Романтический ремонт

комедия в 2-х действиях



место действия: старая квартира в большом городе
время действия: 21 век




персоны:

РЫЖОВА Ярослава Михайловна, за 60 лет, штурман-мореход
КОБЕЦ Александра Ивановна, за 60 лет, заведующая детсадом
МОРОШКА Павла Сергеевна, за 60 лет, актриса
ЛУШИН Иннокентий Павлович, за 65 лет, снабженец






ПЕРВОЕ ДЕЙСТВИЕ

Картина 1. ДЕНЬ

Рыжова затеяла собственноручный ремонт в своей пожилой, ещё родительской, трёхкомнатной квартире в первом этаже кирпичного дома. Ремонт косметический: обои поменять, потолок покрасить. Подружки, Кобец и Морошка, взялись помогать.
Начали со спальни. Снесли оттуда, в гостиную, кровать, кресло, стул, тумбочку, вещи из неподъёмного древнего шкафа, который дружно отодвинули от стены.
Здесь, в гостиной, сложилась самая, что ни на есть, барахолка, вроде бы завал, но передвигаться можно, почти без ушибов и ссадин.
К обеду кончили. Деловитая, обстоятельная Рыжова, первой привела себя в порядок и ушла в магазин за продуктами. После неё ванную захватила энергичная, шустрая Кобец. Невозмутимая, величественная Морошка осталась в спальне, за закрытой дверью, не столько доделывая, сколько занимая с пользой время, в ожидании своей очереди помыться.
С улицы входит Рыжова, с продуктовыми сумками. Проходит в кухню, распределяет, что куда.
Из спальни выходит Морошка, закрывает за собой дверь на щеколду.

РЫЖОВА. Полчаса и всё будет готово. На щеколду запри, пожалуйста.
МОРОШКА. Я иголкой прошлась по пузырькам на обоях.
РЫЖОВА. А-то задумаюсь и точно дверь распахну по привычке. Щеколда будет, как напоминалка.
МОРОШКА. А я такие классные обои видела с корабликами.
РЫЖОВА. Сказала же, никакой моряцкой тематики, нигде, ни в чём, ни чуть-чуть.
МОРОШКА. Не понимаю, ты же моряк.
РЫЖОВА. Бывший. Не хочу вспоминать прошлое, я живу сегодня и завтра, а вчера уже нет. Если честно, как будто и не было.
МОРОШКА. Сорок лет по морям и океанам! Что значит не было. Было. А раз было, значит, есть. Всегда есть и пребудет с тобой на веки вечные.
РЫЖОВА. Вот выпроводят тебя на пенсию, посмотрим.
МОРОШКА. Кого на пенсию, меня! Ты обалдела? Театр кончится, Рыжова, театр – это и есть я.
РЫЖОВА. Как же, как же, слышали. Лет десять назад я приезжала на побывку, помнишь, в Доме Актёров зажгли в связи с вашей премьерой «Без вины виноватые».
МОРОШКА. О, да! Ах, какая я была Кручинина!
РЫЖОВА. Ну, после премьеры ты кручинилась не очень.
МОРОШКА. Зажигать так зажигать – вот лозунг мой и солнца.
РЫЖОВА. Так вот, там актёр ваш был, Шмагу играл…
МОРОШКА. Рябинин.
РЫЖОВА. Точно, Пётр. Так вот он тогда всё то же самое вещал, что ты сейчас, слово в слово. А на прошлой неделе, когда в кабаке, в аэропорту пересеклись, он что говорил? Слово в слово, что теперь говорю я. Неважно, кем ты был, актёром или моряком, важно, кем ты стал – бывшим.
МОРОШКА. Согласна, бывшие актёры есть. Но бывших актрис не бывает! Да ведь и бывших актёров ещё поискать. А Рябинин был так себе паяц, из залётных пташек, голос есть, а толку чуть. Типа петух. Потому что театр – это не производство и даже не место службы, театр – это образ жизни. Если ты горбун, то жить будешь, имея ввиду горб. Если ты красавица, то не надейся жить, как все, не получится.
РЫЖОВА. Жара на улице, хоть не выходи.
МОРОШКА. Кобец в ванне устроилась, как дома, уснула, точно.
РЫЖОВА. Ой, надеюсь, обои не попадают.
МОРОШКА. Везде дома. Ополоснулась под душем и хватит, остальное дома домоешь.
РЫЖОВА. Так чем обедать будешь, рыба, мясо?
МОРОШКА. День прошёл. Куда, зачем.
РЫЖОВА. Что-то сказала?
МОРОШКА. Шесть часов жизни насмарку.
РЫЖОВА. Насморк? Просквозило?
МОРОШКА. Ой, да кому они нужны мои шесть часов жизни.
РЫЖОВА. Роль, что ли, учишь? Бубнишь непонятно. Не мешаю?
МОРОШКА. Конечно, рыбу, если морская. Или мясо, если говядина. Пустяки, нет проблем, не парься.
РЫЖОВА. Точно с тобой ничего серьёзного?
МОРОШКА. Всё путём.
РЫЖОВА. Что-то ты сегодня какая-то волшебная, будто в невесомости.
МОРОШКА. Никто никому не мешает.

Из ванной выходит Кобец.

КОБЕЦ. Хорошо, девчата. Тело ломит, а в мозгу свет.
МОРОШКА. Всё путём.
КОБЕЦ. Не закрывать дверь, чтоб ванну проветрить?
МОРОШКА. Я всегда такая. Волшебная, потому что волшебница.
РЫЖОВА. Вентиляция едва фурычит, а живём на газу, надо что-то делать. Взрывоопасно.
КОБЕЦ. Продуманная ты, Славка, я в прошлом году ремонт затеяла после отключения горячей воды, так пока её запустили, наладили, пришлось три дня из кастрюли поливаться.
РЫЖОВА. У нас только двадцатого отключат.
КОБЕЦ. Пойду я в «детскую», поваляюсь пока?
МОРОШКА. Успеем всё и обклеить, и покрасить.
РЫЖОВА. Иди, конечно. Намахались сегодня с обоями…
КОБЕЦ. Меня больше потолок измочалил, головой кверху.
МОРОШКА. Говорила, давай я покрашу.
КОБЕЦ. Ты бы накрасила, волшебница – золотые ручки.
МОРОШКА. С бриллиантами в крапинку.
РЫЖОВА. Иди, не нервируй Пашку.
КОБЕЦ. А чего я такого обидного сказала?
РЫЖОВА. Шагай уже, распарилась, расслабилась, в голове каша… Иди, к столу позову.
МОРОШКА. Я на электровеники не обижаюсь, они не думают, что жужжат.
КОБЕЦ. Обиделась.
МОРОШКА. Ещё чего. Всё, проветрилось, я – в ванну.
КОБЕЦ. А после всего, девчата, ко мне, на дачу, в баню! Для меня душ с ванной – как мёртвому припарка, исключительно на худой конец.
МОРОШКА. А если не худой?
КОБЕЦ. А такие бывают?
МОРОШКА. Уж поверь народной артистке, встречаются.
КОБЕЦ. В тёмном закоулке, чёрной ночью.
РЫЖОВА. Лет тридцать назад.
КОБЕЦ. Злопамятная ты у нас.
МОРОШКА. Кому три десятилетия назад, а кому и на днях.
КОБЕЦ. Свистишь.
РЫЖОВА. В театре же отпуск.
МОРОШКА. Места надо знать, с закоулками. И просто быть вечно молодой. Как я. Или хотя бы привлекательной. (Уходит в ванную.)
КОБЕЦ. Красиво врёт, зараза, за что и уважаю.
РЫЖОВА. Я нашу Морошку люблю.
КОБЕЦ. Ну, это не обсуждается.
РЫЖОВА. Я не про ягоду, про Пашку.
КОБЕЦ. По мне так и то хорошо, и то терпимо.
РЫЖОВА. И тебя я люблю, Шурик.
КОБЕЦ. А куда ты денешься, клеили бы мы тебе тут обои бесплатно, без любви-то, как же, жди. Себя не забудь.
РЫЖОВА. Себя отдельно не люблю. Но когда мы втроём, люблю всех, троих.
КОБЕЦ. Ну, ты тут поумиляйся, а я пошла.
РЫЖОВА. Постой, она же заслуженная?
КОБЕЦ. Ты про народную? Так ведь юбилей у неё в августе, Рыжова, или ты к нему не готова?
РЫЖОВА. Точно!
КОБЕЦ. Я на подарок Морошке давно деньги откладываю. Народная артистка России Павла Сергеевна Морошка! Сюрреализм какой-то. Документы на присвоение в Москву ушли, наши инстанции утвердили.
РЫЖОВА. Ты-то откуда в курсе?
КОБЕЦ. В моём образцово-показательном детсаду, Славка, не столько дети воспитываются, сколько родители тусуются, да бабки с дедками мельтешат. Всё, у меня выходные, отстань, не хочу даже думать про пенсию. И так хоть плачь. Вот, что мне делать, Рыжова, без детсада? Как жить дальше? Про семью даже не заикайся, там всё само собой. Ты-то уже освоилась, и нарочно сбежала подальше от своих морей-океанов, чтоб глаза не мозолило, а мне-то не сбежишь, от дома до магазина, хоть как круги нарезай, всё одно мимо моего детсадика не проскочишь. Издалека видать! Ума не было, когда квартиру поближе к работе подбирала, о пенсии не задумывалась. Я почти, как Пашка, очень даже мечтала умереть на работе. Только она-то умрёт на сцене, а я – дома. Такая дрянь, быть никому ненужной.
РЫЖОВА. Я и с сыном потому не рядом, что он в Архангельске. Моё любимое Белое море, первое море моё. Не хочу вспоминать. Не хочу.
КОБЕЦ. Водка есть?
РЫЖОВА. Обижаешь, я эту бурду не держу. Чистый спирт.
КОБЕЦ. Класс. И до конца ремонта можно не потреблять, глотнул водички и опять пьяная. Давно я так не расслаблялась, Рыжова. Живём!

Звонит домофон.

