Остановка Восток

Сергей Иванович, сидел на кухонном подоконнике, смотрел на дождь, курил и грустил.

Поводы были солидные, достойные переживания, как герои награды. А кухонька, наоборот, была маленькая, переделанная из коридорчика, в котором раньше, давным-давно, было место только для вешалки на пять шапок с пальто и тремя крючками для зонтиков, и пуфика, на котором обувь кто обувал, а кто наоборот. Да, ещё зеркало было, почти в рост. Но тех времён Сергей Иванович не застал. Он тогда не жил в этом доме. Он тогда вообще не жил. Не было его тогда, позже он родился. А за время от вешалки до его переезда, геометрию старого дома перекроили, из большой квартиры сделали несколько маленьких. Спасибо, что отдельных, не коммунальных. Ему достался старый коридор, частью которого, стала уборная, а другой частью, с окном, стала кухня-прихожая. Но это было только приданным. Приданным к комнате, главному богатству этого помещения. Комната была большая, в два окан и с высокими потолками. Если встать на подоконник, то до полукружного верха окна можно было достать, только вытянув руки вверх. А до потолка и со стремянки не каждый ростом вышел дотянуться.

Сигарета стлела, кофе остыл, Костомаров встал и пошёл одеваться. Несколькими минутами позже он вышел в подъезд, прошёл по каменным ступеням, чуть касаясь пальцами отполированного прошедшими десятилетиями дерева перил, что венчали чугунный узор, замазанный похабным кричаще-зелёным цветом. Как легко испоганить красоту. Массивные двойные деревянные двери выпустили его на божий свет. Свет был сер и скучен, в воздухе висела дождливая взвесь. Пройдя по деревянному тротуару до калитки, выкрашенной вместе с забором во всю в ту же перильную краску, он оглянулся на окно кухни: сюда он больше не вернётся.

Неспешным шагом Сергей Иванович дошёл до вокзала, сел на первый попавшийся троллейбус, благо это был именно тот маршрут, что был нужен, и поехал куда фары глядят этого лупоглазо-рогатого транспортного средства современности.

Троллейбус был почти пуст, но он не стал садится, а расплатившись с кондуктором, встал на площадке у прохода, держась за поручень. Костомаров смотрел в окно и ни о чём не думал. Думать о том, что есть, о том, о чём имело смысл сейчас думать, не хотелось. А о чём хотелось подумать, помечтать - не думалось. Вот так он и проехал несколько остановок тупо глядя в окно. А потом появилось оно — пьяное в хлам животное, взглядом своих кроличьих глаз отдалённо лишь смутно напоминающее человека.

Существо грубо и сильно толкнуло Сергея Ивановича, благо выпитого с лихвой хватало на грубость, а силой не обидела природа. Толкнуло, прорычало что-то невразумительно-матерное и сделав ещё пару шагов, рухнуло на сидение.

Костомаров посмотрел на это божье творение и сказал:

- Вы должны извиниться.

Пьяный харкнул на пол и зло ощерившись процедил сквозь зубы:

- А по зубалу не хочешь? - перевёл взгляд за спину Сергея Ивановича и сказал туда: - Даже не дёргайся, а то тоже получишь. Нет у меня для тебя ничего.

Костомаров понял, что речь ему за спину предназначалась для кондуктора, мужика неопределённого возраста, чем-то похожим на самого Сергея Ивановича: фигурой, потухшими глазами, неуловимыми чертами лица, говорящими о том, что он скорее будет уговаривать, чем драться, даже получив под жопу или вытерев платком харчок со своего лица. И Костомаров был таким. Но не сегодня. Сегодня он был другим. Так уж вышло, так уж получилось, дожилось, дотерпелось, лопнуло.

- Вам следует извиниться, - повторил он громиле.

Тот нехотя встал, сделал два шага и так же спокойно дал Костомарову в морду. И снова сел на место. Он не ругался и не добивал лежащего на полу. Он был выше этого. Это чмо на полу недостойно, чтобы им заниматься всерьёз. Поставить на место и хватит с него. И точно - хватило. Сергей Иванович даже не встал, отказался от помощи подошедшего кондуктора, и продолжал полулежать, оперевшись на локоть руки. Сплюнул кровь, и вытерев губы, минутой позже он, вдруг, удивил слух пьяного пассажира набором слов, что составил в предложение, посыпал нажимом и направил в адрес своего обидчика:

- Вы должны извиниться.

На этом месте случилась остановка. Как оказалось, это была именно та остановка, что была нужна безбилетнику. Тот встал, и не удостоив Костомарова даже пинком в ответ, вышел.

И дальше, в принципе, было бы не о чем рассказывать. Три-пять других пассажиров, что были в салоне, продолжали делать вид, что их тут нет, что прекрасные пейзажи за окном полностью поглотили их, кондуктор с сочувствием и пониманием смотрел на Костомарова, Костомаров лежал, чувствуя себя говном. И понимал, что это так и есть.

