Я не боюсь ходить по облакам

Анна Назарова
ms.tat.nazarova@mail.ru

Я НЕ БОЮСЬ ХОДИТЬ ПО ОБЛАКАМ
 


Предисловие

 Вы верите в предзнаменования? Я вовсе не имею в ви-ду мистику — я с ней не встречалась. Я имею в виду совсем другое. Было ли у вас когда-нибудь чувство, что то, что происходит - неотвратимо, и толчок к этому был дан задолго, и ничего изменить невозможно – тебе поз-волено просто наблюдать, а все твои действия всё равно корректируются под то, как должно быть?
 Наверняка было, но далеко не все задумываются об этом. Одни сразу складывают руки и ждут от жизни очередного хода, пропуская свои. Другие рвутся в бой, не жалея ни своих сил, ни чужих, набивают себе и дру-гим шишек, теряют ориентацию в своих действиях, за-путываются, гневаются на судьбу-злодейку, но остано-виться уже не могут – машина крутится, и гордыня не позволяет повернуть назад. А иные действуют, но по предписанным правилам – не навреди, не лжесвиде-тельствуй и так далее. Кому из них тяжелее, судить не берусь.
 Лично у меня была в жизни возможность попробовать все варианты выхода из трудных ситуаций, и когда я уже отчаялась искать ответы на поставленные передо мной вопросы, судьба дала подсказку. Она и раньше давала мне их, но мои способности к пониманию этих подсказок явно были мною преувеличены. Когда это случилось, я поняла, насколько важно то, как мне это предстоит принять – забыть и не вспоминать случивше-еся или следовать навстречу открывшимся возможно-стям. То, что со мной произошло, я никак не могу отне-сти к мистике, но и рядовым явлением это никак не назовёшь.
Все  описанные в книге события реально происходили     в одном российском городе, название не изменено. Имена реальных героев романа изменены,  хотя и не все.
Обо всём, что здесь произошло, можно сказать так:

 Всё это кажется смешно,
Но, к сожаленью, это – грустно…

 
Часть первая


Глава I. Встреча
Май, 2006 год

                Звонок от моей мамы застал меня почт. Поздний вечер, я только вчера вернулась от неё, всё было нормально. Моя мама живёт одна, ей семьдесят девять лет, и уже почти пять лет, как не стало моего от-ца. Никаких необычных болячек у неё нет, и ей «не за что гневить Бога», как она говорит.
  — Аня, ты должна приехать!
  — Мама, я же только вчера уехала!
 Я была удивлена, сегодня третье мая, и я оба первомай-ских дня провела у неё.
  — Аня, надо срочно приехать, срочно! У меня к тебе очень важное дело. По телефону сказать не могу, это секрет.
  — Мам, какой секрет? У тебя что, военная тайна какая-то, и ты боишься, что твой телефон на прослушке?
  Так ничего толком не выведав, я решила ехать, как мама и просила, первым же рейсом.

  Утром я очень спешила – мой сын Марк учится в ше-стом классе, во вторую смену, а каждое утро к восьми часам его мой муж возит на плавание. Каждый день. Кроме воскресения. Он у меня настоящий спортсмен – имеет третий взрослый разряд. Это тяжело — каждый день проплывать пятьдесят кругов по пятьдесят метров, но у него «идеальная спина», как сказала его тренер, и поэтому ему сам Бог велел именно плавать, а не пры-гать, не бегать и так далее. И вот он уже плавает почти четыре года, даже летом у него только полтора месяца отдыха от всего, и от плаванья тоже. И это очень ответ-ственно, собрать будущего спортсмена на тренировку – очень многое надо проверить. Ребёнок есть ребёнок, хоть ему и тринадцать, а мой сын ещё и растерянный, может то плавки забыть, то очки. А это уже потерянный день. Поэтому тут всё строго — с вечера сын собирает, если не забывает, а я уже с утра проверяю, если не до-веряю его обычному «мама, я сам». В общем, в то утро рюкзак как раз оказался не собран, мой муж стоит в дверях уже обутый, и смотрит на нас так, как будто мы такую беготню каждое утро устраиваем. Всё. Уехали. Я уже через пять минут должна быть на остановке, чтобы успеть. Успеваю через восемь, но как раз моя маршрут-ка подошла. Отлично. Ничего, что без завтрака, может успею что-нибудь купить на рынке возле автовокзала, да и к маме с пустыми руками не поедешь. И вот я уже сижу и думаю, о какой «страшной тайне» мне предсто-ит услышать.
 Скорее всего, это будет что-нибудь про пенсию, кото-рая у неё менялась довольно часто, в смысле конечно же росла. А может мама хочет рассказать мне, что ей вдруг стало известно о конфликте двух моих братьев – эта те-ма преследовала всю мою семью последние несколько лет, и из-за этого конфликта, как я полагала, ушёл из этого мира мой отец. Он много лет страдал одышками, и врач за год до смерти отца сказал ему, что, судя по со-стоянию его лёгких, он живёт лишних уже лет пятна-дцать. Мы это предполагали, зная, какая у него сила во-ли и жизнелюбие. Постоянная работа над собой – дыха-тельные упражнения, зарядка, умеренный труд и мно-гое другое – не давали болезни одержать окончатель-ный верх. Но как только в дом моих родителей пришёл непримиримый денежный спор между двумя, да нет, даже всеми тремя братьями, — третий был хоть и кос-венно, но всё же вовлечён, — здоровье отца резко стало сдавать. Спор случился в мае. Сначала он перестал вы-ходить в огород, поэтому обычно залитые саженцы по-мидоров, огурцов и прочей зелени стояли теперь сухи-ми и унылыми. Отец как будто говорил: «зачем всё это?»..
 В июле мы все решили «обновить дом» — я купила новые обои для спальни родителей, а старший брат с сыном взяли под контроль покраску ворот и дома. В последние выходные июля мы практически за два дня закончили работу, а отец посмотрел и грустно сказал: «я наверное тоже обновлю этот дом». Мы не поняли, а ма-ма объяснила: «говорит, что смерть чует», а слово «об-новлю дом» раньше означало предчувствие скорой смерти.
Двадцать восьмого сентября, ровно через два месяца, его не стало. Он не дожил до своего семьдесят второго дня рождения шестнадцать дней. 
 … Я вспоминало всё это, и слёзы наворачивались от обиды, что так неожиданно мой отец ушёл, я ведь даже не успела попрощаться. Было жаль и братьев, и себя, так как не могла одного оправдать, а другого осудить, а это тоже, в свою очередь…
 Всё, хватит гадать, моя остановка следующая. Я встаю заранее, подхожу к выходу.
 Вдруг слышу слева за спиной тихий голос, обращён-ный именно ко мне – я сразу поняла, что ко мне, ни к кому-то ещё. Появилось странное чувство, как будто время остановилось – я видела сидящих слева и справа, но странно было то, что все как будто спали – никакого движения, даже в окне маршрутки.
Впрочем, то, что это странно, я поняла уже потом, а на тот момент моё восприятие мира как будто замкнулось на том, кто обратился ко мне.
  — Пробудись.
  — Кто ты? — Я говорила, но собственный голос слы-шала, как будто изнутри. Зато его голос слышала отчёт-ливо, хотя говорил он негромко. Тональность была со-вершенно необычной.
  — Ты очень устала.
  Я захотела посмотреть на того, кто за моей спиной, но смогла увидеть только тёмный силуэт боковым зрени-ем, так как голову я смогла повернуть совсем чуть-чуть — воздух возле моего плеча как будто сгустился, не да-вая мне этого сделать. Я поняла, что не должна его ви-деть.
 — Я просто не позавтракала.
 — А чем ты обычно завтракаешь? — Голос был по-прежнему тих, удивительно спокоен, и как будто рас-крывал все мои внутренние зажимы – я бы ответила об-ладателю этого голоса на любой, даже самый сложный вопрос. А тут – всего-то, про завтрак.
 — Обычно я пью чай. Зелёный, — захотелось мне по-чему-то уточнить, как будто это было для него очень важно.
 — Отделяйся.
 Я как будто спросила, от чего. Но спросила уже не го-лосом, — я перебирала в мыслях то, что создавало мне в жизни неудобства, то, что напрягало, и он как будто просматривал это. Я была как под рентгеном. Нет, это больше было похоже на сканирование, от макушки до уровня талии, и я была полностью в его власти. Затем я снова почувствовала желание посмотреть на Него. И поняла, что теперь – можно. Я повернула голову. Тем-ный силуэт оказался … наверное, это лицо всё-таки мужское, ведь голос-то был именно мужским. Роста чуть выше меня, сантиметра на три-четыре – его лицо было чуть-чуть выше моего. Я увидела только глаза, остальную часть лица снизу закрывала чёрная повязка. Никогда в жизни ни до этого случая, ни после, я не ви-дела ничего даже отдалённо напоминающего этот взгляд и эту форму глаз. Они были тёмно-оливкового цвета, и взгляд их излучал тепло и нежность.
 — Не бойся ничего. Всё будет хорошо, — сказал он, глядя мне в глаза.
 Голос шёл как обычно, то есть произносился вслух, но слышала я его изнутри, как будто прежде чем мне его осознать, он подвергался некоему смысловому кодиро-ванию.
  Я поняла, что диалог окончен, и увидела, как с моего левого плеча что-то взяли. Я подумала, что это был мой волос.
 После этого я словно вынырнула из одного воздуха в другой, и полностью осознала реальность, когда двери автобуса открылись, и на меня с вопросом смотрели снизу — буду я выходить или еду дальше. Я быстро вышла, а когда автобус тронулся, пожалела, что не успела поблагодарить Его.
 Автобус уехал, а я осталась с растущим чувством вины: я могла бы остаться, ехать дальше, продолжать диалог, но поразмыслив ещё немного, вспомнила, что от меня в это время ничего не зависело.
  Во мне бушевали бури эмоций: это было настолько необычно, загадочно и волнующе, что у меня перехва-тывало дыхание. Полностью поддаться этой буре мне мешало только осознание того, что я могу опоздать на рейс, и преодолевая непонятное внутреннее сопротив-ление, я взглянула на часы. До отправления автобуса оставалось не более семи минут.
 Я успела. Ехала совершенно разбитая и усталая. Какой-то мужчина уступил мне своё место.
Выйдя из автобуса через полтора часа, стала думать по дороге к маме, следует ли мне об этом рассказать ей, и снова голос внутри: «нет, не сейчас».
 …Ничего особенного. Мама явно просто хотела меня видеть. Именно сегодня. Не успели мы попить чаю, как подъехал мой старший брат Василий – он ехал от роди-телей жены и заехал по пути, благо, крюк всего семна-дцать километров. Я уехала вместе с ним через пару ча-сов, и мама была очень довольна, когда нас провожала, таинственно улыбаясь. Глаза её просто светились радо-стью.
 — Мама, — спросила я уже у машины, — а что ты хо-тела рассказать-то мне?
 Спросила, но ответ знала заранее:
 — Да ничего особенного. Езжай с Богом.
 А потом с хитринкой добавила:
— Я забыла. Помнила, а потом забыла.

  Вечером, когда уже стало темнеть, мне захотелось выйти подышать воздухом. Продуктов достаточно, в магазин не надо, но я хотела пройтись именно до мага-зина, куда последнее время ходила чаще всего. Путь к нему шёл через аллею из больших деревьев. За одним из них, справа метрах в десяти от меня, я увидела мужчи-ну, который прятался за деревом, было видно, что он кого-то ждал, и опять моя интуиция подсказала мне: он ждал меня. И снова я спокойна, как танк перед боем. Когда я почти поравнялась с этим деревом, он перестал прятаться и пошёл ко мне. Мужчина лет сорока пяти-пятидесяти, очень приятный, невысокий, с красивыми серо-голубыми глазами.
 — Постойте. Мне надо с Вами поговорить. Я жду Вас.
 Он смотрел дружелюбно, как смотрит старый знако-мый на свою первую любовь, которая его совсем не помнит. Я так и подумала – меня просто с кем-то пере-путали, это не впервые, я даже видела женщину, как две капли воды похожую на меня, года за три до этого случая, в автобусе, и так напугалась этим сходством, что вышла из автобуса вся в поту от волнения. Поэтому я была абсолютно уверена, что мужчина обознался.
 — Простите, но Вы меня с кем-то путаете – мы с Вами незнакомы, — сказала я как можно учтивее.
 — Нет, я Вас знаю, и Вы меня знаете, мы виделись се-годня. – Мужчина был абсолютно реален, и никак с мо-им утренним Незнакомцем не увязывалось его заявле-ние. «Это просто совпадение — подумала я, — так не бывает, два чуда в один день. Обычный человек, стоит прямо передо мной, люди движутся, воздух как воз-дух».
 — Я должен Вам кое-что сказать. – Мужчина не наста-ивал, а со мной, видимо, нужно именно настаивать, я по-другому не понимаю, что ли, и я снова «уверну-лась»:
 — Простите, но Вы, правда, меня с кем-то перепутали.
 Я пошла дальше. Мне снова стало не по себе, и теперь уже от того, что пришлось отказать, — может человеку надо было с кем-то поговорить, но что-то внутри меня отчаянно сопротивлялось этому разговору. Я прошла уже шагов сорок, потом обернулась. Мужчина стоял чуть дальше того места, где мы с ним стояли, и смотрел мне вслед. Я увидела, как зашевелились его губы, он что-то говорил мне, по-прежнему улыбаясь. «Иди с Бо-гом» — услышала я так, как будто он стоял рядом со мной. Я уже не удивилась. Как быстро я привыкаю к чудесам. Когда шла обратно, его уже не было. Но я не расстроилась – я действительно почему-то совсем не хотела знать того, что таило от меня это место, это де-рево и мой странный незнакомец.
 Несмотря на то, что весь день, начиная с самого утра, был для меня хлопотным, странным и загадочным од-новременно, вечер как будто всё расставил по своим местам, как будто недостающий пазл стал на своё место, внося гармонию и завершённость. Две необычные встречи не смутили мою душу настолько, чтобы я тер-зала себя в поисках разгадки, наоборот — принесли тихую радость и уверенность в собственных силах.
 Можно было поделиться этими происшествиями с доч-кой, но она весь вечер сидела за чертежами – Ира учит-ся в Архитектурной Академии, и у неё шла зачётная не-деля. К тому же, я вдруг почувствовала, что мне хотя бы сегодня надо было оставить это только при себе, пере-жить с этим ночь.
 Прежде чем лечь спать, я вышла на балкон, чтобы по-смотреть на звёзды. Если наклониться чуть-чуть над пе-рилами и повернуть голову направо, к востоку, можно увидеть моё любимое созвездие. С детства я называла его про себя «сиськи». Не очень прилично, совсем даже неподобающе, тем более если учесть мою любовь к аст-рономии. Я знала, что это созвездие Кассиопеи, но её звёзды, красиво раскинувшись в виде «дабл ю» — ла-тинского «в», очень напоминало женскую грудь, и ещё в школьные годы я приветствовала это созвездие имен-но так: «привет, сиськи». Конечно, это было только между нами, и никто в такой фамильярности меня ули-чить не мог, к тому же, это всегда было сказано любя и с почтением. И сейчас я снова смотрела на звёзды, и это действовало на меня успокаивающе и умиротворяюще.
 Внезапно я почувствовала сильный поток воздуха – это не был ветер, так как я не слышала никакого шума, но на несколько секунд я погрузилась в поток воздуха, ко-торый отклонил с силой моё тело назад, и я упёрлась в кирпичную стену возле балконной двери. Я присела на корточки, чтобы защититься от неведомой мне силы, но всё закончилось так же внезапно, как и началось. Я по-трогала лоб – может, у меня температура? Нет, я была в полном порядке, и сознание, и тело работало в обычном режиме. Я прислушалась – ветра как не было, так и нет. Внизу продолжали петь под гитару, орали коты, всё как обычно — май на дворе.
 «Так, — сказала я себе, — хватит смотреть на звёзды и деревья, пора в постель»
 Я зашла в комнату сына, пожелала спокойной ночи, затем в комнату дочери – она ещё что-то чертила, поже-лала спокойной ночи и ей, и легла спать. Муж смотрел телевизор в дальней маленькой комнате, и я мысленно пожелала и ему спокойно заснуть перед телевизором там же. Я любила спать одна.

…Если бы тогда я могла знать, что именно от этой даты меня разделяет ровно семь с половиной лет до того ро-кового дня, когда весь мир для меня просто рухнул, и всё, чем я жила, оказалось в заложниках неведомой мне силы…


Глава II. Цунами
   ноябрь 2013 года

                Что можно делать в третий выходной день? Четвёртое ноября две тысячи тринадцатого года был именно таким, подарочным днём. Не помню, какой год подряд вся наша огромная рабочая страна радуется в этот день прежде всего тому, что можно ещё один разок понежиться с утра не спеша в постели, посмотреть пря-мо с утра старые добрые мультики про Алису из страны чудес или про отважную Элизу из «диких лебедей», а не думать о том, что день этот – день Примирения и Со-гласия, и если ты не перетрудился в течение всего года в плане порчи крови близким и далёким, то вполне имеешь право наслаждаться вместе с такими же люби-телями раннеутренних мультиков подвигами Элизы. Что я и делала. С чашкой чая с молоком, горячим под-жаренным сыром и в общем-то неплохим для последне-го выходного дня настроением. Накануне в гостях у нас (у меня и Максима, моего хоть и неофициального, но по всем статьям мужа), так вот – у нас в очередной раз гос-тила моя внучка Вера, и мы с утра с ней смотрели её любимый анимационный фильм «Букашки», прямо в постели на подносе уплетая гречневые блинчики с мо-локом – Вера очень аккуратная, и поэтому ей позволено гораздо больше, чем я позволяла своим детям в этом возрасте. Аккуратная во всём – в еде, словах, в беге по лесу с препятствиями, в прыгании по импровизирован-ному столу посреди леса, даже в мыслях, похоже, она предельно аккуратна, настолько правильными и весо-мыми кажутся слова этого почти пятилетнего чуда. И в этот подарочный третий выходной и на душе было мирно и спокойно, и моя система внутреннего опове-щения, обычно бурно реагирующая на солнечные бури, на мировые катаклизмы, на претензионные всевозмож-ные звонки от родственников и т.д. и т.п. – предатель-ски молчала. Нет бы, отодвинуть в сторону простые житейские радости и строго сказать: «Внимание! На нас идёт цунами! Приготовиться – оставить всех на местах, никого никуда не выпускать!» Претензионый разговор состоялся вечером накануне, и хотя длился недолго, пришлось принять, как говорит моя подруга, «таблетку от родственников», то есть тенотен. Поэтому моя инту-иция спала, сражённая сразу тремя таблетками.
 Цунами на мою голову обрушился примерно в одинна-дцать тридцать звонком моей дочери Иры, которая не говорила, а рыдала в трубку:

 — Мама, Сергей увёз Веру! 

И дальше просто стон раненой чайки. Я оторопела так, что слова будто застряли где-то и не хотели озвучивать-ся.
 
— Увёз не знаю куда! Мы ехали в цирк, … нет, он не хотел меня брать, он просто приехал за Верой, и сказал, что они едут в цирк, я попросилась с ними… мне про-сто хотелось побыть всем вместе, втроём, я сказала, что по двум билетам сейчас пускают третьего, это правда… он взял, а Вера не хотела в цирк, просилась в «сити-парк», я его попросила тоже об этом, мы поспорили, Вера заплакала, … и ещё она не хотела садиться к нему на колени, а он настаивал, сказал, что даст порулить… мама, мы ехали по городу… Вера плакала, а он тащил её за руль прямо на ходу! Мы подъехали к площади по-чти, он сказал – выйди, купи сока Вере — я вышла к киоску в двух шагах от дороги, а он – по газам, с Верой за рулём!

 Ира рыдала, я пыталась вытянуть — что спровоциро-вало это безумие? — и орала так, что Максим смотрел на меня как на умалишённую. В висках стучало, перед глазами пелена из темных грозовых туч, и не видно да-же мебели вокруг. Ира бросила трубку, звоню — заня-то, я звоню Галине, маме Сергея – не берёт.
  … Ни план «перехват», ни разговор в полиции с Сер-геем — ничего не дало никакого результата. Участко-вый требовал показать ребёнка — Сергей отвечал пре-дельно кратко – «ребёнок дома, я его отец, я имею пра-во на этого ребёнка» и т.д., не особенно акцентируя на поле ребёнка – просто «ребёнок…его…». Я уже не го-ворю про смс-ки и попытки дозвониться до кого бы то ни было из окружения Сергея.
   
 Мы были в полной растерянности. Что могло спрово-цировать такой поступок Сергея, мы не могли понять, как не пытались.
 Я в сотый раз уже расспрашивала Иру — что было в последние дни перед похищением Веры? И в сотый раз слышала примерно одно и то же. Добавлялись какие-то мелочи, мы за них цеплялись, но разум ещё побеждал, говоря нам, что причину мы едва ли узнаем, во всяком случае, не сейчас, пока они безумствуют. А они именно безумствовали – не отвечали на звонки, не подходили к домофону, выключали его. Мы ходили возле огромного кирпичного забора и пытались заметить следы хоть ка-кого-то присутствия Веры именно здесь – ведь никто, даже полиция, не могли дать чёткого ответа, где нахо-дится сейчас Вера, и в каком она состоянии.
 Опека нашего района среагировала уже на следующий день. Когда Ира с утра приехала туда и рассказала, что случилось, работник опеки, ведающий нашим районом, позвонил Сергею и попытался выяснить, где сейчас ре-бёнок, можно ли с ней поговорить.
 — Сергей Владимирович? Вам звонят из опеки, меня зовут Андрей Геннадьевич. Скажите, где сейчас нахо-дится Ваша дочь Вера?
 — А..а.. она дома. — Сергей заикался очень часто. – Дома она, в кругу лю..лю..любящих людей.
 — А Вы дома?
 — Я? Я дома, в кругу… что Вы от меня хотите?
 — А могу я с ней поговорить? Здесь вот сидит её мама и очень волнуется. Вы не отвечаете на её звонки. Поче-му, хотелось бы знать.
 — Ааа… ну я не знаю… мне никто не звонил. А Вера дома — чего она волнуется?
  Ира не выдержала:
  — Вера не дома! Дай мне с ней поговорить!
  — Сергей Владимирович, Вы увезли ребёнка от мате-ри, и это может негативно сказаться на детской психи-ке. Зачем Вы это сделали? Насколько мне стало извест-но, Ваша дочь последние три года попеременно нахо-дилась то у Вас, то у матери. У Вас было два дня в не-делю. Что Вас не устроило?
  — Ка..ка.. какие два дня? Он находился не два дня, я из роддома привёз ребёнка да..да..мой, я ко..кормил, у меня есть все чеки, у меня есть до..до.. доказательства.
  Ира испуганно смотрела на мужчину из опеки. Она слышала весь разговор и не могла понять, что Сергей такое несёт.
 — Какие доказательства? Что Вы хотите доказать? Может, Вы и рожали?
 — Нет, рожал не я, рожала Ира. Но у меня есть свиде-тели, у меня соседи… все видели…
 — Сергей Владимирович, Ваша дочь посещала детский сад рядом с домом своей матери, поликлиника тоже там – вот сидит мама ребёнка и всё мне это говорит. Вы да-ёте отчёт своим словам? Если Вы дома, дайте погово-рить маме с дочерью. Дайте Вере трубку.
 — Нет, это нельзя.
 — Почему нельзя? Вы сказали, что находитесь дома, ребёнок тоже дома – дайте трубку Вашей дочери!
 — Ну нельзя. Она занята. Извините, я очень за…занят.
 Андрей Геннадьевич услышал гудки. Позвонил ещё. Ноль внимания.
 
 Через пару дней Сергею всё-таки пришлось дать разъ-яснения в опеке. Его пригласили к двум часам дня, а мою дочь к трём — разговаривать вместе с Ирой он ка-тегорически отказался. Я пришла вместе с ней, но Ира попросила не заходить пока. Ту чушь, которую нёс Сер-гей по телефону работнику опеки, при личной беседе он уже дополнил рассказами о том, что пока мама ре-бёнка отдыхала, причём подолгу, за границей (!), она вообще не интересовалась дочерью. Его ничуть не ин-тересовало то, что доказать, был ли человек за границей в интересуемое время или не был, проще простого. Яв-но руководствовался правилом – чем чудовищнее ложь, тем проще в неё поверить. Как Ира устраивала сцены рядом с его домом, приезжала якобы с какими-то кач-ками, и они угрожали, правда, не уточнил, чем. Тоже те же свидетели. Прямо мечта, а не соседи. Когда его спросили, есть ли у них камера наблюдения, он сказал, что есть, даже две, одна на двор, другая – уличная, на движение. Почему он сей факт не сохранил, непонятно. Эта пресловутая камера ещё сыграет свою прерывистую роль в делах развернутой против нас войны. То у неё запись почему-то «стирается», и что у соседей тоже ка-меры, но они куда-то на время исчезают, а все события возле дома Сергея «фиксируются» исключительно по-казаниями соседей. При том, что камеры направлены на дом Сергея как минимум с четырёх мест. В общем, те же сказки, но с подмазкой.
 Подмазка, видимо, не получилась. При беседе с моей дочерью было видно, что он действительно старался, делал всё, что мог, и предупредил, чтобы мы готови-лись к длительной войне за ребёнка. Сергей не посчи-тается ни с чем. Что он хочет, понятно не было, поэтому это либо месть за что-то, либо какая-то тайна, которую мы вряд ли разгадаем. Поведение Сергея показалось ему очень странным, и все его слова являются первыми шагами дальнейшей, возможно, ещё более чудовищной, лжи. Посоветовал всё по возможности фиксировать на камеру, так как сейчас они готовы будут на любой не-адекватный шаг.
 Через несколько дней при очередном посещении той же опеки нам сказали, что Андрей Геннадьевич уволил-ся. Вместо него на его месте сидела дама лет сорока пя-ти, в пышном от талии платье (я подумала, что там у неё минимум два обруча, как в свадебном), с массив-ными перстнями на пальцах и с подчёркнуто милой улыбкой на лице.
 При упоминании «Сергея Владимировича» дама рас-цвела ещё загадочней, и стало понятно, что у них либо любовь с первого взгляда (ну мало ли – гороскопы, например, полностью совпали), либо интерес другого плана, и тоже с первого взгляда.
 Стоит ли при всём этом говорить, как хороши оказа-лись условия проживания ребёнка, как её любят, и на наш резонный вопрос, знает ли уважаемая опека, что мы тоже её любим, она ещё более красиво улыбаясь от-ветила, что о маме девочка даже не вспомнила.
 Мы представили, как обоюдно радушной была встреча этих двух звеньев одной замкнутой цепи, во всяком случае именно этих её представителей. То, что Вера воспитывалась до этого времени тоже в общем-то не в однушке, а в квартире площадью сто семь квадратных метров, в самом престижном районе города, и что, ко-гда в доме были гости, тоже ни с того ни с сего о папе Вера не вспоминала, её ничуть не смутило.
 «Но вы же должны понимать, что там ещё и бассейн, и баня в подвале, и тренажёрный зал» (вот именно его сейчас ребёнку не хватает!), и фото везде висят»
 Дальше говорить было не о чем.
 Я потом долго не могла понять, и моя дочь, как более знающий элемент современности, не могла толком мне объяснить, зачем в прямой линии между полицией и судом затесался этот несуразный и такой обтекаемый угол в виде опеки. Ну конечно — «опека, опекать». В старые добрые времена маленького ребёнка в деревнях бабушки приносили в натопленную печь, обмазывали тестом и слегка «опекали» малыша над огнём, защищая от всех житейских напастей. В данном случае этот ор-ган мне представился в виде такой же «заботливой ба-бушки», которая от давнего обряда оставила только огонь, причём прежде всего не для малыша, а для кого-то из родителей. Впрочем, ребёнку-то, лишённому в любом случае нужной опоры в виде родного и самого близкого человека, приходится хуже всех. Он про обря-ды взрослых не знает, и зачем его держат «над огнём», не понимает и страдает больше всех.

  … За два месяца до этого рокового дня, в последний день лета, умерла моя мама. И как будто кто-то кого-то с цепи спустил. Даже когда она уже плохо соображала и совсем почти не могла разговаривать, она часто шепта-ла молитвы. Поэтому вместе с её уходом каждый из нас ощутил, что последняя защитная стена рухнула. Я про-сто первой ощутила её отсутствие.


Глава III. День Рожденья, праздник Детства

Эх, ребята, всё не так,
Всё не так, ребята!
 (из песни В.Высоцкого)

                Приближался Верин день рождения, пятнадцатое ноября. С помощью опеки, в ко-торой ещё работал на тот момент Андрей Геннадьевич, нам удалось договориться, чтобы моя дочь смогла уви-деться с ребёнком. Сергей накануне прислал смс-ку с коротким текстом: «Приглашаем на День Рождения Ве-ры. Приходи одна»
 Ира купила Вере часики «Своч», которые они заранее выбрали вместе в Интернете, красиво упаковала. Я то-же, надеясь, что меня пустят хотя бы обнять Веру и по-здравить, купила подарки, уложила всё в красивый па-кет, и мы втроём – я, моя дочь и мой бывший муж от-правились на машине к дому Сергея. Ещё не подозре-вая, что нас ждёт, мы вспомнили предостережение ра-ботника опеки и положили в сумку Иры мой телефон, подготовленный на диктофонную запись.
 
 У ворот стоял белый лимузин. Мы долго звонили в до-мофон, нам никто не отвечал, только минуты через три вышел Сергей, приоткрыл чуть-чуть калитку и сказал:
 — Заходи. Только одна.
 Я подошла, спросила:
 — А почему, что такое? Почему я не могу зайти, про-сто поздравить Веру?
 Сергей что-то начал говорить Ире, потом стал вытал-кивать из двери, закрыл её – моя дочь закричала:
 — Пусти! Пусти к ребёнку! Сергей, что ты делаешь? Вера! — Моя дочь уже рыдала, я, не помня себя, тоже кричала, звала Веру.
 Дверь снова открылась, Сергей просунул в неё голову и сказал Ире: «Заходи». Она вошла в калитку, а я по-чувствовала, что и её и меня сейчас ведут на расстрел.
 Я села в машину на переднее кресло, рядом сидел мой бывший муж, и каждая секунда камнем падала на лобо-вое стекло машины, разделяя нас и нашу дочь звенящим чувством тревоги и беспомощности. Мы ничего уже не могли сделать, только ждать. Я шептала молитвы, Ва-дим сидел неподвижно, но я знала, что ему не лучше, чем мне. Вдруг из калитки вышла женщина лет пятиде-сяти (потом Ира сказала, — это была сестра Галины), на ней был праздничный колпак, она направилась к нашей машине, явно желая нам что-то сказать. Вадим сказал мне «сиди, не выходи», но я уже не могла себе этого позволить. Я вышла из машины, Вадим за мной, а жен-щина сразу же «пошла в атаку», осыпая меня оскорбле-ниями. Точный набор её слов я уже не могу передать, но там было что-то связанное с тем, что я «живу с моло-дым», мой бывший получил соответственно что-то вро-де «а ты, что же, уже подобрал?»
 Я ответила этой «милой» женщине как можно язви-тельнее:
— Ну тебе-то не светит, наверное. А я вот живу, и у не-го – молодая, и я, представь, рада – мы устроили свои личные жизни.
 Вадим, видимо, решил, что после такой «милой» бесе-ды женщины независимо от возраста обязательно должны вцепиться друг другу в волосы (у меня и в мыслях не было!), и, взяв меня за рукав, сказал «не надо, здесь камеры». Мы сели в машину.
 Женщина ещё поулыбалась призывно в наше лобовое стекло, показала мне фак, и видя, что об неё не хотят пачкаться, удалилась, провалив возложенную на неё миссию. Впрочем, это её только раззадорило, и как по-казала потом запись, она продолжила «играть в коман-де» уже в самом доме.
 А в это время моя дочь уже «сражалась на передовой».
 Встретили её направленными камерами телефонов практически все гости, а их было человек пятнадцать взрослых, не считая детей. Очень громко играла музы-ка. Вера, как только увидела, с криком «мама, мама!» бросилась моей дочери на руки.
 — Мама! Мамочка! Пойдем! Раздевайся, пойдём со мной! Это моя мама!
 Вера вцепилась в шею моей дочери, стала нервно огля-дываться по сторонам.
 Ира заплакала, не в силах вымолвить ничего, кроме «Вера, Верочка, моя Верочка!»
 — Что ты ноешь? Сними платок, что за цирк! — Гали-на, мать Сергея, оторвала Веру от Иры, — иди, раздень-ся сначала, разнылась тут, — и сразу же «сюси-пусеньким» голосом к Вере:
 — Мамочка сейчас разденется, да? И мы пойдём иг-рать. Мама сейчас к нам присоединится. Мама, разде-вайся, да? Сейчас мы пойдём маме чаю нальём.
 Моя дочь разделась, сняла обувь. Пошла в направлении детских голосов.
 — Дети, дети, смотрите кто к нам пришёл! У нас же спектакль про кукушку, которая бросила своих куку-шат! Вот и кукушка, дети, посмотрите!
  Женщина, сестра Галины, Людмила, показала на мою дочь, и подошла к ней вплотную. Приблизила своё ли-цо к лицу моей дочери, прошептала какую-то мерзость, видимо, ожидая, что это как-то спровоцирует неадек-ватность в её поведении, но у моей дочери была чёткая установка – она просто хотела видеть Веру, и её ничего уже не могло отвести от этой задачи. Она смолчала. Но пьяная женщина (а от неё несло алкоголем) не унима-лась:
 — Ой, она меня укусила, она меня укусила за ухо! – Женщина держала руками ухо и старалась перекричать музыку:
 — Поедемте все на СМЭ, она меня покусала – меня, женщину в положении!
 Ира держала себя в руках:
 — Женщина, что Вы несёте, Вы в своём уме?!
На помощь несправившейся подошла на выручку «мо-лодая гвардия» — новая пассия Сергея, парикмахерша Настя:
 — Слышь, ты – я тут с племянницей, так что имей вви-ду — если ты к ней подойдёшь, тебе не поздоровится, — прошипела «молодая гвардия».
 Парикмахерша Сергея очень гордилась, видимо, свои-ми черными как уголь волосами, и чтобы нагнать по-больше страху на мою дочь, закинула их на лицо – если бы кто-то из детей увидел эту картину, принял бы её за ведьму из мультика про Элизу. Но и она не справилась – Ира не обратила на неё ни малейшего внимания, и «молодая гвардия» закончила своё выступление так же, как и «старая» — показала фак.
 …Кто-то сказал, что каждый сходит с ума по-своему. Нет, иногда бывают исключения – в этом доме все гос-ти сходили с ума совершенно одинаково.
 Мою дочь снова обступили.
 — Что, все будете снимать? Полевой театр? За мной все пойдёте, или кто останется? – Она старалась не вы-давать страха.
 Гости хихикали, некоторые зажали себе рот – никто не говорил ничего, только мимика, средние пальцы и при-глушённый смех.
 Ира пошла искать Веру, но та сама её нашла и снова бросилась на руки:
 — Мамочка! Я что-то хочу тебе сказать! Ну послушай, послушай!
 А к ним уже почти бежала Галина, по пути бросив ко-роткую фразу кому-то, и музыка сразу усилилась.
 — Мамочка! Я же тебе говорю, не плачь! Мамочка, я очень тебя люблю!
 Они вцепились друг в друга, потому что увидели и по-няли, с каким намерением к ним приближалась Галина.
 Она тут же схватила Веру за спину и стала тянуть на себя. Вера и Ира завизжали: «не надо, не трогайте нас!». Подбежал Сергей.
 — Мама, ты дёргаешь мне волосы!
 — Да это папа тебя тянет сзади!
 Сергей тянул Веру за волосы, так как остальное всё было под контролем его мамаши.
 Веру всё-таки оторвали. Сергей повалил мою дочь на пол и стал бить ногами. Она видела ещё чьи-то ноги, разные – они передвигались по кругу – такой момент никто не мог пропустить мимо своего телефона. Ору-щую Веру кто-то забрал, а Галина постаралась утихо-мирить Сергея словами:
— Сергей, хватит, перестань, выкинь её на улицу.
 Ира встала, Сергей отошёл, а гости стали выталкивать её на улицу, босую и без одежды.

 Я после ухода женщины в колпаке нервно ходила пе-ред домом, и поэтому сразу услышала крик и Веры, и моей дочери.
 Не помня себя, я закричала:
 — Вы звери! Звери!
 Стала звать Иру, рваться в калитку, она с другой сто-роны тоже пыталась открыть дверь, рыдала:
 — Мама, она кричала, они рвали её от меня, а она кри-чала! Откройте мне, откройте!
 Придя в себя, я попросила Иру успокоиться и открыть дверь как-нибудь самой. Но у неё не получалось. Вско-ре услышала голос Сергея:
 — На, забери свои вещи.
 Потом какой-то шёпот, возня, крик Иры, дверь откры-вается, и Сергей выталкивает и одновременно давит мою дочь дверью.
 Я и Вадим попытались оттолкнуть дверь, но Сергей так вцепился в Иру, что вывалился вместе с ней, и они оба упали на асфальт.
Сергей лежал на Ире, схватив её за горло, а она вцепи-лась ему в волосы. Я тоже вцепилась в волосы и стала тянуть его. Вадим сзади оттаскивал меня от него, но я успела один раз влепить ему по голове. Вадим оттащил меня, бросился к Ире. Меня уже тащил кто-то сзади, а впереди меня шёл на меня же Сергей. Кто-то сзади раз-вернул меня спиной к Сергею, но я как кобра сделала разворот, чтобы увидеть, кто меня сейчас будет бить. Молнией мелькнула мысль, что надо прыгнуть на ка-пот, но меня уже били. Первый удар был очень слабым, — отец Сергея смотрел на меня злобно и испуганно од-новременно. Рядом стоял Сергей, расставляя ноги по-шире — я поняла, что он ждёт — чтобы я его ударила в пах. По правде говоря, моя правая нога так и рвалась в прицельный удар, но мозги, как ни странно, работали очень ясно и вовремя подсказали мне, что там и так уже всё отбито до меня, но списать могут именно на меня. Владимир Иванович посмотрел наверх — я поняла, что он смотрел на камеру. Последовал второй удар, и он уже был с вложенными в него не только силой, но и какой-то яростью, ненавистью, злобой. Я не почувство-вала боли, была в каком-то шоке, бросилась к Ире — ее поднимал Вадим. Мы быстро пошли к машине. Сапоги моя дочь несла в руках, как и одежду тоже. Сели в ма-шину в шоковом состоянии, с трудом собрались с мыс-лями. Было ясно, что надо ехать в полицию.
 — Ты телефон мой не оставила у них? он в сумке? – Я первой стала приходить в себя. Поняла, что говорю как-то странно – удар пришёлся слева возле рта, и у меня болела десна.
 — Да, надо проверить. Но я сумку не выпускала из рук. Сергей пытался у меня её вырвать, но не получилось. Да, вот он.
 Запись уже не шла, я стала проверять, оказалось, что Ира выключила её случайно, когда уже доставала из сумки. Это было удачей – ведь запись не прервалась даже тогда, когда Сергей повалил мою дочь на землю, то есть записалось всё. Мы не спрашивали Иру ни о чём, просто ехали молча, говорить было трудно, мы ещё были в каком-то пограничном состоянии – уже всё кон-чилось, просто нужна была передышка, так как впереди была та же война, но уже, как мы понимали, с новыми действующими лицами и исполнителями.



Глава IV. Закон и порядок

                Мы втроём уже больше часа сидим в маленьком тесном коридорчике Центрального отдела полиции и ждём, когда закончится совещание. Дежурный не принимает у нас заявление, повторяя только одно: «подождите». Заявление наконец подано, мы едем в БСМП, чтобы освидетельствовать побои – у меня распухла щека, хотя боли я по-прежнему не чув-ствую – в голове шумит, сердце бьётся где-то в горле, я то и дело смотрю на дочь — и она в таком же возбуж-дённом состоянии – губы дрожат, в глазах слёзы, и она вопросительно переводит взгляд то на меня, то на отца. Мы не знаем, чем её утешить, никакие слова не идут на ум, и я повторяю единственное, что застряло у меня в голове: «успокойся, всё будет хорошо», понимая, что всё бы сейчас отдала, если бы кто-то и мне сейчас это сказал и вернул нас на две недели назад в прошлое, где ещё нет этого кошмара, где можно спокойно идти на работу, спокойно возвращаться, смеяться, ложиться спать, зная, что сможешь выспаться, а не плакать в по-душку полночи напролёт.
 
 Никогда не думала, что делать освидетельствование (или снимать побои — не знаю, как правильнее) – это так унизительно. На нас смотрели так, как будто мы пришли с пьяной вечеринки и ничего не соображаем из-за гулявшего в голове кайфа – снисходительно улы-бались, предложили сесть и подождать, непонятно бы-ло, чего подождать – мужчина-врач куда-то по звонку уходил, странно на нас смотрел.
 Вернувшись на место, резко бросил медсестре: «про-верь на наличие алкоголя». Я сообразила, в чём дело, и предупредила врача о том, что «показания аппарата бу-дут сняты на камеру телефона, и мы можем после них пройти независимое обследование».
 Пробы на алкоголь оказались отрицательными, хотя сам результат нам не захотели показать. Сначала дали расписаться в документе, где про них вообще ничего не было сказано. Моя дочь спросила, зачем делали эти пробы, если они здесь не упоминаются. Они молча написали другой документ, добавив к пяти строкам текста ещё две. Ни о какой припухлости на щеке в моем документе не упоминалось. На мой вопрос, почему, су-хо ответили, что они указывают только серьёзные по-вреждения, травмы, а мои жалобы им ни к чему, это пожалуйте в поликлинику.
 
 Мы снова поехали в отдел полиции, поднялись в отдел по делам несовершеннолетних (ПДН), где нам вроде как пообещали до этого съездить в дом Сергея и расска-зать, как себя чувствует Вера.
 Женщины нас терпеливо ждали на улице, внутрь зайти не предложили (а ведь у них должен был быть отчёт о походе к ребёнку!), и опять же мило улыбаясь рассказа-ли о том, что ребёнок весел, смеётся, день рождения продолжается, об инциденте все уже забыли, а на во-прос, с кем находится сейчас ребёнок, и где Сергей, они сказали, что им «удалось поговорить с отцом девочки коротко, во дворе дома, и что именно он им рассказал, что с девочкой всё в порядке»
То есть Веру они не видели, но целиком положились на слова Сергея о том, что «всё в порядке, ребёнок весел и играет с другими детьми».
 Разбираться уже не было никаких сил, и мы уехали.
 
 Через несколько дней к Ире домой зашёл участковый, парень лет тридцати, и на кухне записал всё о похище-нии. Узнав о том, что ко всему этому добавился ещё и инцидент со дня рождения Веры, откровенно удивился, недоумевая, чего отцу ребёнка не хватало.
 Мы побеседовали после «официальной части» неофи-циально, и у нас впервые после случившегося получи-лось посмеяться, так как участковый полностью соот-ветствовал слову «участие» и поддержал нас как мог, заверив, что всё в конце концов будет хорошо, что Гос-подь даёт испытания по силам, и посоветовал отклю-чить сейчас эмоции, забыть хотя бы на время весь пе-режитый кошмар, чтобы собраться с силами.
 Он, как и Андрей Геннадьевич из опеки, предупредил, что нам предстоит долгая война — такие дела быстро не решаются, и что по всему видно, что они с такой смелостью действуют не просто так – за ними явно кто-то стоит. «Что уже такое скрывать, сами понимаете»
 На прощанье в дверях он ещё раз попытался нас заве-рить в том, что всё будет хорошо, и посоветовал, что если мы и будем ходить к ребёнку, то только со скры-той камерой, хотя лучше пока не ходить туда совсем. Оставил свой номер телефона, на случай, если понадо-бится какая-то помощь.
 В тот день у нас впервые за все эти тёмные беспро-светные дни засветило солнце, как будто кто-то снял тёмное покрывало с головы.
 Мы ещё пытались звонить то Сергею, то его родите-лям, но никто из них так ни разу и не ответил. Зато нам на домашний то и дело звонили и молчали в трубку.

 
  … Зима в этом году совсем не спешила о себе напоми-нать. Природа не хотела радовать горожан ни первым снежком, ни первыми морозами. Я тоже не хотела, ни-каких изменений в природе не хотела — пусть будет эта слякоть, этот грязный ветер, эти серые тучи – пусть они будут до тех пор, пока Вера не вернётся, пусть и вокруг будет так же, как у меня на душе. Зачем мне снег, если из него мы не сможем вылепить возле дома кролика или машину, поиграть в снежки. Я не могла спать — просыпалась среди ночи и бесконечно долго просто смотрела в ночь, переворачивая подушку на бо-лее сухую сторону.
 Я разучилась вежливо отвечать кассиру в «магните» на её приветствие, просто молчала, пока не спросят. Разу-чилась думать о еде, открывая холодильник. Выходя из дома в магазин, через несколько шагов могла завернуть в лес, который был в пятидесяти пяти Вериных шагах от моего подъезда. Здесь я уже не сдерживала слёз — кто мог увидеть их — разве что белки, которых было так же много, как и тогда, когда мы с Верой приходили сюда с полными карманами семечек, орехов и сухари-ков. Я не хотела кормить их без Веры, нарочно ходила не по тропинке, а сворачивала в сторону – тропинка помнит Веру, а возле вон того дерева лежат две палки, которыми мы с Верой сбивали «городки» — ну почему их до сих пор никто не убрал куда-нибудь? — они так и лежат роготулинами друг к другу.
 Все мои мысли крутились около одного – Веры нет, и когда я смогу прижать её к себе снова, никто не может сказать. Чёрным по серому в голове стояли лишь вопро-сительные знаки: «почему? зачем? какой смысл в дей-ствиях Сергея? что сейчас с Верой? как ей вообще объ-ясняют, что произошло, и когда она сможет увидеть маму?»
 Вопросов было немыслимое количество и ни одного, совсем ни одного ответа. Не имея возможности найти ответы в настоящем, мой усталый и перегретый мозг настойчиво отправлял меня в прошлое. Впрочем, не да-вая при этом никаких напутственных подсказок вроде «загляни в этот месяц, этот день..».
 И я копала, как копает археолог, пытаясь отыскать хоть какую-то зацепку, и в памяти всплывали один за дру-гим картины того, что предшествовало этим событиям. И из того, что я находила, я пыталась сложить одно це-лое, найти какую-то связь между ними. И находила эту связь, но объяснение этому не укладывалось в рамки привычного понимания. Тем не менее они были.



Глава V. Ведунья

                …Моя дочь так и не вышла за-муж за того, кто подарил ей это чудесное дитя. Чудес-ное – потому что таких не бывает. Во всяком случае, для меня, и моя дочь со мной в этом согласна. Я даже не могу представить, что Вера могла бы устроить какую-то капризную истерику, разбросать из вредности игрушки или сказать «ешьте сами эту кашу!» Кашей мы её не кормили – быстро поняли, что каши она на дух не пе-реносит, зато с каким-то удивительным постоянством просит макароны, спагетти – даже просто с маслом, оливковым, разумеется, макает в него булочку — «ты наша итальяночка!» Креветки, мидии, суп с морепро-дуктами — это как для обычного ребёнка чупа-чупсы и шоколадки. Нет, борщи, фрикадельки и прочую рус-скую радость Вера употребляла как полагается, но ино-гда спрашивала, подержав в задумчивости что-нибудь в ложке или на вилке: «А что, макарон нет?» Хорошо, что это быстро исправляется — я быстренько варю, Вера в предвкушении «чудесной пасты а-ля два сыра» ест и мясо, и суп, а я гадаю – ну откуда в ней такая любовь к макаронам и средиземноморской кухне?..
 А в эти упавшие на дно серого бездонного колодца но-ябрьские дни я была зациклена на одном событии – это не фильм, это не триллер, не сериал, где обязательно будет счастливый конец – это случилось со мной, с мо-ей дочерью, и моя боль как морская губка, выниривая из пучины отчаяния, сразу делилась на две составляю-щие – «что делает моя дочь в данный момент, как всё это переносит, и что делает моя принцессочка, о чём думает, понимает ли, что произошло, и что ей вообще говорят?»
 Смс-ки, звонки – по-прежнему без ответа. Соседи мол-чат – «нет, не видим… да, Веру знаем, она гуляет с Сер-геем, Галиной… сейчас не знаем где…» Их трёхметро-вый кирпичный забор кажется нам границей с Ираком или Афганистаном, переходом на минное поле, в за-колдованный круг – чем угодно, но не обычным двух-этажным домом с наглухо зашторенными окнами.
 Разумеется, в войну уже вовлечены все составляющие этого безумного многогранника – полиция, опека, род-ственники, друзья родственников, друзья и зкакомые друзей родственников, даже глава церкви в Задонске — в письменном виде, путём вложения тетрадного листа с просьбой об особой молитве, который я вложила в дверную щель настоятеля храма, не имея возможности личной беседы.
 Боясь предполагать даже, что может испытывать моя дочь, и стараясь об этом не думать, мы просто без конца друг другу звонили, стараясь переходить на другие те-мы, но отполированным лицемерием ни я, ни моя дочь не владеем, и попытки притянуть за уши это спаситель-ное в данный момент не лучшее качество человеческого свойства каждый раз заканчивается тем, что я снова пе-рехожу на «ну что ещё сделать? чем ты его обидела? Что-то не так сказала? сделала?» И каждый раз сама се-бе потом отвечала.
 Чем можно обидеть человека, который мечтал о ребён-ке, ставил свечки в церкви и просил святых подарить ему дочку, и когда в марте две тысячи восьмого моя дочь сказала ему о беременности, он сделал удивлённые глаза и заикаясь (как это у него обычно бывает при ма-лейшем волнении) отказался от своей причастности так, как это и бывает у среднестатических неуверенных ма-меньких сынков.
 «Ты привезла «Это» из Италии. «Оно» родится и ска-жет «бонжорно» — при этом лихорадочно что-то под-считывая в калькуляторе телефона. «Да… может… но это не я… А ты знаешь, что сказала Тамара Михайлов-на? – это не твой, она сказала… нет… пойдём, пойдём, ты сама всё услышишь…»

  … С Тамарой Михайловной если кто и мог поспорить, то только разве шаман какой-нибудь из глухой сибир-ской тайги, ну или где они проживают, эти шаманы. На худой конец – кто-нибудь из «битвы экстрасенсов», из первых рядов, но никак ни моя дочь, ни ее акушер-гинеколог, ни тем более я с моим «тёмным детством из деревни, где колдуны в каждом третьем доме»
 Это так думал Сергей вкупе с родственниками и его творчески окружающим контингентом, состоящим, как потом выяснилось, из сильных мира его (не сего, а именно его), а это судьи, опека, адвокат, которая явно пользовалась не законом, а именно тем его «дышлом», который крутился у неё, как флюгель, поворачиваясь туда или оттуда, смотря куда она заходила.
 А Тамара Михайловна – это их маяк, вещунья, добрая фея, свет очей, пристанище тайных желаний — что там тебе кофейная гуща — она знает про всех, кто просто предстанет пред её очи и раскинутыми картами хоть на несколько минут, знает всё – что болит, что было, что будет, и от кого у тебя в животе растёт то, что её посто-янный клиент на всякий случай зовёт «Оно»
 
 Апрель две тысячи восьмого. Срок около девяти недель. Мы уже поняли, что свадебные салоны мы должны обходить стороной, и даже «из интереса» туда не стоит заглядывать.
 Осторожные телефонные разговоры с Галиной своди-лись её стараниями к сухому «пусть разберутся сами, мы в общем-то тоже не верим, что Сергей причастен» и т.д.
 Очень не хотелось навязываться, тем более что и сама Ира мне сразу сказала, чтобы я не вмешивалась, что они общаются, что Сергей пообещал жениться после рожде-ния ребенка, и что я могу сделать только хуже.

 — Мама, Сергей настаивает всё-таки на том, чтобы от-везти тебя к Тамаре Михайловне. Она должна тебя по-смотреть, — Ира смотрела умоляюще, зная, как я отно-шусь к таким походам.
  — А что меня смотреть? я-то не беременна, — попы-талась я отшутиться.
 В доказательство этого факта раздался оглушительный звон стекла – я уронила тяжелый толстостенный стакан, и его осколки фонтаном разлетелись по всем двенадца-ти квадратным метрам кухонной плитки на полу. Пока собирала, было время подумать.
 — Мам, ну что тебе стоит? Мы с Сергеем тебя и отве-зём, и привезём. Она говорит, что у тебя какая-то про-блема, а это может сказаться и на мне.
 Моя дочь смотрела на меня так, как будто я действи-тельно была камнем преткновения на пути их счастья, и подозрения Сергея насчёт своей причастности к её бе-ременности были чуть ли не напрямую связаны с «моей какой-то проблемой»
  Я вконец была расстроена, растеряна. Мало того, что беременность моей дочери совпала с завершающим эта-пом моих отношений с её отцом, так к этой вине ещё и их отношения подшивались, как подшиваются дела в следственном комитете.
 Чувствуя, что под тяжестью представленных мне к то-му времени обвинений (мужа, церкви, родственников – и всем я «мало даю» – кому денег, кому— внимания, а теперь ещё и их) я могу и статью у Бога заработать, я решила, что хотя бы этот балласт надо попытаться сбро-сить.

 …Моя церковь соблюдает субботу. И я уже два года пыталась жить по заповедям, и прежде всего по её чет-вёртой, о почитании седьмого дня. Посещения церкви давали мне радость и стыд одновременно. Стыд – пото-му что именно с четвертой заповедью у меня были не-большие проблемы. Хотя, чего самой себе врать – очень большие были проблемы. Айсберги из грязной посуды до заката субботы мою дочь не очень раздражали – она была более последовательной в своих убеждениях, а вот мои рассыпались – посуда мылась, цветы поливались, совесть маялась. Про десятину я вообще молчу. Нет, никто и не думал меня упрекать. Но им удавалось, как мне казалось, а мне – нет. И при данном раскладе пойти в гости к гадалке означало просто заработать себе у Бо-га «расстрельную статью».
… Представьте себе, что Вас пригласили на званый ужин к злейшему врагу Вашего отца. Вас встретят со всеми почестями, дадут совет по выходу из сложной ситуации, ещё и пирожков с собой напекут. И отправят назад к отцу совсем не той дорогой, какой ты пришёл, а в обход (всё, проход закрыт), и путь этот окажется мин-ным полем.
 …Вот к этому полю меня и повезли ярким воскресным днём апреля две тысячи восьмого.

 Сергей и Ира остались в машине, а я пошла одна, как и положено подозреваемому, чувствуя при этом, что назад я пойду уже обвиняемой.
 Моё «загадочное и интересное тёмное Прошлое» тащи-лось чуть сзади от меня, виновато и растерянно споты-каясь на ровной траве перед домом «ясно меня скоро увидящей»
 «Ничего страшного – успокаивала я себя, — как на приёме у хирурга — чуть-чуть потерпите и всё потом забудете»
  Диагноз, как я и ожидала – увесистая порча. Причём сидящая на мне с самой моей свадьбы. Левая почка опущена, что-то еще – не всё запомнила, так как меня сразу заинтересовало то, чем были украшены стены этой почтенной женщины — дешёвые репродукции с православных икон. Репродукция с иконы Божьей Ма-тери была сильно засижена мухами, пыльной, с залома-ми по краям. Про менее статусные лучше вообще смол-чать – с ними мухи вообще не церемонились.
 Меня это немного расслабило. Может, не заметят — я тут тихонечко посижу, послушаю, головой покиваю.

  — У тебя два короля.
  — Где? –  вырвалось у меня.
 Я и моё Прошлое невольно сжались в комок, ожидая ответа в рифму.
 — По жизни.
 «По какой жизни?» — промелькнуло в мыслях, — мне уже за сорок перевалило.
 — Один уже в прошлом. Так.. сейчас посмотрим, отку-да этот явился.
  Прямо вот ощутила, как моё Прошлое перекрестилось у меня за спиной, подтолкнув вперёд ничего не подо-зревающее Будущее. Твоя очередь обнажаться.
 — Денег по жизни мало… так… есть немного, но тя-жело идут. А, нет, вот появились.
 Моё Будущее прямо-таки зарделось от гордости перед Прошлым.
 — А король-то у тебя военный… или просто намного старше, не пойму.
 — Наверно, всё-таки намного моложе, — мы все трое уже развеселились, — у меня со школы только эта масть и идёт, только на муже споткнулось как-то — на четыре месяца старше.
 Ведунья перестала смотреть в карты, отвела взгляд ку-да-то в сторону, немного подумала, потом пытливо по-смотрела на меня и спросила:
 — А где твой третий ребёнок?
 — У меня двое детей, ни третьего, ни четвёртого не было.
 — А как будто трое…
 — Что-то Вы явно здесь напутали. Внук или внучка – это да, скоро будет, но если это Ваши карты рассматри-вают как третьего моего ребёнка…
 Она как-то нехорошо на меня посмотрела, и я внутрен-не съёжилась.
Всезнающая ведунья ещё немного побродила пассами по моей спине, отлила что-то из воска, показала мне, но моя фантазия оказалась совсем никакой по сравнению с фантазией ведуньи, и никаких драконов и змей вслед за мной не полетело.

 Миссия выполнена.
 — Так быстро? – Ира и Сергей явно не ожидали меня увидеть через полчаса после моего отбытия в «страну чудес».
 Видно было, что Сергей озадачен. Я предупредила его вопрос отчётом:
 — Ну да, разумеется, порча. Хорошая такая, старатель-ная. А за чем я ещё туда ходила? Или вы думали, что я оттуда выйду с рекомендательным письмом для отдела по выдаче безоблачной старости?
 Моя дочь и мой будущий мучитель смотрели то на ме-ня, то друг на друга, как бы думая, ехать уже, или со мной что-то не так, и надо что-то делать, а что — неиз-вестно.
 — Да поехали уже.
 Ведунья мне, наверное, приоткрыла на время «третий глаз» — я как будто читала по лицу Сергея, что меня надо для профилактики всё-таки или вылечить, или сразу отравить.
«Порча – дама серьёзная, на компромиссы не идёт, её только гнать… Посты, молитвы, перекрёстки, монетки через левое плечо… — нет, мадам Назарова на это не пойдёт», – Сергей был готов только к одному – Назаро-ва выйдет от Тамары Михайловны как минимум в сле-зах и будет сразу же готова ринуться в бой с тёмными силами. Программа действий была уже готова и ждала соответствующей реакции. Без реакции ничего не по-лучится. А реакции нет. И, как видно, не ожидается.
 — Да правда —поехали уже! — Я достала губную по-маду и зачем-то ещё и тушь. — Зато у меня два короля. В виде бонуса за порчу, наверное, — небрежно бросила я.
 Сергей чуть не врезался в забор ведуньи на развороте.
 — Спокойно. Один уже в прошлом.
 — А второй где? – настала очередь моей дочери как-то поактивнее реагировать.
  Надо было ответить всё-таки в рифму – говорят, это помогает, если кто-то явно заблокирован.
  Но вместо этого вырвалось красивое:
 — На каком-то жизненном перекрёстке.
 
  Всё это было бы смешно, если бы происходило с кем-то другим. Но мне было не до шуток.
 Ведунья использовала карты Таро. Она пыталась про-никнуть в моё будущее, а это уже не шутки. Я верила только в настоящее, и считала, что будущему с настоя-щим встречаться опасно, а именно это и происходит, когда пытаешься разгадать судьбу. Над жизнью челове-ка имеет власть только настоящее, и сценарий своей жизни может написать только сам человек. Какая-то си-ла за ним присматривает, какая-то – даёт подсказки, го-ворит с тобой на языке символов, но именно у человека есть выбор, по какому пути идти. Для меня будущее – это то, к чему человек готов в настоящий момент. Можно рассуждать о жизни сколько угодно, описывать сценарии своей или чьей-то ещё жизни, используя пра-вильные аргументы, подключая логику, силу убежде-ния, давить на одни чувства, возвышать другие, но всё это будет тщетно, если в человеке не проснулись воля и желание, потому что только они двигают человека впе-ред, и именно с ними он способен решить что-то в сво-ей жизни. А я позволила грязными ногами пройти по своей судьбе малознакомому человеку.
 Мне было тревожно, и я чувствовала себя предатель-ницей. Сколько раз я читала в Писании, что ждёт чаро-деев и гадателей – гиенна огненная. Такое жуткое нака-зание неспроста даётся, и это действительно опасно — выведывать будущее. Во-первых, это чаще всего лиша-ет человека надежды на какое-то событие, о котором он, допустим, долго мечтал, молился и Бог, возможно, уже подготовил почву для этого. Закрутились винтики, ше-стерёнки, пошёл, что называется, обратный отсчёт. И вдруг – стоп! – ничего не имеет значения – там уже не ждут, отвернулись, так как потеряли надежду. Вы по-шли против Бога. У него был для Вас чудесный пода-рок, но Вы поверили проходимцу и перестали верить своей мечте. Какие чувства будут у Того, кто готовил Вам это событие? Кто посылал ангелов, чтобы они под-готовили для Вас новые встречи, людей, которые будут вовлечены в это событие, и всё это – впустую? И не горько ли осознавать, что человек сам добровольно сдался на милость такому проходимцу, тому, кто при-служивает злейшему врагу рода человеческого. Хоть и под флагом добра – иконы, свечи – всё это маска, за ко-торой может скрываться совсем не светлая личина.
 Но я уже попробовала этой отравы, и мои мысли были заняты диагнозом ведуньи.

 Перед сном задумалась. Может, действительно, порча, черт её дери?
 Я стала размышлять. Порча просто так не липнет, тут надо постараться, чтобы так «нагрешить». Срочно надо было вспомнить и выяснить, где моя совесть могла сде-лать такое головокружительное па, чтобы мне оно аук-нулось в такой прекрасный день, как свадьба.
 «А может, это вовсе и не порча, …ну, во всяком слу-чае, в её привычном понятии? Сгусток нерастраченной энергии на фоне авитаминоза… или нехватки белка – мясо в детстве почти не ела — не любила, …или на фоне нехватки…»
 «Мозгов, — подсказал мозг. — Что ты привязалась к ней?»
 «Да это она ко мне»
 «Нет там у тебя за спиной ничего. Зачем ты ввязалась в эту авантюру?»
«Ну про двух королей – это интересно»
«Ну смотри. Я – спать»
«А я – думать»
«Чем? Я-то – спать»
«А мы не из мозгов, мы – из резервной памяти», — взя-лись откуда-то воспоминания, весёлой ватагой четы-рёхлетних пацанчиков, становясь на место притворив-шегося спящим мозга.
«Ребятки, — недоверчиво спросила я, — а вы точно мои?»
«Не узнала, не узнала! Богатыми будем!»
Ребятки весело переглянулись, похихикали, сели на свои скамеечки и раскрыли свои цветные книжечки.

С утра пораньше, после почти бессонной ночи, я уже стояла перед батюшкой в кафедральном соборе, в том месте, где я ещё ни разу не была до этого момента, так как мне стыдно было рассказывать то, что я сделала вчера, батюшке из той церкви, где я бываю регулярно. Очень стыдно было рассказывать о предательстве.

 
Глава VI. Секретик

                … Да, именно из такого места я родом — речка, луг, село большое – это всё моё, родное. В далёкие семидесятые, в кругу большой семьи – мама, папа, бабушка, три брата и две сестры, которые к моему осознанному четырёхлетию уже выпорхнули из дома с зелёным крыльцом, я росла в … хочется сказать «в люб-ви», и, наверное, это и было именно то, что вкладыва-лось в это понятие для родителя семидесятых. Мне бы-ло так комфортно и спокойно, что сегодня я бы не осмелилась приложить это спокойствие к какому-либо понятию того же самого в пределах данного времени и места (я имею ввиду вообще всю Землю, — правда!) Даже если гремела гроза или на небе было две луны, как я однажды видела (и никого даже не позвала, чтобы поудивлялись вместе со мной), даже если случалось в доме что-то из ряда вон выходящее, — даже тогда я бы-ла невозмутимо спокойна, и мне было хорошо так, как бывает хорошо рыбе в ни разу не замутнённом пруду. А уж если и случалось это самое из ряда вон выходящее, например, ор на всю округу — бабушка, как старшая в доме (больше никто не имел права прикрикивать на ма-лышей) говорила самую гневную фразу, которую я мог-ла представить себе в моём «тёмном» детстве :
 — Ах ты охальник! Вот ирод! Ну-ка сиди теперь рядом возле моей юбки целый день!
 «Целый день» обычно продолжался минут пять, охаль-ник отпускался с каким-нибудь утешительным призом, и мне тоже хотелось «поохальничать». Но ребячьи ша-лости были для меня, как девочки, не достойными под-ражания, и в моём дворе всегда были именно девочки, такие же как я, и предела нашей фантазии на игры про-сто быть не могло.
 Однажды я, будучи лет десяти, «шагнула в небо». Моя подружка принесла из дому небольшое зеркало, кажет-ся, вытащила его из внутренней стенки шкафа. И пока-зала мне, как смело она шагает по облакам. Делалось это так: зеркало приставляется к переносице так, чтобы ты могла видеть в нём только то, что отражается в нём сверху. А сверху у нас во дворе, разумеется, небо с об-лаками. Это на самом деле не так уж и просто. Ты смот-ришь в зеркало, которое прямо перед твоим носом, и не видишь совсем земли, а видишь только небо, и делая первый шаг, ты ступаешь прямо в пустоту. Даже когда ты уже сделал первый шаг, и «облако» оказалось мяг-ким и надёжным, как трава у тебя в саду, тебе так же страшно делать второй шаг, а уж чтобы свободно хо-дить «по облакам», так это совсем надо быть отчаянной. Особенно тем, у кого очень богатое воображение, а уж чем-чем, а этим жизнь меня не обделила. Эта забава просто «влипла» в мою память, наверное, потому, что с тех пор, насколько я помню, я стала намного смелее и даже отчаянней. Я могла с разбегу пробежать по тонко-му брёвнышку между двумя бережками, и хотя расстоя-ние между этими бережками было в этом месте не более двух метров, а глубина воды — не более полуметра, тем не менее другие дети делали это осторожнее и медлен-нее. Я чувствовала себя просто королевой, победитель-ницей всех игр и обладательницей всех мыслимых и немыслимых призов.

 … У меня и моей подружки в числе прочего было одно вполне детское занятие: мы собирали различные краси-вые (на наш детский взгляд) вещички – стёклышки, пу-говички, бисеринки, кусочки ткани и так далее – всё, что нам казалось достойным нашего внимания, мы по-мещали на такую же красивую маленькую тарелочку, закрывали кусочком ткани, и произнося какое-нибудь красивое слово, иногда даже не зная его значения, мы закапывали «это» где-нибудь то в моём саду, то в саду моей подружки. Таких «секретиков» было уже несколь-ко, и поиски составляющих для очередного занимали иногда у нас целые дни, превращая это порой в сорев-нование – кто найдёт стёклышко ярче, и чья тряпочка окажется веселее и мягче. Для девчонок девяти или де-сяти лет это простительно, а мне было как раз столько. И однажды я набрела на «настояший клад»: золотисто-переливчатые стёклышки и бусинки разной величины, целая ладошка. Как будто их кто-то специально поло-жил на моём пути. Радости не было конца. Я похвалила сама себя – ведь на поиски этого «клада» мне пришлось одной забрести очень далеко от дома – за луг, за «первую вершину», как называли первую излучину протекавшей в пяти минутах хода от дома речушки. «Клад» лежал прямо у моих ног. Я боязливо огляделась – не отнимет ли кто это, не скажет ли «это моё, отдай» и быстро спрятала в подол платья, заткнув его за поя-сок. «Если кто спросит, скажу – грибы и ягоды»
 Дома я ещё раз осмотрела своё «сокровище», осталась ещё более довольна и спрятала до «хорошего времени», как я себе тогда сказала. «Хорошее время» для меня должно было настать тогда, когда я найду для своего «секретика» ну очень красивое слово. Это слово просто должно будет переливаться как радуга, сиять как тыся-чи звёзд, и желательно его никто, кроме меня, не дол-жен знать. Ну во всяком случае, подружки. И вот одна-жды я это слово услышала по радио.
 «Флоренция»! Я чуть не ошалела от радости – это было просто моё слово! Записав в тетрадку, чтобы не забыть его, я повторяла это слово снова и снова. Я понимала, что это имя города, и город этот – в незнакомой и зага-дочной Италии, об этом собственно и была передача. Об Италии я в то время ничего не знала, кроме того, что видела мультик «Мальчик из Неаполя», какой-то страшный мультик, но я знала тогда, что и Неаполь то-же находится в Италии. И ещё я знала, что оттуда же и Чипполино со всеми его друзьями, и Карабас-Барабас – тоже.
 Целый вечер ушёл на то, чтобы создать несколько ва-риантов «вывески» для моего «секретика». Затем был устроен конкурс на «лучшую», и были отобраны две. Остальные были тщательно спрятаны, а победившая удостоилась чести быть на вершине уже сформирован-ного «шедевра». Стоит ли говорить, что делалось это в строжайшей секретности.
 Оглядевшись по сторонам и убедившись, что никого поблизости нет, я показала свой «шедевр» заходящему солнцу и погрузила в выкопанную ямку, на глубину примерно двадцати сантиметров.

 … Мне даже кажется, что я очень быстро позабыла об этой детской забаве, но когда-то давно, ещё до замуже-ства, я вспомнила о нём, и мне захотелось найти его. Я перекопала почти всю землю под старой вишней – ме-сто я помнила отлично, я тогда его долго выбирала. Мною двигало обычное любопытство – хотелось оку-нуться в детство, прикоснуться к тому, что помнит мои детские руки. Но я ничего не нашла.
 «Может, и к лучшему, — подумала я, — пусть останет-ся секретом. Может, мои дети когда-нибудь найдут его, и это будет намного интереснее»



Глава VII. Флоренция

                — Всё, мам, очки положить уже некуда, — моя дочь пыталась застегнуть набитый до-нельзя рюкзак.
 — Ну давай что-нибудь вынем, что-нибудь не очень нужное, очки-то действительно могут понадобиться!
  Мне казалось, что ходить по Италии без солнечных очков и не круто и не безопасно – там солнце несо-мненно ярче!
 — Мама! Чтобы вынуть что-нибудь ненужное, надо туда положить что-нибудь ненужное, а у меня все вещи там нужные. И уже некогда. Пора ехать.
 — Ты прямо как кот Матроскин!
 — А ты как Шарик!
 Действительно, ни в дорожную сумку, ни в рюкзак нельзя было просунуть даже тетрадный лист.
 Я подумала – где она всё это будет носить, хотя, по су-ти, самой одежды там было немного, зато много всего другого – словари, ручки, тетради (как будто там мог быть в это время дефицит тетрадей в клеточку), прочей почти что детской атрибутики, даже фломастеры.
 «Ну как же, — подумалось мне, — во Флоренцию и без фломастеров! Она ещё совсем ребёнок.. А как она там будет без меня?»
 Картины «без меня» рисовали в моём воображении то отсутствие завтрака, то отсутствие ужина, то присут-ствие всего этого, но только не совсем подходящее для обычной русской девочки – моллюски всякие, гады морские и земные, даже гусеницы представлялись, а уж о том, что она там за этот месяц поест борща, окрошки или котлет, я даже не мечтала. Итальянцы это не едят. Не знают они такой еды. Только моллюски, гады, ля-гушки, и всё это в красном соусе с макаронами. И запи-вают всё это вином. Чтобы не отравиться.
 От мысли о вине, с которого итальянцы начинают ужин, и которым неизменно его же заканчивают, как я слышала по телевизору, мне чуть плохо не становилось – ведь Ира при мне пила только несколько раз — на Новый Год пару глотков шампанского, и я потом то и дело подходила к ней спящей проверить, дышит ли она. Для меня это было как глоток отравы, хотя мне даже от одного бокала было не то чтобы не плохо, но даже хо-рошо. Я в который раз мысленно ругала своего мужа, который и надоумил её изучать итальянский.
 
 В пятом классе все дети, как положено, в то время вы-бирали себе язык, который они будут изучать. Ещё не было этого ненормального бума, когда малышу в три года втолковывают, кроме своих привычных слов, ещё и чужие. Я была против, совершенно этого не понимая. Сама я с успехом изучала в школе немецкий, была даже подружка по переписке, которой я написала пять или шесть писем. Но это не считалось. Так вот. Ира выбра-ла, конечно же, английский – куда же денешься от мо-ды! Но поизучав его с успехом (с пятёрками) один год, перешла на немецкий, потому что нашему папе показа-лось, что это «слишком ординарно и обычно», и он да-же где-то вычитал, что будущее – за главенствующим надо всеми другими, включая китайский (ему наш папа отдал второе место), немецким языком. Потом, спустя годы, путём каких-то ему одному ведомых исчислений, первое место в этом соревновании занял итальянский. Видимо, сказалось созерцание обилия итальянских ма-каронных изделий на полках наших супермаркетов. И чем больше товаров итальянского происхождения по-падали на наши полки, тем прочнее было зревшее убеждение, что в мире скоро произойдёт переориента-ция на всё итальянское – кино, музыка, мебель, бижуте-рия, сыры, вина и так далее, далее, далее. И вот тут-то все будут как один говорить по-русски и по-английски, а нужен будет позарез итальянский. И наш папа, видя, как легко даются Ире все эти прыжки, которые и ей са-мой, казалось, доставляли удовольствие: один год – ан-глийский, затем с шестого по одиннадцатый – немец-кий, потом с первого курс строительной академии – снова английский, причём с одними пятерками, и по-чему бы не взять репетитора и не позаниматься ита-льянским. Так вот, наш папа решил: время Италии в нашем доме – настало!
  Предварительно купив самый простенький самоучи-тель, после первого же часа занятий был сделан вывод, что это просто не язык, а  песня! Как пишется, так и чи-тается, одни гласные, согласных минимум, язык выво-рачивать не надо, а песни итальянские – так это у нас все просто с ума сходили по этим шедеврам мелодично-сти и «плавучести»!
 Весной взяли репетитора, в июле уже «пробили» визу в Италию, а уж Флоренцию выбрали потому, что имен-но там была «Академиа Итальяна», где учили дизайнер-скому мастерству. Но сначала нужно было туда отпра-виться за «великим погружением». В языковую среду.

… Когда мне было десять лет, я, хоть и росла возле ре-ки, плавать ещё не умела. И вот однажды взрослые (муж моей сестры, брат мужа моей сестры, кто-то из со-седей, и конечно же моя сестра, которая так и не научи-лась плавать) взяли меня на другую речку, более серьёз-ную, полноводную, как в фильме «Волга-Волга».
нСначала меня кто-то из них попросил попробовать зайти в воду по колено. Я осторожно зашла, помня все те ужасы, которые я слышала от мальчишек о водяных, огромных лягушках и закручивающихся водоворотах, которые происходят непроизвольно то там, то сям. Но я же была смелая – я помнила об этом, и когда меня спро-сили «ну как?», я, подумав про себя, что от этого зави-сит, плыть мне сейчас здесь или не плыть, смело сказа-ла: «Страшно!» А они как будто ждали именно такого ответа, взяли меня под руки и потащили метров на де-сять от берега – они плыли, а я барахталась в ужасе от мысли, что они меня бросят. И они бросили! Сами по-плыли рядом, метрах в двух справа и слева, крича мне «Давай, плыви! Мы рядом! Плыви! Если утонешь – вы-тащим!» Они явно издевались надо мной! Я не могла допустить, чтобы потом весь оставшийся день, а может, и ещё несколько дней, все соседи и моя семья только и будут говорить, как смешно я барахталась, как нахлеба-лась грязной воды, как меня потом рвало, как... Карти-ны рисовались одна позорнее другой, и я себя рядом с этими насмешками представлять никак не хотела. И я начала отчаянно колотить руками по воде, старательно при этом выполняя как под копирку движения рук и туловища моих учителей-мучителей. Когда мои колен-ки воткнулись в прибрежный ил, река мне казалась уже сияющим озером, по которому по ночам, наверное, пла-вают белые лебеди, а камыши вокруг были красивее мультяшных лотосов.
 — Ну как? Что теперь скажешь? – видя моё довольное, хоть и со следами перепуга, лицо, спросили мои мучи-тели.
 — Бесподобно! – ответила я ещё одним полюбившимся мне словом.

… И теперь я понимаю – чтобы понять, нужно тебе что-то заинтересовавшее тебя или не нужно, лучший способ узнать это – прыгнуть в это с головой и со всеми свои-ми сомнениями. И всё сразу станет на свои законные места.

 На законные. А Италия для меня в тот момент, когда паковались сумки и шли часы перед выходом из дома, казалась страной где-то на Марсе, куда в случае чего даже телеграммы не долетят. Про телефон я даже не мечтала – там, наверное, постоянные перебои со связью – или от России до Италии, или от Италии до России, но телефонные волны могут и не долететь – ну очень далеко! Любовь к этой загадочной и манящей стране превращалась постепенно в тревожный засевший в моз-гу сигнал. Эта страна забирает сейчас моё самое доро-гое в свои руки, в свой закон и порядок, который мы даже отдалённо знать не могли.
 
 Аэропорт в Домодедово благополучно поставил точку в моих размышлениях на тему проходимости телефон-ных волн между двумя дружественными странами, и серебристый лайнер итальянской компании «Люфт Ханза» поднял мою дочь в предвечернее небо, оставив нам в виде утешительного приза возможность посидеть в кафе аэропорта. И под звук удаляющегося или при-ближающегося гула мы втроём – я, мой муж и мой две-надцатилетний сын с аппетитом после всего пережито-го наслаждались пирожными и горячим протертым су-пом.
«Всё будет хорошо. Связь нормализируется».
 Связь, надо сказать, и не думала гаснуть ни под какими враждебными силами, которые рисовало моё по-прежнему слишком богатое воображение. Уже через три часа пришла смс-ка: «Я в аэропорту Шарль де Голль, всё нормально», ещё через три часа прозвон три гудка, означавший, что Ира благополучно приземли-лась в аэропорту Флоренции, и это (слава Богу!) про-изошло до полуночи, так как после полуночи, как по-том оказалось, аэропорт закрывается, и ни туда, ни от-туда ничего не ходит. И где однажды, через год при-мерно, она провела ночь перед полётом на родину в за-крытом пространстве, а её итальянский и ещё уже не-много французский, и уж тем более сносный англий-ский – в её группе были со всех концов света, и далеко не все говорили, как положено, по-итальянски – помог ей ответить радушно на предложение компании из двух французов, одной испанки и одной бразильянки поиг-рать в футбол прямо в закрытом здании аэропорта древнейшего из древнейших городов. Они шумели так, что охранники бегали за ними, как бегают спортивные судьи по футбольному полю за забывшими про правила игроками. Ира, конечно же, немного тушевалась и то и дело выходила из этого буйства, но французский задор, испанская страсть во всём, включая импровизирован-ную игру, и бразильский смех сделали своё дело, и до рассвета великолепная пятёрка веселила себя и неволь-ных болельщиков смехом и звуками перевёрнутых сту-льев. Никто их не арестовал, охрана и прочие ночные обитатели с интересом смотрели и слушали смесь из четырёх языков. Потому что игра – это как роды – кри-чишь исключительно на своём языке. И Ира долго вспоминала это потом как самое весёлое происшествие в своей жизни.
 Про аэропорт «Шарль де Голль» она впоследствии ска-зала так: «После того, как я побывала в этом месте и за час до вылета бегала искала стойку с регистрацией на Флоренцию, позабыв со страху все языки, а русским здесь даже не пахло, я после всего этого подумала, что я уже могу отправляться даже в Китай или ещё куда дальше». Хотя куда уже дальше.
 Главное – моя дочь благополучно выплыла. И Флорен-ция снова стала в моем рейтинге городов на самое пер-вое место, уступив Санкт-Петербургу и Сан-Ремо, вре-менно деливших первое место исключительно по тому же признаку – по красоте звучания.

