Материализация духов или восемь плюс один. Глава 4

Глава 4

Как Ленка и предсказала, кажется 20 января, мне позвонила моя однокурсница и сообщила, что наш бывший староста, а ныне "лайт" (light) олигарх Боря Фортунатов, короче, Фарт, решил раскошелиться, а посему приглашает  всех, кто учился с ним, помнит и любит, на Татьянин день в свой ресторан "Коммуналка".
 "Пойдешь? - спросила она - Говорят, это весьма модное заведение в стиле советского ретро. Дизайнер остроумно воспроизвел "систему коридорную на тридцать восемь комнаток...". Ну помнишь, как у Высоцкого?"
Я хотела сказать "я подумаю", но почему-то произнесла "да".
И вот настал Татьянин день.

Я почти ни с кем в течение последних двадцати лет не виделась. Увы, никто не похорошел. Нет, мы еще были ничего, но "юность ушедшая" все же не бессмертна. Однако, прошло каких-то полчаса и пробелы затянулись. Мы свыклись, пригляделись и стали друг для друга прежними. Рассказывали, кто где работает, сколько детей родил, вспоминали выездные практики, археологические экспедиции.  И спиртное было не причем, когда мы заново обретали друг друга. Радостное возбуждение распространялось, словно благодатный огонь в храме. Слышался звон бокалов, смех и возгласы: "Ну ты, старик, брутален!", "Людочка, дай мне за тебя подержаться! - Ну, подержись, подержись!", "То есть как это ты меня не узнаешь? - А если в профиль?"...
По залу прохаживался гордый лайт олигарх Фарт, со всеми обнимался и говорил что-то прочувственное. Дошла очередь и до меня:
"Привет, Баута! А ведь мы с тобой так ни разу и не целовались,"- произнес он, и улыбнулся. Улыбка получилась покровительственно-снисходительная. Чтож, олигархи, наверное, по-другому и не умеют.
"С какого бодуна  я должна была с тобой целоваться?"- удивилась я.

- Так я, вроде, за тобой ухаживал...
- Что-то не припомню.
- Ну я же за всеми ухаживал, значит, и за тобой.

Я рассмеялась, а Фарт сказал: "Рад, что я тебя развеселил. А то вид у тебя какой-то неприкаянный. Что-нибудь случилось?"
- Отцепись, не приедайся, - припомнила я популярное во дни нашей молодости выражение.
- Ну ты дерзкая!- лайт олигарх вполне искренне удивился такому к себе панибратскому отношению и отошел озадаченный.
Впрочем, мне было не до него. Сейчас, когда я снова окунулась в атмосферу своей студенческой жизни, мне захотелось увидеть Диму Елагина. Почему-то его здесь не было. Печально. Все пришли, а он - нет. Лучше бы наоборот....Я отыскала в толпе Карину Шедания. Она и Елагин учились в одной группе – искусствоведы всегда были очень дружны и я подумала, что, если мне и не суждено сегодня увидеть Димку,  то хотя бы узнаю, как его дела.
 Карина разглядывала старинную грампластинку в конверте с изображением дудящих в трубы ангелов. На зеленой этикетке значилось : "Во субботу день ненастный. Исп. народный певец Н.К. Бобровъ". Тут же на консоли лежали еще две пластинки с оранжевой и красной этикетками - записи Карузо и Шаляпина. Заводи патефон  и приобщайся. "Атмосферно здесь, да?" - Карина вскинула свои длинные ресницы и улыбнулась.
Когда-то Шедания считалась одной из самых женственных и очаровательных девиц на курсе. Волосы цвета осенней листвы, глаза, как зеленый крыжовник, личико – майская роза. Прямо фея Аптекарского огорода! К чести Карины надо сказать, что она была не только красива, но  и остроумна. Однажды она посоветовала мне готовиться к экзамену по философии не по университетскому учебнику, а по политпросветовским брошюрам, которые она называла  «пособиями для пожарников». Дескать, там разная заумь изложена емко и доступно. Прочитал-усвоил. Все просто, «как штаны пожарника». Шедания заговорила со мной, словно мы только вчера расстались – легко и непринужденно. Польстила, что я совсем не изменилась, а я ответила, что она еще больше похорошела, была просто красивой, а теперь красива во всех отношениях.

После обмена комплиментами я уж собралась с духом спросить, где Елагин, но тут Каринка воскликнула «ну, наконец-то!» и кому-то помахала рукой. Я  обернулась, в дверях, в метрах пяти от меня стоял Дима Елагин. К нему  проворно подкатился официант со столиком, на котором выстроились бутылки. Елагин бросил «сам разберусь» и налил в фужер водку. Он изменился. Не так внешне, как в  манере поведения. Невольно подумалось, что этот человек знает цену себе и другим.И все же я была уверена, что по сути он  остался прежним идеалистом, ценителем Высокого Возрождения,  предпочитающим Рафаэля Санти всем иным мастерам живописи.Я бы многое отдала, только  бы разгадать,кто его Форнарина. Взгляд Елагина скользнул по мне, он встряхнул головой, посмотрел  сначала удивленно, а потом просто стоял и смотрел, что продолжалось довольно долго. Нас словно замкнуло, но какие-то люди заслонили его и наваждение развеялось. Я спросила себя, что это было? Своего рода вольтова дуга, частный случай четвертого состояния материи?  Но ответить не смогла.

