За молоком

Недавно мне исполнилось 40 лет. Да, сами понимаете, это немало. Порой мне даже кажется, что в мой паспорт закралась какая-то досадная ошибка, но. Стоит взглянуть на себя в зеркало и… Вон тот плотный очкастый дядька, посматривающий на тебя из зеркала как - будто говорит тебе:
- Да, да, это ты и есть, можешь не сомневаться…
А казалось, совсем недавно я был простым голоногим мальчишкой с, казалось бы, никогда незаживающими ссадинами на коленках, густой вечно спутанной шевелюрой волос на голове в стиле «я у мамы дурачок». Не так давно мой сын, которому исполнилось 4 года, с задумчивым видом подошел ко мне и спросил:
- Папа, а ты правда был когда-то таким же мальчиком, как и я?
- Да, - ответил я, - таким же, как ты, даже еще меньше. А ты что, думал, что я всю свою жизнь был взрослым дядькой?
- Да, - ответил сын, не моргнув глазом.
Порой и самому не вериться, если честно…
Целыми днями я гонял во дворе с такими же мальчишками и девчонками, как и я, и только окрик матери из окна заставлял меня спуститься с небес на землю, чтобы снова подняться, но уже на второй этаж нашего дома, где мы с мамой и папой жили в небольшой комнате в простой коммунальной квартире. Вы не знаете, что такое коммунальная квартира? Это обычная многокомнатная квартира, где в каждой комнате живет отдельная семья. А кухня, ванная комната и, простите, туалет общие. Но мы жили дружно, даже весело. Конечно, когда я пошел в школу, свободного времени стало меньше, но все равно. Были выходные, были весенние, зимние и осенние каникулы, когда не надо было ходить в школу. А еще были летние каникулы – самое прекрасное врем в году, когда целых 3 месяца не надо ходить в школу и можно хоть целый день гулять во дворе с ребятами…
Несмотря ни на что, рос я послушным и честным мальчиком, хулиганить – не хулиганил, а если порой и совершал что-то нехорошее, то это скорее из-за моего чрезмерного усердия. Хотя, да, да, согласен – порой и из-за моей невнимательности и неаккуратности. А еще из-за спешки во всем… А еще… Да и еще…  Впрочем, перечислять можно бесконечно.
Помню, однажды ранним июньским утром мама подозвала меня к себе и сказала:
- Алеша, сегодня к нам в гости приедут твои бабушка с дедушкой. Надо бы сходить в магазин за молоком, я решила блины испечь. Я бы сама сходила, но мне еще убраться нужно и ковер пропылесосить. Можно мне тебе это дело поручить?
Разумеется, я очень обрадовался, что приедут бабушка с дедушкой. А еще мне стало вдвойне приятнее, что мама со мной общается как со взрослым, раз решила доверить такое важное задание, как поход в магазин. Надо сказать, что было мне тогда семь лет и я только-только окончил первый класс и перешел во второй. Уже совсем взрослый…
- Конечно, мамочка - с важным видом ответил я.
- Ну вот и здорово, - обрадовалась мама, - заодно возьми батон белого. И прошу тебя, если в магазине не будет молока или хлеба, иди домой, в другие магазины не иди, я потом лучше сама сбегаю. А то я волноваться буду. Хорошо?
- Ага, хорошо, - ответил я и побежал собираться.
- Ты помнишь – сначала надо подойти к прилавку, посмотреть, что почем, потом пробить в кассе….
- Да помню я, помню…
И вот, минут через 15, я с важным видом, в своих темно-коричневых шортах, перекроенных из старых брюк и в любимой белой футболке с нарисованным на ней львом, шлепая сандалетами по нагретому солнцем асфальту, сжимая в одном кулаке рубль, а в другом – сшитую бабушкой сумку, двинулся в сторону магазина. Светило яркое солнце, по небу бежали небольшие, похожие на барашков облачка. Настроение было самое что ни на есть хорошее. Во дворе играли соседские мальчишки, Петька Назаров, мой ровесник и еще один мальчишка, немного помладше меня, со странным именем Гелька, по фамилии Травушкин. Мне потом рассказали, что имя «Гелька»  - это сокращенное от «Гелий». А гелий – это такой газ, которым наполняют воздушные шары и оттого они становятся легче воздуха.
- Лешка, бежим в вышибалы играть, сейчас еще Ленка с Танькой прибегут, а Ромка мячик принесет, нас как-раз шестеро будет, - крикнул Петька.