Это понимание было хуже всего. Это понимание и толкнуло его стащить, по случаю, у знакомого пистолет. Тот похвастался, что нашёл его прямо под ногами, когда шёл с работы, и решил оставить себе, на всякий случай. А Сергей Иванович, через пару раз на третий придя к тому в гости, взял да и стащил его.

И теперь пистолет, который на самом деле был револьвером, револьвером системы Нагана, лежал у него в кармане, а все ячейчи револьверного барабана были полны. Нет, одного патрона не хватало. Знакомый сказал, что проверил револьвер на работоспособность. Испытания показали, что работать тот способен. И теперь, видать, пришла пора.

Поработать он должен был позже, в роще, куда и ехал Сергей Иванович, чтобы на берегу реки, на любимом месте и остановить бег уставшей от движения сердечной своей мышцЫ. А тут передумал. Во-первых, он ясно осознал, что у него не хватит духу выстрелить себе ни в сердце, ни в голову, а во-вторых... Да, ему ужасно захотелось сделать мир чище. Уменьшить численность мерзости на земле хотя бы на одну тварь. Где-то на заднем плане сознания маячила мысль, что дело не в твари, а в нём самом, но он решил, что с него станет уже умных рассуждений и поднявшись с пола, вышел вслед будущему покойнику.

Тот ушел недалеко. Не успел. Пока искал сигареты, зажигалку, пока прикуривал, тут и подоспели две пули в затылок. Хлоп. Хлоп. И его больше нет. А он об этом и не знает, потому что был пьян настолько, что по земле ходило лишь его тело, в то время как разум крепко спал, уступив место на троне этому скотскому, грязному, мерзкому, что обычно сидит на цепи его подсознания, за высокой стеной и крепким забором, но всегда выбирается наружу, когда мозги тонут в алкоголе. Теперь тонуть нечему. Мозгов не было. Расшлёпались по асфальту.

От вида мёртвого тела  Костомарову стало плохо. Он никогда не видел мёртвых, в таком виде. В кино если только. Но там это было не по-настоящему, и не он их убил. А тут он, и всамдель. Ноги подкосились, и Сергей Иванович не упал только потому, что под жопой оказалась ступенька троллейбуса. Он сидел на ней, свесив руки с  колен, и ждал, что будет дальше.

А дальше ничего не случалось. Сейчас, по крайней мере. Тех, кого как бы тут не было, не стало реально. Тихо рассосались в окружающем пространстве. С ними убёг и водитель, бросив штурвал своего рогатого корабля и его команду на произвол судьбы. Ненастоящий он был капитан.

И прохожих не было.

Рядом подсел кондуктор. Только выше на ступеньку. Помолчали. Кондуктор курил, Костомаров нет. Он с пятого класса не курил. Как тогда веник с пацанами за школой покурил, так больше и не курил. Об этом он и начал рассказывать продавателю редких счастливых билетов. Кстати, Сергею Ивановичу он продал счастливый. Но тот этого не знал. Поэтому желание не загадал и билет не съел. А сделал бы так, может что и не так бы пошло. Вдруг бы весело, с песней и в другую от беды сторону. Может даже и взаправду туда где свет, туда где счастье.

Он начал исповедь со школьного двора, и пошёл и пошёл. А кондуктор, забрав из его безвольных пальцев пистолет, который револьвер, сел на место, и больше не мешал ему; слушал молча, не перебивал, прикуривал от предыдущей следующую, и кивал в такт рассказа. Не считая деталей это была и его жизнь. Поменяй декорации, имена персонажей и - ву а ля! Словно в зеркало смотрел кондуктор, внутрь себя, через этого горемыку.

- И не его же я хотел убить. Себя. Но понял, что не смогу, что струшу. А ещё понял, что его - смогу. Теперь пойду в тюрьму. И всё будет ещё хуже, чем есть. А ещё час назад казалось, что хуже быть не может. Может. Надо только пробить уровень поддержки, и сразу видно, что дальше есть ещё куда. Знаете как...

Он не договорил, он умер. Кондуктор выстрелил в зеркало. Зеркало рассыпалось осколками, обнажив реальность. В этой реальности к двум трупам у ног кондуктора бежали десять лычек и четыре звёздочки на плечах трёх фигур в форме. В руках у них были пистолеты. На этот раз не пистолеты, которые револьверы, а просто пистолеты, системы Макарова - орудия убийства, штатные для органов внутренних дел.

Они были вовремя. Если бы им вздумалось опоздать на немного, то кондуктор мог остыть, испугаться и не сделать того, что сделал сейчас - встал и поднял руку с револьвером в сторону бегущих. Он не собирался стрелять, но знал, надеялся, что они - будут. И те не подвели, открыли огонь. На остановке стало на одно мёртвое тело больше.

Три трупа, ещё не остывших от того времени, когда были людьми, с прошлым, которое подвергнется не слишком тщательному анализу молодой, но уже безразличной к чужому горю девушки - дежурного следователя, с труповозным настоящим и абсолютно бесперспективным будущим - морг, могила, здравствуй ад.
11:00
04.09.2018