Последний верблюд умер в полдень-13. Э. Питерс

Элизабет Питерс

                ПОСЛЕДНИЙ ВЕРБЛЮД УМЕР В ПОЛДЕНЬ

КНИГА ВТОРАЯ

Я БЫ СКОРЕЕ ОСТАВИЛ РАМЗЕСА 
 
Я отошла от окна так, чтобы Эмерсон смог поднять Рамзеса, который всё более повелительно толкался и пихался, настаивая на своём желании тоже увидеть происходящее. Через несколько минут свет в зале померк, но полного мрака не наступило. Лампы, бросавшие отблеск на мертвеца, будут гореть, пока не окончится масло – иронический комментарий к краткости человеческой жизни. Мы тоже окажемся в темноте, когда иссякнет наш собственный свет.
Я так погрузилась в философские и иные размышления, что шёпот Реджи прозвучал, будто крик:
– Ну, что? Это...?
Только тогда мне пришло в голову, что у него не было шанса увидеть что-либо.
– Нет, – прошептала я.
Обратный путь проходил в полном молчании. Я размышляла о смысле жуткой церемонии и составляла в уме для будущей публикации заметки о содержимом погребальной камеры, но одновременно находилась в тисках бессмысленной грусти. Я никогда не верила в теории Рамзеса о том, что миссис Форт была Верховной жрицей, но позволяла себе надеяться. Судьба бедной молодой невесты всегда казалась мне более трагичной, чем её мужа. Он, по крайней мере, знал, на что шёл, в то время как она следовала за ним преданно и без вопросов, уповая на его суждения и на способность защитить её.
Возможно, это было глупо, но благородно. Я чувствовала родство с ней – не с её глупостью, но с её мужеством.
Мы вернулись домой без происшествий. В комнатах было темно и пустынно, как и тогда, когда мы оставили их.
– Я хотела бы искупаться, – мягко сказала я Эмерсону, – но предполагаю, что это чревато риском пробуждения прислуги. Эмерсон, а как насчёт нашей одежды? Она вся в пыли и паутине, а это может предупредить шпиона.
Аменит поняла – то ли весь разговор, то ли его часть. Она хихикнула.
– Я спрячу. Дайте её мне.
– Что, прямо сейчас? – возмутился Эмерсон.
– Не время для шуток, профессор, – заметил Реджи. – Немедленно отправляемся в постель. Стража меняется в полночь.
И поспешил к своей комнате, следуя собственному совету. Аменит отправилась с ним. Я не видела их в темноте, но два силуэта были настолько близко друг к другу, что я подумала – должно быть, его рука обнимает её. Наших ушей достиг тихий смешок, и очертания растворились в тени.
– Слышал, Эмерсон? – прошептала я. – Стража меняется в полночь.
– Хм, да. Очевидно, первая смена благосклонна к даме, а вторая – нет. А она оказалась весьма умелой – если бы только не это хихиканье! Скорее, Пибоди, нам стоит последовать совету Фортрайта. 
У нас имелось невообразимое количество чистых льняных рубашек. Я связала в узел грязную одежду и засунула её под кровать, надеясь, что Аменит утром займётся стиркой. А пока что у неё, видимо, имелись другие планы на оставшуюся часть ночи.
Эмерсон вскоре присоединился ко мне.
– Я не останусь, если ты хочешь спать, Пибоди, – прошептал он.
– Я сомневаюсь, что усну вообще. Что же нам делать, Эмерсон? Эта молодая женщина верна бедняжке Реджи, как ты думаешь?
– Если она не влюблена в него, то крайне убедительно изображает любовь. Ни одна женщина не могла бы сделать больше для мужчины.
Я подскочила в постели.
– Эмерсон! Ты не мог..! 
– Конечно же, мог. Наша жизнь может зависеть от подлинности её чувства. Я должен был узнать. – Он обнял меня и притянул к себе, прежде чем продолжить: – Но остаются более серьёзные сомнения. Обладает ли она властью совершить то, что обещала? Совсем не легко оснастить экспедицию такого масштаба в абсолютной секретности – даже для принцессы королевского дома.
– Это, безусловно, серьёзно, – ответила я. – И есть другие, которые предполагают, что мы ни в коем случае не должны сбежать. По крайней мере, нам следует услышать то, что обещали передать с посланником.
– Не пойму, почему ты так сосредоточилась на этом типе и его туманных обещаниях, – подозрительно произнёс Эмерсон. – Что за человек он был? Ты говорила – старый и немощный?
Я улыбнулась в темноте.
– Я же говорила, что не видела его лица. Но он совсем не был старым и слабым. Скорее наоборот.
Эмерсон фыркнул.
– Прошло уже несколько дней. Возможно, его схватили.
– Я так не думаю.
– Проклятье, Пибоди…
Он замолчал со звуком, который у человека меньшего калибра я посчитала бы невнятным тревожным криком. Надо объяснить, что мы лежали на боку, обратившись друг к другу; в пылу полемики Эмерсон приподнялся на локте и взглянул поверх моего лежавшего тела. Я поспешно перевернулась. Белая закутанная фигура наклонилась надо мной и протянула руку.
 – Господь Всемогущий, – прошипела я. – В чём дело, Аменит? Почему ты беспокоишь нас?
Резким движением девушка сорвала покрывало с лица. Я не могла разобрать её черты, но сам жест выдал его обладательницу.
– Ментарит! – воскликнула я.
Её рука закрыла мне рот. Другая достала из выреза халата на груди...
– Эмерсон, – прошептала я. – Это книга, я уверена!
– Ещё одна? – усомнился Эмерсон.
– Идём, – тихо сказала Ментарит. – Вы можете поверить мне? Я приносить знак он обещал вам. Есть мало времени и большая опасность. Вы должны идти сейчас.
– Эмерсон?
– Ты ещё спрашиваешь, Пибоди? Замечательно. А почему бы и нет? Если сможешь убедить даму, чтобы она отвернулась, пока…
– Я приведу малыша, – тактично отозвалась Ментарит.
– Он, вероятно, под кроватью, – заметил я, протягивая руку к халату. – Как ты думаешь, для чего он ей нужен?
