Глава 24. Романтики с большой дороги

…Сдав повязки и расписавшись во всех книгах и журналах, мы вчетвером выходим на улицу и желаем Большаковой всего хорошего. Убедившись, что она благополучно села в троллейбус, мы, как по команде, облегчённо вздыхаем и закуриваем свои любимые сигареты «Астра». Пора начинать допрос.
– Я смотрю – у тебя новая подруга… – начинаю я издалека.
– Да уж, – «новая»… Я и со «старой» познакомиться не успел.
– А мне показалось, что вы подружились…

Рюмин какое-то время молчит, как партизан, а потом рассказывает, что, оказавшись возле какого-то отделения связи, они зашли туда, чтобы позвонить домой. На обратном пути, обсуждая ситуацию, сложившуюся вокруг нашей троицы, Большакова убеждала Рюмина в том, что нам следует пойти в деканат факультета и «посыпать голову пеплом», то есть покаяться как-то убедительнее и больше. Рюмин возмутился: «Куда уж больше! Что ж нам теперь: на колени встать?» Большакова, секунду подумав, ответила: «Я не знаю. Я бы встала»….

…Когда тебе 20, и ты знаешь об этой жизни абсолютно всё, невозможно предположить, что есть на этой Земле люди, которые младше тебя по возрасту, но знают больше. И не просто знают, а ещё и пытаются навязать эти знания тебе. Буквально: на-вя-зать! Потом, когда они – эти люди – встречаются на твоём пути и говорят: «Делай так!» или «Не делай так», возникает ощущение собственной неполноценности – с одной стороны, и ощущение того, что эти умники просто выпендриваются – с другой. Юношеский максимализм? Нет.
Это – неприятие альтернативы. Альтернативы твоим собственным взглядам и убеждениям.

Вот и сегодня, 3 октября 1983 года, по дороге на «каторжные работы» (так наша троица окрестила труд на траншее), я размышляю над вчерашним предложением Большаковой стать на колени… Странное предложение делает человек, для которого, как мне тогда казалось, гордость и неприступность были приоритетами номер один. А ведь она догадывалась, что Рюмин передаст мне и Валерику её слова. Значит, она рассчитывала на определённую реакцию с нашей стороны. Но на какую?! По возмущенному выражению лица Рюмина было понятно, что ни на какие унижения он не пойдёт…. Валерик? Вряд ли…. Разве что, если его об этом попросит Таня…. 

Тут я представляю, как мы с Рюминым и Валерой заходим в деканат, для храбрости пропустив по стаканчику «б-белой к-крепкой». В коридоре нас провожают Ева, Таня Нестерова, и Большакова. Ева вот-вот расплачется и  нежно прижимает к груди мою гитару, Таня утирает слёзы краешком зелёной сумки, а Светка, ехидно улыбаясь, демонстративно полирует свой комсомольский значок красной, как кровь, повязкой дружинника….
Бр-р-р… Бред какой-то…

А вот и милый сердцу уголок…. Ой, что-то я маленько опоздал – ребятишки уже обливаются потом на холодном ветру!
– Так, про кого будем сочинять песни сегодня? – спрашиваю я, подходя к честной компании.
– Э-э-э, – скрипит Валера, – Про Олежку, который опаздывает на работу.
– Да ладно тебе, – рычит на Валеру Рюмин, и обращается ко мне: – Есть курить?
Почти полная пачка «Родопи», выставленная мною на постепенное растерзание, сглаживает мою провинность. И мы, перекурив, ломом и лопатами яростно долбим неподдающийся грунт. А следующей жертвой нашего музыкального беспредела становится Игорь Клюенко:
 
Печальную песню поет Игорек,
Стаканом в «Каштане» звеня.
И хочется вспомнить ему тот денек,
Когда он был пьян, как свинья.

Боже, как давно это было,
Помнит только мутной реки вода.
Время, когда вместе вино мы пили,
Больше не вернуть ни за что никогда.