РЫЖОВА. Домофон, что ли? Никого не ждала.
КОБЕЦ. Я к своему тоже не привыкну. Нервирует, как сирена «скорой помощи».
РЫЖОВА. Всегда «на нет» звук убираю.
КОБЕЦ. Может, рекламщики или коробейники.
РЫЖОВА. Иди, отдыхай, иди, разберусь.
КОБЕЦ. Ты-то! Кто бы сомневался. Томатный сок не забыла?
РЫЖОВА. Купила-купила.
КОБЕЦ. Класс! (Уходит в «детскую».)
РЫЖОВА. Так, а соду я, конечно, забыла купить… (В трубку домофона). Да? Кто? О-ба-на!? Вот так, да? Договорённости на вас не действуют. Ну, пришёл и пришёл. В квартиру не звоните, открываю. Запускаю. Вошли? (Кладёт трубку, идёт к входной двери.) Говорила же, созвонимся на следующей неделе. (Отпирает замок входной двери.) Как же быть с содой. Соседи… соседи… не в магазин же опять тащиться.

Входит обычно самоуверенный широкий Лушин, с рыбацкой сетью в фабричной упаковке под мышкой; сейчас он взбудоражен.

РЫЖОВА. Какой шустрик.
ЛУШИН. Первый этаж, легко. Здоровались, вроде. (Идёт в гостиную.)
РЫЖОВА. Э, вы куда!
ЛУШИН. Не видите, что ли, сюда.
РЫЖОВА. Я занята.
ЛУШИН. К вам.
РЫЖОВА. Что такое, вы какой-то нервный сегодня.
ЛУШИН (возвращаясь в прихожую). Ой, вот только не надо мне врать, занята она. Вы уже целый год одна. Извините, волнуюсь. Да, произошло. Или вы не спрашивали? Что у вас за кавардак.
РЫЖОВА. Обувь снимайте.
ЛУШИН. Ремонт, что ли? Сами? Не могли ко мне обратиться? Я в два счёта организовал бы бригаду, качество, скорость. Тапки где?
РЫЖОВА. Вон там.
ЛУШИН (переобувается). Своими силами, вот это здоровье. Крутая вы. Да, я, по ходу, невод купил, для спектакля. Я рассказывал про «Золотую рыбку», помните? У подружки вашей, в детском садике. Размер тапок на слона рассчитан? На белого слона, с принцем на шее. Вот я, как раз, по этому поводу. Невод – это по Пушкину, а так-то бы, по-нашему, рыбацкая сеть. Ха-ха, снабженец будет рассказывать мореходу, что такое невод, обалдеть. Давайте, Ярослава Михайловна, объединим наши пенсии, а?
РЫЖОВА. Что?
ЛУШИН. Вот.
РЫЖОВА. Что-что?
ЛУШИН. То самое.
РЫЖОВА. Вы про что?
ЛУШИН. Да ладно девочку из себя строить!
РЫЖОВА. Что!? Что-что-что!
ЛУШИН. Да то, что волнуюсь, а так ничего. Здоровье-то не юное. Уж вы-то должны понимать. Потерпите, что ли, как-то. Я же от души, откровенно, искренне тут. Не на базаре торгуюсь ведь, понимать надо. Быть толерантной. По возможности. Человечней, что ли. Как-то так. И не перебивайте! Пожалуйста. Чего маяться по одиночке, встречаться на улице. В какое кафе ни зайдёшь, обязательно проблемы с блюдами для нашего питания. Точнее сказать, для вашего. Ну, и для моего. Повстречались, пообщались, разбежались. А потом вечер. Душевная изоляция. Я уж не говорю про ночь.
РЫЖОВА. Иннокентий Павлович, вы сейчас говорите про семью?
ЛУШИН. Про чью?
РЫЖОВА. Вы сегодня точно невменяемый.
ЛУШИН. Дура какая-то слепая, я же про любовь!
РЫЖОВА. Сам дурак! Да я, по сравнению с вами, просто зоркий сокол! У меня до сих пор почти единица зрения. Грубиян!
ЛУШИН. А!? Вдвоём же веселее же. А?
РЫЖОВА. Прощайте.
ЛУШИН. Гоните?
РЫЖОВА. Это вы гоните, а я выпроваживаю.
ЛУШИН. Добровольно не уйду.
РЫЖОВА. Иннокентий Павлович, имейте совесть.
ЛУШИН. Не уйду. Разве что вперёд ногами. Вам не впервой провожать мужчин в последний путь. Чтобы получить заслуженную славу, надо жить долго. У меня конкурентов не осталось ввиду живой убыли. Слава… Славочка, я тебя обожаю.
РЫЖОВА. Лушин, говорю же, я не одна.
ЛУШИН. Я навёл справки не только по одноклассникам и прочим социальным сетям, но так же провёл негласный опрос соседей. Ты одна. И хватит кочевряжится, Рыжова! Я для тебя лучше всех! Был лучше, есть лучше и останусь лучше всех.
РЫЖОВА. Возвращайтесь «на вы», Лушин.
ЛУШИН. Не надо.
РЫЖОВА. Придётся.
ЛУШИН. Зачем…
РЫЖОВА. Будете восприниматься не таким уж хамом хамским. А лучше лучшего, уходите, и ничего не выдумывайте. Пенсии он решил объединить, снабженец. Одиночество приплёл. Откуда ему у меня взяться? Я живу в большом городе, море знакомых, океан интересов. Подруг, как сельдей в бочке, приятелей. Причём, всякие, близкие, дальние, шапочные, всякого добра выше крыши. Ремонтов одинокие люди не делают, они смерти ждут, а я живу. В полный рост и во всю ивановскую. Нет у меня одиночества, Лушин, вот нет и всё.
ЛУШИН. Так не бывает. У женщины без мужчины одиночество всегда должно быть, просто обязано. Вы что, фильмов никаких не смотрите, книжек никогда не читали, песен нигде не слушаете? Согласен, у мужчин тоже такое бывает, но в более ограниченном количестве. Потому что мужская жизнь более смертельно опасна и на пять женщин хорошо, если найдётся полмужчины, а-то и того не сыщешь днём с огнём. Статистика – вещь упрямая.
РЫЖОВА. Да на кой чёрт нам вас искать? Вместо иконы в красный угол пришпандорить, разве, и молиться? А я атеистка. Обстирывай его, корми, ублажай, а он возлегает себе фон-барон, мол, так и надо. Жирное пятно на диване.
ЛУШИН. Вы под занавес жизни стали муженавистницей?
РЫЖОВА. Под какой это занавес? Лушин, я не умираю, и умирать не стану. У меня ещё целый день впереди, как минимум. Вот придумали, агитаторы – пропагандисты, писатели – режиссёры…  исполнилось шестьдесят плюс, значит, занавес пошёл. Ничего подобного. У меня из-за вас и телевизора в доме не водиться, чтобы всякую чушь не смотреть, не слышать. Я полноценный человек женского рода. Дышу полной грудью и горжусь ей на пляже, как и всем остальным организмом. Не скрывая. И улыбаюсь открыто, во всю ширь, и пусть там сияют зубные протезы, мне это никак не мешает, я их не вижу. Лушин, я улыбаюсь не в зеркало, а в жизнь. Знаешь почему? Потому что. Всё, рыбак сухопутный, не забудь свой невод, и гуляй отсюда.
ЛУШИН. Насовсем?
РЫЖОВА. Да.
ЛУШИН. Одумайтесь…
РЫЖОВА. Нет.
ЛУШИН. Вы давали мне понять, что я вам небезразличен.
РЫЖОВА. А мне никто не безразличен, даже таракан, что ж я, нелюдь какая.
ЛУШИН. Что-то не то, Ярослава Михайловна! Как-то не так… Ну, я же не выжил ещё из ума, чтоб не понимать людей, тем более вас. Я вам, как минимум, нравлюсь. Что случилось? Я что-то не так сделал? Не то сказал? Верно! Я всё понял. Прочитал в ваших глазах. Пришёл бы с цветами, в выходном костюме с начищенными туфлями, как школьник, со сменкой. Предложил бы какой-нибудь романтический вариант свидания… Я верно понял? Ну, конечно! Вы правы! Неужели я такой болван? Просто даже как-то непохоже на меня. А ведь болван. Не сообразил. Но это же очевидно. Просто вы из ума не уходите, естественно, я глупею. Простите меня!

Из «детской» входит Кобец.

