начинается разделительная полоса, возле знака. Второй – по правой обочине (напротив БТРа), метров двадцать-двадцать пять назад (в сторону Луганска) от первого.
На первый СПГ становится Наёмник, на второй – Поэт.
На разделительной полосе растут густые бурьяны, поэтому СПГ не виден, Наёмник закрыт выше пояса – почти до груди. СПГ Поэта стоит на шоссе, его видно, но рядом на обочине растёт куст. Поэт придвигает СПГ максимально близко к кусту – хоть какая-то маскировка.
Позиция выбрана так, что немного впереди дорога начинает уходить вниз. Если из Хрящеватого попрут брони – есть шанс встретить их лобовыми выстрелами, как только они поднимутся на пригорок. Поэтому СПГ наводят заранее – на центр шоссе, чуть выше края шоссе.
Понятно, что если выползут танки – СПГ в лоб вряд ли поможет даже в упор. Только чудо какое-то. Но если пойдёт что-то полегче – есть шанс встретить и остановить.
Для этого чуть сзади стоит «Газель». План – стрелять в лоб и бежать за посадку, за посадкой отходить назад, там прыгать в «Газель» и уходить. По одному выстрелу в стволе, Поэт скручивает ещё два – прекрасно понимая, что не понадобится. Наёмник медленно скручивает больше. Видно, что ему всё хуже.
Наёмник подходит к Поэту.
– Поэт, что с Джихадмобилем?
– ****а ему.
– Совсем?
– Совсем.
– Пулемёт цел?
– Вроде да.
– Почему не забрали?
– Потому, что еле ноги унесли.
– Я схожу за пулемётом.
– Наёмник, уймись!
– Я схожу за пулемётом!
– Наёмник, уймись! Пулёмет – железо, а человека не вернёшь! Потом сходим!
Наёмник злится, но больше не перечит. Отходит в сторону. Поэт закуривает и опускается на асфальт.
Сидя возле СПГ, Поэт слышит, как Наёмник говорит кому-то: «Поэт, сука, не дал за пулемётом сходить…»
Ну да ладно. Главное, что не попёрся.
Там, где подбили Джихадмобиль, даже посадок нет. Подходить нужно, как по скатерти. Стреляют укропы неплохо – проверено.
Наёмник злится, но словно сам ищет в этот день опасность. И Поэт видит, что Наёмник словно стал светлее и легче.
«Ведь ему «Дорога в Валгаллу» понравилась… И Филин ругался, что Валгалла – Царство Мёртвых…» – мелькают мысли.
Поэт пытается отгонять их, но ему раз за разом вспоминается, как Наёмник на окопах говорил о своём окопе: «Это мой дом». И тут же вспоминается Финн, говоривший точно такие же слова с точно такой же интонацией.
«Боже, помоги нам…»
«Это мой дом…» – снова и снова всплывает в памяти.
Поэт смотрит на Наёмника, что-то подкручивающего в своём СПГ. Солнце светит очень ярко, но Поэту кажется, что вокруг Наёмника – лёгкое золотистое сияние.
«Это мой дом…»
***
К Поэту подходит Кирьян – улыбычивый мужчина из ДШБ. Приятный, у Поэта с ним сразу сложились неплохие отношения. Сразу за Кирьяном подходит Печора.
– Поэт, – с ходу начинает Печора. – Тебя есть кому подменить на СПГ?
– Что значит подменить?
– Да ненадолго. Увидишь, успеешь вернуться. Так, на всякий случай чисто.
– Балу подменит.
Балу – второй номер у Поэта. Ему, как и Поэту, интересно всё, что связано с войной и военной техникой, и он не упускает ни одной возможности научиться чему-то новому.
– Хорошо. Сейчас с Кирьяном на УАЗике его проскочите, Джихадмобиль заберите. Хохлы в село оттянулись, вроде бы даже и дальше. Если не получится – хотя бы пулемёт снимите и «Мухи» из кузова заберите.
– Что значит – «не получится»? – возмущается Кирьян. – Зацепим и притащим в лучшем виде!
– Спасибо, Кирьян! Поехали тогда.
***
Когда Кирьян с Поэтом подъезжают к Джихадмобилю, Поэт ненадолго отворачивается, но потом перебарывает эмоции. Быстро, бегом, они цепляют Джихадмобиль, Поэт садится за руль Джихадмобиля, Кирьян аккуратно разворачивается и гонит УАЗы к городу.
Но дотянуть Джихадмобиль не удаётся.
На подъезде к первой посадке оттуда выскакивают двое. Раньше, чем Поэт наводит на них автомат, он узнаёт дшбшников. Кирьян тут же тормозит – резко, но так, чтобы Джихадмобиль не догнал его УАЗ. Поэт умудряется затормозить – тормоза ещё работают.
– Кирьян! Срочно в госпиталь нужно, Андрюху ДШБ ранило!
– ГДЕ?!!
– Здесь! Под машину им прилетело, только стали!
– ДАВАЙ!!!
Поэт быстро отцепляет трос Джихадмобиля и бросает его на дорогу.
Дшбшники несут и сажают в салон Адрея ДШБ. Андрея порвало, но он дышит. Глаза у Андрея закрыты, но он медленными движениями пытается помогать устраивать себя на сидении.
– Кто ещё? – в процессе спрашивает Кирьян.
– За всех не скажу, Дёму ранило сильно, но живой. Отвезли в областную уже. Про остальных не знаю.
– Поэт, у вас медик есть на позиции? – поворачивается Кирьян к Поэту.
– Да, Рыжая!
– По дороге подберём, погнали!!
УАЗ летит по шоссе и с визгом останавливается возле позиции.
– РЫЖАЯ!!! ЖЕНЯ!!! – кричит Поэт.
Рыжая выскакивает из посадки.
– Что? – севшим голосом спрашивает она.
– Бери медпакет и бегом в машину! Андрюху в областную везём! БЫСТРЕЕ!!
Рыжая запрыгивает в УАЗ, в следующую секунду Кирьян уже рвёт машину с места.
До областной доезжают быстро. Поэт по пути поддерживает Андрея. Рыжая бинтует его, где возможно.
Поэт удивляется силе этого человека. Андрею досталось крепко, на голове в одном месте как срезало кусок черепа размером с монету и виден мозг. Но Андрей, не открывая глаза, медленно пытается помочь Рыжей.
УАЗ влетает в ворота областной больницы и подлетает к приёмному покою. Кирьян и Поэт аккуратно – насколько возможно – вытаскивают Андрея из УАЗа и, сжав его с двух сторон между собой, несут-ведут внутрь.
Там уже встречает женщина в халате.
– В операционную, туда! – жёстко говорит женщина.
Андрея заносят в операционную.
На столах лежат мужчины и женщины, вокруг них быстро и молча двигаются врачи. Под стенами лежат кучи окровавленной одежды, бинтов и ваты.
– Давайте, на этот стол! – командует женщина.
Подходит ещё один врач. Андрея кладут на стол, начинают ножницами быстро срезать одежду.
Андрей, также не открывая глаз, такими же медленными движениями пытается помочь врачам.
– Идите! – жёстко говорит женщина.
Поэт смотрит на Андрея, затем – на неё.
– Как… Он?
– Досталось, но будет жить. Не переживайте.
– А голова…
– Будет жить, я сказала. Идите! Вы сделали, что могли, теперь не мешайте!
В такой ситуации кричать на вооружённых людей, только вернувшихся из боя – рискованно. Но женщина настолько решительна и непреклонна, что это работает.
Кирьян, Рыжая и Поэт молча выходят из операционной, из больницы, садятся в УАЗ и едут на позицию.
***
Пока Поэт ездил с Кирьяном и Рыжей, кто-то (вроде бы Пуля) вытаскивает Джихадмобиль с того места, где Поэт бросил его во второй раз, и уже оттаскивает в «Зарю».
– Пулемёт цел? – спрашивает Поэт.
– Цел. Да и движок вроде живой. Мосту переднему досталось, и кузову ****ец. Но не полный – есть все шансы.
– Хорошо. БК сняли?
– Да, в «Газель» перекинули.
Поэт идёт к СПГ, где сидит неунывающий Балу.
– Как Андрюха?
– Сказали, будет жить.
– Точно?
– Да вроде да.
– Слава тебе, Господи!
– Сплюнь.
– Тьфу три раза! Ты как?
– Как. Нормально. Готов к дальнейшему. Что здесь?
– Тихо. Вроде бы хохлы отошли куда-то. Напугали мы их, наверное.
– Ага. Наверняка.
Повисает пауза.
Подходит Печора.
– Поэт, Пуля, когда Джихадмобиль цеплял, чуть дальше два СПГ видел. Соберёте?
– Соберём.
Пуля и Поэт садятся в «Газель» и быстро едут в сторону Хрящеватого. Дальше, чем был Джихадмобиль, но всё равно не доезжая до села на приличное расстояние.
Действительно – на разных обочинах стоят два СПГ, рядом с ними лежат ящики с выстрелами. СПГ нацелены в сторону Луганска.
– Похоже, хохляцкие…
Пуля двигатель не глушит. Пуля и Поэт бегом выскакивают из кабины, забрасывают в кузов первый СПГ.
– Поэт, выстрелы!
– На хер! Их и так валом! Давай за вторым!
Пуля быстро разворачивается в разрыве в отбойнике и тормозит возле второго СПГ. Его забрасывают в кузов, прыгают в кабину и на максимальной скорости летят на позицию.
Печора уже встречает.
– Ну, что, сколько?
– Две штуки.
– Отлично! Выставлять будем?
– Их ставить негде. Спалим друг друга выхлопами.
– И то так. Ну, пускай лежат в кузове.
Поэт возвращается к своему СПГ, Пуля отгоняет машину назад.
– Поэт, жрать будешь? – спрашивает Балу.
– Не. И тебе не советую. Ни дай Бог в живот прилетит…
– Типун тебе на язык!
– Молчу, молчу. Не хочу. Фигуру берегу.
– Другое дело.
Взвод ждёт атаку или команду из штаба. В штабе, похоже, пытаются понять, что делать дальше – неопределенность давит всё сильнее.
Тихо. Совершенно тихо. Но ощущается, что в воздухе нарастает напряжение.
– Рассредоточиться бы… От греха подальше.
Ополченцы рассредотачиваются – в посадку, в одиночные окопы, кто-то ложится возле БТРа.
Наёмник отходит от своего СПГ, идёт к Поэту, но на полпути останавливается и возвращается обратно. Поэт смотрит ему вслед.
Вдруг Поэту кажется, что он слышит короткий, лёгкий, едва заметный шелест. Словно против своей воли, Поэт поворачивает голову назад. Шелест ещё чуть нарастает.
Метрах в двадцати за позицией – практически на голову ополченцам – приходят «Грады».
Полоса хлопающих разрывов – резких, хлёстких, плотно ложащихся один за другим, с дымом поднимающих землю на обочинах и пыль и крошку на асфальте – из одной посадки в другую перечёркивает шоссе.
***
Поэт ничего не успевает сообразить – кто-то принимает решение за него. Ощущение такое, словно большая, мягкая, но тяжёлая рука вдавливает Поэта вниз, как только первые разрывы попадают в обочину.
Поэт не успевает скатиться в неглубокий кювет – между ним и краем дороги стоит СПГ.
Поэт просто ложится на асфальт, инстинктивно прикрывает ногами пах и смотрит в разрывы.
У Поэта резко наступает уже знакомое ощущение нахождения внутри шара, остановки времени и внутреннего диалога.
Поэт чувствует себя не просто человеком, а всем сразу – телом, СПГ, асфальтом, обочиной, деревьями и воздухом. Всем пространством сразу.
И по всему этому пространству гигантским молотом бьют «Грады».
Самое страшное в этой ситуации – ощущение полной беспомощности. Поэт смотрит в разрывы, слышит хлопки, сквозь которые слышно, как визжат вокруг и чиркают об асфальт осколки.
Один осколок с истошным звуком пропахивает асфальт меньше, чем в метре справа от головы Поэта.
***
Поэт в этот раз остаётся жив.
Не зацепило также СПГ и запасные выстрелы, которые могли бы сдетонировать прямо под боком у Поэта.
Поэта вообще не царапнуло, повреждены только подушечки пальцев. Во время прихода «Градов» Поэт скребёт ногтями асфальт – рефлекторно пытается зарыться.
Снова тишина, только в солнечном свете клубится пыль на местах попаданий.
Поэт делает медленный вдох. Ему кажется, что «Грады» целиком выжигают какой-то уровень сознания и занимают его место.
Поэт встаёт с асфальта другим человеком.
Вроде бы всё то же самое, но всё иначе. Поэт отстранённо смотрит по сторонам.
Народ выглядывает из своих укрытий.
– Что это было?
– «Грады», ****ь!
– Метко, сука!
– Метко!
Поэт делает второй вдох.
«Грады… – медленно всплывает мысль. – Грады…»
«Грады» останутся с Поэтом надолго. Если не навсегда.
***
Взвод собирается в посадке – возле того места, где ночевали. Почти все молчат.
– Все живы?
– Где Наёмник? – вдруг говорит Пуля.
Наёмника нет.
Взвод разбегается по посадкам с обеих сторон дороги. Наёмника не могут ни дозваться, ни найти.
Наёмника находит Пуля – в высокой траве на разделительной полосе, чуть дальше стоящего СПГ.
Наёмника перемололо «Градами». Руки и ноги перебиты, висят на мышцах и на коже. Тело посечено.
Рядом валяется автомат. Автомату прилетело по газоотводной трубке, её выгнуло и затвор заклинило наглухо.
Наёмник ещё дышит, но по серому цвету лица и заострившимся чертам видно, что совсем скоро – всё.
Такие лица уже доводилось видеть не раз.
Пуля быстро подгоняет «Газель». Наёмника грузят в кузов, кто-то хватает заклинивший автомат, прыгает к Пуле в кабину, и «Газель» уносится в сторону областной больницы.
Наёмник умирает в больнице в этот же день.
***
Оба взвода разведки пытаются сделать ещё одну вылазку, но их встречают настолько плотно, что ополченцы почти сразу откатываются назад.
Во время этой вылазки ранен Печора – осколоками мины, прилетевшей к остановившеся машине, ему попадает в спину и ноги. Его также отвозят в областную.
Печоре достаётся неслабо, но он выживает.
От этой же мины гибнет на месте Ким.
***
Из этого боя людей удаётся вывести в основном благодаря двум зарёвским танкам.
Один танк подбивают, он так и остаётся стоять на шоссе. После освобождения Хрящеватого этот танк станет памятником погибшим ополченцам. Одним из многих подобных на Донбассе.
Второй танк прикрывает собой отходящую пехоту. Ему достаётся страшно, но он уходит самостоятельно.
***
Когда взводы собираются с позиций возле стелы, Поэт смотрит на знак на разделительной полосе, возле которого в последний раз стоял Наёмник.
«Дорога в Валгаллу ему понравилась… – вдруг приходит мысль. – А ведь Наёмник погиб на шоссе, с оружием в руках. Здесь и была его Дорога в Валгаллу…»
«Наёмник как-то рассказывал, что Одина называли «Предатель воинов». Потому, что лучшие часто гибли в бою первыми, чтобы пополнить дружину Одина… Двадцать ракет на головы и пришло… Почему он не лёг-то?.. Вот так…» – медленно ворочаются мысли в голове.
***
Обе разведки отходят к первым домам в городе. ДШБ занимает позиции возле танка.
Андрей снимает части подразделений Кобры и Кэпа с позиций в районе Металлиста, им придают пару танков, несколько БМП, «Рапиру», и они выдвигаются к выезду на Хрящеватое.
Вовремя. Украинцы от Хрящеватого пытаются войти в Луганск.
Зарёвцы встречают украинцев огнём. Завязывается бой, после которого украинцы отступают в Хрящеватое.
Больше украинцы в Луганск не суются. Только обстреливают и душат блокадой.
***
После окончания боя, под командованием Кобры и Кэпа зарёвцы окапываются в районе поста ГАИ. Затем, продвигаясь понемногу вперёд, «Заря» переносит позиции до края посадки, почти до «Бабочки» – развязки на шоссе.
Ополченцы привозят с какой-то пилорамы дерево, и роют окопы так, как положено. Образовавшиеся позиции уже похожи на те, которые описаны в наставлениях по боевой подготовке.
Справа от шоссе, в сторону аэропорта, позиции держат люди Кобры. Слева – кэповские. Немного дальше, дорогу на ВВАУШ прикрывает ещё одно подразделение (не зарёвцы).
На поддержку окопавшимся регулярно выезжают миномётчики, и давят постоянно возникающие перед Хрящеватым огневые точки украинцев.
В дачном посёлке в направлении аэропорта ещё до боёв 13-14 августа находилась бронегруппа из «Зари». Они не оставляют позиции во время боёв, и держат их до самого освобождения Хрящеватого.
Также остаётся на своих позициях противотанковый взвод «Зари» и сборная команда из нескольких других подразделений. Они находятся дальше по дачному массиву, за кладбищем.
***
На посту ГАИ и чуть дальше впоследствии занимает позиции ДШБ.
Отныне территория, контролируемая ополчением, заканчивается по линии окопов «Зари». Хрящеватое – под украинцами.
Пространство между – нейтральная полоса.
***
Поэт, неожиданно оставшийся старшим за имущество, едет с Пулей в «Зарю» и там они сдают в оружейку все три СПГ.
– СПГ проебали? – встречает его с порога Оружейник.
– Нет. Больше привезли.
– Я не шучу.
– Я тоже.
– Сколько привезли?
– Три. Один тот, что брали, и два ещё нашли.
В оружейке ненадолго зависают. Такого ещё не было.
Брали, теряли в бою, привозили разбитое или фотографии на мобильном телефоне. Но так, чтобы взяли один СПГ, а привезли три – этого ещё не было.
Первым растормаживается Оружейник.
– Хорошо, сдавай по рапорту. Ставим на приход. Это точно не дшбшников?
– Точно. Эти были ближе к селу, чем наши позиции.
– Молодцы, что забрали. Выстрелов не было?
– Было, но не брали. Очень быстро уезжали оттуда.
– Ну, пиши рапорт. Держи.
Оружейник протягивает Поэту бумагу и ручку.
– Что писать?
– Командиру батальона. Прошу принять от взвода разведки два СПГ, найденные на поле боя… Где?
– Метрах в восьмистах в сторону украинцев.
– Куда были направлены?
– В нашу сторону.
– Вот так и пиши. Ближе к позициям противника, направленные в сторону наших позиций. Есть?
– Есть.
– Дата, подпись. Подожди, а где Печора?
– Ранен. В областной.
– Кто подпишет от взвода? И. о. назначили уже?
– Нет. Не до того было.
– Ладно. Подписывай, как стрелок разведвзвода.
***
Состояние после «Градов» – пришибленное. Приходят «Грады» тихо и взрываются сравнительно негромко. Но на психику давят так, как не давят ни мины, ни снаряды из гаубицы.
Возможно, дело в инфразвуке или ультразвуке или в чём-то ещё. Поэту после рассказывают, что по статистике только 20% потерь после «Градов» – раненые и убитые. У 80% просто едет крыша, и они больше не могут воевать.
Сослуживец уверяет Поэта, что на самом деле название «Град» – это аббревиатура от слов «ГРохочущий АД», «ГРозный АД» или чего-то подобного.
Поэт скептически относится к откровениям сослуживца. Но главный его аргумент – то, что реактивный снаряд «Града» в базовой комплектации весит 66 килограмм 600 грамм – прочно западает в память.
«Что-то эти три шестёрки значат…» – медленно всплывает мысль.
***
Во время боя 14 августа украинская артиллерия накрывает базу ДШБ, на которой на охране оставалась пара человек. Затем украинцы заходят на базу, и всё, что оставалось там, достаётся им.
***
За 13-14 августа 2014 года в разведке «Зари» гибнет Наёмник и ранен Печора.
Разведке ДШБ достаётся сильнее. Потери, о которых становится известно Поэту – как минимум шестеро.
Андрей ДШБ через несколько дней умирает в больнице от ран.
Гибнут Витя Украинец, Сеня и Чапай.
Кирьян на УАЗике наезжает на противотанковую мину. Шансов у Кирьяна не остаётся.
Дёма умирает в больнице. Хотя, как и в случае с Андреем ДШБ, врачи говорили, что должен был выжить.
Поэт не ездил к Дёме в больницу – говорили, он без сознания. И получилось так, что человека, с которым сдружился за короткое время, Поэт даже не увидел в последний раз.
Когда он узнаёт о смерти Дёмы, у него внутри словно что-то выключается.
С тех пор Поэт старается не сближаться ни с кем.
ГЛАВА 20. «ГРАДЫ»
Первое время после «Градов» взвод находится в подавленном состоянии.
Командиром взвода назначают Пазика. Он организовывает какие-то выезды, какие-то дежурства. Это немного приводит мозги в порядок и отвлекает от мыслей. Но не полностью и не всех.
В эти дни – кроме дежурств и выездов – разведка почти безвылазно находится в онкологии. Кто-то смотрит фильмы на ноутбуке или на видике, кто-то слушает музыку в телефоне, кто-то слоняется по коридорам, кто-то – например, Поэт – тупо спит почти каждую свободную минуту.
Несколько человек поначалу идут писать рапорта на увольнение. Но видно, что они мнутся.
– Хотите – пишите сейчас, без проблем, – говорит один Психолог.
Пришедшие в нерешительности молчат.
– Есть вариант, если хотите. Отдохните – приходите через три дня, если не раздумаете. Сразу подпишем всем желающим.
Разведчики уходят, и через три дня не возвращается никто.
– Как ты понял? – спрашивают Психолога в столовой.
– Что тут понимать? – смеётся Психолог. – Война – это наркотик.
***
Тело Наёмника забирают из морга областной больницы. Электричества в городе нет, холодильники в морге не работают. Запах стоит ужасный, с подветренной стороны подойти к зданию практически невозможно.
За телами уже приехало несколько машин из разных подразделений. Ополченцы выносят гробы с телами погибших товарищей. Видно, что на ходу некоторым становится плохо.
Тело Наёмника привозят в «Зарю».
Нужно что-то решать с отправкой тела домой.
В городе находят и срезают нетронутый оцинкованный рекламный щит. Вакула где-то берёт инструменты, вырезает из щита нужные детали и паяет гроб, который надевают поверх деревянного.
Вакула наглухо запаивает оставшийся шов.
Андрей находит средства и транспорт. Балу и Вереска отряжают на сопровождение гроба.
В одном из караванов, идущим ночью какими-то просёлочными дорогами из окружённого Луганска, автомобиль с гробом благополучно проходит линию фронта и уходит во Фрязино.
***
Во взводе – свадьба. Женится Белый.
Согласно законам военного времени, офицер, занимающий должность, начинающуюся с майорской, имеет право регистрировать брак.
Штамп в паспорте не ставится, но молодожёнам выдаётся справка, и соответствующие записи делаются в документации подразделения.
Андрей расписывает Белого и его невесту – блондинку, которую до этого дня никто или почти никто из взвода не видел.
– А разводить комбат может? – интересуется Поэт после того, как Андрей делает записи в какой-то штабной книге, поздравляет молодых и выдаёт им справку.
– Нет. Только расписывать.
– Это точно?
– Точно.
– Жаль.
– А что?
– Да раз так, ничего уже.
– Ты что, тоже жениться надумал?
– Да уже нет.
***
Джихадмобиль пока что стоит на автодворе. Пулемёт сняли и отнесли в оружейку взвода, но Филин ещё не вернулся и заниматься Джихадмобилем некому.
Поэт – в то время, когда не спит и не дежурит – лежит на балконе на составленных стульях, курит, пьёт купца и слушает «Шокинг Блю».
Странное состояние, отстранённое и не столько подавленное, сколько пришибленное. Не проходит ощущение, что часть сознания заняли «Грады».
Неожиданно это ощущение материализуется.
***
После того, как город попадает в кольцо, в «Заре» остаётся один человек, который умеет наводить «Грады» – Архимед. С которым Поэт был ещё в фильтрационном взводе.
На «Градах» сложная математика – по сравнению со ствольной артиллерией. Это вызвано тем, что у РС (реактивного снаряда) два участка траектории – активный и пассивный. Любая ракета по-разному ведёт себя тогда, когда идёт на двигателе, и тогда, когда идёт уже по инерции.
Архимед знает, что Поэт учился на прикладной математике, и сам пытается переманить к себе Поэта.
Особенно Архимед активизируется, когда узнаёт, что Джихадмобиль подбит, водитель ещё не вернулся и будущее передвижной огневой точки неясно.
Мотив Архимеда становится Поэту ясен чуть позже.
Оказывается, во «Взводе БМ» (так в «Заре» называется подразделение «Градов») изначально было два СОБа.
(СОБ – старший офицер на батарее, во «Взводе БМ» «Зари» СОБы занимались командованием на огневой позиции, расчётами, ориентированием и наводкой батареи. По армейским меркам – выполняли работу командиров огневых подразделений, собственно СОБов, вычислителей и топогеодезистов).
СОБами были Архимед и Макс.
За несколько дней до того, как разведку накрывают «Градами» под Хрящеватым, «Зарёвские» градовцы на выезде попадают под миномётный обстрел.
Прилёт мины, к сожалению, очень качественный. Гибнут Макс, дядя Рома и Ваня. Пятеро ранены.
Архимед из СОБов остаётся один. И если экипажи выезжают по очереди, то Архимеду приходится ездить на каждый выезд и работать самому.
Экипажи «Градов» в онкологии живут отдельно, СОБы – отдельно. Похоже, ещё и одиночество давит Архимеду на психику.
Поэту интересно научиться работать на «Градах» – попав под «Грады» на асфальте, Поэт не начинает меньше любить свой автомат, но особо остро понимает, что время сейчас такое, когда стрелковое оружие уже решает не всё.
