Если бы горы могли говорить... Глава 8

   
  Уже с утра палит солнце, поливая зноем нарядно расцветшую землю и до слепоты высвечивая крыши уходящих рядами домов.               
  Скользит машина по растекшемуся чернотой асфальту с радужно шевелящимися на ней пятнами  и напряженно смотрят вперед глаза, где тонкой синевой струится горизонт с золотящимися на солнце верхами гор, снизу которых, во всю ширь простираются поля с взбухшими колосьями будущего урожая и зреют виноградники.               
  А над всем этим - голубое безбрежное небо со стайкой высоко парящих облаков и неиссякаемый блеск азиатского солнца, в лучах которого трепещут, рождаются марева и умирают, чтобы зародится вновь. Красота неописуемая!             
  Так и хочется уйти в нее с головой, отрываясь от въевшейся внутри повседневности и наслаждаться жизнью, со всеми ее радостями и бедами, рождениями и потерями и прочими проявлениями. А может, даже, извлекая истерзанной страданиями душой из всей этой смуты тот кусочек небольшого и вмиг озарившего, но счастья.               
  Это, наверное, очень сложно и практически невозможно. Но случается... Если жизнь воспринимается не просто как биологической формой с временным существованием и конечным отмиранием на земле, но и с выходом за пределы встроенного сознания, как одной из высших форм проявлений сотворившего целостность всего мироздания,и его высочайшим даром, а счастье не единой формулой.   
  Первая городская больница, куда сейчас направлялся на своей машине Александр Машков, находилась на той же улице, где он и жил. И доехать до нее  можно было за считанные минуты. Зато нескончаемо тянулись мысли. И ни к чему определенному так и не дотянувшись, вскоре привели его на территорию выступившего из густой зелени больничного двора, где он, наспех припарковав на углу здания свою машину, прямиком направился в реанимационное отделение, с все еще находившимся там вторым потерпевшим по Бурумскому делу.             
  В коридоре его любезно встретила дежурная медсестра и, справившись о цели его визита, с той же любезностью провела в кабинет заведующего отделением, где за столом сидел пожилой врач с приспущенными на нос очками и что - то сосредоточенно писал.
  Александр заулыбался, узнав его сразу.
  Это был давний друг семьи Машковых и бывший сосед по дому.
  Едва он вошел, врач подняв от стола голову и, поправив съехавшиеся к носу очки, с нескрытым удивлением взглянул на него, засиял в улыбке.
  -Саша! Вот так встреча! - заверещал голоском, поспешно поднимаясь с места и с распростертыми руками идя навстречу ему. - Дорогой мой... Какими судьбами?
  -Да уж, Геннадий Ларионович, никак не ожидал встретить вас здесь, - здороваясь, признался Машков. - А как же столичная нейрохирургия?
  -Ай... - коротко махнул рукой врач, восторженно обнимая его. - Не по мне столичный воздух. Привык душой на природе. Так сколько мы с тобой не виделись - то? Годочка два - три?
  -Да. Вроде этого, - ответил Александр, проходя вместе с ним вглубь залитого солнцем кабинета и усаживаясь рядышком на больничную кушетку.
  Врач - реаниматолог не сводил с него удивленно - восторженных глаз с красивым удлиненным разрезом.
  -Может, по стопочке коньячку с лимоном в честь такой встречи?
  Александр вежливо отказался, ссылаясь на занятость и служебные дела. И сразу же обстоятельно выложил ему причину своего появления, акцентируя внимание врача на паро - минутную встречу со Щенниковым.
  Врач, внимательно его выслушав, со вздохом снял очки, протер запотевшие стекла и снова посмотрел на него.
  -Саш, ты просишь невозможное. Больной еще очень слаб, и твоя встреча с ним вряд ли увенчается должным успехом. Нам ведь пришлось буквально вырвать его из когтей смерти. Я еще не встречал подобного рода издевательства над человеком.
  Александр понимающе закивал.
  Ему не надо было объяснений. Он отлично понимал врача, но и своя работа тоже не терпела промедления.
  С несколько мгновений продержалось молчание. А после вновь прервалось его тихим, убеждающим голосом.
  -Геннадий Ларионович, я всегда весьма признателен к вам. Обещаю, моя встреча с ним не займет больше пары минут. Неужели этот незначительный отрезок времени сможет пагубно отразиться на его состоянии?
  -Если бы все зависело от наших желаний, Саша, - с грустью в голосе сказал врач. - А тем более, в случае с вашим потерпевшим, когда его состояние в любую минуту может ухудшиться и без воздействия внешних факторов. Советую тебе и твоему отделу не торопить события и выждать время.
  Машков тяжело усмехнулся, глядя на врача.
  -Если бы оно еще не поджимало нас. Правда ведь, дядя Ген?