КОБЕЦ. Вот так спать надо, подружка, пять минут и – как огурец. Где там мой томатный сок… (Увидев Лушина.) О-ба-на… Иннокентий Павлович!?
ЛУШИН. Александра Ивановна!?
РЫЖОВА. Я же говорила, что не одна.
ЛУШИН. Говорила? Не говорить надо было, а предупредить, мол, гости. Я повёл бы себя совсем по-другому, наверное. А я вот, Александра Ивановна, с неводом.
РЫЖОВА. С порога слепой обозвал  и дурой в придачу.
ЛУШИН. Кто? Я?
РЫЖОВА. Чтоб мало не казалось.
ЛУШИН. Нет!
РЫЖОВА. Да.
ЛУШИН. Нет-нет.
РЫЖОВА. А я говорю: да.
КОБЕЦ. Сюрприз.
ЛУШИН. Но вы же не дура.
КОБЕЦ. Кто? Я?
ЛУШИН. Вы?
КОБЕЦ. Да.
ЛУШИН. Нет, вас здесь вообще не должно быть. Это она.
РЫЖОВА. Что?
ЛУШИН. Не дура.
РЫЖОВА. Ещё бы.
ЛУШИН. Ну, если дура - не дура, чего ж обращать внимание на глупости.
РЫЖОВА. Слышь, Шурка, он – глупец.
ЛУШИН. Кто? Я?
КОБЕЦ. А так и не скажешь.
ЛУШИН. Но почему!
КОБЕЦ. На вид, вроде, умный.
ЛУШИН. Да мы не с вами разговариваем! Чего вы встреваете!
РЫЖОВА. А я с ней разговариваю. А с вами больше не желаю. Было охота слушать глупца. И ладно пришёл бы, тихо-мирно, так ведь нет, ещё и разговаривает глупостями!
ЛУШИН. Зачем вы так, Ярослава Михайловна… Александра Ивановна, поддержите же, как я вас, донесите до подруги, что я не дурак. Пожалуйста!
КОБЕЦ. Я поддержала бы и без ваших уговоров, но, во-первых, со мной здесь не разговаривают…
ЛУШИН. Извините! Но я же разговариваю!
КОБЕЦ. А во-вторых, вы сами сказали моей подруге, чтобы она не обращала внимания на глупости.
ЛУШИН. По-моему, вполне разумный совет.
РЫЖОВА. Он себя не слышит.
КОБЕЦ. Да?
РЫЖОВА. Точно.
КОБЕЦ. Но почему? Всегда слышал, а тут вдруг перестал.
РЫЖОВА. Вот и я стою тут, как… пень посреди леса, и удивляюсь переменам с Иннокентием Павловичем.
ЛУШИН. Хватит! У меня голова кругом. Объявите перерыв, пожалуйста, дорогие женщины. Мне бы дух перевести с дыханием. Я же в возрасте! Меня пожалеть надо. Будто сами не понимаете.
РЫЖОВА. Про что?
КОБЕЦ. Про возраст?
ЛУШИН. Да…
РЫЖОВА и КОБЕЦ (хором). Не понимаем.
ЛУШИН. Тогда я сам, один, лично себе объявляю перерыв. А вы делайте, что хотите. Только оставьте меня в покое!
РЫЖОВА. Можно подумать, его сюда кто-то зазывал…
КРОБЕЦ. Рыжова! Хватит доставать человека, он же мужчина, пожалеть надо.
РЫЖОВА. Бедненький.
КОБЕЦ. А как вы вместе-то оказались?
РЫЖОВА. Ничего не вместе, откуда ты взяла. И не надо меня глазёнками трассировать, я бронетанковая. Ну, помнишь, я приходила к тебе на работу и попала на новогодний утренник. Ну, вот тогда с Лушиным и стакнулись. Чисто человеческое знакомство, никаких половых отличий.
КОБЕЦ. А потом?
РЫЖОВА. А потом суп с котом.
КОБЕЦ. То есть, я так понимаю, что за полгода вы, таки, разглядели друг у друга наличие различных половых принадлежностей.
РЫЖОВА. Какая ты, Кобец, грубая, а ещё педагогикой будущего нашего великого народа заведуешь, постыдись.
ЛУШИН. Как решился сделать предложение, так сразу и всё, со страху все остатки разумения у меня отвалились. Да как рванул к вам, покуда страх меня всего не пожрал. Но что теперь-то? Я же уже здесь. Позвольте исправиться! Можно я ещё раз попробую? Переоденусь, цветов нарву. Или вы из магазина желаете, экзотику?
КОБЕЦ. Предложение! Лушин, я правильно понимаю, вы хотите жениться на Рыжовой?
ЛУШИН. Не хочу. Но женюсь. Так надо. Надо мне. Очень надо.
РЫЖОВА. А мне нет! Шура, я больше не могу с ним находиться в одном помещении. Да ещё в моём! Пошла в магазин (Идёт в прихожую.)
КОБЕЦ. Слава, ты только что из магазина.
РЫЖОВА. Я забыла купить соду. Что-то с памятью моей стало. И запомни, Кобец, я этого товарища прогнала из дома.
КОБЕЦ. Но он вот как-то не прогнался.
РЫЖОВА. Незаконно! Я недолго, одна нога здесь, другая там.
КОБЕЦ. Разбрасываешься, Рыжова, соберись.
РЫЖОВА. Лушин здесь, в моей карме, появился из-за тебя. Значит, ты несёшь ответственность тоже.
КОБЕЦ. Здрасьте, приехали.
РЫЖОВА. И до свиданья. Объясни своему подопечному, что ему здесь больше делать нечего.
КОБЕЦ. Сама постарайся…
РЫЖОВА. Сама я больше слов приличных не знаю, чтобы добиться правильного результата. Дальше я могу громить, крушить и что-то в этом роде. Передай ему всё это.
КОБЕЦ. Он слышит.
РЫЖОВА. Кто? Он? Он ничего не слышит. Не слышит! И вместо очков, с его зрением, ему телескоп надо на носу носить. Ай да жених у меня, аж сама себе обзавидовалась. И мне нужна сода.
КОБЕЦ. Зачем?
РЫЖОВА. Шарлотку же обещали вам испечь.
КОБЕЦ. Да бог с ними.
РЫЖОВА. Бог шарлотку не ест. Всё, мне нельзя больше разговаривать вслух, иначе наговорю. А ещё в нашем городе есть полиция. Пусть на худой конец, но зато конец уже будет. (Уходит из квартиры.)
ЛУШИН. Очевидно, я тут лихо напортачил.
КОБЕЦ. О, слышу, возвращается знакомный лексикон. Приходите в себя?
ЛУШИН. Прихожу, надеюсь. Где-то походил, побродил, пора возвращаться.
КОБЕЦ. Достали сеть, невероятно! Можно потрогать? (Осматривает сеть в упаковке.) 
ЛУШИН. Полоса пошла по жизни тёмная. Третьего числа вообще катастрофу сам себе организовал.
КОБЕЦ. А почему на этикетке написано «бред»?
ЛУШИН. Где?
КОБЕЦ. Намёк на мой театральный проект?
ЛУШИН. Оборвалось продолжение слово, затёрлось. Сеть рыбацкая так называется - бредень.
КОБЕЦ. Да ладно! Те же яйца, только в профиль?
ЛУШИН. Ну, не то, чтобы яйца, но ячейки самые мелкие, что на неводе там или ещё как-то…
КОБЕЦ, И цвет морской волны, как надо. И размер, как раз, что нужен!
ЛУШИН. Пошёл класть в банковский сейф завещание, так ведь, пока шёл, потерял свёрток! Точнее, кожаную папку. С документами!
КОБЕЦ. Нашли папку?
ЛУШИН. Нет, конечно. Через весь город пилил на перекладных, и тебе маршрутка, и троллейбус, и в парке на лавочке птичек послушал. А пока искал ещё и очки посеял. Обретаюсь теперь в старых, почти никчёмных. Слепой, как крот. А кроты по природе должны жить во тьме.
КОБЕЦ. Со всяким случается. Я по молодости больше теряла и забывала, чем сейчас.
ЛУШИН. Так-то бы так. Я на возраст и не валю. Просто полоса тёмная, не дай бог, в чёрнуху перейдёт. Сегодня вот с Рыжовой вашей обломился. Как будто у меня впереди ещё куча времени и я, типа, всё ещё успею, и вообще всё будет тип-топ. Ага, как же.
КОБЕЦ. Документы восстановить можно же.
ЛУШИН. Можно. Восстанавливаю. Но в той папке была ещё и тетрадь. Мои воспоминания.
КОБЕЦ. Вы мемуары написали?
ЛУШИН. Нет, не для публикации. Начинал для личного пользования, потом понял, что очень даже и для семьи может сгодиться. Скажем, станет какой-нибудь праправнук курсовую работу в институте писать про время, когда мы жили. Или правнучка писательницей станет. Тоже пригодилось бы.
КОБЕЦ. Жаль. Соболезную, от всей моей скорбящей души!
ЛУШИН. Благодарю.
КОБЕЦ. Вы просто чудо, Иннокентий Павлович! Прямо, сказочный кудесник. Я про невод.
ЛУШИН. Да бросьте, Александра Ивановна. Достать, договориться, купить, продать – это моя судьба, сорок лет снабженцем. Если бы всё в жизни было так же просто, как в снабжении…
КОБЕЦ. Помните текст? «Раз он в море закинул невод, — Пришел невод с одною тиной. Он в другой раз закинул невод, Пришел невод с травой морскою. В третий раз закинул он невод, — Пришел невод с одною рыбкой, С непростою рыбкой, — золотою».

Где-то звонит мобильный телефон

ЛУШИН. Намекаете, что надо попробовать ещё раз сделать предложение?
КОБЕЦ. Почему нет.
ЛУШИН. Ну, да. Помогли бы, Александра Ивановна, поработали бы с подругой.
КОБЕЦ. В смысле, моральной обработки? Может быть.
ЛУШИН. Буду обязан. Чей-то мобильник надрывается.
КОБЕЦ. Замечательный выйдет спектакль, как в настоящем театре, детки будут в восторге, родитель – в ауте. Вот таким замечательным образом я и хочу остаться в памяти. Телефон у кого-то звонит?
ЛУШИН. Детки вырастут, родители переключатся на школу. Некому будет помнить.
КОБЕЦ. Спасибо, поддержали.

Из ванной выходит Морошка.

МОРОШКА. Девки, ё-маё, кто оставил мобилу в туалете!
ЛУШИН (увидев Морошку). Ух, ты…
МОРОШКА. А, понятно, что все оглохли, мужичка увидали, живого и чужого…
КОБЕЦ. Это же моё звонит! Муженёк! А я слышу музычка знакомая, так приятно… (Убегает в туалет.)
МОРОШКА. Что это вы, мужчина, замерли? Или что увидели страное?
ЛУШИН. Вы – Павла Морошка…
МОРОШКА. Да. Узнали без макияжа?
ЛУШИН. Да я же только вчера смотрел интервью с вами по телевидению. Сорок минут крупным планом!
МОРОШКА. Ужас.
ЛУШИН. Я теперь вас наизусть знаю. Но чтоб в халате!
МОРОШКА. Не мой. Прохудился где-то, что вы вперились в него?
ЛУШИН. Не знаю, не вижу.
МОРОШКА. Глядите на меня?
ЛУШИН. Да…
МОРОШКА. Любуетесь?
ЛУШИН. Да…
МОРОШКА. А можете вести себя поскромнее?
ЛУШИН. Нет.
МОРОШКА. Ладно, ведитесь на здоровье. Только, пожалуйста, рот закройте.
ЛУШИН. Мне же надо чем-то дышать.
МОРОШКА. Попробуйте носом. Просто у вас во рту такая дорогая стоматология, что я вдруг вспомнила о зарплатах бедных артистов.

Из туалета выбегает Кобец.

