Россия 2041

Часть 1




Учебка

Что ситуация в стране и на фронте хреновая, было понятно уже давно, но ощутить всю нарастающую катастрофичность по-настоящему мне удалось только попав в учебку за городом и услышав, что запланированные десять дней подготовки перед отправкой на фронт решили сократить до двух....  Затем, впервые оглянувшись вокруг себя, я рассмотрел своих собратьев по несчастью и понял, что ситуация не то, что катастрофическая - любая катастрофа оставляет надежду уцелеть, ситуация – абсолютно безвыходная, полный и беспросветный звездец. Дело в том, что с самого начала я считал себя случайной жертвой военкомата, вояка из меня абсолютно никудышный, да и грядущее сорокапятилетие оставляло надежду на то, что до этого не дойдёт. Ан, нет! Вокруг как-то по пингвиньи нелепо переминались с ноги на ногу дюжины с две мужиков, среди которых я сам себе мог еще показаться относительно свежим бодрячком. На вид все были какими-то безнадежными интеллигентами, потели лысинами, носили старомодные очки, эдакие главрежи, худруки, редактора и доценты. Военкомат, он просто как отчаявшийся рыбак, закинул сеть в обезрыбленный пруд и вместо серебристых карасей и жирных карпов вытянул на берег дюжину раков-отшельников и сонных жаб. Все были растеряны и явно застигнуты  врасплох, преувеличенно вежливы, выкали друг другу и с трудом расходилось в проеме коридора, устраивая такую кадриль, когда каждый обязательно желает пропустить встречного, делая шаг в сторону, а другой, не замечая того, отвечает взаимностью. Так и танцуют оба три-четыре раза. Да и я сам – такой же, ничем не лучше: порою наступит мне кто-нибудь в метро на ногу, а мне неприятно, не то, что больно, а именно неприятно от того, что наступившему мне на ногу неприятно от того, что сделал мне неприятно. А вот теперь, по идее, мы послезавтра уже солдаты и наша работа -  убивать себе подобных в другой форме.

- Ты, это самое, кончай рефлектировать, никого убивать тебе не придётся, - словно прочитал мои мысли сутулый очкарик с печальными глазами. – Нас кинут в качестве пушечного мяса куда-нибудь для отвлечения неприятеля, дабы пока нас долбят из стенобитных штурмовых орудий, кремлевские получили лишний денёк для вывоза обозов со скарбом. Представляешь, тянуться такие по заснеженному полю обозы гружённые швейцарскими часами, кокаином и брюлликами, затем обозы с домашними, бабы с ребятней, потом любовницы, ****и и бой-френды первого круга, вся патриотичная журнашлюшня и придворная попсня, пидоростня и клоуны, кружится каркающее вороньё, над кремлем зияет пожарище, облака из черного дыма нависли над золотыми куполами....

- Сеня? Сенька Либреман? – с радостью я узнал давнишнего приятеля из прошлой студенческой жизни на филологическом факультете.
 
- Тссс! Огурцов я теперь. По какой-то дурацкой прихоти взял таки материнскую фамилию, чтоб в одно интернет-издание устроится. И видать – зря. Либерманом бы не забрили. У нас испокон веков такие фамилии неблагонадёжными считаются. Так что давай общаться с тобой, как будто мы только что познакомились. – Он протянул мне руку, - Арсений Натанович Огурцов!

У меня потеплело на душе, и показалось, что встреть я Сеню при каких-нибудь других обстоятельствах, то непременно затянул бы его в кабак, заказал бы графинчик водки с закуской и  провел бы с ним в разговорах о прошлом всю ночь. А вот сейчас.... Сейчас я решил его сделать его своим фронтовым товарищем, без этого ведь никуда, у каждого на фронте должен быть свой друг, пусть даже, если он он - еврей, филолог и генетический пессимист.

- Смиррррно! – пророкотал вошедший армейский усач.

Наша аморфная взволнованная толпа послушно вздрогнула.

- На время пребывания здесь экстренно мобилизованной особой группы армейской разведки я являюсь вашим ответственным наставником и инструктором. Меня зовут капитан Зверев, многие здесь называют меня Палычем, но это, понятно, не для вас. Обращаться ко мне «товарищ капитан», внимать каждому слову, время у нас мало, и мне требуется абсолютное внимание и дисциплина – от этого зависит не только ваши жизнь, но, может быть, и жизнь миллионов, может быть, существование всей нашей страны.

Капитан был несколько моложе меня, но безупречно сидевший на сухощавом торсе китель и поблескивающая на груди звезда Героя России внушали уважение. Один из отглаженных рукавов кителя был пуст и подогнут в середине, как-бы намекая о том, что мы имеем дело не с коренным обитателем тыловой учебки.

- Приказываю пройти в класс номер четыре и занять места за партами попарно в произвольном порядке!

Мы послушно проследовали в классное помещение с обычными школьными партами, на стенах весели плакаты прошлого века о факторах поражения при взрыве ядерной бомбы, а за стеклянной дверкой шкапа пылились наборы оказания первой помощи, резиновые маски и хоботы противогазов.

- Сегодня мы изучаем облуживание и боевое применение автомата Калашникова. Попрошу Вас взять из сейфов по одному образцу, и учесть тот факт, что это не учебное, а боевое оружие, которое вы сразу получаете для ведения дальнейший службы.
Капитан Зверев отпер ключом железные, вмонтированные в стену двери сейфов, и мы разобрали автоматы с выщербленными прикладами и местами протёртыми до белизны железными боками, имевшими когда-то воронёный черный цвет.

Он специально дал нам некоторое время на то, чтобы мы могли повертеть и рассмотреть это легендарное оружие. По классу стал разноситься недоумевающий шепот, который в итоге прервал громкий голос моего соседа по парте Арсения Либермана-Огруцова.

- Разрешите обратится? – и не дождавшись ответа, - Товарищ капитан, не могу умолчать, но думаю, что просто обязан озвучить впечатление личного состава. Всё это оказывает на нас глубоко деморализующее воздействие. В последнее время от средств государственных СМИ постоянно транслировалась информация, что российская армия прошла фазу глубокой модернизации и имеет на вооружении сверхсовременные образцы, так сказать хай-тек и непревзойдённый ноу-хау, способный уничтожить врага в мгновения ока, или в крайнем случае сразу предотвратить агрессию, загнав его в свой угол, так сказать, на чужой территории и малой кровью. Все мы тут, конечно, взрослые люди и научились отличать реальность от пропаганды, но тем не менее, когда вы собираете новобранцев из тех, кто далеко перешагнул призывной возраст, планируете через два дня отправку на фронт и раздаете оружие, которое имеет скорее музейную ценность, то тут без всякого злого умысла возникают определенные мысли. Ведь эти автоматы едва ли смогут изменить положение дел, доведись нам протянуть еще пару лет мы с вами отметим столетие их конструкции, как-никак на дворе - две тысячи сорок первый год!

Капитан спокойно выслушал взволнованную тираду моего товарища.

- Благодарю Вас за открытое выражение мнения, товарищ призывник. В армии практически никогда не бывает случайных вещей.  Сегодня у нас по плану изучение материальной части и боевого применения автомата Калашникова с практической частью занятий на стрельбище. Завтра – я ознакомлю вас с общей военной и политической обстановкой на данный момент, из этого мы сформулируем Ваше тактическое задание и в заключении я ознакомлю вас с некоторыми современными образцами вооружения. Но всему – свое время. Сейчас я продемонстрирую то, что делали ещё школьники в советское время пошлого века на уроках по начальной военной подготовке - НВП. А именно полная разборка-сборка автомата Калашникова и приведение его в полную боевую готовность. Как видите, у меня нет одной руки, поэтому в качестве дополнительной опоры я буду использовать стол и подбородок, но тем не менее Вам понадобиться в среднем до четырехсот-пятисот повторений дабы, используя обе верхние конечности, приблизиться по полученным навыкам к моему результату.
Он уверенно поставил автомат прикладом в стол, чуть толкнул в бок, а когда он начал, падая крениться в бок, сбил подбородком магазин, одновременно доставая снизу пенал из приклада, вытянул шомпол и практически мгновенно передернул затвор, сделав контрольный щелчок.  Чтобы детально описать произошедшее, потребовалось бы использование замедленной съемки, субъективно у нас осталось впечатление что во время свободного падения автомат разложился на составляющие детали.

- А на словах я, забегая вперёд, добавлю что в наше время радиоэлектронной борьбы, психотропных волн, субпомех и сверхчастотного воздействия все эти сверхсовременные «карамультуки» с лазерами, нанометрами и нейро-психотропными самонаводящимися зарядами в комбинации с грязью, контрастами температур и дрожащими руками превращаются по эквивалентности полезного действия в каменными топор, в то время как «калаш», чьё столетие по вашему справедливому замечанию, мы скоро будем отмечать, был, есть и остается надежным дыроколом в шкуре и черепах противника от Латинской Америки до Африки и Индокитая по сей день.  Почему-то никто не хочет модернизовать форму колеса, не так ли? Повторяем за мной и теперь медленно….

По ходу общения с нами капитан Зверев был неожиданно вежлив и адекватен, несколько раз он таки срывался, пытаясь подбодрить и встряхнуть нас смачным армейским матюгом, когда кто-то забывал про предохранитель или упорно пытался вставить рожок от патронов тыльной стороной. К концу дня стало понятно, что ситуация с таким возрастными новобранцами для него также непроста, многие из нас отчаянно тупили, и капитану стало ясно, что армейское рыканье и матюги тут вовсе не «в масть», к тому же его явно угнетала общая обстановка, про которую он знал бесспорно куда больше, чем мы. Все чаще он просто выглядывал в ранние октябрьские сумерки в узком полуподвальном окне учебки и тихо и беспредметно матерился себе под нос.  Наверное, это просто от отчаяния,  - посетившая меня мысль была также четка и ясна, как армейское правило: вся эта смирённая и безобидная матершина – всего лишь молитва. Просто капитана никто не научил молиться…..

От этой мысли стало как-то особенно страшно.