- Не могу, - ответил я, с трудом сдерживая волнение и, - меня мама в магазин послала за молоком.
Мне с завистью посмотрели вслед – еще был, уже сам в магазин идет. Но ничего не сказали.
Продовольственный магазин находился совсем близко от дома – минут 10 ходу. Сначала все время прямо, а потом направо. Чтобы дойти до магазина не нужно было даже проезжую часть переходить. Иначе, я думаю, мама не отпустила бы меня одного. И вот, через 10 минут я был уже в магазине. Хоть раньше я никогда один в магазин не ходил, но часто бывал там с мамой или папой и наизусть помнил, что надо делать. Сначала надо подойти к прилавку, посмотреть, что почем и, на всякий случай, спросить у продавца:
- А молоко почем?
Или:
- А хлеб почем?
Хотя всем было известно, что молоко везде стоит 34 копейки за пакет, а батон белого, нарезного – 25 копеек. Потом надо было подойти в кассу и, отстояв очередь, отдать деньги, сказав при этом что-то вроде:
- 25 копеек за хлеб.
Кассир брал деньги, пробивал чек и выдавал сдачу. С этим чеком нужно было идти в нужный тебе отдел и, отстояв еще одну очередь, отдать чек продавцу, и продавец тебе отвавал твою покупку.
Итак, я зашел в магазин и, признаться, немного оробел. Вся моя храбрость сразу улетучилась и по ногам пробежали мурашки. В магазине было столько народу, что и не протолкнуться. С трудом я пробрался в хлебный отдел. За прилавком стояла странная усатая тетя и со скучающим видом щелкала семечки:
- Ой, а скажите, - запинаясь выдавил я, - а хлеб у вас есть?
- Ну есть, - зевнула усатая тетя, а тебе какой?
- Мне белый… Ну, нарезной который…
- 25 копеек пробивай в кассе.
Помню, как я боялся, когда протягивал потный от ладоней рубль в кассе, что кассир, такая же полная сонная тетка, что и в хлебном отделе, но почему-то без усов, не возьмет его и скажет:
- Мокрые деньги не принимаем.
Но тетка, не сказав ни слова пробила 25 копеек, выдала сдачу и я, немало воодушевленный, направился в молочный отдел. Но тут меня ждало разочарование. В молочном отделе я напрасно выискивал на полках и на прилавке знакомые бело-синие пакеты с надписью «молоко». Чувству, что мурашки опять начинают беготню в меня по спине, я спросил продавщицу, худую, средних лет тетку (почему-то тоже без усов):
- А скажите, молоко… У вас не продается сегодня?
- Ну, сколько можно повторять, - с усталым видом произнесла тетка, — молоко не завезли сегодня. Приходи завтра.
Да, в те времена такое случалось – чтобы купить тот или иной товар, нужно было обойти несколько магазинов. Например, ты мог придти за хлебом в одну булочную – там в наличии только белый хлеб, в другой булочной – только черный. А в третьей – и черный, и белый, но такой черствый и сухой, что хоть гвозди им забивай.
В полном замешательстве я отошел от прилавка и направился к выходу из магазина. Я помнил наказ мамы – сразу же идти домой из магазина. Но на выходе я столкнулся с Анькой Царевой, девчонкой из соседнего дома, с которой мы дружили. Анька вместе с мамой тоже шли в магазин:
- О, Алеш, привет, - ответила Анька, - а мы как раз за хлебом идем. А ты?
- А меня мама за хлебом и молоком послала. Хлеб я купил, а молока нет. Тетя за прилавком сказала, что не завезли сегодня.
- Ой, а мы молоко только то купили… Да, мам ?
- Да, Алеша, скажи маме, что в магазин на Никитинской привезли свежее молоко и сметану, - ответила Анькина мама.
- Куда? – смутился я, краснея от смущения.
Если читатель не знает, я напомню, что моя фамилия – Никитин. А о том, что есть в нашем районе улица Никитинская, я даже не предполагал. С родителями я туда не ходил, а одного меня отпускали не дальше нашего двора. Поэтому я, разумеется, подумал, что надо мной смеются.
- На Никитинскую, - прыснула от смеха Анька, - наверное, в честь тебя назвали.
- Такой нет улицы, - ответил я, чувствуя, что щеки горят, как - будто по ним горячим утюгом прошлись.
- А вот и есть, правда, мам? – спросила Анька.
- А вот и нет.
- А вот и есть.
Я так разозлился на Аньку, что готов был спросить ее:
- А царя в честь тебя назвали, да?
