Глава 47. Невеста графа де Ля-Фер

В январе нам предстояло сдать три экзамена: лексикологию и лексикографию (в вузовском расписании значилась как «лексика»), историю КПСС и историю СССР – 6, 13, и 20 января соответственно. Больше всего мы боялись лексики, и причина нащего страха заключалась в той же вузовской системе занятий, с которой мы уже имели «удовольствие» столкнуться при подготовке к зачётной сессии. Было очень непривычно не иметь какого-то одного источника информации и одной трактовки материала. Мы в растерянности читали совсем разные определения, например, определения антонимов, из разных учебников, и в отчаянии спрашивали, какое же из них правильное.

Как я уже писал, в большинстве случаев преподаватели, вместо того, чтобы чётко ответить на поставленный вопрос, ограничивались удивлённо-многозначительным молчанием. Тот же Иван Иванович Ярмак, консультируя нас перед своим экзаменом, на вопрос Рюмина «Чем отличается семантическая структура слова от семантического гнезда слова?» только строго посмотрел на него и сказал, что, к сожалению, от него он такого вопроса не ожидал. И было совсем не понятно, то ли это комплимент, то ли упрёк.

Получалось как в известной народной сказке «Пойди туда – не знаю куда, принеси то – не знаю что». Лично для меня такая ситуация была совершенно неприемлемой, поскольку формировала во мне комплекс неполноценности. Отсюда и моё (а, может быть, и не только моё) зарождавшееся отсутствие интереса к учёбе, которое росло, как снежный ком.

Экзамен мы сдавали в большой аудитории на втором этаже, во второй половине дня. До начала экзамена мне хотелось поздравить Еву с Днём рожденья: я надеялся, что это придаст ей большей уверенности. Поэтому, в костюме и галстуке под пальто, на улицу Гоголя я приехал с букетом из …четырех тюльпанов. Тогда цветы зимой были страшным дефицитом. Я хотел купить 3 штуки, но цветочник-кавказец вынудил меня купить четвёртый тюльпан – он был у него последний.  Мне повезло хотя бы в том, что в дверях я столкнулся с Рюминым; он посмеялся над моей необразованностью в этом вопросе – нельзя дарить четное число цветов, и один цветок мы тут же подарили вахтёрше, которая позаботилась о судьбе остальных тюльпанов, любезно предоставив нам вынесенную из подсобки банку с водой.

Ева приехала после меня. Когда я подарил ей цветы, она перестала злиться за то, что я её не встретил на вокзале (иначе мой букет не пережил бы сильного мороза), и мы пошли в гардероб. Там я помог ей снять шубу, и наконец-то сказал ей, что восторгаюсь её шикарным фиолетовым платьем. 

В самом начале экзамена к нам заглянул Леонид Григорьевич. Ярмак из уважения встал из-за стола поздороваться с ним, хотя и был несколько старше по возрасту. Декан перекинулся с ним парой слов и, кивнув в нашу сторону, шутя сказал: «Торопятся поскорее сдать экзамен и забыть». Иван Иванович тихо и скромно засмеялся, и сказал: «Вы совершенно правы, Леонид Григорьевич. Сдать и забыть». Мы с Рюминым почему-то расценили это как пресмыкательство перед начальством и подхалимаж, и ещё долго заочно корили Ярмака за это.

Ева сидела со мной за партой и дрожала, как осенний лист на ветру. Памятуя обещание Ивана Ивановича, я – и до, и во время экзамена, – убеждал её, что всё будет в порядке, и что, как минимум, четвёрка ей обеспечена. Но когда четвёрки получили и Валентин, и Шуряев, моя уверенность в том, что моё предсказание сбудется, несколько поколебалась. Валентин отвечал хорошо, но споткнулся на довольно трудном вопросе, по-моему, о семантической структуре слова. Рюмин хотел было ему подсказать, но не смог. Видимо, и Ярмак хотел ему помочь: он задал ему несколько наводящих вопросов, но они не помогли.

Валентин получил четверку. Четверку получил и Алик, хотя у него по промежуточным аттестациям были две двойки, и мы боялись, что этот экзамен будет для него первым и последним. А когда Ярмак ни с того, ни с сего, попросил одну из наших девчонок назвать дату крещения Руси, я понял, что прогнозировать поведение такого человека, как Иван Иванович – занятие бесперспективное.

