Волны и скалы Николая Рубцова

               

Перед нами самый трогательный, в высшем смысле романтичный и уникальный сборник стихотворений великого поэта России Николая Михайловича Рубцова – «Волны и скалы». Это единственный сборник, который поэт сам составлял и даже оформлял! Сам же Рубцов и написал предисловие к нему. Не смотря на то, что сборник был самиздатовский, ценность его от этого еще более возрастает: и потому что он первое детище поэта, и что в нем Рубцов впервые заявил в нем о себе, как о новом многообещающем певце России. Совсем не случайно писатель В.Белов отозвался об этом сборнике, как достойном миллионного тиража. Впрочем, Белов как в воду смотрел - сегодня стихи Рубцова издаются миллионами экземпляров!
Россия давно ждало своего сугубо национального, коренного поэта после того, как незаметно и едва ли не под улюлюканье горе-революционеров сошел в могилу великий поэт А.Фет, как потом в революционную смуту были фактически убиты в расцвете сил и лет гениальные поэты А.Блок и С.Есенин, а затем расстреляны поэты-мученики Н.Клюев, А.Ганин, П.Орешин, С.Клычков и многие другие. Фактически русская духовная поэзия вместе с верующим народом взошла на уготованную ей Голгофу. К чести многих русских поэтов, они не отреклись от скорбей и страданий, предпочитая быть с Христом, нежели с предтечами и слугами антихриста. Недуховная и риторичная советская поэзия не могла, да и не способна была удовлетворять духовные запросы православного народа, продолжающего и явно и тайно верить в преобразующую Любовь Божию. И вот, когда казалось, что нам уже не видать новых Пушкиных и Есениных, вдруг является гениальный феномен Николая Михайловича Рубцова. Заметим, что восхождение поэта Н.Рубцова (и тоже на Голгофу) происходило в далеко не лучших условиях, когда на христиан России со стороны советского руководства обрушилась новая волна уже хрущевских гонений. Именно вопреки злобствующему русофобству и атеизму, поставленному на научную основу, на святом небосклоне страны засияла необыкновенная новейшая звезда русской многострадальной, крестной поэзии! Это была звезда поэта Николая Рубцова! Свет ее затмил темноту греховного и атеистического тумана так, что тьма и злоба в испуге отшатнулись от  этого сияния и тут же стали решать, как угасить его, так как доброе сияние всегда раздражает тьму и обличает ее дела.
Вовсе не случайно первый самиздатовский сборник в количестве всего 6 экземпляров был назван Рубцовым «Волны и скалы». Сам автор, бывший моряк северного тралфлота и Северного военного флота пояснял его так, что волны – это жизнь, волнуемая скорбями, а скалы – это встречающиеся в жизни каждого человека препятствия. Значит, по Рубцову, жизнь надо прожить так, чтобы не утонуть в неумолчных волнах житейского моря и не нарваться жизненной ладьей на скалы. Вспомним, что на военном флоте поэт был дальномерщиком. Далеко смотрел и многое видел в совсем ином свете поэт и в дальнейшей жизни. И ранняя гибель Н.Рубцова – это не крушение его жизни, как нам нередко сегодня вещают злобные и прочие голоса, но победа его и триумф над теми, кто готовил и исполнил сценарий зверского убийства в Крещенскую ночь 1971 года в Вологде. В том-то и заключается безстрашие поэта, что он не смотря ни на какие волны и скалы жил, как писал, и писал, как жил. Он сам был неприступной для злобы скалой, о которую безпомощно разбились валы взбесившейся мути и пены. Эту скалу никому не дано свергнуть в пучину житейского хаоса и пустозвонства.
Итак, много было в СССР разной поэзии, но в ней всегда ощущались недостаток, а то и полное отсутствие духовного, именно: веяние Святого Духа, без Которого не может быть никакой Божественности в поэзии и вообще в литературе.  И хотя советское литературоведение немало потрудилось для того, чтобы замолчать духовное в русской классической поэзии и полностью исказить ее авторов, ему не удалось угасить церковный ее дух и настроение. Именно из русской глубинки, вернее сказать, духовных глубин Русского Святого Севера, именуемого в народе Северной Святой Фиваидой, Бог являет Своего очередного вестника. Ведь Бог гордым противится и действует вопреки ненависти и гордости. Стоило зазвучать тихому, напевному голосу Н.Рубцова - эху его тихой родины – мученицы, как были напрочь забыта современная советская поэтическая балаганщина с ее помпезной и декларируемой любовью к человеку труда и «невиданной демократии». Не из литературных обществ и богем произошло явление Рубцовской негасимой звезды, но из океана народной жизни и мудрости, который и является источником духовной поэзии всякого народа в мире. Решительное влияние на Рубцова в становлении его характера и творчества оказали его древний крестьянский вологодский род Рубцовых; сама его семья, ввергнутая в лихолетье страшных лет России: но особенно его мать – молитвенница, певшая на церковном клиросе. Верующая и любящая Россия – Матушка – вот кто выдвигает в лице Рубцова Своего проповедника и защитника. Поэт Н.Рубцов стал тем самым легендарным воином, который, будучи один на поле сражения с безбожной и прочей псевдопоэзией, хоть и пал на нем, но одержал духовную и нравственную победу над ней. Не будем забывать, что столкновение христианско-православного мировоззрения Рубцова пришло в непосредственное столкновение с теми, кто исповедовал совсем другие, враждебные Христу взгляды. Такой была на момент совершения злодеяния убийца поэта. Ее стихи языческо-сатанинского содержания вступили в схватку с добрыми стихами Рубцова, чтобы попробовать умертвить и их, и автора. Кто знает, куда бы зашла виновница в гибели великого поэта Н.Рубцова, если бы ей дали зеленый свет в поэзии того времени (тот же Евтушенко, ныне живущий в США, активно хлопотавший за убийцу)… Звериным чутьем она поняла, что пока будет жить Рубцов, ей нужно забыть о славе и прочих личных преимуществах. Правда, сказанная Рубцовым о ее стихах, взбесила убийцу… Так погиб Николай Рубцов. Почему поэт не уклонился от прилипшей к его славе убийцы? Видимо, и Рубцов понимал, с кем имеет дело и, возможно, внутри себя лелеял надежду на изменение духовного ее мира. Вряд ли он предполагал, что исполнительницей будет именно она. А может, Дербиной вообще отводилась  приманки - «козырной дамы»  (В.Коротаев) в смертельной игре против великого поэта… Если это так, то о том, как на самом деле убили Н.Рубцова, мы никогда не узнаем, что, в общем-то, ничего не меняет. Черное злодеяние против русской поэзии совершенно с величайшим безстыдством и наглостью.
Получается, что Рубцов своей тихой молитвенной поэзией бросил вызов все тем же, кто стоял за убийством Пушкина, Лермонтова Блока, Есенина, кто гнал Тютчева, Фета, расстрелял Клюева, Орешина, Ганина, Клочкова и др., хотя он всего лишь писал, что видел и слышал. Он не мог уклониться от смертельной схватки со злом. Рубцов был готов стать той жертвой, которую бы принял Бог в умилостивление наших грехов, чтобы нам жить и творить по Божески. «Отдай кровь и прими дух» (4-е изречение аввы Лонгина, Достопамятные сказания) – только так в мире совершается духовное торжество над всем греховным и порочным. «Наивысшая радость происходит от жертвы. Только жертвуя, человек пребывает в родстве с Христом, потому что Христос есть Жертва» (преподобный Паисий Святогорец). Да и Священная Крестная Поэзия - что это, как не Жертва ради Бога во спасение людей от власти словесного обмана и порочной жизни. Если сказать еще конкретнее, то это жертва Евангельской Правды. Ничем не поскупиться ради Правды Божией –  вот тот подвиг, которым шел Христос и все Его последователи. А Правда есть Любовь. Ни о каком примирении межу ним, Рубцовым, и врагами Христа не могло быть и речи. И мужественный поэт не отступил от Истины ни в чем и был готов, как он и писал, «безропотно и скромно умереть от выстрела врага». Никакая внешняя злоба и недоброжелательство не могли озлобить великого певца, до конца сохранявшего смирение и кротость. Таким образом, только сегодня мы начинаем понимать, кем на самом деле был поэт Н.Рубцов: это был страстотерпец, мученик – то же что святой человек и творец. Зря у нас пугаются слова «святой», так как святость на земле означает незлобие и покаяние. Святых на Руси еще достаточно много, и мир еще будет стоять ровно столько, сколько будет длиться молитва добрых людей о мире мира. В этом смысле сердечная, добрая поэзия и есть молитва. Великий поэт Н.Рубцов своими добрыми стихами помогает всем, кто еще надеется, верит, любит, а это и есть жертва поэта Богу. Помогая словом другим, Рубцов угождает Богу до сих пор! В стихах Николая Рубцова мы явно и тайно читаем о сокрушении его сердца, чтобы и другим придти  в смирение и любовь. А сердце смиренное и сокрушенное Бог не уничижит. Недаром поэт Е.Исаев величал Рубцова «священником», настолько добрым и ясным был в словах и делах наш великий поэт. Но, как мы знаем, добрые, честные и непримиримые к злобе люди у нас в России погибают быстрее всех…
Слава Богу, что Б.Тайгин, взявшийся вместе с Рубцовым издавать первый сборник рубцовских стихов, оставил нам прекрасные воспоминания о нем. О Борисе Тайгине - Борисе Ивановиче Павлинове (1928-2008) известно, что он был самобытным петербургским поэтом, ценителем и коллекционером музыкальных записей и издателем самиздата. Именно в его домашнем издательстве «Бэ-Та» и вышел первый машинопечатный сборник. Судя по тому, что Б.Тайгин таким образом издавал и других известных поэтов, поэтическое чутье его не обманывало. Б.И. Тайгин говорил: «Я глубоко убежден, что любой литературный труд должен быть прежде всего предельно честным. Если же при этом его труд будет достаточно талантлив, то - рано или поздно, так или иначе - труд этот всегда найдет путь к своему читателю». Но, главное, мы из воспоминаний Б.Тайгина имеем реальное представление о раннем, начинающем Рубцове. Гений Рубцова раскрывался подобием розы или аленького цветка… Особая важность «Волн и скал» состояла еще и в том, что именно этот сборник Николай Рубцов представлял при поступлении в Литературный институт. Без сомнения, уже на момент поступления в Литературный институт Рубцов был своего рода институтом и мог бы и маститых поэтов поучить, как надо писать шедевры. Поступил он туда не столько учиться, сколько побыть в своей разношерстной поэтической среде. К тому же и на какой-то свой угол можно было рассчитывать.
А.В.Антуфьев пишет в воспоминаниях (он встречался с Б.Тайгиным): «Мало кто знает, как скрупулезно работал Н. Рубцов над этой книгой, несколько раз редактировал стихи, приносил новые, снова их дорабатывал. Борис вспоминает, что ему приходилось по 6-8 раз перепечатывать одно и то же стихотворение, но зато каждое получалось полностью авторским. Борис, набравшись терпения, упорно работал над книгой, ибо понимал волнение автора. Ведь для Николая это была первая его книга, а не просто подборка стихотворений. Николай говорил Борису, что это же: книга - единый смысловой организм, и он должен быть живым. Первая книга очень важна для поэта, именно по ней читатель будет судить о его стихах. Первое впечатление всегда самое сильное. К 7 июля был готов сборник из 35 стихов, но Н. Рубцов 10 июля принес еще 3 стихотворения, два отвергнутых ранее и теперь полностью переработанные, а также вновь написанное накануне прихода стихотворение «Поэт», посвященное Г. Горбовскому. Позднее Глеб Горбовский скажет, что «он, прочтя это стихотворение, понял: Николай - поэт от Бога, которому суждено создать шедевры великой русской поэзии». 11 июля Николай снова был в гостях у Бориса Тайгина, он принес предисловие «От автора», мотивируя это тем, что в книге вроде как чего-то не хватает, и что нужно пояснить читателю свою жизненную позицию и взгляды на поэзию. Здесь автор выскажет свое кредо: «В жизни и поэзии - не переношу спокойно любую фальшь, если ее почувствую». Николай Рубцов это кредо пронес через всю свою недолгую, но трудную жизнь. Такой же жизненной позиции придерживается и Борис Тайгин. Поэтому не случайным событием была их встреча, а пророчеством судьбы. Итогом чистой и бескорыстной, недолгой, но такой насыщенной событиями дружбы двух поэтов стало рождение первой книги стихов Николая Рубцова. У Николая Рубцова был хороший разборчивый почерк, о чем говорят подлинники его стихотворений, которые бережно хранятся в архиве Б.И. Тайгина. Далее Борис Иванович показывает мне обложку книги и рассказывает, что Николай Рубцов сам сделал графическое изображение для обложки: он нарисовал рыболовный траулер среди волн. Чуть позже Рубцов принес акварельный рисунок. Как оказалось, Николай Рубцов прекрасно рисовал. На первых двух экземплярах Б. Тайгин написал текст названия книги и сделал художественно оформленные обложки, а остальные четыре экземпляра имели обложки простые, отпечатанные на пишущей машинке. 13 июля Николай вновь появился на пороге квартиры Бориса Тайгина и, увидев на письменном столе 6 экземпляров своей первой книги стихов, был чрезвычайно растроган. Четыре книжки Борис Тайгин вручил Николаю, а две оставил себе. Как вспоминает Борис Тайгин, так «непосредственно радоваться мог только Николай Рубцов - добрый и честный человек с большой и светлой душой». На подаренном Борису Тайгину экземпляре книжки «Волны и скалы» Николай Рубцов написал дарственную надпись: «Удивительному человеку, влюбленному в поэзию и делающему великое дело - Боре Тайгину - с бесконечной благодарностью. Ленинград. 13 июля 1962 г. Н. Рубцов». Авторучку, которой была сделана эта запись, Борис бережно хранил в особой коробочке в своем рабочем столе как память о Н. Рубцове. Когда я сказал ему в очередную встречу о том, что к 60-летию со дня рождения поэта в Мемориальном музее села Никольского открывается обновленная экспозиция, Борис решил расстаться с близкой для сердца вещью и подарить ее. Это поручение мною было выполнено. И теперь рядом с книгой «Волны и скалы» в музее лежит эта самая авторучка с аннотацией Бориса Тайгина, повествующей о том, что этой ручкой пользовался поэт Николай Рубцов при подготовке стихов к изданию своей первой книжки».
  Теперь обратимся к более известным воспоминаниям самого Бориса Тайгина о написании и издании «Волн и скал»: «Во   времена, когда я посещал литературное объединение рабочих поэтов при Дворце Культуры им. Горького в Ленинграде - (1961-68 годы) - я периодически, довольно часто бывал в Доме Писателей, что помещается в бывшем особняке графа Шереметева, на ул. Воинова, 18. В те годы там довольно часто устраивались выступления рабочей и студенческой молодежи, склонной считать себя поэтами или писателями! На таких вечерах почти всегда бывало интересно, т.к. кто-нибудь из выступавших непременно прочтет необычный по форме, сомнительно-спорный или фривольно-озорной стих, и тут же стихийно возникают диспуты, - уже сами по себе интересные и полезные, хоть иногда и не в меру горячие... На одном из таких вечеров, состоявшемся 24 января 1962 г. - (дата точная, потому что у меня сохранился пригласительный билет на этот вечер!) - читал свои новые стихи, вернувшийся из сезонной поездки на север, где он ходил на рыболовном траулере ловить рыбу, на вид молодой, но почти без волос на голове, худощавый и низкорослый парень - Николай Рубцов... До него уже побывали на сцене, читая свои стихи, другие поэты. В подавляющем большинстве, их стихи были буднично-обычные, серые, пустые, а некоторые - и вовсе откровенно-бездарные... Стихи эти слушались не очень внимательно, и в зале стоял характерный шумок, когда аудитория, как говорится, «и слушает, и не слушает...» Когда же на сцену вышел Николай Рубцов, одетый, как с первого взгляда могло показаться, специально нарочито-небрежно: в заношенном пиджаке и в мятых рабочих брюках, в огромном шарфе, обмотанном вокруг шеи поверх пиджака, то это невольно обратило на себя внимание! Аудитория как бы весело насторожилась, ожидая чего-то необычного, хотя многие, бывшие на том вечере, еще не знали ни Рубцова, ни его стихов... Николай Рубцов подошел к самому краю сцены, посмотрел в зал, неожиданно и как бы виновато улыбнулся, и начал читать... Читал он по памяти, громко и разборчиво, слегка раскачиваясь и помахивая правой рукой в такт чтению; читал напевно и однообразно, словно сельский дьячок в церкви; читал один стих за другим, почти не делая паузы между ними... Все время лез в глаза этот шарф, небрежно обмотанный вокруг шеи, со свободно свисающими длинными концами, почти достающими до пола... (Забегая вперед, следует сказать, что Николай Рубцов почти никогда, ни при каких обстоятельствах не снимал с шеи этот, ставший легендарным, шарф! Входя в помещение, где следовало раздеться, он снимал головной убор и пальто, но шарф непременно оставлял на себе! Чем он руководствовался, делая так, остается неизвестным, но так он делал всегда! Так было и на этот раз...) Однако, содержание стихов было настолько неожиданным и необычным, что сыграло роль «волшебной палочки»: аудитория мгновенно угомонилась и стала внимательно слушать стихи! Это были совсем недавно написанные стихи-зарисовки различных эпизодов из моряцкой жизни на рыболовном траулере... Стихи освещали труд и быт моряков - под каким-то совершенно своим, особым углом зрения! И все они были насквозь пропитаны необычным юмором: одновременно и веселым, и мрачным, но непременно вызывающие в зале искренний смех и веселое оживление! Стихи читались автором - без тени улыбки, монотонно и серьезно, чем еще больше увеличивался комизм смысла! У наиболее эмоционально настроенных слушателей - смех пробивался, даже не ожидая, когда автор дочитает очередной стих до конца... Каждый прочитанный стих сопровождался искренними шумными аплодисментами, смехом, выкриками с мест: «Вот дает!», «Читай еще, парень!» и тому подобными... Ему долго не давали уйти со сцены, хотя регламент выступления давно кончился...