– Не стоит об этом рассуждать, – ответил Эмерсон. – Где, чёрт возьми, мой пояс? Ах, вот он. Но нам…
Повторное появление Ментарит с Рамзесом на буксире милостиво помешало ему завершить тоскливые умозаключения.
– Ах, вот ты где, мой мальчик, – ласково сказал он. – Извини, что тебя разбудили; это было женской идеей.
– Я не спал, – сообщил Рамзес. – Куда мы идём, папа?
– Будь я проклят, если знаю, – ответил Эмерсон.
– Шшшш! – зашипела Ментарит.
Я поражалась её уверенности – хотя она и предупреждала нас о молчании, но, казалось, совсем не боялась быть обнаруженной. Частично тайна получила объяснение, когда мы достигли прихожей. Там стояли четыре стражника – неподвижно, как статуи; огромные копья отражали свет ламп. Глаза даже не шевельнулись, когда мы с Ментарит проходили мимо.
 – Похоже, загипнотизированы, – выдохнула я.
– Моим красноречием, – ответил Эмерсон. – М-да. Разве ты не поняла?
Большие деревянные двери были закрыты на засов. Ментарит проигнорировала их, ведя нас через ряд коридоров, которые становились всё более узкими и чистыми, а затем вниз по лестнице, упёршейся в маленькую дверь, покрытую грубой рогожей. Ментарит отодвинула её в сторону; мы прошли и очутились в огороженном дворе. Я сдавленно вскрикнула, когда моему взору предстала ужасающая картина – ряд за рядом неподвижных тел, вытянувшихся, как трупы в бледном свете убывающей луны.
Приходилось выбрать путь между ними. Когда я осторожно обошла одно из поверженных тел, то уловила отблеск глаз, открытых и бдительных, и поняла правду. Здесь отдыхали слуги-рабы; крышей им служило небо, ложем – тонкий коврик. Но они не спали. Везде, где мы проходили, эти широкие, наблюдавшие глаза следовали за нами. Можете считать меня фантазёркой, если хотите, но я чувствовала мысли, которые они не осмеливались выражать вслух – надежду, поддержку и доброжелательность – и эти мысли направляли мои шаги, будто тёплые, дружеские руки.
Ворота открылись на склоне холма перед кучей мерзко пахнувших отходов. Ментарит подобрала юбки и бросилась бежать по выбитой в земле узкой тропинке. Она мчалась не хуже зайца, и я еле дышала, когда она, наконец, остановилась. Взглянув на расположенную далеко внизу мостовую, я увидела впереди знакомые пилоны ворот. Мы были на краю кладбища.
Когда я оглянулась, Ментарит уже исчезла. Эмерсон взял меня за руку.
– Ещё один туннель, Пибоди. Здесь, за скалой, дыра.
Вокруг находились сплошные отверстия, провалы и трещины. Та, на которую указал Эмерсон, не выглядела многообещающей, но я протиснулась и почувствовала, как Ментарит взяла меня за руку. Широкие плечи Эмерсона застряли, но и он смог пролезть, пожертвовав несколькими дюймами кожи.
Ментарит зажгла светильник. Казалось, ей стало легче теперь, когда мы были скрыты от глаз, но шагала она ещё быстрее. Туннели выглядели в точности, как пройдённые нами ранее – узкие, тёмные и без всяких украшений. Я подумала, что они могут быть частью одной и той же сети.
Добрые двадцать минут мы путешествовали по этому лабиринту. Наконец перед нами оказалась крутая лестница, освещённая сиянием из пролома, расположенного выше. Я следовала за Ментарит, Рамзес дышал мне в спину, а Эмерсон замыкал процессию. Хотя лампа и испускала мягкий свет, но он ослепил меня после густой темноты туннеля. Ментарит ввела меня через отверстие, и я обнаружила, что стою на голом каменном полу.
Комната была маленькой и такой низкой, что Эмерсон присоединился ко мне, причёсывая шевелюрой потолок. Тёмный прямоугольник на дальней стене указывал на обычный вход в комнату, в которой не было мебели, кроме низких каменных скамей. Кто-то сидел на одной из них – не рослая мужская фигура, как я ожидала, но завуалированная женская. Очередной запелёнутый силуэт стоял рядом с ней, держа в руках лампу. Ментарит встала с другой стороны от сидящей женщины, чьё вышитое золотом покрывало блестело в свете.
– О Господи милостивый! – воскликнул Эмерсон. – Ещё одна!
Женщина встала, и он, как и я, сразу увидел, что она не была той самой, которая целовала ужасный лоб мертвеца. Фигура была легче, движения – более грациозными. Она задрожала; прозрачные драпировки трепетали, как крылья испуганной птицы. Затем, с внезапным жестом, будто взлетающая птица, она отбросила их, и они рухнули на землю.
Стройное тело, едва прикрытое лёгкой одеждой под вуалью, принадлежало девушке на пороге женственности. Лицо имело форму сердца, изгибаясь мягко закруглёнными щеками к аккуратному остренькому подбородку. Кожа отсвечивала полупрозрачным блеском жемчужины. Тончайший розовый оттенок скрашивал его бледность. Глаза были голубыми – не пылающий сапфир Эмерсона, но ласковая лазурь незабудки. Нежные брови возвышались над ними аркой, длинные ресницы окаймляли их. И венчавшие широкий белый лоб волосы рассыпАлись по плечам и вниз по спине волной яркого расплавленного золота с медными вкраплениями.
Первый звук, нарушивший тишину, возник откуда-то из-за моей левой лопатки. Он напоминал последние капли воды, булькающие из шланга.
Эмерсон, справа от меня, шумно вздохнул. Губы девушки задрожали, и глаза её наполнились слезами. Я знала, что должна что-то сказать – что-то сделать – но, возможно, впервые в своей жизни буквально лишилась дара речи.
Выпрямившись, она расправила маленькие плечи и попыталась улыбнуться.
– Профессор и миссис Эмерсон, я полагаю? – спросила она.
Её голос был мягким и нежным, со странным незначительным акцентом. Последовали ещё одно бульканье Рамзеса и сдавленный хрип Эмерсона, который при всей своей грубой наружности невероятно сентиментален.