Наверное, со стороны я выглядела несколько отстраненно, если не сказать, не от мира сего, поскольку оказавшийся рядом Паша Королев щелкнул пальцами у меня перед носом со словами: "Маришка, не спи, замерзнешь. Пойдем, потанцуем". С Пашкой мы учились в одной группе, он был старше всех, и, кажется,  единственный, кто успел ко второму курсу обзавестись женой, а через год и ребенком. Он был красив, высок и, что немаловажно, считался любимым студентом "деда"  - Андрея Феофановича Аничкина - почетного академика всех возможных академий и всемирно признанного эксперта по истории культуры России 19 века.
 Играла медленная музыка, под которую либо обнимаются, либо разговаривают. Мы разговаривали. Вспомнили,  как я морально убила старика Феофаныча фразой из своей курсовой, что только революция 1917 года освободила русского крестьянина от векового рабства.
  Отсмеявшись, мой партнер сказал: "А знаешь, Баута, теперь уже можно сознаться - я в тебя был влюблен".
 "Шутишь? Чтоб я не заметила, что в меня кто-то был влюблен? Я же не дубина стоеросовая."
 "Нет, правда," - ответил Паша буднично.

 "А я была влюблена в Диму Елагина,- зачем-то в ответ  сделала и я опрометчивое, никому не нужное признание, - Вы с ним, наверное, постоянно пересекаетесь на факультете?"
 "Да нет. Димка завкафедрой истории искусств, а я, как ты знаешь, с другой кафедры.".

Танец закончился, и я вернулась к своим подругам за стол. Вскоре подошла официантка, чтобы сменить посуду.  Обращаясь только ко мне, она почти пропела:
 "Делайте выбор, делайте выбор!" - глаза официантки были чудные - один черный, другой крапчатый - золотисто-каре-зеленый, словно узор в калейдоскопе.
 "Что ?» - переспросила я.
"Десерт: пирожное, мороженное...мороженное, пирожное".
Я было открыла рот для ответа "конечно мороженное", но официантка удалилась, подмигнув мне разноцветным глазом.
 "Пьяная, что-ли?" - сказала Каринка.
И тут снова появился Пашка, взял за руку и привел (вот, глупость-то!) прямо к Елагину со словами "сейчас объяснился Бауте в любви, а она говорит, что все университетские годы только о тебе и мечтала."
У меня бухнуло сердце, а Елагин, крутанувшись на ноге, воскликнул:
 "Твою мать! А где ж ты была пять лет назад?"
Цифра меня удивила, но это уже потом. Не спрашивать же, почему пять, а не двадцать пять. Я что-то промямлила, дескать
"Димочка, ты  был такой красивый, прямо как...",- я хотела сказать ахматовский "сероглазый король", но не успела.
Елагин резко перебил:
 "Вечно мне говорят, что я похож то на Немцова, то на Газманова, то на кого-то там еще, сейчас не упомню".
Я стояла дура дурой и, не зная, как выйти из разговора, задала вопрос из серии "в огороде бузина..":
 "Занимаются ли у вас на кафедре символизмом?"
 "Каким? Русским, зарубежным?"
Мне вспомнилась женькина неизвестная "Аленушка", "птица-сирин" из "Бегемотика" и я сказала:
 "Меня Васнецов интересует".
Конечно, лучше было бы назвать не столь хрестоматийную фамилию("потому что даже в каждой чайной есть картина "Три богатыря"), но слово - не воробей...
 "Это тебе в Третьяковку надо", - раздражение в его голосе не убывало. Дальнейшие слова были произнесены тем же нервическим тоном:
 "Ты мне тоже нравилась. А сейчас, извини, я смущен, я пойду..."

 "Делайте выбор, делайте выбор!" - это трехнутая официантка вывезла столик с десертом.
К микрофону подошел музыкант из оркестра и объявил:
"Сейчас прозвучит песня на стихи гениального , но малоизвестного поэта Адика Кутилова. Можно даже сказать, что это русский Франсуа Вийон. Я считаю своим долгом знакомить людей с его творчеством".
Он сел за рояль и запел:

"...Смешная, бескорыстная,
Без лишних позолот
Преступная и быстрая
Горячая, как лед,
Удушливая летняя
Сухая, как зола,
Любовь моя нелепая,
Спасибо, что была..."

Я, следуя какому-то безотчетному порыву, подошла к исполнителю:
"Хорошая песня. Вы меня заинтриговали Кутиловым. Кто он?"
Певец улыбнулся:
"Как говорится, не пропадет наш скорбный труд... Адий Кутилов был бомжем, умер на улице, точное место захоронения неизвестно. В 1985 году он пропал и все.После него осталось около шести тысяч стихов. Он писал их на телеграфных бланках, на своих паспортах, сигаретных пачках. Вот так".

Круг замкнулся.Нет сомнения - мой знакомец  бомж Адий - дух поэта. Именно дух - пропавший Аркадий Кутилов сейчас был бы уже стариком. Следовательно, и кумихо вполне могла существовать и ее загадка имеет смысл. Вопрос в том, кому я должна сообщить ответ и назвать имя человека, который меня любил.