Этим выступлением, после своего довольно долгого отсутствия, Николай Рубцов вновь напомнил о себе, как интересный и самобытный поэт, со своим абсолютно-личным взглядом на мир! Все у него казалось неподражаемым и неповторимым: внешний вид, своя манера чтения, свой «рубцовский» угол зрения на суть вещей, своя подача второго смысла через текст стиха... Он умел видеть серьезное в смешном и смешное в серьезном, и совершенно «по-рубцовски» своеобразно подать это в стихе, подать с мягкой лиричностью, нигде не акцентируя на чем-либо, никогда не подавая смысл стиха «в лоб», ибо по сути своей, он был, прежде всего, поэтом нежнейшей, глубоко-лирической, истинно русской души, тонко чувствующей жизнь природы и ее взаимоотношения с человеком...» Ничего не добавишь в этой прекрасной оценке легендарного поэта! Но вот с другими словами Б.Тайгина мы не вполне согласимся: «Лирические же стихи Ник. Рубцова почти всегда пронизаны острой тоской об уходящем старинном патриархальном укладе деревенской России и протестом против грубого и губительного наступления города на деревню... Он искренно сожалел, что все меньше и меньше остается в России глухих уголков с первозданной природой и патриархальным укладом крестьянской жизни, - уголков, где можно спокойно отдохнуть душой и телом от всяческих благ городской цивилизации...» Вряд ли Рубцов думал вообще об укладах, как города, так и деревни. Его тревожили более глубокие духовные вопросы, например, безверие и маловерие народа, прямо ведущее к безнравственности. А уж об отдыхе душой и телом великий поэт вряд ли помышлял. Ему нравилось быть среди простых, как и он, людей, на родных просторах. Б.Тайгин: «Николай Рубцов был поэтом, очень остро чувствующим дикие контрасты современного мира, искренно и глубоко переживающим любую грубость и несправедливость, на которую многократно наталкивалась его легкоранимая душа... Всю свою недолгую жизнь он был очень одинок в этом мире, хотя и был постоянно окружен так называемыми «друзьями-собутыльниками»... От выпивки он, как правило, никогда не отказывался, однако вместе с тем - обладал редкой способностью не выпить лишнего! Он всегда знал, когда именно следует остановиться, поэтому хоть он и бывал довольно часто «на взводе», но здравого рассудка никогда не терял!..» Вспомним и мы очень теплые и трогательные воспоминания медсестры Н.Старичковой, которая описывает великого поэта Н.Рубцова до последнего дня совсем другим нежели те, кто привык очернять русскую поэзию и русских поэтов. Никакого алкоголизма, наоборот, поэт вынужден был иногда прятаться от слишком надоедливых (мы не пишем специально надоедливых…) любителей вина. Водку, как известно, Рубцов не пил. Пора бы давно понять, что алкоголики не пишут гениальных стихов и не издают за короткое время сборники стихов-шедевров…
       Б.Тайгин: «В Доме Писателей, после окончания официальной части вечеров поэзии, почти всегда начиналась их неофициальная часть: обычно никто не спешил в гардероб. Люди собирались группами в разных многочисленных кулуарах большого здания-дворца - на площадках лестниц, в комнатах отдыха, в буфете и т.п. Обменивались мнениями о прошедшем вечере поэзии, о прослушанных только что интересных (или же бездарных) стихах, о том или ином выступавшем поэте. Или просто беседовали о литературных и прочих новостях, курили. А за столиками в буфете, естественно, и не только курили! Здесь так принято издавна. Это традиция. Так было и на этот раз! Вокруг Рубцова, севшего за один из столиков в буфете, собралась, оживленно беседуя, группа молодых людей, которые вероятно знали его раньше. Но подходили к столику и те, кто только что, после выступления Ник. Рубцова, стал поклонником его поэзии. Подходили в надежде познакомиться поближе с автором, а возможно, и достать тексты особо понравившихся стихов... На меня, увидевшего и услышавшего в этот вечер Николая Рубцова впервые, его стихи произвели настолько чарующее впечатление, что мне непременно захотелось достать тексты всех его стихов, и, конечно же, лично познакомиться с их автором!
Однако сделать это мне удалось несколько позже, и вот при каких обстоятельствах: еще в декабре 1961 года я был принят в литературное объединение «Нарвская Застава», находящееся при дворце культуры им. Горького. Это был кружок молодых рабочих поэтов, собирающихся по вечерам один раз в неделю, и под руководством профессионального поэта Игоря Михайлова, изучающих основы теории стихосложения, историю русской и советской поэзии, а также делающих критический разбор того, что пишут сами члены кружка. А один раз в год, в мае месяце, организовывался «вечер встречи». Печатались пригласительные билеты, приглашались все желающие... Такой вечер состоял из двух отделений: сначала - вступительное слово руководителя кружка и выступления членов кружка, а после перерыва - стихи читают гости: поэты-профессионалы или поэты, чьи стихи уже публикуются в периодике, и у кого готовится к изданию книжка стихов... Вот, на такой «вечер встречи», состоявшийся 6 мая 1962 года во Дворце культуры им. Горького, в качестве гостя, приехал читать свои стихи Николай Рубцов! На этом вечере, во время перерыва, я и познакомился с ним. Мы легко и просто разговорились. Я рассказал ему о впечатлениях, вынесенных мною с того январского вечера поэзии в Доме Писателей, на котором впервые увидел и услышал его... Он как-то весело внимал моему, вероятно, сбивчивому и не очень вразумительному рассказу; потом он сказал, что я - хороший парень и, наверно, по-настоящему люблю поэзию! Он записал мой домашний адрес и телефон, и мы договорились, что он в ближайшем будущем приедет ко мне! На этом мы и попрощались, ибо раздавшийся звонок приглашал нас к началу второго отделения вечера...
В конце мая он позвонил мне по телефону, мы уточнили день и час его прихода ко мне, и вот - 1 июня 1962 года Николай Рубцов у меня дома! Он оказался простым русским парнем с открытой душой, и минут через 10 после его прихода, мы беседовали, как старые друзья! Я включил свой магнитофон, и мы прослушали чтение поэтами своих стихов, которые у меня были ранее записаны на ленту. Я сказал Николаю, что решил записывать на магнитофонную ленту стихи своих друзей в авторском чтении, и что, как мне кажется, через определенный отрезок времени, такие записи будут представлять уникальную ценность! Он одобрил это начинание, и тут же - сам зачитал мне на ленту десять своих стихов! Я так же показал Николаю несколько машинописных книжечек, которые сам напечатал их, и объяснил, что таким вот образом решил собирать совершенно необычную библиотеку современной поэзии, где авторы стихов - мои друзья, стихи которых я хотел бы иметь у себя! Эта мысль очень понравилась Николаю, и тогда я тут же предложил напечатать, с помощью моей машинки, подобие настоящего сборника стихотворений Николая Рубцова, под редакцией самого автора! У Николая имелось с собой довольно много машинописных листков с его стихами, и мы, не откладывая дела в «долгий ящик», стали обсуждать, что из себя должна представлять такая книжка стихов? Николай набросал ориентировочный макет книжки. Я советовал проставить под каждым стихом - место написания стиха и точную дату, ибо считаю, что это весьма важно для всесторонне-осмысленного и глубоко-объективного восприятия смысла, заложенного в подтексте стиха, т.к. любой стих любого поэта, если только это не отвлеченно-абстрактная лирика, так или иначе, но обязательно связан с датой его написания или по крайней мере, рождения замысла написания стиха. Это абсолютно безспорно... Расстались мы в этот вечер добрыми друзьями. В свете нашего замысла об издании его книжки стихов, Николай в скором времени обещал снова зайти ко мне. Я немедленно приступил к печатанию на машинке оставленной им подборки стихов, получая при этом настоящее эстетическое удовольствие, настолько стихи его были великолепны! В течение полутора месяцев (июнь и пол-июля) Николай бывал у меня довольно часто, имея с собой новые стихи, новые мысли и конкретные предложения по изданию его книжки. Вероятно, он периодически возвращался к доработке текстов ранее написанных им стихов, исправляя и переделывая в них отдельные строки и даже целые строфы, постоянно улучшая стих до классического образца... Была ли эта практика случайной, или он постоянно так работал, доводя свои стихи до совершенства, сказать не берусь, но в период печатания его книжки стихов, мне приходилось неоднократно перепечатывать заново уже готовые страницы, т.к. в тексты многих стихов Николай вносил, иногда в один и тот же стих неоднократно, разные изменения... Если изменения были значительны, менялась дата написания стиха!
В начале июля работа по созданию задуманной нами книжки подходила к концу. Книжка уже имела «своё лицо»! В окончательном варианте, в книжку было включено 38 стихов разных лет, разделённых на 8 тематических циклов. Назвал он эту свою книжку: «ВОЛНЫ И СКАЛЫ», объяснив, что «волны» означают волны жизни, а «скалы» -различные препятствия, на которые человек натыкается во время своего пути по жизни. Стихи в книжке - именно об этом, и лучше, чем это название, для книжки придумать невозможно! Так сказал Николай Рубцов об этой своей - первой в жизни - книжке стихов, творчески созданной им самим, и был он бесконечно прав! Эта книжка - его первое детище, и была эта книжка ему очень близка и дорога. Я знаю, что с этой книжкой в руках он был на вступительных экзаменах в Литературном институте, да и потом всегда носил ее при себе, с гордостью показывая ее своим друзьям и знакомым! ...Итак, 7 июля книжка была, наконец, полностью готова, и оставалось лишь ее переплести. Николай весь этот вечер был у меня, долго и внимательно перечитывал машинопись перепечатанных стихов, остался очень доволен получившейся книжкой и, между прочим, сказал, что я безкорыстно делаю великое дело, и История этого не забудет! Разумеется, я поблагодарил его за столь высокую оценку моих трудов... Николай сказал, что ему пришла в голову мысль написать несколько слов «от автора книжки, как бы вместо предисловия; спросил, как я это расцениваю? Конечно, я с радостью поддержал эту идею! И вот, 11 июля - Николай вновь у меня, с готовым текстом «от автора». Я перепечатал это авторское предисловие, после чего переплел все 6 экземпляров. 13 июля все эти книжки лежали на письменном столе, совершенно готовые. Полуторамесячная работа была завершена! Вечером пришел Николай, увидел эти книжки, и был растроган чрезвычайно! (Так непосредственно и радостно воспринимать дорогие сердцу события умеют только добрые и честные люди, с большой и светлой душой!) Конечно, по русскому обычаю, появилась на столе бутылочка «московской», и все, к этому соответствующее. Прочел Николай, по моей просьбе, для записи на магнитофонную ленту, еще два стиха:  новый, только что написанный стих – «Поэт» (стих посвящен ленинградскому поэту - Глебу Горбовскому, хорошему другу Ник. Рубцова.) И второй стих - веселый и шуточный - под названием «Разлад» (к сожалению, этот стих на ленту полностью не попал, т.к. лента кончилась...) Я торжественно преподнес Николаю первый экземпляр книжки - как наиболее лучший, выглядевший, как настоящая типографская книжка! - и поздравил его, как поэта, имеющего первый сборник стихотворений! …И пусть, в силу обстоятельств, эта книжка могла быть сделана всего в 6-ти экземплярах, но все равно для молодого поэта такая книжка - начало, первый шаг в большую литературу! Время показало, что я не ошибся: у Николая Рубцова, при жизни, вышло четыре официальных сборника стихотворений. Далеко не каждый писатель, в наше время, может похвастаться таким вниманием: через год - по книжке стихов! ...Николай Рубцов по-прежнему мечтал о серьезном пути в большую литературу. Он твердо знал, чего хотел! Знал, что рожден настоящим поэтом, верил в свою звезду, в свое предначертанье на Земле!
В конце августа 1962 г. Ник. Рубцов берет на заводе небольшой отпуск за свой счет и едет в Москву - попытаться поступить в Литературный институт. Приемные экзамены уже давно начались, к тому же, был там и конкурс.. Но произошло невероятное: в начале сентября, вечером, буквально на несколько минут, зашел ко мне Ник. Рубцов. Был он радостный и возбуждённый. Сказал, что в Москву ездил не зря: его приняли в Литературный институт! И теперь он срочно берет на заводе расчет, едет жить и учиться в Москву! От института в Москве ему дают общежитие. «И вот, - сказал он, - забежал к тебе попрощаться и еще раз поблагодарить тебя за книжку: я на собеседовании читал стихи, держа ее в руке, и потом она побывала в руках у всех членов комиссии, вызвав у них удивление и восхищение немалое! Думаю, что она являлась для меня как бы талисманом. Всегда буду хранить ее, как самое дорогое, заветное!. А экзамены разрешили сдать мне в течение семестра!» Я пожелал ему «ни пуха, ни пера» в его предстоящей учебе и всяческих успехов на творческом пути! Мы дружески, тепло попрощались, и он ушел.. Это была моя последняя встреча с Николаем Рубцовым, - поэтом по-настоящему интересным, имеющим глубоко свое видение мира, и умеющим это видение и философские раздумья, с этим связанные - передать волшебством поэзии, музыкой слова! Научиться этому нельзя: такое - либо дано, либо не дано! Но судьба Ник. Рубцова оказалась поистине трагической: в то самое время, когда поэт, пройдя по жизни все предварительные творческие этапы, выходил на свою основную дорогу Большой Поэзии, нелепая и странная гибель отняла у русской литературы этого поэта…»
В оценке Б.Тайгиным личности и творчества великого поэта Н.Рубцова не хватает как раз духовного начала, которого одной образованностью и культурой не возьмешь. Духовность в Святом Духе приобретается немалыми трудами и особенно отречением творца от всего лишнего житейского, что препятствует свободе духовного творчества (все личные вещи, книги, бумаги, постельное белье, одежда после убийства Рубцова поместились в одной картонной коробке…) Поэтому и мало гениальных поэтов, хотя у России их больше всего, что мало решающихся всего себя целиком посвятить делу служения Богу и ближнему словом. Дело поэзии – богослужение. Поэт, во всяком случае, в России, – фигура пророческая, трагическая. Вокруг блестящего поэта всегда сгущается тьма, чтобы угасить воздействие его света на других. Это кажется, что поэт Рубцов к 1971 году только выходил на дорогу большой поэзии. Он сделал все что мог и более того. Главное – он безсмертными стихами защитил русскую поэзию от всего бездуховного, лживого, несвятого. Исполнив свой святой долг до конца, он погиб, как воин и герой. Таким духовным ратником на полях сражений добра против зла можно только гордиться. Рубцову удалось пропустить через себя все достижения предшествующей ему поэзии и двинуть общее дело Русской Поэзии дальше к Христу и Царству Небесному. Согласившись с оценкой Рубцова как «предельно-чистого и честнейшего, удивительно-своеобразного человека, казавшегося, в силу таких сочетаний, подчас человеком наивным и странным, но совершенно по-своему - одновременно! - человеком веселым и грустным, всю свою жизнь стремившимся к своей заветной мечте», мы против того, чтобы считать злонамеренное убийство поэта в Крещенскую (Богоявленскую) ночь 1971 года.
Мы тоже слышим задумчивый и певучий голос Рубцова:
 