Я бросилась к ней и заключила в объятия. Не могу вспомнить, что я говорила. Лишь предполагаю, что что-то всё-таки сказала.
Она прижалась ко мне на мгновение, и я почувствовала, как горячие слёзы оросили моё плечо. Но быстро исчезли.
– Прошу прощения, – сказала она, отстраняясь. – Я совершенно потеряла надежду. Вы не можете знать, что это значит для меня... Но мы находимся в отчаянной опасности, и не смеем понапрасну тратить время. Вы… вы… вы не оставите меня здесь?
Эмерсон шумно откашлялся и шагнул вперёд, протягивая руку. Она протянула ему свою; большие загорелые пальцы сомкнулись вокруг неё.
– Я бы скорее оставил Рамзеса, – заявил он.
– Рамзес…– Она взглянула на него и улыбнулась. – Прости за то, что я не приветствовала тебя. Я много слышала о тебе от… от моего друга.
– Ты должна простить нас, дорогая, – сказала я. – За то, что так грубо глазели на тебя и вели себя так, будто вообще потеряли разум. Правда, у нас не было ни малейшего представления, что ты находишься здесь.
– Верно, мы понятия не имели о твоём существовании, – подхватил Эмерсон. – Господь Всемогущий! Я никак не приду в себя. Ты можешь быть только дочерью Уиллоуби Форта, но кажешься такой... Сколько тебе лет, дитя?
– Пятнадцатого апреля мне исполнилось тринадцать лет, – последовал ответ. – Мой отец научил меня считать время, как англичане, и убедил меня в необходимости помнить эту дату – да и многие другие детали, так что я не забыла своё наследие. Но, пожалуйста, простите меня, если я не отвечу на ваши вопросы – а их должно быть много, и, о! у меня тоже. Я должна немедленно вернуться; мои верные служанки – увы, их так мало! – обречены на невыносимую участь, если моё отсутствие обнаружат. Эту встречу устраивали в спешке, без мер предосторожности, которые я предпочла бы. Мы только что узнали, что вам показали самозванку. Я боялась – так боялась! – что вы поверите в неё, и оставите меня.
– Подожди, моя дорогая! – воскликнула я. – Вопросы, служащие только для удовлетворения нашего любопытства, подождут, но есть и другие, чрезвычайного значения. Как нам общаться с тобой? Кому мы можем доверять? Это место – рассадник интриг.
– Вы совершенно правы, миссис Эмерсон. – Ментарит дотронулась  до её плеча, что-то прошептала ей на ухо, и она кивнула. – Да, нам следует торопиться. Не беспокойтесь – на эти и другие вопросы будут даны ответы лицом, которое отведёт вас обратно.
– Ментарит?
– Нет, она должна вернуться со мной. Но проводник известен вам – тот друг, о котором я говорила. Мой милый друг. – Она обернулась, и из прохода позади неё вышел человек. Он носил короткий грубый килт простолюдина; капюшон или маска из той же ткани закрывали голову и верхнюю часть лица. Ноги, грудь и руки были обнажены, без отличительных знаков ранга или богатых украшений. Но я узнал его ещё до того, как он отбросил капюшон со лба.
– Принц Тарек, – сказал я. – Значит, ты – Друг Реккит. Я так и думала.
– Твои глаза остры, как у орла, леди, – улыбнулся Тарек. – Я пришёл к тебе в темноте, ибо знал, что ты признаешь своего слугу, даже когда он одет в маску и платье простолюдина. Поторопимся, нам пора. А ты, сестрёнка…
Она обняла его. Это было невинное детское объятие; её блестевшая голова едва достигала его плеча.
– Береги себя, дорогой брат. Я буду готова, когда ты позовёшь меня.
И с последней лучезарной улыбкой, обращённой к нам, она завернулась в покрывало и исчезла в проходе, из которого вышел Тарек. Ментарит и другая девушка последовали за ней. Тарек стоял и смотрел ей вслед, пока свечение лампы не поглотила тьма.
– Идём, – звучно произнёс он. – Вы должны знать всё; времени не осталось. Вам надо вернуться в место обитания до того, как рассвет прокрадётся на цыпочках в восточную область неба.
Эмерсон спустился по лестнице первым, Тарек держал лампу. Я собиралась идти вслед за мужем, но вдруг осознала, что Рамзес все ещё стоит, застыв, как камень, в том самом месте, где и находился на протяжении всей беседы.
– Рамзес! – резко сказала я. – Что, к чёр… Быстро ко мне!
Рамзес подпрыгнул. Когда он повернулся, я увидела, что его лицо было таким же бледным и застывшим, как и у лунатика. Я схватила его и стала трясти изо всех сил.
– Немедленно спускайся! – приказала я.
Он повиновался без традиционного «Да, мама». Ужасное предчувствие охватило меня.
Тарек спустился последним, закрыв за собой люк. Когда мы поспешили обратно, он рассказал нам не всё, но многое:
– Я всё ещё жил в Женском доме (то есть, ему было менее шести лет – возраста, в котором мальчики покидали своих матерей), когда среди нас появились чужестранцы. Это стало великим чудом для меня. Я никогда не видел людей, подобных им, особенно леди, с таким удивительно белым лицом и волосами, как лунные лучи. Мой дядя Песакер, который только что стал Верховным жрецом Аминреха, боялся белого человека и хотел убить его, но моя мать вспомнила слова из старой книги мудрости, вещавшие нам: боги любят тех, кто напоит жаждущих и оденет нагих. Леди была больна, и вскоре родила ребёнка.
 Слова матери тронули моего доброго отца; и вскоре он полюбил белого, который давал ему хорошие советы и научил его многим вещам. Я тоже полюбил пришельца; я упивался его словами о великом мире за пределами здешних мест.
После рождения дочери её мать обратилась к богу. Дитя осталось на попечении женщин из прислуги матери, ибо отец отказался от неё. Но позже, однако, он полюбил её и нашёл счастье в том, чтобы заботиться о ней. Он назвал её Нефрет, эту прекрасную девушку, и она была... Но вы видели её. Она была подобна белому лотосу, и когда я впервые увидел её, она схватила меня за руку крошечными пальчиками… и улыбнулась мне.