***
На второй день с капитаном Зверевым произошла неожиданная метаморфоза: с утра он явился в удобных потертых джинсах и чёрной футболке с эмблемой «Сил Особого Назначения РФ» - разъярённый медведь душил в смертельном объятье огромную змеюку-дракона.  Вместо ампутированной руки из короткого рукава торчал нейробиологический протез, который, будь он покрыт кожзаменителем, был едва отличим от нормальной руки.

- Братья, - неожиданно обратился к нам Зверев, - обычно я позволяю своим новым соратникам перейти со мною на ты на второй год совместной службы, но война ускоряет время, эта уже четвёртая за моё время службы, и каждый раз все происходит гораздо быстрее, чем было до этого. Вот мы уже знакомы второй день, и я чувствую, что уже пора, теперь я для вас – ты, или просто Палыч. Позвольте, не теряя времени, перейти к краткому докладу о современной военно-политической ситуации: Каждая война, как давно заведено, готовилась заранее, но случается она, тем не менее, неожиданно. Так же и сейчас: неприятель абсолютно вероломным и подлым ударом сумел нейтрализовать нашу группу воздушно-космической обороны, нанёс сокрушительные удары по базам ВКС на западе и даже в глубоком тылу, завоевал абсолютное превосходство в воздухе и космосе и двинул на нас полчища механизированной техники и стаи дронов. Наши западные линии обороны сметены, окружены и частично уничтожены. Триада ракетных войск ответила залпом, но есть данные, что, увы, большинство ракет были перехвачены и сбиты еще на старте, а некоторые так и не смогли покинуть стартовых шахт. Тем не менее, есть и хорошие новости: наши окруженные части западной группы и братской республики Беларусь не сдались врагу, а ценой огромных потерь продолжают героическое сопротивление. Часть из них прорвались, возвращаются назад или при поддержке местного населения используют навыки партизанской войны – вредят инфраструктуре наступающего врага, нанося ему точные целевые удары, замедляют его продвижение вперед. Обрастает легендами рейд молниеносный чеченской дивизии по тылам врага. Уже можно сказать, что план наступления врага стал развиваться не совсем так, как они хотели, но ситуация остаётся всё равно близкой к катастрофе. Со дня на день враг будет в Подмосковье и создаст неотвратимую угрозу взятия нашей столицы. Ни президент, ни члены нашего правительства не приняли планов эвакуации, их поддержали миллионы жители нашей столицы, включая женщин, детей и стариков. Ни одна война, даже в середине двадцать первого века не решается одним только превосходством в воздухе. Как и век тому назад, как и во многие века нашей славной истории под Москвой будет дана решающая битва! –  голос капитана Зверев неожиданно переключился от сухого монолога доклада к пламенной речи оратора, а биомеханический протез руки послушно сжался в кулак.

- Постойте, товарищ капитан, то есть Палыч, правильно ли я опасаюсь того, что ты сейчас скажешь, что эту битву должны дать мы, -  один из наших соратников по имени Эдуард рассеянным жестом указал на сидящих в классе новобранцев.

- Слушай меня! Повторюсь, ни одна война не была выиграна с воздуха! Тем более, сейчас под Москвой активизировано второе секретное кольцо нашей ПВО, дроны, «стелсы», ракеты, все эти их  хвалёные «фальконы» и «иглы», подлетая к столице, падают с неба, как дохлые вороны. С лунной орбиты мы возвращаем «Перуна», тот спутник спрятанный в тридцатых, эта такая мощная РЭБ, что не только вся их навигация накроется медным тазом, механические будильники на той стороне экватора начнут крутиться в обратную сторону. Но это «блитцкриг 2.0», они прекрасно знают, что если возьмут столицу нахрапом, то отрубят тем самым нам голову, а промешкай немного, и вздыбится черным псом Урал, уже идут стальные колонны из Тагила, уже откапывают наши сибирские ракетчики законсервированные шахты со старой доброй «Сатаной», в секретных ангарах прогревают моторы наши гиперзвуковые соколы, уже вскипел Дон и заволновалась Волга, шлет своих раскосых снайперов нам батюшка Байкал, достал Кавказ кривой кинжал, мы долго запрягаем…. Но вот если начнем, то под Москвой поднимется такая волна, что накроет и Лондон и Нью-Йорк, и вспомнят русскую «Калинку» Берлин с Парижем.

- И как я понял, мы – это те, кому назначено начать с этой волной. Поймите меня правильно, конечно, товарищ Палыч, ваш, то есть, твоё описание всей трагичности и переломности момента оказывает неизгладимое впечатление, но вопрос остается таки вопросом, какова всё же наша скромная роль в сиих глобальных тектонических процессах мировой истории? – скептично и не без некоторого самолюбования задал вопрос мой семитский друг-филолог. Впрочем, этот вопрос мучил всех нас.

- Вот именно, мы-то такого хрена здесь? – блеснул лаконичностью лысый толстяк Эдуард.

- Вот сейчас-то, как раз и самое время обрисовать вам вашу тактическую задачу, - капитан повесил на доску потёртую карту Москвы и Подмосковья. Как я говорил, на востоке от столицы собирается мощный кулак для сокрушительного контрудара, каждый день дает нам огромный прирост силы, в то время как враг растянувшись в отчаянном прыжке теряет связь во своими тылами и уже испытывает нехватку в ресурсах. Ориентировочно через неделю заработает «Перун». В этих условиях распылять силы на защиту Москвы со всех возможных направлений удара мы не можем. Поэтому мы маскируем на вероятных путях появления врага небольшие диверсионно-разведывательные группы, чья задача заключается в завязывания огневого контакта и боя с превосходящими силами противниками, до прибытия подкрепления и начала контрудара.  Вашей группе поручен разъезд Дубосеково.

- Так я думал, пушечное мясо…. – отчаянно схватился за голову Эдуард.

- Вовсе нет! Сейчас я вас ознакомлю с новейшими образцами российского вооружения, и вы поймете, кто здесь дичь, а кто – охотник!

Палыч нажал на кнопку дистанционного управления и в центре у доски неожиданно появилась полноразмерная трехмерная голограмма статного воина с российским триколором на плече. В правой руке он держал подобие короткого копья с антенной-наконечником, в рюкзаке за его спиной что-то противно жужжало.
- Итак, - Палыч встал и со сдержанной гордостью, приступил к рассказу: термокинетическое самонаводящееся копьё «жало», предназначено для уверенного уничтожения любой техники противника на дистанции до десяти километров.
Голограмма воина поприветствовала нас, улыбнувшись в класс и махнув ладонью, затем сделал настороженный знак указательным пальцем, как-бы концентрирую наше внимание, и тут откуда-то из верхнего угла учебного класса раздался гул мотора и на некотором удалении показался гусеничный бронетранспортер. Воин спокойно и как-то демонстративно чётко снял с антенны колпачек, слегка размахнувшись, грациозно подбросил копье, которое тут же с неуловимой скоростью улетело к цели, бронетранспортер превратился в огненный шар, и секунды через две, спрятанные где-то по углам учебного класса динамики донесли до нас звук взрыва и даже, как мне показалось, волосы на голове почувствовали легкий порыв от взрывной волны.
- Как видите, применения копья «жало» предельно просто, требуется только снять колпачёк-предохранитель, и слегка подбросив, направить его в сторону цели, всё остальное копье проделывает само, весьма эффективно, как вы видите. И это только начало нашей презентации – диверсионные группы снабжаются специальным прибором РЭБ локального действий «Скворечник», он не только уверенно гасит все вражеские сигналы наведения и локализации, но и создает акустико-психологические гиперчастотные волны, подавляющие у живой силы противника ориентацию и волю к сопротивлению вплоть до проявления суицидальных попыток на поле боя. Он вынул из рюкзака виртуального воина противно жужжащий ящик.  В активной фазе это звучит приблизительно так! Он снова нажал какую-то кнопку, и мое сердце неожиданно сжалось от чувства панической тревоги, в ушах что-то неприятно зазвенело, словно кто-то тёр по стеклу железом, в глазах размылись очертание предметов.
 –  Это только пятая часть мощности, больше – нельзя, у вас могут произойти непоправимые психические нарушения. Ну и, конечно, никак невозможно использовать во время работы скворечника никакие лазеры и тепловизоры, прочие сенсоры превращаются в металлолом или же начинают безбожно врать. Это значит, все современное вооружение дистанционного боя становится менее ценным, нежели каменный топор. Тут то вам и приходит на помощь родной наш, замечательный и безотказный «калаш». Итак, последовательность такая: «жало» курочит  и палит технику, если колонна – то естественно сначала головные и замыкающие цели. Затем включается «скворечник», и живая сила противника превращается в беспомощную мишень для вас.

- Как бы нам самим от этого «скворечника» не загнуться…. – скептически заметил кто-то с заднего ряда.

- Ваша наивность скрасила бы любую непорочную девушку. Но за тем, что я сейчас вас излагаю, стоит не что иное, как Центральный Штаб Обороны Москвы. Конечно же, об этом мы подумали в первую очередь. Представляю комплект состоящий из защитного капюшона и маскхалата для диверсионно-разведывательных групп «хамелеон», как говорит уже само название, цветовая раскраска визуально не отличается от меняющейся окружающей среды, полностью блокируются тепловые виды обнаружения и отражаются поисковые лучи, осколочная защита второй степени, это значит, вы защищены от рикошетов, но не от прямого поражения, капюшон одевается строго до включения «скворечника», кроме того, для удобства длительного пребывания в засаде, халат оборудован системой индивидуального отопления и мягкой воздушной прослойкой.
Капитан подробно с удовольствием и нескрываемой гордостью  рассказывал о новшествах нашего отечественного оборонпрома и даже на какой-то момент напомнил мне легендарного главу одной из западных корпораций, делавшего целое шоу из презентации новых продуктов.