 Тот же лайнер, во всяком случае той же компании «Люфт Ханза», вернул мою дочь на родину. После язы-ковой практики и одного года обучения в Академиа Италиана во Флоренции она получила диплом по спе-циальности «Витринисти» и возможность работать там же. Но срок учебной визы подошёл к концу, и моя дочь вернулась домой.
 Работа в солидной мебельной компании дала ей хоро-шие навыки, но когда спустя год ей поступило предло-жение из Флоренции вернуться и поработать в одной их Кампании, с зарплатой в четыре раза превышающей её заработок здесь, она, продумав над этим предложе-нием целый месяц, в конце концов согласилась.
 Долгие раздумья были связаны с тем, что моя дочь уже встречалась на тот момент с Сергеем, и, разумеется, он был против её поездки. Я была с ним солидарна. Как любая мать, прежде всего я желала своей дочери хоро-шего мужа и спокойной семейной жизни, и мне каза-лось, что Сергей может дать ей всё, что нужно для жен-ского счастья.
 Огромные букеты цветов, регулярно украшающие спальню моей дочери, её сияющие глаза и хороший ап-петит закрепляли мою уверенность в её выборе. К тому же Сергей был красив и хорошо со вкусом одевался, что моя дочь очень ценила. Но особенно её покоряла в Сер-гее одна маленькая деталь – он носил шёлковый шей-ный платок. Эта смелость и непосредственность подку-пала её художественное восприятие в отношении оцен-ки мужчин. Да чего греха таить: мне эта милая деталька в мужском гардеробе также сильно импонировала.
 Разумеется, шейный платок как аргумент в пользу её выбора лишь украшал тот айсберг, который женщина сама себе выдумывает, глядя на объект своего вожделе-ния, и который к тому же должен стать ещё и отцом её будущих детей. Это как изюминка в кексе, как листик мяты в мохито и как вишенка на вершине шоколадного торта — не даёт никакого особого вкуса, но именно на неё, эту детальку, устремлены взоры женщин, заставляя сердце – сладко замирать, ноги – подкашиваться, а моз-ги – отключаться и давать временный сбой. В середине торта или кекса вообще может быть дохлая мышь, но это же – в середине, до неё ещё есть и есть. То же самое конечно можно сказать и про женщин, но мужское ко-варство – коварство гораздо более изощрённое и жесто-кое, ибо за каждым таким «шейным платком» обяза-тельно стоит, сжав кулачки в боевой стойке, «женщина-мать», и без кровавого боя она своё чадо уступать будет либо долго и мучительно, либо сдастся и затаится.
 В нашем случае к «женщине-матери» добавились по-степенно новые персонажи, которые составляли соб-ственно «армию атаки». Эта «армия» была резервным фондом семьи избранника моей дочери, и как впослед-ствии выяснилось, долгое время подкармливалась из её рук.
 Моё любопытство относительно семьи избранника Ирины подогревалось её стойким нежеланием посвя-щать меня в подробности перспективы их отношений. Смущало меня это мало, так как скрытность и нежела-ние моей дочери впускать даже меня в её тайны и сек-реты росли вместе с ней. Я к тому времени уже научи-лась уважать право своей дочери самой выбирать самые жизненно важные позиции, хотя и не по причине того, что это было моим правилом. Меня просто ставили пе-ред фактом.
 У штурвала корабля моей дочери по-прежнему стоял её отец, и меня это сильно беспокоило, так как отношения с ним у меня на тот момент были уже определённо за-конченными. И хотя он явно задержался на стадии озлобленности, присущей большей части мужчин, ко-торым дают отставку, меня мои кони уже несли к но-вым берегам.
 На этих берегах я уже строила укреплённые блиндажи для сына и дочери, понимая, что война не за горами, и то, что все эти «постройки» находятся на стадии проек-та, меня не останавливало. Другого пути у меня уже не было. Я понимала, что моя жизнь сделала огромный крен на крутом повороте, а моя растерянная фигура сто-яла на середине висячего моста, и идти я могла только вперёд, так как сзади мост горел, я чувствовала этот жар своей спиной и даже обернуться уже боялась. Поэтому всё, что происходило на покинутом берегу, я могла только созерцать, и моя дочь находилась именно там.
 Там же был и мой сын Марк, который вначале согла-сился уйти со мной, но и его корабль был пиратски за-хвачен тем же капитаном.
 Я не привыкла драться за то, что у меня отнимают, и хотя это были мои дети, моё самое дорогое, но они бы-ли уже практически взрослыми и чётко определились в своём выборе. Разумеется, я оставила за собой право приходить к ним, когда мне захочется, готовить им еду, общаться, и сделала это так твёрдо, что мой «отстав-ник» даже и не заикнулся про какие-то запреты.
 Однажды он всё-таки дал волю своему самолюбию и в припадке злости выкрикнул, выталкивая меня из кухни:
 — Я бы хотел, чтобы ты убралась из моей жизни куда-нибудь подальше!
 А когда я спросила, на какое расстояние ему желатель-но оттолкнуть меня от своей персоны, он не задумыва-ясь ответил:
 — На тысячу километров! И побыстрее!
 После чего хлопнул дверью так, что над ней отчаянно зазвенел колокольчик. Но я его услышала уже с другой стороны.
 
 Наша совместная жизнь мне тогда представлялась ис-черпанной по причине окончания некоего военно-семейного договора, ограниченного с самого начала временными и должностными рамками. К окончанию этого договора жизнь сама распределила семейные ценности таким образом, что хоть я и ушла из дому с двумя большими сумками и пакетом фотографий, но вернулась потом не одна и в освободившуюся от жиль-цов к тому времени нашу вторую квартиру. Но это бу-дет только через год, а пока я шла туда, куда меня по-слали, и никаких капканов, змей и обрывов, к разоча-рованию моего отставного капитана, на этом пути не было и в помине. Как, впрочем, не было и райских са-дов с апельсинами и сверкающими фонтанами. Тем не менее голодной ложиться спать мне не приходилось, да и спала я не на овчинном полушубке.

Глава VIII. Другие берега

                Моя мама с самого начала находила мой брак не совсем удачным. После знаком-ства моих родителей с Вадимом они явно приуныли – отец прятал глаза, а мама своё впечатление выразила кратко и лаконично:
 — Нашёл – молчит, и потерял – молчит.
 Я попыталась заступиться:
 — Мам, он же просто стесняется ещё, первый раз ведь, что вы от него хотели?
 — Да не дюже и стеснялся – ел с аппетитом. Друг его вовсю разговаривал и смеялся, а он почему-то стеснял-ся.
 Папа вспомнил о мужской солидарности, и решил за-ступиться за будущего зятя:
 — Ел хорошо – потому что голодный, а студенты все-гда голодные. Да и чем их там в колхозной столовой кормят-то?
 Вадим тогда со своим факультетом убирали картошку в соседнем селе, и поэтому визит к моим родителям ре-шили не откладывать.
 Замкнутость и неразговорчивость Вадима меня не смущала, даже наоборот, для меня это было чем-то зага-дочным. Вообще, когда я видела в глазах молодого пар-ня (на просто мужчин я не смотрела в принципе — только на молодых), так вот когда я в глазах видела за-думчивость и загадочность, мне всегда казалось, что этот взгляд знает что-то неземное, какую-то тайну, раз-гадывает тайны мироздания или по крайней мере реша-ет сложные математические задачи (что ещё привлека-тельнее было).
 И именно такой взгляд, разбавленный редкими и таин-ственными ухмылками, которые я всегда расценивала как «ну это-то я знаю, это же элементарно», именно та-кой взгляд меня и сразил наповал при встрече с моим будущим мужем. То, что он будет отцом моих будущих детей, я знала твёрдо уже через пару месяцев, хотя так же твёрдо знала, что он-то об этом даже не догадывает-ся. А отец моих будущих детей должен быть умным, стройным и красивым. Таким он и был, хорошо это знал и куражился как мог. А я ждала, когда накуражит-ся. Но я не буду рассказывать о наших развалившихся отношениях – как ни как, но до серебряной свадьбы мы не дотянули ровно один год. И я не могла бы ему при расставании крикнуть коронное для всех разводящихся женщин «я отдала тебе лучшие годы своей жизни!»
 Лучшие годы моей жизни остались в стенах родной школы, а дальше было сплошное приспособление. Я очень долго и очень сильно скучала по родному дому, школе, по лугам и полям. Жить там я не хотела и не смогла бы, но всё равно скучала, и поэтому мне долго всё было немило. Хотя вполне могло быть, что это была тоска по тому, с кем пришлось расстаться по нелепой случайной размолвке, сожаление о том, что не захотела простить то, что потом, когда ничего уже было не ис-править, казалось смешным и не достойным разрыва серьёзных отношений. Поэтому лучшие годы моей жизни на тот момент были именно «с ним», в том са-мом времени, и в том самом родном месте. Сердце ис-кало утешения и нашло его в новом чувстве, которое я уже не собиралось терять.
 А родители знали, что я тоскую по своей школьной любви и поэтому очень придирчиво отнеслись бы к любому, с кем бы я их решила познакомить. И когда я разводилась со своим мужем первый раз (да-да, их было два – развода!), они сказали:
 — Ничего страшного, найдёшь другого. А Иринка — умненькая девочка, поймёт и привыкнет.

 Но я сама спасовала перед решающим моментом, и ко-гда Ира была уже почти готова к моему второму браку, я включила задний ход, потому как мой «будущий вто-рой муж» закурил рядом с моей шестилетней дочкой, сидя у нас дома. Фантазия сразу выдала другие возмож-ные негативные моменты, которые я неизменно закан-чивала одной и той же мыслью «а родной папа так ни-когда не сделает». Поэтому, зная, как больно мне будет разорвать уже сложившиеся отношения, я сказала себе как можно твёрже: «лучше отсутствие любимого, чем присутствие чужого».  И через несколько месяцев я второй раз вышла замуж за первого.
 После чего и родился мой долгожданный сын Марк.


Глава IX. Четыре минус один

                … Зачем? Зачем я снова должна уходить? Как будто вся моя жизнь – моя дорога, мой дом, моя любовь – всё по разные стороны огромной реки, и я должна быть то там, то здесь, даже толком не зная, за-чем и для чего всё это. Как будто вся моя жизнь кем-то разделена надвое, и я параллельно должна успевать быть и там, и там. Во мне самой уже был чудовищный надлом, и переходы с одного берега на другой то ли очищали меня, то ли утомляли – понять я не могла. И только в одном месте я была счастлива, только в одном месте мне никуда не надо было торопиться и думать о второй половине своей жизни, как о второй работе. Это период детства моих детей. Сын – шестилетний весё-лый и озорной пацанчик, гоняющий со своим другом Ромкой кузнечиков за школой перед лесом. Потом эти кузнечики приносились к нам в квартиру исключи-тельно для того (как я понимала), чтобы посмотреть, как я их боюсь, когда они прыгают во все стороны. А «лов-цы кузнечиков» хохочут и бесстрашно собирают их назад голыми руками снова в банку. Потом они то и дело забегают домой, чтобы показать мне «лунные ка-мешки, которые совсем не похожи на земные». Их – це-лая коллекция на подоконнике, и их надо сохранить для дальнейшего исследования – до тех пор, когда они оба, мой сын Марк и его друг Рома, накопят для этого до-статочно знаний. Как они сами мне об этом и сказали. А моя дочь всё ещё рисует сердечки и цветочки на по-лях тетрадей, слушает «Муммий Тролль» и частенько спит со мной рядом после какого-нибудь ночного ужа-стика, над которым мы смеёмся. А ещё мы долго, почти две недели, собираем вещи для поездки к морю. А длинный список всего, что нам там пригодится, заго-тавливаем чуть ли не с Нового Года. И ждём, и прого-вариваем различные предлоги, по которым нам обяза-тельно надо уговорить нашего папу и в этот год не пропускать такого важного и счастливого события. Ведь это же – море! И вот мы уже едем, встаём для это-го рано-рано, и даже Марк не спит, и по дороге к морю важно всё – и остановки получасовые для отдыха и пе-рекуса, и подсолнуховое поле, и букеты ромашек с му-равьями по всей машине… Забытые на дороге туфли (как я села без них в машину?!), смело надкусанные мной недозрелые грецкие орехи, начисто лишившие меня способности изменить кислое выражение лица (чистый йод!) на протяжении почти целого часа, чем очень повеселила всех, включая себя.
… Ну что об этом постоянно вспоминать?! Как будто кто-то невидимый взял и разделил страницы моей жиз-ни прямо посередине. И вот уже между нами стекло, и нет ему конца и края, и бесполезно стучать – меня ви-дят, но не слышат… Всё сломалось в какой-то момент, как будто пошёл обратный отсчёт. Я чувствовала это каждой своей клеткой, — снами, знаками, случайными словами, от которых всё внутри обрывалось.
 … Мои воспоминания настойчивы, как стучащий по подоконнику ночной дождь, и я не могу укрыться с го-ловой или уйти в другую комнату – там будет то же са-мое. Никакие переговоры здравого смысла со вконец расстроенным сердцем ни к чему не приводили – я оку-налась в полосу детского периода моих детей с пугаю-щей меня частотой. Эти воспоминания мучили меня и прежде, но сейчас они были особенно ранимы и тяжелы для меня. Я как будто застряла на этом периоде, не при-нимая того, что мои дети растут, и что их судьба хоть и связана с моей, всё-таки остаётся своей собственной. Я же хотела вернуться в это время и что-то существенно изменить. Хотя и не понимала, что именно. От меня просто оторвали часть моего тела, моей души, моего самого лучшего, и было это сделано ещё в тот далёкий детский период моих детей. То есть я оставалась их ма-мой, но они как-то сразу перестали принадлежать мне, меня как будто отстранили от какого-то важного и зна-чимого факта в их жизни, произошедшего незаметно как для меня, так и для них самих. Вкупе с этим опу-стошающим чувством вовсю работало и другое – я по-стоянно чувствовала невидимый контроль, который ограничивал мои глубинные желания и помыслы. То есть быть самой собой в полной мере мне мешали не только уголовный кодекс и правила этикета, но и что-то ещё, гораздо более важное и значимое для меня.
В сложившейся ситуации я была очень рада вспоминать слова Иисуса о том, как нужно молиться – молитва «от-че наш», — а что сверх того, то Господь Сам знает. Сам факт такого подхода к духовной составляюшей моего бытия расслаблял меня в плане того, что раз я ничего не могу изменить, то и просить сверх того, что в этой мо-литве, мне совсем не нужно. По той простой причине, что я вконец сейчас растеряна, что будет, не знаю, дей-ствовать по ситуации могу только в пределах моего до-ма и того места, где нахожусь, и никакие мои отчаян-ные взывания к высшим силам ничего так и не поменя-ли в моей жизни именно в ту сторону, в какую мне хо-телось. Но одновременно с этим бесспорным для меня фактом для себя я понимала не без удовольствия, что сломить меня не так-то просто, и я даже в пределах сво-его беспомощного порой состояния буду делать всё, что посчитаю для себя нужным. Ни ломаться, ни даже про-гибаться под тяжестью всего того, что накопилось, я даже и не думала. Те двери, которые для меня сейчас закрыты, могут быть уверены в том, что я не приду к ним ни с чем тяжёлым. Пока они сами не откроются, и пока я сама об этом не узнаю, я постараюсь держаться подальше. И дело не в том, что я сейчас физически ослаблена, а в том, что я внутренне сильна как никогда.


Глава X. Огневая переправа

                Хмурым серым днём середины мая я про-щалась с моим городом из окна скорого поезда, кото-рый и должен был меня переправить «на другие бере-га». Прощалась, хотя и знала, что скоро вернусь, но уже в другом качестве. У меня было нижнее боковое, и я радовалась тому, что скорее всего буду избавлена от необходимости поддерживать незатейливую беседу на тему того, что осталось на перроне, с которого «вагон-чик тронется, а он останется». Меня действительно ни-кто не беспокоил расспросами, и скорее всего это было из-за плохо подавляемого выражения страха перед не-известным, который мог прочесть на моём лице даже ребёнок. Страх этот терзал моё сердце на протяжении двух предстартовых недель, ему никто не мешал, по-этому он рос и рос беспрепятственно, как крапива на пустыре.
 Ночью, когда весь вагон мирно спал, я вдруг открыла глаза и нашла себя лежащей в проходе вагона, и на моё лицо и плечи лилась холодная вода. Вспомнить, как я дошла до такого состояния, помогла женщина с полки, рядом с которой я и обнаружила себя. Вернее, меня об-наружили. У неё же нашлись и сердечные капли, а по-том и сладкое печенье, и чай посреди ночи, и разговор почти до утра. И я радовалась тому, что женщине выго-вориться было куда нужнее, чем мне. Она ехала к себе домой, в Абхазию, в город, название которого я уже не помню. Приезжала на похороны бывшего мужа, с кото-рым рассталась много лет назад, и с которым поддер-живала дружеские отношения, несмотря на второй брак и со своей, и с его стороны. «Немудрено», — подумала я, — женщина казалась мне настолько обаятельной и притягательной, что я тогда мысленно сравнила её с ве-дущей какого-нибудь женского ток-шоу. В конце бесе-ды она написала на листочке из блокнота свой адрес, подробно написала, как доехать, номер сотового теле-фона, а устно уверила меня в том, что если я решусь и приеду к ней, я смогу жить у неё сколько угодно – у неё просторный дом в пяти минутах хода до моря, огром-ный сад со всем тем, что вообще может произрастать в таком райском месте, и если я соглашусь стать вегета-рианкой, то вообще проблем не будет.
 До сих пор я вспоминаю эту сказочную фею-спасительницу с самой большой благодарностью и к ней, и к тем силам, что позволили ей оказаться на пути моего огненного перехода. Помню её имя – Валентина. Эта женщина помогла мне встать в прямом и перенос-ном смысле, помогла «унять дрожь в коленях» и снова поверить в то, что между бывшими супругами в прин-ципе могут быть и такие, почти родственные, отноше-ния.

 Город, в который я отправилась строить «укреплённые блиндажи», был так же, как и Флоренция, городом моей мечты, но только последние лет семь. Я не была в этом городе до сего момента ни разу, даже не смотрела в Ин-тернете, как он выглядит, чтобы не лишать себя сюр-приза. Когда я шагнула на перрон «города моей мечты» и осмотрелась, то увидела шесть букв его имени точно такими, как я представляла их в своём воображении. Хотя не исключено, что сходство это было всего лишь результатом случайно увиденной уже и захваченной моим мозгом картинки из средств массовой информа-ции.

 Туапсе. Город-порт, город-курорт, а на тот момент ещё и город-цветущий сад. Ароматы этого цветочного безумия ложились на мои раны благоухающим бальза-мом, я без стеснения останавливала прохожих и без конца спрашивала, что это за дерево, что это за кустар-ник, а когда пожилой мужчина на остановке угостил меня черешней из пластикового ведра, я подумала, что этот город ждал меня не меньше, чем я – его.
 Жильё я нашла сразу же, потому что ноги меня приве-ли к дому, где меня встретила с улыбкой пожилая чета, и за совсем смешную плату отдала до конца мая домик в углу их сада с кухонькой на крытой пристройке, и где в моём распоряжении были две маленькие комнаты с кроватью, шкафом, зеркалом-трюмо, телевизором, сто-лом, стульями и … и меня всё устраивало, хотя я и зна-ла, что это всего лишь «временная остановка», а на са-мом деле мне предстояло найти работу, которая могла быть далеко от этого милого домика.
 Работа была первым пунктом моего плана по освоению «другого берега». Вторым пунктом был поиск жилья, которое я смогла бы купить за ту часть недвижимости, которую мне благородно оставил мой бывший – двух-комнатную квартиру в спальном районе города. Её ещё нужно было продать, и пока до этого было далеко, как до Парижа. Сейчас же она сдавалась за приличные деньги, которые и служили мне прожиточным мини-мумом на период жизненной перестройки.
 Но это надо было сделать, ведь от этого, как я тогда была уверена, зависело будущее моих детей и будущей внучки или внука. Они должны быть со мной, только со мной, и только здесь, на этом неведомом ещё берегу.


Глава XI. Правда в поисках сомнений
 
                Конец ноября две тысячи тринадцатого года. Я, моя дочь и Вадим едем в Задонск, где из-под земли бьют знаменитые на всю страну святые источники.
 Вадим не заходит в православные храмы – он католик, крестился в тридцать пять лет. Я долго уговаривала его покреститься в православную веру, но он протестовал, вообще не видя большой надобности в ритуале креще-ния. Его основным аргументом были те самые слова, которые говорят примерно девять некрещённых чело-век из десяти – «я сердцем верю, и это главное».
 Я не могла ставить его перед выбором – как ни как я уже была за ним замужем, и у нас были дети, но его не-желание причаститься тайне крещения давило на меня, и я как будто несла двойную ношу. Какое-то уже своё внутреннее чутьё спустя время подсказало ему, что про-сто верить недостаточно, и однажды он просто известил меня, что крестился в католической церкви. Рассказал, что посещал церковь перед крещением несколько раз, с ним беседовали, и из его слов я поняла, что с ним про-водили своего рода экзамен на его готовность к приня-тию таинства. Уважая его выбор, я никогда не спорила с ним о том, чья вера чище или полнее, но особую рев-ность у меня вызывало и вызывает то, когда люди прак-тически ничего не знают о жизни Христа, и даже не хо-тят знать.

 …Когда в наш дом приходит беда, и сердце наше сжи-мается от боли, на поверхности всех наших страданий всегда лежит основной вопрос: «за что? почему именно мне? что я сделала не так? чем я хуже других?» Недо-умение, бессилие, страх перед неизвестностью держат наше сознание в железных тисках, заставляя смотреть на мир уже другими глазами. «Это несправедливо!» — кричит нам наш разум. Но мир не изменился. Он тот же, что был и тысячу лет назад, и вчера вечером. Все предыдущие наши убеждения, наша самоуверенность, вся логика, под которую так удобно до этого была устроена наша жизнь, рушатся в одночасье, уступая ме-сто страху и сомнениям. И именно они, сомнения, так быстро подтачивают и стройную логику, и гордую са-моуверенность.
 … Мысли мои были далеко, и глаза, уставшие за рабо-чую неделю, отдыхали на мелькавшем за окном автомо-биля осеннем пейзаже. Деревья уже сбросили свою одежду, и в воздухе пахло опавшими листьями, которые ещё не тронул первый снежок. Не было и обычного для этого времени года холода, и воскресный день пытался радовать нас ярким солнцем и лёгким ветерком.
 Мы проехали мимо главного собора, решив зайти в не-го после купания в источнике и повернули направо к женскому монастырю. Последний раз мы были здесь всей семьёй, включая сына, двенадцать лет назад, и Ва-дим передумал заходить в воду, даже не зашёл в ку-пальню. Тем не менее он помнил дорогу, мы ехали уве-ренно, но по дороге наше внимание привлекло малень-кое строение, похожее на купальню, и мы останови-лись. Ни единой души не было поблизости. Мы подъе-хали поближе, зашли с Ирой внутрь, и оказалось, что это действительно купальня, к тому же было редкой удачей оказаться здесь без посторонних.
 Мы с Ирой окунулись девять раз – три захода по три раза. Вытираться не стали, как предписывают неглас-ные правила, а спустя несколько минут просто переоде-лись в чистую, привезённую специально для этого одежду. Набрали из бьющего рядом с купальней источ-ника воды и поехали в главный собор.
 Когда все свечи были уже поставлены, а требы заказа-ны, при выходе из храма я практически столкнулась со служителем церкви в чёрной одежде. Наши взгляды встретились.
 — Простите, — остановила я его, — не могли бы Вы мне помочь?
Служитель был очень молодой, но меня это не смутило – у него был такой чистый взгляд, что я сразу же реши-ла, что он-то мне и нужен.
 Ира в это время ещё находилась в храме.
 — Да, конечно, давайте отойдём, — ответил он мне, и мы чуть отошли с прохода.
 Я вкратце описала ситуацию с Верой. Служитель спро-сил, замужем ли моя дочь за отцом ребёнка. Мне было очень стыдно признавать, что нет, и я даже в какой-то момент подумала, что вот сейчас скажу ему, что не за-мужем, а если он ещё и про меня спросит, то вообще скажет «идите сначала сделайте как положено всё по Божьему закону, а потом приходите помощи просить». Но здесь не то место, где лукавят, поэтому не было и мысли даже что-то утаить.
 — Что ж, ситуация сложная. Конечно, в первую оче-редь надо бы по-хорошему родителям разобраться в своих недоразумениях. То, что ребёнок родился вне брака, это плохо, но мы все под Богом ходим.

 Молодой мужчина в черном одеянии служителя вни-мательно смотрел на меня, и я понимала, что он ис-кренне готов мне помочь, но серьёзность проблемы ограничивала его возможности до простого совета.
 — Вам бы к Владыке попасть. Сдаётся мне, что здесь всё не очень чисто, — он на секунду замялся, опустил глаза, а затем спросил:
 — А не пользуются ли они услугами иных сил? Тут явно какой-то нехороший след. Хотя я могу и ошибать-ся.
 Я честно ответила, что пользуются, вспомнив Тамару Михайловну.
 — Постарайтесь попасть к Владыке, — после минутно-го молчания снова произнёс служитель, — если не по-лучится – он может отдыхать после службы – напишите ему записку, изложите как есть, а уж он знает, как по-молиться. И идите с Богом. Я помолюсь за вас. Ничего не бойтесь, доверьтесь Господу.
 Дверь в доме, где, как мне было сказано, мог быть сей-час Владыка, была конечно же закрыта. Постучав в неё около минуты, я на тетрадном листочке написала вкратце нашу проблему и попросила помолиться за бла-гоприятный исход.
 
 Прошло несколько дней. Отчаяние, несмотря на поезд-ку в Задонск с надеждой на облегчение, не отступало. Успокаивающие средства помогали плохо. Боль просто становилась тупее, как будто тебя уже не ножом режут, а давят прессом. Засыпать удавалось только с таблетка-ми.
 У Иры погасли глаза, она плохо ела, и было видно, что продолжать жить в том же ритме, от которого никуда не денешься, ей, так же, как и мне, было очень тяжело.

 Мы готовились к суду. Сергей опередил нас на один день, подав иск в суд на определение места жительства Веры. Мы подали по месту проживания Сергея, в его районе, он, в свою очередь – в наш суд. Заседание назначили оба суда, причем на один день и час, на де-сять утра.
.
 Многочисленные звонки родственников и знакомых усиливали страх перед неизбежностью суда. Мы сами не понимали ещё, что такие суды очень часто заканчи-ваются победой тех, у кого просто больше денег и свя-зей. И именно это нам и пытались объяснить со сторо-ны. Разумеется, мы были в курсе того, как вершится у нас правосудие, но к судьбе ребёнка мы это никак не могли отнести. Кто осмелится отобрать ребёнка у нор-мальной мамы, работающей, со своим жильём и счётом в банке, хотя и незамужней, и отдаст человеку, который ничем не занимается, хотя и состоит в коллегии адвока-тов города, но практики никакой не осуществляет, и даже справку 2НДФЛ не предоставит. К тому же у ко-торого и жилья своего нет. Всё, что есть – всё у его ро-дителей – дом, должность его отца, связи. У него же – крутая машина и возможность с утра до вечера играть в компьютерные игры.
 О том, что Сергей засиживается за играми, рассказала однажды сама Вера, просто случайно проговорилась, что играла с папой в какую-то не совсем детскую игру, и довольно долго. А ей хотелось на ночь сказку.
 Как бы то ни было, связи есть связи, и уже по тому, как нас теперь встречают в опеке, можно было догадаться, как нас встретят в суде. Но и это была лишь сотая часть того, что нам ещё предстояло узнать о их силе и безу-мии.
 
 Пятое декабря, четверг. Я шла домой после работы. За-ехала сначала, как обычно, в квартиру детей, что-то приготовила, с удовлетворением отметив, что с продук-тами и приготовлением пищи здесь по-прежнему всё в порядке. Было около четырёх часов. Настроение было в упадке, ночь я опять почти не спала, и сегодня с утра добавилась ещё и апатия. К тому же, вставать мне при-ходилось ну очень рано. А может это просто усталость — сил не было совсем, и я еле плелась домой, мечтая только о кровати. В сумке зазвонил телефон, это была Ира. Я ей перед этим несколько раз звонила, она не брала трубку.
 — Мама, мне было некогда, извини, — ответила Ира. Голос её был на какой-то совсем другой высоте, и я сра-зу поняла, что что-то случилось.
 — Да, мам, случилось, но я не знаю, стоит тебе об этом говорить или не стоит.
 — Я от тебя всё равно не отстану, выкладывай быст-рее, — я почему-то сразу прибавила шаг.
 — Мам, я узнала, куда Сергей водит Веру на танцы. Я обзвонила все танцевальные студии, и в одной мне ска-зала девушка по телефону, что Веру после длительного перерыва в понедельник первый раз привели. Сегодня в пять часов они должны снова прийти.
 Я уже почти бежала к дому, на ходу крича в трубку, что я тоже буду там.
 — Нет, мам, папа сказал, что тебе нельзя, ты слишком эмоциональная, всё можешь испортить. Мы с папой по-едем, я уже собираюсь уходить с работы, папа меня ждёт. Нам нужно быть там пораньше. Мама, пожалуй-ста, не зли папу, он и так сегодня нервный был на рабо-те. Сделай так, как тебя просят.
 Я пообещала остаться дома, при этом ни минуты не сомневаясь, что и не подумаю выполнить обещание.
 Дома я быстро переоделась, на ходу выпив холодного крепкого чаю, а через пять минут уже ехала в такси к Дому Детей и Юношества.
 В трёх минутах от места, куда я ехала, стояла церковь, и вот туда-то я и наметила сначала зайти. Но перед этим позвонила Ире и сказала, что я всё-таки приехала, но буду в церкви рядом.
 Зайдя внутрь церкви, купила несколько свечей и по-дошла к первой иконе слева. Встала на колени и дала волю слезам. Я шептала молитву, не видя даже, у кого я прошу помощи – слёзы и эмоции не давали мне спо-собности осознать, какому святому я изливаю сейчас свою боль. Мне было уже всё равно, что там были и другие люди – я опускалась на колени перед каждым святым и просила сделать так, чтобы нам удалось сей-час отбить Веру. Третьей иконой, перед которой я опу-стилась на колени, была икона Казанской Божьей Ма-тери. После неё я почти бегом бросилась из храма. Мне хотелось кричать, просить помощи у неба. Перед хра-мом был пустырь, на котором летом росла газонная тра-ва. Сейчас там была грязь вперемежку с первым снегом, и там никого не было. Но это было неважно – я намети-ла точку, и не сводя с неё взгляда, побежала к ней.
 
— Господи! Услышь меня, Господи! Помоги, прошу Тебя, помоги! Верни нам Веру! – Я рыдала, стоя на ко-ленях на грязном снегу, и кричала небу свою просьбу.
— Прошу Тебя, пусть запнётся у них нога, если они бу-дут драться за неё! Свяжи им руки, если они потянутся к моей дочери и внучке! Заступись, Господи, дай мне услышать и увидеть мою Веру!
 …Я встала с колен, слёзы унялись, и я как зачарован-ная смотрела на небо и облака, отправляя свои слова выше и выше, прося уже беззвучно помощи у всей Все-ленной. Голова у меня закружилась, я поняла, что сей-час упаду в обморок, но неожиданно раздался звонок мобильника.

…Пока я была в церкви, внутри Дома Творчества шла битва за Веру.
 Ира пришла заранее, чтобы занять позицию наблюде-ния за входом в здание. До начала занятий оставалось не менее десяти минут. Вадим сидел в машине, которую взял у своего начальника на работе, чтобы также неза-метно наблюдать у входа с улицы, и вовремя дать сиг-нал Ире.
 Сергей и Галина появились в семнадцать пятнадцать, заглянули в холл, покрутили головами, и через минуту зашли уже с Верой. Дети уже танцевали, была слышна музыка сверху, и опоздавших, кроме них, никого боль-ше не было. Они раздели Веру, и Сергей повел её по лестнице наверх. За всем этим из-за колонны, мимо ко-торой им предстояло пройти, наблюдала моя дочь, и ко-гда до неё оставалось несколько ступеней, она просто вышла навстречу.
 — Вера, привет!
 Сергей пару секунд ошалело смотрел на неё, затем схватил Веру на руки и бегом побежал вниз, под лест-ницу. Там стояла Галина. Сергей поставил Веру на пол, прижал к себе лицом и закрыл полой своего пальто.
Ира уже подбежала к ним.
Вера выбивалась из-под полы Сергея и кричала:
 — Что ты делаешь? Там моя мама! Мама, мама!
 — Вера, не бойся, папа так играет. Иди ко мне. Сергей, не глупи, что ты делаешь? Отпусти ребёнка, не сходи с ума. — Ира пыталась говорить ровно и спокойно.
 Вера вырвалась, но Сергей быстро схватил её, подта-щил к скамье, где была куча из верхней одежды при-шедших детей, схватил, что было, в охапку и стал заки-дывать ею испуганную Веру.
 Он был похож на безумца. Вера откидывала с себя на-валенное, махала руками, повторяя всё время:
 — Пусти меня, я хочу к маме! К маме!
 Галина всё это время делала какие-то танцевальные па вокруг Веры, расставив руки так, как делают в деревне, когда загоняют баранов в кошару.
 Но их уже обступили люди.
 — Что вы делаете? Отдайте ребёнка! Здесь её мать!
 Один из них, тот мужчина, который потом ждал меня на ступеньках у входа на улице, осмелился подойти к ним ближе всех, и попытался с ними поговорить.
 Галина перестала как утка кружиться вокруг Веры, отошла в сторону и тихо сказала Сергею:
 — Отдай, слишком много свидетелей.
 Это слышала и Ира, которая стояла практически рядом, так как им отступать было некуда – это был угол под лестницей.
 — Сергей, я сказала – уходим, — Галина уже тащила своего сына за рукав.
 — А ты одежду ребёнку принесла? В чём ты её собра-лась увозить? Сергей не унимался.
 — Не волнуйся, я её в своей одежде унесу.
 Люди вокруг стали стыдить Галину и Сергея, кто-то даже предложил одежду своего ребёнка, чтобы Верина одежда им на память осталась.
Они отпустили Веру, и она сразу бросилась к маме на руки. Потом Вера повернулась к уходящей Галине и крикнула ей вслед:
 — Колдунья! Ты колдунья!
 — Вера, почему она колдунья? – Ира была удивлена, если не сказать, обескуражена, такими словами.
 — Потому что.
 Как только они немного успокоились, Ира позвонила мне — в то самое время, когда я уже была готова упасть в обморок.

— Аня, привет! Иди сюда скорее, мы тут с мамой тебя ждём! Я по тебе очень скучала, давай быстрее уже иди к нам!
У меня просто всё перевернулось.
— Верочка, моё солнышко, привет!
 Я по-прежнему смотрела на небо – из всего, что проис-ходило вокруг, я видела только небо и слышала только свою любимую внучку.
 — Верочка, не бросай трубку! Убегайте от папы! Где вы, что вы…
— Мам, всё в порядке. Нас тут обступили люди, не да-ют им подойти близко. Папа на улице. Иди спокойно.

 Я бежала вниз к Дому Творчества, где сейчас были моя дочь и внучка, стараясь не подвернуть ногу, а дорога была очень скользкая.
 Ещё издалека я увидела, что на ступеньках стоит моло-дой мужчина и смотрит на меня. Я каким-то чутьем по-няла, что он один из тех, кто помог моей дочери отвое-вать Веру.
Он встревоженно, но удовлетворённо смотрел на меня, а я уже видела за стеклянными дверями свою дочь с Ве-рой на руках, и они махали мне руками.
 Я не сразу попала в ту дверь, которая была открыта, и стала дёргать ту, на которой был засов. Наверное, я вы-глядела безумной.
 Бросилась к Вере, хотела взять её на руки, но она ска-зала, что хочет быть у мамы. Я обняла их, плача и сме-ясь одновременно. На скамейках сидели люди — роди-тели, бабушки, дедушки, и они все смотрели на нас. Подошла молодая женщина, сказала, что к нам направ-ляются какие-то две дамы. И действительно, со стороны входной двери на нас шли две девицы. Ира сказала, что одна из них – двоюродная сестра Сергея, Света, а вто-рая – Настя со дня рождения Веры.
 Они приближались к нам медленно, переговариваясь на ходу.
У меня сжалось сердце, но я готова была даже драться. Мы отступали к скамейкам, где сидели другие люди. К нам подошло несколько человек, сказав, чтобы мы не боялись, они нам помогут, если что.
 Девицы как будто не замечали, что вокруг люди, и продолжали оттеснять нас назад. Когда отступать уже было некуда, я загородила дочь с внучкой спиной. Вера крепче обхватила маму за шею. Обе были напуганы. Я повернулась вполоборота к ним:
 — Спокойно. Пока кругом люди, они нам ничего не сделают.
 Девицы продолжали медленно к нам приближаться. Обе смотрели мне прямо в глаза. Настя протянула руки:
 — Верочка, иди ко мне! Иди, не бойся, пойдём к па-почке!
 — Куда ты тянешь свои грязные ручонки – ты, что ли, её родила?
Ещё один её шаг, и я бы её оттолкнула.
 — Ты тоже её не рожала!
 Я эту Настю оттолкнула всё-таки от себя — она при-близилась ко мне вплотную, на расстояние не более двадцати сантиметров.
 — Зато я родила ту, которая родила её! И этого доста-точно! Ещё одна ведьма! Пошли вон от нас! К своей стае идите!
 Они стали отступать, а я, наоборот, стала двигаться на них, но сделав не более пяти маленьких шагов, пошла назад к Ире и Вере, не сводя глаз с этих двух отделив-шихся от своей стаи волчиц.
 Через несколько минут в проёме входной двери пока-залась голова сестры Галины. Она поискала нас глазами – мы стояли недалеко от входной двери, возле той са-мой лестницы, под которой Сергей с Галиной прятали Веру и закидывали её одеждой.
Зацепив нас взглядом, женщина ядовито улыбнулась и крикнула в зал:
 — Посмотрите на эту женщину – она с молодым жи-вёт!
 Я решила не упускать такой удачной возможности и пошла прямо к ней. Ира попыталась меня остановить. Но они были в безопасности, так как вся стая находи-лась по ту сторону входа, а вход контролировался, и мне ничего не могло помешать немного «подразнить гусей»
 Я подошла к женщине почти вплотную. Всем своим видом она как бы говорила: «ну и что ты мне ска-жешь?»
— Привет, — улыбнувшись как можно добродушнее, негромко проговорила я, — это ты, что ли, на Верином дне рождении беременной была? В шестьдесят лет-то — не поздно ли? Или беременность вместе с алкоголем выветрилась?
 — А ты с молодым живёшь!
— Спасибо за комплимент. Я знаю.
 Потом подошла ещё ближе и сказала тише, чтобы ни-кто не услышал:
— Я живу с молодым, а ты со старым. Если тебе зы, то пойди по..ы, — выплыла вдруг в памяти детская драз-нилка.
 Сейчас я могла бы её и пожёстче отшлифовать, но дразнилки на ум никакие другие не приходили, а матом пачкаться не хотелось, даже ради неё.
 Лицо этой милой улыбающейся женщины мгновенно преобразилось, перейдя на уровень откровенного непо-нимания. Она, видимо, не ожидала от меня столь яркой дерзости. Попятилась назад, обо что-то споткнулась и упала на пятую точку.
 «Переигрывает, — подумала я.  — Сейчас начнёт кри-чать, что я её убиваю». Но вокруг стояли люди, а «жен-щина—праздник» на сей раз была вроде трезвой и на такую откровенную глупость идти не собиралась – встала и вышла как ни в чём не бывало.
 Ни тебе «до свидания», ни слов-пожеланий каких-нибудь. Даже рукой на прощанье не помахала. «Невос-питанная какая» — подумала я, мысленно повторив то, что сказала ей напоследок.
 
 К нам подошёл охранник. Я спросила, где у них туалет.
 — Мама, ты что, в туалет захотела? Как-то не вовремя. Может, дождёмся полицию?
 — А кто вызвал полицию?
 — Папа вызвал. Или ты думаешь, мы как-то сами смо-жем отсюда выйти? У них там ещё несколько машин подъехало.
 — Мама, я тоже хочу писать.
 Я попросила охранника проводить нас до женского туалета.
 Мы поднялись по лестнице вверх. Наверху стояли сто-лики, сидели люди, что-то пили. Они наверняка наблю-дали за всем, что происходит, сверху – это была откры-тая площадка. Охранник шёл позади нас, но мы всё равно оборачивались, опасаясь новых нападений.
Пока были в туалете, охранник не отходил от входа. Тем же составом мы пошли вниз – там всё-таки были уже проверенные люди.
Я решила позвонить брату.
 — Саша, мы отбили Веру!
 — Что значит отбили? Вы где? Кто там с вами? – Брат был очень взволнован.
Я в двух словах объяснила, где мы.
 — Не выходите сами! Ждите, я скоро приеду! Вадим там?
 — Да, он на улице, и его уже успели побить. Ну так, немножко. Он вызвал полицию.
 — Какая полиция – от них можно ждать чего угодно, и полиция им не помешает! И откуда вы знаете – что там с вами дальше будет? Короче, ждите, я сейчас подъеду! Звоню другу и еду!

 Первой всё-таки прибыла полиция. Хотя с момента, как её вызвали, прошло около часа. Позже они объяс-нили, что у них там у самих произошло ЧП – к ним пы-талась пройти какая-то неадекватная женщина, и что-то там ещё такое – мы не всё поняли.
 Когда они прибыли, в фойе уже почти никого не было – оставались несколько человек, они стояли поодаль. Мы понимали, что они остались из-за нас, и были им очень благодарны. Вадим всё это время был на улице, наблюдал за входом.
 Выходили мы в сопровождении двух полицейских с автоматами. У выхода на улице стояли ещё двое, тоже с автоматами.
 Вера шла посередине между нами, держась за наши ру-ки. Мы уже не хотели выглядеть испуганными, но хо-тели выйти, как победители.
Слева от входа, чуть отступив от полицейских, которые при выходе присоединились к нам, стояла Галина.
 — Верочка, поедем с нами, там Миша ждёт!
 Вера слегка обернулась в её сторону и во весь голос прокричала:
 — Нет! Я домой еду! К маме!

 Мы сели в полицейский уазик, двое были с нами, ещё двое почему-то задержались на улице. Мы ни о чём не спрашивали, сидели тихо. Вера была ещё немного напряжена и сидела на руках у Иры. Я повторяла как мантру, что всё хорошо, что осталось совсем чуть-чуть, и мы будем дома.
 Обычно дети, прежде чем спросить что-то у незнако-мых людей, спрашивают это у своих родителей. Вера совсем не такая – она без обиняков сразу же могла заго-ворить с чужими и выведать всё, что ей надо. Так и здесь – она приподнялась, взявшись за спинку передне-го сиденья, и спросила у сидевших полицейских:
 — Скажите, а вот если мой папа, ну вот с ними со все-ми, если они накинутся на вашу машину, чтобы меня схватить, вы их побьёте? Они нас не захватят?
 Полицейские рассмеялись:
— Нет, не бойся! Смотри, какие у нас автоматы! Папа твой даже близко побоится подойти!
 — А… а чего мы тогда стоим?
 —Да всё, вон уже наши ребята идут.

 В отделение мы так же шли под защитой тех же ребят из полиции. Нас проводили в отдел ПДН, где после не-скольких минут беседы нас проводили к выходу. Там нас ждал мой брат. Вадим был там же, но в другом от-деле — давал показания.
 Мы поехали в машине моего брата. Созвонились с Ва-димом, решили, что он поедет немного за нами, потом покружит немного и поедет домой. Мы же поедем к дому окольными путями. Сначала мой брат повёз нас к себе в баню – если за нами была слежка, пусть они ду-мают, что мы останемся там. Баня была на окраине го-рода. Это был небольшой бизнес моего брата – бассейн, сауна, бильярд, караоке. Сергей приезжал туда, когда мы отдыхали там летом с родственниками из Питера. Поэтому наверняка они клюнут на эту уловку, зная, что мы можем там и остаться. Там можно жить сколько угодно, для этого всё есть, и она не открыта для сво-бодного входа. Мы подъехали, Саша зашёл ненадолго, и через пару минут мы отъехали, но нас уже не было вид-но — мы присели вниз. Когда были уверены, что за нами всё чисто, встали и ехали уже не прячась. По до-роге позвонили Вадиму, он ждал нас в подъезде, пред-варительно пройдясь по всем этажам и убедившись, что никого нет. Мы боялись даже выходить. Вадим стоял на улице у входной двери. Прежде чем нам выйти, он обошёл площадку возле дома, и только потом мы смог-ли выйти.

 Первые три дня Вера ни в какую не хотела выходить на улицу. Но мы её всё-таки смогли уговорить – на дет-ской площадке возле дома у нас всегда многолюдно, и мы втроём, после моей работы, выходили, и хоть и не очень резво, но играли – каждый из нас был постоянно настороже, и даже за Верой мы замечали, что она время от времени оглядывалась тревожно по сторонам.
 Так прошло три недели. Мы гуляли уже два раза в день, днём и вечером.
 По воскресеньям Вадим привозил Веру с Ирой к нам с Максимом, и мы гуляли возле леса, заходя вглубь не более чем на тридцать –сорок шагов. Вере ничего не надо было объяснять, дальше она и не просилась. А ведь раньше мы с ней ходили далеко, особенно летом, а ко-гда с нами был и Максим, мы устраивали шашлыки, завтраки на природе, весёлые игры с мячом. Перед ле-сом сначала шли в детский магазин, и устраивали дет-ский шопинг. Однажды Вера выбрала себе сразу два одинаковых мяча, и так и шла до дома, а потом и в лес с двумя мячами в руках, как с арбузами.  В супермаркете она становилась в тележку, и если зазеваешься возле полки с колбасами, то за минуту в тележке могло ока-заться пять - шесть разных палок колбасы. Потом мы их раскладывали обратно и выбирали «правильные дет-ские сосиски». Но и их она не жаловала, как, впрочем, и мы сами, отдавая предпочтение мясу, котлетам и хо-рошей рыбе. На тех, кто вместе с детьми набирал в Ашане целые пакеты шоколадных конфет, она смотрела долго и с неподдельным удивлением. Однажды одной тётеньке она из тележки подала пакет с нашими сосис-ками, когда та не могла определиться с выбором кон-фет. Но это ей было не более трёх лет.
 Иногда она всё-таки снисходила до шоколада, но толь-ко если там был фисташковый вкус. Сейчас же она во-обще не смотрела в сторону конфет, а на жевательных мармеладных червячков смотрела как на живых, совер-шенно равнодушно. Мы все очень любим сладкое — и я, и Ира, и мой сын Марк – и у меня, и у них на столе всегда много всяких сладостей. Лишнего веса оно нам никому не прибавляет, что до моей дочери, так она во-обще худышка. Может поэтому Вера к нему так и рав-нодушна. Но вот откуда у неё неистребимая любовь к морским обитателям, нас не переставало удивлять. Лад-но ещё, один-два раза в неделю, но она готова есть их ежедневно – мидии, кальмары, уха из сёмги, бутербро-ды с солёной рыбой – самая её любимая еда. Разумеется, со спагетти или макаронами, бантиками всякими.

 Однажды Вера, доедая борщ с мясом, выдала мне:
— Аня, а мне Галя борщ не готовила. Она сказала, что это фигня всякая, что ты мне готовишь и мама.
 Я поставила перед ней вареники с сыром, которые мы с ней утром сами лепили, и уточнила:
— А Галя тебе что готовила?
Вера посмотрела наверх, как делают дети, когда что-то вспоминают, и начала перечислять:
— Ну, там – суп грибной. Это кстати, круто — мне Галя сказала.
— А вы грибы не в лесу, надеюсь, собирали?
— Не знаю, наверно из магазина. Кстати, Аня, — поду-мав немного, спросила она, — а можно я тебя не буду называть мамой?
Я чуть не подавилась вареником.
— Вера, а это с какой такой стати ты должна называть меня мамой? Почему ты об этом спросила?
По её лицу было видно, что она думает сейчас, гово-рить или нет.
— Ну потому, — и после небольшой паузы добавила:
— Потому что Галя меня просит называть её мамой. Я ей говорю, говорю, что у меня мама – Ира, а она мне – «нет»
— Вера, что значит «нет» — ты правильно ей ответила, — я даже не знала, что мне сказать, так всё это странно было.
— Я ей сказала, что у меня уже есть мама – Ира, что это она меня родила, что я у неё целый год в животе сиде-ла…
— Ну, допустим, не год, чуть поменьше…
— Поэтому я и тебя спросила – что мне теперь, и тебя мамой называть, да?
 Вера была очень серьёзна, совсем не как ребёнок.
 Я объяснила ей, что никого кроме мамы, мамой назы-вать больше не надо, а если когда-нибудь баба Галя ещё будет об этом просить, сказать ей, что вообще бабой бу-дет называть, и не бабой Галей, а просто бабой.
Вера задумалась ещё. Я уже встревожилась – что-то ещё её беспокоило.
— Вера, говори всё как есть, никогда так вот не думай долго – мне можно говорить всё, что тебя тревожит.
— Ну ещё она сказала, что ты некрасивая.
— А ты как сама думаешь?
— А я думаю, красивая. И Максим красивый. Я, когда вырасту, выйду за него замуж. Можно?
— Ну потом посмотрим, — я рассмеялась, обрадовав-шись, что трудный разговор, похоже, позади.
— Вера, только вот в чём беда – а я-то тогда за кого выйду, если ты за Максима выйдешь?
— Ну а ты за папу моего, конечно. За кого же ещё?
— Ну да, действительно, больше же не за кого. Ну уж лучше тогда за Володю.
Вера сморщилась и посмотрела на меня удивлённо:
— Ты что – за Володю… он же уже старый, — и сама рассмеялась.
— Никакой он не старый. Мне даже нравится. Вера, а давай мы папу твоего за маму отдадим, а не за меня? Так будет лучше.
— Нет, не лучше. Я так не хочу.
— Ну будет же тогда всё правильно – мама и папа, и ты между ними.
— Нет. Я так не хочу. Мама пусть сама себе выберет.
— Так может она его и выберет?
 У меня сердце замерло – разговор совсем не детский.
— Нет. Не надо папу. Я ей сама тогда выберу.
Я уже раскладывала перед ней краски, альбомы – мы в это время утра всегда с ней вместе рисовали.

 Вечером Вера долго не засыпала. Я подумала, что это из-за того, что она поспала днём, но дело явно было не в этом. Сказки были прочитаны, потом ещё и рассказа-ны, а уж это-то раньше всегда быстро помогало. Я и са-ма в детстве больше любила, когда мне рассказывали, а не читали, поэтому готовилась заранее — перед выход-ными я выбирала сказку, которую я Вере именно рас-скажу, добавляя ещё и от себя кое-что. Она очень люби-ла сказку «Огниво», но и она была уже позади, в моём варианте. Вера то вздыхала, то смотрела в потолок, то на окно, пока вдруг не выдала мне:
— Аня, закрой окно.
У меня оно было приоткрыто, я всегда так спала, и ко-гда Вера была у нас, мы с ней спали вдвоём на большой кровати, а Максим спал на диване в другой комнате. К тому же, отопление работало вовсю, а на улице была ещё плюсовая температура, несмотря на середину де-кабря. И окно в этой комнате всегда было открыто, я не выносила вида закрытых окон.
— Вера, тебе что, холодно?
— Нет. Но я просто вот что подумала. Это какой у вас этаж?
— Четвёртый. А что?
— Я думаю, что на четвёртый этаж мой папа может с друзьями залезть. Сделает такую большую лестницу — турник— и заберётся. И украдёт меня. Только ты не бойся, — она посмотрела на меня серьёзно, — я спать буду несильно, по чуть-чуть, и тебя разбужу. Но давай мы всё-таки закроем.
Я прижала её к себе и попыталась успокоить, как могла. Окно я закрыла, и Вера сразу уснула.

 …Мы смотрим телевизор с Верой, какие-то мультики. Ира на кухне, готовит обед. Вера начала переключать каналы и попала на взрослый фильм, где целовались парень с девушкой. Я выхватила у неё пульт, переклю-чила снова на мультики, а она засмеялась:
 — Прямо как Сергей с Настей.
— С какой ещё Настей? – то, что Вера называла отца то папой, то Сергеем, нас уже не удивляло,  — она не це-ремонилась со статусами, и только мама у неё всегда была мамой.
— Ну с Настей, той, которую он за попу хватает.
— Что?! Это где ты такое видела, давай рассказывай!
— Они вот так целовались, — Вера взяла моё лицо в руки и легонько поцеловала в губы, потом засмеялась:
 — Они лежали на диване, и Сергей Настю за попу хва-тал.
Я была в шоке, и как продолжать такой разговор, не знала.
— Вера, а где ты в это время была?
— Я смотрела мультики. Но я всё видела, всё-всё.
Я рассказала об этом Ире.
— Да она уже мне говорила об этой Насте. Мам, хватит об этом – Насти, Кати, Дуни — какая мне теперь разни-ца. Мерзко то, что это всё мой ребёнок видел.
 
Глава XII. Беги, Вера, беги!

Если взять в дорогу молоток,
То вдоль неё повсюду будут лежать гвозди.
 
                На следующей неделе Вера опять меня встревожила. Когда мы вышли втроём погулять у нас во дворе, она отбежала от нас и закричала:
 — Смотрите, как я быстро научилась бегать! Я быстрее вас бегаю!
— Конечно, быстрее! – мы стали её догонять — она действительно не по-детски старалась бежать быстрее. Я, честно говоря, и вправду не смогла её догнать, толь-ко Ира смогла.
— Вера, — запыхавшись вконец, проговорила я, — ты и вправду как чемпионка бегаешь.
— Верочка, а зачем ты так быстро бегаешь? Так можно и упасть, и вообще от мамы и бабушки не надо так да-леко убегать. Тут могут быть собаки или ещё что, — даже Ира устала, пока её догоняла.
— Я хочу ещё быстрее бегать! Чтобы, если папа из-за угла выбежит, они меня чтобы не догнали.
 Мы переглянулись, Ира сразу чуть побледнела, и вид у неё был испуганный. Наверно, у меня был такой же.

 До Нового Года оставалось две недели. Мы ещё не зна-ли, как мы его проведём – ребёнку нужен Дед Мороз, Снегурочка, ёлка в садике, хоровод с детьми, но о сади-ке мы не смели и мечтать.
 Моя племянница из Питера пригласила нас на Новый Год к ним, и мы решили, что Ира и Вера туда поедут в конце месяца, но билет было решено из соображений осторожности брать перед поездом, хоть и была вероят-ность остаться без билета.
 
 Моя дочь уже третью неделю не ходит на работу, и я не могу смотреть на её уставшее и постоянно напряжённое лицо. Эта ситуация неопределённости утомила всех, и больше всех, наверное, Веру.
 Мы звоним Сергею каждый день, но он только пару раз за всё это время взял трубку и сказал, что обо всём бу-дем говорить в суде. Ещё надеясь, что здравый смысл победит, мы время от времени звоним то Галине, то Владимиру Ивановичу, но никто не отвечает ни на звонки, ни на смс-ки.
 Ещё в ноябре мы составили соглашение на разделение времени общения с Верой и выделили ему три дня в неделю, и этого более чем достаточно.  Хотя Вера уже давно привыкла жить на два дома – два дня у нас, один – у них, потом три дня у нас, снова один день у них. Мы живём не так далеко друг от друга, и поездка от до-ма до дома занимает не больше двадцати минут.
 Соглашение мы отправили Сергею по почте, осведо-мив его смс-кой. Он позвонил Ире, сказал, что у него тоже есть свой вариант соглашения. Моя дочь попроси-ла его привезти свой вариант ей на работу, где она и собиралась с ним поговорить. Но он не захотел разгова-ривать, попросил выйти Вадима. Он вышел, Сергей ему просто вручил конверт и без слов ушёл.
 — Мама, он просто издевается, — Ира позвонила мне сразу, как только прочитала предложенный им вариант мирового соглашения, — он выделяет мне один день в неделю, выходной. То есть она должна будет практиче-ски жить у него, а я должна довольствоваться одним днём. Может, у него и правда «не все дома»?
— Да все у него дома, все. Такой бред в одиночку не придумаешь. Он тебе предлагает заведомо неприемле-мые условия. Потом в суде скажет, что он пробовал до-говориться.

 Восемнадцатого декабря состоялось первое судебное заседание. Ира пришла на него с подругой Леной и Ва-димом. Я осталась лома с Верой.
 Мне потом дали послушать запись диктофона. Разме-ренно-скучный голос судьи, почти не задававшей ника-ких вопросов, а лишь выполняющей формальный ход дела; путанная и сбивчивая речь Сергея.
 Потом мы все поняли, почему всё было именно так. Они не хотели пока что показывать нам зубы – пока Вера была с нами.
 Нами было предложено заключить мировое соглаше-ние, на прежних условиях – они забирают у нас Веру, как и прежде, два раза в неделю, включая один выход-ной. Но их это не устроило. Им нужно было то же са-мое для нас. Ира была возмущена. Вера будет жить у Сергея – это невозможно!!

…Перед заседанием Сергей, проходя по коридору, не глядя бросил рядом с Ирой пакет с её вещами с Верино-го Дня Рождения – платок, перчатки и оторванная от её блузки пуговица…

 Мы пытались дозвониться то Сергею, то его родите-лям, но они, если и отвечали на звонок, с Верой поче-му-то не хотели говорить. Нам было понятно – они боя-лись, что мы запишем разговор на диктофон, и будет ясно, что Вера не хочет такой ссоры между родителями. Но Вера очень скучала по маме Сергея и даже однажды незаметно взяла телефон Вадима и под столом погово-рила с Галиной, а Вадим услышал. Она говорила Га-лине, что скучает по ней и хочет, чтобы она приехала к ней с мамой в гости…
 А как-то вечером пришла смс-ка на Ирин телефон, от Сергея.
 «Вера, скоро Новый Год, и мы с тобой поедем к самому Деду Морозу на ёлку. Обязательно поедем!» 
 Как будто Вера умеет читать.
 … Как жаль, что мы не забили вселенскую для себя тревогу после такого смелого заявления. Это нас «вели-кодушно» предупредили.

  Двадцать пятое декабря. Я ехала к ним домой сразу после работы. На душе было нехорошо. Я не могла объ-яснить сама себе, почему мне так плохо, но нехорошее предчувствие давило на меня. Уговаривала себя одними и теми же дежурными фразами, что когда-нибудь всё образуется, но слово «когда-нибудь» сводило на нет все мои усилия.
 Мы вместе пообедали, и Ира сказала, что надо поехать на вокзал за билетами. Ни я, ни Вера не хотели ехать куда бы то ни было.
— Мама, я не хочу никуда ехать. Я с Аней посижу до-ма, ты поезжай одна.
 Вера даже выглядела усталой.
 Но моя дочь почему-то ни в какую не хотела ехать од-на. Мои уговоры тоже не дали результата.
— Всё, Вера, давайте будем уже одеваться.
Такой капризной я видела свою внучку первый раз в жизни. Вся одежда на ней «сидела как-то не так», то тут перекручено, то там завёрнуто, то вообще кофта не та. Тогда Ира пошла на крайнее и сказала, что если она не перестанет капризничать, то к Севе в Питер мы точно не поедем, а билет без неё не дадут.
 Сева — сын моей племянницы Юли, которого Вера очень любила. Он старше Веры на два с половиной го-да. Когда они приезжали к нам летом погостить, Вера не отходила от него ни на шаг, гордо всем на улице го-ворила, если взрослые заговаривали с ними: «А это мой братик!»
 На вокзале Вера расшумелась, бегала по залу перед кассами, а я её фотографировала. Ира взяла билеты на следующий день, поэтому надо было срочно собирать вещи. Когда мы вышли с вокзала, мне как будто кто в голове вслух сказал: «бери такси, поезжай домой», что я и предложила Ире. Но ей надо было ещё зайти в Цен-тральный суд, написать заявление на передачу дел в наш районный. Это была простая формальность, на не-сколько минут, но нам с Верой совсем не хотелось туда идти. Именно идти, так как до суда от вокзала было не более пяти минут пешком. Вера выглядела очень уста-лой.
 Я взяла её на руки. Так и дошли до суда – Вера на ру-ках то у меня, то у Иры. Мы посидели в здании суда с Верой, Ира минут за пятнадцать всё закончила и спу-стилась к нам. Мы вышли из суда, пошли в сторону остановки. Ира несла мою сумку, я несла Веру. Я внут-ренне была недовольна Ириной страстью к пешим про-гулкам. Ей только дай направление – она будет идти и идти, это у неё от отца.
 Я несла Веру и вспоминала, как однажды, когда мы всей семьёй отдыхали в Дивноморске, Ира и Вадим ре-шили сходить пешком до Геленджика, а это около восьми километров. Причём идти решили берегом моря по скалам. Ире было тогда лет пятнадцать. Они вышли в три, а вернулись примерно в девять вечера, и даже не усталые. Ира принесла веточку со скалы, где им при-шлось переступать через полуметровую расщелину, глубина которой была около пяти метров. «Победная веточка», сказала она тогда.
 …Сейчас бы нам эту веточку. Но в нашем распоряже-нии были сплошь соломинки. Как показало первое за-седание суда.
… Мы проходили мимо кондитерского магазина, и я предложила Ире зайти купить шоколадку для бодрости, но она ответила, что уже темнеет, и нам надо бы пото-ропиться. Далеко от дома, в центре города, хоть и при большом скоплении людей, мы не чувствовали себя в безопасности, но и сидеть дома, как будто мы в тюрьме, было невыносимо.
 Вера положила голову мне на правое плечо и тихо дремала. Я уже слышала её посапывание. Её большой капюшон закрывал мне дорогу, и я потихоньку попра-вила его. Она подняла голову, внимательно посмотрела на меня, как будто что-то хотела сказать, снова положи-ла голову мне на плечо и сразу же засопела.
 Я несла её очень осторожно – дорога была не очень ровной, бордюры, лужи. Мы подошли к перекрёстку.

Глава XIII. Безумие

                …Потом… потом было всё как во сне, и не со мной – моё сознание как будто переключило меня на взгляд со стороны, и хотя это было со мной, но как во сне… Сзади меня кто-то схватил, потянул руки назад, в это же время у меня стали вырывать Веру. Она отчаян-но сопротивлялась. Я не слышала никаких звуков – мир для меня в этот момент был полностью безмолвным. Привёл меня в себя крик моей дочери:
 — Помогите! Ребёнка украли!
Я очнулась, но поняла, что прижата к стене дома, и ме-ня держит кто-то большой. Не знаю, как, но я вырва-лась, увидела, как Сергей бежит от дороги, поднимает Верин сапожок, бросает его в машину во втором ряду и бежит в мою сторону. Ира в это время перегородила путь машине, легла грудью на капот, но машина поеха-ла прямо на неё, и она соскользнула вбок от машины. Я же ничего этого не видела, глядя только на Сергея, пе-рехватила его, толкнула на какую-то машину, стоящую на светофоре, и стала его держать, но сзади на меня снова напали и с силой оттолкнули. Сергей побежал направо от перекрёстка, к другой машине.
 Потом помню лицо Иры, белое и испуганное.
 — Мама, он её украл! Он украл Веру!
 Она выскочила на середину перехода, стала огляды-ваться по сторонам, а я поняла, что мне сейчас не до обмороков – моя дочь в опасности — её сердце, её рас-судок. Я взяла себя в руки.
 — Всё, успокойся. Успокойся, — я трясла её за плечи, а она смотрела на меня круглыми от страха глазами и дрожащими губами пыталась что-то ещё сказать.
 — Она же с отцом, это был Сергей — ты сама видела. С тобой всё в порядке?
 К нам подошёл парень, узбек.
— Я бежал за его машиной. Ключи в него бросил. Он уехал вот туда, — он показал рукой направо от пере-крёстка.
— Это был её отец, — я видела, что парень откровенно был в шоке, и с неподдельным ужасом смотрел то на меня, то на мою дочь:
— Отец? А зачем он это сделал? – Парень был удивлён.    
 — Я побегу к машине полицейских, вон она, — и он побежал к большому перекрёстку, где всегда стоит пат-рульная машина.
 Но нам уже было всё равно. Мы знали, что ничего уже не поможет. Они следили за нами, они готовились, у них тут всё схвачено. Мы стояли, не зная, что нам сей-час делать. Эта беда обрушилась на нас, как лавина. Ничего не имело значения – Веры с нами нет. Я стара-лась не думать, как она всё это пережила. Я не слышала её крика, не видела, как она вырывалась у Сергея – моё сознание было затуманено, но я понимала, что для неё это сильнейший стресс.
 Я смотрела на дочь – она тоже сейчас была как ребё-нок. Растерянный и испуганный взгляд, она продолжа-ла стоять на переходе, осматриваясь по сторонам, как будто Вера от неё убежала и спряталась.
Мне стало страшно.
 — Пойдём, — я взяла её за руку, повела через переход.
 К нам подошли двое, парень с девушкой.
 — Чем вам помочь? Как вы?
 — Да уже ничем. Вы что-нибудь видели?
 — Только с того момента, как услышали крик. Потом уже увидели, как мужчина в сером свитере побежал к машине, а за ним узбек побежал – он что-то в него бро-сил.
 — Оставьте нам свой телефон, пожалуйста. Нам нуж-ны свидетели.
 — Конечно, записывайте.
 Мы записали номер его телефона. Парень-узбек тоже оставил свой телефон. Но сказал, что завтра уезжает на родину и вернётся только через месяц.
 — Я всё рассказал патрульным, они сказали, чтобы вы к ним подошли. Да, ещё запишите номер машины, на которой уехал тот мужчина, который вашего ребёнка украл. Им я тоже сказал, — он кивнул в сторону пере-крёстка.

  Мы сидим в патрульной машине и ждём Вадима. И полицию. Потом едем домой – мы с ней в полицейской машине, и с нами сотрудница ПДН. Разговаривать между собой нам не разрешили.
  Дома они снимали с Вериных игрушек отпечатки пальцев, смотрели её вещи, спрашивали что-то, и нам было непонятно, зачем они это делают – при чём тут Верины отпечатки пальцев.
  Двое мужчин в штатском с папками в руках просто слушали, стоя в холле, а нас опрашивали по отдельно-сти — мою дочь – на кухне, а меня в гостиной. Женщи-на из полиции по нескольку раз задавала мне одни и те же вопросы, как будто её что-то не устраивало. У меня вдруг закружилось и всё поплыло перед глазами.
  Мужчина в штатском, наблюдавший за нашей беседой, позвал мою дочь, попросил для меня капли от сердца.
 — Пусть кто-нибудь другой принесёт. Ей сюда нельзя, я веду опрос, — женщина, которая меня опрашивала, была явно недовольна.
 Капли Ира передала через мужчину. Когда мне стало лучше, снова пошли те же вопросы.
 Я не выдержала:
 — Скажите, что Вам не нравится в моих ответах? Я описываю то, что видела я – в самый момент нападения я не знала, кто на нас напал.
 — Да, но дочь-то ваша знала! Она же видела, что это был отец девочки! Чего вы испугались?
 — Да я не знаю, что видела моя дочь – я-то вам расска-зываю то, что видела я! А я сначала почувствовала, что меня схватили сзади! И кто вырывал Веру, я не видела – у меня было шоковое состояние. Но голос я слышала – голос Сергея.
 — Так а чего у Вас шок-то был? К ребёнку подходит отец — не кто-нибудь посторонний.
 Я видела, что от меня хотят совсем не то, что я расска-зываю.
 — Простите, но Вы будете записывать только то, что я скажу, и мои ответы прошу больше не комментировать, — я уже дерзила представителю правопорядка.
 — Здесь я задаю вопросы, а Вы на них отвечаете.
 — Вот именно – отвечаю, то есть говорю то, что виде-ла и чувствовала! Или Вы там тоже были и видели всё как-то иначе? Почему Вы задаёте мне одни и те же во-просы по нескольку раз?
 — Вы сказали, что ребёнка бросили к незнакомым лю-дям. Откуда Вы знаете, что ребёнку они незнакомы?
 — Они мне незнакомы! Мне! И машина мне незнако-ма! И того, кто держал меня сзади, я даже не видела!
 — Но Сергея-то Вы видели? Кого же Вы к машине припёрли? – Женщина уже почти кричала на меня.
 — Что Вы от меня хотите? Давайте я Вам скажу, что мы встретились в кафе, что мило побеседовали, что Сергей мою дочь поцеловал, и мы мирно расстались!
 — Вы мне сейчас сказали, что ребёнка бросили к не-знакомым людям, в незнакомую машину. Бабушка ре-бёнка – это, по-Вашему, незнакомые люди, да?
 — А откуда Вы-то знаете, кто был в машине?
 Женщина молчала, буравила меня взглядом. Я повто-рила вопрос.
 — Вы, наверное, не поняли, кто здесь кого допрашива-ет.
 — Так меня допрашивают? – Я посмотрела на мужчину в штатском, адресуя вопрос ему.
 Мужчина подошёл к женщине-полицейскому:
 — Пожалуйста, заканчивайте, им нужно отдохнуть.
 — Я оговорилась.
 Я ещё раз описала то, что произошло, прочитала напи-санное, подписала, и всё это время женщина в форме смотрела на меня так, как будто я всё это выдумала.
   
  Уже на следующий день о том, что с нами произошло, мы читали в интернете. Кто-то написал, что «женщин явно подкарауливали, так как до нападения мужчина стоял за углом и выглядывал», кто-то видел с момента нападения и просто описывал произошедшее. Много было комментариев, в основном в адрес нападавших. Вездесущая газета «Наше» выложила свою заметку, пе-реврав всё так, что как будто отец ребёнка просто по-просил погулять с ребёнком, случайно увидев бывшую супругу, она не согласилась, он забрал ребёнка, но сей-час ребёнок с мамой. Причём они даже про возраст «су-пругов» написали: «двадцатишестилетний мужчина и тридцатидвухлетняя женщина». Кто им это мог ска-зать?! Моей дочери тогда было тридцать, Сергею – тридцать два.
 
 …Накануне произошедшего Вера написала письмо Де-ду Морозу, и когда я зашла к ним после работы, она вручила его мне:
 — Аня, ты сегодня обязательно пойди в лес и оставь вот это письмо на дереве. Это для Дедушки Мороза. Хочешь, я прочитаю тебе, что написала?
 — Конечно, Верочка, прочитай!
  — «Дорогой Дедушка Мороз! Подари мне пожалуйста на Новый Год конструктор. Я весь год себя вела очень хорошо. Спасибо. Вера.» И ещё – ты сфотографируй это письмо на дереве, ну, когда положишь. Чтобы там ещё беличий домик был рядом, ладно?
  — Обязательно сфотографирую. И даже видео сниму.

 В тот же день, не заходя домой, я отнесла письмо в лес, недалеко конечно – было уже шесть вечера, темно, но письмо было доставлено до дерева, сфотографировано и отснято.
 Я успела «отчитаться» Вере в тот день, когда нас раз-лучили таким варварским образом, но мы так и не узна-ли, был ли среди новогодних подарков под ёлкой и конструктор тоже. Сергей не отвечал на звонки.
 Мы написали ему про конструктор смс-кой, но он ни-чего не ответил.   
  Тридцать первого мы написали Сергею смс, что прие-дем поздравить Веру, просили его разрешить просто подарить хотя бы игрушки, хоть на несколько минут. Он, наконец, ответил — разрешил. Мы поехали к ого-воренному времени к его дому. Только повернули на его улицу, он позвонил сам и сказал, что их нет дома, что они уехали на праздники в Москву. И что сейчас они в лесу. Мы остановились, не доехав метров двести до его дома. Было ощущение, что нас видят и передают всё это Сергею.
 — Сергей, — попросила Ира, — дай мне хоть немного поговорить с Верой. Пожалуйста.
 — Да она убежала далеко, она с детьми играет, — он был как будто расположен говорить, не грубил, но нам надо было слышать Веру.
  Сергей положил трубку. Мы долго звонили, звонки проходили, а когда он всё-таки ответил, сказал, что плохая связь – прерывается. Но звонки шли. Ира его всё-таки уговорила, и Вера взяла трубку.
  — Мама, я в лесу, мы тут играем.
  — Верочка, поговори со мной, я по тебе соскучилась.
  — Мамочка, я тоже по тебе….
  Было слышно, что телефон у Веры просто отобрали. Ира звонила минут двадцать подряд. Сергей просто не отвечал, телефон не отключал почему-то, наверно про-сто ставил на беззвучный режим. В какой-то момент ответил — Ира уже чуть не плакала, просто умоляла его дать Вере телефон. Он сдался, Вера снова подошла, но было слышно, как он ей что-то шепчет. Мы услышали, как Вера ответила Сергею: «я не буду это говорить» и убежала.
  — Ну, а..а..на не хочет говорить.
  — Сергей, у тебя совесть есть или нет? Я всё слышала. Что ты ей там нашёптывал? Чего ты добиваешься, ска-жи! Просто скажи, что вам всем вообще надо, зачем вы это делаете?!
  Пока она говорила, он мычал что-то непонятное, нёс какую-то ахинею, заикаясь, и просто бросил трубку. Больше он нам не ответил.

 А утром этого же дня (тридцать первого декабря!) к Ире неожиданно нагрянула опека, якобы для разговора.
 Их пригласили на кухню, предварительно дав возмож-ность пройти по всем комнатам. Разговор был «ни о чём». Они, как нам стало потом понятно, просто хотели описать вполне объяснимый беспорядок в доме каждой нормальной семьи накануне предстоящего праздника. Но мы же были «ненормальные», и у нас был, как назло для них, снова порядок – никакой грязной посуды, не-убранных постелей или пыли. Правда, каши в холо-дильнике для ребёнка снова не оказалось. И этот факт обещал нам стать минусом, судя по выражению их ли-ца.
  Они удалились, лицемерно улыбаясь, с пожеланиями всего наилучшего в Новом Году. Чего и мы им пожела-ли.
      
  Новый Год Ира встретила дома, одна. Как ни уговари-вала я её приехать к нам с Максимом, она так и не со-гласилась. Приехала первого, и мы просто лежали на диване и смотрели телевизор. Мой сын Марк отмечал где-то с друзьями, дома никого не было, и она не вы-держала конечно. Моё сердце просто разрывалось.
 Я не знала, как её утешить. Она даже на телефонные звонки друзей не на все отвечала. Но нам каждый день звонила Юля, моя племянница из Питера, Ирина двою-родная сестра. Она всегда была рада её слышать, и они говорили иногда по часу. Юля несколько дней уговари-вала нас приехать к ним, и мы сдались. Тем более, что были рабочие каникулы и у меня, и у неё. И мы поеха-ли.
   
  Путешествие в Северную столицу пошло нам на поль-зу. Смена обстановки, прогулки по Питеру, по Икеа – всё это отвлекало нас на какое-то время. Мы получили хорошую юридическую консультацию, записали всё, что надо делать, чего не надо делать. Но было одно «но»: если суд куплен, никакие аргументы не будут приниматься во внимание. Открыто нам этого не гово-рили, но мы уже сами это всё понимали. И сдаваться не собирались.
  Дома мы готовились к суду, который должен был со-стояться двадцать третьего января, на мой день рожде-ния. Но он не состоялся – Сергей не явился на заседа-ние, прислав в суд какую-то отговорку. И даже не при-слал адвоката. Почему нас об этом не известили, и так было понятно уже — симпатии суда вычертились ещё на первом заседании.
 Но почему не знал об этом наш адвокат? Сергей пре-дупредил канцелярию заранее, и в таких случаях звонят хотя бы адвокату. Впрочем, мы на это уже не обращали особого внимания.
  Позднее пришло письмо из суда, в котором нас изве-щали о новой дате – восемнадцатое февраля.

  Вернувшись от родственников из Питера, мы в пол-ной мере ощутили прежнюю тревогу и боль. Включи-лись в работу, потому что как бы то ни было, но нам нужны были силы для длительной, как теперь уже стало совершенно ясно, борьбы. Сидеть дома и наматывать сопли на кулак не представлялось возможным, тем бо-лее нам этого никак не могли позволить друзья и род-ственники. И моей дочери, и мне постоянно кто-то зво-нил и «держал в тонусе». Коллеги по работе, соседи по этажу, которые конечно же заметили Верино отсут-ствие. Но все эти старания хоть и имели определённое действие, стресс брал своё.
 Ира похудела ещё больше. Лицо, чуть посветлевшее на отдыхе у родственников, снова приобрело усталый вид.
 Моя дочь не подпускает в свой внутренний мир нико-го, даже меня. И не только «даже» — возможно, именно меня. Давая своим детям внутреннюю свободу, время от времени я всё-таки делаю попытки внедриться в их личную жизнь. Но так делает каждая мать.

 … Я так росла – меня не контролировали ни в школе, ни в личной жизни, не контролировали в привычном для сегодняшнего мира понимании. Мои тетрадки не проверялись, но каким-то образом от родственников вообще и от родителей, в частности, я понимала и точ-но осознавала, к чему приводит отсутствие усердия и лень, которую в той среде, где я воспитывалась, прези-рали больше всего. Поэтому ни я, ни мои братья и сёст-ры даже не знали, что это такое – все были задейство-ваны по максимуму, и никто не жаловался. В школе все учились так, что неизменно, от старших к младшим, пе-редавалась эстафета того, что на родительских собрани-ях моих братьев и сестёр хвалили «в первых рядах», и мы, младшие, волей или неволей, но марку держать должны были обязательно. Не в духе соревнования, а просто потому, что у нас так заведено. Мы не должны были позорить своих предков – это было впечатано в нас.
… Мой дед был «кулаком», в семье было восемь детей, и тоже все были задействованы, и без посильной рабо-ты не сидел никто. Зато в семье моей мамы всегда была в достатке еда, одежда, было чисто и опрятно – моя ба-бушка была редкой чистюлей. Любовь к чистоте и по-рядку передалась всем моим братьям и сёстрам, и никто не позволял себе даже во время болезни держать дом «в чёрном теле».
 Сейчас это было как спасительный метод борьбы со стрессом: и я, и моя дочь постоянно в доме что-то намывали, меняли, пока силы совсем не оставляли нас. Меня в моей дочери это порой раздражало – она как будто заполняла промежутки между делами наведением порядка и чистоты. Я ворчала, вызывая в ней привыч-ное для нас обеих моё недовольство, а сама себе гово-рила, что упрекаю её именно в том, в чём «грешна са-ма». Наверное, это проявлялось во всём.
 … Поэтому даже сейчас, по прошествии уже почти трёх лет от начала «атаки» на нашу судьбу, я не могу похвалиться тем, что знаю о своей дочери всё. Более того, я только начала понимать, что внутренний мир моей дочери имеет под собой ту же основу, что и у ме-ня, но тем не менее разительно отличается в эмоцио-нально-оценочном качестве. Этот «загадочный пласт» присутствовал и в моём бывшем муже, что и явилось в своё время моим внутренним ориентиром на роль отца моих будущих детей. И сейчас тот «пробел», который я как сквозь тусклое стекло стала понимать в себе, запол-нялся тем «багажом», которым и были нагружены мои дети. И как ни горько мне было это осознавать, но не я, а именно они являются моими воспитателями, моей лакмусовой бумажкой.
 Рассуждая по этому поводу, в конце концов я поняла, что огорчаться из-за этого мне не стоит, главное – они были мудрее меня, и это совершенно точно. Или просто проницательнее. Духовно и морально они оказались в этот отрезок времени старше меня, и когда я заходила к ним, а было это почти каждый день, ни я мою дочь, а она меня больше успокаивала. Да, она упала, и я тоже упала, но я всё ещё раздирала свои коленки, не в силах встать, а она меня поднимала и заставляла идти дальше, в какие-то моменты отодвигая в сторону и принимая удар только на себя. Она чувствовала в себе запас сил, просто осознавая, что до них нужно добраться, и ис-пользовала всевозможные методы для этого – йога, мантры и прочее, прочее. В какой-то момент я для себя открыла, что это не только заслуга генов их отца (и ме-ня, соответственно, как правильно выбравшую его для них), но и со стороны генов моих родственников име-ется почти такой же экземпляр в виде моей племянни-цы.
 Дочь моего старшего брата всех нас удивляет своей «необычностью» для современного мира. Она настоль-ко светлый человечек, что я не могу даже представить, что она способна сказать что-то резкое, грубое. Конеч-но, моя дочь в этом плане далеко не такая, но их, двою-родных сестёр, объединяет очень многое в духовной практике – отказ от красного мяса моей дочери полно-стью «роднит» ещё и дополнительно с её сестрой, кото-рая мяса давно уже не ест вообще. Мясо мешает «присо-единению к высшему», – так в общей сложности я называю то, что они практикуют. Правда, в отличие от Риты, моя дочь ест то, что ей хочется, просто стремится к тому, чтобы ей этого не хотелось – спиртное, красное мясо, колбасы и «грязная пища» — та, в которой много всяких добавок и красителей, на всё это непримиримый запрет. Поэтому и для Веры у неё всегда было только то, что не могло ей навредить. Нет, в хорошей компа-нии они обе могут себе позволить что-то из того, что «запрещено», но только самое лучшее и достойное. Зву-чит пафосно, но тем не менее это так. Я не могу сказать, что они какие-то «замороченные солнцееды», как мо-жет сложиться первое впечатление из того, что я здесь описала, они просто думают и заботятся о своём духе и теле. И это их объединяет. А со мной разъединяет. Я и мясо ем, когда хочу, и сосиски, не придавая этому тра-гического оттенка. Спиртное просто никогда не любила и не понимала его вкуса, разве только сухое вино в ка-стрюлю с рыбой, или красное – в мясо для шашлыка. Лишнего веса мне это особо не добавляет, но пару-тройку килограммов в своём теле я всё-таки считаю лишними. Так что у нас в роду имеются два «наблюда-теля» — один пассивный и один активный, и расслаб-ляться, хоть и по-тихому, они, каждый в своей семье, никому не дают.
 Вот и сейчас те моменты, которые они проводят вместе – Рита иногда бывает у моей дочери в гостях, я вижу, как светлеют её глаза после таких встреч, и она стано-вится немного сильнее. Меня в это время никогда не бывает у неё – то обстоятельства складываются таким образом, что я не могу прийти, то ещё что-то, но с Ри-той я встречаюсь только, когда мы ездим с моим стар-шим братом, её отцом, и с Ирой в село, где всё ещё сто-ит наш семейный родительский дом, и где могилы моих предков..
 Я бесконечно благодарна небу и Богу за то, что в нашем с дочерью испытании моя дочь оказалась доста-точно мудрой и выдержанной, и те качества, которые были в неё заложены ещё с рождения, пригодились «в лихую годину».
 Больше всего я боялась за душевное состояние своей дочери, и первое время она ещё не могла держать себя в более менее безопасных для здоровья рамках, но крити-ческие для нас обеих полгода в конце концов прошли, и мы не оказались «в психушке», как на то рассчитывала Галина, мать Сергея, и о чём она в открытую говорила (вернее, кричала). Не дали результата также и её «чёр-ные» старания: рассыпанная земля у порога квартиры, кучи грязных тряпок у подъезда — можно долго пере-числять.
 Их ведунья, которую её соседи называли не иначе как ведьмой, уже получила своё – соседи охотно рассказали её «прошлое, настоящее и возможное будущее», которое обычно ждёт чернокнижников. Это я постаралась – навестила её соседей и узнала, что белый, непохожий на других, дорогой автомобиль до сих пор регулярно появляется около её дома. Сейчас же эта женщина больна и каждый день ходит в поликлинику.
 Я и моя дочь не из тех, кто не верит в существование этих «чёрных» сил – мы верим, что они есть, но мы и не из тех, кто впадает в панику, веря также и в то, что Гос-подь, если и допускает верящим в Него испытания, то не забывает дать им свой щит и силы справляться с этой чёрной силой.
 …Просто иногда нам казалось, что эти испытания нам не под силу.
   
