Девятый всадник. Глава 7

Глава 7
Этлез-ан-Буа, Бретань, октябрь 1795 г.,
Кристоф возвращался по сумеркам туда, куда уже второй месяц ежедневно влекло его сердце. Нездоровье, о котором недавно сообщила его возлюбленная, нынче тревожило его. Кто знает, снова ли это «сезонная лихорадка» - болезнь, от которой Бренда де Сент-Клер периодически страдала, проявляющаяся лишь в приступах жара и страшной слабости без всяких остальных симптомов? Или же иное, чего он страшился? Штаб де Шаретта, в котором он провел всю ночь, начиная с вечера, гудел от новостей. Каким-то образом некий рыбак, промышляющий контрабандой по побережью, узнал, что через две недели планируется высадка роялистов. Собственно, сам ее факт не был удивителен — Шаретт де ля Контри постоянно находился в связи с Хартлендом и Лондоном, его агенты уверяли, что все готово. Англичане были обескуражены неудачей при Кибероне, но не отступились, и Парламент выделил еще больше средств на закупку оружия и обмундирования.
К сожалению, сведения о высадке оказались рассекреченными. А это значит, что противник будет куда более внимательно прочесывать побережье. Дозорные сказали, что увидели два эскадрона неприятельских драгун, направляющихся по дороге к Этлезу и далее к морю.
Кто выдал сведения врагу — неизвестно, так как не .было времени докапываться до истины. Следовало быстрее действовать, отходить в другое место и оттуда же идти на соединение к своим. Впрочем, тех тоже следовало предупредить о предательстве.
При этом все посмотрели на Кристофа. Похоже, миссию возложили на него. Он испытал смешанные чувства — с одной стороны, приказ есть приказ, и от его действий будет зависеть успех будущего сражения, с другой стороны — как же он мог оставить свою возлюбленную в неизвестности? В такой ситуации их разлука может оказаться вечной.
«Настал ваш черед», - с некоторой грустью в голосе проговорил Шаретт.
«Но...», - он тогда не упомянул о Бренде, но все поняли, что его волнует ее судьба.
«Мадемуазель де Сент-Клер последует с вами», - неуверенно отвечал командир. - «Впрочем, я не уверен, что она согласится».
«Она должна согласиться», - проговорил Пюиссар. - «Ей деваться некуда».
«Если не согласится, то мы ей прикажем».
Кристоф усомнился, что Бренда с готовностью последует  этому приказу. Он уже убедился, что у нее был тот же недостаток, что и у него — врожденное упрямство. Девушка поклялась не складывать оружие, пока не отомстит убийцам ее семьи, и, конечно же, не сможет пропустить генерального сражения. Если он возьмет Бренду с собой в Лондон, то может оказаться так, что ее задержат там. Или вместо него обратно пошлют другого... В любом случае, расставаться с ней будет невыносимо. И невозможно. Теперь он не мог даже вообразить себе жизнь без нее.
Приказ, который отдал ему Шаретт со товарищи, казался ему со всех сторон невыгодным, но оспаривать повеления вышестоящих Кристоф так и не научился.
Ныне, возвращаясь в Этлез, он обдумывал, каким образом сообщит весть Бренде. И как она на нее отреагирует. Кристоф не мог не поймать себя на мысли, что эта ситуация станет некоторым образом испытанием чувств. И он не знал, что она сделает, если решит остаться здесь.
Погруженный в свои мысли и ощущающий из-за них безотчетную тоску, Кристоф, тем не менее, заметил краем глаза какое-то движение в просвете между липовыми деревьями. Всадники. Кажется, пять человек. Все в обмундировании, - значит, точно противники. Они двигались по тропе, находящейся параллельно ему между им и ими было довольно существенное расстояние, но он уже нащупал пистолет за полой сюртука. За долгие месяцы жизни здесь Кристоф приучился всегда брать с собой заряженное оружие — никогда не знаешь, когда оно сможет понадобиться. Похоже, теперь этот случай настал.
«Если они возвращаются по этой дороге, то им не миновать господского дома. Что, если они там побывали? Заметила ли их Бренда?» - думал он.