Резные стрелки старинных напольных часов с маятником подползали к десяти. В действительности, все было не столь однозначно, ибо  для меня время здесь и сейчас потекло в обратную сторону, как будто "жизнь, качнувшись вправо, качнулась влево" и зазеленел белый кипарис, тот, что растет, как указано в золотой погребальной табличке орфика, слева от дома Аида у источника забвения.

Однако антураж заведения свидетельствовал о том, что в прошлое можно вернуться только в музее. В пространстве "Коммуналки" сошлись  эпоха "Кушать подано" и эпоха "Кто не работает, тот не ест". Дореволюционная мебель ресторации, кружевные скатерти на столах, машинка  Зингер курьезно объединялись в интерьере с предметами советского авангарда. Агитационный фарфор в буфете и на стенах,несомненно, имел коллекционную ценность. Я бы, например, не  отказалась украсить свой уголок блюдом с начертанным по окружности изречением "наша нравственость выводится из классовой борьбы пролетариата". А вот для недавно подаренного районной управой к Юбилею  моей прабабки фаянсового сервиза, мемориальное время еще не пришло. Посему   толстостенное чайное изделие  с принтом  "самого главного командира" было отправлено старушкой в кладовку на передержку. Авось, лет через сто и на сей шедевр найдется свой ценитель. Впрочем, я и сама находилась сейчас на передержке.
Я прикинула, какую надпись, отвечающую текущему моменту, можно было бы пустить вкруг портретов на прабабкином сервизе и выбрала: "Накося, выкуси".

"Баута, подь сюды",- повернувшись на голос, я увидела Фарта с двумя бокалами красного вина, пробирающегося через зал, что было весьма опрометчиво, поскольку люди вокруг активно  перемещались и жестикулировали, норовя невольно подтолкнуть  его под локоток.
 Я подошла, Фарт с облегчением произнес:
 -Уф",- и протянул бокал,-а то я уж боялся...
Он не договорил, но и без того было понятно, чего именно он боялся - испортить эксклюзивный костюм от Hugo Boss. Сейчас "лайт олигарх" удивительным образом преобразился  в прежнего неуемного Фарта,  походившего на школяра, которому сделали клизму со скипидаром и патефонными иголками, что, впрочем, не мешало ему прилично учиться и быть лучшим преферансистом факультета.

- Ну, как тебе мой контент? Предлагаю  за него выпить, - Боря Фортунатов чекнулся со мной и подмигнул.
- Слушай, у тебя очень классный дизайнер,- с воодушевлением объявила я.
- Дизайнер, дизайнер...  Нет, чтобы шефа похвалить! Может, он мишленовских звезд с неба и не хватает, но  поверь, он хорош.
- Конечно. Только сегодня мы возбуждены, на нервах. Я, например, чувствую себя, как невеста на свадьбе, которой кусок в горло не лезет.
- Ах, невеста. А можно узнать, кто жених ?,- Фарт обвел взглядом зал.
- Нельзя-с,- я широко улыбнулась.
- Понятно,- Боря допил вино, поставил  бокал на швейную машинку.
Разговор съехал в канаву. Желая сгладить неловкость, я, наобум Лазаря, спросила, не слышал ли он, как ресторатор, о "Кантарелле", хотя и была уверена, что это только одна из фантазий бомжедуха.
- Не только слышал. но и бывал. Меня до сих пор триггерит от воспоминаний.
- Почему? Убогое заведение?
- Да нет. Богатый ресторан в стиле палаццо. Фрески на стенах, мебель с позолотой, венецианские зеркала, подсвечники, кубки серебряные, фонтан... А за длинным столом палисандрового дерева человек на двенадцать закусывает в одиночестве бомж, лопает алюминиевой ложкой условное фуа гра и, судя по всему, никого сие не удивляет и не шокирует.
У меня от волнения забилось сердце. "Наш пострел везде поспел,- подумала я,- оказывается, бомжедух приглашал "даму-сирина" в "Кантареллу" на полном серьезе". А вслух спросила:
- А потом?
- Бомжара встал, похлопал метрдотеля по плечу со словами "премного благодарен, примите два сольди дамам на фиалки". И, пробубнив что-то вроде "Эх, бамбино, нам ли горевать  в двух шагах от ядерного взрыва", удалился. Откуда-то повеяло погребом и сквозь стену в зал вошли женщины в роскошных длинных платьях из парчи и бархата, в алмазах и жемчугах и расселись за освободившимся после бомжа столом. Я было подумал, что леди-чумички -  ученицы Васильева, хорошо всем известного историка моды.
Однако, не успел я  успокоить себя этой мыслью, как обслуживавший меня официант, прошептал с восторгом:
" Большая честь для нас. Вы, конечно, узнали этих дам. Первая, в белом платье - Анна Болейн, дальше, по списку, шестнадцатилетняя королева девяти дней Леди Джейн, Мария Стюарт, Мария Антуанетта. С ними сама хозяйка глобальной сети ресторанов "Кантарелла"  Лукреция Борджиа. Сегодня они ее гостьи. У их величеств, знаете ли, проходит ознакомительный тур по городам России."
 У коронованных особ, вид был, мягко говоря, потусторонний. Теперь, после ремарки официанта, я уже объяснял их появление, да и бомжа, тоже, причудами господина оформителя "Кантареллы". Но на следующий день я встретил этих королев без свиты в джинсах и футболках на выставке в Манеже. Вот только у каждой из них вокруг шеи было что-то намотано - шарфик, платочек, бижутерия в три ряда. Леди Джейн, например фигуряла в арафатке. Исключение составляла донна Лукреция. ее длинная шейка оставалась неприкрытой. Понимаешь, почему?
- Может, потому, что ей, отличие от остальных, не отрубили голову? - предположила я.
- Может, и так.
- У тебя больше не возникало желания вновь посетить загадочный ресторан?
- Возникало. Но столик там бронируется за полгода. Знаешь. несмотря на все великолепие палаццо, у меня теперь это место ассоциируется с кабаком из фильма Тарантино "От рассвета до заката".
 Возникла пауза, а потом Фарт пришел в себя и спросил:
- А помнишь, как мы занимались с тобой альпийским нищенством?