 Почти каждое воскресенье мы с моей дочерью вместе делали променад по Ашану и Сити-парку, куда и с Ве-рой мы приезжали довольно часто. После всевозмож-ных веселий мы сидели в кафе, ели блинчики, а Вера без умолку щебетала. Ностальгия по этим местам нас не покидала, но мы не в силах были снова сесть за те же столики, даже близко не подходя к «запретной для нашего душевного равновесия» зоне.
 В один из таких воскресных дней мы благополучно скоротали время, пройдясь по привычным местам, и оттуда Ира поехала к себе домой, а я – к себе. Мы с Максимом в то время снимали квартиру на окраине го-рода, поближе к тому месту, где строили дом. Поэтому и снимали квартиру – чтобы построить дом, о котором я давно мечтала, пришлось продать квартиру. Это позже мы уже перебрались в тот квартал, где живут мои дети, почти рядом.
 …Ещё на остановке в Ашане у меня было чувство, что за мной следят. Это чувство было мимолётным – при-ходит мысль и тут же уходит, потом снова начинаешь уже кожей чувствовать: что-то не так. Примерно через полчаса я вышла на своей остановке, чтобы пересесть до своего микрорайона, и поняла, что возле меня уже минут пять трётся одна и та же девушка. Чуть выше среднего роста, с ярким модным маникюром, чёрная вся – и волосы, и глаза, чуть раскосые, и одежда – так обычно одеваются женщины с Кавказа – они особенно любят чёрное. Симпатичная, лет двадцати пяти, не больше – я успела оценить её, прежде чем мои подозре-ния подтвердились.
 Я нарочно пропустила свой автобус, чтобы посмотреть, уедет ли она до меня. Она пропустила все маршруты. Просто стояла недалеко, иногда бросая в мою сторону взгляды, и тыкала указательным ногтем в телефон. Я решила сделать «ход конём» — пошла в сторону «Ро-бин Сдобин» — к нему вела узкая дверь, и когда я захо-дила в неё, «девушка с гор», как я её мысленно назвала, поспешила протиснуться вместе со мной. Это было да-же смешно – там никого не было, и что её заставило так тесно ко мне прижиматься, мне тогда было совсем не-понятно и странно. Присутствия духа я от такого тесно-го контакта с «молодым телом» не потеряла и решила «выдержать паузу». Девочка в «Робин Сдобин» оказа-лась очень тактичной и даже через две-три минуты, по-ка я бесцельно водила глазами по кексам и рулетам, не пристала ко мне с вопросом «Вы что-нибудь выбрали?» Моя «притеснительница» вообще откровенно изучала «Права Потребителей» на стене, и мне даже стало инте-ресно, что о нас могла подумать продавщица. В конце концов я просто из вежливости купила вишнёвый пи-рожок и снова оказалась вплотную прижата на выходе «молодым стройным телом девушки с гор». В отместку я выдавила на неё вишнёвый джем, он обжёг мне паль-цы, а девушке добавил шарма, если смотреть со спины на стекающую алую струйку.
 Я вытерла салфеткой пальцы и стала в очередь ко вхо-ду подошедшего моего автобуса. Девушка посмотрела в мою сторону и кому-то позвонила. Судя по всему, отве-тили ей после первого же гудка, она сказала несколько слов и положила телефон в сумку. После того, как мой автобус тронулся, «девушка с гор» быстро зашагала от остановки.
 Я села по правую сторону автобуса, возле окна. Когда автобус вырулил на кольцо и, как всегда, остановился, пропуская движение перед выездом на полосу справа, к автобусу, прямо на дорогу, вышел мужчина с мощной фотокамерой и несколько раз направил камеру на меня. Возможно, он снимал просто автобус, то место, где си-дела я, может и не я совсем была ему нужна, но направ-лена камера была именно на меня.
 …Конечно, это совпадение – так я думала, пока ехала. Ехать было недолго – обычно это пять-семь минут.
 Я вышла, спокойно дошла до своего дома, и подходя к своему подъезду, поймала себя на мысли о том, что уже привыкла к тому, что так часто вижу вот эту белую ма-шину и сидящего в ней мужчину, говорящего по теле-фону. Ничего особенного в этом нет, мне какое дело, кого он там ждёт. Может, жену так своеобразно с рабо-ты встречает. Тем не менее эта машина меня беспокои-ла. Возможно, у меня уже паранойя. Но сбрасывать со счетов то, что он каждый раз, как бросал взгляд на меня, звонил кому-то – я оборачивалась, смотрела – я не мог-ла. Но зачем сейчас-то за мной (а может, и за моей доче-рью тоже) следят? Что сейчас-то им от нас надо?
Такое чувство, что они играют в каком-то реалити-шоу и никак не могут остановиться, добыв приз быстрее, чем сами того ожидали. Надо ещё чем-то себя занять, ведь шоу уже проплачено вперёд.

…Я позвонила Ире, рассказала ей всё это и попросила быть осмотрительнее и внимательнее ко всему, что окружает её. Не выходить из дома, когда уже темно.
 — Мама, а с работы мне теперь с обеда отпрашиваться, да?

 Она с кем-то встречалась, у неё был парень, но она не относилась сейчас к этим отношениям серьёзно, что ме-ня расстраивало. Больше всего я хотела, чтобы моя дочь устроила свою частную жизнь, вышла замуж. Но она не собиралась посвящать меня в свои отношения. Сейчас я была довольна хотя бы тем, что у неё есть защитник, и что если она вечером куда-то и выходит, то она не одна.
 Максим заметил мою тревогу и прямо спросил:
— Ты сегодня какая-то не такая. Что опять случилось? Опять ходили к дому Сергея?
 — Нет. Теперь к нашему дому ходят.
 Мне пришлось рассказать и про «девушку с гор», и про подозрительную машину.
 На следующий день у меня уже лежал в сумочке газо-вый баллончик, а ещё через день – и в Ириной сумочке тоже.
 
 … Подходила к концу первая зима без Веры. В углу прихожей стояла снежная лопатка, на полке под столи-ком лежал её рюкзачок со зверюшками и мыльница в ванную, которую Вера выбирала вместе с мамой.
 Она так и осталась лежать там, словно ожидая, когда Вера сама её положит на раковину. Ей очень нравилось украшать именно ванную, может быть потому, что она, как и её мама, была чистюлей, и не только сама, но и все её игрушки регулярно проходили водные процеду-ры. Наш «британец» Боня, обычно прятавшийся от Ве-ры, так как был очень ленивым соней и не хотел подда-ваться Вериной дрессировке, в такие минуты сидел ря-дом и повиливая хвостом наслаждался журчанием во-ды.
  Всё выглядело так, как будто Вера только что была здесь и сейчас выйдет из ванны или спальни.
 Но однажды я не выдержала, и стала прятать игрушки в шкаф, туда же отправился и аккуратно собранный де-ревянный город.
…Когда Ире было два годика, папа привёз ей из  даль-ней поездки деревянный конструктор – плоские отпо-лированные дощечки и кубики разной толщины — большой набор, которого хватало на целый городок с дорогами, фонарями и всем, что может подсказать фан-тазия. На дорогах этого городка и даже на крыше до сих пор стояли жирафы, медведи, зайцы и прочие дикие и домашние животные, которых Вера расставила за не-сколько минут до того, как мы уехали на вокзал в тот злополучный день. Мы до сих пор осторожно обходили этот город — это было последнее, к чему прикасались Верины ручки.
 Сейчас я смотрела на этот город, и во мне поднималась волна ненависти и непонятной и неведомой до сих пор боли. Я больше не могла смотреть на этот город и ждать, когда мы вместе с Верой его разберём. Быстро, но аккуратно собрала все дощечки и так же аккуратно сложила их в ящик. Этот конструктор неизменно был любимой игрушкой сначала для моей дочери, потом для сына, а потом и для внучки, но сейчас он вызывал во мне слёзы и отчаяние. Моя дочь зашла в комнату и за-стала меня на месте «преступления».
 Она остановилась и просто долго молча смотрела на то, как я быстро собираю то, что нас «связывало» с Вери-ным реальным присутствием.
  — Ну, может, так и нужно. Хватит уже. Альбомы оставь под телевизором, я потом сама уберу их подаль-ше.
  — Да, убери, наведи порядок. Когда Вера вернётся, мы пойдём и накупим новых игрушек. А это всё – вчераш-ний день.
  Я старалась не смотреть на дочь – у меня самой всё лицо было в слезах. На место моей боли сейчас стала ненависть, но я не могла понять, к кому. Мне не хоте-лось смотреть на зиму, на детей, на детские игрушки в магазине, я в эту минуту ненавидела весь мир, и мне было страшно от этого незнакомого чувства.
  Так же, как быстро я собирала Верин городок, так же быстро я уехала к себе домой.
 С трудом преодолев время в пути, рыдания настигли меня за минуту до двери – прямо в лифте, перед тем, как в него забежал подросток с телефоном возле уха. Но мне было уже не остановиться. Мальчик смотрел на ме-ня испуганными глазами, пока я не нашла в себе муже-ства нажать кнопку и просто сказать:
  — Извини, малыш, всё в порядке.
  Дома я дала волю чувствам. Мне казалось, что на меня сверху два последних месяца летели камни разной ве-личины, и я сначала уворачивалась от них, потом уста-ла это делать, и они посыпались так, как будто произо-шло землетрясение, как будто небеса просто рухнули вниз. Не знаю, сколько прошло времени, но когда в прихожей скрипнула открываясь дверь, и вошёл Мак-сим, я уже лежала на кровати, полностью обессиленная, но так и не справившаяся с душившими меня рыдания-ми. На его вопрос, что ещё случилось, я ответила самым коротким словом «ничего», но остановиться всё равно не могла. Я понимала, что не смогу даже встать и хоте-ла только одного – забыться сном неопределённой дли-ны – спать, спать, пока не кончится эта долгая зима. Максим обнял меня, лёг рядом и тоже заплакал. Он не сказал мне в тот вечер ни слова утешения, просто лежал рядом и гладил мои волосы. Потом молча поднял и по-вёл в ванную.
 Включил воду и сунул под неё мою голову.
  — Сморкайся. Сильнее! – Он держал меня за плечи как ребёнка, который долго стоял в углу наказанный, а потом не хотел говорить и признавать свою вину.
  Мне казалось именно так – я была наказана как будто, но не могла понять, за что. А то, что я наказана, я в эти минуты не сомневалась – как небеса допустили такое? Как я и моя дочь оказались в такой западне, что от нас уже ничего не зависело? Вера была не в другой галак-тике – она была примерно в десяти километрах как от меня, так и от моей дочери, но мы ничего не могли сде-лать.    
  Валерьянка и пустырник свалили меня на кровать и погрузили в сон до самого треньканья телефона.
 «Просыпайся, мой хозяин – я хочу тебе сказать, что те-бе сегодня надо на работу не проспать. Солнце светит за окошком, расцветает всё кругом. Просыпайся, мой хозяин – это я, твой телефон»
 Я послушала песенку раз пять, как будто вдавливая в себя эти трогательно-ласковые призывы. Только он в этом разрушенном для меня мире оставался нетронутым и слепо повиновался мне, как повинуется собачка, не знающая никого, кроме своего хозяина.
 «Так. Спокойно. Только с телефоном не разговаривай».
 Это было в моём стиле – я на протяжении всей своей жизни не считала чем-то из ряда вон выходящим для себя «слегка поговорить с чем-нибудь, а не с кем-нибудь». Например, с яичницей, дорисовывая ей луком и редиской усы и губы, или с сыром-луной. Но только когда была одна.
 … Сейчас я радовалась любой возможности привести своё полностью опустошённое состояние в привычные рамки.
  В это раннее предвесеннее утро я была благодарна да-же диктору, который за те пятнадцать минут, что я оде-валась на фоне работающего телевизора, не успел со-общить ни одной душещипательной новости о замёрз-ших котятах, упавшем самолёте или метеорите. Упав-ший год назад метеорит, кстати, почти никак не удивил и не потревожил меня – я тогда смотрела на экран но-утбука совершенно равнодушно и удивлялась только своему равнодушию. Возможно, моё сознание уже при-выкло к тому, что с неба что-то падает – мне регулярно снились чёрно-серые сны, где я нахожусь на поле боя, понимая, что идёт война, и на меня с неба падают бом-бы, но они падают где-то рядом, не задевая меня. Чув-ство страха и брошенности преследует меня на протя-жении всего такого сна и потом ещё долго присутству-ет утром, пока заботы дня не возьмут своё.
  В такие дни всё кажется фальшивым и ненастоящим, и даже солнце как будто не одаривает землю животворя-щими лучами, а просто лениво откатывает свою обяза-тельную программу.


Глава XIV. Корректное правосудие

                Судебное заседание прошло примерно так же, как и раньше, и ничего нового и обнадёживающего мы не получили.
 Я была опрошена в качестве свидетеля. Растерялась, зайдя в «зал судебных заседаний» — комнату не более двенадцати квадратных метров. В правом углу стоял стол, за которым сидела судья, слева, примыкая вплот-ную к стене с окном, стояло четыре стула, где сидели моя дочь (в углу), рядом наш адвокат, и, чуть отодви-нувшись, две женщины из опеки двух районов.
  Я вошла, поздоровалась, секретарь попросила паспорт, и я ничего лучше не могла придумать, как подойти к свободному стулу между Сергеем и его адвокатом и по-ставить туда свою сумку, начав в ней копаться.
  Я растерялась так, что не могла никак расстегнуть бо-ковой карман в сумке. Наконец, паспорт я достала, пе-редала секретарю и отошла к двери, так как больше ме-ста свободного там не было.
  — Вы можете держать сумку в руках. Или поставить на пол.
  Даже судье была видна нелепость ситуации, когда я оставляю личные вещи между двумя своими врагами.
 Я поставила сумку на пол. В ней был включенный диктофон телефона.
  — Вы знаете кого-либо из этих людей?
  — Конечно. Это Сергей, отец моей внучки. Рядом с ним его адвокат, как я понимаю, это моя дочь, …
 — Спасибо, достаточно. В каких отношениях Ваша дочь была с отцом Вашей внучки до её рождения?
 — Они встречались, собирались пожениться, но руки нашей дочери у нас он не просил, хотя в гостях бывал.
 — Как Вы относились к их отношениям?
 — Я хотела, чтобы они поженились.
 — Ваша дочь оставалась на ночь у Сергея?
 — Бывало такое. Хотя очень редко. Почти всегда моя дочь возвращалась ночевать домой, и только пару раз было такое, что Сергей привозил её домой рано утром.
 — Когда их отношения дали трещину?
 — Когда Сергей узнал, что моя дочь беременна. Он сказал, что ребёнок не от него, и что она привезла свою беременность из Италии. Поэтому о свадьбе не могло быть речи – так он мне сказал по телефону.
 — Они потом встречались ещё?
 — Да. Но уже не так часто, как до беременности.
 — Куда маму с ребёнком повезли из роддома?
 — Домой, конечно. Куда же ещё? Сергей даже не при-ехал к роддому с цветами, чтобы просто хотя бы по-здравить.
 — А Вы откуда знаете, что его не было, — включилась адвокат Сергея, — может, он там был?
 — Вы имеете ввиду, что прятался? Мы его не видели, и он не подходил, даже если и был как-то инкогнито. По-друга моей дочери тоже там была.
 — То есть ваша внучка от рождения жила с Вашей до-черью?
 — Вера была с мамой неотлучно, пока не пошла в са-дик. Садик недалеко от нас. И поликлиника тоже.
 — Это неважно. Когда Сергей стал посещать ребёнка и общаться с ней, и как часто?
 — Примерно через месяц после рождения. Он стал приезжать к нам домой, иногда гулял с Верой возле нашего дома.
 — Как часто он навещал ребёнка и как проводил с ней время?
 — Один-два раза в неделю, примерно по полтора часа. В основном они гуляли с Верой во дворе, иногда они гуляли втроём.
 — А когда Сергей стал забирать девочку домой?
 — Месяца в три, зимой — он попросил взять Веру до-мой. Моя дочь захотела поехать с ним, но он сказал, что приехал с мамой, и что часа через два он привезёт её назад. Моя дочь согласилась. Дала с собой бутылочку с грудным молоком. Она хотела наладить отношения с Сергеем. И это стало повторяться, примерно раз в неде-лю он забирал Веру к себе домой часа на три.
 — Вас это не насторожило?
 — Нет. Хотя, как я вижу, должно было. Но и отноше-ния их стали по чуть-чуть теплеть. Преграду в их отно-шениях я видела только в маме Сергея, но надеялась, что, привязавшись к внучке, она не станет препятство-вать сыну, и у ребёнка будет полноценная семья.
 — А когда девочку стали забирать с ночёвкой, и как часто?
 — Летом две тысячи одиннадцатого. Веру уже готови-ли к садику. В июле она стала посещать садик и тогда же примерно Сергей стал увозить её домой с ночёвкой. Сначала один раз в неделю, на один выходной, а затем два раза — один день был в середине недели, вторник. Так и продолжалось до того момента, как Сергей обма-ном увёз Веру к себе домой и возвращать отказался.
 — Финансово Сергей помогал Вашей дочери в воспи-тании ребёнка?
— Помогал. С декабря две тысячи десятого года он пе-реводил на её счёт пятнадцать тысяч рублей в месяц.
— Сумма перевода не менялась?
— Нет. Только последний перевод, в октябре две тыся-чи тринадцатого, был на сумму шестьдесят тысяч. Тридцать тысяч из них были суммой за два последние месяца, так как он пропустил их оплату, и ещё тридцать они с моей дочерью оговорили как помощь в оформле-нии детской комнаты в новой квартире моей дочери. Куда они собирались переехать с Верой уже в ноябре. Моя дочь, кстати, купила в комнату Веры мебели уже до этого примерно на пятьдесят тысяч. Одни шторы в комнате Веры стоят более шести тысяч, и она их выби-рала сама вместе с мамой, на сайте Икеа. И остальную мебель – тоже оттуда же. Моя дочь со своим отцом спе-циально ездили в этот магазин в Москву за мебелью для детской. Так что эти тридцать тысяч вполне были сов-местимы с затратами моей дочери.
— Как-то ещё помогал?
— Они покупали Вере одежду, игрушки. То же самое делала и моя дочь, у неё не было финансовых затрудне-ний.

Вопросы ко мне заняли около десяти минут, столько же пробыла там и Лена, Ирина подруга.
Сергей убеждал судью в том, что ребёнок был с ним с рождения. Вернее, даже не убеждал, а просто известил, так как судья не выразила никакого недоверия к его словам, несмотря на явную бредовость этого факта. Ра-зумеется, мы опротестовывали это, и для этого у нас было два свидетеля. Старшая по подъезду, видевшая мою дочь с ребёнком с самого раннего её возраста и на протяжении всего времени до конфликта. Директор детского магазина, находящегося на первом этаже нашего дома, и который моя дочь часто посещала вме-сте с Верой. Однажды ей пришлось даже покормить Веру в кабинете директора – она расплакалась, дирек-тор, молодая женщина, выяснив причину плача, пред-ложила свой кабинет. И единственное, на что упирали при опросе этого свидетеля, было то, что выясняли, со-ответствовало ли это помещение тем требования, при которых можно было кормить ребёнка. Вере тогда было одиннадцать месяцев. А по версии Сергея, Вера полу-чала искусственное питание с самого рождения. Карту из поликлиники Сергей забрал заблаговременно, ещё до конфликта. Из поликлиники приходить на суд отказа-лись, так как просто боялись мести Сергея. Так и сказа-ли. Но судья впоследствии хотя бы этот факт не при-знала. Хотя все показания свидетелей были сильно ис-кажены. Мы вели диктофонные записи заседаний и ко-гда сравнивали их с полученными протоколами, при-ходили просто в шок – так нагло они были искажены. На что после этого нам можно было надеяться?

…И всё-таки судья вела себя корректно, как мы поняли по прошествии года, столкнувшись с настоящим «про-изволом». Ничего особенного, что нас как-то уже уди-вило, не случилось. Но впереди было ещё окончатель-ное заседание.

 
Глава XV. О том, что нам стоит дом построить

                В десяти километрах от города два года назад я купила участок земли, с фундаментом шесть на десять, которому было уже лет двадцать. Ме-сто было прекрасное – вид на закат, лес, внизу раски-нулся заливной луг, на котором паслось несколько ко-ров. Участок был небольшой, всего шесть соток, но с двух сторон у него был склон, и на метры этого склона никто претендовать точно не мог, так как с одной сто-роны склон упирался в ведущую к лугу узкую дорогу, а с другой – плавно переходил в сам луг. Я уже мысленно посадила на склонах какие-нибудь косточковые дере-вья, например, абрикосы и вишни, и дело оставалось совсем за «малым» — всего-то укрепить фундамент и возвести сам дом.

 Через год там уже стоял блочный дом в сто десять квадратных метров, с крышей, полами, внутренними стенами и сливной ямой на краю участка. На внутрен-ние работы, которые мы могли уже сделать своими си-лами, оставшихся денег всё равно не хватало. На одном фундаменте мой «хороший знакомый» нагрел меня примерно на двести тысяч. Пережив сыпавшиеся на меня со всех сторон упрёки на мою зашкалившую до-верчивость, я уже мысленно прощалась с этим домом. Но достраивать его надо было, как не крути.
 Прошёл ещё год, начало которого ознаменовалось тем самым сильнейшим потрясением, которое выпало на меня и мою дочь. Про строительство я уже не могла ду-мать, оставшиеся деньги лежали на счету нетронутыми. Максима это удивляло, но доделывать дом я не давала согласия, чувствуя внутреннее отторжение от всего, что могло возводиться в том городе, где моя судьба остави-ла мне одни руины. Я не в силах была донести эти ню-ансы до Максима, до детей, но уверенность моя была на все сто процентов.
 Подала документы на оформление того, что было, в собственность, и накануне Дня России, в июне, уехала с подругой на четыре выходных дня на море, в то самое место, где встретила Максима, и откуда он со мной и уехал. По дороге поделилась планами: дом я уже реши-ла продать, для чего и были в спешном порядке поданы документы на оформление. Взамен этой обрушившейся мечты надо было в срочном порядке искать замещение для неё, и лучшего места, как этот живописнейший по-сёлок на берегу моря, я не знала и знать не хотела.

 Отдыхающих было совсем ещё мало, и нам удалось разместиться совсем недорого. На втором этаже частно-го сектора было около десятка комнат, но занята была только наша. Может, и не очень весело, думали мы, но зато очень комфортно.
 Гуляя по посёлку, Ольга предложила подняться на кру-той склон, на котором мы ещё снизу рассмотрели какие-то строения.
 Взобравшись наверх по узкой тропинке, явно уже хо-женной, нашему взору предстал ряд строений, у поло-вины которых первый этаж имел гаражные ворота, вто-рая половина уже изменила не вполне представитель-ный вид гаражного этажа на жилой первый этаж. По виду это были таунхаузы, с блочными стенами и до-вольно высокими потолками. Половина этого ряда бы-ла уже заселена, это было понятно по припарковавшим-ся машинам, красиво оформленным балконам с сушив-шимся на них бельём. У меня кольнуло в сердце. Непо-нятное и почти незнакомое чувство дежа-вю овладело и сердцем и разумом одновременно.
— Я хочу здесь жить.
— Как, совсем?
— Пока не знаю. Но мой дом должен стоять где-то здесь.
 Ольга была моей единственной подругой, кто согла-шался практически со всеми моими самыми смелыми и труднодостижимыми с обычной точки зрения «проек-тами». Другие всё подвергали тщательному анализу. Что делала потом и я сама.
— А что, совсем даже возможно. Давай посмотрим по-внимательней.
 Подойдя совсем близко, мы увидели на каждом из примыкающих друг к другу строений номера, называе-мые блоками. На одном из гаражных ворот такого бло-ка мы увидели мелом написанное «продаю» и телефон.
Вернувшись в номер, мы сначала прозвонили другие варианты. Из газеты объявлений, купленной в Туапсе. Этого номера мы там, к счастью, не обнаружили. Но позвонили напоследок, когда уже все остальные вари-анты – с домами в десяти и более километрах от моря, в совершенно разных посёлках, с недостроями и так да-лее, что могло уместиться в мои предполагаемые от продажи дома деньги, были вычеркнуты из списка под-ходящих. Позвонили наконец по оставшемуся в «золо-том запасе» номеру. Договорились, что вечером состо-ится показ.
…Два этажа с лестницей, огромным окном на втором этаже, которое мы и так уже видели и окном на крутой участок земли за зарешеченным окном. Оштукатурен-ные стены, с проводкой, электричеством, водопрово-дом, к которому нужно было только подключиться. Це-на была очень даже приемлемой. К тому же в помеще-нии стояло несколько комплектов сантехники, которые продавец, респектабельный мужчина лет пятидесяти, оставлял здесь. Равно как и межкомнатные двери. На первом этаже стояло несколько витринных шкафов, вы-соких и в виде обычных столов, и на мой резонный во-прос, откуда такая странная мебель, мужчина подтвер-дил мою догадку о том, что он владеет сетью кафе в Ту-апсе, и всё, что не нужно, привозил сюда. Я честно при-зналась, что денег пока нет, что буду только начинать продавать дом в Воронеже, и что это займёт, с учётом оформления в собственность, примерно четыре-пять месяцев. Мне даже нечем было дать задаток.
 Мужчина согласился подождать, разрешил нам стереть надпись «продаю», что его немного рассмешило (наверно подумал, что женская натура в нашем лице ещё более доверчива, чем он до этого момента предпо-лагал). А я стирала и рассчитывала чисто на его благо-родство и ответственность за взятое нами с него обеща-ние, что эти ворота будут ждать только меня. Уверенно-сти в том, что он сдержит своё обещание, мне почему-то придавало его очень крутое чёрное авто, в котором, пока он нас подвозил, я «нащупала» абсолютно совме-стимую со мной энергетику. Что, в свою очередь, дало реальное ощущение того, что этот дом будет моим. То, что к этому мне нужно будет ещё пройти не только трудности продажи дома, особенно сейчас, когда заго-родная недвижимость, по уверению моей другой по-други, занимающейся этим делом отчасти, стоит на рынке почти «мёртвым грузом», но и непонимание близких, меня очень пугало, но никак не останавлива-ло.

 В декабре две тысячи четырнадцатого, преодолев вме-сте с оформлением дома в собственность, параллельно ещё и позорный летний суд, когда в День Семьи и Вер-ности, восьмого июля, суд оставил мою внучку отцу, а также бесполезную поездку «за справедливостью» в столицу, я всё-таки продала свою «загородную недви-жимость», а ещё через три дня купила недвижимость «черноморскую».
 Мой продавец оказался гораздо более уступчивым, чем я даже ожидала, сбросив с первоначальной цены сто пятьдесят тысяч. Мой же покупатель, наоборот, сразу согласился с моей ценой, в первый же день. Я сразу по его глазам поняла, что ему в данный момент мой дом нужен так же, как мне нужен был тот самый «дом на горе», когда  я его впервые увидела.

 Пока я «отдыхала» в северной столице от внезапно свалившегося  на меня в середине апреля  две тысячи пятнадцатого года уголовного дела, Максим со своим другом превращали то, что было, в то, что сейчас есть. Отделочные работы Максим и его друг проводили практически в авральном режиме, с раннего утра и ча-сто до поздней ночи. В десять или одиннадцать вечера я звонила ему из Питера и слышала звуки дрели.Они не просто отделывали дом, они готовили мне место, где мне и моей дочери, возможно, придётся скрываться от наших преследователей, если нам удастся отвоевать Ве-ру.
 К началу июня дом был полностью готов к прожива-нию. И после того, как открытое недавно на меня уго-ловное дело полностью было закрыто по амнистии, и я получила подтверждение этому, мы поехали «обжи-вать» новое место.


ЧАСТЬ ВТОРАЯ


Глава I.  Для тех, кому за сорок…

                …Мне кажется, настала пора рас-сказать о Максиме. Вернее, о том, как мы встретились, и как получилось, что я «живу с молодым», в чём так усердно «позорила» меня сторона Сергея в лице его «немного беременной» тогда тёти. Хочется отметить, что это я делаю никак ни для тех, кому эти отношения стали костью в горле. Это я делаю для тех, кто способен излагаемые здесь события если не понять, то хотя бы принять. А это важнее. Главное – не спешите судить. Итак…
 
В апреле две тысячи восьмого, благополучно завершив наши личные отношения с отцом моих детей и никак не прикладывая к своему уже свободному пространству слово «муж», я, как уже писала ранее, отправилась «вить новое гнёздышко» на черноморское побережье, куда собственно и отправлял меня Вадим во время нашей последней ссоры, когда кричал мне: «убирайся из моей квартиры, и куда-нибудь подальше!» Когда он это «изрекал», его правая рука, которой он в то время держал вилку с наколотой на неё сосиской, сделала рез-кий взмах в сторону ванной комнаты, а она как раз и находилась в южной стороне уже не моей квартиры. Сосиска, насколько я помню, улетела в этом направле-нии метра на два от обладателя тех самых роковых слов, как бы показывая мне, в каком направлении мне отсюда двигаться.
… У меня было намерение и раньше разъехаться с ним, и в качестве варианта за год примерно до этого был вы-бран Санкт-Петербург. Я под благовидным предлогом тогда посетила своих родственников, которых предва-рительно уже смирила перед серьёзностью своего ре-шения. Засели там с Юлей за интернет и нашли кучу подходящих домов и квартир, совместимых по тем деньгам, которые мне могли предложить за нашу вто-рую квартиру, и где пока что жили квартиранты. Я убе-дилась, что за покупкой жилья дело не станет, но для продажи самой квартиры нужен был очень веский ар-гумент. Просто железобетонный аргумент. Эта кварти-ра была оформлена на моего бывшего, предыдущая од-нокомнатная – на меня, так как на него была первая квартира, а в те советские времена две квартиры на од-ного явно «не полагались», или уж не помню точно, почему. А как раз та, из которой ему всё-таки удалось меня выпроводить, была оформлена на меня. Но тогда ещё не было так модных сейчас ток-шоу о том, как можно насолить своим бывшим, а самостоятельно вы-носить и претворять в жизнь взятую с подачи экрана позицию «это моё – сам уходи» даже ни на минуту не пришло в голову. К тому же «мой бывший», несмотря на свой крутой и непримиримый нрав, был всегда ве-ликодушен по отношению ко мне, и я была совершенно спокойна и за детей, и за свое будущее.
 Мой сын Марк после серьёзного разговора, подумав несколько дней, сказал мне тогда, что понимает, что так будет лучше, и с горечью в сердце согласился остаться со мной, даже если Ира решит остаться с отцом. Поче-му-то его тогда очень беспокоило то, что «мама, там же гопники». Я его конечно разубедила, и мы посмеялись. Но я видела, как ему тяжело, как он стал пропадать где-то с отцом – то на велосипеде до гаража уедут, или про-сто катаются, то о чём-то долго говорят в комнате. Моё сердце разрывалось.

 Я побеседовала с новым пастором своей церкви, он внимательно меня выслушал и очень мягко подвёл меня к тому, что Бог часто соединяет людей на этой земле по принципу «кто с кем не пропадёт». Я, конечно же, здесь была «спасающей стороной». Но эта роль мне стала надоедать, а если говорить всерьёз, совсем охладила вспыхнувшее на фоне закрепляющих семью и брак проповедей чувство кайфа от того, как я своей верой и любовью к Господу могу спасти «погибающую в неве-рии» душу в лице отца моих детей. Срочно спасать надо было саму себя, и очень срочно нужны были силы, чтобы и дети мои удержались «на моей стороне».
 … Одна из проповедей, в которой Авраам спрашивает Господа, нужно ли ему идти туда, куда посылает его Господь, и рассеявший его сомнения, когда Господь дважды покрывал его одежды инеем, зная, что он про-сит Его таким образом ответить на его вопрос, однажды ночью привела меня к особой молитве. Я попросила Господа развеять мои сомнения. Если Ему угодно, что-бы я ушла, если это не навредит мне и не приведёт к погибели души моей, пусть даст мне знак, который я смогу понять. Пусть в следующий день упадёт что-либо и разобьётся в этом доме.
 Незадолго до этого дня Вадим побывал в Москве по каким-то своим делам, и заодно заехал в Икеа и привёз оттуда большую итальянскую раковину в ванную. Это была очень тяжелая большая раковина, в ней можно было даже искупать маленького ребёнка. Красивая, удобная, и под неё уже куплен был соответствующий стол. Просто раньше, вместе с другой мебелью, за кото-рой мы ездили туда, она уже не могла поместиться в машину. Вадим поставил её около телевизора в гости-ной, прислонив краем к дверце «стенки», внутри кото-рой и стоял телевизор.
 …Ира и Марк сидели на диване, смотрели какую-то передачу, Вадим стоял на балконе, я там же. Что он мне сказал, не помню, но, когда я вышла с балкона и про-шла мимо этой раковины, она вдруг на наших глазах покачнулась и стала отваливаться от стенки так, как будто её кто-то потянул за край. Это было невероятно – мы все смотрели и не верили своим глазам – ведь её са-мая тяжёлая нижняя часть не могла позволить накло-ниться именно в ту сторону, в которую она сейчас мед-ленно, раскачиваясь, что более всего удивительно, па-дала. Она дошла до точки вертикали, ещё несколько раз качнулась и упала на своё основание. На всё это ушло не менее пяти секунд – каждый из нас, если бы вовремя быстро среагировал, успел бы её задержать, но никто даже не пошевелился.
 Красивая итальянская раковина цвета слоновой кости дала глубокую трещину от края до края. Мы не могли понять, как это случилось — она стояла очень надёжно. Всем было очень жаль – она стоила более пяти тысяч рублей, и тогда это было недёшево, а в наших магази-нах такой и в помине не было, и точно такую же можно было купить только там, откуда её и привезли. Ира предложила заклеить и замазать похожей краской, но это не помогло, стало ещё хуже, и Вадим чуть позже купил такую же там же. Я тогда никому ничего не ска-зала, но мною это было расценено как ответ на мой во-прос. По правде говоря, я бы и без этого ушла, но этот случай развеял сразу все мои сомнения.

 …Я могла бы описать всё это и раньше, и было бы ло-гичнее расположить эту главу за «Другими берегами», но пусть это будет здесь. Так и хочется сказать: «я так вижу». Нелогично, как и многое в моей жизни.

 В пансионат, в котором мне предстояло работать, я приехала в самом конце мая. Все «элитные» вакансии были распределены ещё за полгода за теми, кто туда приезжает уже несколько лет подряд. В основном это учителя, так как их отпуск совпадает с каникулами де-тей, а наш пансионат как раз именно для детей, в том числе для детей-сирот. Незанятой оставалась только ва-кансия «зальной», как её мне представили, то есть уборка залов, где едят дети. Но я и этому была рада, так как и этой вакансии могло не быть — претендентка на эту должность просто не смогла приехать к этому вре-мени.
Я никогда не думала, что буду работать какой-то там «зальной», проще говоря, уборщицей. У меня высшее образование, долгая работа в институте, затем редакто-ром в центре патриотического воспитания, и махать тряпкой я не собиралась ни при каких обстоятельствах. Но здесь и учителя работали и «зальными», и офици-антками. Потому как это и отдых, и работа, а больше даже отдых. И потому что всё вокруг сверкало положи-тельными эмоциями.
У меня не было медкнижки, но оказалось, что всем тем, кто заключает договор с ними, они делают её бесплат-но. Включая тех, кто уже приезжает с нею – они тоже в обязательном порядке проходят всё заново. Строгость во всём и дисциплина. Зато кормят так же хорошо, как и детей.
  Меня поселили в трёхместном номере, соседками ока-зались очень приличные женщины. Инна была моложе меня, около тридцати пяти лет, у неё был просто отпуск – она работала воспитателем в школе-интернате. Ната-ли была фитнес-инструктором, и, как потом оказалось, большой поклонницей всякого рода мантр, йоги и чего-то ещё в том же духе. Обе очень жизнерадостные, пози-тивные, что быстро способствовало восстановлению моего «треснувшего» духа. Мы были стройны, подтя-нуты, я к тому времени за последние перед этим полго-да естественным образом (просто не хватало финансов) потеряла лишние для меня три-четыре килограмма, а работа и плаванье сжигали все те калории, которые мы поглощали в виде «детской пищи».
 Инна и Натали были из одного города, приезжали сюда уже не первый раз, и с их помощью я быстро влилась в сложившийся уже коллектив. С Натали у меня к тому же совпал график работы, два дня через два. Они обе работали официантками, в столовую уходили примерно в семь утра, а я уходила в семь тридцать. Уборка двух залов, двух лестниц и кабинета директора занимала около полутора часов, то же самое я делала после обеда и после полдника, в который было совсем легко. После ужина столовая закрывалась вместе с уборкой столов, и когда работала Натали, я часто ей помогала, чтобы уйти пораньше и погулять вместе.
Натали так интересно излагала свою точку зрения на самые всевозможные темы – столько мудрых и инте-ресных мыслей я не находила даже в своей церкви. Ни мантры, ни йогу я не практиковала, но жадно впитыва-ла всё, что она рассказывала о Вселенной и о древних мифах. Общаться с ней было одно удовольствие. Инна оказалась хохотушкой и вдохновителем различных идей: прогулки по горной речке, по горам, к водопадам.
 К водопадам мы отправились вдвоём с Натали, к из-вестной всем местным «Чудо-красотке», а за ней после-довал «переход» к Киселёвой горе под Туапсе. Я от-крыла в себе страсть к хождению пешком на большие расстояния, а когда рядом с тобой человек, который в принципе, как мне казалось, не устаёт никогда, это бы-ло легко и просто.
 Я бы никогда не стала так восторгаться роем летящих светлячков, если бы Натали не было рядом. И морские камешки не развивали бы мою фантазию настолько, чтобы в пятнышках и рисунках на них можно было увидеть «ребёнка с поднятыми к солнцу ручками» или «солнце и луну вместе». Я откровенно смеялась над её фантазиями, а она не обижалась.
 Всё это вкупе уводило меня на какое-то время от по-стоянно гложущей тоски по детям. Ежедневные звонки не гасили эту тоску, а только разжигали. Но я уже и са-ма была как в костре. Я как будто сгорала, обрастала новой кожей, снова сгорала, и так почти каждый день. Точно для себя я знала только одно – мне сейчас нужно быть здесь, и именно здесь должно быть что-то «моё». Это чувство было настолько ощутимым и реальным, как если бы мне в родном селе, где я родилась, кто-то посторонний сказал, что ты здесь, девочка, случайно, и это вовсе не твои родители и не твой дом. Точно также и здесь – кто бы мне мог сказать, что я здесь не должна быть. Странное чувство того, что я уже видела где-то эти горы, реку, даже расположение светящихся ночью окон на вершине горы во мне вызывало очень волную-щее меня тогда чувство того, что я это хорошо помнила, но когда-то очень давно. Натали я об этом не рассказы-вала, понимая, что даже ей это могло бы показаться странным.
Сейчас же мне легко писать обо всех странностях, про-исходивших со мной и тогда и до того времени. Потому что я дала себе слово, что если я буду описывать свою «лавстори», то только с максимальной откровенностью. В начале, как только я засела за сие «произведение», у меня и в мыслях не было с такой откровенностью опи-сывать эту сторону моей тогдашней «горящей ярким костром» жизни. Ни костром сказочного по красоте за-ката, ни костром ослепляющей страсти – нет. Костром инквизиции, который разгорался сам по себе во мне ежедневно, несмотря на молитвы.
…Как не прикрывайся сентиментальностью и красотой местных пейзажей, но когда-то надо приступить и к этой, не совсем целомудренной и приличной для моего «среднего возраста», «лавстори».

 К середине июня я уже посмотрела местных достопри-мечательностей ровно столько, на сколько хватило мо-их выходных дней, вместе с Натали. Инна пока не была особо задействована, так как её выходные никак не совпадали с нашими. Но вечера-то были свободны!
 И в один из таких тихих вечеров, поскучав над игрой в шахматы (правда-правда – я взяла с собой шахматы, зная, что на меня может наваливаться тоска, а они её у меня разгоняли лучше всего). Так вот — уговорить иг-рать в шахматы того, кто «давненько их не брал в ру-ки», было очень тяжело, но зато мы сходили в своём коллективе как за особо умных. В шутку, конечно. По-гоняв пешки туда-сюда, Инна предложила размять «всё тело», а не только мозги и пальцы, путём погружения в лунную дорожку тёмного Чёрного моря. Время было «уже спать», но мы с Натали приняли эту идею с готов-ностью и энтузиазмом. После таких-то переходов, по-грузиться в тёмную пучину – да легко! Пока собирали полотенца и самые тёплые свитера, в голову к нашей вдохновительнице пришла следующая идея – искупать-ся «в чём мать родила». Для этого мы решили идти на дальний пляж, хотя заранее знали, что и на главном в это время вряд ли кто появится. Темно, прохладно, даже холодно – мы шли в свитерах, со сменой белья в паке-тах и уже поднявшимся адреналином в крови. Отдыха-ющих было ещё совсем мало, основной поток прихо-дился на двадцатые числа июня, а пока пляжи были по-лупустыми днём, и совсем пустыми после восьми вече-ра, когда мы приходили сюда с Натали посмотреть на звёзды и волны. Натали добавила нам с Инной по доро-ге уверенности в осуществлении этой сумасбродной идеи тем фактом, что купание в лунной дорожке спо-собно раскрыть в женщине её «женское начало». На что мы ей напомнили, каждая в отдельности, свой возраст, наличие детей и мужей, хотя в моём случае и бывшего. Сошлись на том, что у нас оно было, но «в спящем ре-жиме», исходя из увлечения шахматами.
 Кому может показаться, что такое не может прийти в трезвую голову, могу ответить тем, что ни я, ни Натали, ни Инна к спиртному ни испытывали никаких тёплых чувств, а я с Натали вообще сошлись в своём мнении о том, что алкоголь, говоря максимально коротко, «нару-шает гармонию во Вселенной». Поэтому на сей подвиг мы втроём шагали в твёрдой памяти и ясном рассудке. Впрочем, когда мы всё-таки прибыли к месту «погру-жения в женское начало», мой рассудок, видимо, задей-ствовал свой резервный запас, и я отказалась погру-жаться, и даже подходить к тёмной пучине стало вдруг страшно.
 Волны, лунная дорожка, пустынный пляж.  Две смелые и отчаянные женщины складывают одежды максималь-но кучно на большом холодном камне. Мне было сказа-но, чтобы я ни на шаг не отступала от «сложенных крыльев двух пери, ступающих в морскую пучину за..», ну уже неважно, за чем. Волнение моря было неболь-шим, вода была ещё прохладной даже днём – море дол-го прогревается, но так же долго и остывает. Холодно «двум пери» было даже на берегу, но и стоять голышом было как-то несолидно, и мои спутницы с криком «ура!» бросились в освежающие волны будить спящее «женское начало». Кричали, впрочем, они почти шёпо-том, опасаясь случайных свидетелей. 

 — Здравствуйте. Вода очень холодная?
 Я обернулась – за моей спиной совсем рядом стоял па-рень лет двадцати восьми, нерусский, и с интересом смотрел то на меня, то в море, в то самое место, где уже собирались до этого выходить Натали и Инна. Я по-смотрела на них – они уже заметили парня и стали быстро отступать назад, погружаясь по грудь в холод-ную воду.
 — Я вас не очень отвлекаю?
 Я хотела ответить корректно, но получилось совсем наоборот.
— Вы, молодой человек, совсем здесь некстати. Идите, пожалуйста, куда шли.
— Ай-ай, как грубо. Я же только посмотреть. А как Вас зовут?
 Я смотрела, как Инна и Натали дрожат от холода, и понимала, что они не выйдут, пока этот искатель при-ключений не уйдёт.
— Я Вас очень прошу – идите своей дорогой.
— А может, я хочу с Вами познакомиться. Дадите свой телефон, и ваши девушки смогут спокойно выйти.
— Вы меня шантажировать будете? Девчонки, выходи-те, пусть посмотрит, если такой наглый.
— Я не наглый, я хочу ваш телефон.
— Хорошо. Скажу – уйдёте?
— Конечно. Мамой клянусь.
 Я стала диктовать первый попавшийся набор цифр, похожий на мтс-оператора.
— Так, записал. Как зовут? Яна? Вас ваши девушки так звали, я слышал, когда шёл за вами.
— Яна.
Мои совсем задрогшие пери уже кричали мне:
— Ян, ну дай ты ему телефон, пусть отстанет и уйдёт.
— А вот меня зовут Хизри. Сейчас я Вам позвоню.
— А я телефон не взяла с собой.
 Этот Хизри всё-таки позвонил, ему кто-то ответил.
Ну всё, я влипла.
— Девчонки, выходите. Я не буду давать ему свой те-лефон.
— А и не надо. Я только сфотографирую вас со вспыш-кой, смотрите как, — и он щёлкнул в мою сторону вспышкой телефона.
— Я знаю, откуда вы шли. Вы работаете в пансионате. Я шёл сзади, на другой стороне. Если ты мне и сейчас обманешь, я твои девушки буду показывать в интернет.
 Он как будто нарочно начал коверкать слова.
Инна и Натали слышали всё, сидя на корточках у само-го берега, не решаясь подойти ближе.
 Я быстро сложила вещи в руки, понесла к морю, но он пошёл за мной.
— Слушай, ты совсем уже совесть потерял? Я тебе в мамы гожусь! У нас на море других вариантов для тебя нет совсем?!
— Ай, не обманывай, я..
— Яна, мы замёрзли. Молодой человек, мы Вам сейчас свой номер дадим. Отойдите пожалуйста.
— Нет, я её хочу телефон.
 Я продиктовала ему свой номер, решив завтра купить другой. Он позвонил, я показала ему экран телефона.
— До свиданья, Яна. До свиданья, девушки. Не надо заболеть, выходите. Яна, я завтра позвоню.
— Хорошо. До свиданья.

 Он позвонил в самой середине рабочего дня. Телефон настойчиво тренькал в кармане рабочего халата, на ме-ня уже вопросительно смотрели окружающие сотруд-ники, а я совсем не знала, что я буду говорить, и как во-обще буду выкручиваться из этой ситуации. Я сделала вид, что отвечаю, но перевела телефон на беззвучный режим. Но и в таком режиме он гудел для всех совер-шенно внятно. Пришлось уединиться и ответить. Я что-то плела про то, что забыла телефон в сумке, что нам не разрешают на работе говорить по телефону, но парень как будто не слышал моих отговорок. В конце концов он разозлился и сказал, что, если я не соглашусь с ним встретиться, он будет каждый день приходить ко входу и у всех про меня расспрашивать, пока его не пустят туда, где я работаю или где живу.
 Такая перспектива была равносильна позорному стол-бу. По всему было видно, что этот Хизри пойдёт на всё. Я пообещала позвонить ему сама в конце смены.
 Натали была занята сервировкой столов, но мне при-шлось её оторвать от дела, чтобы срочно решить, что мне делать.
 Позвали на помощь Инну – как ни как, она тоже «ви-новата». Через пять минут нами уже был разработан план под названием «подстава по-нерусски». План со-стоял в том, чтобы отвлечь этого любителя ночных про-гулок кем-нибудь другим. Вернее, другой.
 Одна из вожатых через несколько дней уезжала к себе домой в Казахстан, не дотянув до конца срока, по ка-ким-то семейным обстоятельствам. Вот её мы и решили уговорить пойти со мной на «свидание». Разумеется, это совсем неэтично, некрасиво и так далее. Девочка была очень красивая, ходила всегда с подружкой – тоже вожатой. Они согласились обе, смеясь сказали, что за три дня до её отъезда найдут управу на этого Хизри.
 ... Когда Хизри вместо меня одной увидел сразу троих, он расплылся в улыбке, как чеширский кот из «Алисы в стране чудес». На всякий случай, чтобы на меня не бы-ло с его стороны «наездов», я сказала, что «вот только что встретила случайно двух своих знакомых девочек, они тоже из пансионата (он же всё равно выяснит). Девчонки сыграли по высшему классу. Они и так были красивые, и я их впервые увидела с макияжем. Я же, наоборот, никакого постороннего вмешательства в свои природные и возрастные данные на этот раз не пред-приняла. Надела свободную футболку, бриджи до ко-лен, и облупившийся лак на ногтях не сочла в этот ве-чер достойным обновления. Натали для полного эффек-та предложила мне побрызгаться жидкостью от кома-ров, но я, подумав, отказалась. Хотя сама идея мне по-нравилась, и я смело нанесла на свои запястья и волосы капельки эфирного масла с лавандой. Это я делала для себя перед сном, так как оно успокаивает и насколько я знала тогда, мужчины его не выносят. Конечно, можно было бы ещё не помыться, и вообще отправиться прямо с работы с ведром и тряпкой, но этого я себе уже позво-лить не могла, душ всё-таки приняла, волосы просто промокнула полотенцем, и пощла с влажными волоса-ми, не посмотрев в сторону зеркала и расчёски.
 Хизри не отрываясь смотрел на Айгуль, и настроение у него было явно праздничное. Я же, наоборот, как могла старалась «испортить» этот праздник, и не нашла ниче-го лучше, как завести разговор на религиозные темы. Спросила о правах женщин в соответствии с Кораном, и он мне даже что-то ответил, но вечер он явно спешил посвятить совсем не такому разговору. У него позвонил телефон, он отошёл на пару шагов, но разговор был ра-бочий, о каких-то блоках (мы так поняли – строитель-ных), он с кем-то спорил, опять «мамой клянусь». Кто-то, кроме меня, тоже действовал совсем не по-праздничному.  В конце он, видимо, для заглаживания какого-то своего промаха, великодушно пригласил «на этот праздник» своего собеседника. Поговорив, он со-общил нам, что к нему сейчас ещё один товарищ присо-единится. Я уже мысленно отругала себя за то, что отка-залась брызгаться комариными духами, но потом вспомнила, что в разговоре он называл звонившего Максом, так что второго такого же любителя дамочек постарше вряд ли я сегодня встречу. В данный момент эту особенность я соотносила только с его националь-ностью. Тому Максу, который должен подойти, конеч-но же понравится какая-то из двух моих вожатых. А я спокойно пойду спать после рабочего дня. К тому же лавандовый запах уже начал действовать на меня усып-ляюще, и я даже не стесняясь пару раз зевнула, пока Хи-зри болтал что-то про море и солнце. Я сделала не-сколько попыток «отпроситься» со свидания, корректно давая понять Хизри, что пора бы ему признать тот факт, что я здесь лишняя, и вообще мне пора баиньки. Но на него это подействовало с точностью до наоборот — он позвонил своему старшему брату (так вот почему ты такой смелый, подумала я), и уже минут через семь к нам подошёл мужчина лет сорока. Вряд ли он был его старшим братом – слишком велика была разница в воз-расте, но то, что этот Хизри врёт как дышит, всё объяс-няло. Мужчина сразу «положил глаз» на меня, и я поня-ла, что этот «казанова» всё рассчитал, кто кому. Была ещё слабая надежда, что тот Макс, который должен был вот-вот подойти, каким-то чудесным образом выберет меня, а уж с русским-то я как-то разберусь. Я мысленно призывала своего Ангела разрулить как-то эту ситуа-цию, обвиняла себя во всём, что приходило мне в голо-ву, но «брат» Хизри уже скользил своим масляным взглядом по моим бриджам, и мне было действительно страшно и мерзко.
 Мы стояли на площадке возле железнодорожной стан-ции, через два ряда рельсов шли ступеньки к пляжу, и я малодушно подумывала о том, что можно было бы «от-проситься» в туалет и просто сбежать, но к нам уже по-дошёл Макс. Джинсовая летняя куртка, полосатые шор-ты, красная футболка, коротко стриженые волосы и за-предельно игривый взгляд уже на подходе, ещё до зна-комства. Парню лет тридцать, подумала я, никаких шансов соответственно, и надо было срочно придумать, как отделаться от «старшего брата этой группировки».

— Знакомьтесь. Это Макс. Макс, — Айгуль, Гульнар и Яна. Выбирай.
«Так бы и врезала, — подумала я, — «выбирай».
 Мы стояли рядышком, по росту и возрасту – я, бальза-ковская дама в старых бриджах и футболке на два раз-мера больше моего, без макияжа, с усталым и испуган-ным видом и две красавицы возрастом чуть более два-дцати.
 Макс пару раз перескочил взглядом с меня на Гульнар, потом взял мою руку, поднёс к губам, поцеловал и, не отпуская руки, подошёл ко мне и стал рядом.
— Ну я конечно же выбираю Яну.
Сказать, что я была удивлена – нет, я просто не верила своим глазам и ушам.
«Старший брат» и сам Хизри удивлённо смотрели на нас.
А я ещё и пококетничать решила.
— Стоп. Молодой человек, что значит «выбираю»? Я, может, тоже хочу выбрать.
 Макс отошёл от меня и театрально встал между двумя «братьями».
— Ну выбирай.
Я смотрела на него и не могла отвести взгляда от того блеска в его глазах, которого я никогда раньше и ни у кого больше не видела.
Он смотрел на меня и как будто говорил: «ну я же вы-брал тебя, куда ты теперь денешься». На самом деле он мог думать совсем другим местом — никогда не зна-ешь, что в голове у мужчин, особенно если он принад-лежит совсем не твоей возрастной группе. Но предста-вить, что этот блеск таких красивых серых глаз будет видеть кто-то ещё, я уже не могла. Все предыдущие страхи, все сомнения, вообще всё то, что было за моей спиной, просто растворились. Я вдруг ощутила себя как будто вышедшей только что из той самой волны, кото-рая сейчас шумно плескалась недалеко от нас.
— Ну я тоже выбираю тебя.
 …Нет. Это не я сказала. Я просто не могла это сказать! Как это…?!
— Ну и всё. Всем пока.
Он взял мою руку в свою, взял так, как берут ребёнка из детского сада, и просто повёл за собой.
Я уже не помню, о чём мы говорили, но через несколь-ко десятков шагов он уже целовал меня.
Через пару встреч оказалось (мы оба одновременно с ним вспомнили), что мы с ним виделись случайно в «Магните» в мой самый первый приезд в посёлок. Я тогда сильно захотела пить, и зашла в магазин за водой. Молодой мужчина в красном рабочем жилете раскла-дывал на полках товар, я уже выбрала себе воду, что-то из еды, но мне захотелось купить красивую кружку. На полке стояло несколько кружек, мне понравилась одна, красивая, с надписью Маккофе, но на ней не было цен-ника. Я попросила этого парня найти на неё ценник — мне казалось, что она гораздо дороже других. Парень посмотрел на меня, покрутил кружку, пошёл куда-то, не нашёл, и сказал мне, смеясь, что оплатит мне полкруж-ки. Я тоже посмеялась, сказала, что ловлю на слове.
… Эта кружка и сейчас, по прошествии уже более девя-ти лет, с нами. Максим пьёт каждый день из неё кофе, и на ней нет ни одной трещинки. Она очень прочная. Прошла с нами множество переездов. Это наш талис-ман.
 
… Нет, я не буду описывать наши встречи. Просто ска-жу, что всё произошло молниеносно быстро. Мы как будто ждали долго-долго друг друга и теперь не могли допустить, что кто-то втиснется между нами. Берега ре-ки, ночной пляж, заброшенный сад… Да мало ли где можно встречаться.
Наша история была «мучительно» красивой. Когда его родственникам, в лице тёти, двоюродных братьев и сестры, стало ясно, что наши отношения явно перешаг-нули с лёгкой интрижки на что-то другое, началась «тихая» война. Мы расстались на две недели. В день солнечного затмения треснули и наши отношения.
 Оставалось совсем немного, пару недель, и мой дого-вор закончится. С двадцатого июня я работала в ма-леньком магазинчике в здании администрации пансио-ната. Работала без выходных, но пока «перестраива-лась» с одной должности на другую, удалось вырваться на пару дней домой. Там я уговорила сына приехать в пансионат, так как директриса мне пообещала, что вы-делит для моего сына место. А мой сын приехал ещё и со своим другом.
 Им было поручено иногда выполнять лёгкую работу. Перенести матрасы, налить в кулеры воды, порезать хлеб в столовой, или ещё что-то, но это было совсем не обременительно, не более часа в день. Зато они были рядом со мной, хотя и в другом здании. Питание для них было обеспечено в полном объёме, часто брали да-же с собой что-нибудь из сладкого, этого в столовой всегда было много.
 Моя работа меня не только не обременяла, но наоборот очень даже радовала. Мне выделили сразу же отдель-ную комнату, чего ни у кого из работающих не было. Такая «честь» была мне оказана по той причине, что я имела дело с деньгами, и вечернюю выручку мне при-ходилось брать с собой.
 Работала я один час утром, после завтрака детей, один час после обеда и два часа после ужина. Время было строго выверено – нельзя было позволять детям перено-сить свой аппетит на мороженое, чипсы и так далее. За-то это время было похоже на взятие Бастилии.
 Я их называла «пионерами», а они мой магазинчик – «красный уголок». Приходили они раньше меня, ещё до времени открытия. А раньше времени открывать мага-зинчик мне было категорически нельзя, и закрывать — ровно через час. Вожатые за этим строго следили. Я практически бегала от одной полки к другой, крик сто-ял неимоверный, мороженое и лимонад приходилось заказывать каждые два дня, и мне приходилось быть всегда возле телефона, так как товар мог прибыть в лю-бое время, и я должна была его принять.
 Я сдавала деньги один раз в день, в бухгалтерию, и два раза за всё лето у меня был отчёт. Директриса была до-вольна, я – ещё больше.
 И вообще всё было прекрасно, кроме того, что через две недели моё пребывание здесь будет уже неумест-ным, и помня о том, что  других причин для задержки здесь у меня не предвидится, я уже готова была ехать за билетом. Лето заканчивалось, «пионеры» скоро разъ-едутся. Ну и что мне здесь делать? Можно конечно найти и другую работу, но я не видела смысла.

Глава II. Салют ниже уровня моря

Чудо любое могут сделать
Юга, юга…
                Начало августа, сразу после сол-нечного затмения, ознаменовало себя тем, что наши от-ношения с Максимом как-то сошли на нет. Никто ни-кому не звонил, и я видела в этом вполне логичное приближение конца. Но мой разум проигрывал в споре с сердцем каждый раз, как начинался диалог между ни-ми. Чтобы как-то успокоиться, я каждый вечер стала приходить на море, чтобы просто посидеть, послушать в темноте шум волны и посмотреть на звёзды. Мне как воздух было необходимо такое уединение, я даже пом-ню нетерпение, которое я испытывала в течение дня перед этими благоговейными минутами. Я искала под-держки и помощи, но искала её свыше. Подолгу смот-рела в небо, но не задавала никаких вопросов Всевыш-нему – просто просила «прочитать моё сердце и навести там необходимый порядок», так как и сама не знала, что мне нужно сейчас и в будущем.
 Примерно на четвёртом таком «сеансе связи» я рас-храбрилась настолько, что позволила себе лечь на ка-мешки, закрыть глаза и повторить свою просьбу. Перед этим я осмотрелась ещё раз – было ещё не совсем темно, только что зашло солнце, и я видела, что я совсем одна на этом пустынном пляже. Вспомнила о своём Ангеле-хранителе.
 …Прошло не более минуты. Я лежала неподвижно, стараясь освободиться от каких-либо мыслей в голове. Прошло ещё около трёх минут, и у меня вдруг отчётли-во  появилось ощущение того, что по бокам от меня по-явилось какое-то непонятное мне ограничение. Но что-то внутри меня останавливало и не давало открыть гла-за.
Было немного страшно. Вернее, не страшно, а просто появилась мысль, что должно быть в таких случаях страшно, но страха не было. Мелькнула мысль о том, что ради этого я и пришла сюда. Поэтому я сказала себе, что, что бы не произошло, я этому доверяю. И сразу же услышала шаги возле себя. Никаких приближающихся шагов не было – они просто появились рядом. Кто-то ходил вокруг меня лёгкой поступью, от которой я могла слышать лишь тихое перекатывание мелкой гальки. Шаги останавливались напротив моего лица на не-сколько секунд, после чего продолжали снова обходить меня по кругу.
 Я мысленно считала про себя, чтобы не думать ни о чём. Насчитала не более минуты и, убедившись, что шагов больше не слышно, и невидимая стена незаметно для меня исчезла, я позволила себе открыть глаза.
 Вокруг по-прежнему никого не было. Если бы это был реальный человек, он бы за эту минуту не смог уйти так далеко, да и шаги я перестала слышать так же резко. Удивительно, но ни страха, ни какого-то особого вос-хищения от произошедшего у меня на тот момент не было. Я искренне поблагодарила вслух того, кто был возле меня только что.
 По дороге в пансионат, немного удивляясь своему спо-койствию, я пришла к выводу, что это сказался мой внутренний настрой в течение нескольких дней, в ре-зультате чего я оказалась совершенно готовой к такому событию.
 Мне ничего не оставалось делать, как повторить «ле-чебный сеанс».
Но на следующий вечер, вопреки внутренней установке на аналогичное повторение этого «обряда», как я уже его себе обозначила – ведь налицо были повторяющие-ся в течение нескольких дней действия, хоть и не осо-знанные как обряд, и это было непреднамеренно - тем не менее я решила на этом завершить эти «сеансы». Но место это уже тянуло меня магнетически.
 Чтобы не просто так отправляться «в дальний путь», взяла с собой полотенце и смену белья, облачившись на всякий случай в купальник.
 «На всякий случай» — потому что я ещё не знала, за-хочется мне плавать в море так поздно или нет. Темно здесь становилось очень быстро, и, выйдя к берегу моря в слегка потускневшем дневном свете, к «своему» ме-сту я могла дойти уже с первыми звёздами. Хотя это дело всего десяти-пятнадцати минут.
 Я расстелила полотенце на большом камне возле самой кромки воды, посидела несколько минут, определяясь с желанием – делать заплыв или не стоит. Решила всё-таки, что стоит. Постоянно сидящее во мне желание борьбы с внутренними страхами взяло верх и в этом случае, и я, подстегнув себя словом «надо», вошла в со-вершенно тёмную воду. Решила не оглядываться, а про-сто плыть вперёд. Десять взмахов – хватит? – нет, ещё хотя бы десять. Но почему-то вдруг стало неожиданно страшно как никогда. Страх безотчётный и безоснова-тельный – это я успела себе сказать, прежде чем увидела под собой нечто такое, от чего у меня сердце упало вниз, и я от подступившей волны страха рисковала по-терять сознание. Внизу, прямо под моим оцепеневшим на секунду телом с самого дна как будто кто-то запус-кал салют – снизу вверх, расходясь диаметрально во все стороны, прямо на меня медленно плыли светящиеся зелёные и жёлтые огоньки размером с грецкий орех. Я резко развернулась – до берега было метров двадцать, не более. Но выдержит ли моё сердце такой стресс? Я стала успокаивать себя, как только могла. Стараясь не смотреть вниз, быстро поплыла к берегу. Огоньки по-являлись ритмично, совпадая по такту с движениями моих рук и ног.
Я попробовала остановиться и не делать никаких дви-жений под водой – огоньки переставали подниматься, во всяком случае вокруг меня их не было, а вниз смот-реть я просто боялась. Мелькнула мысль об НЛО. Вот сейчас вслед за огоньками ко мне будет запущена какая-нибудь «авоська» — и прощай, Земля – меня, как стер-лядь, выловят прямо возле берега и пустят на опыты. Но страх исчез так же быстро, как и подступил. Появи-лось любопытство и восхищение – я как дирижёр за-пускала огоньки в диаметре двух метров от себя, и ис-пытала уже такую радость, что словами не передашь. Это было не чудом – это было волшебством — тем, что делаешь ты сама. Спокойно и осторожно я доплыла до того места, где мои ноги уже почувствовали под собой камни, и огоньки вдруг растаяли, как будто их и не бы-ло. Меня била крупная дрожь, но скорее от холода, чем от пережитого. Оглянулась назад – ровная тихая гладь моря как будто дразнила меня своим спокойствием.
 Как я не старалась вернуть себя в привычные рамки, пока переодевалась, мне это не удавалось никак. Паль-цы дрожали так, что я никак не могла застегнуть крюч-ки на бюстгалтере. Немного успокоилась только тогда, когда услышала голоса идущей в мою сторону парочки влюблённых, явно искавших место для уединения.
 
 …В «Разгуляе» громко играла музыка, а на танцполе было особенно много детей. Я не стала обходить его, чтобы подняться вверх по ступенькам к выходу с пляжа и решила пройти прямо мимо столиков, как, впрочем, делали многие, чтобы сэкономить полсотни метров.
 Прямо по пути за одним из столиков мои глаза встре-тились с Таней, моей самой на тот момент близкой по-другой. Напротив  сидел её мужчина, владелец одного местного предприятия. Она помахала мне рукой, Денис (так звали этого мужчину) обернулся и тоже помахал мне.
 Они уговорили меня присесть к ним за столик, убедив в том, что мой мокрый вид (а у меня были совершенно мокрые и спутанные волосы) – никого здесь не удивит, а мой бронзовый загар – лучший макияж для такого случая. На столе стояла полная тарелка шашлыков, ко-торую Денис подвинул в мою сторону и предложил помочь им справиться с этой горой. Я почувствовала забытый за несколько последних дней голод, и долго уговаривать меня не пришлось. Прежде, чем поведать им о том, что случилось – а то, что что-то случилось, скрыть моё лицо никак не могло – прежде этого мы вы-пили по два бокала шампанского, и я съела почти поло-вину той огромной горы мяса, которая благоухала пе-редо моим носом. Никаких зазрений совести и в по-мине не было – Денис деньги не считал и угощал меня вместе с Таней охотно уже не в первый раз, зная мою «печальную лавстори». К тому же моя подружка очень любила танцевать, а Денис упорно отказывался, поэто-му я с удовольствием составляла ей компанию в том, что и сама любила не меньше её. И сейчас, оттанцевав несколько танцев подряд, мы вернулись утомлёнными к столику, и я рассказала всё, что со мной произошло час назад.
 По первому выражению их лиц я поняла, что они то ли мне не верили, то ли просто удивлены. Но, призаду-мавшись на минуту, Денис сказал, что он когда-то дав-но слышал о чём-то подобном, но это было далеко от берега, тоже ночью и на прогулочном катере. Я не стала долго это обсуждать и, поблагодарив за вкусный ужин, почти побежала в пансионат, так как чувствовала необычайный прилив настроения, радости и энергии. Но как только я увидела кровать, выпитое шампанское напомнило о себе и сделало то, что делало всегда – рас-слабило меня и потянуло ко сну.
Утром я проснулась свободной и счастливой. Поки-нувший меня неделю назад аппетит напомнил мне, что вернулся ещё вчера вечером и никуда больше уходить не собирается. Поэтому вперёд, в столовую, а то дыроч-ки на ремне уже кончаются.
 А тут и Таня постучала в дверь, зашла напомнить, что пошла на работу и что ждёт меня к завтраку после «пи-онеров», чтобы я поподробнее всё рассказала.
 С Таней мы были сейчас как сёстры – что-то общее сроднило нас месяц назад настолько, что мы каждый день вместе, используя «окна» в работе, ходили на пляж, плавали и даже в кафе ходили, пока наши муж-чины не отягощали нас своими звонками. Тане было около сорока, она приезжала сюда уже несколько лет подряд во время школьных каникул – она преподаёт математику в старших классах. Красивая жгучая брю-нетка с правильными чертами лица и красивой фигу-рой, очень смуглая от природы и очень умная в плане всего, что мы до этого обсуждали. Нам было очень ин-тересно вдвоём, и темы для разговоров находились все-гда сами собой. Нам обеим было очень грустно от того, что она через десять дней уезжает, даже раньше других.
 «Янка-обезьянка, напиши когда-нибудь обо всём этом».
Об этом просила меня, хоть и вроде бы в шутку, не только Таня, но и Натали. Посмеялись, забыли.

 Максим иногда звонил, просто так, для разговора «ни о чём». И третья моя близкая подруга на тот момент, Ка-рина, однажды, услышав такой звонок и мой разговор, убедила меня выкинуть симку, что я и сделала, поста-вив тем самым очень жирную точку. Глупо было это делать незадолго до отъезда, но я ничего не теряла, и этих самых свободных симок в связи с массовым отъез-дом было предостаточно. Через полчаса у меня уже бы-ла другая. Было конечно стыдно объяснять детям, поче-му у меня другой номер, но ничего, проехали.
 Как тогда Максим раздобыл мой новый номер, я так и не поняла, но он позвонил на него уже на следующий день, для очередного разговора ни о чём. Но меня этот разговор тронул уже всего лишь «по касательной».

 Вместе с летом уходила и моя уверенность в том, что мне здесь ещё что-то надо. Всё предельно логично. Несоответствие налицо. С некоторой натяжкой я могла бы быть мамой тому, с кем мне совсем недавно было так хорошо. Но всё хорошее когда-нибудь заканчивает-ся, причём заканчивается почему-то гораздо быстрее, чем плохое. Пляжи пустели, и наши отношения с Мак-симом казались мне к середине августа, после уже не-дельной разлуки, себя полностью изжившими. Он по-прежнему звонил мне, спрашивал, как у меня дела, и на вопрос, зачем звонит, отвечал, что просто хотел слы-шать мой голос. А мне казалось, что он просто «держит меня на крючке». Однажды он спросил меня, когда я уезжаю. На что я ответила, что это уже неважно, но, ес-ли его это очень интересует — примерно через десять дней.
  Дня через три он попросил о встрече. Мы без лишних претензий помирились, но вопрос моего отъезда не об-суждался. Я всё равно психологически готовила себя именно к этому. Несмотря на романтичность и силу чувств, я совершенно уже смиренно допускала для себя возможность, что между нами скоро ляжет тысяча ки-лометров, а его молодой организм сам подскажет даль-нейшие действия. Недостатка в девушках и женщинах здесь никак не ощущалось, и вопрос закрывался сам по себе. Я перешла в своих отношениях с Максимом на другой уже уровень, который не видел за близким гори-зонтом каких-либо кораблей, на которых мы могли бы с ним уплыть куда-то. Подальше от тех, кто не способен смиряться с тем, что рядом живут те, кого они понять не могут, и чьи отношения не дают им покоя.
 В результате я отложила всё-таки свой отъезд. Дети не настаивали на моём возвращении – мир в доме дороже всего.
 
 За рекой на большой площадке шло производство строительных блоков, вот туда Максим вскоре и ушёл с прежней работы. Платили там гораздо больше. От тёти он съехал, так как она его просто «запилила» советами о том, как «неблагоразумно с его стороны…», ну и так далее, одно нравоучение за другим без остановки.
 Двадцатого августа, когда до конца «пионерской сме-ны» оставалось ровно пять дней, Максим предложил мне перебраться к нему. Он со своим начальником на машине приехал ко мне в пансионат и забрал меня от-туда вместе со всеми вещами. Оставшееся время рабо-ты, несколько дней, я ходила на работу с другого берега реки, где стоял маленький рабочий домик. Домик при-надлежал начальнику Максима, но занимали его мы вдвоём. Сам он приезжал сюда на пару часов, чтобы проконтролировать процесс изготовления строитель-ных блоков. Я варила кофе «по-особенному», как меня научили, иногда он оставался с нами на обед. Два дру-гих рабочих жили в другом месте. Но кофе был для всех.
 Я до сих пор благодарна этому человеку и его брату за жильё и за то, что понимали нас, не задавая нам лишних вопросов. Во всяком случае, я их не слышала, и отно-шение ко мне было более чем приемлемое.
 Пока Максим работал, я, приготовив обед, гуляла по горам, ела ежевику, собирала грибы. Я просто отдыха-ла. «Принимала ванну» в углубине горной реки, в укромном месте, и вода позволяла даже помыть волосы. Делала необычные фото – например, фото ног, пока не-знакомые мне рыбки покусывали их и доставляли мне тем самым невыразимое удовольствие.
 Было не без пугающих приключений. Однажды я от-правилась очень далеко в горы. Максим несколько раз звонил мне, напоминая данное мной обещание не ухо-дить далеко – кругом змеи. Я помолилась, попросила у Бога защиты. Когда Максим позвонил снова, мне по-везло – я ещё не ушла от реки. Сказала, что беседую с «чудо-рыбками», и что они передают ему привет, дала послушать для уверенности шум воды. А он сказал мне, что в горах и на реке есть ещё «чудо-джипы с чудо-мужиками», поэтому будь осторожна. Я ответила ему, что лучше уж змеи.
 Потом смело пошла перпендикулярно от реки, круто в гору, оставив позади заречный посёлок с потрясающе красивыми коттеджами, мирно гуляющими детьми, со-баками и стреноженными лошадками. Немного позави-довала здешним обитателям. Но недолго, минут пять. Больше чревато.
 Дорога в гору не была для меня трудной – горная вода давала мне достаточно сил для подобных прогулок. Бы-ла середина сентября. Кизила было мною уже съедено достаточное количество, то, что не съедено, было со-брано и сварено потом для детей в виде варенья. Грибов почему-то не было, во всяком случае, я не видела, пока шла, ни одного, хотя за пару дней до этого прошёл дож-дик.
 Меня привлек явно заброшенный сад, у которого слева от меня был древний полуразвалившийся фундамент. Я исследовала его, походила по периметру, но хурмовые деревья, которые в одиночестве от других деревьев все ещё росли для кого-то, привлекли меня больше. Плоды висели бледно-жёлтые, совсем незрелые, и только на верхушках было что-то подходящее для пробы. При-шлось влезть на дерево и сбросить на землю пару десят-ков.
 «Вот вспомнила детство!» — думала я с удовлетворе-нием, вспоминая, как с младшим братом воровали у со-седа с земли яблоки с помощью длинной палки с гвоз-дём на конце. Такой палки с гвоздём здесь мне никто не оставил, поэтому пришлось где потрясти, где полазить. Я уже стояла и обдумывала над последним деревом.
 В пакете было около двух килограммов, но мне всё было мало. Вот она, жадность. Вдруг я почувствовала, что в мою середину спины кто-то поставил свой взгляд. По всему позвоночнику пробежала колючая волна. Ин-туиция уже подсказывала мне, что это. Я очень медлен-но и тихо повернулась, и сразу встретилась с немигаю-щим взглядом больших и продолговатых ярко-жёлтых глаз, с чёрным вертикальным штрихом посередине. На меня смотрела большая жёлто-коричневая змея. Она была в стойке, возвышаясь на несколько сантиметров над высокой здесь травой. От головы было расширение, и если бы не моё убеждение, что кобр здесь не может быть по определению, я бы ни минуты не сомневалась, что это именно она. Змея не шипела, она просто с удив-лением, как мне тогда показалось, смотрела на меня, как бы одновременно спрашивая, «что ты здесь делаешь на моей территории, добрая женщина?» Страха не было совсем, была даже какая-то радость от встречи с прежде незнакомым мне лично. А змеи всегда вызывали во мне интерес и не менее сильное почтение к этим божьим тварям. Поэтому я улыбнулась ей в глаза, сказала со-вершенно мирно и спокойно «Привет. Мы с тобой од-ной крови». Это я «Маугли» вспомнила.
 Змея смотрела на меня ещё около минуты, не отрывая своего взгляда, я смотрела также прямо в её глаза, без страха и с интересом, любуясь её красотой. Потом она просто отвернулась и зашуршала в сторону от меня.  Расстояние между нами было около двух метров.
 Позже, лет через семь, местные сказали мне, что очень-очень редко, но кобры здесь встречаются.
 А тогда я поставила своей смелости «пятёрку с тремя плюсами». Максим же в тот вечер сначала отругал ме-ня, потом всем хвалился моей смелостью. Я была коро-левой за столом, и кофе был просто потрясающе аро-матным. Вот что значит женский адреналин-раш. Боль-ше я далеко не ходила.
 Маленькие змейки встречались почти каждый день, когда мы с Максимом переходили речку, чтобы наве-стить его родственников, которые, потеряв Максима, стали теперь скучать «по нам двоим». Только малень-кий Мишка не давал мне повода сомневаться в искрен-ности чувств и постоянно, как говорила тётя Максима, просился «к Яне и Максиму».
 Стоп. Я забыла сказать, как я, от рождения Анна, стала здесь Яной. Да просто хотела проверить бытующее в некоторых изданиях мнение, что перемена имени, даже неофициальное, влечёт за собой часто улучшение каче-ства жизни. А тут было и качество, и чувства. Как не поверить. Максим знал, что это временное имя, но до сих пор я для него Яна. Что вносит некоторую яркость, когда все называют меня Анной, и только мой драго-ценный – Яна. И для всех это совершенно обычно, ни-кто внимания не обращает. Когда приезжаем снова в эти края, я для всех Яна, кроме нескольких соседей, чьи дома рядом со мной. Там документы, сборы подписей и всякое прочее. И опять всё без вопросов. Самой удиви-тельно.

 …Я всегда придавала особое внимание обстоятель-ствам, месту и времени встречи с кем-либо в своей жизни, считая последующие события следствием того важного отрезка времени, когда собственно и зарожда-лись новые отношения. Поэтому я так развёрнуто оста-новилась на самом начале этих отношений. Всё после-дующее уже могло как-то зависеть от нас самих, но первые недели – никак нет. Поэтому я пропускаю по-дробное описание начавшейся таким странным образом нашей с Максимом совместной жизни, в которой при-сутствовало не только некоторое непонимание со сто-роны родственников, но и полное одобрение, напри-мер, моего старшего брата, который помог нам не толь-ко с переездом из моей «двушки» на съёмную квартиру рядом с домом, где жили мои дети и уже и внучка.
 Свою квартиру я через неделю уже сдала. Почему я так сделала? Потому что мне было очень тяжело психоло-гически находиться там, где росли мои дети и были ещё хорошие отношения с их отцом. Там я была ещё счаст-лива с ними со всеми.
 Сестра советовала просто поменять обои, как-то видо-изменить квартиру, но соседей я не могла поменять. Был определённый рубеж моих психических сил, кото-рый здесь заканчивался, а мне они были нужны. Чтобы найти работу и себе и Максиму, чтобы приучить детей к мысли о том, что их мама вернулась не одна и дока-зать, что я ни коим образом не ухожу из их жизни как мать. Было странно жить «на две кухни», но я держала себя в руках, помня о том, что сама выбрала двойную жизнь.
 Вадим не был против, наоборот, даже давал советы, как и где Максиму можно найти работу. У него самого на тот момент завязывались новые отношения, отставая от моих по времени примерно на два месяца. Я внут-ренне очень была этому рада, как будто снимала с себя одну вину из того множества, которое плелось за мной каждый раз, как я идентифицировала себя в этой жизни. Где были не совсем ещё взрослые дети, во всяком слу-чае, не ставшие на ноги крепко и прочно. Где была со-всем зыбкая почва под моими ногами, и от этого факта надо было как можно дальше держать детей, делая вид, что у нас всё хорошо. А хорошо было только в личном плане. Денег катастрофически не хватало, а с пустыми руками приходить к детям никак не могла я себе позво-лить.  Через пару недель для Максима работа нашлась, через моих знакомых. С работой для меня было труднее.
 Очень быстро, через два месяца, поменяли съёмную квартиру на съёмный дом в пригороде, совсем недоро-го. Свою квартиру я сдавала в два раза дороже.
Я с первого взгляда влюбилась в этот дом, и хозяйка меня уверила в том, что мы можем снимать его сколько угодно, у них есть дом в самом городе. Они только здесь картошку посадят, на половине участка. Я с радо-стью вызвалась взять на себя труд по прополке и сбору урожая колорадского жука, и она с радостью согласи-лась. Дом был огромный для нас двоих, к тому же, опрятный и современный. Более ста метров, правда, без особой отделки – побелка на стенах и потолок из дерева на кухне. Ну и минимум мебели. Но всё моё жадное внимание было устремлено на участок и сад, и я ждала весны, чтобы начать окапывать, копать, сажать, обре-зать деревья, виноград, придавать им красивую форму, разбивать грядки и любоваться всем этим сразу из восьми окон. Дом был тщательно отмыт, продезинфи-цирован, одет в новые шторы, освежён духами для дома и так далее.
 Горка-клумба с камнем на вершине услаждала мой взгляд не меньше, чем просто клумба с розами, тюльпа-нами и ирисами. Между ними я весной посадила руко-лу, семена которой год назад привезла Ира из Италии, и каждый день ждала первых всходов. Глядя на качели рядом с баней, я уже мысленно каталась на них с моей внучкой. Рядом поставлю детский мини-бассейн. А огромную пустующую комнату разделю тяжёлой што-рой на две половины, и там, после долгих и мучитель-ных уговоров и переговоров, будет жить вместе с нами мой сын Марк, по которому я скучала больше всего. Моё сердце просто рвалось на части, когда я в очеред-ной раз укладывала свою жизнь на «жёсткие прозаиче-ские рельсы» — бросила, живу с молодым, завтраки и ужины для моих детей не знаю, как готовятся, а вопро-сы на тему, «что вы сегодня ели на ужин» стали моих детей со временем просто бесить. Я и сама видела, что у них в холодильнике, и было совершенно ясно, что с пи-танием у них всё нормально. Ира готовила первые блюда, сладкое, выпечку, Вадим готовил мясные, вто-рые блюда. Марк, как я видела, варил сам себе каши, яичницу, макароны, горячие бутерброды. В общем, на этом фронте особых потерь с моим уходом не произо-шло. Но я по-прежнему рисовала в своём будущем тес-ное присутствие если не обоих детей, то хотя бы сына. Без этого будущего факта моё будущее меня совсем не радовало. Конечно же, Ира помирится С Сергеем, ребё-нок в конце концов их соединит, его родители привык-нут к мысли о том, что сын не их собственность, а он проявит свой мужской характер, хотя бы ради дочери.
… И вот уже оно, долгожданное счастье – сын рядом со мной, дочь рядом с тем, с кем и положено. Дом, хоть и съёмный, но обещанный надолго, и в нём все те, кто мне дорог, стол с двенадцатью красивыми тарелками, пироги, салаты, музыка, шашлыки в беседке…
 …Наивная простота. Как говорила моя бабушка: «За-помни – простота хуже воровства». Я тогда не понима-ла особого смысла этого выражения, только сейчас до-шло. Очень легко всё в своей жизни расставлять на за-ранее заготовленные полочки, совсем иногда забывая о том, что эти полочки кто-то тебе невидимый может наклонить или вообще не принять во внимание. И на твой спектакль никто и не подумает покупать билеты. Придумала сама – ну и живи сама, в театре одного ак-тёра, а эти актёры приготовлены совсем для другого действия. Тебе дали одного, но очень тебе нужного, не каждому выпадает такой «билет» на встречу с твоей половинкой – вот и живи, радуйся. Тебе уже завидуют, и ты это прекрасно знаешь, просто камуфлируются. А трудности – так ты сама выбрала этот путь, и откуда на этом каменистом пути взяться розам и дому с садом на несколько лет вперёд? Тем более сыну в этом самом до-ме.
 