  -Ну Саша! - не сдержался от улыбки врач. - Ну и жук же ты! И угораздило же тебя сменить армию на милицию, имея за плечами два законченных вуза.
  -Сам диву даюсь, -  простодушно развел руками Машков, готовый через пару увещевательных трюков склонить врача.
  Ждать долго не пришлось.               
  Еще с пару мгновений, и врач, не выдержав его дальнейших увещеваний, поднялся с места и, достав из шкафа свой до смешного не по размеру халат, с улыбкой протянул ему.
  -Другого, Саша, к сожалению, нет. Накинь хотя бы на плечи.               
  После чего,они вместе вышли из его кабинета и, немного пройдя по коридору, вошли в одну из палат, с одной - единственной и слегка приподнятой со стороны головы кроватью, вблизи которой, на экранах работающих приборов, мельтешили какие - то линии.
  На ней, вытянув поверх одеяла восковой желтизны руки, неподвижно лежал Щенников, с подведенным к одной из них системным катетером, по трубке которого медленными каплями стекала какая - то прозрачная жидкость. Голова полностью, до самых глаз, была обмотана толстым слоем марлевой повязки, с выступившими пятнами крови. Вместо лица - черно заплывшее пятно с двумя темными буграми вместо глаз.
  Врач - реаниматолог низко склонился над ним.
  -Как вы?
  -Попить бы... - еле слышно попросил больной.
  Врач тут же черпнул ложечкой воду из стоявшего рядом на тумбе стакана и стал каплями вливать в едва разомкнутый рот. Было слышно, как вода, булькая, пошла внутрь. Больной устало провел кончиком языка по воспаленным губам и, благодарно моргнув  сине - багровыми веками, сказал, с усилием расставляя слова:
  -Лежу вот...
  -Вам еще не скоро придется встать, - оглядывая его, сказал врач и кивком показал на возвышающегося посередине палаты Александра Машкова. - К вам тут гость из милиции. Хотел бы поближе познакомиться с вами. Вы не против?
  Веки больного едва дрогнули, означая согласие.
  Машков приблизился к кровати, слегка наклонился над ним.
  -Николай Васильевич,вы помните, как очутились здесь?
  Выражение потерпевшего оставалось без малейшего движения. Он просто смотрел на опера, не слыша его слов.
  -Саша, наклонись еще чуть ниже и чуть громче повтори свой вопрос, - попросил его врач, не сводя глаз с больного. - Здесь, по всей вероятности, по - мимо других чудовищных травм, поврежден и слух.
  Александр, нагнувшись к нему еще ниже, повторил свой вопрос.
  Потерпевший несколько мгновений неподвижно глядел на него, будто осмысливая его слова, прорезавшие в помутненном сознании пробел какой - то тяжелой истины. А после, чуть заметно шевельнув восковой рукой, насколько хватило сил, показав три пальца, с трудом выговорил:
  -Трое... Свадьба... Гаечный ключ...  - и смолк, тяжело задышав и покрываясь капельками пота под глазными буграми.А потом вновь, едва слышно дополнил, невообразимо откуда черпая силы: - В Шагалинском...
  С этими его словами, опер достал из кармана пиджака три небольшие фотографии, показал ему.
  -Они?
  Мутные глаза потерпевшего заметно напряглись.
  -Фахро... И два его зверя...
  Врач - реаниматолог не то с удивлением, не то с восторгом взглянул на него.
  -Да вы же просто герой, Николай Васильевич!
  Щенников изнеможенно закрыл заплывшие глаза.
  А врач продолжил, перемещая взгляд с него на экраны приборов и останавливая глаза на Машкове.
  -Все, сынок, закругляйся. Он уснул. И впредь, ради Бога, не мучай его своими допросами. Нам необходимо окончательно поставить его на ноги.
  -Понял, - неловко кивнул Машков, глядя на врача и выходя вместе с ним из палаты. - Я очень надеюсь, что мой разговор с ним не усложнит его состояние.
  -Мы сделаем все необходимое, чтобы этого не случилось, - сказал врач.               
  -Спасибо, Геннадий Ларионович, - поблагодарил Александр Машков с теплотой прощаясь с ним и внутренне восхищаясь:               
  "А за ним вертолеты присылают. И не зря!.."
  ****
  Огромный коридор травматологического отделения этой же больницы наполнен яркой белизной. Белые стены, белые двери и потолки, белые подоконники с раздвинутыми по бокам белыми занавесками  и с благоухающими в белых горшочках комнатными цветами, былые ноги, белые повязки, в белом однообразии лица. Но во всем этом затканном белизной мире самый благоухающий цветочек - склонившаяся над белым столом девушка в тоненьком и ослепительно белом халате с проступавшем из - под него высоким бюстом и нежно - розовым румянцем на смугловатых щеках.
  Слегка прищуренный взгляд Машкова брызнул таинственным светом.