Он помолчал немного. Затем продолжил:
– Я буду краток, так как вскоре нам придётся идти в тишине. Мудрец, как мы его называли, поклялся остаться с нами навсегда; он ненавидел внешний мир, и мы были его детьми. Но однажды он заболел, и почувствовал холодное дыхание Собирателя Душ, и открыл глаза, и увидел, что его дочь – уже не дитя, но созревающая женщина. Моя мать умерла, отец был стар – и мой брат, мой брат Настасен также видел цветение Нефрет со всем, что оно обещало. Ибо кто мог видеть её и не желать её...
– Я думаю, что и ты её любишь, – тихо сказала я. – И, тем не менее, готов помочь ей бежать.
Тарек вздохнул.
– День не берёт в супруги ночь, а чёрный – белую.
– Чушь! - вмешался Эмерсон. – Дурацкая болтовня!
– Тише, Эмерсон, – промолвила я. – Ты благородный человек, Тарек.
– Она должна вернуться к своему народу – таково было желание отца, – сказал Тарек. И снова вздохнул. – Я женюсь на Ментарит, которую тоже люблю, и она будет моей Старшей Женой, Королевой Святой Горы.
Он остановился и высоко поднял светильник.
– Теперь мы будем ползти, как ящерицы, под открытым небом. Слушайте меня. От Форта я также узнал, что все люди – братья перед лицом закона. Когда он послал меня, чтобы найти народ Нефрет, я увидел мир белого человека. Там существуют жестокость и страдания, но некоторые из вас стремятся к справедливости. Я хотел принести эту справедливость моему народу. Я узнал, что и другое, о чём Форт предупредил меня, было правдой. Солдаты английской королевы собрались, как саранча, вдоль великой реки. Когда-нибудь они найдут и наш город, и мы уподобимся мышам в когтях священных кошек Бастет. И только я могу подготовить свой народ к таким испытаниям. Только я способен положить конец страданиям реккит. Из-за этих убеждений, и потому, что я хочу уберечь от него Нефрет, мой брат меня ненавидит. Он хочет владеть царством и пойдёт на всё, чтобы получить его. Он убьёт вас, если может, ибо вы проявили доброту к людям и пренебрегли его приказами. Будьте осторожны! Оставайтесь в доме! Стрела убийцы может нанести удар издалека! Верьте только Ментарит. Даже мужчины, одетые в мои цвета, могут быть соглядатаями моего брата.
Он не дал нам возможности задать дополнительные вопросы, поспешив дальше. Когда мы протиснулись через дыру в склоне, он ускорил шаг. Луна спускалась. Ветерок, охлаждавший наши потные лица, нёс с собой свежий запах утра.
Когда Тарек остановился, мы находились всё ещё на некотором расстоянии от нашей обители, но я уже видела её очертания: небо заметно посветлело.
– Я говорил слишком долго, уже поздно, – прошептал он. – Можете ли вы сами найти путь отсюда? Вы должны быть у себя прежде, чем солнце поднимется над горой – так же, как и я.
– Да, – ответила я. – А как насчёт Аменит? Она…
 – Шпионка моего брата, – произнёс Тарек. – Но в вино, которое она пила вместе с любовником, подлили сонное зелье. Ничего не говорите ему об этом! Он верит в ту ложь, что сказала она, а сам он... Нет времени! Прочь!
И, последовав собственному совету, растаял во тьме, как тень. Звук его шагов был не громче, чем шелест сухой травы на ветру.
Мы не были столь опытны, как он; мы не могли произвести больше шума, даже если бы жарили по пути яичницу. Но скорость казалась более важной, чем тишина. Вонь от гниющего мусора привела нас к воротам, которые были открыты, и, пока мы бежали через двор, для нас чудесным образом открывался путь – тела поворачивались, как будто спящие уворачивались от наших ног; стражники Эмерсона оставались на своих постах. Но, когда мы бежали по коридору к нашей гостиной, я услышала в отдалении звук шагов марширующих мужчин.
– Мы почти на месте, – пробормотал Эмерсон, вытирая лоб. – Быстрее, Рамзес.
Рамзес не произнёс ни слова и не замедлил шаг, даже когда Эмерсон сорвал с него килт и сунул мне.
– Что ты сделала с другой одеждой? – рявкнул он, сдирая собственную грязную и мятую одежду.
– Под кроватью. Но я думаю, вряд ли разумно…
– Совершенно верно. Вот! – Он ухватился за край моего халата и рванул его, закружив меня волчком. Эмерсон свернул одежду, засунул её в корзину, толкнул меня на кровать и упал рядом со мной.
– Вот так, – сказал он, выдохнув изо всех сил.
– Не могу не согласиться, дорогой. Какое открытие – какое удивительное развитие событий! Признайся, Эмерсон; ты был удивлён не меньше меня?
– Меня как громом поразило, моя дорогая Пибоди. Миссис Форт, похоже, уже находилась в интересном положении, когда я повстречал её, но, конечно, такая идея не приходила мне в голову – и надеюсь, что и её мужу. Ни один мужчина, достойный этого имени, не возьмёт даму в деликатном состоянии в подобное путешествие.
– Но это должно было прийти в голову ей , – возразила я. – С какой стати, чёрт побери, она ему не сказала?
– А ты бы сказала мне, Пибоди? – Восстановив дыхание, Эмерсон вознамерился пресечь моё собственное.
– Ну... Я надеюсь, у меня оказалось бы достаточно здравого смысла. Но она была очень молода и, я полагаю, безумно влюблена. Бедная девочка – она заплатила страшную цену за неуместную преданность, но, по крайней мере, была избавлена от знаний о судьбе, угрожавшей её ребенку.
– Мы сможем увезти девочку без всяких трудностей, Пибоди.
– Конечно. Мы... Господь Всеблагий, Эмерсон! Мы должны бежать завтра – нет, во имя Небес, сегодня вечером! С предательницей Аменит!