Он остановил лошадь и тихо спешился, притаившись за стволом старой липы. Листва и окрестные кусты скрывали его почти полностью. И на таком расстоянии от якобинцев он мог считать в безопасности. Никого с ними не было, насколько Кристоф мог убедиться. Возможно, каким-то образом миновали дом. К тому же, Бренда имела обыкновение зажигать огни лишь тогда, когда совсем темно. И, в случае, если они заходили, могла и скрыться. Там, где скрывалась всегда.
«А вдруг их больше?» - подумал он. - «Одни остались стеречь у дома, а эти отправились за подмогой?»
Эти предположения заставили его лихорадочно кинуться к коню, оседлать его и понестись во весь опор к дому в Этуазе.
Особняк и впрямь был темен и мрачен. Он не увидел никаких пикетов — одно хорошо. Но было видно по следам подков на сырой дороге, что всадники здесь побывали — и недавно. Он вошел в дом с черного входа. Знакомые лестницы и коридоры нынче казались зловещими, словно в них притаился враг. Барон поднялся на второй этаж, повернул направо и нащупал в темноте резную ручку той комнаты, которую делил со своей возлюбленной. Он услышал, как кто-то взводит курок и проговорил: «Это же я!»
«Ты?» - девушка вылезла из-под кровати, сжимая в руках небольшой пистолет системы «Льеж». - «Ты их видел?»
«Всех пятерых»
«Их было больше. Они разделились. Остальные двинулись к побережью».
«Сюда никто не заходил?» - щелкнув огнивом, Кристоф зажег четыре свечи в канделябре у окна, отчего витраж наполнился жизнью.
Лицо его возлюбленной было еще бледнее, чем с утра. Похоже, она не переодевалась — лишь накинула на сорочку домашний шерстяной капот.
Бренда только головой покачала.
«Где Якоб?»
«Он спустился в конюшню и следит за оттуда», - проговорила она. - «Они постояли у дома — я видела в просвете, - обошли его кругом, потом разделились и скрылись».
«Значит, скоро вернутся».
«Надеюсь, что нет. У меня всего пять патронов», - покачала головой мадемуазель де Сент-Клер. - «И, сам видишь, я не очень-то боец сегодня».
«Тебе хуже?» - спросил Кристоф озабоченно.
Она только кивнула головой.
«Черт», - сорвалось у него с губ. Он пожалел, что не позвал с собой Пюиссара. Тот хотя бы мог сказать, что с ней. - «Нам надо уходить к своим. Или хотя бы спрятаться».
«Как ты думаешь, зачем они сюда приходили?» - Бренда взглянула на него. - «Неужели кто-то вызнал о том, что я жива?»
«Они поклялись добить всю вашу семью?» - произнес Кристоф, встревоженно глядя на девушку.
«Дело не в моей семье. Дело в том, что я в шуанах», - отвечала девушка. - «Они уже так приходили полгода назад. Еще до тебя... Перекрыли мне и Мадлен дорогу, вызвали поговорить. Хотели, чтобы я докладывалась им о Шаретте и всех остальных»
«Шпионила, то есть?»
Бренда кивнула.
«Ну, ты догадываешься, что я могла им ответить. Плюнула в рожу. Тот еще...»,- она скривилась, вспоминая о чем-то особенно неприятном. - «В общем, он распустил свои руки. Я его пнула ногой в живот. И меня избили».
Кристоф резко помрачнел.
«Ты запомнила, кто это был?»
«Да. И в этот раз он опять был здесь».
«Я отстрелю кое-что этой свинье... Где Мадлен?» - оглянулся он.
«Ушла по своему почину на кухню. Как только они уехали. Я ей выдала свое ружье. Должно хватить патронов. Хотя бы на первые пять минут».
Барон уселся на край постели. Он понимал, что оставалось только ждать. Но теперь, из-за того, что к Бренде наведывались якобинцы, помнившие былую обиду, нанесенную ею их предводителю, ей следовало бы скрыться из дома навсегда. Желательно — через море, там, где нет никаких врагов.