                Знаю только: потянет на Русь!
                Так потянет, что я поневоле
                разрыдаюсь, когда опущусь
                на свое вологодское поле...
       
Со слов Н Рубцова стихотворение, в том числе с этими строками, написано было им экспромтом 12 августа 1962 года в дневном поезде, на пути из Ленинграда в Москву.
Словно желая немного поправиться, Б.Тайгин искренне заключает: «Ирония судьбы сыграла с ним злую шутку: от природы отзывчивый, нежный, добрый человек, он все 35 лет своей жизни прожил одиноко и неприкаянно, так и не получив от жизни «ни кола, ни двора..» Однако, за это короткое мгновение жизни, он успел достаточно много сделать для российской поэзии!» (Ленинград, май-июнь 1974 г.).  Мы же добавим следующее – Рубцов и не стремился иметь от жизни то, что желают обыватели. Поэт ничего такого не ожидал от жизни и людей, духовно прозревая и сущность жизни и на себе испытав ее трудности. Единственно, что он всем сердцем желал (и достиг этого!) – это помочь добрыми стихами сильно бедствующим людям. Кто прошел через многое и остался незлобным человеком, тот только может помочь другим людям. Люди за такое самопожертвование поэта, продолжают его любить и прославлять так же от всего сердца.  Николай Рубцов восстановил авторитет русской классической поэзии, став ее верным продолжателем, едва ли не лучшим за всю ее историю.               
Б.Тайгин пишет «Два слова» к перепечатанному в 1997 году в Санкт-Петербурге сборнику Н.Рубцова «Волны и скалы» (200 экз.) следующее: «В  Ленинграде, в июле 1962 года - тридцать пять лет тому назад! - мною была издана книжечка стихотворений, в то время еще неизвестного в русской литературе, лишь начинавшего писать стихи Николая Рубцова. Сделано было, на пишущей машинке с необычным шрифтом, всего шесть экземпляров таких книжечек, в которых Николай Рубцов поместил 38 своих стихотворений, разделив их тематически на 8 циклов. Жил и работал Николай Рубцов в то время в Ленинграде и был активным членом литературного кружка «Нарвская Застава», где раз в неделю собирались молодые люди, для которых поэзия была главным увлечением в жизни! Осенью 1962 года Николай Рубцов был принят на дневное отделение Литературного института и уехал в Москву, поселившись в студенческом общежитии института. В последующие 9 лет его жизни Николай Рубцов закончил институт, много ездил по России. Его стихи периодически публиковались в разных московских журналах, а в 1965 году в Архангельске выходит первая официальная книжка стихов. В 1967 году, в капитально-доработанном и дополненном виде, книга стихов выходит уже в Москве. Еще не успев закончить институт, Николай Рубцов уже прочно занимает свое место в русской поэзии! После окончания института он возвращается на свою любимую вологодскую землю, которую всегда считал своей второй родиной. Здесь, в Вологде, он собирался жить, работать, писать... Но здесь, в Вологде, Николай Рубцов был зверски убит, в своей квартире, в ночь с 18-го на 19-е января 1971 года. При жизни Николая Рубцова вышли в свет четыре его книжки стихов, не считая публикаций в периодике. После 1971 года вышло в разных городах России много книг с его стихами, научно-исследовательские труды о нём и его поэзии, искусствоведческие работы по его творчеству, а также книги, в которых собраны воспоминания о нём, о встречах и дружбе с ним, написанных его друзьями или людьми, хорошо его знавшими. Все это еще и еще раз говорит, КАКОГО поэта потерял литературный мир России в лице Николая Рубцова... Сегодня, в канун тридцатипятилетия со дня издания самой первой - полностью авторской - книги стихов Николая Рубцова, названной им «Волны и скалы», было решено - во избежание каких бы то ни было разночтений - переиздать этот сборник стихов, абсолютно точно скопировав оригинал 1962 года, лишь с той разницей, что вместо машинописного текста - использован компьютерный набор. Книга эта особо ценна тем, что ее составлял сам автор, причем без вмешательства цензуры! Она показательна еще и тем, что в ней собраны все лучшие, по мнению автора, стихи, характеризующие начало его творчества. Этот сборник он посвятил М.И.Лагуновой, - учительнице русского языка и литературы Хибиногорского горного техникума, в котором в свое время учился. И сегодня эта юношеская книжка не только не утратила своего значения, а, наоборот, стала особенно нужной и значимой для литературоведов, изучающих первые шаги начального периода творческого наследия поэта. А также книжка будет ценной для многих любителей истинно русской поэзии и особо ценной для его друзей, свято хранящих все то, что является хотя бы составной частью светлой памяти Друга и Поэта. Октябрь   1997,  Петербург».