Но всё обошлось. Я получил четвёрку, Ева – пятёрку, и мы, оставив букет на факультете, поехали в кафе гостиницы «Мир». Денег у меня было достаточно: я знал, что у меня будут немалые расходы и, объяснив ситуацию, попросил у родителей 50 рублей. В долг, так сказать…

По странному стечению обстоятельств в кафе нас обслуживала та же официантка, что и 17 ноября, когда мы с Клюшей испачкали скатерть сигаретным пеплом. Зная, что Ева негативно относится к курению, я целый день мужественно воздерживался от сигарет, и очень страдал. Когда мы сняли верхнюю одежду, официантка принесла нам меню, и мы принялись выбирать блюда.

Я чувствовал себя на седьмом небе от счастья. И в то же время – было немного страшно. Мне казалось, что моя жизнь вступает в новую фазу, и я должен принять решение, от которого будет зависеть не только моя судьба, но и судьба девушки, которая сейчас сидит за столиком напротив меня. Ева для видимости подержала в руках раскрытое меню, и поручила мне заказать ей то же, что и себе. Как всегда бывало со мной в критических случаях, мой внутренний страх спрятался за внешнюю браваду. И в этот раз ничего нового не произошло. Я снова перестал быть самим собой.

– Мадам, – помпезно сказал я, – Полагаю, вы не станете пить армянский коньяк, а предпочтёте шампанское…
Ева смутилась всего на секунду. Затем, будто моя реплика пролетела мимо её ушей, плавным движением расстегнула сумочку, достала оттуда пудренницу с зеркалом, поправила прическу, и, захлопнув крышку пудренницы, отправила её назад.
– Ну, отчего же, граф, – ответила Ева не менее напыщенно. – Мадам целиком и полностью доверяется вашему вкусу, и по сему с удовольствием отведает всё, что вы ей предложите….

Я, продолжая играть роль богатого обольстителя, улыбнулся и позвал официантку.
– Девушка! Значит, нам, пожалуйста, бутылку Советского шампанского – полусладкого, салат «Столичный», две котлеты по-киевски, а на десерт… на десерт мы хотели бы шоколад холодный со взбитыми сливками – тоже два, и два фирменных кофе «Космос», будьте любезны!

Официантка записала наш заказ и удалилась. Ева беззвучно похлопала в ладоши, взяла меня за руку, и, приложив её к своей горячей щеке, тихо сказала:
– Ну, привет! Что с тобой? Возвращайся, это же я, твоя плюшевая девочка…

Я глубоко вздохнул и почувствовал, что от волнения у меня пересохло во рту.
– Сам не знаю. Просто я хотел… Я вообще хотел не то…не так… Можно, я закурю?
Ева равнодушно пожала плечами, и отпустила мою руку. Я дрожащими пальцами достал сигарету и первая затяжка вернула меня в своё тело.
– Ты знаешь, мне иногда кажется, что я стесняюсь быть самим собой, – сказал я. – И это происходит только тогда, когда со мной рядом ты…
– Да? А я – наоборот… Только с тобой я чувствую себя настоящей. Может быть, это от того, что …мы с тобой – разные?
– Разные? В чём?
– Да во всём. Ты – мужчина, я – женщина. Так должно быть!
– Так ты сама и ответила на свой вопрос….
– Действительно…, ответила…. Но ты хотел мне что-то сказать….
– Да! Хотел и…скажу, но…чуть позже, хорошо?

Ева снова пожала плечами.
Подошла официантка, поставила на стол шампанское и фужеры, и оставила нас вдвоём. Свою порцию я выпил залпом, Ева свою только пригубила, и  выжидающе смотрела мне в глаза. Я встал из-за стола, подошёл к ней, стал на одно колено, и на одном дыхании выпалил:

– Ева! Я…я очень тебя люблю и прошу тебя стать моей женой!

Ева покраснела, побледнела, и, схватив обеими руками мои щеки, сказала:
– Я подумаю, мон синьйор. Только имейте ввиду, что…если…В общем, у тебя на один шрам будет больше…
– Как это?

Ева провела пальцем по шраму на моей щеке, а указательным пальцем другой руки прикоснулась к своему сердцу….