Что же делать? Ждать и героически обороняться, а потом сдаться в плен, или попытаться скрыться из дома? Их четверо. Смогут ли они все убежать до прихода якобинцев? Или имело смысл отправить отсюда Бренду в сопровождении Якоба или Мадлен, а самому попробовать держать оборону? Он вспомнил, что он уже попадал с возлюбленной ровно в такую же передрягу пару-тройку месяцев назад. Окончилась она по чистой случайности без особых жертв. Но тогда никто на них не охотился целенаправленно. Ныне же — все иначе.
...Пока они ждали невидимого врага, Кристоф рассказал про свое назначение. «Как ты понимаешь, любимая», - сказал он, обняв ее худенькие плечи. - «Я не смогу оставить тебя здесь. Это исключено. Скорее, я пренебрегу приказанием...»
Бренда сидела, не жива и не мертва. Затем покачала головой и тихо проговорила:
«Нет. Ты не можешь им пренебречь».
«Но я могу не вернуться. Никогда. Вместо меня пришлют другого человека».
«Не пришлют»
«Откуда ты в этом так уверена?»
Бренда пожала плечами. Кристоф уже привык к тому, что она иногда высказывает какие-то невероятные утверждения касательно будущего, которые сперва кажутся ему невероятными, а потом исполняются в точности. Он тяжело вздохнул.
«Но если твои предсказания не исполнятся? Помни, мой посол может вмешаться в дело...»
«Значит, так тому и быть».
«Но как же.. как же ты?!» - воскликнул он. -
«А я подчинюсь другим приказаниям господина Шаретта», - произнесла она с легкой улыбкой.
Кристоф помолчал. Он знал, что она сделала свой выбор. Но этот выбор дался ей нелегко — несмотря на то, что ее уголки губ смотрели вверх, в карих глазах стояли слезы, словно льдинки. Она моргнула — и прозрачные слезы полились ручьями по впалым щекам. Впервые барон видел, чтобы его возлюбленная плакала. Это его очень тронуло.
«Пойми», - произнес он. - «Шаретт прикажет тебе следовать за мной. Он сам мне так и передал».
«Я теперь для них обуза?» - воскликнула Бренда, побагровев. - «Они меня совсем не ценят? После всего, что я для них сделала? Он должен знать, что я здесь не из простого любопытства и тяги к приключениям!»
Кристоф не знал, как реагировать на эту вспышку гнева. Для него было непонятно, почему она столь нервно реагирует на перспективу уехать.
«Слушай. Ты была долгое время больна...», - начал он. - «То лихорадка, то теперь это... Я даже не знаю, что у тебя за хворь, но она выматывает из тебя все силы. Пюиссар сказал, что подозревает чахотку».
«Ах! Это наш мсье каноник, Жерве Пюиссар! Великий целитель!» - она встала с постели и начала ходить из угла в угол. - «Что он вообще понимает... Он предал меня! И вы все!»
Кристофу более всего хотелось убраться из комнаты. Он ненавидел такие сцены и не знал, как прекратить вспышку гнева своей возлюбленной.
Он собрался с силами и довольно жестко сказал:
«Бренда, в таком состоянии ты не можешь полноценно сражаться. Но в бой ты все равно кинешься, не отрицай. Лучше всего — последовать приказанию Шаретта. От того, что ты погибнешь здесь, семье своей не отомстишь. И Белому Делу ничем не поможешь».
«Я думала, ты меня всегда понимал», - отвечала ему девушка сквозь едва сдерживаемые рыдания. - «Думала, что мы с тобой по одной мере сделаны...»
«О да», - прервал он ее. - «Я столь же упорен, как и ты. И я теперь упорствую в одном — без тебя я не двинусь с места. Если ты не последуешь за мной в Лондон, то мне придется увозить тебя силой».
«Говоришь, силой?» - она положила ладонь на рукоять своего пистолета.