                ВОЗНЕСЕНИЕ

                Сегодня четверг - Вознесенье Христа!
                Помолимся Господу Богу!
                Душа пред Всевышним кристально-чиста.
                Склонимся ж к святому порогу!

                Как облаком легким вознесся Христос!
                Молитесь же, сестры и братья!
                Он Веру великую людям принес,
                Он вынес мученья Распятья!

                В мерцании свечей и в сиянии икон -
                ничтожны мирские забавы.
                Отец Иннокентий взошел на амвон,
                и грянули Господу СЛАВУ!

                Торжественно-строгий Никольский Собор.
                Спешите, народ богомольный!
                Хулящим христианскую веру - позор...
                Спешите на праздник Престольный!

Это стихотворение написано Б.Тайгиным в 1961 году… Мы не знаем, какое именно влияние оказал Б.Тайгин на творчество Н.М.Рубцова, но что они были близкими по духу людьми, это итак ясно. Рубцов обладал гениальной способностью распознавать дух людей и учиться у них, если было чему учиться.

                ***

Итак, перед нами уникальный, чисто авторский, ставший легендой, первый самиздатовский сборник стихов Николая Михайловича Рубцова, напечатанный одним пальцем на машинке в своей квартире Б.Тайгиным.
Поэт – это тот человек, который не может молчать о Правде Божией. Он больше чем другие понимает ответственность перед Богом за то, что если молчать перед хулителями  Бога, перед теми, кто попирает гармонию и уничтожает красоту, то таким молчанием предается Бог. Когда нечестивый Арий произнес на Бога хулу, Чудотворец Николай при всем Соборе честных Отцов ударил его по щеке… Видя, что многие люди увлечены временным в ущерб вечному и тяготятся чтением духовного, Господь посылает Своих избранников – поэтов, чтобы они гармонично составленными песнями делали духовный труд других более сладким, избавляя трудящихся от скуки и уныния. Особенно это характерно для современного времени с его технологизацией и резко возросшей негативной информатизацией. Люди устали от пустословия, празднословия, «научнословия» и сухого богословия. Прорвать эти словесные нагромождения и призвана Божественная Поэзия – простая, ясная, окрыляющая, возвышающая души от земли к небу. Такие сладкоголосые поэты – сущие Ангелы своей Родины и мира!
В пене разыгравшихся, разъяренных волн, силу которых вполне испытал моряк Н.Рубцов, отважно плывет вперед корабль – это достаточно большой для того времени рыболовецкий траулер, на котором одно время работал поэт. Корабль сильно накренился на левый борт… Вот-вот судно наскочит на камни… Устоит ли он против разгула вольной стихии? Теперь нам сам великий поэт представляется вот таким кораблем, смело преодолевающим житейские бури и не подвергшимся никакому крушению. Но самое главное – все стихи Николая Рубцова – это вот такие прекрасно построенные корабли, которым суждено большое, если не вечное плавание! Ведь великое никогда не изрекается просто так, но обязательно с великой целью и, как правило, даже не от того, кто это изрек, но через него посредством действующего в мире Святого Духа. «Мой язык есть трость писца, то есть Святого Духа…» (Святитель Василий Великий). В.Белков, один из первых вологодских рубцоведов оставил следующую запись после изучения стихов Н.Рубцова: «Его рукой водила неземная сила…» Поскольку слова есть выражение духа, то они нас будут либо оправдывать, либо, увы, обличать. Нерукотворные стихи – это значит слова, идущие прямо из доброго сердца горящего огнем любви ко всему светлому, а светлое есть даже в самой падшей, потерянной душе. И вот Рубцов берется стихами улавливать людей из несчастий и житейской стихии, чтобы они спаслись для Царства Небесного. Иные могут возразить нам, что, мол, самые добрые и чистые стихи ничего не меняют в мире, так как мир все больше скатывается к злобе и антихристианству. Но мы ответим так, да, в мире угасает любовь, но это не значит, что все погибнут для Бога. Те, кто решится жить и любить ради Христа, ради торжетва Правды, слушая Слово Божие и слова вестников Божиих – христианских поэтов, те не озлобятся, но спасутся. Одна душа для Бога дороже всего мира.
Не будем забывать, что оформление обложки для сборника «Волны и скалы» нарисовал сам поэт. Это пока самое удачное наглядное оформление рубцовских стихов, потому что рисунком на обложке Рубцов показал и часть истории своей жизни, и многое другое. И уже корабельная мачта представляется на рисунке крестом, под сенью которого совершал плавание в жизни великий поэт. А раз с крестом, то дело поэта не пропало – его корабль благополучно дошел до Божией пристани… До сих пор не создано графики и вообще иллюстраций, в полной мере достойных поэзии Н.М.Рубцова, как и его портретов (кстати, это касается и музыки). Рубцов остается, большей частью, неуловим для других художников и скульпторов, за исключением разве что памятника В.Клыкова поэту в Тотьме.
Итак, на обложке самиздатовского сборника мы видим очень удачную картину самого Николая Рубцова! Нигде больше поэт не выступит в качества оформителя своих стихов, хотя рисовал Рубцов очень даже неплохо. Он всего себя целиком посвятил искусству слова, считая, что и без него гениальных художников хватает. Сверху крупными букавами начертано «Николай Рубцов». Слово «Волны» написаны одним более легким шрифтом и цветом, образуя как бы находящую волну, «и» отдельно и ниже «скалы» другим более строгим шрифтом и одним цветом, так что создается впечатление, что написано «Николай Рубцов и скалы», а «волны» левее и менее заметно. Мы уже отмечали, что поэт был в жизни живой мужетвенной скалой, которая непрерывно отражала атаки волн житейского многопопечения, и мирского благополучия.  Поэтому Рубцов и получил духовную силу выражать только Правду, и ни одним словом не служить лжи. Внизу обложки «Ленинград. «Бэ-та». 1962»
Особого внимания заслуживает «Предисловие» к первому сборнику в исполнении самого Н.Рубцова. В нем поэт ясно и категорично выразил свою жизненную и творческую позицию, которую никогда впоследствии не менял. Внимательно послушаем Н.Рубцова: «В этот сборник вошли стихи очень разные. Веселые, грустные, злые. С непосредственным выражением и с формалистическим, как говорится, уклоном. Последние - не считаю экспериментальными и не отказываюсь от них, ибо, насколько чувствую, получились они живыми. Главное – что в основе стиха. Любая «игра» не во вред стихам, если она от живого образа, а не от абстрактного желания «поиграть». Если она – как органическое художественное средство. Это понятно каждому, кто хоть немножко «рубит» в стихах».
По Рубцову, стихи должны быть разными, как по настроению, так и по содержанию. Лишь бы они получились жизненные – живые. При этом главное – что в основе стиха. В основе же должна быть органичность, то есть, чтобы стих от начала до конца был цельным произведением, читаемом на одном дыхании. Стихи могут бы даже злые, если они протестуют против злобы и человеконенавистничества. Больше всего Рубцов не любил злобствования в искусстве и восставал против преобладания животного в нем над духовным. Именно так поэт Рубцов оценил злые стихи своей убийцы, отметив в них паталогическое начало.
«Кое-что в сборнике (например, некоторые стихи из цикла («Ах, что я делаю?») слишком субъективно. Это «кое-что» интересно только для меня, как память о том, что у меня в жизни было. Это стихи момента»
Кстати, кто «рубит» в стихах, то есть пишет не бездарно, а органично, и понимает, что в основе поэзии, да и всей жизни полагается любовь (к Богу и к ближнему), тот знает, что писать стихи момента очень трудно. Об этом еще говорил поэт А.Фет.
«Стихотворения «Березы», «Утро утраты», «Поэт перед смертью…» не считаю характерными для себя в смысле формы, но душой остаюсь близок к ним». Именно задушевные стихи этого направления станут впоследствии определяющими для Рубцова.
«Во всяком случае, Бурыгиным, Крутецким и т.п. – тут не пахнет. И пусть не суются сюда со своими мнениями унылые и сытые «поэтические рыла», которыми кишат литературные дворы и задворки. Без них во всем разберемся». Рубцов сразу размежевывается с теми, кто занят псевдопоэзией, как ремеслом, приносящим положение и доход. Естественно, что одним этим поэт вызвал к себе негативное отношение этих самых «литературных дворов и задворков». Казалось бы, зачем напрягать в отношении себя литературную и окололитературную богему? Но Рубцов считает иначе. Ему важно все в его будущей творческой деятельности, в которой он совершил самый настоящий подвиг вопреки маститой советской литературщине. Он всех заткнул за пояс!
    «В жизни и поэзии – не переношу спокойно любую фальшь, если ее  почувствую» Искренность и открытость – вот подлинные черты честного и ясного поэта. Вот источник и самой поэзии Рубцова – чтобы в ней не было и тени фальши! А это нелегко делать в любые времена. В этом же неприянятии фальши в любых ее видах ясно видны причины того или иного поведения великого поэта. Он протествовал против фальши в стихах и в жизни. И за это был оболган клеветниками и подлецами с тех же литературных дворов и задворков.
    «Каждого искреннего поэта понимаю и принимаю в любом виде, даже в самом сумбурном» Что это не слова, говорят многочисленные воспоминания современников о поэте. Рубцов и в Дербине увидел ту же «искренность», только неуправляемую, звериную, животную, недуховную. Поэтому и не оттолкнул ее сразу, постеснялся, а вполне мог бы послать будущую убийцу подальше.
     «По-настоящему люблю из поэтов современников очень немногих» И снова Рубцов дает понять, что высокоталантливых, народных поэтов всегда немного. И этим восстанвливает против себя тех, кто себя считал «выдающимися» и «великими». А в конечном итоге, самым гениальным из современников, да и после них остается один Николай Рубцов.
     «Четкость общественной позиции поэта считаю не обязательным, но важным и благоприятным качеством. Этим качеством не обладает в полной мере, по-моему, ни один из современных молодых поэтов, Это – характерный знак времени. Пока что чувствую этот знак и на себе». Заметим, что Рубцов вообще ничего не говорит о партийности или соцреализме, но речь ведет о позиции поэта в обществе, его влиянии на людей. До конца дней Рубцов считает, что живое, верное Богу и людям слово – только оно в состоянии реально помочь человку и обществу. На тот момент, да после гибели Рубцова поэтов-гениев с такой позицией в СССР и в России действительно не было.
    «Сборник «Волны и скалы» – это начало. И, как любое начало, стихи сборника не нуждаются в серьезной оценке. Хорошо и то, если у кого-то останется об этих стихах доброе воспоминание. Ленинград     11 июля 1962 г.     Николай Рубцов»  Рубцов скромен и прост. Он не питает иллюзией в отношении первого шага, но мы-то знаем, как важен первый широкий и свободный шаг в поэзии! Появление такого сборника означало одно – в России явлен поэт совсем иного порядка, чем его предшественники и современники, что этому поэту суждено продолжить самые лучшие классические, то есть духовные традиции отечественной поэзии и вывести ее на новый уровень.  Рубцовская поэзия была явлена России и миру, как ключ к пониманию скорее не культуры русского народа, а самой души верующего русского народа, его чаяний не на земное, а на одно Небесное.
После авторского вступления, Рубцов пишет «Вместо Предисловия» знаменитое стихотворение «Стукнул по карману – не звенит…» И это тоже далеко не случайно. В «Элегии» Н.Рубцова на самом деле нет и капли элегичного и лирического. Это слово о реальном положении правдивого поэта в советское время. Если будешь писать о социализме и коммунизме, человеке труда и прочем, да еще талантливо, то тебя заметят и выдвинут. Если будешь иметь свою поэтическую и общественную позицию, то, скорее всего, будешь хлопать то по одному, то по другому карману. Но от этого деньги у тебя не появятся… Это на самом деле очень страшно, когда за одни взгляды поощряют, а за другие открыто или скрыто гнобят. Рубцова не стеснялись, что называется, «держать в ежовых (финансовых в т.ч.) рукавицах» - «послушнее будет». Зато после гибели дельцы открыто наживаются на его литературном гении… Вот истинная причина гибели поэта, когда не дают «рубить в поэзии», а все время разными способами «бьют по рукам», не давая прохода, и зля поэта. Причина гибели великого поэта заключна гораздо глубже – в отторжении его стихов советскими поэтами и разного рода выскочками от литературы, вершащими свой суд и расправу над более достойными. И поэт погиб… А если бы поддержать вовремя, если бы оторваться «от генеральной линии партии в литературе» и проявить настоящую заботу о великом поэте, то наш Рубцов был бы, конечно, жив и совершил бы еще более великое и таинственное… Истинные мучения поэта Н.Рубцова никто не знает, но иногда складывается ощущение, что наш поэт жил в самом настоящем аду и писал-то он из этого ада кровью сердца, не жалея себя, понимая, какую цену имеют его стихи для облегчения положения людей в адских условиях.
