Глава 36. Замков воздушных не носит земля

Я, наверное, несколько приувеличивал, говоря о том, что мы, снова сев за парты после колхоза, «понемногу привыкаем к вузовской системе занятий», ибо на самом деле с этой системой можно было только смириться. Когда мы готовились к школьным экзаменам, всё было чётко и предельно понятно, потому что к экзаменационным билетам прилагались ответы. В университете же, готовясь к сдаче первой сессии, в частности, к серии зачётов, которые начинались 22 декабря, мы с удивлением обнаружили, что

– готовых ответов на экзаменационные вопросы не существует в принципе;
– одному и тому же вопросу соответствуют несколько источников информации;
– эти источники информации зачастую содержат совсем разные трактовки одного и того же экзаменационного материала.

А самое интересное заключалось в том, что сами преподаватели ничем не могли помочь нам в этом вопросе, так как тоже варились в этой каше, и в ответ на наши отчаянные апелляции они либо многозначительно (а некоторые – удивлённо) отмалчивались, либо ограничивались общими фразами, которые абсолютно никак не приближали нас к решению возникшей проблемы.

Лечение от этого психологического шока мы с Валерой и Рюминым проходили в «Сингапуре» – пивной, которая находилась на углу улиц Клочковской и Отакара Яроша, в десятке метров от трамвайной линии. Туда же периодически заглядывал и Клюша. Там, потягивая неплохое пиво (35 копейки за поллитра), мы сетовали на неопределённость бытия и несовершенство мироздания, обсуждали насущные проблемы подготовки к зачётам и экзаменам, и, устав от вышеперечисленного, дурачились, сочиняя пародии на самых ярких преподавателей, что было актуально в рамках подготовки к предстоящему капустнику.

9 декабря после занятий, мы как раз собрались вчетвером в «Сингапуре», и, уставив столик бокалами, слушали рассказ Рюмина о том, как его и других полтавских выпускников заманивали на РКИ. Мне не понравилось слово «заманивали» и я решил его поправить.

– Нет, именно: «заманивали», – ответил Рюмин. – Потому, что обещали одно, а в итоге мы имеем совершенно другое.
– Почему? – спросил Валерик, вытирая с губ пену.

– Вот, смотрите: нам в Полтаве обещали, что мы будем изучать три (!) иностранных языка: английский, французский, испанский; после каждого курса нас ожидает практика в одной из стран изучаемых языков, а после окончания факультета –непременная работа за границей. В Харькове, на встрече с деканом филфака перед вступительными экзаменами эти радужные планы несколько потускнели: «Вы будете досконально изучать один иностранный язык. Второй и третий языки вы должны выучить сами. Мы не представляем филолога, владеющего только одним иностранным языком…». А на консультации перед экзаменом по английскому языку товарищ Мальцев вбил осиновый кол в грудь несбывшимся надеждам: «На инязе на старших курсах преподавание ведется на иностранном языке. Студенты изучают все лингвистические дисциплины отдельно. У вас же все это на гораздо более низком уровне».

Мы тоскливо молчали.
– Я вообще до сих пор не могу понять, почему я попёрся поступать на филфак, – сокрушался Клюша. – Из меня такой же филолог, как из зелёной сумки Валеры – сетка для пинг-понга. Мне в школе очень нравились математика, физика, химия, а родители почему-то отправили меня на филфак.

– Сетка – для чего? – переспросил я его, впервые в жизни услышав слово «пинг-понг».
– Сетка для настольного тенниса, – ответил Клюша и по-отечески похлопал меня по плечу. – Приходи, Свынюка, я и тебя потренирую!

Я недоумённо обвёл глазами своих товарищей.
– А ты уже кого-то тренировал? – спросил я, тщетно пытаясь представить неуклюжего Клюенко мастером ракетки.
– Всех, – вставил Валерик, положив на стол пачку сигарет. – Пока ты там по девкам шляешься…
– Ой, чья бы корова мычала….

– Ладно, хватит вам гавкаться, – успокоил нас Рюмин, и продолжил: – Так что, как говорил товарищ Кравчук, – РКИ есть изучение русского языка в объеме иностранного!
– Ага, – грустно добавил Клюша, – Ни русского, ни иностранного. Ладно, пошли в общагу, а то холодно как-то….