 Еще бы я не помнила. Не так часто я выступала по жизни в роли побирушки в прямом смысле этого слова. От тех славных дней у меня остались несколько обесцвеченных землей глиняных черепков, пряслице и серебряный дирхем. Другие сокровища типа золотых табличек или, на худой конец, берестяных грамот, нам на раскопках гнездовских курганов не попадались. Обязательную археологическую практику я и еще сорок студентов отбывали у истоков Днепра. Единение с природой нам было обеспечено на все сто. Заросли дикой малины и ежевики, смолистый воздух соснового бора, июльские зарницы, теплые заводи. Все было чудно, особенно Днепр при тихой погоде.

Вот только бы нас чуть лучше кормили... Банка повидла к чаю, бульон из костей, каша из непросеянной крупы составляли наш дневной рацион. Естественно, что все разговоры на раскопе постоянно сводились к маминым борщам и бабушкиным пирогам. И чем меньше дней оставалось до дембеля, тем навязчивее становилась мысль о  еде. Недоедание и ощутимые физические нагрузки (чем мы не землекопы) привели к тому, что я при ходьбе теряла бы брюки, если бы не найденная на дороге капроновая лента, послужившая мне поясом.
За неделю до окончания экспедиции я  наткнулась на Борю Фортунатова у дверей закрытого на учет сельпо, куда он пришел за сигаретами, а я за хлебом. Окинув меня взглядом, он заржал:
- Ты смахиваешь на зеленого  человечка.
- У тебя что-ли белая горячка, раз тебе зеленые человечки мерещатся,- озабоченно поинтересовалась я.
- Зелеными человечками кельты называли эльфов. Эльфы это такие тоненькие полупрозрачные существа с острыми ушками. У тебя тоже ушки острые. Только у эльфов ухи не обгорают.
Я возражать не стала, поскольку мои острые "ухи",действительно, облупились под воздействием солнца, а голубой бант на осиной талии мог навести человека с воображением на мысль о сильфидах. Однако и нечесанный Фортунатов, не меньше, чем я сильфиду, напоминал сказочного дядюшку Ау. Сходство с лешим дополняла распущенная им самим ряд за рядом до середины груди вязаная безрукавка. Освобождавшуюся при этом нить он наматывал на указательный палец.

Мы развернулись и побрели назад по главной улице села. Стояла жара, жужжали насекомые, пахло навозом. Навстречу нам бабулька в ситцевом платочке везла колясочку. Вместо внучка в транспортном средстве находились  банки с ягодами, корзинка с розовыми мясистыми помидорами, пупырчатыми огурчиками. Еще помню там бултыхался бидон с молоком к которому прилагался прозрачный пакет с домашним ватрушками. Само собой, старушка катила на станцию, чтобы кто-то там это добро купил и сожрал. "Но, почему, не я?,- пронеслось в голове. Да, потому, что в кармане моих брюк имелась мелочь только на буханку серого хлеба.

