Герой нашего времени

                « Печальный Демон, дух изгнанья,
                Летал над грешною землей…
                Он сеял зло без наслажденья.
                Нигде искусству своему
Он не встречал сопротивленья…»

М. Ю. Лермонтов

Бэлочка (или Белочка), как называли ее когда –то в детстве немногочисленные мамины русские друзья,  прижалась носом к ярко освещенной в полумраке улицы  витрине. Манекены были вызывающе раздеты, зато шик дорогого белья и нагота моделей не только великолепно отражали последние модные тенденции, но  и удивительно вписывались в вечернюю жизнь того  района Берлина, в котором  Белочка почти случайно оказалась сегодня.   Рядом с витриной был вход в полуподвальное помещение, куда то и дело входили наодеколоненные господа, завидевшие издалека над  зданием  мерцающую фигуру соблазнительной дамы, танцующей канкан. Среди них были и офицеры в черных мундирах со свастикой на нарукавной повязке.  Их было почти не видно днем, но  вечером они сплошь и рядом попадались в центре города на каждом шагу.

Напротив был известный «Голубой  рай». Туда тоже спешили господа всех сословий и возрастов. Дьявольская улыбка смазливого паренька в голубом сверкала над входом.
Ей, Белочке, было совершенно все равно, что ее в этот момент окружало. Она стояла и думала, как отнесется  мама к тому, что дочь опять приобретет достаточно экстравагантные вещи для своего гардероба. Мама, русская эмигрантка, вышедшая вторично замуж уже здесь, в Германии, за педантичного, но очень доброго и боготворящего все славянское немецкого доктора, была научена  жизнью с ее революционной стихией, уничтожением всего и вся, что создавалось поколениями, экономить и жить рационально.  Она пыталась привить дочери бюргерскую скромность, учила не быть расточительной, настояла на том, чтобы дочь уехала из Мюнхена в Берлин и стала учиться медицине. «Женщина должна сегодня уметь о себе позаботиться, » - звучал в ушах Белочки голос матери. Той, воспитанной в старинной дворянской семье, никогда не работавшей, но получившей хорошее образование (смолянка!), очень хотелось, чтобы дочь, дитя нового времени, не потерялась в этом мире…

Кто –то неожиданно взял Белочку под руку и, дыша ей в лицо сивухой, настойчиво стал повторять:  « Пройдемте, мадам, пройдемте, Вы не пожалеете!», продолжая  тащить  ее ко  входу в заведение.

Белочка саданула его локтем под дых, чего пьяный соблазнитель никак не ожидал от романтической красавицы в модной шубке и модной ретро – шляпке, а сама  тут же двинулась быстрым шагом вдоль улицы до входа в метро.

Ее учеба в мединституте, а также работа в госпитале при институте многому ее научили. По крайней мере постоять за себя она могла, она это твердо знала.
………………………………………………………………………………………

Своего отца Белочка не знала. Она родилась в благословенном 13-ом, мама так почему –то всегда называла этот год, а в 14-ом папа отправился на фронт. Он служил при штабе генерала Каледина и совершенно нелепо погиб во время Брусиловского прорыва, опять же слова мамы, которые она обычно произносила, когда садилась читать старые письма. По крайней мере, у Белочки была фотография в медальоне, на которой красивая мама и такой же красивый папа держат на руках ребенка, то есть ее, Белочку, счастливо улыбаясь друг другу и дитяти. Потом Белочка помнила только бабушку и дедушку, их большой дом с колоннами, гувернанток, с которыми один день нужно было говорить по – немецки, один по – французски, один по – английски. А еще Белочку, малышку, учили играть на рояле и рисовать. Этим с ней занималась мама, утренними часами  просиживая с ней у инструмента, а по вечерам у мольберта. На ночь мама или бабушка, красивая, всегда с прической с буклями и с чопорными манерами, читали ей книжки. Дедушка же иногда устраивал для всей семьи поездки в экипаже по городу или за город, на детский концерт или в театр.   Когда же    вдруг на завтрак, обед и ужин сама бабушка, а не исчезнувшие вдруг горничные, а вместе с ними и гувернантки, стала  подавать вареный в мундирах картофель, чему маленькая Бэла очень удивлялась, дедушка заявил, что игры закончились, пора собирать чемоданы. Бэла помнила вокзал, поезд, сутолоку, почти давку, фигуры бабушки и дедушки, которые, проплывали  за окном. Они   махали им платками с перрона, сдерживая слезы. На ее  вопрос «Почему бабушка и дедушка не едут с ними? » мама тогда,  заплакав,  ответила, что их родина здесь, и они никуда отсюда не уедут. «А где наша с тобой родина? » - спросила тогда Белочка. «У нас с тобой будет новая родина, » - сказала тогда мама, вытирая слезы.