И вот наливает в стакан он вино
И пьет его сразу до дна…
И в мыслях его – желанье одно:
Напиться побольше  вина.

Боже, как давно это было,
Помнит только мутной реки вода.
Время, когда вместе вино мы пили,
Больше не вернуть ни за что никогда.

Но нету друзей и вина больше нет,
И вот он сидит одинок…
И тихо бормочет невнятный ответ,
Уткнувшись глазами в песок:

Парни, не совсем я забыл
Время, когда вместе вино мы пили.
Если б в понедельник я с вами пил,
Мы бы вчетвером траншею рыли.

Пока мы издевались над своим потенциальным четвёртым товарищем, пришло время обеда. И я тащу Рюмина и Валеру пить … горячее молоко в одноимённое заведение, которое тогда находилось через мостик от зоопарка. К молоку мы покупаем – именно покупаем! – по два вкуснейших пирожка с маком. Да… А ведь каких-нибудь две недели назад, в понедельник 19 сентября, мы пили – и как пили! – совсем не молоко, и вот, такая ирония судьбы…

– Жаль, что нету фотоаппарата, – говорю я, медленно смакуя обжигающий напиток, – сейчас бы сфоткались, и пацанам в Барвенково отослали бы!
– Да, – наконец-то нормальным голосом говорит Валера (вот оно – благотворное влияние молока!), – Интересно, что бы сказала Таня, увидев меня на фото с молоком?

Мы с Рюминым переглянулись, но Валеру обижать не стали. Уж больно его заклинило на нашем комсорге, и, скорее всего, безответно… Потом Рюмин в ролях разыгрывает предполагаемую реакцию В.Б. Коробейникова (и не только) на «молочные фото» от «молочных братьев», которые после обеда «забили» на работу. Здесь я впервые обращаю внимание на природную способность Рюмина к имитации жестов и голосов. Надо же… Еще месячишко трезвой жизни, и выяснится, что я и Валера просто муравьи по сравнению с ним:

Сценка 1
«Т-так. К-кто-то сегодня н-не вернулся на работу…»
«Я…»
«П-почему?»
«Живот болел…
«П-после ч-чего?»
«Я плохо переношу молоко…

Сценка 2
«Рюмин! П-подойдите сюда! Вы п-почему сегодня не вернулись на траншею?»
«Понимаете, мы выпили по стакану молока и нам всем стало пофиг!»
«Кудрявченко! В-вы т-тоже устанавливали контакт с ними по б-белой с п-пирожками?»
«Да…»
«А сколько же вы выпили? По 200 грамм на рыло? Ну, вы нам даже по этой статье не подходите…»
 «Да понимаете, мы только что из Барвенково приехали – не акклиматизировались ещё…»
«Так. С флангами всё ясно. А что скажет центр?»
«Э-э-э…. Я обозвал Рюмина Ломом, а Рыбакова – Лопатой! Им не понравилось. Ну, мы и не вернулись на траншею…»

Довольные, согретые и относительно сытые, перед возвращением на траншею, мы решаем прогуляться вниз по спуску Пассионарии. Пронзительный, почти ледяной ветер дует нам в спины, и мне кажется, что от этого мы шагаем быстрее, чем положено на прогулке. Но главное не это! Главное то, что мы идём по дороге, то есть, по проезжей части навстречу легковушкам и грузовикам! Мы им совсем не мешаем: мы идём с краю. А они отчаянно трезвонят в свои клаксоны, как бы говоря нам: «Эй, чудаки! Куда вы прётесь? Вам что, повылазило? Уйдите на тротуар!».

Но нам не повылазило! Высоко задрав головы и гордо расправив плечи, мы топаем, как на первомайской демонстрации. А я весело ору, стараясь заглушить своим голосом этот шум:
 «Мы себе давали слово:
Не сходить с пути прямого…»!


Конец первой части. Продолжение следует...