- Где здесь поблизости церковь?,- неожиданно для меня обратился Фарт к старушке елейным голосом.
- А вам зачем? Вид у вас для храма неподобающий. Кто такие?,- недовольно проворчала в ответ бабка.
- Мы студенты. Меня Боря зовут, а она - Маша, сестра моя.
- Что-то ты для  студентки мелковата. Сколько тебе лет?,- оценила меня бабка.
- Восемнадцать.
- В восемнадцать лет девки фигуристые.  У нас говорят, девка без зада. что зала без стола.
- Так у нее малокровие,- ляпнул мой спутник, а потом печально добавил,- не ест ничего. Наша бабушка такие ватрушки печет. Никто такие печь не умеет, а она все равно не ест. Говорит. невкусные, а сама в обморок падает от головокружения.
- Уж и никто не умеет,- обиделась бабка. Мои ватрушки - пальчики оближешь! Купи, не пожалеешь.
- У меня с собой денег нет.
- Ну. потом занесешь. Я вон в том доме живу, - бабка ткнула пальцем на голубенький с белыми ставнями одноэтажный домик.
- Хорошо. завтра занесем, - легко согласился Боря,- Может вы
нам еще помидорчиков с огурчиками дадите?
- И ягод,- вставила и я свои три копейки,- Сколько мы вам должны будем?
Старушка бережно отсыпала в бумажный кулек ягод, протянула Борьке ватрушку, а мне -помидор и огурец, а потом назвала такую сумму, на которую не смогла бы наскрести вся наша обнищавшая экспедиция.
Мы вежливо поблагодарили  "благодетельницу" и, прихватив съестные припасы, быстрым шагом пошли прочь.
- Ну, и как мы будем расплачиваться?,- спросила я.
- Бог подаст,- махнул Фарт рукой,- Россия - щедрая душа. У бабки таких огурцов, небось, сто ведер. Обойдется. Без наших трудовых копеечек. Я ее разжалобить хотел, а она шибко коммерческая оказалась,- Борька отломил мне полватрушки.
Надо ли говорить, что с бабкой до самого отъезда мы так и не встретились.
Сейчас, вспомнив этот эпизод, я спросила Фортунатова, не хочет ли он отыскать старушку и возместить ей ущерб.
- Нет. Уж лучше я тебя, как малокровную, буду бесплатно кормить в "Коммуналке".
- Не возражаю, а то меня недавно один тип в магазине обозвал ореховым червячком.
- Но не дождевым же,- хохотнул Фарт,- давай откормим этого орехового карапузика до размеров полноценной особи.
К сожалению, я не успела обсудить меню откорма - на нас налетела стайка однокурсниц, желавших запечатлеть себя в компании с "лайт олигархом".

Мне не захотелось оставаться больше в этой "Коммуналке", да и дома ждали.Я незаметно, не прощаясь, вышла в раздевалку, стала рыться в сумочке в поисках номерка и тут услышала голос Королева:
 "Баута, стоять!"
 "Паша, мне пора. Дочка звонила, волнуется."
 "Ну ладно, пойдем, я тебя до метро провожу.  Зима, скользко".
 "Тоже уходите?" - спросил, как из-под земли появившийся в гардеробе, Елагин.
Мы все трое выложили номерки на прилавок.
От стены отделился тонкий, в черной паре господин (другого слова подобрать не могу) с бледным, словно в гриме лицом, и взглянул на номерки:
 "Занятно! Восемь, один, девять", - задумчиво произнес он.
 "Что ж тут занятного?" - удивился Пашка.
 "Да вот: восемь плюс один - девять и еще девять. Девять, как известно, магическое число. Я, видите ли, каббалист. А как им не стать, когда вокруг тебя ряды цифр,  - и он   картинно махнул в сторону пронумерованных вешалок, - Смотрю, какой номер выпадает человеку, а это не просто номер, это судьба."
Не успел он закончить, как в раздевалку вбежали два друга. В прошлом, студенты-раздолбаи, а ныне уважаемые доценты кафедры археологии. У обоих ребят были чудные  фамилии  – Лихошерстов и Поросенкин. На курсе их называли не иначе, как «Ваше Лихошерство» и «Амикошон». Взяв Елагина под руки,  они потянули его назад в зал с возгласами "есть повод выпить".
 "Молодой человек, вы "судьбу" забыли!" - крикнул Пашка вслед Елагину и, догнав, отдал номерок с цифрой один.   

Королев помог мне надеть купленный неделю назад в Корее, похожий на восточный халат,  пуховик, сам влез в куртку, набросил капюшон и мы вышли на улицу. Дул свежий, с привкусом ванили, ветер.
"Странный какой-то этот гардеробщик. Может, наркоман?" - предположил мой спутник.
  Я не ответила. За последний месяц я много встречала подобных людей-духов и прекрасно поняла намек: мне нужно выбрать между единицей и девяткой. Хорошо, что до метро далеко, и я успела задать Пашке несколько вопросов:
 "Дима Елагин очень изменился.  Почему? - начала я с места в карьер, -  Раньше был милый, улыбчивый, обаятельный, а сейчас какой-то резкий и нелюбезный."
 "А что он тебе такого сказал?"
 "Сказал "твою мать, где ты была пять лет назад?". Что это за веха такая - пять лет?" - я понимала, что, скорее всего, спрашиваю о том, что меня не касается.
 "Ты разве не знаешь? Пять лет назад Димка развелся с первой женой, стал выпивать, сел однажды не очень трезвым за руль и попал в аварию.  Его опель Астра столкнулся с автобусом. Опель, естественно, всмятку, а Елагин почти полгода лежал, еле выжил. Университетские, конечно, его в больничке навещали, но постепенно нас всех вытеснила одна его аспирантка. Она и полы в палате мыла и такие бульоны ему варила, что он, из великой благодарности и большой любви, просто не мог на  ней не жениться. А как восстановился, пошел в гору - докторскую защитил, профессора получил, стал завкафедрой".
 "А характер, - помолчав, добавил Королев - у него, действительно, изменился."
И тут я кое-что вспомнила, но Королеву об этом решила не сообщать и перевела разговор в шутливое русло: 
 "А тебя аспирантки берут под покровительство?"
 "Скорее я их. Если девица хорошенькая, то почему нет?"
 "Так и думала - "его превосходительство любил домашних птиц...", - съехидничала я ,- Кстати, видела в Инстаграме твои фотки: юные мамзели в подвязках и маечках, а рядом ты в колготках."
  "Не в колготках, а в трико.  Я каждый год со своими студентами ставлю сценки на исторические темы. В этот раз мы разыгрывали водевиль."
  "Цесаревич в гостях у Матильды?",-предположила я.
  "Почти угадала",- промямлил Королев.
  "Колготки сидели на тебе безупречно. Ну ты, блин, и  "балерун", Цискаридзе бы оценил..."
   И желая, чтобы он принял мои слова за шутку, а не издевательство, придав голосу дружескую теплоту, добавила:
  "Ладно, спасибо, дальше не провожай, а то без тебя десерт съедят".
Распрощавшись с Пашей, я нырнула в метро "Новокузнецкая".
Вагон был почти пуст. Устроилась на сидении и всю  неблизкую дорогу до дома  вспоминала прошлое. Память подобна ленте Мебиуса.Идущий по петле, вернется к началу своего пути, но только в зеркальном отражении самого себя.