В любое другое время,  любой другой женщине барон бы бросил: «Поступай, как знаешь», и покинул бы ее. Но сила его чувств к мадемуазель де Сент-Клер была такова, что ему приходилось сносить пытку этим всплеском чувств, который, как он надеялся, можно было объяснить ее общим болезненным состоянием. Он задумался над ответом, но, к счастью, их отвлек стук подков в ночи. В уже сгустившихся сумерках можно было разглядеть огонек, неровно качающийся над землей. Они оба замолчали и насторожились. Кристоф быстро затушил свечи, надеясь, что делает это не слишком поздно, и приник к полуоткрытому окну.
Всадник спешился и пару раз крикнул по-совиному. Кристоф отозвался. Гостя он признал быстро— это был Жерве Пюиссар. Потом он увидел, как из конюшни к нему подбегает Якоб.
Бренда поспешила к двери, но Кристоф бесцеремонно ее отодвинул, шепнул: «А теперь я тебе приказываю: оставайся здесь, я все выясню», - и поспешил вниз, предварительно плотно закрыв за собой дверь.
«Вы наверняка сами видели», - вместо приветствия проговорил Жерве. - «Или мадемуазель де Сент-Клер вам все рассказала. Якобинцы прочесывают весь берег, Этлез,  и примыкающий к нему лес. Надо уходить. А вам — уезжать в Лондон».
Кристоф посмотрел на него страдальчески.
«Я все знаю», - быстро произнес его соратник. - «Она отказывается за вами следовать. Но поймите...»
«Жерве», - отчаянно бросил Кристоф. - «Вы же наверняка любили когда-то...»
«Я понимаю, о чем вы», - произнес Пюиссар. - «И со мной случилось ровно то же. Я не стал настаивать...»
«Сами видите», - вздохнул барон. - «Если я дам ей погибнуть, меня ничто не оправдает. Поэтому лучше я останусь здесь и дождусь своей гибели...».
Пюиссар не слушал его.
«Завтра они займут побережье. Мне удалось найти барку, которая вас доставит через Ла-Манш. Я вас буду сопровождать в Лондон. Зовите своего слугу, поезжайте сейчас со мной, а назавтра поутру мы проследуем к пляжу. И считайте это приказанием от нашего генерала».
«Якоб», - Кристоф перевел взгляд на своего камердинера, который внимал каждому слову из их быстрого разговора, силясь разобрать. - «Я тебе сейчас передам портфель со своими бумагами, храни его как зеницу ока. А потом поезжай с мсье Пюиссаром и слушайся его во всем.Прибудешь в Лондон, сразу отправляйся на Харли-стрит, восьмой дом, ты узнаешь его по русскому флагу над крыльцом...»
Он говорил по-немецки, но, очевидно, Жерве смог разобрать его речь, поэтому резко прервал  барона:
«Вы не можете послать вашего человека вместо себя».
«Мой человек знает ровно столько же, сколько и я», - резко произнес Ливен.
Жерве покачал головой. Затем он вынул из-под полы конверт, украшенный гербовой печатью. Fleur-de-lys на багровом фоне говорил сам за себя. На шелковой бумаге было надписано его, Кристофа, имя и титул.
«Как к вам это попало?» - барон перешел на шепот.
«А как вы думаете, называется барк, на котором мы с вами назавтра последуем в Лондон?»
«Амалия»? - неуверенно проговорил Кристоф.
Жерве кивнул.
«Необычайно везуч этот старый контрабандист», - проговорил он. - «А все от того, что он умудряется каждый раз перестраивать свое судно и всегда меняет его название, лишь только завидит наши бретонские фьорды впереди — или береговой патруль, как вам будет угодно».
Кристоф, тем временем, быстро открывал конверт и пробегал глазами письмо, подписанное личным секретарем графа д'Артуа. Строчки так и прыгали перед его глазами: «Вам будет поручена высокая честь», «Жалуем вас полковником Королевских армий и даем под вашу команду четыре эскадрона Королевских драгун...», «Наши сношения с графом Воронцовым...» и даже «После успеха всего предприятия вам предстоит сопровождать брата Нашего, герцога Ангулемского, в Митаву...»
«О Господи», - только и пробормотал он. Но быстро взял себя в руки, вновь проговорив Якобу:
«Ты все помнишь, что я тебе сказал?»
