Суд

«Совесть и закон – понятия настолько далекие друг от друга, насколько далеки красоты природы от человеческих творений»

Пока в столице округа решался вопрос о повышении, Коля работал на старом месте и разбирался в бытовом соре, которого было полно в маленьком нефтяном городе. Интерес вызвало только дело о проделках Генерала. И вот перед ним стояли две женщины, пытавшиеся оседлать власть, уже давно оседланную куда более солидными ездоками, и смотрели на него, ожидая совета.
«Глупые твари божьи, - думал Коля, глядя на них. – Но упорные, настырные. Девчонка, конечно, медовая. Понимаю Станислава Тихомировича…»
- Что с того, что он флиртовал с потерпевшей? Для суда главное не факт, а доказательство. Может, Генерал не способен иметь детей, - предположил он вслух.
- Так у него дочки есть, - осмелилась вклиниться в рассуждения судьи мама Стелла.
- Дочки есть, - согласился судья, - но с женой, а с другими женщинами у него детей может и не быть. Когда человек зарабатывает много денег, невероятное часто становится очевидным. Вот он пишет, что знает, кто отец, и готов помочь суду. Мы помощь любим…
Судья мечтательно похлопал по карману и продолжил:
- Помогите суду, мы и вас будем иметь в виду. Крутитесь, и счастье улыбнется. Вот вам правила сдачи крови на экспертизу приготовил, но дальше сами.
Небольшая бумажка легла на край монументального судейского стола, мама Стелла схватила ее, высказала неопределенную благодарность, подобную безадресному ругательству «Мать твою», возникающему при многих случайных обстоятельствах вроде нечаянного падения на гололеде или удара головой о низкий косяк, и, попрощавшись, направилась к выходу, по пути изучая короткий рукописный текст. По мере чтения тревога в ее сердце нарастала, как напряжение в пружине безмена с увеличением груза. Получалось, что для проведения экспертизы Генерал должен самостоятельно сдать кровь в любом месте, вылить ее на тряпочку, высушить и послать в конверте в лабораторию Тюмени, предварительно переведя на счет лаборатории триста пятьдесят долларов. Мама Стелла сомневалась в нескольких частях этого процесса. Она понимала, что Генерала не так просто заставить сдать кровь, что если он ее сдаст, то не будет никакой гарантии, что это его кровь, и, наконец, она сомневалась, что Генерал заплатит необходимые деньги. Все сомнения оказались не напрасными.
Мама Стелла являлась к Генералу на все приемы по личным вопросам, пока тот не отдал ей тряпицу с кровью. Мама Стелла несла ее домой в полиэтиленовом пакете так же осторожно и трепетно, как нес бы убежденный верующий кусок божественной плащаницы. Доллары за экспертизу она заплатила собственные. Сама отвезла кровь в Тюмень, но надежда на дурака не оправдалась. Результат пришел не утешительный:
«Кровосдатчик категорически не отец».
На следующее судебное заседание Генерал пришел, и казалось, что вокруг него светился ореол счастья. Он был уверен, раскован и отпускал шутки судье и секретарю, говорил, что давно хотел попасть на суд, да жена, следившая за почтой, принимала повестки за попытки отвергнутой любовницы назначить свидание…
- Как тебя звать, козочка? - спросил он, заметив Марину в зале суда.
Марина замерла, как замирают герои фильма на стоп-кадре.
- Твоя сотрудница? – с неподдельным интересом спросил Генерал у судьи.
- Это ж она утверждает, что имеет ребенка от вас, - пояснил Срокошвеев.
- Впервые вижу эту пацанку, - резко произнес Генерал.
Мама Стелла, сопровождавшая дочку, в растерянности дрожащим голосом произнесла:
- Ты ж, гад, мои запеканки ел. Вы ж в рестораны ходили. Как у тебя совести хватает?