Но не стал, не решился. Во – первых, Анька с мамой. А во-вторых, заплачет еще… А Анька девчонка хорошая, только задается немного.
- Да нет же, Леша, есть такая улица. Ее назвали в честь одного рабочего по фамилии Никитин, который в революции 1905 года участвовал.
Я про такую революцию тогда не слышал, но сами слова о том, что улица такая взаправду есть, меня успокоили. Да и Анька смеяться перестала.
- Словом, маме передай, что молоко туда и сметану свежую завезли. Пускай сходит, она знает где. Да, и передай еще, что я к ней забегу сегодня вечером, три рубля отдать, что я в долг брала.
Я вышел из магазина и подумал, а что, если сбегать в этот магазин и купить молока? Мама и не узнает ничего. И ей заодно не придется в магазин бежать. Но как узнать, где этот магазин? И вообще, где эта улица находится? Узнать, где находится та или иная улица проще простого. Нужно подойти к какому-нибудь прохожему на улице и спросить:
- Простите пожалуйста, не подскажете, как пройти на улицу такую-то и такую-то?
А теперь представьте, что улица называется вашим именем. Это уже, сами понимаете, не так просто. У меня много лет назад был один знакомый, его полное имя – Пушкин Александр Сергеевич. Нет, он не родственник известного поэта Пушкина, просто однофамилец.  И представьте себя, как он смущался, когда однажды, на моих глазах, по телефону заказывал такси, чтобы его отвезли на Пушкинскую площадь:
- Да, алло. Можно заказать такси? Мне нужно добраться до Пушкинской площади. Да. Что? Моя фамилия? Пушкин Александр Сергеевич.
В службе такси подумали, что над ними издеваются, и бросили трубку
Теперь вы понимаете, насколько сложно мне, семилетнему мальчишке, было узнать, где находится улица Никитинская. Даже просто произнести эту фразу было нелегко. Но мне повезло. Сначала, правда, какой-то усатый дядька в темном костюме с портфелем в руке долго и путанно объяснял, что сначала мне нужно пройти прямо, потом налево, потом еще прямо, потом направо, а потом уже на другое право. Я кивал головой, повторяя «угу», «ага», «понятно», хотя, если честно, мне совсем ничего не было понятно. Но я больше всего на свете боялся показаться глупым в глазах взрослых. Так что, когда дядька ушел, пребывая в полной уверенности, что он понятно и доступно объяснил мне дорогу, я снова обратился к какой-то проходящей мимо девчонке лет 12, которая вела симпатичного белого пуделя на поводке:
- Не подскажете, простите, где находится Никитинская улица?
- А, это на автобусе нужно, на 34-м. Пешком далеко… Вон, как раз автобус идет.
Действительно, мимо меня, плавно покачиваясь на ухабах, проехал желтый «Икарус» с номером «34» на табличке сбоку. Автобус подкатывал к остановке метрах в 30 от меня.
- Спасибо, - крикнул я и побежал в сторону остановки.
Полный какого-то вдохновения я с разбегу залетел в автобус и плюхнулся на сиденье у окошка. Но уже через минуту или другую пути я понял, насколько опрометчив был мой поступок. Ведь я понятия не имел, где находится эта остановка. И где находится этот магазин? К счастью, напротив меня сидела старушка с авоськой картошки, от внимания которой не ускользнул мой растерянный вид:
- Куда едешь-то, внучек? – заботливо спросила старушка. Уж не потерялся ли ты случайно?
- А, нет. А вы… Вы не подскажете, где остановка… Ну, которая на Никитинской улице?
- Ох, это еще через 3 остановки. Я дальше еду, но я тебе скажу, когда Никитинская будет.
- Ой, спасибо, - обрадовался я.
Минут через 15 я уже был на Никитинской улице. Это оказалась довольно широкая, но пустынная улочка. По одну сторону улочки располагался парк, а по другую – утопающие в зелени старых тополей старенькие четырехэтажные домики. Я наивно полагал, что продовольственный магазин будет возле остановки, но в обозримой видимости никакого магазина не было. Я снова приуныл. Прохожих вокруг, как назло, тоже не было. Лишь прошел быстрым шагом какой-то парень с большим портфелем в руке. Я кинулся к нему:
- Ой, простите, а где тут магазин «Продукты». Ну, который на Никитинской улице?
- А, там, - парень махнул рукой куда-то в сторону.
- Спасибо, - ответил я и направился в ту сторону, куда указал парень.