Хотя Кэп по-своему прав: один из самых чистых источников неразбавленного адреналина – это прямой автоматный бой. Особенно в городе.
***
Поэту не очень хочется идти на «Грады» к Архимеду, но, с одной стороны, нужно что-то решать – если и дальше тыняться по коридорам и ждать Филина, крыша может съехать окончательно.
С другой – когда узнают, что Поэт когда-то учился на математика, его уже особо не спрашивают. На «Грады» – и всё.
Перед Поэтом ставятся две задачи. Первая – следить за тем, чтобы с головы Архимеда не упал волос. По крайней мере, как минимум, до тех пор, пока Поэт сам не научится рассчитывать и наводить.
Вторая – собственно, максимально быстро научиться самому.
Была ещё одна задача, но и первых двух вполне хватало, чтобы вариантов у Поэта не оставалось.
Поэт пишет на Комбата рапорт с просьбой перевести его во «Взвод БМ» на должность старшего офицера на батарее.
– Идём, Серёга, – Архимед вечером заходит за Поэтом.
– Ага, сейчас, – отвечает Поэт.
Поэт прощается с разведкой, собирает вещи и через систему заброшенных, засыпанных выбитыми стёлами коридоров, идёт с Архимедом в комнату СОБов «Градов», расположенную в той же онколонии, на том же втором этаже, на противоположном конце здания.
***
Через пару дней в комнату к Архимеду и Поэту заглядывает молодая романтичная журналистка (сочетание странное, но это именно так) по имени Аня.
Аня – очень серьёзная барышня, одетая в какие-то околоармейские брюки с кучей накладных карманов и синий кашемировый свитер.
Бандану журналистка Аня завязывает на голове так, как завязывали косынки комсомолки из старой производственной кинохроники.
В руках Аня держит раскрытый ноутбук.
– Я статью о вас написала, – скромно начинает Аня. – Будете смотреть перед тем, как я отправлю её в редакцию? Может, что-то подправить захотите?
– Конечно! – Архимед и Поэт подскакивают с коек, на которые за несколько минут перед этим упали после обеда.
Журналистка Аня с тихой гордостью протягивает ноутбук.
Архимед с Поэтом садятся на койку, Архимед ставит ноутбук на колени и оба склоняются к экрану.
Поэт, которому до войны приходилось работать редактором газеты, пробегает глазами первое предложение: «Одетые, как оборванцы, ополченцы, коварно вынашивали планы мести миномётчикам…» и понимает, что дальше, в принципе, можно не читать.
Судя по вытянувшемуся лицу Архимеда, у него такое же впечатление.
– Что-то не так? – начинает что-то подозревать журналистка Аня.
– Ну да… – пытается тактично ответить Архимед.
– Аня, давайте заменим первую фразу, – Поэт пытается оставаться серьёзным.
– Что там нужно заменить? – гордость журналистки Ани, похоже, тихо улетучивается.
– Можно её вообще выбросить?
– Совсем, что ли?
– Целиком.
– Да, пожалуй, не только её… – также тактично подхватывает Архимед, не отводя взгляд от экрана.
Похоже, журналистке Ане уже приходилось сталкиваться с конструктивной критикой со стороны тех, о ком она писала свои опусы. Глаза Ани не то, чтобы наливаются слезами, но уже подозрительно блестят.
Губы Ани бледнеют и поджимаются в жёсткую линию.
– Ах, так… Если не нравится, да я вообще могу о вас не писать!
– Мы можем твёрдо на это рассчитывать? – не выдержав, брякает Поэт.
Журналистка Аня хватает ноутбук и вихрем уносится из крыла, в котором живут СОБы.
С тех пор журналистка Аня тщательно старается обходить при встрече и Архимеда, и Поэта. И коротко здоровается только в крайнем случае, если совсем уж сталкивается нос к носу.
Журналистка Аня таки тиснула свой шедевр. Хорошо, что хоть в чём-то прислушалась – планы по-прежнему «вынашивались», но перестали быть «коварными», и «оборванцы» превратились в «бомжей».
Спасибо хоть на том.
***
Поэту достаётся буссоль покойного Макса.
Буссоль в «Заре» пока что – редкость огромная. Трясутся над каждой. Также большая проблема – найти нормальную треногу. Деревянные никуда не годятся, если честно. А металлические – почти такая же редкость, как и буссоль.
С тех пор у Поэта остаётся трепетное отношение к буссоли. Когда во время зачистки Дебальцево подразделение, в котором в тот момент служит Поэт, захватывает дом, из которого ушли украинцы (и, как говорят местные, наёмники из Европы), первое, что бросается в глаза – обилие буссолей.
У украинцев в каждом доме, где они находятся, есть пункт для корректировщика. Где-то в городе стоит миномётная батарея, украинцы, увидев ополченцев, сразу бросают угол, вычисляют координаты и передают их миномётчикам.
Миномёт в городоском бою – очень эффективное оружие. Во-первых – он может стрелять через дома, во-вторых – неясно, откуда ведётся огонь. Эхо шарахается между домами, и определить направление можно только очень приблизительно.
Остаётся только, заслышав свист мин, падать за скамейки и бордюры или бежать в подъезды.
Захватив здание после украинцев, ополченцы даже теряются, видя, какое великолепие им достаётся.
БК – безлимит полный. Помещения, в которых нет окон (туалеты, ванные и т. д.) заложены цинками, ящиками и «Мухами» практически до потолка.
Цинки также стоят вдоль всех стен, поднимаясь до уровня подоконников. За цинками лежат гранаты со вкрученными взрывателями, на некоторых даже сведены усы. Чтобы сразу можно было выбрасывать из окон.
Повсюду валяются спальные мешки, ящики с сухпаем и прочее имущество. Уходя, украинцы уносят только тела, оружие и рации.
Главное для артиллериста – «уголок» корректировщика.
Возле одного из окон стоит канцелярский стол со стулом. На столе – тетради с записями, калькулятор с крупными кнопками, ручки и карандаши.
Возле самого окна – буссоль на треноге. И – штук шесть запасных буссолей в коробках под окном.
Это был первый раз, когда буссолей у ополчения становится больше, чем треног.
Поэту достаётся поначалу буссоль без треноги, но затем Шарпей дарит ему треногу, которая попадает к Шарпею без буссоли. Поэт даже не сразу верит своему счастью.
Ещё в Дебальцево Поэту удаётся разжиться бронежилетом.
Машина с трупами, которую украинцы бросают, уходя с высоты, по кругу завешана «брониками». Поэт связывает какие-то верёвки и проволоки, ложится за пригорком (на случай растяжки) и сдёргивает бронежилет.
Вернувшись из Дебальцево с буссолью на треноге и бронежилетом, Поэт чувствует, что жизнь удалась.
Сняв в Луганске координаты нескольких крупных объектов, Поэт тщательно вычисляет поправку для буссоли и крупными цифрами чёрным маркером пишет попаравку на корпусе.
Трофейную буссоль Поэт не сдаёт в подразделение, как это делают некоторые, а оставляет её себе. Во время боевых буссоль лежит в машине, между боевыми – стоит дома на почётном месте.
***
Перед тем, как Поэт уходит на «Грады», Пазик дарит ему артиллерийский круг АК-3 (тоже редкость огромная) с линейкой.
Офицерская сумка у Поэта есть уже давно. Раньше она лежала в Джихадмобиле – в ней была только туристическая карта Луганской области. Теперь сумка понемногу комплектуется так, как нужно.
Кто-то в разведке разживается компасом и подгоняет его Поэту – вместо того, который у Поэта на заводе отжал Сирано.
Архимед дарит Поэту GPS-навигатор. В гражданские приборы изначально вносится ошибка – чтобы они не стали слишком лёгким пособием для корректировщиков. Архимед сразу предупреждает, что ошибка в этом навигаторе уже известна – плюс 120 метров по оси «X».
Навигатор показывает координаты по «X», «Y» и высоту над уровнем моря – в общем, всё, что нужно. Странность только одна: почему-то на экране отображается сначала координата по «Y», и только затем по «X». Но это уже мелочь.
Навигатор туристический, хороший, на двух батарейках. Вроде водонепроницаемый и противоударный, но проверять, естественно, никто и не собирается.
Поэт трепетно носит навигатор на шее на паракорде.
***
Таблицы стрельбы – ещё одна ценность. У Архимеда только один потрёпанный экземпляр, где можно взять ещё – никаких мыслей нет.
Поэт в штабе копирует всю книгу, пробивает листы дыроколом, вставляет их в пластиковую обложку и провязывает всё это дело шнурком. Согнутая вдвое, эта конструкция отлично помещается в офицерскую сумку.
Эти таблицы стрельбы будут служить Поэту верой и правдой ещё очень долго.
***
Архимед – грамотный парень, программист по образованию и по профессии. На своём ноутбуке он пишет программу для расчёта огневых задач для «Градов».
Программа предназначена для устройств, работающих под Андроидом.
Программа Архимеда рабочая – в свободное время Архимед с Поэтом считают задачи вручную и проверяют их на смартфоне Архимеда.
Расхождений нет. Максимум – один прицел или одна тысячная. То есть то, что вылезает на округлениях.
– Серёга, давай смартфон, поставим программу и тебе.
– Я бы рад. Но смартфона нет.
– Как нет?
– Вот так.
По «Заре» кидают клич, что градовцам срочно нужен любой смартфон под Андроидом. Готовы выменять на что-нибудь, но нужен действительно для дела и срочно.
Лишнего или запасного смартфона ни у кого нет. Но разведчики, по-прежнему воспринимающие Поэта, как своего, где-то находят детскую игровую приставку размером с ладонь, работающую под Андроидом.
Архимед соединяет ноутбук и приставку USB-кабелем и закачивает программу на игровую приставку.
Отныне на приставке, в разделе «Игры», между «Рыбками» и «Шариками» есть ярлык «БМ-21». На выездах Поэт считает огневые задачи, между выездами – иногда играет в «Рыбки» или «Шарики».
Сейчас Поэт, как СОБ, укомплектован полностью. В его офицеской сумке есть всё, что необходимо для работы. С этой сумкой он будет воевать больше полугода.
***
Саму сумку много позже, в конце 2015 года, из машины в Луганске ворует какая-то тварь.
Нет, чтобы убедившись, что денег и мобильного телефона в сумке нет, бросить её на виду возле машины – такие случаи бывали, и воры обычно так и поступали – тварь уносит сумку с собой.
И офицерская сумка, и арткруг с линейкой, и компас, и таблицы стрельбы запасные у Поэта, выросшего в хозяйственных днепропетровских традицях, уже есть. Так что эта потеря – досадна, но не более.
Но вот навигатор, отработавший Бог знает сколько выездов, уходит без следа, и другого у Поэта нет.
Увидев на российском сайте цену на подобный навигатор, Поэт понимает, что навигатора у него долго ещё и не будет.
Поэт без особой надежды пишет заявление в полицию. Карты-пятидесятки в сумке не было, поэтому ничего секретного в деле нет – всё остальное продаётся на блошиных рынках, таблицы стрельбы уже есть в Интернете.
В полиции обещают помочь и очень убедительно побеседовать с теми, кто ворует у ополченцев во время войны. Но сразу предупреждают, что дело, скорее всего, «глухое».
Полицейские говорят, что никто в уголовной среде хвастаться таким «достижением» не станет – открутят голову сами «коллеги».
Так и получается.
Зачем твари понадобились таблицы стрельбы, арткруг и навигатор – Поэту так и неясно.
Но хотелось бы встретиться и задать на эту тему пару неудобных вопросов.
***
Единственное, что у Поэта остаётся от старой офицерской сумки – это аго «артиллерийский» талисман. Подарок Архимеда – самодельный пусковой ключ от «Града», сделанный из латунной трубки подходящего диаметра.
Такими сейчас пользуются градовцы ополчения – других всё равно нет.
С одной стороны на трубке сделаны пропилы, с другой – напаяна рукоятка из латунной пластинки. Место соединения и рукоятка крепко обмотаны чёрной изолентой.
В день кражи, хоть навигатор был в сумке, ключ-талисман висел у Поэта на шее на куске паракорда, рядом с другим талисманом.
Второй талисман – личный жетон офицера, который воевал в Великую Отечественную и прошёл всю войну без единого ранения, вроде бы только с контузиями.
Ещё один талисман – фотография этого офицера, серьёзного подтянутого капитана, кавалера одрена Красной Звезды – лежит у Поэта в документах.
***
Архимед обучает Поэта в беседке перед входом в онкологию. Они выходят с буссолью, таблицами стрельбы и калькуляторами. Сначала крутят буссоль, затем Архимед достаёт записи со старыми вычислениями и даёт Поэту одну задачу за другой.
Напротив беседки – церковь. Службы продолжаются всё время боевых, в этой церкви отпевают погибших ополченцев.
В это, возможно, нелегко поверить: в онкологию иногда прилетает во двор, в корпусах посечены стены и выбиты окна – но в само здание церкви не попадает ни один осколок.
Дважды контуженные мозги Поэта со скрипом учатся новому, но Поэт мотивирован, как никогда в жизни. Увидев столько жертв украинской артиллерии и побывав под «Градами» сам, Поэт очень хочет вернуть долг с процентами.
Архимед видит это настроение «Всех порвать!» и время от времени тормозит Поэта.
– Серёга, спокойнее. Не кипи так.
– Что «не кипи»? Тех же западэнцев подержать бы под артиллерией хотя бы неделю, без света и воды, как наши живут. Чтобы прочувствовали на своей шкуре.
– Забей. Наше главное оружие – математика и гуманизм.
Поэту эта позиция поначалу кажется странной. Впрочем, со временем его отпускает.
***
Священник из церкви также видит раздёрганное состояние Поэта, и однажды заходит в беседку.
– Обучаетесь? – судя по общению, Архимед и Священник уже знакомы.
– Обучаемся.
– Пожелайте мне удачи, – обращается Поэт к Священнику.
Священник крестит Поэту голову и что-то быстро говорит – похоже, какую-то короткую молитву.
Поэт в Бога верит, но в церковь ещё до войны ходил от случая к случаю. Даже не по праздникам и не на службы, а когда чувствовал, что хочет зайти.
Была и «своя» любимая церковь – Поэт даже не знал, какого патриархата, Киевского или Московского.
Поэт старался заходить в церковь, когда там было как можно меньше людей, ставил свечки, читал про себя короткие молитвы и думал.
В церковь в онкологии (сейчас фактически – батальонную) Поэт заходит всего несколько раз. Также, как и раньше – когда чувствует, что ему это нужно.
Иногда – пообщаться со Священником, иногда – просто так.
Со временем Поэт вдруг чувствует, что от общения со Священником ему действительно становится легче.
И в мозгах, и на сердце.
Поэта отпускает, и он начинает осознавать, что на войне нужно стараться причинять минимально необходимое зло.
***
Если несколько дней, в которые Поэт обучается, выездов немного – один-два за день, то затем начинается «карусель». Один выезд следует за другим, иногда между ними – двадцать-тридцать минут разницы.
Экипажи бээмок (БМ-21 – «Град») на выезды ездят по очереди, а Архимед с Поэтом – каждый раз. В такие дни Архимед и Поэт не моются и не бреются, приехав с выезда, ставят в угол буссоли и падают на койки, не раздеваясь и даже не разуваясь.
Во-первых – Поэту ещё всё в новинку, во-вторых – на психику давит ответственность.
После выезда бээмки едут на перезарядку и заправку, а СОБы стараются хоть чуть поспать.
Зачастую только-только удаётся провалиться в полусон – сразу следует «Грады, подъём, цель пришла!»
По дороге на автодвор Поэт иногда заходит на склад к Танечке и Танюшке и выпрашивает у них пару новых носков из гуманитарки.
В машине, на ходу Поэт стягивает берцы, старыми носками обтирает ноги и пару минут их проветривает, растопырив пальцы. Затем надевает чистые носки (это – праздник!), обувает берцы, старые носки выбрасывает где-нибудь по ходу.
Едят Архимед с Поэтом от случая к случаю. Когда – в батальонной столовой, когда – в штабе. Нередко они приезжают не по графику, и им дают то, что есть.
Впрочем, Поэту в эти дни есть особо и не хочется.
***
На выездах «Грады» сопровождают уже не другие подразделения «Зари», а военная комендатура. В каком-то смысле это проще – комендачи действуют слаженно, и у них есть возможность выделить людей столько, сколько нужно.
Украинские СМИ взахлёб рассказывают, что ополченцы стреляют из города потому, что таким образом прячутся между мирными жителями.
Объяснение, на самом деле, гораздо более простое – город находится в кольце, и выехать из него, минуя украинские блок-посты и позиции, почти невозможно.
Да и вряд ли украинцы выпустят заряженные «Грады» ополчения.
Всего в городе – несколько точек, с которых можно стрелять в нужных направлениях так, чтобы не попасть в дома или не мешали деревья и линии электропередач.
Каждая точка давно известна украинцам, и каждый выезд – это ещё и загадка на интуицию, откуда стрелять.
Эту загадку решает Архимед.
Например, прилетает цель. Архимед и Поэт бегут на автодвор, там уже прогревают бээмки. Возле ворот «Зари» уже находятся комендачи.
Архимед садится в машину к головной машине сопровождения, Поэт зачастую садится с ним. Например, по этой цели можно достать с трёх точек.
– Едем на вторую, – говорит Архимед старшему машины.
Тот командует водителю, колонна трогается с места.
Архимед начинает «втыкать» – словно уходит в себя на несколько минут.
– Нет, подождите, – говорит Архимед после паузы. – Едем на третью.
Споров не возникает – разворачиваются и едут на третью точку. Архимеду и его интуиции доверяют.
Приезжают на точку, разворачиваются. Архимед командует, Поэт больше на подхвате. Но цель считают оба – на всякий случай. Когда приходится ждать (стреляют по времени или по команде) – пересчитывают ещё и вручную.
Обычно расхождений нет. Максимум – один прицел по дальности или одна тысячная по направлению.
Всё готово. Сворачивают буссоли, комендачи садятся в свои машины и заводят двигатели.
«ЗАЛП!!!»
Эрэсы уходят с направляющих, Архимед с Поэтом любуются этой картиной (зрелище, нужно признать, завораживающее). Затем, когда все эрэсы ушли, они бегут в машину.
– Ходу!
Колонна срывается с места.
И в это время иногда видно, как на ту точку, на которую по подсказке Архимедовой интуиции решили не ехать, прилетает когда полпакета, когда целый пакет из «Градов».
– Ценят… – говорит кто-то из комендачей.
***
У ополчения – катастрофическая нехватка эрэсов. Туда, куда по нормам нужно было бы выпустить 200-250 штук, нередко отправляют 10-15, максимум 20. Просто чтобы отпугнуть – и, если повезёт, накрыть хоть кого-нибудь.
«Карусель» крутится, смешивая дни и ночи в одно целое. У Поэта откуда-то появляется маленький фонарик. Поэт идёт к Рыжей, просит у неё прозрачный лак для ногтей, и закрашивает лаком стекло фонарика.
Теперь фонарик даёт тусклый, слабозаметный пучок. Для ночной работы на позиции хватит, а больше – рисковано.
Мельканье фонариков на огневой – совершенно специфическое, и знающий человек в темноте увидит эту картину и сразу поймёт, что там происходит.
Увидит издалека – гораздо дальше, чем может стоять любое оцепление.
Поэт возвращает Рыжей лак.
– Поэт, к нам назад не думаешь?
– Не сейчас – так точно.
***
Однажды ночью, когда в «карусели» возникает пауза, Поэта вызывает Комбат.
– Нужно с НШ съездить на Камброд, к Вакуле. Там неясно что сейчас. Едешь?
– Понял. Еду.
НШ с Поэтом садятся в «Жигули»-«десятку» и едут через весь город.
Подразделение, которое сейчас возглавляет Вакула, находится в Камброде, в бывшей военной части. Устроено всё по уму и грамотно – и в военном плане, и в бытовом.
Есть такие командиры, которых высади с подразделением чуть ли не в развалинах – и они очень быстро организовывают полноценный, местами даже уютный быт.
Вакула – как раз из таких. У него начиная с КПП видно, что всё здесь так, как нужно.
***
НШ с Поэтом заходят в комнату к Вакуле.
– Привет, – начинает НШ. – Что случилось?
– Да ничего. Ложная тревога. Зря шухер подняли.
– Ясно. Так что, мы едем назад?
– Давайте хоть чаю попьём. Я уже сказал. Будете?
– Будем, конечно.
Поэт во время разговора молчит и смотрит на Вакулу. Вакула изменился – он, здоровый, сильный, серьёзный мужик, стал словно легче и светлее.
Комнату освещает лампочка, но Поэту кажется, что вокруг Вакулы где-то на границе видимости дрожит лёгкое золотистое сияние.
– Смотрите, накопали местные, принесли револьвер, – смеётся Вакула и достаёт из-под листа бумаги, лежащим на подоконнике, невероятно ржавое нечто.
Что это был за револьвер – можно только предположить по форме. Похоже на «Смит-Вессон», который был на вооружении в Российской Империи ещё до «Нагана». Но он настолько проржавел, что определить точнее тяжело.
Ствол разъеден чуть ли не до дыр, барабан – откровенно до дыр, рукоятка сгнила почти полностью, спускового крючка нет, от пружин и винтов остались только намёки.
Наверное, действительно царский «Смит-Вессон». Или что-то похожее, но также ещё с тех времён.
– На хрен он тебе? – смеётся НШ.
Вакула не обижается. Со странной, еле заметной грустью улыбается в ответ.
– Пусть лежит. Будет радовать.
Повисает пауза.
– Устал я, – неожиданно продолжает Вакула. – Сильно. Ты же знаешь – меня, кроме оружия, ничего не интересует. Хоть так…
Поэт пьёт чай и искоса смотрит на Вакулу. Нет, Вакула действительно кажется легче и светлее.
Похоже, что-то такое чувствует НШ.
– Ладно, – НШ ставит кружку на тумбочку. – Поехали мы. Раз всё нормально.
– Давайте, – Вакула протягивает руку.
– Ты что, даже не проведешь?
– На нужно сделать кое-что срочно, пойду отправлю людей.
– Ну давай.
Уезжая, из части, НШ и Поэт неожиданно видят Вакулу ещё раз.
Он выходит к воротам, почему-то в одной тельняшке. Вакула держит над головой роскошный золотой аксельбант, показывает его НШ и Поэту и заразительно смеётся.
– Вакула, – НШ даже высовывается из окна машины чуть ли не на полкорпуса. – Ты где это взял?
– Нашёл в казарме, – смеётся Вакула.
– На хрена они тебе?
– Да просто так. Прикольно!
Машина выезжает за ворота. Поэт оборачивается и в последний раз видит, как смеющийся Вакула трясёт аксельбантом над головой.
***
У Поэта ещё с довоенных времён осталась привычка – когда он видит в жизни что-то странное, выбивающееся из происходящего, он невольно пытается найти объяснение.
«Аксельбант, – судорожно думает Поэт на обратном пути. – Аксельбант! Новый! Золотой! Что это значит?!»
Что это значит, стало ясно через день.
Для Вакулы аксельбант значил «Дембель».
Во время зачистки Хрящеватого, из которого наконец-то выбили украинцев, Вакула и Музыкант (первый взводный Поэта) выводят местных жителей, которых украинцы держали в подвале церкви.
В это время мина прилетает Вакуле и Музыканту прямо под ноги.
Оба гибнут на месте.
***
Позже украинцы, отступающие из Хрящеватого и аэропорта, скапливаются в Лутугино. Толпа получается внушительная.
Когда они, как умные люди, собираются для дальнейшего движения в плотную кучу, скопившуюся колонну накрывают артиллерией. Практически всей, что есть у ополчения.
У Поэта почти вся родня – в Лутугино. И по тому, как они объясняли, где их искать если что, он понимает, что это – совсем рядом с их домом.
Поэт отпрашивается у Архимеда и идёт к Комбату.
– Что?
– У меня почти все в Лутугино были. Два дня – ни слуху, ни духу. Можно мне машину на полдня? Я смотаюсь туда и обратно?
Андрей думает не больше секунды.
– Где искать их, хоть знаешь?
– Да. – Поэт называет адрес.
– Бери «десятку», езжай. Только не сам – не нужно. Бабай с тобой поедет. Я его как раз в Жёлтое отправлять собрался. Заедете в Жёлтое, затем оттуда – в Лутугино. И без приключений.
– Понял, спасибо!
Поэт пулей вылетает из кабинета и мчится искать Бабая.
***
В Лутугино Поэту ехать не приходится. Когда машина подъезжает к повороту на Жёлтое, у Поэта неожиданно пикает СМС в телефоне.
Бабай и Поэт от неожиданности аж подпрыгивают.
– А, ну да! – с облегчением смеётся Бабай. – Здесь же связь есть!
Поэт вытаскивает телефон из разгрузки.
«Вам звонили… Перезвоните…»
Поэт холодной рукой набирает номер.
– Привет! – жизнерадостно отзываются на той строне.
– Привет… Как вы?
– Нормально. В Луганск собираемся, на днях буквально.
– Вообще как?
– Да нормально, говорю же. Ты не поверишь, у нас тут два дня назад такое было!
– Что?
– Да технику разбомбили. Тряслось все.
– Слышал…
– Представляешь – на нашей улице только два дома не зацепило. Наш и ещё один. А соседский горел. Воды не было, вытаскивали уже последние запасы, тушили, как могли.
– Представляю…
– Ну хорошо, нам собираться нужно.
– Пока.
Поэт по-прежнему холодной рукой убирает телефон в разгрузку и чувствует, как его начинает накрывать отходняк.
«Только два дома остаются целыми, и один – их… Господи, спасибо…»
Это – парадоксы войны.
***
«Взвод БМ» переезжает на другую территорию.
Дело сделано. Поэт идёт к Комбату с рапортом.
– Что там? – спрашивает Андрей, увидев у Поэта в руках бумаги.