Хоть скворечник уже давно был выключен, тревога на душе осталась, впервые за последние десять лет очень захотелось покурить, и что оказалось совсем неожиданным и неуместным – появилось чувство сожаления о прошлогоднем разводе. В объявленный пятнадцатиминутный перерыв я стрельнул сигарету из армейских запасов Палыча и вышел в коридор, на стенке висел допотопный чёрный телефон с дисковым набора номера. Мобильная связь уже вторую неделю была отключена по всей стране, и я с трудом вспомнил домашний номер нашего бывшего телефона, который мы собственно практически никогда раньше и не использовали. Тем не менее, он еще работал, в трубке послышались длинные гудки, и моё сердце забилось чаше обычного. Она не подошла, или, может, её не было дома. После седьмого гудка, пикнул автоответчик, и я услышал мой собственной счастливый и молодой голос пятнадцатилетней давности, мой голос заранее благодарил за оставленное сообщение и обещал в кратчайшие сроки перезвонить.

- Маш, слышишь меня, Маша! Маша, это я. Послушай меня, обязательно! Бери с собой Катю и уезжай из Москвы, как можно дальше на восток, как можно дальше из Москвы. Не медли, уезжай, прямо сегодня, это все очень серьезно. Прощай!

Во дворе учебки царила деловая суета, приехал старинный УАЗик-буханка с двумя прапорщиками, и те под протокол сдавали Палычу деревянные ящики с патронами из каких-то древних военных запасов прошлого века, картонные коробки с рыбными консервами, тушенкой, сухарями, до меня долетали обрывки спора между прапорами: почему-то из трёх гружённых канистр со спиртом доехали лишь две. Не хватало нормативного шоколада,  а вместо положенных в военное время сигарет, привезли какие-то папиросы без фильтра, да и вместо табака в них содержалось лишь какое-то желтоватое крошево. Накрапывал унылый октябрьский дождик, в ветвях раскидистого тополя устроила шумные разборки воронья семейка. Мои сослуживцы новобранцы уже подобрали себе ботинки и вовсю примеряли на себе новенькие «хамелеоны», было заметно, что пошив маскхалата отнюдь не учитывал наличие уютных брюшков у далеких от спорта сорока и пятидесятилетних новобранцев. Я после многолетнего перерыва впервые закурил и втянул в себя смесь табачного дыма и осеннего воздуха, запахи, порою, как некая машина времени способны утянуть нас вглубь воспоминаний, какой-то странный коктейль из ностальгии и грусти растекся вместе с табачным никотином по моим артериям. Нет, мне не было жалко себя, но было чертовски жаль того, что возможно, или даже наверняка я в последний раз так глубоко почувствовал осень. Смахнув дурацкую, накатившую слезу, я выбросил в лужу сигарету и снова зашёл в коридор, снова начал крутить диск старого телефона и с колотящимся сердцем прослушал семь долгих гудков, пока вновь не заговорил автоответчик.

- Маша! Машенька, слышишь меня. Пожалуйста, сделай, как я тебе сказал, уезжайте из Москвы. И я забыл тебе сказать самое главное: Я люблю тебя. Люблю вас, с Катей. Прости меня!

Я повесил трубку. На душе стало спокойнее и чище, словно я закончил какое-то важное дело. Теперь можно двигаться своим путем дальше и престать жевать сопли. Я направился к новым своим сослуживцам.

- Мужики, хамелеон размера XXL остался?





Часть 2

Разъезд Дубосеково

Параллельно к коломенскому шоссе шла старая грунтовая дорога, на ней вероятней всего и должен был появиться противник. Скоростное шоссе было уже полностью изрыто воронками то ли от наших, то ли от вражеских авиабомб и изрядно усеяно минами-ловушками. Мы облюбовали местечко на холме с перелеском, здесь проходящая колонная должна сбавить ход и уплотниться, так как впереди идущие транспортные средства явно сбросят скорость на подъёме. К тому же вестимо, что с высоты стрелять по мишени нам будет гораздо удобней, еще не опавшая листва куцего перелеска представляла собой некую визуальную защиту сверху. Но это скорее по ощущению, ведь лежать под открытым небом как-то совсем не уютно. За холмом и нашими спинами начинался один из подмосковных поселков с загородными виллами состоятельных москвичей, отопляемыми бассейнами с морской водой, пожухлыми и неубранными пальмами, скейтпарками, скалодромами с местами еще бьющимися водопадами, полями для гольфа и площадками для личных и грузовых квадрокоптеров.

- Вот их то защищать мне в принципе не совсем хочется, - поделился я мыслью с другом Сеней.

- Им то твоя защита и вовсе не нужна, поверь мне, они давно в безопасности и терпят вдали от Родины лишения, намазывая на булочки вместо чёрной икры красную…

 Нашим командиром был поставлен пятидесятидвухлетний мужик по имени Иван Петрович. Он был единственным из нас, кто имел за плечами военный опыт: после несложившейся военной карьеры он с десяток лет подрабатывал на частные военные кампании в Африке, а призыв на фронт застал его на месте консьержа в подъезде элитного дома, где он намеривался досидеть до пенсии, посматривая футбол и выполняя мелкие просьбы богатеньких жильцов. В общении Иван Петрович был прост, немногословен и обладал определенной военной логикой, глазомером и рассудительностью, что сразу же незыблемо утвердило его авторитет командира и, по русской традиции мы сократили его имя до уважительно-отеческого «Петровича». В первый день мы несколько нервно, постоянно косясь на запад, откуда вот-вот должен появиться враг, занимались своим обустройством – копали брустверы, обустроили солдатский нужник, разбились на тройки, назначали график дежурства часовых, определили пути и схемы возможных смен дислокаций и порядок слаженного ведения огня по различным элементам колонны двигающегося противника. Среди нас нашелся врач-стоматолог, переводчик, бывший священник и профессор астрофизики, случайно попавший под гребёнку военкомата саратовский водитель-дальнобойщик, все остальные представляли собой абсолютно ненужные в войне профессии из денежно-финансового и торгового сектора.  Священник и астрофизик были полезны тем, что с ними можно было обстоятельно поговорить на темы бессмертности души или же ее предполагаемой материальности и сохранения и перехода энергии жизни в другие формы.

В первый же вечер, когда мы, уставшие после земляных работы и нервного напряжения, присели на опушке леса, моей приятель Либерман-Огурцов пролил неожиданно приятный свет на загадку исчезновения канистры со спиртом у прапорщиков во дворе учебки. Во время разгрузочно-погрузочных работ, он, рискуя быть застигнутым в любой момент, засунул канистру под коробки предназначенных нам консерв. Этот поступок вызвал горячее одобрение всех сослуживцев, а командир Петрович, растрогавшись даже заговорил о первом подвиге в нашем отряде, совершенным рядовым Огурцовым. Конечно же, тут он преувеличил, но, тем не менее, разбавленный в осенней ручьевой воде спирт оказал весьма сплачивающее и духоподъемное действие на весь наш личный состав. Да и вообще следует отметить, что наш стихийно сложившийся коллектив из взрослых, повидавших жизнь мужиков в весьма положительную сторону отличался от всех других, известных мне до сих пор компаний. Нам было уже бессмысленно что-то доказывать друг перед другом, кичится достигнутым в жизни, бороться за верхнее место в иерархии, интриговать и выискивать слабые места других. Большинство из моих соратников были эдакие немногословные семейные мужики, которые основательно и ответственно брались за поставленные задачи, не стонали и не хныкали, и, глядя на них во мне росла уверенность, что случись попасть с ними в огненный ад близкого контактного боя, то они, будут также добросовестно драться, при надобности подставят тебе плечо, и также достойно, честно и без лишних слов, если так сложатся трагические обстоятельства, умрут.

Единственным небольшим исключением в нашем коллективе оказался зубной врач Эдуард, попавший, к моему сожалению, в нашу с Арсением тройку. Жирненький лысый Эдик был также как и мой университетский приятель болтливым пессимистом, но в отличие от грустного фатализма Сени, он оказался пессимистом-паникёром и пораженцем, стремившимся критически пересмотреть неотвратимую реальность, что вовсе не облегчало наше положение.

- Все военные,  - рассуждал он, - как издавна повелось по сути своей – дубы, и мыслят также по-деревянному, они всегда готовятся к прошедшей войне, наши российские – дубы вдвойне, ты уж прости, Петрович, тебя я тут вовсе не имею в виду.

- А что ты хочешь эти сказать, Эдуард? – терпеливо спрашивал Петрович.

- А то, что это в тысяча девятьсот сорок первом году группа солдат-лаптёжников с гранатами и бутылками с зажигательной смесью могла приостановить продвижение танкового клина. У нас же на дворе – две тысяча сорок первый! Мы для них – всего лишь муха, которая попадет на ветровое стекло. Мы откроем себя первым залпом наших жал, а возможно даже простым первым пуком, и по нам жахнут из какой-нибудь орбитальной космической гипер-мухобойки так, что разлетимся на молекулы, и в лучшем случае только ботинки будут дымиться.

- Что ж, - спокойно соглашался Петрович,  - твой вариант развития событий звучит вполне правдоподобно, - постараемся хотя бы не пукать, а жахнуть первыми, чтоб не задаром пропасть.

- По поводу «пукать», мне кажется, что как раз ты Эдик, первый можешь дать слабину, – меня почему-то охватила досада…

- Да что вы к словам придираетесь! – возмутился он.

- Извини нас, - неожиданно согласился Сеня, - мысль и, правда, здравая. И при всём этом – это не самый плохой вариант, умрём героями, быстро и без мучений, переместимся в темный туннель, в конце которого, надеюсь, будет белый божественный свет….

- А, может, есть таки другие варианты? – не унимался Эдик. – Это война, положа руку на сердце, какая-то странная. Мне очень не хочется умирать, не разобравшись в её сути.

- Вариант со сдачей в плен мы не рассматриваем, надеюсь, у тебя нет иллюзий, что тебя пошлют на сбор винограда на западном берегу Рейна. В лучшем случае – кастрируют, и на урановый рудник пока не захлебнешься кровавым кашлем. И может – на медицинские эксперименты, к нам, русским, никакие конвенции традиционно не применяются,  - злобно прервал его бывший священник Афанасий, - насчет божественного света в конце туннеля, я тоже скептичен, - хоть я был попом, но во всю эту чушь давно не верю, уныние – вот это точно грех, загробная жизнь – сказки для лохов. Сеня, плесни нам ещё спиртяги, жизнь, она, здесь и сейчас, будь такая возможность, сбегал бы ещё раз напоследок в бордель.

