Глава 27. Квадрат гипотенузы

... «Я тебя люблю» … Даже громкая музыка не смогла заглушить эти слова, которые троекратным эхом пронеслись в моей голове. Вика снова уткнулась мне в плечо, я впал в ступор, и сильнее прижал её к себе. Это был максимум того, что я мог сделать в той ситуации. Она успокоилась, танец заканчивался, и вместе с ним заканчивалась моя способность принимать решения. Что делать?! Вот вопрос, который сверлил мне мозг. Как всё не вовремя! Почему – я?

Почему именно сейчас? И, опять же, что мне делать? Что говорить? Как вообще себя вести?!

И тут меня пронзила одна любопытная мысль. А почему, собственно говоря, я должен испытывать дискомфорт из-за того, что девушка призналась мне в любви? К чему меня это обязывает? Стоит ли вообще как-то отвечать на её признание? Мама мия! Да ты, Олежка, вляпался в классический любовный треугольник!! А если в него добавить Светку Большакову, то получится не треугольник, а квадрат…. Правда, один из катетов этого треугольника (или квадрата) пока не подозревает о существовании второго катета. И это очень даже хорошо…. Спокойно, дружище, мы ещё повоюем….

– Пойдем покурим, Свыня! – выстрелил мне в ухо Клюенко, тем самым выводя меня из оцепенения. Я обрадовался этому предложению так, как будто выиграл в лотерею большой денежный приз. Только сейчас я заметил, что Вика уже стоит в другом углу зала и увлечённо беседует с Малой.

Мы оделись и вышли на улицу; там мне показалось, что в кафе было намного холоднее. Игорь достал из внутреннего кармана коричневого пиджака начатую пачку болгарских сигарет.

– Шикуете, мсье? – позавидовал я ему, с грустью вспоминая о том, что нашу «боевую троицу» недавно лишили стипендии, а по комсомольской линии влепили строгий выговор, тем самым положив конец нашим страхам и переживаниям. – Кстати, всё хочу у тебя спросить: почему ты меня называешь Свыня?

– Хо-хо-хо…, – раскатистым баском засмеялся Клюенко, – Есть такое дело! А про Свыню я ж тебе уже рассказывал…

– Что-то не припоминаю.
– Ну, ты даёшь! В электричке, когда в колхоз ехали. Ты тогда какой-то странный ходил, и всё вокруг Адамовой крутился, зачарованный…. Одноклассник у меня – копия ты, и манеры у вас одинаковые. Фамилия его – Свинаренко, а так мы его звали – Свыня…. Ты вообще меня слушаешь?

Из дверей выскочили смеющиеся Николаха и Пискаренко. «Куда Майкл смотрит?» – подумал я. Ещё через секунду, на ходу застёгивая курточки, – Вика, Малая и Валера. Я вскользь глянул на Вику – от былой грусти не осталось и следа; казалось, что история, которую она рассказывала Малой в кафе, имеет продолжение и сейчас – по крайней мере, те же выражения лиц у обоих.

Вика, поймав мой взгляд, подошла ко мне и, кокетливо улыбаясь, сказала:
– Мальчики, а вы не хотите проводить девушек домой?
– Да-да, – поддержала её писклявым голоском Женя, показушно навешивая огромную «клешню» Николахи себе на плечо, – Обнимите, и проводите!

Воспользовавшись моментом, Малая тут же нырнула под руку Игорька, одновременно выдернув из его рта дымящую сигарету: Алёна была убеждённым сторонником здорового образа жизни. Клюша недовольно скривился, я обнял Вику за талию, а Валера грустно вздохнул, и, пожелав всем нам спокойной ночи, направился восвояси.

Попрощавшись с Кудрявченко, мы пошли провожать наших хохочущих девочек до общежития. Мы с Викой неспеша шли позади остальных двух пар, и эти 300-400 метров казались мне марафонской дистанцией. Я чувствовал, что она сильно переживает, что ей тяжело на душе, и я удручённо ждал, что она вот-вот вернётся к своим признаниям. Но, как ни странно, она всю дорогу молчала и смотрела себе под ноги. Я делал то же самое.

Но, по мере приближения к конечному пункту, идущие впереди пары замедлили ход, и, в конце концов, я с Викой, сам того не желая и не замечая, вырвался вперёд. Поэтому мы первыми подошли к входной двери, за которой Вика и скрылась, предварительно чмокнув меня в щёчку. Я облегчённо вздохнул, и мысленно поблагодарил её за то, что она избавила меня от проявления любовной взаимности.

Через полминуты подошли Николаха с Женей, ещё через полминуты – Малая с Клюенко. Постоянно весёлая Алёна в шутку пощипывала его за нос, одевая невидимую прищепку, и называла его «Клюшей». Меня передернуло: я вспомнил, что уже слышал это прозвище от Большаковой, которая любила изобретать уменьшительно-ласкательные варианты для мужских фамилий. А это её «Мужчинки!», по моему мнению, просто откровенно демонстрировало её циничное пренебрежение к представителям сильного пола….

Заходить в подъезд девочки явно не торопились. Безветренная погода с лёгким снежком, и чистое звёздное небо усиливали их романтическое настроение. Они разбрелись со своими кавалерами по тёмным углам, и страстно целовались. Но мне было не до романтики. Внутри кипел Везувий, и зарождалось цунами. Секунды становились минутами, а минуты вечностью. Мне хотелось только одного – напиться до поросячьего визга, соответствуя прозвищу, которое дал мне Клюша, и умереть в какой-нибудь грязной луже….