Что меня связывало с Пашкой? Мы были добрыми приятелями и никогда, ни словом и ни полсловом он не давал  понять, что в меня влюблен. Правда, какие-то мелочи заставили сейчас задуматься. Однажды профессор Аничкин повел нас в Третьяковку на выставку "Картины русской истории". В тот день на мне были новые туфли. Они сильно натерли пятки и я уже реально помышляла скинуть пыточные "испанские сапожки" к едрене фене и войти в храм искусства босой. Пашка заметил, что я все больше и больше отстаю, подошел с вопросом, чего я плетусь, а узнав причину, бросил:
 "Подожди, я сейчас !". На короткое время исчез, а потом вернулся с коробкой пластыря.

В другой раз Королев спас меня от обязательных занятий физкультурой. Он, как мастер спорта,  сам вел секцию спортивной стрельбы, куда меня и записал, прихватив за компанию и мою лучшую на тот момент подругу Тату. Прикольно было лежать на мешках, набитых песком, и целиться в десятку. Нас на курсе и так и звали - "королевские стрелки". С Татой мы были как "шерочка с машерочкой", пока она меня не предала. С тех пор, я, на всякий случай, близких подруг не завожу.
И еще один эпизод... Наша группа получала в библиотеке учебники. Я, будучи девушкой субтильной, с ужасом смотрела на два пакета, набитых толстыми томами, не представляя, как я попру всю эту тяжесть до дома, хоть и жила в пятнадцати минутах ходьбы от  факультета. Уж и забыла, я попросила или сам Королев вызвался помочь, но точно помню, что мы вместе явились ко мне домой и бабушка кормила нас обедом.
Через час он ушел, а бабушка удивила меня, сказав " ты очень нравишься этому молодому человеку".
 "Да ты что, бабуль, он же женат!" - отмахнулась я от ее слов.
Бабушка рассердилась и безапелляционно заявила:
 "Ну и держись от него подальше!"
А потом я вышла замуж за  парня с другого факультета и с этого времени мои сокурсники перестали меня интересовать. Оставалось несколько месяцев до получения диплома. Мне казалось, что все, что нужно, я от университета получила - муж, профессия...Чего же боле?
С Королевым мы, естественно, пересекались, но он перестал со мной разговаривать. Вообще. Я обижалась, но через пять минут забывала.
Прошло несколько лет, и  мы случайно столкнулись в подземном переходе. Я обрадовалась, захотела расспросить об университетской жизни, но он пресек мои восклицания: "Марин, я спешу. Обещал почитать дочке перед сном, а мы ее рано укладываем".
"Не вопрос"- ответила я и пошла дальше. На выходе, поднимаясь по лестнице, вдруг поймала себя на том, что напеваю "отречемся от старого мира,отряхнем его прах с наших ног".

 Наверное, я обиделась. Королев казался мне добрее и тактичнее. Но, видимо, эмоциональная память меня подвела. Он не пожелал пожертвовать ради меня и несколькими мгновениями своего семейного благоденствия. Оставалось только порадоваться за человека, у которого, судя по всему, сбываются адресованные ему новогодние пожелания насчет счастья в личной жизни и душевного равновесия. А вот от Елагина, которому сегодня в гардеробе выпал номер один, внутренней гармонией  как-то не веяло.Хотя, что я о нем знаю? Ответ: и много, и ничего.

"Итак...", - как говаривала моя дочка в первом классе, начиная игру в начальницу, где папаша исполнял роль подчиненного по фамилии Барбосов.

Итак... .В самые первые дни нашей  учебы на факультете желающие записались на трехдневную экскурсию "по местам" русских народных промыслов. В одном деревянном городишке нас поселили в большую избу-гостиницу с русской печкой, лавками, длинным струганным столом. И еда предлагалась соответствующая - щи, квас, расстегайчики, блинчики. И стоило это "русское народное гостеприимство"   не грош, а целый алтын. Нас водили по мастерским, рассказывали, показывали и даже, за отдельную плату, разрешали самим раскрасить поднос, тарелку или глиняную игрушку. Остальное время мы гуляли, устраивали танцы, просто общались. Помню, осень была замечательная  -  вечера теплые, на небе звезды.  Именно тогда между кем-то и кем-то зарождались дружба, симпатии. И вот уже первые парочки уходили по тропинке и скрывались за деревьями...