… Короче. В августе хозяйка дома приехала в очеред-ной раз со своей подругой, но уже не только для того, чтобы получить деньги, а чтобы в твердой форме изве-стить о том, что дом им нужен самим. Никакие угово-ры, возможности увеличения платы её не устраивали – он им нужен был, и всё.
Потрясения, какое я тогда пережила, трудно описать словами. Я уже всей душой любила этот дом, эти дере-вья в саду, розы. Но нам не дали даже дождаться сбора урожая посаженной нами картошки, не говоря уже о помидорах, капусте и прочих суповых радостях. Прие-дете, срежете, сорвёте, заберёте. Но в конце месяца должны съехать.
 Спектакль был поставлен для меня, а не мной – квар-тиранты к этим числам как раз съезжали с моей кварти-ры. Всё как по нотам. Мне давали новые возможности, не считаясь с моими желаниями. Но раз надо – так надо. Одна дверь захлопывалась, другая сразу же открыва-лась. На что тут пожалуешься? Скажи спасибо, что так, а не хуже.

 Примерно через год была продажа квартиры и куплен дом в пригороде. Мы прожили там полгода. Устраивало всё, кроме одного – дом был очень старый, хоть и креп-кий, и требовал хорошего ремонта, а мы к этому оказа-лись в результате не готовы. Также быстро продали, деньги я вложила в долевое строительство, потом пере-уступила права на дом и купила участок в том же по-сёлке. Всё это в течение трёх лет. Сразу же приступили к постройке дома.
 И снова я не уложилась в располагаемую сумму, так как меня «нагрели» на фундаменте. И сделал это чело-век, которому я безраздельно доверяла, мой давний друг. Я очень переживала, а знающие люди говорили: «ну кого же ещё обманывать в этом деле, как не сво-их?»  Я об этом уже писала.

 Максим стойко выносил все мои жизненные неуряди-цы, давая именно то, что мне нужно было. А мне нужно было только одно – чтобы меня не осуждали за мои многочисленные промахи.



Глава III. Знак Водолея. Всё отдала,
и ни о чём не жалею.

                Я – Водолей. Дети – Тельцы. Вера и Сергей – Скорпионы. Не то, чтобы я придавала особое значение гороскопам, но моя с детства идущая за мной заинтере-сованность звёздами, небом и всем тем, что очень дале-ко от меня, в эти тяжёлые для моих близких времена дала о себе знать самым решительным образом.
 Я не увлекалась никогда гороскопами настолько, что-бы всерьёз воспринимать их и руководствоваться ими в важных делах. Деление всего человечества на двена-дцать (или, как уже считается, на тринадцать) подгрупп со сходными особенностями объяснялось мною скорее чисто математически, по «первому приближению». От-личия несомненно были налицо, это подтверждалось моими наблюдениями, но только в плане особенностей характера. Тут уж не поспоришь – факты. Но меня это не удовлетворяло. Я соглашалась с тем преподносимым астрологами фактом, что звёзды напрямую влияют на наши судьбы.
 Значит, пришло время этой древней науке послужить и мне. В идеале я хотела это дело доверить только себе, но надо было с чего-то начинать. Профессионалы знают это дело лучше, и здесь я не имела права ошибаться или чего-то не учесть, а докапываться до сути я могла поз-волить только себе самой. Моя дочь, как и я, увлеклась этим и охотно самостоятельно начала изучать как за-падные течения астрологии, так и восточные. А я пока решила обратиться к профи.
 Началось с того, что мне посоветовали одного очень грамотного, как мне её представили, астролога. После небольших колебаний, которые сводились в основном к тому, что это своего рода гадание, так как по сути – по-пытка заглянуть в будущее, а гадание не поощрялось в святом Писании, я всё-таки решилась в него заглянуть. Нашла себе оправдание в том, что Даниил, в книге про-рока Даниила, будучи очень умным и ценимым его по-работителем Навуходоносором, со всей прилежностью изучал звёзды и преуспел в этом больше даже, чем все прежние его мудрецы. И Бог давал ему свои открове-ния. Поэтому сама по себе попытка «разобраться» в звёздах не представлялась мне противной Богу. Всё де-ло в доверии именно Богу, в полагательльстве на Его руководство. Успокоив саму себя этим умозаключени-ем, я набрала номер астролога и договорилась о визите.

 Меня встретила пожилая дама, добродушная и распола-гающая к себе чем-то таким, чего невозможно объяс-нить. Быстро построила по данным рождения наталь-ную карты Веры. О проблеме я рассказала сразу, не проводя дополнительных «проверок» на тему того, что такие люди и сами как будто бы должны знать, с чем к ним приходят. Это не карты и не цыганская стезя. Это наука, и если доверяешь, то проверками не стоит уни-жать того, к кому пришёл.
 Женщина подробно рассказывала, какой дом за что от-вечает, показала мне на экране монитора, где что нахо-дится. По карте получалось, что ребёнку с рождения было уготовано, что роль матери выпала на долю ба-бушки, что жизнь её с рождения проходила на два дома, и что в том доме, в котором она находится, занимаются магией. Много было рассказано из того, чего она никак не могла знать. Я сидела у неё уже второй час, и уже всё реже и реже давались какие-то комментарии.
 Она внимательно и сосредоточенно смотрела в одно и то же место, пока я не спросила сама, что с этим не так.
— Я не знаю, как Вам это сказать… Я не уверена, но меня удивляет одна вещь…
— Какая? Я ведь для этого и пришла, чтобы узнать то, чего не знаю. Говорите, как видите, даже если есть со-мнения.
— Её отец. Он не должен так стоять в натальной карте, то есть я хочу сказать, отец обычно стоит не так…
 Она явно думала, стоит мне это говорить или не стоит. Но я настырная, когда надо.
Она уже водила пальцем по экрану, что-то считала в уме, потом встала и взяла с полки тяжёлую старую кни-гу. Начала её листать. Несколько минут она, как будто забыв о моём существовании, сосредоточенно смотрела то в книгу, то на круг карты, приложив линейку и делая какие-то подсчёты. Я не мешала, ждала результата.

— Простите, но я должна у Вас спросить. А он Вашей внучке родной отец?
  Я ждала чего угодно, но только не этого.
... Астролог ещё долго разбирала карту моей внучки, затем карту моей дочери. В результате я пробыла там более трёх часов. Отчасти я успокоила себя хотя бы тем фактом, что против звёзд не попрёшь.
 Ту купюру, которую я предложила в качестве оплаты, она категорически отказалась брать. Брала она, как она сама сказала, всегда чисто символическую плату. Это не было её основным доходом. То, что она взяла за ра-боту, действительно было символической платой. Слишком могущественна была сила, в недра которой мы заглянули, и делать на этом бизнес она не решалась.
 
 Вечерний воздух ранней весны немного охладил мои разгорячённые мысли, но я не стала дожидаться, когда они улягутся совсем. Тем более, что такого состояния я уже не помнила за собой с момента разлуки с Верой и, увидев на телефоне несколько пропущенных от дочери, поспешила её «обрадовать».
 Её реакция была более бурной, чем моя. Мне даже на какой-то момент показалось, что она не очень удиви-лась. Я пыталась выяснить, может такое в принципе быть или не может. После нескольких продолжитель-ных пауз она тихо сказала, что да, может такое быть, и очень даже это вероятно.

 Разбор полётов я решила отложить, понимая, каково ей сейчас осознавать, к чему это может привести, и что во-обще за этим может последовать. Но она не стала ждать этого разбора и позвонила уже на следующий день утром. Я была сильно занята на работе, но она была возбуждена и просила меня выслушать её. Она нашла у себя выписку из роддома, где стоит срок беременности к моменту родов. Мы все, и она в том числе, ожидали рождения Веры как минимум на десять дней позже, в конце ноября. В это время были дни рождения у моей мамы, моего младшего брата, моей племянницы, и то, что Вера должна была появиться на свет как раз в эти дни, нас в какой-то степени радовало – у всех был лёг-кий характер и весёлый любопытный нрав. То есть Ве-ра, как мы тогда говорили, поспешила к нам навстречу, не дожидаясь заявленного врачами срока. Так вот – вы-писка показывала, что срок беременности при родах соответствовал тридцати девяти–сорока неделям. Это определил врач, который принимал роды, и Ира это вспомнила. Врач сказала, что девочка совершенно до-ношенная, ноготочки и всё остальное соответствуют именно этому сроку.

 На следующий день мы пошли в заведующей отделе-нием поликлиники, где Ира наблюдалась во время бе-ременности.
 Она нам объяснила, что карты беременности уже нет, так как прошло уже более пяти лет. И то, что вполне может быть даже такое, что сперматозоид может зата-иться на несколько дней, ожидая благоприятного мо-мента, и само оплодотворение произойти не в момент близости, а позже, даже через десять дней. Этот факт ещё более увеличивал шансы того, что Вера может быть совсем не родной для Сергея.

 Я терзала свою дочь уже который раз одним един-ственным вопросом: «кто тогда это мог быть?»
 Понятно было лишь одно, что её предки по отцу могут жить в Италии, но моя дочь неожиданно на этой ноте замкнулась.
Я по десятому кругу рассматривала фотографии, проче-сала весь ноутбук дочери, где были Верины фото, и где-то, совсем маленькой, глазами нашла сходство с Серге-ем, но потом уже ничего общего не было. Она была бо-лее всего похожа на мою свекровь, маму Вадима, и не только внешним сходством, но и манерой говорить и осанкой, прямой как струнка.
 
Ещё я подумала, что более всего об этом конечно же знают те, кто делает ДНК-экспертизы.
Позвонила в самую солидную клинику и выслушала следующее. Примерно треть отцов таковыми своим ча-дам не являются. То есть думают, что являются, но не являются. Из этой трети ещё половина – это те дети, чьи мамы даже не знают, что отец у её чада совсем не тот, кто заботится и считает себя отцом. Это, как мне сказа-ли, реалии нынешнего времени. Сегодня с одним, зав-тра поссорились, сразу побежали искать утешения у прежнего или вообще нового. К тому же возможностей для такого разворота в наше время гораздо больше, чем было ещё два десятилетия назад. И это в наше время молодёжь считает совершенно нормальным. Для них секс – это часть жизни, такая же, как сон, еда, прогулки и так далее. И сегодня это принимается так, как будто это относится не только к одному постоянному партнё-ру, а к кому угодно. Выбирают сами девушки, и выби-рают они подсознательно мужчин внешне примерно одного типажа. Поэтому дети получаются в общем-то не такими уж непохожими на своих «отцов».

 Ира выслушала и спросила:
— Мама. А мы-то с Марком точно папины?
Она засмеялась, я тоже – они были отражением своего отца. Ира — по сходству с бабушкой Вадима, а Паша, хоть и похож на меня, но также и похож на брата пра-деда Вадима, чья черно-белая фотография была в его альбоме. Да и я-то сама точно знала, что у меня никого, кроме их папы, в то время и близко не было. Ни до, ни после.
 Первым побуждением было провести ДНК-экспертизу, что само по себе, в случае оправдания наших надежд, поставило бы точку в этих разбирательствах. Но та агрессия, с которой наши оппоненты действовали про-тив нас, заставила нас подумать о том, на что они могут решиться, если их прижать к стенке. Здравый смысл, как и сведущие в этом люди, предостерегали нас о том, что эти люди в таком случае могут пойти на самые крайние меры, вплоть до физического уничтожения как матери, так и неуёмной бабушки.
 Получив хорошую порцию внушения и от Максима, я тоже на время решила забыть об этой затее. «Вас просто убьют, и дело замнут. Этого хотите?»


Глава IV.  Мама! Я здесь!

                Последнее судебное заседание показало, что кроме той бредятины, которую нёс, путаясь и сильно заикаясь, Сергей, добавилось ещё и стойкое «сомнение» судьи в том, что мы вообще хотим видеть ребёнка.
 Нам предлагалось доказать тот факт, что мы приходим к дому Сергея, а он нам ребёнка не даёт и даже не от-крывает. То, что «очень заботливый отец» целыми дня-ми воспитывает ребёнка вдали от детских учреждений, не смущало даже опеку, не говоря уже про судью. Ко-нечно, мы понимали, что «сомнения» их родились не-много раньше, и ничуть уже этому не удивлялись. По сути, моей дочери, и мне в том числе, надо было дока-зать нашему правосудию, что мы имеем хоть какие-то тёплые чувства к своему ребёнку. Мы для них были ро-боты, а надо было доказать, что это не так. Вот Сергей и его семья – это да, это люди, любящие и заботливые — фото Веры повсюду, сауна внизу, игровая комната наверху, садик во дворе, фонтанчик, который опека в отчёте об обследовании жилищных условий заботливо назвала «детский», и которого, кстати, впоследствии при посещении Веры мы так и не увидели.
 Наша более чем стометровая квартира на фоне всего этого великолепия не вызывала в суде никакой ответ-ной реакции, и опека на все лады расписывала, как «повезло ребёнку». Судья с завидным упорством на все наши возражения начинала свою речь словами «А вот Сергей Владимирович утверждает, …» и так далее. Мы предлагали посмотреть видеозаписи того, как мы при-ходили к дому Сергея, но судья их игнорировала, моти-вируя это тем, что смотреть или не смотреть какие-либо видеозаписи, она решает сама, и в данном случае «в этом нет необходимости, так как Сергей Владимирович утверждает совершенно обратное». Если мы хотим до-казать, что пытаемся увидеть ребёнка, то должны быть этому свидетели.
 На наш вполне законный вопрос к Сергею «какое дет-ское учреждение посещает сейчас Вера – мать имеет право знать это, и отец ребёнка не должен это скрывать от неё», Сергей ответил категорическим отказом, и ко-гда моя дочь повторила этот вопрос, судья торопливо возразила, что «Вы уже должны были понять, что Сер-гей Владимирович не желает отвечать на этот вопрос. Не надо так настаивать».

 Пятого марта я, моя дочь и Вадим подъехали к участ-ковому района, где проживает Сергей, чтобы вместе с ним попытаться навестить ребёнка. Участкового преду-предили заранее, и к назначенному времени мы все трое сидели у него в кабинете и ждали, когда он запол-нит необходимые для такого случая бумаги. Исполне-ние этого мероприятия поручили стажёру — молодому парню лет двадцати пяти. Второй, постарше, сидел за соседним столом и принимал участие в нашем разгово-ре. Почему-то там в это вечернее время (половина ше-стого) оказалась ещё и сотрудница ПДН, которая обыч-но находилась в опорном пункте. То, что у неё там не было никаких дел, мы поняли из разговора между участковыми, которые друг у друга выясняли, что эта женщина здесь делает. Она прохаживалась по пустому коридору мимо открытой двери кабинета.
 Потом она перестала прохаживаться, и участковый вышел в коридор. Через минуту вернулся и сказал:
 — Странно всё это. Я бы посоветовал вам всем пото-ропиться – она звонит кому-то из «ваших», судя по её разговору.
 Но стажёр ещё не закончил с бумагами, и мы быстро решили, что Вадим поедет к дому Сергея один, а мы пойдём пешком вместе с участковым. Вадим быстро вышел и поехал к дому Сергея. Через несколько минут, когда мы уже прошли треть пути по улице к дому Сер-гея, позвонил Вадим и сказал, что Владимир Иванович выехал из дома. Когда он подъехал к их дому, то попал как раз к тому моменту, когда ворота выпускали его машину. Вадим попытался перегородить выезд, но не успел – машина отца Сергея практически протиснулась между воротами и машиной Вадима. Такой «аварий-ный» манёвр наводил мысли о том, что они просто уво-зят куда-то Веру. О чём нам и сказал Вадим. Только он это сказал, мы увидели движущиеся впереди фары – было уже совсем темно, фонарей на этой улице не бы-ло, мы шли по давно не чищенной дороге, и нашему стажёру приходилось поддерживать мою дочь, так как у неё сильно скользила обувь. Мы шли по правому краю, по бокам были собранные бульдозером обледенелые сугробы, и когда машина, едущая нам навстречу, неожиданно переключила свет фар на дальний и осле-пила нас, мы растерялись, не понимая, зачем он это сде-лал.
 Уверенные, что это Владимир Иванович, мы останови-лись посреди дороги, он подъехал почти вплотную и остановился. Мы подошли к окну водителя и попроси-ли его открыть окно. Он приоткрыл, мы поздоровались и спросили, не с ним ли сейчас Вера. Владимир Ивано-вич не сказал нам ни слова, просто молча снова закрыл окно и смотрел вперёд. Ира постучала в окно, громко спросила, где Вера, не её ли он так спешно увозит. В его машине было темно, мы напрасно пытались рас-смотреть хоть что-то.
 Он снова открыл окно, но продолжать смотреть мимо нас вперёд, как будто нас и не было рядом. Мы вместе с Ирой попытались уговорить его сказать нам, где сейчас Вера, позвали её на всякий случай, и поняли, что в ма-шине никого, кроме Владимира Ивановича, нет. Участ-ковый сказал нам, что это всё бесполезно и предложил идти к дому Сергея, а его отец пусть едет по своим де-лам.
 Мы не знали, что нам сейчас делать – попытка погово-рить с отцом Сергея провалилась, и это уже не сулило ничего хорошего.
 Мы всё ещё стояли посреди дороги, решая, что нам де-лать дальше, а машина Владимира Ивановича дала в это время задний ход и проехала так метров двадцать. Справа между домами был проезд, и мы подумали, что он ведёт к какому-то объезду, и его машина сейчас туда и свернёт. Она действительно прекратила задний ход, но вместо ухода вправо от нас, к предполагаемому объ-езду, резко поехала со слепящими фарами прямо на нас. Мы этого никак не ожидали – на нас с диким рёвом ле-тел слепящий свет. Я стояла крайней от дороги, в сере-дине была моя дочь, и рядом с ней – стажёр. Наверное, я первой вышла из оцепенения, так как помню, что за-кричала, чтобы они отошли в сторону – я скользила на обледенелом гребешке и даже не видела, где они стояли – фары полностью ослепили нас. В последний момент я просто оттолкнула Иру на сугроб, сама упала, попыта-лась встать, — обувь скользила, на сугробе лежали упавшие туда моим толчком моя дочь и участковый, а возле моей левой ноги было колесо остановившейся машины Владимира Ивановича. В это время подбежал Вадим, поднял меня, Ира с участковым тоже встали. Я схватилась за дворники машины, чтобы хоть как-то за-ставить выйти отца Сергея из машины и объяснить, за-чем он это сделал.
 Вадим оторвал меня от машины, сказал, что зря теряем время, надо ехать к дому. Участковый предложил вы-звать полицию, так как был откровенный наезд, но мы хотели побыстрее попасть к дому Сергея, так как были уверены, что Вера там.
Мы быстро подъехали и стали звонить в домофон. Свет в окнах горел. Пока моя дочь нажимала кнопку домо-фона в сотый раз, мы с участковым разговаривали с со-седкой напротив. Слова её участковый записал на бу-магу, она расписалась и ушла. Сергея она, как выясни-лось, часто видела уезжающим из дома поздно вечером. Возвращался он всегда наутро – у них собака, они ее выгуливают по утрам, и Сергей как раз в это время и возвращается. Веру не видела давно – раньше они гуля-ли с ней возле дома, а сейчас – нет, не видит.
И вдруг мы услышали из открытого окна Верин голос!
 — Мама! Мама! Мама!
…Это кричала Вера, наша Вера, и голос был именно из открытого окна!
Моя дочь закричала:
 — Вера! Вера! Я здесь!
 — Мама! Я здесь! Мама!
Я подбежала к дочери, участковый за мной, но свет вдруг погас во всех окнах одновременно.
… Мы стояли в ещё большем оцепенении, чем когда на нас наехала машина. Тут уже первым пришёл в себя наш стажёр – позвонил в полицию и объяснил, что дома держат ребёнка, который рвётся к матери, и что ребён-ку, судя по всему, просто зажали рот – её крик оборвал-ся очень резко. Он сам был взволнован, моя дочь рыда-ла, мы пытались её как-то успокоить. Вскоре приехала полицейская машина. Сказали, что сожалеют, но сде-лать ничего не могут – частная территория. На звонки телефона, кто бы ни пытался им сейчас позвонить, ни-кто не отвечал, а в окнах дома по-прежнему было тем-но. Полиция уехала, мы ещё с полчаса походили вокруг забора — везде темно.
 Когда ехали назад по этой злосчастной дороге, нас на том самом месте ждала машина Владимира Ивановича, а рядом с ней стояла женщина из ПДН. Мы вышли из машины, и она нам улыбаясь сообщила, что «вы напали на машину Владимира Ивановича».
 — А Вы видели? Вы где в это время были – в его ма-шине?
 Она улыбалась и ничего не отвечала.
 Вышел участковый и объяснил женщине, что он был в это время вместе с нами, и всё видел своими глазами.
 Женщина по-прежнему улыбалась и ничего не отвеча-ла.
 Ира вышла тоже и стала снимать машину Владимира Ивановича со всех сторон – стекло, капот, зеркало, две-ри – сняли всё, чтобы было видно, что никаких повре-ждений на машине нет, одновременно задавая женщине вопросы, в каком месте мы могли напасть на его маши-ну. Она ничего не отвечала, отвернувшись и говоря с кем-то по телефону.
 И вдруг я услышала голос дочери, которая при «обсле-довании» машины дошла до переднего сиденья:
 — Саша! А ты что здесь делаешь?
Я быстро подошла, спросила, кто это.
 — Так это мой одноклассник – Саша …(она назвала фамилию). Привет, дорогой! Откуда ты здесь?!
 Одноклассник открыл окно, удивлённо поздоровался. Они о чём-то поговорили, он оставил свой номер теле-фона, пообещал, что они обязательно поговорят.

 На следующий день моя дочь взяла отчёт у участково-го, где сухо было сказано, что свидания с ребёнком не состоялось, дверь никто не открыл, на звонки никто не ответил. 
 На следующий день, в ночь на восьмое марта, моя дочь попала по скорой в БСМП, с высокой температурой и болями в области поясницы. Ей купировали боль, но так как наступал праздничный день, никакого особого лечения не ожидалось.
 Днём, когда я приехала в больницу, у неё уже была нормальная температура и боли прекратились. Ей посо-ветовали хорошее лекарство и по её настоянию отпу-стили домой.
 Позднее участковый врач предположил, что её перио-дические кризы имеют, скорее всего, психосоматиче-ское происхождение – организм отказывается прини-мать то напряжение, которое она испытывает время от времени – судебные заседания, бесполезные походы к дому Сергея, и особенно последнее происшествие – всё это, вкупе с тем, что моя дочь склонна сдерживать эмо-циональные порывы, загоняя их тем самым внутрь, проявляют себя в слабом месте организма. Ей назначи-ли успокаивающие средства.
Те же самые средства начала принимать и я. Это были лёгкие антидепрессанты, которые, судя по описанию, назначают даже маленьким детям. Моей дочери хватало одной таблетки в несколько дней, и она уже чувствова-ла себя более оптимистично настроенной, на меня же они не оказали почти никакого влияния.
 Я не сразу поняла, что то, что со мной происходит, но-сит название «депрессия». Но часто, особенно когда смотрела телевизор, после какого-нибудь слова или картинки на экране меня внезапно как будто накрывали чёрным покрывалом. Мне становилось трудно дышать, свет слегка приглушался, как перед грозой, и я чувство-вала, что вот-вот сейчас потеряю сознание, но я научи-лась усилием воли говорить себе в самый такой преда-тельски-неожиданный момент: «Всё хорошо. Сейчас всё пройдёт. Вообще всё когда-нибудь пройдёт. Ты бу-дешь это вспоминать как дурной сон».
 Я сама придумала себе эту «мантру», и она действова-ла.

 Моя дочь справлялась с депрессией с помощью мантр, музыки, благовоний и «подключений к космосу». Я та-ким «подключением» для себя установила ежедневную молитву, которую, впрочем, установила уже давно, не-сколько лет назад, и всё, что происходило после этого, принимала как данность. Только последнюю данность я никак ещё не могла полностью принять и иногда мне казалось, что Бог повёл себя не совсем честно в отно-шении меня. То есть я как бы доверила ему свою судь-бу, судьбу своих детей, а Он «воспользовался» этим, и дал мне то, чего я не могу вынести. Мне даже представ-лялась такая картина: стоит чаша со слезами, и её надо кому-то опустошать. И Бог приводит к этой чаше тех, кто, по Его мнению, способен эти слёзы пропустить че-рез себя. Ну, то есть по принципу «кто-то может вы-держать, а кто-то – нет. Вот ты выдержишь». Мне это казалось несправедливым. «Почему мне? А если я не хочу? Если я не выдержу – стану роптать, на Тебя же!» Мало того, это «прошлось» по моим детям и даже внуч-ке. Я чувствовала себя откровенно обманутой. Логика и здравый смысл просто кричали мне: «Ты спятила?! Ко-го ты обвиняешь?! Ты на Самого Господа Бога в оби-де?!» А сердце тоже кричало: «Да! И ещё раз – да! Я — В обиде – На – Самого – Господа – Бога!! Я – Этого – Не – Выдержу!!»
 Моё сердце и сознание, что называется, искали «пятый угол». «Пятый угол» находился сам, и уже на следую-щий день я в полном раскаянии просила у Бога проще-ния за малодушие, и мне становилось легче. Я открыва-ла Писание и успокаивалась очередным повествовани-ем.
 Я никому не рассказывала о таких моментах, но в те редкие субботы, когда я находила в себе силы для по-сещения своей Церкви, проповедь пастора как будто была именно для меня подготовлена. Я оставляла со-мнения, и в сердце снова наступал мир и покой.
 И всё-таки сомнения на сей момент были главной со-ставляющей всего моего существования. От полноцен-ной жизни, как я полагала, я и моя дочь стояли так да-леко, как Луна от Марса. В полной мере я на себе испы-тывала, что на самом деле означает «самобичевание». Это болезненное состояние проявлялось сейчас во всём, даже в мелочах. Постоянно стала ловить себя на мысли, что надо кого-то простить. Но кого? Из тех, кто мне насолил в последнее время, можно было сколотить це-лую банду. Их в расчёт я не принимала – как можно простить тех, кто стоит перед тобой в постоянной стой-ке к удару? А прощать «наперёд» я ещё не умела. Из-рядно потрудившись «в поисках задолжавших», вспом-нила, что есть такой. Но это была отдельная история.


Глава V. Возлюби ближнего своего.
Но не спеши прощать.
 
                Два года назад я купила участок недалеко от города, в десяти километрах. На небольшой возвышенности, со спуском к живописней-шему лугу и с видом на лес. Небольшой, всего шесть соток, но больше нам на тот момент и не надо было.
 Походы по строительным фирмам не увенчались успе-хом выбора, так как со всех сторон мне говорили, что они обязательно обманут, какой бы хороший и пра-вильный договор я с ними не составлю. «Надо искать среди знакомых». Предложенные со стороны родствен-ников варианты оказались занятыми до самой осени, а ждать я не хотела – мы с Максимом жили на съёмной квартире. Да и деньги надо было вкладывать, не ждать обесценивания. И я вспомнила о своём «духовном наставнике». У него была своя строительная фирма, и я решила обратиться к нему.
 Мы сошлись на том, что он укрепит и расширит име-ющийся на участке старый фундамент и построит ко-робку дома.
 В результате за время в один месяц он со своей наспех сколоченной бригадой «укрепил» мой фундамент раз-мером шесть на десять до размеров десять на одинна-дцать, обнёс участок самой дешёвой сеткой, совсем да-же не там, где я просила, убрав из моих владений два склона внушительных размеров и ответив на моё недо-вольство ласковым и заботливым «ну зачем тебе эти склоны – ногу можешь подвернуть, пораниться – забудь про них!»
 Я попросила вернуть оставшиеся от данных ему четы-рёхсот тысяч, но он сказал, что всё потратил. У меня же от его работы остались только две расписки о получе-нии денег – два раза по двести, с пояснением, на что они берутся, от кого и кому и т. д. Почти слёзные просьбы отдать деньги (так как все, кто видел его «тво-рение», сходились на том, что потрачено было не более ста тысяч, и то если всё считать по максимуму), оста-лись без ответа.
 Я сделала фото и отнесла в независимую экспертизу, показала и спросила, стоит ли заказывать у них оценку того, что я им показала. Они посмотрели, что-то посчи-тали, и сказали, что это будет очень проблематично, так как придётся смотреть, какой толщины фундамент, ка-кие материалы. Будет стоить дорого, и ещё неизвестно, к чему приведёт. С учётом оплаты труда и вообще всего того, что сопровождает этот процесс, здесь могло уйти максимум двести, но никак не четыреста, хотя и явно не сто, как я предполагала. Сказали, что давить на совесть таким людям бесполезно — они знают, на что идут, по-этому в таком случае нужно идти в суд.
 Я же не оставляла надежды достучаться до его совести, и мы с моей дочерью, которой к тому времени им тоже были прополосканы мозги показами различных вариан-тов проектов моего будущего дома, пытались уговорить его или отдать оставшиеся деньги, или продолжить стройку.
 Напомнила М.А. по телефону, что четыреста тысяч ему были даны с учётом покупки стройматериалов уже на сам дом – блоки и так далее. Ответом было молчание. На мой вопрос, что мы будем со всем этим делать, он сказал, что, если я в чём-то не согласна, могу идти в суд. Причём повторил это несколько раз.
Я предложила ему сделать отчёт о работе, предоставить мне все документы, на что мне было сказано, что он уезжает в Москву по делам, а когда вернётся, тогда и займётся этим.
Чувствуя совсем неладное, я попросила руководство церкви как-то повлиять на него, ведь он был там долгое время пастором. То, что именно был и уже не является, я узнала только сейчас. «Надо чаще ходить в церковь – тогда бы ты знала, что его именно за подобные махина-циии убрали из пасторов». Я была в шоке. Кого именно он обманул и как, они предпочитали мне не говорить.
 Я стала звонить другим руководителям церкви, дого-варивалась с ними о встрече, приезжала в церковь сре-ди недели для беседы и просила хотя бы свести нас на совете, чтобы он при всех мог ответить на мои вопросы к нему. Мне сказали, что с ним говорили, и что он уве-ряет, что не обманул меня ни в чём. Я же настаивала на «личной ставке» с ним. Ни он, ни его жена в церковь не приходили. На звонки он уже не отвечал, потом вообще был «недосягаем» для связи. Я была в отчаянии.
 Прошло полтора месяца. В середине августа к нам при-ехала моя племянница Юля с семьёй и выразила жела-ние сходить с нами в церковь и посмотреть, что там творится, если такое допускается. Я же приготовилась к «выступлению».
 Уже со стопроцентной уверенностью предполагая, что мне откажут в просьбе «выступить с речью», я решила действовать дерзко и неожиданно. Все должны знать, от кого здесь можно ждать обмана, чтобы никто больше «не попадал на деньги».
 После перерыва мы с Ирой и Юлей сели на третий ряд, поближе к микрофону. Во второй части всегда была проповедь. Первая часть отдавалась на изучение «уроч-ников», которое проходило по группам человек в де-сять, во главе с учителем. Это была самая интересная часть, и мы с Ирой приходили именно ради этого дис-пута.
 Уже во время проповеди пастор останавливал время от времени на нас с Ирой тревожные взгляды. Я очень волновалась, но Ира и Юля меня потихоньку подбадри-вали. Это надо было сделать.
 Проповедь закончилась. Прошли и объявления. Дальше должно было последовать благословление, после кото-рого я уже не решилась бы возмущать смиренные умы «своих однополчан».
 Я решительно встала и под взглядом искажённого гри-масой страха лица последнего выступающего твёрдой походкой подошла к микрофону. Ко мне тут же подо-шли двое – сам пастор и ещё один служитель церкви. Я попросила внимания. На вопрос пастора, что я хочу сказать, я ответила, что не займу много времени. К пульту управления микрофоном быстрым шагом подо-шла молодая женщина и отключила его. К ней тут же подошли кто-то из прихожан и снова включили микро-фон.
 «Говори, сестра, говори! Не мешайте ей! Говори!»
 Резко наступившая после этого тишина обнажила ко-нец чьей-то фразы: «…как два апостола..». Вокруг, не удержавшись, засмеялись.
 Я вкратце рассказала о своей проблеме, не указывая сначала имени «обидчика». Но меня решительно при-звали обнародовать его имя. Пастор, стоявший слева от меня, до сего момента просто перебивавший меня время от времени то обещаниями всё уладить, то просто взы-вая к моему благоразумию, потянул меня за локоть, раз-вернул к себе и сказал, что не стоит этого делать. Церк-ви будет испорчена репутация. На что я ответила при-шедшими неожиданно на ум словами из фильма «Слу-жебный роман»: «Ваша репутация такая безупречная, что пора бы её уже хоть чем-нибудь подпортить». Ска-зала не ему, а в зал. Так как возле микрофона уже дежу-рили те активисты, которые следили за его работой, а молодая женщина, тщетно пытавшаяся его отключить, решила взять штурмом микрофон непосредственно воз-ле меня. Но тут встала моя дочь, и дорога ко мне была надёжно заблокирована. Ей на помощь встали ещё не-сколько человек. Церковь гудела как улей.
 В центре группировки во главе с моей дочерью стоял шум, главным источником которого была эта женщина. Многие встали, образовав тоже своего рода группиров-ки прямо на месте. Что-то кричали, но что именно, я не могла разобрать. Меня уже почти силой тащили от мик-рофона. Но меня уже было трудно остановить. Со сло-вами «всё, хватит! я всё равно скажу!» зал резко замол-чал, а те, кто меня оттаскивал от микрофона, как-то сра-зу отошли. Задние ряды покинули свои места и подо-шли ближе. Почти все стояли. Я отыскала глазами Юлю – она снимала происходящее на телефон. Пробежала глазами по залу – оказалось, что не только она. Я назва-ла имя. В зале повисла тишина. На меня с удивлением и недоверием смотрели примерно две сотни глаз. Через несколько секунд «столбняк» ушёл, и зал снова загудел. Ко мне стали подходить, но я, видя, что Юля и Ира вы-ходят на улицу с кем-то из подошедших к ним, поспе-шила за ними. Я спешно покинула зал и вышла во двор церкви. С Юлей уже разговаривали двое пышнотелых мужчин из хора, что-то ей доказывали. Ира стояла во второй группе, тоже о чём-то оживлённо беседуя. За воротами церкви уже стояло несколько человек, и я ин-туитивно почувствовала, что они ждут нашего выхода. Смысл бесед с теми, кто стоял во дворе, сводился к то-му, что не надо было это поднимать на всеобщее об-суждение, что это потеря репутации, доверия и так да-лее. Причём некоторыми было высказано смелое пред-положение, что паства после такого заявления потеряет доверие к ... самому Богу. Это было сказано уже мне, после чего я взяла за руку Юлю и сказала, что на этом беседа заканчивается, пусть паства сама думает, к кому она теряет доверие. За руку вывела её из церкви.
 За воротами церкви меня остановила пожилая женщи-на, вся в слезах. Сказала, что не решалась об этом гово-рить до сего момента, но этот человек обманул и её. И дочь её предупреждала. Но она как кролик на удава… И так далее. Дала мне свой телефон. После чего я поняла, что ко мне ...очередь. Подошёл самый красивый муж-чина из нашей церкви, поющий в хоре. Сказал, что дал М.А. деньги в долг, дал как другу, без расписки, и он отказывается отдавать. Потом подошла ещё женщина, потом ещё.. Двое из них признались, что простили эти деньги ему. Вопрос «почему» потонул в вольном пере-сказе притчей из Писания и логичным выводом о том, что всё надо прощать. На моё предложение посмотреть на всё это с позиции всё возрастающего и укрепляюще-гося в этом человеке чувства безнаказанности и ещё большего соблазна обмануть следующих, также сми-ренно ожидающих своей очереди «оказаться на пути испытания», было сказано, что «Господь всё видит». Я, в свою очередь, напомнила, что нам тоже не стоит бла-гоговейно «слепнуть», и лучше пресечь, чем и дальше бросать свои кровно заработанные в это «горнило ис-пытаний», самим себе придуманным. 
 Я уже не сомневалась в том, что после такой выходки меня из церкви исключат. Я же «подорвала доверие к Богу». А именно Он, по словам меня устыжающих, от-вечает за то, что происходит внутри церкви. Не кто-то пониже, а именно Он. И если я попалась на эту удочку, то значит, что так было угодно самому Господу Богу. И, опять же, надо было ходить чаще, чтобы не терять со-единяющую нить … и так далее. Самые рьяные сторон-ники этой гипотезы причин произошедшего открыто намекали мне на то, что так Господь отобрал «недоста-ющее, должок за мной». Я так поняла, это они о деся-тине, которую я игнорировала.
 Были и открыто враждебно настроенные — из числа тех, кто каждую субботу спешит обрадовать собрав-шихся рассказами о том, как они спасают заблудивших-ся. Как именно их «предупреждения» о неотвратимости наказания за греховную жизнь всех тех, кто исповедует что-то другое, крайне отличное от учения нашей церк-ви, сбываются в жизни предупреждённых даже спустя многие годы. И то, что я получила, это, по их мнению, также результат моего «неполного погружения в учение церкви и недоверия к изданиям их пророков». Они уже знали мою позицию, основанную на том, что в вопро-сах религии я опираюсь только на Писание и свой лич-ный опыт, а всё остальное могу конечно и прочесть, но точно не поспешу поставить ориентиром своей жизни.
 В общем и целом — я поняла, что денег не верну.
 
 К весне созрела на отстаивание правды в суде. Подала иск, предварительно проконсультировавшись с не-сколькими юристами. Тот, кто составлял мне исковое, работал раньше судьёй, и посоветовал мне всё-таки сде-лать независимую экспертизу стоимости работ. Осталь-ные в один голос советовали доказывать свою правоту на платформе того, что не было договора подряда. В результате суд я проиграла, хотя и видела, что судья яв-но на моей стороне.
 Этот человек был полностью готов к такому развороту событий ещё на стадии выполнения работ. Все чеки и накладные полностью были в порядке. А то, что в это время у него буквально в пятнадцати километрах от мо-его участка плавно увеличивался в размерах его соб-ственный фундамент, я доказать не могла, так как те, кто сообщил мне это, наотрез отказались показывать мне этот участок.
 Да и как докажешь, что там именно мои деньги крутят-ся.
 Защищала его та самая молодая женщина, которая пы-талась отключить микрофон в церкви во время моей обличительной речи. Меня тоже защищала адвокат из церкви, но из другого «его филиала». Защищала на удивление слабенько, иногда вызывая и моё удивление, и даже удивление судьи, которая после очередного её ляпа предложила сделать перерыв, чтобы мы могли вы-ровнять нашу линию защиты. Но её обещания во вто-рой половине заключительного заседания вылились в откровенное молчание. Оплату я произвела заранее, и напрягаться ей было совсем ни к чему. С моей стороны тоже были свидетели, но они в основном подтверждали его сложившуюся репутацию обманщика. Что не имело отношения к строительству дома. Но на чём настаивала мой адвокат.
 Многие мои знакомые уговаривали меня идти дальше, в областной суд, но я решила остановиться. Последова-ла советам другой стороны советчиков, которые призы-вали предоставить всё в руки Всевышнего, напоминая о том, кто на этой грешной земле хозяин. И что жизнь во-обще несуразна и несправедлива. И что есть добро, а что зло — это нам неведомо.
 К тому времени у меня уже стояла коробка дома, был подведён свет, оставлена заявка на подключение воды, в доме был настил пола, вставлены пластиковые окна. Но денег на всё остальное явно было мало.

 … Весной пятнадцатого года, сразу после вышеопи-санных событий с наездом, я решила возобновить по-сещения своей церкви. Несколько суббот подряд я при-ходила туда просто для общения. Многие, как выясни-лось, вообще приходили только на причастие. То есть раз в три месяца. Сейчас же, учитывая ситуацию с внучкой, я остро нуждалась в окружении и поддержке. И там я её находила. Некоторые были откровенно мне рады и часто, пока шла проповедь, мы сидели внизу, на кухне, и пили чай, беседуя о своём наболевшем.
 Я честно признавалась себе, что ради этих бесед я и приходила сюда. Из класса новичков, к которым я ко-нечно же не принадлежала, но куда именно мы с моей дочерью стремились из-за возможности задавать вопро-сы на самые щекотливые темы, и иногда намеренно ставя в тупик бывалых знатоков Писания, нас с доче-рью иногда просили ещё до начала занятий перейти наверх, на открытый урок. Туда же приходили новень-кие, и наши вопросы там не всегда приветствовались. Тем не менее на всё в конце концов находилось объяс-нение в рамках Писания. Что ещё больше всех запуты-вало, так как логичный и стройный ряд суждений и вы-водов не отвечал самому вопросу, а лишь его усугублял. Чем ставил в откровенный тупик не только новичков, но и тех, кто давно уже ходит, но ответов не находит и приходит именно в «пасторский класс» для вразумле-ния и объяснения.
 В первое же посещение я узнала, что М.А. незадолго до этого «с позором выгнали из собрания». Причиной ста-ло то, что он якобы присвоил данные ему для передачи другому лицу церковные средства. Его мама присут-ствовала на сей раз, но его самого, жены и сына в со-брании не было.
 В перерыве она взволнованно разговаривала с кем-то из членов церкви. Затем появился и он сам, и я поспе-шила понаблюдать, как с ним будут вести себя члены церкви в перерыве. М.А. стоял рядом с гардеробной, где все вешали верхнюю одежду. Кто-то, проходя мимо, отвечал на его протянутую для рукопожатия руку и останавливался на минуту, кто-то спешно давал руку, но старался немедленно после этого ретироваться, а кто-то откровенно сворачивал с пути, видя на нём М.А.
 Меня же интересовало руководство церкви, и я пони-мала, что позиция М.А. у дверей из зала в начале пере-рыва неслучайна. В зале находились «руководящие должности», и им как-то придётся на него среагировать на выходе оттуда. Один из них развернулся назад, дру-гой пожал протянутую руку и не поднимая головы отошёл.
М.А. производил впечатление «сбитого лётчика». Хотя — только судя по реакции окружающих. Сам он старал-ся быть «генералом», держался подчёркнуто невозму-тимо и всех, как и раньше, будучи пастором этой общи-ны, встречал с обезоруживающей теплотой и заботой в глазах и голосе.
С такой же обезоруживающей теплотой в глазах подо-шла и я к нему и протянула руку. В теплоте глаз напро-тив забегали нотки неподдельного удивления и беспо-койства. Он слабо пожал мне руку и спросил, как у ме-ня дела. Я ответила вопросом на вопрос и отошла, не дожидаясь ответа. Не ручаясь за себя за желание надер-зить. Ко мне тут же подошли и попросили не тратить на него свои нервы. Я успокоила их, сказав, что давно по-ставила крест на уплывших финансах и выразила надежду, что может ему они пригодятся. Он же тоже строит дом, причём как минимум в три раза больше мо-его. Но оказалось, что его дела идут не лучше моего. Машины он лишился, работы нет, и его жена даже вы-шла на низкооплачиваемую работу.
 Вечером, пытаясь уснуть, я поняла, что мне его жалко. Я уже не думала о пропавших финансах, упущенных возможностях и прочих сопутствующих составляющих моей беспечной глупости. В напыщенной невозмути-мости я уже задним числом усмотрела его раненое са-молюбие, острое желание вернуть себе былое располо-жение и утраченное доверие. Погнав свою фантазию и далее по полям бесконечных просторов женской жало-сти, я в конце этого пути решила больше не держать на него какой бы то ни было обиды и отпустить его «в ре-ку забвения». Тем более что у меня сейчас совсем дру-гие проблемы.
 Членства в этой церкви меня лишили полтора года назад самым «мирным способом». На то, чтобы сделать это как полагается, у них не хватило смелости – то есть с выходом меня на сцену, как мне «посчастливилось» лицезреть с одной такой оступившейся, которая стала посещать другую церковь и попыталась привнести в ряды нашей «уставы чужого монастыря».
 Я тогда подумала: «Да тут целая отдельная республи-ка!». Не подняла руку за исключение, а взяла слово в её защиту. Конечно же, её исключили, а те, кто был «за» в этот день, наверняка долго ещё упивались своей «стой-кой непогрешимостью»
 Позднее на эту же тему высказался глава всего регио-на, призывая бережнее относиться к вопросу осуждения и тем более исключения кого бы то ни было. Но жен-щина эта больше не появилась, и возвращать было уже некого.
 Я же узнала о готовящемся моём исключении совер-шенно случайно, в одну из суббот, когда уже одевалась в гардеробной и спросила стоявшую там знакомую, спешно пьющую чай с печеньем, что за вопрос будет обсуждаться на «внеочередном собрании», что за злобо-дневность такая, что остались почти все. Она же, про-должая жевать, просто и бесхитростно ответила: «так тебя же будут исключать». Я попрощалась тогда и вы-шла. Но в дверях столкнулась с сыном М.А. Спросила его, в курсе ли он, что меня будут исключать. Он удо-влетворённо и с улыбкой ответил, что конечно же знает – за то, что судилась с его отцом. Я ответила, что про-стила ему всё, на что он расхохотался мне в лицо и ска-зал: «А что тебе ещё оставалось делать – ты же проигра-ла!» И продолжал, усмехаясь, смотреть прямо мне в ли-цо, загородив проход в дверях. «Ты будешь проклят» — прошептала я ему и оттолкнула от прохода.
 Этот нахал ранил меня более всех мужчин, встречав-шихся мне к тому времени на моём пути. Такой откро-венной издёвки в мужских глазах я ещё никогда в свой адрес не видела. Все мои душевные терзания и желание простить его зарвавшегося папашу были просто броше-ны одним разом в горнило их семейного самодоволь-ства. Чуть позднее я подошла всё-таки к нему и попро-сила прощения за неосторожные слова, но он ничего мне не ответил, ограничась тем же высокомерным взглядом. К самому же М.А. я подходить не решалась. На это моих душевных сил не хватало. Сам он ходил мимо меня как ни в чём не бывало.
 Ранней весной, через год и три месяца после событий с Верой, я в одночасье как-то решила, что мне пора по-кончить с этим – лишний балласт меня отягощал. Я ведь всё равно в душе его простила, так надо об этом заявить.
 После работы заехала к Ире и сказала о своём решении. Сразу же, пользуясь поддержкой дочери, сделала «зво-нок другу» и предложила примириться. Он, в свою оче-редь, предложил сделать это в присутствии всех членов церкви, на что я без особой радости, но всё же согласи-лась. Передумывать времени не было, так как следую-щим днём была суббота.
 Я пришла в церковь, но его там не увидела. Появился он после первой части, в перерыве, подошёл ко мне и предложил обсудить «детали примирения» с пастором. Обсудили. Мы должны будем выйти вместе на сцену и попросить прощения не только друг у друга, но и у членов церкви «за недостойное поведение в Божьем доме, где место только молитвам и вниманию словам проповеди».
 Когда пастор объявил о «важном событии в жизни церкви – примирении одного их брата и одной сестры», мы, согласно оговоренному сценарию, вышли на сцену и попросили прощения друг у друга, а я – ещё и у церк-ви. «За недостойное поведение», ну и так далее. Все за-улыбались, зааплодировали, я вернулась на своё место, М.А. – на своё, прямо за мной. Нас поздравила просле-зившаяся мама М.А., сидящая рядом с ним, а он сам ска-зал мне то, от чего я на время лишилась дара речи.
 «Ну у меня остались ещё от тебя стройматериалы на двести тысяч. Но какое это теперь имеет значение. Мы ведь уже простили друг друга».
 ...Мне оставалось только удивиться его тонкому расчё-ту. Эта суббота была не просто субботой – вечеря, при-частие, и перед нею я, как и все, должна была искренне простить всех мне задолжавших и так далее, в общем, навести в душе порядок. Но порядка после таких слов я не почувствовала. Скорее — пустоту.
 На «ногоомовении», обряду, предшествующему обряду собственно причастия, ко мне подошла радостная Лена, защищавшая М.А на суде и активистка моего исключе-ния, и обняла меня, сказав, что очень рада моему реше-нию. Только после этого я почувствовала, что слова М.А. уже не имеют для меня значения. Я совершила то, что хотела. А с чем пришёл М.А. к этому дню — это его дело. Не осталось даже червячка сомнения, и ей, его за-щитнице, я даже не подумала говорить о лицемерии его прощения. Зачем хватать за хвост удирающего кота? Он всё равно повторит то, в чём его уличили. Но я уже ска-зала себе «снято» и сосредоточилась на текущих про-блемах с Верой. Остальное меня уже не должно касать-ся – только моя семья.
 В отношениях с этой организацией я поставила точку. Хотя и нежирную. Где-то надо было разумно «подзаря-жаться», хотя бы отвлекаясь на другие темы. А это ме-сто было для меня идеально.



 
Глава VI. Отчаяние
  Над рекой стрекоза
  Целый, целый день
  Ловит свою тень…

                На работе я попросила не спрашивать у меня, как у нас движутся дела, и меня поддерживали как могли, но больше не спрашивали ни о чём, связан-ном с нашей войной. Мне рассказывали анекдоты, сме-ялись, делали комплименты, которым я не верила, но была благодарна за всё, что хоть как-то отвлекало меня от тягостных мыслей, которые наваливались на меня по воскресеньям, когда обычно у меня была Вера. Но од-нажды мне без осторожных вступлений просто одна сотрудница сказала:

— Аня, а ты была в Отрадном, в церкви?
— Нет, а что там особенного?
— Там есть такой – отец Григорий, он как ясновидец, говорит, как есть, видит ситуацию как на ладони.
— Откуда ты знаешь?
— Слышала. Сама не была. Но так говорят. Съезди ту-да.
— Спасибо. Надо подумать.

 Думала я примерно два дня, и в первое же воскресенье в восемь часов утра я стояла в очереди к батюшке на исповедь. Я честно соблюла пост в оставшиеся до этого дни, часто молилась и вообще готовила себя морально услышать что-то вроде: «А, вот кто тут воду мутит!». Конечно, я относилась к себе с некоторой долей крити-ки, но что мне готовила встреча с духовным лицом, уже и не представляла – так всё запутано было в моей судь-бе, что загляни туда кто-то посторонний, непременно должен был бы, по моему суждению, выскочить оттуда на всех парах. Мне даже было немного жаль тех, кто мог бы хоть случайно заглянуть в эту дверь. Мне самой-то там было страшно. Но я уже привыкала. «Ладно, — утешала я себя, — на то он и духовное лицо, чтобы пе-рерабатывать весь этот мусор, который у нас, грешных, в голове»
 Про отца Григория нам говорила и Юля, молодая жен-щина, которая была у нас на суде свидетелем – это она видела всё, что происходило во Дворце Детей и Твор-чества, пятого декабря, когда мы увезли оттуда Веру. Но, видно, раньше я не была готова, а сейчас…

 …Я была в толпе, в очереди, и с каждым маленьким шагом, продвигавших таких же страждущих, как и я, к месту исповеди, моё сердце уходило куда-то ниже и ниже, стуча при этом как набат, а голова неизменно выдавала один и тот же вопрос: «что ты скажешь? что хочешь узнать? вокруг люди – им ты тоже хочешь что-то сказать? тебя услышат все!»
 Взгляд отца Григория, скользящий по толпе, остано-вился на мне, и наши глаза встретились – он как будто искал именно меня. «Всё, донесли, пощады не жди». Пять секунд мы смотрели друг на друга поверх при-мерно полусотни голов на пути этого перекрёстного взгляда. Тревога и страх сменились успокаивающей неизбежностью.
 Ну и куда уже отступать. Даже если я пожалею, я всё равно сделаю. И я двигалась вперёд, чувствуя с каждым шагом, что меня как будто раздевают, и к отцу Григо-рию я подойду совершенно обнажённой, и дело совсем не в одежде. Всё гораздо серьёзнее.
Всё. Женщина передо мною уже получила благослове-ние, отошла, и на меня уже смотрели вопросительно. «Не задерживай очередь. Тут таких, как ты, ещё сотня позади». Отец Григорий сидел на стуле и в смотрел на меня.
 …За те несколько шагов, что я прошла до того места, где сидел отец Григорий, моё лицо успело стать мок-рым от слёз. Мне казалось, что все, кто сзади, сейчас напрягут свой слух до предела. Я смотрела в глаза отца Григория и никак не могла разомкнуть губы. Взгляд на меня был более чем вопросительным, но он же меня и успокаивал.
 — Простите. Я не знаю, с чего начать.
— Только не с начала. Самое главное.
— У меня отняли ребёнка. Нет, не моего ребёнка – внучку. Почему, мы не знаем, но мы столкнулись с це-лой системой. Все суды против нас, всё закуплено и за-ранее известно.
 Я говорила сквозь слёзы, хотя все дни перед этим уго-варивала себя сдержаться, зная, что народу в этот день будет много – шли предпасхальные две недели.
 Но слёзы уже перешли в почти рыдания, и я уже не контролировала слова:
— Это я одна во всём виновата! Я что-то не дала, упу-стила, чем-то согрешила, и теперь страдает столько лю-дей! Вокруг нас – суды, деньги, взятки, ребёнок без ма-мы, она, наверное, плачет по ночам («зачем я это-то го-ворю! остановись!»
 — Что мне делать?! Почему всё это происходит? Как мне всё это пережить?! Как мне всё это остановить?!
 Я говорила тихо, хоть и эмоционально – остановить поток слёз было уже невозможно, но хоть голос меня не подводил.
 Отец Григорий слушал меня, не задавая никаких уточ-няющих вопросов, как будто ему уже и без меня всё было заранее известно. И я это понимала – он как будто просканировал меня тем самым взглядом через толпу, и теперь мне можно было просто смотреть на его руки, не смея поднять глаз, и ждать.
— Я виновата! Но что мне делать? Как их остановить?!
 Я перевела взгляд с рук отца Григория прямо в его гла-за. И поняла, что говорить больше ничего не надо.
— А ты кто такая, чтобы что-то останавливать?!
 Отец Григорий не церемонился со своим голосом, и его могли сейчас слышать даже за пределами дверей храма.
— Кто ты такая, я тебя спрашиваю, чтобы останавли-вать эту силу? У тебя есть на это власть? Виновата она, видите ли! Конечно, виновата! Во второй мировой – виновата ты! И в первой мировой – ты тоже! И Украи-на пылает – тоже по твоей вине! Прямо вот весь мир страдает сейчас от твоих грехов! Гордыня! Вот твой грех! Потому что много на себя берёшь! У твоей внуч-ки, что, кроме тебя, нет больше никого? И всё, что про-исходит – только по твоей вине? Да пусть они спокой-но пепел на свою голову соберут! Не мешай ты им! Без тебя всё решится! Ты думаешь, Господь не видит? Ви-дит! Отойди в сторону наконец-то и живи спокойно!
… Он как будто устал, и его голос стал тише, а я вышла из оцепенения.
— Опустись на колени.
 Он накрыл меня светлым покрывалом, положил руку, а когда снял, я как будто вынырнула из чистого потока.
— Иди вон у той иконы поплачь, к тебе подойдут. И больше не плачь потом. Молись каждый день. Господь не оставит.
 Его голос был уже совсем не тем, что вначале.
 Я поцеловала крест, затем - протянутую мне руку, по-благодарила и услышала:
— Иди. Всё будет хорошо.

… Впервые за почти четыре месяца, что прошли с того безумного дня в конце декабря, я почувствовала под своими ногами зыбкую, но почву. До сих пор её просто не было – я была потеряна во всех четырёх измерениях. Сейчас же я как будто по-другому уже смотрела на мир, ощущая привычное время и пространство. Я приняла тот факт, что всё произошедшее с нами имеет какой-то смысл, и я всё это могу, как ни странно, наблюдать со стороны, хотя бы время от времени. Как зритель смот-рит спектакль на сцене, так я сейчас смотрела на всё, что произошло.
 Я была благодарна отцу Григорию – его резкие слова были той самой отрезвляющей пощёчиной, которую дают оцепеневшему от стресса человеку, приводя его в чувство.
От меня что-то как будто отвалилось. Отвалилось так, как отваливается тяжёлое и душное одеяло. То самое одеяло, которое я сама на себя водрузила, и оно же меня давило всё сильнее и невыносимее. Я не хотела отбра-сывать его самостоятельно, как будто в нём же ища за-щиты, но оно же и превратилось в мою боль. Я ещё ни-как не могла осознать, что то, от чего мне предстоит от-казаться, является для меня единственным выходом из ложно-эгоистичного тупика. И я поняла одну очень простую истину: чтобы обрести то, что мне сейчас было дороже всего, я должна сейчас же от этого отказаться.
 Я как будто написала сценарий всей своей жизни, рас-ставила в нём героев своего «произведения», попыта-лась заставить их выучить свои роли. Потому что вери-ла, что именно я должна это сделать, а они сами могут только немного «добавить от себя», не меняя при этом сути всего сценария. Потому что только так, по моему суждению, можно было идти по дороге к Истине. И я – самое главное – чувствовала при этом, что имею на это право. Ведь это я произвела на свет этих персонажей. Это я поливала те цветы на подоконнике, которые сей-час цветут не так, как я того ожидала. Поэтому они – мои. Совсем не думая о том, что, возможно, пока я спа-ла или дремала, кто-то заботливо подкладывал в них нужную подкормку и влагу. А я и поливала не в то время, и вода была не всегда пригодной. И мой сцена-рий сейчас был кем-то скомкан и брошен мне под ноги. А цветы от меня отвернулись. И я должна с этим сми-риться. Но я не готова была к этому. Хватит того, что я это сейчас хотя бы поняла.
«Ты хотела идти ко Мне? Так иди. Но не думай, что ра-ди твоего комфорта на этом пути Я заменю одни ка-мешки на другие, пальмы – на берёзки, туман – на раду-гу в небе, а ночь – нескончаемым днём. И это будет только твой путь, и ты будешь на нём совсем одинока. Если не считать Меня. И не надо тащить на свой путь даже тех, кто – как ты думаешь — принадлежит тебе. У них – свой путь. Он может быть параллельным, но всё-таки – совсем другой путь. И даже сейчас рядом с ними те, кого Я допустил. И тебе не надо рассуждать, хорошо это им или плохо. Ты не можешь знать, что в конце это-го пути. Поверь – всё будет хорошо»
… Автобус подъехал к «большому кольцу», и мне здесь выходить, делать пересадку. Он ехал ровно столько, сколько во мне звучали эти мысли. Я встала и пошла к выходу, но у меня было реальное чувство того, что мне чего-то не хватает. Я осмотрела свои вещи: всё ли при мне, ничего ли я не забыла в этом «путешествии». Нет, всё при мне.
 Просто мне действительно стало легче. Хотя веселее от этого не становилось. Но я веселья и не ждала. 
 





Глава VII. Правосудие: Женщина с повязкой на голове, очками на глазах и калькулятором в руках.

                В середине апреля должно было состояться очередное заседание суда по определению места жительства Веры.
 Мы готовились очень тщательно, в соответствии со всеми советами и рекомендациями, которые получили от адвоката в Питере. Но надежды таяли с каждым днём. И не только у меня – глаза дочери тускнели, она отводила взгляд, и было видно, что спит она на таблет-ках, как и я. Мне хотелось её успокоить, а она, в свою очередь, успокаивала меня, но сил это почти не прибав-ляло.
  На заседание пришли заранее, почти за полчаса. Когда Ира доставала на входе документы для проверки, я за-метила, как у неё задрожали пальцы. В коридоре из «наших» ещё никого не было. Им-то уж точно не так страшно было опоздать, чем нам. Эта команда работала слаженно и без проколов. Мы снова убедились в этом, уже в «первом раунде».
  Моей дочери дали слово первой. Все «наши» как по команде опустили головы. Адвокатша Сергея ниже всех склонилась над бумагами. Ира не упустила ничего и привела все соответствующие статьи, но было впе-чатление, что её даже и не слушали – судья время от времени смотрела на экран компьютера, от опеки мы не услышали ни одного аргумента в пользу матери. Они вообще сидели понурые и в нашу сторону старались не смотреть.
 Позднее, прочитав протокол, мы снова обрели дар неподдельного удивления и просто не могли поверить своим глазам: не то что показания наших свидетелей, но и наши собственные слова были искажены и вывер-нуты на сто восемьдесят градусов. Когда мы сверились с нашей аудиозаписью, вообще был шок – как за это не судят судей, просто непонятно. На замечания на прото-кол они вообще чихали – «никаких процессуальных нарушений нет». Хотя и они были. На этом заседании была назначена психолого-педагогическая экспертиза на привязанность ребёнка к родителям, а также психо-логическая экспертиза самих родителей. И выводы экс-перта, как было в решении суда, лягут в основу реше-ния суда об определении места жительства ребёнка.    
  Моя дочь и в письменной, и в устной форме изъявила своё желание присутствовать при прохождении экспер-тизы Веры, но её известили письмом, что экспертиза уже состоялась – это уже через несколько дней после назначения. С приглашением моей дочери на эксперти-зу не торопились. Мы звонили туда сами, но нам гово-рили: «ждите, Вас известят».
  Приглашение поступило очень неожиданно – поздно вечером первого мая, позвонили почему-то мне и сказа-ли, что моя дочь не отвечает на звонки. Причём разго-вор пошёл со стороны эксперта сразу на повышенных тонах: «ваша дочь номер моего телефона знает и наме-ренно не отвечает на звонки».
 Ира была в этот вечер у нас — мы долго гуляли в лесу, и она решила остаться у нас на ночь. Я без предупре-ждения передала телефон дочери, и она ей сказала, что телефон лежит у нас рядом, и никаких пропущенных на нём нет. Женщина-эксперт не ожидала такого разворо-та, и «связь прервалась». После чего позвонила Ире че-рез несколько минут и пригласила её на экспертизу тре-тьего мая. Это был выходной день, половина десятого вечера, и мы выразили как могли своё удивление. По-сле чего предложили ей провести экспертизу после майских праздников. Но эксперт была непреклонна, и экспертиза была назначена на восьмое мая. По её тону мы сразу поняли, что результаты будущей экспертизы уже никак не зависят от собственно самой экспертизы, и её резолютивная часть наверняка уже готова, осталось только добавить некоторые детали.

 В назначенное время Ира зашла в кабинет эксперта. Там её уже ожидали две женщины, и одна из них сразу же покинула помещение, выйдя покурить на маленькую лестницу перед их кабинетом, которая находилась уже на улице.
 На этой лестнице стояла и я, заранее решив находиться как можно ближе к дочери, которая шла явно не на экс-пертизу, а просто на расправу. Я поздоровалась с вы-шедшей женщиной. Она ответила и спросила, не курю ли я. Я ответила, что нет.
 Женщина закурила, посмотрела в небо и глубокомыс-ленно сказала:
 — Да, вот так вот рожай ребёнка, ночи с ним не спи, а потом ещё и сражаться за него приходится.
 — Вы в курсе? – я кивнула головой в сторону кабине-та.
 — Разумеется.
 — И что Вы думаете по этому поводу?
 — Я думаю, что вам надо с ними контакт искать. Что-то ведь сподвигло их на такой безобразный шаг.
 — А вы думаете, мы не пытались? Мы испробовали уже все мыслимые и немыслимые способы. Я приезжа-ла к ним через неделю после похищения, разговаривала как можно деликатнее, предлагала самые приемлемые условия, но меня даже как будто не слышали. Мама Сергея говорила обо мне в моём присутствии в третьем лице «она, у неё, с ней». Кстати, Вы как психолог, мо-жете сказать, о чём это говорит – она смотрит на меня и говорит обо мне как будто не мне?
 — Ну, это ни о чём серьёзном не говорит… хотя ко-нечно же это не совсем нормально…
— А когда человек врёт другому прямо в глаза, говоря, что нам всем они давали деньги, пятьдесят тысяч, каж-дый месяц, тем самым обеспечивая содержание и моей дочери, и меня с моим мужем? Это как?
 — А кто-то ещё был при этом?
 — Был – камера у них на кухне, где мы сидели за пу-стым, между прочим, столом. Я тогда осмелилась и по-просила у неё чаю, но она ответила — знаете, как? «А у нас чай закончился, мы гостей не ждали, письменного приглашения не посылали». Вот так, и никак иначе. А что они говорили, так вообще просто бред. И этот бред был записан на мой диктофон. Мы, когда прослушали, у нас был просто смех сквозь слёзы. Узнали о себе мно-го нового — обо мне, о дочери, о моём муже. А одна-жды она ответила, но заговорила другим голосом, ска-зала, что это её продавщица, что она якобы забыла те-лефон у них в магазине, и спросила, может ли она чем-нибудь помочь.
 — И Вы с ней поговорили? – женщина рассмеялась.
 — Да, представьте – мне уже было просто интересно, на какой ещё бред способна эта женщина. Оказалось, на гораздо больший, чем я могла представить. В середине разговора она перешла на детский голосок, забыв, что по легенде она — продавщица.
 Женщина затушила окурок, посмотрела на меня и ска-зала:
 — Мой Вам совет: сходите в церковь и поставьте свеч-ку за их здоровье.
 — Да, спасибо. Я даже знаю, за какое. За психическое.
 Женщина кивнула, пожелала удачи и удалилась.

 Моя дочь в это время держала оборону с другой сторо-ны двери. Доказывать грамотному человеку, что два плюс два — это четыре, а не пять и не восемнадцать, оказалось не так-то просто. Простыми оказались только опросники на две странички, по которым эксперт, вку-пе со своим личным мнением, сделала вывод, что у мо-ей дочери признаки шизофрении, скрытая агрессия и так далее. Что она избивала свою дочь (не «склонна из-бивать», а именно избивала, то есть установила факт избиения!). Моя дочь дала ей послушать записанные на диктофон разговоры с Верой, где было слышно, как она убегала от отца, чтобы поговорить с мамой, как говори-ла, что не хочет «навсегда остаться здесь» — почти все звонки нам удавалось записать на диктофон, а потом перенести на ноутбук, откуда и извлекала сейчас моя дочь разговоры с Верой, фотографии и прочее.
 Но это никак не подействовало на мнение эксперта — у неё оно уже было сформировано.
 Разумеется, итог был предсказуем:
«Ребёнка следует оставить с отцом». Которому, как по-том выяснилось, она приписала самые лучшие качества как для отца, так и вообще для человека в целом. По всему выходило, что моя дочь проворонила самого доб-рого, самого человечного, вежливого и безобидного мужчину в мире. А уж какой он отец – это было распи-сано отдельным романсом. Просто встретились «добро и зло». А правосудие и другие примыкающие к нему органы конечно же на стороне добра, особенно, если оно не с голыми руками. 
 Мы остались довольны только тем фактом, что всё происходящее в кабинете эксперта было записано в но-утбук моей дочери и на диктофон телефона, о чём она её и предупредила в конце беседы. На её протест моя дочь ответила тем, что снимала только себя — своё ли-цо, а на это не требуется специального разрешения.

 …Через год в прокуратуре лежало несколько жалоб на действия этого горе-эксперта без высшего образования, от таких же, как моя дочь, молодых мам, и объединяло их одно и то же – одинаковый «диагноз» и война за ре-бёнка.
 Конечно же, её уже не было в городе, и полиция только разводила руками: «она не отвечает на звонки».
 Очень мило.
  «— Извините за беспокойство. Тут у нас на Вас заяв-ления лежат – не соизволите ли вернуться из солнечно-го Сочи в родной город. Просто поговорить, ничего особенного.
  — Нет, не соизволю, отстаньте, не мешайте скрывать-ся.
  — Ну извините ещё раз. Приятного отдыха. Ни о чём не беспокойтесь»
 
… Мы с Ирой не оставляли надежды увидеться с Верой. Куда её возит Сергей, нам выследить не удалось. У него вообще была привычка, когда он по вторникам забирал Веру из садика, и она оставалась у него на ночь, приво-зить её на следующий день в садик тогда, когда ему вздумается – мог и к обеду привезти. К завтраку приво-зил только дедушка. Папа, наверное, отсыпался после трудовой ночи.
 По тем немногочисленным звонкам, на которые он нам всё-таки ответил и даже соизволил дать трубку Вере, у нас укрепилась догадка, что Вера никакое детское учреждение не посещает. Нас это беспокоило больше всего. Вера была совсем не из тех детей, кому садик был как наказание. Вот как её маме, например – она го-това была даже на работу ходить вместе со мной, только не в садик, где она почти всегда больше скучала, чем охотно играла. Она больше была домашней девочкой, хотя в садике у неё были две замечательные подружки, о которых она вспоминала чуть ли не до конца школы. Я тоже, в своё время, никак не хотела идти в садик, и меня частенько просто ловили у его калитки, чтобы проводить в группу. Пока моя бабушка не сказала «хва-тит мучить ребёнка, пусть дома сидит, ей и здесь весе-ло».
 Вера же, наоборот, чувствовала себя в коллективе, как рыба в воде. Иногда даже сами воспитатели просили Веру успокоить расшумевшуюся группу – она выходи-ла на середину и командовала, призывая вести себя по-тише. У неё была «подшефная» – упитанная девочка, которую некоторые детки обзывали, не хотели с ней играть, и она твёрдо становилась на её защиту. Когда она болела и вынуждена была оставаться дома, иногда вспоминала про эту свою подружку, говоря нам, что без неё эту девочку, «наверное, все обижают и никто не за-ступается».
 Поэтому сейчас мысль о том, что Веру не водят ни в какой садик, ранила нас больше всего. То, что её вырва-ли из того коллектива, куда она ходила к ноябрю две тысячи тринадцатого более трёх лет, было уже невос-полнимой потерей – туда они её точно не повезут.
 Мы искали в Интернете различные танцевальные сту-дии для детей, коммерческие детские учреждения и вблизи, и вдали от дома Сергея, звонили туда, но всё безрезультатно. Однажды она по телефону успела ска-зать, что занимается лепкой, но ей нельзя говорить, куда её водят. Мы обошли несколько самых лучших студий, и тоже безрезультатно. Результат был, но только в виде простуды после двухчасовых хождений вокруг каждой из такой студии, пока мы с двух концов прятались, что-бы выследить машину Сергея или его отца. Но мы не сдавались.

 Как-то в мае мы договорились с Вадимом, что он отве-зёт нас с Ирой к дому Сергея попозже – мы в очередной раз пытались издалека высмотреть через освещённые окна хотя бы Верин силуэт, удостовериться тем самым, что её хотя бы не прячут по родственникам. Но он ни-как не мог подъехать к оговоренному времени из-за пробки и аварии где-то впереди, и мы решили без него пешком пройти там, где нас два месяца назад чуть не раздавили.
 Шли, прижимаясь к домам, подальше от дороги, до-вольные тем, что ни одного фонаря по этой улице не горело, только свет от окон. Мы совсем не хотели быть замеченными.
 Последние несколько метров до дома Сергея мы про-шли, как по минному полю – ноги просто отказывались идти к этому месту.
 Мы попытались зайти с другой стороны, чтобы уви-деть и другие окна – фасадные на втором этаже были освещены, но под плотными жалюзи. Первый этаж был вне нашего обзора. Лезть на забор даже не приходило в голову – могли и в полицию попасть. Так ничего и не увидев, мы развернулись идти назад, но тут к дому от-куда-то сбоку вырулила машина, которую Ира раньше у Сергея не видела – какая-то дешёвая иномарка. За рулём она высмотрела Сергея – я даже не успела ничего ей сказать, как она уже подбежала к машине, перед кото-рой потихоньку уже стали открываться ворота, но на полпути они остановились и стали закрываться снова. Моя дочь стояла перед машиной и звала Сергея. Я под-бежала к ней, стала оттаскивать, она меня послушалась, машина вырулила и поехала по той улице, по которой мы сюда пришли. Я стала уговаривать её пойти внизу, по другой улице, но она как будто уже не слышала меня – ей надо было поговорить с ним, и точка.
 Ира включила камеру, и машина Сергея, как зверь на охотника, поехала в нашу сторону. Я уже не смогла её удержать – моя дочь бегала по дороге, а он, как будто издеваясь, то подъезжал к ней и позволял себя посни-мать, то резко отъезжал.
 Я не могла угнаться за ней, и мне оставалось ждать, ко-гда эта безумная игра прекратится. Просто уже быстро ходила по тротуару, ожидая, что Сергей уедет уже куда-нибудь – ну не могла же она его реально задержать! Звать её криком я не посмела и звонила без конца. По-том увидела, как она взяла в руки телефон.
— Ты совсем обезумела? Что ты творишь? Хочешь, что-бы у меня разрыв сердца случился, да?
— Мам, он уехал. Ты где – я сейчас подойду.
— Да я всё видела, и тебя вижу.
 Она подошла, вся красная от волнения, губы дрожали, в глазах стояли слёзы.
 Тут к нам подъехал Вадим – он звонил мне, не дозво-нившись Ире, и я сказала, где мы.
Ира ещё не успела успокоиться, когда мы сели в его ав-то. Он был уже в курсе того, что происходило на доро-ге, и было видно, что сейчас нам обеим будет большая трёпка
.
— Вы вообще чего ходите к его дому? Я вот просто не могу понять этого. Да, я согласился с вами поехать. А что мне ещё оставалось делать? Вас же, двух дур, ничем не остановишь. Много вы там увидели через жалюзи? Ребёнок жив? Жив! На ней там не пашут? Нет! Вы что, обе в тюрьму очень хотите?
 — Пап, ну ты палку-то не перегибай! – Ира уже плака-ла. – Что мы такого сделали?
 — Ира, — вступила в разговор я — старшая дура, — но он же мог тебя и в машину к себе затащить, и я ничего не смогла бы сделать, не успела бы даже полицию вы-звать.
 Вадим угрюмо молчал. Мы сидели, ожидая ещё порции трёпки. Пока никуда не двигались. Через минуту Вадим обернулся ко мне на заднее сиденье и почти спокойно и тихо сказал:
 — А ты, реализатор её безумных идей, или её вдохно-витель – я уже не знаю – ты вообще ищи себе адвоката.
 — Как это, почему?
 У меня сердце просто рухнуло вниз.
 — Потому что я узнал из проверенного источника, что на тебя реально могут завести уголовное дело.
 — Папа, а ничего, что в СМЭ Сергея – только три строчки – он её сам показал на суде, а я ознакомилась. На чём, на каком г…не, на неё дело-то заведут? Его в тот день женщины из ПДН видели здоровым как конь, и по ступенькам через три недели он бегал с Верой на руках, тоже как конь.
 Вадим продолжил «прояснять моё положение»:
— Вот то, что кто-то там что-то видел, можете забыть – если они захотят довести дело до конца – они его дове-дут.
— Так а чего же он никаких доказательств того, что у него ушиб мозга, не приводит? МРТ, которое якобы это когда-то показывало, как он говорит, он так и не предо-ставил – сбой, видите ли, в системе произошёл. Новое ему сколько раз предлагали сделать за государственный счёт? Наша дознаватель ему очередь занимала, а он в последний момент находил причину и не приезжал. И это всё отражено в ответе из полиции, где в очередной раз уже извещают, что в возбуждении уголовного дела ему отказывают, так как нет состава преступления.
 — Они найдут. Знаете, почему он отказывается сейчас проходить МРТ? Потому что через год или чуть мень-ше, после того случая, если сделать МРТ, уже будет не-ясно врачам, когда произошла травма – рубец полно-стью за это время затягивается… Так что, если захотят, они напишут, что неясно, когда произошёл ушиб, и спишут всё на тот день.
 — Погоди. Но у него-то в то время точно никакой травмы не было. Даже если предположить, что от кого-то ещё, то всё равно не похоже – его и на судах видели, и во Дворце, когда Веру отнимали. Он же здоров был как бык. Ну да, вел себя как дурачок – пальцем у виска крутил, смеялся невпопад, но это и раньше у него слу-чалось.
 — Да то, что раньше было, никого тут интересовать уже не будет. Они будут стряпать дело из того, что наскребут, а скребок у них острый. И связи проверен-ные.
 Вадим завёл машину и стал выруливать с обочины.
 — Пап, ну прокурор-то тоже, наверное, увидит, что и как — разберётся.
 — Не знаю, что прокурор. Они давят на всех без разбо-ра.
 — Мам, ты пока не расстраивайся! Пусть они с этой бумажкой в туалет сходят!
 — С бумажкой может и сходят, а вот на записи видно, как ты его два раза ударила. Это мне тоже по секрету, так сказать, поведали. Я вот даже этого не помню. За-пись в виде нарезки, но следствие, если не погнушает-ся, и это примет во внимание. А уж свидетелей у них достаточно найдётся, в этом не сомневайтесь.
 — Я его от Иры оттянула, ты стоял рядом – ты уже не помнишь? А после того, как ты меня от него оторвал, меня кто-то до машины, до этого белого червяка, дота-щил, и Сергей стоял уже передо мной вместе с отцом. У нас запись диктофонная есть, там всё понятно – с мо-мента, как был слышно, что Сергей повалил Иру на ас-фальт, и до того момента, как мы оказались в машине, где, как вы помните, запись ещё шла, прошло не больше минуты. Когда я могла его побить до ушиба мозга?! Не до сотрясения – до ушиба! Он или кровью должен был бы истекать или как минимум терять сознание. У него в СМЭ написано: «сознания не терял».
 — Ладно. Ты раньше времени не волнуйся так.
 
 Мы поехали. Меня довезли до дома, так как было уже совсем поздно. Заснула я уже под утро, даже с таблет-ками.
 Потом всё-таки решила, что раньше времени, действи-тельно, паниковать не стоит – проблем с судами и так столько, что эти переживания с вновь поступившими могут довести меня до больничной койки. А у них зна-комые в горздравотделе. Мне даже яд в капельнице на минуту попал под воображение. И я решила, что это переживание пусть меня немного подождёт. Время со всем разберётся.