Однако через 10 минут пути я понял, что, скорее всего, иду не туда. Меня по-прежнему окружали старые трех- и четырехэтажные дома, но на домах висели таблички с указанием, что я нахожусь уже не на Никитинской улице, а на Прядильной. Мое воодушевление постепенно проходило. В надежде вернуться назад на Никитинскую улицу я свернул в один переулок, потом в другой, потом решил вернуться назад тем же путем, что пришел сюда, но, как назло, каждый поворот приводил меня на новую улицу, на которой я еще никогда не был. Тут меня охватила паника. Ужас. Я понял, что потерялся. Я теперь даже ту автобусную остановку найти не смогу. И еще – во дворах и на улице, как назло, было пустынно. Никого. Совсем... Я вспомнил, что недавно читал книжку, как в одной стране одного мальчишку, как меня, похитили разбойники, увезли с собой и потом стали заставлять его вместе с ними воровать. А я совсем не хотел, чтобы меня похищали. И тем более не хотел, чтобы меня заставляли делать всякие плохие дела. А больше всего я думал о маме. Наверное, она уже волнуется. Может, даже плачет. И, может быть, даже уже считает, что я погиб. И мне в этот момент так жалко ее стало, а заодно и себя тоже жалко, оттого, прежде всего, что вдруг я никогда не найдут дороги домой и меня так же похитят какие-нибудь дядьки вроде тех бандитов. Мной овладело такое отчаяние, что слезы сами собой стали наворачиваться на глаза. К тому же погода, как будто хотела насолить мне в довершение всего, начала портиться – солнышко зашло за облака, начал моросить мелкий, холодный дождик. Не в силах больше сдерживаться, я присел на ближайшую скамейку, стоявшую под раскидистым тополем, и заплакал… Я вообще не был плаксой в детстве, но сейчас…
Разумеется, вокруг меня тотчас стали собираться прохожие. Подошла какая-то пожилая полная тетка в каком-то нелепом сером платье, с матерчатой сумкой в руке, внешне напоминающая чем-то черепаху Тортилу из фильма про Буратино. Подом подошел еще какой-то худой сутулый высокий дядька с профессорской внешностью, в темном костюме и в очках. Под руку его держала такая же худая сутулая высокая тетка, одетая в какой-то странный костюм с широкими штанами. И дядька, и его спутница мне напомнили своей внешностью и осанкой циркуль типа «козья ножка». Прохожие что-то спрашивали у меня, перебивая друг друга, но я их не слышал из-за своих слез. Наконец, до меня донеслась реплика «Тортилы»:
- Мальчик, мы тебя спрашиваем, ты что, потерялся? Почему ты плачешь?
- Я… А… нет, я просто, - начал я.
- А, ну тогда все ясно, - каким-то странным скрипучим голосом перебил меня дядька-циркуль, - мальчик потерялся и всего то. Мы кричим ему, кричим…
- Ты где живешь, мальчик? – очень неприятным тонким голосом, похожим на визг циркулярной пилы, спросила тетка-циркуль.
- Нет, ну совершено ясно, что мальчик нездешний, - проскрипел дядька-циркуль.
- А может, он недавно переехал только, - возразила Тортила.
От такого потока вопросов я даже престал плакать и, будучи не в состоянии ответить ни на один адресованный мне вопрос, только и делал, что переводил взгляд с одного говорящего на другого.
- Нет, товарищи, ну чего с ним разбираться… Давайте отведем его в милицию, а там разберутся, - проскрипел дядька-циркуль.
При упоминании милиции я снова заплакал. Я ужасно не хотел в милицию. Как представил, что со мной там будут «разбираться». В кино я видел, как работают в милиции. Сначала приводят тебя в отделение, сажают за решетку, а потом вызывают к самому главному и строгому милиционеру, который сажает напротив себя, включает настольную лампу, направляет ее тебе прямо в глаза и строгим громким голосом спрашивает тебя:
- Что вы делали тогда-то и тогда-то?
Или
- Где вы были в ночь с первого июня по первое сентября?
Ужас… Я в ужасе вскочил на ноги и отскочил назад, к тополю, росшему у меня за спиной:
- Нет, не надо в милицию… Я ничего же не сделал. Я просто, просто….
Тут я не выдержал и снова заплакал. Неизвестно, чем бы это все кончилось, как вдруг услышал знакомый голос:
- Что тут происходит? Алеша, что случилось?