Смешной, лохматый, похожий на Франкенштейна, тип с грубым голосом, красной физиономией и нескоординированной походкой, едва познакомившись, спросил меня:
 "А не хочешь в полночь на кладбище прогуляться?"
Не знаю, от чего, видимо, от великого ума, но я согласилась.
Самое интересное, что ни страх, ни мистические чувства меня тогда не посетили. А la guerre comme  а la guerre,на кладбище как на кладбище.С часок мы посидели на скамеечке за оградкой какой-то могилки. Ночная лампадка Луна серебрила ажурный крест и косо висевший на нем веночек из восковых роз.  О чем мы там беседовали? Конечно же, о вере и  о боге. На следующее утро за завтраком трепло Жулин (фамилия моего ночного проводника),поделился с сокурсниками впечатлениями о наших кладбищенских бдениях. Я это поняла сразу, как только вошла в столовую, ибо вся компания, которую развлекал Жулин, посмотрела на меня с большим любопытством. Тогда-то я и обратила внимание на симпатичного мальчика со странным, слегка восточным разрезом серых глаз и темными, вразлет бровями. С этого дня и до последнего дня нашего совместного обучения, он уже не уходил из моего поля зрения. Я невольно отмечала, пришел ли он на лекцию, с какой девушкой сел, прикидывала, нравится ли она ему.

Он был вроде бы рядом, но, как сказал поэт, "звезда, отражаясь в колодце, не станет домашней звездой". Ближе мы не становились. И все же, симпатия, а может, и больше, чем симпатия, к Димке оставалась неизменной. Тем более, что за все студенческие годы, он меня не разочаровал, то есть подружкой не обзавелся.
Сталкиваясь в коридоре , библиотеке, аудитории, мы здоровались, иногда я ловила в его взгляде нечто такое, что сразу поднимало мне настроение. Но он никогда не заговаривал со мной, не подходил. Только один раз... Помнится, мы с маменькой после второго курса отдыхали на Куршской косе. Вот, сидим мы в кафе, по сложившейся традиции переругиваемся... И вдруг я вижу, как входит группа искусствоведов и Дима Елагин  с ними. Мои сокурснички располагаются за соседним столиком и делают вид, что меня не знают. Я собралась сделать то же самое, но тут Димка встал и подошел ко мне. Несколько общих фраз было произнесено, хотя и на том спасибо. Вот, собственно, и все обо мне и о Елагине. Вроде, и говорить-то нечего.

Но что странно - за те двадцать лет, что мы не встречались, совершенно посторонние люди сообщали мне новости из его жизни и каждый раз от услышанного оставалось устойчивое послевкусие - легкое сожаление об утраченной возможности. Правда,тут же мой здравый смысл приходил на помощь и говорил, брось, это все иллюзии - уж нам ли, выпускникам истфака не знать - история не терпит сослагательного наклонения.Что это были за новости? Как правило, речь шла о событиях для Елагина судьбоносных.

Девица из редакции, где я работала, и с которой мы порой гоняли чаи, как-то, между прочим, сообщила, что завтра идет на свадьбу своей близкой подруги. Та выходит замуж за аспиранта  кафедры истории искусств. Я спросила за кого, дескать, альма матер и мне не чужая. А в ответ услышала: "За Диму Елагина". Далее невесте и жениху были пропеты дифирамбы:  и красивы, и умны и т.п. - словом, «отпадная» пара. Прошло еще года три и уже  другая знакомая, на этот раз, из Третьяковки, поведала, что приглашена на крестины сына четы Елагиных.
А когда мы с мужем были в длительной командировке в Индии - новый привет. Жена одного из сотрудников нашего посольства, оказывается, в детстве дружила с родной сестрой Елагина, Дашей и часто ходила к ним в гости. Елагинская квартира была большая, со старинной мебелью, книг было много и цветов, а в коридоре стоял сундук. На нем маленький Дима разыгрывал со своими солдатиками битвы былых времен.

А вот и то, о чем я не стала рассказывать Королеву. Дима, я вспомнила, «твою мать, где была пять лет назад». Накануне мне снился странный сон - я хочу открыть окно,но мешает ваза.Она изысканно красива. Декор в стиле арт нуво - двуслойный матово-зеленый хрусталь, по периметру узор - змея в зарослях клевера.Я пытаюсь переставить вазу с подоконника на шкаф, встаю на цыпочки, тянусь, но ваза выскальзывает из рук и ... падает. Просыпаюсь с сильным сердцебиением,пальцы еще чувствуют полированную холодную поверхность стекла, а мне очень обидно, что я разбила драгоценную вещь, которая досталась от... На этой мысли я окончательно возвращаюсь в реальность,и понимаю - ваза мне ни от кого не досталась. Мало того, ее вообще не существует. И получается, я разбила то, чего не было.