– Рапорт.
Андрей смотрит на Поэта со странным выражением.
– Что за рапорт?
– «Прошу перевести меня из «Взвода БМ» в разведвзвод на должность стрелка».
– Всё?
– Всё. Блокада прорвана.
– Научился хоть чему-нибудь?
– Научился.
– Хорошо. Что там ещё?
Андрей видит у Поэта ещё один рапорт.
– Ещё рапорт.
– А этот о чём?
– Три дня отсыпных, можно?
– Можно, – после паузы отвечает Андрей. – Где проводить есть?
– В онкологии, в пустую палату залягу.
Снова пауза.
– Оружие сдайте в оружейку, – говорит Андрей, отворачиваясь.
Андрей начинает говорить на «Вы». Плохой знак.
Похоже, Андрей решает, что Поэт сломался или перегорел, и хочет уйти под красивым предлогом.
– Я во взводе в оружейку сдам? Чтобы не бегать потом за ним?
– Хорошо.
Поэт выходит из кабинета Андрея, идёт через плац и дыру в заборе в онкологию. Поднимается на этаж.
На него смотрят удивлённые разведчики.
– Поэт, ты чего, снова к нам?
– Снова.
– Опа-а-а, – тянет лыбу Змей. – А мы уже думали, кого на твой пулемёт сажать!
– Я вам посажу. Только где тот пулемёт…
– В оружейке. И Филин уже с Пулей на автодворе Джихадмобиль делают. Вот-вот закончат.
– Удалось спасти, что ли?
– Да. Повозились, но удалось.
– Значит, я вовремя.
– Вовремя.
– Пазик, – Поэт подходит к командиру взвода. – Я отсыпных три дня выпросил…
– Оформил? – настораживается педантичный Пазик.
– Да, рапорт у Комбата уже.
– И перевод оформил?
– И перевод.
– Ну, и где отсыпаться будешь? Есть куда ехать?
– Ну не в Днепропетровск точно.
– Я думаю! – смеётся Пазик. – Так всё-таки?
– Да здесь. На третьем этаже в «отсыпной».
Пазик секунду молчит.
– Что? – спрашивает Поэт.
– Ствол… – мягко говорит Пазик.
– Да, конечно.
– Отлично! – оживившись, Пазик быстро открывает оружейку (бывшую кладовую со шкафами).
Поэт ставит автомат в шкаф – впервые за последние месяцы.
– Только не выдавай никому, кроме меня. Я ведь здесь, рация есть. Если шухер, маякнули – я сразу сюда.
– Конечно, – с облегчением говорит Пазик. – Подожди, а если шухер сразу? А у тебя отсыпные?
– Какие на хрен отсыпные? Как я спать буду, если вас поднимут?
– Хорошо, – улыбается Пазик.
Поэт сгребает постель, идёт на на третий этаж в «отпускную» – палату, в которой проводят увольнительные те, кому нужно по возможности отлежаться.
Стелет на кушетке постель и, не раздеваясь, падает. Натягивает одеяло, только начинает проваливаеться в сон – и подпрыгивает от неожиданного скрипа двери.
В дверном проёме стоит улыбающийся Филин.
– Поэт, ты правда к нам вернулся?
– Правда, Филин, правда.
– Поэт, идём пожрать. Мы с кухни картошки с тушёнкой принесли. Классно приготовили девчонки, кстати! Жирная, наваристая!
– Филин…
Поэту ещё дико хочется спать, но в то же время он чувствует, что в желудке предательски заурчало.
– Вот именно! – Филин радуется, как воспитатель в детском саду, увидевший у подопечного аппетит. – Идём пожрём, потом спи на здоровье!
– Ну идём.
– Ты, кстати, надолго тут прохлаждаться решил?
– Филин, ты не охренел? Это ты меня спрашиваешь?
– Да ладно, я шучу.
– Три дня.
– Ну, с запасом.
– Что с запасом?
– Мы с Пулей УАЗик почти доделали. Завтра, максимум – послезавтра утром, иди работу принимать.
– Хорошо.
– Только это… – Филин замолкает.
– Что «это»?
– Я на этот раз пулемёт обратно поставил на стойку. Ну, как раньше был. Ничего?
– А на хрена? Тачанка прикольная была.
– Да ну её, эту тачанку. Нефартовая она получилась. И Наёмник, и вообще…
– Ну, сделал, так сделал.
– И ещё – я «Валгаллу» вашу закрасил. Говорил вам с Наёмником – не нужно Царство Мёртвых вспоминать.
– В смысле «закрасил»?
– Краской. И «Родина» написал. Получилось «Родина ждёт героев». Так правильно.
– Ну, закрасил, так закрасил.
– Поэт! – скалится Филин и на ходу неожиданно обнимает Поэта за плечо. – Наконец-то ты вернулся! Я знал, что так и будет, так и сказал: «Никого за пулемёт на наш УАЗик не пущу. Только Поэта!»
– Ну, спасибо.
– Поэт, наше дело – на УАЗике гадов бить. «Грады» им оставь. Мне ведь рассказывали. Тебе что, на Хрящеватом «Градов» мало было?
– Да не, нормально. Хватило.
– Вот и отлично. Поэт, ты вернулся!
– Куда же я без тебя.
***
С «Градами» был связан один эпизод, в который тяжело было бы поверить, если бы его показали в фильме. Создателей фильма обвинили бы в неправдоподобности сюжета.
Но тогда события происходили именно так.
***
Дело происходит в июле. Украинцы через Передельск выходят на Красный Яр и Вергунку.
Вергунку держит батальон «Леший», вооружённый, как и почти всё ополчение на тот момент, в основном стрелковым оружием. Украинцы наступают при поддержке бронетехники и артиллерии.
Лешие какое-то время сдерживают наступающих украинцев, затем с боем начинают отступать в сторону Луганска.
В штабе ополчения принимают решение все имеющиеся силы бросить для ликвидации прорыва в районе Вергунки.
***
В «Заре» поднимают всех, кто есть. «Заря» – батальон, укомплектованный на тот момент немного лучше других подразделений. Кроме стрелков, на Вергунку выдвигают миномётную батарею и два «Града» – из двух, которые уже есть в наличии.
Бой идёт весь день, затем ситуация становится критической. Боекомплект – на исходе, миномётчики уже расстреляли весь запас мин, для «Градов» осталось восемьдесят эрэсов – по одному пакету на установку.
Украинцы продолжают теснить ополчение.
В Вергунку отправляют вообще всех, кто есть в городе. На дамбе и в самой Вергунке оборудуют укрепрайоны.
***
Кэп со своими выдвигаются в Красный Яр. В «Заре» остаются пост на КПП, разведка и два заряженных «Града» с экипажами под командованием Архимеда – последний резерв.
Вечером уже почти ожидают прорыв украинцев в город. Андрею поступает приказ убрать «Грады» из расположения «Зари» и спрятать их где-нибудь.
Андрей не успевает вывести «Грады», как приходит информация о том, что украинцы в Вергунке пошли на очередной штурм. Одновременно передают координаты основной части украинской группировки.
В штабе ополчения происходит короткое заседание. Всем ясно, что последние резервы – «Грады» – трогать нельзя, и всем ясно, что если украинцы войдут в город, от «Градов» уже будет мало толку.
Выхода нет – принимается решение один пакет отправлять на украинцев.
– Вызовите Архимеда, – говорит Андрей.
Через пару минут в штаб вбегает Архимед.
– Держи, – Андрей протягивает Архимеду листок с координатами. – Один пакет – туда.
– Понял!
Архимед выбегает из штаба.
***
Архимед выводит один «Град» на ближайшее место, откуда можно стрелять в указанном направлении.
Рассчитывают огневую задачу и наводят «Град» быстро, но очень тщательно. Понимают, что шанс небольшой, но и другого уже не будет.
Залп!
Наблюдателя там уже нет, но похоже, что залп удачный – наступление украинцев захлёбывается.
***
– Архимед! – зовёт Андрей вернувшегося Архимеда.
– Да?
– Пустой «Град» прячь в посадке, оставляй на охране экипаж.
– Понял.
– Второй – выводи из батальона, выбирай себе позицию, разворачивайся и жди указаний.
– Понял!
Архимед бежит командовать.
***
Уже темнеет, с Вергунки докладывают, что украинцы пока не суются.
В штабе начинают чувствовать облегчение, но рано – наблюдатель докладывает, что в районе аэропорта формируется колонна техники в сторону Луганска.
У ополчения в направлении аэропорта – только наблюдатели. И с Вергунского направления никого снимать нельзя.
В «Заре» готовятся встречать наступление. Часть разведки готовится встречать украинцев в самом Луганске, часть отправляют на выезд из Луганска в сторону аэропорта.
По дороге из аэропорта есть участок спуск-подъём, похожий на тот, который был под Металлистом. Там определяют место для засады – чтобы встречать украинцев, если они двинутся в город по этой дороге.
Конечно, в городе встречать было бы проще для обороняющихся, но если украинцы зайдут в город – ночью! – то вести нормальный бой будет просто невозможно.
***
Финальная часть подготовки – в «Заре» вооружают штаб.
Оружие получают все, даже Плотницкий с автоматом.
Документы быстро складывают в коробки. В это время в штаб со стопкой документов забегает Инна из отдела кадров.
Андрей секунду смотрит на Инну. Он видит, что что-то не так, и пытается понять, что именно. Затем понимает: Инна – без оружия.
– Инна, где оружие?
– У меня нет, не выдавали, – просто отвечает Инна.
Андрей вытаскивает из разгрузки пистолет и протягивает Инне.
– Держи. Умеешь пользоваться?
– Умею, – так же просто отвечает Инна.
– Пользуйся. Если что.
***
Вбегает дежурный с листком в руках. На листке – координаты головы украинской колонны под аэропортом.
Снова происходит короткое совещание. Андрей предлагает накрыть колонну «Градом». Остальные пока колеблются.
У ополчения остаётся всего один пакет эрэсов. Но ясно, что если украинцы пойдут на город, засада – полвзвода разведки с РПГ-7 и «Мухами» в посадках по обочинам дороги – надолго их не задержит.
Пока идёт обсуждение, Андрей приказывает передать координаты Архимеду, чтобы тот навёлся и ждал команду.
Тянется тягучее ожидание, затем поступает сообщение от Архимеда – он готов.
Снова происодит короткое обсуждение с Плотницким. В любом случае выхода нет – принимается решение стрелять.
Уже совсем темно. Эрэсы с ревом, оставляя за собой огненные струи, уходят вверх-вперёд.
И снова тягучее ожидание.
– Архимед, загоняй и второй «Град» в посадку, – командует Андрей.
– Понял.
Подбегает дежурный.
– Наблюдатели сообщают! Белке в глаз! Точно на голову колонне прямо на выезде из аэропорта! В десятку! Они обратно втянулись!
Позже Андрей рассказывает, что в тот момент ему вспоминаются строчки из песни Высоцкого: «Ответный залп на глаз и наугад – вдали пожар и смерть, удача с нами!..»
Всё. Теперь точно остаётся только ждать.
Долгое, долгое ожидание – выйдут украинцы из аэропорта во второй раз или нет. Наблюдатели докладывают каждые десять минут, доклады одинаковые – «Пока тихо».
Около трёх часов ночи окончательно становится ясно, что сегодня украинцы больше не сунутся.
***
В результате обе попытки наступления были отбиты. На Вергунке пришлось тяжело – у Кэпа есть раненые и погибшие, но там удаётся стабилизировать передний край.
В направлении аэропорта украинцам хватила одного пакета «Градов» на головы.
На месте засады по дороге в сторону аэропорта наутро устанавливают блок-пост – два БМП и два танка. Всё, что могут наскрести.
На какое-то время ситуация снова стабилизируется.
***
Если бы в каком-нибудь фильме показали, как ополчение двумя последними залпами из «Градов» останавливает наступления на город с двух направлений, никто бы не поверил такому фильму.
Авторов бы критиковали, и справедливо. В кино такого не бывает – такое бывает только в жизни.
Если бы украинцы в ту ночь пошли в наступление в третий раз, неясно, как всё могло бы закончиться для ополчения.
У ополчения уже оставались только «Мухи», РПГ-7, «Коктейли Молотова» и стрелковое оружие.
ГЛАВА 21. ОБЪЕКТ
Ополчение начинает прорывать кольцо вокруг Луганска.
В Хрящеватом украинцы занимают позиции среди домов, поэтому нормально накрыть их артиллерией нереально. Можно работать разве что по тем, что высовываются на окраины.
Хрящеватое атакуют с двух сторон – со стороны Краснодона и со стороны Луганска. Украинская артиллерия из аэропорта и из района Металлиста начинает поддерживать своих.
Над Луганском весь день с воем проходят снаряды.
После несколькочасового боя украинцев наконец-то выбивают из Хрящеватого. Они отходят к аэропорту, оставляя в селе подбитую технику.
В этот день, выводя местных из подвала, и гибнут Вакула с Музыкантом.
Целых домов в Хрящеватом практически не остаётся. «Дорога Жизни» освобождена, но дня три ей ещё невозможно пользоваться. И не только из-за воронок от разрывов.
Всё засыпано густым слоем осколков, моментально прорезающих шины. И ещё – дорога и обочины плотно заминированы. В некоторых местах через дорогу переброшены минные шлагбаумы из противотанковых мин. На одном из подобных шлагбаумов подрывается УАЗ Кирьяна.
Из Луганска приезжают сапёры и пригоняют технику. Первыми идут сапёры, за ними – техника: машины со щётками для уборки улиц. Поначалу они расчищают одну полосу дороги, и первые автомобили наконец-то начинают движение по «Дороге Жизни».
Украинцы ещё отходят к аэропорту, когда из Луганска к их бывшим позициям ко взорованным ЛЭП выдвигаются сапёры и электрики. Старший у сапёров – Гном, электриками руководит Емельяненко.
Первыми подходы в опорам ЛЭП и сами опоры проходят сапёры – разминируют.
За ними заходят электрики и сразу начинают восстанавливать линии электропередачи.
Очень быстро в город начинает подаваться электричество.
***
Аэропорт окружают с трёх сторон – со стороны Краснодона заходят краснодонские, со стороны областной больницы идёт «Заря», со стороны Лутугино – недавно созданный батальон «Дон».
Украинская артиллерия из аэропорта работает постоянно и эффективно. Их пытается подавить артиллерия ополчения.
Всё, что есть у луганчан на данный момент – «Грады», одна батарея САУ 122 мм и 2 батареи Д-30.
САУ стоят на заводе, куда ездили НШ с Поэтом, Д-30 – на других предприятиях.
В аэропорт летит в ответ, но практически безрезультатно.
После становится известно, что украинцы в аэропорту под бетонкой вырыли укрытия для своих САУ. САУ выходят, отрабатывают по Луганску и снова уходят в укрытие.
Бетонка – хорошая крыша. Ни «Грады», ни САУ, ни Д-30 ничего не могут ей сделать.
***
К Андрею неожиданно заходит Вальтер.
– Андрей, бензовоз есть? С бензином, хотя бы немного.
– Есть… Зачем?
– Мы не можем их из аэропорта выдавить. Сейчас их загнали в тоннели – там большая система, кстати.
– И что делать?
– Думаем подгонать бензовоз, залить их норы бензином и поджечь.
– Как в Одессе?
– Как в Одессе.
– Есть бензовоз.
***
Бензовоз под прикрытием одного БТР из третьей роты идёт в сторону аэропорта.
Вальтер с группой бойцов – на броне, в бензовозе – только водитель.
Их сопровождает бронегруппа под командованием Вити-Бронетанка. Бронегруппа идёт с БТР и бензовозом почти до украинских позиций, затем останавливается, и дальше БТР и бензовоз идут в одиночку.
Здесь всё начинает идти не по плану.
Украинцы, словно почуяв что-то, вылезают из нор и открывают огонь. Десант прыгает с брони и рассыпается на обочине.
В бензовоз прилетает, он врывается. За секунду до взрыва водитель бензовоза пулей выскакивает из кабины – даже оставляет в кабине свои тапки.
Услышав стрельбу, Бронетанк поднимает своих, они выдвигаются к подбитому бензовозу и открывают огонь по украинцам.
Украинцев загоняют обратно в норы, БТР отходит вместе с бронегруппой, бензовоз остаётся догорать.
***
Отойдя назад, бронегруппа хватается десанта, который был на броне. Их не было видно во время перестрелки, не видно до сих пор.
Где их искать – неясно.
Старый армейский принцип – 80% проблем решаются сами собой. В данной ситуации – метод не лучший, но он срабатывает.
Пока в бронегруппе судорожно связываются со всеми, с кем могут, и предупреждают о группе Вальтера, пока соображают, в каких направлениях искать в первую очередь, потерявшийся десант приводит Саид. Командир взвода из третьей роты.
Погибших нет. Только один раненый – Вальтер. Ему в руку попадает осколок. К счастью, не критично.
Удивительно, но остаётся цел даже водитель бензовоза.
***
Полностью окружить аэропорт не удаётся из-за минных полей. Не удаётся перекрыть направление на Лутугино. Но всё-таки с трёх сторон ополченцы начинают понемногу сжимать.
Когда дело всё-таки подходит к финальному штурму, украинцы ночью бегут из аэропорта через свои же минные поля.
Они оставляют после себя огромное количество техники, боеприпасов и продовольствия. И – щедро наставленные на всех подходах мины.
Также заминирована брошенная техника, и вообще всё, что можно. В аэропорт снова первыми заходят сапёры, разминируют подъезды и технику.
Трофеи из аэропорта, нужно признать, превосходят все самые смелые ожидания.
Украинцы отступают через Георгиевку в сторону Лутугино. Дорогу из Георгиевки на Луганск держит комендатура, украинцы предусмотрительно делают крюк.
В Лутугино они собираются в огромную толпу, которую накрывает артиллерия ополчения.
***
Батальон «Дон», усиленный зарёвскими танками, наступает от Паньковки. Их задача – возле Счастьинского моста встретиться с основными силами «Зари».
«Заре» не удаётся продвинуться возле Металлиста – никак не удаётся выбить украинцев с их позиций. Бой идёт весь день.
Вечером украинцы внезапно снимаются и бегут к Счастью. Их по дороге встречает «Дон» и перебивает почти всех.
Через Северский Донец прорывается буквально пара танков.
***
Основные силы «Зари» – рота, усиленная бронегруппой – застревают под Шишково и РЛС. Начинается бой с большой группировкой украинцев. Как и под Металлистом, бой идёт до вечера.
Затем украинцы бросают погибших, технику, боеприпасы и разбегаются кто куда.
Следующие несколько дней их вылавливают по посадкам и по подвалам.
***
Разведку «Зари» поднимают и отправляют впереди зарёвских сил – разведывать ситуацию на пути наступления.
Поэт, отлёживающийся второй день, слышит по рации команды. Поднимается, быстро собирается и сбегает на второй этаж.
Взвод собирается на длительный выезд.
– Поэт, ты чего? – удивляется Пазик. – У тебя же ещё день отсыпного?
– Ну и хрен с ним. Джихадмобиль выезжает?
– Конечно.
– Вот и хорошо.
– Поэт! – радуется Филин. – Я уже нам в УАЗик всё собрал. Не пропадём.
– Отлично.
Согласно плану, разведка должна заходить в Жёлтое, к ней должны присоединиться основные силы «Зари». Те, которые, как окажется после, завязнут под Шишково.
***
Взвод выбегает из онкологии и рассаживается по автомобилям. Оружейку выносят полностью, остальным заниматься времени нет, поэтому оставляют, как есть.
Отключают все электроприборы, на дверь, ведущую на этаж с лестницы, вешают навесной замок.
Рядом с Филином в Джихадмобиле усаживается Пазик. Поэт становится на пулемёт, в кузов запрыгивают Байкер и Образ. Каждый старательно прикрывает свой сектор и каждый понимает, что если из кустов прилетит из «Мухи» – не спасёт ничего.
Когда колонна с Джихадмобилем выезжает из ворот, навстречу попадается машина, в которой едет Андрей. Поэту весело наблюдать изумлённые глаза Андрея, увидевшего его за пулемётом.
***
До поворота на Жёлтое добираются без происшествий. Дальше начинается более напряжный участок – дорога сворачивает от основной трассы и идёт между двумя густыми лесополосами.
Две стены деревьев и кустов обступают узкую разбитую дорогу, и за листвой не видно ничего. И никого – если там кто-то есть.
К счастью, до Жёлтого также добираются без проблем. Не доезжая до окраины, выбирают позицию для Джихадмобиля, с которой видны крайние дома и уходящая к Донцу улица. Остальные автомобили останавливаются позади, разведка спешивается и аккуратно заходит в Жёлтое.
Первый из местных, кого встречают – пожилой мужчина на лавочке возле дома.
– Здравствуйте, – совершенно спокойно говорит мужчина. Так, будто ополчение заходит сюда каждый день.
– Отец, хохлы есть?
– Второй день, как нет. Ушли. С концами.
– Куда ушли?
– Туда, в сторону Весёлой Горы. Все разом.
– Ясно.
Село на всякий случай проходят, как положено, но по поведению местных видно, что украинцев в селе больше нет. Удивительно – люди занимаются своими делами, у них есть мобильная связь. И – чудо! – в Жёлтом работает магазин.
Зайдя в магазин, разведчики испытывают лёгкий шок. На прилавках и в холодильниках – мороженое, колбасы, пельмени, вареники. Скоропортящиеся продукты, но, тем не менее, свежие.
Есть хлеб. Есть сигареты. Есть холодная кола (в холодильнике!) Поэт нагребает колу и слышит возмущённый голос Филина.
– Как это «нет»? Почему «нет»? Пирожки есть, пицца есть, бургеры всякие есть, а чебуреков нет?
– Сделаем, – с удивлением отвечает продавщица.
Она ещё не знает Филина – главного адепта Чебуреков.
***
Похожий шок испытывает и Андрей, когда он приезжает в Жёлтое. Зайдя в магазин и увидев это совершенно невероятное по меркам окружённого Луганска великолепие, он ненадолго зависает.
– Вам чего? – спокойно спрашивают Андрея.
Здесь уже успевают привыкнуть к первой реакции ополченцев.
– Да ничего пока… – растерянно отвечает Андрей. – Не в этот раз… Я деньги не взял с собой.
В окружённом Луганске во время второй половины блокады был практически военный коммунизм. Еду подразделениям (а от ополченцев – и гражданским) выдавали централизовано, купить было практически нечего. Некоторое время деньги были не особо-то и нужны.
Разве что купить сигарет, если их удавалось протащить в город.
***
В Жёлтом разведка занимает основные позиции на въезде и выставляет посты по ключевым точкам. Задача, по идее – дождаться подхода основных сил, который должен быть вот-вот.
Но основные силы наглухо завязываются с украинцами под Шишково, и разведчики даже не знают, как им везёт в том, что основные силы украинцев не доходят до Жёлтого.
Если бы это произошло – два десятка человек с «Мухами», «Шмелями», РПГ и Джидахмобилем – долго бы не продержались против толпы, имеющей в распоряжении бронетехнику, артиллерию, и с храбростью ужаса рвущуюся на другую сторону Северского Донца.
Разведку бы, скорее всего, просто смели вместе с частью домов села.
***
Совсем рано утром Джихадмобиль выезжает в Луганск – Пазику нужно попасть к Комбату.
За рулём – Филин, на пулемёте – Поэт. Пазик – пассажир-стрелок, четвёртым с собой берут Пеле.
Заезжают в «Зарю», пока Пазик общается с Андреем, остальные трое заходят в столовую, без очереди («Нам скоро на выезд! Без обид!») набирают еды и быстро и плотно завтракают.
Пока суть да дело, Поэт забегает на склад к Танечке и Танюшке и до того, как его находит недовольный Филин, успевает выпить кружку крепкого чаю и съесть полшоколадки.
– Едем, Поэт, тебя только ищут! – недовольно говорит Филин.
– Чего меня искать? Рация, что ли, не работает?
– Моя разрядилась, на зарядке сейчас.
Загрузившись в Джихадмобиль, разведчики выезжают из «Зари».
– Сейчас проедем через Металлист, затем – на Александровск, – говорит Пазик. – Глянем дорогу заодно.
– Что с пленными будем делать, как найдём? – спрашивает молодой и ещё немного наивный Пеле.
– Поэт расскажет.
– Может, найдём что-то хорошее… – мечтательно подаёт голос Филин.
– Да ну его на фиг! – жёстко отвечает Пазик. – Сейчас здесь ещё ДРГ остались. Ничего не подбирать, тем более то, что лежит красиво и на виду.
– Мины?
– Мины. Растяжки – как минимум. Могут и шмальнуть по ходу дела.
– Ясно.
– Точно ясно? – Пазик говорит жёстко.
– Да ясно.
– Вот и хорошо.
Но в этом случае получается по принципу «Бог шельму метит».
***
Приблизительно на полпути от Металлиста к Александровску на перекрёстке стоит сгоревшая «Нива».
Когда Джихадмобиль проезжает мимо, Поэт невольно подмечает полный новый брезентовый вещмешок, лежащий на сгоревшем сидении «Нивы».
Особенно яркий и приметный среди сгоревшего металла.
– Блин, – говорит Пеле.
Он тоже заметил вещмешок. Да и не только он.
– Филин, притормози, – говорит Пазик, когда Джихадмобиль отъезжает от «Нивы» метров на двести.
Филин останавливает Джихадмобиль, но двигатель не глушит.
– Вещмешок… – неожиданно для Поэта задумчиво говорит Пазик.
– Пазик, ты что? Ты же сам рассказывал про ДРГ и мины!
– Да мы посмотрим насчёт растяжек. А мины там негде ставить – асфальт кругом! – встревает Пеле.
Филин молчит. Похоже, идея ему не очень нравится, но вещмешок – это явно что-то хорошее.
По крайней мере, так может быть.