С собой они взяли тогда только самое необходимое. Несколько книг из того времени, как любила говорить  мама, Бэла взяла с собой в Берлин. Томик  стихов Фета и роман Лермонтова «Герой нашего времени», любимые книги ее отца,  лежали теперь у нее на столе в комнате, которую она снимала у фрау Штольц. Адрес этот  ей порекомендовали на факультете. Обычно студенты снимали жилье у одних и тех же лиц. Это была старая традиция.  Белочка аккуратно  пользовалась  газовой колонкой в ванной и старалась экономить воду, чтобы хозяйка была довольна ею. Готовила Бэла  немного, пользовалась классическим «Фрюштюк» - вареное крутое яйцо, бутерброд и чашка кофе на завтрак и такой же «Абендброд» - бутерброд  и чай на ужин. Обедала она в столовой в институте.

Занятия и подготовка к ним отнимали много времени. Работа, которую обязаны были выполнять  студенты, была в разных отделениях, и это позволяло студентам в перспективе определиться с выбором основного направления. Муж мамы до встречи с ней был холостяком, поэтому Бэлу боготворил, и был особенно рад, что она изучала медицину и делала при этом определенные успехи. Медицина  была его Богом, его Кумиром, его  Смыслом жизни. Особенно его интересовала полевая хирургия и проблемы переливания крови. Иногда он приезжал в Берлин на семинары, и тогда обязательно брал с собой и жену. Они останавливались в небольшом скромном отеле неподалеку от квартиры фрау Штольц. Таким образом мама Бэлы бывала у нее нередко, и в отсутствие мужа  и дочери любила попроверять дочкины шкафы и полки. «К нам едет ревизор!» - шутила с самой собой Бэла, когда мать звонила и сообщала дату очередного приезда.

………………………………………………………………………………………………

В Мюнхене у гимназистки Бэлы был круг  друзей – театралов. Там время от времени они  отправлялась в литературные кафе. Бэла очень любила Курта Вайля и его вступление к «Трехгрошовой опере» Брехта. Потом уже здесь, в Берлине, она неоднократно ходила на мюзиклы с участием Вайля. Пока он не уехал вслед за Брехтом… Но это уже были другие времена…

А еще Бэла любила кино. Она привезла эту любовь из Мюнхена в Берлин и знала все немецкие и иностранные фильмы.

Даже одно время была тайком влюблена в Кларка  Гейбла. Афиша с его изображением висела над ее кроватью, а накануне визита матери она снимала ее и, тщательно свернув в трубку, вкладывала в тубус.  Тубус маму никогда не интересовал. Одежда и книги, которые покупала  дочь,  были для нее важнее.
Как –то приехав в очередной раз, она вдруг прямо с порога спросила: «Ты похудела что ли, Бэла?» Та только плечами пожала. «Хватает ли тебе денег? » - забеспокоилась мать.

Денег хватало. Отчим, человек той самой профессии, которая и в аду будет востребована, так шутили его коллеги, когда собирались у них в доме в  Мюнхене, прекрасно зарабатывал и позволял матери высылать для дочки в Берлин приличный аттестат. Но… Бэла, практически впитавшая в себя с ранних детских лет воздух Германии, все же была славянкой. Одежда и книги были ее величайшей слабостью. И она согласна была экономить на еде, но покупала только супермодные и дорогие вещи. А букинисты всех книжных лавок в округе узнавали ее уже издалека.
Иногда фрау Штольц, с которой мать Бэлы была в очень хороших отношениях,  говорила той,  что, мол,  скоро некуда будет книги класть в комнате у девушки…
…………………………………………………………………………………………………

Вообще они, две женщины примерно одного возраста,  быстро нашли общий язык. Новые ли образцы вязания, рецепты ли пасхального пирога – все было интересно обеим…

Самое же интересное, что и биографии у них были несколько похожи. У одной и у другой мужья погибли в первую мировую. Только у фрау Штольц не было детей. А гибель  мужа  стала следствием  газовой атаки. Не случайно ту войну даже называли «войной химиков».