  -Здравствуйте, Галочка! - обворожительно заулыбался он, ложа на стол девушки небольшую плитку шоколада и водя глазами по выделявшемуся бюсту.
  Щечки девушки зардели маковым цветом.
  -Это мне?
  -Вам, Галочка, - не сбрасывая улыбку, сиял Машков. - Как там мой орел?
  Галочка, слегка призадумавшись, встряхнула загнутыми кверху ресницами.
  -Да так - то вроде все нормально, Александр Владимирович, - протянула она, настораживая опера своей интонацией.
   -А если, Галочка, не "так - то" и не "вроде"? - пытливо продолжил он, не сводя с нее взгляда. - Что произошло?
  -Ничего особенного, не считая вчерашнего случая, - поспешно улыбнулась Галочка, предлагая ему пройти вместе с собой в кабинет заведующего отделением. - Он вас введет в курс вчерашних событий лучше, чем я.
  Сияющее лицо Машкова разом преобразилось.
  -Ну что же, - сухо сказал он, кивнув в сторону кабинета. - Зав так зав.
  ****
  Восьмилетний Стасик, сын Александра Машкова, уже более двух недель находился в травматологическом отделении больницы с открытым переломом ноги и рядом серьезных ушибов, полученных в результате неудачного полета при помощи раскрытого над головой влагонепроницаемого зонта со второго этажа строящегося неподалеку от его дома, жилого здания. Любитель свободного парения, по всей видимости, переоценил летательные свойства данного предмета, и вместо намеченной внизу кучи строительного песка, угодил в кучу отходных железок, откуда - прямиком в больницу, где, благодаря высочайшему профессионализму местных эскулапов, вскоре был собран, склеен, залатан и заметно пошел на поправку. А насыщение организма отцовской кровью и вобще превзошло все ожидания, и ему стало совсем хорошо. И он уже мог свободно скакать не только по своей палате, но и выходя за ее пределы, зачастую шокируя бдительный медперсонал. Однако одними скачками способности незадачливого десантника не ограничивались и он, благодаря своей неисчерпаемой энергии и завидной фантазии, мог часами занимать соседей по палате разными выдуманными на ходу небылицами из жизни армейского десанта, заставляя тех покатываться со смеху и веря тому, о чем говорит. Но вскоре и это ему надоедало. И он снова, затосковав по дому и отцу, мог часами просиживать на своей кроватке, поглощая взглядом безнадежно закрытую дверь.
  Ему до тошноты надоела скучная, однообразная больничная жизнь, со своими уколами, киселями, кашами и со всем тем, что прочно мешало его сверх деятельной натуре, и желание вырваться из нее росло невообразимо.
  Бесцеремонно подергивая за рукава или полы халата медсестер и лечащего врача, он настойчиво требовал своей выписки, слыша в ответ одни и те же увещевания о необходимости прохождения полного курса лечения. Такой ответ его явно не устраивал, вызывая в нем непреодолимую на них досаду.
  -Я уже давно его прошел! - восклицал он, в очередной раз натыкаясь на  бездушный и безоговорочный отказ.
  И тайно решился на дерзновенный побег, осуществить который он запланировал во время "тихого часа" через окно палаты и при помощи двух, завязанных между собой на узел, больничных простыней. Однако простыни его подвели. Не доведя его до низа, они повисли  вместе с ним между двумя нижними этажами, едва не заставив его расплакаться в голос:
  "Ошибся при подсчете..." - с горечью подумал он, поднимая голову вверх и видя в открытое окно палаты искаженные в ужасе лица своих соседей и Булата Азатовича, заведующего отделением:
  -Стасик, только не кричи и держись за простынь крепче. Сейчас я тебя вытяну.
  И полный не скрытого сожаления, и, подвязанный за хрупкий поясок одним концом дышащей на ладан простыни (другой был привязан к ножке его кровати), мальчик таким же образом пошел в обратный путь.
  -Что же ты делаешь, негодник маленький!? - с больным укором в голосе пристыдил его Булат Азатович. - Под суд хотел меня подвести? А если бы сорвался?.. Как бы я посмотрел в глаза твоему отцу?..
  И после нескольких ему нареканий, с убедительной просьбой не поднимать шума, обвел глазами больных в палате и окруживших его медсестер.
  -Дарья Матьвеевна, - обратился он к одной из них, по привычке смягчая две согласные в ее отчестве. - Позвоните Машкову! Пусть всыпет ему как следует! Сладу никакого с ним нет.
  Только со Стасика, как с гуся вода.               
  Незаметно улыбнувшись словам вытянувшего его обратно врача, он гордо и внушительно изрек:
  -Мой папа никогда меня не бьет!