Позже свою «Элегию» Н.Рубцов заключит ироничными строками: «Если только буду знаменит, то поеду в Ялту отдыхать». Как в воду смотрел. Не дали Рубцову стать знаменитым, как и съездить на заслуженный отдых в Ялту. Он лучше нас всех вместе взятых знал, что за стихи в России убивают…
«Элегию» Рубцов посвящает брату Алику. Только ему он может без обиняков открыто доверить, что его положение незавидное, что нельзя надеяться на «безоблачный» выдуманный людьми «коммунизм». Надо идти «на ветер», «на откос» и даже не говорить, а «шелестеть остатками волос» «о печали пройденных дорог». Представим безденежного поэта, но зато нищего духом, на откосе. Ветер… Не укрыться… Позади, кроме печальных дорог, ничего нет. Впереди неизвестность (как оказалось гибель в 35 лет…). Ветер шевелит остками волос… Грустно все это, печально и слезы вызывает на глазах. Где же тут «лирик» Рубцов? Может кому-то встать на место Рубцова и потом написать нечто «лирическое» и «элегическое»? Между тем, уходит молодость, неумолимо время земной жизни проходит… Но надо исполнить долг до конца, как это было во время работы на рыболовецком траулере, как это было во время службы на миносце «Острый».
Поэтому вполне логично, что Рубцов дает «Салют морю». Так называется первая из восьми глав «Волны и скалы». Длительная морская школа и выучка сделали для будущего поэта то, что не могли бы дать Рубцову для становления личности и творчества никакие другие занятия и работы. Опытно познав цену трудовой жизни, Рубцов понял и то, что в ней свято, о чем и как следует ему петь в искусстве поэзии. Ведь что свято, то и способно воодушевлять и изменять. Творчество Рубцова родилось из полноты восприятия моских просторов и труднейшей работы (службы) на кораблях Севера. Отсюда он черпал силы для радостной духовной поэзии. Остаенься он в Николе, скорее всего, поэта бы из него не вышло.
Поэтому стихотворение «Океан», открывающий основную часть сборника воспринимается вдумчивым читателем, как сама земная Жизнь, в том числе с ее горькой, страдальческой стороны. Хочешь – не хочешь, ты призван в этот мир, и надо идти в жизненное плавание, где не только попутный ветер, но и штили, и штормы, и непосильная порой работа, и разные люди, и болезни, и радость, и смерть (крест, одним словом). Чего только не услышишь в мире, обуреваемом страстями – ругань, злость и т.д.. Хорошо если это злость на самого себя или других, если они слепо следуют за жизнью и, тем более, если они из людей обращаются в хищных клювастых птиц, ищущих одного – как бы за чей счет поживиться… (в другом стихе Рубцов напишет «Я вспомнил угрюмую птицу, взлетевшую жертву стеречь» - не намек ли на будущюю убийцу – птицу другого полета…) «А волны, как мускулы,… ходили по нервной груди океана» - это очень поэтичное и необычное представление о Жизни. Нужна громадная работа, чтобы преодолеть сопротивление волн неумолчного житейского моря и исполнить предназначенное, во что бы то ни стало. Так, рыбацкое по виду стихотворение поэта на самом деле есть не что иное, как разговор о жизни человека – она есть недолгое плавание в море, которое неизвестно чем может закончиться, если не поступать честно и духовно. В этом и других стихах Рубцова видна подлинная любовь поэта, идущая через боль за мир и за человека в нем. Такая самоотверженная любовь – удел очень сильных и мужественных натур, для которых страдания обращаются в сльнейшее средство очищения души, чтобы душа и дальше пела чисто и ясно.
Именно затрагивание самых глубоких духовных струн в человеке и направлена рубцовская поэзия. Казалось бы, следующее стихотворение «Фиалки» ни о чем особом на не говорят: «филки», «фуфайка» и т.д.. Но все на самом деле глубже и тоньше. Поэт слышит стратный зов радиолы о покупке цветов. Рубцов тут же переводит услышанную мелодию в запоминающие раздумья. Он вспомнил, как ради моря безрассудно бросил дом и стал проситься в плавание, как над ним (что характерно, как над «младенцем», то еть не знающим жизни) смеялись в «моряцкой конторе». Но ведь это речь о каждом из нас! Чистому сердцем Рубцову собственно ничего не оставалось, как после детдома и неудачного поступления в мореходку тянуть моряцкую лямку. Но большинству и предстоит такой вот путь – оставить дом, родителей и прикрепиться к новой трудовой жизни, в которой не все так просто. Быстро слетает внешняя романтика, и человек оказывается  «в фуфаечке грязной на насыпи мола». Вроде та же призыная волна бьет, а романтики уже никакой… И уже рубцовское «кроме моря и неба, кроме мокрого мола надо хлеба мне, хлеба!..» обращается в тоску совсем по-другому, тоже романтическому, но не наследующим эту землю и эту призрачную земную свободу. Молчи, радиола! Поэт сам будет рвать дивные цветы в «глухих лугах» и дарить из безвозмездно, - на то он и гениальный поэт. Мир – это большая «толкучка», где они только требования друг к другу вместо понимания и любви, одни «ругань», «торговля» и «толкотня», где «толкают друг друга и «толкают» друг другу», где «рвут за каждую гайку» независимо от национальности. Что остается делать поэту? В шутку, конечно, что мир такой «справедливый», он «толкает» свою грязную фуфайку…  Если же говорить духовным языком, то земная жизнь – это и есть время духовной купли-продажи: кто что соберет или приобрет на земле, с тем и войдет в Царство Небесное. Если войдет…
Третье стихотворение «Я весь в мазуте, весь в тавоте…», которое сам очень любил Рубцов, продолжает  те же вечные темы – любви, труда, смысла жизни и др.. Таким и был поэт в жизни – трудящимся над каждым смыслом и словом. Не чураясь никакой черновой работы («грязны мои черновики…»), не боясь клеветы и обвинений со стороны бездарщины, Рубцов четко и последовательно шел к своей цели. Снова появляется радиола, но она поет не о том и зовет не к тому – «в закат, в уют». Плотская любовь и уюты на земле часто заканчиваюся сплошными поражениями и безприютностью, то есть приносят мирскую печаль. Есть совсем другое – «святое дело»! Святое дело требует большой самоотдачи и терпения. Впереди новое плавание – «плыть и плыть…» Так ведь и в жизни – надо плыть мимо всего наносного и малозначительного к еще большей нетленной Любви, не боясь авралов и тяжких трудов. Рубцов называет себя «сыном морских факторий», то же что сыном свободы!! Поэт не боится жизненных штормов, чтобы победить их силой Любви и сострадания к таким же, как он трудягам и страдальцам. И вот в этом смысле духовным причалом-то как раз и может служить великая поэзия Николая Рубцова! Если тебе невмоготу, если житейские штормы одолевают и волны грозятся опрокинуть корабль твоей жизни в пучину, то прибегни к духовному слову, приникни к нему, как к материнской груди, и ты обязательно получишь утешение, успокоение и силы жить дальше достойно, по - Божьи взирая и на радости, и на горе.
Следующее стихотворение, не смотря на его жестокую обыденность, несет глубокий эмоциональный заряд и любовь к самым простым людям – обычным морякам. Рубцов по сути дела протестует – почему моряки, имеющие право не только трудиться, но отдыхать по-человечески вынуждены прожигать получки в избушке без стекол и дверей с названием «пивная» (чертовская избушка на курьих ногах бабы-яги)!?.. Сюда если кто зайдет «безгрешным», то обратно выйдет другим. Злость Рубцова направлена против того, чтобы человека делать рабом системы, отбирающей один труд у человека, а взамен ничего особенно не дающей, кроме распития спиртных напитков в «избушках» без стекол и дверей и словесной риторики «о необходимости пресекать пьянство». Неужели люди не достойны у нас лучшего? И этот вопрос до сих пор актуален в современной России.
Но все-таки жизнь берет свое! И об этом стихотворение «Бывало, вырядимся с шиком…» Всем, кто отважен в море и не сдается на милость волн и скал, тем и салют, тем и настоящий праздник! Из этого стихотворения Рубцов и берет название первой главы «Салют морю». Салют морю потому, что море испытывает человека на прочность. При неизбежных испытаниях деятельный человек не теряет своих лучших добрых качеств. Наоборот, он становится еще крепче и способнее. Чем бренчать монетами в подозрительных пивных, не лучше одеться во все лучшее и встречать улыбки красоток, выпить немного вина, потолкаться среди праздного люда, послушать оркестр, пальбу из пушек. Но и то недолго, ведь впереди новые плавания и новые испытания…
«Портовая ночь» продолжает соответствующее настроение поэта: «Пивные наглухо закрыты, темны дворы и этажи». И хоть поэт легок и свободен, ему жалко «как бы заброшенный, забытый, белюдный» ночной «город». Вполедствии Рубцов пропоет песнь родному городу – Вологде, где он напишет: «Печальная Вологда дремлет на темной печальной земле…» Одинокая бледнолицая девица на крыльце «без выражения на лице» только усиливает это впечатление. На ее крик поэт отвечает криком: «Пардон! Иду трудиться! Болтать мне некогда с тобой…» Оглашен гудками порт, летит морской жаргон, кричит девица, кричит поэт – все это создает какую-то особую атмосферу внутренней напряженности, чем-то похожую на блоковские видения. Ведь Блок тоже жил рядом с портом.
Стихотворение «Имениннику» Н.Рубцов посвятит журналисту и поэту В.Горшкову. Оба они работали на Путиловском заводе и входили в литературное объединение «Нарвская застава». В.Горшков переживет Рубцова на 26 лет. Вот его стих: «Россия, Русь, с неяркой и неброской, Пронзающею душу красотой. Ты кажешься мне тоненькой березкой, Где я листок, от солнца золотой» Рубцов умело сочетает добрую иронию, юмористические нотки и безобидный сарказм для достижения поэтических целей – большей выпуклости и образности содержания. По сути дела перед нами отклик Рубцова на блоковское стихотворение «Поэты». Смысл в том, что обычные люди и делают все обычно. Но с поэтом не так. Он может выглядеть странным, свалиться в канаву, упасть в проход и т.д., но при этом все равно остается поэтом - беззлобным, лишенным резкой и чужой речи. Хороший, значительный поэт – это все равно что «святой, с кристально-чистою душой»!  Человек с кристально-чистою душой впоследствии Рубцов назовет убитого поэта Д.Кедрина. Несомненно, что великий поэт Руси Николай Михайлович Рубцов был творцом с кристально-чистой, святой душой.
Первую главу завершает стихотворение «Морские выходки» (по мотивам Д.Гурамишвили). Смысл стихотворения сводится к тому, что пристрастившийся к выходкам человек вряд ли отстанет от них, пока не случится что-нибудь более серьезное. Морячек на «толкучке» толкает свои брюки-клеш, и на вырученные деньги устраивает «отдых», который завершается дракой и «поломанным ребром». В униженном положении он обещает больше не поступать так. Но поскольку «поет душа и тело», и моряк снова полон сил, он снова начинает думать о том же… Извечная тема горестного жития.
Николай Рубцов в отличие от многих верил «как мачтам надежным, и делам, и мечтам бытия». Никакого вечного забытья нет, то есть смерти. Впереди Царство Небесное – то есть такое Божие бытие, которое не может придти на ум и на глаза человеку. Рубцов – это поэт с вольной душой, подчиненной только Богу. Он поднимает нелегкую тяжесть (крест!) поэтического труда, чтобы помочь другим обрести свои паруса в тяжелом плавании по житейскому морю, «чтобы с веселой душой снова плыть в неизвестность». Вся рубцовская поэзия пронизана необычайным простором морей и полей и одновременно такими духовными глубинами, что становится не по себе, что это мог сделать человек…
Вторая глава сборника «Волны и скалы» - «Долина детства» включает в себя всего четыре стихотворения. Если в первой части Рубцова больше интересует психологизм тех или иных описываемых ситуаций вкупе с глубокими размышлениями, то во второй части мы ясно различаем ту духовную основу, на которой впоследствии поэт будет строить основные свои шедевры, посвященные России и народу. В «Долине детства» Рубцов высказывает сокровенные мысли, которые потом войдут в другие стихи. Но смысл остается тем же – все самое лучшее чистое и непорочное идет из детства, и человеку очень важно сохранить эту незамутненную детскость (целомудрие и др.) до конца жизни. Иначе нахлебавшись житейской «отравы», хоть и будешь выглядеть «мудрее» и «суровей», все же внутри себя больше утратишь, чем приобретешь извне.
Для поэта все диво – даже сельский баран! Потом баран уступит место новым образам: «И после дива нашего простора я повидал немало див!» Поэт идет в люди, в гущу жизни. Он не боится людей, наоборот, изучает их пристально и все меряет мерками высокой поэзии, то есть любовью. В другом более позднем стихотворении «Ось», для которого «Долина детства» и стала отправной пристанью, Рубцов напишет, что жизнь его носила по земле, как «центростремительная сила». Несомненно, что Центром всей жизни любого смертного человека был, есть и будет еще больше Любовь, Христос! Да, «молодость уходит из-под ног» и «солнышко описывает круг», но духовное Божие нетленно. И хоть «родимая землица» удерживает власть над человеком, потому что «память возвращается, как птица, в то гнездо, в котором родилась», все же суждено и душе возвратиться к Создателю – Богу Любви, Солнцу Правды.