- Вот поп зажигает! Всё правильно, говоришь Афанасий, - поддержал его саратовский дальнобойщик Лёха, - Кто верит в жизнь после смерти, не замечает, что до неё  - тоже жизнь есть. Вот сейчас почему-то как-никогда хочется пожить. Но бежать не вариант! Повоюем, мужики!

Под одобрительные возгласы соратников Сеня разлил спирт. Несмотря на усталость спать вовсе хотелось, над нами висел необычайной яркий звёздный купол неба, повсюду витал запах грибного осеннего леса, и я тоже решил, что на самом деле бывший поп Афанасий и весёлый водитель Лёха чертовски правы, и у меня никогда не было столь замечательной пьянки в мужской компании на природе, когда к тебе спешит верная смерть, и тебе, несмотря на это, а может и благодаря тому, так уютно и хорошо.

- Однако в дополнение к тому, что Эдуард обрисовал нам трагический ход событий, и одновременно с этим, как нам показалось отнюдь не самый плохой, я всё же постараюсь сейчас смоделировать – идеальный. А идеальный вариант заключается в том, что завтра со стороны Москвы к нам прилетают несколько квадрокоптеров, набитых коллегами, членами семьи и друзьями. Они говорят нам: Бамбария-киргуду! Шутка, типа, ребята! Мы в наше бедное на настоящие эмоции время с подавляющей бытовой рутиной и производственным стрессом решили сброситься по солидной сумме ради того, чтобы обеспечить вам пару незабываемых дней, вся эта дурная война, новости в интернете, тревожные сообщения по громкоговорителям, призыв в военкомат и безрукий актёр-военрук, всё это - наших рук дело. Теперь мы дарим вам, самое ценное, что у вас есть -  вашу жизнь и ваших близких, которые вы будете теперь ценить совсем иначе, нежели прежде!  Давайте же теперь отметим это с фейерверком,  дикими танцами на холме у Дубосеково, барбекю из тихоокеанских крабов и мраморной японской говядины с рейнским вином, ирландским виски и парой ящиков столетнего Дона Периньона со свежей астраханской осетровой икрой.

- Думаю, что твой вариант, Сеня, единогласно и безоговорочно принят, - растрогался я, - единственный слабый аргумент против оного – тот, что я уже второй год безработный, и вряд ли мои родственники и бывшие коллеги по работе решаться на столь глобальные расходы, чтобы раскрасить мои серые будни.

- Да это я так, для разнообразия, всё ж лучше, чем пуканье Эдика….

- Что вы всё к словам придираетесь! А в принципе, ну правда, вот нахрена эта дурацкая война!

-  Это война, ребята, естественная часть нашей человеческой сущности, - неожиданно вклинился в разговор профессор астрофизики, которого мы называли просто «профессор», - вернее,  природа нашего человечества, несет в себе войну, как облака несут дождь. Мы размножаемся и потребляем, работаем на нашу элиту, а когда нехватка ресурсов становится угрожающей сложившемуся миропорядку, элита трубит войну, чтобы переработать излишнюю человекомассу….

- А что ж мы так не поумнели? – наивно спросил кто-то из мужиков.

- Думающие люди знают эту истину по крайней мере уже с Первой Мировой, вот и ваш покорный слуга, все время кстати поигрывал мыслями переехать в какую-нибудь сонную провинцию у моря, но вот кафедра, студенты, диссертации, ипотеку для сына до сих пор плачу…

- Ну вот с ипотекой эта война точно вопрос закроет, как и со многим другим! – подытожил Петрович.

Мы все чокнулись за это, и решили лечь спать, поскольку завтра нас ожидал, возможно, наш самый последний день, нужно было проспаться и встретить его с ясной головой.

Следует отметить, что выданный нам маскхалат «хамелеон» отлично годился и для прохладной октябрьской ночи, в местах, где тело должно было соприкасаться с землей, автоматически надувалась теплая мягкая воздушная прослойка, так что качество моей полевой постели едва отличалось от кровати в пятизвездочном отеле. Наверняка наш оборонпром мог бы заработать огромные деньги на этой прекрасной технологии, будь сейчас мирное время и найди он у себя хорошую коммерческую жилку, которой, как известно, не хватает у большинства русских людей. Я проснулся вместе с поздним осенним рассветом, в предутренних лучах заметил парочку поджарых волков, которых сначала принял за одичавших собак. Они пробежали деловой рысцой в нескольких метрах от меня, не примечая моего существования. Мы позавтракали консервами и галетами, вскипятили на бездымной горелке кофе. До сих пор все казалось каким-то нереальным, как сон. События предыдущих дней медленно загружались в сонную голову, сознание какое-то время противилось воспринять реальность. Денёк выдался на редкость солнечным, и я, лёжа на животе, какое-то время тупо наблюдал как пригретый лучами кузнечик медленно взбирается на травинку, затем прилетел шмель и заинтересовался цветком клевера, между стебельками забегали шустрые букашки с красно-черными спинками, которых в детстве мы называли «солдатиками». Сейчас все это насекомое суетное движение показалось мне атрибутом давно забытого детства, уж почти сорок лет как я не заглядывался на подмосковную траву, а вот в ней продолжается жизнь, такая, как и в принципе и раньше.  Пройдет несколько лет и мои бренные останки наверняка тоже станут такой вот землей, из которой будет расти трава, а по ней будет карабкаться сонный кузнечик.

- Сон на свежим воздухе – прекрасен! У меня лет десять не было такого ощущения свежей головы. И это не смотря на вчерашний спирт! Дома я бы умирал полдня, ей Богу! Держи вот кофе, – мой друг Сеня был радостен и бодр, как юный советский пионер.

- Глядя на тебя, я снова забываю, зачем мы тут собственно находимся.

- Точно, мне тоже напоминает какой скаутский поход, или пионерскую зарницу, в которую наши отцы в юности играли. Петрович, кстати, нас на ночное дежурство
поставил, нашу героическую тройку Огурцова с латентным дезертиром Эдиком.
 
- Ну до ночи ещё дожить надо…. Кстати, гляди! Что это там? Маааатерь божья!

С запада надвигался огромный чёрный летающий треугольник. Он практически бесшумно и как-то противоестественно скользил по небу, плавно притормаживал, затем делал быстрый, практически незаметный скачок вперёд или в сторону. Размеры его было трудно определить, но с сокращающейся дистанцией они казались все более внушительными, может быть с целое футбольное поле или даже больше. Несмотря на хаотичную траекторию, общее направление движения было направлено на восток, то есть через наши головы на Москву. Через несколько секунд я таки заметил в движении какую-то закономерность – треугольник двигался направо, прыгал налево и затем только вперёд, словно какая-то гигантская невидимая рука протирала небо такой вот чёрно-треугольной тряпкой.

- Вот уж не думал, что наш кабздец будет так выглядеть и передвигаться по небу в ритме танго,  - запаниковал Эдик.

- Глобал мортал Гриффин,  - прокомментировал профессор, - глобальный гриф-падальщик, так бы я назвал его по-русски. Он не по наши души.  Это новейший беспилотник, подавляющий и уничтожающий все, что излучает хоть какие-либо искусственные волны и сигналы, в первую очередь все виды ПВО.  Ну и, конечно, очень точно всё это обнаруживающий, поэтому он так и передвигается, просто сканирует огромную площадь даже не в ритме танго, а, на мой взгляд, скорее вальсируя, кому, как нравится.

 - Может жалом по нему шандарахнуть? – поинтересовался кто-то из сослуживцев.

- Не думаю, что это самая хорошая идея, - засомневался профессор.

- Включить экстренную связь и предупредить своих?

- Вот это как раз сразу заинтересует Гриффина, могу поспорить, что после включения связи, ты даже «алё» сказать не успеешь.

В этот момент Гриффин очередной раз беззвучно скользнул и оказался прямо над нашими головами, на относительно небольшой высоте он казался еще крупнее, перекрыв солнце, он погрузил нас в какие-то противоестественные апокалиптические сумерки, казалось, он что-то учуял и даже чуть-чуть приспустился над нашим пригорком, по его краям бегали какие-то голубоватые огоньки, к тому же вблизи он оказался вовсе не беззвучным, внутри что-то гудело как в гигантском трансформаторе или разозленном пчелином улье. Мы все инстинктивно замолкли и, стараясь даже не дышать, вжались в землю. В моей голове проскочила страшная мысль, что если кто-то из наших олухов, может, не смотря на многочисленные предупреждения в учебке, оставить включенным телефон, часы с навигацией, или какую-то еще пустяковую приблуду из-за которой мы вот-вот превратимся в дымящееся барбекю. Действие грифа на психику немного напоминало эффект от скворечника – это черная зловещая машина была создана каким-то явно не по-человечески злым и превосходящим нас интеллектом,  во мне росло желание заорать во всю мочь, и прикрыв руками голову, побежать напропалую через ухабы и кустарник вниз по холму, побежать в безграничной и дикой панике, как кошка от включенного пылесоса. Однако, повисев над нами пару-тройку секунд, которые субъективно показались мне вечностью, треугольник легонько скользнул в сторону Москвы и вскоре растаял из вида также быстро и неожиданно, как и появился. Я отчётливо услышал с дюжину облегчённых выдохов. Всем не терпелось обменяться впечатлениями.

- Что-то мне воевать совсем расхотелось, враг, который делает такие пепелацы, вряд ли по зубам нашему российскому чудо-оружию вообще, - Эдик торопливо озвучил мысль, которая лежала совсем на поверхности.

- Можно сказать, до этого у тебя просто неукротимый боевой дух! – вновь подшутил над ним Сеня.

- А я, честно говоря, не будь теперешних обстоятельств, был бы на все сто процентов уверен, что это какой-то инопланетный корабль, НЛО, как их принято называть, движение у него явно не на классической физике крыла и аэродинамике построено, тут  в действии какая-то антигравитация или черная магия! – восхищенно произнес профессор.

- Точно, я как старый толкиенист, назвал бы его «летающее око Саурона» - сказал переводчик Артур.

- А мы, получается, такие Бильбы и Фроды?