Тот ничего не отвечал, переводя взгляд с него на Пюиссара.
«Это слишком большая честь», - Кристоф обратился к ним.
«Сзади!» - внезапно крикнул Якоб и открыл пальбу куда-то в сторону.
Пюиссар быстро обернулся и моментально вынул из-под полы плаща свой укороченный карабин.  Кристоф же посмотрел в сторону, куда они палили. Его слуга смог подцепить двоих якобинцев, а третий отстреливался, пока ловко пущенная из кухонной форточки пуля не покончила с его жизнью.
«Уходим», - быстро проговорил Пюиссар. - «Они еще приведут с собой людей».
Кристоф вспомнил о Бренде.
«Седлайте коня», - произнес он. - «Завтра сюда вернемся. Если можете».
Кристоф подбежал к своей лошади, но произнес:
«У них на все про все было пять патронов. Кажется... Теперь уже меньше.»
В ответ Пюиссар передал Якобу свой карабин.
«А как же вы?» - спросил слуга.
Жерве, усмехнувшись, показал себе за пазуху, из-под которой топорщился ствол «Лепажа». Трофейного, причем — Кристоф присутствовал при одной из стычек, когда Пюиссар снял этот пистолет с раненного и взятого в плен якобинца. Потом он быстро отстегнул седельную сумку, в которой оказалось вдоволь патронов.
«Вам хватит продержаться всю ночь», - улыбнулся он.
Из двери выбежала Бренда. Она тяжело дышала — очевидно, пробежка по лестнице с тяжелым ружьем доставила ей немало усилий. Пот тек с ее лица ручьями.
Кристоф кинулся к возлюбленной.
«Уходи», - проговорила она. - «Мы теперь точно выдержим осаду».
Она пошла поодаль, осмотрела тела якобинцев, валяющиеся у забора.
«Это он. Свинья Жерар Эверетт», - указала она на одного из них. И резко плюнула в лицо мертвецу.
«Якоб», - произнес Кристоф. - «Оставайся здесь».
«Я без вас никуда», - завел знакомую песню его слуга. - «Что я фрау Шарлотте скажу?..»
«Я тебе приказываю! Остаешься здесь с женщинами. И слушаешься приказаний фройляйн!» - прикрикнул на меня Кристоф. - «А увяжешься за мной — убью. Понял?»
Тот впервые встретился со столь откровенной яростью в глазах своего господина и понял, - не шутит. Кристоф и впрямь был готов осуществить свое намерение.
«Убивайте тогда!» - воскликнул слуга, выбежав ему наперерез.
Кристоф остановился. Потом проговорил и вовсе по-латышски:
«Идиот. Ты думал, я вас всех здесь брошу? Подожди до зари, я за вами вернусь. И не будь трусом,  я тебе доверяю ту, которую люблю больше всех».
 Тень улыбки появилась на лице Якоба.
«Слушаюсь, барин», - прошептал он.
«Спасибо тебе за преданность», - произнес Кристоф и положил руку ему на плечо. - «Еще раз повторяю — делай все, что тебе скажет фройляйн Бренда».
Затем обратился к возлюбленной: «Вручаю тебе этого парня под команду. Он толковый. И прошу тебя, доверься его силе».
Бренда подошла к нему. Поставила ружье в сторону и молча обняла его. Он не ответил на ее объятье. Невидящими глазами смотрел он куда-то вдаль и чувствовал, что его рубашка и сюртук мокры от ее слез. Потом он осторожно отнял ее руки и проговорил отчего-то: «Будь умницей».
… Они уезжали, не оглядываясь.
Когда они отдалились на достаточное расстояние от дома, и миновали парк, переходящий в лес, Жерве проговорил задумчиво:
«А вы правы, что расстались именно так. Нечего тянуть душу».
Кристоф ничего не сказал. У него был свой план. Он намеренно ничего не стал говорить ни Бренде, ни Жерве о том, что планирует вернуться завтра поутру сюда. Об этом знал только Якоб. Он молился только об одном: чтобы никто из якобинцев не явился сюда до рассвета, а если бы и явились, то чтобы у его возлюбленной и их слуг хватило сил выстоять. И если даже Пюиссар будет его останавливать, он найдет повод от него уйти — и достигнуть берега, где их будет ждать барк «Амалия». Впрочем, Жерве наверняка уже понимает, что Кристоф намерен вернуться в Этлез за Брендой, Мадлен и Якобом. И не возражает.