КОБЕЦ. Мой Кобец звонил. Мне надо срочно мотнуться в одно место. Где наши вещи…
МОРОШКА. В «детской».
КОБЕЦ. Всё из мозгов повылетало! Одна извилина осталась и та прямая. (Убегает в «детскую».)
ЛУШИН. Я не знал, что вы тоже дружите с моей Ярославой Михайловной.
МОРОШКА. О-ба-на!? С моей? Вы сказали «с моей»!
ЛУШИН. Точно, дружите! У вас, у всех, одно и то же восклицание на троих! Я тоже так хочу.
МОРОШКА. А я ни сном, ни духом. Ну-ну.
ЛУШИН. Можно?
МОРОШКА. Что?
ЛУШИН. Воскликнуть.
МОРОШКА. Давайте, поговорим о нас.
ЛУШИН. О нас?
МОРОШКА. Да.
ЛУШИН. О-ба-на!
МОРОШКА. Меня вы знаете. Странно было бы не знать меня в нашем городе.
ЛУШИН. Ещё бы! Да в нашем возрасте. Меня ведь родители водили на ваши спектакли! Я, как сейчас, помню, сказку «Великий лягушонок». А вы там играли змею! Верно?
МОРОШКА. Напомните, змея была ядовитая?
ЛУШИН. Змея была прекрасная! В облегающем комбинезоне… Для советских времён – это же была голимая эротика. А для моих пяти лет просто порнуха. Ой. Извините. Я в хорошем смысле. Даже в прекрасном. В мужском я смысле.
МОРОШКА. В пять мужских лет вас уже возбуждали змеи?
ЛУШИН. Комбинезоны.
МОРОШКА. Представьтесь.
ЛУШИН. Кеша. Иннокентий Павлович, то есть. Мы, с Александрой Ивановной, спектакль ставим, я невод купил. «Золотую рыбку», по Пушкину! Мои внуки в детсадике Кобец, двое, от младшей дочки. От старшей дочери деток тоже к ней водили. И от средней. Сын у меня средний. Двойню родила… родил. У меня много потомков.
МОРОШКА. У вас здесь репетиция назначена?
ЛУШИН. Нет, Пушкин – это по ходу.
МОРОШКА. В уме не укладывается, как может русский человек иметь ввиду Пушкина по ходу.
ЛУШИН. Я не то имел ввиду. У меня сегодня всё как-то наперекосяк. Не хватало ещё с вами поссориться!
МОРОШКА. Не выйдет. Поссориться со мной вам не удастся. По той простой причине, что мы не дружим. И вряд ли уже подружимся, о, мой маленький великий лягушонок по имени Кеша. Впрочем, имя ваше я вряд ли запомню. Готова поспорить, оно мне не пригодиться.

Из «детской» выбегает Кобец, переодетая на выход.

КОБЕЦ. Извините, убегаю.
МОРОШКА. Вернёшься?
КОБЕЦ. На связи.
МОРОШКА. Серьёзное что?
КОБЕЦ. Ох, не спрашивай. Так-то бы очень серьёзное. Для меня. Надо попытаться предотвратить катастрофу. Не скучайте. (Убегает из квартиры.)
ЛУШИН. Лишь бы все были живы и здоровы. Правда, Павла Сергеевна?
МОРОШКА. Пора мне скинуть халат.
ЛУШИН. О!
МОРОШКА. Не надейтесь, не при вас. Сколько вам лет?
ЛУШИН. Шестьдесят… пять… плюс.
МОРОШКА. Для справки. «Великий лягушонок» шёл в нашем театре задолго до моего прихода. Этот спектакль играло старшее поколение.
ЛУШИН. Но я был уверен, что Змея – это вы!
МОРОШКА. Когда вы, в своём первом мужском возрасте, пялились на змеиный комбинезон неизвестной артистки, мои родители ещё даже и не знали, как на практике у людей рождаются дети. Конечно, подозревали, но исключительно в теории.
ЛУШИН. Сегодня не мой день.
МОРОШКА. Ничего, день на день не приходится, главное, чтоб жизнь была вашей.
ЛУШИН. О! Как мудро. Чехов? Шекспир? Неужели Пушкин?
МОРОШКА. Морошка. Это моя мудрость. И последний вопрос. Что вы здесь делаете?
ЛУШИН. Не знаю. Сначала пришёл к Ярославе Михайловне. Мы дружим.
МОРОШКА. То есть, пришли подружить и всё?
ЛУШИН. Боюсь, так. Да. И всё.
МОРОШКА. И где же ваша подружка?
ЛУШИН. Ушла в магазин.
МОРОШКА. Ну, что ж, она хозяйка, не я, не-то… Оставляю вас, пришёл час одевания. (Уходит в «детскую».)
ЛУШИН. Что я здесь делаю. Что! Ничего. Ну, так и нечего здесь торчать, и так накосячил, как какой-нибудь сопляк. Возьми себя в руки, Лушин, утри нос Кеше, вспомни, что ты пожилой уважаемый человек и звать тебя Иннокентий Павлович. Прощайте все! (Уходит из квартиры.)


Картина 2. БЛИЖЕ К ВЕЧЕРУ

Рыжова моет посуду в кухне, а в гостиной Морошка возлегает на диване, то ли дремлет, то ли размышляет. Звонит телефон.

РЫЖОВА (по телефону). Говорите. (Слушает.)  Здесь. Ждём. (Кладёт трубку.) Шурка звонила, уже на подходе, просит тебя дождаться. У неё что-то случилось серьёзное. Эй, проглотина, всю шарлотку смолотила! Я же Кобец обещала. А я думала, богини сцены блюдут фигуры.
МОРОШКА. А я не богиня.
РЫЖОВА. Чего вдруг?
МОРОШКА. Зря ты отфутболила Лушина, он полезный человек.
РЫЖОВА. Да никто его не футболил. И на фига мне человек, Паша? Настоящей женщине мужчина нужен, пусть плохонький, но мужичок. А не размазня.
МОРОШКА. Он меня отрезвил. Я, говорит, был уверен, что вы, госпожа народная артистка, играли Змею в «Великом лягушонке». А я в том спектакле не играла. Я вообще ни разу не играла в детских пьесах. Моя творческая судьба – классика. Чего я только ни натворила, и Дездемону, и Диану, и Заречную, и Комиссара из «Оптимистической».
РЫЖОВА. Федру, Антигону…
МОРОШКА. Чёрт побери, я сыграла всех трёх сестёр плюс Наташу с разными режиссёрами. А твой снабженец сто лет своей жизни помнит Змею из «Великого лягушонка»! Причём, в спектакле я не играла, а роль играла не я. Не Шекспир, не Лопе де Вега, не Чехов, а безымянной автор детской погремушки. Понимаешь?
РЫЖОВА. Не плачь.
МОРОШКА. На кой ляд мне десятикилометровое резюме на могиле, если я не оставила после себя не только что Змею, но даже «Великого лягушонка». Поверь, он тебе нужен.
РЫЖОВА. Лягушатина мне не пошла. В Марселе пробовала. Нет, она пошла, конечно, но не туда, а обратно.
МОРОШКА. Я про Лушина!
РЫЖОВА. Паша, я не хочу вспоминать моё резюме не потому что мне неприятно, а потому что я из-за него не могу теперь устроить свою жизнь на берегу. Меня как будто вообще списали, напрочь. Три супруга – моряка, это тебе не три сестры. Каждый с придурью, но каждый бог. Три капитана. Знаешь, кто такой капитан в рейсе и что он значит?
МОРОШКА. Читала в книжках. Они ведь даже браки регистрируют на борту? И главами государств помыкают, как простыми пассажирами.
РЫЖОВА. Каждого любила беззаветно, отдавалась до донышка. А как иначе, бог, он или есть, или нет тебя. Ни одного из них не променяла бы на другого, и ни на кого, и ни на что, они сами уходили, и все, как один, в море, на дно, в белом саване. А прижизненные мерки остались. Лекало, по которому сделан настоящий мужчина. И что мне с ним прикажешь делать? Правильно, ничего. Просто жить в сухопутном остатке и ни на что мужское больше не надеяться. Думаешь, мне Лушин не нравится? О-го-го, ещё как! В нём сошлось всё, чего не было в моих покойных богах. Нежность, предупредительность, непосредственность, очарование. И дом. Большой бревенчатый дом с огромным яблоневым садом. И с огородом! Я с детства люблю копаться в земле, сажать цветы, картошку, сеять укроп, петрушку. И всё это у него есть. А ещё есть он сам. Милый шерстяной носок.
МОРОШКА. Что?
РЫЖОВА. Лушин для меня как шерстяной носок. Как физически, так и душевно. Но я не хочу размазню!
МОРОШКА. Не знаю, я видела его мельком, он не показался мне тряпкой. К тому же, сама говоришь, он построил настоящий реальный дом…
РЫЖОВА. Для тебя он не тряпка, для Шурки, и ещё для сотни других его бывших и прочих баб Лушин тоже не тряпка. Но не для меня! Дело ведь не только в том, что я сорок лет жила среди моряков, но ведь я и сама моряк. Тридцать пять лет штурманом и первых двадцать из них на океанских сухогрузах. А это, что ни выход, то спецрейс, и что ни возвращение в порт приписки, то правительственная награда, а-то и два ордена сразу. За два груза за один рейс.
МОРОШКА. Сухогруз – это как?
РЫЖОВА. Обыкновенная лодочка с моторчиком, только очень размерная. 
МОРОШКА. Да, когда переодевались, увидела твой парадный китель, обалдеть! Натуральный иконостас! Даже «Октябрьской Революции» есть, помню, большая редкость, почти высшая награда. И «Орден Ленина». Только «Звезды Героя» не хватает.
РЫЖОВА. Причём, никто из наших даже близко не знал, что доставляем, что загружаем, что перегружаем, за что почести. Представили меня и к Герою. В девяносто первом. Оставалось только самому подписать.
МОРОШКА. А он, вместо наградного, подписал собственную отставку. Взял, и отменил государство, к чёртовой матери, одни росчерком пера.
РЫЖОВА. Легко стать героем, не зная, что идёшь на подвиг. Работа есть работа. И вот, работы нет. И работников тех тоже нет, тех самых, которые герои. А Лушин человек. Обыкновенный, теплокровный. Я понятия не имею, что мне с ним делать. Так что, пошёл он, такой расчудесный… лесом
МОРОШКА. Попробуй сама стать для него богом, не всё на кого-то молиться. Или ты и так богиня? Ты же была супругой богов, не наложницей.
РЫЖОВА. Как-то так, да.
МОРОШКА. Может, уступишь тогда?
РЫЖОВА. Когда? Что? Ты про Лушина!? Да забирай, мне-то. Для близкой подруги и мужчину не жалко.
МОРОШКА. Точно? Не запсихуешь?
РЫЖОВА. Бери-бери, не сомневайся.
МОРОШКА. Только ты мне, пожалуйста, подскажи, как его, чем прихватить, а?
РЫЖОВА. Чума! Мне тебя учить мужиков хомутать! Что в мире не так стало, покуда я мореходила! Эй, актриса, проснись.
МОРОШКА. Ох, уж эти штампы, наговоры. Актриса – да. Мечтали обо мне – да. Охмуряли – да. Но в реале, штурман, всё вот как. Первый мой мужчина стал отцом моего сына и дёру дал, чтоб жениться на москвичке. Старый хрен. Второй хрен жил со мной иногда, не спорю, от запоя до запоя. И всё. Не поверишь, всего два хрена за всю жизнь. У меня-то! Театр – мой муж. Хорошо, хоть плодовитый оказался, вон, сколько образов настрогали, есть, что в музее под портретом написать. Нет, мужчина да ещё с опытом снабжения мне нигде не помешает.