 Суд был назначен на третье июля. У нас на руках было опровержение экспертизы, своя экспертиза, и мы ещё таили надежду.
 Заседания суда проходили в течение трёх дней – пят-ница, вторник и среда. Всё это время наши свидетели сидели в коридоре, ожидая приглашения. В числе сви-детелей была женщина- психотерапевт с тридцатитрёх-летним стажем работы в психиатрической клинике, ко-торая, вместе с другими врачами, провела независимое обследование моей дочери и анализ проведённой вось-мого мая экспертизы. Также ими был проведён анализ экспертизы ребёнка.
 Результаты этого обследования были следующими:
 Во- первых, мать ребёнка оказалась совершенно нор-мальной, без каких-либо признаков агрессии, по харак-теру склонной более идти на компромисс, чем кон-фликт развивать. Что обладает всеми качествами ответ-ственной матери, что является целеустремлённой лич-ностью, и так далее. Разбиты были в пух и прах доводы прежней экспертизы, а выводы, которые она сделала, не могли быть сделаны на основе того способа, который был использован экспертом. Всё это было сделано по всем правилам, и примерно на двадцати страницах. Там же было опровержение результатов детской эксперти-зы, с подробным описанием, в числе прочего, того, по-чему рисунки Веры, каковые якобы присутствовали на страницах экспертизы, не могут принадлежать не то чтобы Вере (в качестве примера были использованы её настоящие рисунки, которые мы предоставили нашим экспертам), но и вообще не могут принадлежать ребён-ку, так как делал эти рисунки взрослый человек. Спо-собы рисования лучиков у солнца, чёткость и прямоли-нейность стен домика, правильная волнистость на озере и многое другое – так дети не рисуют. Но даже и то, что было нарисовано, истолковано было не так, как следу-ет, а «притянуто за уши». Всё это должна была устно изложить наш эксперт, которая два дня просидела впу-стую. Правосудие и на этот раз оказалось на взятой од-нажды высоте, задняя скорость у него была надёжно заблокирована, и просьбу оно отмело уверенно и без-оговорочно, напомнив о том, что экспертиза уже была проведена, и нет надобности этот вопрос поднимать дважды. Наши просьбы о том, чтобы выслушать свиде-телей и отпустить, игнорировались. Хотя свидетели с другой стороны были выслушаны в первый же день.
 Судья объявила перерыв на полчаса.
 Возле поста проверки документов с самого начала де-журили два человека из службы приставов. Сергей не выполнял решение суда о предоставлении ребёнка для свиданий моей дочери и был объявлен в розыск, так как никакие органы не могли застать его дома, не могли выяснить его местонахождение и не могли выяснить местонахождение самого ребёнка. Все их отчёты в ито-ге сводились к тому, что «ответчик по данному адресу не был обнаружен, повестки с предложениями соответ-ствующих разъяснений возвращаются назад» и так да-лее. Поэтому во время перерыва к нему на выходе по-дошли эти самые двое и попытались задержать. Он это-го никак не ожидал, сильно разволновался, начал заи-каться, но к нему уже подошла его адвокат и стала что-то объяснять. После чего они сели в машину и куда-то поехали. Вадим поехал следом, так как мы уже предпо-лагали, куда они направились, и что будет результатом этой поездки. Перерыв конечно же затянулся. А поеха-ли они в службу приставов, и когда вернулись, все, включая этих двоих, были в прекрасном настроении настолько, что в ответ на наш резонный вопрос приста-вам, откуда такое веселье, получили ответ самым от-борным матом. Никто из тех, кто стоял вместе с Серге-ем в это время рядом с ним, никак его не одёрнул. А стояли там, кроме этих двоих «при исполнении», мама Сергея, их адвокат и наш.
 Я тут же пошла к кабинету судьи, открыла дверь в при-ёмную – она стояла напротив секретаря и что-то дикто-вала. В подчёркнуто вежливой форме, извинившись за вторжение, попросила учесть тот факт, как ведут себя наши оппоненты. И что она наверняка слышала всё это из открытого окна. Лицо судьи перекосила такая злоба, что я всерьёз испугалась:
 — А ну выйдите вон отсюда! Кто Вам дал право вры-ваться сюда?! Вон! Я сейчас вызову охрану!
 Я была просто шокирована. Зашла в туалет. Одна из кабинок была свободна, я вошла, а уже через минуту, не успела я застегнуться, как услышала стук каблучков и нетерпеливое дёрганье ручки дверцы. Я поспешила от-крыть, вышла, на ходу поправляя одежду. Передо мной стояла судья, и, увидев меня, выпалила:
 — Что Вы тут закрываетесь?!
 …Что можно ответить человеку, который спрашивает, зачем закрываются в туалете? Я тогда подумала, что, может, в здании суда обычным людям предписано оставлять дверь туалета при его посещении открытой – ну, мало ли что Вы там на самом деле делаете – вдруг, шпионите?...
Я включила воду, облила лицо холодной водой и вы-шла.
А на улице, подойдя к своим, меня ждал очередной сюрприз – к нам спешила наша адвокат.
 — Анна, Вы меня удивляете!
 У меня уже не было сил вслух спрашивать, чем её-то я удивила.
 — Мне мама Сергея показала Ваши смс-ки. Вы её об-зывали – ну что, будете отрицать, да?
 Была уже шокирована не только я. Все смотрели на неё, просто раскрыв рты от удивления – наша защитни-ца была просто пропитана воздухом ненависти, витав-шей над той кучкой, которая расположилась в десяти метрах от нас.
 Без лишних слов я открыла свой телефон и нашла все смс-ки, отправленные Галине.
 — Вы эту смс-ку имеете ввиду?
 Она внимательно посмотрела, полистала оставшиеся по моей просьбе и замолчала.
 — Да, эту. Но Вы же этими словами её уличаете в том, что она занимается магией.
 — Да, уличаю. Но ведьмой я называю ту, к которой она обращается. И я видела эту женщину, говорила с ней и знаю о ней всё от её соседей.
 Почувствовав, что могу наговорить лишнего тому, ко-го нам уже поздно менять, я взяла из её рук телефон и отошла в сторону.
 Ко мне подошли Юля и Лариса – владелица детского магазина, расположенного в нашем доме, часто видев-шая нас гуляющими во дворе. Она и жила в этом же доме, мы её знали давно, и она была нашим свидетелем. Оставшиеся, как мы поняли, разговаривали с нашей «защитницей», а она нехотя слушала.
 В духе первой части судебного заседания прошла так же благополучно (для наших оппонентов) и его вторая часть.

  Все наши свидетели терпеливо ждали, когда их вызо-вут. В коридоре сидел Павел, свидетель того, как уво-зили Веру двадцать пятого декабря, Юля – молодая женщина, свидетель от пятого декабря, когда нам уда-лось отвоевать Веру из Дворца Творчества, ещё там бы-ла Надежда, наша соседка по подъезду, которая знает и мою дочь, и мою внучку с самого рождения. Моя по-друга Ольга, которую мы несколько раз брали с собой к дому Сергея. Были и другие свидетели, в том числе по-друга моей дочери, которые давали показания ранее, и сейчас уже были не нужны. Я в том числе – меня, как и Ирину подругу, и Вадима, опросили как свидетелей ещё на втором заседании. И чьи показания так бессо-вестно переврали – мы потом даже сверяли с дикто-фонными записями наших телефонов, прилагали их к замечаниям на протокол, но ответы были однотипны-ми, устраивающими ту систему, в которой они произ-водились и сами себе потом читались. Ирина подруга давала показания в том, что её дочь посещает тот же са-дик, в который до ноября две тысячи тринадцатого хо-дила и Вера, только в разные группы, и что она видела Сергея несколько раз, когда он забирал Веру из садика и увозил всегда на коленях, управляя при этом автомо-билем. Мы предоставили тогда суду фото, где он везёт на коленях Веру – видно, что фото сделано в движении – фон за автомобилем смазан. Но судья тогда улыбну-лась и сказала:
 — Милый ребёнок. На папу похож.
 Также в коридоре с нами сидела психолог, Ирина — та самая, которая, в числе других членов комиссии, делала опровержение проведённой экспертизы. Мы надеялись, что её вызовут как эксперта с тридцатитрёхлетним ста-жем, и наша адвокатша нам это обещала, говоря, что у суда нет никаких оснований не выслушать мнение дру-гого эксперта. Конечно, в случае желания судьи разо-браться в этом деле. А желания не было, это было видно сразу.
 Пока сидели в коридоре, мы о многом поговорили. Она практически за это время проконсультировала нас всех, каждого в своей проблеме. Я была довольна тем, что нашим свидетелям было о чём поговорить.
 Она ещё до начала заседания определила характер по-ведения всех, кто прибыл со стороны Сергея.
 Когда моя дочь сказала ей:
 — Смотрите, а вот выходит из машины мама Сергея, ну вон она, спиной к нам сейчас стоит, с Сергеем раз-говаривает, — Ирина ответила, посмотрев несколько секунд в их сторону:
 — Нет, она не может быть его матерью, это кто-то дру-гой.
 — Да нет— её причёска, фигура.
 Потом женщина повернулась, и оказалось, что это дей-ствительно была другая какая-то, какой-то подставной свидетель, которую моя дочь и в глаза никогда не виде-ла.
 Потом она объяснила, как она поняла, что эта женщина не может быть матерью Сергея. Мы были более чем удивлены. По движениям рук, позе и так далее она мог-ла рассказать о человеке очень многое. И это на рассто-янии.
 Когда Владимир Иванович прошёл мимо нас по кори-дору, а я стояла около скамейки, где все сидели, лицом к ним и, соответственно, спиной к проходящему, после того, как он прошёл (завернул в туалет), наша психолог сказала мне:
 — Тебе его жалко. Сейчас тебе его жалко.
 Я была просто в шоке – мне действительно стало жаль этого осунувшегося за полгода человека – я понимала, что он просто выполняет волю своей жены и своего су-масбродного сына, и его эта война бьёт сильнее всего – ведь именно он вынужден в свои уже почти преклон-ные годы спонсировать не только членов своей семьи, но и многочисленных родственников его жены, и мно-гих, многих, многих, кого затянула эта трясина. Дого-вариваться, грозить, шантажировать, и всё такое прочее – все финансы лежали на нём – Сергей, как и его мать, были обычными потребителями, которым просто нечем заняться. Сгорбленный, уставший, сильно похудевший, совсем потерявший былую стать, когда он стоял передо мной у лимузина, готовясь нанести свои блеклые уда-ры. И уж тем более не тот, который выпроваживал меня из своего дома через шесть дней после того, как его сын увёз нашу Веру четвёртого ноября. И мне правда было его жаль, несмотря на всё то, что с нами произошло. Мне самой это было очень странно, а сейчас было даже немного стыдно.
 — С чего Вы это взяли? – на всякий случай я не хотела в этом признаваться на глазах у тех, кто сидел рядом.
 — Когда он проходил мимо, ты непроизвольно качну-лась в его сторону. Я знаю такое. Меня не проведёшь. Тебе его жалко. Не стыдись этого – это нормально. Ты стараешься понять и полюбить своих врагов.
 Мы разговорились. Нам было обеим интересно об-щаться друг с другом. Выяснилось, что она, так же, как и я, в своё время написала сценарий к сказке Андерсена «Снежная королева», к её полной версии, и читали мы один и тот же сборник.
 В две тысячи седьмом я действительно, пока работала в Центре патриотического воспитания города и писала статьи для своего начальника, занималась подготовкой сборника стихов от наших соотечественников, рецен-зировали другие статьи и так далее, я потихоньку от начальника, пока он был в командировках, печатала на рабочем компьютере сценарий «Снежной королевы». Моя церковь курировала тогда несколько детских до-мов за городом, часто туда приезжая, беседуя, даря по-дарки. И молодёжь нашей церкви решила поставить спектакль для них. «Снежная королева» была выбрана неслучайно – это по-настоящему христианская сказка о силе любви, веры и отваги. Попросили меня, и я после минутного колебания согласилась – это было увлека-тельно, к тому же мне было оказано тем самым призна-ние моих способностей. Которые я и «опробировала» на этой сказке. До этого были только стихи. Спектакль был поставлен, показан в детских домах, в том числе и в нашей церкви.
 Мы с Ириной потом ещё и по телефону общались, и она мне посоветовала не ходить по психологам, так как себе самой, по её мнению, способна помочь только я сама. Ну и моя вера в Бога. Я сказала ей, что я не такая уж и смиренная последовательница христианских запо-ведей, одних метаний у меня на троих наберётся. Но и это было нормальным.
«Было бы это нормальным, и в моей жизни было бы всё нормально. И у детей тоже было бы всё нормально».

 На второй день, во вторник следующей недели, уже в конце заседания, после четырёх часов откровенных из-девательств над материнскими чувствами моей дочери, ей стало плохо – она попросилась выйти, и упала в об-морок рядом со мной – на мои руки.
 Охрана вызвала «скорую», и как только моя дочь при-шла в себя, секретарь суда подсунула под руки Ире бу-мажку с извещением о том, что заседание состоится зав-тра. Я была против, сказав, что моя дочь не в состоянии будет присутствовать на заседании, но она настаивала, сказав, что это просто формальность, и что заседание перенесут. Ира подписала. Я понимала, с чем связан обморок – у моей дочери перед каждым заседанием дня за два повышалась температура. Врачи объясняли это нервным перенапряжением, и само повышение темпе-ратуры являлось психогенным фактором, защитной ре-акцией организма на неминуемый предстоящий стресс.
 «Скорая» прибыла через десять минут, врач измерил температуру прямо в машине, пока они стояли возле здания суда. Температура была высокой. Пока измеря-лась температура, и врач «скорой» делал запись в доку-ментах, Галина старалась донести до прохожих (так как орала громко как могла), что «это у неё ломка», что у неё имеется справка, что моя дочь «всё прошлое лето пролежала в наркологической клинике», что я (в свою очередь досталось и мне) «живу с молодым», и ещё це-лая грязная куча из её воспалённой фантазии. Когда кто-то из наших свидетелей попытался её урезонить и не смешить проходящих людей, она вместе со своим сыном в один голос послала его, куда обычно посыла-ют, используя мат в своём самом колоритном исполне-нии.
 Владимир Иванович, отец Сергея, и сам Сергей подо-шли к водителю «скорой» и попытались выяснить, куда повезут «заболевшую», как они выразились. Отстали только тогда, когда закрылось стекло на окне водителя.

 «Скорая» увезла мою дочь вместе со мной в БСМП, её оставили в больнице, но через день выписали, сразу же после того, как ей были вручены результаты исследова-ния крови, которые, кстати сказать, говорили об имею-щемся воспалительном процессе.
 На наши протесты, и только после того, как моя дочь сходила к заведующему отделением и настырно уже попросила объяснить, в чём дело, заведующий, не вы-держав напора и пряча глаза, сказал, что «был приказ сверху», и что он просто подчиняется ему.
 Через день Ира снова попадает в больницу по «скорой» с болями в области почек и температурой, и там её уже лечат «по полной», удивляясь при этом тому, как её могли выписать с такими анализами.
 Мы никак не ожидали, и наш адвокат нас убеждала в обратном, но заседание суда, окончательное, состоялось без моей дочери, сразу на следующий день после того, как мою дочь увезла «скорая»
 Я позвонила адвокату перед началом заседания, и она убедила меня в том, что совершенно ни о чём не стоит волноваться, они не имеют права проводить заседание, заведомо зная, что одна из сторон никак не может при-сутствовать на нём. Но они провели, не упомянув по-том даже о том, что моя дочь не присутствовала по ува-жительной причине, она просто «не присутствовала, не известив должным образом суд о причине неявки». Комментировать тут уже было нечего, как и действия адвоката, который не смог отстоять даже элементарные права моей дочери. И вообще она объясняла своё вялое состояние на суде тем, что «очень переживала, что пло-хо спала и мучилась ужасной головной болью». Она действительно оба дня была какой-то поникшей, в пе-рерыве глотала таблетки, я ходила ей за чаем на оста-новку, чтобы поднять тонус, но по всему видно было, что поднимать ей надо было прежде всего совесть, ко-торая на тот момент была либо закуплена, либо запуга-на.
 Что и подтвердилось перед областным заседанием. А на этом заседании судья вынесла решение в пользу от-ца, исходя из рекомендаций эксперта, как и обещала, и рекомендовала отцу «не препятствовать свиданиям ма-тери с дочерью». Как это можно было сделать, правосу-дие предпочло умолчать, видимо посчитав развиваю-щийся ход событий вполне сносным для нормального развития малолетнего ребёнка. О праве матери право-судие в данном случае не задумывалось изначально. На просьбу адвоката о разъяснении времени общения с ре-бёнком было рекомендовано обратиться письменно в суд.
 Письменное обращение привело к тому, что нам поре-комендовали обратиться в суд с соответствующим ис-ком.
 А ещё говорят, суды перегружены. Вопрос, кем.
 Мы вели диктофонную запись заседаний, ещё не зная о том, что это в принципе разрешено, и что об этом мож-но было уведомить суд, лишив судью таким образом возможности так открыто идти на откровенное переви-рание наших показаний в протоколе заседания.
 Наша адвокатесса знала о том, что мы ведём запись, и могла бы предупредить, что это вполне легально.
 
 На стадии областного суда у нас было много нового из того, что можно было использовать против Сергея, но на звонки наш адвокат не отвечала, смс-ки игнорирова-ла и объявилась прямо накануне заседания, объяснив свою неприступность необходимостью быть рядом с заболевшей мамой. Это была совсем наплевательская отговорка, и мы в очень корректной форме объяснили ей, что нам ничего не оставалось делать, как взять дру-гого адвоката. Было видно, что мы её очень обидели.
 Так как наша новая защитница за неделю не могла под-готовиться надлежащим образом, мы просили суд пере-нести заседание, известив заодно о том, что наш заяв-ленный ранее адвокат не могла присутствовать по при-чине болезни её матери. Всё это говорила моя дочь са-ма, адвоката мы не заявляли, боясь открывать её фами-лию, чтобы и она не могла подвергнуться давлению с другой стороны.
 Но она сидела рядом и давала советы, что и как сказать. Это заметили судьи и попросили не таиться. Но мы предпочли «таиться». Как ни странно, суд пошёл нам навстречу, хотя у них были достаточные основания не удовлетворять наше ходатайство.
 Наша «бывшая» сидела в глубине зала. Вид у неё был одновременно озабоченный и обиженный.
 Да – самое главное: нашей новой защитницей была та самая Лена из церкви, пытавшаяся отключить у меня микрофон. Во всём этом хаосе она была единственной, кому мы могли сейчас довериться.
 
 На следующем заседании, которое мы уже ожидали с затеплившейся надеждой, судьи вовсю прессовали Сер-гея, говорили, как есть, а не как было до этого. Наша «бывшая» снова сидела там же, на последнем ряду. Су-ды последней инстанции обычно проходят гораздо быстрее, чем районные, и часто в одно заседание. Сер-гей явно не был готов к долгому разговору с судьями, был без адвоката. Все его ответы состояли из коммента-рий статей, Пленумов и ещё каких-то прав, которые у него, по его мнению, собираются отобрать. Веру назы-вал «девочкой», «она» и ни разу «моя дочь». Судьи это заметили, кто-то из них даже спросил у Сергея, почему он своего ребёнка не обозначает как своего. Сергей не смог ответить что-либо внятное, начал снова волынку про какие-то статьи и права отца, страшно при этом за-икаясь.
 Назначили новую судебную экспертизу, в другой ор-ганизации. У нас за спиной просто выросли крылья надежды.
 
 Обольщаться насчёт лояльности мы, однако, не хоте-ли, и на новую экспертизу моя дочь отправилась с коллегой по работе, предупредив, что это её доверен-ное лицо, и это лицо будет находиться недалеко от её персоны, хотя и в пределах допустимого.
 Предупредила также и о том, что будет вестись аудио-запись дистанционно и видеозапись лично ею самой, «в целях возможного опровержения в Институте Сербского». Они не стали проверять её сумочку, ви-димо, не так уверенно чувствуя себя на своём месте, как чувствовали те, кому посчастливилось вести наше дело.
 Что и сказалось на результатах этого исследования. Мы решительно были нацелены на Институт Сербско-го, и если бы нам пришлось делать опровержение обе-их экспертиз в этом институте, то у Сергея вполне ре-ально могло быть установлено какое-то отклонение – нормальный человек в суде не показывает язык и не крутит пальцем у виска. Не говоря уже о других его поступках.
 Результаты оказались примерно такими же, как у наших экспертов, просто по-другому выражены. И даже с ещё большими лестными отзывами об исследуемой. Но у неё был один очень существенный, на их взгляд, недостаток: мама ребёнка слишком любит свою дочь, что может негативно сказаться на воспитании ребёнка, так как излишняя любовь матери «может привести к потворствованию капризам ребёнка, и это, в свою оче-редь, может негативно сказаться на правильном форми-ровании психики ребёнка». Просто и ясно. Поэтому, разумеется, ребёнку лучше остаться с папой, где «ребё-нок уже адаптировался».
 Не постеснялись они и в результатах детской эксперти-зы, опять же, в числе прочего смехотворного, написать, например, о том, что ребёнок сказал, что мама у неё «болеет злостью», а когда эксперты спросили, почему она так думает, она им ответила, что «об этом ей сказал золотой шар». Что за золотой шар использовался для такого откровения, эксперты предпочли у ребёнка не выяснять. Видимо, тот же «золотой шар» и бабушке ре-бёнка давал рекомендации, потому как странность её поведения на экспертизе была хорошо описана ими же самими.


Глава VIII. Под крылом зла

                Зима две тысячи пятнадцатого. В углу прихожей лежит огромная чёрная сумка, в которую моя дочь теперь складывает всё, что наше правосудие, опе-ка, различные комитеты и всё, что к ним примыкает, пропустило через своих секретарш и послало к нам. Суть всех без исключения ответов сводилась к следую-щему: «Мы Вас услышали. В соответствии со ст. такой-то бла-бла-бла, — ничего не нарушено. Состоялся суд, ребёнок с отцом, бла-бла-бла. Ничьи права не наруше-ны»
 Если бы мы жили в частном доме, хоть бы печку этими бумагами растапливали. Сколько деревьев выросло, чтобы потом пойти на то, над чем потом некоторым приходится смеяться сквозь слёзы. Причём в правом верхнем углу листа обычно указывались ещё адресаты, кому они послали точно такие же. То есть мы должны были понять, что у кого-то ещё, кроме нас, тоже в ка-ком-то углу растёт такая же куча. И то, что система всё-таки работает.
 Полтора года не прошло с начала наших мытарств по коридорам власти, но вся «ощутимая» помощь весила всего килограмм семь в бумажном эквиваленте. Осо-бенно «радовали» письма из опеки, которые время от времени «отчитывались» нам о своих посещениях «в дом с сауной и бассейном». В очередной раз спешили нас порадовать, что «по стенам висят фотографии ре-бёнка, сам ребёнок очень весел, охотно рассказывает о своих близких, водит по дому, показывает рисунки, где изображены папа, дедушка и бабушка, и про маму не вспоминает совсем. Как и ни про кого из вашей семьи». То ли их вид сауны так расслабляет, что они пишут со-всем не то, о чём их просят узнать, то ли мы такие ту-пые, что не научились ещё читать между строк. Осталь-ные организации, которые ведают конкретной инфор-мацией о том, в каком детском учреждении сейчас находится конкретный ребёнок, отвечали нам ещё смешнее. Они доносили до нас, что с такого-то числа такого-то года по октябрь две тысячи тринадцатого та-кая-то посещала детское учреждение такое-то. То есть то самое, которое рядом с нашим домом.
 Спасибо, дорогие. Ценнейшая информация.

 Самым важным для нас сейчас были результаты экс-пертизы, которые были настолько противоположны тем, что легли в основу решения суда первой инстан-ции, что казалось вполне очевидным, что судьи как ми-нимум обратят на это своё внимание. И как минимум, оставят без внимания вывод экспертов, по которым яс-но было видно, что их окончательное мнение было уже давно делом решённым, но судьи-то своё мнение долж-ны иметь. То есть сваливали с одной головы на другую. Как будто им просто приказали: «Вы пишите всё как есть, без искажения, но мнение своё, как бы оно аб-сурдно не выглядело, должно быть, сами знаете, каким. А там судьи без вас решат всё правильно, как положе-но»

 Наверное, так бы оно и было, но, когда мы пришли на окончательное заседание областного суда, оказалось, что состав судей поменялся полностью. В активном действии была лишь председатель суда, остальные двое просто присутствовали. Сергей уже не заикался, как в прошлый раз, напуганный неожиданным поведением судей, которые явно отклонили прямую линию страте-гии предыдущих заседаний в нежелательном для его стороны направлении. И он откровенно брал реванш – прямо в зале суда, под одобрительные взгляды предсе-дателя суда, он крутил пальцем у виска, показывал на меня кивком головы и говорил, что «эта женщина – со-вершенно чужой для Веры человек, потому что ребёнок о бабушке со стороны матери вообще не вспоминает». Судья принимала его замечания с нескрываемым удо-влетворением. На что я, потеряв всякий контроль над собой, встала и ответила в сторону Сергея:
 — Да это ты, скорее всего, чужой для неё человек! Над родными детьми так не издеваются!
 Его адвокатша сузила глазки и язвительно спросила:
 — Так что же, получается, Ваша дочь нагуляла?
 — Нагуливают от мужей, а она за ним замужем так и не побывала!
 Судья «добавила огоньку» по-своему:
 — Я прошу охрану вывести эту женщину из зала суда! Немедленно!
 После чего ко мне подошёл охранник, но выводить не стал, а просто попросил вести себя сдержаннее.
 Я поблагодарила его и пообещала сидеть немой как рыба. Судья испепелила меня взглядом, отыгравшись потом на моей дочери.
 Самым отвратительным было следующее.
Сергей в качестве доказательства своей причастности к воспитанию ребёнка с самого рождения принёс альбом с фотографиями Веры, в числе которых он особо выде-лил фотографии времени, пока ребёнок неотлучно находился с отцом, то есть с двадцать пятого декабря прошлого года. Моя дочь попросила посмотреть эти фо-то. Она напомнила, что прошло уже больше года, как её дочь у отца, и они ещё не виделись ни разу. Судья как будто не слышит. Моя дочь повторяет свою просьбу. После чего судья обращается к остальным судьям, при-дав своему голосу самое удивлённое выражение:
 — Нет, ну вы посмотрите на эту мамочку – другая бы бросилась смотреть свежие фото дочери, а ей хоть бы хны. Да её ничем не пробить!
 По лицу моей дочери побежали слёзы, но она умело их скрыла, не доставив им удовольствия ещё и от этого.
 Двое других судей, мужчина и женщина, явно не под-держивали общее поведение председателя и опустили головы, никак не ответив на замечание. Их роль была узко ограниченной – это было видно невооружённым взглядом. Но у нас была хотя бы моральная поддержка, а это было в тот день как глоток свежего воздуха.

 В том же духе борьбы между добром и злом, где зло представляли конечно же я и моя дочь, правосудие вершило своё нелёгкое и ответственное дело ещё при-мерно час. Уставать оно не собиралось – негатива в жизни хватает, а здесь оно растворялось легко и непри-нуждённо, по принципу «клин клином». «Плюнуть в лицо» красивой молодой женщине, посмотреть на её страдания и лечь спать абсолютно счастливой – когда ещё придётся.
 
  Судья наконец объявила прения.
  Прения стороны «добра», как и положено, были уве-систо-обстоятельными, со статьями и Пленумами.
  Прения нашей стороны выглядели так:
  Моя дочь:
 — Уважаемый суд! Со своей стороны, хотелось бы ска-зать следующее.
 Судья:
 — А давайте Вы это скажете кому-нибудь другому. Суд удаляется в совещательную комнату.

 Совещались они около часа. Последние полчаса все сидевшие в зале слышали громкий спор, переходящий часто на крик. Мы понимали, что те двое судей, кото-рые сидели по бокам председателя, и не смели сказать в зале ни единого слова, ограничиваясь лишь сочувству-ющими взглядами в нашу сторону, сейчас выражали своё мнение самым резким образом, и были им беско-нечно благодарны. Но председатель он на то и предсе-датель. Его не просто так назначили взамен той, кото-рой «показали жёлтую карточку».
 Исход был ясен и очевиден — как гром после молнии, и как зима после осени, нас ожидало то, к чему были готовы «вестники правосудия». Но лично для нас это было всего лишь паутиной и чёрной плесенью, которые были всегда в этом подлунном мире. А конкретно – в этом «доме правды, где правды нет». Это не мы сказали – Экклисиаст в Святом Писании. И нам оставалось только надеяться, что «время собирать камни» когда-нибудь у нас закончится, и когда придёт «время разбра-сывать камни», никто не останется обделённым внима-нием небес.
 А пока нам оставалось рассчитывать только на свои, не подкреплённые каким-либо правозащитным органом, силы.

 Время неумолимо шло вперёд, брало своё, и мы стали закаляться, потому что уже без былого удивления чита-ли и судебные постановления, и похожие как братья-близнецы ответы из опеки, комитета по защите прав матери и ребёнка и т.д. Иногда нам казалось, что все эти люди сидят в одном здании и на одном этаже, вме-сте пьют в обеденный перерыв чай и заодно придумы-вают, что ещё можно сделать «во благо ребёнка», чтобы он никогда не увидел свою маму. Нас уже не удивляла та ожесточённая стратегия, которую хранители нашего дела избрали по отношению к матери и ребёнку. Поти-хоньку мы стали понимать общие начала и различия двух, казалось бы, совершенно разных процессов – су-дебного и продажи какой-либо ценной вещи с молотка. Принцип один, исход и там и там зависит от одного и того же.

  Можно было отдельно рассказать и о том, как мы «ис-кали правду» в первопрестольной, но зачем?
...Если в Италии все дороги ведут в Рим, то у нас все законы ведут в Москву и обратно из Москвы. Практи-чески тем же рейсом.
После поездки туда нам уже казалось, что все эти люди, которые пишут нам ответы, принимают решения и так далее, сидят по-прежнему в одном здании, просто их гораздо больше. Но чайник и сахар у них один на всех.
   
 Наши походы к дому родителей Сергея приносили ма-ло плода. Домофон по-прежнему не отвечал, и мы ухо-дили ни с чем.
Однажды я и моя дочь после очередного бесполезного «посещения калитки» возвращались по соседней улице, той, которая проходила ниже их улицы – мы просто спустились по ступенькам вниз от их дома. Мы никак не могли пройти мимо двух людей, которые, как нам показалось из разговора, обрывки которого мы услыша-ли, спускаясь вниз, были соседями родителей Сергея. Во всяком случае, они могли что-то знать об этой семье. К тому же, мы по-прежнему ничего не знали о том, жи-вёт ли наша Вера здесь или её прячут у кого-то из их родственников.
 Внизу мужчина и женщина обсуждали какую-то про-блему, связанную с благоустройством улицы. Мы по-мялись немного, не решаясь прерывать разговор, но они уже заметили нашу заинтересованность и вопроситель-но на нас посмотрели.
 Мы подошли к ним, и я спросила:
 
 — Простите, вы ведь здесь живёте, судя по всему?
 — Да, а что вас интересует? – мужчина охотно вступил в разговор, женщина молчала.
 — Вы обитателей вот этого дома знаете? – Ира показа-ла на дом сверху.
 — Володю-то? Да кто ж его не знает? – Мужчина ожи-вился. — А почему вы о нём спрашиваете?
 Мы вкратце рассказали.
 — Ну, я не очень удивлён, — мужчина посмотрел на женщину, видимо ожидая у неё поддержки, но она из-винилась и ушла.
 — Девочку я не видел, но знаю, что у него есть внучка. Слышу иногда детские голоса, но мой дом ниже, и то, что наверху, мне не видно.
 — Спасибо, нам просто важно знать, что с ребёнком всё в порядке.
 — Да вы не волнуйтесь, всё образуется. Жизнь расста-вит всё по местам. Но.., — мужчина замялся, — про-тивники у вас – личности неординарные.
 — Почему Вы так говорите? Вы что-то знаете о них?
 — Я? Да тут вся улица несколько лет назад была в шо-ке, когда им по дому из гранатомёта ударили. Всю крышу подчистую снесло. Кому-то, видно, они хорошо насолили.
 — А за что их так?
 — Этого я не знаю, и вряд ли кто вам что-то об этом скажет. Они умеют затыкать рты.
 Мужчина кивнул на обочину дороги.
 — Вот этот склон мы всей улицей хотели благоустро-ить, но он его оттяпал под себя. Хотим в суд на него подать.
 В конце разговора мы оставили мужчине номер моего телефона и попросили позвонить, если он что-то узнает о Вере или увидит её.
 Нам уже было известно о том, что по дому Сергея стреляли – он сам рассказал об этом моей дочери, когда они ещё встречались. Я же об этом узнала недавно, уже после похищения Веры. Сергей, видимо, решил тогда похвастаться крутизной и влиятельностью своей семьи, представляя себя в тот момент сыном «крёстного отца» местного розлива.  Отец его действительно имеет опре-делённый вес в городе – несколько лет назад он был со-владельцем крупного ликёро-водочного предприятия в нашем городе. Громкое имя алкогольного холдинга бы-ло известно далеко за пределами города.
  Тем не менее «знаменитый алкогольный бренд» разва-лился, лопнул, почему, мы не знаем, но учитывая явную склонность семьи Сергея ко всякого рода конфликтам и распрям, переходящим в силу стойкого нежелания идти на компромисс в откровенные военные действия, мож-но предположить, что и здесь кто-то кому-то перешёл усеянную банкнотами дорогу. Впрочем, как мне лично стало позднее известно от одного адвоката, у которого я просто получала консультацию и который знал отца Сергея, обстрел их дома мог быть связан и с другими, более серьёзными «делами».
 

 Мы спустились вниз, и далее наш путь пролегал мимо женского монастыря, и я подумала, что так как завтра ещё один выходной день, утро этого дня я посвящу об-щению с духовными лицами.
 Никому не сказав, в том числе дочери, которая смотре-ла на мои похождения «по святым местам» с долей скептицизма, утром следующего дня, в воскресенье, я стояла во дворе монастыря, собираясь с духом. Я всё ещё верила в то, что какая-то сила опосредованно через тех, кто пребывает в ежедневной молитве и конечно же гораздо менее грешны, чем я, не проводящая в молитвах всё своё свободное время, может «замолвить словечко» перед Всевышним.
 Воскресная утренняя служба подходила к этому време-ни уже к концу, и я ждала момента, когда из тайной комнаты выйдет тот, кого я собственно и ждала. Моло-дой служитель этого прихода посоветовал мне именно этого священника, так как именно он, как я поняла, способен дать нужный совет и «пролить свет на мой тёмный туннель», в котором я блуждала уже несколько месяцев.
 Момент пролития истины для меня, грешной, наконец-то настал, и предо мною появилось духовное лицо в со-ответствующем облачении. Через аккуратные прямо-угольные очки на меня внимательно-вопросительно смотрели слегка уставшие глаза. Я понимала, что мне предстоит просить совета у того, кто на ногах как ми-нимум пять часов и нуждается в отдыхе. Я испытывала некоторую неловкость, усиленную осознанием того, что совет, в котором я нуждалась, не носил характер то-го примерного перечня советов, за которыми обычно обращаются смиренно стоящие женщины, у которых, допустим, пьют или изменяют мужья, или сын сидит на игле, или со здоровьем нелады – я пришла с явным осо-знанием своей и только своей вины, и готова была от-ветить на череду гневно-справедливых вопросов, на которые мне придётся отвечать с большим стыдом.
 Несколько секунд отец Алексей смотрел на меня мол-ча, а я чувствовала бегущий по спине холодок, хотя по-нимала, что чувствовать должна бы что-то вроде «обво-лакивающей теплоты». Не придавая особого внимания мешающей мне в данный момент своей сверхчувстви-тельности, я быстро взяла себя в железные рамки необ-ходимости того, что мне предстояло перешагнуть. Именно перешагнуть то, что я отчётливо видела на сво-ём пути, и с которого даже не думала сворачивать.

 — Вы меня ждёте?
 — Да, я. Простите – я понимаю, что Вы наверняка устали, но мне нужен совет и молитвенная поддержка в крайне важном вопросе. Могу я отнять у Вас несколько минут?
 — Да, рассказывайте — чем я могу Вам помочь?
 — У моей дочери отняли ребёнка. Она не алкоголичка, не наркоманка и вообще совершенно нормальная моло-дая мать, но ребёнка присудили отцу, имеющего связи во всех, как мы понимаем, силовых структурах нашего города.
 — Такого не может быть.
 — Чего, простите? – Я не сразу поняла, к чему отно-сится сие утверждение.
 — Не может быть такого, чтобы суд присудил ребёнка отцу, если мать нормальная.
 Я уже почувствовала, что разговор начал раздражать моего собеседника.
 — Но тем не менее это так.
 — Так. И что дальше? Фактически с кем сейчас ребё-нок?
 — С отцом. Кстати, его семья живёт чуть выше, метрах в ста отсюда.
 — И Вы говорите, что не видите ребёнка вообще? А Вы ходите туда, где живет сейчас ребёнок, разговарива-ете с отцом?
 — Никто из этой семьи просто не отвечает на наши звонки – ни сам отец ребёнка, ни его родители. Не от-вечают даже на звонок домофона. 
 — А кто такой этот самый отец ребёнка, чем он зани-мается?
 — Ну фактически ничем. Состоит в Коллегии Адвока-тов Воронежа, но практику не ведёт никакую. Какой-то бизнес, связанный с продажей машин. Скорее всего, теневой. В каком-либо деле моя дочь его не видела. Во всяком случае, в делах, связанных с его юридическим образованием. Основной вес имеет его отец. И этот вес кого-то так сильно однажды придавил, что по их дому стреляли из гранатомёта.
 Отец Алексей отшатнулся от меня, как от чумы:
 — Вы всё врёте! Девочка находится среди любящих людей, с отцом, не с кем-нибудь – с отцом! А всё, что Вы мне тут нагородили – откровенная ложь!
 Он почти кричал на меня, не принимая во внимание того факта, что вокруг стояли люди, зажигались свечи и творились молитвы. Сказать, что я была обескуражена – ничего не сказать. Я сгорала от стыда. Щёки запылали, а в висках застучало так, что я чуть не упала в обморок – мне как будто подняли температуру тела градусов до ста.
 «Господи! Останови мою дерзость, не дай ей выплес-нуться! Только не сейчас!»
 Мне захотелось закричать, но получилось совсем тихо, почти шёпотом:
 — Я шла в святое место – здесь не место лицемерию. Господь разве здесь – не Свидетель?
 Отец Алексей отшатнулся от меня ещё больше, но меня было уже не остановить:
 — Я разве говорила про девочку? Откуда Вы знаете, что там именно девочка? Я говорила — «ребёнок».

 Отец Алексей как будто смягчился, вспомнив, что во-круг и вправду люди, и не стоит так эмоционально от-читывать даже такую «падшую женщину», каковой он явно меня сейчас воспринимал – это читалось по его взгляду – он смотрел на меня так, как будто я обвиняла его самого в том, что ребёнок оторван от матери. Мол-нии в его глазах были не ярче моих, но я не отводила взгляд ни на секунду, понимая при этом, что менее все-го сейчас похожа на смиренную овечку. Тем не менее он как будто извиняющимся тоном предложил выйти на воздух, и поговорить без свидетелей.
 «Без свидетелей не получится», — подумала я, физиче-ски почувствовав, как самообладание возвращается ко мне так же быстро, как и покинуло.
 
 Когда вышли из церкви, отец Алексей пристально по-смотрел на меня и сказал:
 — Записывайте телефон.
 Я не хотела даже спрашивать, чей, для чего – достала из сумки телефон, включила его, стойко выдержав без слов паузу, пока телефон, как и я сейчас, «приходил в себя».
 — Да, я записываю.
 Отец Алексей продиктовал номер, имя и объяснил:
 — Этот человек сразу поймёт, правду Вы говорите или врёте.
 — Он из «битвы экстрасенсов»? (дерзко, понимаю, но мне уже всё равно)
 — Нет, он верующий.
 — Вы знаете их.
 — Кого? Кого я знаю?
 — Отца моей внучки. Отца отца моей внучки. Мать отца моей внучки. Они очень «верующие» — Сергей хвалился своими приношениями. Его правая рука точно знает, что делает левая. Вы можете не верить ни едино-му моему слову. Спасибо, что выслушали.

Отец Алексей посмотрел куда-то в сторону и тихо ска-зал:
— Идите к кафедральному собору – там сейчас закон-чится служба, и этот человек выйдет, чтобы поговорить с Вами. Это не служитель церкви, это служитель зако-на, адвокат. Я предупрежу его. Назовите своё имя.
— Спасибо. Анна. До свидания.
 — Я помолюсь за Вас.
 
 Я почти бежала от этого места. Попутно обвиняла себя в лицемерии (пришла без крестика), отсутствии смире-ния, в дерзости и так далее, так далее. Ошибка за ошиб-кой. Но сидеть сложа руки я не могла. Лучше сделать и пожалеть, чем не сделать и пожалеть. Не Богу свечка, ни чёрту кочерга; в драке волос не жалеют;.. моя голова кипела от того, что в неё сейчас приходит – после каж-дой, подобной этой, встречи, я сама себя бичевала, жа-лея о том, что опять наступила на те же грабли, и кроме шишек себе и раздражения другим, никакого результата не поимела.
 «Почему бы тебе не переждать эту войну в каком-нибудь тихом уединённом месте? Сотвори молитву и жди, предоставь это другим силам. Зачем тебе эта гора, если ты не прошла курсы скалолазов? Кому ты здесь вообще нужна со своими проблемами?..»
 «Мне нужна. Иди вперёд и ничего не бойся. Держи до-стоинство – они хотят войны»
 Голос во мне как будто запахивал весь тот никчёмный огород, который я сейчас нагородила своими мыслями. Небо сразу же прояснилось, как будто включилась внутренняя подсветка, я сбросила с себя чёрный халат сомнений и последнюю сотню метров до следующего, наверняка такого же бесполезного, разговора преодоле-ла уже в другом для себя качестве.
 
— Здравствуйте. Вы меня ждёте.
— Здравствуйте, Анна.
 Мы беседовали минут тридцать или чуть больше. Бесе-довали как старые школьные друзья, не чувствуя ника-кого внутреннего напряжения. Я в какой-то момент сравнила его с тем участковым, который пришёл к нам по своей доброй воле, чтобы просто подбодрить меня и мою дочь, и оказался единственным светлым лучом в тогдашней беспросветности.  Этот мужчина, назову его Виктор, был из «того же войска». Он как будто замазы-вал те раны, которые мне только что нанесли.
 — Зачем Вы туда пошли? Вы же не из «этих». Что го-ворят Вам в Вашей церкви?
 — Чтобы мы не раздирали ребёнка, не рвали на части. Моя дочь тоже этого не хочет.
 — А Вы хотите, что ли? Нет, конечно. Всё само собой рассосётся. Кстати, я знаю Сергея.
 — Как, откуда?
 — Так он в той же конторе числится, где я работаю. Он просто числится.
 — И как он Вам?
 — Да никак. Идите лучше поймайте гремучую змею и договоритесь с ней, чтобы она Вас не кусала. Это будет вероятнее, чем договориться с ним и его семьёй.
 — Что нам делать?
 — Я могу Вам дать хорошую консультацию, что делать дальше и как. Но что толку? Вы делали, судя по Вашему рассказу, всё абсолютно правильно, но тут уже не это имеет значение. Вы попали в мясорубку системы, кото-рой ничего не жалко – ни Вас, ни Вашей дочери, ни даже Вашей внучки – там другие правила.
 — А как же закон?
 — Закон есть. Гарантированный для всех. Только он – на бумаге. А это – жизнь, где всем хочется кушать и от-дыхать далеко-далеко. Не переживайте так. Разве Вам не говорили в Вашей церкви, что под крылом зла ча-сто…
 — …растёт добро? Говорили. А где гарантия? Что она там впитает? Что можно всё решить мешком с купюра-ми? Что можно плевать на всех, сидя в крутой машине? С чем в душе можно после такого окружения остаться? Вы же читали книгу Иовы? Сколько богатств у него было? Он в один день лишился всего, что имел – стада, дома, детей. И разве он не был до этого образцом бого-боязненности, щедро жертвуя на храмы и раздавая ми-лостыни? Господь может в одночасье лишить всех бла-годеяний. Тогда какие же ценности имеют настоящую цену? Не наркоманы ли сыновья тех, кто выносит такие решения, как у нас? Не спросит ли Господь однажды по счетам и с них?
 — Уже спрашивает, поверьте. Но систему не остано-вить. Они и детей своих невольно в неё прокрутят, про-сто не поняв и не заметив этого. Не отчаивайтесь. Не ходите больше искать справедливости там, где Вас все равно не поймут. У вас есть Господь, и Его не надо ис-кать где-то далеко. Все будет хорошо.

 Уже после того, как мы попрощались, и я его поблаго-дарила, он, отойдя на пару шагов, окликнул меня:
 — Анна! Помолитесь за меня в Вашей церкви.

Глава IX. Зеркало для героя.

                Беда, она ведь не любит приходить одна, тем более от таких изобретательных, какими были наши противники.

 — Мама, на вот, почитай. Оказывается, мы Владимиру Ивановичу зеркало повредили.
 Я разулась, повесила пальто. Ира не спешила с объяс-нениями, а я, что называется, тупила.
 — Где, дома? Каким образом? Увидели в нём их ис-тинное лицо и со страху разбили его? Мы же у них до-ма не бываем.
 Ира стояла, улыбалась, и как будто бы даже была рада тому, о чём нас извещал наш районный суд.
 А он нас, меня и мою дочь, приглашал на судебное за-седание по иску Владимира Ивановича к нам двоим, по которому мы должны были ему оплатить замену «по-вреждённого складного механизма зеркала» его доро-гой иномарки, по чеку из автосалона на сорок семь ты-сяч пятьсот рублей. И я там была непосредственной ви-новницей поломки, а моя дочь – что-то вроде «равно-душного наблюдателя», но тоже была виновата.
 Ира поставила на стол тарелку с её «новинкой» — шо-коладными кексами с горячим шоколадом внутри.
 Будучи стройной как модель, она умудрялась постоян-но печь какие-то шоколадные шедевры, чем часто радо-вала не только себя. Я пробовала, но мой «конёк» в ку-линарии сладкому не принадлежал.
 — Ну давай отметим такое дело, — я имела ввиду кек-сы.
— Может, нальём по такому случаю? Папа, смотри, ка-кое вино купил. Кстати, очень дорогое.
— Ну раз дорогое, — посмотрела я на красивую нача-тую бутылку, стоявшую в шкафу, — можно.
 Достали хрусталь по такому поводу, налили себе по полбокала, не успели придумать, за что будем пить, входная дверь открылась, и мой сын Марк, увидев нас, встречающих его с двумя бокалами красного, спросил нас:
 — Вы что, пьёте, что ли? Неужели выиграли какое-нибудь судебное заседание?
 — Ага. Прямо вместе с судьёй и его мантией. Выигры-вают процесс, а судебные заседания начинают и закан-чивают.
 — Ага-ага, — передразнил нас Марк,— и у вас причем заканчивают так же, как и начали. Прямо сборная Рос-сии по футболу.
— Ну на этот раз мы «судебное заседание» выиграем, — Ира сделала глоток.
— Да ладно!? – это уже мы с Марком в один голос.
— Прохладно!
 Я тоже сделала глоток. Марк отказался обедать, сказал, что недавно ел, но кексов набрал полную тарелку – та-кой же сластёна, как и его сестра. И тоже не в коня корм. Может, они тайком от меня в тренажерный зал ходят, а я и не знаю. Ира по вечерам бегает, но Марк-то точно нет.
 «В отцовскую породу», — подумала я. «Как ни корми-ла, так и не раскормила. Дворянское гнездо»
— Так-так-так. Судебную систему будем разваливать?
— Ага. Понесём сто тысяч, чтобы не платить сорок семь. Мам, ты наверно второй глоток лучше не делай – плетёшь чего попало.
 Я сделала ещё пару глотков и прямо спросила:
— Ну и в чём же тут фишка? Где тут смерть Кащея Бес-смертного?
 Я принялась ещё раз читать письмо, чтобы понять, между какими строками тут «яйцо с иглой».
— Ты смотри! Да он нас на годовщину приглашает!
— Мам, ну тебе точно больше одного глотка нельзя. Ты о чём?
— О дате! Пятого марта будет предварительное. Это же всё пятого марта случилось, вспомни. Пятого марта прошлого года я подняла ему на машине дворник, а ровно через год придётся отвечать за зеркало. Прямо машина чудес.
 — Мам, да какая разница. Ты во всём видишь какой-то знак.
— Тут у него свидетелей! И Света, и её брат, и ещё ка-кие-то двое для подстраховки – «независимые», не род-ственники. А давай и мы приведём — толпу студентов каких-нибудь. Или космический спутник над этим ме-стом пролетал и засёк его наезд. Кстати, — обрадова-лась я, — с нами же участковый был.
— Был. Да сплыл. Не работает он там больше. Я уже звонила.

 «Судебные заседания» мы выиграли легко. Зачем Вла-димир Иванович затеял это явно проигрышное дело, удивлялись долго. Подкупать правосудие ради такого пустяка было ему точно невыгодно, и он наверняка просто надеялся на свою проторенную «колею удачи». Из доказательств у него был только чек, подтверждаю-щий замену складного механизма зеркала переднего вида на обозначенную сумму. Причём за десятое марта. Где, по каким кустам бродило его авто с пятого по деся-тое, никому было не ведомо. Экспертизы, установив-шей, каким образом и когда было повреждено его зер-кало, и было ли оно вообще повреждено, разумеется, тоже не было.
 Света, двоюродная сестра Сергея, призванная быть свидетелем у них по всем их «происшествиям», на во-прос судьи о том, «имеет ли она какую-либо неприязнь к ответчику (то есть к Ирине – она там сидела без меня), ответила, что имеет, так как её сына назвала «козлёноч-ком». Ей сразу же сказали «до свидания». Адвокат (где он такого нашёл?), на первом заседании кричавший «пусть докажут, что они не нападали» и получивший удивлённое замечание судьи о том, что бремя доказы-вания лежит на истце, и ему следовало бы об этом знать, теперь сидел «просто так». Подставным свидете-лям, после напоминания об ответственности за дачу ложных показаний, предложено было узнать моё фото среди десятка других, где были для смеха даже пару ак-трис зарубежных. Они сразу «сдулись», каждый из них сказал, что было темно и ничего не было видно.
 На оглашение Владимир Иванович даже не пошёл.
 …Пошёл он, видимо, в другое место, так как такого «позора» прощать не собирался. Мы и сами были настроены как минимум на три заседания – хотели предложить даже сделать распечатку звонков его свиде-телей в то время и установить соответствующим обра-зом, где были принадлежащие им телефоны вместе с их хозяевами на тот момент. Но до такого заявления не дошло.


Глава X. С вещами на выход

                Дело в том, что на меня уже больше года назад Сергей пытался возбудить уголовное дело, по легенде которого я на Дне Рождения Веры избила его, в результате которого он якобы получил «ушиб мозга». Мы, разумеется, видели, что возможности их связей обширны и стабильны, но у нас были неопро-вержимые доказательства того, что этого никак не мо-жет быть.
 Судебная экспертиза показала, что у него царапина на виске размером полсантиметра на семь, и «других осо-бенностей не обнаружено». Всё это уместилось на трёх строках. Его многочисленные походы к дознавателю, куда нас приглашали уже по нескольку раз, записывая одно и то же, держали, судя по всему, их же в напряже-нии. Хотя должно было бы быть наоборот.
 Дознаватель была совсем молодая девушка лет двадца-ти восьми. В кабинете сидела ещё одна женщина, по-старше.
 Она спросила при мне у «нашей»:
 — А где этот ваш настырный заявитель работает?
 На что получила ответ от коллеги:
— Да где он может работать, если у нас без конца оши-вается!
 Мы в который раз отвечали на одни и те же вопросы, отдельно друг от друга, разумеется. А после официаль-ной части дознаватель, смеясь, у меня спросила:
— Ну а, правда, может Вы его, когда оттаскивали от дочери, и правда… «того»? Нарушили какой-нибудь процесс?
— Думаете, там идут какие-то процессы?
 Мы уже все смеялись.
 — Нет, ну несколько волосков с макушки я у него, мо-жет, и выдрала, но я готова оплатить ему пересадку во-лос с какого-нибудь более кучерявого места.

 У дознавателя уже несколько недель находилась «рас-шифровка» голосов с диктофона моего телефона. Дела-ли мы её сами – нам было предложено всё, что там есть, все голоса, расписать. То есть пояснить, кто что гово-рит, и кому принадлежат даже маленькие реплики. Мы всё это сделали. Ира не могла прослушивать то, что ей пришлось пережить в доме Сергея. Она предварительно каким-то образом усилила звук на записи, и я услышала то, чего раньше не слышала, а моя дочь даже не хотела вспоминать. С того дня прошло уже почти полтора го-да, но слышать крики Веры и Иры мне было до сих пор очень тяжело. Поэтому больше я это не слушала.
 Расшифровка заняла около четырёх страниц электрон-ного текста, была соответствующим образом передана дознавателю, и сейчас эта запись хранилась у них в сейфе как вещественное доказательство. Там же храни-лась «нарезка» с камеры наблюдения, из четырёх кус-ков, как мне сказали, но показать её они мне отказались.
 
 В конце марта мне позвонила дознаватель и сообщила, что против меня возбуждено уголовное дело. Я сначала была в таком шоковом состоянии, что реально не пове-рила.
 — А на основании чего вообще его завели, Вы можете мне сказать?
 — К сожалению, я Вам ничего не могу сказать – дело передали следователю. Извините, но я и так сделала всё, что смогла. Отказов в возбуждении было много. Но он всё-таки добился своего.
— Простите, ну что значит «добился своего»? Получа-ется, можно, если захотеть, следователей или кого там ещё, просто «взять измором»? Приходить, надоедать – «ну пожалуйста, ну возбудите уголовное дело. Я пони-маю, что не на чем, ну давайте что-нибудь придумаем» — так, что ли? Сейчас-то что нового появилось, чего не было раньше?
 — Извините. Я теперь ничего уже не могу Вам сказать. Вся информация у следователя. Вам повестку скоро пришлют. До свиданья. Держитесь и не сдавайтесь.

 Повестка пришла через десять дней на Ирин адрес. На суде, когда я выступала в качестве свидетеля, у них был адрес тот, по которому мы уже не жили. Мы сняли квартиру совсем рядом с домом, где жили мои дети и Вадим, в пяти минутах пешком. Поэтому настоящего адреса, где меня можно найти, у них не было.
 Ира показала мне извещение на заказное письмо, кото-рое она нашла в почтовом ящике, на моё имя. Не было никаких сомнений, что это могло быть именно то, чего мы опасались.
 — Короче. Мы ничего не видели. У нас ящик без замка. Нужно вручить повестку – приносите под расписку. А кто у нас днём дома? Бонифаций, только ты. Будешь расписываться у почтальона?
 «Мяу» — Боня действительно часто до самого вечера был дома один.  Мальчик он был очень умненький, хоть и от роду всего полтора годика. Ленивый – спит себе на кресле целыми днями, как не приди. Аккуратный – дверь в туалет по-любому когтями откроет. Настоящий «британец».
 — Ну вот что, Боня — ты только сильно не мяукай, ко-гда в дверь позвонят. А то ведь потом скажут – в доме были, но не открыли.

…Вручать повестку мне, наверное, не захотели – долгая морока. Но зато позвонили в полдевятого вечера один-надцатого апреля. Представились.
— Вам необходимо завтра утром прибыть ко мне на до-прос.
— Но я утром не могу, я вообще-то работаю.
— Хорошо, в котором часу сможете?
— После обеда, часа в четыре. Мне смену белья сразу брать? Я ещё успею с родными попрощаться? – Я пыта-лась успокоить себя совсем неуместным здесь юмором.
 Юмор действительно не оценили. Да так не оценили, что мне пришлось выслушать следующее:
 — Вы эти свои штучки оставьте своим подельникам! Берите что хотите. Но советую ещё и адвоката.
 — А Вы что на меня кричите-то? Вы бы ещё в полдве-надцатого позвонили. Это специально, чтобы я не уснула? И вообще – Вы реально верите, что я виновата?
 — Да это пусть суд разбирается. А пока что прошу ко мне. И лучше, напоминаю, сразу с адвокатом.
 Тон у звонившего был такой, какой я слышала только по телевизору, когда показывали сюжет про коллекто-ров.
 Я горько пожалела, что с перепугу так надерзила тому, в чьих руках может оказаться моя судьба.
 Побежала к Ире. Марк, когда увидел меня, тоже испу-гался не на шутку. Мы позвонили с телефона Иры моей знакомой из церкви, адвокату, с которой нам повезло тогда, когда было первое заседание в областном суде – это когда ещё не поменяли судей. Она нам явно прино-сила удачу, но вести дальше дела отказалась, сказав, что Ира и сама справится, а она всё подскажет.
 Звонить было неудобно – было уже почти полдесятого. Но мы всё-таки позвонили.
— Ань, ты раньше времени тревогу не бей. Позвонить тебе может кто угодно, и представиться кем угодно. Ты ему завтра после обеда позвони и скажи, что ты, как за-конопослушная гражданка, желаешь сделать всё по за-кону. Скажи, что у тебя есть адрес, у адреса есть почто-вый ящик, и поэтому вышлите мне повестку на мой та-кой-то адрес. Как только я её получу, я к Вам приду в то время, какое Вы мне назначите. Со своим адвокатом. И помни – пока тебе официально не предъявили обвине-ние, ты всего лишь свидетель. Так как дело пытались возбудить не против тебя, а по факту. То есть непонятно вообще, против кого.
 Она ещё о чём-то поговорила с Ирой. Мы попили чаю с валерьянкой, и Ира проводила меня до моего подъез-да.
 Я на следующий день сделала так, как мне посоветова-ли.
Первым делом я спросила, в каком качестве я вызыва-юсь.
— В качестве подозреваемой.
— А против кого возбуждено уголовное дело, лично против меня?
— Дело возбуждено по факту избиения Г …. Сергея Владимировича. Вы теперь – главный подозреваемый.
— А почему так долго тянули-то? Полтора года про-шло. Я раз пять давала показания.
— Сегодня мне дадите ещё раз. Теперь я буду вести Ваше дело. И если Вы не придёте ко мне сейчас, Вас доставят ко мне приводом. Так что выбора у Вас, как видите, нет никакого. Вы у меня здесь не одна такая, и я с Вами церемониться не намерен. До свиданья. 
 Ира слышала весь разговор. Мы быстренько собрались и поехали туда, куда пишут жалобы на таких, как он.
 Написали, что нам позвонили с такого-то номера, представились следователем таким-то, и угрожая, без повестки, вынуждают явиться на допрос, хотя я являюсь до сих пор свидетелем, и никакого другого статуса мне ещё не присваивали. Пожаловались на то, что тон зво-нившего никак не соответствовал высокому званию блюстителя законности.
 Нам пообещали разобраться в ближайшее время и дать ответ в письменной форме.

 Уже к вечеру мне стало очень плохо – поднялось дав-ление, болела грудь. Даже не сердце, а именно левая грудь. Конечно же, я приняла это за «ответвления» сер-дечной боли. Максим и Ира почти в один голос тверди-ли после отъезда «скорой», что не надо ставить себе ди-агноз, и, как сказал врач «скорой», так и нужно сделать – пойти к участковому и сделать необходимые анализы. Тем более, что это повторилось уже третий или четвёр-тый раз за этот последний месяц. Давление поднялось нешуточное – сто шестьдесят на сто десять, а моё рабо-чее – сто пять на семьдесят. Голова разболелась так, что темнело в глазах. Врач долго вводил магнезию, потом ещё сидел около меня, пока давление не снизилось.
 Утром предупредила на работе, что заболела, и пошла в поликлинику.
 Мужчина-врач выслушал, сделал мне ЭКГ, посмотрел и сказал, что ничего страшного. Выписал успокоитель-ные, инъекции и посоветовал взять на работе отпуск. А вот боли в груди в виде иголочек советовал не игнори-ровать и обратиться поскорее к маммологу.
  «Не до маммолога мне сейчас», — хотелось сказать ему.
 Два дня я сидела дома, не выходя никуда, кроме мага-зина, хотя Максим и это запретил мне.
 Когда мне стало немного лучше, я отпросилась с рабо-ты на две недели и собрала чемодан.
 Мне до боли захотелось вдруг навестить свою сестру, племянницу, её сына, племянника, погулять в их лесу…
 Короче, не могу сказать, что я решила скрыться от пра-восудия, но смена обстановки была прописана мне вра-чом, так как моя реакция на стресс могла в любой мо-мент дать мне смертельную подножку.
 Родной город никак не подходил в качестве отправно-го пункта, и Максим с другом на его машине повезли меня в соседний город, за сто с лишним километров.
 Билет удалось взять на проходящий поезд за полчаса до отправки.
 
 С верхней полки я время от времени боязливо смотрела на тамбурную дверь, опасаясь, что мне могут в любой момент, даже во время сна, надеть на руки наручники, сунуть в карман наркотик и проводить соответственно «содеянному».  Сериалов про такие дела я насмотрелась достаточно.
 
 …Моя сестра всегда встречает меня «Наполеоном» на столе. Наверное, и остальных родственников тоже, я не спрашивала, но меня или мою дочь, или когда мы вдво-ём приезжаем, встречает «Наполеоном».
 Она знает, как любит его моя дочь — даже больше, чем я. Он не такой, как в магазине — там тоже очень вкус-ный, но слишком для нас сладкий. У «Наполеона» моей сестры в торте две прослойки – сметанный и клюквен-ный, поэтому он получается приятно-кисленьким. Очень вкусно, и в то же время не так много сахара. Я же делаю чаще с шоколадной прослойкой. Я вообще очень люблю шоколад. И мой любимый фильм так и называется – «Шоколад». Мы с Ирой его давно вместе посмотрели, когда она ещё в школе училась, и несколь-ко раз ещё пересмотрели. С тех пор, возможно, она тоже представляет себя ваятельницей шоколадных «шедев-ров». И обожает месить тесто, как и я.
 Вот и сестра моя делает это с удовольствием.
… Здесь надо сделать небольшую «ремарочку» (даже не знаю, правильно я употребила это слово или так, наобум ляпнула). Так вот. Сестра моей мамы, два её брата, а потом и моя старшая сестра посвятили повар-скому искусству практически всю свою жизнь. И не просто хорошо готовили, но были признанными масте-рами своего дела. Были заведующими огромной столо-вой с прекрасным меню. Сначала два её брата, потом сестра, а потом и её дочь — моя сестра. Так что с приго-товлением пищи, и, что ещё важнее, с желанием гото-вить вкусную и красивую пищу, у нас в роду проблем нет. Даже мужчины любят готовить – все три моих бра-та, рыбаки и охотники (в прошлом, сейчас как-то про-шло это) – все они прекрасно готовят, особенно супы, борщи. Как и мой отец, пока был жив. Так что, когда собиралась наша огромная семья на день рождения па-пы, четырнадцатого октября, везли к столу все, как на кулинарное шоу, с некоторой долей амбиций даже. Сестра из Питера долго потом переживала, если когда-то не могла приехать. День рождения мамы был уже не таким пафосным, потому что шёл почти следом за па-пиным. И сколько я этот день помню, он всегда был солнечным, красивым, с опавшими золотыми листья-ми…

 …Так что стол к моему приезду был как к празднику всегда. Одно огорчало – всё это было чревато лишними килограммами. И хотя у меня их не больше трёх-четырёх, но ограничения после поездки накладывать на себя приходилось почти всегда.
 Селёдочка под шубой, корюшка, мясо по особому ре-цепту… А сколько всяких грибов! В общем, наелась я в первый же день всяких вкусностей, заправила всё это дело музыкой, играми с Севой, сыном моей племянни-цы, наговорилась вдоволь, насмеялась и проснулась на следующее утро уже почти счастливой. Ну или насколько может быть счастлив человек в подобной си-туации.
 Впереди был день рождения Иры, и она его проведёт скучно, я это знала. Какое уж тут веселье.
 Но мы её уговаривали хоть куда-нибудь сходить в этот день. У нее был на тот момент парень, и это меня успо-каивало – он не даст ей закиснуть в это «смутное вре-мя». Я же купила самый красивый фруктовый торт в этот день, мы всё это сняли на видео, позвонили Ире, поздравили.
 Она нас тоже порадовала: завтра, то есть сразу после дня рождения, она встретится с Верой.
 На предыдущей неделе у неё было первое судебное за-седание по иску на время общения с дочерью. Судья до-вольно жёстко сказала Сергею, что он, по сути, просто украл ребёнка, как бы с юридической точки зрения это не называлось. И то, что ребёнок не видит маму уже полтора года, полностью на его совести. В конце кон-цов он дал обещание, что в ближайшую субботу даст возможность им увидеться. Но, когда Ира с отцом при-ехали к дому Сергея, им по-прежнему никто не открыл. На звонок он ответил, сказав, что у Веры заболел зуб, и они у врача. Где, у какого врача, он не сказал, разговор прервал. Больше на звонки не отвечал.
 Ира в понедельник уже известила об этом судью в письменной форме. Судья среагировала сразу, назначив на четверг экстренное заседание, на котором она ещё жёстче сказала Сергею, что он сейчас не выполняет её требования. Добилась того, что он ещё раз дал обеща-ние, что на этот раз пустит мать к дочери.
 Ничего внятного на вопрос судьи о том, зачем он во-обще так жёстко поступил с мамой и ребёнком, он так толком и не ответил, снова затянув волынку про какие-то Пленумы и статьи. Он, как телёнок, пасся в пределах своей привязи, и, казалось, ничего другого и не знал. Но на этот раз Ира говорила уверенно, и мы почувство-вали, что долгожданное свидание состоится.
 Можно сказать, что эта судья сделала моей дочери до-рогой подарок ко дню рождения.
 Это была суббота. Мы все с самого утра очень волно-вались. Я молилась и просила Бога взять всё под свой контроль. Знала, что в эти дни за мою дочь и внучку молились и в другом месте – в одном из женских мона-стырей. Это придавало мне дополнительной уверенно-сти.

 И свидание состоялось. Вера бросилась к маме на руки и потом долго от неё не отходила. Сказала, что у неё всё хорошо. Но на вопрос о том, куда она ходит, в какой детский сад, ответила, что ей нельзя об этом говорить. Рядом постоянно ходила Галина, мать Сергея. Во дворе был накрыт стол, было много гостей – соседи с детьми, родственники. Ире ни разу ничего не предложили, ни чаю, ни конфет. Сергей постоянно уводил куда-то Веру, но Ира находила их, и Вера снова была рядом. За Ирой как ниточка за иголочкой ходила Настя, как она сказа-ла, «подружка Веры».  «Подружке», кстати, было при-мерно лет тридцать пять.
 Чаю всё-таки ей предложили, она выпила, съела не-сколько конфет – Вера настояла — и на чае, и на конфе-тах. Но когда она попросила Галину сводить ее в дом, в туалет, она, усмехаясь, предложила ей сходить на клум-бу. Пришлось потерпеть.
 Они ещё поиграли за столом в какую-то игру с фишка-ми, Ире удалось это незаметно снять на видео, держа телефон в руке. Напротив Иры стояла Галина.
 Ира спросила у Веры, любит ли она её. Вера ответила:
 — Мама, зачем ты спрашиваешь — ты же знаешь, что я тебя люблю. Ты же моя мама.
 На слове «ты» Вера сделала ударение, дав ей понять, чтобы она не думала, что ей тут кто-то её заменяет.
…Всё это Ира нам рассказала по телефону. Пробыла она там около двух часов. Призналась, что, несмотря на радость от долгожданной встречи с Верой, психологи-чески ей было крайне тяжело. Но в следующую субботу она снова пойдёт на встречу с Верой.

Глава XI. Преступление и наказание

                … Накануне дня рождения Иры меня ожи-дал сюрприз.
 Максиму позвонили из уголовного розыска и извести-ли о том, что они знают о моём месте пребывания и предложили ему прийти на встречу для разговора. Он, конечно же, боялся этого и спрашивал меня, что ему делать. Я посоветовала сходить. Рисковала, но было предчувствие, что это совсем неопасно. И он пошёл.
 Через Максима мне объяснили следующие мои права:
 Я здесь была в гостях, и почему я не могла себе этого позволить? Я ничего не нарушаю. Дело было явно за-казное и сфабрикованное, причём довольно топорно.
 Со мной поговорили из Воронежа. В тот же день я че-рез ближайшее отделение полиции факсом выслала в следственный комитет оформленную соответствующим образом бумагу о том, где я нахожусь, точный адрес, и что я в данный момент работаю в одной из компаний по месту пребывания. С приложением соответствую-щей справки.
 Я здесь связалась с одним известным адвокатом, кото-рый не раз присутствовал на одной из популярных пе-редач первого канала, через знакомых моих родствен-ников, разумеется, и он, совершенно бесплатно, про-консультировал меня. На его электронный адрес Ира выслала всё, что касается меня и СМЭ Сергея. Говори-ли мы только по скайпу. Он посмотрел и сказал, что мы можем заказать свою экспертизу, уже со своими вопро-сами, и от их экспертизы останется только мокрое пят-но. Потом можно подать и в суд за ложный донос, но это очень мутное дело и не стоит с этим заморачивать-ся. Уже было известно об Амнистии, и моя статья под неё попадает, к тому же я не привлекалась.
 Если бы я осталась в Воронеже и пошла на допрос в то время, что мне по телефону назначил следователь, ещё неизвестно, чем бы это для меня закончилось.
  А сейчас я уже могла спокойно вернуться в Воронеж, но меня уговорили остаться, и я осталась ещё на две не-дели. Гуляла по Питеру, каталась на прогулочно-экскурсионном катере, любовалась красотой весеннего города, пила самый вкусный кофе в «Идеальной чаш-ке», целыми днями могла бродить по Икеа, одна или с племянницей Юлей, сидели там в ресторане. Там можно было действительно ходить хоть с утра до вечера, время летит незаметно – кофе со сливками я могла пить сколько и когда угодно бесплатно по их карте, отдох-нуть можно было на любом кресле, и вообще я любила это место. А в каких-то ста метрах от посёлка начинался просто сказочный лес – здесь всё было не так, как в наших лесах. Запах этого леса меня манил больше всего – мокрый мох, растущая прямо на первых метрах про-гулки брусника, огромные ели, воздух настолько про-зрачен, что мне казалось, будто при входе в этот лес у меня зрение повышалось до единицы. Потом, в одном маленьком сувенирном магазинчике города, когда уви-дела консервную банку обычных размером с надписью на ней «Воздух Питера», я подумала, что вдохновитель такой шутки тоже был из приезжих и часто бродил по таким же местам. Местные уже привыкли к этому аро-мату, они просто выходят из дому с корзинкой на пару часов, чтобы к обеду набрать грибов «на жарёху», как я однажды услышала, когда год назад была здесь осенью, вместе с Ирой. И местный никогда не скажет «сахар», он для них «песок». Как они называют сам песок, забы-ла спросить, сейчас даже интересно.
 Колющие боли в груди беспокоили всё чаще, но я по-прежнему относила их к «сердечным ответвлениям», как я их про себя называла с самого их появления. Про то, чем это могло для меня обернуться на самом деле, я не хотела задумываться — на фоне того стресса, в кото-ром я увязла больше месяца назад, эта тревога не успе-вала протиснуться в первые ряды того, что занимало мой разум без остатка. И никакие красоты Питера и ароматы местного леса не могли справиться с этой тря-синой.

 С надеждой и тревогой мы все ожидали следующую субботу. И она прошла примерно так же – Ира и Вера встретились. За ними, как черная охранница, по-прежнему ходила Настя, «затридцаточная подружка» нашей Веры.
 При каждом удобном случае «Верина подружка» пока-зывала моей дочери фак, как будто ей за них отдельно платили. Моя же дочь их попросту игнорировала. Мне она объяснила это так: все эти и подобные этим выпады со стороны их «команды» она воспринимала как лаянье маленьких трусливых собачек, которые пытаются дока-зать своему хозяину, что «педигри» они получают не просто так. Хотя там, скорее всего, обычные остатки с хозяйского стола. Ну некоторым и это ещё надо заслу-жить.  Продажность и заискивание, равно как желание кому-то угодливо смотреть в глазки в надежде на кусо-чек сахара, было в высшей степени противно как мне, так и моей дочери. Поэтому такие, как эта «бедная Настя», не удостаивались какой бы то ни было ответ-ной реакции.

 Когда уже официально объявили об Амнистии, меня так же резко и непреодолимо потянуло назад, «на ма-лую родину». Но я всё-таки перестраховалась и выехала из Питера ровно девятого мая, в тот самый день, к ка-кому она и была приурочена.
 Первым делом я восстановила свои номера, позвонила следователю и договорилась с ним о встрече.

 Тон следователя был уже совсем не тот, каким он меня спровоцировал три недели назад на резкую тоску по далёкому городу и родственникам, и у меня совсем, что называется, «отлегло от сердца».
 Он сам мне посоветовал свою знакомую адвокататессу по уголовным делам, и хотя она предоставлялась мне бесплатно, так как мне надо было просто написать заяв-ление о согласии на амнистию и провести для этого «следственные действия», чисто символическую сумму, просто из благодарности, я ей платила за каждое при-сутствие. Она отказывалась брать, что было удивитель-но, но я настояла – она внушала мне доверие.
Полноватая молодая женщина с первого взгляда распо-ложила к себе внутренним спокойствием и, как ни странно это прозвучит, честностью. Именно таким бы-ло моё первое впечатление, а оно меня ни разу не под-водило.
 Молодой следователь, так нагрубивший мне три неде-ли назад, также «обаял» меня с первого взгляда. Мне даже не верилось, что именно он со мной так резко раз-говаривал совсем недавно. Только вот зачем надо было проводить эти самые действия, я так и не поняла, ведь амнистия автоматически закрывала все открытые уго-ловные дела даже на стадии следствия. Но я не спорила, к тому же эти самые действия мне давали возможность ознакомиться с тем, что сейчас мне было более всего интересно – посмотреть материалы дела. То есть уви-деть самой воочию, на каких соплях было состряпано моё дело.
 Мне дали для ознакомления папку весом около кило-грамма. Одних показаний свидетелей было около полу-килограмма. На одной из маленьких фото в правом верхнем углу я узнала того, кто напал на меня сзади, когда у меня с рук вырвали Веру. Этот человек оттянул меня тогда к стене дома, и прежде чем я от него вырва-лась, я посмотрела на него. И это лицо сейчас было на этой маленькой фотографии, после чего шли описания того, как зверски я избивала «потерпевшего». Водитель лимузина оказался «более наблюдательным», так как добавил к зверским избиениям «потерпевшего» ещё и мою дочь. Причём мы, по его показаниям, были абсо-лютно пьяны, орали на всю улицу матом и долго били бедного парня руками и ногами. И всё это, по его пока-заниям, было до того, как «молодая женщина» прошла в дом Сергея. То есть мы его сначала избили до ушиба мозга(!), а потом он разрешил моей дочери войти. Настя и Света, призванные поведать о наших подвигах для достоверности с другой точки зрения, то есть из дома, выдавали версию, которая никак не вязалась с версией водителя лимузина. Были и ещё «свидетели», и когда мы попытались с адвокатессой соединить их по време-ни, получалось, что нас, то есть меня и моей дочери, было как минимум четыре, но никак не две.
 Марина, так звали адвоката, спросила следователя, об-ратил ли он внимание на эти нестыковки. Что он отве-тил, я не помню, но потом мы ещё смотрели видео, ко-торое точно убедило меня в том, что мне нужна помощь хорошего психолога, так как на видео, вернее, на четы-рёх нарезках по десять примерно секунд, видно было, как я подхожу к стоящему Сергею и два раза бью его по голове рукой. Вот хоть убей, я этого не помнила. Вадим в это время стоит спиной к камере около нас, смотрит на это, держа руки в карманах, и ничего не предприни-мает. Я понимала, что это я, хожу туда-сюда, но всё это было, когда Ира уже была в доме, а мы с Вадимом вы-ходили к женщине в «колпаке» для «светской беседы о молодых любовниках». Я понимала, что это может быть монтаж, но была так растеряна, что не верила своим глазам.
 Марина посоветовала молча просмотреть и написать, что я себя не узнаю. А я себя действительно не узнава-ла. Ходила как-то странно, кукольно, Сергей вообще просто стоял, как барашек, подставив мне свою голову, а я то отходила от него, то снова подходила и снова би-ла рукой по голове. Вид был сверху, издалека, с улич-ной камеры И звука, разумеется, не было.
 Я спросила, а прошла ли эта плёнка положенную для таких случаев экспертизу. Он сказал, что нет, так как нарезка не допускается к экспертизе.
 — А для материалов дела допускается, да? — засмея-лась Марина, – хотя какая теперь разница – всё это бу-дет абсолютно точно закрыто.
— А если бы не Амнистия?
— Ну тогда бы хороший адвокат все эти несоответ-ствия привёл к одному общему знаменателю.
— Ну да. А заодно круглую сумму денег и потерянное здоровье. Кстати, — обратилась я уже к следователю, — а почему в материалах следствия нет нашей диктофон-ной записи? Она не прерывается, расшифрована по просьбе дознавателя, и там всё прекрасно слышно.
— Потому что у меня и без неё достаточно оснований было – двадцать один день в больнице, свидетели…
— А ничего, что он, пока «лежал в больнице с ушибом мозга» с двадцатого ноября по десятое декабря, пятого декабря скакал как горный козёл по ступенькам Дома Творчества? И ваша же сотрудница видела его в тот злополучный вечер, пятнадцатого ноября, после всего случившегося, совершенно без признаков ушиба? И с моей племянницей из Питера в тот же вечер он гово-рил, долго и совершенно адекватно, совсем не как «ушибленный»? И вообще по его звонкам за тот период в двадцать один день можно же было установить его настоящее местонахождение? Я понимаю, что так, — я кивнула на папку с материалами дела, — проще, но, из-вините, моя жизнь и свобода тоже что-то значат. Хотя бы для моих детей. Про меня никто не подумал?
— Я опирался на тот материал, который мне был предоставлен. Давайте уже мы всё это побыстрее за-кончим. Мне ещё ребёнка из детского сада забирать. Всё уже. Можно про всё это забыть.
 Сфотографировать материалы дела мне не разрешили.

 На «следственные действия», несмотря на действую-щую Амнистию, участники того «реалити-шоу» с пяти-летия моей внучки, все ходили по очереди. Ещё раз бы-ли опрошены моя дочь и Вадим.
 Видимо, для острастки, невзирая на государево поми-лование, «преступную группировку, состоящую из двух особо жестоких и опасных женщин и одного равно-душно взирающего на всё «преступление» (как показа-ла искусно порезанная плёнка с камеры уличного наблюдения), надо было всё-таки на всякий случай напугать длящейся целый месяц тягомотиной, прежде чем выдать мне самой бумаги «о помиловании».
  Через три недели после допроса я сама пришла к сле-дователю.
 По не совсем радушному взгляду (коим следователи почему-то никак не обладают в своём кабинете) я поня-ла, что все тонкости предполагаемой далее светской бе-седы лягут только на мои плечи.
— Здравствуйте.
— Здравствуйте.
— Могу я куда-нибудь присесть?
— Да, пожалуйста. Папки со стула можете переложить на стол.
— Спасибо.
 Я присела ни кончик стула, как садятся обычно при-шедшие на собеседование.
— Скажите пожалуйста, моя подписка о невыезде когда уже закончится?
— А что, Вы куда-то опять спешите уехать из города?
— Хотелось бы. Меня ждёт домик на море и собственно работа в этом месте. Если я буду тянуть с приездом, я могу её потерять.
— К сожалению, ничего пока сказать Вам не могу. До-кументы ушли, и когда будет официальное разрешение, тогда и можете выехать.
— Какая для меня честь. Неужели сам Президент будет рассматривать моё дело?
— Нет, не Президент, но прокурор.
— А что, у прокурора ко мне какие-то особые вопросы?
— Он может «развернуть» дело на доследование, если посчитает, что чьи-то права в данном деле были каким-либо образом нарушены.
— Права, я так понимаю, могут быть нарушены, конеч-но же, в отношении нашего «особо потерпевшего»?
— И его тоже.
— Знаете, я уже очень устала от всяких правонаруше-ний, по отношению к самой себе, кстати сказать. Я ни-куда не сбегу от вашего щепетильного правосудия, если оно меня так упорно не желает переводить в более сво-бодные от своего внимания рамки. Я буду звонить Вам каждый день с «места пребывания», только разрешите мне уже наконец отчалить отсюда. Вы провели все не-обходимые действия, заявление моё Вами подписано. И если уж на то пошло, я вот не видела в Правилах про-ведения процедуры амнистии, чтобы там была подоб-ная тягомотина. Всё уже – можно говорить начистоту. Поэтому разрешите Вас спросить просто и по-честному: Вы сами-то верили, что то, что вот здесь, — я кивнула на бумаги на его столе, хотя не уверена была, что это были мои, — что здесь есть хоть строчка правды? Здесь, извините за прямоту, даже не белыми нитками было всё сшито — здесь вышивка из мулине.
Следователь тяжело вздохнул.
— Как меня это дело уже достало. Потерпевший гово-рит одно, Вы другое, свидетели …
— А Ваше собственное мнение? Вы-то, наверное, должны были хоть как-то проверить правдивость того, что вам дали и сказали? А верить всему написанному – так сейчас даже ребёнок, и то отказывается от этого.
— Ладно. Езжайте к своему морю. Адрес оставьте толь-ко.

…Дома, уже почти в полной мере почувствовав себя в достаточной «безопасности», я решила удовлетворить мрачно сидевшее во мне любопытство и прочитать уже в конце концов показания свидетелей моего дела – про-читать всё подряд, а не через строчку.
 Уже на втором свидетеле мой мозг начал давать мне сигналы, что лучший способ избавить себя от подсту-павшего взрыва эмоций – это как минимум эту папку закрыть, а как максимум – сжечь, а пепел развеять над главным зданием Воронежого филиала Российского Правосудия.
 Сами свидетели мне были абсолютно безразличны – в нашем обществе всем приходится жить, кто как умеет. Вот они только так и умеют, и какой смысл их за это ненавидеть? Того же водителя лимузина, который так красочно описывал жуткую картину из двух совсем пьяных женщин, ногами избивавших несчастного Сер-гея, я и в глаза не видела, как, впрочем, и тех девиц, ко-торые нас описывали «с другого ракурса». Но Правосу-дие было более ощутимой субстанцией, с Ним я стал-кивалась, общалась с Его представителями уже много раз за это недоброе время. Им-то что с того, что я бы, допустим, попала в тюрьму, или у меня случился бы нервный срыв от всего этого? За что они-то меня так ненавидели, чтобы с такой яростью толкать меня на нары? Ну не берут же туда полных идиотов, чтобы не видеть очевидного? Этот каток чуть не раздавил меня.
 Я почувствовала позыв к рвоте и только успела добе-жать до туалета, как и чай с мёдом, и бутерброд с сы-ром, которыми я заедала отступивший с боевых пози-ций стресс пять минут назад, оказались на свободе. Это яркое слово я видела теперь везде, даже в этом выпав-шем из меня завтраке. На смену бутерброду с чаем пришли слёзы, но им я не дала разгуляться вволю – ва-лерьянка и пустырник быстро уложили меня в постель и погрузили в сон на три часа.