  -Не бьет? - будто ослышавшись, переспросил, врач. И, слегка краснея из -за излишества сказанных в сердцах слов, снова взглянул на медсестру. - Отставить, Дарья Матьвеевна. Я сам с ним поговорю. Лучше принесите мне валерианки.
  -Сию минуту, Булат Азатович, - тоненько пропела Дарья Матвеевна и, выпорхнув бабочкой из палаты, впорхнула вновь с разбавленной в стакане с водой успокоительной настойкой.
  В наполненной людьми палате стало тихо. Больные со сдержанным волнением поглядывали со своих кроватей на мальчика и медиков вокруг. Им было нестерпимо жаль его, как и совестно перед ними, неоценимый труд которых не соизмерился бы никакой метрической единицей. А они, вроде взрослые люди, и не смогли присмотреть за истосковавшимся по дому ребенком, чудом не разбившимся вновь.
  В это время дверь палаты с шумом отворилась и в нее вбежал лечащий врач Стасика.
  -Булат Азатович, - прямо с порога закричал он, дико тараща глаза на мальчика. - Как?.. Жив, здоров?.. позвольте, я его осмотрю.
  Булат Азатович безучастно махнул рукой.
  -Да делайте с ним, что хотите. Можете даже всыпать по первое число. Сладу с ним никакого... А лучше всего, завтра же выпишите его к чертовой бабушке. Здоров, как бугаенок, коль по окнам шастает...
  Стасик, как никогда, остался довольным решением Булата Азатовича.
  И, не скрывая на лице радости, взглянул на лечащего врача, говоря глазами:
  "А чего смотреть - то! Здоров, как бугаенок! Выписывай прямо сейчас и все! Я готов даже к чертовой бабушке!"
  Только врач, поняв его выражение, с укором развел руками.
 -Ну Станислав Александрович, не упрямьтесь! Вы же мужчина! Позвольте вас немножечко осмотреть.
  Булат Азатович, тем временем, еще раз обдав несостоявшегося беглеца обиженно - укоризненным взглядом, в окружении своей верной свиты покинул палату, строго - настрого наказывая ей по пути не выпускать из поля зрения изведшего душу мальчонку. А на ночь, в порядке строжайшего контроля, приставить к нему гляделку из числа младшего медперсонала.
  -Да чтобы блюла у меня, как воин на посту!
  ****
  На следующее утро Стасик одним из первых проснулся в палате, глянул окно. За ним, рядом с тонко - золотистым рожком полумесяца, излучая нежно - зеленоватое сияние, завораживающе горела одна - единственная звезда.
  "Скоро домой... К папе," - радостно пропело внутри, и мальчик, охваченный этой радостью, с улыбкой на лице взглянул на похрапывающий на кровати рядом ночной дозор, в лице толстой и неуклюжей санитарки тети Ани.
  -Теть Ань, черт возьми! Опять не углядели пацана? Убег ведь!
  Та, охая и ахая, мигом поднялась с постели и, испуганно озираясь вокруг сонными глазами, непонимающе посмотрела на него.
  -Стасик, а гоже, что ли, пугать - то так? Ведь сердце чуть не разорвалось. А ты, оказывается, здесь.
  -Ну, конечно же, здесь, - пошутил Стасик. -А ведь так хотелось ночью уйти. Да сердце ваше пожалел.
  А тетя Аня, будто извиняясь, дрожащим голоском стала вытягивать из себя слова:
  -Ой, ведь только задремала поди. Сон проклятый под утро одолел. А так, почитай, всю ноченьку глаз с тебя не сводила.
  Стасик тихонько рассмеялся над ее словами.
  -Верю, теть Ань. Страж вы отменный. Даже сквозь сон чувствовал ваше бдение.
  -Ну и славненько, что чувствовал. А ежели, сейчас пойду мыть палаты, не убежишь?
  Стасик, сбрасывая улыбку, с серьезным видом свел как у отца брови.
  -Да нет уж. Папу дождусь. Идите, мойте спокойно, теть Ань.
  И едва она скрылась за дверью, он будто врос в нее глазами, ожидая появление отца и мысленно вспоминая недавний разговор со своим лечащим врачом, Анатолием Федоровичем.
  -Поклянитесь, Станислав Александрович, самым дорогим, что продержитесь до завтрашнего дня без единого нарушения больничного режима.
  Стасик удивленно посмотрел на него.
  -А это обязательно?
  -Да, - с серьезнейшим видом сказал врач.
  -Ну ладно. Клянусь.
  -Кем или чем?
  -Самым дорогим.
  -А именно?
  Стасик всерьез призадумался.
  -Ну папой, конечно. А чем еще, самым дорогим? Не бабуленькой же.
  Врач недоуменно повел бровями.
  -Серьезно, что ли?
  -Куда уже, серьезнее, - в сердцах бросил Стасик. - Сами же просили.
