Повесть о приходском священнике Продолжение LXII

Ветер мигом...
Для Бируте...

Вечером Бабаиха приготовила отвар из каких-то горьких трав, уверяя нас в его величайшей пользе для организма. Мы кривясь хлебали его из стеклянных стаканов, а Бабаиха вдруг выпалила:
 — Не перестаю удивляться вам отче.
 — Что опять не Слава Богу? — спрашиваю с интересом.
Бабаиха затянула туже узел платка на шее, присела на самодельную табуретку, отрывисто выпустив из груди воздух.
 — Всё равно поступите по-своему, — говорит старуха. — Что толку вам советы давать!
 — Говорите уже, баба Оля! — сказала Аня, глядя, как Бабаиха нервно комкает полы фартука.
 — Я про Шабулеев…
 — Про кого? — переспросил я, понимая, что наша хозяйка говорит о ком-то, чью фамилию или прозвище мы не знаем.
 — Девчушка к вам в хату бегает...
 — Маринка, что ли?
 — Не знаю, как её там кличут. Вот только она дочка Шабулеев, которые на пригорке живут.
 — Вон оно что...
 — Не связывались бы вы с ними.
 — А мы с ними и не связываемся. Это они нас цепляют каждый раз, когда встречаемся. А девочка сама к нам играть бегает. Жалко её. Одета в чём попало, не кормлена, постоянно простужена.
 — Вот-вот. Алкоголики они и прощелыги, каких свет не видывал. Не работают оба нигде, на пенсию бабкину живут и пьют по-чёрному.
 — У них и бабка имеется? — эта новость ошеломила Аню.
 — Кто их знает. Пока ходить могла, выбиралась на улицу, на скамейке сидела, а то с перепоя и под скамейку повалится. А потом ноги отобрало у неё вроде. Уж полгода как. Посему неясно, жива ли она. Или Шабулеи скрывают её смерть, чтобы  хитростью пенсию получать. Хотя вряд ли. На их улице почтальонша Надька, уж больно дотошная.
 — Ну, хорошо, — сказал я, — то, что эти Шабулеи забулдыги, мы уже поняли. А что вас удивило-то, баб Оля? Если думаете, что мы пылаем особым желанием общаться с ними, то глубоко заблуждаетесь. Девчушка бегает, видать, нравится ей у нас. Хотели прогнать, да не по-людски как-то. Ребёнок всё же.
Бабаиха фыркнула, заёрзав на табуретке, произнеся:
 — Да я к тому, чтобы  обходили вы десятой дорогой этих людей. Плохие они! Знаю, будете на меня опять сетовать, отче. Но помяните моё слово…
Аня первая ушла с кухни, под осуждающий взгляд старухи. Я ещё посидел минут пять, хлебнул горького отвара, вызвавшего судорожное отвращение, наконец поднялся, удаляясь в свою комнату со словами:
 — Эх, бабушка Оля, видеть бы нам насквозь плохих, а ещё гораздо лучше — виноватых...
Старуха взглянула на меня исподлобья так, словно я облил её грязными помоями, но говорить ничего не стала.
После недолгого ненастья Страстной седмицы светлый день Пасхи порадовал прекрасной, почти летней погодой. Посёлок на глазах преображался разноцветными красками цветущих садов, полей и лугов. Птичьи пения звучали отовсюду, возвещая приход весны.
Пасхальное богослужение в нашем храме прошло в том году особенно торжественно. Во время крестного хода, завершавшегося выходом к преддверию, так как территория по-прежнему не давала возможности сделать круговой обход, Алиса с Настенькой раздали присутствующим свечи. Славик зажёг каждую из них, и прихожане стояли с ними всю утреню. Девочки-певчие на три голоса пели канон, а в промежутках весь храм восклицал: «Христос Воскресе! Воистину Воскресе!» К литургии стало подходить ещё больше людей, так что к причастному стиху храм уже не мог вместить всех желающих. А когда вышли на освящение куличей и брашен, то я немало удивился. Народ буквально заполонил церковный двор, и те, кто не смог пристроиться, становились вдоль дороги, по обе стороны. Это выглядело очень необычно и красиво. Цепочка из свечных огонёчков длинной полосой заполняла обочину проезжей части. Спешащие к освящению люди и проезжающие автомобили учтиво притормаживали, некоторые отрывисто сигналили, словно поздравляя с праздником. Многие тут же останавливались, припарковывая транспорт с противоположной стороны улицы, спешно выгружались и пристраивались к общей веренице пасхальной цепочки. Зажигались новые и новые огоньки, уходя далеко за поворот улицы.
Сказать, что я был счастлив — не сказать ничего. Душа ликовала, радовалась, а вместе с тем казалось, что торжествовала вся природа, каждый уголок наполнялся откликом возгласа о воскресшем Спасителе.
Не обошлось и без инцидентов. Перед началом литургии несколько изрядно выпивших молодых людей вошли в храм и старались всячески мешать богослужению. Громко разговаривали, смеялись, пытались устроить скандал на свечном ящике. Утихомирили буянов тут же. Григорий Васильевич и Николай попытались сначала по-хорошему увещевать непрошеных гостей. Когда это не помогло, буквально за шиворот выволокли на улицу. Те пробовали сопротивляться, за что получили несколько затрещин. Позже выяснилось, что это была попытка провокации от раскольников из Волчьей горы.
 — Да-а, отец Виктор! — сказала Бабаиха после того, как я совершенно мокрый от святой воды зашёл в храм, окончив освящение пасок. — Поистине, сегодня получился триумф. Вот уж не думала, что когда-нибудь доживу до такого. Сколько народу-то пришло! Почти половина посёлка. Господи, милость твоя...
Старуха смахнула кончиком платка слёзы, громко высморкалась в носовой платок, добавив:
 — Признаюсь вам, отче, не верила я, что из вас толк будет. Вы уж простите меня грешную.
Я ничего не ответил ей, только смущённо улыбнулся, легонько похлопал старуху по плечу и отошёл к иконостасу освятить артос.

Дальше будет...