  Проснулась от приятного холодка в ногах – бумаги из папки веером лежали под моими ступнями. Я аккурат-ненько их сложила, написала на клочке бумаги «снято» и засунув их в свою родную папку, отправила в комод, на самый низ. Зачем сжигать? Пусть мои внуки когда-нибудь почитают. И пусть Жизнь не думает, что я всё забыла. Каждый пусть получит то, что ему за всё это причитается. Она же мне или моим внукам когда-нибудь всё и покажет.
 Впрочем, навеянная каким-то сразу же забытым днев-ным сном «крутизна» быстро с меня слетела, а при-шедшее в свою норму сознание дружелюбно подсказало мне, что месть – это явно не моё. К тому же, надо было сразу честно себе признаться, что мой круг общения бесконечно далёк от присутствия в нём элементов кри-минального содержания, поэтому топор войны если и можно было откопать, то совсем не в своём огороде. Что меня в какой-то степени и успокаивало, так как опыта на этом поприще ни у меня, ни у кого-либо из моих близких не было, и судя по настроению, не пред-виделось. Нет, можно было конечно придумать что-то вроде того, как … Тут моя фантазия обрывалась, а ба-нальный плевок в лицо или башня из крепких словечек тонули в реальности происходящего. Все без исключе-ния огневые точки в этой затянувшейся войне по-прежнему дислоцировались на территории врага, там же была и хорошо обученная опытная дивизия, с прове-ренными командирами и генералами. Поэтому самый безобидный выход из этой войны представлялся мне в уходе в тыл. Конечно, можно было ещё ожидать какой-либо пакости от этой огромной армии противника, по-этому ничего лучше, как побыстрее уехать отсюда, в голову не приходило.
Ещё предстояло как-то уговорить Иру уехать вместе со мною, так как последний её поход к Вере не оставлял никакой надежды на то, что с противником уже можно говорить на обычном человеческом языке. Они как буд-то жили в параллельном мире, придуманном ими же самими. Нам были неведомы правила поведения в этом мире, мы просто могли наблюдать, как слаженно и кра-сиво эта армия сходит с ума. Потому что иначе как не-адекватностью в поведении, граничащим с сумасше-ствием, поведение семьи Сергея и их окружения язык не поворачивается назвать. Даже если бы к ним в гости пожаловали инопланетяне, а не мы, они вели бы, наверное, себя не так непредсказуемо.
 Самое страшное было в том, что Вера уже научилась предугадывать приближающийся срыв с катушек тех, в чьём плену она вынуждена жить последние полтора го-да. «Мама, быстрее уходи, сейчас будет всё плохо» — от этих слов, как только они снова приходят мне на ум, у меня просто земля уходит из-под ног. Я уже не задаю себе вопросов на тему «почему» — им на смену при-шли вопросы со словом «как». Как уберечься самой и уберечь свою дочь от их атак, и как увидеть Веру и остаться при этом без статьи. Или хотя бы вернуться домой, а не отправиться в «дурку», ведь следующий раз врач соответствующей «скорой» может быть уже зара-нее заточен армией противника под их правила.
 Конечно же, мы понимали, что было их конечной це-лью – они добивались того, чтобы Вера относилась к нам точно так же, как и они сами. И если так пойдёт и дальше, вполне вероятно, что именно так и будет. Ведь если даже взрослому человеку время от времени повто-рять даже самую небывалую чушь, ему впоследствии будет очень трудно отличить ложь от правды. А тут – ребёнок…
 Они растят подобного себе. Потому что у Сергея, как мы предполагаем, просто уже не может быть детей. А если и Вера не его дочь – так это для них вообще один-единственный шанс. Инстинкт размножения себе по-добных. И попробуй отними. Даже представить страш-но, что они могут сделать с моей дочерью, со мной и вообще с кем бы то ни было из наших близких. Это ло-вушка, западня. И только Господь Бог может этот узел развязать. 
Часть Третья

Глава I. К морю, к морю!
                В очередной раз поблагодарив жизнь за работу, которую я могу в любой момент бросить и в любой момент вернуться к ней, через несколько дней мы с Ирой уже сидели в автобусе, который мчал нас к морю, в тот самый тыл, который последний месяц в ав-ральном режиме обустраивался Максимом и Романом.
 Приятное ощущение парения над дорожной лентой компенсировало неудобное сидячее положение. Неиз-менно весёлый фильм, остановки ровно каждые три ча-са, знакомые места – нам всё это нравилось гораздо больше, чем путешествие поездом. Задний ряд из пяти кресел был свободен, и мы недолго думая перекинулись на это нечто, напоминающее узкий диван. Удалось даже поспать. Автобус был заполнен только наполовину.
 На место прибыли немного раньше времени. Моя огромная сумка, примотанная скотчем к тележке из Икеа, на каждом бордюре сваливалась то на один то на другой бок, на плече висела ещё одна, а Ира гордо вы-шагивала со своим изящным чемоданом на колёсиках. Идти было нетрудно, мы менялись грузом каждые пять минут. Вот только куда точно идти, я не знала. Нет, ме-сто я помнила, но как туда пройти… Вспомнив, что с балкона видела церковь, пошли на неё, и уже от неё до дома оставалось около трёх минут. Давно забытое чув-ство радости и освобождения уже заполняли собой всё то, что недавно было пустым и унылым полем. Я инту-итивно чувствовала, что моя дочь испытывает то же са-мое.
 Уже имея представление, как выглядит отремонтиро-ванный дом изнутри, мы тем не менее были приятно удивлены – так уютно и мило было в нем, что у меня навернулись слёзы. Мой дом, моя мечта, нарисованная когда-то в мыслях и отправленная во Вселенную с мое-го заветного места в окрестностях родного села… Я то-гда действительно верила, что моя мечта иметь домик у моря когда-нибудь обязательно осуществится. И сейчас я просто не могла до конца осознать, что и дом на склоне горы, и балкон с видом на море – это всё реаль-но, и это можно потрогать.
 Всё работало, нагреватель уже через несколько минут позволил нам принять душ, и я не могла наглядеться на красивую бордовую плитку в ванной, на светильники на натяжном потолке, даже настенный шкафчик был с подсветкой. Вся сантехника стояла очень правильно и аккуратно, светлый кухонный гарнитур «под берёзу» радовал ещё больше. Вся мебель стояла так, как я про-сила Максима. Две комнаты, две огромные кровати, кондиционер, телевизор… Здесь можно было жить круглый год. Но я здесь только на лето, а Ира только на три недели.  К тому же и меня через две недели ожида-ло первое заседание суда по моему иску на время обще-ния с Верой. По этому поводу я совсем не переживала, Ира меня проинструктировала подробно. Иск мы со-ставляли сами, всё было учтено, но то, что судья будет на стороне Сергея, было яснее белого южного дня.
 Шла третья декада июня, но пляж был ещё полупу-стым. Основной поток ожидался с первых чисел июля. Ещё можно было насладиться тишиной даже среди дня. Подремать на тёплых, а не на раскалённых до финской бани камешках. Камешки здесь в основном белые, и это существенно отличало все последующие в сторону Со-чи пляжи от нашего. Громкая музыка от прибрежных кафе звучала только по вечерам, днём же мы могли слышать только крики чаек. Иру этот факт особенно радовал — её потребность в тишине была гораздо выше моей.
 Первая же ночь взяла реванш за первый тихий день. Ближе к полуночи нас разбудил рёв водопада за нашим балконом. Это был не дождь, а именно водопад – за его стеной мы не видели ничего, кроме серой сплошной пелены. Уснуть уже было невозможно, и мы с тревогой ждали утра, рисуя в воображении, что даже до моря нам придётся плыть, а не идти. Но утром мы проснулись, удивляясь вообще тому факту, что смогли заснуть. Проснулись бодрыми и голодными. Солнце светило как ни в чём не бывало, никаких потоков внизу мы не уви-дели, только слышно было, как гулко работают ливнёв-ки, которые и спасли наш посёлок от венецианской картины, которую мы опасались лицезреть ещё не-сколько часов назад.
 Было около восьми утра. Мы плотно позавтракали, ре-шив идти на пляж немедленно, и оставаться там как можно дольше, благо солнце ещё не было опасным. Но последующие три дня дождик с нами явно заигрывал – только мы располагались позагорать, как он мелкими шажками подкрадывался к нам, а как только мы дохо-дили до рынка, который в пяти минутах от пляжа, в од-но мгновение снова ярко светило солнце. И так пять-шесть раз за день. Из новостей мы узнали, что в Сочи было настоящее наводнение.
 По вечерам мы долго гуляли – до моря и обратно, через берег реки. По пути, пока никто не видел, набирали красных слив – они тут были везде, и те, которые росли в саду возле реки, были самыми сладкими. Ветки све-шивались далеко за пределы изгороди, и на земле уже были первые перезревшие, которые днём мы собирали на компот, заодно приглядывая те, которые намечено было сорвать под покровом ночи. В темноте нарушать восьмую заповедь было куда легче, чем днём. Последу-ющие наблюдения показали, что эти сливы мы просто спасали от ощущения никчёмности, так как без нас они бы просто погибли на земле.
Возвращаться домой по вечерам было безумно приятно. Поделившись своими откровениями с Ирой, обнаружи-лось, что и у меня, и у неё было одно и то же ощущение. Оно было очень сродни тому, как по вечерам мы чув-ствовали себя в доме моих родителей. Особенно острым было чувство того, что вот мы сейчас зайдём, а нас там за столом ждут мои мама и папа. Дом как будто был живой, с ним хотелось говорить, его трудно было поки-дать, стены дышали любовью и заботой. Само место ка-залось нам очень чистым, нетронутым. На самом деле это действительно было так – ведь это была гора, и здесь никогда не жили люди. Внизу когда-то был боль-шой сад, а это место было незаметным. Оно и сейчас оставалось таким, и о нём мало кто знал.
 Между тем приближалось второе июля, день первого судебного заседания по моему иску. Ничего существен-ного мы от него не ждали, прививка от неправосудного правосудия отдельно взятых для нашего дела судей дей-ствовала безотказно, но без этого мне вообще даже под-ходить близко к воротам дома Сергея нечего и думать было. Так как каждое моё посещение этого места у них фиксировалось и потом на очередном судебном заседа-нии было представлено кем-нибудь из окружения Сер-гея, как было уже с соседкой, уже обросшим их фанта-зиями, самыми безобидными из которых были те, где я громко угрожаю нанять киллеров и расправиться с Сер-геем. Причём прихожу обычно пьяной и без подарков – эти подробности уже вытягивались судьёй из свидете-лей, как, видимо, особо значимый факт. Как они реша-ли, были у меня подарки или нет, оставалось загадкой. Мы уже не реагировали на этот бред.


Глава II. Голубые мокасины
                На судебное заседание Сергей прибыл, как и я, заблаговременно. Гордо прошагал мимо меня в конец коридора. На нём были изумительной красоты голубые мокасины с загнутыми вверх носами и расшитые цве-точками уже не помню какого цвета. «Бедный Малень-кий Мук» — подумала я. «Видимо, тут важны не только связи, но и скорость». Взглядом его провожала не толь-ко я – практически все головы были повёрнуты вслед за этим прекрасным шествием. В конце коридора после-довал прокрут на сто восемьдесят градусов, и сидящие в коридоре так же плавно проводили его тем же взглядом до следующего поворота.
 Я ещё раз пробежалась по своему заявлению, мысленно настраивая себя на хладнокровие и выдержку. Мне предстояло впервые столкнуться с этой «машиной» в одиночку. Сердце стало вопреки уже отрепетированно-му настрою бешено колотиться и ничего на ум, как «уважаемый суд» и «ваша честь», в голову не приходи-ло, да и эти-то слова застревали где-то далеко от меня, упрекая меня в лицемерии.
 В моих требованиях были обозначены и места встреч, и время – всего один раз в неделю, но на моей террито-рии, и что я сама буду приезжать за Верой к воротам их дома, и чтобы ребёнок передавался мне спокойно, без посторонних. Было требование и о месяце пребывания Веры в моём доме на море. Я всё учла, моё исковое за-явление было проверено и одобрено знающими людь-ми. Но это не давало никаких гарантий на благоприят-ный для меня исход дела.
 Сергей отступил от своего обычного репертуара – пальцем у виска не крутил, сидел потупившись на од-ной стороне кабинета судьи, я на другой, а его адвокат сидела через стул от меня. Сей факт меня сначала уди-вил, потом напряг – ничего просто так они не делали. Возможно, они опасались несанкционированной съём-ки. А я её и не планировала.
 Высказывания Сергея о том, что «девочка о бабушке со стороны мамы и не вспоминает», меня не потревожили — я их уже слышала на других заседаниях. Разумеется, Сергей не забыл высказаться о том, что я чудом избежа-ла судимости, о том, как тяжело он пострадал от моих побоев, дополняя мой портрет всё новыми и новыми красками. Это тоже меня не потревожило, так как я ожидала даже худшего. Например, свидетелей уже на первом заседании, которые могли бы запросто мне ещё что-нибудь прилепить. А это-то… Тем более сказано это было каким-то прямо сонным голосом. Так же сон-но были просмотрены судьёй «мои преступления», по-сле чего она удивлённо посмотрела на меня и спросила, читала ли я то, что здесь написано. Я ответила, что да, только через строчку, так как подобный бред только так и можно читать.
 Она вздохнула, покачала головой и приложила «мои преступления» к материалам дела.
 — Сергей Владимирович, а какой порядок общения Вы сами можете предложить? Если уж Вы так против того, что нам предложила гражданка Назарова.
 — Ваша честь, я бы предложил самый оптимальный порядок – один раз в три месяца. На моей территории и в моём присутствии. И если сам ребёнок захочет.
 — Ну а может лучше где-нибудь в кафе, как-то циви-лизованно, красиво? А, Сергей Владимирович? Истец против встреч на вашей территории.
 Сергей замялся. Возможно, он не был готов, что судья предложит такой компромиссный вариант. У меня же затеплилась надежда. Я как огня боялась «его террито-рии». Сергей встал, но долго не мог сказать ничего вра-зумительного. Потом всё-таки выдавил из себя:
 — Ну какое кафе…
 Судья улыбаясь смотрела то на меня, то на замявшегося Сергея. Ей было комфортно в этом шоу. Я же решила ей подыграть.
 — Ваша честь. Я даже знаю, какое кафе для этого по-дойдёт как нельзя лучше. «Элефант». Встречи двух лю-бящих людей один раз в год. И сопровождать наши встречи соответствующей музыкой. Из кинофильма «Семнадцать мгновений весны».
 — Я против кафе. Ребёнок должен находиться в при-вычной атмосфере, — Сергей обрёл к этому моменту дар речи. Видимо, шутка подействовала.
 Я уже была на грани срыва.
 — Да ребёнок в этой вашей привычной атмосфере уже почти два года! Вы её прячете в этой вашей привычной атмосфере, а ей нужна свобода  и снаружи и внутри се-бя! Её привычная атмосфера – это дом, куда её привезли с мамой из родильного дома, её двор, её друзья из сади-ка…
 — Так, успокойтесь! Я здесь решаю, какая атмосфера для ребёнка привычная, а какая непривычная.
 Повисла пауза. Судья смотрела на Сергея.
 — Ваша честь, у меня есть доказательство того, что моя ребёнок против... — Сергей начал оговариваться.
 — Да ты хоть раз скажи «моя дочь» или хотя бы про-сто: «Вера»! Что ты всё заладил: «ребёнок, ребёнок»! Может, ты ей и не отец?!
 — Ну Вы видите, Ваша честь – гражданка Назарова явно не в себе!
 — Так. Опустим это замечание.
 — Вот, Ваша честь. Это написал ребёнок.. моя дочь … вот, посмотрите – она не хочет видеться с бабушкой. Ей это не нужно.

 Маленький клочок бумаги, на котором, со слов Сергея, Вера написала якобы, что она отказывается от бабушки, то есть от меня, любезно был мне предложен судьёй для ознакомления. Я отказалась, сопровождая свой отказ словами, что не желаю читать ничем не подтверждён-ный бред, и против того, чтобы он оказался в материа-лах дела.
 Судья отклонила мою просьбу, и клочок бумаги ока-зался там, куда он и направлялся. После чего я спокой-но встала и сказала судье, что она может никого не утруждать, в том числе себя, и уже на первом заседании вынести свой вердикт, так как с моей стороны совер-шенно очевидно, что мои требования удовлетворены не будут, и мне будет назначен абсолютный минимум.
 Последовало тягостное молчание. Я уже мысленно приготовилась к выводу меня из зала суда группой ску-чающих на первом этаже охранников, но что-то мешало судье закончить заседание так красиво. Она просто пе-реводила взгляд то на Сергея, то на меня, и молчала.
 Следом за мной встала адвокат Сергея и попросила её отпустить, так как у неё скоро самолёт. Она выступила только один раз и то в самом начале, не сказав ничего особенного. Я уже даже забыла о ней – так тихо она си-дела справа от меня и ничем себя не проявляла. И сей-час своим заявлением она сгладила неловкое молчание, повисшее в воздухе почти на минуту после моих слов.
 Адвоката отпустили, а следом за ней последовало ре-шение судьи о втором заседании в конце августа, где было обещано дать мне возможность продемонстриро-вать плёнку с аудиозаписью со дня рождения Веры, ко-торое должно было подтвердить тот факт, что ребёнок получает колоссальный стресс от встреч с нами в при-сутствии Сергея и его окружения на его территории, и чем это чревато.
 
 Уже спустившись вниз и перейдя дорогу, позвонила Ире, вкратце рассказав о заседании. После этого обна-ружила, что пакет с документами забыт мною на стуле в кабинете у судьи. Опасаясь, что уже идёт следующее слушание, быстро поднялась на третий этаж, спросила у сидящих в коридоре, идёт ли уже следующее заседание. Оказалось, что пока нет. Постучавшись и не получив ответа, я подождала несколько секунд и приоткрыла дверь. Извинившись, сказала о забытой папке с доку-ментами. Судья смотрела на меня и ничего не говорила. Пакет был в двух шагах от двери. Я их сделала, ещё раз извинилась и только потом узнала в сидевшем напро-тив судьи мужчине Сергея. Сказала «до свидания» и в сопровождении взгляда исподлобья покинула кабинет.
 Ещё раз позвонила Ире, рассказала уже об этом, после чего она три раза у меня спросила, не ошиблась ли я. Убедив её в том, что глюки меня пока ещё обходят сто-роной, получила приказ немедленно подняться и хотя бы сфотографировать это рандеву. На это я была неспо-собна, и Ира со мной согласилась, добавив, что мне бы это и не дали сделать, или бы потом были проблемы. После чего я увидела Сергея выходящим из здания суда. Проводила его взглядом — он всё шёл и шёл, — или его машина была очень далеко от здания суда, или он вообще без машины и шёл куда-то в сторону от меня.
 «Всё, и вторая машина пошла на откупы» — решили мы. Я даже поняла для себя, почему на Сергее была та-кая странная обувь. Она была странной даже для моло-дого мужчины, но зато удобной для пеших прогулок. Позднее я купила себе такие же, только без цветочной вышивки и поярче – светло-голубые. Наверное, поду-мала я, они приносят удачу, особенно если сильно дис-сонируют с остальным прикидом. Но лёгкие летние джинсы такого же цвета всё-таки приобрела – так ярко, как Сергей, выглядеть не решилась. Да и возраст не тот. Ему – можно. Им всем всё можно — так уж повелось в эти два года. Вообще всё, включая голубые расшитые мокасины.

Глава III. Адреналин Раш

                На следующий день я уже снова сидела в ав-тобусе, но на сей раз уже в более тесном контакте, так как свободных мест не было совсем. Вот что значит начало разгара сезона. Второй раз подряд весёлый фильм смотреть уже не хотелось, и я просто смотрела на пейзаж за окном, благо место мне досталось хоть и по-следнее, зато у окна. Предвидя опоздание примерно на час, я отправила Ире смс-ку, чтобы она меня не встре-чала, а шла на пляж, пока солнце не поднялось высоко.
 В десять я уже сидела за своим столом и ела вкусное овощное рагу – это Ире удавалось даже лучше, чем мне.
 Нашла её на нашем обычном месте, а рядом огромную «прыгалку», поэтому о хотя бы относительной тишине на пляже уже не могло быть и речи. Но нас это уже и не напрягало – балласт из отрицательных эмоций был уже сброшен, а положительные нам были только на пользу.
 Одно было плохо – через пару дней Ира уже уезжала. Ровно десять дней мне предстояло пробыть здесь одной, до того дня, как должна была приехать из Питера сестра с внуком. Зато нашла себе занятие. Мои кулинарные способности в области выпечки были оценены и стали приносить каждодневный небольшой доход, отнимая у меня на всё про всё время до двух часов дня.
 На море я приходила в начале восьмого, когда оно бы-ло ещё девственно чистым, и получаса на плаванье мне хватало до вечера. И когда вечером после долгого за-плыва звонила Ире, в Воронеже было ещё немного светло, в Питере вообще практически день (последние белые ночи), а у меня перед глазами уже мигали первые звёзды – темнело здесь как-то разом, незаметно и быст-ро.
 Мало кто отваживался ступать в чёрную воду, даже при свете луны, но я получала от этого особое удоволь-ствие, особенно нырять – каждый раз ставишь себе пя-тёрку за смелость открыть глаза в полную водную тем-ноту.
 По вечерам меня снова, как в конце апреля, стали пре-следовать странные боли в груди, в самой молочной железе. Телесным здоровьем заниматься совсем не хоте-лось, мрачные мысли гнала прочь, успокаивая себя тем, что в моём возрасте прострелы по телу не должны осо-бо напрягать. «Это всё нервы – до сердца не достучать-ся – там валерьянка и пустырник, вот они и гуляют в его окрестностях». И гуляли они там время от времени почти всё лето.
 Сильная жара в самом конце июля свалила меня в по-стель на два дня. Сначала чуть не проехала свою оста-новку, когда ехала с работы. Послеполуденный зной плавил моё тело как воск на сковородке. Я еле подня-лась на гору перед домом, потратив на это вместо обычной одной минуты, наверное, впятеро больше – перед глазами всё плыло, в висках стучало. Дверь по-чему-то не открывалась. Оказалось – не моя. Следую-щая слева – тоже нет. Ряд таунхаузов в моём крыле имел совсем похожие двери, их легко было перепутать. Как я выглядела со стороны, меня даже не беспокоило – я готова была упасть в обморок прямо возле своего по-рога.
 Холодная вода привела меня в более менее стойкое со-стояние, но встать с кровати потом я уже не могла. Юля, моя племянница, её сын Севик и Ира были на пляже, и они тоже еле дошли до дома – воздух был рас-калён как в печке. Кондиционер у меня только в одной комнате, и работал он не останавливаясь целый день, поэтому облегчение у всех наступило незамедлительно. У меня же оказался сильный жар. Но зато с кровати у меня было очень милое зрелище – две молодые женщи-ны и мальчик готовили сразу несколько блюд, не давая мне даже шагу ступить к столу. Так приятно иногда по-болеть.
Сильная жара через пару дней, когда я избавилась от высокой температуры, дополнилась резко возросшей влажностью и к полуночи разразилась грозой такой си-лы, что о сне дальше нечего было и думать. Спокойным и невозмутимым оставался, хотя и недолго, только Се-ва. Мы же, особенно я, затеяли по дому беготню, пре-вратив все наши действия в настоящую панику. Сева, глядя на всё это, просто не знал, что ему делать – боять-ся грозы или смеяться над нашими попытками найти место в доме, где не так ослепительно освещался каж-дый молниеносный выпад и не так сильно трясло после каждого удара оглушительного грома.
Шторы были задёрнуты, на них накинуты покрывала, но это не придало нам ни капли выдержки. Молнии би-ли совсем где-то рядом, так как вспыхивали почти од-новременно с последующим мощнейшим раскатом гро-ма. Мой ум лихорадило от попытки вспомнить хоть ка-кой-то способ уберечься от удара молнии. То ли мой ум надо мной в эту ночь тоже издевался, то ли я, как вооб-ще женщина в подобном стрессе, ничего лучшего не могла придумать, но мне и вправду настойчиво прихо-дили на ум такие способы, как, например, пластмассо-вый дуршлаг на голову, который я не посмела озвучить, но на всякий случай незаметно для всех поставила на стол, то пластилин в дырочки розеток. Пластилина у меня точно не было. Оставалось разжевать подушечки «дирола» и залепить опасные дырочки растяжкой от жвачки, но к тому моменту мы уже нашли спасение для себя около входной двери – расстелили одеяла, укры-лись с головой простынями и вскоре заснули в тесном двойном тандеме с Севой посередине.
Солнечное утро как ни в чём не бывало снова заставило нас удивиться быстрой смене декораций в окружающем нас мире. Сева, как будущий здравомыслящий и отваж-ный мужчина, пожурил нас слегка за нашу ночную па-нику, после чего мы поспешили к морю дышать остав-шимся с ночи озоном.

 Через несколько дней прямо с Северного полюса при-летел Юлин муж Володя, и нам стало ещё веселее.
 Когда в одном доме отдыхают двое мужчин, без шаш-лыков не обойтись, и мы почти каждый вечер проводи-ли на речке с костром, чередуя мясо с сосисками. Домой возвращались уже со звёздами.
 Однажды рано утром я проснулась и обнаружила, что Иры рядом нет. Не было её и нигде в доме. А время всего полшестого. Телефон лежал на тумбочке. Сон как рукой сняло. Будить никого я не стала, лежала в тревоге и молила Богоматерь, чтобы с ней всё было в порядке.
Память «услужливо» подбросила мне случай на море, когда Ире было двенадцать лет. Мы только приехали отдыхать, и в первую же ночь я проснулась, как будто меня кто-то дёрнул за руку. Иры на её кровати не было. Я вышла во двор (мы снимали домик в частном секто-ре) и увидела её уже возле калитки, которая была в мет-рах тридцати от двери. Она куда-то явно собиралась ид-ти. Я растолкала её и отвела в кровать, легла рядом и уже не спала до самого утра. Марка отнесла к Вадиму на кровать, ему было всего два годика. Оказалось, её «поманил какой-то свет», который, как она рассказала, появился в открытой двери и пошёл потом к калитке.
 Я рассказала про это хозяину, и он посоветовал у её кровати ставить тазик с водой. Я так и делала. А ещё он приказал своей огромной собаке Ханне сторожить нашу дверь. Эта собака от нас потом не отходила. Марк ей даже в глаза ложкой тыкал, а она только прикрывала их и лизаала ему руку.
 Впоследствии Марк тоже пару раз был нами замечен в снохождении, как и мои племянники. Это нормально, говорили врачи, с возрастом проходит и ни о чём пло-хом в организме не говорит.

 Об этом я уже не тревожилась, но стресс от последних полутора лет мог как-то на ней отразиться, хотя ничего такого её поведение не обещало.
 В семь утра она явилась как ни в чём не бывало. Уди-вилась и даже отругала меня за то, что я беспокоюсь за неё как за маленькую. Она, оказывается, пошла к морю, чтобы поплавать в «девственно чистой воде», которую я перед этим разрекламировала. А потом зашла на мят-ную лужайку, на которую мы ранее не решались зайти, так как она была перед пятиэтажкой, и одна бабулька запретила нам рвать с неё мяту, сказав, что она растёт для жителей этого дома. Поэтому пришлось вот так втихаря, на рассвете. Заодно и попутно было сорвано несколько веточек лаврушки, одна роза и букетик из непонятно ещё чего. Дело конечно было в адреналине, потому что и Сева, и Юля пожурили её за то, что она не разбудила их для такого «благородного дела».
 Потом «маленькие воришки» посоветовались и реши-ли, что сегодня ночью мы все совершим набег и на лаврушку, и на мяту, и на сливы. Володя долго нас от-говаривал, стыдя на все лады. Мы же отбивались аргу-ментами о потребности «полезного адреналина», кото-рый, собственно, и толкал нас на слегка противоправ-ные действия.
 — И сливы, и лаврушка, и тем более мята нуждаются в систематической обрезке. Без нас тут всё зарастёт.
 — Слушайте, у вас это что, семейное? Я вот не желаю принимать участие в этих ваших… противоправных действиях. – Володя был явно недоволен нашей задум-кой.
 Мы все разом округлили глаза.
 — Какие противоправные? Очень даже правные — ор-ганизм требует витамины, специи и адреналин.
 — И тянется к прекрасному, — Ира кивнула на розоч-ку в стакане.
  Мы ещё немного поспорили, и в конце решили, что виной всему всё-таки потребность в адреналине.
 Володя предложил купание в открытом море.
 — Только прыгнем мы туда с парашюта. Так вернее, — предложил Сева, как самый смелый и нуждающийся в этом самом адреналине в силу своих девяти лет.
 Этот трюк мы сразу же отмели, постепенно дойдя до варианта с катамараном на час.
 
 Купание в «приоткрытом» море (берег мы всё-таки ви-дели) принесло свои плоды, но ненадолго, и уже в сле-дующую ночь, когда наши мужчины крепко спали, мы трое потихоньку покинули дом и совершили то, что за-думали. Через час мы уже были дома с пакетом лавруш-ки и примерно килограммом слив, половину которых мы, кстати сказать, нашли на земле с помощью теле-фонного фонарика.  И сливы, и лаврушка были тща-тельно спрятаны и на следующий день «куплены у од-ного доброго дяденьки». Вместе с листьями и мусором.
 Мужчины на нас подозрительно посмотрели, но пове-рили. Или сделали вид.

 Всё хорошее когда-нибудь заканчивается. Чтобы потом вернуться. В середине августа я снова уже была одна. Что тоже имело свои плюсы.
 Через несколько дней приехал Максим, а с ним Роман со своей семьёй. Ещё через пару дней приехали мама Максима, его сестра и двое её детей, но они останови-лись у его тёти, недалеко от нас. Потом приехал Марк, но он мало пробыл, у него были срочные дела.
 В самом конце августа и они разъехались. А я осталась, чтобы уладить кое-какие коммунальные вопросы. Хотя на самом деле просто хотелось побыть ещё на море и полежать на почти пустом пляже. Работа до обеда была сезонной, я была совершенно свободна, и мне просто захотелось отдохнуть.
 Но больше недели я не выдержала и уехала домой.

 На судебное заседание в конце августа сходила Ира, как мой представитель. Но его отложили до начала ок-тября, так как судья находилась в отпуске. Было ясно, что они затягивают как могут. Не извещая даже нас должным образом.


Глава IV. Последний бросок кобры

                К Вере на свидание без пристава ходить моя дочь уже не отваживалась. Потому что, если они что-то задумают, то её уже ничего не спасёт. А то, что за забором стоит машина с Вадимом и его другом, ни-чего не меняет.
Как ничего не изменило в тот апрельский злополучный день, когда за ней следом ходила специально находяща-яся здесь некая Настя-парикмахерша. Она ходила за ней как хвостик, то показывая средний палец, то просто улыбалась как дурочка. Когда Веру уже увёл Сергей за дом, а Вера перед этим предупредила Иру, чтобы она скорее уходила, она попыталась уйти домой, но перед калиткой встал отец Сергея и просто отталкивал её от двери. Не помогли ни Вадим, ни его друг. Наряд поли-ции приехал позже вызванной мамой Сергея «психиат-рической скорой», которая и предложила самой Галине проехаться с ними, так как она неотступно настаивала, чтобы мою дочь забрали.
 Позднее следователь и мой адвокат, когда закрывали моё дело, посоветовали нам написать заявление в поли-ции, так как был налицо факт незаконного удержания. Но, предупредили они, вряд ли кто с этим будет разби-раться. Учитывая вообще всё то, что происходит вокруг этой семьи.
 Заявление мы написали, но всё закончилось так, как и предполагалось – состава преступления никакого не оказалось, и так далее.

 Пристава моей дочери, наконец, выделили, но она ока-залась «очень болезненной», как и вся её семья – то она сама «болела», то её дети по очереди.
 И ничего в этом противоправного, соответственно, не было. Никакие жалобы или просьбы на них не действо-вали. Потом эта женщина приходила к дому Сергея чуть раньше Иры, отключив телефон, и виноватой ока-зывалась конечно же моя дочь. Хотя она тоже приходи-ла раньше, но не так, как эта женщина, у которой ещё и время шло как-то по-другому.
 Другой пристав, тоже женщина, добилась-таки свида-ния с Верой, и моя дочь несколько раз смогла побыть с Верой в присутствии семьи Сергея очень маленькое время. Так как Веру уже «заточили» под нужное им по-ведение. О котором даже говорить не хочется.
 Эта пристав долго там не проработала. И снова та же тягомотина. Но было уже легче – Вера хотя бы знала, что мама её любит, что не бросила, как прямо при Ире ей говорили, и уже было видно, что она всю суть про-исходящего понимает и играет роль на публику. Когда Ира спрашивала Веру, любит ли она её, она отвечала «Ну ты же моя мама – конечно». После чего и прерва-лись их встречи – то приставы увольнялись, то болели по очереди. И так до зимы.

 Между тем одно за другим прошли судебные заседания по моему иску о времени общения. За три дня до Вери-ного дня рождения было последнее решающее. У нас ещё была слабая надежда, что что-то вдруг поменяется, и мне будет предоставлена возможность видеться с Ве-рой вне стен дома Сергея.
 Опека Центрального района не стала мелочиться, и на последнее сражение прибыла сама её глава, во всей своей железобетонной красе.
 Именно такое выражение лиц было и у остальных наших противников. Мы уже даже и не думали о том, что суд должен быть беспристрастным, и хотя бы для вида ему следовало бы сохранять нейтральную пози-цию.

 — Мам, ты особо не напрягайся, тут всё уже решено. Посмотри на их лица, — тихо шепнула мне Ира.
 — Ну, погибать, так с музыкой, — ответила я.
 
 И действительно, всё было разыграно как по нотам. Глава опеки, женщина пенсионного возраста, была просто пуленепробиваемой. Когда моя дочь напомнила судье о прослушивании аудиозаписи со дня рождения Веры и о том, что нам было это обещано на первом за-седании, судья явно замялась.
 Она обратилась к опеке:
 — Как Вы считаете, нужно нам это слушать? Вы не возражаете против данного ходатайства?
 Железобетонная леди всё это время сидела, закинув но-гу за ногу, умудряясь при этом и ногой раскачивать, и перебирать какие-то бумажки.
 Прежде чем ответить, она театрально глубоко вздохну-ла, смахнула с ноги что-то только ей видимое, после чего изрекла, не вставая со стула:
 — Ну что тут можно сказать… Никакого отношения эта запись не может иметь к делу. Я против.
 — Сергей Владимирович, а Вы что скажете? Может, стоит послушать?
 — Моя сторона против.
 Тут встала и моя дочь:
 — Простите, Ваша честь, я бы хотела спросить пред-ставителя опеки, откуда ей известно о содержании аудиозаписи и почему, по её мнению, она не может иметь отношения к делу? Ведь мы уже неоднократно говорили на прошлых судебных заседаниях, что эта за-пись свидетельствует как раз о том, почему Истец настаивает на свидании с внучкой именно за пределами дома. И как показывает…
 Судья стучит молотком по столу:
 — Вы будете говорить только тогда, когда я Вам поз-волю! Не надо устраивать здесь театр! Эта запись види-мо должна нас всех тут разжалобить? Или что?
 — Нет, ничего, Ваша честь. Нам всё понятно.
 — А раз понятно, сидите молча. И я конечно понимаю, в красноречии вам не откажешь, но я вам тоже русским языком хочу сказать – прения будут в конце, а сейчас мы разбираем ходатайства. И это, как вы видите, никем не поддерживается.
 — А Вами, Ваша честь? – вступаю я «со своими удар-ными»
 — А Вас, госпожа Назарова, я велю сейчас вывести из зала заседаний. Ходатайство отклоняется.
 После того, как я прочитала свои требования, судья да-ла высказаться и Сергею.
 — Сергей Владимирович, Вы согласны с требования-ми истца?
 — Нет, я категорически не согласен. Ребёнок не видел эту женщину очень долгое время. Мы приглашали её в гости, ждали, ребёнок го..готовился, а..а.., ну она не хо-тела приходить. К тому же, Ваша честь, Вы сами пони-маете, что эта женщина очень опасна. Она ещё и по со-седям ходила, рассказывала про меня всякие гадости. Она не даёт нам покоя, хо..хо..ходит и ходит, угрожает, грозится нанять бандитов. Это слышат все.
 Мы не реагировали даже на это. Я знала, что Сергей будет нести что-нибудь подобное, и его соседка уже выступала в качестве свидетеля. Но такие серьёзные обвинения требовали хоть какого-то подтверждения. Мы смотрели на судью, ожидая от неё вопросов об этих подтверждениях. Но она молчала.
 Тогда встала моя дочь и попросила подтвердить эти факты. Судья вопросительно посмотрела на Сергея.
 — Ну, у меня уже был свидетель, который это всё под-твердил. Я думаю, этого достаточно.
 — Ваша честь. Этого, может, для Сергея Владимиро-вича и достаточно, но для нас нет. Я хочу напомнить, что на дом Сергея Владимировича направлена уличная камера наблюдения, и вот почему-то она никак не же-лает фиксировать ни одно такое «посещение». Очень странно. А вот мы фиксируем. Все наши безрезультат-ные приходы к его дому. И с полицией, и со свидетеля-ми, и с представителями ПДН, и при них же звоним и Сергею Владимировичу, и его родителям. И ни его са-мого, ни Веры, как нам говорят, ну если вообще соиз-волят ответить, на тот момент почему-то никогда не оказывается дома. То они в поликлинике, то у стомато-лога, то далеко в гостях. И вот, пожалуйста, у меня даже есть отчёт судебного пристава о том, что мой номер у Сергея Владимировича занесён в «чёрный список». По-тому что, когда мы туда приходим — не одни, заметьте, — я звоню ему, и всегда очень короткие гудки. Ему звонят сразу же с другого номера — гудки идут.
 — А Ваша мама ему звонит? Или она тоже в «черном списке»?
 — Нет, такой чести, как «черный список», для моей мамы у него нет. Он ей просто не отвечает никогда. Но у нас много доказательств того, что мы приходим – снимаем на телефоны, со свидетелями… А насчёт по-ходов по соседям – так это такая чушь, что даже гово-рить смешно. Ну привёл бы сюда в таком случае хоть одного такого соседа. Неужели никто не согласился?
 — Понятно. Телефоны, свидетели.. А просто погово-рить вы с отцом девочки пробовали?
 — А как с ними разговаривать, если они на звонки и смс-ки не отвечают, к домофону не подходят, ребёнка прячут, но зато интенсивно сочиняют вот такие бред-ни? Мы и сами хотели бы понять, почему за мою дочь у нас идёт такая ожесточённая война, но кроме агрессии, мы с их стороны всё это время ничего не видели. Тем более какого-то вразумительного ответа. Вы же видите – всё, что Сергей Владимирович даёт в качестве объяс-нения своего нежелания давать возможность нам об-щаться с Верой, так это констатация своих прав как от-ца и больше ничего. А ребёнок должен видеть обоих своих родителей. Тем более свою мать.
 — Ну мы тут не Ваше дело разбираем.
 — Я это говорю просто для прояснения сути пробле-мы.
 — Да нам понятно, понятно…
 Судья в который раз на заседании дала нам понять, что она отождествляет себя со стороной Сергея.
 Я встала и попросила дать и мне слово. Судья разре-шила.
 — Я хотела бы сказать, что насчёт соседей Сергей Вла-димирович отчасти прав.
 Моя дочь мгновенно побледнела, а Сергей радостно заёрзал на стуле со словами «ну я же говорил – вот, по-жалуйста»
 — Я действительно разговаривала с двумя соседями с улицы, которая расположена ниже улицы Сергея.
 — Так, и что же? Продолжайте, — судья развернулась всем корпусом в мою сторону.
«Какая для нас честь»
 — В марте этого года, в одно из воскресений, я как-то пришла одна, позвонила в домофон, подождала минут пятнадцать возле калитки. Звонила несколько раз. И на телефоны тоже. Мне никто не ответил. Я решила уйти, а когда стала спускаться вниз на соседнюю улицу, услышала разговор мужчины и женщины, они стояли прямо на моём пути. Я подошла к ним и спросила, зна-ют ли они тех, кто живёт в этом доме. Женщина сразу же сказала, что ей надо идти, и ушла. А мужчина охот-но рассказал мне, что знает отца Сергея. По их дому не-сколько лет назад, ещё до рождения Веры, стреляли из гранатомёта. Им крышу тогда напрочь снесло. Повезло, что остались все живы. Кому-то они сильно насолили. Мы обменялись с этим мужчиной телефонами. Я про-сила его позвонить мне, если он хотя бы издали увидит Веру у них. Я просто хотела удостовериться, что ребё-нок в порядке, что они никуда Веру не увезли. Ведь я её не слышу и не вижу. А потом я увидела ещё одного мужчину у ворот дома недалеко от дома Сергея и тоже спросила о Сергее. Но мужчина его не знал, хотя рас-сказал мне, что знает об этом доме только то, что гово-рят все вокруг. А говорили все о том происшествии, что случилось несколько лет назад. И он рассказал мне об этом же случае с обстрелом дома Сергея.

Я не стала говорить о том, что этот человек мне тогда посоветовал быть очень осторожной с этими людьми. И что единственное, что он о них знает, так это то, что они очень опасны. Что их боятся все вокруг. Что сын связан с криминальными людьми. Поэтому нам очень не повезло с «родственниками».
 Я добавила к сказанному, что могу обеспечить их при-ход на заседание в качестве свидетелей.
 — И что это нам даст? – судья не хотела обсуждать этот момент.
 Да я и сама понимала, что это к моему иску ни имеет прямого отношения. Это могло бы сыграть какую-то роль в порядке определения места жительства ребёнка, но только не в этом. Но об этом говорилось в процессе между моей дочерью и Сергеем, и никакой реакции на это, как и на остальное, не последовало.
 Судья закрыла папку с бумагами и без слов удалилась на совещание. Нас и это не удивило.
 Минут через семь нас уже пригласили на оглашение. Решение у них уже было готово, как мы поняли. Они даже не стали делать вид, что совещаются и что-то там секретарь печатает – на это должно было бы уйти ну хотя бы минут двадцать.
 
 … Самым изысканным и неординарным из решения суда мы сочли следующее выражение.
 «Порядок общения с ребёнком, предложенный истцом, в том числе без присутствия отца, направлен не столько на общение бабушки с внучкой, сколько на увеличение времени общения матери ребёнка представителя истца по делу …… Э.В. с дочерью, не согласной по существу с решением районного суда г. Воронежа об определе-нии места жительства ребёнка и решением Центрально-го районного суда об определении порядка общения с ребёнком» (из решения суда)
 Комментарии здесь просто излишни… Обследованные жилища, моё и моей дочери в Воронеже, и дом в Шепси, были просто перечислены как пригодные для пребывания ребёнка. Но..
 «Исковые требования истца в части общения с ребён-ком по месту жительства истца или по вышеуказанным адресам, суд считает не приемлемым и не подлежащим удовлетворению, так как общение должно происходить в комфортной и привычной обстановке, а девочка про-должительное время не общается с бабушкой (около двух лет), что в силу малолетнего возраста и отсутствия психологической привязанности к Назаровой А.А., бу-дет негативно сказываться на психике ребёнка» (из ре-шения суда)
 То есть судья взяла на себя ответственность утвер-ждать, что между мной и моей внучкой нет никакой психологической привязанности и уже заранее знает, как тяжело ребёнку будет увидеть бабушку через два года разлуки.
 «В привычной для ребёнка обстановке» мне было ми-лостиво разрешено встречаться с внучкой один раз в месяц, в воскресенье, и всего два часа. Разумеется, в присутствии отца.
 Несколько раз то я, то моя дочь приходили в канцеля-рию, чтобы нам выдали решение суда – мы хотели как можно быстрее написать апелляцию, но даже там они пытались протянуть. Было совершенно очевидно, что и Сергей не согласен с решением суда, так как он был против всех моих требований, и уже чисто из спортив-ного интереса ему не терпелось подать апелляцию в об-ластной суд раньше меня, чтобы быть на нём истцом.

Глава V. Каникулы для души

                Ещё до Нового Года мы с Ирой решили, что поедем на несколько дней к морю в первых же числах января. И вот мы уже в поезде. Всю дорогу мы изучали в ноутбуке натальные карты всех по очереди родствен-ников, чтобы подтвердить теорию, по которой у каждо-го человека в жизни происходят испытания, и виной тому бывают семь с половиной лет, которые даются нам Сатурном. Кто читал «Величие Сатурна», знает, о чём речь.
 Перед этим я уже серьёзно, хоть и самостоятельно, изу-чала влияние планет в своей натальной карте, добывая сведения из разных источников. Вела конспект, строила таблицы, проверяла все эти влияния на разных людях, в основном, на родственниках и друзьях. Самые серьёз-ные события и черты полностью совпадали. Только по-возиться с интерпретацией мне приходилось очень много. Иногда я не спала до двух-трёх часов ночи, а вставать на работу приходилось в шесть двадцать. Но я позволяла себе поспать часик после обеда, благо в пол-второго была уже дома. Конечно, чтобы всё было вер-но, обычной программы, которую можно скачать в ин-тернете, было недостаточно, хотя и она давала многое для новичка. В плане интерпретации характера. А вот «казусы судьбы» здесь не открывались, над ними надо было корпеть и корпеть. Что я и делала. Даже смогла определить время своего рождения, про которое я ко-нечно же не знала – кто там в деревне в шестидесятые годы помнил такие «мелочи». Моя сестра из Питера подтвердила это время, вспомнив, что, когда узнала, что родилась девочка (после мальчика), она записала на обоях время и подписала: «Родилась девочка». Конечно, не с точностью до минуты. Но мне мой гороскоп был не очень важен. Минуты были неважны, и без них я в нём видела и странного второго партнёра в браке (куда уж страннее, с такой разницей в возрасте), и два дома в разных далеко стоящих друг от друга местах, и многое другое.
 Особо тщательно я рассматривала карту исчезнувшего девятнадцатилетнего сына моей соседки из родного се-ла, племянника моей лучшей подруги детства. Где и было указание на очень странные и загадочные обстоя-тельства в его жизни. Но исчез он уже давно, и я не могла взять на себя ответственность ворошить её сердце тем фактом, что, возможно, он жив, но что свидеться им вряд ли придётся. Меня все эти факты надолго расстра-ивали, но я не давала себе права раскисать и сверяла одну карту за другой с уже сложившейся судьбой того или иного человека. Я не могла узнать всё, меня инте-ресовало только то, что произошло наверняка, и было ли это в карте. И была ошеломлена. Только после этого я чуть-чуть «приоткрыла» карты своих самых близких. Смотрела только то, что меня интересовало, не более. Так как были трудноразрешимые вопросы, с которыми мне было очень тяжело жить. Но и то, что было, мне виделось не как приговор, а как руководство к дей-ствию. Звёзды для меня были логарифмами, которые я должна была решить, приложив к этому максимум уси-лий. Но они сами же мне и подсказали, что прав Гос-подь Бог, призывающий нас к смирению.
 Для того, чтобы увидеть на карте эти периоды в семь с половиной лет, совсем не нужно точное время рожде-ния, достаточно только дня. Главными действующими планетами здесь являются Луна на момент рождения и Сатурн в течение всей жизни человека. Когда он про-ходит по знаку, где на момент рождения человека нахо-дилась Луна, и по двум «соседним» с ним знакам, это и есть периоды жизни человека, в которые ему уготованы испытание. Я себе это представляю, как повышенный интерес высших сил к этому человеку именно в этот период. Это своего рода экзамен. Что берётся за основу в этот период, чем провинился человек к этому момен-ту — это сложная загадка, которую мы, простые смерт-ные, вряд ли сможем когда-нибудь отгадать. Ведь чело-веческая жизнь – это прежде всего цепь определённых событий, и всё, что он делает, остаётся в памяти Все-ленной. Своими поступками мы влияем на другие со-бытия, те, в свою очередь, на следующие, и какой наш поступок имеет негативное последствие, а какое – по-зитивное, мы можем определить только с определённой долей вероятности. Разумеется, убийство, предатель-ство, ложь априори имеют очень тяжёлые последствия.
 И вот, сидя на верхней полке поезда, я просматриваю одну карту за другой своих родственников, и что назы-вается, чем дальше в лес, тем больше дров.
 С трудом и большими усилиями я приказала себе оста-новиться. Я уже соотнесла свои периоды с жизненными неурядицами, и получалось, что, когда я разорвала от-ношения со своим мужем, это был вполне благоприят-ный период, и никакая планета мне в этот период ни-чем не угрожала. Во всяком случае, я этого не видела. А я не профессионал. Период начался примерно за год до того момента, когда для меня и моей дочери мир рух-нул, и земля ушла из-под ног. Я имею ввиду разлуку с Верой. Но, возможно, именно в это время тучи уже со-бирались на моём горизонте. Да и смотреть надо было не мою, вобщем-то, карту, а моей дочери. А у неё этот период начался ровно в те дни, когда она встретила Сергея. Судьба ей потом дала шанс избежать это испы-тание, послав на её путь другого, с кем она уже готова была идти под венец. Но в последний момент Сергей всё испортил. Даже сон о том, что он два раза выстав-лял её из своей машины, который она мне тогда расска-зала, её не насторожил. Она как кролик на удава, шла навстречу своей судьбе.
 А судьба даёт нам много шансов, и на нашем пути вре-мя от времени появляются повороты, которые мы в суе-те и греховности своего существа просто не замечаем. А если и замечаем, предпочитаем всё же идти «по освещённой» улице, опасаясь поворотов. Где и бывает наше спасение. Мы не желаем протискиваться узкими вратами, нам хорошо и комфортно идти вместе со все-ми, под одним знаменем.
 Период у моей дочери закончился ещё в прошлом году, а через год с небольшим после этого начался для Сер-гея, судя по его карте. Теперь уже он под пристальным вниманием Высших Сил. И сейчас уже он «нарабаты-вает баллы» себе.
 В свете, так сказать, выясненного, Ира поделилась со мной очередной раз своей позицией по отношению к Сергею. Ей всегда было его жаль, даже когда он творил самые гадкие вещи. Она могла злиться на него, гово-рить какие-то плохие слова, но потом признавалась, что ей всё равно жаль его. Может, это были не убитые ещё чувства к нему или она просто не могла растоптать в себе свою любовь к нему даже после того, что он сде-лал. Это было выше моего понимания – я ругала её, призывала одуматься, но она меня успокаивала тем, что просто не желает ему ничем мстить, потому что он сла-бый и совершенно безвольный «маменькин сынок», за него всё решает мама, и он живёт совсем не как хочется ему. И таких сынков мамы не могут любить обычной материнской любовью, для них сын – прежде всего по-ставщик и реализатор её сумасбродных идей. А то, что у него нет своей жизни, её мало волнует. Главное, что он рядом, и им можно манипулировать. Ведь к этому она его готовила с раннего детства. И отдавать его ка-кой-то девице, которая явно не потерпит манипуляций с её стороны, такая мать не допустит. А «продукт их творчества» она тоже заберёт себе, ведь всё, что от сына — это тоже её собственность.
 И вот с такими мыслями и полученной информацией, коей наградили нас эти двадцать часов в поезде, мы и прибыли в «нашу южную резиденцию».

 В семь утра никаких такси около остановки в нашем посёлке не было, и нам пришлось идти пешком по об-леденелому асфальту. К такому мы не были готовы, да такое здесь и бывало-то очень редко. Городок всё-таки южный.
 Пока шли, не встретили ни единой живой души, как будто все ещё спали. Так, наверное, и было, ведь шли первые новогодние дни, каникулы практически для всех. Мы слышали только осторожное щебетание птиц, больше похожее на недовольство такой погодной ано-малией. 
 Дома нас ожидал очередной неприятный сюрприз. Разобравшись, почему не горит индикатор плиты и не включается холодильник – а было это из-за того, что не все тумблеры электросчётчика мы подняли вверх, мы никак не могли добиться того, чтобы из-под крана по-шла вода. Унитаз был во власти обледенения, и нам пришлось размораживать его кипятком с чайника. Но тут на помощь пришла женская интуиция, которая за-ставила нас включить в розетку водонагреватель, после чего сразу же и вода пошла. Постепенно нагрелся весь дом, мы сняли верхнюю одежду, а на улице уже подня-лось солнышко, и стало совсем тепло.
 Целую неделю мы гуляли, дышали морским воздухом, любовались серым нелюдимым морем. Иногда, когда над ним было совсем голубое и безоблачное небо, оно тоже становилось голубым, принимая в себя отражение того, что сверху, но это было ненадолго. Тем не менее мы любили посидеть на сухом бревне прямо у кромки воды и помолчать каждый о своём.
 Я люблю море в любую погоду и в любое время года. Для меня это прежде всего огромное пространство тай-ны того, что мне невидимо, но чему я доверяю. Это от-крытый и свободный горизонт, хранилище душевного спокойствия и умиротворения. Здесь растворяются и улетают прочь наши печали, обретается душевная гар-мония, и здесь совершается таинство духовного преоб-ражения.
 Иногда зацикливаешься на одном и том же вопросе, мысли и всё твоё существо спотыкаются об одну и ту же преграду, которую жизнь возвела тебе, и которую ты не можешь никак ни перейти, ни обойти. А ответ вдруг приходит тебе в тот момент, когда ты не думаешь об этом – он просто всплывает в твоей голове, как реклам-ная вывеска. Как камень на перепутье — появляется так, что ты никак не можешь его не заметить и про-игнорировать.
 Так произошло и со мной. Долго и мучительно сверля-щий меня вопрос «почему это происходит именно в мо-ей жизни, чем я так провинилась, чтобы испытывать такие муки, глядя, как страдает моя дочь, не видя рядом своего ребёнка? и какой вообще смысл этого страдания – ведь ничего просто так не происходит» — этот вопрос нашёл свой ответ.
 Шёл примерно третий день наших «южных каникул». По вечерам мы тихо сидели у телевизора, болтали на разные темы, одновременно занимаясь каждый своим делом. Ира читала книжки, взятые в местной библиоте-ке. Она вообще читает почти всегда, даже когда ест, иногда выводя меня этим обстоятельством из равнове-сия. Ноутбук переходил из рук в руки, и когда мне бы-ло «невтерпёж» заняться астрологией, я доставала при-прятанные для такого случая особо интересные объекты её внимания.
 Вот и сейчас такой случай настал. Перед М.Ю. Лер-монтовым моя дочь не устояла, и томик с его стихами был обменян на ноутбук с моими натальными картами. Но интересовал меня уже исключительно Сатурн и его влияние. В результате я уснула за чтением древнего мифа о Сатурне и других планетах. Проспала, по сло-вам Иры, около получаса, но, когда проснулась, в мозгу чуть ли не набатом стучали две даты – четвёртое мая две тысячи шестого года и четвёртое ноября две тысячи тринадцатого года. Два значимых для меня дня, и вто-рая дата – не только для меня. Что я видела во сне, я не могла вспомнить, но именно сон выплеснул на поверх-ность моего сознания эти две даты. И когда я уже гото-ва была снова погрузиться в сон, я неожиданно для себя проговорила вслух: «Семь с половиной».
Я проспала почти весь вечер, встала с больной головой, как это обычно бывает, когда спишь на заходе солнца. Но прежде чем приводить в порядок своё самочувствие, я посчитала в уме отрезок времени от одной даты до другой. Получилось ровно семь с половиной лет. Но теперь вставал другой вопрос: для чего мне была дана такая чёткая ориентировка на присутствие в моей жиз-ни этого теперь уже бесспорного влияния? Что мне надо было сделать? Мысль о том, что мне было велено «уйти от мира», я отмела сразу и безоговорочно. Слиш-ком много было в моей жизни событий, которые я про-сто не могла бы игнорировать. Отстраниться психоло-гически? Это было более вероятно, потому как именно чужое влияние извне меня часто и больно ранило. Но в этом я ни от кого не отличаюсь, так живут все. Может, за исключением тех немногих, которые умеют управ-лять своими эмоциями, и их ничем не пробьёшь. В кон-це концов я решила, что этот вопрос для меня останется загадкой до самой смерти, и я её никак не смогу разга-дать. Опасалась я другого: «невыученный урок» может ко мне вернуться. 
 
 Говорить или нет дочери о своём открытии, я сомнева-лась. Перед отъездом мы с ней договорились не обсуж-дать ни нашу судебную тяжбу, ни что-либо вообще, ка-саемо этой проблемы. Мы обе бесконечно устали от всех этих писем, извещений, отписок, которые мы чуть ли не физически ощущали на своём пути. Её осунувше-еся лицо снова приобрело лёгкий румянец, она стала улыбаться более естественно, а в глазах снова появился едва заметный огонёк. К тому же, я сомневалась и в другом – успокоит ли её информация о том, что то, что произошло, было неотвратимо, и мы ничего не могли с этим поделать. Это меня определённость успокаивает, а её реакцию я не могла предугадать. Но знала я также и то, что она мучается ощущением вины, что сделала что-то не так — не так вела себя с Сергеем, с его мамой, не могла просчитать варианты развития событий. А я ещё и подогревала время от времени эти чувства упрёками и только себе самой понятными «правильными выво-дами».
 

 
Глава VI. Необъяснимо, но факт

 
                «Во всех школах Сатурну отводится особое место среди планет солнечной системы. В Индии, как и на Западе, Сатурн издавна считали вестником злого ро-ка. Естественно, любой человек заинтересован в том, чтобы отвратить от себя этот рок. Определив положе-ние Сатурна в индивидуальном гороскопе и наблюдая его движение по небу в соотношении с различными элементами этого гороскопа — домами, планетами и созвездиями – можно взять под контроль его злотвор-ную силу или, по крайней мере, ослабить его влияние. Одного наблюдения, однако, недостаточно: человек, прикованный посреди дороги, тоже может наблюдать за стремительно несущимся на него грузовиком, но это вряд ли облегчит его положение. А вот понимание си-лы Сатурна поможет избежать его разрушительного воздействия – так сказать, вовремя отскочить от при-ближающегося грузовика, пережив лишь мгновение страха, когда он пронесётся мимо, обдав нас порывом ветра. Понимание даёт силу, так как оно устанавливает двустороннюю связь между человеком и объектом его понимания – связь, в которой каждая из сторон может воздействовать на другую. В данном случае не только Сатурн будет влиять на поступки человека и их послед-ствия, но и человек сможет оказывать определённое воздействие на Сатурн. Этой цели служат определён-ные стратегии, прояснение отношений с Шани, которо-го в Индии считают не просто конгломератом инерт-ных частиц, а чрезвычайно могущественным живым существом со своими личностными качествами»
  (Доктор Фредерик М. Смит, профессор-ассистент ка-федры санскрита и индийских классических религий университета штата Айова. Предисловие к «Величие Сатурна», Роберт Свобода)   
 
 Впереди были ещё три дня отдыха, и мне никак не хо-телось тратить их на эту головоломку. Но она неот-ступно следовала за мной. И одной мне с ней было не справиться. Конечно же, я поделилась с дочерью свои-ми «открытиями», но неожиданно получила совершен-но прозаическое объяснение: «случайное совпадение». Потом, немного погодя, сказала, что такое вполне мо-жет быть, и ничего удивительного в этом нет.
 Мою дочь вообще гораздо легче удивить какой-то не-приемлемой для неё реакцией на вполне повседневную вещь, чем фактом из области «аномалий». Она твёрдо верила в реальном участии в нашей жизни высших сил. Не понимала моя дочь только того, почему «предупре-дили» меня, а не её. Поэтому долго обсуждать эту тему она не захотела. Просто сказала:
 — Значит, рано или поздно, но всё станет на свои ме-ста.
 

 
Глава VII. В Багдаде всё спокойно.

                В феврале состоялся областной суд, на кото-ром мои требования об отмене предыдущего решения были частично удовлетворены. Переводя с юридиче-ского языка на обычный, я могла видеть свою внучку в то же время, как и было предписано предыдущим су-дом, но уже при других обстоятельствах. Согласия ре-бёнка на это не требовалось – это во-первых. И это бы-ло самое главное, ведь они всегда могли аргументиро-вать свой отказ тем, что «ребёнок не желает» и так да-лее. А настроить её перед этим им уже не составляло труда – почва для таких случаев уже давно была ими основательно подготовлена. К тому же, я могла пойти с внучкой на всякие увеселительные детские мероприя-тия, если она того пожелает. Было ещё что-то «хоро-шее», но это уже не суть важно. Потому что было абсо-лютно ясно, что если моё свидание с Верой каким-то чудом и произойдёт, то всё будет ими обставлено «по их высшему разряду». То есть и пресловутая Настя бу-дет за мной ходить, и Веру «заточат» к этому свиданию так, как им нужно, и все остальные «радости» будут обеспечены мне в полном объёме.
 Тем не менее я была на седьмом небе от счастья. Оста-валось только «выбить» себе хорошего пристава, без которого мне туда и близко нельзя было подходить.
 Такой пристав нашёлся. По моей просьбе мне выдели-ли мужчину, а не женщину, как это было до сих пор с моей дочерью.

 В ближайшее после назначения пристава воскресенье мы втроём прибыли к дому Сергея.
 После нескольких звонков в домофон мы по очереди начали звонить Сергею и Галине. Галина ответила, что Вера с Сергеем уехали к родственникам: «звоните ему»
 «Ему» отвечать на наши звонки, видимо, совсем не хо-телось, но настойчивость пристава в конце концов по-бедила.
 — Сергей Владимирович, мы приехали с Назаровой и мамой Веры на свидание. Вы когда будете?
 — Ну, не знаю.. – телефон пристава был на громкой связи, — не знаю даже… ей совсем не хочется встре-чаться с совершенно чужим ей человеком… а что я не так сказал?... да.. какое отношение Назарова имеет к Вере? … нет, я не могу ей дать телефон…
 В телефоне пошли гудки, но пристав позвонил ещё, потом ещё.
 — Алло! Это я! Я не хочу говорить с бабушкой!
 Пристав передал мне телефон.
 — Вера! Здравствуй, это я — Аня! Верочка, пожалуй-ста, поговори со мной! Здесь и мама, — ну пожалуйста, послушай меня!
 — Да нет же, это ты меня послушай! – Вера неожидан-но замолчала, послышался какой-то отдалённый шёпот «а как надо?..», и я расслышала шёпот Сергея. Ира и пристав тоже всё слышали – разговор шёл по громкой связи. Несколько секунд мы слышали только приглу-шённый шёпот.
 Я не выдержала и почти закричала:
 — Вера, не слушай ты папу – мы тебя очень любим и очень скучаем по тебе! Вера, ответь нам!
 — Ага, скучала ты, как же! И что же это за любовь та-кая, что ты ни разу ко мне не пришла? Где же твоя лю-бовь? Где, я хочу знать?
  Мы стояли как громом поражённые. Больше всех, по-хоже, был обескуражен сам пристав. Мы-то к таким выпадам были ещё как-то подготовлены, но новая боль ничем не отличалась от предыдущей.
 — Вера, неужели ты думаешь, что мы не приходили?! Сергей, будь ты уже мужиком – ты зачем такую ложь на ребёнка взваливаешь?
 — А я говорю, как есть – Вас приглашали, ждали, Вера готовилась…
 — Сергей, прекрати! – Ира вырвала у меня телефон. – Хватит уже, не мучь ты ребёнка… давай поговорим!
 В телефоне пошли гудки. Больше мы и сами не стали звонить.
 Пристав заполнил отчёт. Мы, когда он дал нам на под-пись, попросили подписать к строке «состоялся разго-вор бабушки с внучкой по телефону» небольшие, но важные детали разговора – тон ребёнка и явный настрой ребёнка отцом прямо во время разговора.
 Через неделю пристав «отчитался» тем, что пригласил Сергея на беседу.  На которую он не явился. Но он бу-дет добиваться, и все свои действия и реакцию Сергея отразит в отчётах – так он мне пообещал.
 Я же была удовлетворена хотя бы тем, что наконец-то услышала голос внучки и хотя бы удостоверилась, что она не подавлена. Собственные чувства отходили по-степенно на второй план. Но гнетущее ощущение тре-вожного звона внутри никак не хотело меня покидать.
 
 Моя дочь, будучи сама в этом огне, успокаивала меня и подбадривала, видя моё напряжённое не в меру состоя-ние.
 — Мам, а что ты хотела? Они явно чего-то боятся, и мы пока не можем знать, чего. На ней не пашут, так что да-вай и мы уже хоть немного отстанем от этой ситуации, отпустим её. Так нельзя. Если мы будем говорить толь-ко об этом, я сойду с ума. Если ты себя не жалеешь, то я хочу хоть немного покоя. Всё образуется, Вера перене-сёт это нормально. Давай мы не будем её рвать на ча-сти. От нас сейчас почти ничего не зависит.

 «Господи, если бы моя дочь была такой же, как и я, мы бы уже лежали в психушке! Спасибо!»
 
 Что-то внутри меня уже начало подсказывать мне, что впереди та тьма, которая окружала все наши дни до сего момента, стала постепенно рассеиваться. И в эти самые дни я решила сходить к психологу.
 Он внимательно меня выслушал и прописал таблетки, которые отпускаются по рецепту. Дал направление к другому психологу, который разбирает именно эти слу-чаи. Другой психолог просто поговорил со мной, и я не совсем осталась довольна, так как ожидала как мини-мум погружения в искусственный сон или что-то вроде этого – гипноз, сеансы какого-нибудь чудодейственно-го расслабления. Ничего такого мне не предложили, но вечером того же дня, после «никчёмного», как мне ка-залось, разговора со вторым психологом и приёма пер-вой таблетки со мной произошло то, чего мне катастро-фически не хватало последние два с половиной года.
 Перед сном я смотрела телевизор, всё моё внимание захватил какой-то сюжет, но я вдруг отчётливо услы-шала внутри себя какие-то слова и как будто картинку с того случая, когда на меня набросились и вырвали Веру с рук. Но я увидела это уже со стороны и ощутила, что это меня никак не касается. Как будто это хотя и была я, но совсем другая я. Как кино со мной в главной роли. И в это миг я почувствовала невероятное облегчение, как будто с меня сняли тяжёлый груз. Я была просто пора-жена таким «переворотом» в моей душе. Я сделала то, к чему меня призывал второй психолог – отпустила ситу-ацию на волю и призналась самой себе, что не в моих силах её изменить. Предоставила право этой ситуации действовать самой, без меня.
 А на следующий день после обеда позвонил пристав и известил меня, что ему позвонил Сергей и разрешил мне прийти в ближайшее воскресение к Вере. Я, в свою очередь, попросила договориться с Сергеем о том, что-бы прийти не в своё время, а вместе с дочерью, в её время. Вскоре он перезвонил мне и сказал, что Сергей согласен.

 Моя дочь не сразу даже поверила этому. Нам с трудом удалось «победить» уже положительный стресс, кото-рый наступил на смену того, что было. Оставалась ещё тревога, как всё пройдёт, но это уже было неважно.
 Я уже не помню, какие подарки я несла в пакете на «первое свидание с внучкой». Ира меня пыталась не-много отвести от свалившейся эйфории, напомнив о том, что Вера всё равно будет вести себя так, как ей внушат. Но меня уже, как ни странно, это мало волно-вало. Я просто хотела увидеть Веру, убедиться, что она в порядке, посмотреть в её глаза, дотронуться до неё, прижать к себе, сказать ей, как я по ней скучала, и как я её люблю. Всё остальное отходило для меня на второй план.



Глава VIII. Крестики и нолики

                В воскресенье мы на машине с Ва-димом подъехали к дому Сергея. Вместе с нами был уже и пристав. Мы втроём пошли к дому – Вадим остался в машине – ему не было ещё назначено время общения, а лишний раз спорить нам никак не хотелось.
 Калитку нам открыли сразу. Но ещё до этого мы уже услышали детские голоса, среди которых я услышала и Верин.
 Моё сердце просто упало вниз, снова резко подскочило вверх, и на секунду у меня просто потемнело в глазах. Я приказала себе собраться и держать себя в руках.
 Моя дочь подошла к Вере, но она от неё отступила и удивлённо смотрела на меня. Мы как будто не узнавали друг друга. Я же первой пришла в себя и подошла к ней.

 — Вера, это я, Аня! Привет! – Я попыталась обнять её, но она резко отступила назад и убежала за дом.
 Я пошла за ней, но меня остановила дочь.

 — Мама, не надо. Веди себя спокойно. Посмотри, «званые» уже здесь. – Она кивнула в сторону беседки, где стояла с улыбкой незнакомая мне девушка.
 — Кто это? – спросила я у Иры.
 — Настя. Та самая.
 Вера в это время обежала вокруг дома и снова появи-лась перед нами.
  Она смотрела на меня, как будто не узнавая. Моя дочь попыталась к ней подойти, но она снова увернулась и убежала. Мы пошли за ней следом, а она как будто нас дразнила.
 — Вот так она себя и ведёт со мной. Сейчас ещё Настя перед нами появится — роль свою отрабатывать.
  Настя действительно появилась из-за угла, пошла нам навстречу, а когда почти поравнялась с нами, показала нам «фак». Ира поспешила предупредить мою реакцию:
 — Ты только смотри не связывайся с ней.
 — Она на тебя похожа. Фигурой, ростом, только воло-сы почернее.
 — Ну для чего-то это задумано, явно неспроста.
 Пристав в это время о чём-то разговаривал с Сергеем. Моя дочь направилась к ним, и они как ни в чём не бы-вало стали беседовать уже втроём. Настя кругами ходи-ла возле них, бросая при этом «контрольные» взгляды и в мою сторону.
 Я же, оставив на время намерения приблизиться к Ве-ре, которая сейчас явно была по уши занята игрой с детьми, количество которых я ещё даже точно и не зна-ла – голосов было много – принялась рассматривать об-становку. Чистый ухоженный двор, клумбы с розами, высаженные низенькие цветы слева от меня, заботливо политые этим утром, красивые деревья, беседка, как с рекламы, — диван, кресло, столик, балдахин…
На светло-серых ступенях, ведущих полукругом ко входной двери, стояли горшки с цветами. «Да она тут и впрямь как принцесса живёт. Уж точно не прислужни-ца».
 Я в этот момент вспомнила рассказ Иры о первом «нормальном» свидании с Верой, незадолго до этого. Вера тогда, в ответ на просьбу Галины принести ей из дома мыло, чтобы помыть руки от глины с гончарного круга (тоже для занятий Вере!), — так вот Вера ей мыло принесла, но при этом недовольно так сказала: «Я ко-нечно принесла, но вы тут все запомните, что я вам не прислужница».
 Галина ей тогда ничего не возразила, только поблаго-дарила.
 …Галина. Вот и она. Мама Сергея стояла на ступень-ках и смотрела на меня. Я поздоровалась с ней. Слева из-за дома вышел Владимир Иванович, подошёл ко мне и тоже поздоровался. С правой стороны дома выбежали дети, с ними и Вера. Владимир Иванович позвал Веру. Она на секунду удивлённо и испуганно посмотрела на меня и деда и нерешительно подошла.

 — Вера, сядь, отдохни, потом побегаешь. Посиди ря-дом с Аней.
 Я в это время уже сидела на бордюре клумбы, там же в метре от меня сел и Владимир Иванович, а Веру он ру-кой посадил рядом со мной.
 Подошла Галина.
 — Вера, не сиди на холодном. Сбегай к беседке, возь-ми седушку.
 Когда Вера уже мчалась назад, Галина её остановила:
 — Вера, вернись, возьми ещё одну, для Ани.
 Я сказала, что мне не холодно, но Галина настояла. Ве-ру почти насильно усадили рядом со мной. Галина от нас отошла.
 Тут откуда ни возьмись, как чёрт из табакерки, появи-лась Настя. Следом за ней от компании беседующих и уже о чём-то спорящих отделилась моя дочь и подошла к нам. Но Настя уже сидела рядом с Верой вплотную и тыкала в телефон.
 Меня эта диспозиция сильно обескуражила. Владимир Иванович сидел, потупив взгляд, а Настя явно вела себя как хозяйка положения.
 Моя дочь подошла, присела рядом с нами на корточки.
 — Вера, а смотри, что мне твой папа подарил, когда тебя ещё не было. Ну, когда мы с ним только встреча-лись.
 Она достала из выреза блузки висящий на цепочке бе-лого золота красивый кулон в виде лебедя или аиста, усеянный бриллиантами.
 Настя как будто встрепенулась:
 — Там должен висеть крестик!
 — Да, крестик! – повторила за ней эхом Вера.
 — Дорогая девушка Настя! – это я уже не выдержала лицемерных выводов «чёрной охранницы», — не соиз-волите ли уступить сие место тому, кому и положено? Вы моей внучке вообще кто? Здесь сидит её дедушка, бабушка, здесь стоит её мама, а Вы-то, собственно, кто? Пусть здесь сядет кто-нибудь поближе Вас, например, дедушка Веры. А Вам я не доверяю. А про крестик Вы бы лучше молчали.
 — А у Вас-то он есть?
 — А у Вас?
  Настя неожиданно замолчала, гордо потупив взгляд, а я продолжила:
 — У Вас, милая девушка, я вижу, всё очень сбаланси-ровано – на шее крестик, на сердце нолик, — может, Вы поиграете в эту игру с кем-нибудь из своих братьев по разуму?
 Владимир Иванович засмеялся и подвинулся ближе.
 «Чёрная охранница» резко вскочила и почти бегом удалилась.
 В это время подошла Галина.
 — Вера, поиграйте в выбивалы. Вот мячик.
 К нам подошли дети – Миша, мальчик пяти-шести лет, сын двоюродной сестры Сергея, то есть внук той самой «женщины-праздника», которая представлялась моей дочери на дне рождения Веры «женщиной в положе-нии», была ещё Настя, девочка лет десяти – соседка, мальчик, которому я дала около четырнадцати лет, но оказалось, что ему немного даже больше. Все Верины друзья, кроме братика Миши, были намного старше её. Как и у меня в детстве.
 Со сверстниками мне было неинтересно. Но она и в этой компании
была явным лидером.
 Маленький Миша отошёл от группы детей и стал ря-дом со мной. Я спросила у него, умеет ли он читать. Он ответил, что совсем чуть-чуть, что на следующий год пойдёт на подготовку. Я знала, что этот мальчик будет обязательно – ведь именно с ним Вера чаще всего игра-ла в доме – он ей приходился троюродным братиком. И я, когда выбирала подарки для Веры, купила книжку для него. Все подарки ещё лежали в пакете у клумбы с цветами, так как Вера не хотела даже смотреть, что там. И сейчас она, увидев, что я разговариваю с Мишей, и он мне охотно на все вопросы отвечает, подошла к нам и потянула его за рукав.
— Вера, постой с нами, поговори. — Я попыталась взять её за руку, но она резко отстранилась.
— Нет, я не хочу разговаривать с Вами! — Вера смот-рела на меня вызывающе, холодно и даже враждебно.
Я растерялась, не зная, как себя вести. Но Миша неожи-данно подошёл ко мне чуть ближе и сердито ответил Вере:
— Так нельзя разговаривать со взрослыми! Если ты не хочешь, то и не надо! А я буду разговаривать!
У меня сами собой вдруг потекли слёзы, но я быстро с этим справилась и продолжила разговор с Мишей. По-том вспомнила про книжку, взяла пакет с подарками для Веры, достала оттуда большую красиво иллюстри-рованную книгу и протянула Мише.
Мальчик так мило улыбнулся, что у меня сразу рассея-лись все тучи на душе. Я подумала, что очень хорошо, что рядом с Верой часто бывает такой милый правиль-ный ребёнок.

 Мы стали играть в выбивалы. Вера очень целилась в меня, ловила мои взгляды, но смотрела с вызовом, как будто дразня. Я включилась в её «игру» и смотрела на неё так же. Это действовало – её взгляд становился как будто прежним, в нём уже полыхали первые искорки неподдельной радости. Но она очень быстро «меняла декорации», как только приближался Сергей или Настя. И я начинала понимать, что она просто превратила си-туацию в весёлую игру, в которую ей регулярно «под-сыпали» совсем ещё ненужного ей адреналина.
 Было по-настоящему жарко, несмотря на середину ап-реля.
Через полчаса мы все были почти обессилены игрой. Я присела на краешек бордюра. Вера, отдышавшись, убе-жала снова за дом, потом всё-таки вернулась и села ря-дом со мной.
Ирина подошла к нам, взяла в руки пакеты с подарка-ми.
 — Вера, у нас тут подарки тебе!
 — Да у меня всё есть, мне ничего не надо!
 — Вера, но ты всё-таки возьми!
Вера посмотрела наверх, на окно второго этажа и нере-шительно взяла в руки пакеты. Галина, как мы поняли, её не смущала в этом плане, только Сергей.
—Вера, подарки надо принять. Давай посмотрим. — Галина взяла у неё из рук пакеты, а Вера сразу убежала.
— Я отнесу это всё в дом и принесу чаю. Вы не про-тив?
  Мы согласились.
 Через несколько минут она вернулась уже с подносом, чашками, а следом за ней шла Верина подружка, сосед-ская Настя, с подносом конфет.
 — Я знаю, что Ира пьёт зелёный чай. Поэтому я при-несла кипяток и пакетики с разными чаями. Тут и чёр-ный, и зелёный. Угощайтесь.
 Я достала из сумки «тоффифи»:
 — Долго не могла выбрать, какую сладость принести, зная, что Вера ничего такого не ест, но, может, она уже поменяла вкусы. А это точно детское угощение.
На самом деле я очень боялась, что в конфетах может оказаться что-то вроде спирта или водки, чтобы они по-том не сказали на очередном суде, что мы попытались кого-то отравить.
 Я раскрыла коробочку и протянула Насте. Видно было, что ей очень хотелось попробовать, но Ира заметила, а потом мне сказала, что она посмотрела вопросительно на Галину, а та ей сделала незаметно знак – слегка по-качала головой («нельзя!»).
 Я взяла из коробки одну конфету и съела её на глазах у Веры и её подружки.
 Получается, мы уже были представлены и Насте-соседке, и самой Вере как монстры, которые в отместку готовы всех отравить или ещё что-то в этом роде. Мы же и чай пили, и конфеты ели, проявляя полное дове-рие.
 Тут снова появился тот же «чёртик из табакерки», то есть Настя, подруга Сергея, которая играла сейчас роль и Вериной второй подруги.
 — Вера! Пойдём, я что-то тебе скажу!
 Вера, как по команде, вскочила и пошла вслед за ней. Галина как будто ничего не замечала. Они все как будто играли каждый свою роль, просто не мешая друг другу. И режиссировала в этом спектакле вот эта самая наглая Настя.
 Мы с Ирой, не сговариваясь, поднялись, отложили чай с конфетами и пошли за дом.
 Вера полусидела-полулежала на коленях Насти, и лицо её было в слезах. А Настя её гладила и что-то шептала.
 — Верочка, пойдём с нами!
 Ноль реакции. Мы попробовали ещё поговорить, но всё было бесполезно. Усугублять обстановку нам не хо-телось. Мы вернулись, допили чай, и тут снова, как ни в чём не бывало, появилась Вера с распахнутыми рука-ми: «Та-да-амм!»
Уселась с нами рядом. Галина тронула Веру за рукав:
 — Вера, ну ты хоть спроси, как Максим, — Галина подталкивала Веру к разговору, который она уже зара-нее всем своим видом игнорировала.
 — А кто такой Максим? Я что-то не припомню такого!
 — Ну как же так, Вера? Может, ты и Севу не пом-нишь?
Я не ожидала такого, но увидев в глазах Веры хитрые искорки, подавила в себе уязвлённое разочарование.
 — Да хватит уже, отстаньте от меня – «помнишь, не помнишь»!
 И она убежала.
 Галина же решила продолжить начатую тему:
 — Я вот знаешь, чего не пойму в тебе – ты же не Пуга-чёва, не Бабкина, но как так получилось, что ты живёшь с молодым?! Ну вот чем ты его взяла?
 Я не была готова к такому разговору.
 — Да я и сама не знаю, чем. Но вот живём.
 Повисла пауза. Я окинула взглядом двор и сказала:
 — У вас здесь очень красиво. Конечно же, Вере здесь лучше. Летом бассейн, зимой – сауна. Живи и радуйся. Мы не против – воспитывайте.
 Теперь уже Галине пришла очередь удивляться:
 — «Воспитывайте»! У меня тоже много дел, я бываю на пределе!
 — Ну Вы сами устроили эту революцию. Делить ре-бёнка мы не будем.
  Галина снова на минуту замолчала. Я же просто боя-лась спугнуть вставшее на правильное направление те-чение «переговоров»
 — Мама ребёнку нужна, а не сауны и бассейны, — я попыталась вырулить на «свою прямую»
 — Мама…да это смотря какая мама.
 — Нормальная мама. Молодая, здоровая, и, главное — та, которая её родила, и которая её любит. А не та, ко-торая на четвёртом десятке подружкой ей прикидывает-ся. Такие могут каждый день меняться.
 — Да мы с Верой уже восемьсот психологов прошли, чтобы всё пришло в норму…
 — Так, может, её просто к маме привести? Может, не надо было устраивать на ребёнка охоту, как на зверя, рвать сонную из рук?
 Я старалась держать себя в руках, но волнение уже полностью захлестнуло меня.
 — Восемьсот психологов!.. Пока Вера была с мамой, мы о них даже не думали – у неё всегда было прекрас-ное настроение! И засыпала она быстро и спокойно.
  — А кто её вырывал?! Её забрал отец! Отец! Он имел на это полное право! Потому что она у вас из дому не выходила!
  — Это правда – мы её чуть не силой из дома на улицу тащили! Выходили и ходили за ней по пятам, а она по сторонам смотрела больше, чем играла! Потому что бо-ялась! И по чьей это вине было – по нашей?!
 Я уже чуть не задыхалась от волнения.
 К нам подошёл Владимир Иванович и обратился к Га-лине:
 — Да она опять диктофон где-нибудь прячет!
А потом повернулся ко мне:
— Вы ж всё записываете, записываете!
 Я подняла до бюстгалтера блузку:
 — Можете и в других местах проверить – нет здесь ни-чего. Я даже без сумки стою – вон она у клумбы на зем-ле стоит. Я же не говорю вам, что мне кто-нибудь туда может наркотик подбросить. И эта ваша Настя нам ни-как не внушает доверия.
 Щёки мои полыхали, сердце бешено колотилось.
 Владимир Иванович как будто смягчился:
 — Ладно, хватит уже.
 Всё это время около беседки, метрах в десяти от нас, стояли пристав, Сергей и моя дочь. Было ясно, что при-став ведёт с ними разъяснительную беседу. Разговор их в какой-то момент перешёл в перепалку. Галина чуть не бегом отправилась туда, а ещё через минуту моя дочь быстрыми шагами отделилась от них и подошла к нам.
 — Что случилось? Вы же вроде мирно разговаривали – что опять-то не так?
Я почувствовала, что тот карточный домик, который только что стоял вот на этом самом месте, рассыпался во все стороны.
 — Да ничего не случилось! – у неё в глазах стояли слё-зы, — он овцой меня обозвал!
 А Галина уже так же быстро шла к нам.
 — Ну вы же монстра воспитали! Вы что, не видите – монстра!
 — Да что случилось-то?!
 — Ну вот опять – «ты баран, ты дурак!» Всё опять то же самое!
 Я вопросительно смотрела на дочь. А она вся уже в слезах удивлённо смотрела на Галину.
 Я решительно направилась в сторону пристава, кото-рый стоял уже один – Сергей отошёл вглубь двора.
 — Александр, скажите, что здесь произошло? Вы же нормально разговаривали. Кто тут кого начал первым обзывать?
 — Да никто тут никого не обзывал. Они просто не умеют друг с другом разговаривать. Но и этот разговор – уже прогресс.
 — Галина сказала, что моя дочь Сергея обозвала…
 — Нет, я ничего такого не слышал. Мы все близко друг к другу стояли, такого точно не было. Только Вы меня в это дело не впутывайте.
 Я поискала глазами Сергея. Он стоял под навесом и разводил огонь в мангале. На краю мангала лежала сет-ка барбекю.
 Я нерешительно направилась к нему для разговора. Сергей же как будто почувствовал моё приближение спиной, и, оставив своё занятие, быстро пошёл в сторо-ну беседки. Но я перехватила его, схватила за локоть и почти силой остановила. Он не противился.
 — Сергей, постой. Давай поговорим.
 Я встала к нему почти лицом к лицу, но он стал отво-рачиваться.
 — Сергей. Я не знаю причины, почему всё это про-изошло, но я прошу у тебя прощения, если в чём-то ви-новата. Хотя я даже не знаю, в чём. Если виновата моя дочь – я прошу прощения за неё. Но Вера-то ни в чём не виновата – она же совсем маленькая, ей нужна мама. Ну пойми ты это!
 Сергей отвечал что-то вроде «да не надо, не надо ниче-го этого»
 — Сергей, давайте прекратим эту бессмысленную вой-ну. Вот просто всё забудем, и всё! Ну не хочешь ты с моей дочерью поддерживать отношения, — не надо! У тебя может быть сколько угодно таких вот Насть, но ты пойми, что Вере нужна мама! Всегда можно найти та-кое решение, чтобы всех устраивало! Мы взрослые, ещё как-то справимся, но ребёнку можно же психику сло-мать!