  -Ну - у... - в неловкости протянул врач. - Я не именно это имел в виду. А впрочем, ладно. Принято. И далее, полагаю, бессмысленно убеждать вас в необходимости исполнения клятвенного обещания.
  -Да ладно. Не идиот, - едва не плача, проговорил Стасик, а про себя подумал: "Нашел, чем взять."
  Однако так или иначе, а клятва для Стасика было священным. И он ни за что бы ее не нарушил, если бы даже поклялся и не папой. Да к тому же, очень уважал своего лечащего врача, Анатолия Федоровича. Не меньше, чем Булата Азатовича и весь остальной медперсонал. И никого не собирался подводить. И обижаться на них тоже находил делом грешным.
  Долго еще измерял глазами он закрывшуюся за тетей Аней дверь, ожидая папу или на худой конец, кого - нибудь из палатных медсестер с готовыми в руках шприцами. Устал. Скучно стало. Зевнув в кулачок, пошел блуждать взглядом дальше по палате со светящимися солнечными зайчиками, по окну, с заливистыми голосами пернатых, по сонным лицам соседей, по которым тоже резво скакали зайчики. Но они все равно оставались сонными и неподвижными и не вызывали никакого интереса.
  "Сейчас я вас всех подниму," - подумал он с намерением разыграть их.
  Лишних усилий для этого не потребовалось.
  Просто нужно было подвести ко рту трубочкой сложенные ладони и принять голос одной из палатных медсестер почтенного возраста, шумной, бойкой и безапелляционной, за плечами которой четыре года упорной службы на фронтах Великой Отечественной Войны.
  -Рота, подъем! - что есть силы закричал он, великолепно подстроившись чужому голосу. - Палки, утки, костыли в сторону и развернули мишени! Машков! Не гляди истуканом! Быстро спиной, для введения инъекции послушания! Остальные пошевеливаемся! У меня еще куча больных, желающих выздороветь. Свинашвилли!..
  Получилось.
  В одном углу под приземистым и плотным грузином жалобно скрипнула кровать.
  -Сарыашвиллы, - сонно поправил он, опуская кальсоны. - Только вы так говорите, Раиса Пална: Свинашвиллы...
  Поднятые голосом ребенка больные, громко покатывались со смеху над серьезно приготовившимся к уколам грузином, забрасывая его шутками и весело подтрунивая над состоявшимся над ним розыгрышем.
  Правда, в отличие от них, лишь сосед по кровати Сариашвилли, молоденький парнишка с загипсованной по кисть рукой, по - своему отреагировал на шутку ребенка. Он просто, не отрывая головы от подушки, слегка укоризненным, но совсем беззлобным голосом, тихонько пробурчал:
  -Ну и тяги в тебе, малыш. То по окнам лазать, то по палате прыгать, то кричать, будто петухом клюнутый. Пожалуй, и, вправду, придется пожаловаться твоему отцу.
  А Стасик сквозь смех над бедным грузином, весело отмахнулся.
  -Да ладно тебе, Лех. Уже пуганый.
  В это время на него с кровати неподалеку с любовью глядел пожилой дагестанец с перевязанной вокруг грудью и белой, как снег, головой.
  Стасик, оставив грузина, взглядом подался к нему.
  -Как грудь, дядя Ибрагим? Побаливает все?
  Седые, лохматые брови дагестанца поднялись высоко вверх, прорезав лоб длинными глубокими морщинами и искрами залучились впалые добрые глаза.
  -В самый раз, - с улыбкой ответил он. - А ты все папу ждешь? Когда он придет?
  Мальчик неопределенно пожал плечиками, поднимая их до самых кончиков ушей и опуская обратно до уровня отошедшей от загара шеи.
  -Не знаю. Может, скоро. Может, вечером, после работы.
  -А мама? - продолжил тот.
  -Глаза Стасика медленно опустились.
  -Бабуленька. Она сейчас в Москве, - ответил он, вызывая в кое - ком не свойственное мужчинам любопытство.
  -А почему в Москве?
  -А где мать?
  -Ведь так ни разу и не появилась.
  Стасик, не отвечая, снова отвернулся лицом к окну, откуда проглядывали сверкавшие на солнце деревья и высоко над ними проскальзывали голуби.
  Белый, как лунь, дагестанец неодобрительно посмотрел на любопытствующих и вновь на Стасика. Добрая улыбка вновь осветила изрезанное глубокими морщинами лицо.
  -Сынок, расскажи что - нибудь.
  Его дружно поддержали остальные.
  -Давай, Стасик.
  -Давай, братишка! - горячо воскликнул парнишка с загипсованной по кисть рукой.
  -Заскучали мы.
  И вновь личико ребенка засветилось радостью, и вновь веселым, живым блеском залучились изумрудные глаза.
  А вместе с этим, еще ярче солнце в окна и ручейком зазвеневший голосок, с первых же слов заставивший схватится слушателей за животы.