Пазик и Пеле – «за» то, чтобы сунуться к «Ниве» за вещмешком. Поэт – против. Филин – колеблется.
Большинство – за фракцией оптимистов. Тем более Пазик – командир.
Покусав губы, Пазик принимает решение.
– Пеле, идёшь сейчас туда, мы тебя прикрываем. Смотришь, дальше по рации докладываешь, думаем. Только быстро!
– Пазик, ты же сам ужасы рассказывал! – не выдерживает Поэт.
Пазик молчит.
– Поэт, вещмешок, полный! – уговаривает Пеле. – Там ещё и сапёрная лопатка была!
Малые пехотные лопатки – дефицит. Ценятся сильно, могут даже быть неплохим подгоном или подарком на день рождения.
– Пазик… – снова начинает Поэт.
– Так, Пеле, – Пазик принимает окончательное решение. – Давай быстро и острожно. Просто подходишь и смотришь насчёт растяжек, затем – на связь. Понял?
– Понял!
Пеле выскакивает из Джихадмобиля и бежит к «Ниве».
Поэт сбрасывает предохранитель пулемёта и наводит его на посадку, которая окружает дорогу, пересекающую дорогу Металлист-Александровск.
Посадка густая, почти подходит к дороге, по которой ехал Джихадмобиль, и это особо раздражает Поэта.
– Пазик, Пеле точно осторожно… – договорить Филин не успевает.
Пеле только-только подбегает к «Ниве», у Поэта резко замедляется восприятие и останавливаются мысли.
Значит, сейчас что-то будет.
Выстрел-свист-взрыв!
ДРГ украинцев с 82-м миномётом, судя по всему, пристрелялись к «Ниве» заранее.
Хорошо, что это наверняка было сделано днём, и рано утром другие условия – другая температура и другой ветер – дали мине небольшое отклонение.
Поднимая облако пыли, мина взрывается на асфальте метрах в двадцати от «Нивы».
Поэт ещё не успевает сообразить, куда стрелять и нужно ли это делать, как Филин бьёт по газам. Джихадмобиль с визгом, чуть не опрокинувшись, разворачивается на неширокой дороге.
Филин резко тормозит и сигналит Пеле.
– Пазик, ****ь… – шипит Поэт.
Пулемёт сейчас смотрит в противоположную от «Нивы» сторону, поэтому Поэт ставит пулемёт на предохранитель, берёт автомат и кладёт его на борт Джихадмобиля.
– Пазик…
Пазик молчит.
Гремит ещё один выстрел, и ещё одна мина падает недалеко от «Нивы»
– Пеле, быстрее! – зычно орёт Филин.
Но подгонять Пеле сейчас – не обязательно.
До войны Пеле занимался футболом – за что, собственно, и получил свой позывной. Сейчас Пеле гигантскими, какими-то диагональными скачками несётся к Джихадмобилю по дороге.
Если бы тренер Пеле сейчас видел скорость, с которой мчится его воспитанник – тренер бы, наверное, рыдал от восторга.
Ещё один выстрел и свист – и в этот раз мина попадает точно в «Ниву».
В следующий миг Пеле запрыгивает в Джихадмобиль, на ходу перескочив борт, как легкоатлет на соревнованиях.
– Филин, ходу! – орёт Поэт.
Но и Филина подгонять – не обязательно.
Джихадмобиль с воём двигателя и визгом покрышек прыгает с места и летит в сторону Александровска.
Сзади – всё тише и тише – гремят ещё несколько взрывов.
– Пазик, ****ь… – зло говорит Поэт.
Пазик молчит.
***
На утро в Жёлтое заходит первая поддержка – одна БМП и десяток человек. Остальные силы «Зари» подтянутся позже.
Разведка получает задачу выдвинуть по берегу Донца до Весёлой Горы, первой заходя в населённые пункты.
Часть разведки остаётся в Жёлтом (в усиление пока что небольшому гарнизону), экипаж Джихадмобиля готовится к выезду.
И тут Филина снова накрывает. Когда Поэт выходит из магазина, набрав в дорогу колы и бутербродов с колбасой, он видит, как над Джихадмобилем городо реет на ветру российский флаг, одновременно – флаг разведвзвода.
– Филин, ты долбанулся?
– Поэт, даже не спорь! – Филин улыбается, но видно, что это – всего лишь маска. Настроен он серьёзно.
– Я не спорю, я вопрос тебе задаю. Знаешь, куда едем?
– Знаю. Поэтому флаг и прикрепил. Пусть видят, что свои едут. Заждались, думаю.
– Ага, заждались. Хохлы оставшиеся. В кустах с РПГ.
– Ничего. Кто в кустах увидит – сдаваться быстрее выйдет. Куда они отсюда денутся?
– Отсюда-то никуда. Но мы же по берегу будем ехать. До деревьев на той стороне – полкилометра, не больше. Достанут даже из автомата.
– Ничего, не достанут. А если достанут – судьба. Но пусть видят, что мы пришли, и уже не уйдём отсюда.
– Блин, политинформация от Филина.
– А хоть и так!
В Джихадмобиль, кроме Филина и Поэта, садятся Пазик и Байкер. Байкеру, похоже, происходящее нравится, а Пазику – по барабану.
Джихадмобиль трогается от магазина, пересекает центральную улицу, ведущую к Донцу, и двигается в сторону Весёлой Горы.
***
Первый сюрприз ожидает на дальней стороне села. Высунувшись с пригорка, Филин вдруг бьёт по тормозам так, что Джихадмобиль даже пригибается. С громким скрежетом в коробке Филин втыкает заднюю, сдаёт назад и останавливает Джихадмобиль под деревьями.
– Что там? – спрашивает Пазик.
– БПМ, – отвечает Поэт, видевший ситуацию с самой высокой точки.
– БМП, – повторяет Филин.
Разведчики спешиваются, медленно, пригибаясь, прячась за деревьями, подходят к верхушке холма и осторожно выглядывают.
БМП стоит на улице, недалеко от забора. Не спрятана между домами, как в Хрящеватом, а просто на улице. Ствол пушки направлен приблизительно в сторону Джихадмобиля, но не видно, чтобы он сейчас поворачивался.
И вообще – никаких признаков жизни возле БМП нет.
– Что делать будем?
– Въебём, – решительно говорит Байкер. – Из «Мухи». Подойти осторожно…
– Да подожди ты! А если её бросили? Трофей будет неплохой.
– И как мы узнаем? Пешком к ней идти? Расстреляют на подоходе, как мишени.
– Зачем же пешком? – рассудительно говорит Пазик. – Ствол смотрит хрен знает куда. Сейчас выезжаем и не спеша едем к ней. Поэт, держишь на прицеле. Только ствол дёрнется – размолотишь на хрен. Не промажешь?
– С такого расстояния – захочешь, не промажешь.
– Вот и хорошо. Байкер, держишь левую часть и зад, я – правую, Поэт – всё внимание на коробку. Если что – всаживай всё, что есть. Готов?
– Да.
– Пошли!
***
Джихадмобиль аккуратно переваливается через пригорок. Филин ведёт не очень быстро и ровно – чтобы создавать Поэту максимально комфортные условия для прицеливания.
Пазик с автоматом немного выснунулся из двери и застыл, как оловянный солдатик. Только ствол автомата движется туда-сюда.
Байкер вертится в кузове, постоянно бессистемно переводя прицел из одной стороны в другую.
Поэт влип плечом в приклад «Утёса» и видит только БМП. Остальной мир исчез почти полностью.
До БМП доезжают без происшествий. Остановивливаются метрах в шестидесяти, Филин двигатель не глушит. Пазик и Байкер быстро выпрыгивают из Джихадмобиля.
– Байкер, сейчас заходим оттуда… – начинает Пазик и замолкает, обернувшись в сторону забора.
Поэт искоса смотрит туда же.
Там стоит местный с сапкой и внимательно смотрит на приезжих. Флаг, похоже, быстро развеивает все его сомнения.
– Здравствуйте, – осторожно говорит местный.
– Здравствуйте, – отвечает Пазик.
– Наконец-то! – В голосе местного слышна небольшая претензия.
– Как смогли, – вежливо отвечает Пазик. – Что за БМП?
– Укры бросили, как уходили.
– А давно ушли?
– Вчера.
– А чего же бросили-то?
– Не знаю.
– Поломана?
– Вроде была нет. Но, может, не завелась.
– Они точно ушли?
– Да, ещё вчера.
– Заминировали её, не знаете?
– Может быть. Возились что-то перед тем, как уходить.
– Вы не смотрели, что ли?
Вопрос Пазика – не праздный. Обычно местные очень быстро обшаривают подобную брошенную технику.
Оружие и боеприпасы зачастую не трогают, но вот сухпайки, спальники, инструменты, топливо, бушлаты, брёвна с брони и прочее «добро двойного назначения сразу» же уходят на «ура».
– Не, даже пацаны не лазили.
– Филин, давай обойдём коробку сзади, – говорит Поэт.
– Вот это давай. Сколько можно стоять.
Джихадмобиль аккуратно объезжает БМП сзади. Пазик и Байкер заходят с другой стороны.
Все сомнения отпадают – десантные люки открыты, и видно, что никого внутри нет.
– Ладно, вызываем сапёров из «Зари», пусть разбираются. Двигаем дальше.
***
БМП будет одним из многих трофеев, оставшихся после украинцев. Лёгкие брони, кое-где танки, и даже – один «Ураган».
Дальше, за Весёлой Горой, украинцы, уходя, пытались на «Урагане» выехать по песчаному склону. Протупил или водитель, или командир, или же протупили оба – во время подъёма песок под одной стороной тяжёлой машины съезжает и «Ураган» аккуратно заваливается набок.
Пакет заряжен. Но к счастью для украинцев (и к радости ополченцев) трубы практически не пострадали и снаряды не взорвались.
Так этот «Ураган» и находят впоследствии ополченцы. После того, как машину и окрестности обшарили сапёры, «Ураган» зацепляют танками, понемногу вытягивают на склон и буксируют в Луганск.
Хорошая находка. Жаль только одно – что украинцы рядом не оставили к ней побольше боеприпасов.
***
Дорога петляет между посадками и выводит на окраину большого дачного кооператива. Забор, шлагбаум, будка сторожа – всё, как положено.
Джихадмобиль снова останавливается. И снова происходит быстрое совещание.
– Что делать будем? Соваться напрямую, если там кто-то остался – кирдык верный, – начинает Пазик.
– Да никого там нет уже! – Филин настроен оптимистично и решительно.
– Слушайте, – вдруг подаёт голос обычно молчаливый Байкер. – Давайте найдём кого-то из местных. Кто-то же должен быть?
Мысль Байкера не лишена логики. Это один из парадоксов гражданской войны – часть населения продолжает жить и заниматься повседневными делами практически в районах, где происходят бои.
Спрячутся во время обстрела или боя, только утихнет, смотришь – они уже копаются в огородах или в меру возможностей ремонтируют побитые осколками крыши и заборы.
– Давай местного. Только где его искать?
– Зачем его искать-то? – важно отвечает Филин. – Сам найдётся.
Филин несколько раз длинно сигналит, откидывается на сидении и вальяжно закуривает.
Пазик подпрыгивает и с покрасневшим лицом поворачивается к Филину. Открывает рот, чтобы сказать пару ласковых – и закрывает.
Чего уже говорить-то?
Филин оказывается прав – через несколько минут из-за будки сторожа выглядывает мужчина лет сорока пяти. Увидев флаг (всё-таки в идее Филина что-то есть), мужчина выходит из ворот и идёт к Джихадмобилю.
Когда мужчина подходит, видно, что он одет в мятые, вылинялые, неясного цвета брюки и светлую, почти белую, выглаженную (!) рубашку.
– Здравствуйте!
– Здравствуйте, – отвечает Пазик.
– Я – председатель дачного кооператива. Сейчас и за сторожа, и за всех.
– Что здесь у вас?
– Ушли. Вчера с вечера шли.
– Много ушли? – спрашивает Филин.
– Да больше ста машин. Танки, БМП, БТР, «Уралы», и ещё другие.
– Точно ушли?
– Точно. Всю ночь гремели здесь.
– Броней много было?
– Да под сотню.
– Нам на другую сторону проехать. Какая дорога самая нормальная?
– Да она одна у нас тут. Правда, ехать сложно – нужно знать, где сворачивать. Построились, позагораживали проезды…
– Может, покажете нам? Проедете с нами?
– Нет, я не могу. Мне нужно здесь оставаться.
«Нужно оставаться» или «ну его на фиг с вами ехать» – это вопрос, конечно. Но видно, что мужчина категорически не настроен садиться в Джихадмобиль.
– Ладно, разберёмся сами, – решает Пазик. – Только расскажите, как ехать.
– Сейчас по Центральной, затем свернёте на Южную… – мужчина заминается.
– Что такое?
– Вывесок с улицами у нас нет почти нигде. А те таблички, что стояли, техникой почти все посносили.
– Коопертив-то большой?
– Да большой. В том-то всё и дело.
Мужчина несколько секунд соображает, затем его лицо светлеет.
– Подождите! Чего я сам-то мучаюсь и вас мучаю? Тут же за ночь прошли больше ста броней. Там, дальше, прямо, дорога хуже начинается, колея от них пойдёт. Просто езжайте по колее, не ошибётесь.
***
Простые решения – зачастую самые верные.
Действительно, колея от украинцев осталась такая, что Поэту кажется, что Филин может, как в старом анекдоте, положить кирпич на педаль газа и вообще бросить руль.
«Куда она, на фиг, с колеи денется»?
Колея петляет сначала вниз, почти к Донцу, затем поднимается далеко вверх, почти до края кооператива.
Вдруг из одного двора перед Джихадмобилем выскакивает женщина лет пятидесяти.
– Подождите! – кричит она.
Немного расслабившиеся разведчики моментально подбираются. Поэт, чуть не подавившись, выплёвывает сигарету и сбрасывает предохранитель на «Утёсе».
– Подождите, я сейчас! – кричит женщина, когда Джихадмобиль почти поравнялся с ней.
Затем быстро убегает во двор.
Небольшая пауза, во время которой разведчики озираются по сторонам – женщина снова выбегает из ворот.
– Я вам компота и варенья дам!
В руке женщина держит литровую банку абрикосового варенья, под мышкой – трёхлитровка густого красного компота.
Похоже, сливовый.
– Возьмите! – женщина протягивает банки Филину.
– О, холодный! Спасибо!
– Вам нужно что-нибудь? – первым соображает Пазик.
– Да есть всё, нормально. Может…
– Что…
– Да…
– Не стесняйтесь. Что?
– Если есть возможность, поделитесь хлебом. Так всё есть – и картошка, и каши, и тушёнка, а хлеба свежего хотелось бы.
– Да пожалуйста!
Пазик поворачивается назад, роется в вещмешке, вытаскивает завёрнутый в простыню круглый хлеб, пластиковую бутылку сгущёнки, пару банок тушёнки и отдаёт это всё женщине.
– О, спасибо!
– Да пожалуйста. И вам спасибо. Как вы тут, всё время были?
– Всё.
– И как с украинцами?
– Да никак. Они меня не трогали, я – их.
Байкер отворачивается и трясётся. Похоже, беззвучно смеётся.
– Ясно. Так их тут у вас не было?
– Почти нет. Только тут наверху (женщина показывает за спину) их пушка долго стояла, стреляли отсюда.
– И что?
– Да в них попали один раз. Или рядом. Недавно. Они тогда ушли.
– Идём туда! – у Филина вспыхивают глаза. – Может, найдём чего?
– Может, после? – сомневается Пазик.
– Когда «после»? Может, что ценное осталось.
– Ага, мины, – вставляет слово Байкер.
– Так мы осторожно. Посмотрим, и дальше.
– Ладно, – соглашается Пазик. Видно, что ему и самому охота помародёрить по возможности. – Идём.
Пазик поворачивается к женщине.
– Где? Куда идти именно?
– Да вот, за забором видите тропинка?
– Да.
– Через луг, вон там, в посадке.
– Так это вам в дом обраткой попасть могли.
– Да я говорила им! Только кто бы меня слушал?
– Ясно. Идём.
***
Байкер остаётся в Джихадмобиле. Пазик, Филин и Поэт аккуратно, маленькими шагами, всматриваясь в землю перед каждым шагом, идут по тропинке.
Метров сорок, которые приходится идти через луг, Поэту даются, пожалуй, тяжелее, чем километровый марш-бросок.
Длинной веткой Поэт сначала раздвигает траву, затем внимательно осматривает каждый сантиметр там, где придётся ставить ногу, и только затем делает шаг.
И всё это нужно делать, всматриваясь в листву посадки. Мало ли что и кто там есть?
В голове совершенно некстати навязчиво крутится песня «Любэ».
«По высокой, высокой траве, я пройду в полный рост…»
«Это же надо быть такими идиотами… По траве!..» – вылезает ответная мысль.
Поэт (да и не только он) ещё очень долго будет стараться вообще не сходить с асфальта. А идея «поехать на природу на шашлыки» будет казаться настолько дикой, что даже не будет рассматриваться всерьёз.
***
Поход на позицию оказывается безрезультатным. Вообще.
Позиция есть – окопы для орудия, боеприпасов и расчёта, россыпи гильз, доски от разбитых снарядных ящиков, гора пустых консервных банок, пластиковых бутылок и сигаретных пачек.
Стволы и ветви деревьев посечены и поломаны осколками – видно, что обратка пришла где-то очень рядом.
Но ценного на позиции нет ничего вообще.
Постояв и покурив, Пазик и Поэт возвращаются назад. Идут по своим следам, поэтому выходят быстро.
Филин на некоторое время остаётся на позиции – в нем, похоже, теплится надежда найти хоть что-нибудь.
Когда Пазик и Поэт возвращаются к Джихадмобилю, женщина выносит им по кружке кофе со сгущёнкой. Кофе горячий и крепкий, сгущёнки в кофе – от души.
Под сигарету – самое оно.
Поэт устраивается на сидении Филина, прислоняет автомат к торпеде, закуривает, понемногу отхлёбывает кофе и осматривается по сторонам.
Тихо, только птицы поют. Ярко светит солнце, деревья покачивает несильный, прохладный в тени ветер. Совершенно обычный дачный кооператив, которых по Украине – тысячи.
Знакомый Поэтов параноик клялся, что землю под кооперативы в своё время выделили для того, чтобы освоить её руками простых людей, и затем выкинуть людей «по закону».
Но дачи превратились почти в населённые пункты, и некоторых людей отсюда не выгнала даже война. С применением танков, авиации и артиллерии.
Сейчас картина – совершенно мирная и тихая. Временами даже кажется, что никакой войны нет, всё это – сон, приснившийся на даче или в деревне.
Взгляд Поэта, бессистемно переходя от одного объекта к другому, соскальзывает на автомат, из-за которого выглядывает любимый Филинов ангелочек, приклеенный суперклеем на торпеде.
Поэт взрагивает и приходит в себя.
– Филин идёт, – говорит с соседнего сидения Пазик.
– Смотрите боевик «Филин возвращается», – подхватывает сзади Байкер.
Шелестят отодвигаемые ветки, и появляется Филин.
Судя по нахмуренному вытянутому лицу, светлая мечта о поспешно брошенной украинской позиции, полной оружия, боеприпасов, продуктов и запчастей для УАЗика, так и остаётся мечтой.
– Филин, ну как? – невинно спрашивает Байкер.
– Никак. Жлобы! О, Поэт, кофе? Поделись, раз на моём сидении сидишь!
***
Вскоре после выезда с дач Пазик внезапно подбирается, секунду слушает и толкает Филина в бок.
– Филин, давай туда, под деревья!
– Что такое? – Филин задаёт вопрос, и в то же время уже крутит руль влево.
– Шум какой-то. По-моему.
Джихадмобиль загоняют под деревья, разворачивают мордой от Донца и наводят пулемёт на видимый из-за посадки край дороги.
Шум постепенно нарастает. Уже слышно, что идёт большая колонна.
– Это ещё кто? – спрашивает Байкер.
– Наши, по идее. Хохлы должны были уйти все уже. По крайней мере, в таких количествах.
– Пазик, мы кого-то ждём?
– «Дон» должен присоединиться. Только они после нас должны были зайти. Рановато вроде бы…
– Вроде бы…
Шум нарастает. Из-за деревьев, переливаясь в солнечных лучах, показывается лёгкое облачко пыли. Затем – выныривает УАЗик.
Над УАЗиком полощется красный флаг. Сомнения отпадают.
– «Дон» всё-таки, – с облегчением говорит Пазик.
– Ну, слава Богу!
– Филин, сними флаг, – говорит Пазик.
– Это ещё зачем?
– Выйду к ним, в руках держать буду. Чтобы за хохла не приняли.
– А, хорошо.
Филин снимает флаг и отдаёт Пазику. Пазик, дождавшись, пока УАЗ приблизится к ним, выходит из кустов и идёт, размахивая флагом над головой.
Его замечают, колонна тормозит. Большая колонна – танки, БМП, «Уралы» и транспорт поменьше – легковушки и микроавтобусы.
УАЗ сворачивает и едет к Пазику. Они встречаются где-то на середине между дорогой и линией берега.
Некоторое время Пазик разговаривает с сидящими в УАЗе, затем поворачивается и идёт к Джихадмобилю. УАЗ едет назад.
Пока Пазик доходит до Джихадмобиля, колонна «Дона» трогается снова.
– Что там такое? – спрашивают Пазика.
– Да не хотят они за нами идти. Им кто-то сообщил, что в Весёлой Горе уже вроде бы никого нет. Вот они и заходят в неё первыми.
– А мы?
– Нам сказали, если хотим, ехать сзади.
– И что?
– Что «что»? У нас задача была зайти в Весёлую Гору?
– Да.
– Вот и хорошо. Значит, зайдём, только после «Дона», затем назад повернём.
– В Долгое?
– Нет, нам уже объект определили. Недалеко отсюда, кстати.
– Ну, поехали.
***
Решение ехать за колонной «Дона» разведчики прокляли потом не раз.
В это лето почти не было дождей, и местная почва просохла глубоко и крепко. После танков и «Уралов» за колонной поднимается густой, как дым, пылевой хвост, который моментально забивается во все щели.
Разведчики в Джихадмобиле завязывают лица банданами, у кого есть очки – надевают очки, но это мало спасает.
Пыль забивается всюду – под одежду, под каску, в нос, в рот, в уши, в глаза. Страшно даже представить, что сейчас происходит в воздушном фильтре Джихадмобиля и в смазанном оружии.
Пока доезжают до Весёлой Горы, пропитанная потом и пылью одежда превращается в ломкую корку. Все надсадно кашляют.
Лично у Поэта ощущение, что он курил всю ночь без перерыва.
Колонна «Дона» заходит в Весёлую Гору. Джихадмобиль останавливается на окраине.
– Ну что, дальше ехать будем? – спрашивает Филин, снимая очки.
Очки у Филина – какие-то спортивные, которые прилипают резиновыми краями к коже. Поэтому на серо-буром от пыли лице выделяются два телесного цвета овала, в которых видны глаза.
Байкер фыркает.
– На себя посмотри! – рассудительно отвечает Филин и снова поворачивается к Пазику. – Так что, будем заезжать?
Пазик молча показывает вперёд.
На холме почти в центре села видны несколько танков и БМП, на одном из танков – ещё один красный флаг.
– Ясно. Наши уже здесь, и все это видят.
– Хреново, что так вышло, – отвечает Пазик. – Нужно было поначалу по-тихому пройти всё.
– Да какая разница? – спрашивает Байкер. – Зашли и зашли. Нам-то что делать?
– Разворачиваемся, – решает Пазик. – Филин, давай обратно, по дороге покажу, где свернуть. Сразу на объект едем.
Позже выяснится, что Байкер ошибался, и разница всё-таки была.
Возможно, в Весёлой Горе оставался корректировщик, или «Дон» заметили с другой стороны Донца. Головную часть колонны «Дона» чётко накрывают «Градами».
***
По дороге на объект пыльный Джихадмобиль проезжает через Раёвку. Увидев флаг, местные жители выходят на улицу. Впереди бегут радостные мальчишки.
– Пришли! Вы насовсем к нам?
– Мы – нет. Но скоро за нами зайдут насовсем.
– Ура! – улыбается один подросток.
Выяснится, что его отец служит в «Заре», и он отца не видел с начала войны.
– Подожди, это что такое? – Поэт, не веря глазам, смотрит на автобусную остановку.
Остановка свежепокрашена в голубой и жёлтый цвета. Голубой, как на украинском флаге – сверху, жёлтый – снизу.
– А, это во-он с того дома мужик. Постоянно красил её, Вконтакте фотки свои возле остановки выкладывал, хохлам еду носил всё время.
– Да… Передай ему, мы завтра утром проезжать здесь будем. Пусть уберёт свои художества.
Это было сказано около шестнадцати часов.
На следующее утро Джихадмобиль проезжает через Раёвку, когда ещё нет восьми. Остановка уже тщательно перекрашена и уже даже высохла краска.
Цвет определить невозможно – что-то красно-зелёно-серо-коричневое, преливающееся разводами и пятнами ещё непонятно каких цветов.
Похоже, раёвский «художник» сливал в ведро все краски, что у него оставались.
Кроме жёлтого и голубого.
***
Когда Джихадмобиль в этот день добирается до объекта, первым делом занимают пару дачных домов прямо на берегу Донца.
Вторым – думают, что делать с пылью, забравшейся во все щели и покрывшей всё. За день намотались, шевелиться не хочется, но все понимают, что нужно.
Хозяйственный Филин вынимает из Джихадмобиля ведро. Затем идёт в сарай и возвращается ещё с тремя вёдрами. Два берёт сам, а два вручает Байкеру.
– Идём, Байкер. УАЗик нужно мыть. Кататься любишь?
Байкер молча забрасывает РПК за спину, берёт ведра, и идёт за Филином к реке. Проходя мимо Поэта, Филин коротко, но многозначительно смотрит на Поэта.