Я поднял глаза и сквозь пелену застилавших глаза слез увидел нашу классную учительницу, Анну Владимировну. Она стояла рядом с нами, держа в руке пару сумок, и с укоризной смотрела то на окруживших меня взрослых:
- Товарищи, имейте совесть, - ответила Анна Владимировна, - зачем ребенка до слез то доводить?
А надо сказать, что Анна Владимировна совсем молоденькая учительница была, она тогда еще в педучилище училась. И было ей тогда то ли 18, то ли 19 лет. Любили мы ее всем классом просто безумно, как старшую сестру. Все на нее оглянулись и тут опять началось:
- Что же это вы, мамаша, ребенка то одного на улице то бросаете? – проворчала «Тортила».
- Да родительских прав лишать за такое нужно, - проскрипела тетка-циркуль.
- К тому же, зачем выражаться, простите, - прогнусавил дядька-циркуль.
Анна Владимировна, не слушая никого, подошла ко мне, взяла за руки, взглянула на меня и своим привычным, спокойным тихим голосом спросила:
- Алеша, как ты тут оказался? Объясни.
Разумеется, от тихого ласкового голоса Анны Владимировны я сразу успокоился. Я рассказал ей, как пошел за молоком, как молока в магазине не оказалось и как я услышал, что в гастрономе на Никитинской молоко свежее есть. И вот я рискнул нарушить мамину просьбу вернуться сразу домой и поехал. А потом заблудился в здешних улочках.
- Но ведь мама же просила тебя сразу вернуться домой. Получается, что ты не послушал, - с укоризной начала Анна Владимировна.
- Да, но я хотел… Хотел помочь и…
Слезы снова начали подкатываться к глазам. Прохожие просто стояли и молча смотрели на нас.
- К тому же, - продолжила Анна Владимировна, - гастроном же вон там, и остановка как раз напротив.
Я оглянулся туда, куда указывала Анна Владимировна – действительно, недалеко, метрах в тридцати, возле зарослей желтой акации притулилась автобусная остановка. А за ней, за густой листвой раскидистых тополей, виднелось какое-то кирпичное здание со стеклянной витриной. И как это я сразу не увидел.
- Скажи мне, ты на каком автобусе ехал? На 34-м?
- Да
- А на какой остановке вышел?
- Никитинская улица.
- Ну, ты раньше сошел. Нужно было ехать до следующей остановки, Никитинская улица, дом 18. Тут как раз гастроном напротив.
Все встало на свои места. Видимо, я так торопился, что не уточнил у той бабушки, с которой ехал вместе, где находится гастроном. Я даже покраснел от смущения и от стыда.
- Эх ты. Ну тогда пойдем, провожу тебя, - улыбнулась Анна Владимировна.
- Ой. А куда? – испугался я, вспомнил о милиции.
- Ну, как куда? Ты же в магазин спешил.
Анна Владимировна взяла меня за руку, и мы вместе с ней прошли в магазин. Народу там было совсем немного и я, как - будто пытаясь оправдаться загладить вину перед учительницей за свое нелепое поведение и рассеянность, сам прошел к кассе, пробил 2 пакета молока и положил его к себе в сумочку. Больше всего я почему-то боялся не робости перед продавцом, а того, что Анна Владимировна скажет:
- Вот что, дружок, давай-ка мне деньги и я сама пробью молоко.
Но Анна Владимировна молчала. Видимо, понимала меня.
- Ну, теперь давая я тебя на автобус посажу, а то ты снова потеряешься, - с притворной строгостью ответила Анна Владимировна, когда мы вдвоем вышли на улицу.
- Ну, я, - вновь оробел я, и, бросив взгляд на сумки, которые держала в руках Анна Владимировна, спросил, - а вам не тяжело?
- Ну, ничего, привычно, - улыбнулась Анна Владимировна, - мама моя совсем старенькая стала, вот я и бегаю. Ей-то одной невмоготу совсем…
- Ой… А… А давайте… Можно я вам до дома их донесу?
- Ой, ну… Я была бы очень тебе благодарна…
Сумки у Анны Владимировны были и правда не из легких. Но я сжал зубы и пошел за Анной Владимировной:
- Алеша, давай я хотя бы одну сумку у тебя возьму?
- Нет, ничего, - ответил я, чувствуя, что пот градом течет у меня по спине, - я привычный. Я с мамой всегда хожу по магазинам.
- Только не сегодня, - улыбнулась Анна Владимировна.