    Сон был короток, как Божья милость, и больше походил на забытье. Когда Кристоф очнулся от него, то не мог сказать, сколько времени прошло. Жерве Пюиссар уже находился во дворе, держа под узду лошадей. «Все готово», - проговорил он, увидев барона. - «Дай-то Бог». И перекрестился. Кристоф забыл и это сделать. Он оседлал коня, и вскоре позади осталась и ставка Шаретта, и половина леса... Судя по тому, что небо начало слегка светлеть, уже миновало четыре часа. Он, не отвлекаясь, считал версты до съезда на Этлез. Хоть бы не пропустить... Когда он, наконец, увидел развилку, то поглядел на Жерве и молча ему кивнул. Тот проговорил: «Я же знал...» - и только махнул рукой.
«Следуйте до берега», - отвечал Кристоф. - «Мы прибудем туда как можно скорее».
 Он развернулся и последовал во весь опор по аллее, молясь, чтобы он не опоздал. Дом, черной громадой вырисовывающийся на фоне синеватого неба, покрытого россыпью осенних звезд, уже приближался, как вдруг он за спиной услышал шум, звуки пальбы. Быстро повернул голову: Жерве преследовало трое. «О Господи», - подумал он.
Первым его инстинктом было кинуться на выручку другу , но расстояние уже слишком увеличилось.  Ему оставалось гораздо ближе до дома, чем до развилки. Добравшись до бокового черного входа, он резко спешился, чуть ли не кубарем скатившись с коня, и побежал в дом.
«Быстрее! Уходите!» - крикнул он, и, к облегчению, услышал легкий стук башмаков по лестнице. Бренда сбежала вниз, и он улыбнулся только.
 «Зачем ты вернулся?» - спросила она. - «Почему ты бросил Жерве? Его же убьют!»
«Не время говорить, уходим!» - выкрикнул Кристоф.
«Я никуда не...» Он без церемоний взял ее, не сопротивлявшуюся, на руки, перекинул через плечо и прошептал: «Ты что, думала, что я тебя так и брошу? Кстати, где Якоб?»
Она указала глазами вдаль. Слуга был уже готов уезжать. За его плечами торчали два ружья. «А Мадлен?» - Кристоф поискал глазами служанку.
«Она не поедет», - покачал Якоб головой. - «Вот баба, наотрез отказалась...»
«Я тоже никуда не поеду», - Бренда начала вырываться из рук своего возлюбленного, но тот закрыл ей рот. «Ты — поедешь. Быстрее...»
Он посадил Бренду впереди себя, пришпорил коня, и они понеслись к побережью. Когда они выехали из леса, и уже запахло морем, а впереди показались лиловые в предрассветной дымке очертания скалистого берега, их настиг Жерве, совершенно запыхавшийся. Его лошадь была на последнем издыхании.
«Я сумел оторваться»,  - проговорил он. - «Надо быстрее, быстрее...»
И в самом деле, сзади послышались стуки подков. Раз, два, три... Кристоф взялся за пистолет, быстро, сам не помня, что делает, перезарядил его.
«Идите вперед!» - крикнул Якоб. - «Я задержу!»
Они понеслись вперед, туда, где виднелся темный берег моря, отражавшего в себе срез месяца, и тень парусника рядом с одной из многочисленных природных бухт. Копыта лошади уже начали увязать в песке. Сзади уже послышались щелканья курков, звуки выстрелов — пока что в воздух. Жерве и Якоб отбивались из последних сил от четырех якобинцев. А пятый несся прямо к Кристофу, и он уже был готов встретить бой. Он уже сделал два выстрела, но промазал. Противник, однако, не ответил, вместо этого он махал руками и кричал: «Остановитесь! Не надо!»