Звонок в дверь.

РЫЖОВА. Он, вправду, хороший. Не пожалеешь.
МОРОШКА. Кобец.
РЫЖОВА. Откроешь? Мне на камбуз надо…
МОРОШКА. Камбуз?
РЫЖОВА. Ну, вот, напомнила, чёрт побери. В кухню!
МОРОШКА. Да уж, разомнусь.
РЫЖОВА. Благодарю, Паша. И перестань цапаться с Шуркой, сегодня у неё, по-моему, что-то очень не так пошло. (Уходит в кухню.)
МОРОШКА (идёт к входной двери). Что ты вечно на меня напраслину возводишь, когда я с живым человеком цапалась… Не царское это дело. (Отпирает дверь.)

Входит Кобец.

КОБЕЦ. Выручай.
МОРОШКА. Имей ввиду, штурман приказала тебе со мной не цапаться.
КОБЕЦ. Никогда и ни за что! А ситуация приказала мне долго жить.

Из кухни входит Рыжова, с шарлоткой на блюде.

МОРОШКА и КОБЕЦ (хором). Шарлотка!
РЫЖОВА. Обещала же. Морошка, убери свои похотливые ручонки, ты и так сожрала штук десять.
МОРОШКА. Жадина-говядина, солёный огурец.
КОБЕЦ (поедая шарлотку). Пашка, небось, надеялась, что съела всё и мне не досталось?
МОРОШКА. Ну, почему всем так нравится меня очернять. Ладно, шарлотка – не мне, тогда где моя говядина, и фиг с ним, с огурцом.
РЫЖОВА. Съела.
МОРОШКА. И что, холодильник пуст?
РЫЖОВА. Ты об этом не узнаешь, потому что я тебя к холодильнику и близко не подпущу. И в кухню, чтоб ни ногой, проглот.
МОРОШКА. Что случилось, Александра?
КОБЕЦ. Сейчас прожую и объясню…
МОРОШКА. Ну, что-то же у тебя должно быть для меня, Рыжова! Ты гостеприимная хозяйка или в гости мимо проходила! Славка, я жрать хочу.
РЫЖОВА. Сейчас принесу. (Уходит в кухню.)
МОРОШКА. Слава, Рыжова, слава тебе!
КОБЕЦ. Ааа, Славка, вы поладили с Лушиным, отлично!
МОРОШКА. С чего ты взяла?
КОБЕЦ. Невод на месте. Мужики народ склочный, если развод, уносят всё, что не приколочено.
РЫЖОВА (из кухни). А бабы народ добродушный, что не приколотили, то слопали, а что не слопали, то понадкусывали.
МОРОШКА. Лушин твою рыбацкую авоську просто забыл, а так-то бы у них всё путём: горшок об горшок.
КОБЕЦ. Значит, вернётся и заберёт, а где я потом достану то, что надо. Помоги, Паш, развернуть. (Берётся за сеть, распаковывает.)

Входит Рыжова, с полным блюдом.

РЫЖОВА. Колбаса, яблоки, сыр, хлеб. Ты чего, Шур?
КОБЕЦ. Если вещь упакована, её можно вернуть продавцу, а так не примут.
РЫЖОВА. На, Пашка, я тебе, что ли, поддерживать должна, служанку нашла.
МОРОШКА (приняв блюдо, ест). Ой-ё-ёй, осторожно, колбаску уронила! Не поваляешь, не поешь.
РЫЖОВА. Не будешь ведь с пола есть!
МОРОШКА. Ох, Рыжова, если бы ты знала, из какого сора растёт еда, не ведая стыда…
КОБЕЦ. Она в посёлке мясокомбината выросла, не запугаешь. Давайте, развернём.
МОРОШКА. Я ем, мне некогда.
РЫЖОВА. Ну, вот и зачем, нарушила упаковку и хорош.
КОБЕЦ. Ой, да просто посмотреть, нам же с народной артисткой работать с сетью.
РЫЖОВА и МОРОШКА (хором). Чего?..
КОБЕЦ. У меня актриса взбрыкнула. Она внучке рассказала, что будет изображать Старуху в «Золотой рыбке». А та ей заявила, что отречётся от бабушки, если та будет кривляться в спектакле на глазах её коллег по группе.
РЫЖОВА. Что-что?
КОБЕЦ. У наших детей новая фишка, называют друг друга не друзьями-приятелями, а коллегами. Так что, у меня теперь в саду добрая сотня коллег – разбойников воспитывается. Паша, выручай! Пожалуйста!
МОРОШКА. Я!? Не перебивать меня. Вы, Александра Ивановна, отключите на миг собственные заморочки, и подключите на миг мозг! Я, народная артистка Российской Федерации, участвую в каком-то самодеятельном междусобойчике! Даже не в вузовской, чёрт побери, и даже не школьной, а в детсадовской! Кобец!!! Ты спятила!?!
РЫЖОВА. Не визжи! Первый этаж, прохожих распугаешь.
МОРОШКА. Да и хрен с ними!
РЫЖОВА. А говорила, что за всю жизнь у тебя было только два.
КОБЕЦ. Эй, ты! Актриска с нашего двора! Солистка погорелого театра! Ты кого из себя строишь? Артистка она Российской Федерации! А Российская Федерация в курсе, что ты у неё есть!?
РЫЖОВА. Молчать. Обе. Не сметь в моём доме собачиться.
КОБЕЦ и МОРОШКА (хором). А чего она!?
РЫЖОВА. Молчать! Я же попросила. Иначе, клянусь, «Скорая помощь» не понадобится. Разберёмся. Разбираемся. Александра, ты чего вскинулась на подругу? Причина?
КОБЕЦ. А чего она мои проводы междусобойчиком обзывает. Да, мы самодеятельность. Что постыдного в этом определении? Это правда, мы сами делаем то, что делаем, и в этом смысл педагогики. Зерно воспитательной работы! Дети должны сами себя делать. В смысле строить, лепить, воспитывать. А горстка взрослых, со стороны, просто помогает им в этом.
МОРОШКА. А это-то тут при чём? Разве я против твоих педагогических принципов? Да делайте вы там, что хотите и как хотите, это ваша профессия, вы за неё ответственны перед людьми и Богом. Я из другого мира, Саня, я не для воспитания детей придумана, а для демонстрации сокровищ мировой интеллектуальной собственности! Где интеллект, а где дети, Кобец, я тебя умоляю.
РЫЖОВА. Она к тебе обратилась не как к профессионалу, а как к подруге.
КОБЕЦ. Ты что же, считаешь детей насекомыми без интеллекта!
МОРОШКА. Нет, конечно. Согласна, перегнула палку…
КОБЕЦ. А не надо на детей махать палкой!
РЫЖОВА. Молчать. Девки, у меня терпение кончается. И жизнь, кстати, тоже. Как и у вас, подружки-старушки. Время, девки, время! Не тратьте день на дребедень. Всё просто. Паша, твоя подруга попросила тебя выручить. Ничего криминального в её предложении нет. Помолчи! Ты только что, до Шуркиного прихода, страдала, что никому дела нет до твоего классического резюме, а в памяти народной останется «великий лягушонок». Ну, так вот тебе шанс. Стань реально народной, сыграй свою «змею» и тебя не забудет, как минимум,  сотня детей, будущих мам и пап, дедушек и бабушек. А за компанию поможешь подруге, с полувековым стажем, попрощаться с коллегами совсем уж незабываемо. Доедай, что на тарелке, отдышись и прими верное решение. Пожалуйста.
КОБЕЦ. Пожалуйста. Прости, я нахамила. Не со зла, Паш, просто устала за сегодня. Ремонт – тоже ведь не в парке на скамейке цветочки разглядывать. Устала. Виновата. Правда, виновата. Прости меня, дорогая.
РЫЖОВА. Золотая она у нас, золотая. Субъект мировой интеллектуальной собственности. (Сдерживает смех.)
КОБЕЦ (сдерживая смех). Не могу.
РЫЖОВА. Что.
КОБЕЦ. Не могу терпеть.
РЫЖОВА. Я тоже. (Смеётся.)
КОБЕЦ. Прости, Пашка. (Смеётся.)
МОРОШКА (смеясь). Интеллектуальная собственность народа.
РЫЖОВА (смеясь). Главное, что продукт, можно кушать.
МОРОШКА. Вот дуры. Обе. Без просвета. (Смеётся.)
РЫЖОВА. И все дела.
МОРОШКА. При одном условии, Старуху играть не буду.
РЫЖОВА. Чего это?
МОРОШКА. Всё же я, уж извините, профессиональная актриса. Я в жизни не играла старух, я знать не знаю, что это такое.
РЫЖОВА. И с чем его едят.
МОРОШКА. Ну, правда, нет у меня опыта старухи, просто нет и всё.
КОБЕЦ. Ладно, играй Золотую Рыбку, бог с тобой. Пусть народ запомнит своего любимого руководителя и наставника сварливой злобной бестолковкой.
МОРОШКА. Предлагаю другой вариант. Гулять так гулять, тряхну стариной. Я ведь когда-то с большим успехом феерически играла Шурочку Азарову.
КОБЕЦ. Это ещё кто?
МОРОШКА. «Гусарская баллада». Помните? (Напевает.) «Меня зовут юнцом безусым, Мне это право, Это право, все равно, Зато не величают трусом Давным-давно,
Давным-давно. Давным-давно».
РЫЖОВА. А мне оттуда помнится другое. Чисто про жизнь! (Напевает.) «Меня позови, избранник мой милый, Забудем, что было, избранник мой милый, Забудем, что было, избранник мой милый, Чудесней нет силы, чем сила любви. Пусть плещет вино, я пью, все мне мало, Я пью, все мне мало, уж пьяною стала, Я пью, все мне мало, уж пьяною стала, И кружится зала, я пью, все мне мало, Я пью, все мне мало, уж пьяною стала, И кружится зала, и мне все равно».
КОБЕЦ. А я с детства тащилась с колыбельной! (Напевает.) «Лунные поляны...
Ночь, как день, светла… Спи, моя Светлана, Спи, как я спала. В уголок подушки Носиком уткнись…Звезды, как веснушки, Мирно светят вниз». Тащилась-тащилась и дотащилась до детского сада. Так, провокатор Пашка, о чём базар-то?
МОРОШКА. Я сыграла бы Старика.
РЫЖОВА. Круто! Класс!
МОРОШКА. Да уж, что-что, а показать класс я смогу.
КОБЕЦ. Вы что же, предлагаете задвинуть Лушина?
МОРОШКА. Пусть посидит в зале, где ему самое место. Или он мечтает о сцене и собирается поступать в театральный?
КОБЕЦ. Хорошо, что я упаковку нарушила, надо всю сеть развернуть, чтоб лень было обратно скатывать.
МОРОШКА. Так и быть, помогу тебе, Шурик, по ходу, блеснуть так, чтоб ещё лет пятьдесят светила людям твоя звезда. На театре важнее всего партнёр.
РЫЖОВА. Короля играет свита. Небось, не впервой задвигать конкурентов на вторые роли.
МОРОШКА. Всё знает про театр. Не бойся, Саня, я с тобой.
РЫЖОВА. Обожаю театр. Я ведь и в «Комеди Францез» бывала, и в Миланском «Пикколо». Ох, девчата, где я только ни бывала, чего только ни видела. Хорошо, что это было, ещё лучше, что теперь я дома. Осенью куплю дачу и буду рыть землю всю оставшуюся жизнь.
КОБЕЦ. А кто же сыграет Золотую Рыбку?
МОРОШКА. Славка. А?
КОБЕЦ. Ух, ты… Точно.
РЫЖОВА. Чего!? Вы с ума сошли!?
МОРОШКА. Как в техникуме, на капустнике, помнишь?
КОБЕЦ. Недавно вспоминали, ещё как помнит.
РЫЖОВА. Прекратите, девки.
МОРОШКА. Тебя подружки просят!
КОБЕЦ. С полувековым стажем!
МОРОШКА и КОБЕЦ (хором). Рыжова, будь человеком!
РЫЖОВА. У придурков мысли сходятся. Да я не смогу. (Смеётся.)
КОБЕЦ. Эй, только не хихикнись, пожалуйста.
МОРОШКА. Рыжова, смех без причины – призрак психушки.
РЫЖОВА. Сноха моя – доктор филологии. Внучок ещё мелкий был, она ему как раз сказки Пушкина читала. Ну, и рассказала. Оказывается, про «Золотую рыбку» Пушкин написал на основе немецкой народной сказки. Знаете, какая порода у рыбки в первоисточнике? Палтус.
КОБЕЦ. Да ладно!
МОРОШКА. Нежная и тонкая, как палтус.
РЫЖОВА. Странно, ни одна из нас техникум не кончила, а дружим уже столько лет, как будто никого больше в жизни и не повстречали. Я иногда грущу, что не стала парикмахером. С другой стороны, парикмахер – это всего лишь внешний вид клиента, а вы обе пошли по кривой дорожке создания внутреннего образа человека. А пафосу-то, пафосу… как у старой девы.
КОБЕЦ. Девы здесь не ходят.
РЫЖОВА. А я, может, Старуху сыгрануть предпочла бы.
КОБЕЦ. Ну, давай.
МОРОШКА. Нет. Объясняю. Старуха – женщина простецкая, и тут никакой грим не поможет.
КОБЕЦ. В смысле, у неё на лице должна быть печать глупости?
МОРОШКА. Иначе не смешно, а запоминаются лучше всего комики.
КОБЕЦ. То есть, я глупая?
МОРОШКА. Нет, но на твоём лице её проще запечатлеть. Природа, Саня, тут ничего не попишешь. Но тебе же главное запомнится, так что, роль Старухи – самое то.
КОБЕЦ. А у Славки, значит, лицо умное.
МОРОШКА. Нет, у неё морское. Переменчивое. То милое, то страшное. Ой, грозное. Как раз необходимая амплитуда настроения Золотой Рыбки.
КОБЕЦ. Остаться к финалу с глупым фейсом лично мне не улыбается.
МОРОШКА. Ты останешься с грустным фейсом, Кобец. С пониманием того, что сглупила, и, благодаря своей дурости и жадности, помудрела. Грустное мудрое лицо, как автограф перед выходом на пенсию. А у Рыжовой гневное и страшное.
РЫЖОВА. Грозное.
МОРОШКА. Именно, страшное. Мне лучше знать.
КОБЕЦ. Нет, но она ещё красивая.
МОРОШКА. Нет, она уже страшно красивая. Но ей-то по барабану, какой она запомнится, не её же проводы.
КОБЕЦ. Так-то бы да…
РЫЖОВА. Ну, и байду же вы затеяли… А фиг с вами, давайте! Согласна.
МОРОШКА и КОБЕЦ (хором). Есть! Дай пять!
РЫЖОВА. Да хоть все десять. (Хлопает ладонями о ладони подруг.)
МОРОШКА. Не могу ждать. Немедленно перевоплощаюсь в Старика. Девчонки, всё, что есть из грима, выкладывайте. Я – в «детскую», там зеркало есть.