Поэт намёк понимает.
– Давай, Пазик, мы пулемёт пока снимем.
– Давай, – Пазик, как и положенно комадиру, усталость не показывает и всем видом излучает бодрость.
Правда, из-под такого слоя пыли бодрость особо не видна.
Снятие-установка «Утёса» уже происходит автоматически. Пазик и Поэт вытряхивают, как могут, брезент, расстилают его на веранде и кладут на брезент пулемёт.
Поэт открывает крышку.
– Твою мать…
Поэт любит оружие и всегда держит его чистым и хорошо смазанным. В этот раз смазка сыграла плохую роль – в неё попадает пыль, и все части пулемёта покрыты грязевыми лохмотьями, кое-где тускло отсвечивающие маслом.
– Бензин. Корыто. Отмачивать. Корыто – вон, тащи, я пока в машину за бензином. У Филина там была канистра, по-моему?
– Ага. Вот и развлекалочка подвалила на весь вечер.
Поэт снимает разгрузку, куртку и бандану – чтобы лишняя пыль не падала в пулемёт – и начинает разбирать «Утёс».
***
Развлечения хватило до ночи. Пока Филин и Байкер моют Джихадмобиль, Пазик с Поэтом отмачивают в бензине, затем оттирают пулемёт.
Лохмотья из пыли и смазки – Филин называет их «мачмала» – оттираются туго.
Хорошо, что в наборе для чистки есть старая зубная щётка – ей гораздо легче залазить во все пазы и щели и реально быстрее чистить.
Закончив с «Утёсом», начинают приводить в порядок личное оружие.
Разбирать приходится, что называется, до винта. Поэт в очередной раз мысленно благодарит человека, который научил его разбирать УСМ «Калашникова». Сейчас это приходится делать.
Выпросив у упирающегося Филина еще бензина, Пазик и Поэт берут ёмкости поменьше, высыпают каждый в свою (чтобы не перемешались) запчасти от своих автоматов и заливают их бензином.
Из рожков автоматов приходится высыпать патроны и перетирать каждый. Рожки также приходится разбирать и вытирать их внутри от густого слоя пыли.
В рожках Поэтова автомата всегда смазаны пружины, и все они сейчас покрыты густым слоем мачмалы.
В завершении процесса чистят пистолеты. Понятно, у Пазика ПМ был в модной открытой кобуре и забит пылью под завяку. Но у Поэта ПМ был в штатной закрытой кобуре – и тот весь в пыли.
Настолько, что внизу кобуры просто лежит слой пыли.
Даже запасная обойма, находившаяся в своём кармашке, полна пыли. Полна так, что когда Поэт выщёлкивает из неё патроны, пружина после третьего или четвёртого патрона вообще перестаёт разгибаться.
***
Филин и в этом вопросе оказывается хитрее всех.
Отстегнув рожок и выбросив патрон из ствола, Филин быстро, но энергично промывает автомат в Донце, затем быстро его разбирает и раскладывает части сушиться на невесть откуда вытащенной чистой ткани.
Части автомата в эту жару сохнут быстро. Филин промывает их в чистом бензине (себе не пожалел), затем смазывает маслом, протирает краем ткани, собирает и пристёгивает рожок.
И самодовольно смотрит на остальных, упорно и медленно оттирающих свои автоматы.
– Филин, рожки разбирать нужно, – говорит Поэт.
– Да ну?
– Смотри!
Вид облепленной мачмалой пружины из рожка Поэтова автомата заметно портит Филину настроение.
– Думаешь, нужно?
– Думаю, да. Ты же не хочешь, чтобы, когда на тебя выбежит стадо укропов, пружина затупила и автомат заклинил?
– Да?..
– Ну да.
– А все эти укропы – злобные гомосеки! А ведь у них с собой – полный «Урал» запчастей для УАЗика! – неожиданно радостно говорит Байкер.
– Поговори мне… – огрызается Филин.
Пазик и Поэт ржут. Филин кривится, долго и мрачно смотрит на Байкера, но отстёгивает рожок и начинает обречённо выщёлкивать из него патроны.
Поэту при виде этого зрелища почему-то становится легче на душе.
***
Объект, на котором сейчас располагается разведка – несколько домов на самом берегу Северского Донца. Сразу за домами берег круто поднимается вверх, позже наверху появятся окопы других подразделений.
Но пока что здесь – только разведка.
Некоторые радуются, что живут на природе, но Поэта картина удручает крепко. До противоположного берега – совсем недалеко, и лес там начинается сразу от воды.
Лес – старый и очень густой. Ночью подтягивай «Утёс» и расстреливай дома вместе со всеми, кто находятся внутри.
Стены в этих домах остановят автоматную пулю, скорее всего – пулю из ПКМ.
Но пуля из «Утёса» эти стены просто не заметит.
Если украинцы до этого додумаются – может быть совсем невесело. Отстреливаться – разве что если ночью, на вспышки. Если принесут пулемёт и расположатся ночью, а стрелять будут днём – даже неясно, куда стрелять в ответ.
Да и деревья на той стороне такие, что также остановят почти все, что есть у разведки. Кроме пули из пулемёта Джихадмобиля.
Джихадмобиль стоит носом к противоположному берегу, пулемёт вычищен и заряжен. Но Поэт понимает, что на месте украинского пулемётчика лично он в первую очередь расстреливал бы Джихадмобиль.
Если в этой ситуации разведка будет пытаться хотя бы подняться на верх берега, чтобы закрепиться там – то туда ещё нужно будет суметь добраться по голому склону. Как раз на радость пулемётчику противника.
В общем, паранойя у Поэта разгулялась вовсю.
Поэт обустраивает себе место в дальней от реки комнате, проследив, чтобы между его кроватью и рекой было хотя бы две стены. Наружная и внутренняя. И чтобы окно в наружной стене не приходилось напротив его лёжки.
Довольный Филин, как обычно, считающий себя самым хитрым, занимает «лучшую» комнату с большим окном, выходящим на реку.
Ну, да вольному – воля.
Разведчики распределяются по нескольким домам, Пазик назначает график дежурств по ночам. Затем садятся ужинать.
Готовить немного начнут позже, у некоторых – например, у Щуки, к удивлению Поэта открываются неплохие кулинарные способности. Но пока что – сухпаи, тушёнка, хлеб, и наскоро, в закопченном чайнике заваренный чай.
Странное ощущение – вроде едят, как на боевом выходе, но живут, как в казарме.
Даже душ есть!
***
Время на новом месте пролетает быстро. Пока налаживается быт, пока караулы устаканиваются с текущими задачами – пролетает почти месяц.
Кто-то считает, что это место – своего рода награда разведчикам, попавшим под «Грады». Поэт вряд ли бы с этим согласился – ему по-прежнему на психику давит сплошная стена деревьев с той стороны, под прикрытием которой может незаметно подойти хоть взвод, хоть рота.
Впрочем, переживать долго не приходится.
Бабая и Поэта переводят на другой объект. Организовывать работу там.
***
Объект-2 – дом на окраине села ближе к Луганску. Стоит отдельно, места достаточно. То, что нужно.
Кроме разведчиков, в доме ещё несколько людей из других подразделений. В общем, все занимаются своими задачами, но старшие на Объекте – Поэт и Бабай.
Кстати, из первого состава разведки на данный момент во взводе уже остаются только они и Филин. Возможно, поэтому им и достаётся эта задача.
Среди прочих, на Объекте постоянно находятся несколько связистов. Они обслуживают ретранслятор, который позволяет поддерживать связь со всей передовой.
«Заря» на данный момент держит линию обороны от Жёлтого до Счастьинского моста. Роту Кэпа перебрасывают на Славяносербское направление.
Командир связистов – один из самых колоритных персонажей, которые попадались Поэту.
Сам главсвязист скромно пытается называть себя громкими позывными, но к нему как-то незаметно прилипает позывной «Связнюк». И так и остаётся с ним навсегда.
Поэту Связнюк больше всего напоминает боевую модификацию Вуди Вудпекера, который задолбал весь лес и пошёл в ополчение.
Ради справедливости нужно признать факт – дело своё Связнюк знает. Но когда он ловит энергичную волну и пытается рассказать Поэту особенности своей работы, Поэт старается спрятаться подальше.
Поэт не понимает и десяти процентов из того, что делает Связнюк со своими бойцами. Вроде бы и особо высокотехнологичного ничего нет – оборудование как оборудование – но Поэту до войны с ним сталкиваться не приходилось.
Нынешние познания Поэта ограничиваются информацией из серии что где нужно нажать, чтобы передать\принять сообщение, и куда класть гранату, если технику нужно наверняка уничтожить.
Связнюк, в свою очередь, искренне не может понять, как человек может не разбираться в транзисторах\резисторах и прочем электрическом хозяйстве.
Ведь это же так просто!
Второй конёк Связнюка – взрывное дело. Когда в «Заре» поначалу проходили экпресс-курсы, он научился чему-то в этом вопросе. И теперь рвётся поделиться знаниями с Поэтом.
Похоже, действует Связнюк искренне – он вроде бы неплохо (в своём понимании) относится к Поэту, и от всей души пытается восполнить пробелы в военной подготовке Поэта.
Поэт любит учиться новому, но сейчас информации, во-первых, хватает и так, а во-вторых – отношение к связи сложилось в начале войны, когда управление шло по мобильным телефонам (украинским, кстати).
Ничего другого просто не было.
Какие-то рации от такси появились значительно позже и решаюшей роли уже не сыграли. Поэтому Поэт спокойно относится к связной электронике.
Взрывчатку Поэт вообще не любит – ему в «Заре» хватило соседства с сапёрами, чтобы понять, что сапёры – это одна из самых отбитых категорий населения.
Сегодня, когда Связнюк в очередной раз начинает гоняться за Поэтом по Объекту с запальными шнурами, капсюлями-детонаторами и пачками пластида («Поэт, блин, давай я уже научу тебя, в конце-то концов!»), Поэт сразу отступает в комнату, где они живут с Бабаем.
Сегодня очередь Бабая рулить машиной, выделенной им с Поэтом. Соответственно, он принимает решения, когда и куда ехать.
Какие-то задачи есть каждый день, но они не всегда идут сплошняком, и можно варьировать по времени.
Бабай, довольный и счастливый, как умеет только восточный человек после хорошего обеда, лежит на кровати и курит с мечтательным выражением лица.
– О, товарищ Поэт, вы тоже отдохнуть после обеда собрались?
– Да, конечно.
– Вот и правильно! В наше время…
Что именно «в наше время», договорить Бабай не успевает.
По лестнице грохочут быстрые шаги, и в комнату вваливается Связнюк с пластидом в руках и кольцом запального шнура на плече.
– Поэт, слушай… О, Бабай, и ты здесь! Ты же тоже вроде бы хотел…
Бабай внимательно смотрит на Поэта, Поэт морозится и отвечает честным взглядом. Бабай соображает моментально.
– Хотел, конечно хотел, спасибо, товарищ… Но не сейчас. В другой раз, хорошо? Товарищ Поэт, нам сегодня к Комбату нужно было. Вы помните?
– Конечно!
– Комбат говорил ближе к вечеру, но предлагаю выехать сейчас. Надо ещё кое-куда заехать. Составите мне компанию?
– Конечно!
Конечно, Поэт составит компанию. Ради красивой возможности спетлять он сюда и пришёл.
***
В селе недалеко от Объекта-2 живут две сестры-близняшки. Им по двадцать лет, не замужем, парней нет (Поэт быстро выясняет это у разговорчивой соседки).
Соседка подробно рассказывает о близняшках, об их родителях и всю историю семьи – вплоть до того, сколько котят недавно родилось у кошки.
Соседка уверяет, что сёстры – разные совершенно. Одна – «шебутная, каких поискать», вторая – «мамина доця». Соседка, здороваясь и разговаривая с сёстрами, как-то сразу понимает, кто из них кто.
Но Поэт разницу между близняшками не видит вообще.
Близняшки Поэту нравятся, но здесь главное – не ошибиться и не нарваться на «шебутную». Поэт таких старается избегать – хватило в жизни.
Через какое-то время Поэт начинает различать сестёр по одежде. Но потом ему в голову приходит мысль, что в такое нелёгкое время они запросто могут меняться вещами, и система, следовательно, не работает.
Чтобы разрешить противоречие, Поэт однажды подходит к обеим сразу, когда они стоят возле двора.
– Барышни, добрый день! – вежливо начинает Поэт.
– Здравствуйте! – практически хором отвечают сёстры.
Ну, и как понять, кто из них кто?
– Приходите к нам сегодня в обед? Угостим вас скромной солдатской пищей, из пистолета постреляем!
Одна из сестёр мягко улыбается и отворачивается. Похоже, эта – «мамина доця».
– Да сейчас! – с неподдельным возмущением отвечает вторая (значит, «шебутная»). – Вот всё бросили и пришли!
– А что такое? – Поэта искренне удивляет подобная реакция. – Можно подумать, я вас водку пить зову! Я же честно – из пистолета пострелять приглашаю!
– Да знаем мы, на какие «пистолеты» вы нас приглашаете! Тоже дурочек нашли!
– Вот так вот! – Поэт зависает.
– Да, вот так! – гордо отвечает «шебутная».
«Мамина доця» улыбается, молча отворачивается и заходит во двор. «Шебутная» стремительно заходит за ней и решительно захлопывает калитку.
– До свидания! – на прощание язвительно говорит «шебутная».
«…Я так понимаю, о минете не может быть и речи…» – вдруг вспоминается фраза из старого анекдота.
Поэт разворачивается и идёт на Объект.
После того, как Поэт побывал под «Градами», он считал, что его в жизни больше ничего не сможет удивить.
Сегодня Поэт удивляется впервые после «Градов».
***
Взвод, оставшийся на первом Объекте, становится ощутимо меньше. Вместе с командиром Пазиком группа – в основном те, кто пришли в середине-конце лета – уходят в другое подразделение.
Вторая группа уходит к Кэпу.
Когда Поэт приезжает «Зарю», его вызывает Андрей.
– Поэт, нужно принять взвод.
– Да не люблю я людьми командовать.
– Нужно.
– И не умею.
– Учись. Мне нужен порядок на Объекте. Больше просто некому.
– А второй?
– Там Бабай останется.
– Ну, мне ещё кое-что доделать нужно…
– Бабай доделает. Он будет на втором, ты – на первом. Ясно?
– Ясно.
Поэт выходит во двор.
Ощущения неоднозначные. С одной стороны, командир разведки «Зари» – это многое значит для тех, кто помнят начало. С другой – того взвода практически нет. Кроме Поэта, из «старичков» остались только Бабай и Филин.
Народ идёт в разведку охотно, но идут на старый имидж, сформировавшийся с первых дней.
Взвод, в первую очередь – не имидж и не история, а люди. Тех людей во взводе уже почти нет.
Тот уровень отбитости, который был поначалу, плюс нынешние технические возможности – получилась бы мощная смесь. Но сейчас «Заря» всё больше превращается из совокупности отчаянных одиночек в слаженную армию.
Кому-то это нравится, кто-то не может это принять. И люди уходят. В другие подразделения, в другие структуры (полицию, МГБ). Не скажешь, что в «Заре» становится меньше людей – люди идут в ополчение, и «Заря» становится всё более мощной силой. Но это уже другие люди.
И те, кто были с самого начала, растворяются среди них, часто не понимая и не принимая перемены.
***
Поэт залезает в микроавтобус, где за рулём сидит ухмыляющийся Филин.
– Ну что, назначили?
Филин, как обычно, в курсе всех событий раньше всех.
– Ты-то откуда знаешь?
– Знаю. Поздравляю.
– Ну, спасибо.
– Да ладно, Поэт. Всё равно ты сейчас – самый подходящий вариант.
– Спасибо ещё раз.
– Да ладно. Поехали, нашим нужно сказать.
***
Первый день командования Поэта сопровождается инцидентом – в чём-то смешным, в чём-то страшноватым, в чём-то – идиотским. Впрочем, в армии – и особенно на войне – грань между смешным, идиотским и страшным очень часто оказывается размытой.
Когда приехавшие Филин и Поэт сообщают всем на Объекте, что командиром назначен Поэт, это воспринимается более-менее спокойно. Поэту кажется, что день так и закончится.
Разобравшись с графиком нарядов, Поэт заходит на их с Филином этаж и выходит на балкон в комнате Филина.
Вообще-то Поэт старается, чтобы между ним и лесом за Донцом были хотя бы пара стен, но сегодня – какой-то удивительно спокойный, яркий и прозрачный день.
Поэт вытаскивает кресло, выставляет его в тени, садится в кресло и выкладывает ноги на перила.
Кресло установлено под углом, и Поэт всё время может видеть краем глаза лес.
Только Поэту удаётся расслабиться до полудрёмы, хлопает дверь и на балконе появляется Филин.
– Поэт, мы на рыбалку сходим, ты не против?
– КУДА?!
– Ну, на рыбалку. На берег, прямо напротив нас.
– Филин, что, жрать нечего?
– Да нет, просто отдохнуть душой хочется. Да и рыбки свежей неплохо бы. Сколько уже можно на консервах!
– Ну идите.
– А ты с нами? Рыбки половить?
– Не, я не рыбак.
– Поэт, как можно?
– Не моё. Да и не хочу лишний раз на берегу светиться.
– Ну, как знаешь.
Филин уходит.
Поэт снова устраивается поудобнее в кресле, забрасывает ноги на перила и закуривает.
***
Редкий случай за весь год, когда Поэту удаётся соскользнуть в безмыслие не во время боя. Там безмыслие – холодное, острое и сконцентрированное, сейчас – тёплое и лёгкое, практически невесомое.
Сквозь полуприкрытые веки Поэт смотрит на солнечные блики на ряби на поверхости Донца, и ему вспоминается детство, лучшие моменты которого прошли в селе, до которого от этого балкона по прямой – километров сорок.
В селе, когда Поэт был без родителей и сестры, ему было спокойнее всего. Его никто не трогал, и он жил в своё удовольствие. Купался, загорал и запоем читал книги из роскошной сельской библиотеки.
И мечтал о взрослой жизни, которая обязательно будет интересной и удивительной.
После прочитанных книг Поэт часто жалел, что не застал времена, когда пулемётчики с тачанок косили врагов, и когда красноармейцы воевали против фашистов.
Разве мог он подумать, что будущее будет ещё более удивительным, чем мечталось? Что придётся воевать на тачанке против фашистов – и, главное, неподалёку от села детства?
Поэт смотрит на лес, и снова на реку.
Сегодняшний Северский Донец удивительно похож на Айдар времён Поэтова детства И сейчас Поэта вдруг накрывает уже забытое ощущение – как будто он только что искупался в Айдаре и, совершенно вымотавшись, лежит в тени на берегу.
Вся жизнь сконцентрирована в этом моменте. Просто, спокойно, здесь и сейчас. Ни мыслей, ни страха, ни сожалений.
Всё, как в детстве. Будто и не было последующих тридцати лет.
БА-БАХ!!
Взрыв со стороны Донца выбрасывает Поэта из кресла, как пружина. Поэт ещё успевает увидеть, как прямо возле берега опадает небольшой водяной столб.
БА-БАХ!! БА-БАХ!!!
Ещё два взрыва, и ещё два водяных столбика поднимаются практически в том же месте.
Поэт хватает автомат, в расшнурованных берцах через три ступеньки слетает на первый этаж и выскакивает на улицу. С ходу запрыгивает в Джихадмобиль, сдёргивает чехол с «Утёса» – и застывает, когда видит в прицел спокойно идущего от берега Филина.
На Филине только трусы и шлёпанцы, в руках – сачок и садок, в котором поблескивают несколько рыбин. Правда, за спиной висит автомат.
– Филин…
– Что?
– Что, ****ь, происходит?
– А! Так я же говорил, мы порыбачить пойдём?
– И как, сходили?
– Ну да. Вот, на ужин поджарим. Жирные!
До Поэта начинает доходить.
– Вы что, гранатами рыбу глушили?
– Ну да. Не с удочкой же было сидеть. Да и нет удочек. Да и стрёмно сидеть с ними – сам же говоришь, на том берегу снайпер может вылезти.
– Снайпер… Да оттуда из пистолета достать можно!
– Ну вот! Я так пацанам и говорю: «Поэт сказал лишний раз не высовываться!» Поэтому мы по-быстрому – и назад.
– Филин… Вам что, гранаты девать некуда? Не жалко их на такую херню тратить?
– Так это же «консервы»! Чего их жалеть?
На этот аргумент Поэту возразить нечего.
«Консервами» ополченцы называют РГ-42. Эти гранаты перестали производить в пятидесятых годах ХХ века, и даже неясно, из каких загашников их выкопали, чтобы раздать ополченцам где-то в середине лета.
РГ-42, действительно похожие на консервные банки со вкрученными запалами, ополченцы не любят. Во-первых, «консервы» толком не влезают ни в одну разгрузку. Во-вторых, поражающий элемент в них – посечённая металлическая лента, которая при взрыве часто не разлетается на мелкие осколки, как было задумано, а летит здоровенными кусками.
Причём летит гораздо дальше, чем на положенные для наступательной гранаты 25 метров.
Для этих гранат выпускали «апдейт» – «рубашку», кожух из цельного металлического листа, покрытого насечками, дающими ромбовидные осколки. Вещь неплохая, но Поэт за всё время видел только одну такую «рубашку».
Естественно, у Филина.
– Поэт, ты чего? Ну, мы же быстро. И нас Пуля прикрывал.
– Филин, вы головами думать не пробовали?
– Да что такого-то?
По Филину никогда толком не скажешь, действительно он тупит, или включает дурака. Особенно, когда Филин чует, что, возможно, где-то накосячил.
– Ни хрена. Давай обходиться без рыбалок.
– Ну хорошо! Рыбку-то будешь вечером?
– Не, не хочу. Что-то я разлюбил «рыбку».
– Ну, я тебе всё равно занесу. Вдруг захочешь.
– Заноси.
***
Вокруг Поэта формируется костяк из оставшихся, кто были под Новоанновкой и Хрящеватым. Филин, Балу, Испанец, Байкер и Пуля.
Вновь прибывшие уже смотрят на них, как на людей из разведки «Зари». Из новичков – Ган, Хасан, Молчун и Малой.
Во взводе сейчас – десять человек. По сути уже не взвод – отделение.
Но по-прежнему за разведкой остаётся Объект-1 на берегу. Поэту уже спокойнее – за их спинами, на холме, оборудованы полноценные позиции, где расположены достаточные силы «Зари».
Ещё пара ударных групп – в зоне быстрого реагирования.
Поэт уже не переживает, что ночью взвод-другой с той стороны просто постараются переплыть Донец, толкая перед собой на досках оружие и боеприпасы, и придётся держать оборону вдесятером, в домах с довольно хлипкими стенами. И высоким забором за спиной, который даже не даст нормально подняться на холм.
Но всё равно мысль о пулемётчике на том берегу не оставляет, и Поэт старается сам лишний раз не маячить на открытом пространстве, и другим постоянно напоминает.
***
Дни летят быстро. На Поэта валится куча вещей, о который он раньше не задумывался. До Поэта быстро доходит, что он даже не понимал, как здорово он жил раньше.
Вдвоём с Филином они составляли отдельную систему. Проблем-то было – где поставить Джихадмобиль на ночь, где получить еду и где помыться. Протупили с едой – у Филина всегда есть запас.
Правда, Филин вечно доставал с запчастями, но, оказывается, это были мелочи.
Больше-то проблем, по сути, не было!
Теперь у Поэта пухнет голова всего того, что нужно держать в ней. Когда и сколько подвезти продуктов, как распределить смены, чтобы лишний раз не напрягать людей. Получить боеприпасы, распределить, что-то отвезти в ремонт. Идти на склад за рацией. И ещё куча и куча похожих моментов.
И да, конечно – где искать запчасти для Джихадмобиля и для микроавтобуса?
Ещё одна глобальная проблема: понемногу наваливается осень. Вечерами и ночами уже реально холодно. Зимнюю форму обещают выдать, но пока её нет.
Хотя нужна она уже.
– Филин, поехали! – кричит Поэт после завтрака.
– Куда?
– В Луганск. Только на микроавтобусе поедем.
– Зачем?
– Побираться будем. По знакомым.
– Поехали! Наконец-то!
Поучаствовать в возможности что-нибудь нашайтанить Филина два раза звать не нужно.
– А что будем просить?
– А тебе не похрен?
– Да похрен, конечно. Я тебе верю. Но если бы катушку новую и провода нормальные в наш УАЗик…
– Филин, бл…
– Молчу, молчу. Поэт, не злись. Я же не для себя!
– Филин, я сейчас и так не знаю, за что хвататься!
– Но вдруг!
***
Этот рейд получается на редкость удачным.
Поэт и Филин объезжают бывших зарёвцев из первого набора, которые сейчас кто заведуют охраной объектов, кто командуют уже немалыми подразделениями.
Филину и Поэту рады. И Поэт рад. Видя людей, которых не встречал пару месяцев, Поэт словно возвращается в первые дни – когда спали без одеял и дежурили с одним автоматом на двоих.
За два месяца событий было больше, чем раньше – за несколько лет. Но сейчас этих двух месяцев как будто не было.
– Поэт, говори, с чем? – спрашивает Батя.
– Батя, честно, побираться.
– Ого! Так припекло?
– Приморозило, скорее.
– В смысле? Что нужно-то?
– Мы на берегу сейчас, тёплых шмоток нормальных нет. Холодно. Если ты своих уже одел, если осталось что – поделись. Не себе прошу.
– Ну…
Батя задумывается, пощипывая бороду.
– Комплектов шесть могу дать. Бушлаты и штаны ватные. Не новьё, сам понимаешь, но что есть. Тёплые на самом деле. Очень.
– Да мне любые! Мы же не на парад, а чтобы не мёрзнуть.