Анна Владимировна жила рядом, буквально в двух кварталах. Иначе. Я думаю, я ни за что бы не донес сумки в одиночку. И это при том, что мы несколько раз останавливались по пути.
- Может, помочь? – снова и снова спрашивала Анна Владимировна.
- А…. Нет… ничего, - выдавливал я в ответ.
Через минут 15, которые для меня, правда, учитывая тяжесть сумок, показались вечностью, Анна Владимировна уже отпирала ключом обитую дермантиновой кожей входную дверь в свою квартиру на третьем этаже серого кирпичного дома.
- Ну, Алеша, спасибо тебе, - улыбнулась Анна Владимировна, - наверное, без тебя бы я точно их не донесла.
- Да это вам кажется только, - приободрился я, - вы вон какая… Сильная.
Ответил я и покраснел от смущения.
- Да ладно тебе, сильная, - засмеялась в ответ Анна Владимировна, и, уже серьезно, - а тебе урок впредь, все свои обещания, в первую очередь те, что маме даются, выполнять нужно. Нельзя, чтобы близкие волновались за нас с тобой. Для наших родителей мы с тобой должны быть надеждой и опорой в жизни и не давать повода доя волнений и переживаний. Понимаешь меня?
- Ага, - ответил я и от стыда снова поник головой.
- Ну ничего, - ответила весело Анна Владимировна, потрепав меня по голове, - будет тебе урок впредь. А пока давай я тебя провожу домой.
- Ой, ну вам же далеко…
- Ничего. Прогуляюсь заодно. К тому же с мамой твоей давно познакомиться хотела…
Потом вы вместе ехали в 34-м автобусе, и я рассказывал ей о своих сегодняшних похождениях. А Анна Владимировна рассказывала мне о том, как она, будучи еще совсем девчонкой, ну, может, чуть постарше меня, пошла с подружками в лес, отбилась от них и заблудилась. Бродила, бродила по лесу и вышла на полянку, где стоял большой дом.
- Да шутите вы все, - в отчаянии, еле сдерживая смех, ответил я, - вы мне сказку про девочку и про трех медведей рассказываете. Ту, которую я рассказать тогда в классе сам не смог, и вы мне двойку поставили.
- Ну да, - засмеялась весело в ответ Анна Владимировна, - ну вот, заодно, считай, и двойку исправил.
Конечно, когда поднимались к нам в квартиру, ноги у меня дрожали от испуга. Страшно было осознавать, что сейчас меня ждет нагоняй от мамы. Но больше всего я боялся не нагоняя, я того, что мама расплачется при виде меня. Ведь она, наверняка, думает, что со мной что-то случилось. Я на цыпочках позвонил в дверь – на пороге появилась мама. По одному ее виду можно было сразу понять, что она очень взволнована:
- Алеша, - вскричала она, хватая меня за руки, ты где был, несносный мальчишка? Я уже и во дворе смотрела, и у друзей твоих спрашивала.
- Ой, мамочка, я….
- Ой, Валентина Николаевна, - на пороге появилась Анна Владимировна, - извините меня, пожалуйста. Я пошла в магазин, накупила столько всего я сама не смогла донести. И тут Алеша. Он мне просто помог до дома сумки донести, вот и все.
- Мам, ну правда, вот и все, - ответил я и с благодарностью взглянул на Анну Владимировну. А она весело, украдкой, подмигнула мне.
- Простите нас, пожалуйста.
- Да, мам, прости, - ответил я.
- Ну ладно, так уж и быть, - ответила мама, улыбаясь, - проходите, я уже без вашего в магазин через дорогу сбегала и молока взяла. Блины как раз поспели.
Потом мама с Анной Владимировной долго еще сидели на кухне, пили чай с блинами, о чем-то разговаривали и весело заливисто смеялись, как простые девчонки на лавочке возле подъезда. А я сидел в своей комнате и был безмерно благодарен Анне Владимировне, что спасла меня сегодня. Ведь если бы не она, кто его знает… Может, я сидел бы уже в милиции и злой дядька милиционер… Ой, ну хватит об этом. Ведь милиционеры совсем же не злые…
С тех пор прошло уже много лет. У меня самого появилась семья – жена, двое детей, мальчик и девочка. Но даже сейчас, когда мне нужно уйти из дома по делам, даже ненадолго, я всегда сообщаю об этом им. Пусть они поменьше беспокоятся обо мне. Ведь у них и так полно своих забот. Ведь даже у самых маленьких детей бывают свои, большие заботы. Не говоря уже о нас, взрослых.