                И вокруг долины той любимой,
                Полных света вечных звезд Руси,
                Жизнь моя вращается незримо,
                Как земля вокруг своей оси

Такие слова многого стоят! Все движется Богом и вокруг Бога, как планеты возле солнца, в том числе и люди, но одни близ Его, а другие далеко, а иные и вовсе блуждают во тьме. Выбор за человеком, как он будет соотноситься с Богом, насильно мил не будешь. Ясно давно – человек от Бога и пишет божественно, тогда как далекий от Любви Божией и поэтом-то не назовешь.
Итак, жизнь земная вращается вокруг своей колыбели – «долины детства», тогда как жизнь небесная вращается вокруг главной духовной оси – Христа, вокруг Рождественской Вифлеемской колыбели. Рубцов подчеркивает, что если будешь любить правильно земное, не угождая ему, но любя на родине все святое (что может быть от одного Бога), в том числе села, сосны, ягоды, то полюбишь и все Небесное. И только такая всеобъемлющая любовь будет непобедимой и неподвластной злобе. Могут убить тело, но душа, верная Богу, будет принадлежать Вечной Любви всегда. Светлые мысли и светлое слово Николая Рубцова, «верное», как он писал сам, но не людям, а Богу, живет и побеждает!
Словно желая сбавить философские и нравственные обороты, Рубцов пишет о том, что он «забыл, как лошадь запрягают». На самом деле, кто умеет запрягать лошадей, тот вряд ли это забудет. Просто поэт тоскует по тому, что прошло, где было больше непосредственности и любви («…И станет родней и больней/Стрелой пролетевшие мимо/ Картины отроческих дней») Сегодня пишут о «подтекстах» в стихотворениях Н.Рубцова. Но на самом деле речь идет о глубине проникновения поэтом в существо жизни. Легкая и ясная поэзия Рубцова – результат духовной глубины и чистоты самого поэта. Вроде бы ныряй себе до самого дна – вот же оно чудно и дивно переливающееся, а нырнешь, и тебя выталкивает на поверхность, как пробку… Что же не хватает для освоения рубцовских глубин? Ответ прост – не хватает кислорода любви, чтобы прозреть самое важное и полезное для наших душ. «Я забыл, как можно трудиться спокойно и ответственно на своей родине, жить по-человечески», - вот о чем стихотворение Н.Рубцова. Хотел бы  жить и творить вполне свободно, но приходиться объезжать жизнь, устроенную кем-то на совсем другой манер; жизнь, где не жалеют друг друга люди и «бьют прямо в зубы и поддых». С конем еще можно справиться, что с него возьмешь, но как жить тому, кто решился запрягать другие души для Царства Небесного. Мало кто знает, что за каждый добрый стих Рубцов получал от злобствующих «коней» вдвойне – ни одно доброе слово не обходится без искушений. А ведь Рубцов мог бы преспокойно трудиться для «избы над оврагом», выращивать цветы, тыкать вилкой жаренному поросенку в бок… Но кто тогда будет «скакать по холмам задремавшей Отчизны», побуждая нашу необъезженную Христом совесть?..
Следующее стихотворение Н.Рубцова «Видения в долине» станет хрестоматийным и сразу выявит друзей и недругов его поэзии. Именно в этом эпохальном  шедевре поэт заявляет о себе, как великом преемнике Ломоносова, Державина, Пушкина, Лермонтова, Тютчева, Фета, Блока, Есенина. Все как-то изнутри почувствовали величие не СССР, а именно Исторической, Духовной России, идущей крестным путем в Царство Небесное. Такого эпического и высокодуховного уровня еще не знала наша поэзия!  Это своего рода молитвенный плач русского поэта: ведь поэт взбегает на холм падает в траву и все видит и слышит! А видит он не погибель России, а героизм Святой Руси в противостоянии мировому злу. Не счесть мучеников – «кресты, кресты…» Рубцов не пишет, что все эти видения вызывают у него слезы, но из слов «я резко отниму от глаз ладони» становится понятно, что поэт плачет сердцем… Плачет кристально чистый душой («поверьте мне – я чист душою!»), великий поэт; поэт, которого через десять лет нагло и дерзко убьют в Крещенскую праздничную ночь. В дальнейшем Рубцов поставит восклицательные знаки после первой и второй строки, усиливая впечатление от увиденного им, чтобы и нам видеть и слышать самое заветное и святое. Восклицание после «Батыя», наоборот, исчезнет. Изменится и название стихотворения «Видения на холме». Не станет «мелькания тел, мечей и кулаков», «бега татар», но останется в стихе священная любовь Рубцова к Великой Руси, к Ее «лесам, погостам» и, заметим же, «молитвам». Только святое в нас любит молитвы, без которых невозможно общение с Богом, Небесной Любовью. Это не просто любовь к родной природе или декламация чувств, столь сегодня распространенных, но «любовь навек, до вечного покоя». Мороз пробирает по коже, когда читаешь «Россия, Русь! Храни себя, храни!» Ведь не уберегли мы великое и мировое достояние. Злобствующие снова оказались ловчее и изобретальнее простого и открытого душой поэта, дотянулись до горла и заставили умолкнуть золотой голос Руси… Теперь тихо пламенеют и горят на рубцовской могиле этот зов безсмертного поэта и зовут нас не к мести, нет, но чтобы мы хранили святое в душе, чтобы этим возрождалась и вся Россия. Хранить Русь, значит, не бояться злобы и идти в любви, добре и в смирении до конца, до вечного покоя, до тихого креста. Ведь позади останутся все испытания, все скорби и наступит успокоение от Бога:

                И надо мной – безсмертных звезд Руси,
                Безмолвных (спокойных) звезд сапфирное (безбрежное) мерцанье…