 Голос показался Кристофу очень знакомым. «Шарль-Луи», - произнес он, и сердце его похолодело. Неужели друг пришел к нему на выручку? Он начал было разворачиваться, как Бренда крепко схватила его за руку: «Нет! Не надо! Он заодно! Вперед!» Кристоф чуть было не упал с лошади от столь резкого маневра, но понесся вперед, до сих пор слыша у себя за спиной: «Стойте! Стрелять буду! Стойте, Кристоф!» Сомнений не оставалось. Это действительно Фрежвилль. А, тем временем, он видел, что Якоб оторвался от четырех. Слуга действовал умно: прежде всего, стрелял по лошадям, а потом из второго ружья - «морского», выбранного Кристофом еще несколько месяцев назад — добивал остальных.  Очевидно, у якобинцев патронов было на один-два выстрела, куда больше, чем у них. Но где же Жерве? Тут некто убил под Якобом лошадь, и начал метить в него, но барон сделал еще один выстрел в сторону единственного всадника, у которого еще не кончились патроны. Он вновь услышал крики Фрежвилля: «Вы губите себя! Остановитесь!» - и пустил очередную пулю, но уже в сторону друга, надеясь, что она не долетела. И тут его что-то ожгло в спину, под левую лопатку. Он невольно покачнулся, откинулся куда-то вперед и резко влево, но как-то смог выпрямиться. Впереди он уже видел бухту, золотые буквы «Amalia» на борту, слышал звуки погони, сливающиеся в какофонию... Потом он спешился, еле слез с коня, помог слезть Бренде, сидевшей ни жива, ни мертва, и с радостью увидел лицо Якоба рядом с собой. «У нас еще на пятерых хватит...», - произнес слуга, а потом с ужасом уставился на него и завыл. В груди у Кристофа что-то болело, как после сильного удара, он открыл рот и попытался сказать: «А Жерве, где он?..»  Бренда, однако, взяла Кристофа за запястье и повлекла куда-то вперед, к сходням, которые уже спустил капитан. Он хотел оглянуться, чтобы увидеть преследователей. Шарль-Луи спешился и бежал к ним. На нем была сине-белая с золотом драгунская форма. Тот не стрелял, только кричал: «Я с вами ничего не сделаю!» «Подлец!», - из последних сил крикнул Кристоф — и сплюнул кровью, в обилии текшей у него изо рта и носа. Он кинул разряженный пистолет и устремился за Брендой и Якобом. А капитан уже начал отвязывать швартовы... 
Они спустились в трюм, когда корабль уже отошел на приличное расстояние от берега.  Кристоф оглядел всех затуманненным взором и повторил почти шепотом: «Жерве, где он? Его нет?..» Затем встретился с испуганным взором Якоба. Слуга отвечал: «Герр Кристхен, убили его еще когда мы к берегу подходили...» «Ты ранен», - произнесла Бренда спокойным тоном. «Да?» Кристоф чувствовал какой-то смутный озноб. Что-то теплое и липкое стекало по его спине и левой половине груди, словно пот. Боли он острой не чувствовал. Невольно он ощупал кончиками пальцев область, куда почувствовал удар. Боль стала более ощутимой, а, взглянув на ладони, он увидел кровь. «Садись», - прошептала его возлюбленная. - «Мне надо тебя перевязать...»
Он покорно опустился на пол трюма. Удивительно — лихорадка погони и решимость будто бы медленно вытекали с кровью из раны, превращаясь в полную апатию. Ему казалось, что он находится под водой — движения его стали замедленными, лица вокруг виделись немного размытыми, возможно, от неверных лучей рассвета, проникающих сквозь открытый люк трюма. Во рту его было очень много вязкой мокроты, стоял довольно противный соленоватый вкус, и он то и дело оплевывался, пытаясь избавиться от жидкости, наполнявшей его изнутри. Стало темно — на палубе задраили люк. Бренда тихо выругалась, а потом стала стягивать с него сюртук и рубашку, набрякшие от крови.
Она осторожно прикоснулась к краям раны на груди и на спине, прошептала: «Тебе повезло. Навылет по касательной. Не надо будет вынимать пулю». Он только кивнул. Отчего-то подумал, что испортил хорошую рубашку. И где он достанет следующую?