Звонит домофон.

РЫЖОВА. Рекламщики так поздно не ходят.
КОБЕЦ. Чую, Лушин пришёл. Я – с тобой, Паш, помогу.
РЫЖОВА. Мои раскраски на столе, в ящичках тоже, найдёшь.
МОРОШКА. Рыжова, не убей, он мой.
КОБЕЦ. О-ба-на!?
МОРОШКА. Вот так, да. (Уходит в «детскую».)
КОБЕЦ. Она не шутит?
МОРОШКА. Кто их разберёт, этих народных.
КОБЕЦ. Исчезаю. (Уходит в «детскую».)
РЫЖОВА (по домофону.) Кто там? Набирайте правильно номер квартиры, я вам не привратник! (Кладёт трубку.)  Лушин пришёл, как же, придёт он… Нет, не моряк. Даже не гусар. Тьфу, прости господи, снабженец. Девчонки, я к вам! (Уходит в «детскую».)


ВТОРОЕ ДЕЙСТВИЕ

Картина 3. ВЕЧЕР

Морошка, загримированная стариком, в мужском костюме, и Кобец разбирают сеть.

МОРОШКА. Понимаешь? В нашем спектакле бредень будет работать и как рыболовецкая снасть, и как небо…
КОБЕЦ. Я на тебя без содрогания смотреть не могу, ну, мужик мужиком!
МОРОШКА. И как задник, и как койка могло бы быть. Сценография, подружка, великая вещь, слава автору сценария, заранее предлагающему подобную вещь, с которой и физически актёр может работать в течение всего спектакля, и зрительно, и образно.
КОБЕЦ. Ну, и рожа…

Звонок в дверь.

МОРОШКА. У меня не рожа, перед тобой образ.
КОБЕЦ. Маска.
МОРОШКА. Значит, харя.
КОБЕЦ. Домофон или в дверь звонят?
МОРОШКА. Харя – это из святок, так и назывались маски.
КОБЕЦ. Куда Рыжова запропастилась, пойду, гляну, кто там. (Идёт к входной двери.)
МОРОШКА. А представь, Санька, сидят в финале представления Старик со Старухой у разбитого корыта, а на них сверху сеть падает; она на шестах как бы сушилась.
КОБЕЦ (посмотрев в глазок). Это Лушин! Впускать ли, нет ли без хозяйки.
МОРОШКА. Кто такой Лушин? А, тот старик, мой конкурент. Стоп! Славка же мне его отдала. Он – мой, я не виновата, что в чужой квартире. Запускай! Заодно, сообщим, что он больше не актёр, а благодарный зритель.
КОБЕЦ. Кто скажет, ты?
МОРОШКА. Решим по ходу дела, но, в принципе, ты руководитель, вот и подбирай выражения с извинениями.
КОБЕЦ. Ты решила его очаровать своей мужественностью, бывшая женщина?
МОРОШКА. Талантом. И очарованием.
КОБЕЦ. Когда очаруешь, пожалуйста, сообщи ему мило об отставке.
МОРОШКА. Посмотрим, я пошла в засаду.
КОБЕЦ. Что-то мне подсказывает, не надо бы…
МОРОШКА. Нельзя в нашем возрасте, Кобец, жить одними подсказками, пора бы уже и своё соображение подключить. Давай, я выйду в «детскую», а потом, как появлюсь! Ага?
КОБЕЦ. Твоя затея, тебе и краснеть.
МОРОШКА. За маской не видно. Забавно же, Шурка, повеселимся! (Уходит в «детскую».)
  КОБЕЦ. Вот хулиганка. (Отпирает дверь.) Добрый вечер, Иннокентий Павлович, проходите, пожалуйста, мы тут спектаклем нашим занимаемся, а Ярославы Михайловны нет, вышла к соседям, скоро будет, какие прекрасные цветы, и ваш внешний вид просто отпад, как впечатляет. Элегантно, Иннокентий Павлович, непередаваемо элегантно. Нечего и сомневаться, проходите, чего на пороге стоять. Входим-входим, не стесняемся…

Входит Лушин, в дорогом костюме, с букетом и мешком со сменной обувью.