  Палата буквально сотрясалась от смеха, и не столько от на ходу придуманных им историй, сколько над тем, как он их преподносил.
  -Сынок, - вытирая выступившие от смеха слезы, снова обратился к нему пожилой дагестанец с раненной во время охоты грудью, - откуда ты все это знаешь? Родители твои кто?
  Вопрос застал мальчика врасплох.
  -Мать, правда, не знаю, - вмешался парнишка с загипсованной по кисть рукой. - А отец - опер из Западной уголовки. Бывший афганец. Толковый мужик!
  Стасик смотрел на него, широко распахнув глаза.
  А в окна восторженно глядело солнце, одаривая лучами наступившего дня.
  С одной кровати мелькнула не по - здоровому улыбающаяся физиономия с низко надвинутым на лоб лысым черепом и шершавым, наждачным голосом прошлась будто по самому сердцу:
  -Менты толковыми быть не могут. Козлы, они и есть козлы. И в Афгане козлы, и тундре, и в Африке. Бить их, гадов, рук не хватает.
  И жутким показался после этого его скрипучий, никем не разделенный, смех, вслед за которым вторично прошлось наждаком:
  -А ты, пацан, не в пример отцу, мужиком будь.
  В одно мгновение в оживленно гудевшей палате нависла слышимая тишина.
  Стасик, белея лицом, глядел на череп. А после тихонько задвигал остреньким подбородком:
  -Мой папа не мент. Он оперативник. А ты - безмозглая животина!
  -Какая разница! -  снова проскрипел голосом череп, ища поддержку среди больных. - Мент, оперативник... Одним словом, козлы!
  Те молча потупили взоры.
  Парнишка с загипсованной по кисть рукой и с плотно сжатыми скулами во весь рост поднялся со своей постели, близко подступил к нему.
  -Ну и паскуда же ты, лысый! Видно мало тебя дрючили на северах. Морду бы тебе кое - куда натянуть, да при мальце не катит!
  В этот миг открылась палатная дверь и взгляд парнишки, как и остальных, повернулся к вошедшему в палату Александру Машкову.
****
  Наконец, после, как ему казалось, бесконечного, скучного и томительного пребывания в больнице, Стасик снова дома, снова в объятиях такого родного и такого любящего и любимого отца, вдыхая запах родных стен и всей милой и такой привычной домашней атмосферы.
  -Сынок, я не надолго, - обеспечив его на время своего отсутствия всем необходимым для полезного и приятного время препровождения, сказал Александр и, простившись до вечера с ним, поспешно отправился на работу.
  В кабинете, кроме сидевшего за ворохом бумаг за своим рабочим столом Алеши Красовского, других никого не было.
  -Виктор у себя? - здороваясь, спросил он.
  -У полковника. На ковре.
  Машков с удивлением взглянул на него.
  -Что за чушь? С какой стати?
  Алеша, не отвечая, и, прикрыв руками лицо, рассмеялся.
  -Сестра Алины Камаловой написала жалобу о его якобы  домогательствах к ней, - сквозь смех сказал он.
  -Что? - рассмеялся Машков.
  -На двух тетрадных листах, - продолжил Алеша. - Майор вместе с Максом и Серегой Лавровым кинулись в отмазку. Вы же знаете, товарищ капитан, Осипова. Как начнет морали выписывать, так места для прослушки не хватит. Всыпит теперь по самые уши бедному Виктору.
  -Устоит, - шутливо заметил Машков, снова поспешно выходя из кабинета.
  Алеша молча посмотрел ему вслед.
  В приемной начальника ОВД полковника Осипова его встретила молоденькая секретарша Таня и полными сочувствия глазами кивнула на закрытую дверь кабинета начальника.
  -Саш, ты как раз кстати. Твой Витек задыхается уже, наверное, там от знойной выпорки.
  -Надо полагать, - в ответ слегка улыбнулся Машков и, постучав в дверь,  вошел с разрешения.
  При виде его, находившиеся там оперативники приветственно закивали.
  Сидевший за своим столом полковник пригласил его пройти ближе, занимая место рядом с ними.
  -Ну чем порадуешь нас капитан? - проведя крепкими и короткими пальцами барабанной дробью по столу, сходу спросил он. - Что нового в больнице? Как Стасик?
  Машков тут же доложил ему о встрече с очередной жертвой по Бурумскому делу и о непродолжительном разговоре с ним.
  -Так, так, так, - в ответ довольно протянул он в такт барабанившим по столу пальцам. - Узнал, говоришь, по фотографиям? Это же чудо! Ну теперь, Бог даст, будет жить. А то ведь как мы за него переживали! Не так ли, Жарахин?
  Сидевший напротив начальника Виктор Жарахин, поднял склоненную в задумчивости голову, взглянул на него, в очередной раз обжигаясь выпущенным из - под сросшихся на переносице бровей остро - пытливым взглядом.