- Я бы сказал, что мы более напоминаем засадный полк воеводы Боброка у реки Непрядвы в тысяча триста восьмидесятом. Вон и копья у нас имеются, - неугомонный Эдик указал на «жало», - только вот не Мамай с татарвой на нас наступает, а сами видали -  кто.

- Ну, жало на самом деле мы еще не испробовали. Судя по всему, тоже неплохая штука.

- Ага, чтоб по ржавым бронетранспортерам лупить, а тут вот такое…
Мужики в очередной раз затеяли спор об наших шансах и перспективах в этой войне, который неожиданно прервал чудовищно мощный взрывной удар на северо-востоке, земля под нами на мгновение подпрыгнула, а небо….  Мне показалось, что по небу кто-то треснул огромной кувалдой, а оно, как будто было сделано из стекла, по которому пробежали черный трещины, и глянули из них нас необычайно яркие и равнодушно холодные звёзды.

- Все в окопы! Ложитесь  немедленно в укрытие, сейчас взрывная волна придёт!  - скомандовал Петрович. Мы послушно последовали его приказу, и, как сурки по норам, попрыгали в окопы, но взрывной волны так и не было, через минут пять со стороны Москвы подул необычайно тёплый ветер, как зимой вентиляция при входе в метро. Он достаточно долго и равномерно дул, срывая с деревьев остатки листвы, на небе медленно зарастали страшные черные трещины, с него ушла вся голубизна, оно стало серым и, что самое страшное -  на востоке оно подсвечивалось малиновато-красными отблесками большого огня.

- Ну вот и всё, - сказал Эдик и первым вылез из окопа.

- Что всё? – переспросил Сеня.

- Всё значит – всё! Что тут не ясно?! Тебе даже на небе это большими черными буквами написали.  Защищать уже некого, а умереть мы всегда успеем. Так что, бери шинель, пошли домой!

- Это уже пораженчество и паника, - возмутился командир. – Ладно, мы тут все не искримся оптимизмом, но твоя позиция в настоящий момент разлагает… Тьху, надо заканчивать говорить, как интеллигент. Короче, слушай Эдик, твою мать, либо завали хлебало, либо не дожить тебе и до первого боестолкновения!

- А что поделать? Ну давай, грохни меня теперь! Ты - типичная гебня и сапог! Сам сдохнешь и других за собой потянешь.

- Иди, Эдик, - неожиданно устало сказал Петрович, - иди с Богом, в спину стрелять не буду, не боись. Кстати, если кто-то хочет к нему присоединиться – лучше сейчас. У каждого должен оставаться выбор…

Эдик подмигнул коллективу:
- Ребят, я собираюсь спуститься в поселок,  там богатенькие виллы все пустые стоят, найду себе джакузи с горячей водой, наверняка подвалы ломятся от вин, шампанского и хамонов с осетриной. Проведу хоть последние часы в приятной компании с самим собой, а не с тупыми упёртыми ублюдками, как большинство из вас. Но, тем не менее, если кто-то включит голову и захочет присоединиться – всегда wellcome!

- Иди, Эдик, - почти хором синхронно сказало несколько голосов.

И Эдик ушёл.

- Зря ты, командир, из себя либеральную тряпку строишь, так у нас через день-другой отряд разбежится, - неожиданно заявил переводчик Артур, - Так, нельзя, мужики, коли взялись Родину защищать, то тут уж оставьте свои сомнения, страх, душевные страдания и прочее – идём до конца.

- Вообще ты прав, воюя на стороне повстанцев в Африке, я бы таки и поступил, а сейчас – не могу, да и стрелять почём зря нельзя. Не резать же мне Эдику глотку за то, что он такой вот выдался.

- Да хотя бы резать!

- Может, ты догонишь и зарежешь его?

- Со следующим так и сделаю, - щуплый переводчик фанатично блеснул очкам и вытащил из-под халата всем напоказ штык-нож от калаша. - Если вы еще не поняли, идёт война, каждый дезертир – это предатель, может, внизу его поймает враг, и  его не надо тогда долго упрашивать  – сдаст весь наш отряд с потрохами за возможность полежать жирным задом в тёплой джакузи.

- Ладно, Артур, уймись, - мы его все осудили, больше среди нас предателей нет и, надеюсь, не будет, иначе будем поступать по всей строгости военного времени, - примирительно сказал Петрович.

Затем мы немного подискутировали о результатах взрыва над Москвой  и пришли к выводу, что тут может быть две причины: либо Гриффин уничтожил систему ПВО, либо система ПВО уничтожила Гриффина. Возможностей получить доказательства в пользу того или иного варианта развития событий у нас на данный момент не было.

- А вот теперь прилетели за нами! – Петрович махнул рукой в сторону показавшейся на горизонте стайке воронья. - Накидываем капюшон, ложимся лицом в землю, стараемся дышать как можно реже и поверхностей, тихо молимся про себя, и самое главное – не смотрите на них!

То, что я успел разглядеть, были эдакие клювастые летающие механизмы, полностью копирующие своими движеньями полет врановых птиц, разве что не было слышно хриплого карканья.…  Они, как все крупные тяжелые птицы, тяжело и как-бы нехотя махали крыльями, немного проседая в воздухе на нижней амплитуде при замахе, охотно переходя на медленное парение при встречном потоке ветра. Однако присматриваться повнимательней не было времени и желания, слова командира звучали вполне убедительно. Лёжа, я практически ощущал затылком, что они уже кружатся над нами, от них исходил то ли писк, то ли какие-то вибрации, наверняка они слали ультразвуковые волны или что-то вроде этого, как это делают летучие мыши для собственной навигации и, возможно, поиска добычи. Внезапно тон писка поменялся и они стали удаляться, вдали раздался дикий нечеловеческий вопль и какой-то мокрый хлопок.

- Отбой воздушной тревоги, - облегчённо скомандовал Петрович, - и помянем раба Божия Эдуарда, отмучился бедолага. Там, у входа в самый поселок его хлопнули.
- Что это было, Петрович? Что это за хрень на крылышках?

Командир еще раз внимательно осмотрел горизонт и велел теперь дежурным постовым тщательно сканировать окружающее пространство на предмет низколетящих птиц и других подобных объектов.

 - То ли наши хамелеоны действительно кое-чего стоят, а может Эдуард их отвлёк, сам того не ведая, или же оба этих фактора сыграли роль. Но в целом встреча сложилась успешно, - он не торопясь почесал седую щетину на впалых щеках, посмотрел на наши вопросительные физиономии и, выждав паузу, дабы наше нетерпение и любопытство достигло крайней точки, начал рассказывать, - Лет пятнадцать тому назад я помогал в Камеруне местным повстанцам, и тогда появились они. Почему-то мы называли их по-испански «пахарито», может быть их привезли из Латинской Америки, не знаю точно, история умалчивает. С тех пор эти самые пахарито унесли десятки тысяч жизней и стали героями еженощных кошмаров многих ветеранов тех событий на долгие годы.  Почуяв человека, эта тварь пикирует на него, врубается острым клювом в незащищенную часть тела, шею, там, брюхо, очень любит глаза, и приводится в действие взрывной заряд. Человек буквально расплёскивается, мы же ведь все почти на восемьдесят процентов состоим из воды. Мельчайшие пылинки крови остаются долго висеть во влажном экваториальном воздухе. Некоторые из нас даже видели эдакую кровавую радугу. Мы тогда сделали одно наблюдение, которое на первое время очень помогло – одного нашего воина сбило взрывной волной и забрызгало останками товарища, так пролетающие мимо птички его не тронули. С тех пор мы стали брать на вылазки с собой фляги-термосы с теплой кровью забитой скотины, при возникновении опасности, мы бросались на землю и поливали себя этой парной бычьей или свиной кровью, и пахарито тогда, не замечая нас, летел мимо. Видать, кто-то заложил в его небольшие мозги алгоритм – видишь окровавленную цель – не трать себя на неё. Пахарито, как вы поняли, одноразовый. Подстрелить его непросто, но можно. Однако, умирая, он шлет сигнал собратьям, и на одного мёртвого пахарито прилетают семь других. У тамошних негров появилась поговорка: один пахарито – одна смерть, смерть пахарито – семь смертей. Говорят, что глава оппозиции, тиран Мбванга из Яунде держал у себя пару сотен дрессированных попугаев ар, которые должны были бросаться на пахарито. Так он боялся, что его ликвидируют таким вот макаром. Но это скорее всего это -  легенды. Трюк с бычьей кровью же помогал на самом деле, но не вечно, какая-то мразь скорректировала их программное обеспечение, и всем этим тварям сделали апгрейд. Такие вот дела….

- Эти дроны, я дополню с вашего позволения, - сказал профессор, -  насколько я  знаю, по классификации западных стран – это по НАТОвскому обозначению -  райская птичка „paradise bird“, были лет десять тому назад запрещены Женевской конвенцией. Как и все неуправляемые человеком-диспетчером механизмы, они не имеют права выносить другим людям смертный приговор, на основании алгоритма, загруженного в его автономное программное обеспечение. Тогда в Африки они наверняка нападали на тех, кто не носил с собой маячок «свой-чужой», потом их модернизировали, и они могли применяться целенаправленно по личной фото-голограмме определенного человека-мишени, даже по рисунку сетчатки глаз, или же на основании других признаков, объединяющих целую группу людей, вид униформы, например, или наличие каких-то знаков. Но принцип остается принципом – это птичка запрещена, и ее боевое применение есть военное преступление.

- В Африке она до сих пор летает, - хмыкнул Петрович, - в Латинской Америке ее любят использовать наркобароны как курьера и средство борьбы между кланами, про Азию вообще не говорю….  А теперь у нас в России, встречайте вот…

Обеспокоенные последними событиями мы весь остаток дня таращились на небо, нервно озиралась по сторонам. То бодрое и легкомысленное настроение, с которым мы приехали день тому назад, бесследно испарилось. По-человечески было жалко паникёра Эдика, хоть он и был малосимпатичной личностью, но имел привычку говорить вслух многое из того, что нам, в самом деле, думалось нам самим. К тому же своей смертью он, вероятно, спас нас всех.