– Проклятье, верно. Я и забыл. – Эмерсон перевернулся на спину. – Нам придётся изобрести какой-нибудь предлог, Пибоди. Если мы скажем Фортрайту, что его возлюбленная – лгунья и шпионка, он не поверит нам.
– Он будет защищать её, – согласилась я. – Я начинаю разделять твоё мнение о молодых влюблённых, Эмерсон; они могут быть ужасно неприятны. Жаль, мы не успели посоветоваться с Тареком.
Эмерсон зевнул.
– Жаль, что мы не успели задать ему множество вопросов. Хочу сказать, что у него невероятно скучная, литературная манера разговора. Это напомнило мне о тех…
– Может быть, он знает о плане Аменит, Эмерсон, и примет меры, чтобы сорвать его.
– Возможно. Все шпионят за всеми... – Ещё один невероятный зевок прервал его мысль. – Я не намерен беспокоиться об этом сейчас. Найдём какой-нибудь выход; нам всегда это удаётся.
– Конечно, мой дорогой. Я нисколько не беспокоюсь .
– Спокойной ночи, моя дорогая Пибоди.
– Спокойной ночи, мой дорогой Эмерсон. Вернее, доброго утра.
Мои веки, казалось, налиты свинцом. Сон подкрадывался ко мне; я засыпала, засыпала...
– Пибоди!
– Проклятье, Эмерсон, я почти заснула. Что случилось? 
– Ты не знала, что Друг Реккит – Тарек, пока он не снял маску. Признайся, что ты только утверждала, что знала об этом заранее, просто чтобы досадить мне.
– О, ну... Ты что, считаешь, что я способна на такое двуличие, Эмерсон?
– Да.
– И тем не менее, знала. В результате размышлений.
– В самом деле? Не объяснишь ли своему непонятливому супругу?
Я придвинулась к нему, но он остался твёрд, как палка, и даже не попытался ответить.
– О, прекрасно, – отрезала я, в свою очередь отвернувшись и сложив руки. Мы должны были выглядеть смешно, лёжа бок о бок, будто пара мумий со скрещёнными на груди руками.
Я начала:
– Я всегда считала, что именно Тарек доставил послание мистера Форта в Лондон. Он был любимым учеником мистера Форта, хорошо владел английским языком. Кто мог быть более вероятным кандидатом? И только человек высокого положения, пользующийся благосклонностью короля, мог рискнуть относительно безнаказанно нарушить закон Святой Горы. Но он рисковал больше, чем предполагал, поскольку в его отсутствие отец умер (помнишь – «Гор летал в сезон урожая»?), и когда Тарек вернулся, то обнаружил, что его позиции серьёзно подорваны.
– Скорее всего, хотя и не доказано, – отозвался Эмерсон, заинтересовавшись моим изложением и забыв обиду. – Но ты до сих пор не связала Тарека с Другом Реккит. 
– Отнюдь, – спокойно ответила я. – Тарек признал сегодня, что именно он отправился в Англию. Мы не встречали его, пока мы прибыли в Нубию, так что он, должно быть, следовал за нами из Англии, или, что более вероятно, предшествовал нам, как только удостоверился, что мы собрались работать в Джебель-Баркале. Он, похоже, и был тем старым магом, который загипнотизировал Рамзеса.
– Хм, – задумался Эмерсон. – Его цель, как я полагаю, заключалась в том, чтобы выкрасть Рамзеса. Конечно, мы бы последовали за ним, пройдя весь путь до Святой Горы. Мы отказались схватить приманку в виде послания, так что Тарек, очевидно, пришёл к выводу, что это – единственный способ заполучить нас. И теперь мы знаем, почему он этого хотел – чтобы мы забрали с собой Нефрет.
– Очень приятно иметь дело с таким быстрым и отзывчивым разумом, как твой, дорогой мой, – скромно сказала я.
Эмерсон усмехнулся.
– Туше, Пибоди. Но ты до сих пор не объяснила, как…
– Ты когда-нибудь читал «Лунный камень», Эмерсон?
– Ты знаешь, что я не разделяю твои дрянные вкусы в литературе, Пибоди. Какое отношение к делу имеет эта книжонка?
Когда Эмерсон упоминает (достаточно часто) о том, что с удовольствием называет моими предосудительными литературными вкусами, то всего лишь подшучивает. Мне прекрасно известно, что он потихоньку читал триллеры ещё до того, как встретил меня. Однако мне известно и то, что мужьям не по сердцу, когда им возражают (действительно, я не знаю никого, кто поступал бы иначе), так что я веду себя подобным образом только тогда, когда это абсолютно необходимо. А сейчас не было никакой необходимости.
– В «Лунном камне», –сказала я, – есть сцена, описывающая действия трёх таинственных индийских жрецов, которые ищут драгоценный камень, украденный у священной статуи их бога. Они наливают жидкость на ладонь своему прислужнику, маленькому мальчику…
– Чтоб тебя… – пробормотал Эмерсон.
– Как только я увидела воплощение в жизнь этой интересной беллетристики, то поняла, что книгу могли дать не Аменит – чей английский язык очень беден, а интеллектуальные способности, по-моему, ограничены – но Тареку. Не знаю, как Аменит завладела ей, но, должно быть, рассчитывала с её помощью убедить Реджи в смерти дяди. Теперь слушай меня внимательно, Эмерсон.
– О, я постараюсь, Пибоди. Это непосильно для моего ограниченного интеллекта, но я попытаюсь.
– Это простое уравнение, мой дорогой. Тарек читал «Лунный камень». Талисманом, который прислал Друг Реккит, оказалась другая английская книга, а посланницей – Ментарит, сестра Тарека, как нам известно. Я не была абсолютно уверена, – скромно призналась я, – но все улики указывали в одном и том же направлении.
В действительности я поняла, что моим гостем был Тарек, как только он... Ну позвольте мне выразиться следующим образом. Я знала, что молодой человек, чьё тело так тесно прижималось к моему, явно не был кем-то из маленьких недоедающих рабов. В те времена, когда Тарек маскировался под Кемита, я имела возможность любоваться – с чисто эстетической точки зрения – его замечательной мускулатурой. Существует определённая аура... Читатель поймёт, почему я не упоминала об этой улике моему дорогому мужу.