ЛУШИН. Я по делу.
КОБЕЦ. Конечно.
ЛУШИН. Официально.
КОБЕЦ. Ещё бы.
ЛУШИН. Переобуюсь.
КОБЕЦ. Обязательно.
ЛУШИН (переобуваясь в лакированную обувь). Торжественности в домашних тапочках не добьёшься.
КОБЕЦ. Точно.
ЛУШИН. Костяк сегодня бузит.
КОБЕЦ. В смысле?
ЛУШИН. Поясница, шея, коленки. Скелет, в общем.
КОБЕЦ. Да-да.
ЛУШИН. Странное дело, непонятное, в своём уме ты как был всегда, только умнее и разумнее, а кости стираются, стаптываются, как одежда с обувью.
КОБЕЦ. Мудро.
ЛУШИН. Кто бы спорил. Я готов.
КОБЕЦ. О.
ЛУШИН. Как я?
КОБЕЦ. Крут.
ЛУШИН. С букетом не промахнулся? Сор цветов тот?
КОБЕЦ. Жесть. Что надо.
ЛУШИН. А в целом?
КОБЕЦ. То есть?
ЛУШИН. Ну, одобряете или что?
КОБЕЦ. Я-то бы «за»…
ЛУШИН. И я не против. Бреднем забавляетесь?
КОБЕЦ. Павла Морошка у нас будет режиссёром.
ЛУШИН. Ух, ты, круто! Я «за».
КОБЕЦ. И я не против.
ЛУШИН. С места в карьер?
КОБЕЦ. Морошка, известное дело, актриса знатная, старая школа, всё должно быть продумано, оправдано, как она говорит, красиво и функционально.
ЛУШИН. Старый конь он о-го-го, борозду держит.
КОБЕЦ. Лошадь. Старая лошадь, уж если зрить в корень.
ЛУШИН. Коренная – да, самая, может быть, главная коняга в тройке. Я в детстве ездил. Не на тройке, правда, на паре. Не в экипаже, в телеге. В селе, у деда. Но суть изучил. Понял, даже с четвёркой коней, осознал как. Не квадрига, правда. Посредством оглобли… или дышла, уж не помню, как правильно. Знаете, по кляче с обеих сторон…
КОБЕЦ. Клячи – да, клячи.
ЛУШИН. Да. А какие на селе кони, клячи они и есть клячи. Вы же не подумали, что я про вас!

Из «детской» входит Морошка, одевшая форменный китель Рыжовой, с наградами.

МОРОШКА (изображая мужчину). О! Мужик, ты кто?
ЛУШИН. А вы?
МОРОШКА. Я первым спросил.
ЛУШИН. А вам какое дело?
МОРОШКА. Прямое. Прямо в лоб.
ЛУШИН. Александра Ивановна, я не вовремя?
КОБЕЦ. Даже не знаю.
МОРОШКА. Ладно, я назовусь. Павел, ейный брат, двоюродный.
ЛУШИН. Чейный ейный?
МОРОШКА. Пошурупь, дотумкай.
ЛУШИН. Я тут стою не шарады разгадывать, гражданин, уж если начали. Человек вы заслуженный, вижу, в наградном кителе, уважения достойно. Но я же не знал, иначе тоже мог бы.
МОРОШКА. Не мог бы, сухопутная твоя душа. Короче, чувак, Шурка – моя брат, а Ярослава Михайловна мой невеста. Так что колитесь, товарищ, кто вы тут такой с цветуёчками вырядился?
ЛУШИН. Александра Ивановна, я вас попросил бы навести какой-то приличный порядок и разъяснить мне, что происходит.
КОБЕЦ. Можно я помолчу?
ЛУШИН. Как так!
МОРОШКА. Вот именно!
КОБЕЦ. У меня нет слов.
МОРОШКА. Но что-то же должно быть!
КОБЕЦ. Только междометия. Обалденное очарование… Иннокентий Павлович, мне так неудобно.
МОРОШКА. Ты, может быть, при таком серьёзе, ещё и ржать собралась?
КОБЕЦ. Пашка, имей совесть! Какой ужас…
МОРОШКА. Сейчас точняк будет ржать.
КОБЕЦ. Всё, я умираю, терпения нет, отстаньте! (Убегает в кухню.)
МОРОШКА. Смешливая она у нас в семье.
ЛУШИН. Что смешного?
МОРОШКА. Со стороны всё смешно, особенно серьёзное. Так-то бы анекдот у нас получается, гражданин. Как звать?
ЛУШИН. Анекдот? Про что?
МОРОШКА. Про сватовство.
ЛУШИН. Меня зовут Иннокентий Павлович. И ничего смешного я не вижу.
МОРОШКА. Долго выговаривать. Давай я тебя запросто: Кеша, и все дела.
ЛУШИН. Я заслужил отчество!
МОРОШКА. И мне не смешно.
ЛУШИН. Я не уйду так просто, покуда не увижусь с хозяйкой.
МОРОШКА. И я.
ЛУШИН. Вы что же предлагаете конкурс устроить?
МОРОШКА. Конкурс? Нет. Предлагаю состязание. В контакте. Бой.
ЛУШИН. Вы спятили, я не одет.
МОРОШКА. Ты базар-то фильтруй, паря, я же могу и без джентльменских предварительных договорённостей репу начистить.
ЛУШИН. Не надо меня на голос брать, я тоже кое-чему учёный и понты дешёвые снимать умею. Очки, правда, не те, потерял с нужной диоптрией.
МОРОШКА. Кто ж в очках дерётся…
ЛУШИН. А я в очках очень внимательно и подробно изучаю лицо противника, а потом по памяти принимаюсь так хрендячить, что уже не важно, где и что у кого-то выросло.

С улицы входит Рыжова.