Вечером после ужина мы с Сеней заступили в дежурство, Петрович выдал нам ночную оптику, и  мы договорились в случае тревоги использовать крик совы и даже немного потренировались. В связи с тем, что наша тройка превратилась в двойку, он обещал сменить нас пораньше, хотя мне думалось, что и так большая половина из наших бойцов сегодня спать не будет. Первый час прошел довольно спокойно,  легкий ветерок гонял облака, из-за прорех между ними, за нами, как дворовая шавка из-под заборных щелей, поглядывала луна. Затем со своей стороны лагеря ко мне приблизился Сеня и жестом пригласил подойти поближе.

- Смотри вот, - шепнул он мне на ухо и плеснул из фляжки в алюминиевую кружку.
- Ты, что? Пить на посту собрался?

- Смотри, тебе говорю!

Он поставил кружку на землю, в этот момент из облаков послушно выглянула луна и подсветила нам молочным светом. Стало заметно, что от бортиков кружки концентрированными кругами собираются и идут в центр небольшие волны.

- Земля вибрирует! Они идут…..




Часть III

Битва

Мы заняли свои оборонительные позиции и стали с учащённым пульсом ждать того, ради чего мы сюда прибыли. Через какое-то время нам показалось, что мы уже услышали шум моторов и лязг гусеничных траков. Затем вновь установилась тишина. Пару раз мы снова применили «кружкометр», так Сеня гордо назвал свое изобретение, но чувствительный прибор молчал.

- Всё ясно, - сказал Петрович, - Они расположились лагерем за той высотой в полутора километрах от нас. – Наверное, не захотели в темноте переться на лесистый холм и через посёлок, возможно, опасаются засады. И, кстати, правильно опасаются.
 
- Как нам теперь быть, тоже ждать? – поинтересовался Сеня.

- Быть начеку. Наверное, они вышлют боевую разведгруппу, и если она нас обнаружит, то они смогут оценить наше количество, а нас всего двадцать восемь бойцов раннего пенсионного возраста. Без Эдика уже двадцать семь. Они лупанут по нам, не показываясь напрямую, навесными из танковых орудий, минометов и самоходок, или чего у них там. Затем просто гусеницами растащат наши кишки по Подмосковью.

- К чему это ты такие веселые перспективы нарисовал?

- К тому, чтобы все снова накрылись капюшонами, и даже присыпались ветками с дерном, играем в человеков-невидимок, стрелять только по моей команде, и молчать, даже если вражеский разведчик наступит тебе на яйца!

- Может нам самим послать разведгруппу, очень уж интересно, с кем придется иметь дело, да и подготовимся лучше! – предложил Сеня.

- А это неплохая идея, - согласился Петрович, - Я б сходил сам, да боюсь оставлять вас одних без присмотра.

- Можно я, можно я пойду! - Лёха из Саратова тянул руку, как школьник за партой.

- Добро! Идёт Лёха и с ним профессор, - распорядился командир, - Извини, что тревожу твои седины, - обратился он к последнему, - но в образцах современного вооружения ты разбираешься, кажись, даже лучше меня.

- Да, не извиняйся, Петрович, это честь для меня. Когда еще сходишь в разведку в наши-то годы?

- Языка брать? – деловито поинтересовался Лёха.

- Ни в коем случае. Тогда они точно всполошатся! Идите только до первой точки, с которой возможно визуальное наблюдение. Не забудьте взять оптику, посчитайте количество техники и оцените живую силу противника.

- Командир, а можно я пойду и немного уши погрею, - вызывался переводчик Артур, - сам я маленький, юркий, с их западными языками знаком, проползу до ближайшего кустарника,  они меня не заметят. В нашем «хамелеоне» можно хоть в баню в женский день …

- Ну что ж,  - согласился Петрович, - ступай на свой риск, но я б на твоём месте взял гранату, для себя на самый крайний случай.

- Уже имею с собой, но она не понадобится, вернусь с ценной информацией, - бодро отрапортовал Артур, накинул на голову капюшон и ушел в мрак ночи следом за профессором и Лёхой.

Ночь выдалась тёмная и облачная, порывы ветра гоняли сухую листву, создавая множество непонятных ночных звуков. Мне казалось, что над нами снова кто-то пролетал, или кто-то мягко ступал меж деревьев, время от времени хрустя тонкими сухими ветками. Для разведки лучших условий было трудно придумать. Так мы провели долгих два часа и семнадцать минут, пока ветер не донёс до нас знакомые голоса наших возвращающихся бойцов. Они что-то оживлённо обсуждали между собой, словно возвращались с охоты, а не с разведки.

- Вы что? С дуба что ли рухнули? – прошипел на них Петрович.

- Расслабься, командир, никого они пока точно к нам не выслали, поскольку никакого сопротивления не ожидают, - радостно объявил Лёха.

- Стойте, по порядку! Пусть сначала доложит профессор о результатах визуального наблюдения.

- Слушаюсь! – профессор тоже едва сдерживал расслабленную улыбку. – Итак, забегая вперед, сразу скажу, что мы имеем дело с передвижным музеем старинной советской техники середины-конца прошлого века. Такого ты, наверное, и в Африке уже не увидишь. Ну ладно, по сути: два танка, типа Т-72 или T-90, я их не различаю, семь штук колёсных бронетранспортёров из той же эпохи, вооруженные малокалиберными пушками, относительная новая дистанционно управляемая танкетка, западного образца, прежде всего для обнаружения мин-ловушек и пулемётного прикрытия живой силы. Дюжина бортовых грузовиков «Уралов» и КАМАЗов, некоторые из них, правда, с тентами. Живой силы от силы двести, может максимум двести пятьдесят человек.

- Вот так чудеса! – воскликнул Сеня.

- А вот теперь послушайте, что расскажет наш военный переводчик.

- Моих знаний иностранных языков не понадобилось, главная сенсация дня, –  он сделал артистичную паузу, наслаждаясь нашим нетерпением, -  Они все говорят на нашем великом и могучем языке!

- Все наши противники? – недоумевая, переспросил Петрович.

- Ну, скажем так, литературный русский с деепричастными оборотами я не слыхал. Было много мата, скорее наш южнорусский выговор, как часто говорят у нас сантехники, строители и прочий приезжий рабочий люд. Хотя просачивались и другие славянские языки, что-то вроде болгарского и хорватского слыхал, польская «курва» пару раз проскочила, режет ухо постоянное «шо» да «тильки». Но русский – у них все равно главный язык общения.

- Так, получается, мы с сантехниками воюем  теперь, - вслух задумался Сеня, - Я думал, ты увидишь там как-нибудь двухметровых гренадерских фламандцев, валлийцев и бретонцев, облачённых в титановые экзоскелеты со счетверёнными протонными пушками и индивидуальным реактивными ускорителями в ранцах….

- Всё правильно! Те господа, которые напускают на нас этих летающих гриффинов и пахарито, сами, как правило, в пешем строю давно не воюют, не царское это дело, да и убить могут! Получается, гонят против нас такую же ненужную человекомассу, как и мы… - стал рассуждать вслух Петрович.

- Нас ты, пожалуйста, не оскорбляй, наш отряд на девяносто процентов имеет высшее образование, есть пять кандидатов наук, и даже вон – один профессор!  - вступился за наш уровень бывший поп Афанасий.

- Наверняка, мы просто всех своих работяг и сантехников уже в котлах на фронте положили, вот и пришёл черед московской интеллигенции, из тех, что не успела свалить в Израиль, - съязвил водитель Лёха, - Но вот я сам, случайным образом затесавшийся в столь высокоинтеллектуальный отряд, полуграмотный водила, я думаю, как-раз то и найду общий язык с той братвой, схожу в открытую к ним, перетру за жизнь нашу, явно им кто-то неправильные вещи в уши залил, может быть, они тоже и не знают, что с русским воюют. Порешаем всё без кровопролития!

- Погоди ты! – перебил его Артур, - Я вот только сказал, что они на русском говорят, а вот теперь послушайте, что они говорят. Я вот недаром битый час, с риском для жизни по кустам шарился, - его очки гневно блеснули, а голос неожиданно задрожал от напряжения. – Так вот, мораль у них очень низкая, всё жалуются на обстоятельства, ноют, ругают начальство, снабжения и, конечно же, нас, клятых москалей, которые по старой доброй традиции во всем виноваты. Но, видать, кто-то пообещал им с захватом Москвы очень солидный куш, поэтому несколько грузовиков под хабар порожняком с собой гонят. Ни организованного сопротивления, ни засад, типа нашей, не ожидают, пребывают в полной уверенности, что «птички» дорогу подчистили. И самое главное – это вовсе не штурмовой отряд, а едут они для зачистки и фильтрации оставшегося в городе гражданского населения. Женщин репродуктивного возраста, лет с шестнадцати до двадцати семи, без значительных внешних дефектов и инвалидностей буду отправлять в лагерь «репродуктивный», что должен быть на стадионе в  Лужниках, там же где-то недалеко «детский» для детей от семи до шестнадцати, а всех остальных повезут куда-то на север в «перераспределительный», как они шутят, там консервный завод для собачьего корма на экспорт в Европу будет построен. А скорее всего и не шутят вовсе….

- Значит, знают они, куда и зачем идут,  – хмуро молвил Петрович и сжал кулаки так, что хрустнули костяшки.

- Ты погоди, еще я не все рассказал! Значит, начальство пообещал тварюгам этим в дополнение ко всему по два раба за очистку Москвы. Из тех, что они выберут сами, только из «перераспределительных», вот и ноют они, и злятся, что, мол, ни московских школьниц, ни молодух им не достанется. Что незачем их тогда по лагерям развозить, на месте надо трахать, да бошки об стенки разбивать или животы вспарывать.

Среди нашего отряда прошёлся возмущённый ропот.

- Суки!  - злобно прохрипел Лёха, - Предлагаю теперь иной план. Пойдем сейчас к ним в гости, пока они никого не ждут, пожарим из «жал», потом включим «скворечник» для закошмаривания и перестреляем как бешеных собак. Раненым буду собственноручно резать глотки и выпускать ливер из брюх.