Слова замученного нелюдью поэта Н.Рубцова после его Голгофы приобрели еще больший вес и небесное звучание. Открываются и у нас вежды, и мы воспринимаем великое и спасительное для нас, для нашего спасения. И в своих затруднениях и печалях взор наш мы поднимаем к светлому образу поэта-мученика и повторяем за ним следующее строки из другого уже рубцовского стиха «Березы». В нем как бы вся Русь, посвященная Святой Троице! «Я люблю, когда шумят березы, Когда листья падают с берез…» И, кажется, что березы-то живые и разговаривают! Живут белоствольные матушки и радуют нас вопреки всем смертям и злобе… Вон сколько берез на просторах России - всех не вырубишь, не сломаешь, не согнешь в дугу. Зря стараются враги Березовой Святой Руси. Из той же березы получат он кресты на свои могилы и бесславие. Поэт слушает родимые березы и не может удержаться от слез. Он видит и слушает такое, что другим неподвластно. А все потому, что сердце у него огромное, как Россия – все обозревает и всем желает одного добра. А ведь Рубцову всего 21 год!
Поэт слушает березы и в памяти возникает вся жизнь, все ее мнообразие и разнообразие, зовущее к чему-то единому, главному, непорочному. Только любящее сердце отзывается на все в мире и творит чудесные добрые стихи. И когда читаешь Рубцова, то и слезы внутренние закипают, и становится «как-то радостно и больно», словно сам поэт шепчет нам о любви… Стоит только отрваться от добрых стихов и взглянуть на то, что творится в мире, как сразу дохнет на тебя холодом суеты и многословия, вспомнишь и об ушедших близких и дальних… А может все-таки одна из берез там, в Вологде, за мостом возле кафедрального собора и часовни Блаженного Николая Вологодского (Рынина) как раз и шумит над могилой матери поэта?.. Война отобрала отца, который создал после победы другую семью… А может Рубцов посвятил эту строку «На войне отца убила пуля» всем не пришедшим с войны?.. По всей России шумят и волнуются березы, означая преданность Святой Троице и выбранному крестному пути в Царство Божие. Бывают и черные метки на белых стволах, но не они доминируют, а убеленность березовых рощ. Так и верующие люди – греховные метки есть на каждом из них, но в целом они святы и достойны спасения. Русский человек рождается, растет и умирает в окружении милых, доверчивых и чистых берез. Ветками березы встречает он Воскресшего Христа и украшает ими Божьи храмы и дома. Не стыдно и поплакать, только недолго: ведь надо дальше жить и творить все во славу Божию, а это подвиг. И только жизнь-подвиг многоценна в очах Божьих и в глазах совестливых людей.
Следующую главу сборника Н.Рубцов назывет «Птицы разного полета». Вполне ясно, что речь идет о людях с разными целями и жизненными задачами. Мечтать можно о многом, но все ли мечты приближают нас к заветной цели? Сколько сегодня в мире, прямо скажем, безкрылых пустомечтателей и прожектеров. Главным отличительным качеством поэзии Рубцов считал ее крылатость. Если стихи не летят в народ, то зачем их писать? Поэтому окрыленность должна быть присуща каждому поэту. Что мешает нам быть свободными от греха и губительных страстей сегодня, сейчас, а не в мечтах, «завтра», в одних намерениях. Если мы любим искренне и чисто, то мы и свободны, как никто, и счастливей нас никого нет. Но если в любовь вложить страсть к чему-то земному, став ее рабом, то никуда и никогда человек не полетит и не ощутит сладость высших духовных состояний. Чтобы стать как птицы, летящие «над морем, над бурей морской», надо подняться выше земного, не жалея ни о чем тленном. Так, казалось бы, простой разговор о летающих птицах у Рубцова преображается в откровение о цели и предназначении жизни человека. Таким образом, нет хороших или плохих людей, так как сегодня кто хорош, завтра может оказаться в преступниках, и, наоборот, но есть люди разного полета, а то и вовсе «нелетучие», пресмыкающиеся перед одним земным и тленным. Одни летят или спешат к Богу, другие – к аду. «Куда ж мы с тобой полетим?»
Рубцов не случайно следующим стихотворением «Утро утраты» показывает не победу смерти - сто нет! - но чем завершается земная кратковременная жизнь. «Вот и все…» Каков же итог жизни? Зачем жить, если земное неизбежно закончится «кольями ограды»? Позже Рубцов заменит одно слово в этом стихе – «утлое» на «смутное» («утро утраты»). Смерть других впечатляет, тем более, если ушедший был дорог нам в этой жизни. Мы становимся сами не свои. Но не стоит многопечалиться и не верить в предстоящее всеобщее Воскресение. Умрут все, но, как потом напишет Н.Рубцов, «суть не в этом». А в чем или в Ком суть? Суть в Боге – Христе, умершем за нас и Воскреснувшем, чтобы и нас воскресить к Жизни Вечной. Если так верим и живем, так чаем и любим, то победим и смерть, как ее победили, к примеру, Пушкин, Лермонтов и тот же Рубцов. Любовь крепче смерти, ибо Она не знает пространства и времени. Знание смерти помогает нам преодолеть скорби и наш грех, чтобы нам не осудиться на Страшном Суде Божьем. Памятование о смерти – это духовный нашатырь, чтобы нам не впасть в вечную погибель.
Нередко на земле бездуховная любовь заканчивается печально. Вот и убийца поэта пыталась после совершенного злодеяния обелить себя, доказывая свою «любовь» к… убитому. Но люди не верят волкам и волчицам, и правильно делают. Земная, плотская, несовершенная, бездуховная любовь не соделывает правды – быстро заканчивается запас чувств и наступает разрыв. Некуда лететь… Какой-то конкретной любви или вообще всему болотному и гадкому на свете говорит Рубцов нет, понять сложно. Скорее всего есть и то, и другое. Нередко поэт писал о слежке за темным окном, о том, чо он слышит настигающий топот за собой… Это так, ибо каждый человек в этой жизни подвергается злобному влиянию своей плоти, злобы людской и  злобствованию бесовскому. Всему этому не стоит поддаваться. У нас есть Бог, есть вера, есть великая надежда на спасение. Надо сказать тьме и злобе твердое «нет», отречься о дел сатаны и жить достойно, по Божьи, то есть свято. «Не повешусь, не помешаюсь», не причиню никому зла, не стану рабом греха – сто нет! Не буду стонать, аа вверюсь в благой Промысл Божий и все приму, как должное и достойное по моим грехам. «Буду жить», сколько Бог даст, в вере, во всяком благочестии и чистоте.
«Ненастье» Н.М.Рубцова – это разговор все о том же неустойчивом в добре нашем земном мире. В стремлении опередить друг друга за земным счастьем, люди кроме несчастий и разочарований ничего не находят. Безкрылое, бездуховное существование – что может быть хуже такого несчастья или «ненастья»! Если бы человек был духовно богат, то никакая погода не помешала бы ему оставаться с Богом, а, значит, самим собой. Но в мире не так.  Мир сходит с ума от того, что доверился не Богу, а самому себе. Все в нем с «опасным подвохом». Жди всего что угодно… Характерно, что герой стихотворения «грызет дарвинизм», то есть навязанное обществам сочинение о происхождении человека от… обезьяны. А обезьяны, как известно, не летают, но зато очень хорошо обезьянничают, что в мире и происходит, когда одни едят других без всякого сожаления. Хотели «сьесть» и поэта Н.Рубцова, да вот ошиблись – подавились, можно сказать. Невозможно убить любовь и правду, полное торжество которых еще впереди. А пока что делать, приходиться терпеть себя и других, как бы не хотелось кого-нибудь обидеть или «объегорить» или «наставить на путь истинный» «Жизнь продолжается», всякая, разная, но и она закончится и наступит воздаяние. Кто много претерпел, плакал, миротворил, миловал, того помилуют, а другим очень туго придется, так что и поздние слезы не помогут… «Жизнь по-разному кончают: Рузвельт умер, Геринг – сдох!» (Н.Рубцов).
Хоть поэтическое искусство – дело кропотливое и требующего напряжения всех духовных сил, о чем говорят традиционные представления о поэте, как человеке с пером и чернильницей, но все же главное в нем – «удаль», безшабашность, стремление уйти от штампов, ринуться, если надо (!) «головой вниз», или, как Рубцов, вскочить на аргамака и понестись на нем вдоль Обводного канала. И сегодня многие изображают поэта Н.Рубцова, летящим на коне над землей. Он и был таким в жизни! А люди требовали, чтобы он был «как все», чтобы и в поэзии даже ездил на метро и изредка на такси. Поэт же хочет, заметьте, покрестившись на собор (он же в то время употребляет и такое словосочетание, как «словно Богом свергнутый с небес»!), поразбойничать (но в хорошем смысле) - возмутить обыденность и посредственность, удивить, если не всех, то хотя бы друзей-поэтов. Но Рубцов все равно добьется своего, потому что когда сегодня заслышат его звонкое, верное слово, то и крикнут: «Это же - Рубцов!» Не простачок, не местничок, но «возвышенный», «на седле» гениальный поэт Руси. Таким он нам и нравится, такого мы его и любим. И что нам дело до прогреса, если от него больше проблем, чем достижений.  Вот, он снова скачет! «Николай! Коля! Мы любим тебя!» И поэт слышит, и видит, и неутомимо скачет, не смотря на волны и скалы! И нас зовет все преодолевать с любовью, не боясь, в седле, как добропобедный воин.
«Звукописные миниатюры» Н.Рубцова – четвертая глава сборника. Это задел для других любимых в народе рубцовских миниатюр, в том числе и детских. Рубцов в главах показывает нам свои возможности, грани своего могучего народного гения. Так в стихотворении «Левитан», созданном по мотивам картины «Вечерний звон», поэт показывает нам Звонящую Молитвенную Русь. Кому посчастливилось видеть этот шедевр Левитана в подлиннике, тот не может не проникнуться ее торжественным молитвенным молчанием и небесностью. Рубцов много что взял от Левитана для своей поэзии. Он вообще впитывал все самое стоящее и цельное до него во всех видах искусства, но особенно в поэзии, конечно. Только так можно было достойно продолжить русскую поэзию в веках. И вдруг у Николая Рубцова картина оживает на глазах - «глядит алеющая мгла», «собор звонит в колокола»!..

                Звон заокольный и окольный,
                У окон, около колонн, -
                Я слышу звон и колокольный,
                И колокольчиковый звон

Рубцов слышал не только Звонящую Русь, но и по его признанию «незримых певчих пенье хоровое»! Слышим ли мы такое или подобное этому?! Далеко не ко всем приступает Святой Дух, чтобы человек изрекал не свое немощное, но Божие, но к тем, кто претерпевает все до конца, остается верным святости и любви.
Рубцов впоследствии изменит последнее четверостишие: «И колокольцем каждым в душу – любого русского спроси! Звонит, как в колокол, - не глуше, - Звон левитановской Руси!» на следующее:

                И колокольцем каждым в душу
                До новых радостей и сил
                Твои луга звонят не глуше
                Колоколов твоей Руси...