 Сзади незаметно подошла Галина. Сергей не стал до-слушивать, отнял от своего локтя мою руку и пошёл к беседке, где уже сидела моя дочь и Александр, который заполнял отчёт о посещении.
 Галина внимательно наблюдала за Сергеем. Я же ре-шила «закинуть удочку подальше»:
 — Смотри, снова беседуют как ни в чём не бывало. Может, это у них любовь такая – на разрыв?
 Галина засмеялась:
 — Да, наверно – африканские страсти в бразильском сериале!
 
… В таком режиме мы «пообщались» с Верой ещё не-сколько минут, и перед уходом Ира снова попыталась подойти к Вере. Но она не давала до себя даже дотро-нуться. Постоянно озиралась по сторонам, как бы выис-кивая глазами Сергея.
 Обращалась она к нему «папа», но в третьем лице называла Сергеем, в зависимости от ситуации, как я поняла. Похвастаться чем-то – «папа», а если вскользь упомянуть – «Сергей». Попытки сфотографировать её или снять на видео вызывали у неё бурный протест – она не просто не давала этого сделать, но опять же ис-кала глазами Сергея, а если его не было рядом, смотрела вверх на окна.
 Тем не менее и сфотографировать, и даже снять корот-кое видео нам всё-таки удавалось. Галина и Владимир Иванович не были против этого.
 
 Мне это напоминало какую-то постановку сериальную. Как будто всё понарошку, у каждого здесь своя роль, и в любой момент может всё поменяться.

 Александр, наш пристав, сделал тогда великое дело, и как это ему удалось — было достойно удивления и вос-хищения. Но на следующее воскресенье на наши настойчивые звонки он уже упорно не отвечал, поста-вив нас в тупиковое положение. С одной стороны, нас там никто уже не бил, не вызывал психиатрическую скорую, не обзывал и не угрожал. И даже Веру не пря-тал. Но что нас могло там ожидать без «охраны», мы не могли знать и опасались развития событий по прежне-му сумасшедшему сценарию. Который вполне мог обернуться для нас статьёй.
 Это воскресенье мы пропустили. То есть моя дочь про-пустила – мне было разрешено видеть Веру один раз в месяц. Но уже в следующее воскресенье моя дочь не выдержала и решила рискнуть. И на сей раз они посту-пили более благородно, чем мы того опасались – просто не ответили. Никого нет дома, и всё. Звонок домофона был просто отключен. 
 Повторилось это и в следующее воскресенье. В резуль-тате, до лета моя дочь увиделась с Верой ещё пару раз, и, к счастью, уже без прежних эксцессов. Если предста-вить эти свидания в виде природных явлений, то вза-мен бушующих там прежде гроз, молний и ураганов сейчас там был сплошной тонкий лёд, который скрывал под собой глубокий чёрный омут. И моё сердце обры-валось каждый раз, когда моя дочь должна была идти «на этот лёд».
 Меня они до моего времени упорно не брали с собой. Они – это моя дочь и Вадим, который ожидал её по ту сторону калитки.
 Но ничего страшного не происходило, я даже ещё раз увиделась с Верой. И всё прошло тихо и спокойно, про-сто нас игнорировали все, включая Веру. Не игнориро-вала только Настя, которая являлась во всём этом спек-такле тем самым ружьём на стене, которое должно было выстреливать каждый раз по окончании пьесы. И она старалась. Правда, стреляла только холостыми. Или нам так казалось — для нас она была «пустышкой»
 И опять моя дочь и Вадим пожалели, что разрешили мне прийти с ними. Разумеется, у них была на то при-чина – я могла снова легко заработать себе своими дей-ствиями статью. И я старалась как могла. То есть «тише воды, ниже травы». Но когда увидела Настю, загоражи-вающую своей спиной Веру от моей дочери прямо на глазах Владимира Ивановича, я не выдержала и подо-шла к ней:
 — Во-первых – отойди от ребёнка, пока здесь её мама. Ты никто ей и не будешь ей ни кем.
 Настя развернулась ко мне и с вызовом посмотрела, ничего не ответив. Словарный запас её читался в её же действиях, по которым было видно, что она и хотела бы что-то ответить, да не знала, как. Поэтому просто улы-балась, полагая, что мне и этого достаточно.
 — А во-вторых — хотелось бы узнать, не ты ли это срезала с Вериной головы прядь волос два с половиной года назад?
  Она отшатнулась от меня с испуганным видом и быст-ро пошла за дом.
 — Ведьма! А ты, Вера, держись от неё подальше! — Меня уже было трудно успокоить.
 Подошёл Владимир Иванович, с удивлённо-озадаченным лицом.
 — Какая прядь волос? О чём Вы говорите?
 — У Веры прядь волос была срезана за неделю до того, как Сергей её увёз. Он ещё нас в этом обвинял. Вернее, меня. Теперь понятно, для чего этой вашей ведьме она понадобилась. Да она вас тут всех себе подчинила! Не странно для Вас?
 Владимир Иванович быстро пошёл в ту же сторону, куда направилась до него Настя. А я отметила про себя, что ни Галина, ни Владимир Иванович даже слова по-перёк этой самой Насте ни разу не сказали. Ни разу и никогда. Во всяком случае, при нас. А уж как она ма-нипулировала Сергеем, это отдельная история. Если это не магические трюки, то точно какое-то психологиче-ское воздействие, зацепка или якорение, про которые мы с Ирой были наслышаны.
 Но сама Ира, когда я ей это всё выложила, напомнила мне, что все мои подозрения надо делить пополам, так как я во всём вижу айсберги. Я с ней согласилась. Кто-кто, а Галина себя под магический удар какой-то Насти не позволит поставить. Тем более кого-то из её семьи. За это мы были спокойны. И за Веру тоже.
 А то, что у моей дочери не сложились отношения с её отцом, так это не моя вина. Я не мешала им, пока они всю Ирину беременность «налаживали» отношения. Сергей тогда во всём видел мою вину, дочь смотрела косо, как будто я тогда была «ходячей порчей». Ну за-бирал бы её к себе, подальше от всех – может, всё тогда сложилось бы иначе.
 Самое неблагодарное дело — думать о том, что могло бы быть, если бы…, и так далее. Так же, как и смотреть далеко вперёд – можно и ямы под ногами не заметить. Лучше жить в сегодняшнем дне и смотреть на дорогу, по которой идёшь сейчас. А завтра или через месяц твою дорогу вообще может размыть дождь


ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ


Глава I. Смелый поступок

                В конце мая я решилась посетить маммолога – боль в груди давала о себе знать всё чаще, и отклады-вать дальше этот визит было уже совсем неразумно.
 Доктор осмотрел, дал направление на УЗИ и маммо-графию. Которые, в свою очередь, ничем мой стойкий оптимизм в отношении своего здоровья не смогли по-радовать.
 Следующий доктор, уже в специализированной кли-нике, посмотрев на свет мои снимки и сказал удивлён-но «а что Вы так затянули с обследованием?»
 Мне это замечание совсем не понравилось, и я пошла на приём к другому доктору. В клинике работала моя школьная подруга, и она практически за руку привела меня к лучшему, как она сказала, врачу в этой клинике.
 Подруга сидела рядом, а женщина-врач, посмотрев ре-зультаты обследований и саму грудь, не стала меня сильно пугать, но настоятельно рекомендовала с биоп-сией не тянуть. Добавив при этом, что если результаты биопсии будут неутешительными, то лечение придётся начать незамедлительно – опухоль не любит, когда её тревожат. А впереди жара.
Я честно в самом начале сказала, что уезжаю к морю, что прописана там, и там же, в случае чего, и начну ле-чение.
 Родным я пока что ничего не говорила. Они знали про мои боли в груди, но заострять на этом внимание я ни-как не желала. Будут ежедневные звонки, долгие и нуд-ные разговоры, которые очень быстро заставят меня по-чувствовать себя если не умирающей, то уж точно неизлечимо больной. А я себя психологически к этому никак не могла подготовить. Просто не вмещался в ме-ня ещё и этот балласт. Занято там было.
 Но на онкомаркер кровь всё-таки для верности решила сдать.
 Пошла в диагностический центр и записалась под вы-думанным именем. Мне тогда казалось, что кто-нибудь из моих родных, кому я дала обещание сделать хотя бы такой анализ, позвонят в этот центр, зная, что я именно туда обращаюсь, и выяснят, что у меня, может быть, что-то не так. Мне совсем тогда не хотелось ни лечить-ся, ни знать точный диагноз.
Сейчас я и сама себя ругаю за такое поведение, но кто пережил это, тот меня поймёт – подготовить себя к то-му, что тебе могут поставить смертельный диагноз, очень непросто. И это как раз тот случай, когда позу страуса могут принять даже самые храбрые.
 Результат я получила в тот же день, пошла с ним на консультацию к врачу в той же клинике, и меня успо-коили тем, что превышение допустимой границы всего на одну единицу ни о чём плохом не говорит. Онколо-гия маловероятна, но дополнительные анализы лучше всё-таки сделать. О том, что они есть, я не сказала. До-бавляла себе уверенности.
 В ближайшую субботу уговорила Максима отвезти нас с Ирой в Задонск. Самый конец мая, жарко, и купание в ледяной целительной воде на следующий день сказа-лось на мне самым губительным образом.
 Резкая боль в левом глазу. В больнице осмотрели и ска-зали, что утром положат в больницу, так как это кера-тит. Обезболили и отпустили.
 В больнице я провела десять дней, иногда уезжая на ночь домой. В зеркало старалась не смотреть, очки не снимала даже дома, так как смотреть больно было даже при наглухо зашторенных окнах.
 Улучшение наступало очень медленно, и только после начала приёма иммуномодуляторов я почувствовала облегчение. Сухой воздух усугублял течение заболева-ния. А в моём городе он именно такой. Поэтому уже на следующий день после выписки я и моя дочь отправи-лись в мою «морскую резиденцию».
 А через пару дней после нас приехала моя племянница с сыном.
Выйдя из такси, первым делом сказала, что они приеха-ли, как я и просила, втроём. Я имела ввиду мою сестру с ними, но когда увидела её округлившуюся талию, по-няла, в чём дело. Она была беременна. Для нас это был сюрприз – никто из нас не знал об этом. Они с мужем очень ждали эту беременность и боялись даже говорить об этом.
 Двадцать дней пронеслись как один. Почти всё время мы были на природе – целый день море, если очень жарко – речка, до которой от моего дома всего семь ми-нут пешком. Шашлыки до самой ночи, вечерние про-гулки до моря, те же сливы, которые мы трясли и в прошлом году. Днём я сидела дома и на жару почти не выходила.
 Мне казалось, что воздух на уровне моего дома был даже влажнее, чем внизу у моря. Тучи ходили так низ-ко, что иногда как будто задевали мой балкон. В июне здесь часто идут дожди, а если не идут, то тучи каждый вечер опускаются на раскинувшиеся в паре километров от моего дома горах.
 Когда вечер опускался на эту горную цепь, они все вместе становились похожими на огромного краба, ко-торый своими щупальцами обнимал этот тихий горо-док. В центре этого «краба» стояли два коттеджа, и их светящиеся окна были его глазами. А если слегка пере-гнуться через балкон и посмотреть направо, то можно увидеть и созвездие Кассиопеи, то самое «дабл ю». Из чего я сразу поняла, что и этот мой балкон смотрит на тот же участок ночного неба, на который я смотрела с балкона дома моих детей. А рано утром эти два моих персонажа сменял третий, и всё моё внимание, пока я шептала утреннюю молитву, было направлено на рас-кидистое дерево на «голове ночного краба». Оно чётко выделялось на линии густой растительности, покры-вавшей эти горы и как будто смотрело прямо на меня, слышало меня и приветствовало каждое утро. Своими фантазиями я легко заражала и остальных обитателей моего дома, и хотя по утрам они предпочитали спать, вечером всё же «проверяли», одним глазом смотрит на нас краб или двумя.
 Все природные катаклизмы, случавшиеся как прошлым летом, так и этим, предпочитали происходить в то вре-мя, пока мои питерские родственники были здесь. И нам вместе пришлось пережить сначала ураганный ве-тер, сваливший недалеко от пляжа половину дерева, потом сильнейшую грозу, загнавшую нас всех ночью ко входной двери почти до утра, а затем ещё и нашествие саранчи, которые дошли с гор даже до моря. Пару дней мы слегка повизгивали и шарахались от них, когда они осаждали не только первый этаж, но и балкон, потом привыкли. И даже хруст под ногами нас уже не пугал и не раздражал – около трёх дней эти серые шершавые твари почти сплошным ковром покрывали дорогу от дома. Причем больше всего их было как раз на высоте. То есть они кочевали откуда-то с южных склонов, как нам казалось. Сева даже предложил наловить их и за-жарить. Но как это можно было сделать, мы не знали. Да и вряд ли решились бы. Потом их благополучно смыл один хороший ливень. Или они просто ушли дальше. А их сменили светлячки, и уж они-то нас вос-хищали гораздо больше. Они летали то роем по не-скольку десятков сразу, то одинокими огоньками спус-кались на кусты и деревья, превращаясь в новогодние огоньки. Залетали на балкон и ночью через окно свети-ли нам своими фонариками. Но это чудо продолжалось совсем недолго – около десяти дней, на границе июня и июля. Куда они потом девались, мы не знали. Может, просто не могли уже светить.

 Глаз быстро шёл на поправку, и вместо озвученных доктором почти двух месяцев, в полную норму пришёл менее чем за двадцать дней. Чистый и влажный мор-ской воздух сделал свою работу. Но нырять с открыты-ми глазами я решилась только в конце лета. И только в водных очках, которые мне оставил Сева, когда они уехали. А уехали они все почти в один день. Моя дочь – вечером накануне, а Юля с Севой на следующий день в обед. Через неделю  и я отправилась в Воронеж, так как не хотела пропускать июльское свидание с Верой.
 С отдыха они уже вернулись, как сказала мне Ира, и во второе воскресенье июля мы тем же составом подъеха-ли к их дому.

Глава II. Родственные души

                Калитка была открыта, и мы снова ещё на подходе услышали детские голоса. Вера вместе с по-дружкой из дома напротив и маленьким Мишей плес-кались в бассейне. На ней был ослепительно белый от-дельный купальник и такого же цвета шапочка и очки. Плавала и ныряла она как рыбка. Показывала нам, как может переворачиваться под водой. Похвалилась, что обгоняет на море даже дедушку. По её спортивным плечикам было видно, что она много плавает. Что меня очень радовало, а мою дочь слегка напрягало – ей не нравились спортивно накачанные девочки. Но Вера была попрыгунчиком с самого ползункового возраста, и ничего с этим не поделаешь. Спорт она обожала. И здесь у неё, как мы видели, были все условия для рас-крытия этого таланта.
 Нам было предложено поплавать в бассейне. Пожалев, что не в купальниках, мы отказались. Пристава с нами на этот раз не было, а по общему настроению нам было видно, что сегодня он нам совсем не нужен. Было ясно, хотя конечно же только на первый взгляд, что никто не собирается устраивать нам ни скандала, ни даже без-обидной словесной перепалки.
 Вадим какое-то время даже о чём-то поговорил с Вла-димиром Ивановичем, предварительно пожав друг дру-гу руки. Меня это настолько обрадовало и расслабило, что я без страха подошла к самому краю бассейна, при-села на корточки и попыталась заговорить с Верой. Она же быстро «включилась в игру» тем, что стала выныри-вать прямо передо мной, перед моим лицом, и пускать изо рта струйки воды в мою сторону. Со стороны это можно было принять за плевки в лицо, и Ира поспеши-ла на помощь моему утраченному по такому случаю са-молюбию. Галина этот факт не пропустила мимо своих очей и тоже сделала Вере замечание, обратив её внима-ние на то, что я в очень красивом платье, и его лучше не мочить. Платье на мне действительно было красивое – из темно-синего гипюра, мягко облегающее мою фигу-ру до середины колена. Сделанная два месяца назад лёгкая химия на волосах мне была очень к лицу, на ко-тором был летний макияж с тенями в тон платью. Вера смотрела то на меня, то на Иру, стоявшую рядом, вы-ныривая из воды, с тем же выражением, с которым она когда-то смотрела на меня, будучи у меня в гостях – улыбаясь как прежде и с искорками в глазах. Я неза-метно поискала глазами Галину и Сергея – они стояли недалеко от беседки и о чём-то переговаривались. В нашу сторону они не смотрели. Вера уловила этот настороженный взгляд, посмотрела в их сторону, под-плыла ко мне поближе и спросила:
 — А какой у тебя номер?
 Я сразу же приготовилась продиктовать ей номер мое-го мобильного, так как именно это мне пришло в голо-ву, но к нам уже спешила Галина, на ходу что-то говоря Вере. «Как будто им кто-то диктует, что где происхо-дит, и где нужна дополнительная бдительность» — по-думалось мне.
 Вера тут же нырнула к самому дну бассейна, вынырну-ла подальше от меня и позвала Галину.
 Присев на корточки перед подплывшей к ней Верой, Галина театрально-строгим голосом, но достаточно мягко сказала:
 — У Ани смотри какое красивое платье, — не надо так себя вести – ты же её всю обрызгала!
 — Галя, Галя! Я вот что хотела тебе сказать! Нет, нет – ты меня послушай: я тебя очень люблю, — последние слова Вера произнесла шёпотом прямо на ухо накло-нившейся к ней Галине. После этого она снова отплы-ла, послав в нашу сторону ладошкой веер из брызг. Ко-гда вынырнула уже у лесенки, к ней подошёл Сергей и молча подал оранжевый тазик. Она вопросительно по-смотрела на него, он что-то тихо ей сказал и поспешил удалиться. Мы с Ирой переглянулись – неужели Сергей включился в игру? Вера же тем временем резво вы-порхнула из бассейна, набрала в тазик немного воды, и не успели мы с Ирой опомниться, как она уже обрызга-ла ей ноги и конец платья, и сразу же смеясь отбежала. Ира стала также, смеясь, убегать, а Вера быстро набира-ла воды из бассейна и бегала за Ирой. И я, и Сергей при этом кричали Вере примерно одно и то же «Вера, дого-ни её, давай, давай!» Всё это продолжалось не более па-ры минут, но в результате все, включая мою дочь, ока-зались очень довольны. Мы – прежде всего тем, что ма-ма и дочка так весело поиграли. Они какое-то время стояли напротив и смотрели друг другу в глаза, но ко-гда Ира протянула к ней руки, Вера убежала со словами «я переодеваться!» Ира подошла ко мне – на щеках ру-мянец, глаза горят.
 Вадим, одиноко наблюдавший за всем от угла дома, в это время о чём-то уже разговаривал с отцом Сергея. Галины видно не было.
 В конце, когда уже по всему было видно, что нам пора уходить, нам удалось всем по очереди обнять Веру. Она же ото всех вырывалась со словами «ну хватит, хва-тит!» Я успела ей на ушко сказать:
 — Верочка, мы тебя очень любим! Всё будет хорошо, поверь мне! Ты же у нас смелая, как тигр, хитрая как лисичка и осторожная как волк! Прочитай книжку, что я тебе привезла с моря, там на семнадцатой стра…
 Но Вера уже вырвалась из моих объятий и подбежала к Сергею, наблюдавшим за нами из дверей дома.
 — Всё, всё – пока всем! Я хочу есть, мне пора обедать, пока!
 Я подошла к Галине, и не справившись с нахлынув-шими чувствами, обняла её. С трудом сдержала слёзы. Галина опешила так, что смотрела на меня несколько секунд открыв рот.
 — Галина, спасибо тебе! Спасибо вам всем! – Я готова была разрыдаться, но на меня с неподдельным ужасом в глазах уже смотрело как минимум две пары глаз, и я просто сжала всё в комок.
 — Да я даже Сергею не позволяю себя обнимать! – смеясь проговорила обретшая наконец дар речи Галина.
 Видно было, что я пересекла такой рубеж, куда давно никто не ступал – обнять Галину, эту железную леди, — я уже и сама была в лёгком ужасе от того, что сделала. Но мои порывы не знают никаких заслонов, если идут из самого сердца. А моё желание обнять Галину в этот момент не подлежало никакой внешней и даже внут-ренней корректировке – куда бы я его пристроила – Владимира Ивановича обнимать? Хотя будь он рядом в это время… Ну, что сделано, то сделано. Галина стояла как минимум слегка растерянная, я уже на расстоянии ещё раз сказала ей спасибо, Ира с Вадимом попроща-лись по очереди с Галиной и Владимиром Ивановичем, и мы пошли к машине. Я шла чуть позади, в полном смятении. Глаза закрыла солнечными очками, но слёзы потоком покрывали щёки и шею. Зная, что вокруг ка-меры, а из окон могут смотреть соседи, я старалась ид-ти, ничем не показывая своих чувств и даже незаметно не стала вытирать слёзы вплоть до машины.
 Я очень надеялась, что Вера расслышала мои слова о книге. Я купила её в Туапсе, в книжном магазине. Там же просмотрела её, найдя интересной даже для себя – детская увлекательная повесть о хитром и отчаянном вожаке волчьей стаи Лобо, на которого шла долгая охо-та. На семнадцатой странице книги я как можно неза-метнее (на случай досмотра) простым карандашом и в тон тексту написала Вере тайное короткое послание. Помня и рассчитывая всё-таки на худшее (что раньше Веры прочтет кто-то другой), я написала нейтральный текст о том, что мы её очень любим, чтобы она слушала больше своё сердце, не думала о нас плохо. Напомнила ей, как мы гуляли как-то раз в лесу около моего дома, и я сказала, что ей надо быть храброй как тигр, осторож-ной как волк и хитрой как лисичка. В конце написала мои и Ирины телефоны. Надежды на то, что она это первой прочтёт и сотрёт, как я там же её попросила, было мало, но она всё же была.

…Нет, конечно же. Я не ждала этого звонка, что назы-вается, днями и ночами – внутри меня уже давно сидела «прививка от несбыточных надежд». Но я уговаривала своё дрожащее самолюбие тем, что Вера всё-таки про-читала и просто не рискует звонить. Ведь это всё равно выйдет на поверхность. Ладно – хотя бы знает, что мы её любим, что всё совсем не так, как ей нашёптывает Сергей, и что она просто играет роль – а так и выгляде-ло на самом деле.
 Я и сама не могла понять, как я отважилась так близко «подойти к стану врага» — обнять Галину. Но пораз-мышляв уже логически (эмоции на ближайшие пару дней я даже в расчёт не брала) и подключив память, вспомнила, что позапрошлой ночью мне приснился очень странный сон, который запомнился мне яркостью деталей и силой пережитого чувства удовлетворения. Я увидела себя подходящей к дому Галины. С удивлением обнаружила, что высокого ограждения вокруг дома нет, на его месте везде валяются обломанные кирпичи, дом стоит как и прежде, но какой-то низкий. На месте цвет-ников и деревьев — голая земля с лежащими погибши-ми растениями, как после большой воды. Я в изумле-нии иду за дом слева, но на заднем дворе то же самое. И вдруг я издалека слышу гул воды, смотрю вдаль и вижу, как к их дому с пустыря (которого на самом деле нет – вокруг дома) хлынул поток воды. Я стою как вкопанная и просто наблюдаю, как чистейшая вода смывает всё на своём пути – крутятся в водовороте льдинки, но я не чувствую холода босыми ногами. Когда вода так же быстро ушла, я увидела справа от входа в дом вход в подземелье – каменные ступеньки, я даже попыталась их пересчитать, а потом спуститься вниз, но увидела поднимавшегося по ступенькам с этого самого подзе-мелья черного волка. Внешне это была собака, но я по-чему-то знала, что это волк. Он устало и с поникшей головой прошёл мимо меня, остановившись на пару се-кунд, когда поравнялся со мной. Я потрепала его по холке как старого и проверенного друга и отпустила. Я как будто благодарила его за хорошо выполненную ра-боту. Потом я уже вижу себя перед другим домом, и знаю, что он рядом с этим, или даже на его месте – ма-ленький дом с белёными стенами, и на ступеньке у вхо-да сидит Галина, во всём белом, чёрное карэ мягко спускается на плечи, она очень красива (или мне просто так кажется), и я воспринимаю её как сестру или како-го-то очень близкого и дорогого мне человека. Она очень грустно у меня спрашивает «как же так получи-лось — почему ты так испачкалась, почему вокруг тебя такой беспорядок, чем тебе помочь», а я её успокаиваю, говорю, что я стараюсь, раскладываю вещи по полоч-кам, и что всё не так уж плохо, и что я обязательно справлюсь в конце концов. Но она всё равно как будто недовольна и огорчена тем, что со мной происходит…
 …Так вот откуда мой безудержный порыв. А в голове сами собой, как будто ждавшие удобного момента, по-явились слова «ну ты же сама просила – ты хотела их простить, ты хотела разобраться и понять, зачем и по-чему это происходит. Я всё могу. Не бойся ничего, всё будет хорошо»

Глава III. Закон Мёрфи. И как от него укрыться.

                Через пару дней после свидания с Верой я уже была снова на море. Марк пообещал приехать по-позже, когда появится возможность. Но я не очень надеялась, он так уже несколько раз говорил. У Иры тоже «накопились дела». Ну хорошо, что хоть моя рабо-та мне позволяла свободно перемещаться. Было конечно скучновато, а тут ещё подступали самые жаркие дни лета. У меня было здесь своё «маленькое дело», прино-сящее мне небольшую финансовую прибыль, и я очень была рада тому, что в самое жаркое время дня я уже ехала к себе домой после работы, в прохладной элек-тричке. Но к дому наверх идти мне было уже очень трудно. Половина пути мне давалась относительно лег-ко, так как была в тени деревьев, но следующие какие-то пять-семь минут под палящим солнцем я преодоле-вала уже как будто с севшими батарейками — сил про-сто не было. Прохладный душ неизменно быстро при-водил меня в нормальное состояние, но сам факт такого поведения моего организма меня настораживал всё сильнее.
 Я по-прежнему упорно отметала от себя мысль о самом худшем. Почти каждый день ощупывала грудь, стараясь понять, как ведут себя два уплотнения, обнаруженные мною ещё год назад. Они явно увеличились, и по раз-меру это были уже не фасолины, а два небольших грец-кие ореха. Каждый день, как только я возвращалась до-мой, я накладывала на грудь компрессы из капустных листьев, тёртой свеклы и мёда. Это снимало ощущение жара в этой области и, как мне казалось, «грецкие оре-хи» уменьшались в размерах. Но я отлично понимала, что просто оттягиваю постановку диагноза. К врачу в Сочи мне в любом случае придётся обратиться, ведь я прописана именно здесь. И одной из причин, по кото-рой я этого не делала сейчас, была элементарная уве-ренность в том, что в летний сезон отпусков никто се-рьёзно мною заниматься не будет. Самой безответ-ственной мыслью была та, что я ещё могу наслаждаться жизнью, плавать по вечерам в тёплом море под звёзда-ми, бродить по горам, — а что меня ждёт после визита к врачу? А вдруг это то самое, что я так упорно от себя отталкиваю? Готова ли я была в это время принять смертельный диагноз? – возможно, да. Я просто не хо-тела лечиться. Не хотела видеть себя беспомощной, ослабленной, а больше всего не хотелось подтверждать опасения родственников, которые уже почти год угова-ривают меня пройти серьёзное обследование. Чего я только не придумывала и им, и самой себе в своё оправдание, но идти на биопсию и терять последнюю надежду у меня пока просто не было сил. Переживания последних двух с половиной лет заполнили всё моё су-щество так, что там не было места ещё и этому. Но чаще всего меня посещало ставшее обычным в последнее время состояние глубокой эмоциональной усталости. Вокруг меня всё разрушалось, и я видела именно себя виновницей этих жизненных катаклизмов. Не надо бы-ло идти на день рождения Веры, ведь и Ира, и Вадим меня тогда не хотели брать с собой; не надо было вооб-ще ходить к дому Сергея, не надо было подавать какие бы то ни было иски, ходить к прокурору, в админи-страцию президента и Генеральную прокуратуру в Москве, писать все эти письма с просьбой о помощи, каждый раз получая одни и те же результаты, которые разрушали не только мои надежды, но и надежды моей дочери, которая с самого начала мне говорила, что от этого толку никакого не будет, и что я только буду рвать себе и ей сердце очередными холодными отпис-ками в ответ на мои обращения. Сама же она прошла все возможные инстанции, но ответы ей были хотя бы более развёрнутыми и вселяющими какую-то отдалён-ную надежду. Мои же действия приносили только раз-рушения, всё вокруг меня просто кричало мне, чтобы я стояла тихо в стороне и ждала, когда этот ураган насы-тится и сам уйдёт. Никто не просил меня лезть в самую опасную зону этого стихийного бедствия. И поэтому сейчас мои мысли всё чаще приобретали такое преда-тельски малодушное направление, в котором я жаждала самого глубокого покоя, и где на помощь уже спешили мысли о том, что в этой жизни я всё уже испытала, а то, что я хотела бы изменить и подстроить под своё миро-ощущение, не движется ни на йоту, и даже хуже того – отбрасывается назад, как будто мне в отместку. Та ма-ленькая и осторожная мысль о том, что есть те, кому я ещё нужна здесь, быстро терялась в эгоистичном хаосе того, что мне самой уже ничего не нужно. Поэтому мо-жет и делать-то ничего не надо? Оставить всё, жить здесь, вдали от всех и просто ждать своего часа. Ходить на дальний берег моря подальше от суеты, слушать шум прибоя, свой внутренний голос и ощущать незримое присутствие тех, кому я нужна больше. Или кто мне нужен больше. Даже картины возможного будущего, где Вера с нами, моя дочь чудесным образом помири-лась с Сергеем, где всё забыто как страшный сон, меня уже не радовали. Хотя бы тем фактом, что таких чудес не бывает. И что закон Мёрфи, согласно которому всё плохое, что может случиться, всё равно случится, при-шёл в жизнь дорогих мне людей не случайно, мимохо-дом, а осознанно, и от своих принципов отступать не собирается.
 …Таким самоедством я продолжала себя изнурять изо дня в день и привыкла к нему настолько, что стала находить в этом некую отраду для себя – ведь если это совсем принять, то и делать ничего не надо. Оставалось только всё-таки понять – это и есть то самое «отдаться на волю божью» или просто самая обычная женская дурь, поза страуса, результат долгого падения в про-пасть уныния – а это уже большая ошибка и грех.
 Постаравшись отключить эмоции, страхи и другие со-провождающие процесс самоедства элементы, я стала рассуждать логически. Если от меня ничего не зависит, то какая польза будет от того, что я брошу всё на само-тёк и ничего не буду делать? Никакой. То есть конечно же «польза» будет тем, кто так старался «подвести меня под статью – это для них будет несказанным подарком, а уж как они укрепятся «в своей правоте»! Как мини-мум месяц будут звонки по всем своим знакомым с «ра-достной» вестью. «Вот видите – мы были правы». И так далее. Стоп! Я стала слишком подозрительной. Нельзя так плохо думать о людях. И вообще – почему я обо всём этом думаю, откуда такие мрачные мысли? Хва-тит. Надо просто заставить себя думать о хорошем.
 И как будто в подтверждение этому вечером Максим обрадовал меня тем, что скоро он с Романом и Таней, старшей дочерью Романа, приедут на несколько дней.
 Появился повод отвлечься от гнетуще-надоедливых мыслей и заняться подготовкой к приезду гостей. Наго-товила накануне еды столько, чтобы не очень отвле-каться на её приготовление, а отдыхать и быть рядом с Максимом.
 Приехали мои гости в пять утра, позавтракали и легли досыпать.

 Почти всё время мы проводили на пляже, купались в море. Но это было немного скучновато, во всяком слу-чае для меня.
 Моё осторожное предложение посетить водопады «Чу-до-красотки» были встречены на удивление охотно. Я даже не предполагала, что в Максиме может быть такой интерес к пешим прогулкам.
 Когда я, перескакивая с камня на камень и еле поспевая за ним, сказала ему об этом, он ответил, что это исклю-чительный случай. Я увидела в нём такую сентимен-тальность и любование окружающими нас здесь красо-тами!
Долго шли по прохладной горной реке, потом прыгали с трёхметровой высоты в бурлящий поток, снимали на видео. Вода была настолько холодной, что далеко не все могли отважиться доплыть несколько метров до скалы, по которой с двух сторон, с высоты около семи метров, шумно стекали потоки воды, встречаясь в метре от поверхности воды и образуя замкнутый купол необычайной красоты. Я смело доплыла до этого купо-ла и нырнула внутрь него, оказавшись на время отде-лённой от всех плотной завесой воды. Этот трюк по-спешили повторить две молодые девушки, за которыми я, в свою очередь, чуть раньше этого повторила трюк с прыжком с трёхметровой высоты в воду. Прыгнула, кстати, не очень удачно, больно ударившись левой ру-кой о воду. После чего я лишний раз сказала себе, что женская натура гораздо более отчаянная и смелая. А во-допад, кстати, называется так потому, что эти два пото-ка, сливаясь и закручиваясь в один, кому-то в своё вре-мя напомнили девичью косу. Скорее всего, это был скучающий по женщине холостяк.
 Мы ещё долго то поднимались вверх по узкой тропин-ке, то спускались вниз, перейдя по камням через бурля-щие потоки воды, отдыхали на «привальных пятачках», пожалев о том, что не взяли с собой хотя бы бутербро-ды. Через пару часов мы хорошо перекусили в Лазарев-ском, после чего вплоть до самой электрички потеряли из виду Романа с его дочкой, а у него были все билеты на проезд. Встретились за пять минут до отправления – Танюшка просто сияла в новых модных клипсах, а че-рез плечо у неё висела ещё более красивая сумочка. Как тут не потеряться – Роман выбирал подарки не только Тане, старшей дочке, но и Анютке, своей младшей. В общем и целом, было сделано всё, что задумано.
 Прогулка заняла почти весь день, так как до водопадов мы ехали на автобусе около получаса, а до этого ещё полчаса на «ласточке». Плюс тот же путь назад, целый час свободной прогулки по Лазаревскому, и в итоге до-ма оказались под вечер — усталые, но довольные. Еда мною была приготовлена ещё утром, поэтому мы быст-ро восстановили потраченные так восхитительно силы и сразу же отправились на море. Разумеется, на машине, на темно-синем Ниссане Максима, на котором они и приехали сюда. И на котором уже следующим вечером они все и уехали.
 
 Ира через пару дней обрадовала меня тем, что её сви-дание с Верой прошло и на этот раз спокойно. Сергея она видела только мельком, а Галина с ней общалась так же учтиво, как и в последний раз. Правда, почему-то подчёркнуто-вежливо называла её по имени-отчеству. Это ещё можно было как-то понять, но слышать от Ве-ры то же самое было очень обидно. К тому же она, как и Галина, ещё и на «Вы» обращалась к Ире. Подарки, ко-торые моя дочь так тщательно выбирала для Веры, были приняты так же учтиво, но очень холодно, и она ни разу так и не увидела на Вере ни красивые сланцы, куплен-ные мною, ни сумочку, ни юбочку, ничего из того, что Ира или я покупали ей раньше. Но мы надеялись на то, что она просто не демонстрирует это перед нами. Хотя очень трудно выбирать подарки, подозревая о том фак-те, что их, может быть, даже не раскрывают. Но книги-то она наверняка читает! Поэтому при выборе очеред-ных подарков приоритет пока что отдавался именно им.
 Стоит ли говорить о том, что и этому я была несказан-но рада. Как будто мне открыли доступ к воздуху, и я никак не могла надышаться. То, как было раньше, уже никогда не будет, а какой поворот нам дальше готовит судьба, я не могла даже предположить. Делать уже ни-чего не хотелось – усталость от последних двух с поло-виной лет сказывалась во всей своей красе. Сны я виде-ла в основном с Вериным участием, и тоска после таких снов вспыхивала с новой силой. Очень хотелось хотя бы просто поговорить по телефону, сказать, как сильно мы её любим, что всё будет хорошо, и как только я начинала проговаривать про себя эти слова, остановить подступившие рыдания я уже никак не могла. Левая грудь после таких потрясений горела как огонь, и я снова и снова открывала холодильник, доставала оттуда приготовленные заранее листья капусты, укладывала на них кашицу из тертой свёклы с мёдом и так и ходила по несколько часов — это помогало снять жар в груди.

 В самом начале августа я подхватила тот самый зага-дочный «ротавирус», о котором последние два лета слышала и на пляже, и в электричке. Обычная простуда, даже с высокой температурой, по сравнению с этой бя-кой казалась просто как маленькая букашка рядом с грозной саранчой. Придя вечером с пляжа, где, купаясь, я нечаянно проглотила немного морской воды, почув-ствовала странную ломоту, потом жар, а ночь, до само-го утра, я просто курсировала от спальни до туалета, со всеми вытекающими последствиями, в прямом и пере-носном смысле. Чтобы кому-то позвонить, надо было зарядить предательски севший телефон, а дойти в дру-гую комнату до зарядки я просто физически не могла. Как заснула утром, не помню, но проснулась уже днём в половине второго. Тело пылало как костёр, таблетки от температуры закончились ещё ночью, поэтому я ре-шила, что единственное моё спасение сейчас – это как-то добраться до местной амбулатории. Это всего семь минут тихим шагом, уговаривала я себя. Удалось даже умыться и причесаться. В зеркало постаралась не смот-реть. Как ни странно, лёгкий ветерок на улице придал мне сил, и меня уже не бросало из стороны в сторону, как это было дома.
 В амбулатории дежурила моя соседка Лена, фельдшер скорой помощи, и это меня спасло. Она быстро сделала мне какой-то укол, записала мои данные в журнал, «успокоив» меня тем, что этой бякой болеет сейчас чуть ли не полпобережья. Откуда берётся, точно не знают, но это происходит почти каждый год.
 Из амбулатории я вышла уже почти здоровой – жар моментально ушёл, в тело вернулась привычная лёг-кость, настроение сразу поползло вверх, потому что я подумала, что вот так же когда-нибудь всё плохое в мо-ей жизни таким же чудесным образом враз и закончит-ся. Купила в аптеке назначенные лекарства и уже без труда преодолела подъём до своего дома. И только там уже поняла, что обе мои груди уменьшились в размере, совсем немного, но «грецкие орехи» в левой снова ста-ли размером с фасолины, а правая просто стала легче. «Ну значит и бояться нет особых причин, — подумала я, — злокачественная опухоль так себя не ведёт». О том, что я не врач и представления не имею, как ведут себя те или иные опухоли в разных ситуациях, я даже думать не хотела. «О плохом я подумаю завтра. Или недели че-рез две». Но капуста и свёкла в моём холодильнике бы-ли всегда. А на мне – постоянные компрессы.


Глава IV. Прекрасное далёко, не будь ко мне жестоко…

                Когда август перешагнул двадца-тое число и никакие дела меня уже не держали, я с тя-жестью на сердце сказала себе, что не осталось совсем никаких причин, по которым я могла бы ещё и дальше оттягивать визит к врачу. Родственникам я смело плела рассказы о том, что у меня всё нормально, что я совсем не верю, что у меня может быть что-то серьёзное – я же чувствую себя как обычно последние два года. Сла-бость и потеря сил – это скорее от депрессии, которую я уже не скрывала от них, а уж с этим-то я справлюсь. Ну и далее в таком духе. Мне не верили, и я сама себе не верила, но при мысли о возможности плохой вести у меня всё внутри сжималось.
 Рано утром двадцать третьего я встала и просто «на ав-томате» положила папку с анализами и снимками в сумку, документы и зачем-то ещё и смену белья, даже не задумываясь, зачем, и пошла к электричке.
 А ещё через три часа я уже сидела в очереди к онкологу в Сочинском онкодиспансере. Очередь тянулась мед-ленно, и я разговорилась с сидящей рядом молодой женщиной лет тридцати пяти. Она уже сделала опера-цию по удалению доброкачественной опухоли. Сказала, что врач, который только что прошёл мимо нас и по-здоровался с ней — заведующий отделением хирургии, и что лучше сразу попасть к нему. Что я и сделала. До-гнала его возле регистратуры и смело попросила уде-лить мне минуту. Он сразу предложил подняться к нему в кабинет, осмотрел меня, мои анализы и снимки и лично отвёл уже к другому врачу, попросив её уделить мне внимание прямо сейчас.
 Уже через несколько минут я сдавала кровь на всякие вичи и гепатиты, а ещё через час мне был сделан так называемый «трепан». Обезболив несколькими односе-кундными укольчиками небольшую область левой гру-ди, меня усадили сбоку от монитора, и врач, долго при-целиваясь, сделал несколько «выстрелов» в мою железу какой-то толстой иглой. Сильнейший страх не оправ-дался – я не почувствовала никакой боли.
Наложили повязку, приказали не мочить. Результат че-рез неделю, в следующий четверг. «Вы особо не надей-тесь на хороший результат, тут практически всё понят-но. Так что не вздумайте тянуть дальше, это очень и очень опасно». Но мне уже и так всё было понятно хотя бы по той скорости, с которой меня почти за руку води-ли из кабинета в кабинет, минуя очереди. Мне никак не верилось, что это всё происходит со мной, казалось – вот сейчас выйду, забуду, и всё будет как прежде. «Только не плачь, хотя бы сейчас, — правильно, про-глоти валерьяновые таблеточки»
 Слёзы всё-таки настигли, причём, как это у меня и раньше бывало – в самый неподходящий момент – ко-гда я зашла в супермаркет напротив Сочинского вокза-ла. Даже не знаю, что меня так пробило. Вероятно, я подумала, что скоро не смогу вот так сама ходить по магазинам и выбирать себе то, что хочу, вертеть в руках йогурты и всякую всячину, а вместо меня это будут де-лать мои дети или Максим, а я, такая беспомощная, бу-ду лежать на кровати, а рядом – тазик. Потому что меня постоянно будет рвать и выворачивать наизнанку, как было совсем недавно. А потом я всё-таки умру, несмот-ря на все усилия врачей и современной медицины, и тогда зачем всё это мне…
 — Девушка, я могу Вам чем-то помочь?
 «Ну вот за девушку особое спасибо», — про себя сказа-ла я.
 Рядом стоял молодой мужчина с бутылкой шампанско-го в руке, а я только сейчас поняла, что пока я себя «за-живо хоронила», обливаясь слезами, я успела переме-ститься от кондитерского отдела до почему-то ликёро-водочного. Наверное, уже подсознательно выбирая себе что-то к поминальному столу.
 Пока собиралась что-то ответить сердобольному муж-чине, его уже тянула за рукав внушительных размеров мадам с полной продовольственной корзинкой в руке.
 Я успела только поблагодарить за участие, как могла улыбнулась, а когда до меня наконец-то дошло, куда был направлен мой отсутствующий взгляд, уже улыб-нулась самой себе более естественно. Я по сути изучала ценники на самые дорогие коньяки, которые стояли под замком на красивой витрине. И со стороны это, навер-ное, выглядело так, как будто я плачу от того, что очень хочу купить вот это самое, но не могу себе это позво-лить. «Господи, вот что значит слёзы не вовремя!»
 Хоронить себя заживо больше не хотелось, но выпить чего-нибудь очень дорогого и ароматного – как раз наоборот. Правда, это быстро прошло, как только я по-кинула сие злачное место, а в утешение расстроенным струнам своей сентиментальной сегодня души положи-ла себе в корзину сразу четыре бутылки сладкого тём-ного «Байкала», да и то потому, что они были сегодня по акции, их было очень много на полке, и мне их стало просто жаль – приступ сентиментальности был в самом разгаре. Хорошо, что по дороге к вокзалу мне не встре-тились бездомные котята, иначе я бы их всех забрала с собой. А так – всего-то четыре «Байкала», как раз на четыре дня соплей и слёз. Больше я себе не могла поз-волить. Ведь нужно же какое-то время и на подготовку. К официально поставленному диагнозу. И тут уж нель-зя раскисать никак – я здесь одна.
 
  За диагнозом я отправилась ровно через неделю, и на руках у меня уже были два листа со всеми возможными анализами крови, на которые мне было выдано направ-ление из диспансера моему участковому врачу. До сих пор я ни разу не видела столько показателей крови. Та-кое внимание успокаивало, тем более что всё это было бесплатно и очень быстро.
 Женщина-врач посмотрела в мою карту, потом на меня, потом на медсестру.
 — Наши опасения подтвердились. У Вас карцинома, вторая-третья степень. С Вами всё в порядке? Можете присесть на кушетку, и, если Вы не против, я Вам дам успокаивающую таблетку.
 Я отказалась, так как мною уже были приняты все не-обходимые меры по поддержанию духа в порядке. Да и не гром это среди ясного неба – так, завершающий «удар по ударным» — скажем так, некрасиво.
 — Придётся немножко ещё потерпеть – мне нужно прямо здесь сделать биопсию лимфатического узла из-подмышки.
 Я стойко выдержала и это. Хотя без ватки с нашатырём на сей раз уже не обошлось. Скорее, от запоздалого рас-стройства, чем от боли.
 — И ещё. С часу до двух будет врачебная комиссия. Вы должны быть в коридоре и ждать, когда Вас вызовут. Я буду там. Никуда надолго не отлучайтесь.
 Конечно, куда уж я теперь от вас. И сразу стало не по себе, когда подумала, какой смиренной овечкой мне придётся быть долгое-долгое время. Я ещё даже не зна-ла, что такое химиотерапия, ну в том смысле, как её де-лают. Но уже было не так страшно, — какой толк бо-яться, если всё равно этого не избежать.
 «Ну почему я именно сегодня такая дура – как я могла додуматься надеть платье вместо привычных бриджей? Теперь буду стоять в одних трусах, а так хоть низ был бы закрыт. И бюстгалтер можно было купить поновее, этому уже два месяца. Господи! О чём я думаю! Бюст-галтер мне скоро вообще не понадобится. Да и совсем новый ещё, французский. Конечно, они видели и по-красивее…»

 — Назарова!
 Я вошла в большой кабинет. За столом и на боковых стульях сидело около пятнадцати врачей. Я отыскала глазами своего врача, она встала, вышла на середину кабинета и как студент на экзамене стала делать доклад на тему «где, когда и по какому поводу я обратилась к врачам, какие были сделаны анализы в Воронеже, а ка-кие – здесь» и так далее.
 В конце её доклада я поспешила объяснить, что пропи-сана здесь, но проживаю большую часть года в Вороне-же. И поэтому не знаю, что мне делать.
 — Ну сейчас вместе подумаем. А пока раздевайтесь.

 Напротив меня на одном из боковых стульев сидел очень приятный мужчина лет сорока пяти.
 «А я как дура — в платье. Здесь больше половины мужчин, и все как с конкурса красоты, а я буду стоять в одних трусах!»
 После осмотра мне задали ещё несколько вопросов по другим заболеваниям, о чём-то быстро между собой по-говорили, и тот самый врач, который меня осматривал, обратился ко мне.
 — Вам уже сказали, что у Вас вторая-третья степень рака молочной железы. Это лечится, и Вы не должны ничего бояться. У нас здесь есть всё, чтобы Ваше лече-ние прошло как можно успешнее и комфортнее для Вас. Конечно, лучше, если Вы будете делать это по месту прописки, то есть у нас. В Вашем городе Вам не отка-жут. Но мы сделаем всё возможное, чтобы Ваше пребы-вание в нашей клинике было для Вас как можно более комфортным. Вы согласны лечиться у нас?
 — Да, конечно. Но мне хотелось бы знать, как долго это будет по времени, и что будет применяться для мое-го лечения.
 — Сначала мы проведём несколько курсов химиотера-пии, и я заведую этим отделением. Одновременно мы будем следить за динамикой лечения, и в своё время я передам Вас уже в отделение хирургии. Да, к сожале-нию, без операции здесь уже не обойтись, — доктор кивнул в сторону сидящего рядом другого врача, того самого хирурга, с которого я и начала знакомство с этой клиникой, и он согласно кивнул:
 — Да, именно такой план лечения Вам сейчас наиболее является подходящим.
 — А какой прогноз вы можете сделать? Я смогу пол-ностью вылечиться? – Я обратилась уже ко всем сидя-щим, внимательно смотрящими на меня.
 Женщина за столом слева поспешила меня успокоить:
 — Всё будет хорошо, не переживайте. У Вас есть все шансы на полное выздоровление. Насколько нам видно, Вы не отягощены никакими вредными привычками. Ну а всё остальное зависит от вашего внутреннего настроя.
 — Конечно, может так случиться, что химиотерапия спровоцирует опухоль на рост, но курсы химиотерапии в любом случае не пройдут напрасно. Вы должны пол-ностью нам довериться, — добавила другая женщина-врач, за что я была им ещё более благодарна – ведь именно женской поддержки мне сейчас не хватало.
 — И у нас есть в наличии импланты, так что с одной грудью Вы не останетесь.
 — Вот об этом я и хотела спросить, но как-то подума-ла, что это пока несвоевременно.
 — Да, давайте мы сначала первый этап пройдём, не забегая далеко вперёд. Наберитесь терпения. И ни о ка-кой постоянной рвоте после химиотерапии даже не ду-майте – у нас этот момент сведён практически на ноль. — Заведующий химиотерапией как бы подвёл итог нашей беседе.
 —А теперь подождите в коридоре своего врача, она Вам всё расскажет. С лечением тянуть нельзя, поэтому через четыре дня, в среду, я жду Вас утром у себя в ка-бинете.
 — Да, конечно. Спасибо вам всем. До свидания.
 Я вышла в коридор и сразу направилась к кабинету своего врача. Минут через пятнадцать она освободилась и пригласила к себе в кабинет. Рассказала всё попо-дробнее, успокоила меня относительно моих мрачных прогнозов. Сказала, сколько дней буду лежать в клини-ке, что с собой взять (как обычно для больницы). Про-вела взглядом по моим кучерявым волосам:
 — Волосы лучше сразу подстригите.
 — Как? – испугалась я, — сразу налысо?
 — Да зачем налысо? – слегка улыбнулась она, — сан-тиметров до десяти.

 «Ну уж нет, — думала я, глядя, как на мою раскрошен-ную булочку слетается один голубь за другим, — я их растила-растила целых полгода, завивку сделала, арга-новым маслом питала, а их «сантиметров до десяти»… Пусть сами отвалятся, если им будет так уж невмого-ту…
 Моя «ласточка» должна была прилететь примерно че-рез двадцать минут, но я решила явиться на перрон по-раньше. И здесь было совсем пусто, только голуби и я.
 «А ведь мне ещё надо сказать об этом детям. И Макси-му. И остальным родственникам», — думала я.
 Я достала телефон и набрала номер Саши, водителя, с которым я работала последние шесть лет и который уже второе лето работает за двоих. Впрочем, я и его выру-чаю немного – ведь моя зарплата идёт ему, так как он выполняет и мою работу. Теперь ему придётся ещё ми-нимум полгода работать без меня.. А он собирался в от-пуск. И ему придётся искать замену такую же полно-ценную, как и он сам. Или сразу двоих, что ещё слож-нее.
Позвонила, известила. Он успокоил меня тем, что всё решит сам, чтобы я ни о чём не беспокоилась, и что ни-кто вместо меня на маршруте работать не будет, он это-го не допустит. Пожелал выздоровления, сказал, чтобы об этом я не беспокоилась. Я уже воспряла немного ду-хом.
 И только когда я уже была дома, позвонила сначала Максиму, а потом уже и Ире.
 Это было самым неприятным моментом. Внутри уже давно сидело чувство вины за то, что я на долгое время «выбываю из отряда активно действующих», и помощь мне теперь понадобится самой, к чему я ещё никак не была готова. Максим конечно уверил меня, что мы справимся, деньги он заработает, грудь поставим но-вую, а я даже в ответ пошутила, что хочу шипованную, повторяя избитую интернетовскую шутку.
 С Ирой было сложнее – она была почти уверена, как я поняла, что у меня ничего плохого не обнаружат. Она всегда думает только о хорошем развитии событий, по-этому в такие моменты испытывает настоящие потря-сения. Так что успокаивать пришлось её саму — она была в шоке.
 Сыну я звонить не стала, тянула время. Но он узнал от Вадима. Позвонил мне сам, сказал, что они с Ирой при-едут на машине прямо в больницу Сочи, к моменту мо-ей выписки после первого курса химиотерапии.
 Потом звонили по очереди родственники, но я уже не испытывала никакого успокоения. Внутри было просто пусто. Я как будто расчищала место для последующих потрясений – а начало лечения для меня и было самым сильным сейчас потрясением. Я уже ничего не могла отменить и чувствовала себя как на краю пропасти, ку-да я всё равно упаду, сама или … не сама.
 
 В среду, седьмого сентября, началось моё лечение. К обеду я уже прошла все необходимые формальности при поступлении, и меня отвели в палату. К моему удивлению, из трёх женщин моей палаты две были со-всем молодыми. Одной было всего двадцать шесть, с нею была мама, очень амбициозная и неприступная ле-ди, командующая дочкой даже здесь. У девочки – по-другому я её не могу назвать – был острый лейкоз, и ей постоянно делали обезболивающие уколы. Я ещё могла как-то более менее спокойно смотреть на пожилых в такой ситуации, но глядя на эту симпатичную худень-кую девочку, я не могла сдерживать слёз. Пришлось по-стоянно пить успокаивающее, чтобы быть хотя бы в это время в тонусе, ведь мне самой пришлось несладко в первый же день.
 Перед обедом ко мне зашёл назначенный мне врач, по-беседовал со мной, сказал, что заходить будет часто, и что всё под контролем.
 Медсестра, пришедшая следом, посоветовала в обед поесть поплотнее, и сразу к ней в соседний кабинет на капельницу. И ещё, сказала она, нужно много пить по-сле процедуры, а она что-то не видит на тумбочке бу-тылки с водой.
 Я быстренько сходила в «Магнит» напротив и купила всё, что нужно, и себе и по заказам соседок – кому туа-летную бумагу, кому шоколад. Себе тоже купила плит-ку.
 Еда в столовой была на удивление съедобной. Первое ещё как-то оставляло желать лучшего, но была и мясная котлета, и салат, а на полдник так вообще творожная запеканка.
  Когда подошло «время экзекуции», моему взору пред-стала следующая картина: в помещении стояло не-сколько специально оборудованных кроватей, на них лежали больные, которые все как один одной свобод-ной рукой держали кто электронную книгу (как моло-дой мужчина рядом со свободной кроватью – для меня), кто просто газету, кто играл в телефон. Я тут же верну-лась в палату, взяла купленную только что газету, что-бы не отличаться ото всех.
 Не успела устроиться, как возле меня уже стояла мед-сестра со штативом для капельницы. Ещё через минуту в меня уже вливалась тонким капельным потоком пер-вая из четырёх порция «ядотерапии», как я её мысленно назвала. По легенде, она должна была подготовить мой испуганный организм к последующей молниеносной атаке собственно самих уже ядов. Это чтобы меня не рвало ни здесь, ни в палате, думала я.
На каждую такую порцию количеством примерно пол-литра уходило также примерно полчаса, и после второй перемены, на третьей такой банке, я не выдержала и попросила прервать процедуру, так как мой мочевой пузырь готов был прорваться прямо на кровати самым настоящим водопадом. Стесняться лежащего на сосед-ней кушетке мужчину даже в голову не пришло. Мед-сестра сказала, что это привычное явление, ведь во мне уже полтора литра лишней для организма жидкости. Через минуту после посещения туалета процедура воз-обновилась, потом наконец-то закончилась, и никаких молниеносных неприятных перемен за этим не после-довало.
 Мой лечащий врач предупредил меня, что выбранное ими лечение неминуемо повлияет на сосуды, поэтому я, хоть и начала принимать некоторые препараты, пони-мала, что кое-чего мне не избежать. И это кое-что стало происходить через пару часов после процедуры. А сразу после неё я пошла в парк во дворе больницы «отды-шаться». Погуляла среди пальм, побродила по тропин-кам среди цветов, а когда решила, что хватит, меня и зашатало, в голове немного закружилось, но тут же всё пришло в норму, как будто ничего и не было. О тошно-те я даже не вспоминала. Хотя на тумбочке лежали мят-ные таблетки, но я ими практически не пользовалась. Мне что-то кололи на ночь и перед выпиской сделали два укола. Сказали, что тошнить не должно. И меня не тошнило.

 Мои дети приехали заранее, накануне выписки, даже успели сходить на море. А в субботу после обеда я уже ехала с ними в машине по серпантину из Сочи. Сын то и дело спрашивал, не тошнит ли меня от постоянных поворотов, но я чувствовала себя на удивление самой себе сносно, если не сказать нормально.
 Вечером мы даже сходили на море, вернее, съездили. Вода ещё и не думала остывать, но так как мой имму-нитет сейчас был на нуле, я просто посидела на берегу, пока дети плавали.
 Ещё через день к нам приехал Вадим – его накануне послали в командировку в Сочи, куда он вообще ездил довольно часто в течение всего года, иногда со своей женщиной Тамарой. Она, кстати, появилась у него по-чти сразу же после того, как я стала жить с Максимом. Что само по себе снимало с меня какую-то долю вины. Сейчас он был один, хотя я бы не прочь с ней познако-миться. В этом плане мне была очень близка по духу героиня фильма «Покровские ворота». Как бы мы не вели себя при разрыве отношений, мне всегда хотелось, чтобы у него появилась женщина, которая ему подойдёт больше, чем я. Потому что я, как мне всегда казалось, в чём-то для него «не дотягивала». Ему нужна была воле-вая и независимая женщина, с мнением которой он мог бы считаться. Я такой для него не была. Я просто роди-ла ему детей. И привлекала его как женщина – это было ясно. Но мне всегда казалось, что именно за это он ме-ня, вдобавок ко всем своим мужским чувствам, ещё и ненавидит. Поэтому все остальные мои женские начала, такие как внутренняя независимость, свобода волеизъ-явления и прочие высокие потребности были просто прижаты к стенке и не дёргались. В чём и моя вина бы-ла.
 Но я отвлеклась. Я об этом давно забыла. Он для меня сейчас просто отец моих детей, и это само по себе очень много.
 Так как Вадиму пришлось несколько раз проехать от Сочи до почти Джубгы, его путь неизменно проходил мимо моего дома, практически в ста метрах. Поэтому и я, и дети предложили ему остановиться у меня. Как бы то ни было, но мне было очень приятно побыть «преж-ним составом». Максим об этом знал и против не был.
 Приезд Вадима совпал с его днём рождения, поэтому на столе появился и торт, и вино, и что-то ещё вкусное из огромного пакета, который принесли он с Марком из местного магазина. Я конечно тоже постаралась как могла. Спали, как двадцать лет назад – Вадим с Мар-ком, я – с Ирой. Так что в этом плане ничего не поме-нялось. Только дети выросли.
 Через пару дней они все уехали. Уговаривать меня ехать вместе с ними было бесполезно — я чувствовала себя совершенно нормально, и в Воронеж ехать мне со-всем не хотелось – этот климат мне подходил гораздо больше, с его чистотой влажностью и ещё многим дру-гим. К тому же, мои контакты между курсами химиоте-рапии должны были быть сведены к минимуму, как и нагрузки. Хорошо, что все это, включая Максима, по-нимали. И хотя у меня ничего не болело, я почти всё время просто лежала в кровати, смотрела телевизор, чи-тала, писала вот эту самую книгу, начатую ещё в сере-дине лета, и незаметно для себя то и дело засыпала. Слабость была нешуточная.

 Через две недели после первого курса я уже чувствова-ла себя почти полностью восстановленной и вовсю гу-ляла по горам в поисках грибов. Люди корзинками та-щили их откуда-то с горы слева от моего дома, но я, сколько не высматривала, так ни одного хорошего и не нашла.
 Когда переходила горный поток, на противоположном берегу встретила двоих детей, мальчика лет семи и де-вочку лет четырёх – брата и сестру. Они, кстати, мне и посоветовали разуться, закатать джинсы и перейти по-ток босиком, а не по камешкам, как я собиралась пере-скочить. Девочка при этом важно и со знанием дела сказала, что иначе я обязательно свалюсь в реку и буду вся мокрая.
 Они подождали не без любопытства, пока я всё это де-лала, а потом также деловито спросили, куда я иду. Я честно призналась, что открываю охоту на опят, и кста-ти, — вы их здесь не видели случайно?
 Девочка шмыгнула курносым носиком, приподняла куртёнку и – о ужас! – поправила на поясе пристёгну-тый к детскому ремню зачехлённый кинжал. Я спроси-ла «настоящий?» «Это мне папа дал. На всякий случай»
После этого они вызвались показать мне их тайное ме-сто, где они с мамой два дня назад нашли очень малень-кие грибочки – но сейчас-то они наверно подросли, так что пойдёмте туда! Познакомились. Имена забыла, по-этому не пишу. Грибы нашли. После чего им позвонила бабушка и приказала идти домой. Мы были далеко от посёлка, но было видно, что для них подобные дальние переходы – совершенно плёвое дело. И никакие змеи им не страшны. Мы попрощались, дети ушли, а я ещё долго гуляла по склонам с трофейными грибами. Они, кстати, не были точной копией тех опят, которые росли в наших лесах, но я почему-то поверила осведомлённо-сти мальчика, который уверил меня, что они такие гри-бы часто собирают с мамой.
 Грибы оказались на редкость безвкусными, но я поду-мала, что если они даже и несъедобные, то мой орга-низм на фоне перенесённой недавно «ядотерапии» со-чтёт ниже своего достоинства реагировать на подобную мелочь.

 … После второго курса за мной на машине приехал Максим с Романом. Больше десяти дней я дома оста-ваться не могла – перед каждым следующий курсом я должна была сдавать в своей поликлинике несколько анализов, а на это тоже нужно было несколько дней.
 Назад возвращаться я уже решилась на поезде – Мак-сим рисковал потерять из-за отъезда несколько заказов, а сына напрягать поездками на машине я совсем не хо-тела, он был совсем ещё неопытным водителем.
 Курсы «химии» проходили по одной и той же схеме, но я стала замечать, что накануне каждого курса мои уплотнения давали о себе знать какой-то странной пульсацией. Как будто они чувствовали, что завтра их будут травить и старались навредить мне наперёд. К тому же я не чувствовала, как того ожидала, что они хотя бы уменьшаются. Интуитивно я уже была готова к скорой операции, но врач-химиотерапевт меня успока-ивал, говоря, что это вполне нормально и так далее. Накануне пятого курса, зайдя в его кабинет, я попроси-ла сделать мне УЗИ, высказав свои опасения насчёт возможного роста опухолей. И мои опасения подтвер-дились. «Отрицательная динамика», как сказал уже другой врач, который давал своё разрешение на прове-дение очередного курса. После чего меня пригласили на внеочередную для меня врачебную комиссию и из-вестили о том, что опухоли повели себя агрессивно и стали расти, поэтому необходимо сделать операцию уже сейчас, сразу после выходных.
 Отведённые ещё на два курса химии переживания по поводу операции сжались до двух с половиной дней, и я просто позволила себе тупо смотреть на облака, горы и думать «о вечном» — на всякий случай. Уставший организм сразу же пошёл на поводу слезливой женской психики и завернул ещё дальше, дойдя до желания сде-лать красивое фото на памятник. Хорошо, что продол-жалось это недолго, примерно полторы минуты. После чего я позвонила по очереди всем самым близким и по-просила их не переживать за меня, потому как уже устала от звонков и уверений в том, что «всё будет хо-рошо».
Ира уже взяла билет на воскресенье, чтобы во вторник самой ранней электричкой приехать уже из Шепси ко мне в онкоцентр Сочи. Максиму я дала решительный отбой, сказав, что ни при каких обстоятельствах я бы не хотела, чтобы он видел меня такой беспомощной. Сыну сказала то же самое. Поэтому оставалась только Ира.
 Погода стояла просто супер, начало зимы здесь никак не чувствовалось – небо чистое, солнце яркое, трава и деревья в больничном парке зелёные, а воздух пьяняще чист. Я уже не раз гуляла не только в больничном пар-ке, но и дальше на две-три остановки, чтобы самой убе-диться, что здесь нигде поблизости нет кладбища. По-тому что, согласно логической цепочке, которая вы-страивалась у меня в уме, когда при подъезде к больни-це сначала была остановка с магазином ритуальных услуг, а потом сразу церковь, после больницы должно было быть и кладбище, так же недалеко. Слава Богу, цепочка обрывалась на больнице, да и я была не из осо-бо впечатлительных.

 Томительное ожидание почти до часу дня, Ира не ест вместе со мной и вдвоём с девочкой с кровати напро-тив, с которой она уже успела подружиться, они под-держивали меня как могли. Девочке было всего два-дцать пять, и операция у неё была совсем лёгкая – уда-ление чего-то небольшого в профилактических целях. Её должны были оперировать после меня, но увезли пе-редо мной. И вернули на место очень быстро, что все-лило в меня дополнительное спокойствие. Хотя какое там спокойствие, скорее искусственное отупение.
Мне очень хотелось, чтобы всё уже побыстрее закончи-лось. Пошла в «сестринскую», спросила.
— Не волнуйтесь, Ваш врач просто отдыхает после трёх операций. Ваша — как раз после перерыва.

 Вот и за мной. Я непринуждённо говорю всем «пока», две женщины в возрасте крестят меня со своих крова-тей, хором напоминая не забыть прочесть молитву, за-ученную мною наизусть. В предоперационной на меня надевают одноразовые шапочку, рубашку и сапожки, и я уже жду момента «погружения», следя за тем, как к моей руке анестезиолог несёт какую-то трубочку или просто шприц – эта дилемма была последним, что я за-помнила прежде, чем погрузиться в темноту. Женщина -врач слева от меня напутственно сказала мне «всё бу-дет хорошо», мягко улыбнулась, а я ещё успела сказать ей «спасибо», хотя и не уверена, что сказала это слово до конца. А то было бы как-то некрасиво – я как будто и здесь мужчинам не доверяю, призывая женщину-врача – «спаси…»

 … «Выплёвывай, давай-давай, просыпайся. Ну вот, то-то же. Молодец. Как зовут? Сколько пальцев?»
— Анна. Пальцев три. Живу в России, президент — Путин, — уточняю я на случай, если они сомневаются в моей адекватности.
Меня перекладывают на каталку, из чего я делаю вы-вод, что всё позади, и даже тест-опросник я прошла успешно.
 А вот и знакомые двери, моё полотенце на кровати – ура три раза, я жива, а вот и знакомое лицо, голос – ура ещё раз – я перешагнула эту черту, и всё в порядке. И снова – в сон, какое блаженство, что они мне вкололи? Да какая разница – спи, кто-то как будто мне говорит это прямо в голову, — ни о чём не беспокойся. Успела отметить беспокойное лицо дочери, сказавшей, что ме-ня не было три часа. «Ну какие три? От силы полчаса», — подумала я, проваливаясь в сон.
…Трубка, которую я обнаружила у себя в районе левой подмышки, продолжала составлять мне компанию ещё три долгих недели – и через неделю, когда я уже была дома, а Ира уехала, и в поезде, и рассталась я с нею только за три дня до новогодних праздников, испытав настоящий прилив счастья от того, что хоть во мне и не хватает одной моей важной части тела, но гораздо более приятно, что в нём нет ничего чужеродного, особенно этой надоевшей трубки, через которую моя лимфа очи-щалась до тех пор, пока не стала прозрачной.
 Заканчивать начатое в Сочи пришлось воронежским врачам. Каждому приходилось объяснять, почему я то там, то здесь.
 Курсы химиотерапии операция не отменила, а только приостановила, и на пятый день нового года была назначена очередная, пятая, процедура.
 Здесь со мной уже никто не церемонился, и «набор удовольствий от ядотерапии» был мне выдан по схеме «пришла, легла, прокапали – встала через полчаса и ушла». Антиэметики, призванные защитить мой орга-низм от мучительных позывов к рвоте, мне уже не ка-пали, как это было в Сочи, а просто «подкололи» какое-то лекарство, а один из составляющих этой процедуры не капали совсем по самой простой причине – этого ле-карства в данный момент нет у них в наличии. «Но Вы не волнуйтесь – этот препарат для Вас совсем неважен, он просто сопутствует основному, самый главный пре-парат Вы получили». Просто и ясно.
 На фоне быстро набравшей силы рвоте и постоянного подташнивания (чего совсем не было от четырёх предыдущих курсов, прошедших в клинике Сочи) ко мне надоедливо часто приходили мысли, что я стала совсем лишней на этой огромной территории. Гнать эти чёрные мысли было очень трудно – они прочно и со-всем по-хозяйски сидели в моём подкошенном событи-ями последних трёх лет сознании, напрочь отметая уже вялые призывы откуда-то со стороны не поддаваться этому «чёрному напору», а помнить о том, что «всё это закончится, организм справится, всё потерянное найдётся, солнце светит, мир прекрасен, и вообще надо чаще думать о высоком и чистом…». Обычно на этой высокой ноте меня настигал новый приступ тошноты, который я слегка ослабляла мятными таблетками. Доро-гие уколы, призванные заставить мой организм забыть об этих позывах, прекращали своё действие через две-надцать часов, примерно восемь из которых приходи-лись на ночной сон, быстро заканчивались, так как Максиму приходилось колоть их мне два раза в день. Найти их было очень трудно, стоили они дорого, и по-сле двух упаковок я переходила на обычные мятные таблетки, уже с раздражением ожидая конца этого явно затянувшегося рвотного периода.
 Сильно пошатнувшееся финансовое положение слегка поправлялось помощью родственников. Никто не остался в стороне. Василий, старший брат, переслал мне деньги на карту сразу, как только узнал, что я в больни-це, на первом курсе химиотерапии; а в середине осени, когда я между курсами приехала домой, заехал Алек-сандр, младший мой брат, и во время чаепития вручил мне конверт от остальных. Перед самым Новым Годом сестра из Питера перевела мне на карту ещё одну сум-му. Я совсем была растрогана вниманием моих самых близких. Не говоря уже о детях. Больница – дело серь-ёзное, а такая операция – совсем дело серьёзное, и мало кто отважится решать свои жизненно важные проблемы со здоровьем совсем бесплатно. Вот и я не решилась. Поэтому мне перед самой операцией дополнительно увеличил вес моей карты ещё и Марк. Так что этот во-прос был у меня отчасти решён, как в Сочи, так и здесь.
 На всевозможные посещения врачей, сдачу крови по утрам и так далее меня неизменно возил Алексей, мой средний брат. Он настоятельно просил извещать меня обо всех возможных моих передвижениях, чтобы во-зить меня на машине, благо жил он со своей женой со-всем недалеко от меня. Как, впрочем, и старший, и младший. Дом, где мы с Максимом снимали квартиру, составлял с домами моих братьев небольшой, в преде-лах трёх кварталов, треугольник – до всех можно было дойти пешком не более чем за полчаса. Но по гостям мне ходить совсем не хотелось, и всё моё времяпрепро-вождение занимал телевизор, Интернет и небольшие походы по магазинам.

Глава V. Лёд тронулся. Добро пожаловать на льдину!

                Дома я хожу в косынке или лёгкой шапочке. Не то чтобы холодно голове без волос, просто не хочу каждый раз отворачиваться от зеркал, которые меня стали раздражать. Звонок телефона.
 — Мам, я пришла, спускайся.
 
 Я спускаюсь на первый этаж, чтобы открыть дверь Ире – домофон в нашей квартире отсутствует. Что нас устраивает – никто лишний не беспокоит. Ира преуве-личила – она только подходит к соседнему подъезду. У меня есть повод подышать морозным воздухом и по-тренировать иммунитет. Сразу идём на кухню – я толь-ко что сварила ароматный борщ.

 — Мам, а это что у вас такое? – Ира кивает на бутылку красного вина, купленного мною три дня назад.
 — Это я себе купила. Принимаю как лекарство – по тридцать грамм в обед. Тебе налить? – Я уже иду за вторым бокалом, но она меня останавливает.
 — А ты где его купила и за сколько?
 — Не волнуйся, купила в Ашане, вино из Абрау-Дюрсо, а им я доверяю.
 Уговаривать я и не думала, просто налила себе на до-нышко полсантиметра.
 — Судя по порции, ты уже раз пять с ним пообедала.
 — Четвёртый день подряд. По тридцать грамм в обед и по двадцать на ужин. Я спиваюсь. Вошла во вкус.
 Мы уже вовсю веселились над моим «пристрастием», пока Ира пыталась прочесть мелкий шрифт на бутылке о пользе и вкусе сия продукта.
 — Мне мой врач сказал, что красное вино мне сейчас совсем даже не возбраняется, а наоборот, нужно в ма-леньких дозах для поднятия гемоглобина. Тем более, что мясо я почти не ем. Так что эту бутылку я думаю прикончить месяца за полтора.
 Ира после обеда садится за мой ноутбук и работает, по-ка я, растёкшись на диване, полностью растворяюсь в горячих ток-шоу, держа себя в курсе самых последних новостей. Эти новости полностью завладели моим вниманием в последнее время, и я очень рада этому – я ценю вновь проснувшийся во мне интерес к происхо-дящему в мире.
 С удовлетворением отмечаю в очередной раз, что моя дочь стала спокойнее и даже немного радостнее. Уже нет тех постоянных испуга и затравленности, которые раньше были в её глазах. Когда она почти всё время была как будто настороже, ожидая беды, не зная с какой ещё стороны. Я и сама через это прошла. Но то я – сколько мне, и сколько – ей. Бесконечно давящая жа-лость к её страданиям накладывалась на свои собствен-ные и усиливалась чувством полной безнадёжности из-за неспособности получить помощь извне. А сейчас я поглядывала на выражение её лица и видела явные пе-ремены – заинтересованность в том, что она делает, ин-терес к внешнему миру. И хотя её суждения и взгляды стали немного жёстче и категоричнее, я не спешила, как раньше бывало, пререкаться с ней – она имела право судить строже тот мир, который так беспощадно обо-шёлся с ею самой. Мы уже давно не были на поле брани того «мира», под сводами которого уживались вместе такие скользкие, обтекаемые и противоречивые прави-ла, но раны от этих «боевых действий» давали о себе знать время от времени.

 — Ира, я хочу сходить с тобой и папой к Вере. Прямо вот в это воскресенье.
 — Мама, — Ира испуганно поворачивается в сторону дивана, — давай пока не сейчас. Ну посмотри на себя – ты очень неважно выглядишь, извини конечно за пря-моту. Пусть хоть волосы немного отрастут, что ли…
 — Волосы?! Ты смеёшься?! Они ещё год будут отрас-тать. И этот маленький сантиметр наверняка выпадет перед шестой «химией». Сейчас зима, и мой парик под шапкой совсем незаметен. Потерпят как-нибудь мой вид.
 Я смотрела на себя в зеркало, пока Ира удивлённо смотрела на меня, и чуть не плакала – чётко очерченные тёмные круги под глазами, взгляд не просто усталый – просто убитый, шапочка, уже два раза ушитая, всё рав-но упорно сползала на ещё более исхудавшее лицо, ко-торое к тому же ещё и приобрело какой-то желтоватый оттенок. «Совсем плохи твои блиндажи, и никакие подкрепления не помогают»
 В конце концов я уговорила её на моё присутствие в ближайшее их посещение Веры. Потому как меня уже больше не устраивало просто слушать Ирины рассказы о том, как Вера хорошо читает стихи Твардовского и Лермонтова, как подросла и как спорит с дедушками.

 До последней «схватки с болезнью» оставалось чуть больше недели, и я решила просто наслаждаться тем, что меня уже не тошнит и не шатает. Так постепенно я подобралась к освоению «врученной» мне чуть более трёх лет назад судьбой «системы градуирования при-внесённых и унесённых человеческих ценностей, осно-ванной на методе поглощения одного другим». Сейчас на первом месте у меня стояло моё здоровье, — мне оно ещё было нужно, мне с ним ещё идти на, возможно, следующие битвы. А то, что судьба никак не желает по-ка терять меня из зоны своего повышенного внимания, сомневаться не приходилось. Но очень хотелось. Воз-можно, я так и не научилась молиться и выпрашивать у Бога смягчения наказания или испытания — я уже не знала, как мне называть тот путь, по которому мне пришлось пройти, захватив для компании ещё несколь-ко дорогих мне персонажей. То, что это я просто попа-лась им под ноги на их пути, мне в голову никак не хо-тело идти. Ведь это мне жизнь много раз подавала толь-ко мне понятные знаки, подготавливала и предупре-ждала, говорила со мной на языке сновидений и неяс-ного предчувствия беды, чтобы не тащить меня, прере-кающуюся, а наблюдать, как смиренно я по нему иду. Ну вот я и смирилась. Ну вот и осознала, что я – всего лишь человек, даже — вторая (может, улучшенная) ко-пия человека, и что по этой самой земной причине ни-чего в этом мире я контролировать не могу. Не то что чью-то жизнь, но даже и свою. Дети выросли, и мне уже было отведено «льготное время» для их воспитания. И им не хватило любви и примера такой любви. Хотя и этого мне знать не дано. Сколько мне дали, столько и я дала.

 Я стала очень сентиментальной. «Ничего, — говорила я себе, успокаивая себя же, — это как раз к концу жизни так бывает».