- План неплохой, - согласился Петрович, - И хорошо то, что у нас теперь никаких сомнений в правоте наших действий не осталось. Скажем Артуру спасибо. Тем не менее, их раз в десять больше нас, и предприми мы наступательное действие, даже пользуясь фактором внезапности, то более половины из них разбежится, потом посчитают спокойно, сколько нас на самом деле, подкрадутся попозже в темноте и перережут нас в ближнем бою. Не будем давать волю сиюминутным порывам, работаем по предварительному плану, остаемся в засаде на нашей высоте и тут уже постараемся, чтоб ни одна гнида не уползла.

С логикой нашего командира было трудно не согласиться, и мы вновь разошлись по позициям и настроились на ожидание. Страха уже не было, пульс был ровный, я впервые поймал себя на ощущении, что мне не терпится в предвкушении встречи, мне очень хочется убивать врага, в этом теперь не было никаких сомнений. 
Прошло порядка нескольких часов напряженного ожидания, спать, конечно же, не хотелось, но мой боевой дух начинал постепенно рассеиваться, небо на востоке медленно, но уверенно светлело, мне вдруг стало жалко, что таки не удалось таки серьезно поговорить с Сенькой о пришедшей жизни, рассказать ему про своих, поинтересоваться о его личном прошлом. Как то мы в суете прошедших часов не успели поговорить о главном. Неожиданно в соседнем командирском окопе включилась экстренная рация, полыхнул красный глаз срочного вызова, и завибрировала чёрная коробочка, включить которую могли лишь сигналом из штаба. Петрович сам был несколько ошеломлён, и, нажав на связь, как-то растерянно по-граждански «алёкнул».

- Алё? – переспросил знакомый бодрый голос капитана Зверева, - Это прачечная или отдельная разведкоманда?

- Извиняюсь, товарищ капитан, не ожидал, командир отдельной разведкоманды старшина Коновалов слушает! – доложился Палыч.

- Рад слышать тебя, старшина. Ну что, жива наша зондеркоманда? Не расклевали вас птички?

- Никак нет! Из потерь только один – пропал без вести, скорее двухсотый, по причине нарушения армейской дисциплины!

- Я думаю, что знаю, о ком ты говоришь. Но не суть! Слушай меня внимательно и передай приказ личному составу. Обстановка на театре военных действий радикально меняется, мы накопили силы для решительного контрудара и локализовали силы противника. Ваша новая задача -  сберечь бойцов от дружественного огня. Две минуты для сбора оружия и личных вещей, в быстром темпе скатываетесь на тыловую сторону холма и залегаете в естественных углублениях рельефа местности. Не забудьте включить индивидуальные распознаватели «свой-чужой», чтоб не попасть под раздачу. Задача ясна?

- Так точно? Каковы последующие действия?

- Выполняйте приказ и ждите дальнейших распоряжений, время пошло!

Приказ быстро разнесся по позициям, и мы, схватив в охапку наш военный и бытовой скарб, прыгая, как зайцы понеслись в тыл по откосу, временами спотыкаясь о корни, и радостно матерясь. Индивидуальные опознавательные браслеты замигали зелеными уголками, дабы Родина помнила о нас. И вовремя! По серому утреннему небу вдруг кто-то провел жирными белыми фломастерами, с некоторой задержкой донёсся глубинный драконий рёв.

- Это родные Катюши, - радостно прокомментировал разлегшийся рядом со мной  профессор, немцы сто лет назад прозвали их «сталинский орган», прекрасная музыка для отпевания врагов в исполнении большого сводного оркестра реактивной артиллерии. Как и «Калаш» эта штука стала незабвенной классикой.
Где-то за холмом стали раздаваться взрывы, под нами заходила земля и длилось это несколько длинных минут, так что, казалось, вся земля там должна быть трижды перепаханной так, что не останется ни единого живого кузнечика или жучка,  не говоря про людей.

Спустя еще пару минут, над головами тяжело прожужжали четверо штурмовых конвертопланов, напоминающие каких-то инопланетных гигантских жуков с усами-пулемётами. Они, по выражению профессора, подчищали и шлифовали грубую работу – из-за холма время от времени раздавалось тресканье очередей, но и оно скоро прекратилось.

- Ну вот, как-то так! – Петрович первым поднялся во весь рост и растерянно развел руками, - Нашу боевую задачу выполнили за нас. Кстати, все наши на месте? Что-то я Артура не вижу.

- Смотрите!  Походу, тут только большой замес и начинается. Какие красавцы в гости к нашим друзьям полетели! – Лёха указал на небо, где на большой высоте в рассветной синеве угадывались сразу три белых лебединых профиля наших бомбардировщиков. На более малой высоте проскочило с дюжину треугольных «Сушек» с красной звездой.

- Это «стратеги», повезли ответку нашим атлантическим партнерам, - прокомментировал Петрович, - Видать, таки расширяется театр военных действий. А куда ж Артур то запропастился?

- Смотрите, что за чудеса? Танки без гусениц и колёс? – снова воскликнул кто-то и указал на колонну быстро приближающихся со стороны Москвы ощерившихся стволами военных машин неизвестного нам образца. Неужто антигравитационный движок у них, или ж воздушная подушка?

В действительности танки двигались, оставляя межу собой и асфальтово-грунтовой проселочной дорогой прослойку воздуха с метр, некоторые даже поднимались чуть выше, словно скользя по воздуху практически беззвучно и непринужденно всей своей многотонной громадой.

Леха вышел им навстречу и замахал рукой:
- Эге-гей, славяне! Снова на Берлин?

Две машины, проигнорировали его, проскользив дальше. Третья приостановилась, опустившись практически до уровня земли и из люка показалась раскосая азиатская рожа с полным набором ровных белых зубов.

- Братья, вы с Бурятии или калмыки? –  Лёха понял, что прокололся со «славянами», но всё ж старался подчеркнуть братские узы с людьми, управляющими такими опасными и странными машинами.

- Пиривет! Мы – Китай! Китай, Россия – дружба! – радостно сообщил механик-водитель и, поддав какой-то виртуальный газ, снова взмыл в воздух и понёсся вслед за другими.

-  Глядите – там снова колонна. Две! Тоже какая-то непонятная хрень.
Так мы оказались в центре разворачивания глобального наступления. Возможно, одного из переломных моментов войны.

- Вот так вот, - философствовал профессор, - Европа дернула Россию в очередной раз за бороду и получит в ответ удар немилосердной дубиной по сусалу от всей нашей большой Евразии. Хотя, весьма вероятно, все только начинается.
Петрович неожиданно отозвал профессора в сторону, а тот через минуту поманил Сеню и меня.

- Мужики, я отозвал вас троих, поскольку вы создаете впечатление, что дружите с головой более тесно, нежели другие члены команды. Так вот, у меня создалось устойчивой впечатление, что данная война – не моя.

- Так Сеня и я с самого начала не можем отделаться от этой мысли, - подтвердил я.

- Я знаю. Так же и наш профессор – не профессор. Ты ж, наверное, не меньше полковника.

- Обижаешь, генерал, но уж десять лет как в отставке, служил только в армии союзного государства,  - с неожиданной готовностью согласился профессор.

- Я сразу отметил, по твоей выправке и эрудиции в военных делах. А в военкомате что не сказал, работал бы в штабе?

- Так, я, честно говоря, откосить хотел, тоже не дурак, чуйка подсказывает, что не моя война. А когда в военкомат привели, подумал о долге, и решил пойти ополченцем.
 
- Ты мне скажи, профессор, то есть товарищ генерал, когда вы с Артуром в разведку ходили, ты слыхал разговоры противника, подтвердить рассказанное им сможешь?

- Никак нет. Мы только с Алексеем визуальное наблюдение вели, а Артур покидал нас на час.

- Вот теперь у меня никаких сомнений не осталось, - подытожил Петрович, - Грош-цена его рассказам.

- Какой смысл ему тогда врать? – обескураженно спросил Сеня.

- А такой, что в каждом отряде, по моему опыту, есть специальный человек, который следит за боевым духом, и не дай Бог, бойцы поймут, что воюют против себе подобных, вполне нормальных парней и мужиков, которых либо обманом, либо пропагандой, как и тебя, затащили на фронт!

- Но ведь так складно рассказывал! – засомневался Сеня.

- Я тоже сначала на это купился, – согласился Петрович, - Но вот, когда мы вниз по холму бежали, из его кармана вылетело вот это, он достал какой-то пластиковый предмет, напоминающий пульт управления от старого телевизора. – Знаешь что это такое?

- Без понятия!

- Это манок и пульт управления для пахарито!

- Получается, что это были с нашей стороны птички? – теперь удивился профессор, - Это ж военное преступление применять эту дрянь!

- Ага, вот тут-то и складывается вся картина! На Эдика он их натравил, во-первых чтобы тот дезертирством наш боевой дух не подорвал. И во вторых – много здравых мыслей высказывал. Ну и запугать и задержать нас на позиции.

- Вот это уж со всем дерьмово со стороны нашего командного состава, - поморщился профессор.

- Артур это понимал, поэтому, как только заметил, что утерял манок, решил дать деру, мы б за это имели моральное право спустить с него шкуру. А так, видать, получит теперь новую задачу – работы для таких как он теперь навалом. А то, что пропал, только подтверждает моё подозрение!

- Это более чем очевидно, к сожалению!  - подтвердил профессор.
 
- А самое главное, - подытожил Петрович, - я теперь, действительно, увы не знаю, с кем на приходится воевать. А когда меня гонят, как бездумную скотину при этом врут и карают, то увольте – я выхожу из этого предприятия!

Все участники нашей беседы тут же согласились с Петровичем.

- Единственная загвоздка, - начал осторожный Сеня, - в том, что для власти мы – дезертиры. Если нас потом поймают, то в лучшем случае – штрафбат!

- Этот вопрос я уже продумал. – Петрович похлопал моего друга по плечу. – Сейчас мы скажем Лёхе, что мы четверо образуем поисковую команду для  обнаружения без вести пропавшего Артура, и я на время нашего отсутствия экстренную рацию и обязанности командира я делегирую ему.  На той стороне холма мы взорвем гранату, как будто подорвались на каком-то боеприпасе, такое часто на войне бывает, и спокойно уйдем в другом направлении. Лёха нас сильно искать не будет, ему по приколу стать командиром. Отряд сильно грустить не станет. Нас может быть даже посмертно наградят.