Было ещё не очень поздно – что-то около девяти. Постояв минуту-другую, я быстрым шагом двинулся к «четверке». Но на полпути меня неожиданно догнал Клюенко, и дальше мы пошли вдвоём.

– Как настроение, Олежка? – спросил Игорь, на этот раз без всякого выпендривания, – Я вижу, что не очень. Из-за Евы расстроился?
Я промолчал. А потом не выдержал.
– Слышишь, Игорёк, у тебя есть деньги?
– Сколько?
– Рублей 10.
– Есть. Держи.
– Спасибо. Завтра отдам.

– А сейчас тебе зачем?
– Ты знаешь, – я вдохнул полной грудью морозный воздух, – Иногда бывает так хреново на душе, что хочется просто напиться и забыться…
– Так какие проблемы, Свыня? Давай напьёмся и забудемся!
И мы энергично почесали к «Миру»….

… Гостиница «Мир», которая сейчас спряталась среди многоэтажек, тогда составляла основную достопримечательность района, где находилась «четвёртая общага». Она была видна отовсюду и воспринималась как предел достижений цивилизации. Построили ее к Олимпиаде 1980 года, и за эти три-четыре года она еще не успела состариться. Там было много кафе, был бар и ресторан. Кафе славились своей демократичностью: там можно было раздеваться прямо за столиками, но бар и ресторан были гораздо солиднее…

Сначала мы зашли в бар и взяли по сто грамм армянского коньяка. Но он не решил проблему «забытья» и, перейдя в почти пустое кафе, мы заказали графин водки. Я уже не помню, чем мы закусывали, и была ли у нас на столе вообще какая-то закуска. Да это и не важно. Важно то, что за два с лишним месяца знакомства, мы впервые и спокойно говорили по душам. Я ему в общих чертах рассказывал о самых последних событиях на моём любовном фронте.

Он – в таких же общих чертах – рассказал мне о своих завязывающихся отношениях с Алёной. Через каких-то двадцать минут нас прилично развезло: в кафе было тепло и уютно, играла тихая спокойная музыка, а за окном падал густой снег….

… – Вот ты говоришь, она тебя не любит, – говорил Игорь, – А как ты это определил? Она сама тебе об этом сказала?
– Нет.
– Тогда откуда ты это можешь знать?
– Я этого не знаю, но я чувствую, что …
– Подожди! Подожди. Смотри: ты Еве говорил, что любишь её?
– Говорил.

– Она говорила тебе, что любит тебя?
– Говорила.
– Так в чём проблема, Свыня?
– А проблема в том, Клюша, что …Короче, я боюсь!
– Чего боишься?
– Всего…. Ну, давай ещё по одной….

Мы выпили и закурили.
– Понимаешь, в последнее время мне кажется, что мы – я и Ева – абсолютно разные люди, и поэтому любим друг друга абсолютно по-разному, – сказал я, сбивая сигаретный пепел мимо стеклянной пепельницы. Клюша решил его сдуть, но эта маленькая кучка пепла как будто приклеилась к белоснежной скатерти. Тогда Игорёк смахнул пепел рукой и тем самым просто размазал его – получилось свинцово-серое пятно….

– Я боюсь сделать неправильный… неверный шаг или поступок … называй как хочешь – продолжал я, помогая Игорю размазывать пятно на скатерти. – Как это тебе объяснить….
– Ты объясняй, как есть, я пойму.

– Ну, смотри: предположим, у себя в квартире ты выращиваешь на подоконнике какое-нибудь редкое экзотическое растение. Ты ухаживаешь за этим растением: поливаешь его, удобряешь его…ну, короче, делаешь всё, что обычно делают в таких случаях…

– И?
– Не перебивай! … Ты знаешь, что должно наступить время, когда у твоего растения появятся бутоны, а потом – цветки.… И каждый божий день, утром, ты идёшь к этому растению посмотреть, появились эти бутоны или нет.
И вдруг – такой день наступает! Однажды утром ты просыпаешься и видишь, что твой питомец усыпан крохотными пузатенькими бутончиками, из которых уже чуть-чуть видны… эти…как их?

– Лепестки…
– Вот-вот, они самые… Ты радуешься как маленький ребёнок, твоя душа поёт, тебе хочется танцевать и … всё такое.… Но проходит день, второй, неделя, а ничего не меняется.… Цветки не распускаются! Понимаешь? С ними что-то случилось!

– А что с ними могло случиться? Ни с того ни с сего?
– Откуда я знаю? Я в этом не очень разбираюсь…. Может быть, ты решил проветрить эту комнату на ночь, и открыл форточку. А на улице 30-ти градусный мороз…. Вот они и замёрзли, твои цветы.

Клюша разлил по стопкам остаток водки из графина.
– Красиво…, – задумчиво сказал он, – Да…. А в чём же аллегория?
 – Аллегория? Какая там аллегория…. Ева – растение, Большакова – форточка….

Клюша почесал затылок и несколько секунд переваривал услышанное. А потом с философским выражением лица заявил:
– А ты, Свыня, – цветовод…. Причем – хреновый цветовод! Но… Молодец! Отличник боевой и политической подготовки!

Потом повернулся к проходящей мимо официантке:
 – Девушка, можно нам ещё двести?