– Хм? – вопросительно сказал муж. – Опять туше, Пибоди. И хорошая работа.
– Спокойной ночи, Эмерсон.
– Спокойной ночи, моя дорогая.
Сон, благословенный сон, который заботливо окутывает рваной пеленой...
– Пибоди!
– Господи, Эмерсон! Что на этот раз?
– Это та книга, которую принесла Ментарит?
– Если ты нашёл её на кровати или под ней, то так и есть, – раздражённо отозвалась я. – Согласна, что её следовало спрятать, но я так удивилась, что просто куда-то бросила её.
– Ты знаешь, что это за книга?
– Нет, откуда? Было темно, и я не прочитала название.
Эмерсон безмолвно протянул мне томик. Болезненный серый свет зари придавал его лицо мертвенную бледность.
– «Копи царя Соломона», – прочла я. – Генри Райдер Хаггард.
– Я должен был знать, – глухо пробормотал Эмерсон.
– Знать что?
– Откуда Тарек заимствовал высокопарную манеру разговора и свои сентиментальные представления. Его речь такая же, как у проклятых туземцев в этих проклятых книгах. – Эмерсон рухнул со стоном, вырвавшимся из глубин души. – Форту за многое придётся ответить.
– Ты не должен его обвинять, – ответила я.
– Что ты имеешь в виду?
– Эта книга не публиковалась до исчезновения мистера Форта. Я в этом году повсюду возила с собой томик, потому что это одна из моих любимых... а вот и моё имя. Я оставила её в пустыне, когда нам пришлось выбрасывать лишний багаж. И Тарек, должно быть, тогда и взял её.
Стало светлее. Эмерсон повернул осунувшееся лицо ко мне.
– Почему?– спросил он, запинаясь. – Зачем ему эта ч… дурацкая книжонка?
– Ну, с его стороны было умно использовать именно эту книгу, как талисман. Если бы её обнаружили, то посчитали бы, что её привезла я. Но боюсь...
– Чего?
– Боюсь, что он взял книгу по самой простой из возможных причин, – заключила я. – Он хотел её прочитать. Как трогательно, Эмерсон, когда думаешь об этом. Приобщившись с помощью своего учителя к радости чтения и красотам литературы, этот умный и чувствительный молодой человек...
Не буду воспроизводить ответную реплику Эмерсона. Она не отдаёт ему должное.
Я надеялась, что Аменит будет спать допоздна, и собиралась последовать её примеру, но с утра она была на ногах, как ни в чём не бывало. Хотя я и не могла увидеть выражение её лица, ничто в её поведении или движениях не заставляло подозревать, что Аменит находилась под воздействием наркотиков. Более того, она была живее, чем когда-либо. А вот Реджи не выходил из комнаты до позднего утра, и от его первых слов моё сердце чуть не выскочило из груди.
– Что, чёрт возьми, эти дикари подмешивают в вино? Я со студенческих времён ничего похожего не испытывал.
– А я слыхала подобные отговорки от других молодых людей, которые пили слишком много, – серьёзно ответила я. – Предполагаю, что вы праздновали воссоединение со своей возлюбленной, но, если мне позволят так выразиться, то это отягощает, а не смягчает ваше преступление.
Реджи обхватил голову руками и застонал:
– Не читайте мне нотации, миссис Амелия, я едва на ногах держусь. Но – его голос упал до захватывающего шёпота – договорённости остаются в силе. Это произойдёт сегодня вечером.
Я взглянула на Эмерсона. Его ответ заключался в легчайшем повороте головы вбок, ибо мысленная связь, объединяющая нас, настолько сильна, что слова излишни. «Подожди, – сообщил он мне. – Не возражай. Может случиться что-то ещё».
Я, конечно, надеялась на такой случай, потому что мы были не в состоянии изобрести убедительный, но невинный повод для отказа от побега. Если ничего не случится до того, как наступит фактический момент отъезда, придётся прибегнуть к внезапной болезни, разыграть приступ безумия, или (это моя идея, и, по-моему, довольно остроумная) Рамзес скроется так, что его не смогут найти. Когда я спросила его, сможет ли он устроить что-нибудь в этом роде, получила в ответ любезно-презрительный кивок.
Эмерсон утром выглядел вполне нормально, разве что чуть тише, чем обычно. Единственным признаком волнения было непрестанное курение. Я завидовала пристрастию к проклятому табаку, с помощью которого муж успокаивал свои нервы, ибо я, безусловно, нуждалась в помощи. Я не верю в сверхъестественное – это запрещено Писанием – но совершенно убеждена в том, что некоторые люди чувствительны к тонким флюидам мыслей и чувств. Я – одна из таких, и тем утром даже полной грудью вздохнуть не могла. Воздух был наполнен тяжёлыми предчувствиями.
Говорят, что осуждённый страдает больше от ожидания, нежели от самой казни. У меня есть некоторые сомнения по этому поводу, но я почувствовала нечто вроде облегчения, когда метафорический топор, наконец, упал. Реджи ворчал по поводу головной боли и жаловался, что порошки, которые я ему дала, не помогают, когда мы услышали топот марширующих ног. Казалось, к нам приближается отряд солдат, а не обычное сопровождение принца.
Комната опустела, словно по волшебству; реккит шмыгнули в укрытие, а те из нашей свиты, кто находился поближе к выходу, бросились туда, оставив лишь немногих, задержавшихся из-за пресыщения или медленного соображения. Оставшиеся мгновенно упали на колени. Я поднялась на ноги. Одним стремительным шагом Эмерсон оказался рядом со мной, насторожившись, будто охотящийся кот. Завесы отдёрнули в стороны, и появились мужчины – шесть, восемь, десять копейщиков в кожаных шлемах, а за ними – принц Настасен. Его сопровождали Песакер и Муртек; но я тщетно искала Тарека, и сердце моё начало падать в пятки.
Настасен стоял, глядя поверх нас, заложив большие пальцы за пояс. Полагаю, что он пытался запугать нас свирепым взглядом. Не спорю, это выглядело жутко, но Эмерсон отразил этот взор с удвоенным ожесточением, и Настасен не выдержал первым.