– Ну, тогда можешь взять ещё три – они совсем… того, но работать там, где грязно будет – в самый раз.
– Давай всё, что можно! У нас не до жиру!
– Ну, тогда ещё пара милицейских есть…
***
После «побирательного» рейда микроавтобус забит комплектами тёплой одежды. С тройным запасом, по сути. Форма разная – есть и флора, и пиксель, и милицейская, и даже несколько железнодорожных бушлатов. Все не новые, но главное – тёплые!
И – кто бы сомневался – пока Поэт выпрашивает «тепляк», Филин всё-таки урывает по ходу два диска для Джихадмобиля. Поэт даже толком не успевает сообразить, где.
Диски неплохие, кстати.
Сейчас Филина бросает из эмоции в эмоцию. То он радуется, что есть два новых диска, то переживает, что нет ещё двух – чтобы полностью переобуть Джихадмобиль.
Вдруг Филин поворачивается к Поэту.
– Поэт! Слушай, нам завтра в город не нужно?
– А что завтра?
– Заехать бы в одно место…
– На хрена?
– Похоже, я знаю, где ещё два диска взять. Попробовать хотя бы.
– Филин…
– Поэт, я же не себе домой!
– Ну, надо – заедем.
Филин, довольный, отворачивается и некоторое время молчит. Затем поднимает глаза и смотрит на Поэта в зеркало заднего вида.
– Поэт, чего ты такой грустный?
– Да нормально.
– Поэт, ты же Филина не обманешь!
– Осень, Филин.
– Ну и что?
– Не люблю я осень. Депрессняк у меня от неё.
– Чего?
– Да я двенадцать лет до войны жил… По-разному. Поэтому осень для меня – это холод. А за ней – зима. Вообще холод.
– Ну, так ведь и должно быть?
– Да. Только я жалею, что не медведь. Чтобы лечь спать в ноябре, и проснуться в марте.
– Да ладно! То раньше было! Сейчас посмотри, как живём! Даст Бог, не пропадём! И тепло есть, и вода горячая. Телек есть, Поэт! Свет ещё дадут, чтобы генератор не гонять, связь мобильную включить обещают в Луганске. Вообще заживём, как короли!
– Ну да.
– И тёплые вещи есть, на всех, благодаря тебе. Поэт – молодец! Посмотришь – сам не заметишь, как до весны время пролетит!
– Хотелось бы. Только что ещё будет до той весны, и где мы тогда будем?
– Да не переживай, всё будет хорошо. Вспомнишь слова Филина!
– Да уж не забуду.
***
Активной фазы боевых нет. Начинается долгое тягучее противостояние, которое продлится до мясорубки на Сокольниках.
Людям, привыкшим к адреналину, сейчас приходится непросто.
Ган, Байкер, Пуля, Молчун и Хасан переходят в другие подразделения. Испанец уезжает.
Бабай становится ЗНШ – заместителем начальника штаба «Зари».
Оставшимися силами – если так можно назвать троих человек – держать объект уже нереально. Даже дежурить по двое уже не получится.
Андрей передаёт Объект-1 роте, стоящей на холме за объектом, и переводит остатки разведки – Балу, Филина и Поэта – на Оъект-2.
– Товарищ Поэт, наконец-то вы вернулись! – встречает Поэта довольный Бабай, когда разведка на Джихадмобиле и микроавтобусе (Филин и Поэт – в Джихадмобиле, Балу и всё имущество взвода – в микроавтобусе) заезжает на Объект.
– Наконец-то… Что, товарищ Бабай, кто мне эту должность сосватал?
– Ну, тогда выхода не было.
– Выхода не было. Ты же и на свою сам вызвался?
– Ну да…
– Что, плохо мы тут жили с тобой? Сами себе хозяева, голова только за себя болит. И Комбат нас не обижает, и мы при деле. Постоянно, но без жопорвачек. Сказано – сделано. Кто первый ныть начал: «Андрей Александрович, скучно сидеть на месте, может, мы ещё что-то полезное можем сделать»?
– Ну…
– Гну! Скучно ему было? Веселухи захотелось? Ну, и как теперь, весело на должности?
– Ой, блин…
– Ага. Теперь понимаешь? Не жалеешь?
– Да что теперь жалеть!
– Действительно. Ладно. Вы хоть боевым товарищам торжественную встречу подготовили?
– Товарищ Поэт, обижаете! Суп готов, а вечером картошки напечём. В костре! Дрова уже накололи. И днём соседка заходила, как раз пирог с вареньем занесла. Гуляем!
– Пирог! – расплывается Балу.
Поэту почему-то хочется достать Бабая.
– Ну, а культурную программу обеспечите?
Бабай вдруг радостно ржёт.
– Конечно, обеспечим! Связнюк вернётся к вечеру – будет вам культурная программа!
– Ой, блин! Я про него и забыл!
– Неблагодарный вы, товарищ Поэт! А Связнюк вас помнит – со вчера ждёт.
– Да я ж ничего. Он нормальный, только доставучий иногда.
– Кто бы говорил! – не выдерживает Филин.
– Филин!
– Не-не! Понимаю, должность, ответственность. Поэт, я же по-доброму!
– По-доброму… Ладно, давай выгружаться.
***
Лишний «тепляк» на объекте оказывается как нельзя кстати. Связисты ещё не одеты, и большая часть запаса уходит на них.
Но всё равно – ещё остаются несколько комплектов, которые используют при хозяйственных работах.
Разведка по-прежнему занимается на Объекте своими задачами – но уже с учётом, что их осталось трое. Помогают пара-тройка связистов, которых по очереди подтягивают, когда они не заняты своими делами.
***
Однажды, когда Бабай и Поэт выходят в поле возле объекта, метрах в трёхстах от них внезапно гремит взрыв.
Не было слышно ни выхода, ни свиста – только совсем немного, перед самым прилётом.
И рвануло минимум как 152-й.
Поэт много раз расспрашивает артиллеристов, что это может быть, но никто толком так и не может объяснить.
***
На улице, ведущей к трассе, лежит реактивный снаряд от «Урагана». Местные рассказывают, что когда украинцы стреляли из «Урагана» по Луганску – прямо с окраины села – один из снарядов пошёл кувырком сразу после выхода из пакета.
Пролетев таким образом метров триста, эрэс плашмя шлёпнулся прямо на улицу, оставив в асфальте вмятину во всю длину.
Там он и остался. Украинцы, уходя, его не подорвали и не огородили.
Разведка каждый день ездит по этой дороге по два-три раза. Поначалу Балу чуть не наезжает микроавтобусом на прямо на эрэс. Затем Филин, когда они с Поэтом возвращались ночью на Джихадмобиле, забывает про «подарок» и начинает объезжать прямо перед ним.
Филин успевает вырулить, но так, что колесо проходит просто впритирку со взрывателем. И Поэта от резкого торможения и поворота едва не выбрасывает из Джихадмобиля.
Больше инцидентов нет. Эрэс объезжают уже автоматически.
Его взрывают поздней осенью. Выкапывают на обочине яму, трактором на длинном тросе аккуратно затягивают эрэс в яму, обкладывают мешками с песком, прикрепляют заряд и взрывают.
Все прошлые споры на тему «рабочий-не рабочий» разрешаются в пользу «рабочий». Рвануло так, что в домах дрожали стёкла.
***
На Объекте в разведку просится и переходит Маляр – молодой парень из здешних связистов. Весёлый и лёгкий в общении.
Больше новых людей во взвод не берут. Меняется структура батальона «Заря», и пока неясно, будет ли в ней вообще отдельный разведвзвод.
Балу, Маляр, Поэт и Филин – эти четверо становятся последним составом разведки «Зари».
***
На Объекте отмечают день рождения Поэта.
Готовят шашлыки, Поэт привозит на всех пару бутылок коньяка. Поэт – непьющий, пьяных не любит, пьяных с оружием – очень не любит. Да и в разведке с самого начала алкоголь был не принят.
Поэтому на Объекте – в общем, сухой закон. Но вечером тем, кто не заняты, разрешено понемногу «употребить».
Разливают. Поэт делает себе «энергетик» – колу вперемешку с растворимым кофе. Смесь адская, но бодрит минимум на пару часов.
– Поэт, сколько тебе бахнуло? – поднимается Балу с кружкой в руке.
– Сорок один. Блин, пятый десяток!
– Так ты хрыч! – смеётся Балу.
– Вы мне Поэта не обижайте! – возмущается Филин.
– Да чего тут обижаться. Правда…
У Андрея заехать в этот день не получается. Ждали ещё пару человек, но они тоже не добрались. Поэтому шашлыков наедаются до отвала.
После сытного ужина начинает клонить в сон. Клонит даже Поэта, невзирая на энергетик. Он поднимается в свою комнату, не раздеваясь, валится на кровать, и бессмысленно смотрит в чёрный прямоугольник окна, в котором время от времени за пробегающими по небу тучами видны редкие звёзды.
В голове крутится строчка из песни «Наутилуса» «Чужая земля».
«Когда я проснусь, снова буду один. Под серым небом провинций…»
***
Осень. Октябрь. Вечер.
Балу с Поэтом возвращаются из «Зари» на Объект. Едут на микроавтобусе. Балу – за рулём, Поэт – у него за спиной.
С одной стороны – общее ощущение подъёма. Начиная с лета есть позитивные изменения. Ополчение значительно увеличилось. Ополченцы разжились оружием и многому научились.
Те, кто начинали с самого начала, получили редкий опыт боёв в степях и населённых пунктах. Тем более – в гражданской войне.
Но осень и пауза в боевых давят на психику. Ранние и холодные вечера нагоняют депрессию. Ещё не облетели все листья, но ночами уже откровенно холодно.
Холодный ночной ветер что-то будит и переворачивает в груди.
Бус быстро движется в сторону Металлиста. Лучи фар выхватывают из темноты посеченные деревья и покорёженные изрешечённые дорожные знаки.
Если бы Поэт сейчас перевёл свои ощущения в слова, получилось бы что-то вроде «Зачем я здесь?» и «Что будет дальше?». Но в слова переводить лень, и Поэт просто воспринимает тянущее ощущение в душе.
Неожиданно, что называется – на ровном месте – Поэта подхватывает волна лёгкого позитива. Он вспоминает строчку из недавнего стихотворения: «Я видел Амстердам, я слышал «Шокинг Блю», и – Господи, спасибо! – я даже воевал».
Эта игра эмоций накрывает Поэта не в первый раз, но Поэт виду не подаёт. Незачем. Да и не к лицу командиру взвода. Всё-таки разведка «Зари».
Поэту самому забавно от таких мыслей, но они есть.
– Поэт, покурим? – неожиданно спрашивает Балу, не поворачиваясь из-за руля.
– Покурим.
Поэт раскуривает две сигареты и хлопает Балу по плечу. Балу, не оборачиваясь, протягивает руку назад. Поэт вставляет сигарету ему между пальцами, Балу зажимает пальцы и убирает руку.
Ритуал давно откатан до автоматизма.
– Поэт, не думал – на хрена это всё? – вдруг спрашивает Балу.
Похоже, на него этот беспросветный осенний вечер нагоняет эмоции, аналогичные Поэтовым.
– Думал.
– И как? Не жалеешь, что сюда приехал?
– Нет.
– Ну ты же назад не собираешься?
– Пока не победим – нет. Какой назад?
– И не жалеешь всё равно?
– Нет. Нам повезло. Невероятно.
– Да? В чём?
– Карму отработали.
– В смысле?
– В девяностые стариков, воевавших в ту войну, просто выбросили на помойку. Понятно, что государство такое было, и всё такое. Но факт остаётся. Это было ужасно. Это отношение к старикам – коллективная карма. И мне теперь всё равно. На тот свет я приду человеком, который воевал против фашистов. Хоть и звучит пафосно, но я смогу предкам спокойно смотреть в глаза. В отличие от этих…
– Спетлявших? – Балу умеет очень тонко чувствовать собеседника.
– Да.
– Ну, война ещё не закончилась.
– Ага. Не закончилась. Видишь, как к нам начинают относиться? Не все. Но многие. Особенно те, кто здесь не были летом.
– Вижу.
– Это неизбежно. Это – карма. Слава Богу, есть возможность отработать.
– Ну, может быть…
– Да если бы в начале все стали под ружьё, мы бы давно хохлов до Киева догнали, – заводится Поэт. – Или до Львова. А так – сколько нас было тут в самую жару?
– Немного.
– Вот именно. А остальные? Одно дело – те, кто здесь были, кто с нами это всё вытянули. А ведь многие – на пятой скорости в Россию! По программе «Я беженец»! Кормите и поите меня, дорогие россияне! И жалейте! Теперь вернулись – ой, домик разбомбили, ой, машинки нету. Кто виноват? Ополченцы! Плохо защищали его имущество!
Балу молчит.
– Знаешь, Балу…
– Подожди, Поэт. Похоже, наши машут. Может, случилось что-то…
***
На Металлисте – на перекрёстке, где в день боя погибли журналисты Корнелюк и Волошин – стоит блокпост. На нём дежурят зарёвские миномётчики.
Балу с Поэтом проезжают здесь почти каждый вечер. И почти каждый вечер случается какая-нибудь история. То нужно кого-то с блокпоста отвезти в «Зарю» («Пацаны, выручайте, у нас транспорта нет!») То срочно нужно ехать в «Зарю» за чем-нибудь или за кем-нибудь.
Балу с Поэтом к этому уже привыкли и стараются выезжать пораньше – чтобы иметь хотя бы час-полтора запаса.
Балу тормозит возле ДОТа, сложенного из бетонных блоков. Действительно, от ДОТа машут руками.
Из ДОТа выныривает Ашот – улыбчивый мужчина, с ходу умеющий находить общий язык с кем угодно. Ашот постоянно делится с разведчиками тем, чем с ним делятся местные жители. Ломоть сала, кусок домашней колбасы, иногда – банка домашней консервации.
Сегодня Ашот улыбается, но немного напряжённо. Видно, что он скорее раздражён, чем что-нибудь ещё. Но раздражён сильно.
Ашот раскрывает дверь микроавтобуса.
– Пацаны, выручайте! – горячо говорит Ашот.
– Да мы уже поняли, – с пародийной обречённостью отвечает Балу.
– Пацаны, поймите, припёрся пьяный один, бурогозит тут. Ни документов, ни хрена. Отвезите его в «Зарю», пусть разбираются. Задолбал уже всех. Весь такой из себя ополченец, с первых дней, все дела, но пьянючий, документов нет, и толком не может объяснить, где он тут воевал. Задрал!
– Поэт… – Балу, смеясь, поворачивается к Поэту.
– Что «Поэт»? Хрена делать-то? Давай, Ашот, своего легендарного ополченца.
Ашот поворачивается ко входу в ДОТ.
– Иди сюда! Быстрее!
Из ДОТа, покачиваясь, выходит невысокий коренастый мужичок в тёмных спортивных брюках, тёмной футболке и светлой кепке.
– Давай в бус! – с нажимом говорит Ашот.
Мужичок, цепляясь за поручни, заходит в микроавтобус. Мутными глазами смотрит сначала на Балу, затем – на Поэта.
Похоже, он понял, что переборщил, и начал быстро трезветь.
– Бить будете? – с вызовом спрашивает он.
Поэт подбирается, напускает суровый вид и легко бьёт прикладом автомата в пол микроавтобуса.
– Слушай сюда, – говорит Поэт. – Никто тебя не собирается бить или надевать наручники… Если вести себя нормально будешь. Но в «Зарю» тебя мы доставить обязаны. Веди себя тихо, разберутся особисты, если всё нормально – проспишься и утром домой отправишься. Понял?
– Понял, – негромко отвечает мужичок.
– Вот и хорошо. Сядь вон там и веди себя тихо. Понял?
– Понял.
***
Балу разворачивает микроавтобус и топит в сторону Луганска. Ехать старается максимально быстро: ясно, что эта канитель – минимум на час-полтора. Прецедентов было достаточно.
Но уже и есть хочется, и спать. Поэт надеялся, что они быстро доедут, помоются и завалятся на боковую. Теперь этот… «Легендарный ополченец».
Сам «легендарный ополченец», похоже, понял, что ничего ему не грозит, и осмелел. Плюс – в микроавтобусе тепло, и ходовая хорошая – микроавтобус мягко покачивается на кочках.
Плюс – «легендарного ополченца» растрясло.
– Что же вы так, пацаны? – вроде и с претензией, но очень с лёгкой, начинает он. – Что же вы так? Я же тоже ополченец, а вы так…
Увидев, что его слушают, «легендарный ополченец» набирает обороты.
– Да! Вот мы вот здесь! В тот день! На Металлисте!..
Поэт оборачивается и пристально всматривается в лицо. Нет, точно не ошибся – лицо незнакомое.
Поэт начинает чувствовать раздражение.
– Слышишь, чувак, что-то я тебя на Металлисте не помню!
«Легендарный ополченец», похоже, понимает, что ляпнул что-то не то.
– Ну да, мы были в том бою в резерве, потом отошли, – сбавив обороты, негромко говорит «легендарный ополченец».
Минуту подождав, он снова переходит на повышенную передачу.
– Но зато мы на Хрящеватом! – протяжно и с вызовом выдаёт «легендарный ополченец».
Поэт чувствует нарастающее раздражение, и в то же время ему становится смешно. И тут же накатывает злость.
– Слышишь, чувак, – медленно говорит Поэт, – ты, наверное, не поверишь в совпадение. Но я тебя что-то и на Хрящеватом не помню.
– Ну… Мы были в резерве, затем отошли…
После этой фразы разговор заканчивается. «Герой резерва» всю оставшуюся дорогу упорно смотрит в окно.
Балу подгоняет микроавтобус к воротам «Зари» и сразу разворачивается. Из ворот выходит дежурный.
– Что, опять?
– Снова, – смеётся Балу. – Забирайте, героя привезли. Документов нет, пьяный, вынес мозги миномётчикам на Металлисте. Сдайте особистам, пусть разбираются.
– Ну, давай.
– Выходи, – неожиданно для Поэта мягко говорит Балу.
Балу умеет подбирать ключи и к людям, и к ситуации. «Герой резерва» поднимается и, не глядя в глаза Балу и Поэту, выходит из микроавтобуса. Его уже ожидает дежурная смена.
– Балу, может, пожрём в столовой? – говорит Поэт.
– Ну его на фиг, поехали на базу. Там и пожрём. Где гарантия, что Ашот нам ещё развлекалочку не подкинет? Если ещё здесь задерживаться – точно до утра прокатаемся.
– И то так. Поехали.
Балу выруливает на Оборонную и даёт полный газ.
***
Наутро, приехав в «Зарю», Балу с Поэтом заходят к особистам.
– Ну что, как вчерашний герой?
– Да никак. Живёт в Металлисте. Утром его жене дозвонились.
– Чего же без паспорта гулял? Ещё и буховый?
– Дебил.
– Наверное. Отпустили?
– Да. Пожрал утром в столовой и домой попёрся.
– Кстати, он вчера рассказывал, как он тут лихо воевал. Он действительно был где-то?
– Да, был. Пару месяцев. До конца августа.
– Где?
Особист называет одно из подразделений, которое в городе видели чаще, чем на боевых.
Гораздо чаще.
Кстати, из подразделений, которые «были в резерве, затем отошли», и вышла большая часть «героев резерва».
Их – не так, чтобы очень много. Но нужно признать – «герои резерва» есть. И чем дальше – тем их становится больше.
***
На первую годовщину боя под Металлистом приезжают человек триста.
Это с учётом того, что всего в тот день на высоте было восемьдесят семь человек, были погибшие в тот день, были те, кто погибли позже, те, кто за этот год уехали, или просто не смогли приехать.
Поэт ходит среди людей и вглядывается в лица. Где-то треть из присутствующих он не видел ни разу. Не то, чтобы в тот день в бою или хоть когда-нибудь в форме – вообще не встречал.
Поэт пару раз порывается высказать свои чувства кому-нибудь, но умудряется задавить эти порывы.
Неожиданно за Поэта это делает Кэп.
– Блин, – говорит Кэп, оглядывая толпу, – да если бы у меня в тот день были все эти люди, мы бы тогда и Счастье отбили с ходу!
К Кэпу, как и ко многим, воевавшим с самого начала, разные люди относятся по-разному. Но в этом конкретном случае с Кэпом вряд ли стал бы спорить даже его самый главный недоброжелатель.
ГЛАВА 22. СОКОЛЬНИКИ. ПОСЛЕДНИЙ БОЙ ВМЕСТЕ
К концу октября 2014 года в «Заре» остаются три человека из первого состава разведки. Андрей – командир «Зари», Бабай – начальник штаба и Поэт – ПКБА (помощник командира батальона по артиллерии).
Перестройка «Зари», как и всего ополчения, идёт полным ходом.
Из батальона уходят танкисты – они образовывают отдельный танковый батальон. «Грады» становятся основой реактивно-артиллерийского дивизиона. САУшнки – основой своего дивизиона, гаубичники – основой своего.
Разведка, как отдельный взвод, расформирована окончательно. Что-то подобное создаётся в роте Кэпа, который является заместителем Андрея, но это уже не та разведка и не те люди.
Осень, наступившая после первого «Минска», давит на психику. В начале войны план был более-менее ясен: выдержать первый удар и затем идти на Киев. Жизнь, как обычно, внесла свои коррективы.
Людей в ополчении весной-летом 2014-го года было катастрофически мало даже для обороны города, не говоря уже о каком-то наступлении. Потом, после Хрящеватого, народ потянулся массово, но и украинцы провели очередную мобилизацию. Обе стороны научились воевать, и любое наступление по степи, особенно с форсированием рек, имеет все шансы превратиться в мясорубку.
Линия разграничения, в районе Луганска прошедшая по Северскому Донцу, вызывает смешанные ощущения. С одной стороны – хорошо, что враг за Донцом. С другой – от Донца не так далеко до Луганска, как хотелось бы.
***
Филин увольняется из ополчения. Маляр переходит в другое подразделение. Поэт, являясь ПКБА, по-прежнему работает в паре с Балу. Они постоянно куда-то ездят на микроавтобусе, и их почти везде сразу узнают.
Во-первых, Балу – всеобщий любимец. Во-вторых – номер микроавтобуса, какой тяжело забыть.
С этим номером связана история, произошедшая некоторое время назад. В эту историю вряд ли поверит тот, кто не был в армии, но она совершенно не удивит служившего, а особенно – воевавшего.
***
Некоторое время назад Балу с Поэтом должны были на микроавтобусе срочно вывезти боекомплект миномётчикам. Приезжают на автодвор заправиться, и сталкиваются с неожиданной проблемой.
Нынешний главный техник батальона (Поэт пока даже не знает, как правильно называется его должность), дядя Саша, с позывным «Полезный», неожиданно вводит «положенные» порядки.
– Топлива не могу дать, у вас номера нет на бусе.
Номера на бусе действительно нет. Какие номера могли быть летом 2014-го года у автомобилей ополчения? Только лист А4 на лобовом стекле, где написано, что транспорт принадлежит батальону «Заря», подпись Андрея и печать батальона.
– Дядя Саша, какой номер? – Поэт старается сдерживаться.
– Любой. Какой угодно найдите и нацепите. Вон их в автодворе сколько было.
Действительно, раньше в гараже лежали грудой старые украинские военные номера (чёрные), но сейчас их нет. Растащили неясно зачем – вряд ли у кого-то хватило бы ума ездить по Луганску на украинских военных номерах.
– Дядя Саша, нам ехать нужно срочно. Через 20 минут максимум выехать. Где мы тебе номер сейчас возьмём? Заправь, мы нароем до завтра какой-нибудь.
– Не могу и не просите. У меня указание заправлять только по маршрутным листам и вносить в ведомость номер. Маршрутные листы я подготовил и заполню сам даже, но только с номером.
– Дядя Саша, мы БК везём. Он там нужен. Посмотри сам, если не веришь.
– Верю. Но без номера заправить не могу.
Поэт начинает понимать, почему дядю Сашу прозвали «Полезный».
Ссориться не хочется – в ледяных глазах дяди Саши чётко видно железобенное осознание своей правоты в чётком выполнении приказов вышестоящего командования.
Но ехать-то нужно!
У Поэта понемногу начинает шуметь в голове, подкатывает тонкая звенящая злость – контузия редко делает людей толерантными.
Чтобы не сорваться, Поэт резко отходит от Полезного к бусу, где за рулём сидит улыбающийся Балу.
Балу, понимающе глядя на Поэта, молча раскуривает две сигареты и одну протягивает Поэту.
– Слышал? – спрашивает Поэт, затягиваясь.
– Слышал. ****ь… Хрена теперь делать с этим…
– Поэт, не парься. Десять минут есть?
– Двадцать. Только где номер взять?
– Не парься, сейчас!
Балу вылезает из-за руля и машет кому-то рукой.
– Юрьевич! Юрьевич!
– О, Балу, что там у вас случилось? – весело отвечает Юрьевич от боксов.
– Ничего, но помощь твоя нужна.
– Моя? Чем?
– Номеров нет никаких?
– Нет, нету, разобрали всё.
– Жаль, очень нужно, – на секунду зависает Балу.
– Да ясное дело «разобрали», – раздражённо вставляет Поэт.
Балу соображает ровно секунду. Похоже, что-то придумал.
– Поэт, расслабься, – улыбается Балу. – Сейчас сделаем.
Балу быстро идёт к Юрьевичу, о чём-то разговаривает с ним, затем они вдвоём уходят в бокс. Балу выходит через минуту с банкой краски и, довольный, подходит к бусу.
– Поэт, дай штык-нож!
Поэт, ещё не понимая происходящее, протягивает Балу штык-нож.
Балу срезает с ближайшего дерева ветку, быстро распушивает обломанную часть штык-ножом и приседает возле бампера.
Поэт, заинтригованный, вылезает из буса.