Утром я отправилась в Институт археологии, чтобы собрать материал для статьи о «черных копателях».Перед интервью я зашла в буфет. Взяла чай с коржиком, огляделась в поисках свободного места, и увидела распивающих кофе «Ваше Лихошерство» и «Амикошона». Подошла к ним, думала, обрадуются. Но обычно веселая парочка в этот раз выглядела серьезно, даже печально. Причина выяснилась сразу после обмена приветствиями – оказывается, вчера Елагин попал в больницу, больше они пока ничего не знали, но собирались к нему поехать. Мне стало не по себе. Заметив испуг на моем лице, Амикошон сказал:
«Да ладно, может все не так уж страшно. Хочешь, поедем с нами?»
Я покачала головой:
«Не могу, у меня сейчас назначено интервью с вашим руководством.» Хотела добавить, мол, передавайте Елагину от меня привет, но подумала, что все это ни к чему, и промолчала.
Короче, я не поехала, и  Дима Елагин так и не вошел в мою жизнь. А что произошло с ним в "последующих сериях", я узнала только сегодня - Королев позаботился.

Моя шестнадцатилетняя дочка часто говорит "мы дети не любим, когда..." . Я отвечаю : "Ты уже не "деть". Она возражает,  "нет, я ребенок".  Когда я поступила в университет, мне исполнилось столько же лет, сколько ей сейчас. Я была маленькая, стеснительная, да и Димка был такой же. Девочка могла только нравиться, к другим шагам мы были еще не готовы. Наверное, это Грин и называл "несбывшимся".

 "Милочка, вас здесь не продует? - услышала я  надтреснутый голосок, - вам же не на суахили и не на идише, а на чисто русском наречии объявили, что поезд устал, дальше идти не хочет и просит всех его покинуть!"
Я уставилась на маленькую сухонькую старушонку с гарусным ридикюлем и в меховом капоре, из-под которого выглядывала тощая рыжая косичка. С трудом переварив фразу, сказала "спасибо" и вышла из вагона. Старушка засеменила рядом, ворча под нос: "Люди совершенно не умеют поддерживать разговор, твердят мне всякий раз одно и то же: "Спасибо. Не ваше дело. Бабуля, не нарушайте режим." Очевидно, числят за городскую сумасшедшую. Удивительно шаблонная ментальность - не за что зацепиться. Правда, бывают и исключения, - назойливо продолжала она дребезжать.- Намедни один бомж принял меня за привидение Лили Брик и взялся пенять, что я, де, сгубила Маяковского".
«А на самом деле вы кто?», – спросила я.
«Для тебя, важно, не кто я, а кем я кажусь именно тебе. И именно сегодня. Завтра все может измениться."
 Не желая далее раздражать старушенцию стереотипностью своего мышления, я поспешила вперед, но бабулька оказалась шустрой и, схватив меня за рукав,тоном заговорщицы прошептала:
"Ваза со змеей в зарослях клевера продается в антикварном салоне на Кузнецком...".
Несмотря на середину зимы, на улице было слякотно, промозгло - правильно песик Ося нас жалел. Хотелось побыстрее домой. Тем печальнее и нелепее смотрелась одинокая фигура человека, привалившегося к цветочной тумбе, из которой торчала осыпавшаяся елка в облезлом боа.
  Я сразу узнала его. Бомжедух Адий что-то выковыривал своей алюминиевой ложкой  из консервной банки.
 "Вот, прану принимаю, нам, поэтам, без этого никак невозможно, иначе не воспаришь. - сообщил он - Я за ней в Марьину рощу езжу. Там магазинчик есть в подвале.По пятницам тринадцатого скидки и подарки - чай с корнем мандрагоры или сушеные скарабеи к пиву. Если что, могу проводить."
" Раньше-то мы ее, то есть прану, из сосулек вкушали, - продолжал Адий, -  В них акулизмировались, ну, собирались, значит, разные энергии. Но теперь экология не та. Как верно заметил ученый муж Михайло наш, Ломоносов: " Широко простирает химия руки свои в дела человеческие..." Короче, травануться можно. И вообще, ты с сосулями поосторожнее – они чаще, чем кирпичи на голову падают. И дочке своей Дуньке скажи, а то некоторые ходят, глаз к небесам не поднимают ".
 "Какая она тебе Дунька, ее Лушей зовут ", - возразила я.
 "А внешне вылитая Дунька Буженинова, - покачал головой  Адий , -  Ты не думай, она же, на самом деле, красавица была и, к тому же, остроумна, артистична..."
 "И откуда такие сведения?"
 "Так мы ж с ней, с Дунькой, одного шаманского племени и на семейных слетах любим вместе чего-нибудь отчебучить, родню повеселить! Однажды Дуня вызвала дух Анны Иоанновны (шаманам такое - раз плюнуть) и вырядила пугалом, а я к этой неживой картинке стишки придумал:
Царский холод, июньский хлад
Смят лопух и убит укроп
А на пугале - рвань-халат
Дрянь-ведро украшает лоб"

"Беспощадны вы, однако",- заметила я.

"А мне не скорбно. По костям, как говорится, и елей,- Адий пожал плечами,-Ну ладно, что-то я много говорю. Видать, праны перебрал. Теперь твоя очередь рассказывать. Помнишь детскую считалочку  "царь - портной,...отвечай кто такой!"

Рассудочного выбора я так и не сделала, но  имя выговорилось сразу. Небо раздвинулось и в нем для меня засияли невидимые для других звезды.