Часть IV

Эпилог

Уже не вдаваясь в подробности, просто скажу, что план Петровича был идеально воплощен в жизнь. Тем не менее, наша маленькая группа из четырёх единомышленников просуществовала недолго. Ещё на холме мы избавились от всего, что могло бы выдать наше армейское происхождение, и бодрым шагом отошли на семь-восемь километров на восток. Здесь снова уже ничего не напоминало о войне и тех сценах, свидетелями которых мы были сегодняшним утром. Стоял тихий осенний лес, по воздуху ветерок разносил запах дыма от сжигаемой где-то листвы, заросший полустанок электрички, небогатый дачный поселок, всё в целом создавало довольно спокойную и умиротворённую картину. Мы решили в этот день больше никуда не идти, а разжиться продовольствием и отоспаться в одном из бесхозных дачных домиков.

На следующие утро мы практически одновременно проснулись с рассветом и какое-то время молча лежали и смотрели, как солнечный свет карабкается все выше по щелям деревянной стены. Завтракали печеной картошкой и растворимой лапшой, найденной среди дачных запасов. Во время разговора за завтраком выяснилось, что у каждого из нас возникли свои планы на жизнь. Петрович вспомнил свою давнишнюю мечту пожить на «югах» и намеревался пробиться куда-либо на теплый берег Черного моря, в провинциальный городишко или поселок, заспанный и не интересный для всех агрессоров, который война обойдет стороной, и где он потратит последние свои жизненные силы на создание счастливой личной жизни с какой-нибудь привлекательной южанкой, будет рыбачить на море и пить вечерами вино. Сенька хотел непременно вернуться в Москву и докопаться всей правды о начавшейся войне, чтобы информировать оставшихся ее жителях о происходящем и предостерегать их от принятия неправильных решений. Затея казалась ему неплохой и очень опасной, так что в итоге его должны либо убить, либо ему придётся бежать от властей, но в этом он видел свой журналистский долг.  Наш генерал-профессор нашел интересным оба варианта, и какое-то время колебался между спокойной жизнью на Юге и поддержкой Сени в Москве, так как и сам был таким же, как и мой друг, человеком долга. В итоге победил промежуточный вариант – он возвращался в Москву, а Петрович пообещал выйти с ним на связь, как только он найдёт то место, о котором мечтал все жизнь. Что-то подсказывало мне, что наверняка это никогда не произойдет. Мой путь также лежал через столицу, но она наверняка была также только промежуточным пунктом, я хотел найти то, что потерял много лет тому назад. Прийти к дому по тому адресу, где стоял телефон с автоответчиком, куда я звонил еще пару дней тому назад. Убедиться, что сообщение было прослушано, найти хоть малейший признак, малейшую ниточку информации о том, куда они могли податься в те тревожные дни, а затем найти их самих и сделать всё, чтобы мы выжили в эти новые страшные времена. И чтобы мы были вместе, куда бы нас не прибила судьба.

 Я пережил всего лишь несколько дней войны, но и этого хватило, чтобы представить себе некого слепого зубастого монстра с огромной пастью-воронкой, всасывающего миллионы жизней, молодых, старых, военных и штатских, простых и тех, кто вчера казался важным, людей. Большинство из них примут это парадоксальным образом с воодушевлением. «Война – дело молодых»,- как говорил, или, скорее, пел один умерший молодым классик. У меня же в эти дни появилась одна навязчивая мысль, что я уже слишком стар. Увы, слишком стар, чтобы умереть молодым.


***

Стояла промозглая запоздалая весна сорок второго, я уже не помню где-то точно это было, то ли во время пьяного спора в прокуренном купе стоящего на китайской границе поезда, то ли еще в очереди в регистрационном пункте в Хабаровске, и там и здесь, я ожидая разрешения на выезд, нещадно пил, пожалуй, как и все, кто окружал меня. Настроения, как и власти в те дни менялись с какой-то калейдоскопической скоростью, и подобным мне людям приходилось каждый день считаться как с арестом или даже расстрелом без приговора суда, так и визой на выезд в другую жизнь.  Оттепели сменялись снегопадами, дули какие-то необычайно сильные и дикие евразийские ветра, принося каждый раз ворох невероятных и противоречивых новостей и слухов.

Однажды какой-то отчаянный правдоруб, брызгая слюной и хватая меня за грудки, кричал, что я не знаю правды о войне и никогда не нюхал пороха. А истина вот она, вот, мол, читай, и он сунул мне в карман замызганный клочок бумаги, про который я, отцепившись от его пьяной хватки, тут же и забыл. Лишь спустя несколько дней, доставая на границе паспорт с новенькой визой вытащил тот злополучный клочок и прочел мелкий убористый текст.

Дорогие сограждане, сестра и братья,
наступил второй год этой войны, количество жертв перевалило за миллионы, и, как ни странно – все погибшие наши соотечественники. Как издавна повелось, первой жертвой войны стала правда. Поэтому мы, не имея возможности, донести информацию никаким другим иным путем, вспомнили об этом древнем методе – писать и распространять листовки.

Пожалуйста, прочти ниже написанное и поделись этим со своими близкими и друзьями – возможно ты спасешь этим кого-то от непродуманных поступков или даже сохранишь кому-то жизнь.

Началось все приблизительно также, как и во времена  Разина и Пугачева – жители южных окраин нашей страны поднялись на протестные марши, недовольные налогами, обнищанием, социальным неравенством и беспределом властей. Часть местных властей бежало от протестов в столицу, а другая часть в союзе представителями местных силовиков и полицией перешли на строну протестующих. Ростов и Краснодар объявили себя свободными Южнорусскими Народными Республиками. Центральная власть поступила подло и труслива – заказала несколько убийств лидеров, а когда это не помогло, не решившись направить регулярные войска, натравило на граждан вооруженные частные бандитские формирования из ряда кавказских регионов. Наемники отметились кровожадностью, грабежами и террором против мирного населения, что только подлило масло в огонь, и восстание перекинулось на регионы Поволжья и Запада, от Центра отреклись Калининградская область и Крым, в ряде крупных городов местная власть начала убегать и подавать в отставку, население симпатизировало восставшим. Конечно же этим не замедлили воспользоваться Западные страны. На Западе вышел закон «О поддержке демократических Российских сил и предотвращении гуманитарной катастрофы».  На самом деле под этот закон в восставших регионы хлынул поток оружия, как правило, старого образца из Украины и Прибалтики, а также направлены инструкторы и управленцы, включена радикальная пропаганда, направленная на раздувание гражданской войны, канализации народного гнева с правительства на сограждан, живущих в столичных регионах.

В этих условиях федеральное правительство приняло закон «О массовой информации в условии гибридной западной агрессии» и стало готовить крупную войсковую операцию «для отражения агрессии и восстановлении конституционного порядка в ряде регионов РФ». С этого момента жители столичных регионов узнали о западной агрессии. Войсковая операция несомненно бы смогла затопить восстание в крови, однако на Западе уже не хотели отступать, и НАТО стремительным воздушным ударом подавило военную инфраструктуру и ВКС РФ, обеспечив восставшим практически ничем не защищённую дорогу к Москве. В этот момент многие лидеры восстания стали понимать, что разбудили какого-то очень страшного демона и их справедливый гнев и борьба деструктивна и убийственна для России и всего населения. Между ними и правительством РФ начинаются скрытные переговоры о создании Правительства Национального Примирения. 

В это время руководство Народной Китайской Республики озабоченно наблюдающее за разворачивающимися событиями, начинает справедливо опасаться, что российская власть будет захвачена прозападными марионетками и в рамках союзнических отношений делегирует в Россию ограниченный военный контингент для «Поддержки борьбы против сепаратизма и военной агрессии со стороны третьих стран», под эту помощь они требуют от правительства РФ прекратить всяческие переговоры с восставшими и отдать контроль над рядом дальневосточных регионов. Правительство подписывает иудейский и братоубийственный договор с КНР. С этого момент маховик войны уже не остановить – Запад и Китай начинают поочередно плескать масло в пламя Гражданской Войны. Пожар начинает разгораться по всей нашей евразийской территории, в центральном регионе на смену безвольной коррумпированной власти приходят люди со стилем правления военной хунты, в большинстве же регионов, как нам рассказывают свидетели, власть уже находится в руках анархо-бандитских формирований, занятых захватом и переделом собственности, вплоть до откровенных убийств, мародерств, а при растрате  ресурсов – возникновение региональных наркокортелей, работорговли и всего полного набора средневековых феодальных дикостей, которым подивился  бы и сам Чингиз Хан.

В это трудное и драматичное время, мои уважаемые соотечественники и патриоты, нам необходимо….

Далее листовка была разорвана, вероятно всего на создание самокруток. Тем не менее, прочитанного мне вполне хватило, чтобы узнать стиль моего друга Арсения Либермана-Огурцова.
Добравшись до переполненного российскими беженцами Хэйхэ, я первым делом подключился к интернету, и испытал при этом давно забытые ностальгические чувства. Пусть это был и вовсе не глобальный интернет, а тот сегмент, который принадлежит Китаю и им контролируется, все равно было приятно получить информацию из массы разных источников, а не из каких то истеричных, дышавших алкогольным перегаром и кариесом ртов в очередях и вагонах.
Одной из первых новостей в информационных порталах, было сообщение о том, что военно-патриотическое правительство Москвы и Центральных Регионов раскрыло ячейку прозападных агентов во главе с Арсением Либерманом и предало их суду трибунала. Приговор был незамедлительно приведен в исполнение.
Мой сердце наполнилось горечью, и я опустошил стакан дешевой китайской водки. Во истину Сеня был и на веки останется верным, наивным гуманистом и патриотом моего многострадального Отечества, а также моим лучшим и преданным другом до конца моей жизни.

Вторая новость о том, что китайское правительство в сотрудничестве с рядом неправительственных организаций создаёт портал для российских беженцев и жертв агрессии, ищущих своих потерянных близких и членов семьи, вновь вернуло мне лучик надежды. Но это, пожалуй, уже совсем другая история.