РЫЖОВА. И снова здравствуйте.
МОРОШКА. Славка, где ты ходишь, заждался уже. Купила мне кефиру? Кишки замучили. А тут ещё мужик к тебе заявился в лакированных корах, с разноцветным веником. Я же тоже ревновать умею, не ты одна.
КОБЕЦ (из кухни). Рыжова, я не при делах, если что.
РЫЖОВА. Пашка, ты что творишь?
МОРОШКА. Биографию, жена, нашу с тобой дальнейшую. Пока я, значит, подметаю южное побережье Северного Ледовитого океана, ты тут с пацанами зависаешь?
ЛУШИН. Не смей так разговаривать с Ярославой Михайловной! Ты… ты…
МОРОШКА. Я.
ЛУШИН. Муж?
МОРОШКА. Так точно.
ЛУШИН. Зарегистрированный?
МОРОШКА. Ага, шчас, зачем, мы цивилизованные люди, нам штамп в паспорте ни к чему, живём как хочем, где хочем, даже если не хочем, всё равно живём. А ты, чувак, что ли, в ЗАГС пришёл кого-то тут зазвать? Кобец замужем, я с тобой никуда не пойду, остаётся только Рыжова. Он только что припёрся, даже выяснить ничего не успели толком. Чего выставилась, раздевайся, на пороге, что ли, будем торчать.
КОБЕЦ. Рыжова, заткни Пашку, мне уже и смеяться нечем, и стыдиться тоже.
МОРОШКА (перестав изображать мужчину). Я что, уже перегнула палку?
КОБЕЦ. Перегнула и сломала, не-то дать бы тебе той палкой по кумполу. Иннокентий Павлович, честное слово, не со зла. Ну, захватило человека искусство, понесло.
ЛУШИН. Какое искусство?
КОБЕЦ. Драматическое. Паша, разоблачайся.
МОРОШКА. Иннокентий Павлович, простите, если обидела. Я – Морошка. Павла Морошка. Пойду, разоблачусь.
РЫЖОВА. И больше никогда не смей одевать мой китель, это святое.
МОРОШКА. Ты про ордена?
РЫЖОВА. Я про форму моряка.
МОРОШКА. Ясно. В общем, все довольны, все смеются, одни артисты, как всегда, плохи. Уж какие есть. Я – в ванную.
РЫЖОВА. Китель! Положи вон, хоть на диван, я приберу.
МОРОШКА. Пожалуйста. И спасибо. Всех благ. (Уходит в ванную.)
КОБЕЦ. А я – в «детскую». Мужу обещала позвонить. Вечер же уже. Домой пора собираться. (Уходит в «детскую».)
  РЫЖОВА. Вот такие мы непоседы. Как вы?
ЛУШИН. Нормально. Просто отпад!
РЫЖОВА. Не обижайтесь…
ЛУШИН. Да что вы! Правда, всё так весело, озорно. Вам друг с другом не скучно и ведь уже столько лет.
РЫЖОВА. Старики-затейники. Вы зачем-то пришли?
ЛУШИН. Я? Зачем-то, да. Ну, вы же поняли сами.
РЫЖОВА. Я? Нет.
ЛУШИН. Вы сделали мне замечание, я переоделся.
РЫЖОВА. И?
ЛУШИН. Со сменной обувью даже пришёл. А тут соперник! Замечательная актриса. Огромная! В смысле величины.
РЫЖОВА. Вы что-то хотели сказать?
ЛУШИН. Я? Что-то, да.
РЫЖОВА. И?
ЛУШИН. Выходите замуж. А?
РЫЖОВА. За кого?
ЛУШИН. Не за Морошку же!
РЫЖОВА. А за какую-такую калинку-малинку?
ЛУШИН. Я же сказал.
РЫЖОВА. Нет.
ЛУШИН. Правда?
РЫЖОВА. Так за кого?
ЛУШИН. А за брата Кобец. За Павла.
РЫЖОВА. Что за бред.
ЛУШИН. А что, я тоже старик, тоже имею право на затеи всякого рода. Разве не смешно?
РЫЖОВА. Мне нечего сказать.
ЛУШИН. Совсем я как-то расклеился. Может быть, в другой раз.
РЫЖОВА. Как хотите. Цветы заберёте или поставить?
ЛУШИН. Знаете ли, я и сеть заберу. Бредень. Не хочу участвовать в представлении. Я не артист и никогда не мечтал об этом. А из меня дурака какого-то ковёрного сделали, устроили цирк!
РЫЖОВА. Ладно, вы тут пока собираетесь, я займусь делами. Ремонт, ужин ещё, то да сё. Прощайте.
ЛУШИН. А как, как мне сеть упаковать? Я не знаю даже, как к ней подступиться.
РЫЖОВА. Подождите, сейчас Кобец выйдет.
ЛУШИН. Я пока обратно переобуюсь. Где тапочки, знаю.
РЫЖОВА. Александра Ивановна была права, мужчины, говорит, когда разводятся, всё с собой норовят унести.
ЛУШИН. Не понимаю, вы на что намекаете?
РЫЖОВА. Всё, Лушин, всё, наговорились на сегодня. Пользуйтесь моментом, покуда я себя чувствую виноватой, и уходите подобру-поздорову. Или я за себя не ручаюсь.
ЛУШИН. Да чёрт с ней, с бреднем, пусть пользуется, жалко, что ли, будет подарок от меня на прощание. Но участвовать в кривлянии на сцене я не буду!
РЫЖОВА. Говорите с ней.
ЛУШИН. Мне нельзя уходить, ведь вы меня сюда больше не пустите. А я так и не сказал, получается, главное. Да ещё и в костюме. Ярослава Михайловна, прошу вас, выходите за меня замуж. Пожалуйста.
РЫЖОВА. При одном условии.
ЛУШИН. Вы согласны!?
РЫЖОВА. Условие выслушайте.
ЛУШИН. Да я на всё согласен!
РЫЖОВА. Регистрация брака завтра.
ЛУШИН. Да хоть вчера!
РЫЖОВА. Вы всё организуете?
ЛУШИН. Да конечно!
РЫЖОВА. Я рада. Значит, завтра, с паспортами, встречаемся у входа…
ЛУШИН. Нет! Чёрт, нет. У меня с паспортом закавыка. Я потерял его недавно, теперь восстанавливаю. Ярослава Михайловна…
РЫЖОВА. Или завтра, или никогда.
ЛУШИН. Почему?
РЫЖОВА. Потому что. Я женщина, имею право на каприз.
ЛУШИН. Опять делаете из меня идиота? Да не идиота даже, а какого-то беспросветного тупицу!
РЫЖОВА. Лушин, мне так жаль. На самом деле, жаль. Вы мне по жизни несколько раз нравились и все оба раза последнего шага вы так и не сделали.
ЛУШИН. Что? Что-что! Не понимаю.
РЫЖОВА. Ты меня ни разу не узнал. В восьмидесятом, двадцать девятого декабря. Холостяки из уголовного розыска отмечали наступление Нового Года с холостячками из управления культуры. Тебя пригласили за то, что умел под гитару распевать задушевные песни. Я была тоже со стороны, за компанию. Выпили, попели. Ты меня проводил домой. Всё замуж звал, несмотря на двоих детей, что в соседней комнате уже спали. Деревянный дом около аэропорта, частный, я там этаж снимала. Ни в ЗАГС не отвёл, ни в постель не затащил.
ЛУШИН. Но она была брюнеткой!
РЫЖОВА. И в восемьдесят девятом, осенью. После сабантуя в лесозаводе, на Первомайской, девятиэтажка. Тоже предлагал руку и сердце. А утром пришёл бывший муж, я уговорила тебя потихоньку уйти. Ты по-мужски поступил благородно, слинял. И как в воду канул.
ЛУШИН. Но они были разными женщинами.
РЫЖОВА. Ничего подобного, просто девять лет разницы, это почти всегда как две разных  женщины.
ЛУШИН. Вот ведь, как меня к вам тянуло, оказывается. Ведь именно эти две случайные встречи почему-то всю жизнь бередят мою душу! Казалось бы, ничего особенного, с кем ни бывает, но вот ведь как. А тут вот что!?
РЫЖОВА. И ты мне оба раза нравился. И сейчас, Кеночка, тоже.
ЛУШИН. Да! Только они назвали меня так: Кеночка! Ещё бабушка и старшая сестра. И они, обе! Господи, они – это вы…
РЫЖОВА. Поэтому или завтра, Иннокентий, или никогда.
ЛУШИН. Паспорт, Слава, паспорт… И уже вечер, никуда не кинуться!
РЫЖОВА. Есть утро и целый день.
ЛУШИН. Хорошо. Хорошо, я сделаю. Я его сам нарисую, рожу, но сделаю!
РЫЖОВА. Это невозможно.
ЛУШИН. Да. Конечно.
РЫЖОВА. Пожалуйста, впредь не появляйся мне на глаза.
ЛУШИН. Почему?
РЫЖОВА. Мне неинтересен мужчина, который жениться из страха перед одинокой старостью. И вообще, Иннокентий Павлович, вы – слабак.
ЛУШИН. За что?
РЫЖОВА. За то, что вы мне очень, очень нравитесь. Но я не стара и мне нужен сильный мужчина. Просто я так живу.
ЛУШИН. Я вас просто не понимаю.
РЫЖОВА. Добрый совет: не зацикливайтесь на одной мысли, особенно, если эта мысль – я. У меня было три мужа, один другого круче, я их боготворила, но похоронила-то я их, а не они меня. Лушин, охолонитесь уже. И на сегодня – всё, я устала. Прощайте.
ЛУШИН. И я устал. День какой-то неуклюжий, глупый… Да, я ухожу. (Переобувается.) Надо же, какая у нас, с вами, оказывается, долгая совместная жизнь. А что, если я сумею предложить вам то, отчего вы не сможете отказаться? Выслушаете вы меня тогда?
РЫЖОВА. Хорошо, вспомнила! Мы, с вами, в ресторане были, забыла название, обедали. Вы торопились, суетились. И забыли на стуле кожаную папку. Я сразу не обратила внимание, официант на улице догнал.
ЛУШИН. Не может быть!!!
РЫЖОВА. Пришла домой, положила и забыла. (Вынимает папку из серванта, подаёт.) Почему-то в спальне оказалась, в шкафу…
ЛУШИН (разбирая папку). Моя… Чудо! Самое натуральное чудо! Вы – чудо моё!
РЫЖОВА. Да, иногда я такая. Позволяю себе побыть Золотой Рыбкой.
ЛУШИН. Мой паспорт! Всё на месте. И тетрадь…
РЫЖОВА. Сегодня выносили вещи из спальни, наткнулась.
ЛУШИН. Всё, завтра идём в ЗАГС!
РЫЖОВА. Да ничего я не забыла. Потому и в спальне оказалась. Прочитала я ваши воспоминания. Или дневник жизни. Там и вычитала про тех двух тёток из прошлого. Или, если хотите, ваших прекрасных женщин. Никогда мы раньше не встречались, Лушин. Я просто так, позубоскалила. Меня в те годы здесь и не было.
ЛУШИН. Зачем… Что я вам сделал?
РЫЖОВА. Ничего. Извините. Привычка командира сработала, сколько я за свою флотскую жизнь личных вещей матросов досмотрела, не сосчитать.
ЛУШИН. Я не матрос!
РЫЖОВА. Согласна. Ну, да хватит уже, извинилась сто раз за сегодня, хватит.
ЛУШИН. Хватит. Я вас видеть не могу. Вы мне в душу наплевали. Ноги вытерли об меня!
РЫЖОВА. В последний раз: извините. На этом – всё.
ЛУШИН. Я даже не знаю, что сказать… Не знаю даже, как вас назвать, каким словом!
РЫЖОВА. Не трудитесь, я их все наизусть знаю. Сама потом на досуге подберу, не впервой.
ЛУШИН. Ну, разве же можно вас любить!
РЫЖОВА. Нельзя.
ЛУШИН. А я люблю!
РЫЖОВА. Правда?
ЛУШИН. Что - правда? Что люблю? У вас совесть есть? Я столько раз уже вам признался в любви, другая уже в постель потащила бы или прибила бы на месте…
РЫЖОВА. Ни разу.
ЛУШИН. Что?
РЫЖОВА. Вы ни разу не признались мне в любви.
ЛУШИН. Быть такого не может.
РЫЖОВА. А вот.
ЛУШИН. А что, обязательно говорить, так непонятно, что ли.
РЫЖОВА. Может, и понятно, но как-то невнятно.
ЛУШИН. Я с вами с ума скоро сойду.
РЫЖОВА. А то, зачем же ещё жить.
ЛУШИН. Меня опять пробил озноб. И душевно, и физически, одновременно. Как встретил вас, так и зазнобило. Так меня пронизывало лишь однажды, в глубочайшем детстве, когда на опушке венчался с любимой. Мы в детском садике познакомились. Жили в рабочем посёлке кирпичного завода, при нём и был тот детсад. Я в старшей группе, она в младшей. Пошли погулять в лес. Настоящий, с волками и зайцами, с медведями-шатунами. Признались друг дружке в любви. Произнесли вслух, что нам не жить друг без друга. Сплели венки из луговых цветов, в основном ромашки, у них стебли толстые, мясистые. Надели друг другу на голову и меня тут как пробил озноб! Даже колечки я накрутил из ивы. Настоящий ритуал провели, не поверите! Откуда что шло… что пришло. Космический, наверное, был озноб. Правда, застрели, не вспомню, как её звали, как-то чудно. Меня шибает всегда, стоит только вас вспомнить. А вас? Когда про меня думаете. Шибает?
РЫЖОВА. А как с девочкой той расстались?
ЛУШИН. Не помню.
РЫЖОВА. А я знаю.
ЛУШИН. Нет, про неё в мемуарах нет ни слова, я никому и никогда о ней даже не заикался.
РЫЖОВА. Вы ходили к её тёте Лене, в гости. Рыбок в аквариуме посмотреть. Тётя Лена подарила вашей юной супруге несколько мальков и взрослую Золотую Рыбку.
ЛУШИН. Да…
РЫЖОВА. По дороге, девочка зашла в булочную, мама попросила, а тебя оставила на улице ждать. Девочка выходит, а банка в твоих руках пустая. Почему?
ЛУШИН. Не помню.
РЫЖОВА. Не ври мне!
ЛУШИН. Кошка беременная пристала, я её и накормил.
РЫЖОВА. Супругу твою звали Ярка.
ЛУШИН. Ярка… Ярослава!?!
РЫЖОВА. Я в шоке, Лушин. Мне в самой дикой фантазии не могло прийти, что ты и тот парень… Ни лица твоего, ни фамилии я не помню. Только имя и дрожь. Меня всегда била дрожь, когда ты появлялся. Даже когда не видела, уже знала, что вот сейчас ты появишься из-за угла или из-за двери… Инюта…
ЛУШИН. Ярочка…
РЫЖОВА. Инечка…

Из «детской» выходит Кобец, из ванной – Морошка.

КОБЕЦ. Не помнишь, что после спальни она ремонтировать собиралась?
МОРОШКА. По-моему, кухню.
КОБЕЦ. Думаю, придётся пересмотреть стратегию развития, надо приниматься за ремонт «детской».
МОРОШКА. Думаешь, их аисты ещё не отлетали?
РЫЖОВА. Девочки, мой Инечка ко мне вернулся.
ЛУШИН. Ярочка…
КОБЕЦ. Туда, где аисты отлетали, налетают доктора.
МОРОШКА. Сразу вызываем?
КОБЕЦ. Предлагаю сначала что-нибудь интересное пропустить. Я знаю, где стоит спирт.
ЛУШИН. Жена моя…