Растрёпанной веткой, словно кисточкой, яркой жёлтой краской на месте номера на бампере микроавтобуса Балу пишет «ЛНР 007». Выбрасывает ветку-кисточку, быстро относит краску Юрьевичу и бежит куда-то за гаражи.
Оттуда возвращается с недовольным Полезным.
– Вот номер, – говорит Балу мягко, но настойчиво. – Номер же?
– Ну… Номер… – С сомнением отвечает Полезный, глядя на свежую, с потёками, надпись на бампере.
– Вот и хорошо. Теперь маршрутный лист выписать можешь?
– Ну… Да… Наверное…
– Почему «наверное»?
– Ну… Странный номер какой-то.
– Почему это «странный»? – возмущается Балу. – Ты же сам сказал «любой номер».
– Ну… А почему именно так?
– Как же «почему»? «ЛНР» – потому что Луганская Народная Республика, «007» – потому, что разведка.
– А, точно, – с облегчением соглашается Полезный.
Достаёт из чёрной кожаной папки маршрутный лист и быстро заполняет его. Дойдя до графы «Номер т/с», пару секунд колеблется, но затем всё-таки пишет «ЛНР 007».
Под этим номером микроавтобус будет фигурировать в документации батальона «Заря», пока ЛНОБ «Заря» не превратится в безымянный «1-й МСБ».
***
Балу с Поэтом на микроавтобусе «ЛНР 007» едут в Краснодон – встречать на границе человека.
Микроавтобус заводится только с толкача – накрылся стартёр и нового пока нет. Поэтому Балу, в основном сидящий за рулём, каждый раз старается становиться так, чтобы микроавтобус стоял носом под горку. Тогда для «запуска» достаточно выжать сцепление, подождать, пока микроавтобус разгонится, и включать вторую. «Хватает» двигатель, хоть и дизельный, слава Богу, с «полтыка».
В Краснодоне, немного покрутившись, Балу находит место прямо возле границы, где идет не резкий, но длинный спуск. Чуть сдав задом, Балу глушит микроавтобус прямо напротив магазина в частном секторе. Обычное сельпо с современным налётом, главное для Балу и Поэта, что в нём есть сейчас – пирожки и горячий кофе.
– Поэт, мне с картошкой, – говорит Балу.
– Хорошо.
– А ты?
– Я с капустой.
Поэт идёт в магазин. Берёт два кофе, пакет с пирожками и возвращается к микроавтобусу, вокруг которого уже собирается несколько человек в форме и с оружием.
– Здорово, – аккуратно начинает разговор Поэт.
– Поэт, всё нормально, – успокаивает Балу. – Этих ребят я давно знаю. Правда, их сюда аж из Донецка принесло.
– За чем хорошим?
– За кем, – отвечает один из знакомых Балу. – Человека встречаем.
– Ну, хорошо.
***
Балу и Поэту ждать приходится долго – «их» человек всё не едет. Пока Поэт идёт за кофе в очередной раз, Балу уже находит вариант на месте.
– Поэт, – говорит Балу, когда Поэт возвращается. – Час у нас ещё есть?
– Да хрен его знает. Есть, наверное. А что?
– Да подсказали, где можно стартёр сделать. И просят вроде недорого – если ничего страшного нет, канистрой соляры обойдёмся. Говорят, бывает в этих стартёрах фигня какая-то.
– Ну?
– Давай, я съезжу, а ты подожди пока?
– Давай.
Балу уезжает. Поэт, чтобы не стоять на ветру, спускается вниз – к самой границе.
Парадоксально. Граница – вот она. За этой линией – совершенно другое государство, хотя люди, по идее – те же. Или не те? Поэт, выросший в Союзе, до сих пор не может разрешить это противоречие.
Поэт закуривает и становится немного в стороне от движухи донецких друзей Балу. У них какое-то оживление – похоже, дождались, кого ожидали.
Действительно – мимо Поэта проходят несколько ополченцев, с ними – человек в чёрной куртке и джинсах.
Видеть человека в гражданской одежде Поэту уже диковато.
Донецкие проходят практически вплотную, и один из них неожиданно притормаживает.
– Поэт, знакомься, – говорит он, показывая на человека в чёрной куртке. –Захар Прилепин!
Поэту не совсем ясно, зачем донецкий так выделяет тоном имя и фамилию спутника.
Поэт пожимает плечами, вежливо называет свои имя и фамилию и протягивает Прилепину руку.
Прилепин смеётся, жмёт руку Поэту и идёт дальше. Донецкие следуют за ним, глядя на Поэта, как на странного человека.
Ну, выпал Поэт из современной культурной жизни. Так получилось, что до этого дня он даже не слышал, кто такой Захар Прилепин.
***
С Глебом Бобровым у Поэта также получается забавная история.
Поэт ещё до войны читал «Эпоху мертворожденных» – ему дал почитать эту книгу его товарищ, который вообще бредил этой вещью.
Бобров принимает Поэта в Союз писателей ЛНР. Но, даже познакомившись с Бобровым в Луганске, и услышав, что Боброва зовут Глеб, Поэт с ним общается, но далеко не сразу соображает, что этот Глеб Бобров – тот самый Глеб Бобров.
***
Балу с Поэтом возвращаются на объект. Поздно, осень, вечер. Уже совсем темно. Деревья ещё с листвой, она ещё даже не вся жёлтая, но в воздухе уже разлиты первый холод и какая-то тонкая непередаваемая осенняя тоска.
Разговаривать не хочется. Балу молча крутит руль, Поэт молча смотрит в окно. Тёплый воздух, дующий из торпеды, и мягкие покачивания микроавтобуса, успокаивают и навевают лёгкую полудрёму.
Из которой внезапно выдёргивает резкое торможение микроавтобуса.
Поэт подтягивает автомат поближе к себе. Балу сворачивает на обочину и останавливается, выключает фары.
За стеклом видны чёрные движущиеся фигуры. Поэт аккуратно между сидениями наводит автомат на дверь микроавтобуса и мягко сбрасывает предохранитель.
Но, посмотрев за окно ещё раз, видит какой-то знакомый, но ещё не узнанный силуэт, едва различимый в свете Луны, пробивающемся сквозь тучи.
Присмотревшись, Поэт резко узнаёт силуэт и ставит автомат на предохранитель.
«Град». На обочине шоссе немного впереди микроавтобуса стоит «Град», чуть дальше – ещё один. Поэт смотрит в окно назад.
Там в тени деревьев практически ничего не видно. Но характерное аккуратное мелькание слабых фонариков, которые не поднимают так, чтобы луч ушёл вдоль шоссе или, ни дай Бог, посмотрел вверх, говорит достаточно.
Там установлена буссоль, возле которой мелькают несколько человек.
В это время к микроавтобусу подходят и аккуратно стучат стволом в дверь.
Балу протягивается от водительского сидения и открывает дверь.
Военная комендатура.
– Парни, куда? – спрашивает человек, одним быстрым взглядом окинув и оценив обстановку в микроавтобусе.
– На объект, – отвечает Поэт. – Мы там стоим, сейчас возвращаемся.
– Сейчас нельзя. Придётся подождать.
– Что, началось? – спрашивает Поэт, кивком показывая на «Грады»?
– Не знаю, – коротко отвечает комендач. – Наше дело – перекрыть движение.
– И никак нельзя?
– Не, парни, никак. Без обид, но приказ чёткий – никого.
– Ясно. Мы подождём тогда.
– Да, откатитесь назад хотя бы на полкилометра.
– Ясно.
Балу, даже не разворачиваясь, аккуратно сдаёт задним ходом, останавливается и глушит двигатель.
Поэт в это время раскуривает две сигареты и протягивает одну Балу.
– Что думаешь, началось? – спрашивает Балу.
Ему, как и Поэту, затянувшееся перемирие давит на психику сильнее, чем боевые.
– Хрен его знает, не пойму. По ощущениям – вроде бы нет, – отвечает Поэт.
– Если нет… Поэт, я скоро тогда уезжать буду.
– Куда?
– К себе. Чем смог, тем помог. Войны уже нет, что тут делать?
– Служить? – как-то неуверенно отвечает Поэт.
– Не, Поэт, служить – это не по мне. Я сюда воевать приезжал. Армия мирного времени – не моё.
– Понимаю…
– Поэт, без обид?
– В смысле?
– Ну, что я уеду?
– Да какие обиды? Тебе спасибо, что приехал. Помог всё-таки нам.
– «Нам», – неожиданно смеётся Балу. – Ты ведь тоже неместный?
– Ну да…
Поэт вдруг вспоминает, что и сам он – неместный. Перекати-поле.
– Слушай, Поэт, – неожиданно говорит Балу, – приезжай ко мне.
– В Ма-а-аскву? – Поэт пародийно растягивает «а».
– В Ма-а-аскву, – соглашается Балу.
– Ну, может, и приеду когда-нибудь.
– Когда? – не успокаивается Балу.
– Не знаю. Довоюем – и приеду.
– Приезжай. Может, что придумаем. Жить-то нужно как-то. Не всё же воевать.
– Может, и так. Только здесь нужно довести до конца логического.
– Слушай, Поэт, а вот как ты планируешь дальше? Тебе же и ехать-то некуда?
– Некуда. Да и зачем?
– Ну, как? Вот, предположим, всё сложилось, вы победили – ты к себе в Днепропетровск возвращаться будешь?
– Нет.
– Ну, это ты сейчас говоришь.
– Не в этом дело. Что я там забыл?
– Ну, дом, ты говорил, у тебя там есть. Да и родина твоя там.
– «У меня нет Родины – Земля и Небо стали моей Родиной…»
– Чего?!
– Да это так, из стихотворения одного. Не обращай внимания.
– А! Из твоего стихотворения?
– Да нет, что ты. Из «Гимна Бодхидхармы».
– Ясно. Ну, а всё-таки?
– А что «всё-таки»?
– Ну, куда после войны?
– До «после войны» ещё дожить нужно.
– Поэт, хватит. Доживёшь.
– Да я и до сегодня-то дожить не планировал особо.
– Ну всё-таки. Куда?
– Не знаю. Но не в Днепр, думаю.
– Почему?
– У меня там никого нет. Да и люди там для меня – чужие теперь.
– Ты серьёзно так думаешь?
– Я знаю. Я воевал против них. Вряд ли мне там рады будут.
– Ну, воевал ты против… этих, – Балу кивает в сторону Северского Донца, за которым сейчас расположились украинцы. – У вас наверняка многие против них на самом деле.
– Может, и многие. Только они сидят и молчат. Как и раньше – сидели и молчали. Вот из-за таких молчальников нечисть и правит.
– Что им делать было по-твоему?
– Да что угодно. Здесь же сделали.
– Ну, это здесь…
– Да.
– Здесь люди другие, – говорит Балу, неожиданно повторяя мысль Поэта, которую он никому ещё не высказывал.
– Другие, – соглашается Поэт. – Но в Одессе когда людей сожгли живьём, уже всё ясно стало. Или так, или так. Вот здесь поднялись, а там – под диваны убежали.
– Да ладно, – мягко говорит Балу. – Не все же храбрые.
– Дело не в храбрости. Думаешь, мне не страшно было? Под Металлистом тем же? Под Роскошным? Под Хрящеватым? Да и в остальных местах?
– По тебе не скажешь, – тактично отвечает Балу.
– Как говорят в Днепропетровске, «В мире нет бойца храбрей, чем испуганный еврей».
– Ты еврей, что ли? – удивляется Балу.
– Нет. Хуже.
– В каком смысле?!
– Я из Днепропетровска.
– Вот видишь, сам говоришь, что из Днепропетровска. Ну что дальше? После войны?
– Да не знаю. Балу, не кумарь.
– Я серьёзно. У меня есть, где жить, есть профессия, есть люди, которых знаю. А ты как?
– Хрен его знает. Может, подамся куда дальше.
– Куда? В Европу? Обратно в Голландию?
– Вряд ли. Мне там не очень понравилось.
– Серьёзно? Чем именно?
– Тесно там. От города до города по трассе бывает метров шестьсот. Если накроет – и уйти от людей некуда. Физически. Вот это меня там сильно напрягало.
– Ну, и куда тогда?
– Да не знаю, Балу! Может, на Ближний Восток. Там сейчас большая заваруха зреет. Профессия у меня востребованная, кое-чему научился. Пулемёт, «Грады». Советское оружие везде есть. Получается, и специалисты тоже нужны.
– Думаешь, тебе там понравится? Среди мусульман?
– Я жил среди мусульман. В Голландии, кстати. Среди чеченцев. Мне понравилось. Понимаю, чеченцы бывают разные. И я видел разных. Но мне тогда повезло. Знаешь, как говорят: если чеченец хороший – это хороший человек по-настоящему. Таких среди других народов поискать.
– Тебе попались хорошие?
– Повезло.
– Поэт, если честно, план – так себе.
– Может быть. Но хоть какой-то. Главное, что есть хоть какой-то план, и есть движение в нужную сторону. Там, даст Бог, образуется как-то.
– «Как-то»…
– Балу, ну хрена мне в Днепре делать? Друзей у меня нет, семьи нет. Из школьной компании пацан под «Градами» под Иловайском погиб – со стороны ВСУ. А я и сам на «Градах» был. Мы под Иловайском не работали, но это вряд ли что-то сильно меняет.
– Ясно. Но всё равно, подумай над моим приглашением. Россия большая, глядишь, и тебе место найдётся.
• Понял, спасибо. Только давай для начала до Объекта доедем. Долго что-то стоят.
– Долго, – соглашается Балу. – Мы когда на прикрытие ездили с «Градами», тогда всё как-то быстрее было. Что это может быть?
– Да сам не пойму. Подождём ещё, и в «Зарю» ночевать поедем, если они дальше будут стоять. Хрена мёрзнуть здесь?
– Согласен.
***
Возвращаться в «Зарю» в этот раз не приходится, но и ждать приходится дольше, чем ожидали.
После ожидания, длящегося ещё минут сорок, Балу вдруг заводит двигатель.
Поэт, дремлющий, завёрнувшись в бушлат, резко просыпается.
– Что такое?
– Снялись, – кивает Балу головой за лобовое стекло.
Действительно, «Грады» впереди разворачиваются.
– Стреляли? – непонимающие спрашивает Поэт.
У него, как и у многих, уже выработалась привычка слышать артиллерию сквозь сон. Но сейчас ничего такого вроде бы не было.
– Нет. Просто разворачиваются. Что это было-то?
– Ни хрена не пойму.
– Я тоже. Может, на психику укропам действовали?
– Наверняка, – саркастически отвечает Поэт. – Именно на психику. Никак не иначе.
***
На следующий день выясняется, что сарказм Поэта был совершенно излишним – Балу угадывает. Попадает, что называется, «в десятку».
Накануне, когда Балу с Поэтом только собираются выезжать из «Зари», командование ополчения получает сигнал о том, что в Счастье украинцы завели танки, БТРы и БМП и погнали их к Счастьинскому мосту.
Командование ополчения отдаёт приказ навести на украинскую сторону – сразу за мостом – два «Града». К тому моменту, когда возле моста начинает скапливаться украинская техника, «Грады» уже наведены.
Командование ополчения звонит украинцам и сообщает координаты точки, на которую наведены «Грады». Предупреждают, что в случае попытки сунуться через мост «Градами» разнесут всех, кто там есть.
Затем вежливо интересуются, нужно ли доводить ситуацию до крайности.
У украинцев резко падает боевой запал, они горячо клянутся, что просто решили прогреть двигатели и сейчас уже как раз собирались загонять технику в боксы.
И вообще – мысли соваться через мост ни у кого и близко не было.
Действительно, поездив-подымив возле моста, украинская бронетехника разворачивается и возвращается восвояси.
«Грады» ополчения сворачиваются и едут к себе.
Балу включает передачу и аккуратно, лавируя между воронками, ведёт микроавтобус на Объект.
***
В начале ноября 2014-го года позиции 1 МСБ (бывшего батальона «Заря») расширяют до Сокольников. Позиции под Сокольниками занимает рота , которой командует Кэп.
Судя по всему, украинцы готовятся к наступлению заранее – 4 ноября 2014 года возле блокпоста у памятника Комбату двое ополченцев подрываются на растяжке. Один гибнет, второй остаётся жив.
***
5 ноября 2014 года украинцы неожиданно начинают массированный обстрел позиций под Сокольниками. Кэповские занимают круговую оборону.
В этот день Андрей и Кэп неожиданно заезжают на Объект-2.
– Поэт, в оружейке всё в порядке? – серьёзно говорит Андрей.
– Естественно!
Людей во взводе почти уже практически нет, но хозяйство, которое Поэт готовит к передаче, в хорошем состоянии. Оружейка полна БК, оружие вычищено и стоит в шкафу.
– Отлично. Всё, что есть, передаёшь Кэпу.
– Всё?!
– Практически. Оружие оставляй… Пока. К нему – минимальный боекомплект. Всё остальное отгружаем прямо сейчас.
– Что случилось-то?
– Сокольники месят артиллерией. Похоже, попрут скоро.
– Блин…
– Давай, кэповские внизу. Отгружай.
У Поэта протестует всё нутро, но ясно, что нужно. Он берёт ключи и открывает оружейку.
– О, АГС! – сразу замечает Кэп.
– Это с Джихадмобиля.
– Но ленты-то есть запасные?
– Есть. Одну я оставляю к АГСу, остальные – забирай.
– Класс. ВОГи к нему?
– Вон, валом.
– Отлично. Эй, там, – Кэп поворачивается к двери, – хрена вы там тормозите? Бегом сюда, выносите всё!
– Не всё, – жёстко говорит Поэт.
– Почти всё, – мягко поправляет Андрей.
Кэп молчит и рассматривает ящики с выстрелами для РПГ-7.
– Осколочных нет, что ли?
Андрей поворачивается к Поэту.
– Ты что, не брал осколочных?
– Да на хрена они нужны были? Только кумулятивные и термобары. Осколочных один или два ящика – вон там.
– Берём всё, – говорит Кэп. – Против пехоты пригодится. Скажу, чтобы к кумулятивным скотчем приматывали болты, гайки и камни. Пусть хотя бы в ветвях над головой шелестит, чтобы не спалось слишком сладко.
– Достанут из РПГ до укропов? – Поэт эту позицию ещё не видел.
– Да, там достанут.
– Там рядом совсем, – добавляет Андрей.
– Ясно.
– Что ещё можно взять? – аккуратно спрашивает Кэп.
– 12,7 под «Утёс» – нормально так. Стрелкотня – 5,45 и 7,62. Тоже хватает. Гранаты есть, но только «эфки». «Мухи» – немного совсем. ВОГи – 25 и 17. Неплохо. Ну, и по мелочёвке. Коробка пистолетных, для ЗУшки немного – даже не знаю, откуда взялись. Пластида чуть, шнур, капсюли-детонаторы. Собственно, всё.
– Оставляй себе по ящику, остальное – пусть выносят, – мягко, но с нажимом говорит Андрей.
– Да пусть выносят…
После окончания загрузки Андрей подходит к Поэту.
– Сейчас едем на базу к КЭПу. Ты нужен.
– Я?
– Да. Сообщили, уже попёрли. У КЭПа на одном Джихадмобиле пулемётчик в увале, найти не успеют, а ты знаешь, что делать.
– Ну, нужен, так нужен.
***
Когда Андрей, Кэп и Поэт заезжают на базу к Кэпу, там уже идут сборы полным ходом. Прогревают двигатели двух БМП и одного БТР, в стороне стоит здешний Джихадмобиль.
– Поэт, давай туда?
– Я думал со своими, с миномётчиками…
– Поэт, сейчас здесь нужнее. К своим успеешь.
– Понял.
Поэт ненавидит в критических ситуациях полагаться на непроверенное, тем более – на чужое оружие. Но выхода нет.
Поэт придирчиво осматривает пулемёт на Джихадмобиле. Да нет, всё вроде нормально. Смазан, ухожен, лента в коробке уложена аккуратно.
Но всё равно – чувствуется, что не своё.
Да и водитель Джихадмобиля всё не может его завести.
В это время мимо проходит Рыжая, которая после разведки перебралась к Кэпу.
– О, Поэт, ты к нам, что ли?
– Да нет, временно. Мимо проходил. Пулемётчика нет вашего, вот и припахали.
– Ну, хорошо. Не соскучился за пулемётом? Как летом?
– Соскучился. Но летом тепло было.
– Это да.
Рыжая бежит дальше.
Поэт заправляет ленту в пулемёт, загоняет патрон в ствол и ставит пулемёт на предохранитель.
***
Ворота базы уже открыты. Колонна – один БТР, один БМП, несколько автомобилей и микроавтобусов начинает выходить в темноту.
Водитель Джихадмобиля наконец-то с горем пополам запускает двигатель и куда-то отходит, оставив двигатель прогреваться. Ноябрьский холод пробирается под бушлат Поэта.
Так это они ещё не едут! На ходу будет весело.
Колонна уже уходит, а водитель Джихадмобиля до сих пор где-то лазит. На базе сейчас – одна БМП, которую удалось завести, но у которой что-то клинит, из-за чего она не может поворачивать и Джихадмобиль. Это – из техники.
Из людей, похоже, остаётся только один человек – со сломанной рукой.
***
Андрей перебрасывает последние резервы «Зари» на Сокольники и 31-й блокпост. Все резервы – это люди Кэпа, один БТР, один БМП, Джихадмобиль и оружейку бывшей разведки.
Превращение «Зари» в батальон согласно штатной структуре – когда танки ушли в своё подразделение, «Грады» — в своё, ствольная артиллерия – в своё – сейчас оказывает неожиданный негативный эффект.
Скоординировать действия различных подразделений не успевают, и «Заря» встречает «Айдар» под Сокольниками практически также, как и под Металлистом. В основном – со стрелковым оружием.
Разве что сейчас в «Заре» есть миномётная батарея.
***
Колонна уже ушла, и тут из казармы бежит водитель.
– Блин, – Поэт старается быть вежливым с незнакомым человеком, – ушли они уже. Где их искать?
– Да не переживай, я знаю, куда пошли, сейчас догоним!
«Да не переживай!» – ещё одна фраза, с которой на войне частно начинаются проблемы.
Водитель выводит Джихадмобиль с грунтовки на нормальную дорогу и топит вовсю. Поэт ежится под холодным ветром и пытается хоть как-то спрятаться за стойкой пулемёта.
Помогает не очень.
***
Джихадмобиль прёт по Бахмутке, но впереди не видно никаких следов колонны. Далеко уже заехали, если честно – но нигде ни звука двигателей, ни мелькания стоп-сигналов, ничего.
У Поэта под бушлатом звонит телефон. Отворачиваясь от ветра, Поэт вытаскивает телефон и засовывает его верхей частью под шапку.
– Поэт, вы где, б…?
– Кэп, не ори. Я не знаю, куда ехать – твой же водитель.
– Мой. Где вы есть?
– Да по Бахмутке идём.
– Далеко ушли?
– Да.
– На хрена?
– Не знаю.
– Ясно. Давайте назад, раз такое дело. Затем езжай к своим миномётчикам и поднимай их. Заправляйтесь, грузите БК. С утра будет весело, похоже.
– Ясно.
Поэт отключает телефон.
– Давай назад! – кричит он водителю.
Водитель разворачивает Джихадмобиль и едет обратно на кэповскую базу.
На базе Поэт быстро перебирается в микроавтобус, заводит, включает отопление на полную и едет в «Зарю».
В «Заре» уже беготня. Миномётчики готовятся к выезду.
Командир миномётчиков – Лошадка – увидев Поэта, сразу светлеет лицом.
– О, есть микроавтобус! Людей, продукты и немного мин – сюда!
Микроавтобус туж те начинают загружать. К Поэту подбегает старшина – Вася.
– Поэт, что с топливом?
– Есть. Но немного.
– Ясно. Эй! – кричит Вася кому-то из своих, – Сюда две канистры! Поэт, хватит пока?
– Да пока хватит.
– Хорошо. С утра выезжаем – и, похоже, там застрянем надолго.
***
Рано утром 6 ноября Андрей приезжает на позицию и остаётся руководить боем.
Украинцы берутся за дело серьёзно. В нескольких местах через Северский Донец пытаются навести понтоны, но их быстро размолачивают артиллерией.
Затем ударная группа украинцев пытается переправиться на берег ополчения – и попадает в засаду. Назад мало кто возвращается.
Обстрелы нарастают. Вперемешку с обстрелами повторяются пехотные атаки на Сокольники со стороны Крымского.
Андрей снимает с 31 блокпоста последние резервы, чтобы украинские танки не зашли с высот.
В этот раз снова «Заре» противостоит батальон «Айдар». Неизвестно, что с ними случилось сейчас – наркотики или что-то ещё, но они просто наступают по полю, даже не пригибаясь под обстрелом.
Корректировщик миномётчиков позже рассказывает, что картина была – как в фильмах о прошлой войне. По полю на Сокольники идут танки, за ними – цепью люди в чёрной форме и с автоматами в руках.
Миномётная батарея работает из Пришиба – села по дороге на Сокольники. Наступающих айдаровцев кроют с максимально возможной скоростью, но они продолжают идти вперёд.
Пришиб – неширокий, там даже батарею не удаётся толком поставить. На небольшом пустыре располагают четыре миномёта – и всё.
Лошадка время от времени получает новые цели и отходит в сторону обсчитывать их. Тогда на огневой его подменяет Поэт.
– Навесить мины!
Сделано.
– Выстрел!
Почти одновременный грохот четырёх минометов. Заряд на минах – большой, почти максимальный. Поэтому огненный сноп из ствола виден даже при свете дня.
***
На огневую приезжают Андрей и Кэп. Некоторое время наблюдают за работой миномётчиков, убеждаются, что всё нормально. Затем Андрей едет вперёд – в Сокольники, на самую передовую, Кэп задерживается у миномётчиков.
Отработав ещё несколько залпов, миномётчики делают паузу, чтобы перенавести миномёты на новую точку и подготовить мины для следующих залпов.