Он направил на нас обвиняющий перст.
– Вы предатели! – воскликнул он. – Вы сговорились (?) с моими врагами! 
Муртек начал тараторить перевод, но принц остановил его фразой, очень похожей на ругательство, в которой говорилось о невероятных привычках некоего грызуна. – Пусть они ответят на нашем языке. Ну? – Он ткнул пальцем в Эмерсона. – Ты слышал меня.
– Я слышу твои слова, но они не имеют смысла (букв. не содержат мудрости), спокойно ответил Эмерсон. – Мы чужестранцы. Как мы можем быть твоими врагами, если не знаем тебя? Проклятье, – добавил он по-английски, – я не уверен, что разъяснил свою точку зрения. Моё знание языка слишком ограничено, чтобы выразить тонкие правовые различия.
Рамзес откашлялся.
– Если ты позволишь мне, папа…
– Конечно, нет! – воскликнула я. – Как бы это выглядело, если маленький мальчик говорил за своих родителей? И я сомневаюсь, что Его Высочество поймёт эти юридические различия, что бы ему ни объясняли.
Лицо Настасена исказилось от ярости.
– Хватит болтать! Почему вы не проявляете страха? Вы находитесь в моих руках! Падите на землю и молите о пощаде!
– Мы не боимся человека, – сказала я по-мероитически. – Мы встаём на колени только перед Богом.
Верховный жрец Аминрех резко засмеялся:
– Вскоре вы падёте перед ним на колени, и рука Хенешема (?)…
– Это я скажу, что произойдёт! – закричал Настасен, повернувшись к союзнику.
– Да, да, великий, великий принц. Прости своего раба.
Честно говоря, я считала (хотя и полагала разумным не говорить об этом), что принц Настасен был всего лишь мерзким, избалованным мальчишкой. Он стал бы очень скверным правителем, и не долго пришлось бы ждать, прежде чем реальная власть в стране перейдёт в руки Песакера.
Тем не менее, мерзкие мальчишки могут быть опасны, когда они командуют множеством людей, вооружённых большими острыми копьями, и Настасен не замедлил продемонстрировать, что не так глуп, как мне казалось. Его дыхание замедлилось, мышцы расслабились, и неторопливая, злая улыбка пришла на смену хмурому взгляду.
– Вы чужестранцы, – повторил он. – У вас здесь нет друзей? Нет, у вас есть друг, который существовал ещё до вашего появления. Вы – друзья предателя.
– Вина по ассоциации, – бросила я Эмерсону.
– Дай ему закончить, – отозвался Эмерсон. – У меня неприятное предчувствие...
– Он – предатель своего народа, – продолжал Настасен. – Он изменяет себе подобным и возвышается (очевидно, какой-то уничижительный термин), чтобы господствовать над ними. – Он ударил себя в грудь раскрытой ладонью. – Но я, великий принц, защитник народа, бросил свой всевидящий взор на землю! Я узрел эту нечисть; я узнал его, я открыл его имя! А теперь…
Он резко хлопнул в ладоши и повернулся. Вошли двое солдат, крепко державших пленника. Грубо толкнув, они заставили его встать на колени. Его руки были связаны за спиной, и не в запястьях, а в локтях – особенно неудобное положение, знакомое мне по древнеегипетским изображениям узников. Капюшон всё ещё закрывал лицо, и килт из грубой ткани был тот же, что и ночью. Похоже, его поймали вскоре после того, как он покинул нас. Мы задержались слишком долго – или кто-то устроил ловушку. Я огляделась в поисках Аменит. Она исчезла – так же, как и Реджи.
Настасен стоял, злорадствуя, над братом, как театральный злодей.
– У него определённо есть талант к мелодраме, – пробормотал Эмерсон. – Интересно, здесь они по-прежнему разыгрывают старые религиозные пьесы? Приготовься к следующей сцене, Пибоди.
Я приблизился к Эмерсону. Он обнял меня за талию. Скользящий звук позади меня свидетельствовал, что Рамзес куда-то переместился; куда, я не могла сказать.
Настасен наслаждался своим триумфом, и театральные эффекты мешали ему прислушаться к нам.
– Он прячет лицо, как трус, но я его знаю! Мои глаза видят всё, знают всё! Ваши глаза слабы; возможно, вы не знаете его. Смотрите же!
Он сбросил капюшон. Я с облегчением увидела, что, за исключением нескольких царапин, Тарек остался цел и невредим. Разве что малость бледнее, чем обычно, но на лице не было ни малейших признаков страха – только презрение, с которым он пристально смотрел на брата. Настасен грубо схватил его за волосы и оттянул голову назад. Выхватив из-за пояса нож, он приложил острое лезвие к горлу Тарека у бьющейся жилки.
Слабый стон, как печальный плач зимнего ветра, разнёсся по комнате. Маленькие люди смотрели и оплакивали гибель их надежд с пленением своего героя.
Тонкая струйка крови скатилась по бронзовому горлу Тарека. Он не издал ни звука и не изменился в лице. Пальцы Эмерсона двигались вдоль моего кожаного пояса, сжимаясь всё сильнее. Я чувствовала, как маленькое тело прижимается к моей спине в явном ужасе; обнимая сына, я чувствовала под рукой не дрожащую плоть, но жёсткий металлический вал. Я сжала пальцы вокруг его руки и застыла в ожидании.
Резким движением Настасен убрал нож и засунул его обратно.
– Король не убивает, если нет войны, – заявил он. – Такая смерть была бы слишком милостивой.
Я ожидала подобного, и всё-таки ощутила огромное облегчение, поскольку слабые, неуравновешенные личности не всегда ведут себя предсказуемо, а ненависть Настасена к брату искажала каждую чёрточку его лица.
Он толкнул Тарека солдатам, поднявшим его на ноги. 
– Ну что ж, – сказал он, обращаясь к нам, – вот и ваш друг-предатель. Вы разделите свою судьбу, но только после того, как станете свидетелями провала ваших планов и коронации законного короля. Хотите попрощаться с другом-предателем? Вы больше не увидите его, пока не встретитесь перед алтарём бога. А потом... потом, думаю, у него уже не будет языка, чтобы болтать.