***
Насчет совести Генерал мог бы многое сказать. По его наблюдениям в таком деликатном деле, как карьеризм, чем совести меньше, тем лучше. Иногда, беседуя с близкими друзьями, он говорил искренне, понимая, что не донесут:
- Чтобы стать Генералом, надо осволочеть и заматереть. Работа такая. Библия – для простого народа, чтобы он самостоятельно культивировал в себе жертвенно-смиренные качества. Библия - это наверняка работа древних журналистов, обслуживавших тогдашних царей. Большинство должно верить в честность, чтобы мы все знали. Большинство должно считать, что красть грешно, потому что на всех не хватит. Большинство должно считать убийство грехом, иначе нас перевешают. Пробиваются наверх чаще всего отъявленные мерзавцы, умеющие маскироваться под добропорядочных милашек. Человек крадет мало - его осудят. Крадет много – уважаемый богач. Кто хорошего вора посадит? Воровство нужно власть имущим. Иначе как заработать? Умелым ворам дают хорошие посты. Разве поднимется вверх человек, думающий о народе, сердцем болеющий за него? Нет, конечно. Таких убирают. Наверху надо забыть о человечности и при необходимости сокращать работяг, как убиваешь мух и комаров. Надо срезать им зарплату, нагоняя страх сокращения на остальных, выжимать из них все. Какая тут совесть? Давайте выпьем за то, чтобы ее остатки поскорее покинули наши бренные тела. Тогда мы поднимемся выше и сможем обеспечить своих детей и внуков.
Но Генерал не был дураком, чтобы произносить такую откровенную тираду в зале суда. Еще будучи малышом, он запомнил любимую мамину поговорку, вычитанную ею в какой-то восточной книжке, что язык дан для того, чтобы скрывать свои мысли.
***
- Женщина! – высокопарно обратился Генерал к маме Стелле. - Я человек набожный, и библейские истины для меня не табачный пепел. Я верую и чту, чту и верую и поперек совести никогда. Вижу вас впервые и, не кривя душой, заявляю об этом…
От Генерала веяло всепроникающим беспредельно праведным гневом чиновника, уличенного подчиненным в подлоге или другой служебной пакости.
- …Здесь доказательства моей невиновности, - завершил выступление Генерал.
Портмоне, похожее на папку, или папка, похожая на портмоне, ударилась о стол с громким шлепком. Чувство правосознания судьи было тонким и острым. Оно сразу распознало, что папка-портмоне заполнена до отказа теми документами, ради которых он и старался. Воображаемая чаша правосудия Генерала резко пошла вниз, кадык судьи жадно дернулся, и он закончил заседание словами:
- Милые дамы, всплыли дополнительные обстоятельства по вашему делу, требующие срочного обсуждения. Суд переносится. Вас, уважаемый Станислав Тихомирович, прошу задержаться…
Мама Стелла и Марина скорбящими иконными образами выскользнули за дверь. Генерал и судья прошли в чайную комнату, располагавшуюся в тылу зала судебных заседаний, и погрузились в мягкие чернокожие кресла.
- Угораздило тебя, Стас, вляпаться в историю, - широко улыбаясь, произнес Срокошвеев.
- Коля, ничего особенного. Она ж спелый персик, как не откусить. Я не бесплатно, и не столько получил, сколько дал. Так им больше хочется. Жадность. Хачики на базаре порядочней…
- Знаешь, Стас, бабы есть бабы. Имитировать можно – переделать нельзя, но мы все устроим. За суд не переживай. Кстати, не мог бы деньжат подкинуть на ремонт, поговори наверху. Да пару компьютеров было бы неплохо.
- Коля, не вопрос. Вот лично от меня на компьютер для тебя и сына. Бери деньги и наливай коньяк, надо выпить за хорошую экспертизу…
В это время мама Стелла, держа под руку плачущую Марину, вышла из здания суда. Возле двери, куря и любезничая с охранником, стояли бывшие бандиты маленького нефтяного города, работавшие судебными приставами и готовые выполнить любое грязное задание, чтобы вышестоящие чиновники, не пачкая рук, могли спокойно запускать их, то есть руки, в любые закрома. Среди них, важно прохаживаясь, крутил короткий ус известный нам Мухан. «Кругом живоглоты, кругом», - подумала мама Стелла и вспомнила о своем адвокате.