И в наступившей тишине Поэт внезапно слышит, как вдалеке за холмом ревет двигатель приближающейся БМП.
– Кэп, слышишь? – тихо спрашивает Поэт.
– Слышу, – также тихо отвечает Кэп.
– Наша? – со слабой надеждой спрашивает Поэт.
– Нет. Наши впереди.
– Отлично. И хрена будем делать?
Уезжать сейчас нельзя, впереди, судя по немного слышным звукам боя, пошла самая жара.
Но и оставаться – рискованно. Из оружия у миномётчиков, кроме миномётов – автоматы, пара РПК, гранаты и РПГ-7 с двумя выстрелами.
У Поэта в микроавтобусе – его «фартовая» «Муха». И всё.
Если БМП выползет на огневую позицию и её не удастся подбить с первого выстрела из РПГ – скорее всего, БМП просто подавит всех, кто находится на огневой. Гусеницами.
Даже стрелять будет не обязательно.
– Хрена делать? – переспрашивает Кэп. – Да что делали, то и делайте дальше.
Поэт отворачивается к миномётчикам. Они уже навелись, Лошадка считает, согнувшись над картой.
– Навесить мины!
Кэп берёт РПГ, второй выстрел и в одиночку идёт к деревьям на краю холма, за которыми звук двигателя БМП слышен всё сильнее.
– Выстрел!
Залп уходит в сторону Сокольников.
– Навесить мины!
Пока миномётчики готовят следующий залп, Поэт бегом мчится к микроавтобусу и достаёт оттуда свою «фартовую» «Муху».
Если Кэпу с двумя выстрелами для РПГ не удастся остановить БМП из засады, если БМП всё-таки вырвется на пустырь, единственным шансом останется Поэт с «Мухой».
Правда, Поэту придётся встречать БМП лицом к лицу на открытом месте.
Подбить БМП в морду, чтобы остановить – не так просто. Тем более, когда механик-водитель и пулемётчик видят перед собой человека с «Мухой» и наверняка понимают, что к чему.
Вообще не факт, что в этом случае Поэт даже успеет выстрелить.
***
БМП долго ползает за холмом, но на позицию так и не выезжает.
Миномётная батарея работает беспрерывно. Лошадка то командует на огневой – тогда Поэт присматривает за распаковкой мин и навязыванием пучков, то, после удачного залпа, Лошадка обсчитывает новые цели, и Поэт командует следующими двумя-тремя залпами «в присыпку».
На самой передовой в Сокольниках тем временем всё становится совсем хреново.
***
С утра 6 ноября, как только Андрей приезжает на передовую, начинается первая в тот день танковая атака. Её удаётся отбить.
Кэповских в селе остаётся немного. В крайнем доме находятся Андрей, Лютый (из казаков) и старшина роты Кэпа с позывным Казак.
Украинцы, как выяснится позже, всё-таки наводят понтон. И успевают перегнать на наш берег несколько единиц техники.
На Андрея, Лютого и Казака выскакивает Т-72, обвешанный активной бронёй.
У Андрея – автомат. У Лютого – автомат. У Казака – РПГ-7.
– Комбат, это наш или не наш? – орёт Казак.
– Да подожди… – Андрей внимательно рассматривает танк.
Танк даёт выстрел в сторону ополченцев.
– Какой «наш»! Гаси его!
Казак стреляет из РПГ, попадает в танк. Затем быстро перезаряжает, стреляет второй раз и снова попадает.
И тут танк даёт выстрел в ответ. Почти сразу же – второй.
Андрей, Казак и Лютый в момент выстрелов находятся возле угла дома, чуть впереди них – куча щебня.
Танковый снаряд попадает точно в щебень. Волна осколков и щебня летит в Андрея, Казака и Лютого.
Казака убивает на месте.
Лютый был немного прикрыт углом дома, он получает жесточайшую контузию, но остаётся жив.
Андрея каменно-железная волна сносит с ног.
В этот день Андрей, повинуясь наитию, утром впервые надевает бронежилет. И сейчас это спасает ему жизнь.
Щебень и осколки безнадёжно уродуют автомат, висящий на груди, перемалывают разгрузку, но теряют большую часть скорости и бронежилет уже не пропускает сквозь себя ничего.
Но голову, руки и ноги Андрею нашпиговывает щебнем и железом.
***
Когда Андрей приходит в себя, он видит, как танк, дымясь, отходит назад. Кто его подбил – Казак попал или угостил кто-то ещё – остаётся неизвестным.
Бой пехота против пехоты завязывается с новой силой. Кто-то передаёт сигнал, что на передовой много раненых, среди них – Комбат.
За ранеными отправляют последний резерв на самый крайний случай – БТР.
Поэт слышит рёв и краем глаза видит, как по дороге через Пришиб, мимо молотящей миномётной батареи, БТР мчится в Сокольники.
От холма возвращается Кэп с вытянутым лицом и рацией в руке. Поэт чувствует, что что-то совсем нехорошо.
– Что?
– Андрей, – коротко отвечает Кэп.
– Что с ним?!
– Вроде жив. Сейчас вывезут.
– Поэт, готов? – кричит Лошадка.
– Да!
– Подмени!
– Бегу!
– Давайте, насыпьте, – говорит Кэп. – Я пока туда.
Поэт бежит на огневую. Мины уже навешены.
– Триста! Тридцать!! Три!!!
Залп уходит за Сокольники.
***
После третьего или четвёртого залпа впереди на дороге слышен истошный рёв приближающегося БТРа. Поэт снова хватается за «Муху», но откладывает – это возвращается БТР, отправленный за ранеными. На броне за башней лежат несколько тел.
Позже выяснится, что ещё несколько человек были внутри, просто все не поместились, и тех, кого подобрали позже, клали сверху.
Поэтому Поэт, судорожно пытающийся рассмотреть Андрея среди лежащих на броне дел в местами чёрной от крови форме, никак не может его найти.
БТР проносится мимо огневой позиции.
Позже Андрей не верит тому, что рассказывает Поэт. Но Поэт практически в упор видит, как с заднего борта БТРа кровь почти сплошным потоком льётся в мёрзлую пыльную землю.
***
– Сворачиваемся! – кричит Лошадка.
– Что такое?
– У корректировщика батарея села на рации! Всё! Да и мин почти нет!
– Ну, давай сворачиваться.
– Вася, подгоняй «Уралы» и грузитесь! – кричит Лошадка своему старшине.
– Уже делаем!
– Так какого вы возитесь?
– Одна плита влипла, не можем выдернуть! Нужно «Уралом» цеплять и дёргать!
В поле за холмом падает снаряд. Затем – другой. Похоже, всё-таки пошла пристрелка.
– Хрен на неё, потом вернёмся, дёрнем! Что, запасных плит на базе нет?
– Есть!
– Ну так грузитесь! Людей – к Поэту в бус по максимуму, пусть первыми идут! Мины – сколько можете, в кузова. И ходу отсюда!
– Понял!!
***
Через пару часов из госпиталя передают сообщение, что Андрей в тяжёлом состоянии, но жить будет. Командование батальоном принимает Кэп.
В этот день мясорубка на Сокольниках будет тянуться до глубокой ночи.
Кэповские будут отстреливаться до последнего. Они выйдут из Сокольников, только когда у них останется только НЗ – по полрожка и по одной эфке на человека.
Вслед за ними в Сокольники с поля заходят украинцы.
Зайдя в село, украинцы быстро разбегаются по домам. Наблюдатель, находящийся в посадке недалеко от окраины, сообщает, что по всему селу слышны частые одиночные выстрелы.
***
Набрав БК и пополнившись людьми, кэповские возвращаются отбивать Сокольники, но отбивать не приходится.
Ополчение уже действует скоординировано. В темноте выдвигаются «Грады» и накрывают основные силы украинцев, стоящие в поле за Сокольниками.
Украинцы отходят назад, те, которые зашли в село, уходят из Сокольников и присоединяются к своим.
Вслед за ними заходят кэповские. Проходят всё село и занимают позиции на окраине.
Здесь и будет проходить линия фронта – ещё долго. Ещё долго будут постоянные бои, обстрелы и вылазки.
Об этих событиях после второго Минска почему-то будут вспоминать не очень часто, но то, что зарёвцы называют между собой «Мясорубка на Сокольниках», станет одним из самых тяжёлых эпизодов войны.
***
Впереди будет ещё много событий.
Противостояние под Сокольниками затянется надолго, хотя уже не в такой жёсткой форме, как первые бои.
Андрей будет четыре месяца лежать в областной больнице. В течение нескольких операций из него будут вытаскивать осколки и щебень.
Поэт, проведывая Андрея, будет видеть аккуратные полиэтиленовые пакетики, в которых на сложенной марле лежат «трофеи» – тёмные неровные кусочки металла и камешки.
Некоторые осколки врачи не рискнут извлекать, и Андрей будет носить их в себе. Как говорит сам Андрей: «Меня теперь через рамку не пустят ни в клуб, ни в аэропорт».
***
В конце ноября, во время одного из затиший, Поэт впервые за время войны попадает в больницу.
Война мало для кого проходит даром, и накопившееся начинает понемногу выходить.
Пока Поэт лежит в больнице, с Объекта-2 почти полностью снимают людей. Филин уже давно ушёл из ополчения, и Джихадмобиль разведвзвода остаётся сиротливо стоять возле Объекта-2.
В одну из ночей ударяют первые заморозки, вода в радиаторе замерзает и разрывает радиатор.
Джихадмобиль батальону не положен по штату, и больше никто с ним возиться не хочет – своих проблем хватает. С Джихадмобиля только снимают пулемёт и передают его в одну из рот.
Сам Джихадмобиль ещё пару месяцев стоит на спущенных колёсах и засыпанный снегом, пока его не оттаскивают на запчасти и металлолом.
***
Однажды, когда Поэт заезжает в больницу проведать Андрея, он видит охрану не только возле палаты Андрея, но и возле одной из следующих. Причем та охрана – даже больше, чем у комбата «Зари».
– Кто там? – спрашивает Поэт одного из комбатовских охранников.
– Коля Грек, – флегматично отвечает охранник, играя во что-то в телефоне.
– Грек? Греков? Заместитель командира «Айдара»? – соображает Поэта.
– Ну да.
– Блин, какого…
– Вроде поменять на кого-то собираются.
– Его ещё и охраняют?
– Естественно, – хмыкает охранник, не отрываясь от телефона. – Иначе от желающих зайти проведать и прикладом накидать отбоя бы не было.
Позже рассказывают, что после выздоровления Грека его действительно меняют на кого-то из ополченцев, попавших в украинский плен.
***
Выйдя из госпиталя Андрей комиссовывается по состоянию здоровья. Правая рука его практически не слушается, и начинает восстанавливаться только через три года.
Бабай уходит из батальона на повышение.
В «Заре» – теперь уже в 1 МСБ – убирают из штата должность ПКБА.
Поэт понимает, что в позиционной войне от его навыков пулемётчика толку меньше, чем от навыков, полученных на «Градах», и переходит в реактивно-артиллерийский дивизион.
Жизнь катится дальше.
***
Впереди будет ещё много событий.
Жёсткие январь-февраль 2015-го года, когда Луганск будут крыть артиллерией – вплоть до «Ураганов».
Ответные выезды «Градов» снова сольются в карусель – хотя и не такую плотную, как в августе 2014-го. Снова будут вспоминаться удивительно точные слова из песни группы «Белый Орёл»: «Вся жизнь проплывает, как будто во сне, а глянешь на небо – там звёзды в огне!»
Позже будет Дебальцевская операция. Там подразделение, в котором на тот момент служит Поэт, пехотой пройдёт в зачистке города всё Дебальцево.
На позицию подразделения однажды приедет Захарченко. В тот день он будет ранен в ногу.
Затем наступающие силы ополчения попадут под огонь снайперши. Снайперша засела в жилом многоэтажном доме, в доме есть местные жители – поэтому дом не решаются снести артиллерией.
Снайперша будет вести огонь до темноты. Ночью в дом будет отправлена разведгруппа, но снайперша успеет уйти.
После смерти Амины Окуевой Поэту попадётся её биография, написанная украинским журналистом. Если журналист писал правду – то вполне возможно, что в том доме была именно она. По крайней мере, всё сходится.
Под занавес Дебальцевской операции подразделение, где служит Поэт, примет участие в штурме укрепрайона возле Новогригорьевки.
Затем будет второй «Минск», который снова переведёт войну в позиционную фазу. Будет жестокий шок, вызыванный этим событием – и затем медленно наступающее осторожное понимание.
***
Дальше будет идти перестройка ополчения в Народную Милицию, будут стремительно исчезать знакомые лица и появляться незнакомые.
Та ситуация, когда практически все ополченцы в городе знают друг друга в лицо, как летом 2014-го, исчезнет, будто её и не было.
В жизни будут и моменты стремительного развития событий, и тягучие зависшие паузы, и свинцовая неопределённость впереди. Будет ещё много чего – и хорошего, и невесёлого. Но это всё будет позже.
Это будет уже после того, как развезвзвод «Зари» уйдёт в прошлое – приняв участие почти во всех боях на Луганском направлении весной-осенью 2014-го года и потеряв девятерых (шестеро тогда и трое позже) убитыми.
Это уже будет совсем другая история.
Здесь заканчивается эта история: воспоминания о судьбе удивительного подразделения, каких не было раньше и каких не будет больше никогда – история разведывательного взвода Луганского народно-освободительного батальона «Заря».
КОНЕЦ
ЭПИЛОГ
Спасибо всем, кто прочитал эту книгу. Надеюсь, она была вам интересна.
Что касается меня – я не мог её не написать. У меня не было выбора. Это был мой долг перед погибшими товарищами.
О «Заре» часто рассказывают невесть что. Но рассказывают, в основном, те, кого не было в тех боях, где были мы. Мы в 2014-м были почти во всех крупных столкновениях на Луганском направлении.
Писать эту книгу было нелегко. То, что я планировал закончить за три месяца, растянулось почти на три года.
Меня нередко упрекали за то, что я пишу медленно – но на самом деле книга написана почти на предельной возможной скорости.
Каждый эпизод, каждый абзац пришлось проживать заново. За каждой строчкой вставали целые вереницы воспоминаний, и многое не хотелось вспоминать.
Но когда я делал паузу – мне начинали сниться погибшие товарищи. И я понимал, что должен закончить эту работу.
***
Из нашего взвода на момент написания этих строк погибли девятеро.
За время существования взвода погибли шестеро: Дизель, Финн, Жгут, Гном, Наёмник, Добрыня.
В 2015-м погиб Ворон.
В 2017-м сообщили, что погиб Балу.
О гибели Страйка стало известно в 2018-м.
Из тех, с кем я познакомился в Луганске, погибли очень многие. Иногда, глухим вечером, когда накрывают воспоминания, я пытаюсь их всех вспомнить.
И ещё ни разу не досчитал до конца. Сбиваюсь со счёта.
Из моих настоящих друзей, каких можно найти только в юности или на войне, погибли трое – Финн, Дёма, Балу.
Из близких товарищей – Дизель, Вакула, Мангуст.
Ворон вообще стал особым человеком в моей жизни.
Их нет среди живых, но у меня нет ощущения, что их нет. Иногда они мне снятся, иногда я их чувствую где-то рядом.
В такие моменты я понимаю, что мои друзья не погибли, но остались на войне. И мне становится легче от осознания того, что рано или поздно я их обязательно встречу.
***
Партизан попал в плен. Вернулся по обмену в ужасающем состоянии.
Андрей, Коса, Щука, Страйк (в 2015-м) и Печора были ранены. Лёд, Филин и Самоха пострадали в аварии. Многие были контужены. Некоторые – не один раз.
Никому из оставшихся война не прошла даром. Практически всем крепко заехало по здоровью.
Досталось и имуществу. Кто-то потерял машину, кто-то дом, кто-то – почти всё, что было до войны.
Но я ни разу не слышал, чтобы кто-нибудь жалел о том, что воевал в разведке «Зари».
***
Когда поутихнет активная фаза боевых, будут и неприятные моменты. Их не хотелось бы вспоминать, но объективности ради нужно отметить.
Неместным – тем, кто приехали добровольцами из России или из украинских областей, кое-где вспомнят, что они – неместные.
Особенно будут вспоминать там, где нужно предоставить должность местному (нередко – отсутствовавшему во время активной фазы), и свободных должностей нет.
Будут тонкие намёки, для особо непонятливых будут и откровенные разговоры на тему: «Уважаемый, тебя ведь сюда никто не звал. Ты ведь сам приехал. Повоевал – теперь спасибо». В смысле – пора и честь знать.
Не могу судить, насколько такие эпизоды были массовыми, но то, что их было не один и не два и не три – к сожалению, нужно признать.
***
Кроме «героев резерва», которые везде были в резерве, но в готовности в любой момент прийти на помощь (естественно!), со временем появилась ещё одна категория «героев».
Если верить их рассказам, они были чуть ли не во всех боях одновременно, и чуть ли не в одиночку отстояли город.
Но вот беда – никто из воевавших в тех боях их там почему-то не видел.
Таких «героев» ополченцы между собой называют «человек-невидимка».
«Невидимок» немного, но они есть.
Бог им судья.
***
Во время войны люди странным интуитивным образом собирались в подразделения по принципу схожести характеров и взглядов на жизнь. Словно в головах включался какой-то новый уровень, который вычислял своих.
Именно по этому принципу мы подтянулись в наш взвод.
Каждое отдельно действовавшее в 2014-м подразделение было отдельной замкнутой вселенной. Тому, кто не был внутри, очень тяжело понять, что и как пережили эти люди. И это очень тяжело объяснить.
Мы редко видимся после 2014-го года. У нас разные интересы, разные взгляды на жизнь, разные уровни достатка и разные круги общения. Но когда мы пересекаемся – мы чувствуем, что мы были и остались одним целым. Взводом.
И если будет нужно – мы снова соберёмся вместе, и снова будем понимать друг друга без слов.
Одно плохо – нас будет намного меньше, чем в начале. Нас уже намного меньше.
***
Когда мне хочется вспомнить то время, я завариваю чай, беру сигарету и включаю «Вставай, Донбасс!» И эмоциями возвращаюсь в те дни. К тем людям, с которыми вместе пережил блокаду и осаду Луганска.
Это была удивительная человечная общность, которая поднималась сквозь грязь, кровь, железо. Эта общность соединила всех – и воевавших, и тех, кто вытаскивали тыл.
Это и врачи, оперировавшие в городе без электричества, и коммунальщики, убирающие город под обстрелами, и мастера, ремонтирующие наши автомобили – очень часто за очень символическое вознаграждение. И все те люди, которые были с нами – и с которыми были мы.
Именно благодаря этой общности, невзирая на все кошмары того времени, лето-осень 2014-го стали лучшим периодом в моей жизни. По крайней мере, на момент завершения работы над «Взводом».
Думаю, впереди нас ждёт множество потрясений. Так или иначе, будет валиться старый мир. Будут перекраиваться границы, меняться жизненные уклады и рушиться принципы, которые ещё недавно казались незыблемыми.
«Не все мы умрём, но все изменимся» (1 Кор. 15:51).
Но всё уже будет происходить как-то иначе. Умные люди, которые внимательно наблюдали за происходящим, уже сделали выводы.
То, что было в Донецке, Луганске и других городах и сёлах Новороссии летом-осенью 2014-го года, уже не повторится нигде и никогда.
«Много званных, но мало избранных» (Мф. 20:16).
Избранные – это не те, кого избрали за какие-то заслуги. Избранные – это те, кто сами избрали (или, если хотите – выбрали) для себя этот путь.
Мне немного жаль тех, кто не был в окружённом Луганске (в Донецке, в других городах Новороссии) в 2014-м году. Они упустили шанс внести свой вклад в историю.
И упустили шанс пережить и почувствовать те события и эмоции, которые невозможно найти в «нормальной» повседневной жизни.
Полагаю, события тех дней когда-нибудь будут вспоминать, как один из поворотных моментов в истории «Русского Мира». И как один из ярких эпизодов древнего противостояния людей и нечисти.
Также события обороны Луганска будут вспоминать как что-то труднообъяснимое с точки зрения логики. Как сказал однажды Андрей: «Мы отбились с Божьей помощью и на босяцком кураже».
***
И ещё.
Нас, воевавших ополченцев, многие не понимают. Наши порой резкие взгляды на жизнь, наше специфическое общение друг с другом, наше простое отношение к жизненным условиям и коморту, наши эмоции рядом с фотографиями людей, зачастую незнакомых окружающим.
Иногда нас даже пытаются поддеть. Наверное, не стоит этого делать. Грань может оказаться тоньше, чем кажется.
***
Не знаю, правильно ли говорить, что мы были лучшими, или ещё какими-то. Мы просто были – в то время и в том месте. Сравнивать нас с кем-то неверно, потому, что других тогда просто не было.
Тогда, в 2014-м, мы сделали всё, что смогли. И когда мы уходим, мы уходим с чистой совестью.
Помните нас!
P. S.
…Он просто спотыкается. И, падая, уже понимает, что не успевает.
Прямо перед ним выпрыгивает украинец в вылинявшей натовской форме. Украинец разворачивается и наводит на него АКСУ.
Вытаскивая ПМ, он понимает, что всё равно не успевает.
Внезапно откуда-то изнутри приходит спокойная, слегка удивлённая мысль: «Смерть. Её нужно прожить осознанно».
Неожиданно замедляется течение времени. Украинец открывает огонь, и пули барабанят его по лицу и груди.
Странно – но боли нет. Ощущение от ударов пуль даже не очень сильное. И между попаданиями – очень долгие промежутки.
«Восприятие меняется…»
Неожиданно внутри себя он чувствует настоящего себя, который всегда был, но которого он почти никогда не осознавал.
«Смерть нужно прожить осозанно…»
Он не закрывает глаза и спокойно смотрит вперёд. Мир теряет чёткость и расплывается в фигурах, которые он раньше видел на эмблемах различных «тайных» и не очень тайных обществ. И даже на обложках книг.
«Кто бы мог подумать…»
«Даже если это – последнее переживание, его нужно прожить до конца…»
Он смотрит в эти знаки, заполнившие всё поле зрения. Картинка застывает на какое-то время – если к этому обыденному непоколебимому «Сейчас» применимо слово «Время».
Страха нет. Это удивительно – и приятно.
«Значит, не зря…»
Знаки начинают расплываться и таять – и он видит символы, показывающие, что ждёт в дальнейшем.
«Так вот оно как… Так вот что это – Заря Новой Жизни…»
В его памяти всплывает фраза из старой книги: «Жизнь похожа на страницу книги – рядом с ней всегда находится другая»*.
Он просто перевернул страницу.
Знаки дрожат, тают, расплываются – и перед его глазами проявляется обычный новый мир.
Луганск, 2015-2018
* Жерар Клейн, «Боги войны».
P. P. S. «ДОРОГА В ВАЛГАЛЛУ»
(посвящается Одину)
Дорога в Валгаллу идёт ниоткуда,
Дорога в Валгаллу ведёт под Луной,
Дорога в Валгаллу – последнее чудо,
Которое будет до смерти со мной.
Что было – истлело, я пуст и свободен,
Все боли и страхи остались в золе –
Веди меня, Один! Веди меня, Один!
Дорогой поэта по этой Земле!
Дорога идёт – от привала к привалу,
Дорога ведёт – от луны до луны.
Я верю, я знаю – Дорога в Валгаллу
Однажды исполнит заветные сны.
И пусть я бывал – хоть и был неугоден –
В Холодном Аду и Аду Тишины –
Веди меня, Один! Веди меня, Один!
Под сумрачным небом угрюмой страны!
Я верен, я предан перу и металлу,
Я верю в поэзию строк и борьбы,
Что есть моя жизнь? – Лишь Дорога в Валгаллу.
Чего же ещё мне просить у Судьбы?
Не знаю – я низменен иль благороден –
Так Норны Судьбу начертали в тиши.
Веди меня, Один! Веди меня, Один!
К заветному Храму мятежной Души!
Упрямые строки, тягучие встречи
Терзают – но всё же ведут среди льдин.
Два ворона Одина сядут на плечи –
И значит, я буду уже не один.
Я видел красавиц и видел уродин,
В них много сияний и мало огня.
Веди меня, Один! Веди меня, Один!
Туда, где Валькирия встретит меня!
Четыре пути ожидают Поэта,
Который идёт под лучами Луны:
Долина Безумия, Лестница Света,
Дорога в Валгаллу и Храм Тишины.
И если ещё хоть на что-нибудь годен,
И здесь, на Земле, не изведал всего –
Веди меня, Один! Веди меня, Один!
Туда, где я встречу себя самого!
Я понял, что здешняя радость – безлика,
И вместе с рассветом растает, как дым.
Какую б Судьбу я просил у Великих? –
Сражаться отважным, уйти молодым.
Пусть Демон проснётся и будет свободен,
Пусть бьёт без пощады и рубит сплеча –
Веди меня, Один! Веди меня, Один!
Туда, где ласкают удары меча!
Нагими приходим, нагими уходим,
Бежим от пожарищ, бежим ото льдов,
И целую Вечность мы бродим и бродим,
По мрачному миру без снов и следов.
Но будет Рагнарёк, и буду я годен
Сражаться, как Зверь, под мечами врагов –
Веди меня, Один! Веди меня, Один!
В Последнюю Битву Великих Богов!
Обрушится Мир – и вернётся к Началу,
И Солнце растопит Предвечные Льды –
И вновь засияет Дорога в Валгаллу
Тому, кто на ней оставляет следы.
Единственный миг! Ты подобен кристаллу,
Который, как Солнце горит у лица –
Веди меня, Один, Дорогой в Валгаллу,
И дай по дороге пройти до Конца!
Взвод полный вариант
© Copyright: Сергей Василевский, 2018
Свидетельство о публикации №218090400120
Свидетельство о публикации №218090400120
Рецензии