– Что за противный маленький свинтус, – сказал Эмерсон самым обычным тоном. – Давай, Пибоди.
Я замышляла расплакаться и броситься к ногам Настасена, но просто не могла заставить себя так поступить. Однако крик, который вместо этого я испустила, оказался не менее эффективным: Настасен отпрянул, но недостаточно ловко, чтобы уклониться от меня, когда я бросилась на него, размахивая руками в притворном возбуждении и крича что было мочи. Тщательно рассчитанные спотыкание и неудачная попытка восстановить равновесие привели мою опущенную голову в болезненное соприкосновение с животом принца. Рухнув, Настасен увлёк за собой одного из солдат; другой упал, когда мой зонт запутался в его ногах.
Я перевернулась как раз вовремя, чтобы увидеть, как Тарек рванулся по направлению к задней части комнаты, преследуемый солдатом. Копьё было поднято и уже намеревалось покинуть руку преследователя, когда плетёные корзины, набитые постельным бельём, внезапно преградили путь с изяществом крикетного мяча, посланного точно в калитку. Копьё грохнулось на пол, солдат – на него, а Рамзес предусмотрительно скрылся за огромным кувшином вина. Стремительно, как ветер, Тарек исчез в дверях. Через несколько секунд другой солдат последовал за ним.
Тарек был спасён – по крайней мере, я надеялась на это. Но как же мой доблестный, мой мужественный супруг? Я не могла и пошевелиться, так как Настасен, схватив меня за горло, пытался меня задушить и бить головой об пол. Результат был весьма сомнительным и лишь очевидно доказывал то, что я всегда говорила Рамзесу –трудно делать две вещи одновременно, если только не обладаешь превосходными умственными и физическими качествами.
Чья-то рука оторвала принца от меня и отбросила прочь, как тряпичную куклу.
– Как ты, Пибоди? – поинтересовался Эмерсон, помогая мне встать на ноги.
Ножа, который он снял с моего пояса, в руке не было. Я пришла к выводу, что ему удалось проскользнуть в карман после того, как верёвки Тарека были перерезаны.
Настасен топал и кричал изо всех сил, Муртек укрылся за высоченным солдатом и заламывал руки, как только один он это и умел. Песакер был единственным, кто не растерялся. Он выкрикнул приказ – то, что сделала бы я (или любой здравомыслящий человек). Солдаты прекратили замахиваться копьями на нас с Эмерсоном и поспешили к дверям, через которые скрылся Тарек.
– Кажется, я чувствую слабость, Эмерсон, – сказала я.
– Это может оказаться отличной идеей, моя дорогая.
Я тут же закатила глаза, насколько могла, и осела на колени. Эмерсон подхватил меня с горестным возгласом. Я комфортно полулежала на его руках и с интересом слушала последовавшие споры.
Эмерсон потребовал для меня медицинскую помощь. Настасен, чей голос так сдавливала ярость, что его едва можно было узнать, отвечал, что примет все возможные меры, чтобы гарантировать моё выживание, так как надеется получить удовольствие прикончить меня собственноручно. А затем стал описывать некоторые способы достижения своей цели. Верховный жрец Аминреха прервал эту тираду с обвинениями, которые Эмерсон с негодованием отверг. Его бедная жена впала в истерию, как случается с женщинами; спеша к ней на помощь, он был атакован пленником, который поверг его на землю вместе с несколькими солдатами. Он понятия не имеет, как узник смог освободить руки. Один из солдат, должно быть, предатель.
После этих слов стали кричать все сразу. Первым звуком, который послышался, когда смятение улеглось, был робкий, но пронзительный голос Муртека.
– Сейчас убивать этих чужестранцев было бы неправильно. Во-первых, они принадлежат богу; он будет сердиться, если другой выпьет их кровь. Во-вторых, пока вы болтали, предатель сбежал. Если чужестранцы помогали ему, он будет испытывать благодарность. И вернётся, чтобы помочь им.
– Фу, – фыркнул Настасен. – Это было бы… глупо. Я бы не стал так рисковать.
– Нет, мой принц. Но принц Тарек – да. Ещё в детстве его сердце стало слабым и мягким, внимая рассказам Форта.
– Так же, как и твоё, – проскрипел Песакер. – Твоя собственная преданность  сомнительна, Муртек. Что ты сделал, чтобы предотвратить побег Тарека?
– Я старик, – жалобно ответил Муртек. – Я помогаю, как могу – даю хорошие советы, произношу мудрые слова. Бог не может быть ограблен, лишаясь жертвы.
– Хотя бы это верно, – сказал Верховный жрец Аминреха. – Но верно и другое. Мы заключим чужестранцев в самые тёмные тюремные камеры.
Муртек неодобрительно кашлянул.
– Вы хотите устроить ловушку для принца Тарека? Тогда оставьте чужестранцев здесь, в этом месте, где Тарек жил в детстве, изучив здешние тайные ходы. А в тюрьму принца Настасена он попасть не сможет. Даже и пытаться не будет.
Воцарилась долгая задумчивая тишина. Я знала, что наша судьба висела на волоске, и решила, что приму её стоя, как положено истинной британке.
– Поставь меня, Эмерсон, – пробормотала я.
– Хорошо, что она просыпается, – сказал Настасен, когда Эмерсон поставил меня на ноги. – И услышит о своей роковой судьбе из уст короля.
 – Ты пока не король, а просто молодой негодяй, – процедил Эмерсон сквозь зубы. А вслух сказал по-мероитически: – Идём, жена. Мы отправляется в дом принца Настасена.
– Постойте! – поднял руку Верховный жрец Аминреха. – Вы готовы идти? И не просите, чтобы вас оставили здесь?
Эмерсон пожал плечами.
– Одно место ничуть не хуже другого. Мы готовы.
 – Вот как… – прищурился Песакер, изучая нас. Затем сказал с интонацией, не оставлявшей места для сомнений: – Они выражают чрезмерную готовность. У меня есть план получше. Они останутся. Мы заберём мальчишку.