  Он, как и все остальные, знал привычку начальника, при всем его наличии амбициозности и складе ума, временами казаться полнейшим простачком. Особенно, когда вопрос касался воспитания молодого поколения, зубастого и самоуверенного, и поэтому ничуть не был удивлен ни его вопросом, ни обращением к нему. Чего не скажешь о направленном на него взгляде, полностью перечеркивающем казавшуюся на первый взгляд его мужиковатую простоту.
  И решил ответить тем же:
  -Точно так, товарищ полковник! Лавров даже свечу за здравие поставил в церкви.
  -Да ладно, - спокойно возразил Сергей Лавров. - Я в церковь не хожу.
  -Значит, пойдешь, - тихонько улыбнулся Виктор.
  -Все, орлы, прекратили! - строгим голосом заметил обоим Осипов. - А то, смотрю, рады стараться, съехать с темы.
  И, не менее строгим взглядом посмотрев на Виктора Жарахина, попросил его обстоятельно изложить своему другу о его обязанности встрече с ним здесь, в его кабинете:
  -А то ведь, полагаю, он еще не в курсе твоих донжуанских похождений.
  -Я не Дон Жуан, и никому ни о чем излагать не буду, - глядя на него, твердо сказал Виктор. - Машков, как никто другой, отлично знает меня. И так же, как и остальные ребята, не подастся поклепу какой - то невростенички.
  -Правильно!.. - дружно подхватили ребята.
  -Бред больного на голову!
  -Вобще не стоит даже обращать внимания на эту мерзкую писанину, - добавил неуязвимый Сергей Лавров, всем сердцем болевший за своего друга, коллегу, кого угодно, но только за Виктора Жарахина, правдивого, честного, доброго и немного бесшабашного. - Понять бабулю надо: скучает она! Мужика бы ей! И делов - то!..
  Похоже, железный аргумент Сергея Лаврова в отношение автора жалобы, покрыл все имеющиеся и раннее представленные, вызывая смех ребят и даже улыбку полковника, тихонько постукивающего толстыми пальцами по лежавшим перед ним на столе листам с размашисто обозначившимся почерком, и после мимолетной паузы, многозначительно на него взглянувшего:
  -Сереж, идем, сядь на мое место, а? А мы посмотрим на твою реакцию вот на это.               
  Сергей откровенно рассмеялся:
  -Не хочу, Алексей Юрьевич.
  -Не хочет, - шутливо разведя руками и, мелко тряся взмокшей от пота на пол головы лысиной, в общем проконстатировал Осипов, и, сделав снова небольшую передышку, посмотрел на часы.
  Подходил к концу разморенный солнцем и трудами рабочий день, чуть ли не добрая половина которого была отведена бессмысленному разбирательству  ложного письменного наговора на Виктора Жарахина, безукоризненного бойца против зла и насилия, с нелепым и не менее бессмысленным отрывом от серьезных и не терпящих отлагательства дел нескольких его друзей - сослуживцев.
  А вместе с этим, явилось и другое. Более значимое и существенное. Принесшее близко к концу истечения длительного времени пребывания в душном помещении ощутимый подъем внутри оперативников, готовых сию же секунду вырваться из духоты и с новым вдохновением приступить к своим невольно прерванным обязательствам.
  -Так - так - так... - ни на кого не глядя, будто самому себе, голосом выстукал полковник. - Ну с Жарахиным вроде, более менее, утрясли. Кроме достойного языка вопроса о его полезном и незамедлительном обращении к психо - терапевтам.
  Оперативники незаметно переглянулись:
  " Ну уж это слишком".
  -Товарищ полковник, разрешите! - тихим голосом обратился к нему майор Логачев.
  -Пожалуйста, Сергей Николаевич, - живо откликнулся тот, давая добро его обращению.
  -Алексей Юрьевич, - начал майор, с последующим кивком головой на по - прежнему лежавшую перед ним на столе жалобу, - при всем уважении к вам, хочу еще раз сказать, пусть психо - терапевты разговаривают с ней на любых языках. А мои ребята, ни Виктор Жарахин, ни Максим Уразов, ни в чем перед ней не повинны. И ни один из этих парней не заслуживает, простите, столь низменного и оскорбительного в отношении их разбирательства. Каждый из них выполнял свою работу, ничуть не предугадывая о злостном преднамерении автора жалобы клеветой опорочить их труд. Я, как и все мои ребята, достаточно убежден в честности и порядочности их. И следовательно, со всей строгостью закона буду бороться с любым направленным против них злом, вплоть до привлечения к уголовной ответственности каждого любителя клеветнического жанра за преступно - спланированный умысел!
  На добродушном, слегка тронутой оспой лице полковника обозначилась тень играющей улыбки.