Но фрау Штольц больше так и не вышла замуж, а рожать детей было не от кого. Германия понесла огромные потери, миллионы призванных в армию так домой и не вернулись,  а страна  должна была отказаться от Эльзаса и Лотарингии, от Мемельского края и прочих бывших территорий рейха…

 Тогда фрау Штольц  превратила фамильный дом в съемные квартиры. Это позволяло без страха смотреть в будущее и жить, не отказываясь от привычных довоенных стандартов.

Так в ее доме Бэла познакомилась со многими людьми. Они приезжали сюда из разных мест в поисках работы и места под солнцем. Немцы и иностранцы – все они находили в доме фрау Штольц тепло почти домашнего очага и гарантию определенной стабильности в мире, в котором ее в принципе нет и не может быть.

Самыми  притягательными  из всех жильцов фрау Штольц для Бэлы были муж и жена из комнаты напротив. Оба очень незаурядные, он музыкант, а  она  поэтесса, были хорошими собеседниками, знали все богемные новости, могли достать билет куда угодно. Бэла была рада, что познакомилась здесь с ними. Кроме того, оба они были из России, к которой у Бэлы было особое чувство, какая –то детская ностальгия, почти мистическая любовь к тому, что для нее было утеряно навсегда. Бывшие соседи прислали маме уведомление о смерти бабушки и дедушки. А с их смертью обрывалась последняя ниточка, связывавшая ее, Бэлу, и маму, с их исторической родиной…

Пьер и Натали, так звали ее новых друзей, боготворили Дягилева, недавно ушедшего из жизни,  и его балетную школу, часто приглашали ее на литературные вечера, где наездами из Парижа бывали Гиппиус и Мережковский, и где в ходу были полутолки об эпистолярном романе Марины Цветаевой и Рильке…

 Было, правда, и одно маленькое «но». Натали была   почти в два раза старше мужа. Солидная, роскошно одетая, в модных шляпках с вуалью, она умело  скрывала свою внешность. Пьер  же, ровесник Бэлы, обладал нежной,  почти  женственной  внешностью. Но боготворил он свою пассию так, что таким отношениям можно было только  позавидовать.  «Еще бы ему ее не боготворить!» - не зло сказала как –то по этому поводу фрау Штольц. – У них же формальный брак. Она ему не только в матери годится, но еще и глаза закрывает на его голубизну!» «Неужели он…», - начала было Бэла. «Да –да, любитель  заглянуть в «Голубой рай», но зато очень талантлив, и приличия соблюдены, мол, женат, солиден …»,  - добавила фрау Штольц и отправилась молоть кофе.

Белочка опешила тогда. Но потом при здравом размышлении пришла все – таки к выводу, что это еще не самый худший вариант брака. Эти по крайней мере искренне заботятся друг о друге…
…………………………………………………………………………………………………

В  контрольных визитах родителей было и нечто хорошее.  Всякий раз, когда мать и отчим приезжали в Берлин, они всей семьей обязательно ходили в оперу и  в театры. Для Бэлы, так ценившей семью, -  это  подпитывало  утраченное чувство единения, дома, общих интересов, тепла, заботы друг о друге…

Как –то они отправились на вагнеровских  «Тристана и Изольду». Начало почему –то задерживали, и вдруг театр замер: в гостевую ложу входил Адольф Гитлер под руку с Ольгой Чеховой.

Бэла с родителями лишь переглянулись, а потом по дороге домой дали волю языку.
Обычно сдержанный профессор медицины заметил, что Гитлер считает  Вагнера своим alter ego (вторым «я») и  многое перенял у своего кумира, даже в быту. «Я не прикоснусь к мясу, поскольку так делал Вагнер, » – якобы говорил он и был убежденным вегетарианцем. »  «И музыка Вагнера звучит  в его мозгу постоянно, - добавил отчим, - поэтому  он напевает  мелодии из его опер, как некоторые напевают популярные песенки.»  «Но, - сказал  отчим, - никто не знает, чем в действительности для Гитлера является Вагнер. Имеется в виду не просто его музыка, а все его революционное учение о культуре, о вечном трагизме человеческой судьбы, о великом предназначении немецкой нации, призванной править миром, ведь, именно немцы предназначены для великой вселенской миссии, о которой другие народы не имеют представления,  в основе ее лежит идеология пангерманизма … »

При этом отчим, никогда не куривший, достал из внутреннего кармана мешочек с дорогим табаком, который он всегда носил во внутреннем кармане, и понюхал его. Таким образом он сам себя успокаивал, когда вдруг возникал повод понервничать.