… 15 декабря в актовом зале проходит наш капустник. Сценарий для капустника писали наши девочки. Рюмин и я только снабжали их идеями. По сюжету, Бог (Алик Шуряев) с ангелами (несколькими девчонками) отправляет выпускников школ на филфак, а потом смотрит, что из этого получилось.   

На сцене три группы человек. Рюмин в образе Надежды Владимировны Терещенко выходит на полусогнутых ножках и покачивает пальчиком. В зале хохот и бурные апплодисменты. Когда волна оваций стихает, «Надежда Владимировна» объявляет:
– Товарищи, сегодня у нас деловые игры…

Вбегает Николаха. В костюме и с дипломатом. Начинает беспорядочно метаться от группы к группе.
– Товарищ не знает, куда ему идти, – комментирует его метания «Надежда Владимировна». – Мы должны спросить нашего лидера! Валентин, Вы составили список?

Валентин подбегает к ней и подобострастно протягивает ей тонкую тетрадку.
– Я рада, я рада.… У меня просто руки трясутся…, – нараспев говорит «Надежда Владимировна», раскрывая её. – Так.… Это я пропускаю, это … – вы сами дома проработаете…
И – уверенно:
– Товарищ идет во вторую группу!

Далее следует доклад Николахи. Он стоит за воображаемой трибуной и, выразительно жестикулируя, объясняет основные принципы рассмотрения материала по истории КПСС:
1. Обязательно цитировать соответствующее место из трудов Ленина.
2. Критиковать буржуазных фальсификаторов истории КПСС.
3. Перекидывать мостики в современность.

Во время доклада «Надежда Владимировна» мечтательно смотрит куда-то в зал в своей традиционной манере: указательный палец правой руки – на губах, а локоть той же руки покоится на левой руке. И вдруг, будто что-то вспомнив, она «возвращается в себя»:
– Зачем товарищ нам об этом рассказывает? Зачем? Мы это разобрали на прошлом семинаре…

Студенты и преподаватели, сидящие в зале просто разрываются от смеха!

Еще одна сценка. В общежитие приезжает съемочная группа снимать маленький эпизод, который мы взяли из какого-то журнала. Два человека (Валентин и Алик) случайно сталкиваются, идя навстречу друг другу. Крики: «Извинись!» (Валентин) – «Не извинюсь»! (Алик) – «Получай»! (Валентин).

Алик падает на землю. Крик: «Скорая!». Прибегают два врача (Клюй и Николаха) – оба в белых халатах – и уносят упавшего. Смешной аспект в том, что режиссер (Рюмин) требует съемки нескольких дублей: «теперь быстрее» (темп убыстренного кино), потом «медленнее», «грустнее», и, наконец, – веселее. Парни играют очень хорошо, и поэтому смех зрителей не смолкает ни на секуду. В «замедленном» дубле бурю аплодисментов срывает Алик, который, будучи КМС по дзюдо, после медленного толчка Валентина медленно-медленно прогибается назад и опускается не на руки (в мостик), а на плечи. А в следующем, «веселом» дубле, уже Клюенко и Николаха вызвали взрыв смеха, потому что Николаха прискакал на помощь «больному» Шуряеву верхом на Клюенко.

И завершает этот спектакль песня про Коробейникова, которую без всякого предлога поёт Рюмин:
Эх пустым-пуста моя коробочка –
Лишь капусты в ней кочан.
Износился я до ниточки:
Где же ситец, где парча?

В орфографию влюбленный я
Все сижу и не тужу.
Как увижу я безграмотность –
Из терпенья выхожу!

Коллектив –мое призвание,
Пьянства я не выношу!
Как увижу алкоголика –
Докладную напишу.

И теперь я строю планы
Поглядеть на белый свет.
Защищу я диссертацию –
Подниму авторитет!

К сожалению, ее услышали только на ближних рядах. Но Коробейников услышал. На следующий день, когда наша группа была на его лекции, Владимир Борисович спросил:
– А кто сочинил эту песню?

Молчание.
– Это, наверное, из другой группы, – сам себе ответил он. Неизвестно, как он отреагировал внутренне, но внешне даже иронично заметил:
– А меня друзья спрашивают: «Ты что, на работу оборванный ходишь?»
– ?
– «Износился я до ниточки…»….