  -Браво, товарищ майор. Браво! Прямо и не опера, а ангелы с крылышками. Без сучка и задоринки. Есть чем гордится органам внутренних дел! А знаешь, ведь мне весьма по душе твоя позиция к своим подчиненным. Честное слово.
  А майор без особого внимания к его словам и все больше набирая силу голоса и мысли, продолжал отстаивать перед ним права и честь своих орлов, подвергая не лишенной справедливости критике руководящий состав за его предательски холодное и халатное отношение к жизни и к быту молодых сотрудников.
  -Прошу вас, товарищ полковник, обратить внимание на нашего Рафаэля Зайнулина, в недавнем воспитанника детского дома и с отличием закончившего столичную школу милиции. Снимает на свою скромную зарплату небольшую частную квартиру. Недавно у него родился ребенок. Правда, мои ребята кое - что сообразили в честь новорожденного. А отдел в целом что? Кроме устных поздравлений и панибратских похлопываний по плечу, ни на что другое не способен? И потом, неужели нельзя, исходя из положения молодой семьи, несколько придвинуть его очередность на получение жилья? Можно, товарищ полковник. Только кому это надо!? И еще, товарищ полковник, взгляните на капитана Машкова. У него что, просто так посеревшее и вытянувшееся лицо?
  -Товарищ майор!..  - Машков от неловкости белея лицом, готов был провалиться на месте. - Только не это!
  -Помолчи! - коротко взмахнул рукой Логачев, продолжая дальше. - Парень неделю не выходя из отдела, и, не считаясь со своим здоровьем, работает над Бурумским делом, ища и обезвреживая его непосредственных участников. А ему после перекачки сыну порядочного количества крови, как никому другому, требуется хотя бы не продолжительный отдых для восстановления утраченных сил. Кто - нибудь из нашего почтенного руководства предложил ему это? Нет!
  И на этом неожиданно замолчал, опустив голову и чувствуя невидимый блеск направленных на него глаз.
  А потом, через несколько мгновений внезапно наступившей паузы, продолжил вновь, говоря, как и прежде, простым доходчивым до ушей и сознания, а может, даже и до сердца, языком:
  -А ведь в самом - то деле, Алексей Юрьевич, ребята работают на износ. А кроме всяких нареканий по разным мелочам, должного внимания со стороны руководства не видят.
  Осипов слушал его внимательно, напрягаясь каждой морщинкой на добродушном, с незначительными следами перенесенной оспы, лице. После чего, движением лица и глаз поблагодарив его, снял трубку стоявшего на столе телефона, поднес к уху, вызывая брошенными в нее словами скрытые улыбки изрядно утомившихся оперативников.
  -Танюш, местком на месте? Кликни - ка его ко мне. Ну и парткома не забудь.
  "По поводу Рафаэля," - довольно переглянулись ребята.
  А он, довольный разговором со своей секретаршей, снова положил трубку на место, обвел взглядом их.
  -Так, с завтрашнего дня Машкову трехдневный отпуск с сохранением заработной платы для восстановления сил и приобретения должного, здорового цвета лица.
  По телу Машкова будто прошелся ток.
  -Товарищ полковник, я категорически против вынужденных отпусков и здоровье мое в порядке!
  Осипов предупредительно постучал по столу короткой пятерней.
  -Капитан, это приказ. А приказы, если тебе не известно, выполняются. Будет  немного времени у тебя  подольше находиться рядом с сынишкой, которому сейчас особенно необходимы твое внимание и твой уход.
  Александру Машкову ничего не оставалось делать, как молча и беспрекословно подчиниться приказу начальства, после слов которого в кабинете снова нависла неопределенная пауза, вскоре прервавшаяся его же голосом.
  -Итак на чем мы остановились?
  Ребята молча и рассеянно переглянулись:
  "Чудит старик."
  А полковник, точно в ожидании их собранности, глядел на них, обхватив той же пятерней лицо и будто прислушиваясь к общему молчанию и к самому себе.
  И снова неожиданно для них, вслух возвратился к находившемуся на стадии предварительного следствия Бурумскому делу, выражая от имени всего руководства и от себя лично благодарность за их самоотверженный труд.
  -Молодцы, ребята! Славно потрудились. Управились, так сказать, сравнительно за короткий срок. Теперь осталось провести ряд формальностей и со спокойной совестью передать "Дело" дальше в вышестоящие инстанции. Но не забывайте, что непосредственный организатор этого жесточайшего преступления все еще гуляет на свободе. А также с повышенной оперативностью вам предстоит установить местонахождение девушки - потерпевшей, в конце концов, она не иголка в стогу сена, ну и произвести с ней соответствующее опознание.
  С этими словами, он поднялся со своего кресла, незаметно расправляя начавшее полнеть тело и с пожеланием удачи выпроваживая ребят.