Бренда, тем не менее, уже рвала чистые рукава на перевязки, ощупывала рану и говорила: «Промыть-то нечем. А там целый кусок ткани... И еще... черт, кость сломана» .
От ее действий становилось крайне больно, он постанывал и едкие слезы катились по его лицу. Боль распространялась куда-то вглубь, под верхние ребра.
«Почему нечем?» - произнес Якоб. - «А вот это что?» В темноте блеснула сталь фляжки. «Отлично!» - Бренда налила в сложенную чашечкой левую ладонь чуть яблочного самогона и больно промыла рану спереди и снаружи, поглаживая его по волосам. А остальное поднесла к его губам. Последнее, что Кристоф запомнил — как соленый вкус крови в его горле слился с мерзкой терпкостью сивухи, и его бурно стошнило. После этого он совсем лишился сил и плотно закрыл глаза. Мир закончился, он снова пребывал в материнском чреве, в первозданной тьме, а потом - на дне морском, где рыбы заглядывали ему в глаза, водоросли оплетались вокруг него, обломки мачт затонувших кораблей впивались ему в тело. Издалека он слышал скрип, плеск волн, нежный голос, произносивший что-то на латыни: «Santa Maria, mater Dei...» - и рыдания. Якоб. Да, он: «Что я скажу фрау Шарлотте!» Ему хотелось ответить: «Скажи матери, ее сын погиб как Христос, преданный за тридцать серебрянников», но он не мог, вместо звуков изо рта выходили мыльные пузыри, и лопались с резким звоном. Тогда чернота становилась все более густой, а звуки в ней — почему-то отчетливыми...
Кристоф очнулся окончательно, когда корабль пристал к Саутгемптону. Он вышел — и не узнавал мир вокруг себя. Бренда и Якоб поддерживали его. Левая рука, казалось, совсем отнялась. Они кое-как нашли кэб, он проговорил тихо: «Линдси-стрит, одиннадцать». Адрес дома графа Воронцова. Он понятия не имел, застанет ли там посла, или же он в Лондоне. Спросил у Бренды, какой сегодня день. «Воскресенье», - ответила она. - «Должно быть воскресенье». В любом случае, кто-то там должен находиться.
Во время дороги туда он забылся. Очутился уже за столом, увидел мельком белоголового подростка в черном сюртуке, которому посол говорил: «Миша, поди отсюда, поиграй...», а затем — самого Воронцова, который смотрел на него с явным ужасом на лице. «Я должен был раньше... Не говорите графу д'Артуа, ничего не делайте, прошу вас», - пытался умолять его Кристоф, но вместо слов выходил какой-то сдавленный хрип. - «Это все моя глупость, мое упрямство... Не говорите, не пишите».
 «Мы ничего никому не напишем», - сказал кто-то третий, пребывающий в кабинете Воронцова, которого барон и не заметил в лихорадке. У этого человека был низкий, но очень приятный голос. « Тем более, эскадра отбыла уже вчера. А вы ранены, и, похоже, серьезно. Легкое пробито».
«Я знаю... Там, спросите моего человека, у него все шифровки», - продолжал Кристоф, с ужасом осознавая, что его плохо слышат и понимают. Но, к счастью, Воронцов произнес: «Все они уже у господина Ролле, я их отправил в Лондон. С оказией. И вашего человека туда, чтобы он объяснил, что к чему. А теперь вы побудьте у меня... Вам нужен доктор». 
Его вывел тот самый человек, который присутствовал при их разговоре с посланником. У него были теплые руки, уверенная походка, и он говорил по-русски: «Все образуется. Не беспокойтесь, отдохните, а потом поговорим...» Он еще раз увидел расширенные глаза белокурого мальчика в черном сюртуке, длинную лестницу, которую ему надо было преодолеть, затем — смутную молочно-белую постель. Спросил: «Бренда? Где же Бренда? Пусть ко мне придет...» - но его просьбу никто не услышал. Странная апатия вновь напала на него, он закрыл глаза и две с половиной недели их более не открывал.