Бэла, насторожившаяся при его словах, вопросительно взглянула на мать. А та завела разговор об Ольге Чеховой, которую они только что видели в театре. В обществе ее называли «эта обаятельная авантюристка».  В России  она  страстно увлекалась театром   и стала играть во МХАТе  у  родной тетки  - знаменитой актрисы Ольги Книппер-Чеховой, жены  великого писателя. Наблюдая за поведением племянницы, видя, как она легко и ловко вживалась в образ завсегдатая московской богемы, знакомилась с известными и начинающими актерами, художниками и искусствоведами, Книппер-Чехова ласково называла ее «авантюристкой». Ольга  поражала окружающих своей красотой, умом, самообладанием. В  1921 году  ей  удалось получить разрешение на поездку в Европу. Так она оказалась в Германии в возрасте  23 лет…

В начале 30-х ее признавали и любили, ее хотели видеть на экране как можно чаще, и продюсеры охотно использовали славу новой кинозвезды. Среди самых популярных  фильмов с ее участием был «Маскарад», Бэла уже была на его премьере.

После приема у Геббельса и  комплиментов Гитлера популярность Ольги Чеховой выросла до немыслимо пугающих высот. Ее регулярно приглашали на приемы руководители третьего рейха. «Рассказывают, - продолжила мать, - что по-немецки она говорит с  милым, мягким акцентом. И что Гитлер горд, что в Берлине  есть такие  актрисы.»

«Думаю, ее   удостоят  и почетного звания  «государственная актриса Германии».
Правда, не знаю, что будет делать «эта  обаятельная авантюристка», когда  Гитлер нажмет на Восток,» - как – то нечетко произнес отчим.  «Ты думаешь, война все – таки неизбежна?» - задумчиво переспросила его  мать. Он не ответил, а принялся тщательно укутывать шею в кашне…

……………………………………………………………………………………………………

Бэла не очень увлекалась чтением газет, тем более, что все, что в них печаталось, напоминало снежную лавину, обрушивавшуюся на рядового читателя сверху. Но радио… Этого нельзя было избежать. Оно было везде: дома и на работе, во всех учреждениях… А оттуда мощным потоком лилось, что …

что германский народ – особый народ,
что немцы – особая нация,

что только труд на военных заводах во благо нации,

что скоро придет пора восстановить историческую несправедливость и вернуть Германии германское,

что немецкая женщина не должна красить губы, а должна рожать детей,

что спорт, здоровье, красота – наивысшее благо…

Почему? Потому что …

 на президентских  выборах  победил Гинденбург… А далее …. Социал-демократы поддерживали его, заявив, что он якобы спасет Германию от фашизма. Фашисты выдвинули кандидатуру Гитлера. Кандидатам коммунистической партии был Эрнст Тельман. Коммунисты выступали под лозунгам: «Кто избирает Гинденбурга - избирает Гитлера, кто избирает Гитлера - тот избирает войну!».  В результате был избран Гинденбург.

Новый кабинет возглавил  Папен. Он увеличил налоговое обложение и урезал социальное страхование. Одновременно магнатам промышленности и крупным аграриям были представлены миллионные субсидии. Правительство Папена распустило рейхстаг и разогнало социал-демократическое правительство Пруссии. В 1933 году  президент Гинденбург назначил Гитлера рейхсканцлером. Папен получил пост вице-канцлера. Так в Германии к власти пришли  фашисты.

Коммунистическая партия была объявлена вне закона. Фашисты ввели в повседневную практику массовые аресты, пытки, убийства. За первые шесть недель после прихода к власти гитлеровское правительство заточило в тюрьму около 18 тыс. коммунистов. Были разгромлены  профессиональные союзы, конфисковано  их имущество, а руководители  брошены  в концлагеря. Вместо профсоюзов фашистское правительство создало так называемый германский трудовой фронт. Права и свободы, которые были завоеваны рабочим классом на протяжении ста лет, фашисты уничтожили в течении ста дней. В стране воцарился террор.

После коммунистов наступила очередь социал-демократов. Социал-демократическая партия была запрещена, ее члены объявлены антигосударственными элементами, тысячи из них заключены в тюрьмы и концлагеря. Многие социал-демократы окончили свою жизнь на плахе.