Это сделает стих более тихим и прикровенным. Все на Руси – и храмовые колокола, и цветы славят Бога! Так что, стихотворение «Левитан» является открыто церковным по своему содержанию и духу. Незабываемые виды и незабываемый звоны! Книгу своих стихов Рубцов собирался назвать по-левитановски – «Над вечным покоем».
Образы коня и лошадей то и дело встречаются у великого поэта. Вспомним рубцовскую замерзающую ворону, голодного воробья, обиженного медведя или безстыжую козу. Через Божьи создания Рубцов доносит до нас нечто важное и для нас людей. Вологда для Рубцова священна. Здесь могилы его матери и отца, его близких и друзей – «отеческие гроба» (А.С.Пушкин), к которым присоединиться и он. Печально видеть сегодня Вологду – полувосстановленные храмы, пепелища прямо в городе, засилье чуждой рекламы, дороговизна жизни, безработица… Такого даже не было в советское атеистическое время. Несколько лет закрыт музей великого поэта К.Батюшкова из-за якобы «ремонта крыши»… Но другой родины для нас нет. Вот и старый конь, потрудившись на благо людям, мечтает об одном – увидеть бы родное и потом, может, умереть. Не боится он уже волков, дойти бы до конца… Неба и звезд на нем не видать… Все кажется «закутанным во тьму». Но вот через тьму стали угадываться Софийский собор с колокольней, святые храмы, чудом уцелевшие деревянные дома! И старый конь вдруг молодо заржал, гордясь Святой Стариной Православной Вологдой, родимой сторонкой! Так и всякий любящий родимое, увидев его снова, исполняется гордостью за своей край, за его труды, людей, святость, за все самое доброе и нетленное. Это и сам поэт, воспевший Вологду, как никто до него в России, в Вологде убитый и в Ней свято погребенный. У Рубцова было радостное сердце, и им он пел незабываемые песни, чтобы с их помощью преодолевать нерадостное и злобное.
Кто поэт на Святой Руси? Рубцов отвечает: «Перевозчик!» Он перевозит людей с одного жизненного берега, крутого, опасного, неласкового на другой, где «огни не погашены», где прекрасные песчаные отмели, леса, избушки, «небеса, горящие от зноя», храмы, старые дороги, цветы, молитвы и много чего другого диковинного. Без устали он готов работать веслами, чтобы помочь людям обрести крепкий надежный причал и, во что бы то ни стало, остаться человеком в подчас звериных условиях. Кто такой поэт, да еще великий, гениальный, как не святой помощник нам на трудных земных стезях. Рубцов любит всех, особенно бедолаг, и надеется, что они выберутся из жизненных передряг, не потеряют человеческий облик. Святой, значит незлобный, великодушный, как его стихи! Мы можем гордиться без похвальбы, что гениальный Рубцов «рос на наших берегах», что голос его не умолкает в наших сердцах и взывает к пусть нелегкой, но зато совестливой жизни.
Заключительное стихотворение главы - «Маленькие Лили» просто умилительно! Как наивны и просты дети! Как они с усердием берутся все оживлять и радовать, не взирая ни на что! Нам, взрослым, до них далеко. Поэтому Господь и предупредил, что если мы не будем, как дети, то есть просто и ясно не поверим Богу, то плохо нам будет, не воскреснем мы к новой жизни, сколько нас не поливай мертвой водой суетной жизни.
Пятая глава сборника Н.М.Рубцова «Волны и скалы» носит название «Репортаж». В нем всего три стихотворения – «На родине», «Репортаж» и «О собаках». Первое «На родине», действительно похоже на короткий репортаж с места событий. Но все начинается с некого внутреннего озарения, с одной точки! Вот увидел поэт «широкий зад грузовика, загородившего дорогу» и вспыхнуло желание отразить увиденное и пережитое еще раньше, но не нашедшее пока формы, в стихотворении. С одной стороны, поэт радуется техническим изменениям на селе: «Слава Богу! Село не то, что год назад!» (в позднем варианте эти восклицательных знаков уже не будет). Казалось бы, везде машины «и не видать плохих кобыл». Жить да радоваться. «Слава Богу!» - повторяет поэт, но при- чем здесь Бог, если люди заняли место Бога, и сами стали «богами», устроителями счастья на земле?!.. Правда, позади и впереди гробы и для «царей», и для «богов», и «демагогам» сегодня достается, но все равно в этой якобы советской иддилии многое не по Божьи. Ведь не зря поэт говорит в самом начале, что ему путь «загородил» грузовик. Техника техникой, а как же люди, во что верят и для чего живут? Всего одна строка – «и только вечный дух крушины все так же горек и уныл», и мы понимаем, что далеко не все благополучно на родине. Ведь крушина – это «волчья ягода». Волчицей называла себя убийца Рубцова и назвала свой сборник стихов «Крушина»… Потом Рубцов переделает два последних четверостишия. И появится такая деталь – «идут, идут обозы в город». А как же деревня? А деревня по сути дела потихоньку вымирает… Сегодня в ней больше всего безработицы и «праздных лиц». Так что великий поэт смотрел глубже и дальше своих современников и написал правду «не в бровь, а в глаз».
Больше всего не нравится Рубцову, что советское общество насквозь пропитано показной, а, значит, фальшивой пропагандой «человека труда», как будто народ в СССР только и должен был что и делать, то только денно и нощно работать на «коммунизм» за умеренную плату в условиях пресловутой уравниловки. «Репортаж» Рубцова – открытое непринятие им партийного официоза, который в погоне за отчетными процентами рабочих и крестьян не только тянет из них, как говорится, «все соки», но и успевает «нежно», но настойчиво вытаскивать их на свои трибуны. Ведь если снизу «одобряем!», то и «дело в шляпе» - «власть демократична и, как сейчас говорят, «легитивна» (правда, сегодня не до прославления рабочих и крестьян…). Фальш не может быть терпима. Вот Рубцов не стерпел и написал правду.
В «Собаках» Рубцова легко угадываются людские нравы.  Ежедневные драмы, трагедии, рвачество, унижения, убийства, измены, прелюбодеяния, блуд, аборты и прочее – их с каждым годом становится поразительно больше. В чем причина? Ответ таков – в безнравственности, в гордом самоутешении, что кто-то со стороны сделает жизнь лучше и справедливее, а я буду «жить как хочу, как мне нравится».  Время идет, а «лучше» не становится, да и не может становиться из-за того, что внутри каждого мало веры, терпения, благодушия и любви. Мы «собачимся» дома, на улице, на работе вместо того, чтобы очеловечиваться и достигать совершенства в Боге. Вспомните, как травили Рубцова – вывешивали фото с обвинениями в тунеядстве, не давали покоя и проходу и, наконец, перегрызли великому поэту горло под покровом ночи в самый праздник Крещения… «И враг человеку домашние его», то есть кто, возможно даже рядом, но может быть самым настоящим безжалостным врагом.
Великому искусству не чужда самоирония. Об этом в следующей шестой главе рубцовского сборника под названием «Ах, что я делаю?» То поэт образцово марширует на плацу («На строевом смотре»), желая иметь успех и заслужить благодарственное письмо от командования на родину (хотя кому посылать – в детский дом?), то жалуется на «больной и маленький свой организм» («Жалобы алкоголика»), как будто предчувствуя безчисленные (и до сих пор!) обвинения в свой адрес по поводу винопития. Зачем же мучиться, если «все на правильном… пути» - просто, по логике советской пропаганды, надо активнее включаться «в борьбу за коммунизм», и счастье «само придет», как пели когда-то – «только в борьбе можно счастье найти, Гайдар шагает впереди…» Но поэту, да и другим здравомыслящим людям, такая «борьба» и такое «счастье» не нужны. Они на своей «шкуре» узнали, что это за «счастье-ненастье». Поэтому и просит Рубцов метель «замести», то есть избавить его от такого лихоматного «счастья». И в ночь на Богоявление Господне 1971 года поэт был избавлен навсегда от человеческой неблагодарности и жестокости. Отмучилась чистая душа на земле и пребывает ныне там, где нет злобы и грязи.
Был ли Рубцов «антисоветчиком»? Вряд ли. Он был самим собой – безпристрастным и честным. Поэт был против фальши атеистического мировоззрения, поэтому и был опасен для советского руководства. Вот и в стихотворении «Праздник в поселке» Рубцов остается верен горькой правде – народ спивается в праздник, гуляет, бьет стекла и вообще средства закашиваются, мука мелется, сивуха употребляется, женщины брошены, дети плачут и т.д., впоть до финок. Вот правда жизни, какой она и раньше, увы, была. Если не говорить правды, то победит ложь и выхода не будет совсем.
«Снуют, считают рублики…» - так это же и про наше время! Все по домам, а кто не хочет считать рубли и сидеть по домам, тот «сходит с ума» от такой жизни. Рубцов – птица иного полета – небесного! Он поднимает свой «отчаянный парус» и плывет вслед Правде, а людям кажется, что он идет против общего течения. Верных Божией Правде на Руси всегда считали блаженными. Так вот и Рубцов – это самый настоящий блаженный поэт. Кто любит, тот и блажен, тот и гениален! Поэзия – духовный нож, отделяющий Правду Бога от человеческой лжи. Наверняка отчаянным грешникам поэзия Рубцова представляется этаким острым «ножом», который бьет по ним как попало…
В 18 лет Николай Рубцов пишет «Да, умру я!» Пишет с восклицательным знаком. Скажут: «Дело молодое». Но если внимательно вчитываться в строки, то можно усмотреть, что к смерти поэт уже в то время относится спокойно. Ведь он считает себя «бродягой» на земле, то есть родился, исполнил миссию и ушел. И таких бродяг, как Рубцов, не связывающих себя накрепко с землей, на самом деле немало еще на земле. Земля – место изгнанников из рая. На земле существует кроме Божиего другое пребывание – злых духов и злобных человеков. На земле растает терние. Животные и земные стихии угрожают гибелью. Родное для нас на земле только то, что от Бога. Роднит нас Богом только исполнение Его заповедей. Так, живя и мучаясь, достигнем нового неба и новой земли, а что будет со старым, то нам неизвестно. Конечно, Рубцов категоричен, но зато все и понятно без лишних слов.
Вполне оригинально называет Н.Рубцов седьмую главу своего сборника «Хочу-хохочу!» Читатели уже обратили внимание, что в сборнике практически нет стихов-признаний, которые очень часто пишуют молодые люди. Единственное стихотворение о свидании и то не с любимой, а просто с девушкой, завершается разладом. Ну, не терпит Рубцов фальши в девушках. Эта черту в Рубцове, видимо, не очень любили очень многие люди, в том числе и представители противоположного пола. Рубцов не любил подслащивать, приспосабливаться, был прям и открыт, а это отпугивало от него тех, кто любил и ценил в жизни совсем иное. Встретившись у мельничной запруды, Рубцов прямо говорил девушке о ее причудах. Кому такое понравится? Оправдания и «отмазки» не принимаются. Ответ девушки вызывает хохот, потому что придумка с «братом» была уж слишком неуклюжа, да и смешна, конечно. Самое главное, что Рубцов не злится. Уж лучше хохотать, чем злиться и винить. Видя обман и чувствуя ложь, поэт гордо идет на ссору и разлад. И правильно делает. Так он делал всегда в жизни, а люди осуждали Рубцова, что, мол, вот он какой «задиристый», «заносчивый» и «гордый», «вести себя не умеет» и прочее. На такие мнения о себе поэт не обращал внимание. Может ли вообще поэтическая, в высшей степени блаженная, то есть отвергнувшая злое в этом мире, личность обращать внимание на подсчет рубликов, уют в домах и прочую житейкость? Нет, сто – нет. Поэтому Рубцов, не стесняясь, открыто юродствует насчет «праздников», «рубликов», «снований» людей, «уюта», потому что рожден в этот мир человек не для этого – «уюта нет, покоя нет» (Н.Рубцов), ибо «мир лежит во зле», а если во зле, то какой уют и покой может быть?!
Точно таким же не лишенным юродства следует считать стихотворение Н.Рубцова «Утро перед экзаменом». Казалось бы, это шутка не более. Но после прочтения становится ясно, что поэт просто неординарно видит мир. Ему пришлось посмотреть на мир, как математику – «перпендикулярные к плоскости залива скалы», «круг луны», «стороны зари равны попарно», «волны между собою не равны», «вопросом пьяное подобие матроса» движется «по кривой» и т.д.. Все разъясняется названием стихотворения. Сегодня сдавать экзамен по математике, и голова забита Бог знает чем – даже мир кажется не более чем математической моделью. Но все же в нем есть нечто такое, что развивается вопреки логике и естественным законам. Как смоделировать небо и облака? И любовь безконечная разве поддается математическому анализу? Облако – это знак безконечности, но не математической (дурной), но благой небесной. Много ли математиков поэтов? Если немного, то очень жаль.
«МУМ» (марш уходящей молодости) – это не что иное, как шутливая разработка Рубцовым своего же стихотворения «Стукнул по карману – не звенит…» на грани того же юродства. Рубцов показывает, что он против механического восприятия жизни, что жить по-настоящему можно лишь тогда, когда все живое пропускаешь через болящее за людей сердце. Он иронизирует, чтобы мы серьезно не относились ни к чему, кроме Вечности. Рубцов подтрунивает над собственной формалистичностью – «выйду за порог», «солнышко описывает круг» и др.. Он будет продолжать искать такие формы стиха, чтобы содержанием говорить не о том, что известно, а что составляет живую небесность и святость.
Поэтому и заключительное стихотворение «Ты называешь солнце блюдом…» (В.Горшкову) как раз направлено против употребления в поэзии игры слов или на первый взгляд удачных сравнений. Намеренное оригинальничие – не оригинальность. Раз называешь светило блюдом, то «для свежести стишка» можно и череп автора такого сравнения назвать «подобием горшка» (тем более, что друга зовут Горшков). То есть, это тоже своего рода шутка, но с каждой шутке, как известно, есть немалая доля правды.
И, наконец, последняя восьмая глава сборника «Волны и скалы» - «Ветер поэзии» посвящена собственно поэзии, что и следовало ожидать. Для Рубцова поэзия – это ветер, причем ветер пронизывающий и вольный, как дух – где хочет, там и дышит, попробуй его останови. «Стихи из дома гонят нас…» Когда подул ветер рубцовский поэзии, то многим в застоявшейся советской литературе стало не очень уютно – ничего даже похожего на рубцовские видения и откровения у них не было. Они либо выполняли заказ, либо писали от худобы (темноты) своего сердца. Самое страшное для поэта – «не петь». Люди будут ставить памятники, рассуждать о поэзии, а поэт живет один раз, чтобы петь и петь дивно, неповторимо, чтобы все заслушались. Преступление советских литераторов как раз и состояло в том, что они поддержали гонения на христианскую поэзию Руси и клевету на ее великих поэтов. Если бы люди читали христианских поэтов без копюр, то многие бы из них смогли придти в разум Истины и спастись. Итак, если у человека не поет душа – он, увы, не поэт. Но раз сам Рубцов слышал «незримых певчих пенье хоровое», то, значит, и там, за пределами гроба, есть небесное пение!
Далеко не такой безобидной «Сказкой-сказочкой» представляется рассказ Рубцова о влетевшем к нему бесе (это в 60-е то годы!) Во-первых, по бесовскому внушению он был убит в ночь на Крещение; во-вторых, поэт использует образ нечистой силы для раскрытия ее влияния на литературу. Бес прыгает на полку с книгами, чтобы иметь возможность пожить еще в словесной шелухе, особенно газетной… «Лица поэтов не видать» - это приговор поэзии того времени! Псевдопоэзия есть, а поэзии духа нет. Об этом же и стихотворение «Поэт», которое потом Рубцов сильно изменит. Видение великого Достоевского в самом начале знаменательно – наступили времена, им прореченные. Поэт ведет в свое «притонное жилище». Участь честных поэтов на Руси не завидна. Это не какой-то эпотаж, но реальная действительность, когда (об этом мы говорили выше) освистаны и оклеветаны христианские лиры Пушкина, Лермонтова, Тютчева, Грибоедова, Фета, Блока, Есенина и многих других творцов слова. Но не век же так будет! Придет время и освистанные лиры поднимут свои паруса, по которым враг вел безжалостный и яростный огонь. Не в меньшей мере освистан и сам Рубцов с его молитвенной поэзией. Но не люди, а Сам Бог прославляет Своих вестников, и их подлинная слава еще впереди. Рубцов уверен, что все изменится и бездарность сменится новыми талантами и дарованиями. Воистину пусть минуют нас «запутанные дороги» и «стихи, написанные матом». Рубцов прямо пишет, что это «порок». Рубцов настаивает на том, что если поэт находится среди безсмысленного пира (земного) и его гаснующая лира все реже слышна, то незачем и писать. Кому нужны «торчащие слова» среди «торчащих бутылок водки» и пр.. Это гниение и тление, а не горение. А поэт должен пламенеть, гореть, петь ради Бога!
В качестве «Послесловия» завершает сборник стихотворение-идилия «Лесной хуторок». Потом оно станет называться «Добрый Филя». Добрый Филя – это безобидный, смиренный и кроткий русский человек! Такой очень не нравится злым, гордым и надменным нехристям. Но до этому доброму человеку нет дела. Его задача – никому не делать зла, довольствоваться тем, что есть - жить дальше «без претензий и льгот», то есть мирно и благочестиво и не падать духом. Для этого добрый пастух играет на дуде. В добром Филе неслучайно увидели самого поэта! Великий поэт – это Божья дудка. Он всегда поет Божие! Он – добрый пастырь словесных овец по подобию Христа! Почему же Рубцов называет сказ о Филе иддилией? Да, потому что наверняка не дают Филе покоя дудеть. Мир занят обсуждением басен и разговорами о всем, кроме спасения. Поэтому: «А о чем говорить?»
Поклонимся гениальному поэту России и мира Николаю Михайловичу Рубцову за его чудесное пение, призывающее не совершать ничего дурного, но быть человеком до конца наших дней.