Рябиновые бусы

И снова волны, бесконечно набегающие на берег… И она, Ана – Мари, в этот счастливый день ее долгожданного возвращения сюда, к морю, снова, как в далеком детстве, окунается в слегка прохладную балтийскую воду, стараясь удержаться на ногах под натиском моря, готового затащить, поглотить каждого, кто так неосторожно, неосмотрительно шагнул в его владения в эти последние дни лета…
Мама кричит:

- Ана – Мари, выходи!

А она, мокрая, хохочущая, все еще борется с затягивающими в море волнами, будто спорит с ними, с морем, и с мамой – трусихой, сидящей на берегу в плетеном кресле и наблюдающей издалека за купанием дочери, мол, я сильная, я все могу!
Потом она все – таки выходит из воды, и мама, которая тут же оказывается рядом с ней, укутывает ее в большое мохнатое полотенце и наливает из термоса чай. У нее, Аны – Мари, зуб на зуб не попадает, и ароматный чай с добавленными в него листьями черной смородины, оказывается как нельзя  кстати…

По дороге домой, куда на пирог, знаменитую мамину шарлотку, приглашены ее тетя и кузина Мартина, она набивает  карманы платья рябиной – она и Мартина делают бусы из рябины, а потом наряжаются и выбражают перед зеркалом, совсем как взрослые, как мама и тетя, например, когда те идут в гости и обязательно надевают свои тяжелые янтарные украшения, о которых девочки могут пока лишь мечтать…
Волны снова налетают, пытаясь свалить Ану – Мари с ног. Она вся  погружается в воду, на поверхности  видна только ее седая голова с мокрыми короткими чуть волнистыми волосами. И все же она выныривает из волны, которая отступает, чтобы снова нагрянуть, испытывая на стойкость ее старое тело…

Отец, почтовый служащий в их маленьком прибрежном городке, почти не бывает дома, но каждый вечер перед сном  он читает ей книжки, а по воскресеньям они ходят в церковь, где все строго, просто и… хорошо. Да, ей, младшей школьнице, там действительно хорошо… И можно забыть нотации строгой учительницы фрау Морген, и не помнить обид на глупую Мартину, которая всегда втягивает ее в какую – нибудь авантюру, как тогда с майсеновским маминым фарфором, так что любимую  мамину чашку пришлось тайком склеивать, а она, мама, все равно заметила это и ругала ее, Ану – Мари… А после службы  в церкви они, отец и она, пойдут, рука в руке, мимо знаменитого отеля по набережной, на которой всегда в любую погоду и в любое время года кто-нибудь из его постояльцев да стоит с мольбертом у самого залива. И она снова будет сравнивать  изображенное на полотне с реальностью, бросая взгляд на воду. Иногда это  совсем не похоже на то, что она видит перед собой. И тогда отец, вышагивая с ней дальше по их любимому воскресному маршруту – до домика писателя – будет терпеливо объяснять ей, что картина живет своей внутренней жизнью, и что художник всегда прав, потому что он именно так, а не иначе видит мир …

Еще волна… Сильная… Но ничего, и она, Ана – Мари, тоже сильная…
Да, ей пришлось стать сильной, когда уже не было у них этих размеренных прогулок по воскресеньям, когда уже не шли уроки в их уютном классе у строгой фрау Морген… В тот день  отец вбежал в дом и велел ей  и матери собираться, потому что последний корабль уходил через час…  И она, Ана – Мари, ничего не могла взять с собой, потому что все, что ей было нужно,  взять было невозможно… Последнее, что она запомнила, уходя навсегда из родного дома, это стоявшая на столе на вязаной крючком парадной маминой скатерти склеенная ею чашка из  майсеновского фарфора…  А потом они все куда –то бежали, теснились на палубе корабля, давя друг друга, над головами кружили самолеты и сбрасывали бомбы, и, казалось, что каждая их них может стать роковой…

Вчера в отеле сразу после прилета сюда она включила новости, и на всех языках и по всем каналам  по – прежнему тарабанили и показывали одно и то же:

разбомбленные дома в Украине, толпы беженцев, детские лица… Тогда, в ее детстве, было то же самое, но даже она, ребенок, знала, что ее страна воюет с какой –то другой страной. Теперь же половина той же самой страны уничтожала свою другую половину… Деньги… Власть… Тщеславие… Вседозволенность…

Она вышла, наконец, на берег. На скамейке сидела юная девушка, их гид, то ли русская, то ли украинка, одним словом, славянка, красивая, умная, и, на взгляд умудренной жизненным опытом Аны – Мари, чуть – чуть беременная. Совсем как ее внучка Гретхен, недавно вышедшая замуж и с трепетом ожидавшая рождения первого ребенка, она, гид, даже чем –то похожа на нее… Даря ей, Ане – Мари,  белозубую улыбку, девушка подошла к ней и продекламировала, заглядывая в книжицу с закладкой из листьев рябины:

Прыгают девочки – волны,
В стороны брызги летят,
Радостью грудь переполнена,
Счастье искрится в глазах…

- Милая девочка! – хотелось сказать ей, - какое уж тут счастье, когда совсем рядом ходят война и несчастье. – Ее радостное настроние, с которым она, как в детстве, входила в воду, улетучилось совсем. Она только молча обняла дувушку, совсем как свою любимицу Гретхен, и пошла в кабинку переодеваться. Экскурсия заканчивалась, пора было возвращаться…