Из страны уезжали один за другим деятели культуры и искусства…

10 мая 1933 года на Опернплац в Берлине, а также в  других  городах  Германии были сожжены 20 тысяч книг еврейских, социалистических и пацифистских авторов, - всего 149 авторов в рамках «акции против негерманского духа». А  Бертольд Брехт, Зигмунд Фрейд, Максим Горький, Карл Маркс, Генрих Гейне, братья  Манны, Стефан  Цвейг, Эрих  Кестнер, Джек  Лондо ,Эрнест Хемингуэй были вычеркнуты из списков мировой культуры и литературы  для настоящих патриотов Германии навеки.

Но  …
уже  во всех кинотеатрах страны шел «Триумф воли» Лени Рифеншталь. «Единственная из всех звезд, кто нас понимает», — написал  о ней Геббельс. Рифеншталь получила государственный приз, приз за лучший документальный фильм на Международном кинофестивале в Венеции и золотую медаль на Всемирной выставке в Париже. Вслед за фильмом в свет вышла книга Лени Рифеншталь «То, что осталось за кадром фильма о съезде национал-социалистической партии».

Лени Рифеншталь встретилась с генеральным секретарём организационного комитета Летних Олимпийских игр в Берлине 1936 года. На следующий день Геббельс официально объявил о том, что министерство пропаганды заказало Рифеншталь фильм об Олимпийских играх в Берлине. Министерство пропаганды выступило также и в качестве финансиста фильма. Премьера фильма «Олимпия»  состоялась в берлинском кинотеатре «Уфа-Паласт ам Цоо»…

А …
фильмы социальной и моральной тематики, затрагивавшие вопросы абортов, проституции, гомосексуализма, наркомании, подвергались резким нападкам со стороны консервативно настроенной критики и цензуры…

……………………………………………………………………………………………
Натали без стука влетела в комнату Бэлы. На ней лица не было.
 
«Йод, бинт, вата! Бэла, умоляю, скорее! Хоть что – нибудь!»  - почти кричала она, а по ее накрашенному лицу текли черные от туши слезы.

«Что, что случилось?» - только и успела спросить Бэла  и  тут же принялась выгребать все, что было у нее в аптечке.

«Там, там… Пьер…» - рыдая, проговорила Натали.

Когда Бэла переступила порог комнаты Натали, на полу в луже крови она увидела Пьера. Лицо было в кровоподтеках, а изорванная одежда позволяла увидеть окровавленные ноги и руки.

Похоже, его били ногами, пинали… И как он только остался жив? Бэла, не взирая на постоянную практику в больнице, не могла привыкнуть к крови. Пока она занималась Пьером, запах крови стоял у нее в носу, во рту. Ее даже начало подташнивать…
Уже потом, когда Пьеру была оказана первая помощь, и Натали рассказала ей, что в голубое заведение  ворвались гестаповцы. Они громили все подряд, а тех, кого встречали там, избивали…

Впервые в их разговорах появилась эта тема. Но Натали, расстроенная происшедшим, наверно, забыла, что никогда до сих пор не упоминала в присутствии Бэлы, что Пьер – гомосексуалист. Сказав это, она вдруг спохватилась, виновато посмотрев на Бэлу, а потом махнула рукой, мол, что уж тут, если такая беда пришла в дом…

Бэла вернулась к себе в комнату. По радио звучал Вагнер. И тут же в памяти всплыли слова Гитлера о Вагнере, процитированные отчимом: «Я бесконечно многим  обязан в своем духовном развитии мастеру из Байрейта… Тот, кто хочет понять национал-социалистскую Германию, должен знать Вагнера… Вагнер – Бог, а его музыка – моя вера….»

Бэла села в кресло и закрыла глаза. У нее сегодня было  ночное дежурство. И ей, будущему врачу, отдыхающей  в кресле  перед  дежурством, было невдомек, что уже в следующем сентябре произойдет страшная хрустальная ночь, когда тысячи и тысячи евреев будут истреблены, и что  еще через год начнется вторая мировая война, и что ее отчим, такой хороший человек и такой талантливый профессор медицины, занимающийся проблемами переливания крови, предпочтет шагнуть в газовую камеру, а не проводить эксперименты над детьми в КЦ, а она сама окажется – таки на ее исторической родине в качестве доктора в полевом госпитале где –то под Сталинградом. Но до этого еще нужно было жить, и жить, и жить…