Случай в лесу

    Иргиз встал.  Несколько дней мороз не отпускал ни днем, ни ночью.  Притихшие ветлы за речкой настороженно вглядывались в водяную гладь, пытаясь рассмотреть там свою судьбу. Выросшие у самой кромки воды, они каждую весну могли быть подмыты и унесены вместе с оторвавшейся от берега льдиной  неведомо куда. И где-нибудь у Успенки или МОПРа расторопный мужичок вытащит багром обломанную корягу на берег, высушит и пустит на дрова теперешнюю прибрежную красавицу. Серое небо скупо отсвечивало блеклым солнцем, птицы попрятались от внезапного похолодания, и речка притихла, затаилась за тонкой кромкой льда. Весело плескавшиеся недавно волны разгладились и застыли идеально ровным зеркалом, отражающим глинистый обрывистый берег. 
      Андрей, по давней привычке обходя свои невеликие владения, вышел  за огород на берег. Постоял, оглядывая родное село, холодное небо, застывшую речку, заречный лес. Вернулся на подворье, зашел в сарай, со света немного постоял, чтобы глаза привыкли к полумраку, не глядя ухватил на верстаке рукоять небольшого топорика, с гвоздя снял обрывок веревки, подпоясался, за опояску засунул топор и споро пошел со двора. Привычно сбежал с крутого обрывистого яра, на всякий случай опасливо попробовал  на прочность лед – держит,  и, по-мальчишески проскальзывая подшитыми валенками по зеркальной глади, побежал на лесную сторону, в который раз по-детски удивляясь природным сюрпризам: вот не больше двух месяцев назад  лихо рассекал он речные волны «в размашку», а нынче гляди-ко, «по воде аки посуху»!
Перебежав на тот берег, Андрей углубился в лес, радостно вдыхая полной грудью морозный лесной дух и присматриваясь к молодой поросли, подбирая ровненький стволик для черенка к лопате или вилам, но через несколько минут увлекся родными, до кустика знакомыми местами, и уже бездумно шел  напрямки по мелколесью, наслаждаясь тишиной и покоем.
         На память ему пришла история со свояком. Тот родом с Южного Урала, в первую свою прогулку по нашему заволжскому лесу учудил. «А до леса когда дойдем?»–спрашивает. Понятно, что для него лес - это сосны неимоверной высоты, мощные березы с кронами где-то высоко над головами, а по низу - стволы в несколько обхватов, и ты  себя букашкой чувствуешь среди таких великанов. А здесь лес – вот он, перед глазами: дубки да осинки, черемухи да татарник – любая веточка тебя листвой по лицу погладит,  за рукав норовит уцепить, чтоб оглянулся, полюбовался.
         Вдруг до сознания Андрея стало доходить, что в лесу что-то изменилось, что-то вроде шороха долетело до чуткого уха. Он остановился, прислушался. Поднял голову.
- Ветер? Нет,  ни одна веточка не шелохнется. Дождь? Изморось? – Нет. Тогда что?
Шорох постепенно превращался в шелест, шум, гул, и звук этот, нарастая, неотвратимо двигался навстречу Андрею. 
- Да что же это за чертовщина такая?- беспокойно вглядывался вперед Андрей. 
Впереди между деревьями замелькали черные тени. 
- Кабаны!
     Лихорадочно оглядевшись,  Андрей убедился, что рядом нет ни одного подходящего дерева, на которое можно залезть, или за которым можно спрятаться. А стадо, судя по издаваемому шуму не малое, катком пройдут, поминай,  как звали!
       Животный страх зародился внизу живота и, стремительно разрастаясь,  заполнил все его существо, одновременно яростный протест против вопиющей несправедливости жизни,  и дикая жажда этой самой жизни породили в нем инстинктивное знание. Он вдруг  ясно понял, что вязкий, тягучий страх в нем медленно стал превращаться во что-то иное, вытянутое страхом из глубин подсознания. Ясная пронзительная уверенность, что можно защититься от неминуемой гибели, только не надо паниковать, надо искать, вспоминать, напрягать свой мозг.
- Ведь ты же разумное существо! Где твой разум? Ну же, думай, соображай, шевели мозгами!
      Вихрь знаний, ненужных, бесполезных сейчас пронесся в голове Андрея. Из глубин его естества, нарастая и увеличиваясь до громадных размеров, медленно поднималось ЗНАНИЕ! Он знал! Знал, как спастись! Знал, что нужно делать!
      Это знание пришло как озарение, оно всходило в нем как утренняя заря, разливаясь по всему занемевшему от недавнего страха телу, высвобождая каждую клеточку для действия.
       Андрей медленно потянул воздух в себя, наполняя морозной лесной свежестью все уголки своих легких. Глубокий, до боли под ложечкой вдох, секундная задержка дыхания перед решающим действием – и из груди человека, из самых дальних уголков его естества вырвался мощный душераздирающий крик, вопль, рык! Казалось, рык этот прилетел из глубины веков, когда люди жили  в гармонии с природой, когда понимали и не боялись природы, когда сами были частью природы, когда дикая природа была родным домом человека.
      Наполненный гулом несущегося стада озябший лес вдруг содрогнулся от этого дикого первобытного вопля, как будто признавая в этом звуке хозяина своего и повелителя.         
      Мчащийся впереди стада секач, за секунду до этого рыка чувствовавший себя хозяином леса и всей природы вокруг,  вдруг резко шарахнулся влево, и лавина черных туш,  следуя за своим вожаком, прошла в нескольких метрах от человека, не удостоив его абсолютно никаким вниманием.
       Гул, шум, шелест, шепот… и все стихло.
       Притихший лес наблюдал за человеком. На сей раз человек с честью вышел из противостояния с дикой стихией. Он ощутил себя частью этой дикой, необузданной, неукротимой и непредсказуемой стихии.
        Андрей немного постоял, наслаждаясь тишиной и покоем, теперь уже не спеша огляделся по сторонам, приметил нужную лесину, как раз в обхват ладони, достал из-за опояски топорик, срубил под корень тоненький стволик, обрубил ненужные веточки,  стесал верхушку. Черенок знатный будет – крепкий, ровный, гладкий. Еще раз огляделся вокруг и так же неспеша  направился домой.