 — Дорогие мои! Будьте всегда здоровы и никогда не унывайте! Помните о том, что есть те, кто вас любит и кого любите Вы!
 Это Елена Малышева сдёрнула тёмное покрывало с моего не туда зашедшего потока мыслей и направила его в светлое русло, появившись в первом же кадре только что включенного телевизора. Я так тщательно собиралась на свидание с Верой, что даже забыла хотя бы для фона включить телевизор. Увидела пульт в большой косметичке и вспомнила про него. «Это зачем же я его туда положила вчера?..» «Ничего, бывает и ху-же», — пронеслось как ветер в голове. 
 Голова-то как раз выглядела сейчас не очень. Парик «а ля сеновал» моему бледному лицу уже не шёл, так как попросту свалялся от долгого пребывания под косын-кой, завязанной на цыганский манер – назад. Но только так я сейчас могла отвлечь встречные взгляды от серой пакли вместо волос. Немного прибавило живости масло для волос, но я всё равно была близка к тому, чтобы во-обще пойти в одном платке. Так хотя бы естественно. В это время затренькал телефон – к дому подъехал Вадим.

— Мам, тебе лучше бы просто в платке было, — сказала Ира, усаживаясь на переднее кресло рядом с Вадимом.
Мы забирали её от дома, а дом её — в десяти минутах от дома Сергея и его родителей. Никак не могу сказать «от дома Веры».
 Я ничего не ответила – очень хотелось сохранить со-стояние умиротворения, взявшееся у меня внутри прак-тически из ниоткуда, что называется, на ровном месте.
 Ира явно встревожилась от моего бетонного спокой-ствия и ещё несколько раз повернулась в мою сторону, но уже молча.
 Вадим припарковал машину у дома на углу, метрах в двадцати от дома Сергея, мы так же молча вышли и пошли к калитке. Услышав Верин голос, у меня от ра-дости сердце затрепетало как птица, вырвавшаяся из клетки.
Дверь во двор открыл Владимир Иванович. Поздоро-вался с нами, Вадим протянул ему руку, и они сразу же о чём-то стали разговаривать, как два старых приятеля. Меня это снова так обрадовало, что я не сразу поняла, что старательно чистившая от снега двор девочка – это Вера. Я думала, что это её соседка подружка, которая на три года старше её.
 
 — Верочка! Я тебя не узнала – ты так выросла! – Я по-дошла к Вере.
 
Ира уже стояла рядом, с ожиданием смотря на Веру, но она продолжала своё занятие. Снега рядом было много, целый сугроб, я сказала об этом Вере, но она или не по-няла намёка или просто не стала реагировать.
 — Да Вы меня просто давно не видели. Но, вообще, я подросла, это Вы правильно заметили.
 Вера не отрываясь смотрела на всё выше и выше под-нимающийся от её взмахов снег. А меня вдруг зашата-ло, и в глазах на одну-две секунды всё померкло. Уси-лием воли я перевела взгляд на небо в одну точку и со-средоточилась. Всё прошло. Сзади меня вдоль бордюра стояла небольшая скамейка, и я поспешила присесть на неё.
 Веру нам всё-таки удалось разговорить, и этому помог-ла вышедшая из дома Галина. Сначала Вера нам стара-тельно, но всё как-то тише и тише рассказывала стихи Твардовского, потом я ей читала на память стихи Лер-монтова — «На севере диком…», «В минуту жизни трудную…» и конечно же «Белеет парус одинокий». Вера то убегала куда-то за дом и пряталась за сугробом снега, прося при этом не беспокоить её, то вообще ушла в дом «погреться», и потом вышла вместе с Сергеем, но в конце всё-таки присоединилась к нам в беседке, села рядом с дедушками, Владимиром и Вадимом, и налила себе в стаканчик кипятка, бросила туда пакетик чёрного чая, — «ну где он тут, — вот все зелёные!», а мы с Ирой уже к тому времени по второму стакану как раз зелёно-го пили. На столике в тарелках лежали самые разные шоколадные конфеты и печенье. Вера ничего этого не ела, но с удовольствием выпила ещё и горячего молока. И прижалась в дедушке, к Владимиру Ивановичу. Он обнял её за плечи, укрыл принесённым Галиной пле-дом, и она притихла.
 В общем разговоре главную роль играла конечно же политика – Украина и Сирия. Мы же, три женщины и ребёнок, старались не мешать мужчинам разбирать во-енные вопросы. Говорили о Вериных привычках, вред-ных, в основном – Вера стала облизывать губы, поти-рать глаза. И то, и другое было и у меня в детстве, и у моей дочери. «О, так вот от кого это!» – Галина рассме-ялась, а Вера удивлённо посмотрела на Иру, потом на меня.
 «Может, её это удивляет? Ну то, что она переняла наши привычки? А вдруг они ей внушали раньше, что мы ей не родные?!» Господи, куда меня заносит! Взгляд как взгляд, а удивляться и мы сейчас можем на каждом ша-гу.

 Перед уходом Вера зашла с Галиной в дом и вышла от-туда с пакетом дорогих конфет. Подошла по очереди к Вадиму, Ире и ко мне, быстро положила в руки по не-сколько конфет и, засмущавшись, со словами «всем по-ка» направилась к ступенькам в дом. Галина её догнала, развернула лицом к себе и сказала:
 — Вера, это некрасиво — ты это понимаешь?
 Вера слушала, быстро переводя взгляд с окна дома на Галину. Я в окне никого не увидела, но мы все догада-лись, что она высматривает Сергея.
 — Иди и попрощайся как положено.
 Вера подошла к Вадиму, позволила себя обнять, но по-том всё-таки протянула руку для сухого пожатия. Нам с Ирой достались только пожатия, а когда я попыталась её обнять, вырвалась и убежала.
 Мы поблагодарили за тёплый приём, попрощались и ушли. Владимир Иванович проводил нас за калитку и когда Вадим с Ирой ушли вперёд, сказал:
 — Вы не огорчайтесь, она привыкнет, всё наладится.
 — Да, спасибо. Но Вера так и называет Иру по имени-отчеству.
 — Да всё наладится. Не берите в голову.
 — До свидания. И ещё раз спасибо.
 Когда сели в машину, Ира спросила, о чём мы разгова-ривали с Иваном Ивановичем.
 — Мам, да не будет она пока вести себя так, как ей хо-чется. Ты видела, куда она поглядывала время от вре-мени? На окно на втором этаже. Она ведёт себя так, как ей велит Сергей. И не надо ставить её в неудобное по-ложение. Я видела её взгляды на меня – она смотрит с тоской, видно, что она скучает. Но я же держусь. Пусть пройдёт время. Я не могу сейчас рисковать.

 Ира с отцом продолжали так же уже спокойно посе-щать Веру каждое воскресение. Установленное судьёй время с десяти до двух общими усилиями было сжато до интервала с половины одиннадцатого до примерно половины второго или даже до часу дня. Этого време-ни, как оказалось, вполне достаточно для матери и ре-бёнка, если поставить их на «арену правосудия». Ко-нечно, судья великодушно дала в конце разъяснения, что в это время мы можем посещать кафе, детские раз-влекательные центры, магазины и прочие детско-родительские радости. Как мило. Женщина вынашивает под сердцем дитя, рожает его, иногда чуть не умирая во время родов, одна встаёт к нему по ночам, прилагает все усилия, чтобы отец ребёнка хоть каким-то образом начал проявлять себя по отношению к ребёнку как отец, старается привнести в жизнь ребёнка как можно больше любви, дать чувство твёрдой почвы под ногами – «чем больше людей её любят, тем спокойнее и радостнее бу-дет её жизнь (слова Иры)». Эти люди находятся, и не кто-нибудь — самые близкие родственники ребёнка. Но им нужен только ребёнок. И тут уже не до любви. Тут уже битва. Как битва гладиаторов – на арене, со многи-ми зрителями, с клоунадой в перерывах, с судьями и прочими вершителями человеческих судеб. Мама здесь – лишний элемент, она для них не желательна ни в ка-честве зрителя, ни вообще в каком-либо другом каче-стве. Она просто родила, ей сказали «спасибо»  и сказа-ли «пока», вычеркнув её из жизни ребёнка. Вот такая проза жизни. Всё остальное не имеет, оказывается, ни-какого значения и веса. Ни разорванная природная связь матери и дитя, ни слёзы, ни ломаная психика ре-бёнка. Пусть всё горит огнём, горит всё и все. Так им лучше, так им нужно.
 … Я больше не хочу лезть в этот костёр. Пусть пепел этого костра ляжет туда, куда нужно. Но и ненавидеть я никого не хочу. Разве можно погасить один огонь дру-гим огнём?
 Да, действительно, пусть пройдёт время. Моя дочь пра-ва. Самое главное есть – и мама, и ребёнок видят друг друга, убеждаясь каждый раз, что они живы и здоровы. Я же увеличила выделенное мне нашим правосудием время общения с внучкой вдвое, и каждое второе вос-кресенье калитка ставшего для нас «почти гостеприим-ным» дома была открыта и для меня тоже.
 Мы обходили стороной темы номера телефона Веры, точного адреса учреждения, в котором учится уже вто-рой год Вера – мы понимали, что они знают о том, что всё это нам известно, но не хотели запускать ту непо-нятную пока ещё для нас цепочку их умозаключений, который мог бы спровоцировать их на какие-то подоб-ные недавним действия. Телефона Веры мы, правда, не знали, но даже если бы и знали – что бы это дало? Их настораживает любое наше движение, и что их встре-вожит и в какой момент, нам было неведомо. И мы научились обходить в разговоре скользкие темы, тем более, что по поведению Веры мы могли судить, что ещё далеко не пора что-либо обсуждать. Она как бы го-ворила нам, что любит, помнит и скучает – взглядами тайком, глазами, полными детской непосредственной любовью, но словами говорила обратное, нарочито те-атрально, неизменно обращая взгляд затем или к Га-лине, или к Владимиру Ивановичу.
 Я успевала сказать ей, когда удавалось её обнять, что мы все её очень любим, что всё будет хорошо, и чтобы она была храброй как волк, осторожной как тигр и хит-ренькой как лисичка. Она же делала вид, что вырывает-ся. Ира не рисковала, и их прощание ограничивалось в лучшем случае рукопожатием, о котором Вере напоми-нала Галина.





Глава VI. Последний забег

                Время для меня как будто замедлилось. Тя-нулись бесконечные скучные дни. После последнего, шестого, курса химиотерапии через три недели к моему лечению подключились «лучи», то есть лучевая тера-пия. Я уже знала, что это просто цветочки по сравне-нию с «химией», но с удивлением для себя обнаружила, что от моего природного оптимизма если и оставались ещё полгода назад какие-то крохи, то и они были расте-ряны. Словами можно было сказать, что всё уже скоро будет позади, можно будет расслабиться, но мой орга-низм мне настойчиво твердил, что он бесконечно устал, и обычный отдых в виде валяния на диване ему сейчас крайне противопоказан.
 Я позвонила Саше, напарнику по работе, и возвестила о том, что моё лечение «позавчера было закончено», и что я со следующей недели выхожу на работу. После разговора сама удивилась тому, что сказала и внутренне сжалась от предстоящего разговора с Максимом.
 Вечер не обманул моих предчувствий. Сначала были сделаны круглые глаза, потом он решил, что я пошути-ла, потом сказал, что он, наверное, до сего дня жил с терминатором, который восстанавливается по одному нажатию тайной кнопки. Потом, когда понял, что я не шучу, посыпался шквал слов на букву «д» (примерно два раза), потом пошли слова на букву «не», а именно «ты не понимаешь…, ты наверно думаешь…, я не раз-решаю…, я не позволю…» и далее в том же духе. Когда все приличные слова на букву «не» закончились, я по-дождала контрольные десять секунд и стала быстро (чтобы не успел ничего сказать, пока я его перебиваю) произносить заранее заготовленные фразы о вреде внутреннего дискомфорта, граничащего с депрессией. О том, что у меня, по моему мнению, она уже давно цветёт внутри буйным цветом, я позволила себе не озвучиваться, одновременно подводя его к мысли о том, что рядом с ним – слабая, но ни под каким ветром не ломающаяся женщина. Я была согнута, но мне пора разгибаться. И я постараюсь не упасть. А закружится голова – так ты же рядом. Потом был пятиминутный отказ от ужина, потом сам ужин. Потом собственно первый спокойно-радостный сон, которому предше-ствовали мысли о том, что если мой организм внушил мне мысли о работе, несмотря на то, что я ещё вчера возле ванной чуть не упала в обморок, удержав созна-ние усилием воли, то для нас ещё не всё потеряно. Бу-дем клин клином вышибать. А если я разлягусь на ди-ване, то организм получит стойкий и уверенный сигнал о том, что всё ну очень плохо – ядов нет, радиации то-же, а она валяется, лёжа на боку, ток-шоу одно за дру-гим смотрит, как будто в вуз на политолога поступать хочет. Да гори оно там всё синим пламенем. Это, кста-ти, не я сказала, а мой организм, потому как ему теперь подавай только положительное и безфейковое.

 Все предпринятые мною за последнее время действия продолжали оправдывать себя и радовать меня с незна-комой прежде силой. Меня радовала работа, меня радо-вали красивые облака, заход солнца, отражающегося в люстре моей комнаты сразу двадцатью шариками, радо-вал даже шум машин на окружной дороге, куда выходят наши окна. Как будто во мне внутри зажгли маленькую спичку, и она горела и горела, и не хотела гаснуть. И эта радость не была осознанной, когда в горькую мину-ту заставляешь себя думать о том, что всё хорошо на са-мом деле, и понимаешь это умом, а сердце тоскует. Сейчас было всё наоборот – мне просто было по-новому хорошо, как будто с меня сняли воздухонепро-ницаемую плёнку.

 С тех пор, как я вернулась домой после операции, я ре-гулярно посещала ближайшую ко мне церковь. Каждую третью субботу я приходила туда в полвосьмого, стояла службу, исповедывалась и причащалась. Принимавший исповедь молодой батюшка был давно осведомлён «о моих печалях» — осенью, когда я между курсами при-езжала на несколько дней домой, я уже приходила сюда и получила благословение на операцию, молитвенную поддержку и несколько простых и полезных советов. И сейчас я стояла почти в центре многочисленной толпы, повторяла за хором слова молитвы и моё сердце пере-полнялось спокойствием и умиротворением.
 После исповеди и причастия я подошла к женщине, вытиравшей около свечей. У меня давно зрело странное даже для меня желание.
 — Простите, можно мне Вас спросить?
 Но у неё в это время завибрировал в кармане передни-ка телефон, и она, извинившись, быстро в нескольких словах ответила, решив какой-то церковно-бытовой во-прос. Это придало мне уверенности.
 — Вы что-то хотели узнать?
 Пожилая женщина с некоторым удивлением смотрела на меня.
 — Да. Вы уж меня простите, не сочтите за наглость, но мне очень хотелось бы как-то помочь в уборке церкви.
 Я не решалась открыто говорить о том, что пол ещё пе-ред началом службы был грязен и не подметён, а на подсвечниках проглядывали отпечатки пальцев. Мне очень не хотелось, чтобы эта милая женщина подумала, что я недовольна чистотой в храме – сюда приходят прежде всего для очистки души, а не как в музей. Но женщина нисколько не обиделась.
 — Но это не ко мне. У нас есть старшая, но она будет только завтра.
 Потом помолчала и добавила:
 — Да у нас здесь хватает рабочих рук, – женщина очень приятно улыбнулась, как будто извиняясь, и до-бавила:
 — Спасибо за предложенную помощь, но в любом слу-чае на это требуется благословение батюшки. Здесь всё не так просто.
 Потом посмотрела на мою открытую сумку, из которой выглядывала пара синих хозяйственных перчаток, сал-фетки и флакон с ароматной жидкостью для мытья по-лов. Ещё раз с улыбкой посмотрела на меня и, изви-нившись, ушла.
 Я тоже шёпотом попросила прощения у иконы всех святых, что не удалось оставить свой маленький след в этом благословенном помещении.
 Выйдя из церкви, я подошла к батюшке, о чём-то ве-дущего беседу с другим батюшкой. Поздоровалась, также предварительно извинившись.
 — Здравствуйте, здравствуйте! Как у Вас дела? Я пом-ню о Вас. Как Ваше здоровье? Мы вот тут как раз гово-рили о здоровой еде…
 — …о баранине, — подсказал его такой же, как и он сам, приветливый собеседник.
 — Ну да, о баранине, очень вкусная полезная еда, надо только правильно приготовить. Верно я говорю?
 Я уже незаметно легко добавилась к их диалогу, как будто встретила давних приятелей.
 — Не могу с вами согласиться. Я не люблю баранину. Но наслышана хорошего. Это очень жирная еда, мне этого нельзя. Вы, наверное, просто сильно проголода-лись. Я вот только за одну службу и исповедь так уста-ла, а как вы целый день…
 — Да мы уже привыкли. С Божьей помощью и с Его благословения всё легко. Ну а как Вы-то? Я молился за Вас. Операция уже была?
 — Неужели Вы меня помните? У Вас столько прихо-жан!
 — Ну, может, не всех, но Вас помню. Вы только за внучку не переживайте, поверьте, всё встанет на свои места, всё будет хорошо.
 — Спасибо Вам. Операция прошла в декабре. Там, в Сочи, рядом с больницей, есть церковь, и оттуда ба-тюшка приходил, как раз через пару дней после моей операции. Я и там причащалась.
 — Очень хорошо. Молитесь. Благослови Вас Господь.
 — Благодарю Вас. Я пойду.
 — С Богом, и будьте здоровы.
 — До свидания. Всех благ Вам!
 Пока мы говорили, у моих ног усиленно тёрлась се-ренькая кошечка, выгибаясь и сладко мяукая. Проводи-ла меня до ворот церкви, повиляла хвостиком и побе-жала к тому же месту.
 «… Как добры люди и животные!», — подумалось мне словами Герды из «Снежной королевы». И кто бы сей-час посмел мне сказать, что это совсем не так, или не совсем так? Это так!


Глава VII. Обманутые надежды

                К морю в этом году мы приехали раньше обычного – в самом конце мая. Вопреки нашим ожиданиям, было ещё достаточно прохладно. Но для меня это было самое подходящее время, и мы могли це-лый день дышать свежим морским бризом на берегу ещё совсем холодного моря. Я легко переносила про-хладную воду, но иммунитет мой был ослаблен, а бо-леть мне совсем не хотелось. Поэтому я, как и Ира, про-сто лежала на берегу под зонтом. Ира ловила первый загар и от зонта держалась подальше.
 Море не нагрелось ни в первую неделю нашего пребы-вания, ни во вторую. Удивительно, но дети как будто не замечали этого и весело барахтались в воде возле бе-рега. Взрослые грели животы и спины и в воду заходи-ли только для того, чтобы вытащить наконец своё чадо для следующей укрепляющей процедуры – прогрева-ния. Какое-то время чадо дрожало под полотенцем, по-том взрослые обкладывали его тёплыми камешками, но недолго — и снова в бой с холодной волной.
 Отдыхающих было совсем мало. Не добавилось их в количестве и в конце третьей недели. Море как будто проявляло солидарность с бушевавшей по всему миру стихией в виде длительных дождей тем, что просто не хотело греться. Зато дождей здесь, как ни странно, весь июнь не было. Для меня эта погода была как под заказ. Ира же явно была огорчена. И тем, что солнца было не-много – всё чаще по небу гуляли дождевые облака, и тем, что дождь проливался где-то не у нас. У нас только брызгал чуть-чуть, и в настоящий превращался минут на пять, не более. Ещё через пять минут от него и следа не было. Но мы уже отдыхали дома, вернее, отдыхала я, а Ира «удалённо» работала на моём ноутбуке.

 … К Вере уже три воскресения подряд ходит один Ва-дим. Накануне и перед самой встречей Ира подолгу разговаривает с ним по телефону, обсуждая предстоя-щую встречу. На нём лежит сейчас отдельная миссия – он должен был как-то уговорить их отпустить к нам Веру. Мы ведь уже нормально общались, и причин для дальнейшей напряжённости в наших отношениях, как нам казалось, не было.
 Было около одиннадцати, Вадим должен был уже быть на свидании с Верой. Ира позвонила, не дожидаясь звонка от отца. Вадим коротко ответил, что он «уже здесь, я сам перезвоню, всё расскажу»
 Мы в это время возвращались с пляжа по «нижней до-роге», как мы её теперь называем. От нетерпения Ира прибавила шагу и ушла далеко вперёд, как будто от её скорости что-то там зависело.
 — Ира! – окрикнула я её, — ключи-то всё равно у ме-ня!
 Но я понимала, что она мне ничего не ответит – Ира в минуты томительного ожидания не выносила никого рядом с собой. И меня она, наверное, сейчас просто не слышала и даже не хотела слышать.
 Я всё-таки догнала её, и в это время позвонил Вадим.
 Моя немедленная просьба включить громкую связь осталась без внимания. Ира остановилась у «первой шелковицы» и сосредоточенно слушала Вадима. Судя по её выражению лица, ничего обнадёживающего он ей не говорил в это время, а по её коротким «вставкам» я с ужасом понимала, что произошло что-то нехорошее.
  У меня бешено колотилось сердце – перспектива ока-заться на тех дальних рубежах, где мы были совсем не-давно, пугала меня не меньше, чем Иру. А она была очень встревожена.
 В конце концов они завершили свой разговор, и Ира мне вкратце (хотя я её просила подробно) рассказала, что там произошло.
 Всё было вначале как обычно, и ничего не предвещало сбоя в налаженном огромными усилиями если не взаи-мопонимании, то хотя бы терпимости в отношениях между сторонами. Я невольно перехожу на военно-полевой стиль, потому как наши отношения мне сейчас напоминали именно затишье в боевых действиях. Хотя ждали мира.
 В какой-то момент Вадим затронул тему того, что «мы уже нормально общаемся, и может вы отпустите Веру к маме на море» и так далее. Владимир Иванович сказал, что это не они с Галиной решают, а Сергей, и об этом надо говорить с отцом Веры, а не с ними. Вадим подо-шёл к Сергею и попытался то же самое сказать и ему. На что Сергей ответил категоричным «нет». Вадим со-рвался и допустил, на мой взгляд, ошибку. Он сказал ему то, чего никак нельзя было говорить. В ответ на слова Сергея о том, что «Вы же видите, что она к вам ко всем относится, мягко говоря, натянуто», Вадим пари-ровал ему тем, что «Вера, когда тебя нет рядом, и она знает, что ты её не видишь, ведёт в отношении нас себя совсем по-другому, и это видно не только по её взгля-дам, но и по словам, и по действиям»
 Судя по всему, он сказал что-то ещё, чего мы не знаем. Знаем лишь то, что Вадим развернулся и пошёл к выхо-ду, попрощавшись с испуганной Верой, но за калиткой его нагнал Владимир Иванович и попросил не прида-вать серьёзного значения реакции Сергея и не говорить об этом Ире. «Ире лучше не знать об этом инциденте, не говори ей ничего»
 Конечно же, Вадиму пришлось всё это рассказать Ире. Мы не питали большой надежды на то, что они отпу-стят Веру к нам, иначе для чего бы эта вся их борьба была ими затеяна.
 От обеда Ира отказалась, посидела немного за моим ноутбуком и ушла на море. Я днём предпочитала отси-живаться дома, пережидая уже начавшуюся жару.

 
Глава VIII. Кому нравится запах герани

                Через несколько дней Ира уехала в Воро-неж – кроме свидания с Верой, у неё были дела, кото-рые невозможно было решить дистанционно.
 
 На встрече Ира не стала возобновлять проигранную Вадимом попытку забрать Веру на море. Она просто сказала ей, что очень хотела бы поплавать с ней на море вместе. Вера не ответила ничего – или была проин-структирована, или сама понимала, что её ответ ничего не будет значить. Но они уже побывали, как оказалось, на море в Анапе, где Вера получила мастер-класс по рисованию.
 Ира привезла на телефоне фото её картин, и без лож-ной скромности можно было сказать, что у Веры несо-мненный талант.
 Я же заметила у неё чуть позднее, когда приехала в Во-ронеж в июле, и мы с Ирой уже вместе пришли к Вере, ещё один талант. Вера очень красиво и свободно выра-жала свои мысли, используя совсем несвойственные её возрасту слова и выражения. Читала нам стихи, хотя и без особого выражения, пересказывала сюжеты про-смотренных фильмов, в деталях и во всей красе. Нас с Ирой это очень радовало. Было видно, что Вериным талантам нет преград для роста. Кроме одной – отсут-ствие мамы.
 Тревоги и сомнения насчёт Вериного воспитания по-степенно слабели. Напряжение тоже стихало. Сознание неотвратимости всего происходящего слегка усыпляло. У нас не было ни одного козыря, который бы помог нам вырвать этот цветок с этой почвы – они регулярно удабривали и рыхлили эту самую почву. Я же понима-ла, что этому цветку всё же не хватает самого главного – воздуха и твёрдой опоры, потому что именно мама даёт ту незримую защиту, которая помогает ребёнку чувствовать себя в безопасности, даже если мамы в данный момент нет рядом. Она скоро будет, она уложит спать и ласково погладит по голове.
 Как передать ей нашу любовь, как объяснить ей, что мама очень любит её? По её отношению к нам видно, что идёт со стороны окружения Веры отрицательный настрой на нас. Хотя внешне и Галина, и особенно Вла-димир Иванович были подчёркнуто любезны с нами со всеми, и каждый раз уже, приходя к ним домой, мы могли рассчитывать на чаепитие с пирожными, конфе-тами и пирожками. Но это всегда было только у них во дворе, в комфортной беседке с диваном и креслами. Га-лина рассказывала о своих цветах – в основном, это ро-зы и комнатные растения, окружающие бассейн со всех сторон.
  Мне понравился запах листьев одного растения, напо-минающего герань, и я в этом призналась Вере. Ира, стоявшая рядом, сказала мне:
 — Мам, а ты знаешь, что бытует мнение, что это не со-всем хорошо, когда нравится запах листьев герани?
 — А мне нравится. Он напоминает запах хризантем, запах осенних листьев, влажной земли, и это самый растительный запах. 
 — Но ты хоть молчи об этом, никому не рассказывай, — попросила она.
 Галина, наверное, всё-таки услышала наш разговор, так как была недалеко. Сразу после этого она подошла к этому цветку и сказала:
 — Он очень красиво цветёт – на нём столько малень-ких цветочков, весь бывает обсыпан. И он уже приго-товился цвести. Возьмите его себе, я вам его отдаю.
 Я опешила. Ира тоже смотрела то на меня, то на Гали-ну.
 — Спасибо! Я не откажусь!
 Но тут подошла Вера:
 — А я не хочу его отдавать! Отдай лучше вот этот!
 Вера подала ей другой цветок, поменьше и без призна-ков готовящегося цветения.
 — Нет, дорогая моя! Мы отдадим Ане именно этот цветок!
 Вера немного засмущалась и поспешила пойти на по-пятную:
 — Ну ладно! Я же просто пошутила!
 Я немного растерялась и не знала, как поступить.
 — Да мне и этот цветок нравится. Он ведь нескоро за-цветёт, может, как раз к моему следующему приезду. А этот будет цвести точно без меня, и его только Максим будет видеть. Я-то на море буду.
 — А он уже не сегодня-завтра зацветёт, так что успее-те, — сказала Галина, поворачивая цветок то в одну, то в другую сторону и откровенно любуясь им.
 — Да-а?! – растерялась Вера, — ну вот…
 — Вера, посмотри, сколько их у тебя, этих цветущих и нецветущих!
 — Я пошутила. Вы что, не понимаете, что ли, никто, да?!
 Цветок перекочевал в мои руки. Я нашла в этом доб-рый знак.
 Только сейчас я услышала звук льющейся воды – это Сергей вышел поливать газон. Рядом с газоном лежало несколько больших мешков с купленным грунтом для растений. Здесь всё дышало заботой о земле, о растени-ях. Я подумала, что в таких руках и Вере безопасно.

…Значит, это судьба у нас такая – у Веры, у Иры, у ме-ня. Может, она просто смягчила какой-то более силь-ный удар? Как в сказке «Шиповничек». И я правильно делаю, что благодарю Бога за всё, что Он мне посылает?

 Несколько раз я пыталась уговорить Марка приехать вместе с нами к Вере. На что он мне сказал:
 — Эти люди вас всех чуть не свели в могилу своими судебными травлями, а тебя ещё и чуть не посадили в тюрьму! Ни за что — просто так! Потому что они все суды до вас проигрывали, и просто решили отыграться на вас! Иру пытались упрятать в дурку! Я понимаю, что вы хватаетесь за любую возможность увидеть Веру, но я никак пока не готов участвовать в этом вашем шоу. Де-лать вид, что ничего не было, как вы это, как я пони-маю, делаете, терпеть, как ребёнок называет маму по имени-отчеству. Да я просто не сдержусь. Нет, я не пойду. Пусть отдают ребёнка матери! И то, что они де-лают сейчас, — я имею в виду то, что они настраивают Веру против вас всех, а вам улыбаются, — как это мож-но расценить? Вы ходите в логово неизвестного вам зверя, и что они могут сделать в какой-то момент, вы не можете даже предположить! Вообще, как всё дальше-то будет? А? Не знаешь? Конечно, нет! Они потешаются над вами, а вы как будто не видите этого! Они поло-вине города чем-то насолили, никого не боятся, а вы туда ходите…
 — Марк, а что нам ещё делать?
 — Да ничего – ходите, пока пускают, — на два тона тише сказал Марк.

 Разговор происходил, пока Марк вёз меня на вокзал, летом, когда я приезжала на несколько дней. Он просто не умеет притворяться, не умеет лицемерить, никогда этого не умел. Лучше смолчит, не скажет ни слова. Он просто не сможет быть неоткровенным. Я гордилась тогда своим сыном. И сейчас горжусь. У него есть все самые ценные для меня качества как мужчины. «Уж он-то не ошибётся с выбором, с его чутьём на людей»

   
Глава IX. Мамма миа!

                Однажды глубокой ночью меня разбу-дил громкий и эмоциональный разговор моей дочери за стеной другой комнаты. Я даже не сразу совсем проснулась, так как этот разговор был необычным – она разговаривала на итальянском, очень быстро, и с кем-то явно ссорилась. И тогда я уже окончательно проснулась и поняла, что это не сон про двух итальянцев, а реаль-ность. Меня это очень озадачило. Вот когда я пожалела, что самоучитель итальянского так мною и остался недоученным. Кое-что я понимала, но уж очень быстро она говорила. Паузы были длинными, он ей тоже что-то долго говорил, потом смех, и разговор перешёл уже в другое русло — игриво-подтрунивающее, судя по ин-тонации Иры. Разговор длился по крайней мере полча-са. Я потом зашла к ней в комнату и спросила, с кем это она так эмоционально разговаривала.
 — Да совсем и не эмоционально. У них так и разгова-ривают по телефону. А с кем, это я тебе говорить не со-бираюсь. Это неважно.
 — Ничего себе неважно! Разбудила меня посреди ночи, загрузила мозги итальянскими восклицательными – и неважно!   

 Я ещё долго потом не могла уснуть, в голову лезли мысли одна бредовее другой. Несколько месяцев назад Ира летала в Израиль, и мне она тогда призналась, что они там встретятся с Филиппо, тем самым парнем, с ко-торым у неё весной две тысячи восьмого были непро-должительные отношения. Ира тогда мне позвонила и сказала, что они поссорились по телефону с Сергеем, он ей очень нагрубил тогда, и дело дошло почти до полно-го разрыва. И быстро нашла ему замену, может, в от-местку.
 Но зачем она поддерживает с ним отношения? Какой смысл во всех этих редких звонках? Хотя откуда я знаю – может, не таких уж и редких.
 И на следующий день я от неё так ничего и не доби-лась. Мало того – мои расспросы её очень напрягали. Что её так волнует? Они не виделись перед встречей в Израиле девять лет, и уж ни о какой большой любви протяженностью в это время не может быть и речи, тем более в условиях нашей войны.
 Успокоив себя тем, что мои дети-Тельцы (по гороско-пу) никогда не будут посвящать меня в свои сердечные тайны, а будут «бодать» свою ситуацию сами и без по-сторонней помощи, я решила больше не возвращаться к этой теме — это всё равно не принесёт никакого ре-зультата. Но меня напрягало то, с каким неустанным упорством Ира отметала всякие попытки со стороны парней завести с ней хотя бы разговор. Иногда доволь-но резко, хотя и не грубо. Один её вид внушал трепет у лиц противоположного пола.
 Моя дочь очень красива — узкая талия, фигурка прямо точёная, очень красивое лицо с большими каре-зелёными глазами, слегка волнистые тёмно-каштановые волосы немного ниже плеч – мужчины ломали шеи, чтобы посмотреть ей вслед. То же самое было и во Фло-ренции, когда она там училась и работала.
 Бабушка Ирины со стороны отца имела польские кор-ни, а дедушка был чистокровным евреем. Получалось, что в ней смесь из трёх кровей – польской, еврейской и русской с моей стороны. Красивый коктейль.
 Марк, в отличие от Ирины, которая очень похожа на своего отца, особенно в детстве, больше похож на меня и на прадеда со стороны отца, но тоже лицо не совсем русское. В общем, я, по всей видимости, мало вложила в своих детей генов моего рода. И как я не старалась проявить своё участие в их жизни, они всегда были от меня как-то отдельно, больше с отцом. Мне всегда каза-лось, что у них какой-то «тайный клан», в который я ни по каким меркам не могу войти.
 Примерно с такими мыслями я находилась весь после-дующий день, придя в итоге к заключению, что чем больше я стараюсь что-либо делать для своих детей, тем большее сопротивление получаю. Они как будто всё время отторгают меня, хотя я вижу и другое – как они меня любят. Особенно это показала моя болезнь. Марк был очень озабочен, постоянно консультировался с ка-ким-то своим другом из Екатеринбурга, врачом- анесте-зиологом, предлагал мне делать операцию в Израиле, сказал, что найдёт деньги, но я твёрдо отказалась. Я уже никуда не хотела ехать. Тем более будучи уверенной в том, что и в Сочи мне всё сделают не хуже. И в резуль-тате я действительно была довольна и отношением, и качеством.

 Дорога к тому дальнему пляжу, куда мы с Ирой ходим всё это лето, занимает у нас около получаса. Но это стоит того. Здесь практически никого нет, только чайки пугливо прохаживаются по кромке моря.
 Мы идем небыстро и Ира, обычно идущая впереди ме-ня метров на пять, сейчас держится почти рядом, при-держиваясь моего шага. Всю дорогу мы молчим. Ира несколько раз что-то мне сказала, но мне совсем не хо-чется сегодня общаться. Я до сих пор обеспокоена её ночным разговором с Филиппо. У неё и здесь много воздыхателей, но она упорно их отметает. Зачем он ей? Она прекрасно понимает, что не сможет уехать в Ита-лию из России, потому что здесь её дочь. Тогда зачем всё это? Я просто кожей чувствую, что моя дочь от меня многое скрывает. И больше не буду её об этом спраши-вать. Всему своё время. Ира такая же фаталистка, как и я.
 
 — Мама, ты что-то сегодня слишком молчаливая. Ты не обижайся на меня, я просто не люблю, когда в мою жизнь кто-то лезет.
 — А ничего, что этот кто-то – твоя мать? Ты мне вооб-ще ничего не хочешь рассказывать?
 Я в запальчивости приподнялась на локти из положе-ния лёжа на пляже — Ира даже испугалась.
 – Слушай, ты мне откровенно уж скажи – а может, ты точно знаешь, кто отец Веры? Может, и не Сергей со-всем, а? Ну ты же сама мне говорила три года назад, что такое вполне может быть! Развяжи ты уже этот узел!
 Ира испуганно смотрела на меня.
 — Мам, ты что, по дороге дурману нанюхалась, что ли?! Хватит думать на эту тему – от Сергея она, от Сер-гея! И вообще, отпусти ты уже эту ситуацию, думай больше о себе, о своём здоровье, ты всё равно здесь ни-чего не решишь! И не бери на себя такую ответствен-ность решать — кому, с кем, когда и почему! Без тебя всё уладится, и в своё время, поверь мне! Успокойся, иди лучше в море поплавай, остынь.
 
 Я дала себе слово больше не возвращаться к этой теме.

 После обеда мы решили прогуляться к «Смене». Это пансионат как раз в получасе хода от нас. Сюда мы с Ирой, моим старшим братом Василием и его дочерью Ритой ходили на йогу и сатцанг. Я – только на сатцанг, йога – это не моё. А вот пение индийских мантр меня поглотило настолько, что у меня волны мурашек по всему телу разливались, когда женский хор из семи го-лосов вторил мужскому. Никогда не думала, что пение мантр – это так красиво. Эффект усиливался прекрас-ным сопровождением двух барабанов и гитары.
 … Я полностью погрузилась в воспоминания этих се-ми дней в середине июля, когда мы все вместе, вчетве-ром, ходили берегом моря на это прекрасное пение. А вечером возвращались по вечернему пляжу при свете звёзд.
 Сейчас мы просто хотим прогуляться по этому краси-вому пансионату, проведать кусты лаванды, особенно те заросли, которые скрыты от посторонних глаз и ко-торые Ира с Ритой нашли случайно. Ещё раз посмот-реть на двух аистов около гнезда с птенцами, на плава-ющих на зелёных пластмассовых листьях лягушек — прямо рядом с аистами, на огромный дуб с жёлтой це-пью и котом из стихотворения Пушкина; постоять на смотровой площадке на высоте примерно десятиэтаж-ного дома и полюбоваться стоявшими недалеко кораб-лями и круглым горизонтом. А ещё нам хочется устать от подъёма по двумстам ступенек, отдыхая на скамей-ках под ветками кизила. Как жаль, что всё это уже в прошлом.

Глава X. Автопортрет

                Я наконец-то неделю назад сняла пла-ток, их у меня накопилось за лето несколько штук. Во-лосы отрастали уже с конца февраля, и росли быстро, но закручивались в тугие кудри, поэтому рост был ма-лозаметен. Без платка моя шевелюра была похожа на ягнёнка. А сейчас они уже выглядят как короткая стрижка, которая мне просто не идёт совсем.
 Вчера был последний день лета. А сегодня Ира уезжает – у неё уже накопились дела, которые она должна была закончить ещё три недели назад. Но она всё откладыва-ла и откладывала отъезд. Этот дом держит нас обеих, и не только потому, что здесь лучше и климат, и море ря-дом. Самое главное – мой дом. Эти стены просто дышат теплом и любовью, как будто это живое существо с ра-зумом и душой. Я уже с тоской думаю о том, что скоро и мне придётся его покинуть до следующего лета. Хотя я уже соскучилась по Максиму. Да и Марк приедет уже через неделю.

 Вечером седьмого сентября Вадим с Тамарой завезли ко мне Марка и уехали дальше – их ждал проплаченный номер в Дивноморском. А наверху у меня их ждал го-рячий вкусный ужин и даже бутылка вина. Но они вежливо отказались и сразу же уехали. А я осталась в предвкушении нескольких дней рядом с сыном, чего не было уже несколько лет – Марк редко навещает меня.
 Ещё неделя – и Марка забирает Вадим, возвращаясь с отдыха. А я остаюсь на неделю, чтобы уладить все ком-мунальные дела и подготовить дом к зиме. Посетить врача в Сочи, обговорить операцию по импланту. Каж-дый месяц ездить я туда из Воронежа не смогу – а именно так обстоят дела по вживлению импланта в грудь, так как кожа растягивается постепенно. Поэтому мы решаем отложить операцию до лета.

 Уже на следующий день по приезду домой я вместе с Вадимом и Ирой едем к Вере. Я не видела её почти два месяца.
 Дверь была открыта, и к нам сразу вышел Владимир Иванович.
 Оказалось, Веры не было – она уехала с Сергеем ка-таться на велосипедах. Правда, недалеко – успокоил он нас, — по улице.
 Мы вышли на улицу и увидели вдали, как Вера и Сер-гей ехали к дому. Судя по всему, они катались недалеко от перекрёстка улиц, и как только увидели нас, сразу поехали домой. Этот факт меня очень обрадовал. Сер-гей поприветствовал нас, проезжая мимо, Вера тоже.
 Встреча проходила по всем предыдущим сценариям. Я подумала про себя: «А сколько это будет продолжаться? Сколько ещё мы будем ездить к своему ребёнку на сви-дания, как в какое-то закрытое учреждение?» Я уже привыкла, но неужели и Ира смирилась с таким поло-жением?

 Нас угостили и чаем, и пирожными, и конфетам. Мы послушали, как Вера читает стихи. Потом Галина пока-зала нам новые картины, которые нарисовала Вера, по-ка нас не было.
 — Галя, а ты не помнишь про ещё один мой рисунок? – Вера хитренько прищурилась и выжидательно посмот-рела на Галину.
 — Вера, обязательно покажи! – попросили мы с Ирой, — а что ты там нарисовала?
 — Не что, а кого. Это мой автопортрет. Я его у папы в комнате повесила. —
Вера при этом не отрываясь смотрела на Галину, как будто ждала её реакции. Галина действительно не сразу среагировала.
 — Ну так давай неси его сюда — я что, против? Но только мне кажется, что это не автопортрет, это какая-то девушка, не похожая на тебя.
 — Ну ты ещё скажи – какая-то женщина.
 — Вера, у этого автопортрета красные волосы, а у тебя они какого цвета?
 — Вы нас заинтриговали, — вклинилась Ира в их раз-говор.
 — Да, Вера, тащи эту женщину с красными волосами из папиной комнаты! Мы уже с нетерпением её ждём, — поддержала я Иру.
 — Ну ладно, я пошла, принесу сейчас!
 И Вера бегом побежала в дом.
 Небольшой листок альбомного формата, а на нём де-вушка в пол—оборота с глазами, смотрящими как будто на кого-то в сторону. Волосы красно-коричневые, глаза голубые с зеленой каймой, платье синего цвета.
 — И, главное, ни платья у неё такого нет, ни волос. Вера, ты фантазёрка, — со смехом поделилась своими впечатлениями от вновь увиденного портрета Галина.
 — А вы как считаете? – Вера смотрела на нас.
 — Взгляд точно твой, Верочка. Это ты в будущем. Очень красиво.
 — Ладно, я отнесу обратно, он там должен находиться, а не здесь.

 Перед нашим уходом Галина отошла с Верой в сторону сада и спустя несколько минут они вернулись с не-большим ведром красных яблок.
 — Это вам. Давайте куда-нибудь пересыпем. Вера, принеси пакет.
 — Ой, вот это да! Но это очень много! Там их у вас уже мало на дереве!
 — Да всем хватит, берите – яблоки очень сладкие!

 Мы остались очень довольны. Прогрессирующее улучшение отношений, хоть и медленное, нас очень ра-довало. Уже не хотелось думать о плохом прошлом. Хо-телось хороших перемен.
 
 Как только сели в машину, Ира повернулась к Вадиму, потом ко мне, радостно улыбаясь.
 — А вы знаете, кого нарисовала Вера на самом деле? Это вовсе не она! Это я приходила к ним летом в синем платье, и у меня были почти красные волосы. Они у меня на солнце так выгорают – до красного цвета.
 — Точно! – воскликнула я, — они же у тебя летом бы-ли почти красные! У тебя они даже в четыре месяца на солнце вообще казались красными! К нам соседи при-ходили посмотреть на твои волосики, когда ты была ещё крохой, ну в деревне когда я с тобой летом была!
 — Вот так вот! Молодец Верка! Нарисовала маму, ска-зала, что автопортрет и повесила к папе в комнату! Ум-ница ты моя! Пусть смотрит!
 — А чего это вы яблоки-то все себе в пакет пересыпа-ли? Я тоже хочу от их щедрости немного — их Вера срывала!
 — Да дадим мы тебе яблок, не волнуйся! Бери, пакет рядом с тобой.
 — Ира, если ты ко мне, я беру четыре, потому что мне – два!
 — Ура! Мама ест в два раза больше меня! И даже в два раза больше Максима!

 Я часто покупаю этот сорт на рынке, но эти яблоки мне показались самыми сладкими и ароматными. Ведь их для нас, и для меня в том числе, срывала Вера.
 

Глава XI. Приходите в мой дом!


                — Это тебе. – Максим подсел ко мне на ди-ван, пока я смотрела телевизор.
 В руках у него был красивый, лазурно-голубого цвета, смартфон.
 — Ты с ума сошёл! Он же очень дорогой!
 Я была в восторге, но сразу начала прикидывать, сколько он стоит. Не меньше десяти, и то если покупал через интернет, как он обычно последние пару лет де-лает.
 — Да какая разница, сколько он стоит! Давай лучше разберёмся с ним, тут всего столько! Даже компас есть. И даже пульт к телевизору!
 — Ну это, несомненно, самое главное – пульт. А крас-ной кнопки там нет? Мне бы заодно и компас приго-дился. Хотя я и так знаю, где запад.
 Было видно, что Максим что-то хочет мне сказать и как-то странно на меня смотрит.
 — Ты лучше сразу говори. Считай, подмазал, скрипеть не буду.
 Максим опустил глаза. Немного помолчал.
 — Да я даже не знаю, как тебе это сказать. Новость и хорошая, и очень нежданная. Для меня. А как ты по-смотришь…
 — Ну давай уже, не тяни.
 — У меня, оказывается, дочка растёт в Омске. Ей уже двенадцать.
 За секунды у меня промелькнуло сразу несколько мыс-лей, начиная с первой плохой, до последней хорошей.
 — Так это же здорово, Максим! Я-то тебе точно родить не смогла бы уже! А ты когда об этом узнал-то? Не то-гда ли, когда на сердце жаловался по телефону, в конце августа?
 — Ну да, как раз в это время.
 — А как?!.. Как ты вообще об этом узнал?!
 — Она меня сама нашла, в «контакте». Да я сам первые два дня был как во сне, не мог поверить, что это может быть.
Было видно, что ему тяжело даётся этот разговор.
 Но я уже думала о самом плохом для себя самой. Дав-няя любовь, нежданное дитя, молодая красивая мама, ещё не замужем, наверное. Вот и всё. С этим обстоя-тельством я даже не подумаю тягаться.
 — И что ты теперь будешь делать?
 — Да ничего я не буду делать! Общаюсь с ней в кон-такте, телефонами ещё не менялись — я даже не знаю, что я ей скажу.
 — А мама её? С ней ты списался?
 — Её нет в «контакте». Я её через «Одноклассников» нашёл. Она замужем давно, два месяца назад родилась третья дочка.
У меня отлегло от сердца.
 — А ты что, не знал, что от тебя ждут ребёнка?
 — Конечно, не знал! Я ей сказал, чтобы она решила эту проблему. Она мне ответила, что «хорошо, я решу эту проблему», и я уехал вообще из города. Был уверен, что она так и сделает. А она её решила по-другому.
 — Ну и правильно сделала! А так, кто бы тебе ещё ро-дил? Я, что ли? Кстати – а что бы ты сделал, если бы узнал, что она родила?
 — Женился бы, наверное. А что ещё можно было сде-лать?..
 — Так!.. – я решительно встала, — пойдём смотреть твою дочку. А как зовут её?
 Максим пошёл за мной следом к своему компьютеру.
 — Аришей её зовут. Сейчас покажу.
 
 — Ого! Как на тебя похожа!
 — Я что-то не вижу большой похожести. Но конопуш-ки у неё есть. И у меня тоже.
 — У неё ещё и глаза есть, на твои похожие, и нос точно такой же. Вот уж где сразу видно, кто папа, и никакая экспертиза даже близко не нужна!
 — Ну да, Кристина мне написала, что конопушки у Ариши, как у меня.
 — Вы с ней пишете друг другу?
 — Да нет. Она пару раз написала через Аришин «кон-такт». Она вообще сначала была против нашего обще-ния. Ариша сама нашла меня. А у неё она выпытала просто мои данные. Случайно узнала, что папа – не родной. У неё сначала было отчество «Максимовна», а потом она вышла замуж и переделала свидетельство. Вот, даже фото свидетельства о рождении выслала. По-смотри.
 — Да в свидетельстве может быть что угодно – это не так важно. Ты сам-то себя папой начал ощущать?
 Максим погрустнел, вышел на балкон и закурил. Я пошла следом. В глазах у него стояли слёзы. Я не знала, что сказать.
 — Максим, нам надо обязательно с ней увидеться!
 — Она и пишет, что очень хочет меня увидеть. Я не знаю, что делать… Я тоже хочу… но я не знаю, как мне с ней говорить, о чём, что она ждёт от меня…
 — Когда ты собираешься туда ехать?
 — Если я и поеду этой зимой, то только с тобой.
 — Я не выдержу трое суток в поезде! Я поезда уже ненавижу! Больше суток я вообще там не смогу — без движения, без ванны, без…
 — Без возражений, — если ехать, то это я все объекты потеряю, потом как я выйду на те же позиции? Потер-пим до лета.
 — Точно! – я вспомнила о Шепси, — приедет к нам на лето к морю! Ты будешь приезжать раз в месяц на не-сколько дней – никто не пострадает!
 — Ну не одна же она поедет! Мама с Иринкой и деть-ми приедут!
 — Так и пусть приезжают. Они будут у твоей тёти, а Аришка – у меня!
 Максим обнял меня — радостную и счастливую.
 
 … Они общаются почти каждый день. Почти – потому что между нашими городами разница во времени три часа. А Максим приходит с работы иногда почти в де-вять часов вечера. Часто их объекты находятся за горо-дом, поэтому, чтобы не гонять лишний раз машину так далеко, приходится работать дольше. Но он всё равно приходя сразу садится за компьютер, чтобы хоть немно-го пообщаться с Аришей.
 Я тоже написала ей несколько строк. Что я тоже, как и её папа, очень рада, что она есть, и мы теперь об этом знаем. На её спасибо я ответила тем, что «спасибо твоей маме, что тебя родила». Она ответила, что передаст ей. У неё такой же тонкий юмор, как и у Максима. За что я и люблю его особенно.
 Максим сказал мне, что спросил, кем она хочет стать. Следователем.
 — Только в Омске, по-моему, нет хорошей школы.

 … Я не выдержала и двух дней – рассказала всё Ире. Она тоже обрадовалась. Расспросила меня обо всём. Ещё через неделю рассказала и Юле. В тот же вечер по-звонила моя сестра и шутливо поздравила с прибавле-нием в семье.

 Но первый, кому я эту новость рассказала, был мой напарник, Саша. Он вообще самый осведомлённый о моих проблемах и радостях человек.
 — А у неё ещё есть дети? – спросил он меня.
 — Да, ещё две девочки. Средней девять, а младшей всего два-три месяца. Я видела фото всех троих, и Кри-стины тоже.
 Он немного помолчал, а потом сказал:
 — Так это она уже скоро девять классов закончит, и может поступать в школу милиции. У нас в Воронеже – очень хорошая. Точно лучше омской.
 «Это очень хорошо. Что наша воронежская школа ми-лиции лучше омской. Это очень хорошо».

 Воскресенье, девять утра. Максим нервно то и дело звонит то своей маме, то Иринке — сестре. К его маме Кристина должна вот-вот привезти Аришу. Туда уже едет его сестра с детьми. Как странно, что первыми увидят дочь Максима его родственники, а не он сам. Но это сейчас самое естесственное, что должно произойти.

 Ну всё, встреча состоялась, хотя Максим, вопреки мо-им ожиданиям, не позвонил маме в тот момент, пока его дочь была там. Я в это дело не влезала со своими советами. Ему виднее.
 Кристина привезла Аришу и сразу уехала – они живут за городом. Потом приехала, забрала. А Ариша не-сколько часов была с мамой Максима и его сестрой с детьми. Иринка сразу прислала несколько фото.

 Максим прочёл у меня в глазах немой вопрос.
 — Ну не могу я пока. Она ещё раньше написала мне свой телефон. Я позвонил, но мы поговорили совсем недолго, и оба заплакали. Язык просто отнимается, слё-зы душат. Не надо так смотреть – я не могу.
 — Ладно. У нас теперь есть важные дела. Узнай её рост, размер, будем покупать ей обновки.
 — Я уже спросил. И Иринка мне сказала, что она ро-стом с неё, около ста пятидесяти. Размер сорок два.
 — Вот и прекрасно. Поедем в выходные покупать.

 В субботу мы поехали в магазин детской одежды. Ариша хотела белую блузку для школы и юбочку со складками. Ира посоветовала один отдел, где она обыч-но покупает Вере одежду и обувь, вот туда мы и пошли, предварительно для верности зашли в другие, чтобы было с чем сравнить. Долго искали то, что нужно, и так увлеклись, что чуть не потеряли из виду друг друга. Максим шёл ко мне с красивой вязаной кофтой.
 — Красивая, очень. Только цвет нужен посветлее.
Он послушно пошёл обратно и вернулся с такой же, только песочного цвета.
 — Вот теперь то, что надо.
 — Я ещё и юбки нашёл, пойдём, покажу.

 С юбкой было сложнее. Пришлось обратиться к девуш-ке-консультанту.
 — Скажите, вот эта юбочка не будет слишком корот-кой для девочки ста пятидесяти сантиметров роста? В школу ходить.
 Девушка замялась, в глазах читалось плохо скрываемое удивление.
 — А какие-то юбочки у неё сейчас есть? Ну чтобы сравнить.
 Мы растерялись, не зная, что ответить.
 — А в каком классе ваша девочка?
 — В седьмом.
 Она позвала другую, совсем молоденькую, девочку-напарницу.
 — У вашей девочки такая талия?
 Не знаю, как Максим, а я точно растерялась так, что начала глупо улыбаться. Понесла откровенную чушь. Максим отошёл в сторону – у него как раз вовремя за-звонил телефон.
 — Понимаете.. – я соображала на ходу, — она пока в другом городе…ну, в смысле, она вообще в другом го-роде… А, талия! Талия – да, вот именно такая — она у нас худенькая!
 У меня начинали гореть щёки, я уже злилась про себя на Максима – я тут одна отдуваюсь.
 Девушка отпустила свою напарницу и радостно изве-стила:
 — Тут резиночка сзади на талии, а длина ей будет как раз. Не до колен же ей надо?
 — Нет, что Вы, зачем до колен! Спасибо!
 — А блузка ей нужна? Вот там, в самом первом ряду, очень красивые есть. Помочь вам?
 — Нет-нет, спасибо! Блузку мы точно знаем какую. Это у меня на юбки такая плохая память.
 Подошёл Максим.
 — Я ж тебе сразу сказал – эта подойдёт.
 — Да ты просто удачливый хитрец!
 — А як же!
  С блузками мы с перепугу справились на раз-два-три. Из трёх выбрали ту, у которой по краю петлиц были бантики. Очень красивая школьная белая блузка. Поче-му в моём детстве таких не было?..
 Потом там же выбрали тёплые синие колготки, и Мак-сим сказал «ну вот теперь всё».
 Я же пошла и выбрала без его участия ещё тёплые гольфы, набор резинок для волос в очень красивом фу-тлярчике, трусики-слипы, заодно и себе такие же купи-ла, и бледно-розовый лак для ногтей.

 — Лак тоже ей? – Максим удивился, — ей же всего двенадцать!
 — Много ты понимаешь в девчачьей жизни! В самый раз!

 Потом мы ещё дольше выбирали платье для его шести-летней племянницы Майи. Для Кирилла, старшего его племянника, Максим купил всё заранее. Потом была поездка на другой берег города за «супер-конфетами». Я купила красивую оранжевую ленту, потихоньку воз-ле «Фамилии» взяла два листа упаковочной бумаги.
 
 — Ну это-то зачем?! – Максим был в откровенном недоумении, — есть же красивые фирменные пакеты?! О! Ещё и лента! Она что, маленькая, по-твоему?
 — Вот именно, не маленькая – это ты пропустил. Так надо.
 
 Дома я упаковала Аришин пакет с купленной одеждой в бумагу, конфеты просто оставила в пакете, завязала на узел и незаметно обернула узел маленьким скотчем.
На упаковке рядом с бантом написала маркером «Ари-ше».
 — Я просто хотел, чтобы мои посмотрели, что мы Арише купили.
 — Так они и посмотрят. Ариша распакует и покажет. Сама! Не повезёт же она домой всё распаковывать!

 На следующий день мы поехали на главпочтамт и от-правили посылку.

 … В телефоне Максима на заставке ещё пока Майя, не-давно был Кирилл, я же решила ограничить пределы своих советов, и только раз в неделю спрашиваю, уда-лось ли пообщаться с Аришей.
 Интересно, когда уже на месте племянников будет в телефоне его дочь? Вполне возможно, что только после их встречи.

  … Серый пасмурный день, холодный ветер. Сидя в машине Вадима, я думаю, что во дворе, даже в беседке, будет очень ветрено. И вообще, сегодня Верин День Рожденья, неужели нас и сегодня не пригласят в дом?
 Я поделилась своими мыслями с Вадимом.
 — А ты сядешь за их стол вместе с гостями?! После всего, что они сделали ровно четыре года назад?
 — Нет, за стол вместе с гостями я не сяду. И я почему-то уверена, что никаких гостей сегодня не будет.
 — Давай не будем гадать — как будет, так и будет.
 — Я бы не расслаблялась. Лучше быть готовыми ко всему.
 — Ну вот до Иры доедем и решим все вместе.
 У Вадима явно было непраздничное настроение. Впро-чем, такое же было и у меня. След от событий четырёх-летней давности уже запорошило, но ещё не стёрло из памяти. Всё могло быть иначе… Ну почему так-то?..
 — Ты знаешь, это всё забыть практически невозможно, хотя ты-то тогда особо не пострадал. Били Иру и меня. И состряпанное уголовное дело на меня я вряд ли забу-ду. Но существует этика, и мы должны сейчас её при-держиваться. Ради Иры и Веры.
 Мы подъехали к дому Иры. Вадим поднялся к ней, чтобы вынести гироскутер. Это они вместе купили. Я купила Вере подарок ко Дню Рождения ещё в июле, в Туапсе – сборник сочинений Ганса Христиана Андер-сена. У меня самой это был любимый детский писатель. Я подумала, что если Вера будет читать именно полные версии его сказок, а не сокращённые, как их обычно преподносили в детских книжках, то это будет очень сильный воспитательный и духовно-познавательный урок для неё.
 В машине все вместе продолжили, с моей подачи, начатый разговор.
 — Пап, неужели ты до сих пор помнишь, что было це-лых четыре года назад?!
 — Помню. И вечно буду помнить. Я не собираюсь им такое прощать.
 — Пап, даже я давно забыла и отпустила. Ну это же невозможно – столько времени держать такое в сердце! Это же как камень!
 Вадим замолчал. Мы подъезжали к дому Сергея. Ника-ких машин у ворот не стояло. Хороший знак. Вопреки нашим общим сомнениям, нас сразу пригласили в дом. Предложили раздеться. Справа стоял кожаный диван, я вспомнила его – на нём лежала моя сумка с включен-ным диктофоном, когда я четыре года назад, за пять дней до Вериного пятилетия, приходила к ним.
 Вера стояла посреди убранной яркими шарами комна-ты и улыбалась.
 — Верочка! С Днём Рожденья! Ну иди ко мне, посмот-ри, что мы тебе привезли! – Ира шла навстречу Вере с протянутыми для объятия руками.
 Веря дала себя слегка обнять и быстро увернулась. Мы уже привыкли к этому. Но большая коробка её явно за-интересовала.
 — А что это?! …Это то, что я думаю, да?! Это гироску-тер!
 Глаза Веры светились радостью, она даже подпрыгива-ла от нетерпения, пока оба её дедушки освобождали ко-робку. Чёрного цвета, с синей подсветкой, этот гирос-кутер был просто красавцем!
 — Я помню – я пробовала кататься у кого-то, но это было так давно, ещё в детстве! – Вера сразу стала на не-го.
 Мы все рассмеялись.
 — Так! А теперь держите меня!
 Галина стояла рядом и сразу подала ей руку.
 — Галечка! Боюсь, что одной руки мне будет недоста-точно. С этой стороны кто-нибудь…
 А Ира уже заранее подошла к ней и просто ждала, ко-гда она сама протянет ей руку. Вера протянула. Я чуть не расплакалась.
 Через несколько минут занятий с двумя поддержками Вера уже сама выезжала на гироскутере из кухни с кружкой горячего молока в правой руке.
 — Да правильно, Вера — бей мои кружки!
 — Ага, Галечка! А то, что я упаду – это пусть, да?!
 — Конечно! Тебя мы поднимем, а молоко и осколки потом долго собирать!
 — Ах вот ты какая! Ладно, дай я тебя поцелую!
 — Осторожно, молоко!
 — Вера, а вот ещё подарок, от бабы Ани, — Ира взяла с дивана пакет с книгой.
 — О, а что это? Так…круто! Спасибо!
 — У нас такой нет! – подхватила Галина, — очень кра-сивая… здесь все его сказки?! Вот это да!
 — Так, ну что, чайку? – Галина посмотрела на нас.
 — Конечно, мы не против, спасибо.
 Галина пододвинула столик к дивану, принесла очень красивый шоколадно-трюфельный торт, вазу с вино-градом, конфеты, чашки.
 Ира в это время кружила с Верой по комнате, держа её за руку.
 — Ну всё, я теперь сама.
 Ира присела на подлокотник дивана, не сводя улыба-ющегося лица с Вериного, такого же радостного. Вера покружилась немного на месте, подъехала к Ире. Вы-ражение лица было игриво-загадочным. Она смотрела на Иру и видно было, что хочет что-то ей сказать.
 Вера окинула всех взглядом – меня, обоих дедушек — они о чём-то своём разговаривали, Галину — она стояла почти рядом с Верой, опершись на комод. Потом наклонилась к Ире и что-то ей сказала. Я не слышала. Галина слышала наверняка. Я просто была дальше.
 — А вот не надо было с Сергеем разводиться! – Гром-ким шёпотом сказала Вера прямо в ухо Ире.

… Мы сделали несколько фотографий, Ира с Верой сделали даже вместе сэлфи перед зеркалом у комода. Снято было и видео, и Вера не возмущалась, как рань-ше. Потом разрезали торт, Вадим с Владимиром Ивано-вичем подсели ближе, не переставая о чём-то разгова-ривать.
 Торт был очень вкусным – нежирным, но очень шоко-ладным. Я съела два куска. Потом ещё две конфеты. Одна была с каким-то спиртным. Мне сразу подумалось о шампанском, о котором я мечтала весь день, но нам его не предложили. И правильно сделали. Хотя я бы не отказалась. Шампанское было единственным спирт-ным, которое мне было небезразлично. Я в этот день мечтала о том, что мы с Галиной, Владимиром Ивано-вичем и Сергеем поднимем бокалы и чокнемся. После второго бокала я бы даже попросила спеть караоке. Представляю ужас Иры.
 Про Сергея мы почему-то даже не вспомнили. Но шаги на втором этаже иногда слышали. Ни я, ни Ира не ре-шились спросить у Веры, почему с нами в такой день нет её папы. И без него было весело.
 
 На Вере было красивое серое платье до колен, с сереб-ристой пришитой юбочкой. Слева на груди приколота брошь — гепард. Мы с Ирой обратили на неё внимание. Галина не без гордости пояснила:
 — Это мы ей в Сочи купили. Коллекционная. У неё уже их несколько.
 — Вера, ты с платьем осторожнее, нам в нём ещё сей-час на День Рождения к твоей подружке идти! – Галина остановила Веру. – Или, может, другое наденешь?! Красное, например?
 — А… кстати! – протянула Вера, как будто только что что-то вспомнив, — давай покажем мои фото — там, где я в красном!
 Галина ушла и вскоре вернулась с большим альбомом.
 Вера водрузила его на голову и прошлась «королев-ской» походкой. Потом раскрыла его и стала показы-вать вместе с Галиной нам фото, какие мы никогда не видели. Вот Вера на верблюде. Где? Ну как где – в Египте, конечно. Вот на море, вот в бассейне у моря. Яркие красивые фотографии. У меня защемило сердце. Они все без мамы. Хотя и папы на тех, что нам показа-ли, мы тоже не видели. Но ребёнок радостен и доволен. Просто ирония судьбы какая-то.
Только как они в Египет попали – без согласия мате-ри?..
 
 Вера покачивалась на гироскутере в паре метров от стола, где мы пили чай с тортом. Посмотрела на нас всех и сказала:
 — Я сейчас разгонюсь и врежусь в стол! Можно?
 Я поспешила с ответом:
 — Давай, Вера, прямо в торт лицом! А мы сфотогра-фируем!
 — Не надо, Верочка, ты нас всех сшибёшь! – Возрази-ла, скорее мне, Ира.
 — Да не бойтесь! Ну как я могу вас сшибить?! Я же вас всех люблю! – Вера смотрела с хитринкой на всех по очереди.
 Ира поспешила ответить Вере:
 — Верочка, мы все тоже тебя очень любим!
 — А..ну это я Володе. И Гале!... – и та же хитрая улыб-ка.
 — А если по губам?.. – Владимир Иванович строго по-смотрел на Веру.
Вера подкатила к нему, наклонилась и вытянула губки:
 — Ня, бей!
 Владимир Иванович слегка шлёпнул её по губам:
 — Думай, что говоришь!

 Мы не хотели ставить их в неловкое положение и ска-зали, что слышали, что они собираются в гости. Вадим к тому же сказал, что у него ещё на работе остались кое—какие дела. Ещё раз поздравили Веру с Днём Рож-денья и вышли. Я в калитке остановилась, повернулась назад, и увидев, что Владимир Иванович стоит в дверях и смотрит нам вслед, помахала ему рукой. Ира сделала то же самое. Владимир Иванович тоже нам помахал.
.
 … Жаль, что Марка с нами не было. Он так и не видел Веру с тех самых пор… За пару дней до её Дня Рожде-ния я спросила у него, не хочет ли он уже поехать с нами к Вере — ведь он её четыре года не видел. Как раз хороший повод. Но помня, что он ответил мне раньше по поводу приглашения его «в ваше шоу», надежды было мало.
 — Когда? В среду? В среду я весь день буду занят, не смогу. Но сходить как-нибудь в другой раз можно.
 Я несказанно обрадовалась. Разумеется, предстояло ещё согласовать это с Сергеем и его родителями, и не ис-ключено, что они попросту так, без лишних слов ска-жут что-то вроде: «ну почему же нельзя, он родствен-ник. Пусть в суд обратится». Я и такому не удивлюсь. Никто из нас ещё не знает, что таится под той льдиной, которая откололась и тронулась в наших отношениях. Пусть холодная — но пусть это будет вода.


Глава XII. Вернись к нам, Вера!
 
Счастливой мошкою летаю,
Живу ли я иль…

                Раннее утро субботы. Я ещё в начале неде-ли запланировала пойти в церковь. Сейчас ровно поло-вина восьмого, и я знаю, что в это время и начинается здесь служба. Помещение церкви было уже заполнено прихожанами, мне пришлось буквально протискивать-ся. К священнику уже стояла очередь на исповедь, и я тихонько пристроилась за молоденькой девушкой с ре-бёнком на руках. Тихо, очень тихо и благоговейно.
В правом кармане у меня уже с вечера лежит маленький листок – здесь всё, что я намерена сейчас выдать на по-верхность своего сердца. Но я уже знаю и чувствую, что там, скорее всего, совсем не то, что должно быть. Про-сто потому, что чаще всего мы даже не ведаем, в чём согрешили. Поэтому традиционно, как и раньше, в оче-реди на исповеди я прошу моего Ангела-хранителя рас-крыть моё сердце и подсказать мне, в чём мне ещё сле-дует покаяться. Конечно, можно просто попросить Бога «почистить душу на Его усмотрение», но важно к тому же ещё знать, где твоё слабое место, с чем труднее всего бороться.
Пока всё это проговариваю про себя, на ум начинают приходить явно «иные» мысли, дающие мне нужную подсказку. И как это со мной всегда происходит в такие минуты, из глаз непроизвольно начинают литься слёзы. Я даже не пытаюсь их остановить, и я даже рада им. Бо-лее всего я ощущаю себя самой собой, цельной и об-новлённой личностью, именно в такие минуты. Чув-ствую, что уже исповедана и прощена, но обряд испо-веди должен быть проведён до конца. В такие минуты прошлое, настоящее и будущее смиряются друг перед другом и прощают меня.
Перед самой исповедью я благодарю Бога за то, что вот этот молодой служитель церкви принимает в числе прочих и меня, пропуская через себя огромное количе-ство «сажи и ржавчины» с мирских душ. Иногда он са-дится на стул, стоящий рядом, и видно, что он уже устал. Но очередь не уменьшается – приходят другие и тоже встают в конце.

… Вот и всё. И слёзы высохли сами собой, и на сердце легко и спокойно. Примерно через полчаса начинается обряд причастия. Некоторые лица мне уже знакомы, особенно молодые семьи с маленькими детьми, я вижу их уже не первый и не второй раз в течение последнего года. Это радует.
Моя очередь. Я, как и все, складываю на груди руки.
— Как зовут?
— Анна.
Я принимаю маленький кусочек священного хлеба.
— Венчается раба Божия Анна, — слышу я тихий голос священника.

Я прошу Господа Бога, Божью Матерь и всех святых развязать тот узел, которым затянуты две стороны во-круг моей внучки. Прошу дать мне сил, потому что я совсем слаба без их поддержки. Потом подхожу к рас-пятию и прошу у Бога, чтобы Он не внимал моей мо-литве, если на то, что я прошу, нет Его воли.

Я успеваю только переодеться и выпить сладкого чаю – через двадцать минут я должна быть на фитнесе. Борьба с лишними четырьмя килограммами не отменяется, я просто переключаюсь на оздоровление уже собственно тела. Чтобы всё шло гармонично. Чтобы, когда придёт мой черёд, смерть застала меня ещё живой и полной сил.

Утро следующего дня, воскресенье. Сегодня я не иду к Вере. Не надо их напрягать и, что называется, драко-нить. Моя дочь тоже слегка опасается моих посещений. Потому что знает, что я иногда даже против своей воли, как будто кто меня за язык тянет, могу сказать что-нибудь «неудобоваримое». Добавить в разговор «элек-тричества». Это они идут по своей дороге как по мин-ному полю, а я иду просто в темноте, и я уже научилась её не бояться.
 И в этой темноте есть ещё «белые пятна». Мне ещё предстоит разобраться с «тайной рождения». Надеюсь, случай мне представится. Только не время ещё. Когда это будет – завтра, через полгода или через несколько лет? Но я должна это сделать.


… Мне уже давно надо было съездить сюда. Огромный супермаркет не при чём – в моём районе города таких несколько. Но здесь есть место, куда среди толпящейся суеты и повседневных забот приходят страждущие. Здесь нет очереди – каждый приходит в своё время. Но сегодня передо мной стоит молодая женщина с поте-рянным взглядом. Через пару минут она уходит. Я под-хожу ближе.
 — Здравствуйте.
 — Здравствуйте. Я Вас помню. Как у Вас дела? Изме-нилось что-нибудь?
 — Да, и в лучшую сторону. Спасибо.
 — Молитвы женского монастыря Господь слышит так же, как и наши с Вами, тут самое главное – вера. Гос-подь нас не оставит. Вы только не бойтесь ничего. Это мы без веры слабые, а с верой мы всегда сильные, даже если нас унижают и гонят.
 — Да, с Верой мы сильнее. Она всё преодолеет. И всем нам поможет.
 — Полагайтесь на добро.
 — Для меня вопрос в том, что есть добро, а что – зло. Я вот уже не знаю.
 — А это только Богу ведомо. Что будете заказывать?
 — Благодарственный молебен Деве Марии. И также, как и раньше — об умножении любви.
 — Ну, с Богом. Пишу. Диктуйте имена.

 — Ирина, Сергей, отроковица Вера, Галина, Влади-мир, Вадим, Марк, Анна, Максим, Наталья, Елена, Ва-силий, Алексей, Александр…

  Если что-то не так – вы простите меня…

Декабрь 2017 года 


Эпилог
В начале  нового, две тысячи восемнадцатого года,  Сергей вместе с Верой покинули дом площадью двести сорок метров и переехали в квартиру площадью трид-цать три. Мы узнали об этом спустя два месяца. И со стороны родителей Сергея в нашу сторону полетели смс-ки и видео из интернета примирительного характе-ра. Подгадав всё это к прощёному воскресению. Нача-лись долгие и утомительные переговоры, в основе ко-торых лежало желание родителей Сергея вернуть им Веру любым известным им способом. Разумеется, с по-мощью моей дочери особенно – они вдруг вспомнили о её правах как матери. Обещали, что вход в их дом для неё будет открыт практически круглосуточно, как в большой супермаркет. Всё это нас с небольшой натяж-кой, но устраивало – должно было пройти время, чтобы Вера снова полноценно приняла свою маму, от которой её отучали последние четыре года.
 Серьёзность и опасность сложившегося положения со-стояла в том, что Сергей не давал своим родителям ви-деться с Верой, а в те часы, когда мы приходили к ним для свидания с Верой, они не заходили в дом ни под каким предлогом. Вера упорно повторяла, что это не её дом, что ей там ничего не нужно, а мы, ошарашенные таким их поведением, не знали даже, как себя вести. Каждый из этой прежде такой дружной семьи находил-ся сейчас друг от друга на максимально удалённом рас-стоянии, какой позволяло им их владение. Сергей во-обще был за пределами, и на время нашего общения, если его вообще таковым можно было назвать, спускал-ся на соседнюю улицу. Вера дерзила всем подряд, близ-ко никого не подпускала, особенно родителей Сергея. Галина ходила мрачнее тучи, Владимир Иванович в это время, традиционно для последних четырёх месяцев, чистил с Вадимом двор от снега, не вовлекаясь в наши попытки хоть как-то пообщаться с Верой.
Несколько воскресений мы, по нашему общему с Сер-геем согласию, встречались «на нейтральной террито-рии», а именно в Макдональдс, где Вера, похудевшая, бледная и непричёсанная должным образом, ела гам-бургеры и картошку фри. Мы привозили в пакетах про-дукты, и сначала Сергей их принимал, но потом оказа-лось, что они всё это оставляют у родственников, даже не притрагиваясь к продуктам.               
  Переговоры с родителями Олега, по их просьбе, шли в обычном темпе - два раза в неделю. Предлагался на наше усмотрение один план за другим, самым безобид-ным из которых был «прийти незаметно вот по этому адресу» и напугать Сергея и его беременную Настю угрозами разного характера и, конечно же, пересмотром дела.  Разрешалось даже «набить морду и проколоть шины». Когда они поняли, что мы и близко к этим пла-нам не подойдём, начались разговоры о том, что они «вот-вот пойдут подавать иски на время общения».  Мы предложили им написать заявление в опеку о том, что их сын держит их внучку по другому адресу, где совсем неподходящие для неё условия, но они уговорили нас сделать это с нашей стороны. А уж они-то, конечно же, подтвердят, что Вера там не живёт. Мы сомневались, что они на это пойдут, ведь по сути это означало, что наше последующее за этим фактом исковое на пере-смотр будет удовлетворено.  Но заявление отнесли. Просили установить, проживает ли Вера и её отец по прежнему адресу, описали все наши основания для это-го. Нам твёрдо обещали разобраться с этим самым тща-тельным образом, даже прийти для проверки с полици-ей.               
  Встречи не прекращались. «Любящие» родители Сер-гея описывали нам со всеми подробностями, как агрес-сивно ведёт себя их сын – открывал ломом калитку зад-него двора, пытаясь проникнуть в дом, пока их не было. Не зная, что они от своего любимого сына поставили систему оповещения от взломов. После того, как Сер-гей с Верой однажды приехали к ним поздно вечером и устроили истерики на тему «купить им трёхкомнатную квартиру» или позволить Насте с недавно родившимся сыном жить здесь вместе с ними, при этом Вера попут-но собирала вещи, из которых выросла, для племянниц Насти, а Сергей собирал все связанные с ним докумен-ты, Владимир Иванович позвонил Вадиму среди ночи и пожаловался, что у Галины истерика, и что она хочет сделать «освидетельствование Сергея у психиатра». Просил о срочной встрече вечером следующего дня. Где мы узнали, что Сергей по их настоянию посещает само-го лучшего психиатра Воронежа, который и сказал им, что всё очень плохо.
 Мы уже прекрасно понимали, что они просто подтал-кивают нас на «грозные и серьёзные действия», к числу которых добавились уже намёки на вмешательство «злобных и страшных сил (в лице родившей неделю назад Насти) которые разрушили светлое пространство царившей до этого в их доме гармонии и любви». Об этом кричали и летевшие в сторону моей дочери (ино-гда перепадало и мне) смс-ки от Галины. Фото и видео Веры, красивые стихи и мудрые интернетовские прит-чи о хрупком счастье, шагающему по планете злу и прочие пугалки должны были, по замыслу Галины, раз-будить в нас ту самую силу, которая вернула бы им, без каких-либо потерь с их стороны, недостающую и так нужную им сейчас «гармонию и пространство общего, вместе с мамой (!) уже любви и взаимопонимания».
 Наши вопросы о том, собираются ли они признавать внука, встречали шквал недоумения и удивления, что такое вообще мы могли допустить. Колдовские чары теперь уже постоянной спутницы их некогда любимого сына не должны были замутить их обновлённое про-странство.
 Верина подружка в одной из наших встреч позвонила Галине и сообщила, что вокруг их дома ходит какая-то женщина со свечой. Разговор Галина с самого начала поставила на громкую связь. Мы конечно же «впечат-лились» и предложили обратиться на битву экстрассен-сов. Наверное, они обиделись.
 Вера при встрече с нами демонстрировала нам самое откровенное презрение. Не справлялась с заданием Га-лины и Верина, бывшая уже, подружка, входившая вместе со Светой и её семьёй в окружение Веры и Сер-гея, пока мы «общались» за столиком в кафе. Сергей давал Вере телефон, и она не отрываясь играла в него, лишь изредка удостаивая нас вниманием.
 Верину подружку к месту наших встреч незаметно привозили родители Олега, снабжая её при этом день-гами на кафе.
Сергей водил Веру в мужской туалет, не разрешая нам составить ей компанию в женский, а потом отводил Верину подружку за соседний столик и осыпал оскорб-лениями, где «дворовая продажная девка» была самым мягким. И она, тринадцатилетний подросток, смело и дерзко отвечала ему тем же.
 Этот дерзкий подросток, в лице Вериной подружки, переадресовал эти все оскорбления спустя две недели уже в мой телефон. Попутно сообщив, что знает, где сейчас моя дочь – в Испании, и что Вера нам на фиг не нужна.
 Моя дочь и не думала скрывать от них этот факт, и ко-гда двадцать пятого апреля Верина подружка позвонила моей дочери, чтобы немного запоздало поздравить с днём рождения, сообщила смс-кой, что не может отве-тить, так как сейчас в Испании.
А следующий день оскорбления в мой адрес выросли в масштабах, дойдя до «помойки». А Владимир Иванович за пару дней до этого удовлетворённо заявил Вадиму по телефону, что Сергей стал привозить Веру к ним домой, но пока что только на ночь, а Вера ложится в постель в одежде, не давая себя раздеть.               
В конце четвёртой недели после нашего обращения в опеку с просьбой установить место проживания Веры и её отца из центральной городской управы пришёл ла-коничный ответ, где нас известили, что к ним для бесе-ды был приглашён отец Веры, который дал им объяс-нения. Он проживает по прежнему адресу, вместе с ро-дителями и дочерью. И ещё сообщили, что мама, ба-бушка и дедушка видят ребёнка так, как им предписано. Одновременно с этим письмом на телефон моей дочери перестали приходить смс-ки от Галины с пожеланиями доброго утра и хорошего дня, трогательные цветочные видео и жалобы на «злобные силы со стороны Насти и её многочисленных родственников».
Через несколько дней звонки от Владимира Ивановича полетели уже ко мне. Он срывающимся голосом просил меня ещё раз написать заявление в опеку. Что на этот раз «надо просто дожать Сергея», и что он испугается и вернёт им Веру. Я, удивлённая и ошарашенная, мягко напомнила ему и о наших правах. «Ах, ну что Вы, ну конечно же! Это всё он, Сергей! Мы всегда были про-тив этой самой Насти! Это же такая….»  Ну и так далее.
Я же, как и моя дочь, и Вадим, не видели в этом уже никакого смысла. Выхода из этого болота мы не виде-ли. Вернее, мы-то видели, но донести это до родителей Сергея не представлялось возможным. А выход был в уповании на Господа Бога. Только Он мог развязать этот узел.
Мы уже знали, что Сергей с Верой перед встречей с нами каждое воскресенье ходят в церковь на исповедь и причастие. Ира то же самое делает, только реже, я при-чащаюсь один раз в три недели.
В глубине души я была искренне рада за Сергея, ведь он не оставил ту, которая ему родила недавно ребёнка, как это он сделал десять лет назад с моей дочерью. Он «отлепился» наконец-то от отца и матери, бросив тем самым вызов сытой, размеренной и праздной жизни в стенах родительского дома.
«Деньги портят человека» - сказал он мне, когда я и Ира дали Вере несколько новеньких двухсоток «на мороже-ное». Мы промолчали.
Вера каталась на велосипеде и позволяла с собой не-много поговорить. Снимали на видео белку, пускали кораблики из бумаги. Она была очень задумчива, долго смотрела на тихо шуршащий поток воды, уносящий с собой её бумажные корабли.
… Они с мамой стояли друг против друга, по разные стороны этого ручья, и Вера украдкой от Сергея с тос-кой и печалью в глазах смотрела на неё, не поднимая глаз до Ириного лица, и не обращая внимания на лежа-щий на нашей стороне её настойчиво звонивший теле-фон. Это папа заметил «что-то неладное» и спешил проинструктировать дочь. «Нельзя так долго смотреть на маму»
Со стороны могло показаться, что это самая обычная семья.  И только нам троим было известно, какая боль скрывается внутри этой невидимой стены, разделившей наши берега…
13 мая 2018 года         
   (Продолжение последует)